Брат мой Седрик (джен)

Золотая чаша, серебряно-сапфировая диадема и какой-то медальон с изумрудами скромной кучкой лежали на столе. Вернее, чаша стояла, а корона с кулончиком лежали рядышком робко и застенчиво, как котятки, прижавшись к мамке. Чаша грозно нависала над ними, ослепительно и жарко блестя огненными боками, накрыв малышей своей тенью. И у них были основания для беспокойства, ведь их окружили так много людей…

Вокруг стола, тесно сгрудившись, стояли сотрудники Отдела тайн, чиновники, министр и мракоборцы, все они молча сверлили взглядами нежданно-негаданно свалившиеся к ним из ниоткуда, из далекого небытия драгоценные реликвии основателей. Те самые, знаете ли. Чаша Пенелопы Пуффендуй из красного червленого золота с выгравированным на боку меж витых ручек барсуком. Диадема Кандиды Когтевран, серебряная с синими сапфирами и орлом на навершии, с витиеватыми письменами по ободу: «Ума палата — дороже злата». Желтый медальон из какого-то светлого драгметалла с красиво изогнутой змейкой, выложенной изумрудами в виде латинской буквы «S», принадлежавший некогда Салли Слизерину. Все три реликвии давно считались утраченными, а корона Когтеврана и вовсе была утеряна со смертью самой основательницы…

Горящие прожигающие взгляды с реликвий перетекли на аквариум и впились в маленького Лордика, от которых тот боязливо съежился и сдавленно заикал, уж больно многообещающе на него смотрели. В этих взглядах прямо так и читалось: «ах ты ж гад, а не слишком ли ты возомнил о себе, чтоб крестражи-якоря из таких вещей клепать?!» На мысли о крестражах глаза начали наливаться кровью и злостью, и бедняжка отчаянно заверещал, не выдержав моральной атаки:

— Не убивайте меня-я-я!!! Я их очищу, клянусь!

Вздрогнув, первым опомнился Фадж. Без труда и переводчика поняв ментальный вопль Лорда, он торопливо сказал:

— Ладно, вы слышали? Пора браться за дело, подключайте специалистов. Приступайте к возрождению этого… — не договорив, он махнул рукой в сторону аквариума.

Среди приглашенных специалистов, к удивлению Тома, оказались и Северус Снейп с Гиппократом Сметвиком. Заметив своего собственного слугу, носителя его метки, в непосредственной близости от себя, Лордик настороженно затихарился, спрятавшись за бревнышко. А двое спецов, не обращая ровно никакого внимания на аквариум и его обитателя, старательно изучив пергамент с постановкой-пьесой ритуала, переглянулись и…

— Не, ну ты посмотри, Северыч, кому-то жить стало слишком скучно, а? — эмоционально всплеснул лопатами громила-Сметвик.

— И не говори! — выплюнул порцию желчи Северус. — Какому-такому идиоту пришло в голову создавать лича?

Учитывая, что эти двое приглашены как специалисты, Лордик начал нервно обгрызать ногти, наматывая поступившие сведения на гипотетический ус: так-так, неправильно проведенный ритуал мог сделать из него лича?.. Гиппократ внушительно потыкал пальцем в пергамент:

— Ты вот сюды глянь, Северыч! Ритуал кости, плоти и крови! Ну-ка, освежи мне память, чего из этой бурды сварится?

— Ну, — скучающе загибая пальцы, Северус принялся просвещать. — Из могильного праха, сдобренного бактериями и микробами, если их кинуть в котел прямо с кладбищенской землей, могут произойти необратимые последствия для возрождающегося в виде трупного цвета кожи, мертвой бескровной плоти, постоянного голода, при этом будет полное отторжение пищи, мертвая плоть не будет её переваривать… В общем, кость отца является, по сути, самым опасным ингредиентом в данном ритуале. К остальным двум претензий не имею — они обычно свежие и чистые.

— То есть… я правильно понял — нужна косточка живого отца? — уточнил Сметвик.

— Необязательно, — равнодушно пожал плечами Северус. — Достаточно её продезинфицировать. Но в тех условиях — на кладбище ночью — это довольно затруднительно.

Сметвик подумал и раздумчиво кивнул.

— Но с мертвыми костями лучше не иметь дела, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Ну да, — согласился Снейп, снимая очки. — Ритуал-то темный, применяется лишь для зарождения лича. Об этом упоминается в Книге мертвых, как предупреждение для тех, кто вознамерится потревожить покой мертвого фараона.

Холодный пот прошиб маленького обитателя аквариума. Описание ритуала было найдено в той же книге, что и раздел о крестражах, а книгу ему подсунул… Судорожно проглотив огромный ком, Том вернулся мыслями в те дни, когда он учился в Хогвартсе.

Вернувшись из разбомбленного Лондона, едва живой от пережитых ужасов, Том несколько дней отъедался и отсыпался, приводя свои расшатанные нервы в порядок. Ну откуда ему было знать, что детские приюты на время войны вывезут изо всех крупных городов. Вот и он свой приют однажды летом нашел наглухо заколоченным и с огромным замком на воротах. Детей вывезли ещё осенью, Тома никто не хватился, да и некогда было разыскивать мальчишку, зная, что он в каком-то дальнем пансионате, не до него, знаете ли… Тут бы своих вывезти, а о том, особенном, забыть на время.

К счастью, Тому был известен адрес Зейна Смита, чья бабка, Хепзиба, довольно радушно приняла гостя на всё лето. И пригласила на следующие каникулы, прекрасно зная, что идиотские маги так и так вышвырнут ребят под бомбы, не считаясь с какими-то их детскими страхами-переживаниями — ну что бомба волшебнику сделает? О том, что бомба может просто напугать ребёнка, колдуны не подумали.

Так вот, той осенью, отъевшись и отоспавшись, Том задумался о своей безопасности. Взрослые маги в случае чего могли трансгрессировать-телепортироваться, поставить щит, превратить летящую шрапнель в розы, уйти в свою тень, в общем, знали ещё кучу разных способов сохранения своей жизни. И Том, желая научиться защищаться от смерти, засел в библиотеке, со всех сторон обложившись книжками, проводя за ними все вечера. И однажды услышал, как неподалеку от него, за стеллажами, остановились двое, судя по голосам, профессор трансфигурации Дамблдор и библиотекарь мистер Джонс. Услышав свое имя, Том навострил уши.

— Профессор, что-то Реддл зачастил в Запретную секцию, который уже вечер подает мне пергаменты с разрешениями от учителей, — пробухтел Джонс.

— Да? — слегка обеспокоился Дамблдор. — А до той книжки, «Волхвование всех презлейшее», он ещё не добрался?

— Нет вроде, я бы заметил… — протянул библиотекарь.

— Да-да, надо бы прибрать её, — рассеянно отвечал Дамблдор. — Опасная книжка, про бессмертие в ней говорится.

Ну и как вы думаете, много ли намеков надо для напуганного четырнадцатилетнего подростка? Как только взрослые ушли, наивный приютский сирота тут же сломя голову ринулся искать ту самую опасную книжку. Приютские дети сороковых годов, как известно, широтой взглядов не отличались, жили тем, что есть, верили в то, во что мечталось… И узость реддлова мышления пусть не удивляет вас, он мечтал лишь о двух вещах — семье и безопасности.

Крестраж, хранилище души, ритуал воскрешения из мертвых. Перспектива убить ради создания сосуда Тома не испугала — не то было время, когда жизнь и смерть шествовали по миру рядышком, под ручку. Резервуаром для души он решил использовать черную тетрадку, которую купил в Лондоне ещё летом, на каникулах, в жертвы выбрал магическое существо вроде акромантула или василиска. Но… маг предполагает, а Мерлин располагает — чередой случайностей ветка истории свернула не туда: паук, испугавшись василиска, удрал со всех ног, обломав все планы, потом, видимо, свой талант по части обломов он передал своим внукам; разбуженный василиск, не разобравшись спросонок с проблемами, прожег дыру в груди случайно подвернувшейся девочки, которой вот совсем не вовремя вздумалось поплакать в туалете, после чего тихо-мирно удрал в канализацию; таким образом случайная жертва девочки была засчитана как часть ритуала, и крестраж был создан — закреплен в виде воспоминаний на страничках дневника.

Вспомнив обо всем этом, Том с трудом вырвался из воспоминаний и, прислушавшись, понял, что чуть не пропустил очень важную часть разговора.

— Ну и как мы его возрождать будем, а, Северыч? — гулко-недоуменно пробасил Сметвик.

— А чего там возрождать? — деланно удивился зельевар. — Окунуть его в Купель Невинных Душ, и всех делов-то… заодно и экзамен на вшивость пройдет: если выживет, значит, достоин жить, а не всплывет, ну, значит, не судьба, с гнильцой его душа оказалась…

— А где ж такая чудная Купель находится, а, Севушка?.. — аж дыхание затаил Гиппократ, услышавший о колыбели жизни.

Северус посмотрел в потолок, да так и застыл, глазея в какую-то точку. Колдомедик с Томом тоже машинально уставились туда же, ничего на нем не найдя, они опустили взоры и наткнулись на ехидный взгляд провокатора. Почувствовали себя обманутыми мальчиками и загрустили. А Северус, язва ехидная, начал рассказывать о том, где находится Купель, в свойственном ему стиле.

— Стоит на Черном озере древний прекрасный замок, окруженный лесом заповедным. Тянется этот лес, Запретным прозываемый, вдоль по склонам предгорий гор Кабаньих, что к западу от северного Хайленда расположены. Это общая картина, теперь конкретно. Позади хижины Хагрида находится тропочка, она извилисто вьется средь деревьев, убегая на восток от замка вплоть до Паучьей лощины, поселения акромантулов, от которого сворачивает и бежит на север до зарослей руты красноцветной. Мимо безымянной горушки с каменной площадкой. Это — жилая часть маршрута, то есть хоженая.

— Понял. И тропку ту до зарослей рутовых проторил ты, — поддакнул Сметвик, кротко слушая северусову лирику.

— Верно, — мирно кивнул очкастый тролль. — В Паучью лощину тропок нет, там сугубо владения акромантулов. Но если осмелиться и рискнуть сойти с тропки в её глубину, то можно найти самое бесценное сокровище Запретного леса — Лунное поле единорогов. Оно прячется в уютной ложбинке между скал, размеры его примерно в гектар, вполне достаточные для всяких единорожьих таинств: брачных танцев, боев, родов и прочего…

Сметвик умиленно вдохнул, влюбленно глядя на губы Северуса. Тот покосился на него подозрительно, но, не видя поползновений к себе, невозмутимо продолжил.

— На южной окраине Лунного поля находится озерцо кристально-чистой воды. Очертания водоема напоминают конское копыто, из чего следует подтверждение легенды, что источник образовался с прадавних времен, когда по земле ходили истинные Единороги.

Гиппократ снова томно вздохнул, смотря теперь на стену. Да… Были такие, по-настоящему волшебные единороги, дарующие долголетие, проливающие целебные слезы и оставляющие в земле след, который потом заполнялся целительной водой, становясь всемирно известным источником, таким, как Колодец Единорога в священной Палестине. Северус тихо хмыкнул, по лицу Гиппократа понимая, о чем тот думает.

— Сами основатели как-то сохранили это место в тайне, ни один смертный не проведал о том источнике.

— А сам-то ты как нашел его? — очень серьезно спросил целитель.

— Я не искал его, — покачал головой Северус. — Меня отнесли туда, умирающего от кровопотери и темного проклятия. Мне было шестнадцать, я только что сдал экзамен для перехода на седьмой курс… Гиппи, прежде чем я продолжу, скажи, ты знаешь что-нибудь о Хогвартской Четверке?

— Я слышал об этом, — нахмурился Сметвик. — Не то чокнутые анимаги, разгуливающие по ночам, не то ненормальные звери, каким-то странным образом подружившиеся меж собой. В общем, странная дружба волка, собаки и оленя, ещё с ними тусовался то ли хомяк, то ли кролик. Их неоднократно пытались поймать, но так и не смогли, уж больно хитрые… Ага! — воскликнул целитель, озаренный внезапной догадкой. — Анимаги это были! Я прав, Северус?

— Да, — кивнул Северус. — Эти идиоты ничему так и не научились, продолжали вытаскивать оборотня из бункера, в котором его специально запирали компетентные, приставленные к нему люди, целители. Запрут оборотня на семь замков и уходят спать в твердой уверенности, что к волку никто не сунется. Но как же они ошибались! Таких идиотов было целых трое, они ради студента-оборотня даже стали анимагами. Так вот, ушел я в лес, задание Слизнорта выполнять — выкопать корни цапня подлунного, он только в июне из-под земли вылезает и всегда в полнолуние. Ну и вот, сижу себе, копаю корешки, никому не мешаю, точно зная при этом, что олень в Больничном крыле отлеживается после дуэли со мной, ну кто же знал, что пёс с крысой рискнут выпустить оборотня вдвоем, без третьего своего товарища? Но идиотизм же не лечится. Вот и эти… два кретина, пожалели волчика, как же, заперли бедного… Ну и выпустили. И не смогли удержать бешеного зверя, когда тот почуял меня. Порвал он меня насмерть, помню, распоротый живот себе зажимал, пока пёс драл волка, пытаясь отвлечь на себя. Дальше — мрак, отрубился или умер, не знаю… Очнулся в странном и удивительном месте: надо мной склонились серебристые ивы, над головой полная луна, сам я лежу на мелководье лесного небольшого озерца, тело мое цело и невредимо. Никаких глубоких ран и распоротых животов, кхм… И шрамов никаких не осталось, даже на память.

Северус замолчал, Гиппократ молча сжал его плечо сильной ладонью, выражая сочувствие. Сквозь зубы выдавил:

— Этих… анимагов хоть наказали?

— Со временем, — подумав, сказал Северус. — Само время и жизнь их наказали. Двое из них уже мертвы, один идиотом остался, а проклятие оборотня само по себе сильное наказание.

Снова замолчав, Северус посмотрел на аквариум. Задумчиво предложил:

— Думаю, его вместе с крестражами следует отнести к рутовой полянке в ночь полнолуния и оставить там. Если он будет интересен добрым духам леса, то о нем позаботятся, как позаботились обо мне когда-то. Так будет правильно, сама Магия решит его судьбу, предрешит — жить ему или умереть?

Предложение Северуса приняли благосклонно. И решили действовать незамедлительно. Благо, как раз на днях начиналось полнолуние. Пользуясь тем, что Дамблдор неполноценный директор, к Запретному лесу трансгрессировали с горной стороны, то есть подальше от замка. Следом за Северусом прошли к зарослям руты, застелили участочек принесенным с собой пледом, уложили в травяную люльку Лорда, отдали ему в руки его три крестража и убрались, оставив с ним Циппиана в виде бигля. На всякий случай.

Потикало-побежало время. Настала ночь, из-за косматых туч проглядывала круглая Луна. Тихо шумел ветерок, стелясь над травой, играя в свои невидимые игры. Негромко посапывал маленький пёсик, оставленный для наблюдения за Лордом. Шло время, ждали неизвестного Том и Циппиан. Но основной спектакль, его первый акт, начался только в полночь — прилетел и сел на ветку дерева сиятельный феникс, сверкнул лукавым оком на ушастого бигля, без труда опознавая в нем анимага, но не имея ничего против его присутствия. Хлопнул крыльями, рассыпая золотые искры, слетел вниз и, схватив Лорда мощными лапами, взмыл в небо.

Псу пришлось бежать очень далеко и долго, хорошо, что феникс сиял ярко и не пропадал из виду… Сам Лорд висел в обжигающе-горячих лапах, крепко прижимал к себе крестражи и ждал конца пути, который вдруг закончился его сожжением. Да, как ни странно это звучит, но коварный феникс его сжег, испепелил в пепел. Более страшной боли Том не испытывал никогда в жизни.

Потрясенный Циппиан, оцепенев от ужаса, мог лишь беспомощно смотреть, как падает в озеро горящее тело гибнущего Тома. Неужели это и есть суд Магии?.. Запоздало оглянувшись, он вдруг понял, что стоит на берегу кристально-чистого озерца в форме копыта, над его поверхностью, рисуя причудливые фигуры и неяркие образы, клубился молочно-белый туман. Его чуткого носа коснулись запахи воды, леса, и… боли и крови. Запаха паленой плоти не было.

Пока Циппиан недоумевал, в воде тем временем произошли некие таинства дивной природной магии, просто в какой-то миг до бигля долетел новый запах — живого человека. А вот и он! Высокая фигура, покачиваясь, поднялась из воды, её тут же окутал густой туман. Том неуверенно провел рукой перед собой, ещё не сознавая своего появления на свет и чисто интуитивно пытаясь его разогнать, но туман взвихрился вокруг его руки, порождая всё новые и новые образы-рисунки, и это было… волшебно, да, причудливая, неприхотливая игра воздуха и мельчайших капелек воды… Ленты, полосы, ветви, вихри и потоки, всё, что рождает человеческий глаз и фантазия…

Том, завороженный древней магией природы, словно погрузился в транс и был совершенно не готов к тому, что произошло дальше. Из водяного тумана соткался единорог, он вырос внезапно, из ниоткуда, и, прежде чем возрожденный Том успел опомниться, пронзил рогом его грудь. Слепящая вспышка боли и света… Как много света! И, Мерлин, как же больно! Вместе с тем пришло понимание — его убили за того единорога, чьей кровью он пытался продлить свою жизнь в теле Квиррелла много лет назад. Духи природы отомстили за своего убиенного сына… Что ж, справедливая расплата за все его прошлые грехи и глупости, он понимает и принимает.

А почему ему всё ещё больно? Он что, жив? Том растерянно провел рукой по груди и изумился, ощутив подушечками пальцев теплую гладкую кожу. Снова поднялся из воды, озадаченно озираясь. Живой. Целый и настоящий, в собственном теле…

— Том! — окликнул его с берега Циппиан, протягивая руку, другой одновременно сдирая с себя плащ. Облегченно улыбнувшись, Том Реддл шагнул к нему. Циппиан помог ему выбраться на пологий склон и тут же плотно закутал, тактично прикрыв его наготу. Когда они, наконец, ушли с берега, молочно-белый туман мирно заклубился-завихрился над поверхностью лесного озерка, а потом на короткий миг из него снова соткался единорог, чтобы тут же распасться-расплыться обычным безобидным туманом.

Легендарный источник единорожьей магии умел хранить свои секреты.

* * *

Седрик, как и обещал, позвонил вечером. На встречу с ним в парк Гарри летел, как на крыльях. И провел очень длинный и счастливый день. И впереди у него было много таких солнечных счастливых летних дней. До самого сентября.