Джедаи в Хогвартсе (гет)

Оби-Ван Кеноби валялся на диване в гостиной и листал волшебный Плейбой. Судя по довольному выражению его бородатой морды, никаких мучительных и несбыточных желаний двигающиеся и подмигивающие фотографии в нем не будили. Энакин недаром до него два дня не мог дозвониться, а в Силу с самого начала решил тактично не лезть.

— Как педагогу тебе должно быть совестно, — сказал Энакин с порога.

— А я тут, знаешь, мемуарами балуюсь, — сообщил Кеноби, откладывая журнал.

— Теперь это так называется? — Энакин удачно изобразил голос члена Совета Ади Галлии. — «Прорицательская» заказала, что ли?

— Э, нет, — хитро улыбнулся Кеноби, — я про нашу галактику пишу. И даже рисую.

— Тебя в дурку закроют, — предрек Энакин. — Дай посмотреть.

Кеноби протянул ему школьный альбом для рисования.

— Может, я еще миллиардером стану, — мечтательно сказал Кеноби.

Энакин сначала не разделял энтузиазма учителя. Несколько первых рисунков повергли его в шок — сначала от неожиданного таланта Оби-Вана к рисованию, потом от бессмысленности увиденного.

— Это ты? — удивленно спросил Энакин, рассматривая третью страницу.

— Ага, мы с Квай-Гоном, — подтвердил Кеноби. — Начало набуинской эпопеи.

— Прости, дядь Обик, но тут тебе на вид не двадцать один, а шестнадцать. Не говоря уже о том, что Кваю не шестьдесят.

— А по сценарию мне вообще двадцать пять. Зато глянь мы красавцы какие, — Кеноби рассматривал свое творение с гордостью. — Красота — это кассовые сборы.

— И почему боевой магистр должен быть красавцем? — Энакин не хотел расставаться со здравым смыслом. — У него же нос весь покореженный был. И на левой щеке был шрам. А зачем вы в озеро с губными гармошками лезете?

— Это карманный акваланг, — Кеноби приподнялся на локте. — Ассио пивка!

— Тогда еще прищепку на нос пририсовать не забудь, — посоветовал Энакин. — А это что, Татуин? Какого ситха я всем до пояса? Мне ж десять лет, а не шесть.

— А это чтобы ваша с Падме любовь с первого взгляда выглядела реалистичнее, — Кеноби явно издевался.

— С такого взгляда? Я на нее смотрю словно в Плейбое ее видел. С ростом очень удачно сочетается. — Энакин вдруг заржал. — Дядь Обик, почему Уотто похож на Березовского?

— Потому что я негуманоидных рисовать не умею, — признался Оби-Ван. — Слушай, помоги с диалогами. Увидишь, это станет блокбастером.

Утро застало джедаев в окружении пустых пивных бутылок за написанием второго эпизода. Оби-Ван рисовал, Энакин мучался с диалогами.

— Дядь Обик, получается так, как будто мы с тобой полные идиоты, — пожаловался он.

— Соберись, Энька, — велел Кеноби. — Даю установку — в Ордене целибат. Без дураков. Очень строгий.

— И совместное обучение, — тут же ввернул Энакин.

— Я тоже очень строгий, — продолжал Кеноби. — Преданный Кодексу до фанатизма. Почти без человеческих чувств.

— Квай-Гона что, в голову ранили, когда он тебя мне в учителя назначал?

— Неважно. Вот на этой картинке мы идем к сенатору Амидале. Цветов у тебя нет, вина у меня тоже. Что я тебе говорю?

— «Что, Энакин, не терпится?» — тут же вспомнил Энакин с улыбкой.

— Строгий учитель, не знающий слов любви, не мог сказать такую пошлость.

— Ну ты же это действительно сказал. Я тебе еще букетом по башке врезал. А, слу-уушай: давай потом ты добавишь: «Ты вспотел. Расслабься и дыши глубже.»

Кеноби от смеха поперхнулся пивом и закашлялся.

— Энька, мы с тобой рейтинг R заработаем, — предупредил он, вытирая бороду, но в Энакина уже вселился бес сценариста. — А напишешь слэш — вообще убью.

— Да погоди… каждый понимает в меру своей распущенности… когда мы возвращаемся, я тебя спрашиваю: «Ты думаешь, она думает, я сексуален?» Падаван в очень строгом Ордене такие слова знать может?

Кеноби подтвердил мысль Энакина одобрительным ржанием.

— Потом мы с Падме побежали купаться… — вспоминал Энакин через два часа, лежа на диване и правя первые тридцать минут мега-сценария.

Кеноби представил, что было бы, если бы Гермиона, заславшая их злючими совами, увидела бы сейчас Энькину довольную морду.

— Не, такого в нашем фильме не бывает, — возразил он.

— Да у нас с тобой все бывает, — отмахнулся Энакин, правя реплики учителя со злорадной ухмылкой.

— В Ордене очень строгий целибат. И я очень строгий, — в сотый раз напомнил Кеноби. — Не думай, что в каноне я тебе во время обучения позволял все, что позволял.

— Я бы такого учителя убил, — признался Энакин.

— Это в третьем эпизоде, — пообещал Кеноби. — Или в четвертом.

— Ну хорошо, — сдался Энакин. — Какого черта мы с Падме могли приехать в Варыкино и не побежать купаться?

— Придумай что-нибудь, — Кеноби жевал карандаш и скептически смотрел в свой альбом. — Я вообще занят ногами Йоды.

Энакин некоторое время пытался представить себя верным воспитанником монашеского Ордена и правильного до боли учителя. Потом его осенило.

— Давай я ей скажу: «Я не люблю песок. Он жесткий, грубый, проникает повсюду. А ты такая мягкая.»

Кеноби порвал лист карандашом и сквозь смех выдавил «Репаро!»

— На моей памяти это самое мощное признание в любви особе королевской крови, — признал он. — Я бы не додумался. А где по сценарию будут твои руки, я вообще знать не хочу. Рейтинг R нам обеспечен.

— Дядь Обик, в Ордене очень строгий целибат, — в свою очередь напомнил Энакин.

Батальные сцены Энакин и Оби-Ван писали через три дня, когда Энакин уже огреб от Гермионы за полуторасуточное отсутствие и в очередной раз убедился в верности своей догадки о том, что древний джедай, написавший в Кодексе «джедаю не следует жениться» был наверняка женат, и не раз.

— Какого ситха я должен куда-то падать, если я Молу уже один клинок обрубил? — возмутился Оби-Ван. — Он же только двусторонним мечом хорошо фехтовал.

— Для драматичности, дядь Обик, — ответил Энакин. — И вообще, я здесь сценарист. Я же не возражал, когда тебе захотелось нарисовать армию гунганов и каких-то подводных динозавров в мелких набуинских озерах. А ведь я там купался.

— Я тебе эту шахту еще припомню, — пообещал Кеноби. — Одни шахты на уме. Тут у магглов был такой Зигмунд Фрейд…

Злопамятности у Оби-Вана хватило как раз до дуэли с Дуку.

— А светлый до бесчеловечности учитель тебе бы прыгать вслед за Падме не разрешил, — заявил он со злорадством. — Мы же должны выполнить свой священный светлый долг, то есть убить ситха.

— Так бы я тебя и послушал, — проворчал Энакин.

— А вот послушал бы, — Кеноби явно решил испохабить образ ученика, раз уж ученик переправил ему в начале эпизода все диалоги до маразма. — Иначе ООС, АУ, анафема и не канон.

— Ну ладно, — согласился Энакин. — А почему тогда два лучших бойца Ордена не нарезали Дуку на ленточки?

Оби-Ван ненадолго задумался.

— Скажем, ты мог броситься на него очертя голову и получить молнией, — предложил он.

— Я что, с выключенным мечом бросился? — не понял Энакин.

— Почему, с включенным, — Оби-Ван подумал, что с выключенным все-таки слишком даже для стебных мемуаров.

— Ну и где был меч, когда он молнией ударил?

Оби-Ван и Энакин переглянулись, судорожно пытаясь понять, куда можно деть в атаке меч, а потом начали погорать.

— Внизу где-нибудь, — выдохнул Оби-Ван, — я сейчас шарж нарисую.

Третью серию Оби-Ван и Энакин писали через месяц у Энакина на кухне.

— Я не могу поверить, чтобы кто-то мог решиться снимать эту чепуху, — сказала Гермиона, перелистывая беловой вариант второго эпизода. — Быстро признавайтесь, кто из вас взял под Империо всю киностудию.

— Никто, — ответил Энакин, — в этом-то и весь ужас. Слезь с меня, я должен писать любовную линию.

— Да ладно, Энакина из второго эпизода я ревновать не буду, — пообещала Гермиона. — Я вообще радуюсь, что мне такой не достался.

— Ну хорошо, — Энакин задумался и посмотрел на учителя. — Дядь Обик, я точно должен в конце перейти на Темную Сторону?

— Ага, — Оби-Ван рисовал что-то невообразимое с четырьмя руками и мордой Вольдеморта, для памяти подписав внизу листа «генерал Гривус». — Иначе не будет интриги.

— Тогда изложи мою мотивацию.

— Это вы с Гермионкой сценаристы, а я художник по костюмам, — отмазался Оби-Ван. — Хотя… ну давай тебе опять будут сниться страшные сны. И ты с расстройства начнешь совершать немотивированные поступки.

— Это в двадцать три года? На четвертый год войны? Я этот бред писать не буду!

— Сны — это романтично, — поддержала Оби-Вана Гермиона. — Я на третьем году ходила на прорицания, ты не поверишь, сколько дурочек клюют на вещие сны.

Энакин махнул рукой и сдался. Оби-Ван тут же нарисовал эскиз страшного сна и Энакина, хватающего себя за голову железным протезом.

Оби-Ван остался на ночь у Энакина и Гермионы в гостиной. В Силе штормило — похоже, Гермионка все-таки ревновала, а Энакин этим пользовался. Оби-Ван выругал обоих ситховыми детьми и кое-как уснул.

К полудню Оби-Ван вернулся с ящиком вина, за которым пошел со скуки, отчаявшись ждать, когда Энакин и Гермиона проснутся. На кухне уже кипел творческий процесс.

— Да не буду я душить жену! — отбивался Энакин. — Я ж говорил, что ты ревнуешь.

— Ты перешел на Темную Сторону, — настаивала Гермиона. — И захотел убить всех людей.

— Кого он там захотел убить? — спросил Кеноби, ставя ящик вина и заглядывая в сценарий. — Ну ничего себе мы вчера ночью набредили!

В день выхода второй серии в Хогвартсе отменили занятия и повесили в Большом Зале огромный экран, потому что на премьеру первой серии за год до этого все студенты сбежали с уроков.

— До начала сеанса я хотел бы сказать несколько слов, — провозгласил Дамблдор, улыбаясь в бороду. — Во-первых, Энакин попросил меня сообщить, что почти все, что вы увидите в картине с рабочим названием «Как не надо бороться с силами зла или Всем аврорам на смех» — выдумка и неправда. Хотя монашеское воспитание в джедайском Ордене несколько лет назад могло бы избавить меня от многих нравственных потрясений. Во-вторых, — Дамблдор строго посмотрел на блиставшую орденами и аврорскими нашивками Армию Дамблдора с Энакином и Оби-Ваном в центре, — я очень надеюсь, что мемуаров про Хогвартс не будет.