Комната ожидания (гет)

Она знала, что он будет сидеть там: руки сложены на груди, взгляд сфокусирован на стене напротив. Она знала, что он опять будет полностью в черном, его ботинки будут тщательно вычищены, а книга — засунута во внутренний карман пиджака. Она знала, что в половину придет целитель, кивнет и проводит его по коридору к палате.

Но она не имела ни малейшего понятия, что он сделает, когда увидит ее. Посмотрит ли в лицо или будет прятать глаза; скажет ли что-нибудь или промолчит; признает, что между ними что-то произошло, или притворится, что ничего не изменилось.

Однако на деле ни одно из ее предположений не подтвердилось. Драко сидел там, где она и ожидала его увидеть, но его глаза были плотно закрыты, а голова упиралась в стену.

Пока Гермиона подходила к нему, она размышляла, которую из острот выбрать для приветствия: «я вижу, что ты избегаешь зрительного контакта не только со мной, но и с целым миром» или «попытки прикинуться спящим вместо того, чтобы разговаривать со мной, достаточно быстро из неправдоподобных превращаются в смешные». Оба варианта казались достойными.

Когда Гермиона наконец приблизилась, он открыл глаза. По выражению лица Драко она поняла, что ни одна шутка сейчас не будет уместна. Гермиона вспомнила, где они находятся и по какому поводу. Все ее подколы внезапно показались такими глупыми и мелкими, что ей стало стыдно.

— Грейнджер, — его голос звучал сухо и безжизненно. Устраиваясь на соседнем стуле, Гермиона отметила, что его круги под глазами стали просто черными, а щеки заросли щетиной.

— Что случилось?

— Сегодня рано утром… Или поздней ночью… неважно. Произошел внезапный скачок сердечной и мозговой деятельности. Меня вызвали целители. Сказали, что это хороший знак. Я пробыл с ней несколько часов. А затем они отослали меня, чтобы провести кое-какие обследования. Оказалось, что ее сердце замедляет свой ритм. И дыхание слабеет. И они не знают, почему и как это исправить.

Гермиона хотела коснуться его ладони, но заметила, что Малфой засунул сжатые кулаки под сложенные на груди руки.

— Мне жаль, Драко.

Он еле заметно кивнул.

— Как давно ты здесь?

Он пожал плечами:

— Зависит от того, который сейчас час.

Она посмотрела на часы, но поняла, что Малфою плевать на время.

— Тебе что-нибудь принести? Ты голоден?

— Нет.

— Когда ты ел в последний раз? Надо что-то съесть.

— Грейнджер, я в порядке.

Тем не менее, Гермиона наполнила водой одноразовый стаканчик и всунула его Драко в ладонь. Малфой посмотрел на него, но пить не стал.

— Ты знаешь, — начал он, уставившись в стакан, — каково было расти с убежденностью, что деньги и чистота крови — это сила? Верить, что если у тебя это есть, то ты владеешь всем, что только можно пожелать и в чем можно нуждаться… И быть совершенно неспособным разобраться в разнице между двумя словами: «желать» и «нуждаться»? И ты знаешь, каково теперь понимать, чем всё это было на самом деле, — одной большой ложью? Знаешь, каково наконец осознать, что деньги, социальный статус, связи семьи и прочая хрень абсолютно бесполезны?

Он поставил стаканчик рядом на стол. Немного воды выплеснулось на поверхность.

— Я скажу тебе, каково это, Грейнджер. Это чертовски страшно.

Гермиона поджала губы и взглянула на него. У нее не было ни единой мысли, что сейчас ему сказать. Всё, что крутилось в голове, казалось неискренним или банальным. Или, что еще хуже, опять отдавало жалостью — тем самым, чего Драко так от нее не хотел.

Целитель вошел в комнату ожидания и двинулся к Драко и Гермионе:

— Вы можете увидеть ее, мистер Малфой.

Драко поднялся и повернулся к целителю:

— Есть изменения?

— Боюсь, что нет. Сердечный ритм и частота дыхания все еще замедляются.

— И никто не знает почему?

— Мы работаем над этим, мистер Малфой. Сейчас лучшее, что вы можете сделать, это быть с ней рядом.

— Потому что в этом есть чертова польза, — пробормотал он. — Всё бесполезно. Твою мать, всё, всё бесполезно, — Драко надавил на створку двери, замер и оглянулся назад, ловя взгляд Гермионы.

— Грейнджер, как-нибудь в другой раз.

Она тихо кивнула и проводила его глазами.

* * *

— Пятнадцать кусков сахара, как ты любишь, — она вручила Драко кружку с горячей бежевой жидкостью и села рядом с ним. — Интересно, почему здесь сегодня так людно? Обычно в субботу вечером тут никого нет.

— Вспышка вирулентного штамма придуркулеза, — Малфой принял чашку и принюхался.

— Придуркулез. Уф.

— Точно говорю, — Драко сделал глоток кофе. — Ты и правда положила сюда пятнадцать кусков?

— Может быть, шестнадцать. Я сбилась со счета.

— Хм-м-мф.

— Это ты так «спасибо» говоришь?

— Возможно.

— Всегда пожалуйста. Прости, не могла прийти раньше. Погрязла кое в чем на работе. М-м-м… Как твоя мама?

— По-прежнему.

— Сердечный ритм и частота дыхания… все еще замедляются?

— Да.

Гермиона устроилась на диване и теперь смотрела, как он пьет свой кофе. Малфой выглядел полностью истощенным; она сомневалась, что он достаточно спал за последние сорок восемь часов. Она хотела было ему об этом сообщить, но затем решила, что, скорее всего, Драко в курсе, насколько устало он выглядит и как сильно утомлен. Вместо этого Гермиона сделала глубокий вдох и выпалила:

— Драко, мне нужно взять шкатулку твоей матери.

Именно эти слова она выбрала после тщательных размышлений. Она представила себе несколько возможных сценариев: надо ли ей было объяснять свои идеи по поводу проклятия? Стоило ли между делом заметить, что она знакома с ювелиром из Парижа? Или, может, надо было действовать хитрее и поговорить сначала с целителем? Ничего из этого не казалось хорошим вариантом. Воображаемый Драко приходил в ярость в каждом из ее сценариев. Поэтому Гермиона решила, что прямой подход лучше всего.

Драко сделал еще один глоток и бросил на нее странный взгляд:

— Зачем она тебе?

— Я знаю одного ювелира. Он может помочь.

— Целители носили ее куче ювелиров, — он подцепил экземпляр «Ежедневного Пророка» и начал перелистывать страницы.

— Но не к этому.

— А почему ты думаешь, что именно он может что-то посоветовать?

— Я не знаю. Но хуже не будет.

Драко пренебрежительно фыркнул:

— Грейнджер, забудь об этом.

— Драко, но я правда хочу попытаться. Я видела его магазин. Похоже, у него большой опыт работы с подобными вещами.

Малфой резко отложил газету.

— Какого рода вещами? Ты уже спрашивала его? Обсуждала дела моей семьи?

— Нет. Ничего подобного. Я была там по другому поводу. Который тебя совершенно не касается. Клянусь. Я ничего ему не говорила о тебе или твоей матери.

— По какому другому поводу? Хочешь сказать, что тебя от работы в твоем долбанном министерстве посылают в ювелирные лавки?

— Нет. Это было не по работе. Я была там из-за друга.

— Это звучит, как самая большая хер…

— Из-за Гарри, ясно? — Гермиона понизила голос. — Ему нужно было удалить надпись с помолвочного кольца. И я просто не могу поверить, что рассказала тебе об этом, так что держи рот на замке.

Она ждала, что он удовлетворенно ухмыльнется или отпустит очередной комментарий, но Драко промолчал. Он сложил газету и отправил ее обратно на стол, затем повернулся к Гермионе и целую вечность смотрел на нее.

— Ты доверяешь этому ювелиру?

— Да.

— Хорошо. Я иду с тобой.

— Это… не самая лучшая идея, — проговорила она. — Ювелир… м-м-м… большой поклонник Гарри.

Драко открыл рот, собираясь что-то сказать, но потом закрыл, глотая слова. Наконец, он горестно вздохнул и пробормотал:

— Ну а почему бы и нет.

* * *

Гермиона изнывала от нетерпения. И скуки. И голода. Жан-Жак занимался изучением шкатулки и потратил на это уже добрую часть дня. И хотя она была очень благодарна ювелиру, что он согласился помочь — закрыл магазин пораньше и разрешил Гермионе наблюдать за своей работой, — по прошествии пяти часов она начала сильно сожалеть, что не захватила с собой что-нибудь перекусить.

Ювелир во время работы молчал. Она не решалась беспокоить его вопросами, зная по себе, как раздражает и мешает сосредоточиться, когда тебя отвлекают. Но и у ее терпения был предел.

— Месье Дюран, есть какие-нибудь успехи?

Ювелир даже не поднял головы:

— Скоро, мисс Грейнджер.

Гермиона залезла в свою сумку. Может, у нее там завалялась упаковка шоколадных лягушек? Когда она уже была готова трансфигурировать жевательную резинку во что-нибудь съедобное, ювелир позвал ее:

— Я нашел кое-что, что вы должны увидеть.

Она подошла к его рабочему месту и внимательно посмотрела на шкатулку и ее содержимое: золотую подвеску филигранной работы и кольцо с серым дымчатым камнем в центре.

— Вы видите это? — Жан-Жак поднял кулон.

— Да?

— Низкопробная поделка. Выглядит дорого, а на самом деле выполнено грубо и неуклюже. Как носорог на плоту. Скорее всего, за него переплатили. Но вот это, — он подхватил кольцо, — это прекрасно. И знаете, как я это понял?

Гермиона очень старалась сохранять спокойствие:

— Как?

— Его создал мой бывший партнер Жан-Люк.

— Неужели?

— Да. Я помогал ему с надписью. Должен заметить, что человек, который его приобрел, хотел нанести максимально скрытую надпись. Только один человек — получатель кольца, конечно же, — мог ее прочитать. Очень сложно нанести надпись, которую ты сам не в состоянии увидеть.

Гермиона вдруг позабыла о своем урчащем животе. Максимально скрытая надпись? Целители знали об этом? Драко знал?

— Вы можете проявить ее, месье Дюран?

— Я уже это сделал. Непростая работа, хотя именно я ее и выполнял. Именно с этим я столько возился. Мастерское применение чар, прошу прощение за хвастовство. Вот, — он протянул кольцо Гермионе.

На внутренней стороне ободка было выгравировано: «Моя любовь навсегда».

Довольно безобидная надпись, подумала Гермиона. Зачем Люциус приложил столько усилий, чтобы нанести секретную фразу на кольцо своей жены? Секундой позже до нее дошло.

— Месье Дюран, — медленно произнесла Гермиона, — а вы можете мне сказать, кто купил это кольцо?

— Конечно.

Ювелир стукнул по украшению палочкой, затем коснулся ее кончиком кассового аппарата, откуда тут же вылетел кусочек пергамента.

Жан-Жак поправил очки и прочитал:

— Игнатиус Крэбб.

Игнатиус Крэбб? Отец Винсента Крэбба? У Нарциссы был роман с отцом Винсента Крэбба?

— Кольцо не было проклято, если вас это интересует, мисс Грейнджер. Я бы никогда не наложил проклятие на предмет, сколько бы денег мне ни предлагали. Это за гранью моих моральных принципов.

— Конечно, — откликнулась Гермиона. По правде сказать, она совершенно забыла о проклятии — то, что она сейчас узнала, требовало времени на осмысление.

— Это и правда была шкатулка. Отвратительное заклинание.

Гермиона призвала перо и пергамент.

— Что вы можете мне рассказать? — спросила она.

— Оно было наложено, чтобы вызвать кому. Очень необычно, как я уже говорил. Большинство проклятий причиняют боль и страдания, но не это.

Гермиона подумала о Драко и мысленно с этим не согласилась.

— Шкатулка не была проклята изначально, — продолжил Жан-Жак. — Кто-то намеренно нацелился на владельца.

— Проклятие можно снять?

— Тот, кто его наложил, легко сможет его обратить.

— А кто-то еще?

— Это гораздо труднее, но я думаю, это возможно. Но потребуется время.

— Сколько?

— Недели. Может быть, месяцы. По крайней мере. Предстоит много попыток, проб и ошибок.

— Я не уверена, есть ли у нее столько в запасе, месье Дюран. Кажется, ей становится всё хуже.

— Правда? — он выгнул бровь. — Я не вижу никаких компонентов заклятия, ухудшающих состояние жертвы. Любопытно.

— Но вы полагаете, что сумеете его снять?

— Я смогу работать над этим в полную силу, если закрою магазин. Что, конечно же, потребует компенсации.

— Деньги не имеют значения, — Гермиона, наверное, впервые в жизни произнесла эту фразу.

— В таком случае, я могу приступить немедленно. Мне нужно что-то, что принадлежало этой женщине, но не контактировало со шкатулкой. Одежда, украшение, всё что угодно.

Гермиона кивнула и сделала последнюю запись на пергаменте, затем засунула свиток в сумку.

— Я вернусь, как только смогу. Месье Дюран, большое вам спасибо. И, — добавила она, глядя ему прямо в глаза, — я должна напомнить, что это министерское дело строжайшей секретности.

— Ну конечно, мисс Грейнджер. Мой рот на замке.

Гермиона еще раз поблагодарила ювелира и покинула магазин. Голова пухла от обилия информации. С одной стороны, она вернется к Драко с новостями о возможной надежде. С другой, ей теперь придется сообщить ему, что у его матери был роман с отцом Крэбба.