После победы: Год первый. Хогвартс (джен)

Остаток мая не принёс с собой ничего нового. Мистер Уизли всё так же каждое утро уходил на работу, где выматывал себя до полного изнеможения. Нарочно, как подозревал Гарри. Миссис Уизли постоянно что-то мыла, скоблила или чистила, причём почти всё время вручную. Нора уже сверкала сверху донизу, в доме не было ни одного уголка, оставшегося без внимания тряпки или швабры. Джинни сначала пыталась помочь матери, но очень быстро поняла, что той не нужна помощь: чем больше у неё будет работы, тем меньше останется времени на слёзы. А миссис Уизли плакала каждую свободную минуту. Гарри много раз заставал её сидевшей в гостиной с бессильно опущенной на руки головой, вздрагивавшей от беззвучных рыданий. У него просто сердце разрывалось, глядя на неё, но он ни разу не осмелился подойти и как-то утешить её, сказать какие-то слова. Он малодушно пугался её слёз и бесшумно уходил, так и оставаясь незамеченным.

Перси сильно похудел, из-за чего его глаза, прятавшиеся за стёклами старых роговых очков, казались неправдоподобно большими. Он постоянно зевал и засыпал за столом во время ужина, отчаянно не высыпаясь по ночам. Он всё ещё ночевал в бывшей комнате близнецов. Сначала он стелил себе постель прямо на полу, чтобы Джордж, если ему вздумалось бы куда-то пойти, обязательно наступил на него. Убедить Перси перелечь на кровать Фреда не могли ни уговоры миссис Уизли, ни ругань Джорджа, который видимо чувствовал себя арестантом, находившимся под вечным наблюдением, ни собственная, постоянно нывшая спина. Рон как-то поделился с Гарри своими соображениями по этому поводу, сказав, что дело вовсе не в том, что это кровать Фреда, просто Перси боится, что Джордж захочет ночью незаметно выбраться из дома. И Гарри склонен был с ним согласиться. Перси постоянно пребывал в состоянии панического страха, что Джордж может что-то с собой сделать. Когда ему приходилось ненадолго оставлять брата одного или даже в компании Чарли, чтобы элементарно поесть, Перси с феерической скоростью заглатывал еду и мчался обратно наверх. Его никакими силами нельзя было выгнать на работу, не помогли даже угрозы миссис Уизли, что в Министерстве скоро не останется ни одной вакансии.

Гарри уже не так сильно опасался за Джорджа. Несмотря на страшнейшее потрясение, близнец ни разу не пытался наложить на себя руки или как-то себе навредить. А если бы хотел, то всё равно нашёл бы возможность. Джордж просто отказывался выходить из своей комнаты и почти ничего не ел. Один раз был правда эпизод, приведший Перси в ужас. Гарри с Роном, поднимаясь к себе в комнату после обеда, услышали из ванной комнаты звон разбитого стекла. Тут же появился абсолютно обезумевший Перси, громко требовавший от Джорджа, который находился внутри, открыть дверь. Судя по его виду, Перси был готов её выломать, если бы это понадобилось. Но через мгновение Джордж невозмутимо открыл дверь и, не сказав никому ни слова, прошествовал в свою комнату, только на полу в ванной остались лежать осколки разбитого зеркала. Перси потом целый день обшаривал кровать Джорджа в поисках припасённого осколка и подозрительно поглядывал на брата, шёпотом уверяя всех и каждого, кроме матери, что остриём можно легко перерезать себе вены. Но в суицидальных наклонностях Джордж замечен так и не был.

В конце концов, Билл нашёл где-то заклинание, действовавшее на манер будильника, и научил Перси им пользоваться. Теперь тот наконец-то перелёг на кровать Фреда и даже мог спокойно спать по ночам. Но стоило Джорджу пошевелиться, даже просто повернуться во сне на другой бок или почесать нос, как в голове у Перси раздавался громкий звон, и он моментально вскакивал проверить, что делает брат. Выглядеть от этого лучше он не стал, и круги под глазами, как их называют, у него доходили почти до середины щёк. В самом конце мая, однако, в Норе нежданно-негаданно появился Кингсли собственной персоной и лично попросил Перси выйти на работу в качестве помощника Министра. Кингсли говорил о значительном опыте Перси как министерского работника, напоминал, что необходимо продолжить работу, чтобы не прервался стаж. Но Гарри сильно подозревал, что мистер Уизли просто попросил Кингсли как-то повлиять на сына. И тому это удалось. Перси согласился вернуться к работе, взяв с Чарли, который пока не собирался обратно в Румынию, клятвенное обещание не отходить от Джорджа ни на шаг.

Для Чарли это было не так уж и сложно. Он писал какую-то огромную работу, посвящённую драконам, поэтому мог часами не вставать из-за стола в комнате Джорджа, заодно одним глазом наблюдая за братом. Гарри смотрел на него почти с завистью: Чарли было чем занять свой мозг. Рон же с Гарри просто шатались по дому и саду, иногда выбрасывая забредавших туда гномов, но в целом абсолютно не зная, чем себя занять. Правда, они каждый день встречались с Гермионой где-нибудь в Лондоне и подолгу гуляли, не сговариваясь обходя стороной Косой переулок из страха быть узнанными. Но Гарри обычно быстро возвращался в Нору, оставляя друзей наедине и ссылаясь на разные несуществующие причины. Бывало и так, что с ними отправлялась Джинни, и они гуляли вчетвером. В такие моменты Гарри казалось, что между ними всё было по-старому, но невозможность взять Джинни за руку отрезвляла его как ведро холодной воды, вылитое на голову.

Рон оживлялся только тогда, когда Гермиона была рядом. Всё остальное время он проводил, как ни странно, за книгами, читая всё, что попадалось ему под руку. Литературой, особенно учебной, его снабжала Гермиона, давая множество советов, и каждый раз при встрече спрашивала о его впечатлениях. Правда, очень осторожно и ненавязчиво, чтобы не спугнуть у него этот внезапно проснувшийся интерес к чтению. Рон стал совсем мало спать, кошмары, мучившие его и раньше, становились со временем всё более невыносимыми, и Гарри уже приходилось будить его по три-четыре раза за ночь. Часто Рон просто сидел, уставившись в одну точку пустым взглядом, и не реагировал на Гарри, пока тот несколько раз, достаточно громко, не называл его по имени. В такие моменты Гарри становилось страшно. Рон всё больше погружался в свои мрачные мысли, и его лицо принимало ожесточённое, даже жестокое выражение. Гарри решил, что если он не найдёт способ воздействовать на Рона, если тот не начнёт приходить в себя, то придётся всё рассказать Гермионе и спросить её совета.

Хотя, не хотелось бы взваливать на неё ещё и это лишнее огорчение. Гермиона конечно не жаловалась, но по её похудевшей фигурке и побледневшему лицу было видно, что и она переживает не лучшие дни своей жизни. Несколько раз Гарри замечал, как она незаметно глотает какие-то таблетки, и пришёл к выводу, что родители решили помочь дочери по-своему, положившись на магловскую медицину. Иногда он и сам подумывал посетить психотерапевта, например. Дядя Вернон частенько захаживал к одному и после таких визитов какое-то время бывал даже не таким вредным, как обычно. Но Гарри быстро отмёл эту возможность: психотерапевту пришлось бы рассказать всю правду, чтобы он смог как-то помочь, а это было нереально.

Его волновала ещё и Джинни. От её былой весёлости и оживлённости не осталось и следа, она почти никогда не улыбалась, совсем перестала шутить. Даже её огненно-рыжие волосы как-то потускнели. Она стала безразличной ко всему, и, сидя неподвижно с открытой на коленях книгой и глядя прямо перед собой, становилась очень похожа на Рона. Гарри понимал, что все Уизли прячут в душе незаживающую, кровоточащую рану с ужасными, рваными краями. Но если миссис Уизли только горевала по сыну, не задумываясь ни о чём другом, то её дети лелеяли в душе мечты о мести. Не проходило и дня, чтобы Рон не вспоминал Руквуда. Если при этом присутствовали Джинни, Перси или Чарли, то их лица тут же принимали суровое выражение, и Гарри видел, что они не только хотят, но и будут мстить, если им только представится такая возможность. Только Джордж никогда не произносил имени Руквуда. Он вообще говорил мало, даже не всегда отвечал, когда к нему обращались.

В середине мая в Нору нагрянула старая команда Гарри по квиддичу. И Ли, и Анджелина, и Алисия регулярно писали Джорджу, но ни разу не получили ответа. Гарри даже не был уверен, что их письма были прочитаны. Та же участь постигала все послания Оливера и Кэти. Поздоровавшись с Гарри и Роном, Ли посетовал, что все они чувствуют себя виноватыми перед Джорджем, потому что бросили его одного в трудный для него момент. Анджелина вошла нерешительно, оглядываясь по сторонам с затравленным выражением. Гарри вспомнил, как Джинни недавно рассказывала ему, что, оказывается, Фреда и Анджелину связывали серьёзные отношения, тянувшиеся ещё со времён учёбы близнецов в Хогвартсе, и в душе посочувствовал девушке. Она выглядела плохо, он не смог подобрать другого слова. Её шоколадная кожа посерела, пепельная бледность не сходила с лица, а волосы, которые Анджелина обожала укладывать в самые замысловатые причёски, теперь были просто скручены в обыкновенный пучок на затылке.

Джордж встретил друзей без особого энтузиазма, в первый момент он даже не смог скрыть своего неудовольствия. Заранее предупреждённые, они ни слова не говорили о Фреде, но беседа никак не клеилась, потому что каждый внутренне терзался, глядя на осиротевшего близнеца, и не мог придумать ни одной более менее удачной фразы. Анджелина опасно покачнулась, увидев Джорджа, но сумела взять себя в руки. Гарри только сейчас понял, как ей больно увидеть живую копию Фреда, с которым ей пришлось попрощаться навсегда.

Визит ребят не продлился и часа. Джордж просто объявил, что устал и хотел бы отдохнуть, и они сразу же направились к выходу, бросая друг на друга виноватые взгляды. Миссис Уизли сильно огорчилась из-за нежелания Джорджа общаться с друзьями. Она долго проплакала после их ухода, жалуясь, что сын, наверное, решил прожить всю жизнь в одиночестве. Джинни мягко возразила, что рано требовать от него возвращения к нормальной жизни, ведь прошло ещё не так много времени, и мысли миссис Уизли плавно переключились на Фреда, из-за чего она прорыдала ещё добрых два часа.

Единственной отдушиной для Гарри, кроме встреч с Гермионой, стал дом Андромеды Тонкс. После возвращения из Австралии он написал ей, прося позволения заглянуть, чтобы проведать Тедди. Андромеда пригласила его на чай, и Гарри провёл полдня в магазине детских товаров, ломая голову над подарком для крестника. В конце концов, не придумав ничего лучше, он накупил всевозможных игрушек, решив при встрече спросить у Андромеды, что нужно будет купить в следующий раз. Встреча прошла отлично. Гарри искренне хотел стать для Тедди родным и близким человеком и с неподдельным интересом выспрашивал у Андромеды малейшие подробности, касающиеся воспитания детей. Он выяснил, что Тедди пока что не нужны игрушки, книжки или уж тем более детская метла, которую Гарри чуть не прикупил в придачу к уже выбранным подаркам. Правда, получалось, что он вообще не должен был пока ничего покупать крестнику. Гарри решил, что не случится ничего страшного, если некоторые предметы полежат какое-то время, дожидаясь, пока малыш чуть-чуть подрастёт. Не мог же он приходить к ребёнку с пустыми руками! Во время своего второго посещения он даже осмелился подержать Тедди, и приятная тяжесть подвижного детского тельца в его руках произвела на него грандиозное впечатление. Он мысленно поклялся себе, сделать всё, чтобы этот ребёнок был счастлив настолько, насколько это возможно в его положении.

Люпин не оставил сыну никакого наследства, кроме небольшой стопки книг, посвящённых тёмным искусствам и способам борьбы с ними. Андромеда, жившая с мужем весьма скромно, теперь, наверное, должна была экономить и отказывать себе во всём, чтобы обеспечивать внука. Гарри не решился спросить, как обстоят её финансовые дела, и предложить свою помощь. Он прекрасно понимал, что она никогда не согласится принять её. Проще всего было самому покупать Тедди всё необходимое, и Гарри осторожно выяснил нужный размер одежды. К тому же, он хотел убедиться, что Тедди не испытает муки, выпавшие на долю его отца, который столько лет не мог найти работу и жил практически впроголодь. Гарри завёл ещё один сейф в Гринготтсе, куда распорядился перенести приличную сумму денег, которая должна была лежать там нетронутой до совершеннолетия Тедди.

Это на какое-то время отвлекло Гарри от хандры, наваливавшейся на него в Норе, создав иллюзию бурной деятельности. Но, разобравшись с финансовой стороной вопроса, делать ему снова стало нечего. От скуки он даже наведался на Площадь Гримо, где Кикимер навёл идеальную чистоту, но только для того, чтобы ещё раз осознать всю невозможность одинокой и изолированной жизни здесь. Тем более, миссис Уизли заявила, что никуда его не отпустит, как ему только в голову пришло такое? Жить одному! Большей чуши она в жизни не слышала. Гарри не стал настаивать. Он и сам понимал, что вряд ли такая жизнь отразится на нём благоприятно. Всё-таки он ненавидел этот дом, теперь свой дом, как ему приходилось напоминать себе время от времени, и не представлял, что когда-нибудь сможет быть счастлив в нём.

Дни тянулись невыносимо медленно, не принося с собой ничего нового. Гарри написал Кингсли с просьбой сделать всё необходимое для реабилитации Сириуса и освещения роли Регулуса в борьбе с Волан-де-Мортом. Он также выяснил, где можно заказать портрет Снейпа для директорского кабинета в Хогвартсе, считая, что тот заслужил быть там, где ему и положено — в одном ряду с Дамблдором и другими. Гарри был уверен, что профессор МакГонагалл, ставшая теперь новым директором, ни в коей мере не станет возражать против водворения портрета в её кабинет. Но мастер, занимающийся изготовлением живых портретов, предупредил, что подобная работа займёт довольно длительный период времени, и Гарри снова не оставалось ничего, кроме как ждать. Он ещё пару раз напоминал Кингсли о своей просьбе, но тот сейчас был занят подготовкой к предстоящим выборам Министра магии и просил подождать, пока он получит официальные полномочия. Ждать, ждать, ждать. Это слово слышалось со всех сторон.

Гарри уже не знал, куда себя девать, когда вечером тридцать первого мая вернувшийся с работы раньше обычного мистер Уизли попросил его выйти в сад для серьёзного разговора. У Артура был озабоченный вид, и у Гарри сжалось сердце. Неужели случилось что-то ещё?

— Завтра состоится суд над Малфоями, — негромко сказал мистер Уизли, когда они отошли на приличное расстояние от дома. — Всех остальных Пожирателей приговорили к пожизненному заключению в Азкабане, но с ними не всё так очевидно. По решению Визенгамота приговор им будет вынесен завтра в рамках отдельного судебного заседания. Я подумал, что, возможно, ты захочешь присутствовать на нём в качестве свидетеля.

Гарри с трудом переварил услышанное. Со дня битвы за Хогвартс он ни разу не вспоминал о Малфоях, не интересуясь их судьбой. Но сейчас он почувствовал, что мистер Уизли прав, он просто обязан присутствовать на этом заседании, обязан рассказать о вкладе Нарциссы в общее дело победы. Да и Драко, по большому счёту, не заслуживал Азкабана.

— А где они были всё это время? — спросил он у мистера Уизли.

— Люциус и Драко были отправлены в Азкабан как Пожиратели смерти, Нарциссу оставили в поместье, запретив покидать Англию, так как у неё нет метки, — мистер Уизли снял очки и устало потёр переносицу. — Люциус, конечно, гад и подонок, но я видел его во время финальной битвы: он наплевал на все свои убеждения, наплевал на хозяина, его интересовала только жизнь сына. Я не могу относиться к нему так же, как к остальным Пожирателям, в конце концов, я и сам отец. Ни в ком другом я не видел ничего человеческого, а Люциуса ещё можно спасти. К тому же, я не знаю, что конкретно мы можем ему вменить. Я лично не в состоянии назвать ни одного человека, пострадавшего непосредственно от его руки.

Гарри молчал, не зная, как относиться к подобному заявлению. По его мнению, мистер Малфой должен был отправиться в тюрьму и провести там остаток своей жизни. Но в словах мистера Уизли был смысл, и Гарри впервые задумался, в чём именно он может обвинить Малфоев, кроме сочувствия идеям Волан-де-Морта. При ближайшем рассмотрении получалось, что и Люциус, и Драко больше говорили, чем делали. Правда, была ещё битва в Министерстве, но и тогда Люциус не смог никому навредить. Одно было для Гарри ясно: он должен завтра присутствовать на суде, причём со стороны защиты.

К его огромному удивлению, Рон поддержал его решение, правда сам идти в суд отказался. Весь вечер Гарри продумывал все возможные аргументы, которые могли бы абсолютно убедить судей в необходимости смягчения наказания для Нарциссы и Драко. В итоге он решил, что правды будет достаточно, факты всё скажут сами за себя.

На следующее утро, спустившись вниз после череды сменяющих друг друга бесконечных кошмаров, Гарри чувствовал себя почти как перед дисциплинарным слушанием после атаки дементоров. Они с мистером Уизли точно так же отправились в Министерство, только в этот раз с ними был Перси, который провёл особенно беспокойную ночь. Джордж никак не мог заснуть и постоянно ворочался, не давая брату и шанса задремать. Про заклинание будильника он ничего не знал и чувствовал себя абсолютно свободно, не подозревая о причиняемых Перси неудобствах.

Перед дверьми, ведущими в зал суда, Гарри на секунду остановился, сделав несколько глубоких вдохов, пытаясь успокоиться. Возможно, многие осудят его за то, что он собирался сделать, но он твёрдо считал это своим долгом. Хватит им искалеченных судеб. Он хорошо усвоил на примере Снейпа, что человек может искупить своим поведением любую ошибку и что каждый заслуживает права на второй шанс.

От прежнего аристократического блеска не осталось и следа, и сейчас, после месяца в Азкабане, Люциус Малфой выглядел своей собственной бледной тенью. Его длинные светлые волосы висели беспорядочными, спутанными прядями, скрывая почти половину лица, многодневная щетина придавала его некогда холёному лицу неопрятный вид. Чем-то в этот момент, сидя на скамье подсудимых, он напомнил Гарри Сириуса. Нарциссу ввели в зал через другую дверь, откуда-то из внутренних помещений Министерства, и проводили не к мужу, а на место напротив. Люциус вскинул голову, и всего лишь на мгновение его глаза сверкнули. Гарри никогда ещё не видел у человека такого красноречивого взгляда. Он заметил, как первая, невольная радость медленно сменяется раскаянием, как Люциус ищет что-то в лице жены и не находит, как медленно теряет надежду, как уныло опускаются его плечи.

Драко ввели последним. При его появлении Люциус чуть привстал, нерешительно протянул сыну руку, хотел коснуться его плеча, заглянуть в глаза, но не решился. Нарцисса осталась абсолютно неподвижной, но Гарри заметил, какой напряжённой стала её поза. Драко выглядел ужасно, ещё хуже, чем отец. Черты его лица заострились, светлые волосы отросли и стали какого-то невзрачного, мышиного цвета, он смотрел на сложенные на коленях руки, не смея поднять глаза на судей, и только слабо улыбнулся матери, постаравшись вложить в эту улыбку как можно больше надежды.

Гарри не особо прислушивался к длинным речам, произносимым разными министерскими работниками. Главное — узнать, в чём конкретно обвиняют Малфоев. Как и предполагал мистер Уизли, суду нечего было им вменить, кроме самых общих обвинений: пособничество Волан-де-Морту, ношение чёрной метки, притеснение маглорождённых волшебников, поддержка тиранического режима и всё в этом духе. Кингсли вызывал множество свидетелей, но и они не могли добавить ничего существенного к уже прозвучавшим обвинениям.

— Слово предоставляется свидетелю защиты мистеру Гарри Поттеру, — наконец прозвучал бесстрастный голос Кингсли, и Гарри на негнущихся ногах двинулся по проходу, чтобы занять своё место перед лицом суда. Вслед ему доносился удивлённый шёпот, в устремлённых на него взглядах он читал упрёк, но упорно шёл вперёд, стараясь незаметно вытереть потные ладони о джинсы.

Как только прозвучало имя Гарри, Драко поднял голову, и их глаза встретились. На его лице было написано изумление и недоверие. Он смотрел на шедшего Гарри с таким выражением, словно ждал от него какого-то подвоха.

— Расскажите нам, что вам известно такого об обвиняемых, мистер Поттер, — официально обратился к нему Кингсли, — что помогло бы суду прийти к решению о смягчении наказания.

Гарри несколько раз кивнул. Заготовленная заранее речь вылетела у него из головы, и на долю секунды он растерялся, но тут же взял себя в руки. Какая разница, что подумают о его поступке все эти люди? Он должен, обязан поступить так, как подсказывает ему совесть. И Гарри начал рассказ. Он подробно описал события, происходившие на шестом курсе, когда Драко Малфою было поручено убить Дамблдора. Он постарался максимально правдиво, ничего не искажая и не приукрашивая, обрисовать перед судом сцену, свидетелем которой он стал в ночь убийства Дамблдора.

— Драко Малфой уже опускал палочку, когда появились другие Пожиратели, — уверенно закончил Гарри, глядя преимущественно на Кингсли.

— Считаете ли вы, что Драко Малфой был способен убить Альбуса Дамблдора? — спросил сидевший справа от Кингсли сухонький волшебник со строгим выражением лица.

— Нет, я так не считаю, — Гарри посмотрел ему прямо в глаза. — Мне было предельно ясно, что он действует, опасаясь за судьбу своих родителей, жизнь которых зависела от выполнения им этой миссии.

Волшебник удовлетворённо кивнул и что-то записал себе в блокнот.

— Но это ещё не всё, — и Гарри описал сцену их появления в поместье Малфоев, когда Драко не проявил никакого энтузиазма в опознании его самого, Рона и Гермионы. — Мы проучились вместе шесть лет, Драко просто не мог не узнать нас, но тем не менее, он сделал вид, что не уверен, мы это или нет. Я считаю, что это была слабая, но всё же попытка оказать нам помощь, — Гарри произнёс это почти что с вызовом, но никто и не спешил с ним спорить.

— Что вы можете сказать по поводу миссис Малфой? — спросил Кингсли, когда с Драко было покончено.

И Гарри пришлось описывать сцену в лесу, избегая лишних подробностей о Дарах смерти, но давая слушателям как можно более полную картину произошедшего.

— Нарцисса Малфой солгала в лицо Волан-де-Морту, сказав, что я мёртв, в благодарность за информацию о её сыне, — негромко произнёс Гарри, снова подпадая под впечатление от мужественного поступка этой женщины. Второй раз за свою жизнь он убеждался, что нет на свете ничего сильнее материнской любви. Позади раздался потрясённый вздох, и, обернувшись, Гарри увидел непередаваемое выражение на лице Драко, неотрывно смотревшего на мать.

В зале несколько минут было шумно: судьи обсуждали только что услышанную информацию, вытягивая шеи, чтобы лучше видеть золотистый затылок Нарциссы.

— Прошу тишины, — Кингсли поднял ладонь, и все разговоры моментально стихли. — Мистер Поттер, я думаю, никто не станет спорить, что вы как герой волшебного мира, как победитель Волан-де-Морта имеете право на особое мнение, которое должно быть учтено судом при вынесении решения. Какое наказание вы бы назначили обвиняемым, всем троим, если бы это было в вашей компетенции?

Гарри несколько раз моргнул. Все взгляды были устремлены только на него, было так тихо, что все наверняка слышали стук его сердца. Кингсли недвусмысленно дал понять, что судьба Малфоев в его руках, суд пойдёт ему навстречу, слишком значимой фигурой он стал. Но взять на себя такую ответственность!.. Гарри понадобилось несколько минут, чтобы окончательно решиться.

— Я бы полностью освободил от ответственности Нарциссу Малфой, — наконец заговорил он, — учитывая тот вклад, который она внесла в победу над Волан-де-Мортом, и тот факт, что миссис Малфой никогда не принадлежала к числу Пожирателей смерти. Я также освободил бы и Драко Малфоя, — Гарри заговорил быстрее, боясь, что его могут прервать, — так как считаю, что у него не было выбора. Любой на его месте поступил бы так же, любой стал бы защищать собственную семью. К тому же, он не участвовал в финальной битве, как, собственно, и его родители.

Повисло молчание, во время которого Гарри собирался с силами для последней фразы.

— Возможно, это не совсем правильно, но я освободил бы и Люциуса Малфоя, несмотря на многочисленные обвинения, предъявленные ему судом. Он безусловно заслужил наказания, но, по моему мнению, жизнь наказала его гораздо сильнее, чем это когда-либо удалось бы суду. — Гарри обвёл взглядом всех членов Визенгамота, стараясь вложить в свои слова всю силу только что появившегося у него убеждения в своей правоте. — Он всегда будет жить с сознанием того, что по его вине его жена и сын были отвергнуты обществом, что по его вине они пережили столько кошмаров, по его вине у его сына никогда не будет того блестящего будущего, на которое он мог бы рассчитывать. По его вине на имени Малфоев останется несмываемое пятно. Он будет каждый день смотреть в глаза своим родным и знать, что никогда ничем не сможет заслужить их прощение. Вы считаете, что Азкабан хуже? Я так не думаю.

В зале стояла абсолютная тишина. Гарри не знал, откуда шли эти слова, но чувствовал, что говорит правильные вещи.

— На церемонии прощания с павшими вы, мистер Бруствер, сказали, что сделаете всё, чтобы мир, ради которого они погибли, стал лучше, — Гарри в упор посмотрел на Кингсли. — Люциус Малфой не потерян для общества. Я уверен, что человек, способный на любовь хотя бы к своей семье, а проявление этой любви мы видели во время финальной битвы, не безнадёжен, его ещё можно спасти. Я предлагаю не идти по проторенной дорожке репрессий, а начать новую эру, эру милосердия и всепрощения.

Голос Гарри зазвенел от едва сдерживаемых чувств. С трудом проглотив комок в горле, он направился к своему месту, задаваясь вопросом, что это было сейчас. Неужели он и вправду говорил все те высокопарные слова, отзвук которых ещё витал в воздухе? В голове была странная пустота.

Гарри очнулся от заданного Кингсли вопроса:

— Кто считает, что обвиняемые, все трое, должны быть оправданы, прошу вас поднять руки вверх.

Гарри уже когда-то видел это: множество волшебников и волшебниц поднимали руки. Он пробовал посчитать их, но быстро сбился. Но рук было много, гораздо больше половины.

— Обвиняемые оправданы, но Люциус Малфой обязан заплатить в казну штраф в размере десяти тысяч галеонов и впредь вести законопослушный образ жизни под страхом пожизненного заключения в Азкабане, — Кингсли поднялся. — На этом заседание прошу считать закрытым.

Гарри вздохнул с облегчением и направился к выходу. Перед тем, как покинуть зал суда, он обернулся и бросил последний взгляд на Малфоев. Люциус нерешительно подошёл к жене, и Нарцисса как-то устало и безнадёжно обняла его, обеими руками прижав к груди его голову. Для Гарри оставалось загадкой, как могла эта женщина, не лишённая мужества, ума и красоты, любить такое ничтожество, но в жизни встречается всякое. Подошедший к родителям Драко тоже обнял мать и повернулся к отцу. На секунду Гарри показалось, что он сейчас ударит Люциуса, но этого не произошло. Медленно, очень медленно Драко протянул руку, и мистер Малфой несколько даже раболепно пожал её, а потом, чуть осмелев, крепко обнял сына. Гарри отвернулся на секунду, чтобы ответить на чьё-то приветствие, а когда вновь взглянул в центр зала, Малфои уже шли к противоположному выходу. На пороге Драко обернулся и его глаза нашли Гарри. Несколько секунд он просто смотрел на него, затем едва заметно кивнул и быстро вышел. Хлопнула дверь, и Гарри остался один в опустевшем зале.