Джедаи в Хогвартсе (гет)

Магистр Оби-Ван Кеноби и его бывший падаван Энакин Скайуокер с удивлением осматривали странный пейзаж незнакомой планеты. Небо было голубым, трава зеленой, солнце светло-желтым и единственным. Ничего хорошего такой странный пейзаж не предвещал.

— Энакин, твоя идея о том, что в гиперпространстве могут перемещаться не только корабли, была не самой удачной, — сказал Кеноби с ядовитой кротостью.

— А по-моему, неплохая планета, — ответил Энакин и начал спускаться с холма к старинному замку в долине. — Немного похоже на Набу. По крайней мере, мы хорошо проведем время.

— Всякий раз, когда ты хорошо проводишь время на Набу, меня кто-то хочет убить, — проворчал Кеноби, спускаясь вслед за Энакином, — то сепаратисты, то Совет Ордена.

— Ничего, теперь вы со мной, учитель, — ободрил его Энакин.

— Тогда мои шансы пополнить собой Силу увеличиваются, — мрачно предрек Кеноби.

По дороге к замку Оби-Вану и Энакину попались несколько групп подростков, одетых довольно странно. Впрочем, то же самое подростки думали и о джедаях, хотя девочки смотрели больше на их лица и телосложение, чем на одежду.

— А мне здесь нравится, — сказал Энакин, подмигнув паре симпатичных школьниц, — и место очень интересное: чувствую Светлую Силу, Темную тоже чувствую, и еще ерунду какую-то. Прям как на Коррибане.

— Энакин, — отозвался Оби-Ван со слишком поспешной строгостью, — я же тебя просил не только никому не рассказывать про это, но даже не вспоминать! Мы просто тогда по ошибке сели не на ту планету.

— Еще бы не по ошибке, — тут же съязвил Энакин, — не я же тогда вел звездолет.

— Лучше подумай о том, что мы будем здесь делать, — посоветовал Кеноби, — судя по всему, цивилизация это весьма примитивная и, возможно, даже неизвестная. Если мы не найдем здесь космопорт, придется как-то добывать себе пропитание.

— Лично я, — сказал Энакин, подмигивая третьей школьнице, — планирую наняться здесь в учителя. Судя по всему, это школа.

Кеноби был прав: на хромого потрепанного сторожа слова галанет и космопорт не оказали никакого эффекта, и Кеноби с неохотой воспользовался планом Энакина, который уже болтал неподалеку со школьницами и даже показывал им фокусы при помощи Силы.

— Я хочу поговорить с вашим директором, — сказал он, — я пришел наниматься в учителя.

— Эй, — тут же крикнул Энакин в Силе, — это была моя идея!

— Энакин, здесь наверняка есть и второе место, — ответил Кеноби с уверенностью, не мотивированной ничем, кроме нежелания упускать Энакина из виду на планете, кишащей хорошенькими школьницами.

— Хорошо, — сказал сторож, подозрительно смотря на Кеноби и Энакина, — профессор Дамблдор примет вас.

— Это была вербовка, учитель, — оправдывался Энакин по дороге к кабинету Дамблдора, поскольку Кеноби не замедлил ему напомнить, что джедаю предписан если не целибат, то моногамия. — Здесь полно форс-юзеров, честное слово! Только они почему-то думают, что для использования Силы надо произносить заклинания. Кстати, Орден ведь разрешил Ки-Ади завести гарем.

— Ты же знаешь, Энакин, — в сотый раз ответил Кеноби, — церейской расе грозит исчезновение, что будет большой потерей для всей Галактики. А вот в том, что увеличение числа Скайуокеров пойдет Галактике на пользу, я сильно сомневаюсь.

Горгулья перед кабинетом Дамблдора в возмущении отпрыгнула в сторону, когда Кеноби назвал ее утапайским вараном, и открыла вход в кабинет директора. Дамблдор как раз стоял перед камином и ругался с головой министра Фаджа, который хотел навязать ему нового учителя по защите от сил зла, поэтому приход претендента на учительскую должность пришелся Дамблдору очень по душе.

— Итак, — с радостью сказал он входящему Кеноби, — что бы вы хотели у нас преподавать?

Дамблдор ждал только одного ответа, хотя и не мог поверить в такое везение: о том, что в Хогвартсе есть только одна, и всегда та же самая, вакансия, знали даже дети. Но трезво оценивающему себя Кеноби удалось его удивить.

— Я бы хотел преподавать фехтование, — ответил Кеноби.

Лицо Дамблдора тут же потухло.

— Сожалею, — сухо ответил он, — у нас нет такого предмета.

— Учитель, попроситесь на Защиту от Темных Искусств, — подсказал в Силе Энакин, который лучше Кеноби умел держать открытыми глаза и уши.

Кеноби хотел ответить ему, что, по мнению Йоды, в этой области он даже хуже Энакина, который хотя бы почитывает запрещенные книги, но крайняя непедагогичность такого ответа заставила его сдержаться.

— А как насчет Защиты от Темных Искусств? — спросил Кеноби.

Дамблдор вскинул брови с радостью и неподдельным удивлением. Конечно, претендента хорошо бы было проэкзаменовать, но, с другой стороны, Дамблдору на этой должности последовательно сошли с рук шарлатан, оборотень и Пожиратель Смерти, а молодой незнакомец с приятным открытым лицом был намного лучше той интриганки, которую ему навязывал Фадж.

— Хорошо, — ответил Дамблдор, — считайте, что у вас есть работа.

Дело было сделано, и Дамблдор даже взмахом палочки призвал свой плащ, чтобы идти праздновать в Хогсмид, когда вспомнил о втором посетителе.

— Вам нужно поговорить со мной? — спросил Дамблдор Энакина, бросая свой плащ на спинку кресла.

— Я тоже хотел бы быть в вашей школе учителем, — ответил Энакин.

— И что бы вы желали преподавать? — поинтересовался Дамблдор из вежливости.

Вопрос застал Энакина немного врасплох. Он рассчитывал, что Кеноби возьмут учителем фехтования, а он убедит директора в том, что учителю фехтования нужен спарринг-партнер. Энакин решил идти по тому же пути.

— Ну, я бы мог преподавать сами Темные Искусства, — сказал он, хитро смотря на Кеноби, — надо же ему от кого-то защищаться.

— Такой преподаватель нам не нужен, — холодно ответил Дамблдор.

Его тон в этот момент напоминал Йоду, вытащившего из рюкзака падавана Скайуокера книгу Дарта Бейна.

— Он шутит, — тут же вступился Кеноби за своего бывшего ученика. — Это мой ученик, он будет мне помогать. Он пока еще не может вести отдельный курс.

— Почему это я не могу? — возмутился Энакин, забыв об осторожности. — Я вообще Избранный!

— Не могу сказать, что вы меня обрадовали, — заметил Дамблдор, — у меня уже есть один Избранный, и мне хватает его с головой.

— Директор, — доверительно сообщил Кеноби, — тогда вы тем более должны согласиться, чтобы я его взял в помощники — с Избранных лучше не спускать глаз. Не успеешь отвернуться, как сразу оказывается, что они избраны создавать проблемы.

— Пожалуй, вы правы, — признал Дамблдор. — Наши учителя обычно обходятся без ассистентов, но во имя общественной безопасности для вас я сделаю исключение.

Энакин рассчитывал посидеть во время урока в лаборантской и повозиться со сломанным гиперускорителем, который забросил их с Кеноби на эту планету, но Кеноби вовсе не горел желанием отрабатывать зарплату.

— Энакин, ты проведешь первый урок за меня, — сказал он, закидывая ноги на стол в лаборантской, — я уверен, ты прекрасно справишься.

В душе Энакина происходила жестокая и запутанная борьба, в хитросплетениях которой не разобрался бы и многомудрый канцлер Палпатин: лень Энакина боролась с его авантюризмом, а донжуанство с верностью жене и небольшой робостью перед первой публичной лекцией.

— Хорошо, учитель, — ответил Энакин и вышел из лаборантской в класс.

— Ребята, — сказал Энакин классу, яростно думая о том, какие виды борьбы с Темной Стороной он знает, кроме светового меча, — Темная Сторона опасный противник. Гнев, страх, агрессия на Темную Сторону Силы ведут. Путь джедая, то есть борца с Темной Стороной, может завести вас в самые опасные уголки Галактики, то есть нашего мира. Но самое главное — это те темные уголки вашей души, в которых скрывается Тьма.

Тут Энакин понял, что лекции магистра Йоды он нещадно путает с прочитанным на выходных фэнтези. Энакин обернулся на закрытую дверь в лаборантскую и решил нести отсебятину.

— Теперь нам прислали какого-то малахольного философа, — довольно громко сказал наглый блондин со второй парты.

«Вот об этом я и хотел поговорить!» — подумал Энакин, вытягивая вперед руку.

Блондин тут же схватился за горло.

— Итак, — спросил Энакин, отпуская Малфоя, когда тот уже начал хрипеть, — кто из вас знает, что это было?

— Невербальное удушающее проклятие, профессор! — тут же ответила Гермиона и добавила осуждающе. — Это черная магия.

— На самом деле не такая уж черная, — скромно ответил Энакин, чувствуя в зеленой части аудитории возмущение, смешанное с восхищением, которому сладострастно позавидовал бы любой ситх.

— Не спорь, она права, — тут же встрял Кеноби в Силе, — даже в Вукипедии написано, что душить Силой — это Темная Сторона. А за шиворот хватать — нет. Был бы ты еще падаваном — получил бы выговор.

Энакин пожалел, что в Силе нельзя показать язык.

— Хотя, конечно, лучше этим не пользоваться, — благонамеренно продолжал Энакин, — собственно, большая часть борьбы с Темной Стороной и состоит в том, чтобы не поддаваться соблазну использовать свою силу по велению эмоций. Остальное проще — взять меч да порубить в мелкий винегрет. Можете считать произошедший инцидент практическим примером фиаско в борьбе с соблазном.

— Не переживайте, сэр, — подбодрил Энакина рыжий парень, сидевший рядом с Гермионой. — Вы не первый учитель, которого Малфой выводит из себя. Предыдущий учитель защиты от сил зла превратил его в хорька.

— И этот учитель оказался черным магом, Рон, — сердито прошептала Гермиона.

— Ну и что? — возразил Рон. — У него все равно неплохо получилось.

Энакин отметил, что в красно-желтой части аудитории желание освоить невербальное удушающее проклятие тоже превышает желание учиться контролировать свои эмоции. Пожалуй, ему действительно стоило бы вести Темные Искусства как таковые.

— Ладно, проехали борьбу с эмоциями, — решился Энакин, посылая к ситхам всю методологию. — Главное в борьбе с Темной Стороной, определяемой в боевых условиях как тот, кто хочет тебя угробить, — это вот. — Энакин снял с пояса световой меч.

— Ух ты! — сказал кто-то. — Такая палочка разве что Хагриду подойдет.

Энакин включил меч.

— Энакин, — заметил Кеноби в Силе, — когда я вижу тебя с включенным мечом перед детьми, у меня на душе становится неспокойно.

— А почему она не проливается, профессор? — спросили с заднего ряда.

— Кто? — не понял Энакин.

— Ну это же акваменти, — пояснил еще кто-то, — водное заклинание, правильно?

— Вы чего, думаете, это вода? — опешил Энакин и тремя движениями запястья вырезал на каменной стене надпись «Эни» в полдюйма глубиной.

Класс восторженно молчал. Большинство девушек смотрели на Энакина как на рождественский подарок.

— К следующему уроку я вам такие же мечи настругаю, только учебные, — пообещал Энакин, вызвав громкие крики восторга. — Для защиты хватит и учебных. Ну, за дело: кто из вас атакует меня чем-нибудь темненьким? Вот вы, девушка, — обратился Энакин к Гермионе, — вы, похоже, знаете о черной магии побольше меня. Вас как зовут?

— Грейнджер, профессор, — ответила Гермиона, вспыхнув от такого сомнительного комплимента.

— Это что, имя? — спросил Энакин.

— Фамилия, профессор.

— Я вас умоляю, — Энакин даже развел руками. — Если я начну называть красивых девушек по фамилии, мой учитель расплачется и подарит мне кресло-качалку. Кстати, когда вы все обращаетесь ко мне «профессор Скайуокер, сэр», мне хочется оглянуться и спросить, с кем вы разговариваете. Зовите меня Энакин. Вот профессор Кеноби, наоборот, очень строг, и его лучше называть «профессор Кеноби», при этом всегда добавляя «сэр».

Оби-Ван с помощью Силы выдал Энакину подзатыльник, но Энакин увернулся.

— Итак, покончив с вопросами этикета, как же вас все-таки зовут? — обратился Энакин к Гермионе.

— Гермиона, сэр, — Энакин тут же испуганно обернулся. — Извините, Энакин.

— И какое же самое стр-рашное и самое чо-орное заклятие, Гермиона? — спросил Энакин, картинно поежившись.

— Авада Кедавра, — прошептала Гермиона.

— Ну так давайте ее сюда, — скомандовал Энакин, отодвигая взмахом руки от Гермионы парты вместе с соседями и наклоняя меч острием к себе. — Только потом сразу падайте, потому что хрен знает куда оно отскочит. Попробую отбить в потолок, но не обещаю.

Класс в полном составе полез под парты. Кто-то добрый предположил, что отскочит сначала в Поттера, а дальше как пойдет.

— Я не могу, Энакин, — произнесла Гермиона, поднимая палочку дрожащей рукой.

— Гермиона, — наставительно сказал Энакин, наконец чувствуя себя как рыба в воде: в опасной близости от Темной Стороны, наедине с красивой девушкой и со смертью, — страх перед Темной Стороной в итоге приводит на нее же. Как вы будете контролировать ее в себе, если не способны управлять ею?

Кеноби громко отодвинул стул в лаборантской, выражая тем самым полное несогласие с неортодоксальной философией Энакина и его развязным поведением, а также готовность немедленно вмешаться в ход урока.

— Ну же, — произнес Энакин романтическим шепотом, глядя Гермионе в глаза.

— Экспеллиармус! — вдруг крикнула Гермиона, и в Энакина ударила красная вспышка, которую он поймал на клинок. Вспышка странным образом проструилась по клинку и заземлилась неведомо куда, как это бывает с молниями Силы.

— Ни фига себе! — оценил Энакин, выключая меч и встряхивая рукой, по которой тоже хлестнула какая-то волна. — Судя по всему, заявленный элемент не выполнен, но замена неплоха. Кстати, мечи я буду менять только на такие палки.

Оби-Ван Кеноби не валял дурака и, когда Энакин распустил класс, засадил Энакина учить матчасть.

— Энакин, все не так просто, — сказал он обычным менторским тоном. — Тебе необходимо учиться. Если тебя не выгонят за аморалку, когда-нибудь ты все равно попадешь впросак.

Энакин со вздохом взял учебники за первый и второй классы, Кеноби за третий и четвертый. Энакину тут же попалась глава про волшебные палочки, которую он начал штудировать тщательнее, чем джедайский Кодекс, стараясь понять, как же эти палочки стреляют молниями Силы. Кеноби молча просматривал одну страницу за другой.

— Вот смотри, Энакин, — сказал он наконец. — На этой планете за майнд-трик сажают: «Проклятие Империо, подавляющее волю жертвы и заставляющее ее выполнять приказания наславшего проклятие, является Непростительным Проклятием и карается пожизенным заключением в Азкабан».

— Не понял, — удивился Энакин и заглянул в учебник к Кеноби. — У меня написано, что Заморачивающее заклятие, которого за глаза хватит, чтобы убедить любого в том, что ему не нужны твои документы, вообще не черная магия.

— Может, дело в длительности действия? — предположил Кеноби, заглядывая в свою очередь в учебник Энакина. — Хотя ведь тот же майнд-трик…

— Постойте, учитель, — сказал Энакин, читая учебник Кеноби дальше, — Империо может действовать месяцами! Представляете, столько человека на майнд-трике держать! Никаких сил не хватит. Это надо бы поподробнее почитать…

— Энакин, мы не будем меняться учебниками, — строго сказал Кеноби, закрывая от Энакина интересовавшую его страницу. — Тебя погубят либо женщины, либо Темная Сторона — просто притягиваешь к себе и то, и другое.

Некоторое время Энакин и Оби-Ван продолжали сосредоточенно читать. Молчание снова прервал Кеноби, неожиданно расхохотавшись.

— Хорошо, что с нами нет магистра Йоды, — сказал Кеноби, — его бы здесь посадили, как только он дотронулся бы до своей «волшебной палочки». Смотри: «Авада Кедавра, убивающее проклятие, относится к Непростительным. Авада Кедавра производит вспышку зеленого пламени и приводит к немедленной смерти жертвы. Попытка применения Авада Кедавра к человеку карается пожизненным заключением в Азкабан.» Включает магистр Йода на этой планете меч — и гарантированно огребает проблемы с правоохранительными органами.

— Зато Дуку бы просто высмеяли, — отметил Энакин, — этот Экспеллиармус дает красную вспышку и считается довольно простым разоружающим заклятием. Сомневаюсь, что включенный меч Дуку сразу бы всех разоружил.

— Кстати, Энакин, — строго сказал Кеноби, — заставлять школьниц совершать тяжкие преступления — не самый лучший способ познакомиться с ними поближе.

— А какой самый лучший, учитель? — тут же поддел учителя Энакин.

— Никакой, Энакин, — ответил Кеноби, улыбаясь краем рта, но голосом изображая умудренную усталость. — Мы просто должны починить гипердвигатель и улететь отсюда.

В этот момент в дверь класса постучали.

— Уже следующий урок? — встрепенулся Кеноби. — Вроде же должно было быть окно. Энакин, этот урок я проведу сам, понятно?

За дверью оказался всего один черноволосый и зеленоглазый парень из прошлого класса.

— Здравствуйте, профессор Кеноби, сэр, — сказал он, — здравствуйте, Энакин.

— Можно без «профессора» и «сэра», — улыбнулся Кеноби. — Это Энакин постоянно надо мной подшучивает. Я Оби-Ван.

— Гарри, — представился парень. — Скажите, вы авроры?

— Мы джедаи, — ответил Энакин.

Кеноби, который не одобрял попыток Энакина выражаться в терминах своей галактики и стараться всех к ним приучить, сделал ему страшные глаза.

— Мы светлые маги, — изложил Кеноби свое видение себя и Энакина, — и приехали сюда издалека.

— Вы верите в то, что Вольдеморт вернулся? — спросил Гарри.

Кеноби и Энакин еще не успели почитать газеты, а потому растерянно переглянулись.

— Я видел его! — крикнул Гарри, внезапно обидевшись. — Я сражался с ним!

— Ну раз видел, то в чем вопрос? — ответил Энакин, пока Кеноби юзал майнд-трик, чтобы выяснить хотя бы, о ком идет речь.

— Самый черный маг на этой планете, — сообщил Кеноби в Силе. — Вроде ситха. Оставил Гарри шрам на лбу, когда пытался его убить.

— Это не ситх, — отозвался в Силе Энакин, — это лох педальный. Вот Дуку мне полруки отрубил, носатая скотина, а тут какой-то шрам.

— Гарри, Вольдеморт это тот черный маг, который напал на тебя, когда тебе был всего год? — спросил Кеноби, которого в процессе прощупывания сознания Гарри немного тряхнуло, и он решил перейти на более традиционные способы общения.

— Вы произносите его имя? — удивился Гарри.

— Ну, я, наверно, его не очень хорошо выговариваю, — скромно сказал Кеноби. — Хочешь присесть?

Гарри с некоторым удивлением рассказал Оби-Вану и Энакину краткое содержание своей знаменитой биографии, которое Энакин подытожил просто:

— На твоем месте, Гарри, я бы его убил. Всю бы семью его перерезал, друзей бы его поубивал и дом бы его сжег к ситховой матери!

— Энакин! — осуждающе воскликнул Кеноби, невольно вспомнив, как несколько лет назад он искал к ученику подход, чтобы тот ему рассказал про происшествие с тускенами, а потом месяц пил успокоительное и снотворное.

— Что «Энакин»?! — тут же возмутился Энакин. — Если этот Вольдеморт то же творит, зачем связывать себе руки?

— Энакин, хотя ты больше и не мой падаван, — сказал Кеноби, свирипея и забывая о присутствии Гарри, — но я вынужден доложить о твоем поведении Совету.

— Передатчик сначала собери, — язвительно ответил Энакин.

Замечание про передатчик немного остудило Кеноби, который подумал и о том, что без Энакина он не сможет починить гиперускоритель и навсегда останется в этой школе учителем, что Энакин пока вовсе не прочь сделать.

— Хорошо, забудем про Совет, — сказал Кеноби мягче, — но постарайся понять, что использование Темной Стороны не может быть оправдано ничем. Даже необходимостью бороться за свою жизнь! Не думай, пожалуйста, что я хочу ограничить твое развитие и силу, я просто хочу предупредить тебя об опасностях, которые тебя ожидают.

— Странно, — вмешался в разговор Гарри, — я слышал, что во время первой войны с Вольдемортом аврорам разрешили применять против его сторонников Непростительные Проклятия.

— Вот видите, учитель, — тут же ввернул Энакин в Силе, — а вы говорили, примитивная цивилизация. Даже они уже до этого додумались.

— Гарри, посмотри внимательно на этого пацифиста, — добавил он вслух. — Ему выдали диплом за то, что он из одного ситха сделал два. Разрубил пополам и сбросил в шахту.

— Он убил моего учителя у меня на глазах! — возмущенно крикнул Кеноби.

— Вот, а я о чем говорю, — подтвердил Энакин. — Кровь за кровь. Не беспокойся, Гарри, ситхи — это по нашей части. У вас есть спидеры или что-нибудь летающее?

— Есть метлы, — ответил Гарри, пораженный тем, что два странных волшебника, которые даже не умеют договориться друг с другом, всерьез обсуждают, идти им убивать лорда Вольдеморта или нет, словно это поход к Хагриду на чай.

Злой ситх лорд Вольдеморт сидел в мрачном темном доме и лелеял свои нехорошие планы, когда ему на голову свалились два здоровенных мужика в коричневых плащах. Темный лорд едва успел аппарировать, а прибывшие таким хамским и неожиданным образом зажгли две синие лампы дневного света, напомнившие Вольдеморту трудное детство, детдом и новый русский блокбастер «Дневной дозор», и стали с интересом его рассматривать.

— Ужас какой, — сказал более впечатлительный Кеноби, смотря на лицо лорда Вольдеморта. — Энакин, я ж тебе говорил, что Темная Сторона не доводит до добра. Вот так побравируешь, а потом не то что школьницы, а банты тебя пугаться станут.

— При чем тут Темная Сторона, — отмахнулся Энакин, — у него ж глаза красные, а не желтые. И вообще в Силе он хлипковато смотрится. Хотя смотри, набирает потихоньку.

Лорд Вольдеморт действительно кипел от бешенства, которое вылилось в вопль «Круцио!», красную вспышку и прыжок Энакина на пять метров с места.

— Энакин, — попросил Кеноби со спортивным интересом, — постарайся отбить, а не гасить о меч. Винду говорит, у него с молниями Силы так получается.

— И кто у него спарринг-партнер? — тут же спросил остроумный Энакин, но Авада Кедавра обвилась у него вокруг меча и заземлилась ситх знает куда.

— Красноглазый, повтори! — попросил Энакин. — Можно какого-нибудь другого цвета.

Вольдеморт был довольно сообразительным магом, поэтому быстро перешел к заклятиям другого типа, заставив Энакина попрыгать от взрывов, летающих предметов, разверзающихся под ногами пропастей и прочих сюрпризов. Но Энакин не был сторонником оборонительного стиля, и Вольдеморт вскоре с удивлением увидел, что сотворенный им из люстры рояль медленно ползет к нему, а не к Энакину, какие заклятия ни произноси.

Аппарирование и вихревой полет тоже не дали особого эффекта. Энакин только закрыл глаза, а Кеноби принялся лениво комментировать, глядя в Силу: «Сзади… в углу… используй Силу, Энакин… теперь справа… он стоит выше тебя… полеты — это для дроидов…»

Но гвардия лорда Вольдеморта уже спешила на выручку своему повелителю, и Энакин с Оби-Ваном почувствовали себя как на арене Геонозиса.

— Учитель, сматываемся! — крикнул Энакин, толкая нападающих Силой со всей дури, и вдруг услышал недовольное покашливание магистра Йоды.

Магистр Йода отлип от стенки, в которую его спросонок впечатал ласковый Энакин, и вынул у него из ушей наушники.

— Интересную книгу ты слушал, — признал Йода, посмотрев на плеер на поясе Энакина, — хотя думалось мне, заседанье Совета важней.

У Энакина было несколько самых дорогих воспоминаний, два из которых были связаны с учителем. В первом воспоминании четырнадцатилетний Скайуокер решил самостоятельно побороться с космическим пиратством, что вылилось в полномасштабное космическое сражение, взрыв очередной орбитальной станции и наземную операцию силами будущей неразлучной пары джедаев. Через неделю закопченный как вобла молодой Кеноби и его падаван с оторванным в бою ухом предстали перед Советом.

Энакин научился слушать ругань вполуха еще на Татуине, а в тот раз ему было еще проще, потому что одного уха у него временно не было. Кеноби унаследовал от своего покойного учителя странные приступы глухоты при разговорах с начальством. Но целых двенадцать ворчунов в Совете все-таки смогли Кеноби чем-то достать, и он отчеканил с каменным лицом:

— Падаван Скайуокер молод и невыдержан. Но у него есть мужество, и этого достаточно!

Когда Энакину пришили обратно ухо и собрали из мозаики четвертое ребро, учитель навестил его в госпитале. Оби-Ван употребил несколько оригинальных языковых конструкций, пообещал Энакину в следующий раз оторвать оба уха и высказал интересные соображения про наследство покойного учителя и влияние татуинских трущоб на шансы его, Оби-Вана, погибели. На все следующие боевые операции Энакин и Оби-Ван летали только вместе, хотя на Совете их все равно периодически песочили.

Во втором воспоминании семнадцатилетний Энакин случайно услышал разговор Винду и Кеноби о том, что падаван Скайуокер применяет порой Темную Сторону, слушает только учителя, и то лишь когда учителю почти приходят кранты, а на чужие приказы отвечает сдержанным хамством. Энакин знал, что Оби-Ван категорически против всего этого, но на этот раз услышал учителя в несвойственной ему роли защитника джедаев-нейтралов и сторонника полной автономии разведгруппы.

— Сколько вы можете его защищать, Кеноби? — вышел из себя Винду, чувствуя, что осточертевшего ему Энакина можно выгнать из Ордена только вместе с учителем. — Сколько вы еще будете из-за этого мальчишки подставляться под вражеский огонь и дисциплинарные взыскания?

— Он мой падаван, — лаконично ответил Кеноби.

С этого момента Энакин больше никогда не гордился тем, что спасал учителя чаще, чем учитель его. Темную Сторону он по-прежнему порой юзал, особенно когда его брали за жабры, но Светлую считал стороной учителя. Коварный Дарт Сидиус так никогда и не понял, почему главный неформал и анфан террибль Ордена в ответ на все соблазны Темной Стороны схватился за меч. Это было личное.

Месяц назад Энакин поссорился с Падме — в последнее время она была особенно невыносима. Энакин, конечно, списывал все на ее положение, и спустил бы ссору на тормозах и на этот раз, но в самый разгар семейной сцены из шкафа Падме вышел Оби-Ван. От тяжких телесных повреждений магистра Кеноби спасли только соломенная шляпка на голове и мышеловка на большом пальце — Энакин чуть не вцепился ему в глотку, но от хохота не смог дойти до шкафа. Речь Оби-Вана о том, что к нему не следует ревновать и вообще он только хотел поговорить о Сторонах Силы, оборвалась на середине, потому что он увидел свое отражение в буфете и тоже начал погорать. Падме обозвала их обоих идиотами и улетела на Набу.

Учителя Энакин, конечно, простил, после того как тот трижды поклялся обеими Сторонами Силы, своим мечом и ушами Йоды, что не было ничего, а главное, что ничего больше не будет. Энакин два дня скучал по жене и чудесил на нижних уровнях Корусканта, а потом вся его неуемная энергия, которая раньше уходила на семейные сцены и примирение после них, выплеснулась в политику. Магистр Винду просил его шпионить за Палпатином. Палпатин просил его шпионить за Винду и вообще всем Советом. Оба интригана Энакина раздражали, и через месяц он заморочил Винду мозги так, что тот арестовал сам себя. Канцлер Палпатин в это время был уже небоеспособен: он серьезно спал с лица, потому что каждую ночь ему снился синий меч перед его носом и строгий голос «Ты про воскрешение мертвых давай рассказывай, а не философией грузи!»

Зато Энакин спал спокойно, до того времени, пока с Набу не пришла телеграмма, что у него родилась двойня, но детей он увидит только в присутствии адвоката. Энакин набрал Варыкино, чтобы выяснить, какого черта, но в этот момент по второй линии прорвался севший на измену Винду и попросил арестовать магистра Винду, потому что он предатель. Сразу после Винду позвонил Палпатин и попросил слетать на Мустафар вместе с джедайским детским садом. Энакин почувствовал, что с него хватит.

— В деревню! К Уотто! В глушь! На гонки! — приговаривал Энакин, в сердцах ломая мебель, но вдруг вспомнил свой сон, зеленую траву, голубое небо и немного испуганные золотистые глаза.

В осуществимости всей затеи Энакина убеждали только его безрассудство и любимый астроном Оби-Вана из кабака напротив Храма. Правда, астроном из кабака во время разговора находился в состоянии готовальни, но рассуждал он при этом разумнее, чем, например, непьющий Совет, направивший вспыльчивого и невыдержанного Энакина в Штирлицы.

— Главное, — сказал астроном, принимая вертикальное положение при помощи Энакина и стойки, — видеть цель, верить в себя и не замечать препятствий.

Энакин кивнул и отправился модифицировать гиперускоритель.

— Либо убьется, либо покалечится, — изрек кабацкий астроном ему вслед, но Энакин этого уже не слышал.

Спустя неделю Энакин стоял на зеленой траве под мягким желтоватым солнцем и чувствовал себя Эйнштейном. Впереди был знакомый замок и блестящее озеро, а сзади вкрадчиво шуршали знакомые сапоги. Энакин опробовал на бывшем учителе новую подсечку, но Оби-Ван успел подпрыгнуть.

— Мышеловку с сапога сними, — посоветовал Энакин с улыбкой. — А за безбилетный проезд — штраф.

— А ты все остришь, — сказал Оби-Ван, инстинктивно глянув на сапог, — скучать не даешь. Между прочим, Йода вывел Винду из штопора, и они вдвоем арестовали Палпатина. А меня вот послали сказать тебе, чтобы ты возвращался. Врут, что ничего тебе не будет, но чтобы один я и показываться обратно не смел.

— И че теперь, командир? — спросил Энакин, кладя руку на меч.

— Тебя что, на гиперухабе тряхнуло? — возмутился Кеноби. — Ты же брат мой. Будем отсиживаться где подальше, не впервой. Сила с нами и хрен с ними. Что это за местность?

— Дядь Обик, ну не будь ты таким серьезным, — попросил Энакин, закидывая трос на стену Хогвартса. — Кодекс в далекой-далекой галактике остался. Давай пошалим.

— Думаешь? — спросил Кеноби, проверяя трос. — Ладно, Энька, все, что случится, будет на твоей совести.

Профессор Дамблдор был очень удивлен, когда в его запароленном кабинете вдруг появились два добрых молодца гвардейского роста, с кудрями до плеч и хитрыми лицами.

— Здравствуйте, дедушка! — сказали хором добры молодцы. — Сами мы не местные. Светлые маги мы, ставим диагноз по переписке, гадаем ложкой по щам погуще, к черной магии испытываем животную ненависть. Можем защиту от сил зла преподавать, потому что какие мы ни есть, а все получше, чем кошелка министерская.

— Фред, Джордж, — сказал Дамблдор, отсмеявшись, — снимайте этот маскарад и кыш в общежитие. Гриффиндору пять баллов, только чур никому!

— Опа, — удивился Энакин. — Дядь Обик, мы не одиноки во Вселенной.

— Профессор Дамблдор, — обратился Оби-Ван уже серьезно. — Мы безо всяких шуток предлагаем вам свои услуги. Меня зовут Оби-Ван, это мой названный брат Энакин. Я могу даже рассказать вам, откуда мы здесь взялись. Если у вас вдруг возникнут по ходу моего рассказа какие-то сомнения, вспомните: у сумасшедших не бывает чувства юмора.

Поверить в рассказ Оби-Вана Дамблдору было не легче, чем простому английскому магглу поверить в существование Дамблдора. Но факт был налицо — вновь прибывшие светлые маги без всяких палочек кидались предметами, демонстрировали чудеса акробатики и отбивали большую часть заклятий световыми мечами. Правда, единственной доступной им трансфигурацией было завязывание и развязывание узла на кочерге, а из зелий они знали только неизвестные колдовскому миру, но явно предосудительные смеси с психотропным эффектом. Зато в чтении мыслей и чем-то, похожем на Империо, но производившемся с честными голубыми глазами, они достигли небывалых высот. Напоследок Оби-Ван и Энакин продемонстрировали Дамблдору образцово-показательную дуэль, которая стоила директору нескольких ценных предметов обстановки. Дамблдор обратил внимание на еле заметную ласковую плавность ударов, указывающую на то, что, несмотря на юный по его меркам возраст, бойцы достаточно хорошо знали смертоносность своего оружия, чтобы пускать его в ход против друг друга только вполсилы.

— Впечатляет, — признал Дамблдор. — Я даже готов сразу записать вас в Орден Феникса.

— Вот только никаких Орденов нам больше не надо, — резко ответил Энакин, и Кеноби с ним согласился.

У мистера Олливандера был самый странный день на его памяти, а память у него была длинная. В десять утра на него обрушилось настоящее нашествие магических урок из Кривого переулка. Уркам срочно были нужны новые палочки — их палочки странным образом испарились после встречи с молодым и очень наглым магом, которому палочка, похоже, была не нужна. Некоторых уркаганов молодой нахал одарил и фингалами, видимо, взамен испепеленных палочек. Олливандер сначала отказывался давать палочки, думая, что в Кривом переулке начнется настоящее побоище, но очередь все прибывала, и по разговорам в ней мистер Олливандер понял, что сегодня все магические бандюганы скорее пойдут в Азкабан, чем сунутся в Кривой переулок.

В одиннадцать очередь разбежалась, словно в нее плеснули кипятком, и в лавку Олливандера вошли два явно нездешних парня в коричневых плащах. Парня помоложе кто-то одарил свиным пятачком и павлиньим хвостом, его более солидный спутник мог гордиться отличными бараньими рогами.

— Энакин, забодай тебя забрак, — недовольно сказал Кеноби, задев рогами за притолку и поморщившись, — сколько раз тебе говорить, что нельзя вступать в бой, не имея представления о том, на что способен противник. Выглядим теперь как клоуны.

— Ага, они явно не представляли, как ты способен пробить с ноги, дядь Обик, — весело ответил Энакин, почесывая пятачок. — А уж как ты рогами в конце вмазал этому слащавому блондину…

Кеноби улыбнулся, но потом опять посуровел.

— Энька, все началось с твоей идиотской идеи приставить меч к горлу этому… Борджину?.. и потребовать у него термальные заряды, — напомнил Кеноби. — Знаешь, что простота хуже воровства? Здесь нет термальных зарядов, олух ты галактический.

— Теперь согласен, — признал Энакин. — Хотя кой-чем мы же все равно разжились. Кстати, я не просил за мной ходить.

— Дурак ты, Энька, — ласково сказал Кеноби и взъерошил бывшему ученику волосы на затылке.

Мистер Олливандер выронил футляры с палочками. Приставлять меч к горлу Цезаря Борджина не осмеливался даже будущий Темный Лорд. Хотя этот Энька был похож на того, кто приставит меч к горлу и Темному Лорду. Например, по павлиньему хвосту это было особо заметно.

— Хозяин! — громко сказал Оби-Ван. — Мы от Дамблдора.

Олливандер возник из-за стеллажей и несколькими заклятиями избавил своих гостей от их украшений. Он даже пытался превратить железную руку Энакина в настоящую, пока Энакин не объяснил ему, что протезу уже три года.

— Вам придется колдовать левой, молодой человек, — сообщил Олливандер. — Или Скелерост. Но после трех лет… лично я бы скорее пошел под Пыточное Проклятие.

— Стоп, — тут же сказал Энакин. — Вы можете вернуть мне руку?

— Я нет, — признал Олливандер. — Но любой лекарь может. Хотя в вашем случае это будет такая боль… Вы сойдете с ума.

— Или не я, — хитро сказал Энакин, которого владение Силой защищало от физической боли, а врожденные актерские способности позволяли ее успешно имитировать.

Энакин тут же почувствовал на себе взгляд Оби-Вана и закрыл свои мысли.

— Мне и читать тебя не надо, — фыркнул Оби-Ван. — Бабник.

Оби-Вану подходила любая палочка. Он умел подстраиваться, умел сдерживать порыв и находить путь в Силе. Энакину не подходила ни одна. Олливандер задумался, опустив голову на грудь.

— Оби-Ван, вы не хотите поговорить наедине? — наконец спросил Олливандер.

— Это мой брат, — ответил Кеноби.

— Хорошо, — Олливандеру было непросто подобрать слова. — Понимаете, ваша гибкость, ваше терпение являются также и вашей слабостью. Чего хотите вы сами, Оби-Ван? Даже если вы хотите разнести к черту эту лавку — разнесите, задери вас дракон! Та палочка, которая это сделает, будет вашей палочкой. Вы понимаете меня?

Оби-Ван кивнул, взяв следующую палочку, и вместо изящного заклятия из палочки вырвался сноп черного пламени.

— Ага! — воскликнул Олливандер, призывая к себе новую коробку.

Следующая палочка в руках Оби-Вана неожиданно даже для него самого вызвала в лавке Олливандера настоящую бурю, в порывах которой была необычная первозданная музыка.

— Ваша палочка, Оби-Ван! — радостно сказал Олливандер, откапываясь из-под кургана из пустых футляров. — Я бы сказал, она ждала своего смельчака, которому не сможет оторвать голову. Теперь с вами, Энакин…

— А мне что-нибудь такое же попробовать, — решительно попросил Энакин, и следующая палочка вдруг ему подошла.

Олливандер понимающе улыбнулся, наконец увидев, почему эти непохожие юноши считают себя братьями.

Пятый курс был не на первом уроке, но Энакин, конечно, на их уроке появился. Кеноби в лаборантской хрустел поп-корном и суфлировал в Силе, помогая Энакину излагать их общее любимое фэнтези в стиле Йоды. Правда, когда уже накатанная колея урока неожиданно свернула на Непростительные Проклятия, Кеноби все-таки шумно отодвинул стул, но из лаборантской не вышел и поп-корн есть не перестал.

Наяву золотистые глаза были еще красивее, чем во сне, и было в глубине что-то такое, что заставило Энакина отнестись к нацеленной на него дрожащей палочке серьезно.

— Следующий! — Энакин тряхнул головой, подрезав Экспеллиармус в потолок. — Бейте уж чем умеете.

— Эээ, брат, да ты по уши, — отечески поприветствовал его Кеноби, когда Энакин после урока вернулся в лаборантскую. — Сильные эмоции ведут на Темную Сторону, а Темная Сторона ведет к сильным эмоциям. При замыкании на себя получается сферический ситх в вакууме. При открытом контуре — тоже ничего хорошего.

— Дядь Обик, ты откуда знаешь? — тут же подрезал нравоучение бывшего учителя Энакин.

— Меня ученицы Дуку соблазняли, но не поддался я, — в отпуске Кеноби был остроумнее. — Эх, дать бы тебе Кодексом по голове.

— Я ж извинюсь сейчас, дядь Обик, — пообещал Энакин и выбежал из лаборантской, поняв, что учитель не слишком шокирован его поведением.

— За это бы именно и дать, — сказал Оби-Ван ему вслед.

Энакин добежал до библиотеки за двадцать секунд, потому что ему было плевать, как это выглядит со стороны.

— Гермиона, вы на меня все еще сердитесь? — спросил Энакин, садясь рядом с Гермионой.

— Я просто не хочу с вами разговаривать, — отрезала Гермиона и отвернулась.

— О, да у вас характер! — улыбнулся Энакин. — Вы всем профессорам так дерзите?

— Только черным магам, — ответила Гермиона с вызовом. — Тем более что вы сами просили называть вас по имени, а не профессором.

— То есть я сам нарвался на откровенность? — уточнил Энакин. — Скажите, а на луч другого цвета я тоже нарывался? Вы меня даже встряхнули, в отличие от остальных.

— Гордитесь своим талантом к сомнительным комплиментам? — Гермиона была все еще сердита на Энакина, но уже не кусалась.

— Нет, — сказал Энакин доверительным шепотом, — просто не могу сразу признаться, что у меня не получается Экспеллиармус. Вы мне поможете?

Гермиона ошарашенно посмотрела на Энакина. Она, конечно, пока не знала, что Энакин нагло врет, и Экспеллиармус у него даже левой получился с первого раза, а с шестого и железной правой, потому что Живая Сила слишком уж баловала своего сыночка. Зато Энакин уже знал, что в Хогвартсе есть Выручай-комната, которая встретит их охапками белых и тигровых лилий.

Оби-Ван и Энакин проснулись от негромкого хлопка и синхронно схватились за мечи. Посреди комнаты стоял магистр Йода и смотрел на них с укоризной, как бывало всякий раз, когда неразлучная парочка джедаев позволяла себе на задании немного лишнего. На Йоде была невообразимая грязная наволочка, а в руках он держал веник.

— Намусорят тут, накидают, — проворчал Йода, — а мне теперь убирать.

Оби-Ван первый заметил, что у здешнего Йоды пять пальцев, и некоторое время наслаждался лицом Энакина, наблюдающего за тем, как мнимый магистр и глава Совета метет пол и собирает раскиданные клочья пергамента.

— Убейся веником, — неосторожно сказал Энакин, когда до него наконец дошло, что это не Йода, и домашний эльф послушно врезал себе веником по голове.

Оби-Ван тем временем уже сканировал сознание эльфа, открывая для себя много нового о сословной структуре прогрессивного магического сообщества.

— Сволочи, — подытожил он, — они поработили Йоду!

Энакин тоже попытался разжиться в голове эльфа агентурными сведениями, но эльф внезапно оборвал контакт и исчез со хлопком.

— Он же форс-юзер! — сказал Энакин возмущенно, потому что рабовладельческий строй он ненавидел сильнее, чем коварство ситхов и святость джедаев вместе взятые. — Дядь Обик, это уже совсем …!

Энакин употребил несколько предосудительных слов татуинского диалекта, которые его учитель никогда не одобрял, но неизменно использовал во время пилотирования. В этот раз Кеноби был в отпуске, а потому согласился на всеобщем и могучем.

— Как ты думаешь, тут это никого не возмущает? — спросил Энакин, когда первые эмоции прошли.

— Думаю, что принадлежащих к магам с рождения вряд ли, — рассудительно ответил Кеноби. — Вот пришлых может и возмущать. Все-таки обучать с одиннадцати лет — это готовить пятую колонну, говорю тебе как краевед.

— Дядь Обик, ты гений! — восхищенно сказал Энакин, которому пришла блестящая идея.

После бессовестного вранья про Экспеллиармус, тигровых лилий и … ну, в общем, Энакина… Гермиона с ним не разговаривала уже почти неделю, и хотя пока все шло как по нотам, Энакину был срочно нужен оригинальный и сильный ход. Кеноби, который и сам был не святой, тут же понял, что он этот ход только что Энакину подарил и слегка на себя подосадовал.

Энакин сидел в библиотеке и разучивал трансфигурацию за четвертый курс. Результаты подчеркнуто вопияли о том, что хотя талант и не пропьешь, левая рука у Энакина все-таки не рабочая.

— Энакин! — возмущенно воскликнула Гермиона, когда к ней на стол прыгнуло очередное перо, наполовину превращенное в лягушку. — Вы же правша, перестаньте колдовать левой, наконец!

Энакин внутренне улыбнулся и снял с правой руки перчатку. Гермиона тихо вскрикнула, увидев вместо руки металлический протез, напомнивший ей блокбастер с будущим губернатором Калифорнии, который летом крутили в кинотеатрах.

— Последствия слишком категоричного неприятия черной магии, — заметил Энакин как будто невзначай.

— Ну-ка идемте, — решительно сказала Гермиона. — Мадам Помфри никогда не задает лишних вопросов.

Мадам Помфри действительно ничего не спросила, только ощупала место, где протез соединялся с рукой и озабоченно сообщила Энакину, что травма очень старая и восстанавливать руку будет невероятно больно. Энакин чуть было не ответил с обычной заносчивостью, что джедаи не чувствуют боли, но вовремя вспомнил об обеспокоенном лице Гермионы.

Через час оставленный на попечение Гермионы Энакин сидел в кресле, время от времени имитируя сдавленные стоны, и играл с Оби-Ваном в Силе в космический бой. За этот час Энакина уже много раз пожалели, погладили по голове и восхитились его мужеством. Энакин очень надеялся, что учитель не ведает, что сейчас творит его левая.

За атакой на флот Кеноби Энакин даже немного позабыл о своих страшных мученьях, но вовремя спохватился и выдал вздох, исполненный мировой скорби.

— Тебе очень больно, Энакин? — ласково спросила Гермиона.

— 3f5! — перешел в атаку Кеноби, который стараниями Энакина не мог оценить романтичность момента.

— Ранен! — ответил Энакин в Силе, а в реале прочувствованно сказал. — Отвратительней может быть разве что работорговля.

Дипломатии Энакин учился у самого канцлера Палпатина, а это что-нибудь да значило.

Одной из причин, по которой дипломатии Энакин так и не доучился, была его склонность к немедленным и решительным действиям. Едва рука Энакина восстановилась, он подбил Гермиону на вылазку на кухню с целью уничтожения рабовладения на корню.

Кавалерийская атака на рабовладение, разумеется, провалилась. Гермиона пыталась одарить эльфов шапочками. Вспыльчивый Энакин переловил всех неблагодарных и надел им шапочки силой. Результата не было никакого.

— Следствие зашло в тупик, — признал Энакин. — Сейчас запрошу командование.

— О-ёй! — отозвался в Силе Оби-Ван, который, судя по тону, предпринимал очередную этнографическую экспедицию в «Башку Борова».

— Дядь Обик, ты у нас самый начитанный, — с подначкой сказал Энакин. — Как эльфа освободить?

Оби-Ван задумался.

— Либероэльфус? — предположил он после минутного молчания.

— Откуда дровишки? — подозрительно спросил Энакин, припомнив, что последний раз, когда Оби-Ван применил заклятие собственного сочинения, ему пришлось ловить тросом профессора Флитвика, вылетевшего в окно.

— Да я тут учебничек старый в подземелье нашел, — скромно сказал Оби-Ван. — Че-т там было похожее.

— А Снейпа, злого, как ситх, ты там не встречал? — тут же спросил Энакин. — У него как раз на днях кто-то все его старые конспекты увел.

Оби-Ван ушел в радиомолчание. Энакин расценил это как одобрение любых своих действий, хотя Кеноби сто раз говорил ему, что такой вывод неправилен.

— Либероэльфус! — провозгласил Энакин, прицелившись в опасливо высунувшегося из-за шкафа эльфа. Эльф тут же рухнул на пол, потом поднял ушастую голову, выбросил свой черпак, сотворил себе из скатерти брючную пару и гордо удалился с кухни.

— Энакин! — воскликнула Гермиона, кидаясь ему на шею.

«Если засекут, выгонят из школы обоих,» — подумал Энакин через минуту.

Целую неделю после освобождения эльфов Хогвартс питался макаронами по-джедайски.

— ЫЫЫЫАА! — зевнул Энакин, который после очередных факультативных занятий на Астрономической башне вставал с утра в наряд по кухне на одной армейской выучке. — Банту среднего размера порубить сейбером в однородную массу…

— Шутки у тебя, — недовольно отозвался Кеноби, который как раз размешивал в горячих макаронах тушенку.

— Я вчера творил груши, — поделился Энакин своими успехами в трансфигурации, — а Дамблдор требовал, чтобы я их ел. Я отказывался есть, и он заставлял меня творить снова. Пока получается как сливочное масло.

— Тоже ничего, — похвалил Кеноби. — Когда тушенка кончится, будем намазывать твои груши на хлеб. Хотя скорее бы уж Гермионка договорилась с профсоюзом эльфов. А то ведь придется начать агрессивные переговоры.

— Я предлагал ей уже, — отозвался Энакин, расставляя тарелки и разваливая по ним макароны по-джедайски. — Отказывается.

— Энакин, — сказал Кеноби с веселой строгостью, которая напомнила Энакину падаванские годы и магистра Квай-Гона, Сила ему пухом, — сейчас мы возьмем в руки палочки и без всяких происшествий отправим тарелки в Большой Зал. Ты должен представлять себе пустой гриффиндорский стол и пустой стол Равенкло. Потому что когда пара тарелок падают на голову Снейпу после того, как вы с ним поругались, это подозрительно. Между прочим, отправлять меня потом объяснять, что ты еще не совсем освоил телепортацию предметов, — это мальчишество.

— Я понял, учитель, — смиренно ответил Энакин, представляя себе кроме двух столов еще и голову Малфоя, которого Гермиона запретила вчера душить.

Договор с профсоюзом свободных эльфов стоил Дамблдору солидного куска эндаумента. Гермиона, взявшаяся посредничать, защищала их права так яростно и успешно, что если бы Дамблдор не знал ее уже пятый год, он бы подумал, что она у них на откате. На самом деле у эльфов, проявивших неожиданные политические таланты, на откате был Энакин, но об этом никто не догадался.

Дамблдор в первый раз за последние десять лет закурил трубку и задумался. Три недели назад в школе появились два лучших учителя защиты от сил зла за всю историю. Они не умели простейших вещей, и умели многое, чего не умел никто. Энакин на уроках шутил с девчонками и швырялся Авадой по мухам. О том, кто его после уроков за это ругал, Дамблдор старался не думать, потому что Кеноби ему рассказал, что могло быть только хуже. Сам Кеноби хрустел на уроках поп-корном и советовал, иногда язвительно, всем имярекам использовать Силу. Через две недели пятый курс освоил невербальные заклятия, а Невилль набил морды Краббе и Гойлу. Проклятие над должностью теперь Дамблдора почти не волновало, потому что автору проклятия давно пора было сушить сухари. Дамблдор даже подумывал передать ему на Рождество через Снейпа арестантский сидор, но пока ему было жаль терять полезного агента.

С другой стороны, в школе стараниями Энакина появился профсоюз свободных эльфов и дисциплина была на историческом минимуме. Лучше двенадцати применений крови дракона и семи признаков оборотня ученики теперь знали три коронных отмазы Энакина: «Поразвели тут привидений!», «Ну колданул, ну не получилось…» и «А что, кто-нибудь заметил?»

Единственным, кого не касалось падение нравов, был Кеноби: его слушались все, включая Энакина и привидение Кровавого Барона, хотя Оби-Ван как-то особо этого и не требовал. Он был скромен, всегда приветлив и держался со всеми ровно. Когда кончался поп-корн, для каждого ученика у него находилось нужное слово. Дамблдор завидовал его таланту, потому что нужные слова Оби-Вана были немного грубоватыми, шутливыми и не оставляли после себя налета неуместной интимности или ощущения заумной мудрости. Правда, Кровавого Барона Оби-Ван размазал тонким слоем по целому этажу, Снейпу сломал нос в трех местах, а слизеринцы даже сказать не решались, почему его боятся, но свидетелей при всем этом не было. На людях Оби-Ван был спокоен, весел и совсем не похож на своего бывшего ученика.

— Дядь Обик, ну какого ситха рогатого, — сказал за два дня до этого в Силе его бывший ученик и выматерился, листая окровавленными пальцами старый исписанный учебник. — Сектумсемпра, язвена ее мать… С каких пор ты обижаешься на «грязнокровку», да еще в чужой адрес? И вообще, боевой идиотизм — это по моей части. Хреново контр-заклятие…

— Начинаю стареть, — признал Кеноби, приходя в себя и садясь на полу. — Снова надеюсь изменить мир. Молниями ты зря. Это же все-таки мальчишки.

На день рожденья Гермионе снились прекрасные сны о водопадах в иных мирах, где у радуг девять цветов, и о городе в облаках, залитых закатным светом. «Гермиона!» — позвал кто-то в облаках, и она улыбнулась во сне.

— Гермиона! — повторил Энакин с подоконника. — Доброе утро!

— С днем рожденья! — добавил Энакин, когда полог в изголовьи кровати Гермионы отодвинулся, и он увидел знакомую каштановую гриву.

— Энакин! — произнесла Гермиона возмущенно-зловещим шепотом, когда поняла, что Энакин на подоконнике ее комнаты ей не снится. — Как ты вообще… здесь же сигнализация!

— Мой учитель всегда говорил: «Используй Силу, Энакин!» — поделился Энакин секретами джедайского воспитания. — Сколько я машин со всякими сигнализациями угнал — страшно подумать.

— Энакин! — воскликнула Гермиона еще раз, за возмущением от его криминальных воспоминаний даже забывая о том, что он сидит на окне в женском общежитии и что она перебудит соседок. Она хотела даже встать и подробнее объяснить Энакину глубину его морального падения, но вовремя вспомнила, что на ней только ночная рубашка, и смущенно задернула откинутый было полог.

— Ничего-ничего, — подбодрил коварный Энакин, — помимо угона машин, по долгу службы иногда и в спальни к сенаторшам врываться приходилось, а у них ночнушки покороче. Джедай должен быть стойким.

Энакин увернулся от подушки и поймал ее Силой уже за окном. Канцлер Палпатин был бы в шоке, узнав, для чего Энакин обычно применяет его уроки дипломатии. А уж ситхское наследие насчет манипуляции эмоциями Энакин переосмыслил так, что все коррибанские ситхи в своих саркофагах ходуном ходили. Незаконное проникновение в женское общежитие было уже забыто, задача свелась к обычной и легко решаемой.

— Гермионка, с днем рожденья! — весело сказал Энакин, опускаясь перед задернутым пологом на одно колено, раз уж ситхи все равно на ум пришли, и просовывая Гермионе ее подушку и еще что-то.

Гермиона за пологом фыркнула, но через несколько секунд из-за полога донеслось сдавленное «Энька!»

В первый год в Хогвартсе Гермиону никто не поздравил, потому что никто и не знал, а открытка от родителей, которую они отправили обычной почтой, пришла только весной. Во второй год ее тоже никто не поздравил, потому что никто так и не спросил. В третий год Гарри подарил ей огромную книгу про квиддич, которую нельзя было поставить ни на одну полку. В четвертый год к догадливому Гарри присоединился Рон, который всегда отличался сообразительностью и быстротой ума. Рон подарил Гермионе книжку по арифмантике, которая у нее уже была. В пятый год возмутительный Энакин, с которым она была знакома всего три недели, забрался к ней в окно и подарил ей кольцо, вполне тянувшее на национальное достояние.

— Энька, я не возьму, — почему-то обиженно сказала Гермиона, высовываясь из-за полога и чуть не стукаясь с Энакином лбом.

— А оно зачарованное, — тут же сказал Энакин. — Наденешь и станешь невидимой.

Гермиона немного поколебалась и снова спряталась за полог. Ее моральные борения, надевать кольцо или не надевать, напоминали культовую гриффиндорскую сказку в трех томах, зачитанную у Дамблдора еще Сириусом.

— Ну вот, — сказал Энакин, подглядывая в щелочку, — тебе идет.

— Ты же говорил…! — воскликнула Гермиона, не зная даже, за что сначала его двинуть подушкой.

Энакин мысленно поблагодарил профессора Снейпа за сонное зелье для соседок Гермионы и хлипкий замок на шкафу в кабинете зельеделия.

— Так ведь надела же, — заметил он, просовывая голову за полог с истинно джедайской смелостью.

Коварный Дарт Сидиус годами мечтал увидеть коленопреклоненного

Избранного, вряд ли подозревая, что в реальности это зрелище довело бы его

минимум до маразматического хихиканья. Например, сейчас Избранный правильно

вспомнил, какое колено преклонять, и даже склонил голову, но только для того,

чтобы удобнее было целоваться со своей ученицей.

Энакин был любимым профессором хулиганов Уизлей. Он дважды спасал их от праведного гнева Гермионы за их опыты на первогодках. Он трижды объяснил Филчу, что ему не нужны их документы. Он пять раз прекращал их неудачные опыты универсальным движением брови, сопровождаемым ехидным комментарием «Используйте Силу, рыжие!» Иметь консультантом мага такой величины было просто мечтой, и наконец Фред и Джордж решились на подкуп.

Энакин денег не взял, но выдал несколько захватывающе смелых идей по постановке опытов, которые спустя несколько дней сполна оценили несколько записных гаденышей среди студентов Хогвартса. Энакин со своим универсальным движением брови остался весь в белом, братаны Уизли — в живых и непобитых. Энакина было за что обожать.

Братаны Уизли и представить не могли, что Оби-Ван тоже понимает в колбасных обрезках, а также пранках, хулиганстве и маркетинге. По меньшей мере треть идей Энакина, приводивших братанов Уизлей в экстаз, принадлежали ему. Вот и теперь Энакин немного запутался со связью Силы и органической химии и пошел к учителю.

Кеноби встретил его с улыбочкой, с которой он обычно подкалывал Энакина насчет его любовных приключений.

— Ты доигрался на Астрономической башне, — сказал Кеноби. — К нам едет ревизор.

Остроумный и не грубый ответ Энакину в голову не пришел, и он засчитал учителю попадание. Кеноби заметил, что Энакин не отпустил гусарскую шуточку, и мысленно засчитал себе второе попадание и вынес себе предупреждение.

— На самом деле, ревизор едет с очень интересными полномочиями и даже с партзаданием, — уже серьезно сообщил Кеноби.

— Министерство против Дамблдора? — хитро спросил Энакин. — Директор немного зажат, потому что его Избранный так и не занял у меня цинизма и им теперь нельзя откупиться?

— Палпатинова школа, — уважительно признал Кеноби. — Слушай, давай испортим им всю обедню? У меня даже план есть.

— Доверься Силе, дядь Обик, — предложил Энакин, видя, что учитель тоже настроен пошалить. — Они пролетят как фанера над Азкабаном.

Магистр Кеноби для предсказания будущего никогда не смотрел в волшебный шар и не пялился бесполезно в Силу, шевеля ушами и сетуя, что что-то там не видно взгляду. Зато он умел предсказывать очевидное, например, головомойку Энакину за появление перед Советом со следами помады на воротнике и содержание выступления инспектора Амбрегалло на первом же ужине.

— Здравствуйте, детки, — пропела инспектор Амбрегалло, — я уверена, что мы с вами станем хорошими друзьями, шер ами, можно сказать. Я буду вашим инспектором, и если кель ситуасьён, я рассчитываю, что вы мне вполне доверитесь, сан-пёр и сан-репрош, говоря по-простому. Министерство очень рассчитывает на нашу молодежь, хотя по долгу службы, так сказать, динст ист динст, должно соблюдать следование нашим традициям. Он ди кё Министерство против прогресса, но это неправильная установка. Пора уже прекратить использовать такие ярлыки в научной дискуссии!

— Феерический бред! — подтвердил свое успешное предсказание Кеноби, который перед Советом всегда отмалчивался, но на вольных колдовских хлебах стал куда откровеннее.

Дамблдор даже поморщился, представив протуберанцы чувств Амбрегаллы, если она услышит Оби-Вана, но она разливалась как тетерев на току.

— Прогресс есть необходимая, даже эссеншиальная часть магической жизни. — продолжала инспектор Амбрегалло. — Но не надо смотреть на прогресс узколобо. Всячески замазывать, так сказать. Мы, конечно, тоже стираем — противоречия между городом и деревней, цум байшпиль, но замазывать пропасть мы никому не позволим! *

Энакин тем временем встал со своего места и спокойно пошел вдоль гриффиндорского стола, перемигиваясь с сидящими. Инспектор Амбрегалло временно замолчала, не зная, как реагировать на его наглость во время ее эпохальной речи.

— Гермионка, переведи, — попросил он громко, останавливаясь около Гермионы и кладя ей руки на плечи, — эта пацачка постоянно думает на языках, продолжения которых не знает.

Большой Зал грохнул как один человек. Дамблдор поморщился еще раз. Амбрегалло взвизгнула и перешла на ультразвук.

— Квайтус тоталус, — спокойно произнес Энакин, даже не коснувшись палочки. — До утра. Бис морген, значить.

Амбрегалло замолчалло, продолжая беззвучно раскрывать рот. Большой Зал зааплодировал.

Следующим утром весь Хогвартс проснулся одновременно, потому что заклятие Энакина перестало действовать.

— Уже до Дамблдора добежала, — сказал Энакин, умывшись. — Прыткая тетя.

— Что-то не совсем то вчера тебе Сила подсказала, — Кеноби мотал головой, пытаясь избавиться от звона в ушах. — Надо бы сегодня все пустить по плану.

Инспектор Амбрегалло не собиралась отказываться от своих наполеоновских замашек, и с самого утра начала инспектировать уроки. К радости студентов, она довольно смачно уткнула Трелони, но потом все-таки перегнула палку.

— Так вы можете мне что-нибудь предсказать, ма шери? — наседала она на растерянную и чуть не плачущую Трелони, которую студентам становилось немного жаль. — Вам позолотить ручку? Или вытурить с работы сан-баллот?

— Могу предсказать, — ответил камин голосом Энакина. — На защиту от сил зла пойдешь — башку потеряешь.

Предсказание было убедительное и вполне достоверное, но инспектор Амбрегалло все равно пришла на защиту от сил зла. Кеноби сидел четверкой на учительском столе и хрустел поп-корном, ловко прижимаемым согнутой ногой. В лаборантской кто-то храпел. Парты были составлены в углу пирамидой. Пары учащихся вполне прилично рубились заклятиями, некоторые без палочек. Группа Поттера фехтовала и использовала Силу и аврорские заклинания, от которых с потолка порой падала каменная крошка.

— Паркинсон, я вам сейчас дам лампу дневного света и зеркальце впридачу, — пообещал Кеноби. — Не рисуйтесь. Проявите змеиную мудрость. Ну вот типа того.

Кеноби слез со стола и пошел вдоль пар дуэлянтов, приобнимая поп-корн и блокируя Силой отскакивающие в него заклятия.

— Гвардия, это несерьезно, — сказал Кеноби с теплой улыбкой, подойдя к группе Поттера. — У Гарри опять скользит запястье. Гарри, я могу поспорить на остаток попкорна против жеваной жвачки, что выбью у тебя меч с трех Экспеллиармусов, если ты будешь им так крутить. А это означает, что Авады гражданина Вольдеморта тебе снова придется отбивать башкой.

Инспектор Амбрегалло вздрогнула при звуке страшного имени. Студенты, наоборот, улыбнулись — шуточка Кеноби на эту тему была явно не первой.

— Невиллю переходящий меч Гриффиндора за чистоту фехтования, — продолжал Оби-Ван, — и старушечий чепчик на башку за скромность ударов. До меня, правда, с Диагон-аллеи доходили слухи, что Пожиратели Смерти скупили все ластики и отчаянно стирают свои Смертные Знаки, потому что, говорят, их-то Невилль будет мочить по-настоящему. Остается только надеяться, что перед этим ты поделишься искусством с товарищами, а, Невилль?

Кеноби сменил пары в группе Поттера и так же спокойно прошел между заклятиями обратно, подняв одного студента, сбитого заклятием спарринг-партнера с ног.

— У меня есть вопросы относительно вашего курса, — прошипела Амбрегалло, когда Оби-Ван уселся обратно на стол. — Очень много вопросов.

Оби-Ван наклоном головы попросил инспектора продолжать.

— Ваши студенты слабо знают теорию, а вы подвергаете их жизни опасности своим, простите, безответственным подходом, — начала Амбрегалло. — Министерство считает правильным…

— …выставлять четырнадцатилетнего пацана против оравы чудовищ, а теперь бросать его один на один с убийцей-рецидивистом, — неожиданно закончил за нее Кеноби.

Пока инспектор Амбрегалло приходила в себя, из лаборантской вышел всклоченный и немного заспанный Энакин.

— Инспектор, — спросил он буднично, — сколько вы тогда на Гарри выиграли на тотализаторе, а?

— Если вы считаете, что некий Темный волшебник восстал из мертвых… — попробовала вставить слово инспектор Амбрегалло.

— Значит, смелости ставить на аутсайдера не хватило, — заключил Кеноби. — Бегаем теперь от кредиторов, инспектор?

— Я сообщу министру магии! — завизжала Амбрегалло, струсив под взглядами джедаев.

— Давай, звякни министру, — предложил Энакин у нее в голове, откуда его было не выгнать никакой окклуменцией. — Я тебе звякну сейбером по башке — ты ноги протянешь.

— Действительно, инспектор, как бы не вышло чего, — согласился в голове у инспектора Кеноби. — Несчастный случай или авария какая… Не говори никому, не надо.

Альбус Кристобаль Дамблдор был очень незаурядным человеком. Полностью светлым магом его можно было назвать, только когда он спал зубами к стенке или пил чай с лимонными дольками. В остальное время он занимался неудобопонятными вещами, например, смыслом жизни и составлением и расшифровкой различных головоломок. Свои эксперименты Дамблдор ставил в основном над самим собой и своими учениками, и недавно прославился смелым опытом, в результате которого надежда магического мира Гарри Поттер чуть не склеил ласты, а Дамблдор получил уникальный экспериментальный материал по волшебным палочкам.

— Вы мне это прекратите! — крикнул тогда министр магии, наставив на Дамблдора вместо палочки всемогущий Административный Карандаш. — Поттер нам нужен!

— А нужны ли мы нам? — философски заметил Дамблдор, на которого не действовала Административная магия, и покинул кабинет министра, оставив того в недоумении.

Альбус Кристобаль Дамблдор был не только великим магом, но и великолепным таксидермистом. По Хогвартсу ходили слухи, что в его личной гостиной стоит превосходное чучело одного его старинного знакомого. На Хэллоуин Дамблдор любил рассказывать, что Гриндельвальд тоже был прекрасным таксидермистом, но он успел раньше. Дамблдор вообще любил успевать раньше — всегда и во всем. Лорд Вольдеморт недаром боялся своего бывшего профессора.**

Но на этот раз Министерство нашло у неуязвимого Дамблдора слабину: он мог справиться с Административной магией любого уровня и укротить любого инспектора своими застарелыми инквизиторскими замашками, но Амбрегалло была женщиной. Любимый вариант «отряхнуть пыль с ушей и проткнуть насквозь» исключался правилами этикета. Запасной вариант с угрозой пожертвовать инспектором во славу таксидермистской науки опять же по причине пола отдавал извращением.

Поэтому с самого утра, когда к нему в истерике начала ломиться Амбрегалло, Дамблдор был в отвратительном настроении. Развеять мрачные мысли директора не могли ни превосходное чучело головы василиска, которое он любовно снял со стены, ни мысль о том, что в следующие выходные он обязательно поймает в Запретном Лесу мечту приземленную бескрылую, которую недавно выследил для него Хагрид, и сделает отличнейшее чучело из нее.

— Займитесь домашними эльфами, коллега, — предложил Пиний Нигеллий с портрета, — в школе их пропасть, а у вас в коллекции ни одного чучела нет.

— Мне бы заняться министром магии, — процедил Дамблдор сквозь зубы.

— Коллега, у вас есть стиль! — с уважением сказал Пиний Нигеллий.

Прочие директора Хогвартса на портретах почувствовали себя неуютно в ожидании очередной беседы двух заядлых таксидермистов, которая наверняка будет украшена натуралистическими подробностями, излагаемыми с профессиональным цинизмом. Таксидермические беседы начались еще при жизни Пиния Нигеллия, когда Дамблдор был студентом. Пиний Нигеллий высоко ценил своего ученика и на свои похороны его приглашать запретил, с понятными и обоснованными опасениями. Но спустя сорок лет после своей кончины он очень радушно приветствовал директора Дамблдора с портрета, несмотря на все их мировоззренческие разногласия.

От увлеченной беседы таксидермистов бывших директоров Хогвартса спасло неожиданное появление двух джедаев, которые в очередной раз обвели простодушную горгулью вокруг сейбера.

— А, грязнокровки! — неприятно улыбнулся им Пиний Нигеллий. — Кристо, вот кого нам с тобой не достает в коллекции!

Энакин вырос в татуинских трущобах, а потому в таких ситуациях за словом в карман никогда не лез.

— Замолкни, стереоскопический, — убедительно предложил он. — А то в карбонит закатаю.

— Амбрегалло забегалло? — спросил Дамблдора Кеноби, самым обидным образом игнорируя Пиния Нигеллия.

— Забегалло, — недовольно сказал Дамблдор. — Все уши прокричалло.

— Она вас больше не побеспокоит, — пообещал Кеноби. — Мы сделали ей предложение, от которого она не смогла отказаться.

Лень считалась в джедайском Ордене пороком, а Орден все-таки накладывал отпечаток и на своих анфан терриблей. Джедаи не поленились поставить Амбрегалло на слежение в Силе, и теперь при каждой ее попытке вырваться из замка напоминали ей о разговоре на уроке. Попытки Амбрегалло ввести свои порядки и вручить хулиганам Уизлям по пишушему кровью перу тоже натолкнулись на внушительный шепот Энакина: «Круццциатуссс, моя прелесссть! Дальнобойности у меня хватит.» Правда, Энакин по разгильдяйству серьезно превосходил учителя — через десять дней он прорвался вместе с Гермионой в запрещенную секцию библиотеки за «чем-нибудь темненьким и долгоиграющим», но ничего не нашел. Оби-Ван подозревал, что охота за запретными знаниями была только внешней частью его плана, а основной причиной было то, что в запретке темно и безлюдно. Ну и запретно, к тому же.

— Энька, — сказал Оби-Ван спустя три недели, присматривая в Силе за Амбрегалло, — вот что ты делаешь, когда она получает почту и хочет ответить?

— Конфундус, — посоветовал Энакин.

— А если не помогает и она все равно пишет министру, что нас и Дамблдора надо в Азкабан, Гермионку и десятерых по списку отчислить, а школу закрыть?

— Тогда Империо, — рыкнул Энакин, заглянув в Силу. — Старая кляча.

— Тебя посодют, Энакин, — сказал Кеноби, беря Амбрегалло под Империо, пока от Энакина ей не прилетело что покруче.

— Не посодют, — довольно сказал Энакин, — договоримся. Аврорам тоже будет интересно, как это делать без палочки и на расстоянии. И вообще ты ж знаешь, дядь Обик, мне все это Сила шепчет, а родителям отказывать нельзя.

— Ну да, — согласился Кеноби, чуть не выпустив Амбрегалло, потому что ему вспомнились годы Эничкиного падаванства. — «Меня родил Великий Сил, а Йода в Орден пригласил.» Первый новогодний утренник с участием малыша Энакина.

— «Еще я в гонках победил, и пол-Совета забесил», — подхватил Энакин. — Мне кажется, Йода просто всегда завидовал моему поэтическому таланту. У него-то только белый стих получается, и то не всегда.

— А масочку помнишь, в которой ты к Палпатину однажды зашел? — спросил Оби-Ван, которого по вечерам порой пробивало на ностальгию. — Черненькую такую, с сопелкой?

— Погоди, как это, — Энакин пытался припомнить давно забытый сценарий подросткового пранка. — «Я Темный Лорд Дарт Вейдер, я пришел отомстить тебе за смерть моего наставника Дарта Плэгиуса!» Я тебе говорил, дядь Обик — он ситх. Я же чувствовал его страх. А ты мне тогда сказал, что это я ситхов сын, и что тебе звонки из аппарата канцлера уже коммлинк в клочья порвали.

— Энька, пора что-то решать, — сказал Кеноби, когда на Амбрегалло навалилась внезапная сонливость. — Действуем без шума и пыли по давно утвержденному плану.

— Гермионка говорит, Оборотное зелье месяц готовить, — сообщил Энакин. — Потом еще надо сунуть в него волосы этой кошелки…

— Прекрати, — Оби-Ван даже поморщился. — Только что же поужинали. И вообще обойдемся заклинаниями.

— Такого заклинания нет, — уверенно сказал Энакин.

— А ты чужим умом не живи, — язвительно посоветовал Кеноби. — И в запретке книжки читай, а не ерундой занимайся.

Инспектор Амбрегалло не могла поверить своему счастью: ей удалось выйти за ворота Хогвартса и не услышать в голове угроз проклятых джедаев. Оскальзываясь на мокрой глине и порвав чулки, она выбралась, едва дыша, за пределы Хогвартса, и аппарировала к Министерству. У Министерства ее тут же задержали авроры.

Глава аврората Скримджер грубо втолкнул ее в кабинет министра Фаджа. В кресле рядом со столом министра сидел Кеноби в обличьи Амбрегалло.

— Кто ты такая? — рявкнул на нее Скримджер.

— Я зам его, Долорес Амбрегалло, — пролепетала Амбрегалло, чувствуя спиной палочку Скримджера.

— Это я зам его, Долорес Амбрегалло, — сказал Кеноби и метнул на министра обворожительный взгляд.

— Извращенец, — тут же заметил в Силе Энакин, который смотрел кино «Оби-Ван в тылу врага» по большому экрану вместе со всей Армией Дамблдора, самим Дамблдором, сдержанно усмехающимся в бороду, и Минервой МакГонагалл, все еще отчаянно боровшейся со смехом.

— Ничего, тебя вылечат, — ласково сказал Оби-Ван ошарашенной Амбрегалло.

— Корнелиус, это Оборотное зелье! — вскрикнула Амбрегалло.

— Мы с Корнелиусом уже больше часа беседуем, правда? — Кеноби был настолько обворожителен, что МакГонагалл пришлось сделать вид, что она чихает. — Он сам чай заваривал. Или у тебя есть мои локоны, шалунишка?

Корнелиус Фадж покраснел. Дамблдор очень надеялся, что Энакин сделает копию фильма — одна угроза заслать такое Рите Скиттер вполне могла обеспечить Дамблдору спокойную старость в директорском кресле.

— Это один из них, сан-дут! — Амбрегалло начинала терять самообладание. — Проклятые грязнокровки, чернокнижники! Дамблдор взял их на защиту от сил зла вместо меня-ааа!

— Какие грязные интриги, как это я называю! — Оби-Ван был явно в ударе. — Разве я могла бы не проинформировать Министерство о чернокнижниках в этом проклятом Хогвартсе! Но слава Мерлину, теперь защиту от сил зла там ведут чистокровные маги, верные линии Министерства. Например, один из них принадлежит к старинному норвежскому роду и зовется Эйнальгин Кристенсен-Юхвельссон, уменьшительное имя — Эни.

— Тоже мне, японский чародей Оби-Ван Кеноби-сан, — громко сказал Энакин, перекрывая смех студентов.

Армия Дамблдора пикировку оценила.

— Один-один, — признал в Силе Кеноби, продолжая пудрить мозги министру магии. — Они прекрасно отзывались о министерском учебнике…

— «Теория защитной магии» Уилберта Уиляйла, — подсказала Энакину Гермиона, и Энакин тут же передал это учителю.

— А мудростью твоего предисловия, Корнелиус, они просто очарованы, — Кеноби шел ва-банк, но угадал.

— Ложь! Ложь! — крикнула Амбрегалло, срываясь на визг. — Это один из них! Они колдуют без палочек! Отбивают заклятия полосами света!

— Я никогда не буду лгать! — с достоинством произнесла фальшивая Амбрегалло, приводя Армию Дамблдора в восторг.

— Это сумасшедшая, — прервал агонию настоящей Амбрегалло министр Фадж. — К святому Мунго ее.

— А может, в Азкабан? — предложил Скримджер, который так ненавидел склочную дуру Амбрегалло, что рад был упрятать в тюрьму даже ее двойника.

— Зачем, она и так сумасшедшая, — пожал плечами Фадж.

— Великодушный мой, — промурлыкал Кеноби и добавил вместо французского словечка матерное выражение на общегалактическом, потому что Фадж иностранных языков все равно не знал.

Энакин тут же обеспечил зрителям смягченный перевод. Дамблдор и МакГонагалл уже смеялись в голос. Армия Дамблдора собиралась качать Энакина, словно он в одиночку выиграл чемпионат мира по квиддичу.

— Это все Оби-Ван придумал, — скромно отбивался Энакин. — Смотрите, он Амбрегаллу провожать пошел.

Две Амбрегаллы удалялись по коридору, пропустив вперед Скримджера. Настоящая Амбрегалло уже была в смирительной рубашке. Фальшивая чеканила строевой шаг и показывала настоящей Амбрегалло и благодарным зрителям в Хогвартсе рукоять светового меча, заткнутую за розовую юбку.

* Проницательный и начитанный читатель узнает в речи инспектора Амбрегалло немало словечек, принадлежаших профессору Выбегалло из "Понедельник начинается в субботу".

** Тот же проницательный и начитанный читатель узнает в описании Альбуса Кристобаля Дамблдора немало фраз из "Понедельник начинается в субботу", которыми в "Понедельнике" описывается Кристобаль Хозевич Хунта. И да, автор знает, что Дамблдор на самом деле Альбус Персиваль.

Оби-Ван Кеноби иногда думал, что может в любой момент наладить хороший бизнес под вывеской «Пифия Оби-Ван Кеноби. Толкую сны Избранных, кормлю печеньем.»

— И все-таки, Гарри, — ласково спросил Оби-Ван, творя теплую печенку, — что конкретно тебе снится, кроме кладбища?

Печенки у Оби-Вана получались подозрительно лучше, чем груши у Энакина. Правда, Энакин на это всегда замечал, что Сила повелевает ему груши околачивать, а не творить, а против Силы не попрешь.

— Не знаю, — ответил Гарри, жуя печенку.

С Энакином явно было проще: его сны были просты и понятны. Убийство Джаббы и Уотто с расчлененкой, победа в гонках на платформах по залу Сената, симпатичная падаванка со вчерашней тренировки с продолжением из фильмов, тайком прикупленных на нижнем уровне Корусканта. С рекомендациями тоже было все ясно: борись с темными эмоциями и не смотри ужастики; не болтай с канцлером о разном, ему еще Галактикой управлять; что с тобой поделаешь… и с ней тоже… но если засеку — убью обоих… да-да, утоплю в лаве, раз тебе холодный душ не помогает.

Только один неразгаданный сон Энакина вызывал у Кеноби чувство вины. Энакин не рассказал, Оби-Ван не расспросил… конечно, Оби-Ван полетел тогда на Камино один, а Энакин рванул на Татуин, но было уже поздно. Оби-Ван помнил, что во время следующего разговора он в первый раз соврал ученику, ответив на его сбивчивый рассказ о тускенах «Правильно». Хотя правда сильно зависела от нашей точки зрения, как однажды сообщил Кеноби Совету, чуть не вылетев за это из Ордена. А в тех ситуациях, когда ученик оставался совсем один, Оби-Ван всегда принимал сторону ученика.

— Я вижу во сне Вольдеморта, — отвлек Гарри Оби-Вана от воспоминаний, — но иногда… мне кажется…

«Нашел чего видеть, — подумал Оби-Ван, ныряя в сознание Гарри. — Вот то ли дело Энька — Падмочку в свое время во сне видел. Спать с ним рядом было невозможно, но сны были просто класса «эпидемия инфаркта в Совете Ордена»»

Совету Кеноби тогда ничего не сказал, и совесть его так и не замучила.

Кеноби посмотрел несколько снов Гарри Поттера и классифицировал их как «жесть, телевизор запретить», но потом наткнулся на нечто. Нечто было опасным и агрессивным и вело во внешнюю тьму. Оби-Ван, повинуясь боевым инстинктам, от души по нему пробил, и Гарри вскрикнул, схватившись за шрам. Зато Вольдеморту неожиданно прилетело в табло как утюгом с размаху, но Оби-Ван пока про это не догадался.

— Я предвижу у нас с тобой интересные разговоры, — признал Кеноби. — Хочешь печенку?

«Совсем как Дамблдор,» — подумал Гарри и отрицательно помотал головой, но тут же понял, что в оценке Оби-Вана ошибся.

— А пиво будешь? — спросил Кеноби.

— Так, — сказал Кеноби на следующий день, потирая красные от чтения глаза. — Ни хрена не понимаю. В вашем мире кровь — это защита или проклятие?

— То есть? — переспросил Гарри.

— Когда ты находился в доме своих кровных родственников, Вольдеморт не мог добраться до тебя, — пояснил Кеноби. — Когда он фактически стал твоим кровным братом, он смог на тебя напасть. Тебе не кажется, что вместе получается ерунда?

В словах Оби-Вана безусловно был здравый смысл, но Гарри вспомнил, что Вольдеморт тоже пренебрежительно относится к защите крови, потому что ее не понимает.

— А если наш темный друг считает, что дважды два четыре, мне выбросить таблицу умножения? — ехидно спросил Оби-Ван, который иногда читал мысли без разрешения. — И раз уж ты влип во все это, можешь записать себе на манжете, что думать как Темные — полезно для войны с ними.

Сам Кеноби в подобных случаях замечал Энакину, что такая широта взглядов граничит с трибуналом. Но джедайский трибунал тоже остался в далекой-далекой галактике, и Оби-Ван давно решил воевать так, как ему хочется. Ну или не совсем как хочется — в данный момент ему хотелось заглянуть в сознание Гарри и подбить Вольдеморту второй глаз, чтобы проверить свою догадку и просто для удовольствия.

— Это очень неожиданно и печально, — подытожил Кеноби, выслушав историю Гарри во второй раз и сопоставив ее с прочитанным накануне. — Тебе придется сразиться с ним. И убить его. А ты ни черта не умеешь.

— Но вы же меня учили! — вспыхнул Гарри.

— Ничему я тебя не учил, — отрезал Оби-Ван. — Пока не учил. Можем проверить. Доставай палочку.

Гарри и Оби-Ван встали друг против друга в разных концах комнаты. Оби-Ван скрестил руки на груди.

— Это только кажется простым, Гарри, — сказал Оби-Ван. — Не буду строить тебе глазки и изображать романтический шепот. Направь на меня палочку и произнеси «Авада Кедавра».

— Экспеллиармус! — мысленно произнес Гарри после минутного борения.

Кеноби легко погасил заклинание открытой ладонью.

— Неоригинально, — с досадой сказал он. — Ты собираешься заобезоруживать Вольдеморта до смерти? Или думаешь, что его удастся убить, не желая того?

Гарри с удивлением смотрел на решительного и мрачного Оби-Вана, которого до него видели только Квай-Гон, Сири Тачи и Энакин.

— После того, как ты знаешь, чему мне придется тебя учить, будешь у меня учиться или нет? — спросил Оби-Ван строго.

— Да, — ответил Гарри, плохо еще понимая, на что подписывается.

— Хорошо. Ты должен мне верить, пока не поймешь, что к чему, и делать то, что я скажу, — велел Кеноби. — Называть меня можешь на ты, но в школе не трепись. Ясно?

Гарри кивнул, думая о том, сможет ли он прямо сейчас поверить Кеноби настолько, чтобы кинуть в него Непростительным Проклятием, и можно ли это считать доверием.

— Пиво будешь? — спросил Оби-Ван, возвращаясь в свой почти обычный образ.

После того, как Гарри выпил с Оби-Ваном по паре пива, домой вернулся Энакин и клятвенно заверил Гарри именем всех татуинских механиков, что пиво без водки — деньги на ветер. Следующим утром Мальчик-Который-Выжил сильно сожалел, что его угораздило выжить.

По странному стечению обстоятельств, у лорда Вольдеморта было еще более мрачное утро: ночью он догадался о том, откуда ему прилетело в табло, и попытался проникнуть в сны Гарри. Совершенно неожиданно он столкнулся там с голубоглазым бородатым мужиком, от которого пахло водкой, закусываемой пивом и поп-корном.

— Еще раз тебя тут увижу, — сказал мужик, — пожалеешь, что возродился.

— Круцио! — крикнул лорд Вольдеморт, намереваясь замучить нахала как фашисты Зою Космодемьянскую, но тут же получил в рыло так, что очухался только через полчаса. Неподбитый в первый раз глаз Темного Лорда теперь заплыл и не открывался.

Гарри, послушай. Ты должен мне верить, пока не поймешь. Я воевал с Темными. Мое поколение было первым. Мы все читали о войне только в книгах. Мы знали много красивых слов, много думали о добре и зле, но это были только слова. Очень трудно убивать. Каждый раз в тебе что-то умирает. Словно проваливаешься во тьму, и то, что тебя вела Сила, уже не утешает. Силе все равно, кто будет жить, а кто умрет, кто кричит по ночам, кто больше не может коснуться меча.

Каждый ищет свой путь. Он не записан в Кодексе или учебниках. Я сражался за Энакина, за Сири, пока она была жива. Кто-то сражался за Светлую Сторону или за Республику. И я понял, что есть что-то, что тьма не может потушить. Если ты уходишь во тьму, чтобы жил другой, ты можешь вернуться назад. Он словно остается в тебе, и над ним тьма не имеет власти. Когда я убил Дарта Мола, я думал, что Темная Сторона не выпустит меня. Но я вспоминал Квай-Гона, думал о малыше Энакине, которого он завещал мне в ученики, и постепенно снова стал целым.

Не бойся, что ты станешь чудовищем, Гарри. Ты не станешь, пока сам не захочешь. Пока не сдашься своей слабости и своим страхам. Молнии, Авады — это только причинит тебе боль, но не сможет сделать за тебя твой выбор. Пока твое сердце остается с людьми, а не с пустыми словами, ты обязательно вернешься из тьмы. Кто-то должен уходить туда, чтобы другим было светло.

— Авада кедавра!

— Не получилось.

— Авада кедавра!

Вспышка.

— Оби-Ван! Оби-Ван!

— Отлично. Меня, правда, этим не уложишь.

Энакин недавно выяснил, что домовые эльфы умеют аппарировать из Хогвартса. Конечно, эльфы были жадными тварями и драли за проезд как новогодние таксисты, но жратва в столовой Энакину и Оби-Вану надоела, а топать под шотландским дождем не хотелось. Поэтому уже две недели подряд эльфы переносили их на обед в «Башку Борова». Энакина и Оби-Вана не сильно грызла жадность, и они за обедом методично изучали коллекцию вин Аберфорта Дамблдора, который полюбил новых завсегдатаев как родных. У Энакина еще осталась куча золота из эльфийского отката, а три недели назад он с учителем снова навестил Кривой переулок, на этот раз с коммерческими целями. Оби-Ван обладал ценнейшим талантом договариваться со всяким сбродом, тем более что после показательных выступлений в конце августа сброд в Кривом переулке понимал, что грубость и неуступчивость в разговорах с Кеноби может стоить какой-нибудь конечности. Деньги и агентурные сведения потекли из Кривого переулка рекой.

— Гарри делает потрясающие успехи в фехтовании, — заметил Энакин, разминая правую руку, мышцы которой приходилось тренировать заново. — Его стиль стал опаснее и жестче. Я бы поставил на то, что при следующей встрече он оттяпает Вольдеморту обе руки, а потом голову.

Оби-Ван оставил замечание Энакина без комментариев, сосредоточившись на своем стейке с кровью.

— Дядь Обик, сними с души бремя, — предложил Энакин, видя, что его бывший учитель слишком занят стейком. — У тебя ведь появился новый ученик?

Оби-Ван продолжал молча разделывать стейк.

— А у ученика появился настоящий зеленый меч, под цвет глаз. Дядь Обик, ну что еще за тайны набуинского двора?

— Дамблдор дал ему прекрасную характеристику, — наконец сказал Оби-Ван. — «решительность, находчивость, презрение к правилам». Ты ж понимаешь, против такого я никогда не мог устоять.

Энакин гулко фыркнул в фужер.

— Кстати, — перешел в наступление Кеноби, — ты и сам проявляешь вкус к преподаванию. Конечно, по Кодексу тебе положен ученик, а не ученица, но Кодекс, как ты говоришь, в далекой-далекой галактике остался.

На этот раз Энакин вином подавился.

— Ты что, дядь Обик, офонарел? — спросил он, откашлявшись. — Я, честно, не знаю, кто из нас кого учит.

— Ничего, это нормально, — безмятежно сказал Кеноби, улыбаясь в бороду. — Обучение всегда взаимный процесс. Учти, выхода у тебя все равно нет.

— Никогда она меня не будет по-настоящему считать учителем, — проговорил Энакин, постепенно осознавая, насколько он влип.

— У тебя тоже был сложный характер, — тут же ввернул Оби-Ван с ехидцей.

— Да и не хочу я, чтобы она меня учителем считала… И вообще, мне всего двадцать три! — похоже, Энакин в первый раз на памяти Оби-Вана признавал, что есть вещи, для которых он слишком молод.

— А мне был двадцать один, — безжалостно сказал Оби-Ван, но видя, как Энакин потрясенно мотает головой, словно недоенная банта, смягчился.

— Энакин, — серьезно сказал Оби-Ван, пересаживаясь к бывшему ученику и отечески приобнимая его за плечи, — мы не сможем научить всех. Можем только передать знания, немного подготовить, но не научить. Но мы можем защитить тех, на кого придется главный удар. Они должны быть нашими учениками, даже если они сами не будут этого признавать. Учитель — это не звание, а бремя.

Энакин мрачно смотрел в стол. Оби-Ван вновь вел его за собой — каждый раз, когда Энакину казалось, что он уже стал таким же, как его учитель, оказывалось, что Оби-Ван просто не все ему сказал.

— Хорошо, учитель, — ответил Энакин.

Гарри Поттеру по-прежнему снились странные сны, но Вольдеморт в них больше не появлялся, обоснованно опасаясь, что при следующей встрече Оби-Ван парой точных ударов превратит его в очковую змею. Теперь Гарри снились бесконечные коридоры и запертые двери. Но это тоже было недолго, потому что кроме профессиональной пифии по имени Оби-Ван под рукой был Энакин, накопивший громадный и оригинальный опыт борьбы со странными снами и теми, кто их насылает. Энакин выслушал Гарри, задумался, хитро улыбнулся и подарил ему несколько фильмов предосудительного содержания.

Следующие три ночи Гарри мучили эротические сны. То есть его-то они не очень мучили, а вот Вольдеморту, сунувшемуся в сны Избранного, вштырило серьезно, потому что с его возрастом и внешностью ничего подобного ему давно не светило. Тем более что некоторые магические трансформации его тела все-таки были слишком рискованными. Если бы Дамблдор знал, как Энакин истолковал его слова о том, что любовь может причинить Темному Лорду страшную боль, он бы такое сказать постеснялся.

Оби-Ван тоже оказывал на Мальчика-Который-Выжил тлетворное влияние — странным образом тренировки вроде как во владении Светлой Стороной Силы привели к тому, что новый ученик Оби-Вана стал решительнее и агрессивнее. Энакин всегда считал, что если Оби-Вану дать в ученики даже мирного фермера, уже через неделю обучения гуманной философии джедаев мирный фермер кого-нибудь застрелит, а еще через месяц что-нибудь взорвет. Через три недели после начала обучения Гарри заглянул утром в «Прорицательскую», которую читала Гермиона, и нахмурился.

— «Безумный отставной аврор, полугигант и оборотень», — процитировал Гарри пассаж о преподавателях Хогвартса тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Мило. Так-так, «бредни Мальчика-Который-Лжет». Замечательно.

— Гарри, не обращай внимания, — попросила Гермиона, но Гарри совсем не собирался впадать в капризно-нервное состояние, посещавшее его в начале сентября. Он молча встал и вышел из Большого Зала.

Через несколько часов Кеноби почувствовал ситхскую радость Темного Лорда, сменившуюся испугом. Кеноби поискал в Силе своего ученика. Ученик сидел в разгромленном кабинете редактора «Прорицательской» и держал редактора под прицелом волшебной палочки. В импровизированном патронташе на правом боку Гарри был заткнут еще пяток трофейных палочек. Сцена напомнила Оби-Вану его любимую запись из домашнего видеоархива, в которой генерал Скайуокер в сопровождении клонов из 501-ого легиона навестил Храм и доходчиво объяснил Совету, что четыре десантных корабля нужны ему прямо сейчас, а не когда утвердит Сенат. А еще не помешает звание магистра, чтобы солдат два раза не гонять.

— Вот скажи мне, редактор, в чем сила? — спросил Гарри, не опуская палочки. — Разве в деньгах? У тебя много денег, и чего? Я вот думаю, что сила у того, у кого ружье.

Редактор нервно кивнул. Две обугленные дыры в стене за его головой наглядно подтвердили ему, что эта палочка бьет и красненьким, и зеленьким и что охрана, которую ему обещал Люциус Малфой, против этой палочки не помогла и не поможет.

После возвращения Гарри Поттера из самоволки редакционная политика «Прорицательской» резко изменилась. В следующем номере редакция принесла извинения Дамблдору и Поттеру за допущенные полемические перегибы. В воскресном номере появилось большое интервью с многоуважаемым директором Хогвартса о возвращении Темного Лорда.

— Гарри, — строго сказала Гермиона, когда они остались одни в пустом классе. — Не думай, что я ничего не понимаю. Учти, кроме «Прорицательской», есть еще и министерство.

Изумрудные глаза Гарри почему-то напомнили ей одно проклятие, которое никогда не напоминали раньше.

— Им мы сделаем предложение, от которого они не смогут отказаться, — пообещал Гарри. — Ты можешь найти Риту Скиттер и привести ее сюда? В «Прорицательской» очень хотят увидеть и мое интервью.

Энакин Скайуокер всегда знал, что девушка, которая не испугалась василиска и дементоров, не говоря уже о драконе и гиппогрифе, не испугается и Темной Стороны.

— Хорошо, — решительно сказала Гермиона. — Когда она тебе нужна?

Оби-Ван сидел у камина и читал волшебную прессу. Обычно он переворачивал газету и начинал со спортивной секции. Магистр Йода позеленел бы до изумрудного оттенка, если бы узнал, что магистр Кеноби использует Силу в том числе для того, чтобы выигрывать на тотализаторе. А уж от ответа «А что мне, жить на джедайскую зарплату?» магистр Йода вполне мог отчалить в Силу раньше времени. Но в этот раз Оби-Ван начал читать с передовицы.

— Энакин, — окликнул он бывшего ученика, — ты «Прорицательскую» сегодня читал?

— Пусть Гермионка читает, — отозвался Энакин с дивана. — Она там теперь типа выпускающего редактора. Совы ее меня достали, летят к ней как намагниченные. А ведь я ей говорил, что еще надо бы взять почту и телеграф. И свои порядки там навести.

— А ты почитай свободную прессу-то, — посоветовал Кеноби. — Массовый побег из Азкабана — это тебе не эвок начхал.

Энакин встал и заглянул учителю через плечо.

— Противник рассчитывает на грубую силу, — сказал он воинственно. — Это зря.

— Слушай, — Кеноби сложил газету и посмотрел на Энакина, — можно с тобой поговорить серьезно?

— Конечно, — ответил Энакин, — нет.

— Вы чем-нибудь непростительным с Гермионкой занимаетесь?

— Ты такие вопросы задаешь, дядь Обик, неудобно отвечать, — Энакин по-прежнему был настроен шутливо.

— Напрасно не занимаетесь, — Кеноби определенно решил вызвать бывшего ученика на серьезный разговор.

— Дядь Обик, — сказал Энакин, садясь на ручку второго кресла, — ты что, совсем обалдел? Ну фехтовать ее учу, медитировать, использовать Силу без палочки, иногда кидаю мимо нее Авадой, чтобы звука не боялась. Ты вообще думай, что говоришь — из шестнадцатилетней девчонки делать боевую машину. На кой ситх?

— Будет война, Энакин, — мрачно предрек Кеноби, а такие его предсказания всегда сбывались. — Начинайте непрощенку, пока не поздно.

— Да разрулим как-нибудь с тобой вдвоем, — Энакин не хотел признавать правоту учителя. — У Дамблдора есть его люди. Есть авроры, ранкор их задери!

— Энакин, ты помнишь, зачем ты стал ее учителем? Никто ни с какими драными аврорами воевать не будет. Гарри, она, их друзья — бить будут по ним.

— Оби-Ван! — наконец вскипел Энакин. — Я с тобой на эту тему не хочу разговаривать и не буду! И с Гермионой об этом не говори, понял?

Энакин вышел, хлопнув дверью, словно шестнадцатилетний падаван, уязвленный мудростью учителя. Кеноби взял другую газету, но так ее и не открыл. Он смотрел в огонь.

До рождественских каникул оставалось чуть больше недели, когда Оби-Ван и Энакин обнаружили в своем классе странные зеленые ветки с белыми ягодами, плавающие в воздухе на расстоянии чуть более двух метров от пола.

— Кому-то очень хотелось их сюда повесить, — заметил Кеноби, смотря на ветки как сапер на растяжку. — Я защиту ставлю невсерьез, но все же не совсем детскую.

— Это омела, — сказал Энакин, вылавливая новое слово из мыслей школьницы, идущей по коридору метрах в пятидесяти от их класса. — О-ё-ёёёёй! Да пребудет с вами Сила, учитель! — с этим официозным прощанием Энакин скрылся в лаборантской.

На первом уроке был необычно оживленный седьмой курс. В конце урока Энакин услышал какую-то возню, хихиканье и аплодисменты, и через несколько секунд в лаборантскую ворвался растрепанный Кеноби.

Оби-Ван Кеноби не боялся Темной Стороны, смерти, шквального огня и превосходящих сил противника. Но сейчас он был глубоко потрясен. Несчастный магистр выпил из чайника добрый литр воды, кое-как пригладил волосы и рухнул на стул. Энакин просканировал Силу и мысли выходящих из класса учеников и чуть не засмеялся в голос.

— Дядь Обик, я потрясен твоей верностью Кодексу, — издевательски сказал Энакин.

— Ситх меня дернул под эту ветку подойти, — выдохнул Оби-Ван.

— Ну это не могло быть так прям ужасно, — произнес Энакин тоном старшего брата.

— Да они там втроем стояли! Не говоря уже о зрителях.

— Ну и ты? — Энакин все еще сдерживался, чтобы не сползти под стол.

— А что я, я краснеть и отворачиваться должен был? — ворчливо ответил Кеноби. — Ситх их молнией убей! Какая же распущенная здесь молодежь!

— А насколько именно распущенная? — ехидно спросил Энакин сквозь смех.

— Мне тебе схему нарисовать? — огрызнулся Кеноби. — Пойди вон на следующий урок и проверь, на нем шестой курс. Не хватало только с Дамблдором объясняться из-за их хулиганства.

Энакин благоразумно обходил ветки омелы весь урок, а под конец даже проявил крайнюю нечуткость к несчастью девушки, у которой порвался рюкзачок под одной из веток.

— Командир, разрешите неуставной поступок, — внезапно шепнула ему симпатичная брюнеточка из Армии Дамблдора, и Энакин вспомнил, что он-таки был среди форс-юзеров, причем с необычными способностями.

Ветка омелы, которой только что не было в радиусе двух метров, почти лежала у него на голове. Оби-Ван рассмеялся в Силе с некоторым злорадством. «Я не ты, и не страшусь Темной Стороны!» — нагло ответил Энакин, хотя раньше ему Темная Сторона в таких случаях не вспоминалась.

Класс одобрительно взревел, словно Энакин поймал на чемпионате мира решающий снитч тем же манером, что и Гарри на первом курсе. Ощущения были чем-то похожи на трепетание золотых крылышек, но намного мягче и игривее. Ситх их задери, дейстительно чертовски распущенная молодежь! Неизвестно зачем Энакин взглянул поверх обнимающих его рук на дверь…

Если бы Энакин не знал наверняка, что учитель всегда покроет все его грехи и никогда его не подставит, а также что Гермионка точно не умеет переговариваться в Силе, он бы подумал, что Кеноби решил помочь им с переходом к непрощенке. Такой ярости вполне хватило бы, чтобы выбить из лорда Вольдеморта все восемь жизней, а лорда Сидиуса вообще порвать в клочья. Взмывая вверх среди исчезающих в огненных облаках ветках омелы и отбивая летящие в него заклятия, Энакин подумал, что будь воплощение Темной Стороны всегда таким дьявольски прекрасным, он бы стал ситхом без колебаний.

Шестой курс вылетел из класса в облаке боевых заклятий как пробка из теплого шампанского. Ссылки на таинственные английские обычаи и практикум по Империо Энакину не помогли.

— Дядь Обик, — крикнул Энакин в Силе, отбивая невербальный Легилименс, что было теперь уже совершенно незачем, — если подслушаешь, разделаю тебя как графа Дуку.

Объяснение в любви под прицелом всегда было коронным Скайуокеровским номером.

— Ладно, на сегодня свободен, — сказал Кеноби в Силе, уловив по одному ему известным колебаниям Силы, что Энакин прощен. — Сейчас я для нее какую-нибудь отмазу на остальные уроки накалякаю.

Большая половина Ордена считала, что Оби-Ван и Энакин были самым опасным из всего, что случалось с Орденом, включая клонические войны. Энакин всегда считал, что ему невероятно повезло с учителем.

Когда Энакин нес смеющуюся счастливую Гермиону через сугробы к Хогсмиду, он вдруг вспомнил о никогда не оставляющем его подрагивании меча на поясе. «Еще неделю, — подумал Энакин как в далеком детстве на Татуине, когда он каждое утро жадно пытался урвать крохи сна, — еще хотя бы эту неделю.»

В темноте за окном медленно кружился снег, как звезды перед потерявшим управление истребителем. Энакин распахнул окно, инстинктивно закрываясь от холода Силой, потом вдохнул морозный воздух и снял защиту.

Вспоминать порой было весело. Как он уронил на Йоду из рюкзака трактат Дарта Бейна. Как он искрил рукой на новогоднем вечере, втирая научно безграмотным магистрам про статическое электричество — такое малое возмущение в Силе они засечь не могли. Как тайком испортил меч Винду, чтобы он из фиолетового стал красным, а потом изменил цвет своего и доверительно шепнул: «Мейс, а мы с вами на одной стороне.» Потом чуть из Ордена не выперли.

Были воспоминания с привкусом окалины. Первая победа над настоящей болью и страхом во время древнего ритуала на Илуме, принесшая ему меч. Первая самоволка, в которой он чуть не лишился уха. «Кончай стрелять по ногам!» — рычал на него Кеноби, и он поднял прицел. Первый спарринг, на котором Кеноби дрался всерьез.

Наверно, Энакин впервые пытался взглянуть на свое прошлое глазами учителя. Конечно, Совет Кеноби потрясал афоризмами типа «Я не сторож падавану своему». А что он думал на самом деле, вытаскивая еле живого ученика из очередной передряги или чувствуя, как ученик отчаянно цепляется за жизнь и за Темную Сторону? Однажды пятнадцатилетний Энакин разоблачил учителя, спросив его: «Сколько бы ты еще ждал, прежде чем мне помочь?» Сейчас бы он спросил: «Сколько ты ждал до этого?»

На Преситлине генерал Скайуокер с десантом вырезал вражеский штаб. После мясорубки в коридорах штаба, которую его отряд прошел с рекордно низкими потерями, он был живым воплощением Темной Стороны вплоть до желтых глаз. В космическом бою через час после этого Энакин пошел на смертельный таран флагмана — какая Сторона Силы выплюнула тогда его истребитель из облака огня, Энакин так и не понял. «Темная Сторона, Светлая… — сказал он тем вечером учителю. — Я так думаю, что мы скорее пожертвуем собой, а они другими. Вот и вся разница.» «Я тут в Орден пишу, — сказал ему на следующее утро Кеноби. — Твое обучение закончено.»

Падаван должен был уметь защищать себя. Рыцарь защищал других. Сегодня придется стать учителем. Собрать всю смелость и выдержку, чтобы отказать в защите тому, кого хочется защитить больше всего. Идти вперед каждый может только сам.

Гермиона хитро смотрела на Энакина. Какой смешной! Он действительно не знает, что такое Рождество — вчера она ему рассказывала детские сказки про волхвов и младенца и даже пела песенки. Энакин тогда положил ей голову на колени и притворился уснувшим под ее колыбельную. А потом она сказала ему, что бывают еще и рождественские каникулы, на которые студенты уезжают домой, и он надулся. Наверно, Оби-Ван правильно говорит, что Энька никогда не заглядывает в учебный план. Зато сегодня она ему скажет, что никуда не едет — что он тогда сделает? А если залезет завтра вечером в окно теперь уже пустой спальни — удастся ли его выгнать? И захочется ли?

Энакин скатал снежок из снега на подоконнике и взмахом палочки превратил его в ежа. Еж побегал по холодному подоконнику и обиженно свернулся в клубок.

— Рождественский подарок, — сказал Энакин, закрывая окно. — Хочешь, я его в чулок посажу?

Следующие десять минут они творили из мела разную еду, чтобы выяснить, что едят ежи. Еж подбегал к угощению, стуча коготками по столу, и недовольно фыркал. В Хогвартсе учили обращению с животными, держать которых дома мог только Хагрид. Ежи в программу не входили. Наконец Энакин из хулиганства превратил мел в каких-то жутких жуков, и еж быстро переловил их и съел.

— Спас меня, — сказала Гермиона ежику, беря его на руки. — Молодец какой!

Еж довольно и сыто пофыркивал. На ощупь он был совсем не колючий. Гермиона превратила крышку парты в подобие лукошка Косолапуса и посадила туда ежа, который тут же сунул нос в пузико и уснул.

Энакин глубоко вдохнул, как перед прыжком в ледяную воду. Стать учителем. Снять защиту. Признать наконец правоту Кеноби.

— У меня еще один подарок есть, — сказал Энакин и положил рядом с лукошком небольшую тяжелую коробку.

В коробке лежал меч с темно-красной рукоятью. Когда Гермиона нажала кнопку, из рукояти вылетела темно-золотая полоса света, вокруг которой тихо загудел воздух.

— Это боевой, — голос Энакина звучал серьезно и даже торжественно. — Попробуем?

Гермиона сразу почувствовала, что в стиле Энакина появилось что-то новое. Не то чтобы он изменил его, скорее, изменился сам. Стал холодным и чужим. Стал опасным.

— Зачем, Энька? — спросила она, задыхаясь, когда он выключил свой меч и картинно поклонился.

— Разводил я тут огонек старым номером «Прорицательской», — сказал Энакин с усмешкой, — и наткнулся на целую портретную галерею. Полторы дюжины милейших граждан. Остальные списком.

— И обязательно было сегодня?

— Обязательно, — новый Энакин не думал о Рождестве, вернее, просто принимал его во внимание. — Давай еще попробуем боевые заклятия… Хотя лучше бы мне поехать с тобой.

— Я никуда не еду! — крикнула ему Гермиона. — И не собиралась! А ты все испортил!

Сочельник прошел под вспышки Непростительных Проклятий и блеск мечей. Утром на Рождество они проснулись вместе и смеялись, глядя, как Косолапус осторожно катает по полу ежа, свернувшегося в клубок. Потом бежали по сугробам к Хагриду, чтобы узнать наконец, что едят ежики. Вернувшись, сушились у камина в пустой гриффиндорской гостиной. Перед обедом с тренировки вернулся мрачный Гарри, но, глядя на Энакина и Гермиону, постепенно развеселился. Под Новый год Гермиона подумала, что Энакин ничего не испортил. Просто с ним не могло быть по-другому.

— Круцио!

Держись, девочка. Ты сможешь. Ты сильнее боли. Только не надо ее терпеть. Я знаю, что ты умеешь, но сейчас тебе поможет только Сила. Нет, не так… Я все равно сильнее… к сожалению. В Силе есть покой, есть грань, за которой нет боли. Только сначала должно быть очень больно. Не пытайся это выдержать! Выдержать придется мне, мне-то никуда не деться. Потому что я люблю тебя.

— Круцио!

Вот так. Вот так. Это очень похоже на смерть, только потом мы всегда возвращаемся. Запоминай дорогу. А теперь посмотри на меня, малышка. Видишь, этот красный луч, упирающийся в твою грудь, ничего не значит. Совсем ничего. Просто он слишком яркий, и у меня слезятся глаза.

Оби-Ван сидел у камина и подсчитывал свой выигрыш на тотализаторе. Энакин в кресле напротив возмущался про себя, сколько берут домовые эльфы за проезд вдвоем до Лондона и обратно. Оби-Ван оторвался от газеты с хитрой улыбкой и глянул на бывшего ученика. Когда ученик явно собирался в самоволку, но молчал как партизан, Оби-Ван сразу угадывал, какое положение Кодекса будет в самоволке цинично и неоднократно нарушаться.

— Вот когда я рвану в Лондон за выигрышем, — мечтательно сказал Кеноби, — я с эльфом подскочу до «Башки Борова», а дальше сам.

Энакин подозрительно посмотрел на честную морду бывшего учителя.

— Слышь, дядь Обик, — решился попросить он. — Когда поедешь, разузнай у кого-нить, как эти паршивцы из Министерства отслеживают магию несовершеннолетних.

— А вы аппарируйте в обнимку, — невинно предложил Оби-Ван. — Не смотри на меня как падаван на ситхский меч, так тоже можно. Эээ-эх, если бы не учитель, ты б вообще не знал, что с девушками делать.

Оби-Ван вовремя успел встать с кресла, которое упало назад.

— Контролируй свои эмоции, юный Скайуокер, — порекомендовал он, отбиваясь от газеты, которая норовила обвиться у него вокруг головы. — Ну серьезно: если нарветесь на Пожирателей, что тогда?

— Отобьемся, дедушка Кеноби, — уверенно сказал Энакин, позволяя газете упасть на ковер. — Ты ж меня знаешь, я не таких валил.

— Раньше б это была моя головная боль, — заметил Кеноби — А теперь твоя. Отбиваться-то будешь не один.

— Прячься за моей спиной! — приказал Энакин, выхватывая одним движением меч и палочку и отражая сразу несколько заклятий, летящих в него с разных сторон.

Но шестнадцать лет и гриффиндорская смелость были не самым удачным сочетанием для первого серьезного боя. Гермиона выскочила вперед, пытаясь прикрыть Энакина слева, и прежде чем он успел остановить Пожирателей Смерти молниями, посылаемыми через ее голову, она пропустила сразу два заклятия в голову и в ребра.

Оби-Ван опоздал всего на полминуты. Первым, кого он увидел, был Энакин, наглухо отрезанный от Силы стеной своей ярости и боли. Его меч блистал в полумраке как карающая молния. Оби-Ван отступил в темноту у стены — на скотобойне, в которую Энакин превратил тихий лондонский переулок, его помощь была не нужна.

Энакин был не самым лучшим проводником по Силе, но он сумел передать ученице свою необыкновенную живучесть и способность к восстановлению. В тот момент, когда Энакин почувствовал на себе ее взгляд, Кеноби снова увидел его в Силе — словно обугленного, но почти прежнего. Энакин отбросил в сторону меч и сел на пятки рядом с Гермионой.

— Мне стыдно. За то, что я сделал. И за то, что ты это видела, — тихо произнес Энакин.

— Ты поступил правильно, — Кеноби показалось, что он услышал свой голос, как он звучал в медицинском отсеке рейса Геонозис-Корускант. — Времена меняются.

— Ты не должна мне больше доверять, — сказал Энакин, смотря Гермионе в глаза. — Я не справился с собой еще до отъезда и полностью потерял контроль сейчас. То, чему я могу научить тебя, даже хуже, чем опасно или смертельно. Тебе следует учиться у Оби-Вана.

Кеноби почувствовал себя так, как много лет назад в Храме, когда заметил, что его долговязый ученик уже его перерос. Когда-то, очень давно, Квай-Гон, потерявший жену, говорил ему то же самое.

— Энакин, — ответила Гермиона, приобнимая Энакина за затылок, — я не могу довериться тебе больше, чем доверилась, когда мы начали Непростительные Проклятия. Но если бы могла, я сделала бы это сейчас. Тебе совсем не обязательно пытаться справиться с собой, чтобы стать тем, кого я люблю.

Оби-Ван смутился и постарался исчезнуть как можно бесшумнее.

Оби-Ван Кеноби знал толк в колбасных обрезках и хороших пранках, но очень не любил, когда ему портят аппетит. Поэтому к спекуляции братанов Уизлей рядом со столовой он всегда относился неодобрительно, а когда сидящий недалеко от учительского стола студент пошел пятнами и сблевал на стол, Оби-Ван пресек безобразие универсальным движением брови, а вторым движением брови передал эффект братанам Уизлям.

Братаны Уизли в момент позеленели и рванули к ближайшему туалету, даром что он оказался женским. Плакса Миртл, услышав братанов Уизлей, забилась в ужасе в самый дальний уголок канализации, подумав, что вместо василиска из Тайной Комнаты вырвался по меньшей мере дракон.

Оби-Ван с достоинством закончил обед, а потом немного брезгливо заглянул в Силу. Братаны Уизли раскаивались в содеянном и клятвенно обещали себе, что больше не будут портить джедаям аппетит. Оби-Ван смилостивился и прошел в туалет на втором этаже.

На выходе из женского туалета Оби-Вана поймал Дамблдор, который выразил свое удивление не менее универсальным движением бровей, на что Кеноби тут же ответил: «А вы что здесь делаете?» Дамблдор слегка смутился и предложил Кеноби продолжить беседу в своем кабинете.

— Предлагаю замять туалетный скандал, — предложил Дамблдор и поделился с Кеноби лимонными дольками. — С Фредом и Джорджем вы поступили жестко, но справедливо.

Оби-Ван слегка поклонился и закинул ногу на ногу.

— Однако ходят слухи, — сказал Дамблдор строго, глядя на Кеноби своим коронным проницательным взглядом поверх очков, — что на ваших факультативных занятиях применяются Непростительные Проклятия.

Непроницаемый Кеноби пожал плечами, выражая своим честным лицом недоверие к слухам и презрение к анонимкам.

— Послушайте, Оби-Ван, — продолжал Дамблдор, — то, что вы и особенно Энакин сыпете непрощенкой направо и налево — давно уже секрет Полишинеля. Хотя, разумеется, никто этого не может доказать, а кто может — никогда вас не выдаст. Но когда дело доходит до некоторых небезразличных мне людей…

И в этот момент Оби-Ван Кеноби взорвался.

— «Небезразличных вам людей»? — переспросил он с холодной яростью. — А где вы были, например, когда Гермионке в Лондоне чуть не снесли башку? Эньку я там видел, фрагменты Пожирателей по всему переулку тоже, а вас, простите, не приметил. Равно как и вы, похоже, не приметили, что у вас под носом собирается армия подростков вашего имени. Детвора рвется в бой, гробовщики пьют шампанское. Ваше счастье, что я не Локхарт. Или вы думали, что Армия Дамблдора — это клуб рыболовов? У «небезраличного вам» Гарри, которому еще убивать Вольдеморта в семи экземплярах, до этой осени из боевых навыков была только врожденная смелость. Не хотите мараться, профессор? Тогда не лезьте! Непрощенка, вашу мать…

Дамблдор одним взмахом палочки завесил покрывалами своих предшественников на портретах, словно попугаев в клетках. Красный попугай на жердочке ернически выкрикнул «Дрррыхнуть поррра!», но сам от положенного ему покрывала увернулся. Из-за покрывал тут же донесся храп.

— Непрощенка — слишком простое решение, Оби-Ван, — задумчиво сказал Дамблдор. — И неподходящее для всех. Намного интереснее решить задачу, решения которой нет. Это глубоко принципиальный вопрос, который вам, как прикладнику, увы, недоступен.

— «Молодой человек, таки не надо учить меня, с какого края кушать мацу!» — ответил Оби-Ван любимой фразой Олливандера и как всегда почувствовал, что удачная шутка снимает нервное напряжение намного лучше дыхания по-джедайски. — Непрощенка — удел смертников. Например, Гарьки, который теперь отбивает Авады рукой, а не башкой.

Дамблдор удивленно вскинул брови. Кеноби хотел сказать еще что-то, но передумал.

— Значит, их все-таки только двое? — спросил Дамблдор, быстро записывая что-то о нерешаемой задаче Гарри и Вольдеморта. — Передайте Энакину мои соболезнования, если он захочет их принять. Вам, вероятно, будет приятно узнать, что позавчера Энакин и Гермиона запихали кошку Филча в доспехи на третьем этаже, а полтергейста Пивза приклеили к потолку за язык. Мне они сказали, что это чтобы не мешали личной жизни.

Кеноби улыбнулся. Бывший падаван не особо баловал его откровенностью, даже когда не был бывшим, но если он снова начинал хулиганить, это всегда означало, что очередной темный период в его жизни кончился. А если теперь он и Гермиона стали хулиганить вдвоем, значит, было у них что-то посильнее Темной Стороны и Непростительных Проклятий. Хотя Кеноби об этом знал еще до Лондона.

Оби-Ван Кеноби сидел на учительском столе в плащ-джедайке с надвинутым на голову капюшоном и вместо поедания поп-корна смиренно читал маленькую черненькую книжечку. По агентурным данным, приближался Валентинов день, и хотя Энакин клятвенно божился, что омела — это только рождественская фенечка, Оби-Ван решил не искушать судьбу, учеников и директора и временно стать почти образцовым джедаем.

При виде читающего Оби-Вана пришедшие на первый урок чистокровные волшебники удивились, а глазастые магглорожденные, заметившие на книжечке крест, начали хохотать самым богохульным образом.

— Что, Оби-Ван, замаливаем грехи? — спросила Гермиона с улыбкой.

— Житие мое, — вздохнул Оби-Ван. — Дин, я не знаю, что такое четки, но я тебя слышал. Блаженны тренирующиеся, ибо сачкующие получат выволочку. Ко всем относится.

Черненькую книжечку Оби-Ван получил в подарок от случайного знакомого в Лондоне, который был одет почти так же, как и он. Человек в черном балахоне назвал Оби-Вана братом и поинтересовался, из какого он ордена. Когда брат Оби-Ван честно ответил, что ему все ордена надоели хуже горькой редьки, незнакомец утвердительно кивнул, представился как брат Тук и пригласил брата Оби-Вана в маггловский кабак.

В кабаке брат Тук предложил выпить холодного эля, который он считал самым бесспорным свидетельством любви Божией. За элем брат Оби-Ван узнал, что он удивительно похож на родственника брата Тука, который служит, вернее, служил деревенским священником, пока молодые прихожанки не привели его к конфликту со священноначалием. Затем, когда брат Тук почувствовал себя способным бороться с любым искушением и мужественно перешел на виски, брат Оби-Ван узнал много новых слов и существенно расширил свои познания в области духовной жизни неволшебного населения. Спустя несколько часов брат Тук дошел до состояния просветления, в котором он был способен поверить даже в биографию брата Оби-Вана. Брат Оби-Ван делиться своей биографией не стал, но в ходе сопровождения брата Тука до места спасения его души продемонстрировал великие чудеса, которые брат Тук воспринял с умилением и подарил брату Оби-Вану книжечку, которую тот сейчас читал.

Энакина история про брата Оби-Вана и брата Тука порадовала столь же сильно, сколь сильно его удивило серьезное отношение Кеноби к подарку веселого монаха.

— Че пишут, дядь Обик? — спросил Энакин, усаживаясь перед недавно купленным телевизором и запуская на игровой приставке любимые гонки.

Телевизор Энакин позавчера усовершенствовал, и картинка стала трехмерной. Оби-Ван сначала удивлялся, где Энакин нашел нужные детали, но потом бывший ученик открыл ему секрет, простой, как три нута: «трансфигурация — великая вещь». Оби-Вану представилась как в страшном сне галопирующая техническая революция в масштабе отдельно взятой планеты, возглавляемая всемогущим технологическим магнатом Скайуокером. Но Энакин, к счастью, был разгильдяем и ограничился их с Оби-Ваном комнатой и трехмерными гонками на игровой приставке.

— Это старая история про одного форс-юзера, — отозвался Оби-Ван, который дочитал уже до двенадцатой главы у Матфея, — чую, кончится она трагически. Зато половину точно можно в цитатник. Кстати, тебе бы тоже не мешало почитать — много поймешь в маггловской жизни.

— Ай, — отмахнулся Энакин, проходя извилистое ущелье, без которого гран-при Австралии ему был не мил, — разберусь опытным путем.

— И действительно, — легко согласился Оби-Ван, — тебе, пожалуй, эту книгу читать рано. Тут про бессмертие и воскрешение мертвых, опять ведь превратно поймешь.

Если бы Оби-Ван по определению не нарушал добрую половину произвольно составленного непротиворечивого устава, его можно было бы хоть сейчас записывать в орден иезуитов и даже выдавать значок почетного католического миссионера. Уже через минуту Оби-Ван спокойно читал другую книгу, избавившись от ревения болида над ухом, а Энакин вовсю знакомился с культурой магглов. От такого прилежания Скайуокера любой джедай, преподававший в джедайской школе, просто бы расплакался.

— Эх, дать бы тебе сейбером по голове! — в сердцах сказал Энакин через два часа, за которые его богословская подкованность серьезно превысила подкованность волшебных недорослей, неспособных опознать на могильном камне классическую цитату из апостола, и даже некоторых писателей, неспособных вспомнить или хотя бы подсмотреть, про что она. — Там какое-то кидалово: у Марка написано то же самое, что и у Матфея! И хоть бы у кого конкретные указания, как это воскресение делается.

— А ты как думал, — хитро ответил Оби-Ван. — Сколько раз тебе говорить, что бессмертию нельзя научить. Дай теперь я почитаю.

Магистр Оби-Ван Кеноби был честным и порядочным человеком, но порой его совесть просыпалась уже когда было поздно пить боржоми. Так, через три с лишним месяца после появления у него нового ученика Кеноби наконец пришло в голову, что неплохо было бы поговорить с родственниками Гарри и рассказать им про обучение Гарри боевым искусствам, непрощенку, неизбежную войну и вообще что «не жди меня, мама, хорошего сына», как любил петь татуинский сирота Энакин Скайуокер.

Сначала Оби-Ван почему-то решил заглянуть к Дурслям. Дурслевский прием ему не понравился: Вернон Дурсли даже не пригласил его в дом, а при имени Гарри чуть не накинулся на Оби-Вана с кулаками.

— Я не иерей и не диакон, сын мой, — смиренно сказал Оби-Ван, откидывая капюшон, — я джедай, могу и вломить.

В следующую минуту Оби-Ван опять узнал много новых слов, известных только продавцам пневматических отбойных молотков и тем, кто эти молотки использует. Цензурная версия сводилась к тому, что магию, Гарри и его друзей Вернон Дурсли представлял себе связанными с ним и между собой запутанными и предосудительными отношениями. Терпение Оби-Вана лопнуло.

— Мне не нравится ваш цинизм, — сообщил Кеноби, шумно вздохнув и подняв руку в любимом жесте Энакина.

Вернон Дурсли схватился за горло. Через тридцать секунд у него потемнело в глазах. Через минуту он стал мысленно прощаться со всеми родными и довольно искренне просить прощения у всех, кого обидел. Нетрадиционные методы брата Оби-Вана пробудили в нем страх Божий намного эффективнее, чем все проповеди местного священника, вместе взятые.

— Извинения приняты, — глухо сказал Оби-Ван и отпустил Вернона.

Как заметил в свое время по другому поводу покойный остряк граф Дуку, ученичок от учителя недалеко падает. Некоторым экстремальным способам общаться с невежами и дураками Энакин от кого-то все-таки научился.

Со следующим визитом Оби-Вану повезло больше. Сириус Блэк, скучавший в доме на площади Гриммо, был очень удивлен нежданному гостю.

— Я Оби-Ван, — представился Кеноби, отбивая рукой летящие в него боевые заклятия, — учитель Гарри.

— Невероятно! — Сириус потрясенно переводил глаза со своей палочки на руку Оби-Вана. — Как вы нашли этот дом?

— Глаза могут обмануть, — повторил Кеноби в тысячный раз за свое короткое пребывание в этом странном мире. — Доверять можно только Силе. Мне надо поговорить с вами, Сириус.

Сириус Блэк был отщепенцем в своем консервативном и серьезном семействе. Он всем назло слушал маггловскую музыку и не мог говорить на серьезные темы больше десяти минут кряду. Оби-Ван тоже не любил болтать попусту, предпочитая сначала упереться, а потом разобраться. Уже через час Оби-Ван и Сириус вместо задушевных разговоров о Темной Стороне, непрощенке и пророчествах пили пиво и подпевали ансамблю Дип Перпл про дым на воде и огонь в небесах.

Оби-Ван за тринадцать лет общения с Энакином перенял некоторые его убеждения, включая ненависть к рабовладению.

— Отпустил бы ты Кричера, — посоветовал он Сириусу. — И нервам лучше, и душе легче.

— Не могу, — ответил Сириус, — обстоятельства.

Таких отговорок Оби-Ван не принимал. В свое время Йода, а потом Винду битый час втолковывали ему, почему он не должен вмешиваться в судьбу Шми Скайуокер. Оби-Ван терпеливо считал в уме падающих в шахту забраков, разрисованных во все цвета радуги, а потом вышел из Храма, нарушил несколько статей джедайского и уголовного Кодекса и через день отправил Клиггу Ларсу недостающую сумму на выкуп Шми. Подумав, Оби-Ван тогда послал еще и письмо Уотто, в котором указал, что данная сумма — его, Оби-Вана, заднее слово, и отсоветовал болтать и спорить, если нет желания случайно подавиться насмерть собственным хоботом.

— Либероэльфус! — провогласил Оби-Ван, когда Кричер появился снова.

Кричера срубило с копыт, но через полминуты он все-таки встал и растерянно направился к выходу.

— А ну стоять! — неуверенно приказал Сириус.

Кричер не прореагировал.

— Этот нехороший эльф предаст нас при первой опасности, — предостерег Оби-Вана Сириус. — И даже при первой возможности.

— Посмотрим, — сказал Оби-Ван, подстраиваясь к странному следу Кричера в Силе, — Кричер, вернись сюда!

Оби-Вана, как известно, слушались все, кому не улыбалась инвалидность.

— Так-так, — протянул Оби-Ван, в очередной раз замечая, что самые важные и самые сильные воспоминания большинство держит на поверхности. — Ты можешь помочь Нарциссе и Беллатрикс, Кричер. Но, сделав это, ты уничтожишь все, за что страдал и умер Регулус Блэк.

Кричер на секунду задумался, а потом грянулся башкой об стену. Сириус даже протрезвел от такой осведомленности Оби-Вана о семейных делах Блэков — сам Сириус ничего не знал об обстоятельствах гибели своего брата. Оби-Ван со своим обычным юмором начал отсчитывать над нокаутированным Кричером секунды. На семнадцатой секунде Кричер открыл глаза.

— Не вели казнить, магистр Оби-Ван, вели слово молвить! — завопил Кричер, кидаясь Оби-Вану в ноги.

— Встань, Кричер, — велел Оби-Ван, — я тебя не виню. Но поручение к тебе имею.

На Валентинов день Оби-Ван проявил стойкость и выдержку, проигнорировал тринадцать валентинок и на маскарад пришел в маске Вольдеморта. Появление Вольдеморта в середине Большого Зала с возгласом «Всех убью, один останусь!» произвело среди студентов и преподавателей большой фурор. Хаффлпафф почти в полном составе залез под столы. Весь Слизерин немедленно показал в сторону Поттера. Дамблдор сначала хотел выговорить Оби-Вану, что такие шутки неуместны даже на Хэллоуин, но потом, увидев стайку юных ведьмочек, бросившихся к Оби-Вану, как только тот снял маску, признал необходимость маскировки и помог Кеноби уйти из зала и вернуться в обличьи Люциуса Малфоя. Появлению Люциуса в костюме мушкетера обрадовались все, кроме Драко, который в тот момент назло Паркинсон танцевал со смазливой грязнокровкой с Равенкло. Увидев своего мнимого папочку, Драко лишился дара речи на несколько минут и чуть не утратил его совсем, когда его отец ласково потрепал Поттера по голове и дружески подмигнул Гермионе.

Энакин, в отличие от учителя, облачился в черное домино и перед соблазнами устоять не смог. Маскарад начался с танцев, во время которых черное домино пошло нарасхват, потом плавно перешел в стадию «Эничка бесконвойный» и закончился прекрасной дуэлью, в которой Энакин должен был стать главным призом победительнице. Оби-Ван, который никогда не вмешивался в личную жизнь ученика, заметил про себя, что Энакин все-таки недооценивает мощь Темной Стороны. Энакин понял это через пять минут, когда дуэль закончилась предсказуемым исходом, а он получил от победительницы такую выволочку, что молнии Сидиуса и занудство Йоды были бы в сравнении с ней семечками.

Было ли тому причиной развязное поведение Энакина, дуэль Гермионы, высший пилотаж захмелевшего Гарри под сводами Большого Зала или прочувствованная речь лже-Люциуса о преимуществах неволшебной крови и умственных способностях министра магии, но Министерство на следующий же день прислало в Хогвартс приказ «больше трех не собираться».

— Да больше трех, пожалуй, и не надо, — рассудительно сказал Энакин, временно поумневший после вчерашнего.

— А квиддич? — возмутился Гарри.

— Никакого квиддича, — хитро сказал Дамблдор, входя в кабинет Оби-Вана и Энакина, — теперь только драмкружок.

Аберфорт Дамблдор не без оснований считал, что его брату Альбусу Кристобалю может верить только идиот. Идиотов в Министерстве было много. В безопасность разрешения драмкружка под руководством заслуженного тренера, то есть режиссера, мадам Самогони Министерство поверило.

— Звание народного театра ко многому обязывает, — сообщила мадам Самогони, когда Армия Дамблдора собралась на стадионе на первое занятие драмкружка. — Кого мы только не играли! Лучше и не вспоминать.

К Армии Дамблдора, некоторые члены которой несли с собой, с милостивого позволения Оби-Вана, метлы, пытались примазаться несколько членов квиддичной команды Слизерина, но им не хватило актерских способностей, и режиссер Самогони удалила их с поля.

— Не пора ли нам замахнуться на Вильяма нашего Шекспира? — спросила мадам Самогони, в которой проснулся режиссерский азарт.

— И замахнемся! — отозвался Энакин, который всегда был первым на любую авантюру. — Гермионка, у тебя есть Шекспир?

— Я тебе не библиотека, — сердито ответила Гермиона.

— А кто только что сказал «мяу», то есть «Ассио Шекспир»?

Гермиона невинно пожала плечами, и на Энакина свалилось собрание сочинений великого драматурга.

Страницы с Ромео и Джульеттой начитанный Оби-Ван немедленно трансфигурировал в пыль, потому что правильно догадался, кто возьмется за главные роли и в две-три репетиции провалит все прикрытие.

— Гамлет, принц Дуку, — прочитал Энакин название трагедии, оказавшейся теперь первой, — то есть тьфу ты, принц Датский.

— Это и будем играть, — предложил Кеноби, вспомнив, что сразу за Гамлетом идет Троил и Крессида, а трансфигурировать эти страницы в пыль на глазах у Энакина немного рискованно.

Мадам Самогони выбор Оби-Вана одобрила. Первая репетиция на этом закончилась, и началась тренировка.

К следующей встрече драмкружка усидчивый Энакин прочитал только список действующих лиц, но этого ему хватило, чтобы догадаться, кто есть кто. Себе Энакин потребовал роль Гамлета, Гермионе отдал роль Офелии. Оби-Ван, прочитавший всю трагедию, безропотно принял роль Лаэрта, предвкушая, сколько шпилек можно будет по ходу развития сюжета отпустить в адрес Энакина. Уже третья сцена первого акта, до которой Энакин не дочитал, обещала быть настоящим шоу, если вспыльчивая и гордая Офелия не прибьет своих родственников на месте за их морали. Кеноби решил все же поискушать судьбу и поставил на роль Полония Ли Джордана, который уже пристроился было исполнять роль суфлера, но суфлировал такую ерунду, что наблюдающие за репетицией иногда падали от хохота на землю.

— Трансфигурировать тебя, что ли, — пробормотал Кеноби задумчиво, смотря на самозванного принца Датского, — или на усиленное питание перевести…

— На фига? — удивился Энакин, который немного стереотипно представлял себе трагических героев.

— «Он тучен и одышлив», — процитировал Кеноби слова королевы о Гамлете. — Хорошая роль, правда?

На импровизированной сцене огненно-рыжий «друг Горацио» в исполнении Рона Уизли уже встретился с тенью отца Гамлета и под дружный хохот Армии Дамблдора расписывал ее воинственную внешность. Тень отца Гамлета в лице Невилля Лонгботтома смущенно ковыряла носком землю. Репетиция шла полным ходом. Отступать Энакину было некуда.

С каждой следующей репетицией Энакин становился все мрачнее. Сначала он паясничал, обнимая свою Офелию и строя у нее из-за спины рожи чересчур правильным Лаэрту и Полонию, всем на радость изобразил «принца Гамлета в незастегнутом камзоле, без шляпы, в неподвязанных чулках, спадающих до пяток» и повеселил Кеноби монологом о «бедном Йодике», которого он якобы в детстве целовал и с которым играл в лошадки. Но знаменитый монолог он прочитал почти всерьез, и даже не предложил Лаэрту биться на световых мечах с элементами акробатики.

Развеселить мрачного принца Датского могла только рыжая парочка Розенкранц и Гильдерстерн, которая постоянно менялась ролями и несла отсебятину, да еще Ли Джордан в роли Полония. Ли Джордан даже гибель маститого вельможи не смог сыграть без прибауток и вместо того, чтобы скромно упасть за ковром, выскочил оттуда шутом и в ответ на повторный возглас Гамлета: «Что? Крыса?» — вскинул руки и воскликнул: «Ремус! Сириус! Мои старые друзья!» Посвященные, которых было весьма немало, шутку оценили.

— Послушай, — сказал Энакин Оби-Вану после первой полной репетиции, на которой Армия Дамблдора, забросив тренировки, под чутким руководством мадам Самогони прогнала всю пьесу, — чья идея была подсунуть мне Гамлета — твоя или Дамблдора?

— Драмкружок и Шекспира придумал Дамблдор, а Гамлета я, — честно признался Оби-Ван. — Мне кажется, что ты по-прежнему воспринимаешь Единую Силу как своего рода индульгенцию, хотя на самом деле все наоборот. Если в Силе нет добра и зла, то добро и зло в твоей руке. Очень скоро Сила не сможет помочь тебе. И раз соблазн не в Темной Стороне, ты даже более беззащитен перед злом, чем Гамлет, — из-за твоей привычки слишком полагаться на свое могущество и рубить все узлы.

Энакин мрачно молчал, думая над необычно серьезными словами Оби-Вана.

— Ты всегда будешь моим учителем, Оби-Ван, — наконец тихо произнес он.

— Э, нет, — Оби-Ван уже вернулся в свое обычное шутливое состояние, — мне еще пожить в свое удовольствие охота.

— Дуку вон пожил, — ответил Энакин полушутя, полусерьезно, — я так думаю теперь, он действительно стал ситхом из-за гибели Квай-Гона, но не потому, что скучал.

— Ты умнеешь, Энька, — оценил Оби-Ван. — Думаю, Гамлета ты отыграешь Лоуренсу Оливье на зависть. А когда война кончится — мы еще «Много шума из ничего» отожжем.

Оби-Ван Кеноби всегда гордился своими нестандартными педагогическими находками, от половины которых Совет Ордена лишался дара речи. Но теперь Оби-Ван ни в каких Орденах не состоял, и мог спокойно преподавать Армии Дамблдора окклуменцию и майндтрик на примере игры в очко. Несмотря то, что играть приходилось колодой Таро, а ставки были по нуту, в первые дни любой, кто садился играть с Оби-Ваном, проигрывал по меньшей мере пол-галлеона.

Однако, как и предсказывал Энакин, у студентов Хогвартса на каждую хитрую контргайку всегда находился болт с левой нарезкой. Спустя всего полторы недели Армия Дамблдора выучилась окклуменции и легилименции так, что Снейп мог бы убиться об стену. Когда ученики начали нагло трансфигурировать карты без использования палочки, Оби-Ван выдал всем канделябрами и объявил эту часть обучения оконченной.

К несчастью, Оби-Ван недооценил мощь Темной Стороны и азартных игр. После двух недель ежевечерней игры у него нестерпимо чесались руки сыграть еще десяточек сдач, а при виде колоды карт магистра начинало колбасить. Энакин не советовал учителю больше играть с обыгранными студентами, а на крайний случай предлагал пойти сыграть с Дамблдором в покер, но в смысле нежелания слушать правильные советы Энакин и Оби-Ван были удивительно похожи. Уже через три дня Оби-Ван сел с Роном играть в шахматы на деньги.

Первые две партии магистр позорно продул в дебюте, отмечая про себя, что научил он Рона окклуменции на свою голову. Сидящий рядом Энакин молча предложил обронить ненароком, что слишком хорошо играющим Кеноби отрывает ноги. Кеноби, конечно, сразу ответил, что он сроду никогда, на что Энакин только скептически хмыкнул.

В третьей партии Кеноби удалось зацепиться.

— Лошадью ходи! — предложил Энакин. — Век Силы не видать!

Кеноби посомневался и все-таки пошел лошадью. Рон объявил мат в три хода. Энакин тут же стащил с доски нужную ладью.

— Здесь стояла моя ладья! — воскликнул Рон, когда через два хода увидел, что ставить мат нечем. — У меня все ходы записаны!

Пока Рон пререкался с Энакином насчет ладьи, Кеноби успел переставить пешку, и кое-как свел партию вничью.

Следующую партию Кеноби свел вничью уже без жульничества. Рон благоразумно сослался на подготовку к экзаменам и всякое такое и смылся с выигрышем.

— Ну а я в оперу пойду, — сказал Энакин, вставая. — Не шали тут без меня.

— Битому неймется? — весело спросил Оби-Ван, которого после дозы адреналина немного попустило. — Или ты решил делать из Пожирателей чучела? Дамблдор купит.

— Если бы меня в оперу приглашали девушки, — ответил Энакин. — А то все больше дедушки.

Оби-Ван заинтересовался.

Лорд Вольдеморт ждал Энакина в темной ложе. На сцене вполне уместно шел «Призрак оперы». Но образ собеседника в Силе занимал Энакина куда больше.

— Я музыкально глухой, — не задумываясь соврал Энакин. — Давайте говорить.

— Вы сила, Энакин, но странная сила, — признал Вольдеморт, испытующе смотря на него своими красными немигающими глазами. — Должны восстановить равновесие, но постоянно рушите его.

— Равновесием не занимаюсь, — отрезал Энакин, стараясь как можно полнее закрыться от Силы и продолжая изучать Вольдеморта, хотя дипломатические инстинкты подсказывали ему, что знания Вольдеморта — скорее плод разведки, чем легилименции. — Я защищаю своих и убиваю убийц.

— Так защитите своих, — предложил Вольдеморт. — Земля большая, а Вселенная еще больше. В мои цели не входит убийство детей.

— За исключением? — не сдержался Энакин.

— Это обсуждаемо, — Темный Лорд был бы даже очарователен, если бы не его экстравагантная внешность.

— Они не пешки, Вольдеморт, — ответил Энакин, голосом фальшиво намекая на повышение цены, — это их мир. Не только ваш.

— Это не мой мир, — внезапно прошипел Вольдеморт, и Энакин почувствовал, что часть защиты вокруг своих мыслей он намеренно снял, — это мир, в котором маги находятся на положении рабов.

Темный Лорд нанес точный эмоциональный удар, и Энакин не смог отразить его полностью — ему стало интересно.

— В вашем мире вы были окружены благоговением за ваш дар, — продолжал Вольдеморт, молчаливо приглашая Энакина в избранные места своих воспоминаний. — В нашем мире это повод для травли, позорное клеймо, которое мы должны скрывать ото всех, кроме таких же изгоев. Нам запрещено использовать свою силу, чтобы изменить тот мир, который нас окружает. Многие слишком испуганы отблесками костров, на которых столетия назад сжигали наших детей, или обмануты политиканами, которые не видят вырождения магического мира. Вырождение — это не застой крови, а превращение магов в обывателей, которое совершают магглорожденные. В одиннадцать лет они врываются в наш мир с идеалами мира его поработителей. Еще немного широты взглядов — и мы станем сбродом циркачей.

Энакин мысленно выругал себя за то, что не интересовался местной историей, хотя Кеноби семнадцать раз советовал ему не гордиться своим невежеством.

— Это не ваша война, Энакин, — мягко сказал Вольдеморт, — и я не виню вас за то, что вы на другой стороне. Забирайте своих и оставьте нам наши дела.

Вольдеморту не нужна была легилименция, чтобы понять, что Энакин колеблется. Еще несколько уловок, чтобы завоевать его расположение — и расстановка сил в грядущей войне существенно изменится.

— Вы хотите понять, а не уйти от опасности? — спросил Вольдеморт, следя за Энакином. — Я знал, что вы не простой солдат на службе у тех, кто пользуется вашим благородством. Думаю, мы с вами сможем поговорить очень о многом: о власти, о мудрости и порядке, которые вы можете принести людям. О бессмертии, которое может попасть в ваши руки…

Энакин молчал, и Вольдеморт поздравил себя с победой.

— Я не могу воскрешать мертвых, Энакин, — доверительно сказал он, — но я могу подарить бессмертие вам и тем, кто вам дорог.

Выверенную игру Вольдеморта разрушило всего одно слово: Энакин не хотел бессмертия для себя. Даже если бы он мог выбирать, он выбрал бы свою хрупкую жизнь, за которую он всегда с такой яростью бился и которой так легко рисковал. И в тот момент, когда он отвернулся от почти завладевших им красных глаз, он понял, что то же выбрал бы и Кеноби, который сейчас спокойно стоял за колонной у входа в театр, положив руку на меч и отслеживая в Силе слуг Темного Лорда, окруживших здание. Точно так же и все остальные, кто был дорог Энакину, постоянно отказывались от бессмертия и даже от долгой жизни, чтобы остаться такими, какими они хотели жить. А он просто боялся той боли, от которой не защищает Сила, и не хотел принять их выбор. И из-за похожего страха еще худшей потери ему все труднее было следовать первому и самому трудному совету учителя: «Доверяй, пока не поймешь.» Энакину было наплевать, на какую Сторону Силы ведет страх. Но он не хотел быть трусом.

— Вы слишком щедры, лорд Вольдеморт, — ответил Энакин с усмешкой. — Мои друзья найдут свою дорогу сами. Я никогда не был главкомом даже в своем мире, а в этом я простой солдат. Вы говорите не с тем человеком.

Лорд Вольдеморт понял, что проиграл. Оставалось только одно средство. Но Энакин успел раньше, хотя и не так элегантно, как страстный таксидермист Дамблдор.

— Энька, я тобой горжусь, — сказал Оби-Ван, отделяясь от колонны, когда Энакин вышел из театра. — Ты действительно станешь великим джедаем, если перестанешь быть таким остолопом. Вот почитал бы ты то, что я тебе столько раз пихал, и сразу бы понял, что Вольдеморт борется с якобы рабством магов путем порабощения поработителей. А уж про отношение Пожирателей Смерти к эльфам тебе Гермионка должна была давно рассказать.

У Пожирателей Смерти все-таки достало ума, чтобы не ходить дважды по одним граблям. Темный Лорд достаточно оперативно воскрес. Переговоров больше не было. Оби-Ван и Энакин берегли своих учеников и по несколько раз в неделю летали на боевые вдвоем. Энакин наконец взялся за ум и сходил в Запретную Секцию один. Выбравшись оттуда через пять часов, он десять минут чихал от библиотечной пыли и потирал ушибленную макушку, а потом продемонстрировал учителю чудеса левитации. Кеноби фокус оценил и прикупил себе в маггловском магазине синюю тунику и красный плащ. Энакин, будучи пижоном, обзавелся черным плащом и темными очками. Кеноби советовал вместо темных очков маску с ушами, но Энакин шел в ногу со временем и даже выучил кунг-фу.

Вольдеморт воевал всерьез. Хулиганские выходки и террор остались в прошлом и в этот раз ограничились роспуском азкабанских дементоров. Главной целью идущей войны были маггловские военные объекты и завладение оружием массового поражения вместе с контингентом, попавшим под Империо. Маги по-прежнему боялись выдать себя и нарушить старые законы. Если бы не джедаи, которых Министерство в благодарность за смелость объявило в розыск, война была бы проиграна в одни ворота.

— Дядь Обик, — сказал Энакин одним утром, когда они вдвоем для разрядки нарезали круги у Биг Бена, — нам пора принять одно правильное решение, за которое нам потом долго будет стыдно.

На этот раз промолчал Оби-Ван. Но Энакин в покое его не оставил, и снова начал разговор уже в их кабинете в Хогвартсе, на который приказы Министерства не распространялись.

— Ты же видишь, — сказал Энакин учителю, — их Орден еще хуже, чем наш. Лезут под Империо, не могут завалить змею, спаррингуют с поварешкой против кастрюль. И народу там полтора землекопа. Послушай меня. Это единственный путь.

Моральные терзания Оби-Вана, который до последнего не хотел бросать в бой Армию Дамблдора, прервал появившийся в кабинете Гарри.

— Учитель, Министерство сняло обвинения против вас, — сообщил Гарри, не глядя на Оби-Вана. — А мы теперь будем прогуливать уроки. Армия Дамблдора стала частью аврората.

— Смело, — оценил Энакин. — Что они дали взамен?

Оби-Ван всегда знал, что его ученики будут вечно лезть поперед батьки в пекло и самовольно геройствовать. Гарри получил от учителя давно обдуманные первые приказы и пообещал собрать всех через час на инструктаж.

— Сила Великая, — вздохнул Кеноби, когда Гарри ушел. — Некоторым же из них по четырнадцать.

— Война, учитель, — Энакин присел рядом с Оби-Ваном. — Наверно, это судьба.

В «Башке Борова» постепенно гасли свечи. Гарри спал, уронив голову на руки и накрывшись аврорским кителем. Кеноби пил с Аберфортом стременную. Энакин и Гермиона переругивались, потому что Энакин сам пил, а Гермионе не давал. Внезапно Гарри проснулся и выругался по матери.

— Я сон видел, — сказал он извиняющимся тоном, когда пришел в себя.

— Ну вот опять, — проворчал Кеноби.

— Вольдеморт схватил Сириуса, — продолжал Гарри, пытаясь не совсем умело просканировать Силу. — Они в Отделе Тайн.

— Гарька, это либо подстава, либо кошмар на пьяную голову, — уверенно сказал Гермиона. — Как они оба в Министерство попадут? Особенно в Отдел Тайн. Так что скорее второе.

— Не, это первое, — Энакин сканировал Силу намного лучше. — Ну, им же хуже. Дядь Обик, ты не против достойно завершить вечер?

Спустя десять минут Гарри и Гермиона стояли между стеллажей с пророчествами, держась за руки и изображая робких наивных подростков.

— Риты Скиттер на вас нет, — фыркнул Энакин, который сидел на соседнем стеллаже как ворона на заборе.

Гермионе пришла в голову озорная мысль заставить Эньку ревновать. Кеноби, сидевший напротив Энакина, сумел мысль перехватить и хотел было превратить какое-нибудь пророчество в поп-корн, когда между стеллажами возник стильно замаскированный Люциус Малфой. Люциус был в маске, из-под которой выбивались длинные платиновые волосы, и с фамильной тростью в руках. Не узнать его можно было только закрыв глаза. Кеноби немного подумал и заклятием собственного сочинения лишил Малфоя маски, а также прочего обмундирования. Гермиона прыснула. Малфой покраснел.

— Давай я тебе пророчество дам, — предложил с издевкой Гарри. — Будет хоть чем прикрыться.

Вслед за Малфоем прибыли еще несколько Пожирателей, которые быстро почувствовали себя педальными лохами, потому что к непрощенке без использования палочек они были не готовы. Беллатрикс Лестранж попала под Гарькино Империо и принялась закутывать в свой плащ «дорогусечку мусипусечку Малфойчика».

— Ситховы дети, — с досадой сказал Энакин. — Не драка, а фарс

Словно по его заказу воздух загудел от прибытия новых бойцов.

— А ну дайте место для драки! — крикнул Кеноби, расталкивая Силой стеллажи и взмывая над ними как увеличенная копия Йоды.

— Да где же мы их всех хоронить будем? — удивился Энакин, когда стеллажи разлетелись в стороны и в Отделе Пророчеств обнаружился целый взвод черных магов. — Гарри, беги, ты приманка.

Взмах зеленого клинка. Поворот. Брызги крови на правом рукаве. Зеленый луч, обжигающий пальцы. Сразу за ним второй. Чей-то крик. Это уже навсегда.

Темный Лорд ждал Гарри в конце анфилады комнат. Его зеленый луч натолкнулся на зеленый клинок и погас. Огненная змея столкнулась со странной прозрачной преградой, природы которой Вольдеморт не понимал. Следующий зеленый луч отклонился в сторону. Зеленый клинок был все ближе.

Пространство между Гарри и Вольдемортом вспыхнуло яростью Темной Стороны. На стороне Вольдеморта были опыт и злоба. На стороне Гарри — презрение к смерти и страх его врага.

Зеленый клинок все ближе. Он движется с ужасной неотвратимостью — его хозяин словно нарочно пропускает заклятия, чтобы показать, что они его не ранят. Неужели опять эта проклятая магия крови? Лорд Вольдеморт не выдержал первым.

Гарри несколько секунд постоял с включенным мечом, переводя дыхание. Вольдеморт уже не вернется сюда. Кеноби сказал, что после такой атаки Темный Лорд начнет паниковать и делать ошибки. Теперь его страх будет играть на них — этот страх уже выдал в его мыслях хоркруксы. Интересно, а что сказал бы учитель, если бы знал, чего стоило сдерживать рвущиеся с конца палочки Авады? Говорил бы о Сторонах Силы или о стратегии войны? «Доверяй мне, пока не поймешь.» Энакин ободряет, что поймешь до конца лет через десять.

В Отделе Тайн все было кончено. Кеноби щеголял морским жаргоном и увязывал оставшихся в живых Пожирателей в пучки с помощью троса, наколдованного из обломков стеллажей. Энакин сидел на полу рядом с Гермионой. Гермиону трясло.

— Что случилось? — спросил Гарри.

— Четыре трупа, — просто ответил Энакин. — Красное на золоте, как в школьном гербе.

Гермиона слабо улыбнулась.

— Вот сейчас бы по сто грамм боевых, — сказал Оби-Ван. — И повторить раза три. Здесь скоро будет людно. Лучше бы нам валить обратно в «Башку Борова».

— А помнишь, дядь Обик, — спросил Энакин, помогая Гермионе встать, — как я однажды молнией ненароком бахнул в распределительный щиток? Вот уж познал мощь Темной Стороны так познал, три дня потом причесывался.

Гарри почувствовал, что его разбирает нервный смех.

— Падаваны, не молчите как гунган на похоронах, — предложил Кеноби. — Лучше смейтесь. Сейчас выпьем, споем, потом проснемся все вместе в одной канаве. Пока не сдохнем — будем жить.

Горгулья у кабинета Дамблдора уже в сотый раз давала себе слово, что будет настоящим сторожем, а не персонажем басни «Ворона и Лисица», но Оби-Ван был неистощим в своих обидных подколках, как неистощима была и фауна на планетах, куда его забрасывала судьба.

— Кыш отсюда, забрак похмельный, — поприветствовал ее Оби-Ван на этот раз, и горгулья опять возмущенно подпрыгнула, потому что Гарри, наладивший контакт с учителем, тут же превратил носовой платок в миниатюрного Дарта Мола, а потом в миниатюрного Дарта Мола, скрюченного похмельем.

Хогвартсовская четверка перемигнулась, использовала Силу и прошла в кабинет директора как к себе домой. Директор предстал перед ними в еще более странном положении: Дамблдор был погружен в чужие мысли, склонившись над каменной чашей.

— Мы пьем, а его с бодуна колбасит, — сказал невежливый и непросвещенный Энакин.

Гермиона попыталась побороться если не с его невежливостью, на которую она уже махнула рукой, то хотя бы с непросвещенностью, и объяснила, что каменная чаша представляет собой накопитель мыслей, типа холокрона.

— Ситхского холокрона, — уточнил Энакин, — устойчивое словосочетание.

Однако Оби-Ван неожиданно поддержал первую версию.

— Нарушитель — это не нарушитель, а крупный научный работник, — весело сообщил Оби-Ван, подходя к ушедшему в чужие мысли Дамблдору, — человек интеллектуального труда! И не рассчитал своих сил, да? Мы здесь имеем дело с несчастным случаем на производстве! — Оби-Ван ласково приобнял Дамблдора за плечи. — Плохо, да?

Дамблдор вынырнул из чужих мыслей с немного ошалевшим лицом. Джедаи и их ученики стояли рядом в тактичном молчании. Вопрос о том, как они сюда попали, стал уже дежурным. На вопрос «зачем» Оби-Ван ответил, не дожидаясь самого вопроса.

— В результате провокации со стороны Пожирателей Смерти в руки правосудия доставлены граждане по списку, — доложил Оби-Ван, подавая список Дамблдору. — Противник потерял семнадцать человек убитыми и двадцать шесть пленными.

Дамблдор взглянул на список, идентичный присланному с утра из министерства, и попытался предугадать, что на самом деле скажет Оби-Ван.

— Идем за хоркруксами, — буднично сообщил Оби-Ван. — Подскажете что-нибудь?

Когда-то очень давно, еще до того, как старинный знакомый пал жертвой его таланта таксидермиста, Дамблдор собирался стать Великим Инквизитором, и до сих пор сохранил оригинальное чувство юмора. С самым серьезным выражением лица Дамблдор открыл шкаф и достал давно заготовленные загадочные подарки. Гарри достался пойманный им четыре года назад снитч. Гермионе книжка детских сказок. Энакину универсальный выключатель, а Кеноби… что же ему сунуть?... а, пусть будет рваный дневник Риддла.

— И что нам с этой хренью делать? — сердито спросил прямой и вспыльчивый Энакин.

Дамблдор загадочно улыбнулся. Энакин посмотрел на своего бывшего учителя. Кеноби тоже был раздосадован.

— А я еще думал, Йода невыносим, — проворчал он.

— Честное джедайское, — сказал Энакин, — я десять лет на боевых, Оби-Ван двадцать, и еще ни разу такую дурную рекогнсценировку никто из нас не видел. Оно, конечно, можно драной книжкой по золотому шарику, а потом выключить свет и сказки начать читать, — в этот момент Энакин получил от Гермионы тычка за фривольные шутки, а Дамблдор немного смутился, потому что ничего такого в виду не имел, — но с хоркруксами-то что?

— Пока командование темнит и бьет баклуши, — с удовольствием сказал Оби-Ван, потому что знал, что за это сто пятьдесят первое применение его любимого вступления никакой Совет на него ворчать не будет, — разведка доложит что знает.

— Хоркруксов семь, — сообщил Гарри, — первый — дневник — уничтожен, Вольдеморт об этом знает. Дальше — кольцо Гонтов, медальон Слизерина, чаша Хельги Хаффлпафф, диадема Ровены Равенкло, Вольдемортова змея и, похоже, я сам.

— Все это видно в Силе, — подтвердил Оби-Ван, — хотя относительно технической части и смысла всей этой сеточки гражданин Вольдеморт с перепугу нам сильно помог. Если дадите карту, я могу очень примерно ткнуть, но точный адрес было бы получить неплохо.

— И еще интересуемся, как их курочить, — добавил Энакин. — Если вдруг мечом не получится. Ну в смысле над седьмым хоркруксом Гарри и Оби-Ван пока еще думают…

— Хорошо, — сдался Дамблдор, решив не искушать джедаев без нужды. — Все началось около ста лет назад, когда я теоретически доказал, что смерть не является непременным атрибутом жизни. На философском семинаре, конечно, возмущались, но некоторые прикладники идею оценили и начали ее развивать…

В шесть часов утра на еще безлюдную Диагон-аллею в облаке кирпичной крошки ворвался огромный трейлер. За рулем был беглый каторжник Сириус Блэк. Рядом с ним, словно на семейной фотографии из другого мира, сидела его кузина Беллатрикс Лестранж.

— Маскировочка удалась, — признала Гермиона, смотря на себя в зеркальце заднего вида. — В Гринготтс направо.

Как верно заметил Энакин, танковые клинья, ковровые бомбардировки и тяжелые трейлеры были сильнее любой магии. Трейлер протаранил вход Гринготтса и разнес в щепки все прилавки внутри. Успевшие забиться в углы гоблины с изумлением увидели сначала Сириуса, выпрыгивающего из кабины и разносящего завалы у входа в подземелье взмахами пустых рук, а потом Беллу, которая весело подмигнула Сириусу и щелчком пальцев трансфигурировала дверь в подземелье в пыль. Ненавидевшие друг друга с детства кузен и кузина взялись за руки и спустились в подземелье, которое тут же начало дрожать от взрывов и заклятий. Шокированные гоблины некоторое время смотрели в пролом в стене, опасаясь, что оттуда до кучи появятся мирно болтающие Дамблдор и Вольдеморт, а потом бросились наутек.

Оби-Ван Кеноби в это утро был археологом поневоле: он раскапывал вместе с Гарри развалины дома Гонтов, разгоняя утренний туман деревенскими заклинаниями и местными матюгами. Копание в земле как всегда напоминало Оби-Вану о том, как его еще в детстве за трехкратное нарушение всех джедайских правил пытались списать в сельхозкорпус, но потом не без помощи Квай-Гона поняли, что так еще хуже, и вернули обратно. Помимо воспоминаний, которые и без того замедляли движения его лопаты, Кеноби сейчас с интересом следил в Силе за тем, как мнимые Сириус и Белла слаженно прорываются через огонь и валят очередного дракона. Кеноби с улыбкой подумал, что, судя по Геонозису, за таким совместным выступлением должна последовать свадьба.

— Береги руку, Эня, — подсказал Кеноби в Силе. — А то вдруг до свадьбы не заживет. Здесь вам направо.

— Не учи ученого и драконом прокопченного, — отозвался Энакин. — Мы сейчас срежем.

Дамблдор грешным делом любил экшн и перед выброской за хоркруксами научил Оби-Вана наматывать мысли на волшебную палочку и рассовывать их по самым неподходящим сосудам. Пока Энакин «срезал» в своем обычном стиле, Оби-Ван раздумывал, кто больше обрадуется второй копии приключений Блэков — настоящий Сириус или лорд Вольдеморт.

— Не филонь, учитель, — сердито сказал Гарри, опираясь на лопату.

На лице у Гарри было новое выражение «цветники этим летом будет окапывать Дадли». Оби-Ван подналег, ориентируясь по Силе. Сначала кольцо семьи Гонт пыталось взять его на понт, демонстрируя ужасные видения со змеями, но потом сдрейфило и ушло в радиомолчание. Гарри выдохся и начал конструировать волшебный двигатель для своей лопаты. Правда, до технического гения Энакина новому ученику Оби-Вана было еще далековато.

— Где ты видел лопату с моторчиком? — спросил Оби-Ван, втыкаясь своей лопатой в обломки фундамента и разнося их Силой к ситховой матери.

— А где ты видел аврора с лопатой? — резонно возразил Гарри.

Под обломками фундамента была коробка с кольцом. Гарри немного поморщился от боли в шраме, а потом вспомнил туманный рассказ Дамблдора о Дарах Смерти.

— «Второй брат вызвал с помощью камня свою умершую невесту, но она была бесстрастна и холодна,» — прочитала Гермиона в подаренных Дамблдором сказках в последний вечер перед отправкой за хоркруксами.

— А ты говоришь, у меня фантазии извращенные, — тут же ввернул Энакин, заглядывая в книжку через ее плечо. — Это точно не для взрослых сказки?

После этого Гермиона и Энакин пару минут смеялись и пихались Силой.

— Отдай его мне, Оби-Ван, — потребовал Гарри, которого дух Тома Риддла коварно подводил под проклятие, наложенное на кольцо. — Оно может возвращать мертвых.

— Ерунда, — отрезал Оби-Ван, который, кроме колбасных обрезков, разбирался и в загробной жизни, но не делился секретами Квай-Гона с учениками, пока они не дорастут душой и разумом. Хотя Энакину, после диалога в театре, можно было уже и рассказать.

— Доверяй мне, пока не поймешь, — приказал Оби-Ван, Силой перенося кольцо к ногам Гарри. — Доставай меч. Сейчас попробуем, сработает ли.

Меч сработал, и Кеноби хотел сообщить в Силе Энакину, что они ведут в счете по уничтоженным хоркруксам, но Энакин и Гермиона куда-то пропали.

— Безобразники! — рявкнул Кеноби на всю Силу так, что половина волшебного мира, хоть и была необучена переговариваться через Силу, выпрыгнула из постелей.

— Дядь Обик, не кричи, — ответил Энакин непонятно откуда, не желая прерывать свое непристойное поведение с фальшивой Беллой, за которое Гермионка вроде не сильно на него сердилась, даже наоборот. — Раскокали мы уже чашечку, так что один-один. Что значит Сириус тебе с третьего курса нравился?! Дядь Обик, это я не тебе. Бывай.

Заслуженный аврор Хмурый вновь взял в руки шашку с двумя целями. Во-первых, он давно грозился поймать зайца за ноги, а Вольдеморта за то, что вслух не называется, и уж в последнем случае махнуть таки шашечкой. Во-вторых, Дамблдор просил его присмотреть за новым подразделением аврората своего имени.

В первую неделю от Армии Дамблдора Хмурый только закатывал глаза, включая волшебный, чтобы никто не подкрался сзади и не разыграл. Орава пятнадцатилетних ребят галдела в мрачных помещениях аврората и в мгновение ока превратила их в первое помещение хохмазина Уизлей. С соседних этажей начали захаживать заинтересованные сотрудники министерства, и к концу первой недели у мрачных помещений аврората почти постоянно была очередь.

В конце первой недели Хмурый понял, что беда не приходит одна: в аврорате появилась бабушка Невилля Лонгботтома. Аврор Хмурый был одним из участников задержания Лестранжей и примкнувшего к ним Барти Крауча, и хранил тайну о том, что двух лучших авроров Министерства смогли в свое время победить не четверо Пожирателей Смерти, а семеро. С тремя бабушка Августа разобралась сама до прибытия Хмурого сотоварищи, развеяв их в пыль. Выглядела она тогда пострашнее Вольдеморта, которому Люциус Абраксасович батарею на ногу сбросил, падла. Сейчас у бабушки Августы на голове все-таки была обычная шляпка, но торчащая из хозяйственной сумки палочка искрилась сама по себе и недвусмысленно намекала, что Том Томычу и Люциусу Абраксасовичу, а также прочим нехорошим людям можно скупать сухари. Бабушка Августа в первые минуты после прибытия построила внука в колонну по четыре, а братанов Уизлей в колонну по семь и уселась за стол у окна руководить молодежью.

— Теперь, Энакин, я понимаю, почему мы целых три года с сепаратистами возились, — сказал Оби-Ван в Силе после дежурного визита в аврорат, пряча под плащ подаренные ему шерстяные носки и кусок пирога для «храброго Гарри, он у тебя такой худенький». — Это потому что у нас с тобой бабушки не было.

В начале второй недели все четверо Уизлей куда-то пропали. Хмурый проявил неусыпную бдительность и запросил Дамблдора. Дамблдор запросил Оби-Вана. Оби-Ван сначала ответил, что скрипач не нужен, но потом все-таки дал координаты места, куда отправились Уизли.

Аппарировав на место, аврор Хмурый попал под шквальный огонь заклятий. Превосходящие силы противника наступали на Уизлей, защищавших стратегический объект маггловского оборонного ведомства. Уизли тянули спички на то, кто наконец пойдет и вмажет как следует этим бездарным хулиганам. Джинни вытянула длинную. Ей посоветовали не бормотать Энгоржио себе под нос. Настоящую длинную вытянул Рон. Нападавшим не повезло.

В конце второй недели в Министерстве поднялся кипиш: Невилль пригнал двух гигантов, задержанных им за нарушение паспортного режима. Гиганты послушно шли за Невиллем, который движением руки расширял перед собой коридоры, и робко канючили, чтобы их отпустили подобру-поздорову.

— Какой Валдэморт, слуший? — бормотал первый гигант. — Пэрсик таргавал, апэлсын таргавал, Валдэморт — не таргавал. Савсэм нэ знаю, что за Валдэморт.

Невилль обернулся и посмотрел на гигантов как василиск на грязнокровку.

— Нэ убывай, брат, — тут же запричитал второй. — Дэнги вазьмы, все вазмы, слышиш? Не убывай, брат.

— Не брат он тебе, верста коломенская, — резко сказала бабушка Августа, появляясь рядом с внуком и нехорошо искря палочкой. — У меня теперь с вашей риддловой братвой разговор короткий. Не поотшибала ему рога в школьные годы чудесные, до сих пор простить себе не могу. А я думала, Невилль, ты у меня храбрец, а ты все балуешься.

Этим же вечером Невилль собрался с духом и пригласил Джинни в кино. Гигантов бабушка Августа взяла на себя и так решительно поставила их на истинный путь, что громилам было уж ни заблудиться, ни свернуть обратно.

Третья неделя аврора Хмурого в качестве смотрящего за Армией Дамблдора началась с визита гоблинов из Гринготтса. Из сбивчивого рассказа напуганных до нервного тика банкиров Хмурый узнал невероятное. Со слов гоблинов, утром вся магическая защита вместе с вестибюлем банка были прорваны огромной маггловской машиной. Из машины выпрыгнули Сириус Блэк и Белла Лестранж, прошли через все ловушки как нож сквозь масло и взломали сокровищницу Лестранжей полосами голубого и золотого света. В сокровищнице Сириус и Белла нашли старинную чашу, стали пить из нее вино и переругиваться с ней. Подвыпившая чаша быстро перешла рамки приличия, и Сириус раскатал ее в лист бумаги, после чего из подземелья донесся жуткий крик, а Сириус и Белла стали вести себя так, словно приличий на свете вообще нет.

— Закусывать надо, — посоветовал Хмурый.

— Я непьющий, — оскорбленно ответил первый гоблин.

— Даю честное благородное слово! — добавил второй.

— Все же, все, что нажито непосильным трудом, все же погибло! — воскликнул первый.

Хмурый наскоро выставил гостей, пока они не начали причитать про три портсигара отечественных и куртку замшевую, то есть три куртки. Аврорское чутье подсказывало ему, что про первое в истории ограбление Гринготтса знает Армия Дамблдора.

— Это военная тайна, — ответили ему хором Фред и Джордж, а однополчане подтвердили их слова понимающими улыбками.

Командарму Кеноби, как его ласково называли в Армии Дамблдора, серьезно затрудняли командование две вещи. Во-первых, со средствами связи в волшебном мире был просто швах. Совы и Патронусы Кеноби не устраивали, а Патронус Оби-Вана вдобавок не устраивал и Министерство — широкая джедайская душа произвела настоящего мнимого дракона, длиной в несколько метров и огнедышащего. Уменьшить дракона не удалось, а при умножении на мнимую единицу он и вовсе материализовался в полный рост.

Правда, будущий технологический магнат Скайуокер освоил маггловские средства связи, заткнув за пояс Нокию и Мотороллу. Усовершенствованные Энакином мобильники уже передавали изображение, а над голограммой он еще бился, но был довольно близок к решению. Когда Оби-Ван за несколько часов до вылета на боевые в очередной раз увидел его и Гермиону над книгами и микросхемами, он дал себе слово, что в этот раз ученик свадьбу не зажмет. Но основной проблемой Энакина была не передача голограммы по мобильникам, а техническая неподкованность Армии Дамблдора — во время первого же инструктажа Энакин два раза перешел на Темную Сторону и обратно.

Во-вторых, Кеноби казалось крайне неудобным воевать с Вольдемортом, которого нет. Министерство упорствовало в своем нежелании признавать уже второе по счету возрождение Темного лорда, и хотя взятая к ногтю «Прорицательская» обеспечивала правильное общественное мнение, отдавать приказы в такой обстановке было затруднительно, не говоря уже о писании рапортов.

Оби-Ван Кеноби понимал разведку как диверсионную операцию на пару с Энакином или Квай-Гоном, а к шпионажу относился с пренебрежением, но бюрократию он не любил еще больше. После очередной операции Армии Дамблдора в комнате Северуса Снейпа появился магистр Кеноби с Кричером на левом плече. Кричер бросал на Снейпа нехорошие взгляды и нашептывал Оби-Вану фамильные рецепты Блэков по принуждению к сотрудничеству.

— Слезь с плеча, — велел благородный Оби-Ван. — А то перекрещусь.

Кричер спрыгнул на пол и пошел обходить комнату, высматривая, нет ли тут имущества Блэков или чего-нибудь плохо лежащего, что можно было бы втихую скоммуниздить. В специально сотворенной для него расшалившимся Энакином плащ-джедайке с поддевкой он был удивительно похож на магистра Йоду, соблазненного Странной Стороной Силы.

— У меня к вам дело, Северус, — сказал Оби-Ван, без разрешения садясь в кресло и закидывая ногу за ногу. — Предлагаю забыть старые разногласия. Вы шпион, я солдат — нам все равно не понять друг друга.

— Интересно, почему это я должен всех прощать? — недовольно проворчал Снейп, думая о том, как бы выгнать Оби-Вана из своего любимого кресла.

— Можете меня не прощать, — разрешил Кеноби. — Но это не отменяет того, что у меня в Кривом переулке стоит замечательная партия редчайших зельедельческих ингридиентов. Вот думаю, куда бы ее пристроить, пока ее урки не скурили. Обидно же, если такое имущество пропадет безвозмездно.

Оби-Ван протянул Снейпу накладную, от первых же строк которой у Снейпа округлились глаза, а на второй странице и вообще отвисла челюсть.

— Это же все запрещено, — пробормотал Снейп. — Здесь на тысячу лет Азкабана, по меньшей мере.

— Люблю грешным делом контрабандистов, — спокойно признал Кеноби.

— Что вы за это хотите? — резко спросил Снейп.

— Во-первых, колдографию Вольдеморта, — Кеноби сотворил себе из воздуха чашечку эспрессо и уже набившую ему оскомину печенку — бискотти у него никак не получались. — Во-вторых, вы теперь сначала докладываете мне, а потом Дамблдору.

Снейп некоторое время боролся с собой, перечитывая накладную, а потом молча кивнул.

— Вот видите, как я вас перевербовал, — довольно сказал Кеноби, подзывая Кричера, который уже спер из буфета Снейпа серебряные ложечки. — За пять минут и без всяких фокусов. Кричер, верни ложки.

Кричер с недовольным ворчанием вынул серебряные ложечки из-под джедайского плаща и левитировал их в буфет.

Когда Оби-Ван появился в кабинете Фаджа, министр магии испугался, что его сейчас будут бить, возможно, даже ногами. Но Оби-Ван был настроен дружелюбно и проявил большое знание кабинета министра, собирая потрясенному хозяину чай взмахами рук. «Be our guest, be our guest…» — легкомысленно напевал Оби-Ван, дирижируя чашечками и ложечками и вспоминая мультфильм, который он при содействии Гермионы вчера показывал первоклашкам, чтобы отвлечь их от мыслей о том, что за стенами Хогвартса идет война.

Когда выделывающая забавные антраша посуда собралась на стол, Оби-Ван с ухмылкой передал министру колдографию. Фадж подавился чаем: с колдографии на него смотрел Вольдеморт, цинично опираясь на новый календарь с изображением министра Фаджа. Фадж на календаре дрожал мелкой дрожью.

— Он же умер… — потрясенно пробормотал настоящий Фадж, глядя на кровожадную усмешку Вольдеморта.

— Кто — умер? — грозно спросил Вольдеморт с колдографии.

— Это я не про вас, — Фадж подобострастно улыбнулся Темному Лорду. — Это другой, который умер.

— Ну как? — спросил Кеноби. — Теперь верите? Или вам привести оригинал?

Министр магии испуганно замахал руками.

Долорес Амбрегалло все-таки выпустили из сумасшедшего дома и даже снова сделали заместителем министра магии, чему циничный Энакин совсем не удивился. После знакомства с джедаями и медикаментозного лечения у Амбрегалло развилась мания преследования, и она перестала появляться на улице. Впрочем, паранойя не значит, что за вами не следят — на шее у Амбрегалло висел медальон, за которым охотилась хогвартсовская четверка.

— Гоп-стоп, — сказал Энакин, вырастая перед Амбрегалло в коридоре Министерства магии, — мы подошли из-за угла…

Гермиона приобняла Амбрегалло сзади и приставила ей палочку к горлу.

— Обычная семейная сцена, — сообщил Энакин сотрудникам министерства, жавшимся к стенкам. — Мы ее племянники. Внучатые.

Спустя час Энакин сидел в лесу, держа на колене медальон, допивал кофе и бормотал ахинею.

— Че творишь, Энька? — спросила Гермиона, обнимая его сзади за шею и кладя локти ему на плечи.

— Практикум по теорверу, — сообщил Энакин. — Говорю что знаю на разных языках, авось, сработает. Языков я знаю много, но на всех одни ругательства.

— Нужно что-то шипящее, — подсказала Гермиона. — На змееязе это должно означать «Откройся!».

Энакин подумал и выдал несколько шипящих фраз. Медальон открылся.

— Оппо Ранцисис говорил, они совсем не то означают, — сказал Энакин, смеясь.

Из медальона на него смотрели глаза Тома Риддла. Энакин включил меч и сбросил медальон на землю.

— Энакин! — сказал медальон зловещим шепотом, совсем как кольцо в культовой гриффиндорской сказке. — Зачем это тебе? Разве ты не чувствуешь себя в этом мире чужаком?

— Неа, — ответил Энакин, у которого с самооценкой всегда было более чем нормально.

— Странный учитель, влюбленный в свою ученицу, — продолжал медальон. — Ты словно сбежал из замшелой пьесы. В жизни ученицы всегда выбирают чужих учеников. Тех, кто подходит им по возрасту. У кого нет за плечами десятилетия войны, тьмы и крови. Кого боготворит этот мир, а не твой. Кого они знают много лет. Зачем ты сражаешься за него, Энакин? Чтобы послать обломки этого медальона им на свадьбу?

Гермиона хотела оборвать Риддла какой-нибудь грубостью, но со стыдом почувствовала, что ей приятно, как Энакин вздрогнул от его слов. Значит, самоуверенный и насмешливый Энакин мог ее ревновать!

Из медальона выплыли две фигурки Гарри и Гермионы с высокомерными и злыми лицами, искаженными темной страстью, и стали вести себя развязно. Энакин отвел меч в сторону и стал с интересом на них смотреть.

— Может, он еще и порнушку покажет перед смертью, — предположил Энакин, у которого все-таки самоуверенности было даже больше, чем похабных мыслей. — А твой темненький и развратный вариант меня реально заводит.

Энакин обхватил Гермиону за голову и горячо ее поцеловал, слегка куснув на прощанье за нижнюю губу. Том Риддл в медальоне понял, что его отымели в полный рост.

— А он женат и у него двое детей! — выкрикнул медальон ябедливым голоском, и Энакин поспешно заткнул его точным ударом меча.

Послышалось сразу два пронзительных крика, один из которых завершился увесистой оплеухой. В следующие три минуты Энакину пришлось как следут попрыгать, отбивая пакостные женские заклятия.

— Гермионка, я стою выше тебя! — заявил Энакин, заняв наконец стратегически выгодный пригорок.

Гермиона прыгнула на Энакина кошкой, ударив его головой в живот, и они покатились по склону.

— А теперь я вообще сверху, — сказал Энакин, прижимая Гермиону к земле.

— Обманщик! Предатель! Двоеженец! — Гермиона смогла вывернуться и влепить Энакину пощечину.

— Двоеженец-то почему? — удивился Энакин, но тут же получил еще сильнее.

Словами делу было точно не помочь, и Энакин доверился инстинктам. Когда-то давно он сболтнул Винду, который засек его за таким способом мириться с девушками, что действовал по велению Силы, и с интересом пронаблюдал, как в Силе Винду стал черным, а в реале белым. «Завидует, — сказал тогда Кеноби, помогая Энакину сбежать с гауптвахты, — ему самому с такой малышкой и поссориться не удастся.»

— Какой же ты все-таки мерзавец, — выдохнула Гермиона через двадцать минут, довольно уткнувшись в его плечо.

Энакин оспорил это проверенным способом. Спустя десять минут Гермиона уже сидела у него на коленях в их палатке и убирала с его плеча царапины, которыми сама его наградила.

— А шрамы на левой щеке ты в такой же ситуации получил? — спросила она с игривой сердитостью.

— Как можно! — тут же соврал Энакин. — Это боевые ранения!

Гермиона уже давно перестала от себя скрывать, что ее сводит с ума именно такой немного темный и совсем не безгрешный Энакин, у которого в прошлом были кровь, война и страсть. Тем интереснее было заполнять его настоящее. С ним было опасно, иногда больно, иногда безумно весело и счастливо. Хотя, конечно, она предпочла бы услышать о десятке его прошлых романов, но не о жене и детях.

— Не отпущу! — решительно сказала она, схватив одной рукой его кудри. — Слышишь?

В следующие полчаса они два раза уронили палатку.

— Тук-тук, — сказал Кеноби в Силе, которому надоело ждать, пока буря уляжется. — Учтите, когда вы фоните на Темной Стороне, я инстинктивно прислушиваюсь.

— Два-один, дядь Обик, — сообщил Энакин. — Мы медальон грохнули.

— Выкуси, — Кеноби тоже был доволен собой. — Ни черта мы в этой Годриковой Лощине не нашли. А ты говорил: «Домик снесли, а стеночка осталась». Пишут там теперь на стеночке фигню всякую: «Поттер крут!», «Гарри, мы с тобой!». «Цой жив!» тоже пишут, куда ж без этого. Знать бы хоть, кто этот Цой.

— Наверно, тоже Избранный, — предположил Энакин. — Или пророк какой.

— Но вот потом, — рассказывал дальше Оби-Ван, — потом мы нарвались на мощную драку. Я наконец добрался до Вольдеморта. Согласно пророчеству, убить я его не убил. Но отпинал изрядно. А Гарька, по ходу, замочил змею. Змея — это ж вроде тоже хоркрукс?

— Ладно, два-два, — признал Энакин. — Встречаемся в Хогсмиде у деревянного камня. Пароль старый — трусы на голове.

Охота за хоркруксами уже кончалась, а наемные убийцы, которых Энакин поджидал, чтобы утолить свою классовую ненависть к коллегам гражданина Фетта, так и не появились. По агентурным сведениям Кеноби, которого всегда можно было исключать из Ордена за одни знакомства, за головы джедаев и их учеников Вольдеморт обещал астрономические суммы. Энакин решил подкрепить материальные стимулы упрощением задачи и собственноручно написал на своей палатке огромными фосфорецирующими буквами «Вольдеморт — козёл!», и даже подписался. По вечерам он упражнялся в переделывании известных ему анекдотов под Темного Лорда, чтобы почаще употреблять его имя. Гермиона сначала смеялась, потом начала сердиться, потом просто стала уходить из палатки. Энакин подозревал, что по их следу пустили слепоглухонемых.

Наемные убийцы появились как раз в тот момент, когда Энакин и Гермиона паковались перед отправкой в Хогсмид, поминая Вольдеморта и его родословную вплоть до Салазара Слизерина в тех оборотах, в которых традиционно поминались ситхи или Мерлин.

— Выходите с поднятыми руками! — послышался скрипучий голос. — Мы знаем, что вы там! Шесть палочек направлено на вас, и нам наплевать, в кого мы попадем!

— Йодина родина! — заметил Энакин в Силе. — Вот лохи! Они б еще азимуты сообщили.

Гермиона улыбнулась и движением руки убрала палатку. Шесть палочек ударили в то место, где палатка только что была. Двое из нападавших попали друг в друга.

— Ну ска-азочные идиоты! — громко оценил Энакин, который уже был за спинами двоих наемников слева.

Энакин управился двумя короткими движениями меча. Сбитые друг другом наемники превратились в ужей, вместе с одним из тех, за чьими спинами приземлилась Гермиона. Последний из нападавших был распластан Силой по земле. Энакин хотел ужей добить, но Гермиона его остановила.

— Оставленный в живых враг — это убитый друг, — поделился боевой мудростью Энакин, хотя переупрямить Гермиону он не надеялся.

С каждым днем Энакина все больше грызло запоздалое сочувствие своему бывшему учителю. Иногда, когда Гермиона делала по-своему абсолютно все, Энакин даже ловил Оби-Вана в Силе и клялся ему бородами Мерлина и Дамблдора, что если бы он раньше мог посмотреть на себя со стороны, он никогда не был бы таким невыносимым, как был. Оби-Ван ухмылялся и требовал себе памятник из серебряных ложечек.

— Познакомься, Энька, — сказала Гермиона изменившимся голосом, смотря на прижатого к земле очень нехорошим взглядом. — Фенрир Грейбек, оборотень. Обожает кусать невинных младенцев.

Энакин нащупал странный образ Грейбека в Силе и в течение нескольких минут знакомился с нелегкой жизнью оборотня и подвигами Грейбека по несению ее в массы.

— Ууууу, — оценил Энакин полученную информацию. — Гермионка, отойди подальше, пожалуйста. И отвернись.

— Это — незачем, — коротко ответила Гермиона, наставляя на Грейбека палочку.

Оби-Ван, который инстинктивно следил за вспышками на Темной Стороне, даже немного поморщился. За такую расправу Совет единогласно записал бы в ситхи. Но та сторона Оби-Вана, которая подобрала ему волшебную палочку, не менее решительно считала, что некоторые преступления должны находить именно такое возмездие.

Цыганка в странно знакомых толстых очках нагадала лорду Вольдеморту пустые хлопоты в казенном доме, но спасать последний хоркрукс все-таки было надо. Вольдеморт отправился в Хогвартс и успел раньше проклятых джедаев, которые в этот момент частично пили пиво, а частично вершили правосудие. Но в Хогвартсе был и еще кое-кто, кто очень любил успевать раньше.

— Как глупо с твоей стороны появляться здесь, — поприветствовал бывшего ученика Дамблдор с кровожадной улыбкой. — Давненько не брал я в руки скальпель.

Вольдеморт осыпал Дамблдора заклятиями, но Дамблдор только защищался, постепенно продвигаясь ближе.

— Не хочешь меня убивать, Дамблдор? — язвительно спросил Вольдеморт.

— Боюсь попортить шкурку, — признался Дамблдор, приблизившись еще на несколько шагов, — ты же знаешь, просто отнять у тебя жизнь мне будет недостаточно.

В любой другой момент Вольдеморт бы заявил, что нет ничего хуже смерти, но под цепким взглядом голубых глаз, уже прикидывающих, сколько набивки пойдет на его тушку, он понял свою неправоту во многих вопросах, в частности насчет визита в родные пенаты. Вольдеморт ринулся к окну, внезапно попал в спиртовой шар (уже вымачивает, гад!) и вылетел в облаке осколков в направлении Запретного Леса.

— Ушел, — констатировал Дамблдор, досадуя на себя, что так и не научился у Оби-Вана левитации, — и словно мне назло попортил шкурку!

У деревянного камня хогвартсовская четверка наткнулась на группу дементоров, которых Аберфорт Дамблдор смог убедить, что чем высасывать души, лучше высасывать из бутылок коньяк. Дементоры легко поддались на провокацию, и теперь скользили по переулку зигзагом, цепляясь друг за друга и за стены.

— У-у-у-у-у! — завыли пьяные дементоры в тщетной попытке напугать ветеранов клонических войн.

— Дядь Обик, нас держат за маленьких детей, — сказал Энакин, легко закрывая мысли от натиска дементоров и доставая меч.

— Падаваны, не раскисать! — приказал Кеноби, оглядываясь на Гарри и Гермиону, на чьи лица легла черная тень.

Энакин надел темные очки и с любимым боевым кличем «Battle!» ринулся на дементоров, принимая в полете нелепые боевые позы. Гермиона рассмеялась. Гарри наконец собрался и достал свой меч. Энакин предвосхитил буйную фантазию братьев Вачовски, схватил одного дементора за ноги и начал охаживать им остальных. Гарри вспомнил, что эти сволочи чуть не угробили его крестного, и бросился помогать.

— Ну вот, Гарри, — одобрительно сказал Энакин, складывая дементоров аккуратным курганчиком, — теперь и ты знаешь кунг-фу.

В Хогвартсе джедаев встретил раздосадованный Дамблдор. Он все еще переживал, что главный бриллиант его таксидермической коллекции смылся в неизвестном направлении и вдобавок испортил свою драгоценную шкурку.

— Вольдеморт в Запретном Лесу, — успокоил Гарри директора. — Чую, засада там. Я чувствую. Я всегда чувствую.

— А диадема в Выручай-комнате, — сообщил Энакин, которому после уменьшения числа хоркруксов их стало намного лучше видно.

Гарри посмотрел на него осуждающе, словно говоря «нашли время!»

— Я серьезно, — обиженно сказал Энакин. — Ну хотите, я один слетаю?

— Энакин, вы что, знаете, как она выглядит? — удивленно спросил Дамблдор, который и сам не видел потерянного сокровища Хогвартса.

— Ай, — отмахнулся Энакин, взмывая вертикально вверх и ошарашивая Почти Безголового Ника до полного отвала башки. — Сила есть — скрипач не нужен.

Через минуту сверху донесся дикий крик.

— Ложная тревога, — сообщил Энакин в Силе. — Сильно удивил Филча. Его чуть кондрашка не хватила.

Еще через пять минут раздался нужный вопль.

— Есть контакт! — весело доложил в Силе Энакин. — Сейчас запаяю мечом обратно. Дамблдор говорил, это народное достояние.

Гарри попрощался с друзьями на опушке Запретного Леса.

— Гарри, всё как на тренировке, — еще раз сказал Кеноби, — немного поддашься, потом закроешься, и хоркруксу крышка. В крайнем случае я страхую.

— Ребята, если он меня убьет… — тихо проговорил Гарри.

— Не убьет он тебя, — сердито сказала Гермиона. — Перестань.

— Все твои мысли мы уже прочитали, не надо, — остановил Гарри Энакин. — Да пребудет с тобою Сила.

В Запретном Лесу пахло весной и остатками талого снега. Где-то за лесом вставало солнце. Под деревьями островками пробивалась слабая трава. Тонкая и бледная, она все равно была сильнее зимы и темноты. И Гарри вдруг ощутил себя по-настоящему бессмертным. На поляну, где собирались вокруг своего вождя Пожиратели Смерти, он вступил с улыбкой.

— Я беззащитен, — насмешливо сказал он Вольдеморту. — Возьми свое оружие. Срази меня со всей своей ненавистью.

Вольдеморт не заставил просить себя дважды. «Как на тренировке, — спокойно подумал Гарри. — Вспышка… Хорошо… Только больно очень. А теперь его палочку — в щепки!»

Гарри легко вскочил с земли и поднял руку, смотря в красные глаза. В его пустой руке вспыхнуло зеленое пламя. За войну, отнявшую у него возможность играть Ловца и целоваться с девчонками после тренировок и не оставившую даже кошмаров. За Гермиону и Энакина, которые так любили гулять вдвоем по лесу и прошли рука об руку сумрачный путь, в конце которого не ранили даже Авады. За аврора Лонгботтома, который мог бы стать прекрасным травником, за спокойного под огнем Рона. За войну.

— Граждане-мазурики, — громко сказал Энакин, когда Темный Лорд рухнул на землю. — Настоятельно предлагаю задуматься о явке с повинной. Палки на землю, руки за голову, подходить по одному.

— У меня тут ящик наручников стоит, — подтвердила Гермиона. — В очередь, ситховы дети!

Ситховы дети выстроились в очередь. Из-за деревьев вышел Кеноби со своим хрестоматийным поп-корном и начал ритмично считать по-немецки.

— Hier kommt die Sonne! — подпел ему Энакин. — Гарри, изобрази той же ручкой желтый шарик.

Гарри улыбнулся и изобразил.

— Монументальный статуй, — оценил Кеноби, загоняя Силой в очередь пытавшихся расползтись Пожирателей. — И подпись золотом по мрамору: «Гарри Поттер дает прикурить».

— Че там, картина маслом по батону, — подтвердила Гермионка. — «Гарри Поттер и Вредные Привычки, или Капля Авады убивает лошадь».

На этот раз Гарри действительно засмеялся, несмотря на кажущуюся неуместность смехуечков, а так же поп-корна и изображения будущего Монумента Победы в лицах.

— Ну че, ветераны, — сказал он, отсмеявшись, — как этих в сорок бочек закатаем, по пиву, что ли?

— Типа того, — согласился Энакин.

Оби-Ван Кеноби валялся на диване в гостиной и листал волшебный Плейбой. Судя по довольному выражению его бородатой морды, никаких мучительных и несбыточных желаний двигающиеся и подмигивающие фотографии в нем не будили. Энакин недаром до него два дня не мог дозвониться, а в Силу с самого начала решил тактично не лезть.

— Как педагогу тебе должно быть совестно, — сказал Энакин с порога.

— А я тут, знаешь, мемуарами балуюсь, — сообщил Кеноби, откладывая журнал.

— Теперь это так называется? — Энакин удачно изобразил голос члена Совета Ади Галлии. — «Прорицательская» заказала, что ли?

— Э, нет, — хитро улыбнулся Кеноби, — я про нашу галактику пишу. И даже рисую.

— Тебя в дурку закроют, — предрек Энакин. — Дай посмотреть.

Кеноби протянул ему школьный альбом для рисования.

— Может, я еще миллиардером стану, — мечтательно сказал Кеноби.

Энакин сначала не разделял энтузиазма учителя. Несколько первых рисунков повергли его в шок — сначала от неожиданного таланта Оби-Вана к рисованию, потом от бессмысленности увиденного.

— Это ты? — удивленно спросил Энакин, рассматривая третью страницу.

— Ага, мы с Квай-Гоном, — подтвердил Кеноби. — Начало набуинской эпопеи.

— Прости, дядь Обик, но тут тебе на вид не двадцать один, а шестнадцать. Не говоря уже о том, что Кваю не шестьдесят.

— А по сценарию мне вообще двадцать пять. Зато глянь мы красавцы какие, — Кеноби рассматривал свое творение с гордостью. — Красота — это кассовые сборы.

— И почему боевой магистр должен быть красавцем? — Энакин не хотел расставаться со здравым смыслом. — У него же нос весь покореженный был. И на левой щеке был шрам. А зачем вы в озеро с губными гармошками лезете?

— Это карманный акваланг, — Кеноби приподнялся на локте. — Ассио пивка!

— Тогда еще прищепку на нос пририсовать не забудь, — посоветовал Энакин. — А это что, Татуин? Какого ситха я всем до пояса? Мне ж десять лет, а не шесть.

— А это чтобы ваша с Падме любовь с первого взгляда выглядела реалистичнее, — Кеноби явно издевался.

— С такого взгляда? Я на нее смотрю словно в Плейбое ее видел. С ростом очень удачно сочетается. — Энакин вдруг заржал. — Дядь Обик, почему Уотто похож на Березовского?

— Потому что я негуманоидных рисовать не умею, — признался Оби-Ван. — Слушай, помоги с диалогами. Увидишь, это станет блокбастером.

Утро застало джедаев в окружении пустых пивных бутылок за написанием второго эпизода. Оби-Ван рисовал, Энакин мучался с диалогами.

— Дядь Обик, получается так, как будто мы с тобой полные идиоты, — пожаловался он.

— Соберись, Энька, — велел Кеноби. — Даю установку — в Ордене целибат. Без дураков. Очень строгий.

— И совместное обучение, — тут же ввернул Энакин.

— Я тоже очень строгий, — продолжал Кеноби. — Преданный Кодексу до фанатизма. Почти без человеческих чувств.

— Квай-Гона что, в голову ранили, когда он тебя мне в учителя назначал?

— Неважно. Вот на этой картинке мы идем к сенатору Амидале. Цветов у тебя нет, вина у меня тоже. Что я тебе говорю?

— «Что, Энакин, не терпится?» — тут же вспомнил Энакин с улыбкой.

— Строгий учитель, не знающий слов любви, не мог сказать такую пошлость.

— Ну ты же это действительно сказал. Я тебе еще букетом по башке врезал. А, слу-уушай: давай потом ты добавишь: «Ты вспотел. Расслабься и дыши глубже.»

Кеноби от смеха поперхнулся пивом и закашлялся.

— Энька, мы с тобой рейтинг R заработаем, — предупредил он, вытирая бороду, но в Энакина уже вселился бес сценариста. — А напишешь слэш — вообще убью.

— Да погоди… каждый понимает в меру своей распущенности… когда мы возвращаемся, я тебя спрашиваю: «Ты думаешь, она думает, я сексуален?» Падаван в очень строгом Ордене такие слова знать может?

Кеноби подтвердил мысль Энакина одобрительным ржанием.

— Потом мы с Падме побежали купаться… — вспоминал Энакин через два часа, лежа на диване и правя первые тридцать минут мега-сценария.

Кеноби представил, что было бы, если бы Гермиона, заславшая их злючими совами, увидела бы сейчас Энькину довольную морду.

— Не, такого в нашем фильме не бывает, — возразил он.

— Да у нас с тобой все бывает, — отмахнулся Энакин, правя реплики учителя со злорадной ухмылкой.

— В Ордене очень строгий целибат. И я очень строгий, — в сотый раз напомнил Кеноби. — Не думай, что в каноне я тебе во время обучения позволял все, что позволял.

— Я бы такого учителя убил, — признался Энакин.

— Это в третьем эпизоде, — пообещал Кеноби. — Или в четвертом.

— Ну хорошо, — сдался Энакин. — Какого черта мы с Падме могли приехать в Варыкино и не побежать купаться?

— Придумай что-нибудь, — Кеноби жевал карандаш и скептически смотрел в свой альбом. — Я вообще занят ногами Йоды.

Энакин некоторое время пытался представить себя верным воспитанником монашеского Ордена и правильного до боли учителя. Потом его осенило.

— Давай я ей скажу: «Я не люблю песок. Он жесткий, грубый, проникает повсюду. А ты такая мягкая.»

Кеноби порвал лист карандашом и сквозь смех выдавил «Репаро!»

— На моей памяти это самое мощное признание в любви особе королевской крови, — признал он. — Я бы не додумался. А где по сценарию будут твои руки, я вообще знать не хочу. Рейтинг R нам обеспечен.

— Дядь Обик, в Ордене очень строгий целибат, — в свою очередь напомнил Энакин.

Батальные сцены Энакин и Оби-Ван писали через три дня, когда Энакин уже огреб от Гермионы за полуторасуточное отсутствие и в очередной раз убедился в верности своей догадки о том, что древний джедай, написавший в Кодексе «джедаю не следует жениться» был наверняка женат, и не раз.

— Какого ситха я должен куда-то падать, если я Молу уже один клинок обрубил? — возмутился Оби-Ван. — Он же только двусторонним мечом хорошо фехтовал.

— Для драматичности, дядь Обик, — ответил Энакин. — И вообще, я здесь сценарист. Я же не возражал, когда тебе захотелось нарисовать армию гунганов и каких-то подводных динозавров в мелких набуинских озерах. А ведь я там купался.

— Я тебе эту шахту еще припомню, — пообещал Кеноби. — Одни шахты на уме. Тут у магглов был такой Зигмунд Фрейд…

Злопамятности у Оби-Вана хватило как раз до дуэли с Дуку.

— А светлый до бесчеловечности учитель тебе бы прыгать вслед за Падме не разрешил, — заявил он со злорадством. — Мы же должны выполнить свой священный светлый долг, то есть убить ситха.

— Так бы я тебя и послушал, — проворчал Энакин.

— А вот послушал бы, — Кеноби явно решил испохабить образ ученика, раз уж ученик переправил ему в начале эпизода все диалоги до маразма. — Иначе ООС, АУ, анафема и не канон.

— Ну ладно, — согласился Энакин. — А почему тогда два лучших бойца Ордена не нарезали Дуку на ленточки?

Оби-Ван ненадолго задумался.

— Скажем, ты мог броситься на него очертя голову и получить молнией, — предложил он.

— Я что, с выключенным мечом бросился? — не понял Энакин.

— Почему, с включенным, — Оби-Ван подумал, что с выключенным все-таки слишком даже для стебных мемуаров.

— Ну и где был меч, когда он молнией ударил?

Оби-Ван и Энакин переглянулись, судорожно пытаясь понять, куда можно деть в атаке меч, а потом начали погорать.

— Внизу где-нибудь, — выдохнул Оби-Ван, — я сейчас шарж нарисую.

Третью серию Оби-Ван и Энакин писали через месяц у Энакина на кухне.

— Я не могу поверить, чтобы кто-то мог решиться снимать эту чепуху, — сказала Гермиона, перелистывая беловой вариант второго эпизода. — Быстро признавайтесь, кто из вас взял под Империо всю киностудию.

— Никто, — ответил Энакин, — в этом-то и весь ужас. Слезь с меня, я должен писать любовную линию.

— Да ладно, Энакина из второго эпизода я ревновать не буду, — пообещала Гермиона. — Я вообще радуюсь, что мне такой не достался.

— Ну хорошо, — Энакин задумался и посмотрел на учителя. — Дядь Обик, я точно должен в конце перейти на Темную Сторону?

— Ага, — Оби-Ван рисовал что-то невообразимое с четырьмя руками и мордой Вольдеморта, для памяти подписав внизу листа «генерал Гривус». — Иначе не будет интриги.

— Тогда изложи мою мотивацию.

— Это вы с Гермионкой сценаристы, а я художник по костюмам, — отмазался Оби-Ван. — Хотя… ну давай тебе опять будут сниться страшные сны. И ты с расстройства начнешь совершать немотивированные поступки.

— Это в двадцать три года? На четвертый год войны? Я этот бред писать не буду!

— Сны — это романтично, — поддержала Оби-Вана Гермиона. — Я на третьем году ходила на прорицания, ты не поверишь, сколько дурочек клюют на вещие сны.

Энакин махнул рукой и сдался. Оби-Ван тут же нарисовал эскиз страшного сна и Энакина, хватающего себя за голову железным протезом.

Оби-Ван остался на ночь у Энакина и Гермионы в гостиной. В Силе штормило — похоже, Гермионка все-таки ревновала, а Энакин этим пользовался. Оби-Ван выругал обоих ситховыми детьми и кое-как уснул.

К полудню Оби-Ван вернулся с ящиком вина, за которым пошел со скуки, отчаявшись ждать, когда Энакин и Гермиона проснутся. На кухне уже кипел творческий процесс.

— Да не буду я душить жену! — отбивался Энакин. — Я ж говорил, что ты ревнуешь.

— Ты перешел на Темную Сторону, — настаивала Гермиона. — И захотел убить всех людей.

— Кого он там захотел убить? — спросил Кеноби, ставя ящик вина и заглядывая в сценарий. — Ну ничего себе мы вчера ночью набредили!

В день выхода второй серии в Хогвартсе отменили занятия и повесили в Большом Зале огромный экран, потому что на премьеру первой серии за год до этого все студенты сбежали с уроков.

— До начала сеанса я хотел бы сказать несколько слов, — провозгласил Дамблдор, улыбаясь в бороду. — Во-первых, Энакин попросил меня сообщить, что почти все, что вы увидите в картине с рабочим названием «Как не надо бороться с силами зла или Всем аврорам на смех» — выдумка и неправда. Хотя монашеское воспитание в джедайском Ордене несколько лет назад могло бы избавить меня от многих нравственных потрясений. Во-вторых, — Дамблдор строго посмотрел на блиставшую орденами и аврорскими нашивками Армию Дамблдора с Энакином и Оби-Ваном в центре, — я очень надеюсь, что мемуаров про Хогвартс не будет.

Аврор Поттер всегда был юношей строгих понятий и не отбивал девушек у боевых товарищей, даже если боевые товарищи погибли во цвете лет. Поэтому всю войну Гарри настолько рьяно боролся со своими симпатиями к одной брюнеточке из Армии Дамблдора, что даже Йода, глядя на него, прослезился бы. Мудрый учитель Кеноби только качал головой, на примере своего бывшего ученика зная, чем грозит всем окружающим долгое воздержание падавана. Гарри не изменил своим принципам, даже когда до него дошли слухи об омеле и неуставном поступке, намекающие на то, что его зазноба совсем не в трауре. Только когда война кончилась, а со смерти Седрика минул год, Гарри послал Чоу Ченг корзину роз и сломанную палочку Петтигрю. Посылать вместе с палочкой набитую Дамблдором голову врага Оби-Ван его отговорил.

Спустя несколько часов сова прилетела обратно и принесла две перевязанные черной ленточкой гвоздики и насмешливую записку, в которой Гарри предлагалось не превосходить в серьезности свой новый памятник на Диагон-Аллее. Спустя два дня один из старых сотрудников аврората стукнул главе аврората Скримджеру, что в Армии Дамблдора опять неуставные отношения. Спустя два месяца вернувшийся в родную школу герой войны научился отгадывать равенкловские загадки, не выпрашивая в Силе подсказок у Гермионы, а также запомнил, как отключать сигнализацию в женской спальне без чуткого руководства Энакина. Спустя полгода на стол Дамблдора легла слезная жалоба Филча. Филч доносил до сведения директора, что несколько раз за последний месяц из закрытой намертво двери чулана на третьем этаже утром на него выпадал растрепанный Поттер, а когда Филч сам взялся за ручку, он оказался в неизвестной спальне, где на него накинули одеяло с гербом рода Блэков и применили на нем несколько приемов восточных единоборств.

Чоу и Гарри понравился гостеприимный дом дяди Сириуса, а дяде Сириусу понравились постояльцы, потому что, увидев Чоу в халате с драконами и с маггловским пылесосом в руках, расистский портрет в гостиной лишился дара речи на несколько часов, а после душеспаситильной беседы с учеником Кеноби дар речи покинул портрет совсем. Только спустя год дядя Сириус понял, что у постояльцев есть друзья, а у друзей есть еще друзья, и это может быть не так уж весело.

Последнее время древнейший и благороднейший дом Блэков терроризировал вольный джедай Энакин, который во время отпуска подработал в Голливуде консультантом по акробатике для культового боевика. Вернувшись из Голливуда, Энакин полюбил выражение «нет никакой ложки» и, используя свои недюжинные способности Избранного, завязал узлом все столовое серебро в домах своих знакомых. Правда, Гермиона обычно заставляла его развязать все обратно, но Энакин был неистощим: на прошлой неделе он доказал Сириусу Блэку, что нет никаких тарелок и нет никакой мебели, а когда Сириус с трудом поднялся с пола после падения со взбесившегося стула и в сердцах схватился за палочку, Энакин виновато заверил его, что нет никакого Энакина, и растворился в воздухе.

Дня рождения Гарри Сириус ждал как стихийного бедствия и иногда думал, что лучше бы уж было продолжать спасать крестника от Вольдеморта, чем спасать фамильное гнездо от развеселившихся джедаев и их учеников. Впрочем, Оби-Ван зашел помочь с подготовкой к празднику и уверял Сириуса, что все будет нормально, но Сириус ему не особо верил — во время отпуска Оби-Ван ездил в Голливуд вместе со своим бывшим учеником и даже пробовался на главную роль в культовом боевике, но не получил роль из-за излишней реалистичности игры, от которой «агент Смит» категорично заявил, что на одной площадке с этим убийцей будет появляться только его дублер.

— Взгляни на это философски, Сириус, — предложил Оби-Ван, взмахами рук украшая главную залу трепещущими снитчами и лавровыми венками и пряча с ухмылкой за одну из картин от души заколдованный бладжер. — Энька правильно говорит: ложки нет. И особняка нет. И смерти нет. Восточная философия, понимаешь ли, — ничего нет. Коньяка, кстати, тоже нет.

— Как нет? — удивился Сириус. — Я ж только вчера вынул из подвала новую бутылку.

— А вот так нет, — ответил Оби-Ван с восточным спокойствием и облизнулся.

Энакин и Гермиона появились в особняке на площади Гриммо со стопкой книг. Гарри даже не успел подумать о том, что Гермиона неисправима, когда Энакин преподнес ему четырехтомник, на котором Гарри увидел написанную подражателем обкуренному Пикассо картину «Гарри Каренина и Хогвартс-Экспресс».

— Эти маггловские книги, — торжественно сказал Энакин, — ты прочтешь с большим интересом и узнаешь о себе много нового. Что, как говорит дядя Обик, верный признак джедайского прогресса.

С первыми двумя главами первой книги Гарри ознакомился довольно быстро, и улыбочка у него на лице напомнила окружающим, кто читал ему зелья.

— Чует мое сердце, не доживу я до конца первого тома, — язвительно заметил Гарри. — Навалять Вольдеморту всяко потяжелей, чем отлупить жирного кузена.

— Мы с Гермионкой только половину прочитали, — признался Энакин. — Но в конец третьего тома подглядывали. Жить будешь. Но зря.

— Меня тоже травят не по-детски, — сказала Гермиона. — Энька знает автора, но не говорит.

— О, замечательно, — поделился Гарри, отрываясь от подаренной книги, — удав-полиглот. Даже может на змееязе «Бразилия» выговорить. Змееустов, вообще-то, называют Повелителями Змей, потому что змеи только их понимают. Саму-то змею понять немудрено.

— А что он на самом деле тебе сказал? — поинтересовался Кеноби, читающий у Гарри через плечо.

— Если правильно помню, он сказал: «Братан, давай схарчим жирного», — ответил Гарри. — А я ему рассказал, что Дадли редко моется и тем самым спас засранца. Змеи очень брезгливы.

Пока Гарри читал, начали прибывать гости, и книга вскоре пошла по кругу.

— А мне нравится сцена появления Гермионы, — сказал Фред, отбирая книгу у Джорджа. — Сразу видно матерую малолетнюю уголовницу: подбивает к нарушению закона об использовании магии несовершеннолетними и хвастается своим уголовным делом.

— Ага, — поддержал брата Джордж, — сначала Хагридов дракон, потом Слизеринов медальон. Кто-то в аврорате ее крышует, я всегда говорил.

— Заткнитесь оба, — велела Гермиона. — Не было ничего. Ничего не было.

— Вот я интересуюсь, — протянул из угла настоящий уголовник Сириус Блэк, который сразу взялся за третий том, — какой же козел этот роман тиснул?

— Действительно, Энька, не томи, — поддержал Сириуса Кеноби.

— В старом-старом замке, в большом-большом кабинете, — загадочно произнес Энакин, — сидит хитрый-хитрый старик в красном халате.

— Кардинал Ришелье? — вставил Кеноби, который уже ознакомился с широким пластом культуры магглов.

— Знаю я этого Ришелье, — с сердцем сказал Сириус. — Сначала засадил на тринадцать лет без суда, а теперь нафантазировал, как он в мою невиновность на слово поверил. Еще хреноворот какой-то придумал, раскудри его сирень. Если бы мы тогда в три палочки от дементоров не отбились, свалил бы на нас, небось, все свои грехи и дебоши, включая скандал с Полной Дамой, и был бы таков. А теперь еще и под женским именем пишет, старый извращенец.

— Насчет извращенца фиксирую, — тут же сказал Энакин, в котором снова начал пробуждаться бес графоманства. — Мы ему сюжет мемуаров подпортим.

Альбус Кристобаль Дамблдор любил успевать раньше — всегда и во всем. Ему первому после окончания войны пришла идея тиснуть мемуары и продать их в маггловском мире, чтобы срубить реальные бабки. И о том, что когда-нибудь герои мемуаров нападут на его след и захотят все изменить, он тоже подумал намного раньше, чем эта мысль пришла в голову Энакину. Поэтому теперь он с ехидным удовольствием разглядывал рукопись пятой книги, авторства Энакина и компании, в которой он был представлен в очень невыгодном свете. Снейп, уведший книгу со стола ее фиктивного автора, ухмылялся у камина.

— Очень похоже на Поттера, — одобрил Снейп, когда Дамблдор зачитал ему кусочек уже своего сочинения, в котором Гарри вел себя как экзальтированная девица и закатывал истерики всему, что движется. — Не забудьте, Альбус, вы мне обещали вставить кусок про его дражайшего родителя.

— Не забуду, — Дамблдор брезгливо поджал губы, пытаясь хоть как-то исправить в рукописи свою бесхребетность перед инспектором Амбрегалло, но пришел к выводу, что придется переписывать добрую половину текста. — Меня пока больше тянет писать реплики Пожирателей Смерти. Вот уж от их лица я этим пасквилянтам все выскажу!

— Кстати, — заметил Снейп, небрежно оперевшись о чучело Вольдеморта, — что у них, что у вас покойный Риддл получается бездарным психопатом.

— А и пес с ним, — Дамблдор задумчиво сосал перо, прикидывая, как бы пообиднее ухлопать Сириуса руками его нелюбимой кузины. — Я его с первого взгляда невзлюбил.

Если бы в следующие два месяца Гермиона не была так увлечена воровством рукописей, черновиков и гранок, она наверняка бы организовала общество защиты маггловских писателей и издательских работников от магическо-джедайских издевательств. Но пока у нее только спонтанно сложилось исследование «О влиянии частого Обливейта и майнд-трика на умственные способности магглов», а остальные силы ушли на подпольную работу.

— Извини, крестный, спасти тебя не удалось, уже в набор ушло, — сказал Гарри, выпадая из камина в гостиную на площади Гриммо, где добрая половина Армии Дамблдора отлынивала от служебных обязанностей в аврорате и писала клевету на своего бывшего директора. — Зато я ему весь кабинет в последней главе разнес. Он был просто жалок.

— Я его убью! — вскричал Сириус, хватаясь за перо. — Отравлю и с Астрономической башни сброшу!

— Мемуаров война началась, — философски заметил Кеноби, удачно подражая голосу Йоды.

— Можно еще убить Снейпа, — мечтательно сказала Гермиона, вспоминая все свои школьные обиды. — Что он там у нас больше всего ненавидит — мыльные оперы? Сейчас он у меня как коренной мексиканец выступит.

— А откуда ты знаешь, что он их ненавидит? — поинтересовался Гарри.

— Его боггарт — Катя Пушкарева, — отмахнулась Гермиона. — Сейчас-сейчас… «Снейп взял листок с подписью Лили и ее любовью и спрятал себе под мантию…» Я еще и не такое про него напишу, Ассио бульварные романчики…

— А если вам уровень бредовости еще маловат, мы с братом написали «Жизнь и ложь Альбуса Дамблдора», — сообщил Фред. — Чувствую, либо мне, либо Джорджу не дожить до финала седьмой книги.

В этот момент в окно влетела сова и бросила на колени Кеноби потрепанный свиток, явно добытый с боем.

— Противник готовит асимметричный ответ, — объявил Кеноби, пробежав глазами свиток. — Похоже, они взялись обустроить личную жизнь Гермионы. Я заранее извиняюсь, но парой выбран Рон.

— Они что, обалдели? — хором крикнули Рон и Гермиона.

— Таааак, — протянул Энакин очень нехорошим голосом, пугавшим в свое время даже старшую группу джедайского детсада, с которой до Энакина сладить не мог никто. — Я сейчас пойду интервью дам. Про Снейпа скажу, что он собирательный образ учителя-садиста, а про Альбуса Кристобаля — что он …! — Энакин употребил сразу несколько крайне непечатных выражений, означающих нетрадиционную ориентацию, и получил от Гермионы по шее.

В полночь 21 июля 2007 года Оби-Ван Кеноби и Николас Фламель встретились на крыше лондонского Музея естественной истории. Внизу шумела толпа поттероманов.

— Мы, можно сказать, незаинтересованные лица, — начал Фламель, откусывая кончик сигары и метко сплевывая кому-то на слизеринский шарф.

Оби-Ван отметил про себя, что Фламель достаточно вредный старикашка, и на всякий случай насторожился.

— Я очень удачно умер в конце первой книги, — Фламель прикурил от волшебной палочки и левитировал коробку с сигарами Оби-Вану. — Вы вообще застолбили себе место в другом фандоме. Мои друзья уполномочили меня предложить вам перемирие.

— А Энакин просил меня передать, — Оби-Ван шикарно прикурил от сейбера, — что если к его жене в кадре будет кто-то лезть, ни о каком перемирии речи быть не может.

— Оби-Ван, — с укором покачал головой Николас Фламель и исключительно подло стряхнул пепел на толпу внизу, — вы же не первый год в шоу-бизнесе. Фильм без любовной линии пролетит мимо кассы. Да еще после всего, что обе стороны напохабили в сюжете.

— Разыграйте пейринг Дамблдор — Гриндельвальд, — предложил Оби-Ван. — С элементами садо-мазо и таксидермии.

Фламель ухмыльнулся, но отрицательно покачал головой.

— Разыграйте белламорт, — уже серьезно предложил Оби-Ван. — В конце концов, чего вы больше хотите: прекратить всю эту беготню с правкой сюжетов или заработать?

— Заработать, конечно, — тут же отозвался Фламель. — Меня же в первой книге убили.

— Мы с вами так не договоримся, — холодно заметил Оби-Ван, удивившись про себя тому, как только один старенький алхимик может быть таким меркантильным кю.

— Вероятно, — Фламель убрал часть крыши, наведя вместо нее иллюзию. — Посмотрите, они слушают. Многие — даже верят.

Николас Фламель надменно выдохнул дым, всем своим видом демонстрируя такое аристократическое презрение к магглам, которого хватило бы на весь род Малфоев.

— Мне не нравится ваш цинизм, — зловещим тоном сообщил Кеноби, немного досадуя на правило о неприкосновенности парламентеров. — Увидимся на следующей премьере.

— Да-да, до следующей премьеры, — кивнул Фламель. — Если будете снимать нестебный сериал про Войну Клонов, оставьте мне роль Палпатина.

Где-то далеко за океаном на кушетке голливудского психоаналитика метался в гипнотическом сне режиссер-лауреат Дэвид Йейтс. Его мучили провалы в памяти и кошмары о том, что он стал режиссером седьмого фильма. В Хогвартсе профессор Снейп, освоивший Интернет, в ярости топтал распечатку тридцать третьей главы из пиратского pdf-файла, вопия в ночи о том, что он снимет с этой Грейнджер скальп и одиннадцать тысяч баллов. В пустом кабинете Дамблдора, повинуясь самой древней магии, чучело Вольдеморта крутилось как вентилятор. Бессмертный Николас Фламель с ехидной улыбкой на лице сидел на крыше и слушал Джоан Роулинг.