На краю света (гет)

Гермиона вернулась в гостиную полная решимости. Пусть она не может рассказать друзьям правду, она приложит усилия, чтобы между ними все стало по-прежнему.

— Гермиона, ты что, плакала? — обеспокоенно вздохнула Джинни, глядя на покрасневшие глаза вбежавшей в комнату подруги.

— Нет, я... На самом деле мне нужно было с самого начала это сказать. Мне так жаль, что я солгала вам, я ненавижу держать от вас секреты. У меня нет никого ближе вас, и если вас не будет рядом, я не знаю, что со мной случится. Мне жаль, мне, правда, очень жаль.

Первым сорвался с места Рон, неуклюже роняя наспех отодвинутый стул и заключая ее в медвежьих объятьях. Следом подскочил Гарри, бормоча:

— Ну что за глупости, куда мы от тебя денемся.

Джинни растроганно всхлипнула , глядя на сцену примирения, и тут же Гарри притянул ее к себе, прижимая покрепче к теплому боку и позволяя стать частью их простого ритуала воссоединения.

— А вот теперь пора напиться! — Выдал слегка покрасневший Рон, чтобы скрыть легкую неловкость, когда групповые объятия были разорваны.

— Отличная идея, дружище! — Воодушевленно поддержал Гарри.

Гермиона с Джинни только переглянулись и звонко рассмеялись. У них был повод отпраздновать, так почему бы и нет?

Шумной толпой они вывалились на улицу и по очереди аппарировали в неприметный закоулочек, выходящий близко к центру ночных развлечений Брисбена. Последней аппарировала Гермиона, и, прежде чем раствориться в воздухе, обернулась к саду, и на ее лице мелькнула триумфальная улыбка.

Она ничего не могла разглядеть в темноте, но откуда-то из глубины сада черные глаза ее наставника провожали ее с одобрением. Учиться на чужих ошибках — разве не это первый шаг к мудрости? Снейп мог бы многое рассказать об ошибках, но гриффиндорцы никогда никого не слушали. Им нужно увидеть собственными глазами, чтобы понять и поверить, и у него не оставалась иных средств, кроме как показать...

* * *

Тревоги и печали бесследно растворялись в суете ночного города. Яркие вывески и живая музыка зазывали, обещая беззаботность и бурное веселье. Четверо друзей с радостью погружались в водоворот неонового света, пряных коктейлей и незнакомых лиц. Вокруг них бурлила энергия и эйфория. Они были молоды, они были вместе, и они были живы, а значит, счастливы. Летняя ночь неслась так стремительно, не давая оглянуться, словно подстегивая, подгоняя: живи сейчас или не успеешь. Сердце стучало в груди в такт быстрой музыке. Градус алкоголя как-то неожиданно перешел границу между приятным теплым возбуждением и пошатывающимся под ногами полом. Голова кружилась, заставляя звезды над клубом под открытым небом водить хороводы. Гермиона тонула в ощущениях свободы, раскованности и облегчения оттого, что теперь все так, как должно быть, ее друзья снова с ней. Этой ночью все казалось немного лучше, и каждое действие было правильным. И пухлые губы Рона на ее шее, и его шершавые пальцы под тонкой майкой, и его широкая ладонь, сжимающая ягодицы сквозь облегающие джинсы. Он терся о ее бедра, и даже сквозь штаны Гермиона ощущала его возбуждение и не искала причин отстраниться.

— Где Гарри и Джинни? — сквозь легкий туман перед глазами она попыталась разглядеть друзей, но не заметила их в пестрой скачущей толпе.

— Наверное, уединились где-то на пляже, — со смешком предположил Рон и прижался к ее бедрам плотнее.

— Может, последуем их примеру? — игриво подмигивая, предложила Гермиона и потянула его в сторону выхода.

Она сама удивлялась своей смелости. Раньше инициативу проявлял всегда только Рон. Но сегодня ей хотелось быть смелой и дерзкой, ей хотелось доказать... А, неважно, она не собиралась снова злиться и думать о плохом. Уже через считанные минуты Гермиона в обнимку со своим парнем лежала на чуть прохладном влажном песке и смотрела на хороводы звезд над головой. Она давно мечтала о чем-то подобном. У них с Роном совсем не было времени на романтику. Короткие ужимки в Норе, всегда украдкой, торопливо и стараясь не шуметь, вряд ли можно было назвать пределом мечтаний молодой пары. Но теперь...

Рон задрал ее майку повыше, обнажая грудь, и от прохладного воздуха по коже пробежали мурашки. Он целовал ее шею и одновременно старался справиться с застежкой на ее тугих джинсах. Гермиона неуклюже возилась с его ремнем, и у нее получалось ничуть не лучше. Постоянно хотелось рассмеяться, романтический настрой улетучивался, а свежий воздух немного развеял алкогольный туман.

— Давай ты снимешь свои джинсы, а я свои, — предложила Гермиона.

Рон тут же бросился выполнять указания, и через мгновение стоял перед ней уже без штанов и нижнего белья. Гермионе понадобилось лишь на секунду больше, и они снова упали на песок. Ощущать влажные песчинки голой кожей оказалось вовсе не так приятно, как представлялось в мечтах. Они кололись, липли к спине и набивались в волосы. Опасаясь, что совсем растеряет первоначальный запал, Гермиона поторопила:

— Ну же, Рон, сейчас.

Но он продолжал неловко тискать ее, не переходя к делу. Спустя еще пару долгих минут она забеспокоилась.

— Что-то не так, Рон, тебе неудобно?

— Прости, слишком много текилы. Минуту назад все было здорово, а теперь...

Он смущенно глянул вниз на свой член, который явно выказывал заинтересованность, но не желал приобретать нужную для продолжения кондицию.

— Не переживай, у меня есть идея.

Гермиона с тоской проводила взглядом светлеющее небо над океаном и, сжав руку Рона, аппарировала в собственную спальню.

— Подожди минутку, у меня в ванной должно быть бодрящее зелье, — бросила она и скрылась за дверью.

Оказавшись в ванной, Гермиона уже почти не чувствовала приятного опьянения, и прилипший к спине и попе песок раздражал все сильнее, так что она решила принять быстрый душ. Свежая и полная решимости, она вернулась обратно в спальню с зажатым в ладони флакончиком зелья, способного привести в чувство не только после легкого похмелья, но и после хорошего ступефая. Только вместо полного энтузиазма голоса ее встретил размеренный храп Рона. Он как был, голый и в песке, лежал поперек кровати с приоткрытым ртом и крепко спал. За окном уже поблескивало раннее весеннее солнце, и Гермиона не знала, что ей чувствовать — разочарование, неудовлетворенность, облегчение или злость оттого, что так и не удалось довести дело до конца и вернуть утерянные отношения. А хватит ли решимости на вторую попытку, она сильно сомневалась. Гермиона свернулась калачиком в кресле, надеясь немного подремать, но сон совсем не шел. И чем выше поднималось солнце над синей линией горизонта, тем яснее становилась мысль, что как бы она ни старалась, а возвратить все, как прежде, уже не сможет. У нее все еще были ее друзья. И на ее кровати спал Рон. И она любила его, но... Это короткое безобидное «но» говорило о слишком многом. Ведь раньше никаких «но» не было, а что случилось теперь и как все обернется дальше, невозможно предугадать, только надеяться на лучшее и ждать.

* * *

Не желая, чтобы Снейп подумал, будто она его избегает или боится разговора с ним, Гермиона вышла на кухню пораньше и заварила кофе. Ее не покидало ощущение, что она трусливо сбежала из собственной спальной, чтобы на этот раз не объясняться с Роном. Северус спустился лишь несколькими минутами позже, спокойный и собранный, каким она и привыкла его видеть, словно и не было последних двух странных напряженных дней. Они молча позавтракали, вышли в сад. Северус устроился в своем стеклянном кресле-полусфере, Гермиона на подвесной деревянной скамейке напротив. Она нырнула в его сознание легко и привычно, стоило лишь взглянуть в глаза. Образы скользили медленно и податливо, позволяя погружаться все глубже и глубже, пока перед мысленным взором Гермионы не предстал уголок, в который никогда прежде она не заглядывала. Чувственная память — вместилище самых интимных и сокровенных чувств и эмоций человека. Снейп рассказывал об этом феномене, но никогда ранее не демонстрировал наглядно. Водоворот звуков, запахов и вкусов увлекал за собой и вскоре из него стали выплывать отдельные картины, более яркие и насыщенные, чем в любых других отделах памяти. С удивлением в одной из картинок Гермиона заметила себя и потянулась к ней, желая разглядеть детали. Образ не отпрянул пугливо и не спрятался в ворохе других, а послушно выплыл на передний план. Гермиона смотрела на себя глазами Северуса и не узнавала. Это было одно из их обычных занятий. Солнце играло в выгоревших светлых песчаных прядях, перемежающихся с каштановыми кудрями. Снейп слегка склонился к ее волосам, и от них повеяло приятным теплым ароматом меда с миндалем. Ее глаза казались почти желтыми, какие бывают у львиц, а кожа, потемневшая от загара, смотрелась куда лучше, чем бледность и круги под глазами от постоянного сидения в замке над книгами. Почти без одежды, стройная и женственная, она ничем не напоминала школьницу в мешковатых мантиях и толстых свитерах. Гермиона всегда считала сравнение женщины с цветком пошлостью, но в глазах Северуса ее преображение походило на распустившийся бутон и казалось трогательным. Но не успела она умилиться, как образ растаял, а на его месте возник новый. Гермиона знала, что это сегодняшнее утро, и ей захотелось немедленно покинуть память Снейпа, но что-то не отпускало ее, заставляя наблюдать. Она выглядела помятой и не выспавшейся, и от нее пахло алкоголем, Роном и виной. Гермиона никогда не задумывалась, что эмоции могут иметь запах, но отчетливо ощущала этот удушливый приторный аромат, чувствовала на языке его горьковато-кислый привкус.

— Я не испытываю вину! — Воскликнула она, наконец вырвавшись из плена чужих образов и мыслей.

Снейп только криво усмехнулся в ответ, отчего Гермионе захотелось кричать, и пришлось собрать все силы, чтобы не потерять самообладание.

— У нас даже ничего не было вчера! — выпалила она и тут же возненавидела себя за то, что словно оправдывалась, хотя вовсе не должна. — И даже если бы было, — быстро исправилась Гермиона, — Рон — мой парень, я не должна чувствовать себя виноватой, если была с ним. Я не испытываю вину.

— Повторяй это почаще и, возможно, сама поверишь, — произнес совершенно невозмутимый Снейп.

— Что ты вообще знаешь обо мне? Рон замечательный парень, и я с ним счастлива, — сердито выплюнула Гермиона.

— Так вот что за выражение сейчас на твоем лице. Это счастье?

Она не знала, сможет ли сдержаться еще хоть секунду, поэтому развернулась и бросилась бежать. Прочь, подальше от него. В груди клокотал гнев и ненависть и... Почему Снейпу так легко удавалось вывести ее из себя? У нее не оставалось ни капли самоконтроля, только эмоции, требующие немедленного выхода. Около часа она плавала в океане, пока не выбилась из сил и не остыла. Когда она вернулась к дому, Гарри и Джинни уже стояли у подъездной дороги, ожидая пока Рон закончит собирать вещи.

— Вы так скоро уезжаете?

— Мы бы с радостью задержались, но завтра нам с Роном на учения, а Джин нужно возвращаться в Хогвартс. МакГонагалл и так не хотела ее отпускать.

— Может, мы могли бы тебя навестить на рождественских каникулах? — предложила Джинни, заметив, как погрустнела Гермиона.

— Я надеюсь, что смогу вернуться в Англию до Рождества, и вам не придется снова пользоваться адскими портключами, — попыталась пошутить Гермиона, но улыбка вышла вымученная.

— Это было бы здорово! — Раздался из-за спины мягкий голос Рона.

Он крепко обнял Гермиону и чмокнул в макушку, прежде чем Гарри стал его подгонять, опасаясь опоздать к активации портключа. Друзья попрощались и аппарировали. С их отъездом в доме стало слишком тихо и уныло. Удивительно, ведь они пробыли здесь всего один день, но их отсутствие отдавалось гулкой пустотой в молчаливом доме и такой же гнетущей пустотой внутри. Не находя себе места, Гермиона вышла в сад, но и там не обнаружила привычных деталей. Джакаранда отцвела, а яркие лепестки, устилавшие землю, почернели и засохли. Зелень поблекла от жары и припала пылью. Сад утратил свое очарование. Закончилась короткая яркая весна, начиналось душное, засушливое австралийское лето.