50 ways to say Goodbye (гет)

— Привет, Гарри. Славная в этом году выдалась зима, а? — Сириус широко улыбается, выпуская облачко пара изо рта.

Я молча киваю, возвращая ему улыбку. Несколько хрупких снежинок падает мне на ресницы, но я стряхиваю их шерстяной варежкой, не отрывая взгляда от крестного. Он выглядит расслабленным и умиротворенным, что случается с ним не так уж часто, если подумать. Годы, проведённые в Азкабане, не прибавили ему ни радушия, ни дружелюбия, но со мной он всегда старается быть приветливым, и я это, безусловно, ценю.

Ах, да. Старался.

— Вообще-то, я не очень люблю холод, да и серость вокруг раздражает, — продолжает он.

— А мне нравится, — внезапно для себя замечаю я. — Спокойная пора. В это время обычно не происходит ничего занимательного, а, значит, опасного. Не всегда, конечно же, но все же. Для меня зима всегда означает «Хогвартс» — он был и навсегда останется для меня первым настоящим домом. И никаких Дурслей!

— Но сейчас-то ты не там, верно? Почему ты не в замке, Гарри?

Я растерянно оглядываюсь по сторонам, внезапно сообразив, что не знаю, где нахожусь. Маленький замерший пруд, сугробы и припорошенные снегом качели, которые я только в этом году поставил на заднем дворе. Особняк на Гриммо. Почему я здесь?..

Потому что больше не могу вернуться в Хогвартс, — внезапно понимаю я. За несколько лет, прошедших с последней битвы, я появлялся там только однажды, когда Гермиона и Рон, словно сговорившись, заставили меня навестить заново отстроенный замок и его обитателей. Мерлин, я, в самом деле, не был там около четырех лет! Все празднования и встречи выпускников проходили без, кхм-кхм, главного Героя. Так уж вышло, что меня совсем не интересовала судьба родной школы. Восстановили ли Астрономическую башню? Повесили ли портрет Снейпа рядом с Альбусом? Как МакГонагалл смотрится в директорском кресле? О, я не в курсе, ребят.

Замок, кстати, выглядел точно таким же, как раньше, как в девяносто первом, когда я впервые увидел его, переплывая на лодке Черное озеро. Но я все ещё видел Хогвартс иным — разрушенным, горящим в адском огне, слышал стоны раненых и то, как живые оплакивают мертвых. Слишком много воспоминаний. Слишком много боли.

Я не хочу помнить! Лучше попросту забыть о существовании этого места. С годами я уяснил-таки архиважную мысль: есть вещи, от которых нет иного спасения, кроме как трусливый побег. Считается, гриффиндорцы должны быть смелыми, бравыми, храбрыми... Вот что я вам скажу: все это полная хрень. Иногда, следуя инстинкту самосохранения, лучше быть просто живым трусом.

Глубоко вздохнув, я поднимаю взгляд на задумчивого крестного и прерываю затянувшееся молчание:

— Я не могу находиться там после войны, ты же знаешь. Ты бы тоже не смог.

— А как же «настоящий дом»? — возражает Сириус, разглядывая меня. Конечно, он и сам все понимает. Но есть вещи, которые следует говорить вслух, что ставит меня в чертовски неудобное положение.

— Такой же мой, как и твой, разве нет? Мы оба провели там лучшие годы жизни.

— В отличие от тебя я не могу туда вернуться, — пожимает он плечами. — Я же умер.

А вот это удар ниже пояса. Я прислушиваюсь к своим ощущениям. Глухо стучит сердце. Вообще хороший способ застопорить беседу: просто заявить, что ты умер. Исключает всякие возражения. Надо будет как-нибудь попробовать.

— Да, я помню. К сожалению. Но почему сейчас ты на Гриммо? Разве ты не привык ненавидеть свое родовое гнездо?

— Я терпеть не могу этот дом, но до сада не долетают крики моей милой матушки, так что прогулку я могу пережить.

Крестный отбрасывает с лица отросшие волосы и смеется таким привычным лающим смехом.

Стараясь подавить накатывающую волнами тоску, ставшую уже привычной за последние годы, я перевожу взгляд на замершую воду. Что вообще привело меня сюда? Сириус?..

Вид зимнего сада Блэк-хауса приносит спокойствие, которого в моей жизни не было давно. Год назад я появлялся здесь довольно часто: это единственное место в доме, где я мог побыть в одиночестве, сбежав от толпы Уизли. Все они поголовно ненавидят холод. Джинни, моя рыжеволосая нимфа, оставалась наблюдать за мной из окна кухни, словно зазывая домой, в тепло, к ней. Я всегда возвращался. Просто не мог иначе. Эх, хорошее было время... Было и прошло. Жаль.

О, да, это все еще я — беспрестанно жалующийся на жизнь Гарри Поттер. Я не могу выбросить Джин из головы, да и не уверен, что хочу. Это была любовь, верно? А уж эта жестокая дама никогда не уходит просто так. Мы живем в жутком мире, здесь даже самые дорогие люди предают твое доверие: либо так не вовремя умирают, либо бросают тебя на произвол судьбы без всякой причины. И еще неизвестно, что из этого хуже.

Здесь нет места таким наивным идиотам, как я. Нет места надежде, любви, правде и заботе. В общем, всем словам из четырех букв [1]. Есть ли этому какое-то рациональное объяснение, или дело как всегда, во мне? Сам чёрт ногу сломит...

Дамблдор всегда говорил, что я очень хороший, добрый мальчик. Снейп твердил, что я наглый несносный мальчишка. Хотелось бы мне верить, что прав был первый, но, по правде говоря, в последние годы я всё чаще соглашаюсь со вторым. Легко быть добрым и милым, когда тебе одиннадцать. Намного сложнее это дается в двадцать два. И окружающие немало этому способствуют. На ум сразу приходит картинка из прошлого, что я видел в Омуте памяти старика Альбуса: маленький Том Риддл. Любой другой, взглянув на искривленное злой ухмылкой лицо ребенка, сказал бы, что тот, абсолютно отвратительный в своем негативе, был таким всегда. Но правда в том, что жестокими не рождаются. Жестокость проявляется и разрастается в нас со временем, и именно люди являются тому причиной. «Жалей не мертвых, жалей живых. А особенно тех, кто живет без любви».

У Тома Риддла просто не было шансов. И отчасти — только отчасти — он совсем не виноват в том, что произошло.

Мерлин, дожил до того, что сочувствую Волан-де-Морту.

Словно слыша мои последние мысли, Сириус внезапно окидывает меня недоверчивым взглядом и хмурится:

— Ты изменился, Гарри. Почему? — и не дожидаясь моего ответа, продолжает, — Мерлинова задница, так и знал, что не стоит оставлять тебя тут одного. Вон, посмотрите на него, докатился до Темных Лордов!..

Сириус просто не поймет.

Не все те люди, что смотрят на мир через призму здорового рационализма и видят все его изъяны, являются темными волшебниками, хотя общественное мнение и твердит об обратном. Они намного более циничны — им очевидна бессмысленность наших эмоциональных скитаний. Нет, они не темные. Просто они чуточку проницательнее, и самую малость бесчувственнее.

Он не поймет, не сможет, так что я даже не буду пытаться донести это до него.

— Все в порядке. Я просто немного повзрослел. И я не один, — пожимаю плечами, сам не веря в то, что несу. — Со мной всегда рядом мои друзья и...Джинни.

— Да, я слышал о том, что вы разошлись. Поведаешь своему крестному, почему девчонки бегут от тебя, как от Того-Кого-Нельзя-Называть?

Мне с трудом удается сдержать смех.

— Эй, Сириус, я в норме, не переживай за меня. Джинни просто наткнулась на акулу, пока убегала. Кто ж ее теперь полюбит такую...мертвую.

— Да, щеночек, — Сириус громко хохочет, размахивая в воздухе руками. Когда ему все же удается совладать с собой, он продолжает, вытирая выступившие слезы рукавом мантии. — Об этом я тоже слышал, но даже и не поверил сначала. Это твоя новая фишка — рассказывать всем, что подружка стала экс-невестой только потому, что почила с миром?

— Тебе не нравится? Вполне в духе Мародеров.

— И твоего отца. Классно. Итак?..

Я еще шире ухмыляюсь, стараясь не ежиться от пробирающего до костей холода.

— Ну, знаешь, я говорю странные вещи, и обычно это дезориентирует собеседника, спасая меня от дальнейших расспросов. Чем не стратегия? Уже проверенная «в поле», кстати.

— Да ты выдумщик, — Сириус завистливо присвистывает. А я невольно вспоминаю о Луне Лавгуд, придумавшей эту фишку с оригинальными ответами на любые вопросы гораздо раньше меня. Интересно, где ее место в этом странном холодном мире? Новая волна черной тоски с силой обрушивается на меня.

— Гарри, — я вырываюсь из объятий негатива, удивленный серьезностью его тона, — мне уже порядком надоело, что ты весь из себя такой печальный. Может, хватит лелеять боль потери?

Он действительно об этом спрашивает? Ушам своим не верю!

— Как ты можешь так говорить?! Разве я не должен помнить тебя, родителей, Ремуса и...

— Ты должен помнить, — резко отвечает крестный, не сводя с меня потемневших глаз. — Я бы, скорее всего, расстроился, забудь ты о моем существовании. Щеночек, прошлое — как этот сад: ты можешь его посещать, но жить в нём — не лучшая идея. Столько времени прошло, ты должен двигаться дальше.

— Но вот только я все еще чувствую боль, — в тон ему возвращаю я. Меня наполняет ярость от мысли, что я могу — вы только подумайте — забыть о тех, кто ушел, и грусть от осознания, что их действительно больше нет.

— Гарри... Боль проходит. Не волнуйся о нас, мы все и правда счастливы Там.

Я замолкаю, не успев обдумать, что собирался сказать. В горле мгновенно пересыхает, и следующие слова я едва ли не шепчу:

— Расскажи мне.

— Ну, Там мы вместе с твоими папой и мамой, — Сириус беззаботно улыбается. — А еще с нами Ремус и Тонкс. Собралась, так сказать, вся наша старая компания. Там так легко и спокойно, почти как в Хогвартсе, чем-то даже лучше. Может быть, потому что не надо никуда спешить, война не наступает нам на пятки...не знаю даже. Джеймс и Лили не отходят друг от друга, всегда вместе. Наверное, пытаются наверстать то, на что у них не хватило времени при жизни. Они любят тебя, Гарри, и тоже скучают, но ни у кого из нас нет возможности что-то изменить.

— А как же Питер? Он тоже с вами? — я задаю самый глупый вопрос на свете, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Не получается.

— Нет, эту мерзкую крысу я не видел. Зато Там Сопливус, представляешь? Сначала ходил за нами тенью, постоянно пялился, а потом Джеймс возьми да и пригласи его в наш круг. Я думал, все — сдурел друг, а оказывается, Снейп может быть нормальным собеседником, если не язвит. Хотя мы и к этому уже привыкли, — он как-то странно вздыхает, невидяще глядя в пространство. — В посмертие такие вещи, как старая вражда, кажутся абсолютно надуманными. Что может быть проще, чем умереть?..

Я зачем-то киваю и отворачиваюсь к озеру. И, правда, что может быть проще... Вот только что делать тем, кто остался здесь, совсем один? Ну, не один — это я, конечно, утрирую.

Но разве можно жить, не вспоминая? Просыпаться по утрам и не перечислять про себя имён всех тех, кому ты этого чертового «доброго утра» пожелать уже никогда не сможешь? Смотреть на фотографии и не видеть мертвых лиц семьи и друзей? Не взирать на мрачный особняк, служивший нам штаб-квартирой, с глухой тоской, потому что все они были здесь, смеялись и казались счастливыми?

А мёртвые счастливыми не бывают. И прошлое никогда не забывается.

Я несколько минут неотрывно пялюсь в пространство, слушая мерное дыхание человека рядом. Я все еще не готов его отпустить, но...есть кое-что, что я безумно хочу сделать. И, уж поверьте, это для меня многого стоит.

— Можно я обниму тебя, Сириус?

— Конечно, щеночек, — он распахивает руки мне на встречу, и улыбка, немного грустная, мелькает на его лице. — Рад был повидаться, Гарри. И, самое главное, помни: мы любим тебя и скучаем. И мы всегда будем рядом с тобой, пока ты будешь помнить. До самого конца. Но пора двигаться дальше, малыш.

— Я понимаю, — я крепко сжимаю руки у него за спиной, — я тоже буду скучать, Сириус. Передавай маме и папе привет, и Ремусу тоже, и... профессору Снейпу, если можно. Я очень люблю вас всех.

— Пока, Гарри, — его рука мягко гладит меня по спине.

— Пока, крестный, — сердце слишком громко стучит в груди, я закрываю глаза, пытаясь совладать с собой.

Тишина.

...И я просыпаюсь, обнимая подушку, в своей маленькой квартирке с видом на Палату депутатов.

Я пытаюсь глубоко вдохнуть, но глоток воздуха застрял где-то на полпути.

Мне давно не снился никто из...ушедших. Впервые за долгое время, и...ах.

Было грустно.

А еще больно.

Потому что Сириус не прав: такая боль не проходит никогда. Надо просто научиться жить с этим.

* * *

...И, кстати, говоря о боли.

— Круцио!

Все тело по мановению палочки скручивает адская боль, и я пытаюсь протолкнуть хоть один глоток воздуха через пылающие легкие. Я, было, думал, что к мучениям можно привыкнуть, но сейчас все мои мысли занимает только попытка не закричать. Тише, Поттер, тише, просто...Ах, просто молчи.

Будь я сейчас способен на красивые метафоры, то обязательно пропел бы строчку «ты зажгла искру в моем сердце-костре» [2], но, увы, вместо этого из моего горла вырываются лишь болезненные хрипы. Какой казус, не сделать мне карьеры исполнителя джаза.

Когда заклинание спадает, я продолжаю лежать на холодном полу, даже не пытаясь пошевелиться. Тело словно засунули в кипящую лаву, а вместо мозгов — каша. Наверняка овсянка. Я же англичанин.

— Ну, что, малыш? Как тебе итальянское гостеприимство? Я вижу, улыбка не сходит с твоего лица! — ублюдок, стоя где-то надо мной, безостановочно издевается. В его голосе звучат сумасшедшие нотки, и я невольно вспоминаю старую добрую мертвую Беллу. Эта женщина была ох как хороша в своём деле, но тоже не умела вовремя остановиться. И посмотрите, где она сейчас!

Я пытаюсь стереть каплю пота, повисшую на носу, управляя как можно меньшим числом ноющих мышц. Как только эта гадина впитывается в рукав рубашки, на смену ей приходят ее подружки. Блять, что за раздражающие капли! Ну почему нельзя просто оставить меня в покое?!

В поле зрения появляются чьи-то ботинки из крокодиловой кожи, и я инстинктивно вздрагиваю. А потом еще раз, только уже из-за болезненности последнего движения.

— Эй, парень, какой-то ты совсем слабый, — разглагольствует обладатель мертвого аллигатора на ногах. — Ты бы здоровье подлечил, вот так попадешь в неприятности, а сердечко-то и откажет. Смотри у меня, здоровье — вещь серьезная! Да и молчаливый ты какой-то стал... Язык, что ли, откусил? Ну, я думаю, крики твоей подружки настроят тебя на диалог!

— Не надо... — мне приходится откашляться, чтобы голос звучал более-менее человечно, а не словно из глубин ада. — Не трогайте ее, пожалуйста... Она ни в чем не виновата...

— А уж это не тебе решать, парень.

Последнее пристанище мертвого земноводного опускается мне на спину в тот момент, когда он произносит «круцио». Я пытаюсь скинуть с себя чужую ногу, подтягиваясь на руках, но ублюдок держит крепко. Душераздирающие крики Гермионы — это... что ж, это самое худшее, что я когда-либо слышал. Мне хочется накинуться на нашего мучителя с кулаками, избить его до потери сознания, а потом забрать подругу далеко-далеко отсюда, а там любить ее и лелеять, сдувая с нее пылинки. Она не должна находиться здесь, под гнетом второго Непростительного. Она не должна была идти со мной. Это все моя вина.

Лучше меня, меня оставьте!..

Я как будто снова заперт в подвалах Малфой-менора. Словно наяву я слышу, как Рон молотит кулаками о стены...Гермиона! Гермиона!

Я вижу, как капли крови выступают на тонкой шее... Стоять, или она умрёт!

Говори правду, не то, клянусь, я тебя зарежу вот этим кинжалом!

Витиеватая вязь шрамов на руке подруги складываются в слово «грязнокровка».

...Поганая грязнокровка!

Вопли Беллы, крики Гермионы, прошлое, настоящее — все сливается воедино.

Через множество мучительных секунд, а, может, и часов, когда ублюдок снимает проклятье, я дышу так же громко, как и Герм. Мои руки дрожат, и я не знаю, что делать, у меня нет никаких идей, я совсем беспомощен, я в панике... Приторный до омерзения голос нашего мучителя прерывает хаотичный поток мыслей в моей голове:

— Какие непослушные дети... Ладно, я думаю, вы не очень обидитесь, если мы покончим с этим прямо сейчас.

Как — «покончим»?! А поговорить? С трудом усваивая услышанный вердикт, я пытаюсь вырваться, но мое тело снова меня подводит. Руки подкашиваются, и я едва не разбиваю себе еще и нос, так сказать, для полного счастья. Хотя, моя смазливая физиономия должна меня сейчас волновать в последнюю очередь. Краем глаза я замечаю развернувшуюся ко мне Гермиону. На её лице, искаженном гримасой боли, застыл ужас. Ничего, моя дорогая, мы что-нибудь придумаем.

Как только я слышу первое слово Убивающего проклятья, направленного, судя по ощущениям, мне в спину, сознание внезапно проясняется.

А теперь, Поттер, пришло время для реализации твоего супер-плана.

Который я именно сейчас и придумаю, да. Ни у кого нет никаких идей?..

* * *

За несколько дней до этого.

— Мерлин, ну хватит!

— ...И мы просто не можем оставить его в такой трудной ситуации. Перед лицом любого мага он почти беспомощен!

— Да, я это уже слышал.

Иногда меня удивляет, как Гермиона, будучи девушкой весьма разумной, способна выстроить нехилую логическую цепочку и прийти к совершенно абсурдным выводам. Как она это делает? Может, именно это люди подразумевают, когда говорят о женской логике?

— Ты бесчувственный чурбан!

Последнее замечание меня задевает, и я отрываюсь-таки от разглядывания «Ежедневного Пророка», который принес Люциус: надо же как-то следить за событиями на родине; вдруг там уже произошел переворот, а меня провозгласили новым Министром Магии? Не хотелось бы упустить такую возможность.

— Отлично, Герми, и что ты предлагаешь? Прочесать все районы маггловского Рима? И это не говоря о том, что, возможно, Вито живет за городом.

— Это могло бы сработать.

— Дьявол, да нет же! Это глупо.

— Не тебе говорить о глупости, Гарри Поттер.

И вот мы снова зашли в тупик. Неясным мне образом Витторе Пампо стал едва ли не нашим лучшим другом. А потому мы просто обязаны найти его и, по мере возможности, помочь. Когда найдете в этом утверждении хоть немного логики, сообщите мне. Посмеемся вместе.

Ладно, я и сам еще не до конца избавился от «комплекса героя», как это называл старина Северус. Но если меня чему-то и научило постоянное общение с коварными и хитрыми слизеринцами, то это тому, что не всех надо спасать. Только выборочно. И, Мерлин, не каждый же день!

Эта тема поднималась уже не в первый раз, а если точнее, раз двадцать, так что порядком мне поднадоела. Ну, не могу я ничего сделать в данной ситуации, не могу! И с момента последнего нашего разговора степень моего могущества не изменилась.

— Слушай, Герм, если у меня появится возможность, то я обязательно что-нибудь предприму, — и это абсолютная правда. — Ну, правда, не можем же мы шататься по всему городу, наугад заглядывая в каждое окно.

— Я знаю, просто... Ар-р-р, это так ужасно, что мы совсем не в курсе его дел. Мне тоже ничего не приходит в голову, но если...

— Привет, детишки! Вы дома? — входная дверь с грохотом ударилась об стену, а потом также громко закрылась. Никаких сомнений в том, кого к нам принесло.

— Марк, мы на террасе! Какими судьбами? — и нет, что вы, мой голос нельзя назвать излишне жизнерадостным. Серьезно, я просто рад видеть еще одно знакомое лицо.

Мой маневр не остался незамеченным — похоже, Гермиона догадалась, что я пытаюсь отделаться от нее, и, зыркнув напоследок взглядом «мы еще не закончили», снова уткнулась в книгу. Слава Мерлину. Если вы спросите меня, как выглядит идиллия, я знаю, что отвечу.

— Мимо проходил. А вы чего дома сидите? — аврор с удобством устроился на трансфигурированном кожаном диванчике по правую руку от раздраженно поморщившейся подруги. — Я даже не ожидал застать вас здесь, думал, вы как обычно шляетесь где-нибудь.

— И именно поэтому врезался в нашу дверь с разбега, — тихо заметила Гермиона, но ее слова потонули в шуме моего не вовремя разыгравшегося кашля.

— Да ну, что мы там не видели в этом Риме, — я коротко засмеялся. — Вот ты лучше и расскажи нам, что новенького происходит на улице.

— Не знаю, я аппарировал сразу из квартиры... А, кстати. Я тут вообще зачем пришел...

— И, правда, зачем же, — язвительно заметила подруга, но Клитфорд, похоже, не заметил сарказма.

— Тут намечается бал в доме одного художника — будет много известных лиц, — так что господин Министр хотел бы, чтобы вы оба там присутствовали.

— Бал?!

— Художника?!

Переглянувшись с Гермионой, я жестом предложил ей, продолжать. А то еще обвинит меня в эгоизме, а у меня и толковых аргументов нет, чтоб это опровергнуть. Кстати, зачем это Черной Заднице захотелось увидеть нас на балу? Не припомню, чтобы упоминал, будто интересуюсь живописью.

— Что за художник?

— Гудзон Виллани.

— А он случайно не родственник того самого...

— Что? — на корню зарубил я зарождающуюся дискуссию. — Его зовут Гудзон? В честь озера?

— Вообще-то, реки, — недовольно поправила Миона.

— Серьезно? Кто так называет детей? Даже имя Дадли Дурсль и то кажется менее несуразным.

Я видел, как недовольно сощурилась подруга, но в глазах у нее плясали чертята. В конце концов, Гудзон — это и правда самое стремное имя, которое я когда-либо слышал.

— Не важно, Гарри, не всем так везет с именами, — она откинула упавшую на глаза прядку волос. — Марк, что это за бал? И в каком качестве мы там будем присутствовать?

Клитфорд, до этого с интересом наблюдавший за очередной нашей перепалкой, на секунду задумался.

— Ну, как я понял, вы там будете в качестве... самих себя. Гарри Поттера и Гермионы Грейнджер. Как бы в отпуске... Или еще что-то, придумайте сами. Только, Поттер, не надо снова рассказывать, будто вы приехали сюда, чтобы тайно пожениться. Это порождает нелепые слухи.

Окружающие все воспринимают слишком серьезно. В этом корень всех их проблем. Если я частенько и валяю дурака, это еще не значит, что я делаю так всегда. Ну, это как с Альбусом: долгие годы все вокруг думали, что дед совсем слетел с катушек, а он в это время спокойно манипулировал идиотами, проживающими в Англии и за ее пределами. Один Риддл воспринимал его серьезно, за что ему большой жирный плюсик размером с Миллисент Буллстроуд. Короче, есть кое-какая прелесть в том, что от тебя не ждут ничего плохого.

Если бы я знал об этом лет в двенадцать, никто никогда и не услышал бы об истории с Наследником Слизерина и всех последовавших за ней слухов. Забавно, но когда я только познакомился с Вероникой Гилберт — восходящей звездой квиддича и просто прекрасной девушкой, время от времени утешающей меня в своих теплых объятиях, — она попросила меня показать ей моего ручного василиска. Ручной. Василиск. Нет, вы только подумайте, до чего доходит человеческая фантазия, если люди считают тебя потенциально опасным. Вот тогда-то я и решил менять тактику.

Чтобы как-то проиллюстрировать сказанное выше, приведу конкретный пример. Около года назад, когда Джинни была на очередной игре, а я, соответственно, на очередной пьянке в компании младшего Малфоя, мы разговорились о событиях десятилетней давности. А точнее, о моем таинственном разговоре с Распределяющей шляпой на распределении. Еще тогда ходили разные слухи, но я все равно сумел удивить Драко, сказав, что это была удачная попытка не загреметь в Слизерин. Конечно, тот начал возмущаться, что я идиот и все прочее. В попытке сохранить чувство собственного достоинства, я сходу придумал отличный аргумент, важность которого осознал намного позже. В ответ на его вопрос, почему я настолько не хотел попасть на змеиный факультет, я заметил:

«— Это было бы охрененно глупо. Вот так просто, не сопротивляясь, позволить повесить на себя ярлык темного волшебника? И всю жизнь люди ожидали бы от меня жестоких злодеяний. Случись что по-настоящему серьезное, они бы только воскликнули «Мы так и знали!». Другое дело — Гриффиндор. Толпа ждала от меня великих свершений во имя добра, а, значит, натвори я что-то, они бы засомневались. Ты понимаешь, Малфой, сомнение творит с людьми настоящие чудеса.

Если ты долгое время общаешься с кем-то, и он тебе нравится, действительно нравится, а потом тебе говорят, что он, видишь ли, плохой человек, ты, даже если и не поверишь, будешь отравлен сомнением. На уровне подсознания твое мнение о человеке изменится в худшую сторону, потому что ты всего лишь допустил мысль, что он может быть нехорошим».

Эх, Дамблдор освоил эту науку, кажется, раньше всех. Великий манипулятор, Мерлин, о таком стоит писать книги! Это его умение, хотя и испортило мне детство, заслуживает искреннего восхищения. Если бы в свое время он учил меня этому искусству, а не «всепоглощающей силе любви», моя жизнь была бы намного проще.

— Хорошо-хорошо, мы что-нибудь выдумаем. И когда состоится торжество?

— Послезавтра. Надеюсь, у вас не запланировано никаких дел? — я мысленно сделал пометку о том, что придется перенести встречу с Марино еще на один день. Он ждал несколько недель — что ж, пусть подождет и еще чуть-чуть. В конце концов, это ему надо, а не мне... Ладно-ладно, и мне тоже.

— Нет, все в порядке. Герми, тебе надо пройтись по магазинам? Лучше сделать это как можно быстрее.

Когда я заметил блеск в глазах подруги, было уже поздно что-то менять. О, черт. Она ведь наверняка отомстит мне за все мои маленькие шалости. Герм могла быть зверски изобретательной. Просто для справки: когда они с Роном поссорились, она испекла ему торт в форме паука.

— Гарри, — она состроила умильное выражение лица, и едва ли не захлопала ресничками как Лав-Лав, — мне нужно выбрать платье, и мне хотелось бы, чтобы ты мне помог.

— Я не пойду с тобой по магазинам!

— Это был не вопрос, Гарри.

* * *

— Гарри, а как тебе это? Синий цвет мне к лицу?

— Да, все просто отлично. Берем его и пошли.

— Смотри, а вот это? Оно немного короче.

— О, да, замечательное! Покупай его.

— Но, подожди, у меня нет к нему подходящей пары туфель...Придется выбрать и их тоже.

— Нет! Э-э... То есть синее мне нравится больше.

— Хм, надо подумать.

— О, Мерлин, нет...

* * *

— Гарри, какое тебе больше нравится из этих двух?

— Вон то.

— Но ты даже не взглянул!

— Отстань.

* * *

— Я немного не уверена, но это кажется подходящим.

— Полностью согласен с тобой. Все?

— М-м...

* * *

— Гарри, вот, я нашла то, что искала! Смотри. Гарри?.. Гарри! Ради всего святого, ты что, спишь?!

Определенно, когда я попаду в ад, я двадцать четыре часа в сутки буду ходить с девушками по магазинам.

* * *

Безвкусно украшенный дом великого художника с самым странным именем был сплош занавешен картинами. Не то что бы я разбирался в современной живописи, но, готов поспорить, некоторые из его произведений в стиле постмодернизма мог бы нарисовать и Кричер с завязанными глазами под чутким руководством портрета достопочтенной Вальбурги. Мы прибыли сюда в числе первых, потому я слонялся по всему поместью, окидывая нелепые художества недоверчивым взглядом, и старался не вслушиваться в тот бред, что беспрестанно нес Элиот Дэниелс, затесавшийся в нашу компанию:

— Поттер, это твой первый выход в свет в Италии, постарайся не оплошать. Не хами никому, не вызывай никого на дуэль и не напивайся. Веди себя соответствующим образом. Ты обязательно должен поблагодарить мистера Виллани за приглашение, а также похвалить его картины. Не пытайся говорить правду. И не привирай слишком сильно. Не будь собой...

И так далее и тому подобное. Вообще, меня весьма угнетает его навязчивая идея, будто я не умею держать себя в руках. Каюсь, один раз я и правда напился на министерском балу, и вел себя...э-э-э, несколько некорректно, но я уже миллион раз извинился перед миссис Джексон за то, что порвал ее платье лопаткой для торта. И это было только один раз! Нельзя же, в конце концов, припоминать мне тот бал до конца жизни, как это делает Рон.

Я даже не утруждал себя тем, чтобы как-то реагировать на слова аврора, и ходил с отрешенным видом. Ведь всем известно, что правила созданы для того, чтобы Поттер их нарушал. Так что если бы я хотел, например, станцевать джигу-джигу на столе или поджечь все картины в этом доме, я именно так бы и сделал, и ни сам бравый аврор, ни его наставления мне бы не помешали.

Кстати, неплохая идея. Горящие картины... Но что-то я отвлекся.

Гермиона тоже выглядела...скучающей. Не имею понятия, чего она ожидала, но вряд ли в этот список входило разглядывание мазни худо...нет, я не могу так его назвать. Это похоже на каракули пятилетнего ребенка, так что я просто скажу, что он дитя дошкольного возраста. И с каких пор я стал таким заядлым критиком? Ах, как люди меняются со временем.

...Спустя час мы занимались все тем же: слонялись по залу, улыбались, здоровались, делали комплименты и откровенно врали всем подряд. Нас даже представили Фиделю Кастилья, одному из четверки самых влиятельных политиков Рима, и это было единственным полезным знакомством за весь вечер. Гудзон Виллани, кстати, представлял из себя итальянскую версию Локхарта, так что полностью оправдал мои ожидания. Скажем так: у меня довольно пластичная психика, с учетом того, что мне пришлось пережить.

— Мерлин, здесь так скучно, — Гермиона покачивала бокалом с шампанским, не притрагиваясь к крепкой выпивке. — Если бы мы остались дома и сделали дела, которые необходимо закончить в ближайшие дни, вечер имел бы хоть какой-то коэффициент полезного действия. Сейчас же эта величина стремится к отметке ниже нуля.

— Не терпится перечитать Историю Хогвартса? — я невольно вспомнил старую шутку.

— Возможно, ты не помнишь, но тебе надо побеседовать кое с кем. А ты оттягиваешь эту встречу уже неделю. Не думай, что я не заметила.

— В таких делах не стоит торопиться.

— Ага, но лучше бы все же не затягивать, — взгляд девушки медленно скользил по залу, изучая местное светское общество, когда ее глаза остановились на ком-то определенном. — О, Мерлин.

— Что?..

Подруга резко ухватила меня за плечо, разворачивая к себе, и не давая взглянуть на кого-то, кто так ее удивил.

— Не смотри туда! Гарри, возможно, я ошибаюсь, но, кажется, я вижу Эмилио Романо.

Вот оно что.

— Откуда ты вообще знаешь, как он выглядит?

— Порылась в местных архивах, — она смущенно улыбнулась. — Ты думаешь о том же, о чем и я?

Определенно, да. Старший из братьев Романо, принимавший участие в отвратительном темномагическом ритуале, лишившем магии Витторе Пампо, возможно, знает чуть больше других о местонахождение последнего. Даже если он только догадывается, что Вито жив, то наверняка занят его поисками. Проще говоря, что бы там ни было, он наша последняя ниточка к пропавшему сквибу.

— Есть идеи? Мы не можем просто подойти и выбить из него информацию.

Гермиона скрестила руки на груди, продолжая задумчиво пялиться на фигуру за моей спиной.

— Ну, есть одна... — подруга замялась, встретив мой горящий жаждой действия взгляд. — Не очень хорошая и, честно говоря, немного опасная. Я даже не знаю... Ладно-ладно, я скажу. Нам необходимо напасть на след нашего друга, верно?

— Да. И что? Конкретнее, пожалуйста.

— Мы могли бы... Ах, как бы сказать... Последовать за Романо.

Я недоверчиво уставился на подругу. Должно быть, дела совсем плохи, раз она предлагает откровенно противозаконные методы.

— Ты хочешь, чтобы мы следили за ним.

— Нет, я сказала совсем не так.

— Мерлин, Герми, называй вещи своими именами!

— Ох, ладно. Да, я это предлагаю. Что ты думаешь?

Что это полный бред, ну да ладно.

— Что можно попробовать, — чего только не сделаешь ради любимой подруги. — Только если нас поймают, то нам грозит суд. Ты же знаешь, в Италии нелегальная слежка за высокопоставленными гражданами преследуется по закону. Мерлин, да во всем мире это преследуется по закону! И, кстати, надо отвязаться от Дэниелса, а то он следует за нами по пятам.

— Я знаю. Твоя Мантия-невидимка в моей сумочке, воспользуемся ей. Убьем двух зайцев.

— Как скажешь, мисс Предусмотрительность, — следовало бы догадаться, что Гермиона не выходит из дома, не подготовившись. Я думал, чего она так долго одевается, а Герми собирала все содержимое той-самой-сумочки. Уверен, там даже найдется пара запасных мужских носков.

Уже через десять минут мы радостно распрощались с Элиотом, пожелав ему хорошего вечера, и якобы отправились домой. На наше счастье, он не пошел нас провожать до аппарационной границы, иначе пришлось бы изобретать новые отмазки, которых у меня итак накопилось немало. Так или иначе, вернувшись в зал под Мантией, мы принялись усердно следить за Эмилио Романо. Невербально накинув на него легонькое Следящее, мы шатались недалеко от мужчины, скрючившись в три погибели под слишком маленьким для двух взрослых людей плащом. Эх, как прекрасно быть одиннадцатилетним сосунком!..

Когда гости стали расходиться по домам, мы были во всеоружии и полной боевой готовности. И, говоря это, я совсем не имею в виду нещадно ноющую поясницу и затекшие ноги. Это не помешает мне укокошить придурка при первой возможности.

Наш объект, по всей видимости, не нагулялся достаточно для того, чтобы вернуться в свой особняк. Следуя за ним по остаточным следам аппарации, мы попали в безликий закуток рядом с маггловским баром. И, представьте себе, там мы встретили Леона Романо. Вот паскуда! Каково же было наше удивление, когда эти двое аппарировали снова, уже недалеко от моста Святого Ангела. И еще раз, и... Что ж, это выглядело подозрительно, словно они пытаются запутать следы, но я точно был уверен, что братья не могут знать о нашем присутствии. Единственное, что можно было заметить, — это наше Следящее, но уж никак не увидеть двух, пусть и сгорбившихся, людей под Мантией. Ни один из ныне живущих не способен на такое, тем более любой из этих идиотов.

Недовольные и раздраженные, мы стояли на безлюдной улице где-то в маггловской части Рима. Для верности необходимо выждать хотя бы минуту, и уж тогда следовать по полученным координатам аппарации. Эти ублюдки поменяли с десяток локаций, не задерживаясь ни на одной из них подолгу, а потому игра должна подойти к концу, ибо я охренительно устал играть в кошки-мышки.

— Может, просто вырубить их? — я кивнул в пространство, крепко придерживая плащ над собой. Пугаться голосов из ниоткуда здесь было некому.

— Конечно, Гарри, это очень логично, — зашипела подруга. — Ты бы еще предложил прямо спросить у них, где Вито.

— Ну, тогда бы мы могли воспользоваться Легитименцией, и...

— И выжечь им мозг!

— Ага, было бы что жечь, — я тяжело вздохнул. — Ладно, ты готова?

Когда межпространственная воронка выбросила нас в богато украшенной комнате, оказалось, что нас уже ждали. Мгновенно поставленный антиаппарационный щит не позволил позорно сбежать в первую же секунду, как до нас дошло, что это ловушка, а потому пришлось...остаться погостить.

Бомбарда, пущенная в нас, не попала в цель только потому, что мы разбежались в разные стороны, скинув с себя Мантию-невидимку. По мрачным ухмылкам на лицах Романо я понял, что такого они не ожидали, но все равно рады. Конченные психопаты были просто счастливы получить новые игрушки в свое коллекцию.

И вот тогда начался бой.

Парень, с которым сражался я — скорее всего, Леон, — был неплох в нападении, но почти всегда лажал в защите. Он предпочитал убираться с пути моих проклятий, а не ставить щиты. Но и такая стратегия может подвести. Его атакующие были сильны, но не сильнее моих. Мне удалось ранить его Секо по касательной и слегка приложить об стену Изгоняющим, так что перевес был явно на моей стороне, и победа была делом времени. Конкретнее, делом пары минут. Я уже планировал просто вырубить его и помочь Гермионе со вторым братом, когда за моей спиной раздался крик.

Девушка извивалась на мраморном полу от попавшего в нее Круцио. Мгновенно озверев, и мысленно кляня подругу за неосторожность, я отразил летящее в меня проклятья Леона, и двинулся в сторону ее мучителя, надеясь разбить тому череп как можно быстрее. Я успел сделать лишь шаг, когда Второе Непростительное от Эмилио ударило меня. Не ожидал такой слаженной командной работы от двух придурков.

Дальше — что ж, вы и сами можете догадаться.

Интересно, когда все пошло наперекосяк? По-моему, это случилось, когда у Лили Поттер родился сын.

Романо пытали нас поочередно, пытаясь выяснить, кто нас послал. К тому моменту, когда ублюдки решили прикончить нас, у меня уже не было сил сопротивляться.

Так звучит история о том, как два сорокалетних мужика победили Героев войны. Конец.

* * *

Я не боялся смерти. О, странно бояться старой подруги, верно? Две Авады Лорда не смогли отправить меня на тот свет, но сейчас я был абсолютно уверен, что эта будет последней.

Я не боялся смерти, но я хотел жить. Хотел вернуться в маленькую уютную квартирку с видом на Палату депутатов, пить отвратительный кофе по утрам на террасе с Гермионой, напиться с ней же в маггловском баре, отпраздновать Рождество, в конце концов!

Я не боялся смерти, но я был бесконечно напуган тем, что то же самое ждёт и мою лучшую подругу. «Что может быть проще, чем умереть?» — Сириус, возможно, и прав, но быть виновным в чьей-то гибели — никогда не просто.

Я не боялся смерти, но я хотел, чтобы Гермиона жила. И потому готов был сделать все, что угодно, даже если ради этого мне придется отдать душу Дьяволу. Как оказалось, она ему не нужна, но я отчаянно желал спастись.

Я не боялся смерти, потому что знал — она не наступит.

* * *

— Какие непослушные дети... Ладно, я думаю, вы не очень обидитесь, если мы покончим с этим прямо сейчас.

— Авада...

Я лихорадочно соображаю, что можно сделать. Сбросить захват — нет, у меня не хватит сил. Палочки у меня нет, потому надо действовать без нее. Я должен быть способен на слабые беспалочковые...

Люмос получится не слишком ярким, чтобы можно было им ослепить и сбить концентрацию. Изгоняющее, возможно, сработает, если направить его на центр тяжести ублюдка, но есть только один шанс.

— ...Ке...

Просто соберись, Поттер, сделай все, как следует. Один единственный шанс. Последний. Давай же!

— ...дав...

Не позволь сказать ему последний слог! Действуй! Ты должен спасти ее!..

БУМ! Стена за пределами моей видимости с грохотом разрушается. Эмилио, отвлекшись, не успевает закончить заклинание, и я, собрав последние силы, поднимаюсь, скидывая его с себя. Слева от меня пролетает зеленая вспышка. Не знаю, кто бросил проклятье, здесь так громко, что происхо...

Я открываю глаза от чьего-то Энерговейта. Отлично. Ощущения, честно говоря, отвратные. Меня или пришибло случайно пролетающим Ступефаем, или я просто умер. В голове и не думает проясняться. Как говорил кто-то, кого я сейчас не в состоянии вспомнить: «Есть два варианта развития ситуации: плохой и хороший». Стоит ли говорить, как я надеялся на последний.

— Поттер, ну ты и везучий сукин сын! Нормально сдохнуть у тебя никогда не выйдет, да?

Мой мозг не хочет думать и переваривать новую информацию, мой мозг не хочет даже сотрудничать со мной, но даже в таком состоянии я узнаю голос, звучащий сейчас несколько иначе, чем я привык.

— Кто...Дэниелс? Что ты, мать твою, тут делаешь?

— Можете поблагодарить его за свое спасение, мистер Поттер, — приятный баритон доносится откуда-то из-за спины. — Надеюсь, вы просто несколько ошарашены, а потому так невежливы. Впрочем, чему я удивляюсь.

Блять, вы издеваетесь?! Вы все тут, что ли, собрались?

Похоже, последнюю фразу я произнес вслух, потому что мужчина тихо смеется:

— Да, мистер Поттер, так уж вышло, что Элиот обратился ко мне, когда оказалось, что вы и ваша подруга пропали. И вовремя. — Марино — а это, черт возьми, был он! — появляется в поле зрения, протягивая мне палочку ручкой вперед. — Мисс Грейнджер, кстати, тоже пришла в себя.

— Гермиона? — я подскакиваю с пола, выискивая ее глазами. Приступ паники заканчивается также быстро, как и начался, когда я утыкаюсь глазами в измученную, усталую, но, определенно, живую Герм.

— Я в порядке, Гарри. Как ты?

— Я...э-э-э, нормально. Что тут произошло?

Она молча кивает в сторону, и я следую за ее взглядом. Леон Романо — приятно мертвый — лежит в углу, припорошенный штукатуркой. Никто даже не потрудился прикрыть тело, и теперь труп мужчины застыл в нелепом положении, уставившись бессмысленным взором в потолок. Мертв. Что ж, это даже и к лучшему. Его братцу повезло гораздо меньше, а потому он связанный сидит на полу под прицелом палочек наемников, одним из которых оказывается Драган. Вся компашка в сборе? Вопрос, что все они здесь делают, до сих пор остается открытым.

Слишком запутанный и дезориентированный, чтобы делать самостоятельные логические выводы, я обращаюсь к человеку, которому вроде как должен доверять.

— Элиот, что ты тут делаешь с ними?

— Ну, странная история, — мужчина взлохмачивает светлые волосы, и выглядит при этом совершенно неглупо — как всякий раз до этого, — отчего я теряюсь еще больше. — Так уж вышло, Поттер, что я работаю на сеньора Марино долгие годы. Скажем так, я был подставным лицом, в чьи обязанности входило следить за твоими передвижениями, чем я и занимался до сегодняшнего дня. Долго рассказывать. Спроси в следующий раз, когда рядом не будет никого раненного или мертвого.

— Хорошо, — я поворачиваюсь к Марино, продолжая краткий допрос. — А что здесь вы забыли?

— Пришел поучаствовать в операции по вашему спасению. Надеюсь, это говорит вам о моих хороших намерениях.

— Это ни о чем не говорит, — я совершенно сбит с толку. Почему вся моя жизнь такая запутанная?! Я снова поворачиваюсь к Гермионе, пристально разглядывая каждую ранку или царапинку. Не знаю, долго ли я стою без действия, но меня отвлекает опустившаяся на плечо чужая рука.

— Поттер, мы должны уходить, — Дэниелс как никогда краток и ясен. — Скоро здесь будут авроры, а Романо весьма влиятельны, так что хотелось бы избежать встречи с органами правопорядка. Ты идешь?

Я вяло качаю головой. Ярость, вернувшаяся после тщательного осмотра всех ран, нанесенных этими ублюдками Гермионе, накатывает волнами. Я уже знаю, что мне следует сделать, так что мало кто сможет меня остановить. Нахожу взглядом Марино, обращаюсь к нему практически шепотом:

— Выведите отсюда Гермиону, пожалуйста.

— Вы уверены? Знаете, здесь много тех, кто способен завершить дело.

Вот так просто. Мы говорим о смерти, как о неприятной случайности, как о чем-то вроде плохой погоды за окном. Значит, так решаются судьбы? Меня это вполне устраивает.

— Да. Я хочу сделать это сам. Заберите ее отсюда.

Он молча кивает, не спуская с меня пристального взгляда, и жестом подзывает одного из наемников. Краем уха я слышу, как Марино дает четкие инструкции, но все мои мысли витают вокруг подруги. Огромные оленьи глаза направлены прямо на меня, и я знаю, о чем она думает. Прости, дорогая, но я не оставлю это так. Поймешь ли ты?..

И Гермиона понимает. Слабо кивнув мне, она безмолвно аппарирует в безопасное место под руку с одним из людей Марино.

Мое дело здесь еще не закончено. Пока не закончено.

Говорят, что Третье Непростительное разрывает душу. Я никогда не заострял на этом внимания после того, как избавился от Риддла в своей голове, хотя в особняке Блэков содержится много литературы об убийствах. Сейчас же, когда передо мной стеной встали все мои моральные принципы, и я готов враз переступить их все, перешагнуть невидимую черту, в моей голове медленно перекатываются мысли о том, что все это — человеческие предрассудки. Конечно, если кто-то, решая судьбу живого существа, однажды всё-таки выбирает смерть, с каждым разом это решение будет даваться ему намного легче. Тяжело остановиться, когда чувствуешь себя всемогущим, не так ли? Но, даже если я не прав, и Убивающее проклятье и правда повреждает душу человека, который его использует, мне нечего бояться. С моей душой всегда было что-то не так, это же очевидно.

Моя рука немного подрагивает, когда я поднимаю палочку на Эмилио Романо.

Ты должен по-настоящему хотеть, чтобы они подействовали, Поттер! Ты должен хотеть этого и получать от этого удовольствие, а праведный гнев — это пустяки!

Я помню, Белла, я помню... Ублюдок должен умереть. А ненависть — достаточное условие для свершения мести.

Мое лицо наверняка украшает отвратительная улыбка, когда я произношу эти два слова. Я, должно быть, сошел с ума, раз лишаю человека жизни так просто.

О, дивный новый мир!..

Я покажу тебе, как это делается, ладно? Я преподам тебе урок...

— Авада Кедавра!

Ну, вот и все. А теперь пора немного поспать. Чужая смерть не делает меня невосприимчивым к человеческим радостям.

Иногда — только иногда — я понимаю, что, должно быть, чувствовал Риддл всю свою гребанную жизнь.

И, знаете, это затягивает.

[1] В английском языке фраза «слово из четырех букв» («four-letterword») довольно распространена. Несмотря на то, что в этот список входят и некоторые ругательства, как правило, ее используют именно в обозначение позитивных моментов жизни.

[2] James Blunt — Bonfire Heart.