Виноград (гет)

Как истинный Малфой, Скорпиус, появляясь в гостиной, натягивает на лицо скучающее выражение лица и только чопорно кивает мне и Астории. Та, стараясь показаться радушной матерью — да, именно показаться, я понимаю это с отчётливостью — раскрывает объятья и обнимает сына, аккуратно целует в макушку, приглаживая следом волосы, будто больше всего на свете боится испортить ему причёску.

Да Мерлин дери! — думаю я. Как будто кого-то вообще волнует эта причёска! Мы не видели сына почти полгода — это слишком долгий срок для того, чтобы заботиться о его причёске при встрече.

Я смотрю на своего сына и думаю, когда же мы превратили его в этого вот… истукана. И как долго ещё мы будем мучить его этим всем? Я был не очень хорошим отцов, прекрасно отдаю себе в этом отчёт. Получше Люциуса. Наверное. По крайней мере, мне бы очень хотелось, чтобы я был лучше. Для Люциуса важнее всегда было держать лицо — ни вздохнуть, ни плюнуть без соблюдения правил этикета. Это говорить можно, а вот это нельзя. Перед этим прогибаться, а этого опускать. Стоит ли говорить, что большая часть его постулатов была не то чтобы кардинально неверной, но точно не принесла ничего очень уж хорошего в мою жизнь. В конце концов, аристократия — это не врождённое чувство превосходства над всем миром. Это, в первую очередь, уважение самого себя. И иногда мне кажется, что всяческие нувориши, чьё родовое древо не годится и в подмётки нашему, ведут себя на порядок аристократичнее, чем вся моя грёбаная семейка.

Все эти мысли проносятся в моей голове в какие-то считанные секунды, так быстро, чтобы я не успел сориентироваться и в последний момент остановить себя. Потому что сразу после этого я подхожу к замершему посреди гостиной и положившему руки глубоко в карманы Скорпиусу и обнимаю его со всей силы. Обнимаю так, как всегда хотелось, чтобы меня обнял Люциус — крепко, похлопывая по спине. И говорю:

— Привет, Скорпиус. Я ужасно скучал.

Астория прожигает меня взглядом, будто хочет таким образом оставить обожжённый след на обоях за моей спиной. А Скорпиус смотрит чуть удивлённо, прямо в глаза. Потом улыбается, крепко обнимает меня в ответ и отвечает:

— Я тоже скучал, пап.

А потом мы, не сговариваясь, раскланиваемся перед Асторией и уходим наверх. Официальное объяснение уходу — подготовка к праздничному ужину. Я знаю, что Асти ничего не скажет на это — ведь это Супер Крутой Бал у Малфоев, и мы обязательно должны к нему приготовиться. Иногда мне кажется, что сейчас в нашей семейной жизни ей не нужно больше ничего, кроме вот этого показного — самые лучшие приёмы, самые лучшие мантии, самый красивый и умный сын, самый успешный муж… Самая Счастливая Семья — и обязательно с заглавных букв, так и запишите, Астория не согласна на меньшее.

Может быть, именно поэтому тот факт, что всё у нас начало рушиться — а оно рушиться медленно, но верно, и кирпичи нашей жизни облетают, подобно осенним листьям, — она отреагировала так тяжело. Может быть, именно поэтому она меня так ненавидит теперь. Потому что, когда долго пытаешься убедить всех в собственной идеальности, в том, что твои решения верны, сам начинаешь в это верить. Уж мне ли не знать.

Я захожу вместе со Скорпиусом в его комнату, оглядываюсь и провожу подушечками пальцев по вычурной ряби обоев. Потом ухмыляюсь совершенно, как мне кажется, по-мальчишески и падаю на его кровать. Покрывало подо мной мнётся и идёт складками, и если бы Асти увидела это всё, её бы хватил удар, уверен. Но, чёрт возьми, надо как-то прекращать жить с оглядкой на Асторию. Она даже не Люциус, чтобы её побаиваться. И она уж точно не идеал для подражания.

Скорпиус бросает на меня ещё один удивлённый взгляд, потом ухмыляется:

— Ты принял с утра Веселящей настойки?

Я закатываю глаза:

— Нет, всего лишь пересмотрел некоторые свои взгляды на нашу жизнь.

— И как? Удачно?

Я складываю руки на груди и улыбаюсь сам себе — всё-таки, если Скорпи умудряется задавать мне вот такие вопросы, я был не безнадёжным отцом. По крайней мере, я в своё время точно не смог бы спросить вот такое у Люциуса.

— Надеюсь на это, — отвечаю я. Потом становлюсь серьёзным и спрашиваю: — Как ты, сын?

Он машет рукой и открывает уже доставленный сундук с вещами.

— Как всегда. Уроки, друзья, домашние задания, девчонки…

— О, ну, надеюсь, именно в такой последовательности.

Он выуживает из сундука стопку рубашек и кладёт на полку в шкафу.

— Да, примерно, — отвечает. Потом вдруг резко оборачивается и выдыхает, будто решившись: — Я правильно понял, что Поттеры будут сегодня на нашем ежегодном обеде?

Я улыбаюсь краешками губ, поражаясь, как быстро у нас разносятся сплетни:

— Правильно.

Он отрывисто кивает, потом опускает взгляд к полу:

— Слушай, я же знаю, как ты к ним относишься. Я знаю, что отец Ала — не самая приятная для тебя фигура. И если ты это только из-за того, что я с ним дружу, ты это зря. Я не хочу портить вам с мамой вечер.

— Скорпи, послушай. Ты дружишь с Альбусом Северусом не первый год, верно? И я никогда не приглашал их раньше. Ты не думаешь, что если бы дело было в тебе и в твоей дружбе, я бы сделал это раньше?

Как по мне, так эти слова довольно-таки обидны, и я пытаюсь сгладить впечатления:

— Дело не в том, что я не хочу видеть твоих друзей в своём доме. Это твоя жизнь, и ты волен дружить с кем угодно — я никогда не скажу тебе ни слова. Но ты сам сказал, что мои отношения с Поттером… — я хмыкаю и поправляю сам себя: — С Гарри Поттером никогда не были близки даже к просто приятельским. Поэтому, несмотря ни на его влиятельное положение в обществе, ни на твою дружбу с его сыном, он и его жена так ни разу и не удостоились приглашения в Мэнор.

Я смотрю на него серьёзно, надеясь, что он поймёт. К моему счастью, Скорпиус кивает, а потом внезапно ухмыляется совершенно залихватской улыбкой и спрашивает, привычно чуть растягивая гласные:

— Так что же изменилось, папа?

Я пожимаю плечами:

— Так уж вышло, что я пригласил Гермиону Уизли и решил, что, раз уж беда не приходит одна, то нужно обеспечить ей компанию заранее, — я смотрю в его удивлённое лицо и начинаю хохотать.

— Ты пригласил Уизли? Кого-то с фамилией Уизли? О, Мерлин, отец, мама не убила тебя?

— Как видишь, нет, — я продолжаю смеяться.

— Тогда тебя убьёт Люциус. Однозначно. Она же гряз…

— Скорпиус! — моё веселье пропадает так же быстро, как и появляется. — Ты действительно хочешь, чтобы я отправил тебя сейчас в ванную мыть рот с мыло?

Он приподнимает бровь, но потом чуть склоняет голову и стальным голосом говорит:

— Извини, отец.

И отворачивается. Я сажусь в кровати и тяжело вздыхаю.

— Что на тебя нашло?

Он не торопиться отвечать. Я ещё раз вздыхаю, сцепляю пальцы в замок и делаю ещё одну попытку:

— Ты действительно считаешь, что называть так настолько уважаемого в магическом мире человека — это нормально? Человека, который, к тому же, намного старше тебя по возрасту. И племянник которого является твоим лучшим другом.

— Я думал, что с тобой я могу говорить, о чём угодно.

— Ты можешь. И я прекрасно понимаю, что ничто не заставит тебя перестать называть её так про себя, если тебе хочется, но… Знаешь, я просто прошу тебя думать своей головой. Не повторять моих ошибок. И не принимать на веру всё, что твердит тебе Люциус. Ты уже достаточно взрослый человек, чтобы иметь собственное мнение.

Я встаю с кровати и подхожу к двери. Потом оборачиваюсь и смотрю в его спину — он стоит лицом к шкафу, и плечи его слегка поникли.

Я снова ухмыляюсь — почти через силу:

— Правила Люциуса тебе в любом случае не подойдут. И не только потому, что уже безнадёжно устарели, ведь Люциус у нас сам, как ты знаешь, уже не первой свежести, — я слышу, как Скорпиус хмыкает, и на душе сразу становится легче. Скорпиус ждёт некоторое время продолжения, но мне нужно, чтобы он обернулся, поэтому я молчу и жду, опершись на дверной косяк плечом, скрестив руки на груди.

Он наконец оборачивается:

— Почему же тогда? — спрашивает и робко улыбается. Я знаю, что Малфои не особо умеют извиняться, это у нас фамильная черта такая. Но знаю, что такая улыбка — чистая и открытая, которую мы позволяем себе не так уж часто, — означает именно попытку извинения. Я чуть склоняю голову и отвечаю:

— Ну, наверное, потому, что в списке его правил обязательно одним из первых пунктов идёт «Не дружить с Поттерами». Он не говорил тебе?

Скорпиус ухмыляется и отвечает:

— Говорил, да.

— Вот видишь, — я открываю дверь и уже на выходе склоняюсь к нему и шепчу на ухо: — Тебе осталось только совершить мезальянс и жениться не на чистокровной волшебнице с белоснежными волосами, и тогда нас всех вместе точно выжгут с фамильного древа. Только не говори маме, что я подал тебе такую шикарную идею, ладно?

Я подмигиваю ему и выхожу. Я слышу его заливистый смех из-за закрытой двери и сам не могу сдержаться от смеха, направляясь в свою комнату.

И уже там, закрыв за собой дверь и прислонившись к ней спиной, смотря в висящее напротив меня на стене огромное зеркало в полный рот, я впервые понимаю, что в последнее время сам был бы не против совершить этот невероятно глупый по меркам семейства Малфоев поступок. Нет, не завести дружбу с Поттерами, хотя, судя по всему, именно к этому и идёт. А совершить мезальянс. И не только потому, что Астория и её понятия о счастливой семейной жизни уже сидят в печёнках, а потому что пассия для мезальянса у меня, похоже, уже есть. Ни разу не чистокровная и совсем уж не блондинка. Зато положение в обществе у неё, пожалуй, очень достойное.

Я думаю, а не успокоит ли этот факт отца… Когда понимаю, о чём вообще думаю.

И это плохо, очень плохо — что я с совершенной лёгкостью допускаю такие мысли.

Я обхватываю голову руками и тихо сползаю на пол.

Блядь.

Это всё очень и очень плохо.

— Милый, ты готов? — раздаётся слащавый голос Астории из-за двери. Когда, ну когда она успела стать вот такой? Я женился на другой женщине!

— Да, я скоро.

— Поторопись. Скоро начнут приходить гости.

Я откидываю голову назад и прикрываю глаза.

Это всё невероятно херово.