Брат мой Седрик (джен)

С Седриком Диггори Гарри познакомился на третьем курсе, в так называемый дементоровый год.

Пока за столом Слизерина радостно ржали и глумились над Поттером, со стороны пуффендуйцев Гарри уловил на себе сочувствующий и ласковый, очень теплый, понимающий взгляд. Настороженно посмотрев туда и поискав-пошарив по лицам, он наткнулся на доброхота — сероглазого юношу-пятикурсника. Это он согревал Гарри теплым сочувствием…

В груди невесть откуда и почему вдруг вырос какой-то очень горячий комок, который долго-долго не проглатывался. Впервые в жизни Гарри ощутил стороннюю жалость к себе. Ведь до сей поры ему доброе внимание оказывали только мистер и миссис Уизли, но им-то вроде как положено, они взрослые люди, и их внимание к мальчику-сироте просто Мерлином наказано. Другое дело — сочувствие сверстника, и неважно, если тот на три года старше. Совсем не важно.

Как зовут сероглазого юношу, Гарри узнал лишь на матче «Гриффиндор против Пуффендуя». На котором он впервые за всю карьеру проиграл. Со сокрушительным счетом 150:50. Всё из-за дементоров, будь они неладны! Когда он очнулся, вокруг него сгрудилась грязная, насквозь промокшая команда с ошеломительной новостью о том, что они проиграли, что его верная метла Нимбус-2000 погибла, сослепу улетев к Гремучей иве, и что капитан пуффендуйцев Седрик Диггори просил переиграть матч, узнав, что Гарри упал с метлы из-за дементоров.

Честно говоря, поступок Седрика поразил Гарри куда круче, чем известие о гибели метлы. В конце-то концов метлу можно заменить, купить новую, а вот хорошее отношение постороннего человека… это… куда дороже. Дорогого стоит. Это Гарри понимал слишком хорошо.

Тётя и дядя это достаточно четко втолковали ему за первые десять лет жизни, половину из которых он провел в чулане, то есть с пяти лет. Правда, потом начались непонятности с письмами и бегством от них по всей Англии. Тогда Гарри и Дадли впервые сошлись во мнении, что их дядя-папа сошел с ума. Конкретно так слетел с катушек. Ну… если учесть тысячупятьсот писем с одинаковым содержимым, то с ума посходили как раз маги, и дядя Вернон был стопроцентно прав в том, что все они психи.

На второе лето опять начался психоз. На сей раз Дурсли пошли совсем на крайности — заперли Гарри в комнате после визита чокнутого гремлина. И чуть не уморили голодом, кормя три раза в день по одной тарелке кошачьих порций чего-то малосъедобного. Во всяком случае, сова Букля наотрез отказывалась жрать овощную массу из супа, предпочитая остаться голодной, но не унижаться до состояния травоядной твари, по крайней мере, так подозревал Гарри, помня, что Букля — хищная ночная птица.

Тем летом Гарри, что называется, примерил на себя шкурку арестанта и нюхнул настоящей свободы, когда за ним на летающем автомобиле прилетел Рон с братьями. Продолжилось оно в школе марафоном с василиском и одержимой девочкой. Из её затылка Волдеморт, к счастью, не выглядывал, и девочка осталась жива, в отличие от Квиррелла.

Третье лето началось какой-то запредельной хренью, по выражению Рона Уизли: с нашествия тётушки Мардж, стаи дементоров и бешеного убийцы, беглеца из Азкабана. Сам год закончился тоже не пойми-чем… Питера опознали-поймали-упустили, Сириус вроде-как-оправдан-и-снова-в-бегах. У Сириуса, кстати, целый год в запасе был, он, на минуточку, маг, колдун с волшебной палочкой, и почему-то выглядел хуже бомжа из-под моста: в дырявой тюремной робе, драном плаще с плесенью в карманах и воняющий, как санитар лепрозория во времена Парфюмера Патрика Зюскинда. Что с ним не так??? Ему что, совсем негде было помыться-побриться-подстричься? А переодеться? За весь год от июня до июня??? Вот здесь гаррино изумление прямо винтом уходило в потолок — ну как так-то?!

Так что коротенькая радость от возможного оправдания крестного стухла через минуту и осталась в статусе «предположительно», потому что Питер удрал в кустики, Люпин превратился в недоволка, а Северус прикрыл собой трех юных идиотов. К счастью, Сириус-пёс усвистел в погоню за волком-Люпином и не видел подвига Нюниуса, а то б его жертва оказалась напрасной. Загрыз бы волк всех и не поперхнулся.

Секрет Гермионы заставил Поттера усомниться в её разумности. Целый год носить при себе хроноворот ради лишних трех часов на ЛИШНИХ уроках для поумнения? А не наоборот, Гермионушка ты моя ненаглядная? По-моему, ты ещё тупее стала, подруга. С вердиктом Гарри Гермиона не согласилась, а надела ему на шею цепочку и отмотала время на три часа назад. Пришлось заткнуться и впрячься в реальность прошлого — спасти вонючего бомжа, блохастого агрессивного гиппогрифа (а за что он Малфоя подрал, скотина?!) и не попасться на глаза самим себе трехчасовой давности. И при этом Пита ловить не сметь! Отпустить и простить. Интересно, а что бы изменились, поймай они Пита у той же ивы за секунду до драпанья? К сожалению, этот вопрос Поттеру даже задать не разрешили, сказали только, что нельзя вмешиваться в ход времени. Куда-куда нельзя вмешиваться? В общем, логики — огромный ноль.

Ладно… дальнейшие события пошли по заданному руслу: проскакал по глади озера Патронус-олень и разогнал демушек, улетел Сириус на краденном гиппогрифе, одолженное время доползло до исходной точки, и директор запер двери больничного крыла за Гарри и Гермионой, при этом странно кося левым глазом.

Четвертый год ознаменовался террористическим актом имени Уизли, когда эти вумники нагрянули за Гарри в маггловский дом через камин. А через дверь войти не?.. Ах да… машина-то сбежала. Что ж, вполне уважительная причина для того, чтобы разнести в щебень полгостиной к едреной матери. Вид Дадли, давящегося собственным языком, в первый раз в жизни включил совесть в душе Гарри Поттера, но он её тут же загнал подальше и поглубже, когда пришлось подтвердить слова Джорджа: «потому что он мерзкий тип и большой охотник поиздеваться над слабыми, он ведь такой, да, Гарри?», и Гарри тогда вынужденно ответил: «да, мистер Уизли».

А вот раннее утро перед отправкой на чемпионат мира по квиддичу подарило Гарри нежданную встречу с Седриком Диггори, который, оказывается, жил с родителями неподалеку от «Норы», рядом с деревней Оттери-Сент-Кэчпоул, фактически являясь соседями семьи Уизли. Скромному и тихому Седрику было очень неловко за хвастливое заявление отца, что младший Диггори «победил знаменитого Гарри Поттера».

Гермионе Седрик был до лампочки, Рон его терпеть не мог — тупого барсука, который двух слов связать не может, потому и помалкивает, так что Гарри и тут не довелось толком пообщаться с хорошим парнем. Пришлось отложить свои интересы до Хогвартса, тем более, что на чемпионате произошли некие потрясения, связанные с Пожирателями Смерти и Черной меткой Темного Лорда. И сочувствующий добрый юноша временно был забыт, вплоть до выбора трех чемпионов для Турнира Трех Волшебников.

— Ух ты… ура! — от неистового хлопанья горели ладони, но Гарри искренне старался передать восторг и поддержку хогвартскому чемпиону, пытаясь заглушить негатив Рона, орущего рядом:

— Ну почему он?!

И жуткая, охреневшая тишина после того, как Кубок огня выбросил имя четвертого чемпиона. Это имя, зачитав с листочка, хрипло прокаркал Дамблдор:

— Гарри Поттер.

Чудом, просто чудом Гарри доковылял в той тишине до заветной комнатки с чемпионами. Тишина давила многотонными плитами удивления вкупе с изумлением, недоверием, возмущением и презрением. И на пороге комнаты Гарри был практически раздавлен. И додавили бы, влетев целой толпой и начав ругаться вокруг незапланированного четвертого чемпиона. Но не раздавили. Потому что Седрик единственный, кто промолчал весь ор и спор, согревая Гарри понимающим взглядом. А когда дебаты закончились…

— Гарри, Седрик, советую вам сейчас же идти к себе, — улыбнулся Дамблдор своим чемпионам. — Не сомневаюсь, и Гриффиндор, и Пуффендуй горят желанием отпраздно­вать ваш успех. Нельзя лишать друзей отличного предло­га устроить шумное и веселое столпотворение.

Гарри глянул на Седрика, тот кивнул, и оба двинулись к двери. Большой зал опустел. Свечи в тыквах догорали, при­давая их зигзагоподобным улыбкам мерцающий, жутко­ватый вид.

— Ну вот, Гарри, — Седрик слегка улыбнулся. — Опять мы с тобой соперники!

— Опять, — только и мог сказать Гарри. В голове был кавардак, как будто там побывали грабители. Вышли в холл. Вместо Кубка огня его освещали обыч­ные факелы.

— Скажи, Гарри, как тебе удалось бросить свое имя в Кубок? — очень осторожно спросил Седрик.

— Я не бросал, — Гарри твердо посмотрел на него. — Честное слово.

Седрик молча кивнул, принимая правду Поттера. Не отрицая, не осуждая. Как и всегда, взглядом выражая сочувствие и поддержку. Именно они помогли Гарри пережить внезапное предательство Рона.

Тупо поморгав на бархатные бордовые занавески, за которыми скрылся друг, который еще никогда не подозревал его во лжи, Гарри повернулся и покинул спальню. Хотелось плакать — неужели никто не поверит ему? Неужели все считают, что он сам опустил в Кубок пергамент? Как это можно! Соперники на три года стар­ше, они уже почти совсем маги. Турниры очень опасны и проводятся перед сотнями зрителей. Да, он думал об этом, фантазировал, но в шутку, так… пустые мечты! Все­рьез никогда не представлял себя чемпионом… Зато кто-то другой даже очень представлял. Вот и по­старался. Зачем? Чтобы доставить ему удовольствие? Ка­кое же тут удовольствие… Потешиться, выставить его дураком? Возможно… Но чтобы убить? Очередная навязчи­вая идея Грюма? Или чья-то злая шутка? А вдруг и вправ­ду кто-то хочет его убить? Кто же это? Долго думать не надо. Есть человек, который этого хочет. Давно хочет, с тех пор как ему минул год. Лорд Волан-де-Морт… Но как он мог бросить его имя в Кубок огня? Он ведь сейчас далеко, прячется в неведомых кра­ях, один, слабый, немощный…

Горькая боль скрутила внутренности, Гарри жалко скорчился на продуваемом подоконнике в каком-то пустующем коридоре, обняв руками ноги и прижав их к груди. Длинно всхлипнул, и, испугавшись этого жалобного звука, уткнулся лицом в колени — не плакать, не плакать, черт возьми! Ему четырнадцать лет! «Вот именно, зарыдала-забилась в истерике обиженная мысль, четырнадцать лет и ни одного светлого лучика в его беспросветной жизни». Разве так живут? В чулане под лестницей до десяти лет, в обносках толстяка Дадли, впроголодь, не имея права на собственные мнения и желания… Разве это жизнь?

И что с того, что однажды пришел добрый великан по имени Хагрид, взял огромной ручищей его ладошку и провел в сказку? Что с того, что он оказался волшебником? Что с того, что у него есть волшебная палочка? Колдовать-то всё равно запрещено, да и бесполезно, как выяснилось. Это только в детских сказочках герой, получив волшебную палочку, тут же наколдовывает себе гору любимой еды, красивых девочек и любящую семью, ему это так просто: криббле-краббле-бумс! Хочу мороженое, самую большую порцию! И пожалуйста, вот ему мороженое! Или тринки-тинки-винки — найди мне половинку! И вот ему жена, красивая и любимая. А самое главное желание Гарри и вовек не исполнится — никакая палочка в мире не даст ему семью.

Горло и глаза обожгли горячие слезы — они всё-таки прорвались наружу. Изо рта вырвался приглушенный коленями вой — она же у него почти появилась!.. Прошлым летом Сириус Блэк чуть не зазвал его к себе домой, но… Пит… Пит удрал! И почти что родственник снова стал преступником в бегах. Перед внутренним взором Гарри появилось худое лицо Сириуса: тонкая пергаментная кожа туго натянулась на костях, в глубоких провалах глазниц лихорадочно блестят глаза с непонятным выражением, а в дрожащем голосе… Гарри приподнял голову, припоминая часть разговора, состоявшегося тогда в комнате на втором этаже Визжащей хижины.

— Единственной причиной, почему я не потерял рассудок, была мысль, что я невиновен. Её не назовешь счастливой мыслью, дементоры не могли высосать её… но она сохранила мой разум и самосознание. А когда приходилось уж совсем круто, я превращался у себя в камере… становился собакой. Вы же знаете, дементоры ничего не видят, они воспринимают людей только через их эмоции… И они ощущали только, что мои чувства в эти часы делаются менее… менее человеческими, менее сложными. Скорее всего, они думали, что я схожу с ума, как все остальные узники. Это их не беспокоило. Но я был очень слаб, и не было никакой надежды, что я с ними справлюсь без волшебной палочки… Летом я увидел Питера на той фотографии… Я догадался, что он в Хогвартсе, рядом с Гарри. Идеальная позиция для нападения, если однажды он проведает, что Темный Лорд вновь набирает силы… Я не сомневался, он нанесет удар, когда будут союзники… Продаст им последнего Поттера. Кто тогда посмеет сказать, что он предал Волан-де-Морта? И его примут назад с почестями… Так что видите, я должен был действовать… Ведь я единственный знал, что Питер ещё жив… И у меня в голове как будто зажегся свет. Дементоры не могли мне помешать. Это не было счастливым чувством, это была навязчивая идея, она придавала мне силы, проясняла ум. И однажды вечером, когда дементоры принесли еду, я выскользнул в открытую дверь в облике пса… Им настолько сложно улавливать чувства животных, что они были сбиты с толку… Я был так истощен, что сумел пролезть сквозь решетки… В обличье пса переплыл пролив, побежал на север и так добрался до окрестностей Хогвартса… Все это время жил в лесу… Только однажды вышел — уж очень захотелось посмотреть квиддич… Ты летаешь так же здорово, как твой отец, Гарри…

Он замолчал и посмотрел на Гарри, потом сипло добавил:

— Поверь мне, поверь, Гарри. Я не предавал Джеймса и Лили. Я бы скорее сам умер.

Ну, тогда он поверил. Потому что очень хотелось поверить. Поверить в то, что чудо свершилось, что у него появился родственник, который заберет его от Дурслей. Так что же сейчас-то мешает? Что не так в этой истории?.. «Я был так истощен, что сумел пролезть сквозь решетки… В обличье пса переплыл пролив, побежал на север и так добрался до окрестностей Хогвартса… Все это время жил в лесу». Это? То есть… если вдуматься — Сириус Блэк двенадцать лет сидел за решеткой, чесал бока и в ус не дул? А летом он увидел Питера на той фотографии… И сразу же просочился сквозь решетки. Так, что ли? Ясно-понятно… Сучий потрох Блэк спокойно просиживал свой зад в застенках Азкабана, и только год назад сподобился поднять свою жопу и включить пятую скорость за-ради Отечества, то бишь за Питером, родненьким. До Гарри ему никакого дела не было. Значит, Сириусу он тоже не нужен?

Взгляд Гарри пробежал в конец коридора — интересно, а Астрономическая башня достаточно высокая? Или Северная всё же повыше? С какой удобнее будет сигануть? Потому что уже невмоготу: Сириусу он не нужен, Дурслям тем более, в турнире участвовать однозначно не подписывался… С турниром вспомнился Седрик, и Гарри опомнился — это он о чем думает? Совсем сбрендил, что ли?! С башни сигать!

Вскочив, Гарри снял очки и торопливо вытер слезы. И чего разревелся-то? Не всё ж потеряно, вот бой очередной ему предложили, ещё одно состязание со Смертью, а он разнюнился тут! Ну как маленький прям… Седрик же ему верит, он не смеялся над ним, как эта идиотка Делакур, обозвавшая его пти гарсоном, Седрик не презирает его, как высокомерный Виктор Крам, смотрящий на Гарри, как на кутенка нашкодившего. И Седрик уж точно не будет над ним издеваться, как профессор Снейп.

И вот, почти девять месяцев спустя, как за время полноценной беременности, их отношения были зачаты, выношены и доношены до братских чувств. У беременности, как известно, три триместра. Первый триместр ознаменовался токсикозной изжогой и драконами. Сперва их Хагрид показал Гарри Поттеру, впечатлившись мощью и яростью огнедышащих девочек, и поняв, что французы и болгары в курсах, Гарри срочно предупредил Седрика, для чего пришлось испортить ему сумку, чтобы поговорить с ним с глазу на глаз. Торопливо выпалил:

— На первом туре будут драконы!

— Д-драконы? — переспросил Седрик и враз побелел. Гарри аж поразился — ну ничего себе, сразу же поверил и не усомнился ни на йоту даже!

Второй тур-триместр продолжился УЗИ-облучением и определением пола ребёнка — дружба, мальчишечья. Седрик отловил Гарри.

— Яйцо у тебя воет?

— Да.

— Прими ванну в комнате старост, окуни яйцо в воду и послушай песню, оно под водой поет. Понял? Пароль к ванной старост — «Сосновая свежесть», всё, удачи!

Хлопнул по плечу и был таков. А Гарри долго стоял в нише с глупой растроганной улыбкой на лице. Спасибо тебе, дружище Седрик, ты настоящий друг!

Лабиринт, третий тур-триместр, роды. Родовые пути были долгими, тяжкими и кровавыми, с препятствиями и заворотами, но на выходе из них родились братья.

Последняя финишная прямая — выход из лабиринта. В центре площадки сияет-переливается хрустальными гранями прекрасный кубок — цель их путешествия, и к этой цели они несутся наперегонки с акромантулом. Паук почему-то тоже рвется к кубку, причем рвется страстно, аж летит к нему на всех парусах, со всех своих восьми ног.

Проклятье! Да куда ж ты лезешь-то?! Седрик рванул наперерез и запустил отражающее заклятие в паука, по инерции забыв о хитиновой броне. Так и следовало ожидать: заклятие отразилось, рикошетом ударило в низенький постамент, подпрыгнув, тот опрокинулся, кубок плавно взлетел… Прочертив в воздухе сверкающую дугу, он со свистом влетел прямо в готовно расставленные лапки-хелицеры молодого акромантула. В следующий миг паук и кубок с негромким и каким-то издевательским хлопком исчезли.

Гарри и Седрик, новоявленные братья, растерянно переглянулись и дружно пожали плечами. Черт его знает, что случилось…

Примечания:

Причины паучьего интереса и его приключения ждите в следующей главе.

Проводив взглядами синий всполох сработавшего портала, который невесть куда умыкнул паука и приз, Гарри и Седрик озадаченно переглянулись. Вопросов задавать было некому, равно как и ожидать ответов, поэтому юноши несколько минут кротко подождали дальнейших событий. Ну, мало ли, вдруг кубок с пауком вернутся? Но время шло и тикало, лишь ветерок неприхотливо шуршал в зарослях тиса и самшита, кои огораживали площадку в центре лабиринта, и всё, больше ничего не происходило. Потом, правда, послышался странный нутряной звук:

— Бур-бур-буррр-р-р-р… бур-бур-бур-буррр-р-р-р…

Седрик завертел головой, Гарри поежился и виновато погладил свой живот, издающий эти самые голодные звуки. Бурление перешло в тихие хрипы — пустой желудок обреченно скребся о диафрагму. До Седрика тем временем дошло, откуда и что именно доносится, и он с интересом уставился на тощее гаррино брюхо. То, уловив внимание к себе, разразилось целой серией переливчатых рулад. Внимательно слушая брюшную симфонию, Седрик принялся охлопывать себя по бедрам, нашарив карманы, выудил оттуда плоский пакет и протянул Гарри.

— На, пожуй…

Гарри, торопясь, развернул и, увидев бутерброд с колбасой и сыром, тут же вонзил в него зубы. Откусил. Прожевал, проглотил и спохватился.

— А ты?

Но Седрик отмахнулся.

— Да я перед туром поел. А это так… на дорожку прихватил.

Гарри кивнул и догрыз спасительное угощение. Последний кусочек он долго смаковал, прощаясь со вкусом сыра с колбасой, а когда тот растворился в памяти окончательно, вздохнул и спросил, не забыв поблагодарить:

— Спасибо, Седрик. А паука дальше подождем или поищем?

Пуффендуец задумчиво пожал плечами.

— Да нет, пожалуй, думаю, портал его далеко унес, если он вообще портал… Давай-ка сами выберемся. Что там делать надо? Искры пустить?

— Ага. Красные, — кивнул Гарри.

Снова переглянувшись, парни заговорщицки улыбнулись, одновременно вытащили палочки и запустили в ночное небо снопы ярких фейерверков, беззвучных и оттого зловеще-багряных… Тут же к ним телепортировались спасатели с Эннервейтами наперевес, которые, однако, погасли, стоило им увидеть, что парни в сознании, живы и невредимы. Переместив мальчишек из лабиринта, спасатели озадачили мракоборцев тем, что кубок исчез.

Как исчез? Куда? Зачем? Гарри робко сообщил, что кубок вроде как портал сработал, потому что паука с собой… э-э-э… куда-то унес. Подумав, Гарри вдруг осмелился предположить:

— А может, сам паук того… трансгрессировал? Я видел — он очень хотел у нас кубок перехватить.

Седрик подтвердил, что да, паук действительно очень так рвался к призу. От таких подробностей все пребывали в сильнейшем недоумении — и в непродолжительных, очень страстных, яростных дебатах судьи вместе с Дамблдором, министром и остальными присутствующими сошлись на том, что портальные чары к трибунам на кубке не были рассчитаны на здоровенного акромантула, да и могли повредиться от отражающего заклинания Седрика. Так что в лучшем случае паука с кубком унесло куда угодно. В худшем же — портал сработал, и ни кубок, ни паук просто не вышли из перемещения. Выражаясь по-маггловски, их размазало на атомы между точками старта и финиша, с учетом искривления магических полей Хогвартса и Запретного леса — по всей территории леса и замка. Общим постановлением судей, по результатам опроса чемпионов, техническую победу решено было присудить Хогвартсу и его чемпионам Гарри и Седрику пополам как тем, кто был ближе всего к кубку. И так как они не завершили схватку с акромантулом, точно выявить того, кто первым взял бы кубок, невозможно.

Седрик оглядел присутствующих, хмыкнул, сгреб Гарри за плечи, привлек к себе и заявил:

— А мы кубок вместе взяли бы.

— Да! — счастливо поддакнул Гарри, стиснутый крепкой рукой. — Мы же хогвартские чемпионы, и это наша общая победа!

Боже, как возликовали факультеты! Пуффендуйцы и гриффиндорцы дружно ринулись брататься, обниматься и зарывать томагавки войны в почву всеобщего примирения. Похватав чемпионов, огромная толпа с ликованиями уволокла их праздновать. И только вездесущий ветер стал свидетелем того, как с опустевших трибун спустилась колченогая фигура, скособоченная на правый бок. Аластор Грюм с обиженным недоумением проводил удаляющуюся толпень, досадливо сплюнул и поковылял к себе — черт его знает, что там произошло на выходе из портала, но паук точно не вовремя… Всё испортил, гад членистоногий!

Два факультета вместе образовали собой гигантскую толчею, да такую, что когтевранцы и слизеринцы с их гостями болгарами-французами были отжаты в стороны и размазаны по стенам. От ликующих воплей полутора сотен глоток резонировали своды и дрожали свечи на потолке. Рон, счастливый в загогулину, повис на шее Гарри, душа перегаром от огневиски, до которого таки дорвался.

— Это мой друг! — хвастливо сообщил он очевидное всему миру.

Гарри, тоже подогретый виски, пьяненько хихикнул:

— А чего ж ты з-завидовал, д-друг?

— Когда это я завидовал? — удивился Рон.

— К-как когда? — нетрезво возмутился Гарри. — Тогда, когда ты думал, что это я свое имя бросил в Кубок огня!

— Не было такого! — отрицательно заявил Рон. — Всё ты врешь.

— Я не вру, Рон, я никогда не вру! — истово поклялся Гарри, прижимая руки к груди. — Ты же сам сказал тогда, что мы вдвоем прекрасно уместились бы под мантией-невидимкой. А потом ты сказал, что я — лжец. И сейчас ты опять говоришь, что я лгун!

Рон побагровел. Гневно зарычал:

— Ты это сейчас к чему? Я думал, ты меня простил, ну, тогда, после драконов!

— А я передумал! — неожиданно разобиделся Гарри. То ли градусы разогрели его храбрость, то ли вино ему истину открыло… но здесь и сейчас Гарри возжелал справедливости. — И вообще, хватит мной пользоваться! Мне на-до-е-ло! Надоело то, что ты от меня Джастина вечно оттираешь, не даешь с ним поговорить, и Невилла ты ко мне не подпускаешь, стоит ему подойти ко мне с вопросом, так ты тут же рядом вырастаешь, уши греешь — о чем это мы говорить будем? Рон, я тебе что, дочка? Ты почему блюдешь мой круг общения, отсеиваешь от меня лишних и неугодных? Я что, твоя личная собственность? Вещь, которая почему-то умеет ходить самостоятельно? Ей-богу, Рон, мне так и кажется, что будь твоя воля, ты б меня связал и на полочку положил под стеклянный колпак, лишь бы я никому не доставался!

К тому времени монолог Гарри звучал в полной тишине. Весь зал, завороженно замерев, внимал Поттеру, глаголящему истину. Рон, однако, услышал только про Джастина. Взбесился и вызверился:

— Зачем тебе Джастин, этот тупой, никчемный барсук?!

— Да ты гиена, Рон! — осенило Гарри. — Ты жадная, трусливая и завистливая гиена, которая всем в рот смотрит и только и думает, как бы урвать кус побольше да пожирнее. И ты, как и гиена, ни с кем не желаешь делиться! Всё! Уйди от меня, я — лев и с гиенами не дружу!

Оттолкнув плечом Рона, Гарри решительным шагом устремился прочь. И успел пройти ползала, когда на его плечо легла рука, останавливая, а голос Седрика мягко позвал:

— Постой, Гарри. Не уходи с обидой, так нельзя.

Гарри обернулся и заглянул в тревожные серые глаза. И вмиг позабыл обо всем на свете, все горести и печали куда-то сгинули, потому что здесь был Седрик, хороший друг, надежный товарищ и добрый верный брат. С Седриком забылись предатель-Рон, все боли и несчастья. А когда Седрик втянул его в гущу пуффендуйцев и придвинул к нему блюдо с пирогом, Гарри ощутил, что заново рождается.

Немного подкрепившись и протрезвев, Гарри кое о чем вспомнил и загрустил. Повесил буйную лохматую головушку. Седрик ласково качнул его за плечи и тепло спросил на ухо:

— Что с тобой, Гарри?..

— Тебе же семнадцать? — грустно спросил Гарри. — Ты выпускаешься, да? И мы больше не увидимся?

— Ну почему? — мягко возразил Седрик. — Мне семнадцать потому, что я родился в сентябре, а так-то я на шестом курсе пока. У меня ещё целый год впереди — весь седьмой курс.

— Ух ты… — Гарри радостно просиял. И добавил зачем-то: — А я на пятом буду.

— Ну вот и ладно, — улыбнулся Седрик. — Успеем с тобой пообщаться, — и снова к уху склонился. — В гости позовешь? Очень хочу к тебе поехать…

Гарри онемел. Опешив, он в изумлении уставился в лицо юноши. В гости? К нему?! Обалдеть… да Дурсли с ума сойдут!

— Ой, нет! — вскрикнул Гарри. — Мои тётя и дядя… они магглы, они не поймут. Седрик, прости, но… нет. Никак. Не получится.

— А я хорошо оденусь, по-маггловски, обещаю, меня никто не отличит. Ну, Гарри, можно? — настойчиво продолжал проситься в гости Седрик.

По лицу Поттера расползлась глуповатая, слегка обалделая улыбка. Это будет чудесное лето. Лето с Седриком!

Дамблдор и министр спокойно сидели за столом и вполголоса о чем-то переговаривались, явно не о турнире. Барти-Грюм изгрыз все ногти, пока не рискнул подобраться поближе и не подслушал.

— …так вот, поясницу-то ломит страшно так! Никакое зелье или мазь не помогают.

— Ну не скажи, Корнелиус, а вытяжку из лирекорня пробовал? Говорят, знатно вштыривает…

Тьфу ты! Смачно сплюнув, Барти пошкандыбал прочь, проклиная колченогость Грюма.

* * *

Акромантулы, как и все другие пауки, относятся к разряду членистоногих. Внешне они похожи на простых пауков, покрытых чёрной шерстью. Однако их отличают огромные размеры: подростки десяти лет кажутся рядом с ними совсем маленькими, всего лишь по первую фалангу лапы паука. Размах лап акромантула может достигать пятнадцати футов. У пауков по восемь черных глаз. Пауки очень ядовиты. Если акромантулы злятся или чего-то боятся, то они громко щелкают челюстями. Гигантские пауки прядут куполообразную паутину, которую размещают на земле.

Теперь надо припомнить, что паутина простых, обычных паучков представляет собой белок, обогащённый глицином, аланином и серином. Внутри паутинной железы она существует в жидкой форме. При выделении через многочисленные прядильные трубочки, открывающиеся на поверхности паутинных бородавок, происходит изменение структуры белка, вследствие чего он затвердевает в форме тонких микрометровых нитей. Внутри нитей есть жёсткие белковые кристаллы размером в несколько нанометров, соединённые между собой эластичными белковыми связками. В дальнейшем паук переплетает эти первичные нити в более толстое паутинное волокно. По прочности паутина близка к нейлону и значительно прочнее сходного с ней по составу секрета насекомых, например, гусениц тутового шелкопряда. Припомнили? А теперь увеличьте крестовика обыкновенного до размеров Арагога… Как вы думаете, какую паутину должен плести паук-исполин?

Мало кому известно, но Арагог, сбегая из замка в глубину Запретного леса, не зря ломанулся подальше от василиска и поглубже в болотистые пади. Именно там, в глубине сырой туманной лощины, юный беглец Арагог нашел самый нужный, самый необходимый паучий компонент — залежи самородного серебра. Не много, но на поколение Арагога хватило в самый раз на полстолетия. В самом Хогвартсе серебра не было в должном количестве, об этом не раз и не два докладывали отряды паучков-разведчиков, состоящие из паучьей молоди. Ведь маленькие акромантулята мало чем отличаются от черненьких паучков-домовичков. Так вот, разведчики докладывали, что в замке чаще пользуются золотой посудой, но есть там-то и там-то хрустальные бокалы. Ну, хрусталь, конечно, слабая альтернатива серебру, но, как говорится, на безрыбье и креветка — рыба. Тайные рейды акромантулов-подростков, совершаемые в замок за добычей дармового хрусталя, как правило, проходили незамеченными. Разве что профессора не досчитывались пары-другой фужеров, которые пауки, разбив, уносили цепочкой по кусочку…

Наш членистоногий герой, молодой акромантул девяти лет от роду, достигший размеров легкой спортивной лошади, стройный, высокий и по паучьим меркам красивый, был довольно-таки разносторонне развитым юношей. Лучший разведчик с двухнедельного возраста и прекрасный добытчик хрусталя… да что там, он однажды даже серебро нашел! Какая-то растяпистая девчонка в ванной старост посеяла серебряный кулончик на серебряной же цепочке, которая стала потрясающей находкой для нашего паука.

Так как добыча была мелкой, то он её съел сам и сплел сверхпрочную паутину-невидимку, благодаря чему в неё попался даже олень. Укрепленная серебром паутина смогла удержать рогатого зверя, и наш герой его целый месяц мариновал и обгладывал. Честно говоря, это был самый лучший и сытный месяц в его жизни! Он кайфовал и буквально катался как сыр в сливочном маслице. Впрочем, если бы пауки вели статистику, кто сколько хрусталя добыл, то наш красавец стал бы рекордсменом, потому что за девять неполных лет добыл килограммов семь кускового хрусталя и двести грамм серебра — та самая цепочка с кулончиком и маленькая десертная ложечка Златопуста Локонса.

Наш мальчик уже достаточно подробно описан-расписан, а значит, пора нам дать ему имя. Ведь у всякого полноценного персонажа должно быть свое собственное имя. И назовем мы его Одиссеем. Ведь его миссия только начинается…

Именно его отловил Хагрид по приказу министерских и с личного разрешения прапрапра-и-ещё-сколько-то-раз прадедушки Арагога. Запущенный в странный травяной лабиринт, Одиссей хоть и удивился, но кротко обследовал новое место, в которое его привели погостить за час до начала третьего тура. Соседство нескольких соплохвостов его насторожило, и он, избегая пока контактов с ними, обошел крабомантикоров стороной.

Сам лабиринт с тупиками и ловушками Одиссея не смущал, тупики и ловушки он спокойно преодолевал по самой стене лабиринта. А то мы не видели паучков на стене и потолке, ага…

Шатаясь по зеленым переходам-коридорам, Одиссей набрел и на центр лабиринта. Обогнув сфинкса поверху, он спустился на площадку и, крадучись, подобрался к заветной цели, просто чтоб убедиться, что глаза и хелицеры его не обманывают. О, великая праматерь Шелоба и все Арахниды мира, глаза его не обманывали, все восемь — там действительно стояло… стояла… короче, там вправду находилась вот такая куча серебра! Бабушкой Мосей клянусь!

В течение часа Одиссей пасся вокруг кубка, сторожа его и прикидывая, как бы половчее стащить, а то много народу окрест, вон, голоса их слышны. Может, ночи подождать?

Услышав шум в одном из коридоров, Одиссей прошелся туда, разведав же, обеспокоился — как минимум двое прорывались в центр загадочной площадки. А там его сокровище. Как бы его не умыкнули эти двуногие… Поняв же, что два человечьих недомерка точно прорываются в центр, Одиссей решил перехватить свое серебряное чудо, свалившееся с неба, ведь это ж означает сверхпрочную невидимую лунную паутину, стопроцентную надежную ловушку и горы свежего мяса на полгода вперед! Какой же нормальный акромантул откажется от такого богатства?! Короткая погоня наперегонки с недомерками, какие-то шлепки по бокам чем-то цветным-энергетическим, которое он едва заметил… рикошет в постамент и… вуаля! Кубок сам летит ему в лапки, осталось только поймать. Что он и проделал, с готовностью расставив ловчую пару хелицер.

Человека при перемещении порталом обычно как бы дергает крюком под ложечку, где это, кстати?.. или за живот. Так нам рассказывают те, кто хоть раз телепортировался куда-либо. Пауки об этом не рассказывали никогда, так что нам остается только гадать, за что именно дернуло Одиссея. Замечу лишь, что внезапная телепортация не сбила акромантула с толку ни на секунду и ни на йоту.

Пауки не рассуждают, они действуют на уровне инстинктов. Авада усвистела в молоко, потому что в ту же секунду, в тот краткий миг, едва переместившись в пространстве и почуяв угрозу, паук прыгнул на врага…

«Хрясь» и «хрусть», вот такие печальные звуки прозвучали в могильной тишине ночного кладбища, когда восьмисоткилограммовое тело со всей акромантульей мощью обрушилось на голову Пита в ответ на его жалкое, торопливо выкрикнутое заклинание «Авада Кедавра!»

Настороженно повертевшись на месте, нацелив перед собой сторожкие хелицеры, Одиссей убедился, что больше врагов нет, и сошел с поверженного дохлого человека, чья шея просто и банально сломалась под его почти-тонной тяжестью.

Так же настороженно Одиссей обошел тот участок кладбища с незажженным костром и каменным котлом, куда его забросило волей случая, внимательно щупая волосками окружающий воздух в поисках предполагаемых врагов-ловушек или убежищ… Первых поблизости вроде не оказалось, а вот последнее… откуда-то явственно доносился запах тлена и запустения. Так пахнет очень старый, давно заброшенный дом. Заинтересовавшись этим фактом, Одиссей решил разведать обстановку, раз его сюда закинуло. Как и все пауки, он прежде всего озаботился безопасным убежищем для себя любимого. Аккуратненько прикопав серебряно-хрустальную находку, молодой арахнид деловито уходулил прочь, не обращая ровно никакого внимания на дрожащий под кустиком сверточек, совершенно невкусно пахнущий.

Темный Лорд, продолжая мелко трястись, приподнял голову, слушая удаляющиеся ходули паука-гиганта, при котором и пикнуть не смел… Выкаченными от ужаса глазами он посмотрел на распростертого неподалеку Хвоста. Мертвого Хвоста. Господи и Мерлин, вы же меня не бросите? Что там на турнире стряслось? Почему награда оказалась в лапах паука??? Он что, всех там перебил и единственный остался победителем?! Мерлин, Моргана, Господи Иисусе, спасите-помогите!..

Запудрив Дамблдору мозги про больную поясницу, министр Фадж незаметно дал отмашку Джону Долишу, тот, с полувзгляда поняв своего шефа, в ту же секунду сжал в кармане портативный минипередатчик. После чего тишком-тишком, с оглядкой через плечо, заторопился на место тайного собрания. Как и следовало ожидать, за трибунами его ждали ещё трое сотрудников. Дебаты дебатами, а сгоревшую кашу проверить надо было! Несмотря на решения судей, вынесенные ранее, было всё же решено, что точку отбытия обследуют невыразимцы. Все-таки у них опыт и различные специфические заклинания. Может, и смогут найти кубок, реликвия всё же.

Тогда же Министр отправил предписания в Отделы контроля за магическими всплесками в маггловском мире и контроля за опасными магическими существами. Все-таки если акромантула перенесло… Стирать орде магглов воспоминания о пришествии гигантского паучка будет не самым лучшим днем в работе Отдела обливиации… И чем меньше будет эта гурьба, тем меньше будет урон репутации Министра как организатора турнира. Фадж слишком любил свой толстый зад, чтоб так рисковать своим положением в обществе.

Всё так же, крадучись, на цыпочках, с оглядками через плечо, четыре темные фигуры (одна с огромным топором) вдоль стеночки лабиринта пробрались ко входу, снова оглянулись и по одной юркнули вовнутрь. Скоренько-быстренько добрались до центра, снося редуктами стены в неугодных препятствующих местах, и вмиг установили сверхчуткие волшебные приборы вокруг опрокинутого постамента, на котором прежде стоял Кубок. Магические радары и сонары задрожали-завибрировали, моментально включаясь в работу, их антенны-щупики-усики хищно зашевелились во всех направлениях, ища малейшие следы недавних магических манипуляций. А учитывая недавний тур, следы нашлись тут, там и здесь, отчего приборчики истерично взвыли дурными полицейскими сиренами. Пришлось их срочно заглушить. Держась за сердце, нервно икая и направив на миниспутниковые тарелки дрожащую от страха палочку, Долиш вполголоса рявкнул на невыразимца Боуда.

— Ты что, не настроил их, идиот?!

Бродерик Боуд хлопнул себя по лбу и, склонившись над панелью, защелкал пальцами по тумблерам-рычажкам, перенастраивая мудреную невыразимскую технику. Двое других, Альберт Ранкорн и Уолден Макнейр, переглянувшись, на всякий случай отжались к стеночке, подальше от невразумительно-непредсказуемой механики. Подчиняясь магическим электроволнам, щупики-усики вытянулись в заданном направлении, а именно, в поисках портального выхода, сработавшего ранее в данном месте.

В данное место тем временем снова наведался ветер, вечный и беспечный бродяга, любящий повсюду проникать, слушать и смотреть. Этакий репортер Земли, ведь все подслушанные и подсмотренные события он, как и всякий верный журналист, разносит по всему миру своим постоянным слушателям и поклонникам. Вот его краткий ночной репортаж с места событий:

«Досточтимые господа Луга и Деревья, милые дамы Реки и Плотины, с вами ваш верный бессменный репортер Борей Северный. Только что я посетил небезызвестное местечко под названием Хогвартс, здесь совсем недавно, вот буквально час назад, завершился всемирно известный Турнир Трех Волшебников. Участники и учредители турнира ушли праздновать в замок чью-то победу, победили, судя по всему, два молодых отростка, из тех, что по земле ходят и колдуют, ладно, не суть… Не о них сейчас новость. Тут какое-то новое непонятное дело затеялось, сами посудите: пришли четыре… кхм… короче, эти, которые люди, один из них, кстати, с топором, господа Деревья и Кустарники, будьте осторожны, пожалуйста!

Так вот, один чего-то напортачил, кажется, неправильно установил аппаратуру, из-за чего босс сделал ему втык. Оператор пообещал исправиться. Кстати, он рябой, с дырками на щеках, для краткости будем звать его Рябым, босса… Боссом, сойдет, ещё двое… я думаю, им подойдут прозвища Унылый Громила и Палач. Итак, Рябой перенастроил технику, и вот она начала что-то делать — гудеть, дрожать, вибрировать, шевелить и вытягивать усики и щупики. Вы только послушайте, какие они звуки издают!

Шипение, пиликанье, бибиканье, бульканье, они, кстати, ещё выли раньше, потому я и прилетел на шум полицейской сирены, жаль, не воет больше, я б ещё послушал… но к делу! Они светиться начали! А теперь… ух ты! Все тарелки-спутники ка-а-ак нацелились в одно место, ах да, на постамент, тут постамент на боку лежит, так вот, антенны нацелились на тумбу и ка-а-ак выстрелят в неё синими лучами… Сейчас разведаю, что за лучи…»

Пауза. Мир замер, тревожно ожидая возвращения храброго репортера, ушедшего в самое пекло, в горячую точку, под свист пуль и разрывов снарядов, можно сказать…

«Уф, еле увернулся! Я снова с вами, господа слушатели. Лучи-то энергетические, бледно-голубые вблизи, как странно, издалека они казались синими… в общем, в точке схода всех лучей образовалась полупрозрачная голубая сфера, это отсюда она кажется синей, меня не проведешь. Она страшная, по её поверхности шныряют сполохи белых молний… Я не понял. Эти макаки безволосые что, совсем оху… облысели? Простите, дамы. Но, по-моему, только ветры имеют право создавать молнии! Только их бешеные вихри, гигантские муссоны способны сдвинуть с места тонны воздуха и силой трения создать искру, воспламеняющуюся в толще облаков! Это дискриминация, товарищи! Как они смеют перехватывать у нас нашу честную работу?!

Опа… минуточку… Да они смертники, не иначе! Господа, вы не поверите, эти четверо вошли прямо в сферу и… и исчезли! Сама сфера тоже того… схлопнулась, так что дальнейшая судьба тех четверых нам пока не известна. Поговорим о моде и погоде. Хитом сезона стал темно-зеленый оттенок листвы, как вы знаете — сейчас в разгаре лета в гринвичском меридиане преобладают сугубо зеленые тона…»

Альберт Ранкорн, Уолден Макнейр с топором через плечо, Бродерик Боуд и Джон Долиш настороженно осмотрелись по сторонам, сразу с полувзгляда поняв, что портативный портал перенес их на маггловское кладбище. Самого портала — Кубка — нигде не было видно. Зато наличествовало тело. Тело лежало на спине и выкаченными глазами смотрело в небо, на лице трупа был написан смертный ужас. При ближайшем рассмотрении было выяснено, что у трупа сломана шея. Вдобавок ко всему, его опознали Альберт и Уолден. Осторожно потыкав труп длинной рукояткой топора, Уолден растерянно проворчал:

— Не понял… Он же помер тринадцать лет назад. Его палец мамаше в коробочке передали, вместе с Орденом Мерлина первой степени. Посмертно.

— Точно, — уныло подтвердил Альберт, глубоко засунув руки в карманы пиджака. — Тогда решили, что Пита Петтигрю на атомы Бомбардой разнесло, только один фрагмент и уцелел — палец.

— А чего же он тут делает, да ещё и целый? — спросил Джон, присев на корточки рядом с трупом. Присмотрелся к левой руке и уточнил: — А нет, почти целый, вон, пальца не хватает. А это что?.. — протянув руки, Джон аккуратно задрал рукав мятого пиджака, обнажая предплечье трупа. Три головы склонились над первой и с интересом всмотрелись в находку.

— Хм… Черная метка Темного Лорда! — удивленно выдохнул Макнейр в прорезь шлема. Насторожившись ещё больше, четверо сотрудников министерства — личный палач, головосек Фаджа Макнейр, невыразимец Боуд, ликвидатор Ранкорн и мракоборец Долиш — более внимательно осмотрели место выхода из портала. Вскоре в дополнение к трупу был найден гигантский каменный котел с приготовленными для костра дровами и некое существо под кустиком ракитника. Бедное маленькое созданьице, жалко скорчившись в позе эмбриона, трогательно моргало на них выпученными круглыми испуганными и влажными глазоньками. Присев над новой находкой, четверо дюжих мужиков снова начали переговариваться, почему-то шепотом. Первым задал тему Альберт, спросив неуверенно:

— Это м-м-м… младенец?..

— Похоже на то… — ещё более неуверенно бормотнул Бродерик.

— Он… ранен?.. — опасливо шепнул Джон, подразумевая красную плоть без кожи.

— Н-нет… это у него шкура такая. Чешуйчатая, — Уолден осмелился дотронуться до «младенца». — Красная. Поэтому и похоже, как будто его ободрали…

— Так кто же это? — хором спросили Джон и Альберт.

— Может, рептилоид? — предложил дикую версию Бродерик.

— Инопланетянин?! — оживился Уолден.

Четыре пары глаз с неистощимым интересом рассматривали маленькую заготовку Темного Лорда. Темный Лорд стратегически молчал, ежился, стараясь стать меньше, и отчаянно боялся, что его кто-нибудь опознает. Наконец Боуд стянул с себя куртку и протянул Макнейру.

— Заверни его сюда, Уолли, мы возьмем это существо в Отдел Тайн, там разберемся, что оно такое. И во что-то надо будет завернуть тело Пита…

* * *

Широко вымахивая ходули, Одиссей неспешно добрался до источника тлена и запустения — старого заброшенного особняка. Дом стоял на вершине холма совершенно один, что очень понравилось пауку. Маленькая хижина, стоявшая в рощице, куда он заглянул по пути, была слишком мала и должного внимания не заслуживала. К тому же она почти полностью развалилась, и Одиссей, с порога услышав, как затрещали гнилые доски и трухлявые стропила, поспешил убраться оттуда, пока развалюха окончательно не рухнула ему на головогрудь.

Пробравшись сквозь заросли бурьяна, паук тщательно простучал стены, ища мало-мальски толковый проход. Таковой скоро нашелся в проеме покосившейся двери. Выломав её, паук боком по стене вошел в дом — прямо в дверь он просто не пролезал. По той же стене Одиссей перебрался на потолок, чтобы обеспечить своим восьми глазам полный обзор сверху вниз и во все стороны. Увиденное ему очень понравилось — широкий просторный холл, полувинтовая лестница, ведущая в верхние помещения. Полуметровый слой пыли и старой паутины повсюду только добавляли приятного колорита окружающей обстановке.

Вот только с пищей был напряг — на многие мили вокруг не пахло ничем живым. Что было не очень хорошо… какой смысл селиться в пустынной местности, если нечем перекусить? Помедлив, Одиссей, не слезая с потолка, двинулся в обход люстры к перилам лестницы, решив проверить одно помещение, из которого слабо тянуло каминным теплом и неприятным запашком грязного немытого человечьего тела.

Судя по всему, в этой комнате недавно кто-то жил. В камине пахло свежими углями и золой, кресло перед ним ощутимо воняло змеей. Одиссей неодобрительно щелкнул жвалами — плохо, только змеи ему не хватало! Но с другой стороны… наличие гадюки как раз говорит о том, что в окрестностях всё-таки есть пища. А значит… Одиссей деловито обошел комнату по периметру, внимательно оглядывая её с потолка во всех подробностях — пыли почти нет, только собрана по углам и под коврики, кресло подвинем вон туда, мешаться не будет. Спустившись на пол, наш хозяйственный арахнид совершил предварительные замеры комнаты, попутно оплетая её каркасной паутиной: надо было создать себе гамак для лежки, охотничью сеть он потом поставит, после того, как разведает внешний мир.

Забытая и никем не замеченная Нагайна осторожно высунула треугольную голову из-под надгробия, сторожко щупая языком воздух — вроде ушли люди. И паук… вот ужас-то, такой её саму съест и не заметит. Поползав вокруг котла в поисках хозяина, змея озабоченно свернулась в тугие кольца: надо было подумать, что делать дальше. Думала она недолго. Не имея особой привязанности к Червяку, которого ей временами хотелось просто заглотить, и не испытывая никаких печалей по поводу его отсутствия, Нагайна вскоре равнодушно пожала отделом позвоночника и мышц, отвечающим за плечи, и, забив на хозяина большой и толстый раздвоенный питоний член, поползла в высокие травы на поиски сексуального партнера для продолжения своего змеиного рода. Крестражем Нагайна ещё не успела стать. И не станет, надеюсь.

Опустело кладбище. На востоке заалело небо — занимался ранний июньский рассвет, первые золотые лучи упали на надгробья и кресты, прогоняя ночные тени и прохладу. В густых зарослях на краю кладбища промелькнуло серое пятно, и на веточку рододендрона спорхнул юркий сорокопут. Стрельнув глазками по сторонам, смешной птиц закинул черную головку и, устремив немигающий взор на солнце, издал пробные трели-посвисты, начиная свою незатейливую утреннюю песенку.

Сплетя отличную и очень прочную лежанку с провисанием в метр от пола, Одиссей почувствовал, что проголодался. Любовно оглядев гамак средней парой глаз и подергав нити, проверяя на прочность, акромантул остался весьма доволен работой. Не обратив внимания на дверь, он вытолкнул наружу окно и выполз на крышу дома. Постояв и послушав утренние новости местного ветра и птичьи трели, паук спустился по стене в бурьян и направился в сторону кладбища, за которым, как сообщил ему ветер, стоял смешанный лес.

Проходя по знакомым местам, он вспомнил про хрустально-серебряный кубок.* Слегка обеспокоившись, Одиссей прогулялся до заначки-захоронки — проверить свое сокровище. Оно оказалось на месте, и паук успокоился, потер ловчие хелицеры, настораживая чувствительные волоски, и отправился на охоту.

Деревушка Литтл-Хэнглтон, как и все английские городки-поселки, была окружена хлебными полями и лесами, в которых в свое время устраивали псовые охоты местные помещики — чтобы Англия да без них…

Короче, первый же олень, влетевший в лапы Одиссею, даже не понял, что же его убило. Дезориентированный и сбитый с толку незнакомым запахом неизвестного в этих краях хищника, олешек и испугаться-то не успел, не то что сообразить, что за многоногое чудище перед ним выросло. Взмах хелицер, быстрый высверк черных глянцевых жвал, короткий удар и мгновенная смерть. Закатав тушу в кокон, паук ещё раз осмотрел свои новые владения, понимая, что охотиться здесь придется вручную, местные деревья не были пригодны к оплетке ловчими сетями. Лес был слишком молодой, только-только выросший на месте старого пожара: сосенки и ели, осинки и березки. Папоротники, кусты смородины, бруснично-черничные поляны, местами сильно заболочен. Ну ничего, лето он проведет здесь, хорошее место, а с наступлением осени можно и домой отправиться, в Запретный лес. Это ему несложно, он знает направление, да и не так уж далеко — всего-то миль триста-четыреста…

* * *

Утро двадцать пятого июня ознаменовалось для Поттера сильной головной болью, деревянным языком и светобоязнью. Глаза закрывались сами, избегая солнечного света, чугунная голова клонилась к подушке, прося покоя, желательно могильного. В большой мальчишечьей спальне удушливо воняло рвотой — Рона тошнило уже который час. На парней напал синдром начинающих алкоголиков. Среди четырех был только один счастливчик — Невилл: он избежал печальной участи тем, что не пил. Вообще. Ни капли в рот не взял, кроме лимонада. Но от лимонада, как известно, похмелья не бывает. Вот и бродил он среди страдальцев, подставляя то Рону тазик, то мокрое полотенце подаст Дину и Шеймусу.

Один Гарри не жаловался. Потому что не привык. Он страдал тихо. Молча.

И его Невиллу было жальче всех. Настоящий герой, один из хогвартских чемпионов, неприкаянный и ненужный, невостребованный друг… В том смысле, что Поттера эксплуатировали и пользовали все, кому не лень, при этом не считаясь с его чувствами и потребностями, от Гарри вечно что-то требовали, смотрели ему в рот, грелись в лучах его славы, возведя в ранг кумира, считали героем и в упор не видели живого человека. И хоть бы один посочувствовал ему, спросил его — а чего он сам-то лично хочет? Но нет, не было таких, все видели в нем сверхгероя, идеального и совершенного. Золотого идола. В горле Невилла появился огромный ком, когда он увидел, как сгорбился Гарри, сидя на кровати, как он, болезненно морщась, прижал ладони к вискам. Ох, бедняга… ему же больно и плохо!

И Невилл принял решение. Он видит слона, а не бога. Он видит просто раненное животное, истекающее кровью, а не отрубленные ценные бивни… Резко развернувшись, Невилл покинул спальню. Путь его был долог и поспешен, Невилл торопился. Но вот наконец и заветная дверь, не успев задуматься об обитателе, живущем за этой дверью, осмелевший ради друга юноша отчаянно забарабанил в черную дубовую поверхность. И храбро воззвал к человеку, выросшему на пороге:

— Профессор Снейп, помогите мне, пожалуйста!

Наверное, от удивления грозный профессор не проклял мальчишку в первые же секунды. Однако даже Невилл не был готов к тревоге в голосе.

— Что случилось, мистер Долгопупс?

А Невилл, как завороженный, молчал, смотря на переносицу профессора, вернее, на полосочку чуть примятой кожи там, где обычно сидят очки… Это очень характерная отметина от только что снятых с носа очков, он столько раз видел такую, когда Гарри снимал их, чтобы потереть переносицу и дать роздых усталым глазам. Северус повторил вопрос, думая, что гриффиндорец привычно онемел в его присутствии. Невилл опомнился, моргнул и торопливо ответил:

— Мне нужно антипохмельное, сэр…

— Сколько? И кому? — ровным голосом переспросил профессор. Невилл замялся, но только на миг. Тряхнув головой, он решительно сказал:

— Гарри Поттеру, сэр. А сколько — я не знаю. Ему больно, сэр. Он вчера впервые попробовал алкогольные напитки.

Северус коротко кивнул, повернулся и исчез за дверью. Вернувшись через пару минут, он так же молча протянул Невиллу запечатанный воском пузырек антипохмельного. Назад в башню Гриффиндора Невилл несся, как ошпаренный крапивой джарви.

— Гарри?.. Гарри, возьми, это тебе поможет!..

Гарри вздрогнул, когда чья-то рука тронула и покачала его за плечо, голос Невилла произнес эти слова, а в нос вполз прохладный запах ментола. С трудом вынырнув из омута боли, Гарри разлепил слезящиеся глаза и увидел перед носом пузырек. Его рука действовала отдельно от головы, она поднялась и взяла пузырек. Перечная мята вкупе с полынью наждаком продрала горло и пищевод, возвращая зрение глазам и ясность уму. Гарри в самом буквальном смысле почувствовал себя возрожденным. Вытаращив глаза, он шумно вдохнул и выдохнул, ощущая, как распирает его нутро от порции ментоловой бодрости.

— Ух ты! — он посмотрел на спасителя. — Спасибо, Невилл!

Невилл радостно улыбнулся. Он рад был помочь Гарри. Он видел слона, а не бога. Земного слона, которого убивают за бивни, чтобы украсить ими храм, посвященный богу. А Гарри, спасенный и возрожденный, сидел на кровати, ощущая рядом плечо Невилла, и думал о том, что настоящий друг у него всё-таки есть, и это Невилл. Интересно, а он согласится поехать к нему в гости?

Примечания:

*Кубок, конечно, портал, но по логике вещей, он — портал в одну сторону. Это мама Ро решила его отпорталить в двух точках направлений, чтобы Поттер смог вернуться обратно в школу и принести родителям тело Седрика.

Семестр медленно, но верно-непреклонно доползал к концу учебного года. Привычно шкандыбал по школе колченогий Грюм, ругаясь и смачно кроя всех матом. Шарахались дети, «обласканные» кабыздохами и спиногрызами. Причин для плохого настроения у Барти были две: первая — пропали Хвост, Темный Лорд и очень дорогая змея, на которую у хозяина были какие-то очень большие и важные планы. А вторая причина заключалась в том, что ему до икоты осточертела вынужденная инвалидность, и это тем более понятно тому, у кого на самом деле все конечности и глаза на месте, а ты вместо этого почему-то должен изображать одноногого и одноглазого пирата. Ещё бы попугая на плечо с его пиастрами для полного комплекта-косплея Джона Сильвера!

Оборотное зелье мало того, что гадостное на вкус, так ещё и действует недолго, всего по часу, но Барти приходилось принимать его куда чаще, ведь его настоящая нога никуда не девалась в физическом смысле, а лишь укорачивалась на время приема, которое как раз на час и рассчитано. С глазом тоже непонятно что происходило… Во время действия оборотки он как бы скукоживался, вдавливался в глубину глазницы, освобождая место для протеза, отчего Барти тихо офигевал. Потом, по истечении срока, глаз начинал вспухивать и расти, собираясь занять свое законное место. Почувствовав это, Барти тут же срочно доставал фляжку и делал контрольный глоток этой невообразимой гадости со вкусом болотной жижи и дождевых червей. Получив запрет, глаз кукожился и впихивался обратно в глазницу, а бедная нога снова укорачивалась и, как телескоп, складывалась вовнутрь колена — такие, во всяком случае, создавались ощущения-впечатления. И ладно бы на час. Часик потерпеть можно, но не десять же месяцев, мать вашу!!! И разумеется, ничего удивительного не было в том, что к концу года Барти-Грюм окончательно сбесился и на всех кидался, как старый склочный барсук из мультика «Лис и охотничий пёс».

А когда — слава те господи! — закончился год, в кабинет Дамблдора влетел крайне вздрюченный Грюм, по-вороньи прыгнув к столу, с силой грохнул кулаком об стол, впечатывая в столешницу пергамент с увольнительным. Коротко рявкнул:

— Всё! Истек контракт, ухожу!

Дамблдор, однако, воспротивился. Ну ещё бы, снова преподавателя искать на следующий год! Униженно залебезил:

— Ала-а-астор, а может, останешься? Ещё на годик, а?

В ответ раздался такой семиэтажный мат-перемат, что Дамблдора прямо в кресло вжало потоком ругани… и такой-то он, и сякой-то он, и чтоб он облез-перелез до полного обезволосения, и чтоб его расплющило до перелету над Парижем в картонном виде! И вообще, пошел ты на… Дальнейшие слова Грюма были зачириканы фениксом, который весьма своевременно распелся, заглушая что-то там о бычьем члене.

Высказавшись и тем самым отведя душу, экс-мракоборец вышел вон из кабинета, напоследок грохнув дверью о косяк. Из школы Барти удирал, как женщина, которая наконец-то после целой ночи танцев может снять эти опостылевшие бальные туфли на пятнадцатисантиметровых шпильках-каблучках. Настоящего Аластора Грюма Барти вытряхнул из сундука в каком-то портовом рыболовецком городишке, подчистил ему память и слинял, никаких следов не оставив. Вернулся домой, обнял отца и выпнул вон Персиваля Уизли. Ещё и скандал картинно устроил.

— Это что ещё за чмыр? Секретарь? Так я вернулся, и я буду секретарем, а его выгони, папа, чего он тут наш хлебушек жрет???

После чего, подпинивая ногами Винки, блудный сын прошел в комнату к матери, упал на колени перед её креслом и ткнулся лбом ей в живот.

— Я вернулся, мам…

Миссис Крауч нежно улыбнулась, положила легкую ладонь на соломенные волосы сына и ласково спросила:

— Чем ты занимался, сынок?

— Ерундой, мама… — вздохнул Барти. — Ерундой…

Отец, услышав это, неслышно подошел к бару, налил себе виски на два пальца и отпил, мысленно посылая благословение голему, исполнившему роль его сына энное время назад. Спасибо тебе, безымянный песочный человек — одумался сын. Пусть поздно, много лет спустя, но одумался! Теперь можно и пожить спокойно, общественности потом скажем, что Бартик все эти годы провел на материке. Могила? Какая могила? Я никого не хоронил в Азкабане, вы о чем? И никто ничего не докажет, даже если додумаются до эксгумации, всё равно могилка пуста, там всего лишь песок…

* * *

Послушав удаляющийся стук грюмовой деревянной ноги, Гарри облегченно вздохнул, подтянул лямку рюкзака и, насвистывая веселенький мотивчик английской песенки «Охота на лиса», бодренько зашагал к школьным каретам. То, что Грюм решил уйти, Гарри нисколько не расстроило, не испытывал он к экс-мракоборцу особой привязанности, да и склочная грюмовская натура к себе никак не располагала. Скорей наоборот, старик своими бранью и ругательствами только отшивал всех, отталкивал весь год, словно не желая, чтобы кто-то к нему проникся любовью и обожанием. Невилл и Седрик уже ждали его возле карет. Дождавшись, когда Гарри приблизится, Седрик протянул ему кожаный мешок со словами:

— Держи, Гарри, здесь ровно пятьсот галлеонов.

— Ты что? Не надо, — тут же заотнекивался Гарри. Седрик возразил:

— Ты же сам сказал, что это наша общая победа, а значит, и награду пополам.

— Победа — это одно, а деньги — совсем другое, — продолжал Гарри отбрыкиваться. И вдруг испугался, увидев, с каким разочарованием смотрит на него Седрик, так, словно готовился вот-вот обидеться. Мысленно пнув себя, Гарри поднял руку и взял мешок. Смущенно-виновато спросил:

— А их можно как-нибудь обменять на фунты?

— Можно, — кивнул Седрик. — В Гринготтсе есть обменный пункт.

Повернувшись, он открыл дверцу кареты и забрался в её недра. Гарри и Невилл влезли следом. Расположились напротив Седрика и стали ждать отправки. Мимо их кареты тек народ, проходя вдоль вереницы экипажей, садясь в них по двое-четверо. Подумав об этом, Гарри покосился на свободное место рядом с Седриком. Интересно, а кто к нему сядет, может, Чжоу? А вот и она! Открылась дверь, и в салон заглянула весело улыбающаяся китаяночка. Но её улыбка отчего-то стухла, едва она увидела, что с её возлюбленным сидят двое парней. А Седрик вдруг удивил их, покачав головой и сказав:

— Где Луна, Чжоу?

«Какая луна?» — озадачился Гарри, глядя, как мрачнеет красивое личико когтевранки. И встревожился непонятно почему, услышав её резкий ответ.

— С Джинни твоя Луна! Может, найдем карету посвободней?

— Зачем? Мне и здесь не пыльно, — прикинулся штиблетом Седрик.

Покраснев, Чжоу с силой захлопнула дверцу и скрылась с глаз. Гарри и Невилл уставились на Седрика, который, сильно побледнев, отвернулся к окну, кого-то высматривая в толпе. Гарри не выдержал напряжения, нервно спросил:

— Седрик, что у тебя с Чжоу? Вы же не поссорились?

— Она Полумну обижает! — гневно отозвался юноша, взглянув на Гарри. — И ведь врет ещё, а я ведь сам вчера видел, своими глазами, как она с Мариэттой Эджком прятала вещи своей соседки! А когда я потребовал вернуть их ей, стала всё отрицать, говорила, что ничего ни у кого не брала. Лгунья! — сказав это, Седрик бросил взгляд в окно и вдруг подался к двери, толкнув её, высунулся наружу и крикнул:

— Полумна! Тут есть свободное место, иди сюда!

Отодвинулся, впуская загадочную Луну-Полумну. На сиденье рядом с Седриком села тоненькая девочка-третьекурсница с когтевранским галстуком на шее. Глянула на Невилла с Гарри, кивнула им в знак приветствия и достала из сумки тонкий журнал в глянцевой обложке и надписью «Придира». Седрик улыбнулся и представил спутницу друзьям.

— Пандора Луна Лавгуд, моя соседка. Полумна, это Гарри и Невилл.

Девочка с вялым интересом посмотрела на них и спокойно сообщила:

— Гарри я знаю, он чемпион. А Невилла я не знаю. Но видела его на Святочном балу, он танцевал с Джинни, — тут она выпучила синие глаза и выпалила, словно только что страшно удивилась. — Ты ей не понравился, она говорила, что ты неуклюжий, и что ты неприятно пахнешь.

— Э-э-э… — только и смог выдавить из себя пораженный Невилл.

В поезде Седрик всё время опекал Полумну, которая, как выяснилось, оказалась страшно рассеянной и не от мира сего, могла заблудиться в трех соснах за углом, могла уйти куда-либо и забыть — зачем… но вместе с тем она была и крайне умна, Гарри она напомнила стандартную дочь чудаковатого ученого. И где-то через полчаса пути он обнаружил, что, как и Седрик, следит за тем, чтобы девочка хорошо покушала, не вспотела, и чтобы её не продуло от окна. В том же поезде ребята договорились о том, что Седрик препроводит Полумну домой, сдаст с рук на руки отцу и приедет к Гарри, только адрес не забудь! Невилл тоже заглянет к себе, отпросится у бабушки, соберет вещи и прибудет к Гарри вместе с Седриком, а сам Гарри тем временем уладит свои дела в Косом переулке.

На вокзале Кингс Кросс Поттера привычно встретил пузатый и красный дядя Вернон. Злобно оглядев Гарри, он коротким кивком велел забираться в машину. Изрядно осмелевший после схваток с драконами, сфинксами и прочими турнирными испытаниями, Гарри тем не менее снова заморозился в присутствии грозного дяди и еле-еле решился на просьбу ненадолго остановиться на Чаринг Кросс Роуд. Как ни странно, его просьбу дядя Вернон удовлетворил — притормозил на заданном маршруте. Пораженный до изумления и икоты дядиной щедростью, Гарри чуть не забыл, зачем ему надо в «Дырявый котел» и Косой переулок. Но, к счастью, вспомнил и сбегал в банк, в обменный пункт, где обменял галлеоны на пухлую пачку бумажных банкнот, коих оказалось без малого две с половиной тысячи фунтов стерлингов. Вернувшись к машине, Гарри с потаенным вздохом передал деньги дяде. Тот хмуро глянул на пучок зеленых, оранжевых и серых бумажек и глухо буркнул:

— Что это?

— Две с половиной тысячи фунтов стерлингов, — робко ответил Гарри. — Половина приза, которую мы с другом выиграли в… на конкурсе… — пояснил, запнувшись, и тут же попросил: — Дядя Вернон, можно пара моих друзей приедут погостить?

И обреченно замолчал, уже понимая — нет. Лицо дяди начало медленно наливаться злобной краснотой, приобретая оттенок почтового сургуча. Побурев и долившись бешенством, дядя рявкнул:

— Никаких рыжих психов в моем доме!!! Ни полногой!

От дядиного рева заложило уши и загудел салон, а в моторе что-то сдавленно всхрипнуло. Перепугавшись, Гарри съежился, зажал уши ладонями и с перепугу же закричал:

— Это не Уизли, дядя! Не рыжие психи!!!

— Уф!.. — громко выдохнул Вернон. И вполне мирно буркнул: — Можно. Но учти, если увижу хоть одного рыжего — застрелю, вызову полицию и сяду в тюрьму!

Выслушав этот более чем престранный дядин вердикт, Гарри уважительно замолк и промолчал всю дорогу до дома. А вот дома… В холле их встретила необычайно тихая Петунья, которой Вернон передал деньги, полученные от Гарри, и сообщил ей вполголоса:

— Вот небольшая компенсация от нашего племянника.

Петунья странно посмотрела на Гарри, взяла деньги, пересчитала, всхлипнула и поспешно ушла на кухню. Гарри ничего не понял, недоуменно проводив странную неадекватную тётку взглядом, пожал плечами и пошел к себе в комнату. Семейные странности начали проясняться вечером на ужине, когда на кухне собралась вся семья. Вот Петунья расставила тарелки, супницу и корзинку с хлебом, вот, тяжело топая, пришел и сел за стол дядя, а вот и третий член семьи… Гарри замер, потрясенный нежданным новым образом Дадли, тот неузнаваемо изменился — очень сильно похудел, отчего стал казаться выше ростом, хотя он и вправду подрос за прошедший год. Но худоба?.. Худоба откуда? Как это вообще могло произойти, чтобы цветущий, прямо-таки пышущий здоровьем толстяк превратился в практически мумию, вот так исхудав в дымину?

Он так удивился, что чуть не спросил, что это с Дадли стряслось, но вовремя прикусил язык, вспомнив первое правило в семье Дурслей, с которым ему разрешали жить — не задавать никаких вопросов. Но, наблюдая за семьей и Дадли, Гарри вскоре начал покрываться подозрениями, что в семействе произошел какой-то несчастный случай. Во-первых, за столом стояла полная тишина, причем настолько тщательно соблюдаемая тем, что тётя и дядя старались не звякать ложками о тарелки, не чавкать и не хлюпать супом, а Дадли вдобавок как-то странно ел: суп с ложки он не всасывал привычно, а вливал в рот, что выглядело довольно необычно, кусал хлеб мелко-мелко, глотал кусочки непрожеванными. И пил сок через трубочку, хотя раньше любил выпивать его залпом в два-три глотка.

В чем дело? Что за апокалипсис в доме произошел? Эти вопросы Гарри рискнул задать тёте, когда Дадли и дядя Вернон, насытившись, покинули кухню. Глаза Петуньи наполнились слезами, и она их поспешно промокнула краешком фартука, после чего сипло заговорила:

— Заколдовали Дадлика… Ты этого уже не видел, потому что к тому времени ушел в камин… Один… один из этих рыжих чудовищ что-то обронил… а Дадлик… Дадлик подобрал и съел. Его язык вырос до огромных размеров, стал длиной в четыре фута. Этот урод смеялся и кричал мне, что сейчас всё поправит, что это всего лишь невинные шуточки его сыновей… Я… я почти не слушала его, мне было очень страшно, я чуть с ума не сошла, видя, как умирает Дадлик, как он задыхается и давится гигантским языком, как он пытается вдохнуть хоть немного воздуха. Огромный язык полностью перекрыл дыхательные пути, пережал трахею и носоглотку, ему правда нечем было дышать. Я тогда помешалась от страха, пыталась выдернуть его изо рта… — Петунья всхлипнула, прижала к лицу фартук, подышала в него и, собравшись с собой, продолжила: — Урод, конечно, поправил всё, вернул языку первоначальные размеры, торопливо извинился и слинял, скотина. А язычок утратил подвижность и вкусовые рецепторы… Дадлик говорить не мог, есть, пить… Его два месяца на внутривенном питании в больнице продержали, под капельницами… через зонд кормили. В живот катетер ввели, — новый всхлип и жалобный вопль следом: — За что?! За что нам такие мучения??? Сначала хвост, который мы еле-еле удалили, собрав все свои сбережения, думаешь, он доставил нам много радости, этот хвост?! Да Дадли чуть не скончался от позора — подумать только, у него, у гордого мальчика, вырос такой кошмарный атавизм, звериный отросток там, где его у человека быть не должно! У него психика из-за этого чуть не сломалась, психологи еле-еле убедили его не бояться выходить на улицу, ещё немного, и Дадли мог бы стать ярым социофобом, ему всё казалось, что все вокруг знают, что у него там хвост!

Потом ты нам важную сделку сорвал, взорвал мой праздничный пудинг и натравил на миссис Мейсон бешеную птицу, а она страдает острой формой орнитофобии, мистер Мейсон так и не подписал тот договор, не успел, потому что пришлось срочно везти жену в больницу, из-за этого дядина фирма обанкротилась, Вернон никогда в жизни не был так зол — ему семью не на что было содержать. Все мы тот месяц голодали, сидели на овощах и крупах, ели всё самое дешевое, экономили на всём! Спасибо, хоть ты потом улетел на своей чертовой машине, без тебя мы смогли прокормиться… — с горьким сарказмом добавила тётя. — На третье лето своей чертовой школы ты раздул тётю Мардж и сбежал из дома, идиот, как раз тогда, когда по улицам разгуливал маньяк!

Гарри не рискнул возразить, дескать, это был его крестный, покорно смолчал, с тоской переваривая всё, что узнал о Дадли. Значит, шуточки, да? Ужастики умников Уизли? Ириски «Гиперязычок», да? А Дадли из-за вашей шуточки еле жив остался, исхудал в дым и до сих пор плохо ест! Хотелось плакать и смеяться сразу, но не от веселья, а от того, что он был так безнадежно слеп и непроходимо глуп! Теперь, оглядываясь назад с этой точки мировоззрения, многое становилось понятным, осталось только уточнить самую малость…

— Тётя Петунья, пожалуйста, объясните мне, зачем вы увезли меня на остров посреди моря перед первым курсом?

— Мы не хотели отпускать тебя туда, где погибли твои родители, — после продолжительной паузы нехотя ответила тётя. — Мы думали, что проточная морская вода остановит колдунов, и до тебя никто не доберется. Так, во всяком случае, полагал Вернон, он где-то вычитал об этом…

— А чулан? — тихо спросил Гарри.

— А ты не помнишь уже, что ли? — удивилась Петунья. — В пять лет ты начал нас кошмарить, поджигал занавески и диваны, превращал овсяную кашу в зеленый пророщенный овес, склеивал разбитую посуду… за это, кхм, спасибо, впрочем, ничего не имела против склеенной тарелки. Но когда ты оживил стол, наше терпение лопнуло…

— Что-что я сделал? — поперхнулся Гарри, вытаращив глаза.

— Ну, Дадлик жадился очень, не подпускал тебя к своей лошадке-качалке, ты обиделся и превратил кухонный стол в деревянную лошадь, которая устроила целое родео по всему дому и едва не задавила Злыдня, из-за чего тётушка Мардж тебя сильно невзлюбила. Вернон был весь в синяках к тому времени, когда магия выдохлась из ожившего стола и он снова стал собой.

— П-почему в синяках? — растерянно моргнул Гарри.

— Потому что он всё время загораживал столу путь, чтобы эта слепая деревянная лошадь не зашибла тебя и Дадли. Понимаешь теперь? Потом я срочно вспомнила, что мама рассказывала о том, как они запирали маленькую Лили в кладовке, обитую специальной антирадиационной пленкой. Мы такую же фольгу с трудом достали, к счастью, у Вернона был хороший знакомый, который подвизался в ракетостроении и смог снабдить нас необходимыми материалами, в частности той самой пленкой из кристаллизированного муассанита. Этой пленкой Вернон обил стены самого маленького помещения — чулана под лестницей, едва хватило, кстати. С тех пор стоило тебе обидеться или разозлиться и начать чудить, мы тут же сажали тебя в чулан, где твою магию поглощала пленка, защищая нас и наш дом от взрывов и пожаров. Не понимаю, почему магам не пришло в голову, что такие, как они, могут быть опасными для простых людей? Почему тебя не отдали родственникам-волшебникам, у тебя же они были, пусть и не по прямой линии, но были же…

Потом, с годами, когда фольга обветшала и частично облезла, мы её содрали со стен, потому что ты научился контролировать свои магические выбросы-взбрыки. Но жизнь в тесном темном чулане привела к плачевному результату — ты вырос мелким и тощим, и твоя тщедушность, к сожалению, только подчеркивалась великоватой одеждой Дадлика, которую мы вынужденно скидывали на тебя, чтобы ты доносил за ним. Прости, денег у нас не всегда хватало на содержание двух быстро растущих пацанов.

Гарри моргнул, посмотрел на тётю, нервно комкающую передник, потом придвинулся к ней и виновато ткнулся лбом в грудь. И ты меня прости, тётя Петунья. Я такой дурак… И почувствовал, как тётя неуверенно, как бы стесняясь, осторожно и неумело обнимает его в ответ.

Отстранившись от тёти, Гарри озабоченно заглянул ей в глаза. Тревожно погладил по впалой щеке и негромко проговорил:

— Я всё исправлю, тётя Петунья. Ко мне приедут мои друзья Седрик Диггори и Невилл Долгопупс, они настоящие волшебники, в отличие от идиотов Уизли.

Деловитый тон Гарри убедил Петунью в серьезности его намерений, а авторитетно названные имена друзей — в их надежности, и она почувствовала, как в её сердце пробуждается надежда. Может, и правда не всё потеряно, ведь бывают же и хорошие волшебники. Гарри вот точно хороший, он никогда не вредил им сознательно… А что Мардж раздул, так та сама виновата — нарвалась, нечего было на племянника наезжать за потоптанного бульдога!

Оставив тётю, Гарри поднялся на второй этаж и, подойдя к комнате Дадли, постучался. Дверь приоткрылась, и в проеме показалось лицо брата, увидев посетителя, Дадли, немного поколебавшись, открыл дверь шире, впуская Гарри. Войдя, он внимательно посмотрел на Дадли, изможденного и худого, с несчастными глазами, которые совсем провалились в глазницы близко посаженных глаз, и снова у него перехватило дыхание, на сей раз от горького осознания вины. Он ведь видел, всё прекрасно видел, прежде чем Летучий порох перенес его в «Нору», видел и не вмешался! Счел это смешным, забавным. А колдунская забава вон чем обернулась: тяжелой травмой Дадли.

— Дадли, мне очень жаль, что ты так пострадал, — начал Гарри как можно мягче, потом, правда, эмоции взяли верх. — И поверь, я этого так не оставлю. Они у меня попляшут… уж я им устрою армагеддец, кишками кашлять будут!

Голубые глаза Дадли стали круглыми.

— А т-ты чего так? Они ж т-твои, э-э-э, д-дружки, — с трудом владея непослушным языком, выговорил Дадли.

— Уже нет! — яростно отозвался Гарри. — Рыжие отныне точно мои враги. И я им покажу! Они зарвались, Дадли, слишком зарвались.

— Хм… — глубокомысленно изрек Дадли. — К-как будто я т-такой уж д-друг…

— Ты мой брат, — расстроенно возразил Гарри, попутно загрустив. Дадли помолчал, а потом кивнул.

— Жаль, что я раньше этого не п-понял…

С минуту-другую Гарри соображал, что же Дадли имеет в виду, потом до него дошло. Да ведь он так извиняется! По-своему неуклюже и завуалированно, но извиняется! Поняв это, он резко подошел к брату и крепко обхватил его руками, спустя секунду Дадли тоже неумело облапил Гарри. И целую минуту братья страстно душили друг друга в теснейших братских объятиях, стремясь излить все накопленные за годы эмоции.

А когда заболели стиснутые ребра, они отстранились и переглянулись уже как братья, и не было теперь между ними тех разногласий. Только про визит друзей осталось сказать, и Гарри заметно нервничал, не зная, как Дадли воспримет появление в их доме двух незнакомых волшебников.

— Дадли, послушай, я тут двух клевых ребят пригласил из моей школы… Ты как, потерпишь их, или мне им сообщить, чтобы не приезжали?

— А в каком смысле «клевые»? — с понятным опасением спросил Дадли. Гарри припомнил его друзей — ботаника Пирса и качка Гордона — и неуверенно произнес:

— Ну, они как Пирс, тихони-ботаники, Невилл — точно, а Седрик — старшекурсник, уже почти совсем взрослый. Он спокойный, умный, добрый…

Дадли улыбнулся.

— Т-ты т-так г-говоришь, к-как будто д-добермана нахваливаешь.

Гарри облегченно засмеялся.

Седрик и Невилл прибыли на следующий день к вечеру. Приехали они, слава богу, на такси. Вышли из машины, дождались, пока водитель вытащит из багажника их чемоданы, после чего, расплатившись, направились к крыльцу. Услышав звонок в дверь, собравшиеся в гостиной Дурсли недоверчиво переглянулись, откровенно не веря в то, что какие-то волшебники действительно знакомы с дверным звонком. Гарри пересек холл и отворил дверь, увидев друзей, он просиял и посторонился, впуская их в дом. Привел в гостиную, где Дурсли встретили их настороженными взглядами.

Ну что сказать… на Седрике был вполне себе приличный костюм среднестатистического молодого человека: джинсы, рубашка и джемпер, на ногах кроссовки, ничего странного-ненормального. На Невилле, правда, был костюм старинного покроя, но это не так сильно бросалось в глаза, как бархатный камзол с эполетами и бриджи с лампасами. Но гораздо больше сказали о них их наивно-невинные лица — простые и искренние, с открытым ясным взором. Эти лица и вежливое «здравствуйте» сразу покорили недоверчивых замученных Дурслей. Вернон тут же расслабился и зарокотал добродушно, задавая стандартные вопросы, типа как доехали, не устали ли с дороги? А Петунья захлопотала, сервируя чайный столик на задней веранде — гости прибыли как раз к пятичасовому чаю. Дадли же, стесняясь своего заикания, ушел помогать матери.

Гарри, пользуясь тем, что семейство занято приготовлениями, наспех пересказал Седрику и Невиллу о случившемся год назад. Боже, как у них лица вытянулись…

— Язык увеличился на четыре фута?.. — переспросил Седрик, бледнея.

— Как он выжил? — ошарашенно бухнул Невилл.

Гарри занервничал, глядя на них — неужели они что-то знают? Седрик склонился к его уху и напряженно зашептал:

— В их вредительские сладости часто входят яйца докси и яд глизня, эти компоненты крайне ядовиты. Ты говоришь, Дадли раньше был полным?

— Да, — Гарри кивнул, страшась самого худшего. Седрик слабо передернул плечами.

— Это очень нехорошо… Я так понимаю, яд из его организма не вывели?

— Н-нет, не знаю, — испуганно зашептал Гарри. — Ему вроде капельницу ставили, но вряд ли это то, что надо…

— Проклятье! — Седрик вцепился в волосы. — И в Мунго его не доставишь… Там, скорей всего, откажутся помогать магглу…

— Седрик, а если Гиппократа сюда, а?.. — подергал его за рукав Невилл.

— Да, точно… сейчас… — Седрик выдернул из рукава волшебную палочку и взмахнул ею, после чего торопливо велел серебряному тощему лису: — Доктор Сметвик, срочно подойдите по заданным координатам. Дело жизни и смерти!

Растерянные Петунья и Вернон давно стояли рядом, смотрели и слушали, проводив взглядами исчезающего в воздухе Патронуса, они вопросительно уставились на Седрика. Тот нервно мотнул головой.

— Некогда объяснять, Дадли спасать надо. Его яд глизня иссушает. Поэтому он и худеет. Или вы думаете, почему он никак не набирает вес в течение полугода?

За окном что-то хлопнуло, Дурсли нервически вздрогнули, а в дверь кто-то гулко забарабанил, да так, что та затряслась под мощными ударами. Гарри поспешно открыл, и в холл шагнул дюжий детина под два метра ростом. Быстро оглядевшись, он рявкнул Седрику:

— Чего звал, студент? Кто помирает? Где?

— Яд глизня и заклятие Энгоргио — совместимы? — задал встречный вопрос Седрик.

— Несовместимы! — тут же отрубил верзила. Оглянулся снова. — Где покойник?

Петунья вскрикнула и обмякла на руках у растерянного Вернона, который чисто машинально поймал супругу. А трое парней хором показали пальцами на Дадли, ошеломленно моргающему на них. Сметвик поднял брови.

— А почему живой?

— Потому что это была конфета, ириска «Гиперъязычок», — пояснил Невилл. — Вредилка из арсенала близнецов Уизли.

— Съеденная год назад, — вставил Гарри.

Сметвик бросил на него любопытный взгляд, задержался на очках, подошел к Дадли и, взяв его за подбородок, принялся осматривать.

— Хм-м-ммм… Слышь, малец, а ты не иначе как в рубашке родился. Ты пузатый был, надеюсь?

— Да, он полным был, как дядя Вернон, — Гарри для точности ткнул пальцем в дядю.

— О как! Жирок-то тебя и спас, сынок! — добродушно пророкотал верзила, вертя Дадли перед собой во все стороны. — Выгорел жир заместо мышечной массы. Но остатки яда лучше всё же удалить. К счастью, мой коллега как раз варит по заказу несколько противоядий по случаю летнего сезона. Ну, вы понимаете, теплая погода, скоропортящиеся продукты, пыльца, всё такое…

Договорив, Гиппократ вынул, как Седрик давеча, волшебную палочку и махнул ею. Гулко пробасил явившемуся Патронусу-волку:

— Северыч, бери-ка глингнум-армортис и двигай сюда. Координаты высылаю с волком.

Патронус растворился в воздухе, улетев по заданию, а Гарри напряжено задумался — кого это целитель назвал Северычем? Было в этом имени что-то очень знакомое.

Северус не сразу врубился, в чей именно дом он вошел. Влив в глотку Дадли изрядную порцию антидота и закрепив вдогонку укрепляющим, он только тогда и осмотрелся по сторонам, да так и замер, узрев, наконец, хозяев дома, а в частности Поттера. Который, тупо моргая, оцепенело таращился на профессора, так необычно выглядевшего в белой рубашке с закатанными рукавами, расстегнутой серой жилетке и черных брюках. Но самым писком в его внешности были, пожалуй, всё же очки в тонкой проволочной оправе элегантной прямоугольной формы. Покосившись на опустевший пузырек с противоядием, Северус неосознанно завел руку с ним за спину. Потом опомнился, отбросил склянку и с досадой посмотрел на Сметвика. Налился злостью и зашипел обманутой коброй:

— Ты предупредить не мог, в чей дом зовешь?..

Гиппократ воздел руки в обезоруживающем жесте.

— Не кипи, Северыч, ты не чайник. Ты сына Петуньи спас!

Северус снова оглянулся, увидел Петунью и моргнул.

— Туни?

— Ага, — растерянно отозвалась та. — Здравствуй, Северус.

— Вы знакомы?! — окончательно офигел Гарри.

— Хуже! — ядовито ответил профессор. — Мы соседями были.

По миру Гарри пошли крупные трещины — вдребезги разбились все его твердо устоявшиеся шаблоны.

* * *

Барти вошел в комнату отца. Крауч-старший сидел у торшера в глубоком кресле с книгой в руках, увидев сына, он положил её на колени и вопросительно поднял брови.

— Чего не спишь, Барти?

Прежде чем ответить, Барти опустился в кресло напротив, вытянул длинные ноги к камину и сложил руки на животе.

— Не спится, папа. Всё вспоминаю тебя у школы и тот невразумительный приказ Лорда — найти тебя, убить и спрятать в лесу. Всё думаю — зачем? Зачем ему твоя смерть? Причем так нужна, что он тебя Империусом огрел и заставил тебя напасть на меня. Знаешь… — Помедлив, Барти вдруг криво ухмыльнулся. — Горжусь тобой, отец, ты сумел стряхнуть с себя чужую волю, сбежать и позвать на помощь. На моей памяти только один волшебник сумел воспротивиться Империусу — Гарри Поттер. А теперь ещё и ты!

— А ты что, накладывал Непростительное на Поттера? — прищурился Бартемиус.

— Да если бы… — лениво протянул Барти. — На весь класс накладывал, не то что на Поттера. Так что там дома-то случилось? — повторил он вопрос.

— Ну что-что… заложники Лорду надоели. Ты же знаешь маму? Она ему плешь проела, язва милая. Когда ни появится на руках у Хвоста, тут же начинала комментировать его внешность: и лысенький-то он, и махонький, и ничтожненький… Лорд слушает её издевательства и корчится в пеленках, бесится и мечтает её прибить, да нельзя — в гостях он!

Барти во все глаза уставился на отца.

— Манишка Мерлина… как он маму не убил?!

Бартемиус развел руками, взмахнув книгой.

— А не знаю! Удержался как-то. Наверное, слишком уважал её чистокровное происхождение. Она ж из рода Дорониных, двоюродная сестра Антона Долохова, а это ещё более старинный род русских князей, да что там князи — цари затесались! Ты ж пойми, сынок, я твою маму за одну только храбрость уважаю, а она, помимо того, ещё и хитра, и умна, и ликом прекрасна! Твои дед с бабкой постарались, сосватали мне русскую царевну, очень хотели отличиться, вот и расстарались, нашли мне такую заграничную невесту. Антон Долохов с ней приехал, так мы и познакомились. Потом по велению обстоятельств дорожки наши разошлись, он в ряды Пожирателей влился, а я главой Департамента международного магического сотрудничества стал. Надеюсь, его не раскрыли ещё? Всё ещё там и тот же?

Барти кивнул, отец продолжил:

— Но терпения Лорда всё же не хватило надолго… Лидия его таки достала своим острым язычком, вот он и наслал на меня Империо, чтобы я «сошел с ума и убил жену», а потом, когда я сбежал с помощью Лидии, он, видимо, решил и от меня избавиться и послал тебе сообщение-приказ найти и убить меня. Время подошло, наверное, и я стал не нужен. А может, тебя хотел закалить? Я слышал, как он приговаривал своему слуге Хвосту, что по-настоящему предан только тот, кого ничто не держит на земле, только тот, у кого нет личных привязанностей, может быть полноценным убийцей. И ты знаешь, он прав, сам Темный Лорд когда-то собственноручно убил своего отца… Как только рука поднялась, Барти? Мне же не по себе стало, когда я понял, что в нашем доме живет отцеубийца.

— Кошмар какой!.. — прошептал Барти, закрывая лицо руками. — И я ему хотел служить?!

— Да, сын! — жестко отрезал отец. — Ты хотел служить ему. И мне очень интересно узнать, что же заставило тебя изменить свое отношение к нему?

— Грюм заставил, — поморщился Барти. — Вернее, его колченогость. Так надоел с его одной ногой, кто бы знал, папа! Я ж едва-едва успел к тебе на помощь на этих костылях! Ещё чуть-чуть, и ты б «проболтался» Дамблдору о том, что я — Пожиратель Смерти. А этого никак нельзя было допустить. Нельзя, чтобы Дамблдор узнал, что Грюм — ненастоящий, что под его личиной скрывается тайный лазутчик, наемный убийца, внедренный в стан врага. Кстати, должен тебе сказать, Северус из наших, он тоже не рвется служить Волан-де-Морту.

Бартемиус подался вперед, живо заглядывая в глаза, книга со стуком упала с колен на пол и раскрылась…

— Да ты что?! Из наших?..

— Да, — кивнул Барти. — Он целиком и полностью человек Дамблдора. Но вполне может занять и нейтральную позицию, потому что у Дамблдора он подневольный служащий, то есть связан обетами и клятвами по самую маковку. Можно сказать, он пленник Дамблдора.

Бартемиус откинулся на спинку кресла и задумчиво вопросил:

— Что же пошло не так?

— Паук победил в турнире, — кисло пояснил Барти. — Самым первым добрался до Кубка-портала. К тому времени, когда я смог переместиться на назначенное место, всё было кончено. Там никого не оказалось, меня кто-то опередил. И самое главное, я теперь не знаю, где искать Лорда, чтобы довершить начатое. А ведь я почти понял, зачем ему змея и мальчик…

— И зачем же? — с интересом прищурил глаза Крауч-старший.

— У мальчика он хотел позаимствовать кровь для своего воскрешения, а в змею что-то вложить и прибавить её к пятерке чего-то, созданного ранее.

— Не успел?

— Не успел, говорю же, паук все карты попутал. Он ничего не успел, ни возродиться, ни создать что-то шестое.

Помолчав, отец и сын в едином порыве выдохнули в унисон:

— Аминь!..

Потом сын посмотрел на отца и серьезно попросил:

— Папа, если Лорда с кладбища забрали служащие Министерства, то прошу тебя, если ты его найдешь в Отделе Тайн, то постарайся его прикончить. У меня уже не получится. Я не выполнил его приказ — не убил тебя. Так что, сам понимаешь — у Лорда теперь насчет меня ба-а-альшие такие сомнения.

* * *

Министерство не ограничивается одним мракоборческим отделением. Там просто прорва различных отделов для решения разнообразных задач. Начиная от отдела по неправомерному использованию маггловских изобретений и заканчивая отделами аналитики или отделом по отслеживанию и ликвидации экономических преступлений. И в одном из таких отделов сейчас находился Темный Лорд. Сотрудники отдела, уважая его рептилоидное происхождение, посадили чешуйчатую малютку в самый лучший благоустроенный аквариум с речной галькой, песочком, у задней стенки было положено бревнышко, над которым висела лампа для обогрева. Что, конечно же, не было оценено Лордом, напротив, он, страшно разобиженный, скорчился в углу, подальше от света и тепла. Хотелось плакать, выть и кусаться, но увы, такого поведения он не мог допустить, понимая, что привлечет этим совершенно ненужное внимание, поэтому приходилось терпеть это унижайшее из унижений — изображать тупую рептилию…

Переглянувшись, волшебники направили палочки на стены и осветили их чем-то наподобие инфракрасных лучей, которые мощными волнами пробежались по мебели, полу, стенам и потолку, высвечивая какие-то участки черным и серым.

Дурсли и Гарри настороженно следили за потоками света и недоумевали — а к чему это всё? Невилл и Седрик вежливо молчали, а маги тем временем начали обмениваться впечатлениями, причем Гиппократ строил большие предложения, а Северус отвечал односложно и емко, по делу.

— Гляди-ка, Северыч, карниз подпален, не иначе занавески как-то сгорели.

— Угу.

— И раму огонь, похоже, не пощадил, видны следы ремонта — окно меняли… а вон те царапинки в обоях — видишь? — судя по всему, стекло лопнуло.

— Угу… Да.

— А тут, гляди, под диваном пятно. Понятно… диван сгорел, на его место новый поставили.

— Гм…

— А там что-то большое и тяжелое бегало, вон, вмятины в половицах.

— Угу.

— Судя по царапинам и трещинам за обоями, это была ожившая мебель. Хм, Северыч, а ведь это высшая трансфигурация!

— Ну!

Сметвик сложил руки на груди и задумчиво подпер пальцами подбородок.

— Северус, а я не понял… Маггловский дом насквозь просвечен детской стихийной магией. Ребёнок здесь — Гарри Поттер. Но он же родился у волшебников, или я что-то путаю? Я лично принимал роды у миссис Поттер в родильном отделении Мунго. Так каким же лядом мажонок вырос в доме обычных магглов? И ещё один вопрос — как магглы выжили при таком раскладе? И как маленький маг вообще к ним попал?

Петунья робко подняла руку, как студентка в классе, и, дождавшись, когда на неё посмотрят, застенчиво сказала:

— Я Гарри на крылечке нашла, рано утром… Лежал в сверточке, в одеяльном, промороженный насквозь, аж синенький весь был. Врачи недели две из комы его вытаскивали. Малыш потом так долго болел двусторонним легочным обморожением, кашлял, не переставая, кровавыми ошметками легких. Гарри нам не сразу отдали, сначала его в больнице держали, потом в дом малютки переправили, документов-то у нас на него никаких не было. Никто не верил, что он наш племянник, что это не мы ему лобик порезали и застудили, у нас из-за этого чуть Дадлика не забрали, спасибо, соседи и справки из роддома доказали, что мы хорошие родители.

— И как же вам Гарри вернули? — поинтересовался Гиппократ.

— А он сам! — с гордостью приосанилась Петунья. — Сам там всех заставил отдать его нам: плакал, температурил, от кашки отказывался, а стоило нам с Верноном прийти, так тут же начинал улыба-а-аться, ручки к нам тянул, лопочет что-то свое, младенческое… Ну, люди ж в соцопеке не слепые работают, видят, как ребёнок к нам просится, только благодаря этому и поверили, что мы его родные.

Взгляды всех сошлись на Поттере, тот виновато съежился, искренне не понимая, как он забыл, что когда-то любил тётю и дядю? Наверное, с тех пор, как его в чулан запихнули? Но ведь теперь-то понятно — зачем: просто чтобы спасти свои жизни от магических взбрыков кошмарного сырого мажонка…

— Тётя Петунья, дядя Вернон, простите меня-а-а-а! — жалобно взвыл Гарри. — Хотите, я вам всё золото отдам? У меня там целый сейф есть…

И опасливо заморгал, поняв по выражению лиц, что сказал что-то не то: дядя опасно побагровел, тётя начала жевать щеку, профессор Снейп снял очки и прищурился на него, верзила-доктор погрузил руки поглубже в карманы штанов и принялся раскачиваться с пятки на носок. Седрик нахмурился, явно чего-то не понимая, а Невилл внимательно оглядел гаррину великоватую, изрядно обветшалую синюю рубашку в черную клеточку. Озадаченно спросил:

— Кстати, давно хотел узнать, а почему ты себе нормальной одежды не прикупишь, раз у тебя всё время в банке был полный сейф золота?

Гарри уставился в потолок, нашел там нужное воспоминание и ответил:

— Сперва ключ от сейфа был у Хагрида, а ему его выдал директор, когда посылал лесника за мной. Ко второму курсу я не так чтобы крупно вырос, спокойно носил то, что купил перед первым курсом. Деньги из сейфа я только на книги Локонса взял, третий… ну, перед третьим курсом я просто прогуливался, наверстывал невиданную ранее свободу и деньги тратил на учебники и всякую ерунду. Да мне как-то плевать, во что я одет, не голый, и ладно! А перед четвертым курсом я в сейф вообще не заглядывал, просто оставил школьный список миссис Уизли и забил, это у неё голова болела, что и почем мне купить. Ключ я ей, кстати, не передавал, но не заморочился почему-то, на что она мне всё покупала, честно говоря, мне это было не интересно.

Договорив до этого, Гарри поднял руку и озадаченно почесал затылок, типа, а о чем ещё пацаны-то думают? Не о красивых же нарядах, как девчонки какие… Дадли вздохнул, вполне солидарничая с братом, он тоже не заморачивался тем, чего надеть на обед и на улицу, за этим обычно мама следила, покупала ему одежку по последнему писку моды-сезона. Она же и заставляла его переодеться в то или это, порой уговаривая принарядиться для гостей и надеть вот эту чудесную шелковую бабочку, которая так подходит к его твидовому пиджачку…

И лучше поголодать, чем лицо потерять перед общественностью. А как племянник при этом выглядит, тоже не особо важно — одет-обут-накормлен, и ладно. Провожая Дадли наверх в его комнату, Гарри не удержался и спросил вполголоса:

— Слушай, а почему тебе столько подарков надарили тогда? Я до сих помню, что их было тридцать семь, да и то тебе было мало, и тебе подарили ещё два в городе.

— Компьютер мне презентовали от «Рингстайльз», я там конкурс выиграл, — кисло начал пояснять Дадли. — Второй телевизор купили всем, потому что я первый разбил пинком из-за отмененной передачи, просто его решили как подарок от мамы с папой представить. Гоночный велосипед прислал папин друг, папа ему писал, что я увлекаюсь спортом, почему-то он не уточнил — каким. Видеокамеру и радиоуправляемый самолет прислали тётя Мардж и полковник Фабстер. Ну и все остальное по мелочи от разных знакомых папы и мамы, а я хотел подарки от них лично, от родителей, и не в виде телевизора, а кое-чего получше.

— Ну и как, понравилась тебе поездка в Лондон? — с интересом спросил Гарри. Дадли с улыбкой кивнул.

— А как же, конечно, понравилась! Поездку в Лондонский зоопарк я не ждал, это был настоящий сюрприз.

— А змея? — с опаской спросил Гарри. Дадли задумался.

— Ну, тогда я здорово испугался, зато потом мне показалось, что это было вообще-то круто, змея была так близко, ничем не отгороженная от меня. Даже жалко стало, что она так быстро уползла.

— Ну да, она в Бразилию спешила… — себе под нос пробормотал Гарри.

Проводив взглядом Гарри и Дадли, Северус яростно зашипел:

— И как понимать сладенькую песенку Дамблдора о том, что Золотой мальчик отдан в семью ближайших родственников, где его защищает магия крови, которая образовалась из материнской жертвы? Что-то я не вижу этой магии.

Гиппократ поводил глазами по стенам и потолку и угрюмо проворчал:

— Сказал человек, опутанный клятвами доброго дедушки. Магией крови тут и не пахнет. Северус, ну подумай, разве Дамбушка допустит в практику хоть каплю магии, напрямую связанную с кровью? Он, ярый противник темной магии и кровавых ритуалов? Не смеши мои бахилы, они и так прозрачны…

— А как же его величайшее открытие века — двенадцать способов применения крови дракона? — раздраженно спросил Северус.

— И что? — фыркнул Сметвик. — Много её в твоей практике зельварения было? Вы со студентами хоть одно зелье на драконьей крови сварили?

Северус с досадой закусил губу — а ведь верно! Эти двенадцать способов применения крови дракона Дамблдор сдавал в качестве экзамена своему учителю, Николасу Фламелю, и всё, ничего больше, в школьную программу это не вошло.

Гиппократ тем временем счел дискуссии с коллегой завершенными и переключился на Дурслей, заверив их, что с Дадли теперь всё будет хорошо, остатки яда в его организме нейтрализованы и больше не будут сжигать его плоть. Кроме того, Дадли должен пойти на поправку и вскорости начнет снова набирать вес, вы только повнимательнее следите за его рационом. Закончив инструкции, Гиппократ откланялся, хлопнул по плечу коллегу и исчез со словами:

— Ну, бывай, Северыч! Пообщайся с… соседями и не поминай лихом!

Петунья и Северус настороженно уставились друг на друга. Вернон поглазел на них, замерших истуканами, пожал плечами и, грузно ступая, ушел из гостиной, решив дать им возможность поговорить тет-а-тет, ведь давно ж не виделись, пусть пообщаются… Гарри спустился в холл и позвал Седрика и Невилла.

— Ребята, идемте, я вам вашу комнату покажу.

Северус с Петуньей, оставшись совершенно одни, продолжая сверлить друг друга глазами, медленно опустились в кресло и на диван. Поерзав в глубоком кресле, Северус умостился поудобней и светски заметил:

— Значит, вот сюда Дамблдор Поттера переправил?

— Да, Северус, — кротко отозвалась Петунья, между делом поправляя диванную подушку.

— И при этом никак и ничем не помог вам, оставил вас один на один с маленьким магом, не удосужился даже записки оставить, как и чем усмирять сырую детскую магию, и, как я понял, не обеспечил вас материально? — раздумчиво уточнил бывший сосед.

— Нет, Северус, — всё с той же кротостью ответила Петунья, отложив подушку.

— И как же ты согласилась взять к себе волшебного племянника? Ты же не любила Лили, я помню, вы с ней поссорились, — в голосе Северуса прозвучало напряжение. Петунья подумала и взяла подушку. Напряжения в её голосе было больше.

— Его звали Гарри. Как моего папу, Гарри Эванса. Как ты думаешь, можно ли сердиться на сестру после того, как она назвала своего сына в честь нашего отца?

Запал Северуса стух — и правда, как? Слегка смутившись, он посмотрел на Петунью, которую помнил ещё долговязой тоненькой девочкой — нелепая и скучная старшая сестрица его любимой подружки. Теперь перед ним сидела молодая женщина с печатью усталости на изможденном лице. Сердце кольнула вина.

— Прости, Петунья, я был не прав. Я и сейчас не прав… я ненавидел мальчишку за то, что он отпрыск идиота Поттера, при этом полностью упустив из виду, что его матерью была моя обожаемая Лили.

— С которой ТЫ поссорился на пятом курсе, — остренько подколола Петунья.

— Да, было дело, — нехотя признал Северус, поправляя на носу очки. — Просто она ущемила мою гордость, вмешавшись в наши пацанские разборки, вот я и не выдержал, обозвал её самым страшным бранным словом…

— Помню, — сочувственно покивала Петунья. — Ревела на моем плече потом, жаловалась, что противный Снейп её грязнокровкой обозвал. Насилу поняла — о чем печаль? А когда поняла, так за кудри её оттаскала, за рыжие. Дура сопливая, нашла, на что обижаться…

Северус, не веря ушам, во все глаза уставился на Петунью. Даже очки снял от неожиданности. Петунья, видя его удивление, нервно буркнула:

— И не надо на меня так смотреть! Джеймс мне никогда не нравился, дурной балбес с пустынным вжиком в голове и шилом в породистой заднице! Мне теперь, знаешь ли, есть с кем сравнить Поттера и Блэка!..

— С кем? — растерянно спросил Северус, поспешно водружая очки на нос.

— С этими близнецами… с Уизли, такие же отморозки-дегенераты! Прямо спасу нет от них! Что тандем Поттер-Блэк над Верноном, что Уизли над Дадликом, одинаково издевались над беззащитными магглами. Любят такие чувствовать свое превосходство над слабыми, как же, они ж ма-а-аги, колдуны всемогущие, бойся, чернь, в таракана превращу! Северус, — женщина возбужденно потыкала пальцем в вену на руке. — Это же у нас давно в крови: неприязнь к колдунам и всему необъяснимому, память об инквизиторских кострах до сих пор жива в нас, благодаря историческим хроникам. А хороших волшебников в истории, увы, очень мало, по пальцам одной руки можно пересчитать, и то палец-другой останется. Ну кто вспоминается в первую очередь? Мерлин, Гэндальф, Гэд и всё?..

— И всё… — согласно вздохнул Северус. — Значит, Блэка надо отпинать обратно в Азкабан?

— А он тут при чем? — насторожилась Петунья. Северус пояснил:

— А при том, что его оправдали, нашли настоящего преступника, мертвого, правда, но суть не в этом. В общем, Блэка амнистировали, признали невиновным. Так что не удивляйся, если он сюда заявится с визитом, крестничка своего проведать.

— Чего?! — Петунья ракетой взвилась с дивана, выронив подушку. — Ноги его в моем доме не будет! Я… я сама его застрелю!..

Её искреннее желание-возмущение, кажется, имело некую материальность, потому что упомянутый амнистированный Блэк примерно в это же время, но на очень почтительном расстоянии от Литтл Уингинга, в своем лондонском доме, нервно заикал. Икота напала внезапно, ни с того ни с сего. Его громкие «ик-ик-ик» гулко разнеслось по огромной полупустой подвальной кухне, в которой из мебели наличествовал только дубовый длинный стол с парой табуреток да старинная плита-очаг, если её уместно назвать мебелью… На эти чудные нутряные звуки откуда-то приковылял древний, рассыхающийся от старости эльф. Увидев которого, Сириус аж глаза протер — в жизни он не видел настолько дряхлого домовика.

— Кикимер, это ты, что ли?

Реликтовый эльф с трудом сфокусировал плывущие глаза на лице хозяина, стараясь удержать веки раскрытыми, сипло проквакал:

— Х-хозяин?

— Кикимоша! — Сириус широко раскинул руки для объятий. — Иди ко мне, родной!..

Кикимер сделал было шаг, но тут Сириус увидел, как из старика в буквальном смысле сыпется песок, опередил его, встав и пройдя навстречу, опустился на колени и сгреб эльфийского дедушку в бережные объятия. Прижал к своей тощей впалой груди и вздохнул — ну хоть одно живое существо в доме нашлось!

Его груди коснулось что-то очень холодное. Вздрогнув, Сириус отстранился и посмотрел на причину дискомфорта. Это оказался золотой медальон на серебряной цепочке, на его овальной крышке изумрудами была выложена красивая латинская буква «S». Сев на пол поудобнее, Сириус ткнул пальцем в медальон.

— Что это, Кикимоша?

Искренний интерес и доброе расположение хозяина заставили Кикимера сказать правду. Он взялся руками за цепочку и, подергивая её, заквакал:

— Это очень плохая вещь. Хозяин Регулус украл её у Темного Лорда и велел Кикимеру уничтожить. Но Кикимер не справился с заданием, хозяин, Кикимер не может её уничтожить. Он пытался. Много-много-много раз. Кикимер перепробовал всё, что мог придумать, он её и сжигал, и плавил, и в щелочи купал, и на рельсы под поезд клал, и кувалдой пытался разбить… ничего её не берет. Ничегошеньки. А хозяин сможет? — вдруг с надеждой спросил смертельно усталый старичок, преданно заглядывая в глаза Сириусу.

— Её… надо уничтожить? — уточнил азкабанский сиделец, честно пытающийся понять. — А зачем?

— Хозяин Регулус говорил, что в нем находится кусочек души Темного Лорда. Что если эту вещь уничтожить, то Темный Лорд умрет по-настоящему, как простой смертный, — обстоятельно пояснил старый домовик.

— А он что, не подох? — ляпнул Сириус.

— Нет, хозяин, — квакнул Кикимер, поднял медальон повыше и потряс им. — Он жив благодаря ему. Пока эта штука цела, Темный Лорд будет жить! Хозяин Регулус говорил, что это его якорь.

— Якорь… якорь… — забормотал Сириус, лихорадочно роясь в памяти. — Якорь… привязка корабля к месту… нет, не то… Мы же не о море тут толкуем. Хотя… где ж я читал о якоре, к которому часть души приковывается?.. Погоди тут.

Вскочив с пола, Сириус устремился в фамильную библиотеку Блэков. Копаясь на полках среди пыльных фолиантов, он попутно вспоминал истовые убеждения одного седобородого мудреца.

«Тот-кого-нельзя-называть пал этой ночью в Годриковой впадине. Пал, но не до конца. Он ещё может вернуться, так как прошел дальше всех по стезе бессмертия. У него была одержимая идея — стать победителем смерти».

Угу. Допустим, стал, нашел такой способ, метки-то с рук Пожирателей не исчезли. Вон, Тошка Долохов до сих пор караулит его, сторожит-бдит. Да и Бартик подсуетился, собственного отца впряг в работу по внедрению шпиона в стан врага. Да-да, в обход мудрого директора Дамблдора, который стал что-то уж больно подозрителен. Тому ведь есть доказательства, имеется несколько временных петель, где события начинают идти параллельно, на какой-то момент для некоторых героев как будто появляется дополнительная ветка, которая потом сливается в основную. Сначала эти петли ваяет Гермиона, чтобы успевать со своим безумным расписанием, а потом происходит вот эта большая арка со спасением Клювокрыла и Сириуса. Гарри и Гермиона ничего не поменяли, вернувшись на три часа назад, напротив, они стали соучастниками уже произошедших событий. Если смотреть по фактам, то никто не видел реальную казнь Клювика, а только улетевших ворон от звука топора — то есть он уже тогда был спасен. То есть пока трио грустно стояло и обнималось, Гарри и Гермиона уже тусили со спасенным Клювокрылом в лесу.

Примерно в этом моменте Дамблдор и видит некоторую неувязочку, догадывается о петле времени, чтобы потом в Больничном крыле рассказать об этом Гарри и Гермионе и подсказать, чтобы «они выиграли время», как потом стало понятно из контекста и деталей, Гарри и Гермиона завершили свой круг почета, везде успели, всех спасли, вернулись обратно в Больничное крыло, все живы и счастливы, только Снейп бегает по потолку, потому что Блэк сбежал. Так не это ли объясняет то, что кое-кто стал свидетелем того, как убивали Поттеров, как некий маньяк действительно попытался прибить ребёнка, но при этом ничем и никак не вмешался, чтобы с помощью чудеснейшего волшебного артефакта Маховика Времени повернуть события в иное русло. Ведь именно Дамблдор рассказал о том, что Гарри Поттер отразил Аваду лбом. Что, в принципе, невозможно, Авада убивает верно и бесследно. И настоящую правду о той ночи знают только двое — Дамблдор и Темный Лорд. И если седобородого мудреца нельзя спросить прямо, потому как он стопроцентно соврет, то, значит, надо как-то вернуть и допросить Темного Лорда.

А вот и та книга. Сириус, затаив дыхание, снял с полки черную книжечку под названием «Наитемнейшее волхвование и боковые ветви его». Кажется, он здесь читал про крестражи…

Маленькое красненькое существо, съежившееся в углу аквариума, вызывало здоровое недоумение и море вопросов, и вопреки своим размерам создавало огромные проблемы.

Его происхождение было непонятно. То ли он пришелец с Альфа Центавра, давно адаптировавшийся к жизни на Земле, то ли выползший из подземелий какой подземный житель, насчет этого была даже версия, что он — сказочное существо вроде голлума, того самого, который Смеагорл…

Чтобы проверить эту версию, существо попытались подержать под землей и в полной темноте. Не вышло. Маленькое красненькое созданьице боялось темноты, совсем как маленький ребёночек. Утю-тю-тю-тюшечки… растроганный данным фактом, сотрудник пощекотал его по горлышку, сюсюканий существо не перенесло — яростно цапнуло жалостливого доброхота за палец.

— Ах ты ж… злюка! Люди, спасите, он не ядовит???

Прочие сотрудники переполошились, забегали зайчиками туда-сюда, укушенного на всякий случай накачали самыми лучшими антидотами, по самые гланды залили зельями-противоядиями, вбили в глотку безоар покрупнее и замерли вокруг, ожидая каких-либо результатов: тотального выздоровления или предсмертных судорог. Укушенный, вытаращив зенки, молча давился куском козьего камня и булькал передозированными жидкостями. Когда через минуту-полчаса-час стало понятно, что он не собирается откидывать ноги и вполне жив-здоров, существо сочли неядовитым.

После ряда некоторых экспериментов приставленные к марсианину сотрудники выяснили следующее: существо земного происхождения, боится темноты, но не любит и яркий свет, а предпочитает, судя по всему, теплый полумрак. Уяснив же это, жилье ему срочно переоборудовали — утеплили и затемнили аквариум.

Встал новый вопрос — чем оно питается? Зубки у него похожи на человеческие, стало быть — не хищник? Но человек-то тоже мясо ест… Начался новый виток экспериментов. Предложили кусок мяса — не ест. Отказался наотрез. Ладно, предложили фрукты-овощи, тоже не стал, и даже больше — обиделся, красные глазоньки наполнились слезами. Дали рыбу, сперва сырую, потом вареную и жареную…

Как следует из записей наблюдателей:

«При виде рыбы существо вжалось в угол и зашипело, явно боясь её мертвых выпученных глаз. Было принято решение отварить палтуса и пожарить стейк из лосося. Увы, подопытное существо отказалось есть рыбу во всех видах, о чем и сообщило, нашипев на куратора».

В общем, дни проходили за днями, а неизвестное ни науке, ни сказочному фольклору, ни параллельной волшебной вселенной существо так и не стало есть. Наши доблестные служащие начали уже переживать за бедного малыша — а ну как загнется с голодухи только потому, что никто не может придумать, чем его накормить?! Кто-то вспомнил Даррелла и сбегал в ближний лесочек за муравьями: авось, муравьед? Увы и нет. Странное существо из ниоткуда мурашей тоже отказалось кушать. Муравьиные яйца, муравьиная кислота тоже мимо — не ест, хоть ты тресни! От безысходности сгоняли даже в Африку за термитами, набрали корзиночку белых тараканов и предложили, снова обиделся и обшипел всех, кроя лежачим матом. Пришлось отдать термитов в зоопарк, настоящему муравьеду.

Бедные натуралисты озабоченно запереглядывались, их правые руки потянулись вверх — почесать репы, но даже такие волосяные раскопки не принесли результатов, никто так и не додумался, чем кормить этого невнятного криптозоя?

Собравшийся консилиум тщательнейшим образом изучил все материалы-записи по наблюдению за Существом с Кладбища, кодовое название, да… Поглазели на него сквозь стекло аквариума, надо сказать, что существо занималось тем же — глазело на консилиум. Наглазевшись, приступили к дебатам.

— Итак, — начала вступительную речь замминистра Амбридж. — Что мы имеем из плюсов? Странное, неизвестного происхождения существо, судя по первичным половым признакам, является самцом. Рост полтора фута, вес четыре изначальных фунта, за неделю существо потеряло треть собственной массы. И продолжает терять в весе. От пищи оно также продолжает отказываться, не помог даже срочно доставленный редкий корм лунных тельцов — древесное топливо, и я уже молчу о криле и мокрицах, да что там… были даже попытки накормить его яйцами фей-светляков.

— Святой, наверное, раз воздухом питается… — буркнул кто-то в толпе.

— Вы что-то сказали, мистер Крауч? — любезно переспросила Амбридж.

— Нет-нет, я ничего не говорил, вам показалось! — тут же открестился Бартемиус Крауч, сверля глазами-буравчиками Темного Лорда в аквариуме. Тот сидел ни жив ни мертв, боясь лишний раз пошевелиться, видя бывшего своего заложника. А Краучу тем временем идейка в голову сверкнула, которую он тут же и озвучил: — А может, ему, кхм… самочку, а?

— Самочку? — мило покраснела Долли Амбридж. — Хи-хи… а найдется ли? Такая же, его вида?

— Ну, его вида вряд ли найдется, но похожую можно подобрать, — едко пробасил Скримджер. — Моя жена, например, та ещё игуана…

Похихикали. И задумались, рассматривая существо в аквариуме. Не жрет же гад, вот-вот подохнет, а вот если его расплодить… Стали вспоминать подходящих по размеру ящериц.

— Варан дальневосточный подойдет?

— Не-е-е, он простой, маггловский…

— Ищака?

— Так она ж мелкая! Это её шкура имеет свойства расширяться.

— Туатара?

— А это кто???

— А это гаттерия новозеландская!

— Час от часу не легче… да гаттерия-туатара эта ваша кто?!

— Трехглазая клювоголовая рептилия, ближайшая родственница трицератопса.

Далее энное время стояла отупелая тишина, все стояли и молча пытались уложить в головах поступившие сведения о маггловской трехглазой ящерице. Уложили, попутно выяснили, что сия реликтовая тварь находится под защитой закона и Красной Книги, и решили её не трогать. Ну её… жутяру невообразимую. А питомцу нашли-таки пару.

В один далеко не прекрасный день крышка аквариума приоткрылась, и внутрь пропихнули бурую тварюшку размером с самого Лорда. Замерев на песке, тварь внимательно обозрела стеклянные стенки, бревно, лампу и… не поняла, это ещё кто? Злобно зашипев, агама встопорщила и без того шипастый загривок, ощерила пасть до голых десен и ринулась в атаку. Ну уж нет, она никого не потерпит рядом с собой!

Увидев невообразимо-кошмарную зубастую зверюгу, Темный Лорд перепугался до визга, заполошно заверещав, он кинулся спасаться от милой самочки на решетке крышки. Рогатая агама, однако, оказалась вполне прыгучей, скакнув на ту же высоту, она едва не заглотила Лордика своей бездонной пастью.

Горе-наблюдатели, стоявшие возле аквариума, похватались за головы, открыли емкость и с помощью сачка и палки с проволочной петлей отловили агрессивную ящеродаму. Поспешно унесли прочь под шипящие ругательства разобиженного рептилоида. Вот тут-то он себя и выдал, Штирлиц доморощенный. Альберт Ранкорн вдруг признал в шипении парселтанг.

— Ребята, вы только послушайте… он же на змеином языке ругается!

Сгрудились вокруг аквариума, склонили головы, послушали и тоже уловили знакомые словечки, читанные когда-то на страницах учебника. Печатного, конечно, было мало, но и тех словосочетаний хватило, чтобы услышать и признать известные глаголы типа «ш-ш-шштоб ты с-с-сссдох!.. убью, ссс-с-суки, сс-с-сож-ж-жру!» и так далее и тому подобное. В общем, сенсации полные штаны, маленькое красноглазенькое существо оказалось разумным! Нет, вы слышите, оно разговаривать умеет! То есть оно пока только ругается, но ведь речью же владеет!

Сия изумительная весть моментально разнеслась по всем отделам министерства, просочилась в каждый кабинет всего Отдела Тайн, в том числе и к Амосу Диггори, сотруднику Отдела регулирования магических популяций и контроля над ними. Как и все, поразившись удивительной новости, он тут же срочно поспешил поделиться ею с сыном, накатав восторженно-длинное письмо и отправив его с совой Седрику Диггори, гостившему у Гарри Поттера.

Влетела ввечеру в распахнутое окно в комнату Гарри красивая пестрая неясыть, спикировала на подставленную руку молодого хозяина и приветственно угукнула. Седрик погладил её грудку и аккуратно снял с лапки свиток, отослал сову на шкаф и, развернув письмо от отца, принялся читать. В одном месте он, видимо, чем-то впечатлился, потому что тихонько зафыркал, а когда Гарри и Невилл вопросительно глянули на него, тут же зачитал для них, не делая никаких секретов от друзей.

«…гляжу, а впереди народ от чего-то страшного шарахается, к стенам прижимается, чуть ли не на головы лезут, орут, матюгаются. Ну, думаю, совсем уж край, что там стряслось? Проталкиваюсь поближе… И тут в глаза как ударит эта жуткая пестро-полосатая красно-бело-черная лента, так душа в пятки ушла, сам чуть на потолок не прыгнул. Как и все, поддался всеобщей панике — а-а-а, коралловая змея в Отделе Тайн! И ведь висит спокойно гадина на руке у Макнейра, висит-покачивается, а палач министерский знай идет и песенку намурлыкивает под нос, что-то вроде…

Красный и черный — друг непритворный, желтый и красный — смертельно опасный.

Прислушался я и тут ка-а-ак понял! Вот тут-то и дошло до моих перепуганных мозгов — да не коралловая это змея, а четырехполосная безобидная тварюшка, мимикрирующая под смертельно опасную ядовитую гадину! Присмотрелся я к ней, и верно, красные полоски с черными сливаются, тогда как у ядовитой те же полосы желтым разделены, то есть, если поточнее описать, то у коралловой твари черные полоски с обеих сторон окаймлены желтым, и эти желтые полосочки сливаются с красным цветом туловища. А у безобидной четырехполоски, наоборот, желтое находится между черными полосками, и эти черные слитны с красным, то есть действительно друг непритворный. Мировая путаница, в общем… и постоянная фишка кинематографистов, которые во время съемок диких джунглей как раз четырехполоску и выпускают в кадры, авось, пипл схавает, народу-то откуда разбираться, какая змея ядовитая, а какая нет.

Ну ладно, отвлекся я что-то, донес Макнейр змейку до аквариума с рептилоидом нашим, запустили мы змейку внутрь, сами стоим вокруг и ждем, как наш подопытный со змеей общаться будет. Оживился наш красненький кролик, закружил вокруг змейки, шипит на неё, а та ползает по песку, язычком воздух щупает, и ни «здрасьте» ни «привет» ему. Не отвечает совсем. Молчит, как колода. А наш пошипел-пошипел, потом схватил гадину и давай её мучить: пасть ей раскрыл, в рот заглянул и так и замер, как громом пораженный, аж зенки выкатились. Смотрит ей в рот, смотрит и как глазам не верит, потом отшвырнул змею в сторону, съежился и заплакал. Вот честно, сынок, слезы огромные, кристально-прозрачные так и полились в три ручья по его змеиной плоской роже. Сидит, рыдает, ноздрями шмыгает — носа-то нет…

Совсем мы его разобидели, получается, так и не придумали до сих пор, чем его кормить. И змея равнодушная попалась, хоть бы слово прошипела. Эх. Такие вот дела, Седрик. Хотели мы посмотреть, как он на парселтанге со змеей поговорит, а не вышло ничего из той затеи».

Седрик закончил читать и посмотрел на друзей. Невилл глядел на него озадаченно, а вот Гарри укоризненно головой покачал.

— Промахнулись вы там со змеиной анатомией. У змей-то ушей нет, слуховая мембрана и та отсутствует, ей просто нечем слушать, она только колебания воздуха ощущает и эхо, звуки шагов и ударов. Мной лично проверено. Кобра, которая из палочки Малфоя вылетела и шмякнулась передо мной на втором курсе, была такая же глухая, как и все змеи. Мне, по сути, и шипеть не надо было, всё равно она среагировала лишь на мои и Джастина движения. А я, дурак, растерялся, зашипел на неё зачем-то и привлек тем самым нежелательное внимание, помните? Вся школа гудела, что я-де змееуст. А та змея в зоопарке, скорей всего, колебания моего голоса по стеклу чувствовала, её-то голос я услышал уже тогда, когда она уползала прочь, в свою Бразилию. Я же впечатлился очень всеми этими странностями, всё о змеях прочитал, всё, что смог найти. Жаль, с коброй растерялся…

— Ну и правильно, — серьезно возразил Невилл. — Огромная же гадина! Я её помню, футов восемь в длину, не меньше. Да и что бы ты с ней сделал, если б не растерялся? У тебя же нету опыта, как со змеями управляться.

— Зато ненужную славу заработал! — не согласился Гарри. — Зашипел на неё, как дурак…

— Погодите, — вмешался Седрик, внимательно слушающий их перепалку. — Я правильно понял — ты, Гарри, умеешь говорить на парселтанге?

— Да, — кивнул Гарри.

— Так это же здорово! — просиял Седрик. — Гарри, ты не поверишь, как ты нам задачу облегчишь! Можно, я папе напишу, что есть переводчик с парселтанга? А он там поспрашивает и решит, можно ли тебе зайти в Отдел Тайн? Им очень нужно знать, чем это существо питается, боятся, что оно помрет от голода.

Гарри заинтересовался радужной перспективой побывать в святая святых Министерства Магии и дал разрешение написать. Ну, а что, а вдруг получится, и его допустят в загадочный Отдел Тайн! К тому же его самого охватило любопытство — а чего ж то существо расплакалось, когда в пасть змее заглянуло? Вот видите, как интересно всем стало?!

Написал Седрик папе, тот, прочтя про возможного переводчика, аж за сердце схватился — да неужели?! — переварив радость, кинул восторженный клич по всему тайному отделу. В отличие от темно-дремучего Дамблдора, трусившего признать хоть каплю темной магии, научно продвинутые сотрудники министерства суевериями не страдали и змееустов уважали. Ага, а то в Индии их нет…

Ну и новость то была, я вам скажу! Гарри-то Поттер змееустом уродился! Да-да! И если мы его хорошенько попросим, со всей вежливостью, то он приедет и, может, даже переведет шипение нашего найденыша! И мы, наконец-то, узнаем, что оно, в конце концов, жрет, чтоб ему кефиром подавиться…

И вот в одно чудесное солнечное июльское утро к дому Дурслей подкатил роскошный министерский лимузин с Корнелиусом Фаджем лично на заднем сиденье ультракомфортного салона. Сопровождающие министра Боул, Боуд, Скримджер и Ранкорн образовали собой прямо-таки стену-тоннель аки почетный караул. Вышедшим из дома Гарри и Седрику с Невиллом чуть ли не салют устроили! Стоявшая у окошка и наблюдающая за почтенной делегацией Петунья неожиданно прослезилась, расчувствовавшись, промокая глаза передничком, растроганно прорыдала:

— О, мой дорогой Вернон, не зря мы столько терпели. Вот и вырос наш волшебный мальчик! Ты посмотри, какие ему почести оказывают! Сам министр лично пожаловал.

Вернон что-то неразборчиво, но одобрительно проворчал в пышные усы. Дадли сбоку обнял мать и вместе с ней проследил, как Гарри сотоварищи погружается в недра лимузина. С тех пор, как им помогли Сметвик и Снейп, отношения Дурслей к волшебникам малость переменились, стало ясно, что и среди них встречаются толковые люди. За прошедшую неделю Дадли чуточку поднабрал в весе, то есть совершенно точно перестал усыхать, и это было по-настоящему чудесно. Дадли был спасен, исцелен и теперь медленно, но верно пошел на поправку.

В машине рядом с министром обнаружился Амос Диггори, чему дико обрадовался Седрик и представил папе Невилла, с Гарри тот уже был знаком. Мистер Диггори весело поздоровался с мальчиками и хитро глянул на Гарри.

— А что, паренёк, не усыновить ли нам тебя? Братом Седрику будешь, а?! — и подмигивает так подзадоривающе-приветливо. Гарри опешил спервоначалу, замигал растерянно, потом опомнился и вежливо посмеялся, сказав:

— Ну что вы, мистер Диггори, у меня же есть семья!..

— Семья-то семья, да не та, — возразил Амос. — Вы представляете, какая волна возмущений поднялась, когда все узнали, что знаменитый герой всея Британии живет в семье презренных магглов! Вы чистокровный волшебник, мистер Поттер, а живете у этих людишек, ну куда это годится? Поверьте, вы должны воспитываться в семье чистокровных магов, а таких немало, каждая вторая магическая семья сочла бы за честь усыновить такого славного юношу, как вы.

К удивлению министра и Амоса, Гарри вдруг заледенел, стал отстраненно-холодным. И в голосе его прозвучала далеко не доброжелательность. А сталь. Дамасская.

— Благодарю вас, но нет, спасибо. Я люблю своих родственников. Видите ли, я с ними вырос, и теперь из семи миллиардов людей на Земле они — самые нужные. И они вовсе не презренные людишки. Пожалуйста, учтите это. А насчет того, что я должен жить в семье волшебников, то это, увы, ваш промах, если бы вы забрали меня, когда я был ещё маленьким, никаких проблем бы не было. Но вы опоздали, меня вырастили мои тётя и дядя, и я их люблю, потому что знаю с детства.

Седрик внимательно слушал и с улыбкой кивал на каждое слово, во всем соглашаясь с Гарри. А когда тот замолчал, заметил сам:

— Гарри прав, папа, я вот совсем не представляю, чтобы я рос у кого-то ещё, кроме вас с мамой.

— Да, как и я у бабушки, — вставил Невилл. — Роднее её у меня никого нет. А те, кто лежат в Мунго и смотрят в потолок, воспринимаются мной, как совершенно чужие люди, а ведь я при этом прекрасно знаю, что они мои родители. Вот если бы они дома жили, мое отношение к ним, наверное, было чуточку другим, я бы вырос рядом с ними и любил бы, как настоящих папу и маму. Но я их не знал в детстве, бабушка начала возить меня к ним, когда мне исполнилось уже десять лет.

Невилл замолчал, Гарри сочувственно приобнял его за плечи — ну вот и рассказал он про себя. Сам.

Дальнейший путь до министерства они ехали молча. Притихнув, сидели и смотрели в окно, как их волшебная машина ловко лавирует средь маггловского транспорта, проскальзывая в малейшие зазоры и чудом не сталкиваясь со встречными автомобилями. Министерство Магии приближалось с каждой минутой. Гарри вспоминал тётю и дядю, с горечью думая о том, что для волшебников они никчемные людишки, но это же не так!.. Потом его мысли переключились на предстоящую встречу со странным существом, с которым ему вскоре придется поговорить. Интересно, кто это? Что оно такое и откуда? Опасное ли оно для науки? И ценное ли вообще это открытие?

Вот такие мысли занимали теперь голову Гарри Поттера, пока две машины бесшумно неслись к проулку со старой сломанной телефонной будкой.

Телефонная будка служила входом для посетителей. В неё с трудом втиснулись четверо: Амос Диггори с сыном, Гарри и Невилл. На значке, выданном Поттеру, значилось «вспомогательная миссия — переводчик с парселтанга», взяв который, Гарри прифигел, в третий-четвертый раз перечитывая выгравированные на меди буковки. А когда лифт приехал в Атриум, Гарри пристегнул значок к рубашке с ощущением гордости: однако, он тут важная персона — целый переводчик, да ещё и с парселтанга!

Вышли из лифта и пошли по роскошному холлу-атриуму, выложенному благородным многоцветным мрамором: тут был и белый мрамор, и черный, им был выложен пол, коричневый мрамор с вкраплениями яшмы и желтого малахита, нежно и деликатно облегающий стены, плавно окаймляя шикарные камины, в которых появлялись и исчезали волшебники. Глаза Гарри так и разбежались по окружающим красотам, он шагал, заплетаясь о собственные ноги, и по-совиному выворачивал шею, стремясь обозреть всё-всё-всё! Видя восторженный интерес мальчика, сопровождающий его эскорт немножко сдал назад, чтоб не ограничивать парню обзор.

У нового лифта, ведущего вниз, в глубины Министерства, произошла неожиданная встреча. Из-за угла вырулил Сириус Блэк собственной персоной. Он шагнул к тому же лифту, что и Гарри с эскортом. После секундного замешательства Гарри загородил собой могучий Ранкорн, грозно прогудев Блэку:

— Куда?!

— В Отдел Тайн, к Барти Краучу, — автоматом ответил Сириус, задрав голову на верзилу-Альберта. Тот непреклонно заявил:

— Следующим лифтом поедешь!

Но тот уже увидел Гарри, любопытно высунувшемуся из-за Ранкорна. Просиял и раскинул руки.

— Га-а-арри! Слышал новость? Я — оправдан! Теперь я свободный гражданин с честным именем! И на правах крестного теперь могу забрать тебя к себе насовсем, что скажешь, Сохатик?

Гарри поморщился, чувствуя странную потребность пощупать голову на предмет прорезывающихся рожек — тьфу ты, ну какой я вам Сохатик? А Сириус дальше поет-разливается:

— Ты только представь, Гарри, мы будем жить вместе в одном доме, будем вместе принимать пищу на нашей уютной кухне, всякую вкуснятину, которую нам с тобой приготовит наш старенький эльф-домовик, мы будем прогуливаться с тобой по старому парку. Ах, Гарри, как же это будет здорово, правда, Щеночек?

Ну… слащавую песенку от дома до парка Гарри выслушал благосклонно, даже ушки малость развесил, но «Щеночек» всё погубил. Я кто, простите? Это… гм, куда-то не туда: то он сохатик — олень безрогий, то вот, щеночек какой-то сопливый… Гарри снял очки и тщательно протер их от розовой пленки, добившись полной прозрачности, надел их обратно на нос и более трезво оглядел Сириуса: ну, отъелся, приоделся, не воняет, волосы чистые, ухоженные, вот только обзываться зачем? Он и олень ему тупой, и щенок безмозглый… Нет, он понимает, что Сириус говорит это любя, с нежностью и ласковым подтекстом, но… на каком основании? С каких это пор он, Гарри Поттер, приобрел эти сладенькие умилительные прозвища? Гарри как представил, что его с младенчества называют вот так — Сохатиком, Щеночком, пусиком-лапусиком, то аж передернулся, покрываясь холодным потом, почти с благодарностью вспоминая дядиверноновское «мальчишка» и «паршивец». Ещё раз оглядел Сириуса, начиная понимать, что мозги тот, судя по всему, в Азкабане оставил. Крысу увидел в газете, воодушевился местью, просочился на волю вольную, а вот мозги с собой прихватить не удосужился, на тюремной коечке забыл. Ну с чего бы взрослому мужику так слащавенько сюсюкать над четырнадцатилетним парнем, как над годовалышем каким?! А ведь ему через месяц пятнадцать исполнится!

— Год назад я к тебе действительно хотел, — сказал Гарри, аккуратно подбирая слова. — Но с тех пор слишком многое произошло, Сириус. И самое главное, тебя не было в самое тяжелое для меня время, тогда, когда я в тебе действительно нуждался, в год перед турниром. Ты мог бы меня спасти, запретить мое участие в турнире, как несовершеннолетнему, но ты ничего для этого не сделал, не вмешался, не запретил.

— Но зачем? — весело удивился Сириус. — Ты прекрасно со всем справился: победил дракона, достал сокровище со дня озера, прошел лабиринт. Ради чего я буду запрещать тебе такие приключения? Ты что, Сохатик, отец бы так гордился тобой!

Гарри вспомнил свои мгновения страха и ужаса, пережитые перед оскаленной мордой дракона, сорвавшегося с цепи, подпаленную метлу, свое сердце, ухнувшее куда-то в район живота, посмотрел на масляную рожу Сириуса, с умилительной гордостью взирающего на него, и затосковал. Этот человек ни на йоту не отец ему — ни крестный, ни званый, а просто чужой, совершенно посторонний дядька. Затолкав сожаления поглубже, Гарри спросил как можно беспечнее:

— Что ты здесь делаешь, Сириус?

— А так, кое-что принес мистеру Краучу, — так же беспечно ответил Блэк. — А ты куда?

— А я к найденышу, — мирно сообщил Гарри. — Вот, выяснилось, что он на парселтанге разговаривает, и меня к нему пригласили в качестве переводчика.

Сириус вдруг напрягся и подозрительно оглядел Гарри с головы до ног, после чего неприязненно процедил:

— То есть ты змееуст, да? Темный маг?

И руку за пазуху тянет — за палочкой… Бойл и Ранкорн тут же задвинули Гарри за свои могучие спины, в момент уводя парня с линии огня, а на их месте выросли Скримджер и Боуд, нацеливая свое оружие в грудь Блэку. Далее с минуту-другую висела напряженная тишина, лишь трещал наэлектризованный воздух, просверкивая голубыми искрами разрядов, распространяя сильный грозовой запах озона. И в этой бушующей магической буре каменными статуями замерли три фигуры, нацелившись палочками — двое против одного.

Лязгнув, отъехала решетчатая дверь лифта, и в его проеме показалась низенькая полная фигура миловидной тётушки в пушистенькой розовой кофточке. С полумига осознав и оценив происходящее, она, ни на секунду не растерявшись, грозно рявкнула:

— Н-немедленно отставить разборки! Здесь Министр Магии!!! Вы что себе позволяете? Хотите его покалечить шальными заклятиями?!

Народ опомнился. Переглянувшись, несостоявшиеся дуэлянты смущенно опустили палочки. Амбридж вдохнула-выдохнула, успокоилась и сказала тоном ниже:

— И вообще, где вас носит? Вас там уже все ждут, аж дрожат от нетерпения — где, ну где наши дорогие гости, переводчики и крестоносцы? — посторонившись, она указала короткопалой рукой в нутро лифта и приглашающе проворковала: — Прошу вас, господа!

Фадж вошел первым, шумно пыхтя и отдуваясь, утирая лоснящуюся лысину белым платочком, он с чувством произнес:

— Кажется, я знаю, кого утвердить на пост преподавателя в этом году… Долли, милая, ты же не откажешься занять пост профессора Защиты в Хогвартсе?

— Сочту за честь, Министр! — мило пропела Амбридж.

Гарри, Невилл и Седрик с интересом посмотрели на свою будущую учительницу, что ж, в действии они её уже видели, весьма решительная мадам, мастерски владеет собой и голосом, знает, где покричать, а где и медом подсластить… Лифт поехал куда-то вниз и назад, так, во всяком случае, Гарри ощущал инерцию, при которой его заносило вперед, и он отчаянно хватался за стоявших вокруг волшебников, повисших на поручнях-держателях. Ехали долго, далеко и глубоко, Гарри даже сонная одурь охватила от перечисления бесчисленных уровней, о которых монотонно бубнил прохладный бестелесный женский голос откуда-то с потолка. Уровень шестой, пятый и так далее вплоть до того самого, Отдела Тайн.

На каком точно уровне остановился лифт, Гарри так и не понял, проспал, наверное, в дрёме повиснув на Седрике. Серокаменные коридоры навевали тоску, от роскоши, подобной парадному атриуму, не осталось даже намека, никакого мрамора, один серый и унылый гранит. Разве что гладко отполированный пол вызывал восхищение бесчисленными поколениями ног, отдраивших его до зеркального блеска, да ряд светильников в потолке чуточку оживлял это тусклое гранитное царство. Ну и двери ещё, они были разные, и Гарри немало повеселился, идя мимо них по коридору, и было отчего: вот зеленая дверь, украшенная золотом и короной сверху, с золотой ручкой и замком, а напротив неё другая, серая, с мышью на планке. И так по всей протяженности коридора — различные двери с тем или иным значком-украшением, желтые, синие, белые, розовые, с котиками-котятками, мышками, цаплями, лягушками и даже львами. Лев в короне точно был, идущий мимо Гарри оглянулся на эту дверь.

Вот, наконец, и цель визита — зальчик с пришельцем. О том, что они пришли, Поттеру сообщила внезапная боль во лбу: резко, неожиданно заболел шрам, привычно и как-то буднично предупреждая, что тот, кто его оставил, где-то совсем рядом. Таким образом, ещё не видя предмет своего визита, Гарри уже знал, что он пришел к Темному Лорду. Ох, как же ему стало не по себе… Нервно потирая лоб и болезненно морщась, Гарри осторожно подошел к аквариуму, вглядываясь в его глубины. Жуткое, безносое лицо, некогда торчавшее в затылке Квиррелла, Гарри узнал сразу, с полувзгляда. Но только лицо. Всё остальное было совершенно другим, маленьким и скукоженным. Прекрасно зная, кто это, Гарри с плохо скрываемым омерзением рассматривал это жалкое полудохлое существо. Оно лежало на боку в позе эмбриона, зябенько обняв прижатые к груди тощенькие ножки своими тоненькими ручонками.

Рот Гарри против воли наполнился слюной, как это обычно бывает при брезгливом ощущении «фе, ну и гадость!», губы скривились, собираясь сказать это самое «фе!». Но не успел, его опередил Сириус, с удивлением воскликнув:

— Странно, а я и не знал, что он живой… Ох, и холодный какой, обжигающе-холодный…

Насторожившись, все с тревогой посмотрели на Блэка, наблюдая за тем, как он торопливо вытаскивает что-то из-за пазухи, что-то блестящее и пульсирующее. Медальон! Он бешено и лихорадочно бился на ладони, сильно-сильно и мелко-мелко вибрируя, словно ожил, оказавшись совсем близко от Хозяина. Гарри внимательно смотрел за происходящим и поэтому увидел, как огрызок Лорда, не мигая, уставился на медальон, прямо-таки впился в него глазами, а в его истеричном шипении явственно различались слова:

— Мое… Это ж-ж-жжже мое… Мой медальон! Мой!

— Что это, Блэк? — крикнул Фадж.

— Это крестраж Темного Лорда! — испуганно проорал Блэк, далеко вытянув перед собой руку и с ужасом глядя на бьющийся на ладони медальон.

— А в аквариуме сам Темный Лорд! — сориентировавшись, прокричал Гарри, понявший, что надо ковать железо, пока горячо.

— А почему он… оно такое? — после секундной заминки перепугано завопил Фадж.

— Потому что он возродиться хочет! — неожиданно для всех прогремел Крауч. — И вы сами всё видите! — он ткнул пальцем в аквариум и в медальон. — Вот Лорд, а вот его крестраж!

А Лорд весь на эмоциях — себя не контролирует, увидел медальон и с рельсов съехал, с перепугу легилименцию на полную мощь включил и совершенно случайно спроецировал в мозг окружающим свои «картинки»: сам медальон, черный дневничок, черное колечко в хижине Мраксов, чашу Пенелопы в сейфе Лестрейнджей и диадему Кандиды Когтевран в широко известной комнате…

— А шестое-то он не успел создать, — ошарашенно сообщил Крауч ни к селу ни к городу.

В общем, очень плодотворным визит вышел: маленькая заготовка Темного Лорда, что называется, выдала себя с головой, со всеми потрохами, и переводчик не понадобился! Сам всё сказал без запинки и даже с иллюстрациями, такие картиночки показал, ну просто пальчики до косточек облизать!

А из этого вылезло второе — что с ним делать? Добить не получится, вон кусков сколько понаклепал, целых пять. Это что ж, его надо пять раз убить-возродить?

— Четыре, — автоматически поправил Поттер и пояснил на последовавшие вопросы: — А дневник уже уничтожен, проткнут клыком василиска. Дамблдор вам об этом не говорил?

Все заинтересованно запереглядывались — ишь ты, а дед-то в курсе!.. И молчит ведь, зараза… Снова переглянулись, прямо тут же, на ходу, планируя дальнейшие действия — достать и собрать вместе все крестражи, а потом посмотрим, что из этого выйдет, может, оно как-то всё само решится, кусочки, к примеру, сольются да и воссоединятся в одно целое, в Лордике вот в этом самом, что робко моргает на них из-за стекла. За колечком в хижину Мракса отправим элитный отряд мракоборцев, за чашей Пенни Пуффендуй снарядим Люциуса Малфоя, пусть потрудится во благо общества, а за короной Когтевран пошлем Амбридж с инспекцией своих будущих владений. Главное, чтобы Дамбушка ничего не заподозрил, неизвестно же, чего он сам-то добивается, молчит ведь, гад. А медальончик пока припрячем, вот в эту вот шкатулочку из муассанита, экранизация у него очень хорошая.

Гарри подергал Седрика за рукав, а когда тот склонился к нему, зашептал в ухо:

— На крайний случай можно воспользоваться клыками василиска, он в Тайной комнате лежит, мертвый…

Серые глаза внимательно заглянули в зеленые, увидели в них надежду на помощь, и Седрик кивнул, обещая ту самую помощь. Потому что Темному Лорду никто не захотел помогать. Даже в таком, плачевном, положении, когда он был жальче некуда. Потому что мальчик, в шестнадцать лет хладнокровно убивающий своего отца, а потом и дедушку с бабушкой, никакого умиления не вызывает. Скорей наоборот, такого дегенерата следует душить ещё в колыбели, как это честно пытались проделать честные дети с будущим Парфюмером Патрика Зюскинда, но, к сожалению, им помешали, и убийца вырос, чтобы убивать невинных, вкусно пахнущих девушек…

И мальчика, выросшего в Темного Лорда, одержимого бессмертием, тоже стоило приговорить к смертной казни. К счастью, Бартемиус Крауч с Сириусом Блэком не забыли о странностях Хэллоуинской ночи, в которую погибли Поттеры. Так что их сыну Гарри Поттеру всё-таки пришлось стать переводчиком Темного Лорда. Кое-как, с горем пополам ему объяснили, что к чему.

— Гарри, понимаешь, нам надо выяснить одну вещь… — начал издалека Сириус.

— Как получилось, что Дамблдор описал те события так, словно он там лично был? — вставил мистер Крауч. — И при этом отрицает, что был там. Но он же всем сказал, что Темный Лорд пал после того, как в него отразилась Авада, запущенная в младенца. Причем убивающее заклятие ребёнок отразил лбом. Так вот, у нас вопрос: кто это видел? И почему не вмешался, когда убивали Поттеров, если свидетель всё же был?

Всё поняв, Гарри собрался с духом, подошел к аквариуму, сел на стул, стоявший напротив, поднял со лба волосы и, показав огрызку шрам, попросил:

— Расскажите, пожалуйста, всё о той ночи.

Зачарованно поглазев на тонкий росчерк над правым глазом, недовозрожденный Лорд тихо зашипел:

— Этот ссс-с-старый пень заманил меня в ловуш-ш-шку… Он её много лет вынаш-ш-шивал, расс-с-ставлял вокруг меня и упорно загонял меня в неё! Сссс-с-с… А я и не з-з-знал, ни о чем не подозревал! А он всех пользовал, всех! Направо и налево, сссс-с-с…

Гарри разочарованно посмотрел на дознавателей и покачал головой.

— Врет. Всё про Дамблдора поет, на него всё валит.

Фадж задумчиво покивал и изрек:

— Сывороточку бы ему…

Долли Амбридж игриво стрельнула глазками, засунула руку за декольте жемчужного платья и вынула оттуда крошечный хрустальный пузыречек с бесцветной жидкостью. Двумя пальчиками протянула Фаджу, тот расплылся масляной лужицей.

— Доло-о-орес, ах ты, шалунишка, что б я без тебя делал?!

Долли в ответ жеманно хихикнула. И вместе со всеми молча смотрела, как с помощью петель и сачков отлавливают перепуганного недолорда, вяжут веревками и, прижав ко дну аквариума, силком раскрывают ему рот и вливают в глотку стакан с шестью капельками Веритасерума. Да-да, помнится, обычно полагается три, но, учитывая монструзность и мутантность темного существа, было принято решение перестраховаться и влить больше положенного — шесть капель. Накачанный сверх меры правдой, Лордик, заливаясь крокодиловыми слезами, тоскливо зашипел, кстати, шипение сами додумайте.

— Ну я, по правде, не хотел убивать мальчишку. Зачем? Он мне не сын и никак не конкурент! Что ж я, историю в школе не проходил, что ли? Ну как он может меня погубить? Чушь какая-то… В общем, не поверил я в то предсказание-пророчество, которое якобы Снейп подслушал. К тому же и не полностью! В том пророчестве ни полслова не было про Гарри Поттера! И тем не менее я как-то раз обнаружил себя под дверью поттеровского дома, словно со стороны наблюдал за тем, как убиваю молодого человека, потом поднимаюсь на второй этаж и иду в детскую, ищу того ребёнка, который по пророчеству должен меня победить. До сих пор не пойму: это я был или не я? Ну, наверное, всё-таки я, потому что это меня вырвало из тела и забросило за грань бытия. Моя душа стала такой неустойчивой после стольких разрывов, такой хрупкой, уязвимой…

А в детской были трое: ребёнок в кроватке, его мать и Дамблдор. Мать была как бы не собой, как стукнутая Конфундусом или Империо. У старика в руке был острейший кинжал для черных кровавых ритуалов, его кончиком он начертил на лбу ребёнка зигзагообразную линию. Так называемую Руну Жизни. Закончив с письменами, старик велел рыжеволосой женщине:

— Ну, приступай же, Лили! Убей Темного Лорда! Кричи!

Ну и вот… конфундутная девчонка раскинула руки и стала кричать на меня, чтобы я не убивал её сына, чтобы я их пощадил. Я её убил. И вот тут-то и раскрылась вся эта магия — ловушка и приманка. Дамблдор давно придумал план, как меня поймать и обезвредить. Это было так просто… Его верные люди, внедряясь под тем или иным предлогом, незаметно подливали мне в напитки медленно действующий яд, рассеивающий внимание и концентрацию, под его воздействием мой мозг разрушался, отчего я становился всё более и более податливым и управляемым. И да, это Дамблдор в конце концов «убедил» меня прийти и убить Дитя Пророчества. Только так он смог остановить самого опасного Темного Лорда наших времен. Старик действовал во благо, и что с того, что пришлось пожертвовать несколькими молодыми жизнями… Он политик, всего лишь политик, циничный и хладнокровный. Поттеры погибли во имя всеобщего блага, и приманкой для этого послужил их маленький ребёнок, жизнь которого — ничто по сравнению с миллионами жизней других волшебников.

Договорив, Гарри отвернулся и жалко скорчился на стуле, спрятав лицо в коленях. Его отчаянный плач никто не прерывал. Всем было тошно. Тошно было и Лорду, он, тоскливо съежившись, страдальчески взирал на мальчика, чьи родители погибли только потому, что на них пал выбор желчного и равнодушного генерала, решившего поиграть в солдатиков.

Встал третий и очень трудный вопрос — что делать и как быть с чудовищем, сидящим в директорском кресле в школе Хогвартс, ведь стало совершенно точно ясно, что полководец Дамблдор слишком превысил полномочия, решая за других, кто должен умереть.

Примечания:

Дорогие мои комментаторы **Gh0sTG0** и **Signe Hammer**, спасибо вам за отзывы, которые вдохновили меня на эту главу и помогли создать более мерзкого дамбигада и даже кое в чем обелить несчастного Тома Реддла!

Что и как делать с Дамблдором, никто не знал. Старик был слишком известен и оттого всемогущ, попросту неприкосновенен. Его защищала сама слава. Сперва Гарри терся рядышком с кучкой посвященных, от нечего делать слушая их речи. Сам он Дамблдора знал не больше, чем положено ученику знать директора, то есть почти ничего. Его и вызывали-то к нему очень редко, хорошо если раз в год… но и те коротенькие встречи мало что давали для знания. На первом курсе директор впаривал ему про величие Правды, Жизни и Смерти, ещё он что-то про любовь говорил.

Вот это, кажется, про смерть: «для Николаса и Пернеллы умереть значит лечь в постель и заснуть после очень долгого дня. Для высокоорганизованного разума смерть — это очередное приключение».

А это про правду, о том, что она — это прекраснейшая, но одновременно и опаснейшая вещь. А потому к ней надо подходить с превеликой осторожностью.

А вот дальнейшее воспоминание теперь вызывало тоску и подозрение:

«Твоя мать умерла, пытаясь спасти тебя. Если на свете есть что-то, чего Волан-де-Морт не в силах понять, — это любовь. Он не мог осознать, что любовь — такая сильная любовь, которую испытывала к тебе твоя мать — оставляет свой след. Это не шрам, этот след вообще невидим… Если тебя так крепко любят, то даже когда любящий тебя человек умирает, ты все равно остаешься под его защитой. Твоя защита кроется в твоей коже. Именно поэтому Квиррелл, полный ненависти, жадности и амбиций, разделивший свою душу с Волан-де-Мортом, не смог прикоснуться к тебе. Прикосновение к человеку, отмеченному таким сильным и добрым чувством, как любовь, вызывало у него нестерпимую боль».

Так он сказал тогда. Тогда Гарри поверил, потому больше было нечему верить. Но теперь… Теперь появились сомнения. Сейчас ему не одиннадцать сопливых лет, ему почти пятнадцать, и он прекрасно знает, что Авада Кедавра убивает бесследно, она не оставляет на теле никаких отметок, ещё он знает, что он не единственный ребёнок в мире, которого мама прикрыла собой от смерти, так поступали все матери во все времена и во всех странах, но почему-то только он один приобрел неуязвимость, только его кожа приобрела троллью прочность, способную отражать смертоносные Авады.

Да и точно ли мама закрыла его собой, если она была зомбирована, огрета Конфундусом или Империо? Ведь Темный Лорд сам видел, что её поставили перед ребёнком, использовали, как самый банальный щит. И мамина любовь совсем ни при чем, она не может оставить в коже след. Мама просто защищает, а не приносит себя в какие-то жертвы…

На втором курсе в час истины Гарри сказал Дамблдору:

— Волшебная шляпа сказала, что лучше всего мне было бы в Слизерине. И многие думали, что наследник Слизерина — я, ведь я могу говорить на змеином языке.

— Ты говоришь на языке змей, Гарри, — ответил Дамблдор на это, — потому что на нем говорит Волан-де-Морт — единственный оставшийся потомок Салазара Слизерина. Если не ошибаюсь, он нечаянно вложил в тебя толику своих сил — в ту ночь, когда наградил этим шрамом. Уверен, сам он этого не хотел.

Но ведь шрам-то не он создавал, а сам Дамблдор! Да что за дьявольщина??? Додумавшись до этого, Гарри, не находя места от раздиравших его подозрений, закружил по участку возле аквариума. Шрам оставлен ножом, а не заклятием, так как же у него взялась способность к парселтангу?

— Это врожденная способность, — раздалось тихое шипение из аквариума. Гарри остановился и посмотрел на пленника. Тот кивнул и добавил: — Поттеры — очень древний род, идущий от самых Певереллов, а среди них точно были мастера, умеющие говорить на змеином языке.

— Откуда ты знаешь? — враждебно спросил Гарри.

— Я изучал родословную, когда искал свою родню, — грустно зашипел огрызок Лорда. — Как все дети, выросшие в приюте, я очень хотел найти родственников. Мне было очень странно сознавать тот факт, что меня никто не ищет… и тому могли быть лишь два объяснения: первое — все они погибли во время войны, и второе — они могли не знать про меня, что, в принципе, маловероятно.

Заинтересовавшись, Гарри подошел поближе и уселся верхом на стул, повесив руки на спинку. Заглянул в красные глаза. Спросил, просто потому, что вопрос сам напрашивался.

— Нашел?

— Нашел. К сожалению, — нехотя ответил Лорд. — Сперва мать — Меропу Мракс, из старинного угасшего рода, какая-то боковая ветвь Слизерина. Мой дед Марволо уже умер, и дядя Морфин просветил, что матушка родила меня от маггла. Полусквибка, корявая и косоглазая, полубезумная дауниха из нищего рода, еле-еле дотянувшая пять курсов волшебной школы, как-то откуда-то добыла необходимые компоненты и сварила весьма топорную Амортенцию. Крайне сомнительного качества. Вероятно, не с первой попытки сварганила. Получившуюся бурду, отдаленно напоминающую амортенцию, она умудрилась споить красавчику-соседу Тому Реддлу, в которого по уши втрескалась. Собственно, одного котла оказалось мало. Где-то два-три котла Меропа точно споила Реддлу. А потом все, закончилось зелье. И новый котел у нее сварить вовремя не вышло. Может быть, начавшаяся беременность сказалась или что-то вроде того. Но в то время, пока зачарованный принц был под контролем магии, матушка ухитрилась женить его на себе и увезти в Лондон. Честно говоря, это очередное доказательство того, как ненадежна любовь навеянная, как неверен присушенный ведьмой мужик…

Том Реддл-старший пришел в себя неизвестно где, с какой-то отдаленно знакомой ему бабой. В памяти — сплошной розовый туман, остатки воздействия любовного зелья. Зелье было очень низкого качества, Томас все это время пребывал в состоянии наркотического опьянения. Из последующего разговора с косоглазой девкой он узнал, что она его жена. С-ситуация, блин, из разряда «без меня меня женили!»

Пребывающий в полном ужасе, Реддл свалил куда подальше от ненормальной бабы, у которой, похоже, не случилось добыть новую дозу вовремя. Свалил вполне обоснованно, ибо понятия не имел, что за дурь и как она работала. И вполне разумно не хотел рисковать собой, опять возвращаться в наркотический угар, если у кошмарной тётки вдруг получится добыть новую дозу.

Вернувшись домой, Том Реддл, заикаясь через слово и побуквенно, рассказал эту историю родне. Те, понятное дело, сразу не верят, но потом, после нескольких ломок с припадками и истеричными воплями в бреду «уйди, ведьма!» на собственную мать, пришлось поверить. И вычеркнуть сучку, отравившую их сына, из памяти. Реддл, оправившись, понятное дело, засел в поместье и носу из него несколько лет не казал, потому что он лично встретил настоящую ведьму, испытал на себе все прелести навеянного влечения и испугался. Обратно в такой наркотический угар с полным ведьмовским подчинением своей воли никому не хочется. Всё это мне рассказал дядя Морфин, полубезумный усталый больной человек, полный деградант и последний из Мраксов, разучившийся говорить по-человечески… Теперь ты понимаешь, с какими чувствами я шел к своему отцу, Гарри Поттер? — договорив, хмуро осведомился Лорд.

— Ты их убил? — с горечью спросил Гарри.

— Сам не знаю, — тоскливо вздохнул Темный Лорд. — Сначала я им обрадовался, поняв, что не круглый я сирота, что есть у меня родные, вот эти вот — папа, дедушка и бабушка. Я даже простить их успел, понял, что они просто не знали обо мне. А потом… потом… у меня как в голове помутилось, когда подумал о том, как припеваючи живут Реддлы в своем роскошном поместье в то время, как я все эти годы, включая самые страшные, военные, просуществовал в приюте. И вот после этого что-то произошло… А что — не помню. Как будто установка на что-то сработала… Выпал из реальности или потерял сознание, не знаю. Короче, когда очнулся, то обнаружил, что лежу в пентаграмме на полу в хижине Мраксов, рядом кольцо, свежий мой крестраж, в голове каша, перемешанная из мыслей и воспоминаний, а что откуда — непонятно, и ярче всех те, как я отца и деда с бабкой для ритуала создания крестража убиваю… До сих пор думаю, я их убил или не я? А самое странное знаешь что, Гарри Потер?

— Что? — выдохнул Гарри, вплотную приблизившись к аквариуму, чье стекло запотело от его дыхания. Лорд почему-то съежился и сдавленно выдавил:

— Палочка… В моей руке была палочка дяди Морфина. Почему, Гарри Поттер, почему? Как у меня в руках оказалась палочка дяди Морфина?

Гарри оцепенело смотрел на съеженное несчастное существо и пытался осознать то, что услышал. Получается, Том Реддл не убивал папу и дедушку с бабушкой, да ведь он не для того их искал, чтобы убить! Для приютского ребёнка семья — зачастую самое святое понятие, они очень дорожат тем, чего не имеют, и семья — одна из таких ценностей. И дядя… Гарри расстроенно посмотрел на Тома — дядя Морфин, он называет полузнакомого родственника дядей Морфином, то есть он действительно никого не убивал.

— Том, — нерешительно позвал он. — Можно я расскажу об этом остальным?

Долгую секунду Том вглядывался в лицо Гарри, а потом устало кивнул, обреченно отвернулся к задней стенке и затих. С каким-то похоронным ощущением Гарри пересказал Фаджу, Амбридж и всем прочим о том, что поведал ему Темный Лорд. Задумались чиновники с сотрудниками. Крепко задумались. Стало ещё тошнее от далеко идущих планов Дамблдора: это ж надо до чего дойти, пацана малолетнего на убийство настроить! А может, он сам того, прибил магглов да и подкорректировал незрелые мозги шестнадцатилетнего юнца? Ему ж, Великому и Светлому, почти Мерлину, это так легко! Могучий чародей, великолепный легилимент нашего времени и прошлого столетия, что ему мог противопоставить желторотый пацан, сломленный войной, голодом и сиротством?

А Гарри, кружа вокруг аквариума, всё не успокаивался, ему не давало покоя недавнее убийство. То самое, которое он во сне видел в начале лета перед четвертым курсом. Не выдержав неопределенности, Гарри снова оседлал стул и обратился к Лорду:

— А скажи-ка мне, Том, что за старика ты шлепнул прошлым летом?

Лорд вздрогнул и расширил красные глаза. Люди Крауча и Фаджа тоже во все глаза уставились на Поттера.

— Ты видел? Но как?! Тебя же не было там! — тут Лорд почти что взмолился: — Ты правда видел, как он убивал старого маггла?..

— Кто? — не понял Гарри.

— Хвост! — нетерпеливо прошипел Лорд. — У него была моя палочка, которую я ему одолжил. Сам-то я не могу колдовать в этом теле. Это тело — гомункул, временное вместилище моей души.

— Значит, ты не убивал старика? — с облегчением переспросил Гарри. — Но зачем же Хвост?..

— Я его спрашивал, говорит: рука дрогнула с перепугу, когда старик заорал… А вот Берту Джоркинс, я, к сожалению, убил сам — натравил на неё Нагайну.

Гарри недоверчиво прищурился.

— А старика ты, стало быть, отпустил бы?

— У меня не было особой нужды его убивать. Он садовник и служил ещё моему деду. Тоже, считай, почти родственник.

Выслушав очередной перевод Поттера, Фадж растерянно задумался — и как бы это выяснить-подтвердить-доказать? Амелия Боунс, доселе молчавшая где-то в задних рядах, вдруг фыркнула и предложила:

— А давайте на Даблдора попечителей спустим? После Турнира это как-никак актуально, ну мало ли… болгарскими чебуреками отравились, протухшее бланманже подали, неумело приготовив его по французскому рецепту, кстати, а повара наши в курсе, что такое мидии? Так вот, пока попечители таскают Дамблдора туда-сюда и по инстанциям, кто-то, внедренный в группу этих самых попечителей, пусть проберется в кабинет директора и пороется там. Авось и найдется что-нибудь эдакое?

На Амелию посмотрели, как на богиню, чуть ли не расцеловали в порыве чувств. А её гениальный план тут же воплотили в жизнь — снарядили гоп-группу постоянных попечителей, в привычный состав которых входили и Люциус Малфой, и родители Гойла, Кребба, Паркинсон и прочих, чьи интересы были очень тесно связаны со школой и детьми. И на затесавшегося среди них Циппиана Бойла уже как-то не обратили внимания и сами попечители, мало ли кто, чей-то папа и всё…

Правда, было опасение, что Дамблдор, как директор, может почуять вторжение в свой кабинет, но эти подозрения развеял Гарри, сказав:

— Да нет, это маловероятно. Он, похоже, не всеведущий. На моем первом курсе он прозевал вселенца в профессора Квиррелла, на втором моем курсе весь год по школе ползал василиск, а Дамблдор о нем ни сном ни духом.

— А может, он притворялся, что не знает? — неуверенно пробасил Ранкорн, горой нависая над подростком. Гарри пожал плечами.

— Знал бы, проверил, что я именно василиска заколол гриффиндорским мечом.

— А кого же ты заколол? — удивленные вопросы вокруг.

— Никого, — Гарри поглубже засунул руки в карманы куртки. — Его феникс заклевал, он, когда надо, очень сильным становится, меня с Роном и Джинни и профессором Локонсом на хвосте своем вынес из тех подземелий. А меч я просто своей кровью испачкал, нечаянно… Василиск же меня укусил, вот сюда, — Гарри показал на правое плечо. — И он был огромный, весь в броне, в чешуе, как дракон, ну, куда мне с ним, мелкому, тягаться?..

Гарри поднял глаза, поразившись вдруг наставшей тишине, и увидел вокруг себя офигевшие бледные лица, некоторые вообще, как сметана, побелели.

— Сынок, как же ты выжил-то? — слабым голосом спросил Фадж.

— Ну, меня феникс исцелил, — смущенно пояснил Гарри, виновато моргая. — Он на мою рану поплакал… э-э-э… слезами полил.

И обалдел окончательно, видя, как несколько закоренелых магов размашисто перекрестились, вознося молитвы то ли Мерлину, то ли Господу Богу. Ничего не поняв, Гарри дал себе мысленный пинок прочитать хоть что-нибудь о василисках, о которых он, похоже, чего-то не знает. Видя гаррино недоумение, Том покачал головой и сдавленно прошипел:

— Укус змеиного царя убивает мгновенно, ты бы и секунды не прожил после настоящего полноценного укуса василиска, точно вознамерившегося убить свою жертву, его яд прожигает рану, а не прокалывает кожу. То, что ты остался жив, говорит о том, что он не собирался тебя убивать. Скажи-ка мне, Гарри Поттер, что он с твоей раной сделал?

— Ничего, — растерянно ответил Гарри. — Клык только сломал…

— Вот-вот, — издевательски зашипел Том. — И ты говоришь — он огромен, бронированный, как дракон? И при этом у него настолько хрупкие зубки, что они остаются в ране маленького мальчика с нежной кожей?

— Э-э-э… то есть, вы хотите сказать, что он специально сломал клык, чтобы я… проткнул им ваш дневник? — от шока Гарри даже перешел на «вы». И выпрямился, округлив глаза. — А вам не жалко, что один ваш крестраж погиб?

— Ну, минус один крестраж, что такого… — проворчал Том. — Клок души вернулся ко мне раньше времени, вот и всё. А если все их уничтожить, то моя душа станет цельной, а сам я стану, увы, смертным.

Разведка боем прошла успешно. Двенадцать попечителей протаскали директора по кухне и подземельям, потом, виртуозно заморочив ему голову, затаскали по мэнорам, демонстрируя потравившихся невесть чем жен и детей, на все лады вопрошая, как и чем лечить поносы и рвоты. Какой-такой Мунго, директор, я ж лорд, а это моя леди, ну какой, к дракклу, Мунго??? Лечите сами, в конце концов, это ваши хогвартские домовики потравили наших жен и наследников!

А тринадцатый член, невидимка Циппиан Бойл, проник в башню. Перекинулся в ушастого бигля, потявкал на Горгулью, нашел кошачью лазейку и прошвырнулся по круглой комнатке, перетявкиваясь с фениксом, который любезно показал четвероногому гостю кое-какие тайнички директора. Вернувшись, Циппиан предоставил суду извлеченные из тайников скляночки с мутным дымками внутри — флаконы с воспоминаниями. Просмотрев которые, все выпали в осадок.

Вообще-то не было ни свидетелей, ни сколько-нибудь серьезных улик, которые могли бы связать Тома с теми прошлыми и недавними преступлениями. Но принесенные скляночки доказали обратное.

И, как заметил Фадж, как-то подозрительно Дамблдор был осведомлен обо всём. Даже в Азкабан к Морфину наведался, воспоминания взял. А с чего так вдруг? Был у бородатого особый интерес к Тому, был. Дедушка его, как говорят в маггловских спецслужбах, «вел». Следил за каждым шагом, каждым вздохом. Очень уж Дамблдор был заинтересован в Томе Реддле. Всё про него выяснил — и что у Горбина работал, и что Хепзибу Смит навещал, для чего опять-таки взял воспоминания… а у кого? У домовушки. У той, к кому большинство магов относится так — «подай», «принеси» и «пошёл вон», а тут вон какое внимание — воспоминания взяли, озаботились. О чем это говорит? А о том, что убить как Реддлов, так и Хепзибу, равно как и подставить Морфина, мог не Том, а сам Дамблдор. А потом подставить Тома в нужный момент, что уже доказано Гарри Поттером. Потому как всё это очень похоже не на собирание доказательств, а на составление фальшивой легенды о «Тёмном Лорде», такой задел на будущее. Пригодится, знаете ли…

— Если бы мудозвон бородатый, простите, не сдержался, — сконфузившись, Фадж отер потный лоб, — собирал именно доказательства, то логично было бы передать их в суд, официально, он ведь не только у домовушки воспоминания брал, а и у Морфина — неважно, что тот заключенный, свидетельствовать он может, и у Боба Огдена, и у Горация Слизнорта… кстати, найдите этого веселого коллекционера, что-то мне его воспоминания не нравятся, слишком они мутные, как ненастоящие… Но, в общем, нет, бородатый их просто собрал и ничего не стал с ними делать, сидел на них, как курица на яйцах, и… чего-то ждал. Впрочем, это могло быть использовано и против самого Тома лично — чем не компромат, а?

Тут он посмотрел на притихшего в аквариуме Лорда и хмыкнул:

— А вас, я думаю, пора восстановить в физическом виде, вернуть вам нормальное тело и всё такое. Надеюсь, с мозгами у вас полный порядок? А то не хотелось бы начинать новую войну с вами…

Домой Гарри вернулся совершенно вымотанный, страшно уставший от нервных потрясений: то ещё ощущение — узнать, что добрейший и мудрейший дедушка Дамблдор окажется таким жутким циничным манипулятором…

Это Дамблдор убил его маму! И папу!!! Это он всё подстроил, гад!.. Сочинил пророчество, подогнал под него подходящие события, подобрал людей поудобнее и давай… играться в солдатики, сволочь. И выбрал-то… магглорожденную ведьму, о которой в волшебном мире никто и не знает: ну Лили, ну Эванс, ну и что? Кто такая, из какого рода? Ах, она маа-а-аггла… да тьфу на неё! Ну кому она интересна-то?! Джеймс Поттер тоже малозначительная фигура, такая же деревянная пешка, которую жрут кто ни попадя… Род, конечно, древний, но именно что древний, можно сказать, сгнивший, протухший за давностью лет-поколений. Зато их ребё-е-енок!.. Чудо дивное, Дитя Пророчества, об которого, вы только подумайте, убился сам Темный Лорд!

Угу, убился… на самом деле Дамблдор его и прибил, той самой Авадой, запущенной в Лорда исподтишка, якобы отраженной ото лба младенца. Вот так и родилась гребаная легенда о святом Поттере-Чугунном-Лбе! Разумеется, дедок расстарался, спел арию о великомученике святом младенце, победившем саму смерть, отразив убивающее заклятие лобиком. Расписал-описал, как тот дитёнок выглядит, мол, точная копия папки: лохматые черные волосы и точно такие же очочки, и ведь схавал пипл! Никто не задумался — какие-такие лохматые лохмы у лысого младенца??? Да ещё и в очках, прости господи… это в год-то?!

Лично у Гарри в год был пушок, милый такой хохолочек черных волосиков, который мама любила накручивать на палец, это ему тётя Петунья рассказывала. А очки он только в шесть лет надел, когда воспитательница младшей школы заметила, как мальчик читает книжки чуть ли не носом. Зрение у него резко упало вдруг. Видел-видел буквы, а потом бац — и перестал. Как же он хихикал над изданиями восемьдесят второго года, видя на обложке себя — лохматого и в очках. Ага, в то время, когда ему едва год исполнился! Да ещё и сова! Все иллюстрации тех лет изображали Гарри Поттера с полярной белой совой. То есть Буклю ему за десять лет до Хога «подарили». Ну, совой, скорей всего, Хагрид впечатлился, вот и купил ему на день рождения такую же, откуда ему знать, что Гарри книжек про себя не читал.

И ведь главное-то до сих пор не понятно — зачем это всё Дамблдору? Зачем ему искусственный идол, этот осиротевший ребёнок — золотой телёнок? А Тома Реддла зачем понадобилось убивать? Только за то, что тот крестражей наклепал да черной магией увлекся? А кто не увлекается? Да каждая вторая сопливая школьница ударяется в вакханалию, обвешивается амулетами-оберегами, красит ногти в жутенький черный цвет маркером и разводит папу-маму на покупку вон того хрустального шарика для гаданий. Том-то чем провинился? Да ещё и настолько, чтоб его на дурную дорожку толкать-подставлять? Парень родню искал, потому что сирота, а чокнутый старик зачем-то убил невинных магглов и опять для каких-то своих мутных целей… А может, он просто сумасшедший? Ну просто вот, кукухой поехал, а? А то для политика он что-то уж больно страшен…

Вспоминая обо всём этом, Гарри с гудящей головой лег спать сразу после ужина — совсем невмоготу стало о подлости мира думать. А наутро его ждал сюрприз в виде записки от Седрика.

«Гарри, мы с Невиллом вынуждены покинуть тебя, отец сообщил Патронусом, что твоих сов перехватывают, не дают им донести до тебя корреспонденцию. Отец говорит, что на них стоит блок Дамблдора, по каким-то причинам старик решил ограничить твое общение с друзьями. Мы не можем больше рисковать, ты ведь сам знаешь, насколько он опасен. Пожалуйста, не сердись на нас и прости, попробуем пообщаться с тобой по телефону, твоя тётя дала ваш домашний номер, я позвоню тебе вечером из автомата.

Седрик».

Ну ладно, хоть неделю, да успели погостить, наверное, старик как-то прознал, что он, Гарри, куда-то отлучался из дома на целый день, вот и подсуетился… Загорелась его старая сморщенная жопа, вот и забегал, засуетился, как-так, у парня какие-то дружки на стороне? Непорядок. Надо проконтролировать.

Стало совсем тошно — ожидалось ещё одно унылое лето. Пятое. Разобидевшись вконец, Гарри скорчился на кровати, скомкав записку Седрика. Опять ты мне мешаешь, Дамблдор, хоть одно лето дал бы нормально прожить! Что тебе от меня надо???

Тянутся горы в высоту,

Смотрятся горы в низину.

В озере-зеркале отражаются,

Снежными шапками украшаются…

Донеслось вдруг из-за открытого окна, Гарри прислушался — мелодия песни звучала на шотландский мотив:

Вдоль по шурфам, наискосок,

Струятся по кручам ветры сонные

И поют безголосо горным склонам

Переливами звонких ручьев…

Песня приближалась, низкий мужской голос тягуче выводил-тянул гласные, да так, что аж в сердце защемило. Гарри встал с кровати и подошел к окну, выглянул в сонный нежаркий английский июль и увидел их в самом конце Тисовой — мужчину в легонькой колясочке, запряженной толстым вороным пони. Коняшка, колыхаясь вислым пузом, мелко трюхал по дороге, заведя ушки назад, слушая голос хозяина, который как раз допевал-домурлыкивал негромко и нежно:

Смотрятся горы в зеркало водное —

На плечах кучерявится облачко модное.

Льется-вьется косичка ледяная-ладная,

Шотландия моя родная, сестра ненаглядная!

Проезжая мимо четвертого дома, певец, почувствовав взгляд Гарри, поднял голову и, взглянув в ответ, вдруг светло и непринужденно улыбнулся. Просто так улыбнулся ему, незнакомому мальчишке, случайно встреченному на тихой утренней улице. И даже тогда, когда незнакомца скрыли домики соседей, его улыбка продолжала согревать Гарри, вернув ему веру в то, что всё будет хорошо. Ведь жизнь не остановилась из-за того, что какой-то старик вознамерился запереть его на Тисовой до конца лета, при этом лишив счастья общения с друзьями. По лицу Гарри вдруг расползлась его собственная лукавая улыбка — ха, а дедок-то не знает, что он примирился с родственниками! И лето у него будет отличное!

Воодушевившись, Гарри подскочил к шкафу, нашел полотенце и обрадованным сайгаком поскакал в ванную — приводить себя в порядок.

* * *

Одиссеево лето тоже было отличным — в молодом лесу водились жирные непуганые олени и кабаны, и наш арахнид, что называется, жировал на полную катушку. Нежная свинина и пряная оленина здорово скрашивала его одинокую жизнь, наполняя его плоть и укрепляя хитиновую броню, придавая изысканный лоск его черной шерсти, делая её ещё мягче и чувствительнее. Вынужденный охотиться самостоятельно без помощи паутины, Одиссей невольно приобретал все необходимые навыки, становясь опытным и потрясающим охотником. Стал, что называется, красой, гордостью и мечтой для каждой вменяемой паучьей девушки. Помимо внешней красоты и мощи, паук ещё усовершенствовал свою паутину, потихонечку-полегонечку поедая серебряно-хрустальный кубок, откусывая и отламывая от него маленькие кусочки, отчего заметно улучшались его паутинные железы, которые вскоре, ближе к осени, начнут производить сверхпрочную невидимую паутину. Ещё один плюс для рачительной хозяюшки. В общем, из отпуска Одиссей обещал вернуться очень богатым и завидным женихом.

Старый заброшенный дом он полностью обжил, весь, от подвала до чердака, оплел густой пушистой паутиной, так называемой ватной, специальной лежбищной, для сна и комфортного передвижения. На чердаке он обнаружил небольшую колонию летучих мышек, которых не стал трогать, сочтя их безобидными и милыми соседями, в подвале же нашлись два человеческих тела, они уже давно разложились, и Одиссей побрезговал их есть, а чтобы они не воняли, он замуровал их в плотные коконы, совершенно случайно оказав им последнюю услугу — похоронив «по-человечески»…

Несколько раз местный репортер-ветер докладывал ему о присутствии крупной змеи. Обеспокоенный наличием конкурента, Одиссей сходил посмотреть на гадину, а увидев, что она намного мельче его, успокоился и прогнал её прочь. Однако Нагайна неоднократно возвращалась к дому в тайной надежде погреться у камина, её шкурная память продолжала помнить чудесное волшебное тепло от разведенного в камине огня. Но как она ни ползала вокруг дома, тем каминным теплом оттуда больше не тянуло, а ночи пока ещё были холодными, несмотря на лето. А огромный паук, новый хозяин дома, не внушал доверия, в чем змея скоро убедилась, когда тот грубо прогнал её. Ну и не надо, подумаешь, всё равно ты огня никогда не сумеешь развести… Тихо шипя от досады, Нагайна уползла к покосившейся лачуге, из которой почему-то веяло чем-то знакомым. Некие темные эманации витали в воздухе над одним участком пола, и однажды Нагайна не выдержала — захотелось проверить, чем это таким знакомым веет?

Тупо протаранив головой трухлявые половицы, змея, не видя цели, заодно боднула и шкатулку, отчего та, опрокинувшись, раскрылась. Потревоженные внезапным вторжением неведомого великана, из-под половиц во все стороны порскнули мокрицы и тараканы, вечные жильцы-поселенцы подполовичного пространства. Один, особо стройный и юркий таракан сослепу сквозанул в ободок золотого колечка. Древнее темное проклятие, настроенное на того, кто наденет кольцо, среагировало на таракана так же, как на палец покусившегося на побрякушку — со всей положенной мощью шандарахнуло по мелкотравчатой цели, сжигая таракашку в пыль и распыляясь само, так как моментально растратилось, убив «носителя». Древнему проклятию как-то не объяснили, что кольцо может надеть таракан…

Обползав подполовичное пространство, Нагайна, не найдя ничего интересного, разочарованно покинула это место, не обратив ровно никакого внимания на обезвреженное кольцо с черным камушком. Само кольцо тускло сверкнуло гранями, благодарное господину Случаю, мистеру Року и леди Удаче за то, что они так или иначе вмешались и очистили его от проклятия, которое наложил на него юноша в страстной мести Дамблдору, рассчитывая на его меркантильность. Ведь камень-то в нем был непростой, а самый что ни на есть волшебный — древний-предревний, как сама планета, сама жизнь, помнящий ещё свою первую Хозяйку Смерть, Воскрешающий камень очень тяготился тем грязным налетом проклятия, что наложил на него глупый юнец. Что касается старца, который использовал его в качестве крестража, то тут камень мог лишь развести гранями — а песок его знает, с чего старец решил сделать из него хранилище чужой души. Но недоумение недоумением, а кусочек тот он давно отпустил, когда мальчика убили. Не дело ведь удерживать в себе рвущийся к целому частичку большого…

Итак, камень поведал нам свою историю, и теперь мы с вами знаем, что он не крестраж и очищен от темного проклятия, что отныне он свой собственный и свободный артефакт — Воскрешающий камень, один из трех Даров Смерти. И, конечно же, он не причинил никому вреда, когда за ним пришли. На сей раз их было куда больше — к Долишу, Макнейру и Боуду с Ранкорном присоединились Циппиан Бойл и группа мракоборцев. Они пришли сюда со вполне определенной целью — забрать тела Фрэнка Брайса и Берты Джоркинс и отыскать крестраж, изображение которого Том нечаянно спроецировал всем присутствующим в момент эмоционального потрясения.

Звук трансгрессии в тишине прозвучал, как удар мортиры в туманнее раннее утро со стены крепости в залив — гулко и раскатисто. Одиссей сторожко встрепенулся, моментально нацелив хелицеры в сторону этого крайне знакомого хлопка, ругнувшись по-паучьи примерно в таком ключе:

— Да чтоб вам вытечь из хитина соком непереваренным! И здесь вы!..

Паучье неудовольствие относилось, конечно же, к колдунам, которых наш герой, достойный праправнук Арагога, прекрасно знал и считал весьма неудобными существами — им для чего-то нужны были паутина и яд акромантулов. Послушав сообщения радиоветра, паук уяснил, что гостей чересчур много для того, чтобы встречать их лично и с радушием — к нему пожаловали целых пятнадцать волшебников. Вот те раз, и угостить-то нечем, пока он троих-пятерых обслужит, десятеро остальных могут разбежаться и попортить ему красивую шубку, украдут дорогие ковры и кровати…

На всякий случай Одиссей выпустил из паутинного хода нить-невидимку, аккуратно ссучил прочную петлю задней парой лап, после чего стратегически забрался в дыру на потолке, под самую крышу, чтобы и напасть можно было, и удрать быстренько в крайнем случае.

Прибывшие волшебники в первую очередь, разумеется, проверили окрестности при помощи Ревелио, которое тут же сообщило им, что на чердаке притаился паук, и что он точно нападет, если кто-то сунется туда. Ну, идиотов среди пришельцев не было, оставив на стреме четверых, одиннадцать из них спустились в подвал, где и нашли тела, уже погребенные в хрустально-паутинные гробы. Очень бережно забрав их и прихватив попутно пару клоков со стен, незваные гости вернулись к своим и поспешили убраться с территории дома, где на страже ждал паук. Когда надо, волшебники уважают чужие владения и личные пространства кого бы то ни было.

Переместившись к хижине Мракса, маги с теми же предосторожностями проверили прилегающую к развалюхе местность, убедившись, что внутри никого нет, двое вошли в домик и после недолгих поисков нашли пролом в полу и открытую опрокинутую шкатулку. Искомое кольцо, как ни странно, оказалось на месте. И не просто на месте, но и обезвреженное от темных проклятий. Удивились, конечно, но вопросов здесь некому было задавать, так что, прихватив шкатулку, рабочий отряд вернулся порталом обратно в Министерство.

Интересная картинка тут сложилась, вы не находите? Пятнадцать дюжих мужиков, элитных мракоборцев, постеснялись потревожить молодого акромантула, которого, на минуточку, запустили в лабиринт против четверых чемпионов-недорослей… Своя-то шкура, конечно, дороженькая и к телу близенькая, но не чешется она оттого, что против гигантского паука-людоеда спустили двух юношей, одну хрупкую девушку и пацана желторотого.

Долли Амбридж, прибывшая в школу по приказу министра, нежно журчала в ушко директору:

— А ещё я люблю котяточек, ах, у меня такая милая коллекция блюдечек с их картиночками. Директор, а можно я их привезу с собой? Я хочу повесить одну, с сиамским синеглазым котёночком, над учительским столом, рядочек бенгальских котяточек я бы хотела повесить справа от окна, их полосочки будут так выгодно подсвечиваться из окошка! И розовенькие занавесочки! — тут Долли экзальтированно вспискнула, по-девчоночьи хлопая в ладошки. — С рюшечками!!! И малиновенькими бантиками!

Дамблдор вздрогнул, представив малиновые бантики на розовом, и внутренне застонал, услышав дальнейший щебет:

— А как вы думаете, миленький Альбусик, в моем кабинете все мои тарелочки поместятся? Я с ними никогда не расстаюсь, вы же понимаете, Бусичка, родненький, а можно отсюда вот эту противную картину убрать? И оттуда тоже… Бусинка, не слышу!..

— Можно-можно! — торопливо разрешил Дамблдор, чувствуя, как его начинает тошнить от сладеньких наименований.

— Бу-у-ууунечка! Спасибо! Все мои тарелочки поместятся, все сто двенадцать!!! А самую любименькую я над столом повешу, рядом с сиамчиком, я уже говорила, но должна сказать, что беленького ангорчика зовут, как вас, Альбусом! Я назвала котеночка в вашу честь, Бусичка, он такой беленький, пушистенький, голубоглазенький, ну совсем как вы!!!

Тут Амбридж, видимо, вовсю разошлась — игриво подергала директора за прядь бороды. Пришлось удрать от греха подальше. Ощущая острую потребность заавадиться, Дамблдор юркнул к себе под защиту каменной горгульи. Проводив взглядом исчезающий за дверью подол директоровой мантии, Долли убрала с лица слащавое выражение, поправила розовую кофточку и степенным шагом покинула свой будущий учительский кабинет. Иногда это так удобно — быть дурочкой.

Неспешно прогулявшись на восьмой этаж и пройдя по коридору до его конца, Долли остановилась напротив картины с танцующими троллями. Поглазев на их розовые и белые пачки, она тихо шепнула:

— Брамус, эй…

Один из троллей перестал кружиться в балете, неуклюже повернувшись, вопросительно глянул на полную тётку в розовом.

— Ур-р-рр?

— Дверь в хранилище спрятанного открой… — попросила Амбридж.

— А! — просиял тролль и повел рукой вправо.

В голой стене напротив картины нарисовалась и появилась черная высокая дверь. Долли поблагодарила ключника, потянула за витую медную ручку и, открыв створку, прошмыгнула внутрь. Корону Кандиды она разыскала в считанные минуты, Том достаточно точно показал место её захоронения — где-то поблизости от скелета пятинога. Сам Макбун нашелся в шкафу благодаря злобным эманациям, все эти годы питавшим крестраж темной магией.

Так же легко прошли дела и у Люциуса Малфоя в банке, где он потребовал провести его к сейфу Лестрейнджей, вознамерившись забрать одну старинную реликвию. Гоблины, правда, взбрыкнули, дескать, а на каком основании он требует чужое??? Люциус надменно поднял бровь.

— С чего вы решили, что я хочу взять чужое? Эта вещь, кстати, и Беллатрисе не принадлежит. Видите ли, это чаша. Чаша Пенелопы Пуффендуй, вот её описание, взгляните.

Сиятельный лорд с некоторым отвращением протянул зеленорожим пергамент. Гоблины взглянули, впечатлились и дали пропуск.

Золотая чаша, серебряно-сапфировая диадема и какой-то медальон с изумрудами скромной кучкой лежали на столе. Вернее, чаша стояла, а корона с кулончиком лежали рядышком робко и застенчиво, как котятки, прижавшись к мамке. Чаша грозно нависала над ними, ослепительно и жарко блестя огненными боками, накрыв малышей своей тенью. И у них были основания для беспокойства, ведь их окружили так много людей…

Вокруг стола, тесно сгрудившись, стояли сотрудники Отдела тайн, чиновники, министр и мракоборцы, все они молча сверлили взглядами нежданно-негаданно свалившиеся к ним из ниоткуда, из далекого небытия драгоценные реликвии основателей. Те самые, знаете ли. Чаша Пенелопы Пуффендуй из красного червленого золота с выгравированным на боку меж витых ручек барсуком. Диадема Кандиды Когтевран, серебряная с синими сапфирами и орлом на навершии, с витиеватыми письменами по ободу: «Ума палата — дороже злата». Желтый медальон из какого-то светлого драгметалла с красиво изогнутой змейкой, выложенной изумрудами в виде латинской буквы «S», принадлежавший некогда Салли Слизерину. Все три реликвии давно считались утраченными, а корона Когтеврана и вовсе была утеряна со смертью самой основательницы…

Горящие прожигающие взгляды с реликвий перетекли на аквариум и впились в маленького Лордика, от которых тот боязливо съежился и сдавленно заикал, уж больно многообещающе на него смотрели. В этих взглядах прямо так и читалось: «ах ты ж гад, а не слишком ли ты возомнил о себе, чтоб крестражи-якоря из таких вещей клепать?!» На мысли о крестражах глаза начали наливаться кровью и злостью, и бедняжка отчаянно заверещал, не выдержав моральной атаки:

— Не убивайте меня-я-я!!! Я их очищу, клянусь!

Вздрогнув, первым опомнился Фадж. Без труда и переводчика поняв ментальный вопль Лорда, он торопливо сказал:

— Ладно, вы слышали? Пора браться за дело, подключайте специалистов. Приступайте к возрождению этого… — не договорив, он махнул рукой в сторону аквариума.

Среди приглашенных специалистов, к удивлению Тома, оказались и Северус Снейп с Гиппократом Сметвиком. Заметив своего собственного слугу, носителя его метки, в непосредственной близости от себя, Лордик настороженно затихарился, спрятавшись за бревнышко. А двое спецов, не обращая ровно никакого внимания на аквариум и его обитателя, старательно изучив пергамент с постановкой-пьесой ритуала, переглянулись и…

— Не, ну ты посмотри, Северыч, кому-то жить стало слишком скучно, а? — эмоционально всплеснул лопатами громила-Сметвик.

— И не говори! — выплюнул порцию желчи Северус. — Какому-такому идиоту пришло в голову создавать лича?

Учитывая, что эти двое приглашены как специалисты, Лордик начал нервно обгрызать ногти, наматывая поступившие сведения на гипотетический ус: так-так, неправильно проведенный ритуал мог сделать из него лича?.. Гиппократ внушительно потыкал пальцем в пергамент:

— Ты вот сюды глянь, Северыч! Ритуал кости, плоти и крови! Ну-ка, освежи мне память, чего из этой бурды сварится?

— Ну, — скучающе загибая пальцы, Северус принялся просвещать. — Из могильного праха, сдобренного бактериями и микробами, если их кинуть в котел прямо с кладбищенской землей, могут произойти необратимые последствия для возрождающегося в виде трупного цвета кожи, мертвой бескровной плоти, постоянного голода, при этом будет полное отторжение пищи, мертвая плоть не будет её переваривать… В общем, кость отца является, по сути, самым опасным ингредиентом в данном ритуале. К остальным двум претензий не имею — они обычно свежие и чистые.

— То есть… я правильно понял — нужна косточка живого отца? — уточнил Сметвик.

— Необязательно, — равнодушно пожал плечами Северус. — Достаточно её продезинфицировать. Но в тех условиях — на кладбище ночью — это довольно затруднительно.

Сметвик подумал и раздумчиво кивнул.

— Но с мертвыми костями лучше не иметь дела, ничего хорошего из этого не выйдет.

— Ну да, — согласился Снейп, снимая очки. — Ритуал-то темный, применяется лишь для зарождения лича. Об этом упоминается в Книге мертвых, как предупреждение для тех, кто вознамерится потревожить покой мертвого фараона.

Холодный пот прошиб маленького обитателя аквариума. Описание ритуала было найдено в той же книге, что и раздел о крестражах, а книгу ему подсунул… Судорожно проглотив огромный ком, Том вернулся мыслями в те дни, когда он учился в Хогвартсе.

Вернувшись из разбомбленного Лондона, едва живой от пережитых ужасов, Том несколько дней отъедался и отсыпался, приводя свои расшатанные нервы в порядок. Ну откуда ему было знать, что детские приюты на время войны вывезут изо всех крупных городов. Вот и он свой приют однажды летом нашел наглухо заколоченным и с огромным замком на воротах. Детей вывезли ещё осенью, Тома никто не хватился, да и некогда было разыскивать мальчишку, зная, что он в каком-то дальнем пансионате, не до него, знаете ли… Тут бы своих вывезти, а о том, особенном, забыть на время.

К счастью, Тому был известен адрес Зейна Смита, чья бабка, Хепзиба, довольно радушно приняла гостя на всё лето. И пригласила на следующие каникулы, прекрасно зная, что идиотские маги так и так вышвырнут ребят под бомбы, не считаясь с какими-то их детскими страхами-переживаниями — ну что бомба волшебнику сделает? О том, что бомба может просто напугать ребёнка, колдуны не подумали.

Так вот, той осенью, отъевшись и отоспавшись, Том задумался о своей безопасности. Взрослые маги в случае чего могли трансгрессировать-телепортироваться, поставить щит, превратить летящую шрапнель в розы, уйти в свою тень, в общем, знали ещё кучу разных способов сохранения своей жизни. И Том, желая научиться защищаться от смерти, засел в библиотеке, со всех сторон обложившись книжками, проводя за ними все вечера. И однажды услышал, как неподалеку от него, за стеллажами, остановились двое, судя по голосам, профессор трансфигурации Дамблдор и библиотекарь мистер Джонс. Услышав свое имя, Том навострил уши.

— Профессор, что-то Реддл зачастил в Запретную секцию, который уже вечер подает мне пергаменты с разрешениями от учителей, — пробухтел Джонс.

— Да? — слегка обеспокоился Дамблдор. — А до той книжки, «Волхвование всех презлейшее», он ещё не добрался?

— Нет вроде, я бы заметил… — протянул библиотекарь.

— Да-да, надо бы прибрать её, — рассеянно отвечал Дамблдор. — Опасная книжка, про бессмертие в ней говорится.

Ну и как вы думаете, много ли намеков надо для напуганного четырнадцатилетнего подростка? Как только взрослые ушли, наивный приютский сирота тут же сломя голову ринулся искать ту самую опасную книжку. Приютские дети сороковых годов, как известно, широтой взглядов не отличались, жили тем, что есть, верили в то, во что мечталось… И узость реддлова мышления пусть не удивляет вас, он мечтал лишь о двух вещах — семье и безопасности.

Крестраж, хранилище души, ритуал воскрешения из мертвых. Перспектива убить ради создания сосуда Тома не испугала — не то было время, когда жизнь и смерть шествовали по миру рядышком, под ручку. Резервуаром для души он решил использовать черную тетрадку, которую купил в Лондоне ещё летом, на каникулах, в жертвы выбрал магическое существо вроде акромантула или василиска. Но… маг предполагает, а Мерлин располагает — чередой случайностей ветка истории свернула не туда: паук, испугавшись василиска, удрал со всех ног, обломав все планы, потом, видимо, свой талант по части обломов он передал своим внукам; разбуженный василиск, не разобравшись спросонок с проблемами, прожег дыру в груди случайно подвернувшейся девочки, которой вот совсем не вовремя вздумалось поплакать в туалете, после чего тихо-мирно удрал в канализацию; таким образом случайная жертва девочки была засчитана как часть ритуала, и крестраж был создан — закреплен в виде воспоминаний на страничках дневника.

Вспомнив обо всем этом, Том с трудом вырвался из воспоминаний и, прислушавшись, понял, что чуть не пропустил очень важную часть разговора.

— Ну и как мы его возрождать будем, а, Северыч? — гулко-недоуменно пробасил Сметвик.

— А чего там возрождать? — деланно удивился зельевар. — Окунуть его в Купель Невинных Душ, и всех делов-то… заодно и экзамен на вшивость пройдет: если выживет, значит, достоин жить, а не всплывет, ну, значит, не судьба, с гнильцой его душа оказалась…

— А где ж такая чудная Купель находится, а, Севушка?.. — аж дыхание затаил Гиппократ, услышавший о колыбели жизни.

Северус посмотрел в потолок, да так и застыл, глазея в какую-то точку. Колдомедик с Томом тоже машинально уставились туда же, ничего на нем не найдя, они опустили взоры и наткнулись на ехидный взгляд провокатора. Почувствовали себя обманутыми мальчиками и загрустили. А Северус, язва ехидная, начал рассказывать о том, где находится Купель, в свойственном ему стиле.

— Стоит на Черном озере древний прекрасный замок, окруженный лесом заповедным. Тянется этот лес, Запретным прозываемый, вдоль по склонам предгорий гор Кабаньих, что к западу от северного Хайленда расположены. Это общая картина, теперь конкретно. Позади хижины Хагрида находится тропочка, она извилисто вьется средь деревьев, убегая на восток от замка вплоть до Паучьей лощины, поселения акромантулов, от которого сворачивает и бежит на север до зарослей руты красноцветной. Мимо безымянной горушки с каменной площадкой. Это — жилая часть маршрута, то есть хоженая.

— Понял. И тропку ту до зарослей рутовых проторил ты, — поддакнул Сметвик, кротко слушая северусову лирику.

— Верно, — мирно кивнул очкастый тролль. — В Паучью лощину тропок нет, там сугубо владения акромантулов. Но если осмелиться и рискнуть сойти с тропки в её глубину, то можно найти самое бесценное сокровище Запретного леса — Лунное поле единорогов. Оно прячется в уютной ложбинке между скал, размеры его примерно в гектар, вполне достаточные для всяких единорожьих таинств: брачных танцев, боев, родов и прочего…

Сметвик умиленно вдохнул, влюбленно глядя на губы Северуса. Тот покосился на него подозрительно, но, не видя поползновений к себе, невозмутимо продолжил.

— На южной окраине Лунного поля находится озерцо кристально-чистой воды. Очертания водоема напоминают конское копыто, из чего следует подтверждение легенды, что источник образовался с прадавних времен, когда по земле ходили истинные Единороги.

Гиппократ снова томно вздохнул, смотря теперь на стену. Да… Были такие, по-настоящему волшебные единороги, дарующие долголетие, проливающие целебные слезы и оставляющие в земле след, который потом заполнялся целительной водой, становясь всемирно известным источником, таким, как Колодец Единорога в священной Палестине. Северус тихо хмыкнул, по лицу Гиппократа понимая, о чем тот думает.

— Сами основатели как-то сохранили это место в тайне, ни один смертный не проведал о том источнике.

— А сам-то ты как нашел его? — очень серьезно спросил целитель.

— Я не искал его, — покачал головой Северус. — Меня отнесли туда, умирающего от кровопотери и темного проклятия. Мне было шестнадцать, я только что сдал экзамен для перехода на седьмой курс… Гиппи, прежде чем я продолжу, скажи, ты знаешь что-нибудь о Хогвартской Четверке?

— Я слышал об этом, — нахмурился Сметвик. — Не то чокнутые анимаги, разгуливающие по ночам, не то ненормальные звери, каким-то странным образом подружившиеся меж собой. В общем, странная дружба волка, собаки и оленя, ещё с ними тусовался то ли хомяк, то ли кролик. Их неоднократно пытались поймать, но так и не смогли, уж больно хитрые… Ага! — воскликнул целитель, озаренный внезапной догадкой. — Анимаги это были! Я прав, Северус?

— Да, — кивнул Северус. — Эти идиоты ничему так и не научились, продолжали вытаскивать оборотня из бункера, в котором его специально запирали компетентные, приставленные к нему люди, целители. Запрут оборотня на семь замков и уходят спать в твердой уверенности, что к волку никто не сунется. Но как же они ошибались! Таких идиотов было целых трое, они ради студента-оборотня даже стали анимагами. Так вот, ушел я в лес, задание Слизнорта выполнять — выкопать корни цапня подлунного, он только в июне из-под земли вылезает и всегда в полнолуние. Ну и вот, сижу себе, копаю корешки, никому не мешаю, точно зная при этом, что олень в Больничном крыле отлеживается после дуэли со мной, ну кто же знал, что пёс с крысой рискнут выпустить оборотня вдвоем, без третьего своего товарища? Но идиотизм же не лечится. Вот и эти… два кретина, пожалели волчика, как же, заперли бедного… Ну и выпустили. И не смогли удержать бешеного зверя, когда тот почуял меня. Порвал он меня насмерть, помню, распоротый живот себе зажимал, пока пёс драл волка, пытаясь отвлечь на себя. Дальше — мрак, отрубился или умер, не знаю… Очнулся в странном и удивительном месте: надо мной склонились серебристые ивы, над головой полная луна, сам я лежу на мелководье лесного небольшого озерца, тело мое цело и невредимо. Никаких глубоких ран и распоротых животов, кхм… И шрамов никаких не осталось, даже на память.

Северус замолчал, Гиппократ молча сжал его плечо сильной ладонью, выражая сочувствие. Сквозь зубы выдавил:

— Этих… анимагов хоть наказали?

— Со временем, — подумав, сказал Северус. — Само время и жизнь их наказали. Двое из них уже мертвы, один идиотом остался, а проклятие оборотня само по себе сильное наказание.

Снова замолчав, Северус посмотрел на аквариум. Задумчиво предложил:

— Думаю, его вместе с крестражами следует отнести к рутовой полянке в ночь полнолуния и оставить там. Если он будет интересен добрым духам леса, то о нем позаботятся, как позаботились обо мне когда-то. Так будет правильно, сама Магия решит его судьбу, предрешит — жить ему или умереть?

Предложение Северуса приняли благосклонно. И решили действовать незамедлительно. Благо, как раз на днях начиналось полнолуние. Пользуясь тем, что Дамблдор неполноценный директор, к Запретному лесу трансгрессировали с горной стороны, то есть подальше от замка. Следом за Северусом прошли к зарослям руты, застелили участочек принесенным с собой пледом, уложили в травяную люльку Лорда, отдали ему в руки его три крестража и убрались, оставив с ним Циппиана в виде бигля. На всякий случай.

Потикало-побежало время. Настала ночь, из-за косматых туч проглядывала круглая Луна. Тихо шумел ветерок, стелясь над травой, играя в свои невидимые игры. Негромко посапывал маленький пёсик, оставленный для наблюдения за Лордом. Шло время, ждали неизвестного Том и Циппиан. Но основной спектакль, его первый акт, начался только в полночь — прилетел и сел на ветку дерева сиятельный феникс, сверкнул лукавым оком на ушастого бигля, без труда опознавая в нем анимага, но не имея ничего против его присутствия. Хлопнул крыльями, рассыпая золотые искры, слетел вниз и, схватив Лорда мощными лапами, взмыл в небо.

Псу пришлось бежать очень далеко и долго, хорошо, что феникс сиял ярко и не пропадал из виду… Сам Лорд висел в обжигающе-горячих лапах, крепко прижимал к себе крестражи и ждал конца пути, который вдруг закончился его сожжением. Да, как ни странно это звучит, но коварный феникс его сжег, испепелил в пепел. Более страшной боли Том не испытывал никогда в жизни.

Потрясенный Циппиан, оцепенев от ужаса, мог лишь беспомощно смотреть, как падает в озеро горящее тело гибнущего Тома. Неужели это и есть суд Магии?.. Запоздало оглянувшись, он вдруг понял, что стоит на берегу кристально-чистого озерца в форме копыта, над его поверхностью, рисуя причудливые фигуры и неяркие образы, клубился молочно-белый туман. Его чуткого носа коснулись запахи воды, леса, и… боли и крови. Запаха паленой плоти не было.

Пока Циппиан недоумевал, в воде тем временем произошли некие таинства дивной природной магии, просто в какой-то миг до бигля долетел новый запах — живого человека. А вот и он! Высокая фигура, покачиваясь, поднялась из воды, её тут же окутал густой туман. Том неуверенно провел рукой перед собой, ещё не сознавая своего появления на свет и чисто интуитивно пытаясь его разогнать, но туман взвихрился вокруг его руки, порождая всё новые и новые образы-рисунки, и это было… волшебно, да, причудливая, неприхотливая игра воздуха и мельчайших капелек воды… Ленты, полосы, ветви, вихри и потоки, всё, что рождает человеческий глаз и фантазия…

Том, завороженный древней магией природы, словно погрузился в транс и был совершенно не готов к тому, что произошло дальше. Из водяного тумана соткался единорог, он вырос внезапно, из ниоткуда, и, прежде чем возрожденный Том успел опомниться, пронзил рогом его грудь. Слепящая вспышка боли и света… Как много света! И, Мерлин, как же больно! Вместе с тем пришло понимание — его убили за того единорога, чьей кровью он пытался продлить свою жизнь в теле Квиррелла много лет назад. Духи природы отомстили за своего убиенного сына… Что ж, справедливая расплата за все его прошлые грехи и глупости, он понимает и принимает.

А почему ему всё ещё больно? Он что, жив? Том растерянно провел рукой по груди и изумился, ощутив подушечками пальцев теплую гладкую кожу. Снова поднялся из воды, озадаченно озираясь. Живой. Целый и настоящий, в собственном теле…

— Том! — окликнул его с берега Циппиан, протягивая руку, другой одновременно сдирая с себя плащ. Облегченно улыбнувшись, Том Реддл шагнул к нему. Циппиан помог ему выбраться на пологий склон и тут же плотно закутал, тактично прикрыв его наготу. Когда они, наконец, ушли с берега, молочно-белый туман мирно заклубился-завихрился над поверхностью лесного озерка, а потом на короткий миг из него снова соткался единорог, чтобы тут же распасться-расплыться обычным безобидным туманом.

Легендарный источник единорожьей магии умел хранить свои секреты.

* * *

Седрик, как и обещал, позвонил вечером. На встречу с ним в парк Гарри летел, как на крыльях. И провел очень длинный и счастливый день. И впереди у него было много таких солнечных счастливых летних дней. До самого сентября.

Тома встретили, как родного, обняли, дружески похлопывая по спине и плечам, подали нехитрую одежку, чистую и добротную, вернули колечко, то самое, дедушкино. Увидев которое, Циппиан звучно хлопнул себя по лбу и, извинившись, кинулся к каминам-выходам.

Забытые в спешке и потрясении реликвии по-прежнему находились там, где их и оставили — на мелководье лесного волшебного водоемчика. Глубоко вздохнув, Циппиан поднял их и, бережно завернув в принесенную с собой холстину, трансгрессировал обратно к Министерству.

Выслушав приветствия и поздравления, Том оглянулся в поисках хоть чего-то похожего на зеркало. Попытался было рассмотреть свое нечеткое отражение в глянцевой плитке стен, но окружающие, моментально поняв, в чем он нуждается, тут же колданули ему зеркало в полный рост. В тяжелой бронзовой раме. Как завороженный, Том уставился на себя, плохо веря своим глазам, ну, было отчего… по годам ему должно было быть шестьдесят девять лет, то есть глубоко под семьдесят, но в зеркале отражался высокий стройный мужчина, едва дотянувший до сорока… Ни на йоту не постарел с того дня, как Авада, пущенная коварным стариком, оборвала его жизнь. А в те пятьдесят пять своих лет он тогда выглядел именно на сорок. Растерянно проведя по груди, Том подумал о том, что крестражи сохранили ему не только жизнь, но и молодость. Или это был своеобразный дар магии? Но с другой стороны, а куда те четырнадцать лет должны были уйти, если он не жил? Значит, и растрачивать те годы некуда было, так получается? Поднял руку и провел по коротким волосам — те честно поседели, биологически равняясь с настоящим возрастом, стали цвета перца с солью… а глаза прежние, глубоко-синие.

Тут к нему подошел вернувшийся Циппиан и с легким полупоклоном подал ему реликвии. Видя это, Фадж начал было раздуваться, наливаясь обидой, но Бойл мягко тормознул его возмущение.

— Нет-нет, министр, эти вещи принадлежат ему по праву. Он — истинный директор Хогвартса.

В ответ — ошарашенная тишина. Все присутствующие так и вытаращили глаза, в крайнем изумлении глядя на невозможного сотрудника секретного отдела. Тот, видя всеобщее недоумение, принялся пояснять:

— Ну, понимаете, он же нашел их. Я понимаю ваши возмущения — да как Том посмел сделать крестражи из таких прекраснейших чудесных реликвий!!! А мне хочется вам сказать, господа маги, а он имел на это полное право. Да-да. Прежде всего их надо было разыскать. Ведь все мы были уверены, что реликвии, кроме меча Гриффиндора, утеряны навсегда. Так вот, Том их нашёл. А после того, как он их нашёл, их надо было ещё и заполучить. И это тоже тот ещё квест, поверьте. Так что кто рискует, тот и получает реликвии. А уж после этого он может с ними делать всё, что ему захочется-понравится-понадобится — по праву обладателя, а медальон так вообще фамильная драгоценность, его наследство, какие тут к нему претензии?

Услышав последнее, Том вздрогнул, высмотрел в зажатых руках Циппиана медальон и, протянув руку, осторожно забрал его, расправил цепочку и сдавленно сказал:

— Да, он мамин. Дядя Морфин говорил, что его мама носила… — с этими словами Том повесил медальон себе на шею. Циппиан хотел продолжить, но его перебили.

— Эй! — раздался возмущенный визгливый вопль. — А за смерть Регулуса кто отвечать будет?!

Оглянувшись в поисках источника возмущения, все увидели, что к ним, пьяно вихляясь, спешит в зюзю нетрезвый Блэк. По-дирижерски размахивая палочкой, он продолжал бешено орать:

— Я спрашиваю, за смерть Рега кто отвечать будет? Кикимоша мне рассказывал, что ты, подлюга, для чего-то брал его с собой! А потом Регги ушел. И не вернулся. Никогда!!! — последнее слово Блэк выкрикнул с плачущим надрывом.

Не зная никаких подробностей, люди нерешительно переглядывались, бросая взгляды поочередно на Тома и Сириуса. Том сжал медальон в ладони, безотчетно прижимая к груди. Глухо проговорил:

— Расскажите мне, как погиб Регулус.

С лица Блэка схлынули все краски, и он моментально протрезвел — уж больно велик был шок: услышать сожаление в голосе Темного Лорда. Опомнившись, убрал палочку, оглянулся по сторонам и хрипло крикнул:

— Кикимер!

С негромким хлопком появился древний домовик — сгорбленный и полуслепой. Робко оглянувшись и увидев, куда именно его вызвал хозяин, он ещё сильнее сгорбился, интуитивно стараясь сделаться как можно меньше. Сириус хмуро глянул на него, на окруживших их людей и, понимая важность момента, присел на корточки перед эльфом.

— Кикимоша, расскажи мне, как погиб Регулус Блэк.

Домовик обреченно обхватил себя руками и принялся раскачиваться взад-вперед, глухо бормоча:

— А кто сказал, что хозяин Регулус погиб? И не погибал он вовсе… Живет себе хозяин Регулус припеваючи в своем милом домике на берегу южного моря… Попивает прохладные коктейли и в ус не дует, — подумав, Кикимер добавил: — Потому что усов у хозяина Регулуса нет.

Надо было видеть офигевшее лицо Сириуса Блэка — глаза так выпучились, что, казалось, вот-вот вылезут из орбит. Челюсть некрасиво отвалилась. С минуту-другую Блэк переваривал новость, а потом вполне ожидаемо взбесился. Бешено заорал:

— Вот скотина!!! Мать его похоронила, убивается, плачет, мне с портрета мозг который год трахает, а он… Гад!!! А как же семейный гобелен, сообщавший, что его на свете нет? Это вообще как???

Кикимер почесал в лохматом ухе, поморщился и проквакал:

— А хозяин Регулус поступил очень умно: отрекся от рода Блэк, уехал как можно дальше, женился на красивой заморской леди, взял фамилию жены и вступил в её род.

Боже, что тут началось! Хохот стоял тако-о-ой… Черная побелка с потолка посыпалась, а ведь он очень высоко расположен! Том невинно развел руками, улыбаясь на радостные взгляды вокруг, мол, ни при чем я, парень сам всех провел! Северус фыркнул, услышав восторженные слова Циппиана.

— Ну настоящий же слизеринец! Как он всех, а?!

Улучив подходящий момент, подцепил бывшего однокашника под локоточек и спросил на ухо:

— Так что ты там про истинного директора говорил, а, Цаппи?

— Не называй меня Цаппи! — Циппиан попытался выдраться из захвата Северуса, но тот вцепился, как минога в сома, крепенько и надежно. — Ну хорошо-хорошо, скажу, всё равно и так собирался рассказать об этом…

Вновь вокруг образовалось плотное кольцо заинтересованного народа — всем было любопытно послушать о том, как и чем связаны директорский пост с реликвиями основателей.

— Ну, в общем, есть одна легенда… — начал сильно издалека Циппиан. — Если вкратце и в двух словах, то суть её такова: до тех пор, пока реликвии находятся вместе, в Хогвартсе будут царить гармония и равновесие. Что, кстати, так и было, пока не умерла Елена Когтевран и не пропала диадема её матери Кандиды. После этого произошел раскол и распался союз четырех — отрекся ото всех и ушел Салли Слизерин, умерли от старости Годрик и Пенни. Их реликвии были разбросаны по наследникам, а потом со временем и вовсе утрачены, кроме меча Гриффиндора, который был надежно зачарован Годриком. Он поступил весьма мудро, дав мечу некое подобие параллельного субпространства, благодаря которому он может явиться по зову страждущего, исполнить какое-либо задание и снова спрятаться в свой потайной карман. Именно это, думается, и помогло мечу сохраниться до наших дней и нигде не потеряться. Он всегда на месте и всегда приходит к тому, кто его позовет на помощь.

А вот остальные ценности, увы, пропали с нашего горизонта. Их исчезновение послужило зарождением новой легенды, мол, тот, кто найдет их, соберет вместе и объявит себя их владельцем, тот и станет настоящим директором Хогвартса. Этой легенде очень много лет, и сегодня она почти исполнилась, посмотрите сами: Том нашел и собрал вместе три утраченные реликвии, причем они сослужили ему верную службу — сохранили жизнь. Скажите, разве это не предзнаменование?!

— Нет, — несогласно буркнул Блэк. — Реликвия четвертого основателя ему никогда не достанется, меч Годрика является лишь в случае крайней нужды, а вынуть из Шляпы его может только истинный гриффиндорец и только самый достойный. Так что пролет, ребята! — Блэк истерично захохотал.

Остальные смущенно переглянулись — ведь прав, засранец, только гриффиндорец способен достать меч из волшебной Шляпы, истина, вбитая в подкорку мозга каждого ученика Хогвартса с самого первого курса. Но тут, к их удивлению, мягко засмеялся Циппиан. Покачав головой, анимаг-бигль с легким укором сказал им:

— Скажите мне, сколько фениксов летает в окрестностях Хогвартса?

— Один, — брюзгливо буркнул Северус. — Премерзкий жареный каплун, певчая птичка Дамблдора, в честь которого он окрестил свой подпольный сброд Орденом Феникса.

Циппиан и Том многозначительно переглянулись. Кивнули, соглашаясь с какими-то своими мыслями, и ка-а-ак начали рассказывать о том, чему стали свидетелями в лесу. Народ слушал и обтекал, офигевая в доску от того, что феникс-то, оказывается, темная лошадка, втихую проворачивающая свои делишки в тайне от старичка. Тайнички Циппиану открыл, Лордика к источнику жизни отнес, а ещё, помнится, Гарри рассказывал, василиска заклевал в Тайной комнате. Хотя, если хорошенько подумать, то и василиск тот ещё сивый мерин: ребёнка укусил, да не убил, а ведь яд-то его мгновенно действует, если верить бестиариям, да и взглядом валит наповал, а не оцепеняет, как это произошло в учебный период с девяносто второго по девяносто третий годы…

В общем, сошлись пока на том, что начнут потихонечку покапывать под золотое креслице Дамблдора, выкапывать и собирать тут-там разные компроматики для свержения заигравшегося полководца; параллельно начнут внедрение в школу Долли, сперва как профессора Защиты, а потом и до заместителя директора дойдет, займет и придержит теплое местечко для Тома Реддла. Ну и до кучи надо будет начать потихонечку сеять панику, мол, Темный Лорд возрождается и вот-вот явится в мир за данью. Посмотрим, как Дамбушка отреагирует и что предпримет… А чтобы совсем достоверно всё выглядело, было решено выпустить из Азкабана партию преступничков. Ну и пару демушек на Поттера спустить для полной гарантии…

Этот последний — коварный план с дементорами — воплотили в конце июля на вечерней прогулке братьев. Гарри и Дадли неспешно шагали по тихой сонной улице Магнолий, тихо-мирно шли к переулочку, ведущему на Тисовую. Шли и наслаждались прогулкой и друг другом, особенно Гарри, он нарадоваться не мог за Даддерса: за прошедший месяц тот полностью оправился, набрал вес и перестал заикаться. Худоба осталась, конечно, но теперь она не была столь болезненной, как в начале лета, теперь Дадли был дюжим крепышом, сильным и ладным.

Вот и переулок, мальчики спокойно, ни о чем не подозревая, свернули в него вместе с опускающейся темнотой — вечерело как-то незаметно и быстро.

— Гарри, что тебе подарить на день рождения? — вдруг спросил Дадли. Гарри от неожиданности споткнулся, удивленно переспросил:

— Что?

— Ну… — в полумраке было плохо видно, но Гарри как-то разглядел, что брат застеснялся, застенчиво колупнул носком кроссовки мелкие камешки. — Что волшебникам дарят?

— Всё, что захочешь! — торопливо заверил Гарри, спеша укрепить дадлину щедрость и не спугнуть его внезапный благородный порыв. — Я любому подарку буду рад. Правда!

Дадли странно, судорожно вздохнул, как будто его сунули в ледяную воду. Но не из-за ответа Поттера, а кое-чего похуже…

Что-то произошло с самой ночью. Темно-синее усеянное звездами небо вдруг стало совершенно черным. Весь огонь в нем пропал — не было ни звезд, ни луны, ни смутно светивших фонарей у обоих концов проулка. Не слышно было ни отдаленного шума машин, ни шелеста деревьев. Вместо ласкового летнего вечера — пробирающий насквозь холод. Их окружала кромешная тьма, непроницаемая и безмолвная, словно чья-то огромная рука набросила на весь проулок плотную ледяную ткань. Гарри встревоженно закрутил головой во все стороны, стараясь хоть что-нибудь разглядеть, но мрак облегал глаза, как черная невесомая вуаль. Раздался голос насмерть перепуганного Дадли:

— Ч-что ты д-делаешь? П-перестань!

— Да ничего я не делаю! Молчи и не шевелись!

— Я н-ничего не вижу! Я о-ослеп! Я…

— Молчи, тебе говорят!

Гарри стоял, как вкопанный, поворачивая ослепшие глаза то вправо, то влево. Стужа была такая, что он содрогался всем телом. Руки покрылись гусиной кожей, волосы на затылке встали дыбом. Он пялился во тьму, подняв веки до отказа, но без толку. Полный, кромешный мрак. Невозможно… Они не могут появиться здесь, в Литтл-Уингинге… Он напрягал слух. Их сначала должно быть слышно, только потом видно… На ощупь найдя Дадли, Гарри спиной отжал его к стене, хрипло велел, вытаскивая палочку:

— Замри, Дадли, просто замри!..

А вот и они! Две высокие трехметровые фигуры выросли с обоих концов проулка. Тоненько засвистели, всасывая воздух и… Гарри привычно напрягся, ожидая прежних ощущений, кои он испытывал при встрече с дементорами — страх, уныние и печаль, а потом резкий упадок сил и обморок, как обычно, преследующие его. Но ничего этого не было. Были только холод и темнота. Дементоры не спешили нападать, они как будто чего-то ждали. Гарриных действий? Патронусом в них, что ли, пальнуть? На всякий пожарный? Ага, но колдовать-то летом нельзя… Только в случае крайней опасности. Так не нападают ведь, парят себе в концах проулка. Ощущая спиной теплое тело Дадли, Гарри, чуть повернув голову вбок, тихо шепнул:

— Ты как, Дад?..

— Т-терпимо… — отозвался тот. — А что п-происходит? Почему т-так холодно? И т-темно?..

— А это дементоры пришли, представляешь?

— Да? — удивился Дадли. — А где они?

— А вон, в концах переулка стоят, — ответил Гарри и почувствовал, как за его спиной Дадли повернул голову вправо-влево, не увидел и обиженно прогудел:

— Не вижу их… Темно!

И тут, словно в ответ, дементор со стороны улицы Магнолий шевельнулся и плавно заскользил к ним. От ужаса и неожиданности Гарри чуть палочку не выронил, вмиг напрягся и завопил:

— Стоять! Не подходите… Экспекто Патронум!

Дементор остановился. Из палочки ничего не вылетело — Гарри забыл сосредоточиться для полноценного заклинания. Дадли поинтересовался:

— Ты чего кричишь?

Гарри смутился, не зная, чего отвечать… ну вот, сам перепугался и брата напугал. А тем временем наконец-то начало что-то происходить: где-то далеко-далеко зазвучали торопливые шаги и чье-то шумное дыхание, дементоры, словно бы вспугнутые, синхронно воспарили к небесам и сгинули с концов проулка. Вновь ожили луна, звезды и уличные фонари. По проулку повеяло теплым ветерком. В садах зашелестели деревья, послышался привычный шум машин, проезжающих по улице Магнолий.

Гарри стоял и напряженно прислушивался, органы чувств были натянуты до предела. Трудно было сразу вернуться в нормальную жизнь. Повел плечами, почувствовав вдруг, что футболка прилипла к телу — он был весь мокрый от пота. Он всё никак не мог поверить случившемуся. Дементоры — здесь, в Литтл-Уингинге! Постепенно успокоившись, он обернулся к Дадли, проверить, как он там… брат был в порядке, только озадаченно моргал, взглядом вопрошая — а что это было? Гарри досадливо мотнул головой, продолжая прислушиваться, шаги и шумное дыхание приблизились, к ним добавились новые звуки — шорох и шебуршание чего-то сухого. Безотчетно опять поднимая волшебную палочку, он резко повернулся к новому пришельцу. Пыхтя, к нему торопилась миссис Фигг, чокнутая старая соседка. Из-под сетки для волос выбились седые пряди, в руке, стуча содержимым, болталась веревочная продуктовая сумка, на ногах чудом держались матерчатые шлепанцы. Гарри попытался было спрятать от неё волшебную палочку, но…

— Не убирай её, глупый мальчишка! — заорала она. — Может, здесь и другие рыщут! Я просто растерзать его готова, этого Наземникуса Флетчера!

Слегка прифигев, Гарри покорно выслушал бабкины причитания, попутно выясняя, что она сквибушка и — та-дам! — шпионушка-соглядатушка самого Дамблдора, что его, оказывается, тишком-молчком сторожил какой-то Флетчер, которому вот прямо шас ни с того ни с сего приспичило торгануть крадеными котлами. Н-да-а-а… ценный сотрудник.

Дадли, получив от Гарри тайный знак, стратегически помалкивал, изображал тупенького дауна, висел на шее и волочил ноги, якобы находясь в глубоком обмороке. Явился Флетчер, получил от Фигг нагоняй, пинков и ударов сумкой по лысой голове. А бабка разошлась будьте-нате: пинками и ругательствами прогнала шпиена на доклад к Дамблдору. Потом проводила домой мальчиков, велела затихариться, сидеть тихо и не возникать, после чего шустренько учесала к себе.

Проводив её взглядами, парни переглянулись, потом Дадли отлепился от Гарри, поправил ему футболку и вдумчиво сообщил:

— А я принца Датского в школьном театре играл, постановщик говорил, что неубедительно.

— Неправда! — возразил Гарри. — Сейчас ты любому артисту фору дашь. Ты очень убедительно сыграл! — кивнул на дверь. — Пошли?

Дадли улыбнулся, и братья, возложив руки друг другу на плечи, дружно поднялись на крыльцо и вошли в дом.

Упарили прочь дементоры, с блеском выполнив наказ Долли Амбридж — засветить свое наличие хотя бы одному соглядатаю Дамблдора, чтобы тот поднял паничку с одной стороны кустика, выпустив стайку перепуганных воробьев в нужную сторону. Что ж, план удался, птички вылетели, переполошив магическую общественность — дементоры наносят визиты в маггловские города и нападают на маленьких волшебников! Спасите-помогите!!! И строчил срочные письма замороченный Дамблдор, спеша перехватить дело о сквибе с волшебником, которых нечаянно показали маггловскому мальчику. Ибо в Министерстве подозрения шуршать начали — а с какого-такого боку за Гарри Поттером наблюдают неучтенные сквибы и маги-маргиналы из Лютного переулка???

Одиссеев путь отмечался вопросами и легкой паникой. От Грейт Хэнглтона до самого Дингуолла, что за Инвернессом тянется вдоль всех Хайлендских предгорий вплоть до тех самых Кабаньих гор, в которых прятался известный нам заповедник с Хогвартсом.

Едва повеяло осенними ветрами, Одиссей, под завязку переполненный лунно-серебряным паутинным сырьем, окрепший до стального звона, собрался домой. Не имея особого пиетета-страха перед человеком, да и вообще откровенно чихая на весь человеческий род, паук не заморачивался тайным перемещением своей особы — чесал напрямик и не прячась. А так как он передвигался обычно в темное время суток, то сами понимаете, как людям повезло. Повезло в том, что не встретили жуткого монстра при свете дня. А ночью, если кому-то «посчастливилось» повстречать акромантула, то ничего, кроме невнятной тени и шороха, в темноте такой счастливчик и не наблюдал. Черный, как сама ночь, гигантский паук практически сливался с муаровой тьмой, размашисто вышагивая по стене кирпичного дома над машинами и уличными фонарями. Всё, что видели магглы, это неясную огромную многоногую тень, на доли секунд промелькнувшую на фоне освещенных окон.

Если на пути Одиссея лежал сад, луг-выпас с овцами и коровами и прочие открытые места, освещенные луной, то да, его видели… Видели многоногого гиганта, неспешно пересекающего лужок на своих ходулях, видели и пугались. Вот их коротенькие попытки донести истину до окружающих.

Вилли Морган в городском сквере остановил полисмена:

— Констебль, а вон там паук прошел!

— Ну и что?

— Дык… Огромный!

— Так-с, где вы его видели? Слышал, у Саммерса тарантул из аквариума сбежал…

— Да не тарантул то, а другой, огромный-преогромный, со слона!

— Так… дыхните-ка вот сюда, вот в эту трубочку.

Мартин Кристобаль упал на колени перед Мартой Прингл:

— Мисс Марта, я согласен на вас жениться!

— Ой, правда?!

— Да!

— Ой, а почему?

— Потому что я выиграл пари. Я поставил на то, что женюсь на вас только в том случае, если увижу самую невероятную вещь на свете! Так вот, сегодня я увидел паука ростом со слона! Значит, я выиграл, раз увидел невероятное…

Звук пощечины и вопль возмущенной дамы:

— Вы хам и выдумщик, мистер Кристобаль! Но… вообще-то я согласна.

Двое пьянчуг широкими зигзагами шкандыбают через стройку в городской черте, ведя речи в напевном ритме, размашисто дирижируя сами себе:

— Ты его видел там, на стене, Ленни До?

— Шел по стене большо-о-ой слонотоп…

— Осьминогий, как Слейпни-и-ир…

— О, как безумен этот безумный ми-и-ир!

Приходский священник пришел на прием к психиатру.

— Ну-с, на что жалуетесь, падре?

— Понимаете, доктор, не могу выразить толково…

— А вы попробуйте.

— Мне пора сменить религию!

— Что? Но почему?..

— Я видел паучью мать Ллос! Если Сатана прячется в вине, то то, что я узрел прошлой ночью у церкви святой Бригитты, может быть только доказательством того, что темные эльфы — существуют! Итак, повторяю, я видел ЕЁ, великую паучью мать, богиню Ллос! А раз она существует, то я отказываюсь от христианства и перехожу в… Эдду, или Варду, или во что там верят поклонники эльфов?

— Батюшка, вы водички попейте, и вот, аспиринчику ещё… И успокойтесь, ради Бога! Вы, наверное, перегрелись?

— Вы мне не верите? Хотя… может, и правда я перегрелся? Говорила мне дочь, чтобы я не увлекался сочинениями Сальваторе…

Иногда Одиссей оставлял следы. Их находили на мягком приречном песке, на размокшей после дождя глине, и точно так же они вызывали лавину недоумения и волну пересудов, так как никакой классификации не поддавались. Обычно мелкие представители паучьего вида следов не оставляют, а если пройдется туда-сюда какой-либо птицеед в аквариуме, то к его точкам-следочкам владельцы, как правило, не присматриваются, так что сами понимаете…

Следы скольких-то лап размером с лошадиное копыто и размахом энного диаметра приводили в полнейшее недоумение и вызывали смятение и страх. Отпечатки страшных лап зарисовывали, фотографировали, замеряли и обсуждали на спешно и срочно открытых форумах криптозоологии, высказывая самые невероятные догадки и предположения. К тем следам неоднократно возвращались, снова замеривали-перемеривали, устраивали засады и ловушки поблизости в надежде засечь и поймать монстра, оставившего такие несомненные доказательства своего существования. Но мы же с вами знаем, что Одиссей шел домой, прямо и без остановок, назад не возвращался и, стало быть, в ловушки и засады не попадал. И даже те, кто его видел, не могли доказать, что кого-то видели. Просто не находили связи между страшилищем (в которого не верили), встреченным ночью в Дарлингтоне, и следами, найденными через двое суток гораздо севернее, в Дамфрисе, на берегу реки Нит. Откуда людям было знать, что паук, несущийся с крейсерской скоростью, порой совершал огромные скачки, сигая по крышам высотных зданий и никаких при этом следов не оставляя. В горных формациях Одиссей и вовсе чувствовал себя как дома, шествуя по скалам графской поступью, неспешно отлавливая тут-там косуль и козочек на завтрак.

Реки наш герой переходил вброд, выискивая для этого самые мелководные места, а если таковых не было, паук пускался вплавь, уверяю вас, он отлично умел плавать, его огромное тулово служило ему не хуже мешка, надутого воздухом.

Несколько раз гигантского паука пытались перехватить волшебники из отдела по контролю за магическими популяциями. Услышав очередную байку от очередного свидетеля и новости о найденных новых следах, в район предполагаемого местонахождения паука срочно десантировался отряд элитных ловцов, чтобы наконец-то отловить неучтенного победителя турнира, стибрившего призовой кубок, но…

Как уже говорилось, Одиссей пер вперед пятиметровыми шагами безостановочно и на крейсерской скорости, так что к моменту обнаружения следов и смелости очевидца с рассказом о монстрах проходило энное количество времени — от суток до полутора недель. То есть прибывшие по вызову маги, что называется, сталкивались с вечной аксиомой опоздавших — он был тут, но уже ушел. Ищи ветра в поле.

* * *

Это лето было всё же самым лучшим для Гарри. Чуть ли не каждые два-три дня заглядывал Седрик и утаскивал его на прогулку по городу. Дурсли, оттаявшие от общения с — наконец-то! — нормальным волшебником, куда более благосклонно смотрели на племянника. Добрый пример Седрика воочию показал им, что и маги могут быть хорошими людьми. А то ж они, бедные, ничего, кроме гадостей, и не видели! То Лилька напакостит, превратит кружку в крысяру помойную или пепельницу — в таракана шипящего мадагаскарского, то Джеймс Поттер с Сирей Блэком торт на свадьбе взорвут и гостей смутят неприличными шуточками вроде наведенного пердения и отрыжки… От Дамблдора, кстати, Петунья и Вернон тоже ничего хорошего не встречали: то он в письме высокомерно откажет маленькой девочке, мол, магглам не место в волшебном заведении, то племянника под дверь подкинет без документов и промороженного до посинения.

А Седрик, скромный, милый и прекрасно воспитанный юноша, был просто образцом порядочности. Вежливый, как виконт семнадцатого века, он приветливо здоровался с Верноном, с полупоклоном целовал ручку Петунье, неизменно тратил полчаса на разговоры о том о сем и о погоде, за которые Гарри успевал дозавтракать, переодеться и причесаться. К слову, Седрик же озаботился внешним видом Поттера, ещё в начале каникул затащив приятеля в одежный бутик, где заставил перемерить все шмотки и полностью сменить свой гардероб, втолковав волшебному провинциалу о том, что такое имидж и с чем его ед… носят.

Так что два летних месяца Гарри щеголял в стильных приталенных рубашечках с широкими летящими воротами и полудлинными рукавами и узеньких брючечках — неизбежно модным прикидом в девяностых годах, — учась нести себя с должным достоинством. Что ж, уроки-наставления Седрика не пропали даром, Гарри научился уважать свою внешность и стал следить за собой. Посетил парикмахерскую, где ему сделали элегантную, совершенно мужскую стрижку, а то на четвертом курсе он, стыдно сказать, весь год ходил лохматый, как воробей на шухере. Помимо этого, Гарри записался в спорткомплекс к Дадли, где весьма успешно освоил спортивные снаряды, накачал пресс и бицепсы — этому рвению, видимо, поспособствовали зеркала, коих было ну очень много во всех залах и во все стены. Видя постоянное свое мелкое отражение, Поттер вскоре проникся к собственному щуплому пятнадцатилетнему телу понятным сочувствием. Почти призывник, а выглядит, как — тьфу! — доходяга.

Вот и начал Гарри Поттер свою ковку: до потери пульса греб и ехал на тренажерах, тягал гири на растяжках-противовесах, висел на кольцах-турниках, падал-отжимался, выжимая из себя последние капли тщедушности, становясь ладным и гибким полуатлетом. Ибо ростом не вышел, так и остался недоростком чуть повыше метра с кепкой. Седрик, видя гарькины огорчения по поводу невеликого росточка, лишь похмыкал и сказал вразумляюще:

— Ну какие твои годы, Гарри? Парни до восемнадцати лет растут. Вырастешь ещё, не переживай.

Поглядев на высокого стройного друга, Гарри успокоился и перестал печалиться, отодвинул подальше свои горести и с головой окунулся в каникулы. Из которых, однако, Седрик его выдергивал, спускал с заоблачных солнечных беззаботных высот и утыкал носом в учебник, заставляя делать заданные на лето уроки. Не привыкший к озорствам и шалостям, Гарри послушно переключался и покорно заучивал формулы высшей трансфигурации, составы зелий и технику движений при заклинаниях и чарах.

Таким образом, благодаря заботе «старшего брата», Гарри впервые за лето подтянулся в учебе и самодисциплине, перестал быть тем растормошенным незнайкой и дикарем. Вместо лохматого тощего недоразумения в драных растянутых тряпках перед нами предстал совсем другой человек: крепко сбитый ладный подросток пятнадцати симпатичных лет, с короткой аккуратной стрижкой, в красивой и по размеру удобной одежде.

На такого Гарри девушки оборачивались очень даже заинтересованно, отчего наш герой чувствовал себя весьма польщенным, сам-то он девочек начал ещё в тринадцать сопливых лет оценивать. Но так уж вышло, что только сейчас Гарри дорос до себя любимого и вплотную занялся своей внешностью, а уже после этого на него, наконец, обратили внимание и девушки. Лично Гарри нравилась Чжоу, но она была под запретом, потому что являлась девушкой Седрика.

Однако, вспоминая последнюю встречу после выпускного, Гарри всё больше покрывался сомнениями и как-то раз не выдержал, спросил Седрика напрямик:

— Седрик, у тебя есть девушка?

Тот отчего-то смутился, покраснел и кивнул.

— Да, есть.

— Это Чжоу? — почему-то оробев, уточнил Гарри.

— Нет, — тихо ответил всё ещё красный Седрик. — Мне сосватали Пандору Луну ещё год назад. Она моя невеста.

Рука Гарри рванулась к макушке. Яростно скребя её, он опешенно переспросил:

— Невеста? Но она же маленькая! Ей всего… тринадцать?

— Уже четырнадцать, — мягко поправил Седрик. — А через три года ей будет семнадцать, ну, а я к тому времени достигну полной зрелости и буду готов к Джентльменской дуэли с Рольфом Саламандером, ещё одним её женихом. Исход той дуэли должен решить, кому достанется Пандора Луна Лавгуд, видишь ли, к этой завидной невесте посватались сразу две семьи, моя и Саламандеров.

Гарри потряс головой, во все глаза взирая на Седрика. Ну и ну! Как много он не знает из волшебных традиций. Дуэль за невесту! Седрик тепло улыбнулся и дружески хлопнул Гарри по спине.

— Приглашаю тебя в секунданты, Поттер. Придешь? И учти, как секундант и мой оруженосец, ты получишь право стать крестным моим детям. Что скажешь, друг?

— Ух ты… да, я обязательно! — вне себя от счастья пролепетал Гарри, ошеломленный неожиданным приглашением. А потом вдруг испугался, додумавшись до… — А если в дуэли победит твой противник?

— Дуэль не до смерти, — успокоил его Седрик, правильно поняв. — А до первой крови. А главный выбор всё равно за Луной, это она будет решать, кому из нас отдать свое сердце, наша победа от этого не зависит. Если она выберет Рольфа, то я не стану этому мешать.

— Тогда зачем вообще её устраивать, дуэль-то? — растерянно спросил Поттер.

— Для неё, — очень серьезно пояснил Седрик. — Она знает, что к ней посватаны два мальчика, она знает нас и, наверное, любит. А эта будущая дуэль поможет ей разобраться в своих чувствах. Луна выберет того, за кого дрогнет её сердечко. Понимаешь теперь, Гарри?

Гарри медленно кивнул. Конечно понятно, да и сама ситуация нестандартная — две семьи желают получить одну красавицу. А уж если ещё и парни влюблены, то ничем, кроме как дуэлью, этот вопрос не решить. Ещё как понятно.

На вокзале Кингс Кросс колоритная троица привлекла всеобщее внимание: в центре высокий статный пуффендуец Седрик, а побоку от него два заметно подросших гриффиндорца — загорелые и подтянутые Гарри и Невилл. Тепло попрощавшись с родителями, Седрик ушел к вагонам — искать-ждать Полумну, Невилл обернулся к Гарри. Тот обнимался с тётей Петуньей, потом хлопнулся ладонями с Дадли, пожал руку дяде Вернону, выслушал их последние наставления и, кивнув, шагнул к Невиллу, поправив на плече сумку. Невилл поудобнее перехватил увесистый горшок с растением и вместе с Гарри пошел к поезду.

Кто-то сбоку врезался в Гарри, чуть не опрокинув его, но натренированный и окрепший за лето, Поттер не только сам не упал, но и поддержал врезавшуюся в него девушку. Крепко держа её за талию, он воскликнул:

— Осторожней, мисс!

И замер, видя перед собой расширенные глаза цвета вулканического стекла — прозрачно-черные антрациты. Ещё у неё были черные волосы и большой, чем-то знакомый нос.

— Мисс… — растерянно повторил Гарри.

— Перкс, — улыбнулась вдруг девушка, весело и опять-таки знакомо прищуриваясь. — Салли Энн Перкс. Поттер, ты меня отпусти, пожалуйста, я больше не упаду.

Спохватившись, Гарри разжал руки и выпустил из захвата тонкий девичий стан. Совершенно ошеломленный, проводил её взглядом — боже, это Салли такой красивой стала?.. Он помнил её с первого курса, когда они только поступили в Хогвартс и были распределены на факультеты. Салли Энн, кажется, учится на Пуффендуе.

Занимая купе с Невиллом и Седриком с Луной, Гарри вдруг поймал себя на том, что хочет пойти искать Салли. Чем-то она запала ему в душу… Покраснев, мысленно дал себе тумак — ну не вовремя же! А может, да? Самое время встречаться с девушками… с девушкой…

Приехав в школу, Гарри вместе со всеми привычно вошел в Большой зал и сел за свой гриффиндорский стол, при этом неосознанно шарил глазами по залу, высматривая Салли. Вынужденно отвлекся, внимательно смотря, как заходят первокурсники, как они выстраиваются перед табуреткой с Распределяющей Шляпой, послушал очередную её песенку о факультетах и невольно посочувствовал новичкам — некоторые дети испуганно дрожали, а кое-кто и вовсе всхлипывал. Он помнил, как сам отчаянно боялся и трусил.

Началось распределение, МакГонагалл привычно зачитывает список:

— Аберкромби, Юан.

Вздохнув, Гарри отвернулся — шеренга первоклашек большая, это надолго растянется. Оглядел сидящих за своим столом, замечая родные знакомые лица. Вон Гермиона, странно смотрит на золотые тарелки, там Рон, такой же рыжий и веснушчатый, как всегда, а вот его братья, Фред и Джордж, сидят надутые, на что-то обидевшись. Невилл сидит рядом, поглаживает свой цветок, Гарри с интересом потрогал край горшка, и «кактус» настороженно дернулся в его сторону. Пожав плечами, Гарри отдернул руку и принялся дослушивать-досматривать церемонию.

Распределение закончилось. МакГонагалл заняла свое место за профессорским столом, а со своего кресла встал директор с традиционной речью-обращением к залу. И после нудного вступления как-то кисло проговорил:

— И напоследок: с огромным удовольствием представляю вам профессора Амбридж, нашего нового преподавателя Защиты от Темных искусств.

Со своего места поднялась невысокая полноватая женщина довольно неприметной внешности, похожая на чью-то вечно незамужнюю тётушку. Поправила складки учительской мантии, смахнула невидимую пылинку с рукава пушистой розовой кофточки и жеманно прощебетала высоким, каким-то девчоночьим голоском:

— Благодарю вас, директор, за добрые слова приветствия! — и к залу: — Как приятно, доложу я вам, снова оказаться в Хогвартсе! И увидеть столько обращенных ко мне маленьких счастливых лиц!

Гарри криво улыбнулся, прекрасно помня эту мадам по частым встречам в Отделе Тайн. Странно она как-то повела себя здесь, но если ей надо вести себя именно так, то кто он такой, чтоб вмешиваться и чего-то там мудрить?

* * *

Примерно в это же время с южной окраины Кабаньих гор на родные земли ступил Одиссей, его возвращение домой совпало с приездом в Хогвартс Гарри Поттера.

Просверлив уши занудными речами и вогнав некоторых детей в сон и ступор, Амбридж сладенько хихикнула и села на место. Зал вышел из оцепенения и нестройно, вяло зааплодировал. Рон, успевший задремать, поднял голову, продрал глаза и потряс щеками.

— Что, уже кончилось? Уф, самая занудная речь из всех, что я слышал…

— Да? — почему-то озверела Гермиона. — А ничего, что Министерство вмешивается в дела Хогвартса?! Рон, ты вообще слушал?

— Неа-а-а… — Рон громко, с подвывом зевнул. — Ничего я не слушал, и вообще, пошел я спа-а-ать.

Гермиона раздраженно посмотрела на рыжего лентяя, с трудом удержавшись от того, чтобы не прибить его прямо здесь и сию минуту, отвернулась и властно рявкнула:

— Первокурсники! Сюда, пожалуйста!

Гарри встрепенулся, вспомнив, что на пятом курсе назначают старост. Так, один из них, значит, Гермиона, а второй на Гриффиндоре кто? Маленькие первокурсники, пугливо вздрагивая на гермионины рявки, начали собираться к ней, тут и Рон поднялся со своего места и грубо, раздраженно отвесил затрещину какому-то зазевавшемуся мальчику, с ленцой протянув:

— Да поторопитесь вы, мелочь пузатая! Эй, мелкота, сюда!

В глазах Гарри потемнело, извините, кто? Второй староста Гриффиндора этот грубиян? Не успела мысль довозмутиться, как накачанный взбешенный кулак впечатался в веснушчатую рожу. Следом улетел яростный рык:

— Не смей бить ребёнка!!!

Хватит с него Дадли, хватит с него покалеченных детей! Больше он не позволит рыжим идиотам издеваться над ними!..

Разумеется, внезапная драка при всем честном народе не осталась незамеченной, тут же к месту дислокации сбежались преподы, и начались их охи, ахи и кудахтанья.

— Мистер Поттер, что вы себе позволяете?! — проклокотала привычно МакГонагалл, как всегда, не разобравшись.

— Он себе маггловский мордобой позволяет, — желчно съехидничал Снейп, одобрительно глядя на склочника и поборника справедливости, в отличие от Минервы, сразу поняв, что к чему. — Мистер Уизли, передайте ваш значок мистеру Поттеру.

— Но… позвольте!.. — возмущенно запротестовала МакГонагалл. — Это Поттер начал безобразную драку!

— А Уизли первым стукнул ребёнка! — так же непреклонно припечатал Снейп. — Вы не видите, кто из них настоящий староста?

— Да-да… — откуда-то снизу вкрался слащавый голосочек. Все нервно посмотрели вниз и увидели низенькую кругленькую фигурку Долли Амбридж. Та сладенько осклабилась, глядя на Рона. — Мистер Уизли, а зачем вы ударили маленького беззащитненького первокурсничка?

— А чего он… копошится, всех задерживает? — автоматом буркнул правдивый Рон.

Всё. Вопрос о том, кто должен быть дежурным по факультету, снялся сам собой. Под осуждающими взглядами окружающих Рон вынужденно снял с себя значок и передал его Гарри Поттеру, которого тут же в срочном порядке утвердили на роль старосты. Пристегнув к лацкану мантии значок, новоиспеченный староста Поттер сделал строгий втык Гермионе.

— Не кричи на них! Они маленькие, устали и хотят спать.

Маленькие усталые детки, конечно же, признали в Поттере защитника и окружили его плотным кольцом, оставив Гермионку в гордом одиночестве. Окруженный малышами, Гарри повел их в башню Гриффиндора, Гермиона, подобрав с пола упавшую челюсть, уныло побрела сзади. За ними в арьергарде двинулся Невилл, пряча понимающую улыбку за горшком с «кактусом». Перед Полной Дамой, однако, возник затор — Гарри не знал пароля. Вопросительно глянул на Гермиону, но та из вредности задрала нос к потолку, отказываясь ему помогать. Невилл, стоявший в конце шеренги, высунулся из-за Мимбулуса Мимблетонии и подсказал:

— Ты же староста, Гарри, придумай пароль сам!

Гарри посмотрел на Гермиону, злорадно улыбнулся и что-то шепнул Полной Даме. Та кокетливо хихикнула и открыла проход. А Гарри сказал окружившим его детям:

— Вот вам пароль на неделю — «Воробей на шухере» — запомнили?

— Да-а-ааа! — радостно загалдели детки, счастливо глядя на прическу Гермионы — тот самый воробьиный шухер…

Вот так подленько отомстив зазнайке, Гарри провел детей в гостиную, показал, где чьи покои, и принялся помогать малышам в их обычных мелких проблемах: кому шнурки распутать, кому пуговичку расстегнуть, а кому и переодеться на ночь. Мальчишек было восемь, а расселяли их по обычной схеме — по пять в одну общую спальню. Ну, пятеро в одну комнату укомплектовались, а оставшиеся трое вдруг забоялись оставаться одни в огромной незнакомой спальне и жалобно заревели, хватаясь за Гарри. Подумав, Гарри крикнул:

— Невилл! Эй, Невилл!

— Что? — прибежал тот из спальни старших. Гарри изложил ему свои соображения:

— Их по четыре нельзя расселить?

— Сейчас нет, — пояснил Невилл. — Но завтра на совете школы можно поднять этот вопрос.

— Хорошо, — согласился Гарри и кивнул на оставшиеся две кровати. — Давай сегодня здесь переночуем, а то маленьким страшно…

Невилл посмотрел на трех первоклашек, прижимающихся к Поттеру, и согласился.

— А давай! — но позже, уже укладываясь в постель, всё же сделал замечание, проговорив вполголоса: — Всё-таки ты зря им слабину дал. Вон, на шею вешаются…

— И правильно! — несогласно шепнул в ответ Гарри. — У маленьких должны быть защитники. Я не представляю, что с ними стало бы, останься Рон старостой.

Невилл вспомнил Рона и передернулся, только сейчас сообразив, что было бы.

Ночью Гарри разбудил Юан Аберкромби — попросился в туалет «по-маленькому». Ну, делать нечего, сводил, попутно отметив свет в гостиной. Проводил Юана обратно, уложил в постель и вышел снова, решив проверить, кто там в гостиной полуночничает… Это оказалась Гермиона. Сидела она в кресле перед камином и, как бабушка, что-то вязала на спицах. Гарри подошел, присел на корточки рядом с креслом, присмотрелся к вязанию — что-то круглое, похожее на мочевой пузырь. Осторожно спросил, смотря в наклоненное сосредоточенное лицо девушки:

— Гермиона, а что ты делаешь?

— Вяжу шапочки, — монотонно сообщила Гермиона.

— Я так и подумал, — покивал Гарри с умным видом. — А зачем?

— А я придумала, как бороться с эльфийским рабством! — начала вдохновляться Гермиона. Кивнула на кресла и диваны. — Вон те шапочки я всё лето вязала, видишь? Навяжу их побольше, раскидаю, эльфы придут, соберут их и получат свободу, ведь это предметы одежды. Ну как мой план, Гарри, гениально придумала, правда?!

Гарри с сочувствием оглядел её, поражаясь её гениальности — такая умная, что аж дура… Потыкал пальцем в её колено, привлекая внимание к себе.

— Послушай, Гермиона, ты же много читаешь, вот только почему-то не о том. Ты собираешься целый год вязать шапочки для освобождения эльфов вместо того, чтобы взять в библиотеке книгу почитать о том, кто такие эльфы и почему они работают у волшебников, на это у тебя ума не хватает догадаться?

Гермиона моргнула, посмотрела на спицы и свою корявую шапочку, огорченно опустила вязанье на колени, разочарованно выпрямилась и уставилась на Гарри. Тот напряженно закусил губу, не зная, чего дальше ожидать. Видя его напряжение, Гермиона не стала психовать, а лишь кротко спросила, молча признавая свою очевидную тупость.

— А где можно про них прочитать?

— В учебнике Ньюта Саламандера, — так же кротко ответил Гарри. — «Фантастические твари и места их обитания», в разделе «симбионты и паразиты».

Глаза Гермионы сошлись в кучку, а в голосе прозвучала досада:

— Как раз та книга, которую я просмотрела вскользь и по диагонали… — и пояснила для ясности: — Никогда не любила зоологию с биологией.

— Однажды даже их придется прочитать, — внушительно сказал Гарри. — Иначе как ты поймешь хоть что-то о половом созревании?

— О, не волнуйся… — мило покраснела Гермиона. — Что надо, я уже прочитала.

— Ну-ну, — кивнул Гарри, поднимаясь. — Ладно, я пошел спать. А шапочки прибери, они для эльфов тот же мусор. Кстати, — притормозил он, — вон ту зеленую возьму? На беретку похожа…

Гермиона обрадованно закивала, и Гарри, подобрав понравившуюся шапку, ушел спать. Наутро гриффиндорцы, спустившись из спален, угодили в центр шапочной ярмарки — продавались головные уборы всех цветов и ручной вязки. А увидев одну такую на Поттере, тут же полезли в кошельки, быстренько раскупив гермионин товар. Так что, как мы видим, наша торопливая умница споренько сориентировалась и наварила на шапках (и своей случайной глупости) приличный куш, продав каждую за галлеон. Зря она, что ли, целое лето вязала?!

На школьном совете, как и планировалось, подняли вопрос о равном расселении детей по комнатам. Проблему решить удалось, из комнат первого курса убрали по одной кровати, и количество мальчиков сравнялось. Причем решал проблему — внимание! — завхоз Филч. Узнав об этом, Гарри рискнул подойти к нему с вопросом — потому что сколько можно бояться старика-завхоза?

— Мистер Филч, можно спросить?

— Чего надо? — недружелюбно хрипнул тот.

— Однокурсники всегда должны находиться в одной комнате до выпускного? — робко спросил Гарри.

— Необязательно, — тряхнул старик брылями. — Старосты факультетов и префекты школы имеют право иметь отдельные апартаменты. А ты, никак, дозрел, что ль? — и прищурился хитренько, старый ехида. Гарри издал смущенный смешок.

— До чего, простите?

— Дык… до девочки, Поттер, до девочки! Мокрые сны уже, поди, снятся, да?

— Да нет, — Гарри растерянно уставился на Филча. — Мне просто Рон неприятен стал.

— А-а-а, вон оно что, — посерьезнел Филч. — Ясно, отрок ты ещё… А комнату ты себе подобрать отдельную можешь, можно, я разрешаю. И знаешь что? Поищи-ка её за-над кухней, туда потайной ход ведет. Начинается он за картиной с единорогом на стыке двух коридоров, видел её, Поттер?

Гарри сосредоточенно кивнул, вспоминая её, висящую под галереей на скошенной стене-развилке, от неё начинались два коридора, ведущие в подземелья Слизерина и Пуффендуя.

— Видел, мистер Филч, и что надо делать?

— Погладь единорога по шее и скажи ему: «мне нужен твой приют», запомнил? Это для него как пароль.

— Понял, большое спасибо, мистер Филч, — поблагодарил Гарри.

Советом Филча, однако, удалось воспользоваться лишь после утренних уроков Прорицания и Истории магии. После обеда ожидалось Зельеварение, так что Гарри сразу после Истории ринулся в ту галерею. Прибежав на балкончик, Гарри спустился к картине и бросил любопытный взгляд в пуффендуйский коридор — где-то там живет Седрик… Решив поискать его позже, Гарри повернулся к единорогу, тот был написан маслом и, как все картины в этом замке, живым. Поймав на себе взгляд мальчика, он приветливо кивнул, круто изогнув жемчужно-белую шею, укрытую золотой гривой. Сама картина в тяжелой бронзовой раме висела как бы на фасаде балкона, с него полумесяцем спускались две лестницы, как раз в эти два коридора, а на самом балконе был главный арочный проход, по которому Гарри сюда и пришел. А теперь выясняется, что отсюда есть и третий ход — за картиной…

Разогревшись интересом, Гарри протянул руку и погладил нарисованного единорога по шее, не забыв шепнуть:

— Мне нужен твой приют…

Озорно сверкнул глубокий черный глаз, наклонив голову, единорог тронул рогом ствол осины и легонечко потерся об него. Что-то заскрипело, дрогнула рама и тяжко уехала назад и вниз, открывая Поттеру широкий проход. Удивленный Гарри переступил щель в полу и потрусил по новому коридору, широкому и ярко освещенному сферическими светильниками на стенах. Пол слегка шел под уклон, и Гарри понял, что бежит в какое-то неизвестное ему подземелье. Вскоре коридор закончился, приведя Гарри в большую круглую светлую гостиную, из которой по всей окружности вели множество дверей. С одного из кресел вскочил Седрик и радостно воскликнул:

— Гарри! Ты тоже нашел наш приют?!

Гарри удивленно оглянулся — с кресел и диванов на него смотрели знакомые и не очень лица, среди которых он узнал Полумну Лавгуд, Джастина Финч-Флетчли, Люциана Боула, Эдриана Пьюси, Тео Нотта, Парвати и Падму Патил, Салли Энн Перкс и… Драко Малфоя. Знакомых на самом деле было больше, но Гарри, оглушенный неожиданностью, оцепенело таращился на Малфоя, злейшего своего врага… и вообще, он и понятия не имел, что пуффендуйцы и слизеринцы дружат между собой. Очень хотелось возмутиться, обидеться на подлого единорога, развернуться и уйти с гордо поднятой головой, но не получалось, потому что рядом с Драко сидели сестры Патил. То есть, грубо говоря, прожженный стопроцентный слизеринец тусовался в компании когтевранки и гриффиндорки, что было полным, абсолютным нонсенсом. Да и Драко при виде Поттера никак не среагировал, лишь лениво взглянул — кто там пришел? — и всё…

Седрик оттянул Гарри к дивану, усадил и сел рядом, оживленно заглядывая в глаза. Нетерпеливо спросил:

— Ну, Гарри, с какой целью ты приюта попросил?

— Э-э-э… я захотел отдельную комнату, — ответил Гарри и оглянулся. — А что это за место?

— Клуб одиноких друзей, — улыбнулся Седрик. — Здесь собираются те, кому захотелось отсеяться от прочих надоевших шумных компаний, сюда приходят в поисках настоящего друга или уединения, иногда это необходимо — спрятаться от остального мира, предателей, фанатов, наконец…

— А Невилл сюда ходит? — спросил Гарри.

— Да, он ходит, вон его полки… — Седрик показал на шкаф, за стеклянной дверцей которого Гарри увидел слонов. Пораженный, он встал и подошел к шкафу — слоники стояли в ряд и были разными: пластмассовыми, глиняными, деревянными, каменными, костяными… Маленькие, размером с мизинец, и большие, вернее, один был большой — бронзовый слон-часы, он служил корпусом для них, его ноги-тумбы каркасом огибали часики, простенькие, механические. Гарри прижался лбом к стеклу, проникаясь и пропитываясь секретом Невилла, его лучшего друга, о котором он, оказывается, ничего не знал.

Судя по количеству слоников, Невилл давнишний завсегдатай этого клуба — не за один же день он их собрал… Но, как ни странно, обиды на него у Гарри не было. Он успел понять, что в это место не приходят просто так, а по очень и очень серьезным причинам. Он ведь сам нашел его благодаря Филчу, поделившись со страшным завхозом своими проблемами. Вспомнив о Филче, Гарри поднял голову от гладкой поверхности и увидел в стекле рядом с собой отражение Седрика.

— Он ведь не просто завхоз, да? — тихо спросил он. Седрик мотнул головой, прекрасно понимая, о чем говорит Гарри.

— Нет, он не просто завхоз. Он голос, взор и душа Хогвартса, материальное его воплощение.

Гарри слабо улыбнулся — даже спрашивать не нужно, а почему у Него такой невзрачный образ простенького склочного и ворчливого старичка?

— Иногда он меняет имя, — продолжал тем временем Седрик. — Раз в несколько десятилетий, но облик у него один и тот же, в этом он постоянен. И всегда при нем одна и та же кошка — вечная Миссис Норрис.

— Он Хранитель? — ещё тише спросил Гарри.

— Может быть, — Седрик тоже понизил голос. — Иногда он выходит за пределы замка и сопровождает кого-то из нас во время каких-либо опасных прогулок. Например, мадам Помфри рассказывала, что когда она уводила в убежище студента, больного ликантропией, рядом с ними всегда находился огромный вепрь. Он всегда поджидал их возле убежища, большой, косматый, окутанный паром из ноздрей и рта… Я не знаю, правда ли это, возможно, это просто одна из легенд Хогвартса.

Седрик пожал плечами и замолчал. Молчал и Гарри, думая о новой загадке-тайне. Да… весьма не прост Филч, но и вмешиваться во все события он не может, в дела нехорошего директора — точно. А может, вмешивался? Ведь кто-то же прислал к нему на помощь феникса на втором курсе, когда он встретился с василиском, туда, куда никто не знал хода — в подземелья неизвестного Слизерина, в самую тайную его обитель… И не зря ли Миссис Норрис стала его первой жертвой?

Вздохнув, Гарри ненадолго отодвинул мысли о Филче и снова осмотрелся — стены гостиной обиты светлыми деревянными панелями нежно-янтарного цвета, яшмовая каминная полка органично вписывалась в интерьер, так же, как и кресла с диванами, полукругом стоявшие перед камином, светло-желтые двери по всей окружности гостиной, числом шесть, между ними — шкафчики. Что ж, за одной из этих дверей для него, возможно, найдется комната, а полочки одного из этих шкафчиков пополнятся его вещами.

Мечтая об этом, Гарри перетек взглядом к камину и замер — с дивана на него посмотрел Малфой, и Гарри вдруг поразился, впервые увидев его без привычной надменной маски на лице и презрения в серых глазах, сейчас Драко смотрел на него со спокойным интересом. Вспомнив его неудачную первую попытку познакомиться в поезде, Гарри нахмурился, припоминая ещё одну, более раннюю, встречу в ателье у мадам Малкин. Тогда Драко показал себя вполне адекватным человеком, заговорив с оборванцем в поломанных очках, пусть и хвастливо, с чувством превосходства, но ведь заговорил же, снизошел до нищего голодранца. Вспомнив это и поярче представив тогдашнего маленького Драко, Гарри подошел к дивану и протянул руку. Малфой поднялся и, улыбнувшись, пожал протянутую ладонь, приветствуя нового члена Клуба Одиноких Друзей.

Комнату для себя Гарри выбирал с любовью и терпением. Свободных помещений было семь, и Гарри, сопровождаемый Малфоем, заглянул в каждое из них, пока не наткнулся на одно, совершенно очаровательное, отвечающее всем его вкусам — просторное, с широкой кроватью, накрытой синим плюшевым покрывалом, со столом и креслом у стены и гардеробом с другой стороны. Отличное место для уединения! Тихо, спокойно, никто не будет вонять-мешать-шуметь, никто не пристанет к цвету его трусов и прыщам на плечах, а сам он, наконец, не будет слышать чей-то храп. Супер! Счастливый донельзя, Гарри оглянулся на Малфоя.

— Я эту выбрал! Вот только… как бы мне незаметно сюда вещи перенести? Ночью?

— Не беспокойся, — тихо фыркнул Драко. — К вечеру все твои шмотки будут здесь. Забыл, что ли, кто нам сундуки с поезда и карет таскает?

— Да, кстати, а кто? — не преминул Гарри набрать толику знаний.

— Домовики, конечно, кто ж ещё-то? — пожал плечами Малфой.

— Верно… — кивнул Гарри. — Просто я вспомнил, как на втором курсе, когда мы с Роном прилетели в Хогвартс на автомобиле мистера Уизли, мы оставили наши вещи и своих питомцев в холле перед парадной лестницей. Там как раз гора чемоданов и сундуков стояла. Выглядело это, как будто сами студенты принесли и бросили там, отправляясь на пир.

— Ты недалек от истины, Поттер, — хмыкнул Драко. — Старшекурсники и правда носят вещи сами, так как выросли, окрепли и перестали доверять свои личные вещи кому-то там невидимому.

— Правда?.. — чуть смутился Гарри. Малфой улыбнулся.

— Зависит от личностных характеристик студента, — туманно объяснил он, но Гарри его понял и успокоился. Вспомнил о Гермионе и спросил:

— А самому друга можно привести?

— Кого? — скривился Драко. — Визгуна, что ли?

— Нет, не его, — терпеливо ответил Гарри. — Гермиону.

— А-а-а… Бобриху? — расслабился Драко. — Да нет, ты ей намекни, а она, если надо, сама найдет.

Гарри задумался, начиная всё больше понимать — это место действительно находится лишь в случае крайней нужды, и просто так кого попало сюда не затащишь. Интересно, а у неё хватит смелости обратиться к страшному завхозу Филчу? И догадается ли она? А то ведь слишком вумная…

Вернувшись с Драко в гостиную, Гарри снова натолкнулся взглядом на Салли Энн и вновь что-то екнуло у него в груди — очень уж девушка кого-то напоминала. Иссиня-черные пушистые волосы, черные, прозрачно-антрацитовые глаза и странно-знакомый нос. Салли Энн, видимо, почувствовала на себе взгляд и, подняв голову, посмотрела прямо на Гарри. Знакомо прищурилась, от чего по спине и рукам Поттера словно просквозил холодный ветерок, полный щекотных мурашек, заставив зябко поежиться. Не выдержав, он подошел к ней и торопливо бухнул, пока храбрость не испарилась:

— Никак не пойму, на кого ты похожа?

— На Дастина Хоффмана в роли Тутси, — твердо отчеканила девушка. И добавила больным голосом: — Видишь ли, он мой дядя.

Гарри с сомнением оглядел её лицо, ища хоть какое-то сходство с Хоффманом, но не нашел. Неуверенно бормотнул:

— Неправда. У Дастина карие глаза и каштановые волосы, а ещё у него очень характерные черточки от крыльев носа до рта, и нос у него другой.

Салли строго воззрилась на него, и у Гарри сердце вдруг ушло в пятки — взгляд её стал поистине снейповским! А поняв это, Гарри окончательно перепугался, да так, что его испуг вырвался наружу паническим иком. Ну как так-то?! То он сосед тёти Петуньи, то он папаша его одноклассницы!.. Не говоря уже об очках, которые тот тайком носит!

Так что понятно, с какими чуйствами Гарри плелся на урок Зельеварения, они у него были в полном раздрае: примерно сотня кошек истерично дрались в его нутре, разлохмачивая и без того разодранное сердце. И Северуса он весь урок сверлил такими подозрительными взглядами, что у того слова в глотке застревали. А после урока он начал грозно пыхтеть на поторапливающих его друзей, без слов и в лоб говоря — а не пошли бы они на?.. Поняли, дураков нет, слиняли без Поттера. Дождавшись, когда за последним однокашником закроется дверь, Гарри, охваченный тем самым юношеским максимализмом, который все старики ругают, четко печатая шаг, подошел к столу профессора. Здесь он, впрочем, вспомнил о субординации и постарался взять себя в руки, чтоб не ляпнуть чего лишнего. Очистил голову от дурных эмоций и как можно ровнее спросил:

— Профессор Снейп, вы женаты?

— А вы собираетесь об этом трепаться? — ядовито спросил в ответ Снейп. Подумав, Гарри понимающе сказал:

— Нет, сэр, я никому не скажу.

— Что… Сильно похожа? — с какой-то обреченностью спросил Северус. Гарри с тревогой посмотрел в черные глаза профессора и озабоченно кивнул, увидев в их глубине тоскливое ожидание.

— Да. Особенно, когда смотрит строго. Я чуть богу душу не отдал, когда Салли глянула на меня совершенно вашим взглядом, по-снейповски. Простите, сэр.

— Понимаю… — Северус устало потер переносицу пальцами обеих рук, спрятав в них лицо. — Упрямая всё-таки вещь — генетика. А я-то так надеялся, что дочка… — дочка же! — будет похожа на мать. Но не вышло, — Снейп опустил руки на стол и посмотрел на Гарри. — Генетически черные глаза, как и карие, оказались доминантами. А у Мэгги Пэриш-Перкс глаза голубые.

— Это мама Салли? — робко спросил Гарри, хотя и так было понятно. Северус кивнул и начал неспешно рассказывать — потому что больше некому и когда ещё доведется…

— Да, чистокровная маггла, волшебники о ней ничего не знают. Мы с Мэг с первого класса начальной школы знакомы, с четырех до одиннадцати за одной партой проучились, пока нас не разбросало по средним школам, причем я уехал в Хогвартс учиться на волшебника, а она поступила сначала в обычный пансион, а потом в колледж. Мы на каникулах виделись, дружили, в кино бегали, а потом, после окончания школ, мы как-то поняли, что и дальше не хотим расставаться, хотелось быть вместе всегда, как мы привыкли в детстве. Ну и вот… — Северус поскреб переносицу, та, видимо, чесалась, скучала без очков. — Поженились мы. Сыграли тихую скромную свадьбу. Мэгги была такая славная в своем белом подвенечном платье. Потом, как положено, дети пошли: первым родился Патрик, за ним Салли и Джон. Все трое похожи на меня, как под копирку, и из них только дочка стала волшебницей.

Гарри отвалил челюсть — у профессора Снейпа трое детей?! Э-э-э…

— Джон — третий в семье, сэр?

— Да, — слабо улыбнулся Северус. — Ему восемь лет. Салли его обожает, говорит, что он подарил ей счастье называться старшей сестрой. Надоело ей, понимаешь, быть младшей…

Гарри невольно засмеялся, искренне благодарный профессору за толику откровенности. И вздохнул, тоскуя по своей собственной семье, о чем и поделился в порыве чувств.

— Ненавижу Дамблдора! Зачем, ну зачем он убил моих родителей?.. У меня тоже могли быть братья и сестры…

Северус порывисто встал со стула, обогнул стол и крепко сгреб Поттера в кольцо своих рук. Слегка опешив сперва, Гарри, подумав, облегченно разревелся ему в грудь. И пусть ему уже пятнадцать, плакать могут и мужчины, если очень сильно прижмет.

— Ну, тихо, Поттер, тихо-тихо… тихо-тих-тиш-ш-ш-ш… — сочувственно зашипел Северус в коротко стриженную макушку, согревая своим дыханием. — Поверь, мы все работаем над тем, чтобы свергнуть его с директорского поста. Амбридж уже здесь, а она не последний человек в Министерстве. Мы ему ещё покажем.

Гарри судорожно и глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, что ему, хоть и с большим трудом, но удалось. И как ни приятно было находиться в объятиях профессора, пришлось всё же отстраниться. Сняв очки, Гарри вытер слезы, после чего, стыдливо пряча глаза, неловко спросил:

— А почему у Салли фамилия матери?

— Потому что я взял фамилию жены, мистер Поттер, позвольте представиться: Северус Снейп-Перкс к вашим услугам, — профессор отвесил шутливый поклон.

Гарри снова непроизвольно и счастливо рассмеялся. До чего ж приятно оказалось узнать профессора с такой неожиданной стороны! Северус тоже улыбнулся, отчего стал совершенно неотразимым и потрясающим, каким-то помолодевшим. Да и не старик он ведь, сообразил вдруг Гарри, он одноклассник его родителей и лет-то ему всего ничего — тридцать пять, разве это годы?

Класс Зельеварения Гарри покинул очень неохотно, но, опять же, пришлось, не ночевать же там! На ужине в Большом зале Гарри сел так, чтобы видеть Салли Энн, твердо вознамерившись приударить за этой девочкой. К тому же его собственное тело и гормоны включались именно на неё: сердце подскакивало и сладко замирало в груди, в животе начинал ворочаться пробуждающийся зверь, какой, Гарри не знал, но что очень любвеобильный — точно. Помимо этого, теплело где-то в горле при взгляде на её личико, которое с каждой прожитой минутой становилось всё роднее, ближе и дороже. Вот так потихоньку, верно и непреклонно, Гарри неизбежно влюблялся в девушку.

А то, что она в придачу оказалась ещё и дочерью профессора Снейпа, только прибавило ей ценности, Гарри сам, страстно, до дрожи, захотел заполучить Северуса в родственники. И самый лучший путь для этого — жениться на дочери любимого шефа! Весьма распространенная практика, пользуемая повсеместно и во все времена.

Ну и начал Гарри подкатывать к предмету своего обожания. Сперва издалека и незаметно, томно и тайно вздыхая по своей пламенной любови. Некрасивая носатая Салли сперва не верила, подозрительно косилась в его сторону, но после, всё чаще и чаще ловя на себе влюбленные взгляды-вздохи Поттера, сама начала посматривать на парня с явным интересом. Потому что шансов у неё было очень мало. С тринадцати лет познав все сомнительные прелести полового созревания в виде менструаций и подростковых прыщей, Салли, как и все девочки, заинтересовалась мальчиками. Но тут её нагнала печальная истина — похожесть на любимого папу отпугнула парней. Для сильной половины человечества она оказалась некрасивой. И хоть ты тресни! Не помогала никакая косметика — ни тени-румяна, ни тушь, ни тоналка с белилами, ни-че-го — ничто не привело к должным результатам.

Просить маму-папу о пластической операции Салли не стала, сочла кощунственным срезать с себя родительские черты, и к пятнадцатому году жизни более-менее попривыкла к своей носатой физиономии в зеркале, смирилась со своей внешностью, что поделать… Да и мама как-то раз сказала ей, глупышке:

— Не переживай, дочка, по-настоящему любящий человек не посмотрит на твою внешность, он полюбит сердцем. Тебе надо просто дождаться такого человека. Понимаешь? Для него ты станешь самой красивой, самой любимой, самой нужной, в этом и есть величие любви, потому что она истинна во всем. Любят не за что-то, а потому что.

Салли запомнила слова мудрой мамы и теперь с удивлением поглядывала на Гарри Поттера, вздыхающего по ней. Неужели судьба ей улыбнулась и прислала любящего человека?..

Первый день подошел к концу, Гарри проследил за вечерним моционом первачков, разнял мальчишечью драку, умыл покоцанную рожицу одному, пришил пуговицу к пижаме второму, загнал в постель, за сим сочтя свои обязанности старосты законченными, сунулся было в спальню, но обнаружил, что нет его чемодана-сумки-сундука. Куда-то подевались его вещи. С минуту-другую Гарри соображал — в чем тут фишка-то? А тут и Рон включился, обиженно загундосил:

— А ты-то куда? Сначала Невилл со своими вещами в прошлом году слинял, теперь вот ты…

Тьфу ты! Гарри вспомнил, что ещё перед обедом выбрал себе личную комнату в КОДе. И сориентировался, хлопнул по спине Шеймуса, потом Дина и бодренько сказал:

— Ладно, парни, бывайте! Переселяюсь я…

— Ну зачем ты, Гарри? — заныл Рон, цепляясь за него, как за последнюю инстанцию. — Нам же так весело вместе!

— Нет-нет, Рон, мне теперь нужна отдельная комната. Всё! Пока-пока!

И Гарри быстренько слинял. Рон начал некрасиво багроветь, собираясь разразиться ругательствами по поводу удравшего дружка, но Дин подмигнул Шеймусу.

— А что, и правильно, не сюда же ему девчонок водить!

Злость Рона испарилась, едва он услышал возможную главную причину переезда Поттера. А, так он не от него сбежал, а просто девочку завел! О том, что Гарри расплевался с ним ещё прошлым летом, Рон предпочитал не думать.

Придя в гостиную Клуба Одиночек, Гарри нашел Невилла и ласково посмеялся над его удивлением.

— Ух ты… Гарри! Ты тоже здесь?!

— Да, Невилл, привет! — Гарри любяще хлопнул его по плечу, склонился к уху, шепнул: — Расскажи мне про своих слонов…

* * *

Директор Дамблдор сидел за столом в своем круглом кабинете и грустил. Все его планы обрушились с тех пор, как паук стащил призовой кубок-портал. Ведь с самого начала задумывалось, что портал перенесет в одно место мальчика, с помощью которого можно было возродить Темного Лорда. Но вмешался паук и сломал всё.

Старик печально посмотрел в потолок — всё сломано, всё… Гомункула нашли и забрали в Отдел Тайн, теперь его оттуда не выковырять, а нового гомункула не из чего лепить, нету у него под рукой подходящего мертвого мага с крестражами, чтобы создать лича. Правда, есть один крестраж, Огненное Сердце Корнелиуса Зигана, но поди его найди, если даже сами легенды о нем не сохранились. Известно только, что оно хранится в подвалах Камелота, да ведь сам-то город уже того, давно с землей сравнялся за давностью лет. Даже следов от Камелота не осталось. Нет, не найти теперь Сердце Зигана, нипочем не найти, замуровано оно в толще земли неизвестно где. Надежно похоронено.

А нового колдуна с крестражем теперь поздно выращивать, время-то прошло. Эх, как жаль, сколько сил вложено-потрачено в Тома… А мне нужен лич, очень нужен! Покорный моей воле, преданный лич, натасканный на убийство черных колдунов, а если при этом он прибьет пару-тройку миллионов магглов, так только лучше будет — мир чище станет! А то расплодились эти… семь миллиардов уже расползлось их по планете, как тараканов, тьма-тьмущая. И шагу лишнего в их сторону не сделай! Счас же на костер отправят… И кто им дал право колдунов жечь? Мы такие же люди, как и они!

Как же я устал от вас, никчемное человечье племя, кто бы знал! Как же мне обрыдло таскать на лице эту вечную маску всеобъемлющей добродетели, и как же мне осточертело лгать всем вокруг, притворяясь светочем добра и справедливости! На самом деле я хочу, чтобы все сгинули, и в этом мне поможет мой преданный слуга — прикормленный верный лич!

Столько сил и времени вложено в Тома Реддла, и всё впустую. На нового уже не хватит ничего — ни сил, ни терпения, ни времени… А если создать такого лича из ничего, с нуля, то он, новорожденный и без памяти, будет очень опасен для самих волшебников. Хотя, а что хорошего они сделали лично ему, Дамблдору? Ничего. Так что… Можно попытаться ещё раз, а?

Дамблдор задумчиво погладил Бузинную палочку. Сам он в случае чего отмашется, привяжет лича на себя, а остальных пускай жрет… Вот только кого приговорить к жизни после смерти? Кого переродить и спустить на магический мир, а потом, когда он насытится и наберется сил, можно выпустить и в большой мир — пусть пирует всласть. Пожирателя же под рукой нет…

Но тут на ум ему пришел Северус. Вспомнилось его угрюмое лицо, черные мрачные глаза, Черная Метка Темного Лорда на левом предплечье. Хм… Может, Снейпа в расход пустить? Он и сопротивляться-то не сможет, весь обетами повязан, клятвами, как елочка новогодняя увешан. И лич из него послушный будет… Дамблдор довольно посмеялся в бороду — ну вот и решено всё! Он ещё завоюет этот жалкий мир, ещё поставит людишек на колени… тех, что останутся после кровавого пиршества лича. Хе-хе-хе-хе…

Злобненько посмеиваясь, Дамблдор придвинул к себе древнюю на вид книгу, на обложке которой едва виднелась полустертая и очень знакомая нам надпись «Волхование всех презлейшее». Открыв её, старик… этот злобный чародей пролистал её до нужного раздела. Сам ритуал создания лича он вообще-то помнил наизусть, но ему легче думалось, видя при этом прозрачные от времени строчки на тонком хрустко-хрупком пергаменте.

Так… яда василиска у него нет, но сойдет яд акромантула, достать только надо. Кислота соплохвоста… хи-хи, постарался Хагрид за ради доброго дельца, а сам-то ни сном ни духом, для чего соплохвостов вывел, думает, что для науки. Дуболом наивный! Так… философский камешек Фламеля, который приберег с того самого дня, пригодится для закрепления духа в мертвом теле. Что ещё? Слезы феникса во флакончике — ещё есть немножко, а то Фоукс чего-то перестал с ним ими делиться, просто отказывается плакать и всё, птица вредная, нехорошая. Слезки старенькие, но ему не для исцеления нужны, а как раз наоборот, так что сойдет. Осталось решить — где, когда и как убить Северуса. Ну, место для заклания долго искать не надо: его дом в Годриковой впадине вполне пригоден для проведения ритуала, подвал там вместительный и прочный. Главное, Снейпа туда заманить-затащить, он ведь очень осторожен, хитер, умен… Ах, какой из него чудесный лич выйдет!

Итак, место есть, теперь надо придумать, как поймать и прикончить хитрого зельевара…

Урок Защиты от лица Долли Амбридж ввел студентов в полный ступор: она заставила читать учебники и переписывать отмеченные абзацы!!! А перед этим провела курс дрессировки — вставать и отвечать по команде! Ну ешкин кот, куда мир катится?!

Гермиона сколько-то раз роняла и теряла челюсть. С грохотом. Потом с таким же стуком подбирала и вставляла на место, не рискуя перечить учительнице.

А вот Рон рискнул. Запротестовал и заныл, что теория скучна, нельзя ли перейти к практике? На что розовая жабонька лишь сладенько улыбнулась и ласково посоветовала почитать, что задано. Рон демонстративно сложил руки на груди и нагло заявил, что у него дислексия! Тогда Амбридж сняла с Рончика пять баллов, после чего стерла улыбку с лица, сменив её на акулий оскал, и сквозь ощеренные зубы процедила, чтобы он не умничал, и вообще, покиньте класс, мистер Уизли! Покинул Рон урок и пропустил практику, к которой Амбридж перешла после того, как все честно дочитали-дописали нужный раздел. А велела она ни много ни мало, а воплотить то, над чем ученики корпели в течение сорока минут, читая и записывая. А читали они о теории защитных заклинаний, то есть практиковаться пришлось в установке щитов. А Рон, дурак, оказался наказан за лень и невнимательность.

Ну, лично Гарри, ставя Протего против Импедименты Забини, осознал, что точно представляет, как именно вращать и взмахивать палочкой… ещё бы, после сорока-то минут закрепления в чтении и письме. Оказывается, если записать то, что прочел, то это крепче запоминается! Вот и весь простой фокус. Главное, не лениться, а старательно и внимательно переписать прочитанное.

На уроке Травологии с пуффендуйцами Гарри тишком-тишком подобрался к Салли и всё занятие прослужил ей партнером, подавая-поднося то-сё… А работая над бешеным огурцом, и скаламбурить успел, кидая коротенькие фразочки своему «ассистенту»: скальпель, зажим, тампон, зажим! Тут прижми, там отсеки! Оп, пошел-пошел-пошел, ловите ребёнка! Это когда скользкий огурец выскочил из пня и усвистел куда-то в угол теплицы под дружный хохот ребят, зрителей нежданного спектакля. А Салли ещё больше убедилась, что мальчик действительно влюблен в неё, раз не опасается выставить себя в таком смешном свете. Улетевшего «младенца», кстати, поймал Невилл и со смехом передал акушеру Поттеру.

С урока шли в приподнятом настроении, весьма благодарные весельчаку Гарри за юморное представление, ну, а Салли прониклась окончательно и теперь сама держалась возле своего мальчика, ревниво следя за тем, чтоб другие девчонки не приближались к Гарри ближе, чем на два метра. Ну, кроме Гермионы, ей Салли разрешала подходить к Поттеру, и то лишь потому, что знала, что они друзья с первого курса, и как на парня, Гермиона на Гарри не претендует.

И ещё кое-что следует отметить… Как и Гарри, Гермиона заметила, что мисс Перкс «на кого-то похожа».

— Странно, кого-то ты мне напоминаешь? — подозрительно прищурилась она на Салли.

— Дастина Хоффмана в роли Тутси она напоминает! — уверенно заявил Гарри, не дав Салли и рта раскрыть, а Гермионе задуматься. Заучка привычно поверила другу, а Салли убедилась, что её избранник строго соблюдает дистанцию вокруг неё, не раскрывая посторонним больше, чем нужно. Отчего симпатии стали ещё глубже, и сладко затрепыхалось её неискушенное девичье сердечко, целиком и полностью покорённое благородным сэром Поттером, прекрасным рыцарем Очкастого Образа. Божечки мои, он же как папа — заботливый, нежный и любящий!..

Вот так начался пятый курс для Гарри и седьмой, последний, для Седрика Диггори, хогвартского чемпиона. Гарри, конечно, тоже чемпион, но давайте будем честны хотя бы сами с собой и, положа руку на сердце, признаем, что участников турнира было всё-таки трое — Витя, Седрик и Флер. Это просто из-за интриг одного бородатыча всё пошло наперекосяк с привлечением неучтенного четвертого участника. Да и то не вышло у него ничего, благодаря вмешательству Одиссея, получившего от прадеда неоценимое наследство — талант всех обламывать.

Поползла по стране ленивая осень, подгоняемая пинками северных ветров, которые ярились, подхлестывая по заду уходящее лето и натравливая на него ту самую осеннюю лентяйку. Она сопротивлялась, плакала и рыдала, протестуя против скорого ухода летнего красавца, такого теплого, зеленого, уютного… Но ветры были непреклонны, рыча и дуя бешеными ураганами, гнали лето прочь, заставляя несчастную осень всё больше плакать и проливать на перегретую землю затяжные дожди. Перестав получать положенные порции ультрафиолета, желтели, краснели и бурели листья на деревьях, слабели их черенки и, усохнув вконец, срывались с ветвей от малейшего дуновения ветерка, а ведь летом держались будьте нате!

Слет журналистов бурлил непрестанно, каждый зачуханный репортеришка из провинции, отчаянно работая локтями, проталкивался в самую гущу оживленной толпы, спеша доложить, что у той рябины у ручья самые сочные и крупные ягоды, а тот орешник, что выжил после удара молнии в прошлом году, выпустил невиданный урожай, да какой! Ветки аж ломаются под тяжестью орехов! Честно-честно, сам видел, вот только что, чуете, как смолой пахнет?! Все эти новости жадно ловили птицы и, уяснив для себя нужные сведения, срочно срывались с ветвей и крыш, покинув базар, летели прочь по своим точкам: щеглы и синицы мчались к рябине, спеша занять лучшие места, жуланы и клесты очертя голову неслись к орешнику… А вслед за ними, ругая болтливых журналюг, вперевалку торопились медведи и скакали по веткам белки, услышавшие те же сводки новостей уже от самих пичуг.

У ветра нет переводчика, его язык понимают те, кому надо понимать. Кто-то слышит его в реве, кто-то ощущает запахи, которые тот разносит. Опять же, говоря словами товарища Бутусова, сам ветер по-разному слышит птичью песню, примерно вот так.

Клетка твоя

встанет вблизи окна,

Песня твоя

птицам другим слышна.

Кто-то в ней слышит смех,

Кто-то в ней слышит плач,

А кто-то в ней слышит шаги у дверей —

Это пришел палач…

Это аксиома жизни — каждый слышит и понимает то, что хочется. И никак иначе. А чтобы тебя поняли, надо приложить некоторые усилия и донести-таки истину до глухого. А Дамблдор был глух, крепко и безнадежно. Говорила ему мама — Алик, будь хорошим послушным мальчиком, говорил ему папа — Ал, будь мудрее, не поступай, как я. Говорили ему брат и сестра — Аля, мы тебя любим такого, какой ты есть! Даже Геллерт ему что-то говорил, но Алик-Аля-Ал оставался глух и нем. Алик хотел самостоятельности, и он её получил, похоронив отца, мать и сестру, Алик хотел славы, и он её получил, завоевав победу над Грин-де-Вальдом. Став ещё старше, Алик захотел величия и признания — стал директором Хогвартса, отодвинув в тень Фламеля. А когда поседела борода и бес ударил в тощее ребро, престарелый Алик возжелал мирового господства. Как говорится, маразм крепчал, господа.

И чем дальше, тем ядреней становились вкусы и желания старика-мага. Бактериологическое оружие массового поражения типа драконьей оспы было укрощено прививками, действовало оно только на магов его поколения, на более молодых волшебниках и простых людях оно уже никак не фурычило. До ядерной бомбы, увы, додумались русские, и достать её было сложненько, равно как и выцарапать водородную из Америки. Оставался лич.

Как заманить Северуса в свой дом, Дамблдор придумал просто и со вкусом — взять в заложники его семью. Увы и да, старик знал о семье Северуса, знал, что тот давно и прочно женат и окружен тремя любящими и любимыми детками. Он всё знал о своем подчиненном, хитро и незаметно наблюдая за ним со стороны, никак и ничем не показывая, что вообще что-то подозревает.

Хитренько и незримо улыбаясь в бороду, Дамблдор неспешно шел по тропинке вниз по склону горы к домику Хагрида, чтобы обогнуть его и войти в лес — надо было достать яд акромантула. Гулко залаял Клык, прикрикнул на собаку Хагрид, судя по звуку, кинув в неё сапог. Снова настала тишина, лишь ветер неслышно крался за стариком в неуемной жажде знания. Ветру же всегда интересно всё, что происходит вокруг, кто что делает, кто куда идет, не зря же он считается самым верным журналистом, главным репортером Земли. Собачий короткий лай он так же скрупулезно разнес по территории замка, и глас Клыка был услышан Миссис Норрис, а уж она передала сообщение Филчу.

Давно позади остался домик Хагрида, всё ближе и ближе Паучья лощина… Шел Дамблдор, лелея самые радужные перспективы того, как он заманит в подвал Северуса, где тот увидит свою семью. Ненадолго, ибо они будут тут же убиты. А вместе с ними умрет и Северус, парализованный ужасом. Быстрая Авада, и всё, не будет на свете Снейпов-Перксов. Вот дурак, взял фамилию жены, ишь, думает, спрятался, ха, а вот и нет, от меня никто не спрячется!

Хрустнула веточка сбоку, Дамблдор вскинул палочку с Люмосом, повернулся в сторону звука, светя в кустарниковую тьму — кто там? Безобидная белочка или зайчик? Красные глаза сверкнули из мрака, расстояние между ними было шире бычьего, призрачно-лунно сверкнул серп гигантского клыка… Однако это не зайчик! И не белочка…

Косматый вепрь взрыл копытом хвою, прокапывая глубокую траншею. Злобно грюкнул. Сучная сущность Дамблдора рухнула в пятки при раскатах кабаньего грюганья, низкого и утробного. Мама Мерлина… Старик поднял руку с палочкой, собираясь трансгрессировать, но тут с негромким хлопком над его головой возник феникс. Вспыхнув нестерпимо ярко в вечернем полумраке, мимолетно, как искра, он бесшумно налетел и выхватил из руки Дамблдора палочку. И схлопнулся, исчезая в никуда.

— Грр-р-р-рюг! — торжествующе произнес кабан. Дамблдор оглянулся, беззащитный без палочки, как младенец, и заглянул в глаза своей смерти. Косматой горой попер на старика лесной хозяин — кабан-секач. Подобрав полы мантии, Дамблдор попытался прошмыгнуть назад, но секач вильнул головой, отрезая старику путь к спасительному Хогвартсу, пришлось бежать туда, куда разрешили — вперед, к паукам.

Неуклюже бежал старик, тяжкой рысью трюхал позади кабан. Вскоре Дамблдор заметил, что вепрь преследует его как-то странно: неспешно и целеустремленно направляя его бег в какую-то определенную сторону. Сообразив это, Дамблдор попытался свернуть, но ему не дали, ударили клыком по ноге. И к деревьям его кабан не подпускал, оттирал обратно на тропу…

Через час странная погоня прекратилась — Альбус влетел в невидимую ловушку. И завяз накрепко, насмерть.

Певчая птица,

ангел, попавший в силки.

Радужный пленник

коварной и ловкой руки.

Посланница неба,

прости, что я

Поймал тебя,

что ты — моя…

Влетел Дамблдор в сети Птицелова-Одиссея. Дергался он долго и безуспешно, сперва не понимая, что его держит. Невидимые плети держали прочно, надежно и верно. Лунная паутина, укрепленная серебром, была крепче легендарного мифрила, ведь она должна удерживать добычу, соразмерную пауку, а она никак не меньше оленя. Говорят, в тропиках такая паутина удержит и слона. У Дамблдора не было шансов освободиться.

Добавим ещё то, что когда Одиссей пришел проверить свой силок, то разочарованно «спал с лица» — что это за дичь такая мелкая? На один укус! Тьфу… Сплюнув, паук уходулил прочь — не стоило рвать сети ради такой ничтожной добычи. Пусть хоть олень какой попадется, тогда и снимем мусор… Всё равно недолго ему там трепыхаться — паутина очень ядовита.

Что ж, Одиссеево слово было правым, едкие узлы паутины вскоре разъели кожу и одежду старика, оголив сухожилия и кости. Смерть Дамблдора была не только долгой, но и мучительной, агония его длилась около суток, он успел увидеть рассвет, прожить последний день, и умер с последним закатом.

О пленнике в лесу знал лишь ветер, но некому было слушать его безголосую речь, переводчика у ветра нет, его слышат и понимают только те, кому надо знать его язык. Внимали ветру деревья и травы, внимали птицы, даже слетали по адресу любопытные пичуги посмотреть на мертвого старика, распятого на паутине. И, бойко чирикая, передавали эту новость дальше. Но у птиц тоже нет переводчика для людей, так что их вести остались понятны только лесным жителям.

То, что Дамблдор умер, обитателям Хогвартса сообщил Филч, подойдя к делегации, встревоженно выкрикивающей пароли оглохшей Горгулье.

— Лимонный щербет! Тараканий ус? Перечные чертики! Нет? Лакричная палочка? — надрывалась МакГонагалл. Остальной педсостав толпился поодаль, ожидая, когда какой-нибудь пароль сработает.

— Не старайтесь… — прокряхтел Филч. — Директора нету в башне.

— И где же он? — всем корпусом развернулась к нему Минерва.

— Дак… помер, — развел руками завхоз. — А где — неизвестно. Позавчерась вышел в лес да и сгинул, и чего он, старенький-то, в Запретный лес сунулся… — Филч недоуменно пожал плечами. — Небезопасно ж там. Надо б Хагриду сказать, чтоб поискал там его косточки…

Пробурчав это, старик-завхоз повернулся и пошкандыбал прочь, оставив Минерву, оцепеневшую и хватающую ртом воздух.

И птица поет, пока жив птицелов,

И жив птицелов, пока птица поет.

Кто из нас птица, а кто птицелов?

Знающим слово не надобно слов,

Не надобно слов…*

Хогвартс знал тайные помыслы Дамблдора и, зная, предпочел вмешаться, пока не случилось непоправимое, ведь то, что задумал сумасшедший колдун, никакому оправданию не подлежало.

Трупик Дамблдора Одиссей снял на третий день, когда понял, что запах разложения отпугивает потенциальную добычу, а сообразив, что тонкочувствующий трепетный олень вряд ли сунется в воняющий падалью просвет меж деревьев, то пришел и срочно навел порядок, убрав смердящий мусор. Косточки Дамблдора сперва обнаружили муравьи и успели частично обглодать, прежде чем скорбные останки нашел посланный на поиски Хагрид. Найдя, он честно поплакал над ними, потом завернул в холстину и принес к замку.

Вот так, волей Рока, Судьбы и Случая, свершилось правосудие над злейшим преступником маг-мира Альбусом Дамблдором, и не последнюю роль в этом судилище сыграл честный молодой акромантул, прошедший весьма эпохальную одиссею от начала и до конца нашей удивительной истории.

В октябре в Хогвартс пришел новый директор, Томас Марволо Реддл, высокий стройный мужчина с синими глазами и с благородной сединой в черных волосах. Он прикоснулся к каменной Горгулье, и та, дрогнув, открылась, подчиняясь воле нового хозяина. А потом произошло ещё кое-что. Ведь Том принес с собой реликвии, и Горгулья это почуяла: она осветилась столь ярко, что пришедшие с Реддлом люди зажмурились и отвернулись, прикрывая глаза руками. Когда же свет рассеялся и все снова смогли смотреть, они увидели: на месте Горгульи встал косматый каменный вепрь, грозно нацелившийся на посетителей серпами клыков.

Замерли заблудшие лестницы, в их шахтах загремели появившиеся из ниоткуда лифты, а сам замок словно обновился, став чище, светлее и просторнее — Хогвартс вернул себе былое величие. И сияла масленько донельзя довольная Долли Амбридж — наконец-то её дело закончено, и она сможет вернуться обратно на пост замминистра, освободив дорогу будущему преподавателю Защиты от Темных Искусств.

Наблюдая дивные обновления, Гарри испытывал ни с чем не сравнимое ощущение счастья, твердо и в то же время нежно приобняв за талию Салли Энн, с которой очень тесно сошелся за прошедший месяц. Подошел Северус, задумчиво порассматривав молодую парочку, вздернул бровь, кивнул согласно каким-то своим мыслям и, молча шагнув, обнял за плечи дочь и своего будущего зятя.

Директор Реддл раздал реликвии факультетам, и в башне Когтевран появился высокий постамент-тумба с мраморным бюстом Кандиды с серебряно-хрустальной диадемой на челе. По сторонам картины с единорогом повесили яшмовые полочки, а на них со всеми почестями возложили медальон Салазара и поставили чашу Пенелопы, каждый на полочке в свой коридор — Слизерин и Пуффендуй. И только меч Годрика остался обитать в волшебной Шляпе, готовый прийти на помощь храброму гриффиндорцу.

Вышли из Азкабана амнистированные Пожиратели, и среди них тайный агент Антон Долохов, чью тайну так и не пришлось раскрывать. Он пришел к Барти и Бартемиусу Краучам как член семьи, будучи двоюродным братом Лидии Крауч.

А в святом Мунго пришли в себя родители Невилла — со смертью Дамблдора с них спало резервное проклятие. Оказывается, Фрэнк Долгопупс догадался о страшных планах Дамблдора, и тот заколдовал своих соратников, чтобы те не разболтали чего лишнего. Убить Долгопупсов Дамблдор не решился: родни у тех было много, и они могли потребовать виру — кровную месть за смерть Фрэнка и Алисы. Легче, намного легче было стереть им память и запереть в психушке на долгие годы. Но нам же известно, что со смертью колдуна темные проклятия спадают — это один из законов магии, хоть в этом-то сказки не должны врать, а?

Ну вот и сказочке конец, кто слушал — молодец!