Вернись на миг (джен)

Пригов, задумавшись, смотрел, как Баринчук пытается развлечь трехлетнего сына. Они в допросной, но это, по сути, камера, так что в распоряжении отца нет ни мультиков, ни бумаги с карандашами, ни каких-либо игрушек. Он рассказывал Мише сказки, тот внимательно слушал, но со временем ему захотелось других развлечений. Генерал и стал свидетелем того, как Баринчук пытается придумать нехитрую словесную игру, понятную для малыша.

Подозвав конвойных, Пригов распорядился привести подозреваемого к нему. И когда того привели, услал конвой «прогуляться». Теперь они остались вдвоем, точнее, втроем — за стеклом был виден отчаянно скучавший Миша.

Баринчук настороженно посматривал на генерала. Они не в камере и не в допросной — это что-то новое. Хотя не в допросной, наверно, потому что там Миша. «С другой стороны, не одна же у них допросная, наверно... Или другая занята... Уж не раскопали ли они чего?.. Или этого взяли, кто взрывчатку хотел?»

Пригов вполне целенаправленно молчал. С удовлетворением замечая, что цель медленно и верно достигается: Баринчук занервничал.

— Так и будете молчать, Егор Николаевич?

— Я жду, что вы заговорите.

— Вы меня поняли, Егор Николаевич. — Тот опустил глаза. — Так и будете молчать?

— Мне нечего вам сказать.

— «Я — честный гражданин», так?

— Так, — Баринчук не смотрел в глаза генералу. Благо, сейчас было, куда пристроить взгляд. Точнее, на кого.

— Вы очень любите своего сына. Так?

— Да... — Барчук обеспокоено ждал продолжения.

— Вы боитесь, что за пособничество терроризму вам дадут большой срок, Миша вырастет в детдоме и не будет вас помнить, — не спросил, просто констатировал Пригов.

Баринчук часто дышал, но молчал, сосредоточенно слушая. Вчера, когда его сюда привезли, с пеной у рта доказывать свою непричастность было значительно проще. Но положение арестованного, вчерашняя угроза Мишиной жизни, допросы — все это давило на психику. За четыре года нормальной и местами счастливой жизни он отвык. Отвык от тюрьмы, от допросов, от обвинений, от страха. Сейчас он боялся. Не за себя, зэка тюрьмой не испугаешь. Он жутко боялся за сына, за свое право быть отцом. Генерал прав до последнего слова.

— Сотрудничество со следствием почти всегда уменьшает срок лишения свободы.

Баринчук молчал.

Пригов подошел почти вплотную к мужчине. Тот был крупнее и выше, но почему-то Баринчуку казалось, что генерал смотрит на него сверху вниз. Как же они его раздражали, все эти шишки, смотрящие на него так, выливающие на него тонны презрения. Хотя нет, этот смотрит иначе. Со злостью.

— Псих, который просил у тебя взрывчатку, — заговорил генерал, — ее уже достал. Угадай где. Правильно, там же, где ее доставал ты, — Пригов заметил удивление, промелькнувшее в глазах напротив. — Он и о тебе узнал там же. И к тебе обратился специально, чтобы мы тобой заинтересовались. И сына твоего похитил, чтобы мы думали, что он будет тебя шантажировать. Ему не нужна была от тебя взрывчатка, она у него уже была. Догадываешься, что это значит для тебя?.. Когда мы его поймаем — а мы его поймаем — именно он, а не ты, назовет нам имя твоего подельника.

Баринчук молчал. И это было хорошим знаком, отметил про себя Пригов. Не начал, как вчера, твердить, что он не при делах.

Генерал шагнул к столу и взял с него планшет, вызвал на экран фотографию и показал арестованному:

— Это сделанная им бомба. Вот еще одна, — Пригов пролистнул фото. — Кстати, они точно такие же, какая была в том подвале, где держали твоего сына. Так вот, эти бомбы были заложены сегодня в двух бизнес-центрах, он заложил их и позвонил в полицию. Оказалось, что в обертки от тротиловых шашек он завернул хозяйственное мыло, — Пригов внимательно следил за действием своих слов, видел, что «обертки от тротиловых шашек» не остались незамеченными, — эти бомбы оказались муляжами и сделал он это только ради шутки, чтобы заставить нас побегать. Догадываешься, каким больным на голову психом надо быть, чтобы шутить с ФСБ? А самое интересное... где настоящий тротил?..

Взывать к совести уголовника — гиблое дело, Пригов прекрасно это понимал. Но в данном конкретном случае могло так быть, что трехлетняя совесть сидит в соседнем помещении на стуле и от нечего делать болтает в воздухе ножками, не достающими до пола. Если есть хоть малейший шанс, его надо использовать.

— Ты посмотри туда, — генерал мотнул головой на Мишу, — и подумай... А что, если настоящий тротил заложен в какой-нибудь школе или детской больнице?.. А если в детском саду?.. А если бы Мишу не похитили и он сейчас был бы в детском саду?..

— Что ты меня пугаешь, начальник? — зло прошептал Баринчук.

«О, как... Четыре года с плеч долой?»

Пригов отошел, бросил на стол планшет.

— Я вас не пугаю, Егор Николаевич. Вы сами два дня твердите, что вы честный гражданин. Вот я и взываю к вашей гражданской сознательности.

Баринчук опустил голову и промолчал.

— Я обещаю, — весомо проговорил генерал, выдержав достаточную паузу, — что сотрудничество будет зачтено. И я обещаю, — еще более значительно выделил Пригов, — проследить за судьбой Миши.

— Знаю я ваши обещания... — прошипел под нос Баринчук.

— А у тебя выбора нет! — вдруг прикрикнул генерал и задержанный непроизвольно вздрогнул. — Или ты мне веришь... или двадцать лет и детдом!

Стоять в наручниках было невыносимо. Ужасно чесался лоб, ужасно хотелось сесть, обхватить голову руками и спокойно подумать. Баринчук уже понимал, что проиграл. Наверно, вчера еще понял, сразу, как привезли сюда — из таких контор уже не выходят. Но так хотелось вырвать у судьбы еще хоть немного времени!

— Мне надо подумать.

— Нет времени на раздумья. Взрыв может рвануть в любой момент!

— Мне надо подумать.

— Пяти минут хватит? — спросил Пригов, вызывая конвой.

Баринчук упрямо отвернулся к окну в допросную.

— Пустите меня к сыну, через двадцать минут я назову вам имя.

— Назови его сейчас.

— Нет.

— Да сделай же ты доброе дело, — генерал не кричал, взывал к совести — видел, что осталось немного. — Сколько людей может погибнуть из-за твоего молчания.

Баринчук молчал.

— Через две минуты, только оставьте меня.

«Перед смертью не надышишься», — мелькнула ассоциация у Пригова, но он молча вышел в коридор. С точки зрения психологии все было ясно. Баринчук сдался, но ему нужны эти две минуты на принятие решения. «Дай-то Бог, чтобы они — эти минуты — у нас действительно были».

* * *

— Ну, здравствуй, братец.

Валерий Розов вскочил со своего необъятного кресла и во все глаза ошарашенно уставился на вошедшего.

— Ол...лег?..

— Не ждал? Думал, я вообще никогда не появлюсь?

— Т...ты же в т...тюрьме...

«А этот-то что разговаривает, как мой Пашка? Неужто боится?»

— Освободился, — Олег по-хозяйски оглядел кабинет. Когда-то и у него должен был быть такой. Разве что обставил бы он его немного в других тонах. А так вполне себе уютненько.

«Ублюдок». Олег готовился к этому моменту, миллионы раз представлял, как войдет в кабинет, как увидит лицо некогда близкого человека — родного брата. Но сейчас, когда увидел, память почему-то стала настойчиво подсовывать картинки далекого — далекого ли? — прошлого. Семь лет, а как будто это было вчера. Вот он, Олег, сидит на скамье подсудимых, а вот брат — брат, с которым они вместе планировали убийство — стоит на месте дачи свидетельских показаний. В сторону Олега не смотрит, уткнулся взглядом в судью и не сводит с того глаз. И говорит. Говорит и его слова намертво впечатываются в пока еще не верящий в происходящее мозг Олега. «Так, стоп. Надо успокоится. Сегодняшний день слишком прекрасен, чтобы омрачать его плохими воспоминаниями».

— Месяц назад уж освободился. Что ж ты не следишь за судьбой единственного брата?

Валерий молчал, взволнованно дышал и не сводил с брата перепуганных и настороженных глаз. Его попытку как можно незаметнее взять телефон, Олег пресек коротким «Не сметь». Таким, которому невозможно не подчиниться.

— Зачем ты пришел?

— Молодец, правильно мыслишь, — похвалил брата Олег и подошел к расположенному на широком, стоящем в центре кабинета, столе макету.

— Это «Винст»?

— Откуда ты знаешь?

— Навел справки, — взглянул на Валеру Олег и подошел к его рабочему столу. Вынув правую руку из кармана, взял лежащий мобильный телефон и засунул руку с ним обратно. — А он забавный, — кивнул на макет Олег.

— Что ты имеешь в виду?

«Какой же у тебя, братишка, голос напряженный. А ты же еще ничего не знаешь».

— Поехали прокатимся. Узнаешь.

— Никуда я с тобой не поеду!

— Поедешь, — тихо и уверенно произнес Олег. Медленно вытащил из кармана левую руку, держа в ней что-то, как показалось насмерть перепуганному Валерию, напоминающее карманный фонарик — небольшой цилиндрик с кнопкой на торце. Валера и решил бы, что это фонарик, Олег и держал его соответствующе — нажимая большим пальцем на кнопку, если б не тот факт, что было слишком светло.

— Ты что, до сих пор не догадался, что это? — с насмешкой поинтересовался Розов. О, как же он сейчас упивался этим положением! Положением превосходства. Наконец-то.

А через пару мгновений он увидит настоящий страх на этом ненавистном лице.

Он улыбнулся в предвкушении.

* * *

— Дакар, где «Смерч»?

— Вот-вот приедут.

Это хорошо. Тут же можно будет выехать. Если будет куда... Нет, этот-то имя сейчас назовет, никуда не денется. Но найдут ли они его обладателя? А если диверсант не напрямую общался, а еще через каких-нибудь посредников...

Именно такую картину — стоящего в коридоре под дверью допросной генерала с засунутыми в карманы брюк руками — и увидела подошедшая Багира. Даже мимолетно про себя пожалела его, выглядел тот уставшим и каким-то… замученным. Несладко ему приходится одному, без нее и Бати.

— Пригов, ты чего здесь?

Генерал вынырнул из своих мыслей и только сейчас заметил Риту. Отодвинулся от стены, приосанился и, вытащив руки из карманов, поправил галстук.

— Да-а-а... у меня там Баринчук... решение рожает.

— Какое решение?

— Быть или не быть... Пойдем.

Пригов распахнул дверь и вошел в допросную первым, следом вошла Багира. Баринчук стоял к ним спиной — не сводил глаз с сына. Лишь на мгновение чуть обернулся взглянуть — генерал ли вошел. Так и говорил, не поворачиваясь.

— У меня два условия и одна просьба.

«А не жирно ли будет?..»

— Говори.

— Вы обещали, что срок будет меньше.

— Начнешь сотрудничать — будет.

— Вы обещали присмотреть за Мишей. У него есть тетка, она живет в Москве, с ней ему будет все-таки лучше, чем в детдоме. Помогите ей с оформлением опеки, если будут трудности из-за меня.

Пригову хотелось съязвить на тему того, что эта тетка, судя по всему, сама кому хочешь поможет, но промолчал.

— Раз обещал, значит, присмотрю.

— Еще просьба. Миша постоянно мне рассказывает про ваших людей, которые… его спасли. Сергей и Борис, кажется. Во всяком случае, он их называет дядя Сережа и дядя Боря. Он очень хочет сказать им спасибо за то, что спасли его, — Баринчук все же повернулся лицом к генералу. Сейчас он просил, поэтому пришлось выказывать уважение. — Вы не могли бы прислать их к нему? Буквально на минуту, он просто очень хочет их увидеть.

Он просил не за себя, просил за сына, и вроде бы не было поводов злиться, но...

Пригов не успел ничего сказать, Багира вышла из-за спины генерала и, не сводя с Баринчука взгляда, медленно подошла к нему. Тот, не понимая, почему его вполне невинная просьба вызвала странное молчание, поглядывал на приближающуюся женщину в камуфляже с опаской — взгляд у нее был такой, будто вместо ответа ему светит удар по печени.

— Багира... — предостерегающе произнес генерал, чем только усилил впечатление.

Женщина подошла вплотную.

— Один из них сейчас будет занят, поедет по адресу твоего сообщника, когда ты нам его, наконец, назовешь. Потом тоже будет занят. Поиском бандита, который сейчас закладывает где-то бомбу из тротила. — Баринчук никак не мог понять, что его нервирует сильнее: ее ледяной голос или полный огня взгляд. Испепеляющего огня. — А второй... погиб вчера, спасая твоего сына. — Баринчук замер. — Сам решай, что и как сыну расскажешь. Надеюсь, хватит ума соврать.

Баринчук опустил глаза. Не то чтобы ему было сильно жаль погибшего, но косвенное чувство вины все же у него появилось. Он не был виноват в похищении Миши, он знать не знает этого психа. Но сын-то все-таки именно его. И его спасли.

Женщина, слава Богу, отошла и с ней прошло ощущение неминуемой опасности. Но гложущее чувство безысходности никуда не делось и не денется. Баринчук вновь обернулся к сыну. Вдруг его прямо сейчас отправят в камеру и он увидит Мишку только через десяток-другой лет?

«Прости меня, сынок. Я пытался убежать от прошлого, а оно — вот — догнало и уже не отпускает».

— Игорь Граничев. Начальник склада боеприпасов в военчасти где-то под Питером. На юге. Точно не знаю где. Гатчина, Тосно... Не думаю, что дальше.

— Что было в усадьбе?

— Усадьба использовалась как перевалочный пункт. Он привозил туда, я забирал.

— Кто такой Сорокин Павел Валентинович?

— Не знаю.

— Сорокина Наталья Валентиновна?

— Не знаю.

— Кто обратился к вам сейчас? Он связан как-то с Граничевым?

— Не знаю. Правда, не знаю.

— Он обратился сначала к Граничеву, он знал его.

— Я не знаю никого из знакомых Граничева. Мы общались очень мало и только по делу.

— Имя Розова Олега Алексеевича вам знакомо?

— Нет.

Пригов кивнул конвойным: «В камеру».

И вышел. Вслед за ним вышла и Багира. Правда, в коридоре генерал тут же обернулся к ней:

— Багира, я к Дакару, а ты отведи, будь добра, пацана к медикам. Там медсестры с ним посидят пока... Не до него сейчас...

— Пригов... — укоризненно произнесла Рита и выразительно указала руками на свой вид в полной боевой экипировке. Мол, не самый подходящий наряд, чтоб к ребенку явиться.

— Гхм... Вот все самому приходится делать... — буркнул себе под нос генерал и направился в сторону только что покинутой допросной. Тут же услышал за спиной Багирино «Дакар!» и хмыкнул. Ну да, можно и так, пока до ИВЦ дойдет, тот уже всю информацию раскопает.

Пригов не знал, что причины нежелания появляться в медблоке у Риты имелись и куда более серьезные. Генерал не заметил, но от сканирующего взгляда Виктора Сергеевича не ускользнули бы ни потускневшие глаза, ни чуть покрасневший от периодического вытирания нос, ни изменения в голосе от начинавшего болеть горла. Не хватало каптри Кошкиной еще чихнуть пару раз на скучавшего без пациентов доктора.

Нет уж. Сначала она поймает диверсанта, только потом лечение.

Увы, вчерашние пять часов на холодном ветру не прошли бесследно.