После победы: Год первый. Хогвартс (джен)

Если вы должны что-то сделать, а утром вам рано вставать, никогда, слышите, никогда не надейтесь, что встанете пораньше и быстренько всё доделаете. Потому что, если только вы не обладаете железной силой воли, ничего у вас не выйдет. Когда утром ваш мозг будет выбирать между лишними пятью минутами сна и завершением даже самого важного дела в мире, он выберет сон. А самое важное дело покажется ему спросонок ничего не значащим пустяком. Самое смешное, что Гарри это прекрасно знал. Поэтому для него оставалось загадкой, как он мог вчера вечером купиться на предложение Рона. Потому что, и это было вполне предсказуемо, пораньше они не встали.

Когда зазвонил будильник, Гарри подумал, что полчаса — это слишком много для одного маленького чемоданчика. Рон прав, пару мантий можно забросить в чемодан и за пять минут. И зачем только они поставили этот будильник? Рон, к слову, только перевернулся на другой бок и продолжил сладко посапывать. И вторая мудрость, которую познал этим утром Гарри: ничто, поверьте, ничто не бодрит с утра сильнее, чем фраза, произнесённая громким голосом очень рассерженной миссис Уизли:

— Вы опаздываете в школу!

Гарри никогда в жизни не двигался с такой скоростью. Когда он смотрел на ругавшегося вполголоса Рона, пытавшегося достать из-под кровати нужный ему носок, Гарри так и подмывало рассказать другу о посетивших его с утра философских мыслях. Но, почему-то, он был абсолютно уверен, что тот сейчас не сможет оценить всю их глубину. Гарри мучительно пытался вспомнить заклинание, которое однажды на его глазах применила Тонкс, помогая ему собирать чемодан. Тогда все вещи, пусть и неаккуратной кучей, но моментально оказались внутри. Но о какой аккуратности могла идти речь, если до выхода из дома у них оставалось ровно десять минут? А Гарри в это время только ещё приступил к упаковке метлы и другой экипировки для квиддича. Рон тем временем, отчаянно чертыхаясь и изобретая всё новые и новые ругательства, пытался загнать в клетку не вовремя разыгравшегося Сычика.

Наконец, со сборами было покончено, хотя у Гарри осталось стойкое ощущение, что он забыл взять что-то крайне важное. Рон, пыхтя, как паровоз, стащил свой чемодан на первый этаж и тут же бросился обратно наверх, вспомнив, что оставил на тумбочке около кровати всего-то лишь такой не нужный для волшебника предмет, как волшебная палочка. Когда он вернулся и схватил чемодан, клетка с Сычиком свалилась от его рывка и тут же, к огромной радости совёнка, открылась. Гарри был уверен, что миссис Уизли сейчас наложит на Рона какое-нибудь пренеприятное заклятие, чтобы проучить сына-засоню, так рассерженно она выглядела. В конце концов, Рону пришлось оглушить Сычика, который визжал как потерпевший, нарезая круги по комнате, и запихнуть его маленькое, бесчувственное тельце обратно в клетку.

Их спасло только то, что теперь все, кроме Джинни, могли сразу трансгрессировать на вокзал, в противном случае, они ни за что на свете не успели бы на поезд. Миссис Уизли, которая жутко нервничала из-за парной трансгрессии, опасаясь, что кого-нибудь может расщепить, конечно, предпочла бы добираться до вокзала более долгим, зато более безопасным способом, но у них уже не оставалось выбора. Мистер Уизли крепко взял Джинни за руку и трансгрессировал, оставив её чемодан на попечение миссис Уизли по настоянию последней. Почему-то она посчитала, что парная трансгрессия становится безопасней без чемодана.

Оказавшись на вокзале Кингс-Кросс, Гарри испытал странное чувство. На секунду ему показалось, что всё это происходит не на самом деле, а всего лишь снится ему, но он мотнул головой, прогоняя неприятное ощущение. Они беспрепятственно попали на платформу девять и три четверти, и у них даже оставалось целых пять минут до отправления поезда. Гарри сразу увидел сгоравшую от нетерпения Гермиону, которая стояла неподалёку от прохода на платформу и обеспокоенно крутила головой по сторонам.

— Ну наконец-то! — с облегчением воскликнула она, всплеснув руками, и посмотрела на часы. — Я уже думала, вы опоздаете.

— И опоздали бы, — пробормотала миссис Уизли, — если бы я их не разбудила.

Гарри с Роном затащили вещи в одно из пустовавших купе в самом хвосте поезда и вернулись, чтобы попрощаться с мистером и миссис Уизли. Миссис Уизли заливалась слезами, крепко обнимая дочь.

— Перестань, мама, — ласково говорила Джинни, поглаживая мать по спине — С нами всё будет хорошо, в Хогвартсе теперь снова безопасно.

— Я знаю, — миссис Уизли шумно высморкалась в протянутый мужем клетчатый носовой платок и смущённо огляделась по сторонам. — Просто я буду так скучать. Дома будет так пусто без вас.

Гарри подумал, что она права. Чарли уже был в Румынии, они уехали, дома остался один Перси, а его сложно считать приятной компанией. Несмотря на все старания Перси загладить свою вину перед семьёй, у Гарри осталось предубеждение против него. Он и так-то любил Перси меньше всех остальных Уизли, а после ухода того в стан прихлебателей Министерства Гарри вообще не был уверен, что хочет иметь с ним что-то общее.

— Пообещай мне, что хорошо сдашь экзамены, — сказала миссис Уизли, крепко обнимая Рона, для чего ей пришлось встать на цыпочки, а ему — согнуться в три погибели. — Это так важно для твоего будущего, помни об этом.

Рон неопределённо кивнул головой, но, видя, что мать не отступает, недовольно буркнул:

— Я постараюсь.

— Удачи, Гермиона, — Молли поцеловала её в щёку и ласково потрепала по щеке. — Присматривай там за Роном, не дай ему завалить ЖАБА.

Раньше миссис Уизли никогда не просила Гермиону присматривать за Роном, и Гарри заинтересовался, понимает ли миссис Уизли, в каких отношениях состоят Рон с Гермионой. Скорее всего, понимает, она же не слепая. Гарри всё ещё задавался этим вопросом, когда миссис Уизли стиснула его в объятиях и не отпускала, пока не раздался оглушительный гудок готового к отправке паровоза.

— Молли, поезд сейчас тронется, — мистер Уизли мягко отстранил жену, подтолкнув Гарри в сторону вагона. — Удачи вам в новом учебном году.

Гарри вскочил на подножку последним, когда поезд уже тронулся с места, и чуть не свалился обратно на перрон, в последний момент успев схватиться за поручень.

— Мы ещё только в поезд сели, а ты уже чуть не попал в переплёт? — насмешливо спросил Рон, хватая друга за плечо и рывком подтягивая к себе. — Тебе не говорили, что вывалиться из поезда это не самое лучшее начало путешествия?

— Очень смешно, Рон, — укоризненно сказала Гермиона, придерживая для них дверь купе. — Давайте быстрее, а то мне уже скоро нужно проводить собрание для старост факультетов.

— А кто у нас второй староста школы? — полюбопытствовала Джинни, устраиваясь у окна и выпуская из миниатюрной клетки своего нового пушистика. — Побегай немного, Пикси.

— Эрни МакМиллан, — откликнулась Гермиона, с сомнением переводя взгляд с беззаботного пушистика на оживившегося Живоглота. — Джинни, ты уверена, что это хорошая идея…

— Интересно, — перебил её Рон, — сколько ещё слизеринцев осмелится вернуться в школу? По крайней мере, одного мы знаем точно.

Гарри пожал плечами. Не то, чтобы его это очень уж волновало, но ему хотелось бы знать, с кем придётся столкнуться через несколько часов. С другой стороны, какая разница, кто из них вернётся, если Кингсли ясно дал понять, что больше не потерпит войны факультетов. Это вряд ли вписывалось в грандиозные планы Министра по построению светлого будущего.

Гарри устроился на сиденье рядом с Джинни, оставив, однако, приличное расстояние между ними, чтобы не нарушать её личного пространства. Рон, напротив, просто приклеился к Гермионе, постоянно прикасаясь к ней под различными, никого не обманывающими предлогами, которые ему самому, по всей видимости, казались мастерски замаскированными. Гермиона смущённо улыбалась, но Гарри видел, что она просто на седьмом небе от счастья. Видимо, покинув Нору, где ему приходилось вести себя сдержанно на глазах у родных, Рон, наконец, решил дать волю своим чувствам. Гарри был рад за друзей, его больше не терзало чувство зависти, пусть даже он и не мог так же положить голову Джинни на плечо, зарывшись лицом ей в волосы. Ничего, не так давно у него появилось ощущение, что ждать ему осталось не так уж долго.

Они недолго наслаждались уединением, чего и стоило ожидать. Каждый считал своим долгом заглянуть к ним в купе и поздороваться. Гарри уже сделал вывод о том, что весь их курс в полном составе принял решение вернуться в школу, за исключением, по понятным причинам, Лаванды, когда дверь купе открылась в очередной раз, и на пороге показались те двое, кого Гарри так хотел увидеть всё утро. Было у него такое чувство, что они должны быть все вместе, возвращаясь в школу.

— Привет, — радостно поздоровалась Полумна, усаживаясь рядом с Гарри, которому пришлось подвинуться, и теперь их с Джинни разделяло всего несколько дюймов. — Мы вам не помешаем?

Невилл уселся на сиденье к Рону и Гермионе, причём Рон воспользовался возможностью и придвинулся ещё ближе к Гермионе.

— Конечно, не помешаете, — тепло ответил Гарри, с нежностью глядя на Полумну, которая уже доставала из сумки свежий номер «Придиры», на который, кстати, Гарри летом оформил подписку. Правда, Полумне совсем не обязательно было знать, что он так и не прочитал ни одного номера.— Не стоило даже спрашивать.

— Ну, знаешь, Рон у нас никогда не отличался особой сдержанностью, — задумчиво сказала Полумна. — Вдруг он мечтал провести время с Гермионой, а тут мы, как снег на голову.

Гарри крепко сжал губы, чтобы не расхохотаться. Гермиона подозрительно низко склонила голову, искоса глядя на слегка смущённого Рона, который явно не знал, что ответить. Вот умела Полумна попасть в точку!

— Ну, я же и так провожу время с Гермионой, верно? — нашёлся, наконец, Рон, обнимая Гермиону за плечи. — Кончайте ржать!

Гарри, Джинни и Невилл хохотали в голос. Полумна, с таким видом, будто не имела никакого отношения к этому веселью, углубилась в очередную фантастическую статью «Придиры», перевернув предварительно журнал вверх тормашками.

— Не отличался… особой… сдержанностью, — выдавила Джинни, вытирая слёзы. — Ты, наверное, хотела сказать, Полумна, что Рон всегда был законченным психом?

— Но это было бы невежливо, — серьёзно ответила Полумна, отрываясь от своего журнала. — Я бы так никогда не сказала.

Теперь не выдержала даже Гермиона, присоединившись к громкому хохоту и уткнувшись Рону в плечо. Несколько секунд у Рона было такое лицо, будто он всерьёз обдумывал план дальнейших действий: принять независимый вид и проигнорировать смеющихся друзей или засмеяться вместе с ними. В конце концов, он не выдержал и прыснул.

— Да ладно вам, я не так уж и плох, — заявил он сквозь смех.

— Нет, конечно, нет, — горячо заверила его Полумна. — Твоя несдержанность ничуть не мешает тебе быть одним из самых замечательных людей, которых я знаю.

— Эээ… спасибо, Полумна, — пробормотал покрасневший теперь от другого, приятного смущения Рон.

Повисла пауза. Гарри медленно обвёл взглядом всех, сидевших в купе. Вот они, самые дорогие, самые любимые люди, живые, здоровые, весёлые. Какое счастье, что их не отняли у него! Гарри почувствовал комок в горле, и перевёл взгляд на лежавшие на коленях руки. Кажется, все испытывали примерно то же самое, судя по тому, как Гермиона размягчённым взглядом обводила купе, Рон исподлобья косился на неё, сжимая её ладонь, Джинни придвинулась чуть ближе к Гарри и ласково улыбнулась Невиллу.

— Я как будто у себя в комнате, — мечтательно пробормотала Полумна. — Только сейчас даже лучше.

Гарри потребовалась пара секунд, чтобы понять, что она имела в виду. Лица всех, кто сидел сейчас в купе, были нарисованы на потолке её комнаты и соединены миллионом золотистых слов «друзья».

— Я так рад, что мы все вместе, — тихо сказал Гарри, надеясь, что этой коротенькой фразы хватит, чтобы выразить обуревавшие его чувства.

— А я рад, что ты сидишь сейчас напротив меня, — Невилл смотрел Гарри прямо в глаза. — На какой-то момент я успел подумать, что этого никогда больше не случится.

Джинни резко подняла руку, словно заслоняясь от чего-то, и умоляюще взглянула на Невилла. Гарри почти коснулся её руки, когда повернулся, чтобы ободряюще ей улыбнуться. Гермиона слегка побледнела и теснее прижалась к помрачневшему Рону. Гарри был потрясён такой реакцией друзей. В конце концов, прошло почти четыре месяца с того дня, а им до сих пор так страшно вспоминать о нём. Наверное, чтобы их понять, нужно оказаться на их месте, чего, Гарри искренне надеялся на это, никогда не произойдёт.

— Тебе не понять этого, — будто прочитала его мысли Полумна, внимательно сверля его взглядом своих светлых глаз. — Ты бы не понял, даже если бы увидел нас тогда, хотя, даже хорошо, что ты не видел, это было страшно. Это можно только почувствовать.

Джинни закашлялась, отвернувшись к окну и притворившись ужасно заинтересованной в разглядывании пролетавших мимо лугов и лесов. У Гарри мелькнула какая-то смутная мысль, касавшаяся маленькой колбочки с серебристой субстанцией внутри, лежавшей на самом дне его чемодана.

— Я вот лично чувствовала себя так, будто рядом оказалась сотня дементоров, — буднично добавила Полумна и вернулась к своему журналу.

Гарри не знал, что сказать. Извиняться было как-то глупо, никто не винил его в этом вынужденном притворстве. Наверное, тут уже ничего не поделать, что было, то было.

— Давайте не будем говорить об этом, — наконец, решительно сказал Гарри. — Мне очень жаль, что пришлось так поступить, но у меня не было другого выхода. Если бы я мог, я бы придумал что-то другое. Хотя, у меня особо и времени-то не было, чтобы подумать. Так что я предлагаю закрыть эту тему. Не вспоминайте, хорошо? Я жив, со мной всё хорошо.

Все смотрели на него с большим сомнением на лицах, и Гарри вспомнились слова Джинни «ты думаешь, это от меня хоть каплю зависит?» Да, к сожалению, ещё никто не научился управлять своими снами.

Время шло, и они успели же обсудить огромное количество тем, начиная от размышлений о том, сильно ли изменится жизнь в Хогвартсе, и заканчивая догадками, кто теперь займёт место преподавателя Защиты от тёмных искусств. Гарри основательно проголодался и уже начал жалеть, что Джинни сидит так близко. Будет неловко, если у него сейчас громко заурчит в животе. Наконец, к его огромной радости, появилась всё та же пожилая волшебница, развозившая на той же самой тележке сладости. Гарри накупил просто огромную кучу разных конфет, шоколадных лягушек, тыквенного печенья, лакричных тянучек и прочей ерунды, которую сложно было назвать полноценной едой. Хотя, через десять минут, когда они прикончили уже почти половину всех сладостей, сваленных на сиденье Рона и Гермионы в одну большую кучу, независимо от того, кто их купил, Гарри мог бы поспорить с любым, кто бы ему заявил, что сладкое это не еда. Голод оно утоляло просто на ура.

— Пожалуй, мне пора, — заявила Гермиона около часа спустя, посмотрев на часы. — Как-то нехорошо было бы опоздать на первое же собрание.

Рон недовольно поморщился, пытаясь убрать с прохода длинные ноги и давая Гермионе место, чтобы пройти к двери.

— Не старайся, Рон, — улыбнулась Гермиона, — всё равно не получится. Я как-нибудь пройду.

Она встала, стараясь не наступить Рону на кроссовки, двинулась вперёд, но потом обернулась и, наклонившись, быстро чмокнула его в губы. Рон прилагал массу усилий, чтобы его лицо оставалось непроницаемым, но его хватило ровно до того момента, пока за Гермионой не захлопнулась дверь. А потом его лицо расплылось в широкой, счастливой улыбке, которая придавала ему несколько глуповатый вид. Все влюблённые всегда выглядят глуповато, глубокомысленно решил Гарри, забывая причислить к разряду влюблённых себя. Хотя, объективно, он-то уж точно не подходит под эту характеристику, он, вроде бы, никаких глупых поступков не совершал и не совершает.

Гермионы не было довольно долго. Солнце уже начало медленно опускаться за горизонт, когда Невилл вдруг вспомнил, что они с Полумной оставили вещи в другом купе.

— Лучше сходить за ними сейчас, — предложил он. — Во-первых, нужно переодеться в мантии, а, во-вторых, незачем потом создавать давку, когда все пойдут к выходу.

Полумна согласилась, и они с Невиллом отправились за своими чемоданами. После их ухода Рон несколько минут молча пялился в окно, иногда взглядывая на часы, и, наконец, заявил:

— Что-то Гермионы давно нет, не находите? Я пойду, поищу её, мало ли, что могло случиться.

Гарри очень хотелось спросить, что именно, но он быстро вспомнил, сколько раз он оказывался в неприятных ситуациях по дороге в Хогвартс, и промолчал. К тому же, они и правда не знали, кто из слизеринцев решил вернуться в школу, а с их стороны можно было ожидать любой пакости.

Дверь купе захлопнулась с громким стуком, и Гарри вдруг осознал, что они с Джинни остались наедине. У него моментально вспотели ладони, он тут же вспомнил её день рождения и испорченные Роном чудесные моменты. Может быть, вот он — его шанс, может, сейчас нужно что-то предпринять? И сидят они так близко… Гарри робко повернулся к Джинни, но она не смотрела на него, с интересом разглядывая ноготь большого пальца на правой руке.

— Скоро уже приедем, — фраза была довольно глупой, Гарри осознавал это. Но нужно же с чего-то начать разговор!

— Ага, — откликнулась Джинни, так и не пошевелившись.

Гарри помолчал пару минут, потом предпринял ещё одну героическую попытку завязать разговор:

— Здорово всё-таки, что мы возвращаемся в школу, да?

И почему он вообще решил, что это заставит Джинни вступить с ним в оживлённую беседу? Особенно, если учесть, что они обсудили, как это здорово, минут двадцать назад. Кажется, Джинни взглянула на него с жалостью. Чёрт! Только этого не хватало.

— Да, Гарри, это просто чудесно, — чуть насмешливо произнесла Джинни, избегая его взгляда.

— Сегодня первое сентября! — вдруг выпалил Гарри, не успев подумать, но это его и спасло, потому что Джинни явно начала проявлять к разговору интерес.

— Да, я помню, — ответила она, чуть приметно вздрогнув.

— Сегодня я имею полное право воспользоваться Омутом памяти и посмотреть твои воспоминания, помнишь? — Гарри надеялся, что это прозвучало не слишком резко. Как будто, он ей угрожает, как будто опасается, что она возьмёт свои слова назад.

— Да, всё верно, — Джинни сглотнула и, наконец, посмотрела ему прямо в глаза. — Я боюсь этого момента.

— Почему? — спросил Гарри, чувствуя, как пересыхает в горле.

— Боюсь… последствий, — Джинни неопределённо взмахнула рукой. — Твоей реакции.

Гарри задумался. Может, в воспоминаниях совсем не то, на что он рассчитывал, на что надеялся всё это время? Может, там, напротив, что-то для него не приятное? С другой стороны, она всё-таки подарила их ему на день рождения. Гарри в конец распереживался.

— Может быть, после того, как ты их посмотришь, мы больше не будем друзьями, — прошептала Джинни, откидываясь на спинку сиденья.

— Перестань, не говори так! — Гарри повысил голос от неожиданности. — Что бы там ни было, ты — один из самых близких мне людей на этом свете, и ничто, слышишь, ничто не сможет это изменить.

— Только эта надежда меня и утешает, — тихо сказала Джинни, и Гарри вспомнил эти слова. Она уже говорила их, он их уже слышал, и это было прямо перед тем, как она его поцеловала…

Гарри потянулся к ней неосознанно. У него было такое ощущение, что мозг перестал работать, бросив его на произвол судьбы наедине с чувствами. Он с трепетом дотронулся кончиками пальцев до шелковистых волос Джинни, в глубине души опасаясь, что она может отстраниться. Но Джинни сидела неподвижно, глядя на него широко раскрытыми глазами. Гарри придвинулся ближе и осторожно, едва касаясь, провёл указательным пальцем по её щеке. Джинни вздрогнула, но снова не двинулась с места, и Гарри осторожно коснулся её щеки губами. Он уже целовал её, поздравляя с днём рождения, но тогда всё было по-другому. Тогда это был тёплый дружеский поцелуй, не имевший ничего общего с тем, что происходило сейчас. Сейчас было такое ощущение, будто его прилично шарахнуло током. Гарри почувствовал, как Джинни несмело положила руки ему на плечи, как они затем двинулись дальше, заставляя Гарри придвинуться ещё ближе, совсем вплотную. Гарри видел её губы совсем близко, он бы в любом случае не смог сдерживать себя дольше. Джинни закрыла глаза, и Гарри почти коснулся её губ, когда дверь купе с грохотом отлетела в сторону.

Гарри отпрянул от Джинни так резко, что она даже не сразу успела разжать руки. Он поправил очки и обернулся, стараясь скрыть ту ненависть, которую у него вызвал нежданный посетитель. Не стоило большого труда угадать, кто это был. Гарри задавался только одним вопросом: у Рона где-то в голове срабатывает радарчик или что? Как он чувствует, что, вот, именно в этот момент его сестра собирается поцеловаться с парнем?

— Я… — Рон смотрел на них виновато, — я… зашёл просто… там… Гермиона просила, в общем…

— Что просила Гермиона? — спросила Джинни, и Гарри отметил, что её голос чуть дрожал.

— Просила, чтобы мы переоделись в школьные мантии, — убито закончил Рон, покосившись на молчавшего Гарри. — Вот.

Гарри кивнул и достал свой чемодан, открывая его так, чтобы Джинни не увидела, в каком беспорядке туда свалены его вещи. Мантия, как назло, лежала в самом низу, и о чём он только думал, когда вещи собирал? Может быть, о том, почему он такой безответственный и не собрал вещи раньше? Или, как бы не опоздать в школу? Или о маленькой колбочке, заботливо завёрнутой сначала в носки, потом в толстый свитер? Чёрт его знает, о чём он думал, но точно не о школьной мантии.

Гарри был не в состоянии остановить поток бессвязных мыслей, роившихся в его голове. Как он ни пытался, он не мог заставить себя мыслить связно. Виной тому, конечно, был только что испорченный Роном счастливый момент между ним и Джинни. Хотя, кое-что всё равно прояснилось: Джинни настроена не так уж и против поцелуя с ним. Это могло означать как всё для него, так и ровным счётом ничего.

Остаток путешествия прошёл в напряжённой атмосфере. Рон, пытаясь загладить свою вину, всё время отпускал глупые шуточки, надеясь, что Гарри или Джинни засмеются, но они сидели, застыв в молчаливом ожидании, и никак на него не реагировали. Вернувшаяся Гермиона удивлённо подняла брови и, видимо, пришла к ошибочному выводу, что Гарри с Джинни поругались, потому что вдруг нашла миллион тем для разговора, в которых ни Гарри, ни Джинни не участвовали, но чувствовали себя при это комфортно. Если в данной ситуации речь вообще могла идти о комфорте. Невилл молчал, углубившись в свои мысли, а Полумна переводила задумчивый взгляд с Джинни на Гарри и обратно и явно о чём-то размышляла, иногда чуть покачивая головой и улыбаясь.

Гарри ужасно обрадовался, когда поезд, наконец, подкатил к станции. Это позволяло ему молчать, вытаскивая чемоданы из купе, и не выглядеть при этом обиженным Ромео. Гарри нёс клетку со своей совой и думал, что снова не придумал для неё имени. И почему он такой недисциплинированный? Ничего не может сделать вовремя.

— Первокурсники! Все сюда! — раздался такой знакомый голос, и все с одинаковыми радостными улыбками повернулись к возвышавшемуся над всеми на три головы Хагриду. — Привет всей компании! Рад вас видеть, очень рад!

— Привет, Хагрид, — Гарри тепло улыбнулся старому другу и пожал его огромную ладонь. — Как жизнь?

— Гораздо лучше, чем раньше, — прогудел Хагрид, ухватывая за мантию первокурсника, который так на них засмотрелся, что чуть не прошёл мимо. — Подожди чуток, куда это ты собрался один, малыш? В последнее время, было очень много работы, сам понимаешь. Всё было поломано, разрушено, всё нужно было чинить.

— И как там… всё? — этот вопрос волновал Гарри всю дорогу. Он жутко боялся, что Хогвартс сохранит отпечаток страшных событий, имевших место в его стенах, и это отравит его радость от возвращения в школу.

— Всё нормально, — Хагрид даже немного удивился. — Ты же не думаешь, что профессор МакГонагалл позволила бы вам учиться в развалине?

— Нет, конечно, нет, — с облегчением вздохнул Гарри. — Ладно, я пойду к каретам.

Хагрид кивнул и перевёл добрый взгляд на первокурсников, не все из которых, кажется, замечали доброту, светившуюся в глазах лесничего, судя по ужасу, с которым они взирали на него. Гарри побежал догонять друзей, которые ушли вперёд, чтобы занять карету. Он не сразу понял, почему они стоят перед пустой каретой, словно парализованные каким-то сильным чувством. Собственно, догадаться о причине такого состояния оказалось несложно, когда он увидел, куда обращены все взгляды. Рон, Гермиона и Джинни, открыв рты, смотрели на фестралов.

Гарри и забыл, что раньше они никогда их не видели, и сейчас в груди больно кольнуло: и не должны были видеть, это было неправильно. В конце концов, все они были всего лишь детьми, которых суровая действительность заставила повзрослеть гораздо раньше срока.

— Они… они красивые, — прошептала Гермиона, глядя на Гарри полными слёз глазами. — Но я многое бы отдала, чтобы их не видеть.

Джинни согласно кивнула и, тряхнув головой, первая залезла в карету.

— А кто… кого… — заикаясь, начал Рон, поворачиваясь к Гермионе и указывая на фестралов.

— Много кого, Рон. Мы видели немало смертей, — вздохнула та.

— А ты? — Рон обернулся к сестре, в его глазах светилась надежда, что Джинни сейчас назовёт одно-два имени и на этом остановится.

— Не помню, — мрачно ответила Джинни, не оправдав его надежд. — Но, даже если забыть о битве, я была с Демельзой, когда она… когда её не стало.

Гарри сжал зубы. За что? За что им всё это? Чем заслужила такую судьбу милая, добрая, талантливая девочка Демельза Робинс?

Они молчали всю дорогу, и каждый вспоминал тех, кто уже не мог вернуться в Хогвартс. И у каждого была своя, незаживающая рана. И даже не одна. Гарри, например, так и не смог решить для себя, чья смерть была для него самой тяжёлой: Фреда или Люпина? Потому что они оба были для него близкими, дорогими людьми, и без обоих он чувствовал себя потерянным и опустошённым. Да, не так он представлял себе дорогу в Хогвартс.

Гарри осмотрелся по сторонам. Ничего себе, как быстро они добрались! Ещё один поворот, и они увидят замок. Этот момент многое должен был определить в их будущем: Гарри боялся, что школа будет служить для них вечным напоминанием о войне со всеми её ужасами. Карета подпрыгнула на очередной кочке, немного покачнулась на повороте, и Гарри обмер. Вдали, в полной темноте, возвышался величественный замок, окна которого призывно горели, обещая тепло и уют. Гарри с трудом отвёл взгляд от потрясающего зрелища. Да, пожалуй, в своей жизни он не видел ничего красивее Хогвартса. Если только лицо Джинни, которая сидела рядом и расширившимися от восторга глазами смотрела на их школу, которая навсегда останется для них вторым домом, понял Гарри, какие бы ужасы не пришлось им пережить когда-то в её стенах.