На краю света (гет)

Жадное солнце задерживалось на горизонте все дольше и дольше, иссушая равнины, раскаляя камни, заставляя все живое прятаться, искать убежище в редких островках тени. Воздух словно сгущался и вяз, отчего каждое движение давалось с трудом. Гермиона изнывала от непривычной жары, духоты и безделья. Снейп изменил график занятий, заметив, что она не способна сосредоточиться и выполнить даже самое простое упражнение по концентрации под палящим полуденным солнцем. Теперь они занимались два часа рано утром и столько же перед сном. Но в новом режиме занятий вместо неоспоримых плюсов Гермиона находила только минусы. Ее не радовали освободившиеся долгие часы в середине дня, когда, разморенная и утомленная духотой, она не могла отвлечься от бесконечной круговерти мыслей, не покидавших ее голову с тех пор, как уехали друзья. Снейп, казалось, совсем не думал ни об эпизоде на пляже, ни об утреннем разговоре после ее неудавшейся попытки забыться в объятиях Рона. А Гермиона, напротив, никак не могла прекратить прокручивать в мыслях одни и те же картинки, одни и те же слова. Иногда она почти верила, что ей лишь приснился Снейп, обращающийся к ней на «ты». Пусть лишь на короткие мгновения, но он искал у нее поддержки, позволил себе проявить слабость в ее присутствии. И, может, не сказал, но показал воспоминания, которые... Дальше этой мысли Гермиона не позволяла себе заходить, иначе ей пришлось бы принимать решения, к которым она была совершенно не готова.

Вторым огромным минусом в новом режиме занятий оказалась необходимость проводить вечера со Снейпом. Когда они сидели друг напротив друга, а солнце лениво катилось к горизонту и отражалось расплавленной лавой в черных зрачках, отчего в холодном пристальном взгляде Северуса мерещился жар и жажда, лгать себе становилось почти невозможно. Но и признать правду не легче. В последнее время в жизни Гермионы скопилось слишком много неотложных задач, для решения которых она никак не могла собраться с силами. Например, обратное изменение памяти родителям.

Затея с созданием ложным воспоминаний оказалась провальной. Гермионе не удавалось сложить даже несколько фальшивых картинок для коротенького эпизода, а о том, чтобы самостоятельно соткать внутренне непротиворечивые, правдоподобные воспоминания для двух человек на целый год и речи не шло. После недели тщетных попыток Снейп предложил разумную альтернативу. Они применят парную легилименцию. План оказался прост и практичен: сначала они вместе проникают в сознание, затем Гермиона отменяет блок на сегментах памяти Грейнджеров и стирает следы существования Уилкинсов. На этом этапе Моника и Венделл исчезают бесследно, а Грейнджеры вернутся к мгновению перед тем, как дочь изменила их личности. Дальше Снейп вложит в их память дополнительный год жизни в Австралии. Грейнджеры будут убеждены, что добровольно приняли участие в магическом аналоге программы защиты свидетелей и выехали в Австралию под чужими именами, чтобы уберечься от планируемого нападения Пожирателей. В подтверждение новой легенды Гермионе нужно только написать задним числом несколько писем, которые ее родители якобы получали весь этот год, и на этом дело закончено. Но вместо радости, что восстанавливать память родителям можно хоть сегодня, Гермиона испытывала необъяснимую тревогу, граничащую со страхом. Она не могла этого сделать — слишком рано слишком внезапно отдаленная возможность превратилась в реальность.

Когда Снейп впервые предложил ей новый план действий, Гермиона еле сдержалась, чтобы не разреветься, и, к своему стыду, вовсе не от облегчения и счастья, а от страха. Северусу свой отказ действовать немедленно она объяснила тем, что не желает упустить в спешке какую-то важную деталь, из-за которой все может пойти наперекосяк, как в прошлый раз. Она беспокоилась о людях, которые знали Уилкинсов последний год. Но у Снейпа уже было наготове заклятие, заставляющее никогда не упоминать о каком-то человеке. Его разработали для Невыразимых, так чтобы только члены их семей знали их истинные личности, и в случае Грейнджеров оно подходило как нельзя лучше. Стараясь найти вескую причину оттянуть неминуемое решение еще ненадолго, Гермиона даже озвучила беспокойство насчет любовницы отца и того, не нанесет ли ей исчезновение всяких его следов из ее памяти такой же вред, как стертая память о дочери навредила Уилкинсам. Не то чтобы в глубине души Гермиона не считала, что молоденькая ассистентка, разбивающая семью своего начальника, этого не заслуживала, но зато это давало повод не ускорять события. И, словно испытывая терпение Гермионы, Снейп предложил лично заняться памятью любовницы отца, сделать так, чтобы она помнила о разрыве отношений и поспешном отъезде Венделла назад в Англию. Если бы не паника и отчаяние, охватившие Гермиону, ее бы наверно тронуло такое участие Снейпа и готовность взять на себя обязательства, превышающие данные обещания. Но вместо благодарности она чувствовала раздражение и злость, словно ее насильно подталкивают к краю пропасти, обещая, что там она расправит крылья и полетит, в то время как ей казалось, что она свалится и расшибется в лепешку.

— Я не готова! Я не могу, все слишком быстро, у меня не получится! — почти с мольбой в голосе попыталась она убедить Снейпа не торопиться, и, к удивлению, он сразу же согласился.

Он продолжал давать занятия по ментальной магии, хотя в них больше не было необходимости, и оставался все таким же спокойным и терпеливым, как обычно. А Гермиона медленно и неотвратимо теряла остатки терпения и способности понимать собственные действия и мотивы. Единственное, что не вызывало сомнений, это главная причина ее смятения — Снейп. С каждым днем становилось все тяжелее постоянно натыкаться на него, не переставая думать о нем и не находить решения. Это походило на медленную изматывающую пытку, и Гермионе хотелось поскорее закончить со всем, но, вопреки логике, она оттягивала возвращение памяти родителям, чем сама продлевала свою агонию. Иногда она понимала, насколько смешно и нелепо должна выглядеть в глазах Северуса. С его проницательностью он просто не мог не догадываться, что не недостаток занятий и уверенности в своих способностях к легилименции заставляет ее топтаться на месте. Порой ей даже казалось, что он замечает ее откровенно голодные взгляды, и тогда она содрогалась от страха и предвкушения. Но Снейп никак не менял свое поведение, лишь устало потирал переносицу и продолжал очень терпеливо вести занятия. Иногда, когда он внимательно смотрел на нее, и его лицо было так близко, она чувствовала, как пересыхают губы, как ладони почти ощущают тепло его кожи. Гермиона не раз раздумывала, не пора ли прекратить эту игру в гляделки. Однажды решиться и вывалить на Снейпа ворох сбивчивых мыслей или без слов сорвать с него черную рубашку... просто чтобы потом он позволил ей обнять его и уснуть на его груди. Но страх перед тем, что будет после, оказывался сильнее минутных порывов, и она снова тянула время.

* * *

В один из поздних вечеров, когда Гермиона снова не могла уснуть и раскачивалась в кресле Снейпа в саду, она заметила, что Северус тоже вышел из дома и стремительно зашагал прочь. Не успев опомниться, Гермиона подскочила с места и побежала за ним. Услышав ее шаги, Северус остановился и обернулся. Когда она наконец догнала его и остановилась, не зная, что сказать или сделать дальше, он только покачал головой, поймал ее руку и аппарировал. Как только перед глазами перестали мелькать звезды, Гермиона огляделась вокруг и не увидела ничего, кроме узкой полоски суши, уходящей в темноту и черной глади воды, подсвеченной полной луной. Похоже, они стояли на какой-то песчаной косе, и Снейп сосредоточенно вглядывался в линию горизонта.

— Что мы здесь делаем? — задала вопрос Гермиона, когда любопытство взяло верх над неловкостью. Она ведь вовсе не собиралась навязывать свое общество...

— Я никогда раньше не бывал в этой части света, — задумчиво произнес Северус, не отрывая взгляда от зеркальной глади океана. — Говорят, вноябре в лунные ночи здесь можно наблюдать спаривание китов.

Гермиона не нашла, что на это ответить, только нервно сглотнула и попыталась тоже сосредоточить внимание на высвеченной лунной дорожке на воде. Они стояли молча и неподвижно, каждый погруженный в собственные мысли, а вокруг не происходило ровным счетом ничего. Гермиона чувствовала себя ужасно глупо. Только сейчас ей пришло в голову, что, возможно, у Снейпа были совсем другие планы на вечер, не включающие в себя развлечение надоедливой ученицы, которая никак не желала закончить затянувшийся фарс и освободить его наконец, позволив выполнить условие непреложного обета. Он уже потратил на нее почти три месяца, сделал все, от него зависящее, и даже больше, чтобы она могла вернуть свою семью, а она вцепилась в него как пиявка и не желала отпускать. Глупо и жалко...

Глухую тишину нарушил шипящий звук, словно сняли крышку с газировки. Снейп резко подался вперед, будто заметил в темноте нечто. Он быстро втиснул в руки Гермионы невесть откуда взявшиеся омниокуляры, а вторую пару приложил к глазам. Не представляя, что пытается найти, Гермиона последовала его примеру и замерла, на мгновение перестав дышать. Прямо перед ее глазами, так близко, что кажется, протяни руку — и дотронешься, из черной воды появилась громадная покатая спина кита. Гигант выпустил фонтан брызг и снова скрылся в черных глубинах, на последок взмахнув широким хвостом, напоминающим лепесток клевера. На несколько минут вновь воцарилась полная тишина, и Гермиона слышала, как гулко стучит в груди взволнованное сердце. Она боялась шелохнуться или моргнуть, чтобы случайно не пропустить новое появление удивительного, совсем не магического, но такого волшебного животного, и ее ожидание было вознаграждено. Там, где лунный свет рисовал широкую серебряную полосу на поверхности океана, с тихим шипением и плеском появилось сразу несколько выгнутых спин и хвостов. Гермиона оторвала взгляд от воды, чтобы указать направление Снейпу, но он уже тоже заметил китов и зачем-то достал свою палочку. Один замысловатый взмах и все вопросы утонули в дивной неземной мелодии, поднимавшейся из самой глубины. Киты пели пронзительно и протяжно, и от их удивительных печальных голосов становилось больно и светло. Таинственные звуки их песен плыли над океаном, пока величественные гиганты кружили у поверхности, будоража воображение гибкими силуэтами. Иногда они стремительно вырывались из глубины, расправляли широкие плавники, словно крылья, и отрывались от родной стихии, взмывая в ночное искрящееся звездами небо, чтобы через короткое мгновение рухнуть огромным телом обратно в воду, с шумным всплеском поднимая мириады соленых брызг. Невозможно было оторваться от созерцания их дикой необычной красоты и грации, и даже когда последний кит исчез под водой, взмахнув веером хвоста, и океан затих, трудно было отвести взгляд. Гладь воды оставалась неподвижной уже около часа, но они все сидели и как завороженные смотрели вдаль, словно видели там нечто или надеялись увидеть.

—Удивительные создания, — выдохнула Гермиона. Она знала, что не сможет облечь в слова свои эмоции, но не могла промолчать.

— Среди не магических существ за пределами человеческого вида их культура является самой развитой, — ровным учительским тоном отозвался Снейп. — Они очень умны и независимы. Есть один кит, за которым маггловские ученые наблюдают последние двадцать лет. Он известен под кличкой 52-герцовый кит, потому что издаёт звуки на этой частоте. Его отслеживают по всей северной части Тихого океана. Этот кит известен потому, что только он один издает звуки на этой частоте, и никто никогда ему не отвечает.

Гермиона не знала, говорит ли Снейп правду, и все же сердце щемило, а глаза словно жгло изнутри. Это самая печальная история одиночества, которую ей доводилось слышать, так похожая на другую историю, о которой тоже нельзя было знать, правдива она или нет.

Снейп аппарировал их обратно к дому и молча удалился. Гермиона постояла несколько минут в саду, позволяя себе отдышаться и прийти в себя. Она поднялась по лестнице, открыла двери своей спальни, встала под теплый душ, но пронзительная песня мифического гиганта стояла в ушах, заглушая плеск воды и стук собственного сердца.

Снейпу снова удалось лишить ее хрупкого внутреннего равновесия. Его способность влиять на нее откровенно бесила. Гермиона понимала, что нельзя позволять кому-то иметь над собой такую власть, но как освободиться не представляла. А в памяти уже в который раз всплывали его слова «Будьте честны с собой, Гермиона». Хотелось пойти и накричать на него, сказать, что он не прав, что он не смеет обвинять ее в самообмане, когда сам всю жизнь только и делает, что лжет. Гермиона металась из угла в угол, как заведенная, тело гудело, а сердце бешено колотилось. Но... разве так обычно она ощущает гнев? Когда она действительно злится — это холодная ярость и отчуждение, желание оказаться как можно дальше от разозлившего ее человека, укрыться в безопасной обители книг и собственных размышлений. Тогда что означает эта горячая волна, расплывающаяся по телу, это непреодолимое стремление ворваться в его спальню и увидеть, как от удивления расширяются черные зрачки, как искривляется в кривой улыбке тонкий рот? Если последовать совету Снейпа и быть откровенной с самой собой, то больше всего это похоже на возбуждение, на страстное вожделение, такое сильное, что хочется кричать и причинять боль, лишь бы выпустить на волю часть дикого напряжения, копившегося в ней уже так долго. Гермиона хотела его, и Снейп это знал. Ее ложная скромность и притворная холодность никого не обманет, и, отказываясь прийти к нему, она наказывает лишь себя. Еще одни случай, когда Снейп оказался прав насчет нее, и если бы она начала делать зарубки на своей кровати каждый раз, то на ней давно не осталось бы пустого места. Решено: она прямо сейчас пойдет и скажет Снейпу, что он снова прав, а она ошиблась, и пусть он подавится собственным триумфом. Хотя кого она обманывает? Если она придет к Северусу сейчас, то просто упадет в его постель, и на слова не останется ни сил, ни времени. Это было ясно как день. Загадкой оставалось, как поведет себя Северус после. Останется ли таким же отстраненным и невозмутимым? Втянет ее в очередную запутанную историю, в которой не разобраться и из которой не выбраться? Закончит свою работу по восстановлению памяти Грейнджеров и исчезнет из ее жизни, как и собирался? А может, вовсе сотрет из ее памяти все личные воспоминания о нем. Гермиону вновь захлестнуло отчаяние, как и каждый раз, когда она пыталась просчитать действия и мотивы Снейпа. Хотя, похоже, пугающая вариативность будущего уже перестала иметь значение. Все напрасная суета. Она чувствовала себя марионеткой, ведомой за ниточки умелым кукловодом, но противиться его воле больше не было сил.

Гермиона набросила на плечи мягкий банный халат, и как была — босая и с мокрыми волосами —проскользнула в коридор и вошла в спальню Снейпа.

В комнате царил полумрак. Электрические лампы погашены, только пара свечей на прикроватной тумбочке разливала дрожащий мягкий свет. Гермиона сделала несколько уверенных шагов вперед, потом вдруг замешкалась и остановилась, разглядывая рисунок на деревянном полу. Не произнося ни слова, она скинула халат, не глядя отбросила куда-то в сторону и подняла глаза, чтобы рассмотреть лицо Северуса. К своему облегчению, в его выражении она не нашла ни насмешки, ни самодовольства. Он никак не показал, что удивлен ее визиту или наоборот был уверен, что она сегодня придет, только похлопал по кровати, приглашая занять место рядом с ним. И когда Гермиона опустилась на постель, молча укрыл ее покрывалом и легонько притянул к себе, заключая в объятия. Такой теплый, такой умиротворяющий, способный одним касанием ладони унять шторм в ее душе. Наконец-то Гермиона была именно там, где хотела быть — под его одеялом, под его горячим телом, под милосердным пологом ночи, который скроет ее смущение и неловкость и стыд оттого, что сама пришла в постель к мужчине и предлагала себя, развратно раздвигая бедра, позволяя ему касаться везде, где захочет, позволяя обладать, как первобытной самкой, а не взрослой серьезной женщиной с амбициями и самоуважением. Северус знал ее худшие черты, ее самые грязные секреты, угадывал мысли и желания еще до того, как она успевала сама их осознать, поэтому с ним не имело смысла притворяться, казаться хорошей и правильной — он все равно не поверит. Оставалось только отпустить себя, позволить инстинктам взять верх над собой и заглушить отчаянно сопротивляющийся голос разума. Все оказалось так банально. Северус давно владел ее мыслями, и Гермионе хотелось, было необходимо, чтобы он также овладел ее телом. Впивался горячими поцелуями, заполнил пустоту собой и не останавливался, пока последние проблески связных мыслей не покинут беспокойную голову, и ее не захлестнет абсолютное блаженство. Не останется ничего, только влажные разгоряченные тела, неровное дыхание и приглушенные жалобные стоны, молящие то ли о пощаде, то ли о продолжении. С Северусом оказалось так легко, словно это происходило не впервые, а Гермиона всю жизнь занималась с ним любовью и успела изучить его тело и повадки. Она привычно и естественно подстраивалась под его ритм, выгибалась навстречу ласкам, ловя губами тихие вздохи удовольствия. Стоило ли так долго бороться с собой, если капитуляция оказалась такой невероятно сладкой и желанной? Возможно, завтра Гермиона снова захочет бороться, будет упрекать себя за минуты слабости, сомневаться в правильности решения, но пусть это завтра наступит как можно позже. Или не наступает никогда.