Вернись на миг (джен)

Спать хотелось невыносимо. И только манящий образ любимой широкой кровати придавал уставшему Сереге частичку сил, необходимых, чтобы добраться до дома без аварий и прочих происшествий. Кто бы знал, что три дня ничегонеделания и постоянного сидения в машине — это тяжелее, чем тридцатикилометровый кросс по пересеченной местности. Безумно хотелось дать отдых напряженным мышцам, ноющим от долгого нахождения в одном положении. Сначала залезть под душ, потом растянуться на кровати и спать, спать, спать... Или сначала поесть?.. «И как только наружка может работать в таких условиях?» — в сотый раз удивился Серега. Этот вопрос целый день занимал его мысли наряду с невеселыми и какими-то даже безнадёжными размышлениями о Кристине. А что еще делать бойцу спецназа, в течение уже семидесяти двух часов — спасибо, что с перерывами на короткий сон и перекус — ведя скучнейшее наружное наблюдение? Конечно же, размышлять о личной жизни. Тем более если в ней наблюдается ее практически полное отсутствие.

С Кристиной — оперативницей отдела наружного наблюдения — они познакомились год назад. Познакомились феерично — сначала упустили главного злодея, потом оказались в плену, потом из него сбежали. В группе тогда сразу же начались намеки и подколы, больше всех старались Кот с Мурой, им эта история знакомства, очевидно, очень сильно что-то напоминала. Особенно, их умилял тот факт, что ребята провалили первое совместное задание, причем по вине Кристины. И на Серегины возмущения ее профессионализмом Вася смотрел почти как в зеркало, старательно и безуспешно пряча улыбку. Бизон тоже не отставал от друзей, правда, от намеков пока воздерживался, только снисходительно улыбался. Он хоть и любил пошутить, и порой мог это сделать довольно грубо, обижать друга глупыми подначками не хотел. Тем более, что видел заинтересованность Физика девушкой и надеялся, что, может, хоть в этот раз тому повезет.

Кристина действительно Серегу заинтересовала. Сразу. Зацепили его чем-то пронзительные серые глаза, так близко смотревшие на него из-под козырька бейсболки. А залихвацкая удаль, с которой девушка выдала: «Пошли брать Кабана», разозлила — надо же, мелкая девчонка, считай, ребенок, а туда же — «брать», как будто каждый день бандитов пачками в КТЦ доставляет! Дальше их взаимная неприязнь и взаимный же интерес по ходу развития событий сменяли друг друга так быстро, что они сами не смогли бы к концу того дня сказать, чего же было больше. И объяснить, почему он взялся вечером подвезти девушку домой, да к тому же еще и напросился на чай, Серега тоже не смог бы. Может, хотелось загладить впечатление от всех своих упреков (притом он был свято уверен в их справедливости!). Может, хотелось поддержать после нелегкого и весьма непривычного для оперативницы дня — осознание того, что их действительно могли в плену убить, еще к ней придет, Серега как опытный боец это знал. А может, хотелось взглянуть на бойкую девушку в другой, домашней обстановке. Ну и что, что ради этого пришлось пить чай без сахара?

Потом зарождавшийся интерес исчез, растворился.

Нападение на оперативников, рана Кристины и гибель ее напарника. Девушка винила в произошедшем себя и оттого смерть коллеги переживала еще более тяжело. Да и смерть эта была первой, раньше она никого из друзей не теряла. Помощь и поддержку Сереги Кристина не приняла, она, в принципе, не хотела и не могла ни с кем общаться. А навязываться он, конечно же, не стал.

А дальше — командировка на бесконечно долгих четыре месяца, за которые тосковавший по друзьям, родине и привычной службе Серега успел подзабыть образ симпатичной стройной брюнетки с внимательным взглядом серых глаз. Отчаянно скучал по действительно родным и близким людям, по их большой, дружной семье, как никогда чувствуя себя ее неотъемлемой частью. Кристина была лишь небольшим эпизодом, оставшимся в прошлом. Наверно, к сожалению.

Когда он вернулся, эти родные и близкие люди из самых светлых побуждений намекнули, что прерванное знакомство неплохо бы и возобновить. И не преминули заметить, что все четыре месяца негласно за девушкой присматривали. Чтоб не обижал никто. Он тогда воодушевился и даже пару дней всерьез обдумывал «почему бы и нет». Но долго думать таким людям как Физик противопоказано, если только объектом мыслей не является очередное открытие в области точных наук. Сначала он начал сомневаться: может, за прошедшее время Кристина и вовсе о нем забыла. Потом задавался вопросом, а нужен ли он ей в каком-то еще качестве, кроме как друг. Да и друга-то она в нем не приняла в свое время. А если опять ничего не получится, как не получалось уже не один раз? Зачем пытаться зря? Зачем очередные непонятные ссоры, несоответствие характеров и ужасающие сцены расставания? Любой нормальный мужчина терпеть их не может, Серега исключением не был.

Возобновления знакомства не состоялось. Они даже не виделись и не пересекались ни в коридорах КТЦ, ни в совместных операциях, ни просто на улицах города. А ведь однажды он все же приехал к ее дому. Приехал, посидел в машине, подумал, развернулся и уехал, обозвав себя трусом (что не осмелился зайти) и идиотом (что приперся).

Такой поворот событий группе пришлось принять как должное. Вел себя Физик как обычно — умничал, когда надо и тем более не надо, исполнял наперегонки с Котом любые желания Муры, с воодушевлением и привычным азартом играл с Бизоном в шахматы, подшучивал над Умой — и никаких признаков неудовольствия жизнью не подавал.

А вчера она прислала SMS'ку с приглашением в кино.

Впервые за прошедший год они вновь участвовали в операции вместе. Встреча прошла ровно, на разговоры просто не было времени, они поздоровались и разошлись выполнять свою работу. «Смерчи» следили за подозреваемым, Кристина — за няней его малолетнего сына. И вот в конце второго дня слежки пришла SMS'ка. «Когда это все закончится, давай сходим в кино?» Такое простое предложение, так просто ответить, но Физик, вспомнив все свои сомнения, размышлял над ответом целый день. А чем еще ему было заниматься, не сводя глаз с коричневых дверей подъезда дома, где проживал — причем третий день безвылазно — подозреваемый?

До сигнала будильника оставался еще час, когда Серегу разбудила мелодия звонившего телефона. С трудом сообразив, на что надо нажать, он, не открывая глаз, поднес аппарат к уху, но просыпаться пришлось сразу, как только услышал голос в трубке. Навряд ли Багира позвонила пожелать ему доброго утра.

— Физик, подъем. Срочный выезд. Десять минут на сборы и дорогу.

— Что случилось?

— Все узнаешь здесь. Но спасибо за ранний подъем можешь сказать своей Кристине, — промурлыкала последнюю фразу Багира и отключилась.

«Своей?» — возмутился Серега и окончательно проснулся.

* * *

Тремя днями раньше.

Багира с Батей дожидались Пригова в переговорной. Дело не было исключительно срочным, но и откладывать было нельзя. Вошедший генерал с порога спросил: «Что у нас?» и прошел к своему креслу. Багира нажала на пульт, и на экране появилось досье.

— По агентурным данным к Егору Баринчуку обратился неизвестный с просьбой продать тротил или свести с нужными людьми. Баринчук четыре года назад вышел из тюрьмы. Сидел за нанесение тяжких телесных повреждений. Были подозрения, что он связан с поставкой взрывчатки различным бандформированиям, был посредником. Но никаких контактов, никаких подтверждающих улик найдено не было. Избил он соседа по лестничной клетке. Следствие установило, что это была обычная бытовая ссора. Сам Баринчук утверждал, что сосед напал первый и он лишь защищался.

— Что, сосед никак не был связан с преступной деятельностью?

— Доказательств такой версии не нашли, — пожала плечами Багира. — Бывает и такое. Занимаешься одним, а сажают за другое.

— И кто к нему теперь обратился?

— Неизвестно. Он этого человека не знает и никогда о нем не слышал.

— Сколько взрывчатки просили?

— Неизвестно, — Багира опустила взгляд, как будто она сама виновата в том, что ответа на практически самый важный вопрос у них нет. От количества требуемых взрывчатых веществ зависел масштаб планируемой диверсии, можно было предположить возможный объект. Хотя бы его размеры.

— Что-то еще агент сообщить может? — раздраженно поинтересовался Пригов. Тот факт, что кому-то для чего-то нужно энное количество тротила и эти «кому-то» и «чего-то» еще неизвестны, генерала очень «радовал».

— Нет, он все это узнал от самого Баринчука. Они вроде как приятели. Баринчук ему пожаловался, что прошлое не отпускает. Что этот мужик ему уже три раза звонил, в последний раз с угрозами. А сам он не хочет связываться с криминалом, хочет жить нормальной, правильной жизнью.

— Во как… — удивился Пригов.

— Да, — Рита кивнула и, снова нажав кнопку пульта, вывела на экран фотографию мальчика трех лет. — Баринчук после тюрьмы женился, но жена погибла через два года. Перебегала дорогу вне пешеходного перехода. Остался сын Миша. Баринчук нашел ему няню и теперь сын — смысл его жизни.

— Понятно… — генерал задумался и перевел взгляд с Багиры на Батю и обратно. — Брать Баринчука не имеет смысла, он не скажет больше, чем мы уже знаем. Значит, устанавливаем за ним слежку. Телефон на прослушку, почту на контроль, пробить номер, с которого звонили, ну, сами знаете. Отработать все контакты — прошлые и нынешние. И смерть жены заодно проверьте.

Через пару часов в переговорной опять собрались Пригов, Батя, Багира и теперь еще Дакар. И именно он докладывал генералу о полученных данных.

— Прошлые контакты мы еще проверяем. Нынешних у него почти нет. Работает грузчиком на складе. С коллегами общается мало, так как те, в основном, пьяницы, а он из-за сына пить не хочет. Близких друзей у него нет. Иногда встречается с соседом по гаражу, это он наш информатор. Из родственников у него есть сестра, проживает в Москве, работает в органах опеки и попечительства, видимо, именно она помогла брату-уголовнику избежать общения с органами опеки после смерти жены. Няня работает с ними полгода, до этого была другая, уволилась.

— Глухо как-то, товарищи офицеры, — обратился Пригов к Булатову и Кошкиной. — Ни с кем не общается, чист, как стеклышко, а взрывчатку у него кто-то просит.

Багира попыталась начальника успокоить:

— Пригов, мы еще не проверили полностью прошлые контакты. А именно среди них и могут быть зацепки.

— Так идите, — генерал свое раздражение скрывать и не пытался. Два часа прошло, а еще ничего не известно, — проверяйте.

— Есть, — хором ответили Дакар и Багира и вышли.

Пригов уставился на Батю, будто тот мог сообщить что-то новое.

— Что делать будем, Иван Михалыч?

— Ждать, — пожал плечами Батя. Уж в чем, в чем, а в бесполезной нервотрепке он смысла не видел. Будет информация — будем думать. Чего зря нервничать?

— Ждать... — повторил саркастически Пригов. — А если этот неизвестный сейчас взрывчатку в другом, тоже неизвестном нам, месте ищет? И найдет. Тогда что?

Булатов вздохнул и посетовал, что нельзя сказать «вот найдет, тогда и посмотрим». Сам понимал, что предотвращать всегда проще и безопаснее как можно раньше. Но смысла просто так нервничать и гадать — опять-таки, не видел.

Но Пригов, видимо, посчитал свои же вопросы риторическими, потому что, не дождавшись ответа, заговорил:

— Давай-ка отправляй «Смерч» следить за Баринчуком, вдруг на него выйдут прямо так, на прямую. А Багире передай, пусть организует слежку за няней, раз это единственный близкий человек. Полгода — не такой большой срок, мало ли откуда эта няня пришла…

— Добро, — Булатов уже начал подниматься, но генерал его остановил:

— Бать, погоди… тут такое дело… Помнишь, я тебе рассказывал об одной военчасти на Дальнем Востоке… — Иван лишь коротко кивнул, ожидая продолжения. — Появились там некоторые подвижки в этом деле и с ними надо разобраться.

— Мне? — удивился контр-адмирал.

— Тебе, — с нажимом и затаенной улыбкой ответил Пригов. — Кто у меня командировку на Дальний Восток просил?

Только сейчас Булатов соединил «Дальний Восток» и явные намеки, слышимые в голосе Пригова. Лена! Он не видел дочь лет… Да даже не сосчитает он сейчас, сколько!..

— Когда вылет? — быстро спросил Батя, будто опасаясь, что Пригов может передумать.

— Завтра, — улыбнулся генерал. Любил он делать подарки, особенно, неожиданные.

— И надолго?

— Ну, это от тебя будет зависеть, как там дело пойдет. Вечером обсудим все. Но, думаю, не меньше недели.

— Справитесь тут без меня? — обеспокоено спросил, поднимаясь, Батя.

Пригов поднялся, вышел из-за стола и улыбнулся:

— Справимся. У нас Багира с Бизоном есть, — генерал расправил плечи: — Да и я еще чего-то стою.

— Не прибедняйся, — засмеялся Булатов и, протянув товарищу руку, с чувством произнес: — Спасибо.

Через несколько минут контр-адмирал сам лично инструктировал бойцов на парковке. Перед ним стояли Бизон, Физик, Кристина и ее новый напарник.

— Бизон, Физик, вы следите за Баринчуком. Отмечаете все странное, что только может таковым быть. Не странное отмечаете тем более. На него должны выйти. Как — мы не знаем. Кот и Ума вас сменят.

— Добро, — кивнул Бизон.

— Лейтенант Важная, лейтенант Терентьев, ваш объект — няня, информация у вас в планшете. Задача — отследить ее возможные контакты. Отмечайте всех, бабушек у подъезда, женщин на детской площадке, заговоривших случайных прохожих. Мы не знаем, кого мы ищем.

— Есть, товарищ контр-адмирал, — ответила Кристина и, не удержавшись, перевела взгляд на Физика. Тот внимательно смотрел на Батю и, казалось, боялся пропустить хоть слово.

— Удачи вам, — добавил Булатов, развернулся и направился к лифту.

— И вам удачи, — улыбнулся Кристине Бизон. Его забавляла ситуация, напряжение и смущение Сереги он чувствовал чуть ли не кожей. И этот осторожный взгляд девушки не остался им незамеченным.

— И вам, товарищ каптри, — искренне улыбнулась Кристина и протянула Бизону руку. Тот, удивившись и хмыкнув, аккуратно ее пожал.

— И вам удачи, товарищ старший лейтенант, — проговорила она ровным, уверенным голосом и протянула руку Физику.

— Спасибо, — чуть улыбнулся всего лишь на секунду зависший Серега и заметил веселые искорки в знакомых серых глазах. Хорошо иметь спецназовскую выдержку, можно попытаться не смущаться, хотя внутри все в смятении от неоднозначности момента. — И вам удачи.

— Физик! — спас друга, отошедший к машине Бизон, — Поехали.

Подойдя к служебной машине, Кристина обернулась как раз в тот момент, когда Бизон разворачивался. Сидевший на пассажирском месте Физик смотрел в открытое окно. На нее смотрел.

Кристина с легкой улыбкой села за руль, пока напарник Леша забирался на заднее сиденье. Проверяя аппаратуру, тот заворчал:

— Им-то подозреваемый достался, а нам за какой-то нянькой следить. Целый день у детской площадки просидим. Конечно же, "Смерчу" должно достаться все самое интересное.

— И самое опасное, — задумчиво произнесла Кристина. Алексей поднял голову и посмотрел на девушку, но та больше ничего не сказала. Завела мотор и машина рванула с места.

* * *

Три долгих скучных дня они следили за Баринчуком, в жизни которого не происходило ровным счетом ничего. Он никуда не выходил, никому не звонил и ему больше никто не звонил. Только няня исправно отводила маленького Мишу в детский сад, по дороге ни с кем не общаясь. Вечером гуляла с ним во дворе на детской площадке.

И вот на утро четвертого дня что-то, наконец, произошло.

«Не могло оно произойти на часик попозже?» — недовольно хмурился Серега.

— Не выспался? — ехидно спросил Бизон зевающего друга. Им дали пять минут на переодевание, в которые Боря умудрился успеть и переодеться, и выпить кофе, и где-то раздобыть печенье.

— Можно подумать, ты спать не хочешь, — проворчал Серега, убирая в шкафчик одежду.

— Хочу, — кивнул Бизон и улыбнулся, — а толку-то?

Послышался звук открываемой двери и в комнату зашла Багира:

— Мальчики, совсем нет времени на официоз. Езжайте быстрее. Ребенка Баринчука похитили полчаса назад по дороге в детский сад, няню ранили. Прямо на глазах нашей наружки. Кристина сымитировала небольшое ДТП, дала похитителям врезаться в нашу машину и, пока шли разборки, поставила на их автомобиль маячок. Сейчас следует за ними на приличном расстоянии, отслеживая их по нему. Вся информация будет у вас на планшете. Все, поезжайте скорее.

На продолжении Ритиного рассказа эмоции сменяли друг друга не только на лице Физика, но даже и Бизона. Без лишних слов бойцы отправились на парковку, завернув по дороге в оружейную. Уже возле машины их вновь догнала Багира. С пледом, термосом и пакетом с бутербродами.

— Вот, это для мальчишки, — передала она вещи Физику, — неизвестно, сколько это продлится, надо будет его согреть.

Боря проводил голодными глазами пакет и обиженно улыбнулся:

— Могла б и мне бутербродов захватить...

— Бизон, это был мой завтрак!

— А я теперь голодный должен бандитов ловить, — не унимался Боря, пока Серега укладывал термос в багажник так, чтоб тот не упал.

— Боцман, обещаю накормить тебя вкуснейшим ужином! — улыбнулась Багира и чмокнула друга в щеку. — Сегодня же.

— И мясо сделаешь?

— И мясо. Только поезжай уже. Я волнуюсь что-то. За ребенка.

— Не волнуйся, — тепло улыбнулся Бизон, — мы сделаем все возможное и невозможное, ты же знаешь.

Пока Боря обходил машину, чтобы сесть за руль, Багира подошла к Сереге и улыбнулась ему:

— Физик, а твоя Кристина молодец, очень хорошо сработала!

— Да не моя она!

Багира даже не нашлась, что сказать, настолько неожиданной была резкая реакция почти всегда спокойного Физика. Да и тот сразу смутился от своей несдержанности и чуть виновато взглянул на опешившую Риту. В который раз выручил Бизон:

— Поехали, Физик.

Они сели в машину и тронулись.

Почему-то Багире очень хотелось как можно дольше смотреть им вслед, проводить глазами красные огоньки габариток до самого выезда с парковки. Но надо было возвращаться в ИВЦ.

Микроавтобус «Смерча» пробирался к югу города — маячок на автомобиле похитителей мигал уже в районе выезда на КАД. Утренний «час пик» был в самом разгаре и ситуацию не мог спасти даже «зеленый коридор» от Багиры. Казалось, что машин просто больше, чем физически могут вместить улицы. Открывающиеся светофоры лишь немного ускоряли медленное продвижение вперед. Объездов не было, поэтому пришлось смириться и надеяться, что ребенка доставят до места назначения в той же машине, что бандиты не догадаются сменить средство передвижения. Вроде бы не должны, они же, по идее, не знают, что о похищении уже известно.

Ехали молча. Бизон тщетно искал пути объезда, да и маневрирование в толпе автомобилей требовало внимания, Серега же отрешенно рассматривал с черепашьей скоростью проплывающий за окном городской пейзаж.

По мокрым от прошедшего ночью дождя улицам шли люди, торопились по своим утренним делам — на работу, на учебу… Запоздалые дворники подметали давно опавшие листья, ветром раскиданные по тротуарам. Обычная, повседневная, мирная жизнь. Ничто не говорило о том, что где-то идет война. Война не армий, не полководцев, не рвущихся в атаку солдат и падающих с неба авиабомб. Война куда более тихая и локальная, но извечная как мир.

Работа давно уже была привычной. Физик не испытывал ни страха, ни волнения. Сейчас не было даже предвкушения предстоящего боя, когда над головой будут свистеть пули, а кровь по венам будет разгонять адреналин. Тревоги за ребенка не было тоже. Очевидно же, что его украли с целью шантажа, а значит, у них есть время. Пока бандиты не свяжутся с Баринчуком, его сыну ничто не угрожает. Конечно, ребенок напуган, но с этим уже все равно ничего не поделаешь. Они освободят его, как только доберутся до места.

Постепенно мысли вновь вернулись к теперь уже позавчерашней SMS'ке, на которую он так и не набрался смелости ответить. Вспомнил ту встречу на парковке, теплую ладошку в своей руке (уверенную и ни на секунду не дрогнувшую, но... такую... нежную, что ли?), вроде бы такой говорящий взгляд и при этом совершенно ровный, равнодушный голос. Поди пойми, что все это значило.

Сверившись с навигатором, Боря окончательно бросил идею объезда, справедливо решив, что, выиграв пару минут в одном месте, они могут потерять все пятнадцать в другом, и лучше остаться на уже выбранном маршруте. Покосившись на молчавшего друга, Бизон задумался. С одной стороны, личные разговоры прямо перед заданием — не лучший вариант. С другой, им ехать еще полчаса до выезда из города, время есть и на поговорить и на привести мысли в рабочее состояние. Еще раз взглянув на Физика, Боря точно решил, что как раз в рабочее состояние и надо привести друга из тех облаков, в которых он сейчас витает. О природе этих облаков Бизон догадывался, но некоторые моменты все же хотелось прояснить.

— Поговорим?

Имеет человек право вздрагивать, если его резко выдирают из мыслей, мечтаний и воздушных замков? Имеет, но Физик даже не шелохнулся. Будто ждал.

— О чем?

Бизон хмыкнул. Можно подумать, что Серега действительно не понимает. Ладно, зайдем с другой стороны.

— Чего ты на людей бросаешься?

— А? — вот тут Физик точно ничего не понял и Бизон про себя усмехнулся. Ладно, в психологии потом поупражняемся, времени-то все-таки мало.

— Чего ты на Риту так взъелся, когда она про Кристину сказала?

— Да это я сгоряча, самому неудобно… — нахмурился Серега.

— Не бери в голову, она уже забыла об этом. — И после паузы Бизон добавил, не отводя взгляд от дороги: — Ты от ответа-то не уходи.

— Потому что она назвала Кристину… «моей», — вздохнув, прилежно, как урок в школе, ответил Физик.

— И?

— А она не моя!

«И в этом вся проблема?», «А ты хочешь, чтобы была твоей?», «И ты не хочешь, чтобы была твоей?», «А чья?»… Не найдя, что выбрать, Бизон решил идти напролом. И задал вопрос уже серьезным, спокойным голосом:

— Серег, давай-ка рассказывай. Я же вижу, что что-то произошло и это «что-то» связано с Кристиной. Давай с самого начала и по порядку.

Серега вздохнул и отвернулся к окну. Деваться было некуда, Бизон не отстанет. Услышит, в чем проблема, назовет его дураком и будет совершенно прав. С другой стороны, именно такого разговора ему и не хватало. Вчера он несколько раз сам порывался его начать, но… но останавливался, ибо выглядеть дураком не хотелось даже перед близким другом. Теперь же выбора не было. А время уходило.

Вдруг их наушники ожили и заговорили чуть взволнованным голосом Багиры:

— Бизон, машина похитителей остановилась пять минут назад. Кристина проследила за ними. Они занесли ребенка в какое-то вроде бы пустующее здание. Координаты я вам скинула, а Дакар сейчас проверит, что это за место. Вы там будете через полчаса.

— Принято, Багира.

Физик недовольно поморщился. Слова «Кристина проследила» вызвали неприятный холодок по спине. И с некоторым страхом он осознал, что боится за нее.

— Серег, рассказывай, — вернул его командир к прерванному разговору. Хотя сейчас нет, не командир, друг, который хочет помочь.

— Она вчера сообщение прислала. С приглашением сходить в кино.

«И в этом вся проблема?» снова чуть не сорвалось с языка и Бизон вовремя себя остановил, решив промолчать и дать Физику объяснить все самому.

— Борь, я… Она мне понравилась тогда, год назад. Я думал, что, может, у нас может что-то получиться. Несколько раз подвозил ее домой… потом мило пили чай…болтали… По-дружески, но… Я почти уверен, что…

— Что твоя симпатия взаимна.

— Да… Была. А потом то ранение и… — Серега тяжело вздохнул, он сам не мог понять, что же тогда произошло. — У нее была депрессия, она считала себя виноватой в смерти напарника. Я пытался помочь, пытался быть рядом... Но, видимо, даже как друг я оказался ей не нужен, потому что она не захотела даже разговаривать со мной.

Бизон вздохнул и, оторвав взгляд от обгонявшей их машины, посмотрел на друга. И почему умные люди бывают такими… неумными?

— Серег, тебе не приходило в голову, что ей было просто не до тебя? И самое главное — может, в том-то и дело, что она хотела видеть тебя в качестве будущего любимого человека, а не друга? И поэтому не приняла твою дружескую помощь?

— Почему?

«Молодежь…»

— Потому что женщины, сильные женщины, не хотят выглядеть слабыми в глазах мужчин, которых они любят, — Бизон мимолетно улыбнулся, вспомнив Багиру, — ну, или, в твоем случае, мужчин, которые им нравятся. А Кристина — сильная. Не побоялась за тобой в плен вернуться.

«Вот так просто? Просто не хотела казаться слабой?»

— А сегодня что устроила — вообще умница! — продолжил Боря. — Сообразила ДТП подстроить, маячок установила — молодец, девочка. Умная и смелая. Надеюсь, что не безрассудно смелая… Не полезет сейчас одна ребенка освобождать!.. И то, что с работы не ушла после того расстрела, тоже говорит о том, что сильная. Смогла переступить и через страх, и через чувство вины. Ты сам подумай, каково это. Очень хорошая девушка… «твоя» Кристина, — добавил, чуть улыбаясь, Боря.

Этот комплимент «своей» Кристине Физик слушал с неосознаваемым чувством гордости и явным ощущением правильности определения «моя». А от чувства гордости чаще забилось сердце.

— Ну, хорошо, — продолжал Бизон, — с депрессией понятно. Дальше что? Ты уехал в командировку. Что было потом, когда ты вернулся?

— Ничего не было… Сомневался. Что вообще ей нужен. И что все равно ничего не получ…

— Серег, извини! — прервал друга Бизон, глядя на экран планшета, и нажал кнопку связи: — Багира! Что происходит? Машина с маячком начала движение. Ты видишь?

— Да! — ответила Рита. — Сейчас выясняю. Подожди.

Физик, вынырнувший из своих мыслей и воспоминаний, проследил за медленно передвигающимся светлым пятнышком на экране.

— Что будем делать?

— А это смотря, что наша умница сейчас Багире докладывает, — улыбнулся Бизон.

И тут же они услышали голос Риты:

— Бизон, похитители уехали, в машину они вернулись без ребенка. Кристина говорит, что вернулось их столько же, сколько уходило. Значит, в здании кто-то уже был. Вы будете на месте через пятнадцать минут. Кристину я отправляю за машиной.

— Добро, — Бизон повернулся к Физику, — Серег, у тебя пять минут, чтобы закончить, и у меня пять минут, чтобы надавать тебе по мозгам. Время пошло.

Физик улыбнулся. Почему он раньше не поговорил с Борей? Сейчас даже дышать стало легче, а ведь ничего не изменилось.

— Ты сомневался, что нужен ей и что у вас ничего не получится, — напомнил друг-спаситель, поочередно поглядывая в боковые зеркала.

— Да. Да, собственно, и все… Я решил, что лучше ничего не предпринимать, чем…

— Струсил, в общем.

— Да, — опустил голову Физик.

«Надо было раньше с ним поговорить. А я тогда решил, что разонравилась ему девчонка», — подумал с досадой Боря.

Прежде, чем задать крутившийся в голове вопрос, Бизон задумался. Если сейчас затронуть еще и эту тему, разговор может зайти в неведомые дали, а до места прибытия осталось всего ничего. Впрочем, Физик — не кисейная барышня и от упоминания больной темы не раскиснет. Уж работать точно сможет. Тем более, если он ответит «нет». Тогда проблема, слава богу, исчерпана.

— Ты мне об этом, друг Горацио, одно только скажи. Твои сомнения как-то связаны с чувствами к Муре?

К огромному Бориному удивлению Физик даже головы не поднял, хотя Бизон был уверен, что сейчас встретит бурную реакцию и взгляд, полный… а фиг его знает, чего. За три года много чего было. Но как же хотелось услышать уверенное «нет»!

— Не знаю, — тихо ответил Сергей.

С яростным желанием вдарить по тормозам пришлось бороться. К черту все! Зачем он только начал сейчас этот разговор? Остановиться бы сейчас, выволочь этого дурака из машины и встряхнуть по-хорошему! Господи, как они все ему надоели со своей любовью! За что ему такое счастье? Иметь троих близких друзей с одной и той же маниакальной страстью — безответно любить и терзать себя постоянным нахождением рядом с объектом своей любви. Самое убийственное, что первые два любили очень даже не безответно, только о том, что их чувства взаимны, не могли договориться уже больше десяти лет. «И этот туда же! Только здесь хэппи-энда, увы, не будет»…

На разговор о Мурашовой — на очередной разговор о Мурашовой! — времени не было. Да и бессмысленны они. Бизон точно был уверен, что только чувства к другой девушке смогут окончательно перевести отношение Сереги к Муре в братскую форму. Женька не подавала ему надежд, но беззастенчиво пользовалась его любовью — ради исполнения любого ее каприза Физик готов был на все. Получал в ответ восторженную улыбку, сияние прекрасных глаз, поцелуй в щечку — и готов был на новые подвиги. А еще имел такую необходимую в любви возможность — быть рядом и оберегать. Какой любящий человек добровольно откажется от такого?..

— Ладно, о Муре потом поговорим. Извини, что начал, не надо было. Так что потом с Кристиной?

Физик с минуту молчал. О своих чувствах к Муре он старался не думать, но какой-то частью сознания допускал, что они имеют влияние на его отношения с другими девушками. А сейчас Бизон это в очередной раз подтвердил, заговорив о Жене.

— Ну, а потом вот эта эсэмэска… вдруг…

— Ну, не совсем вдруг…

— В смысле?

— Перед ней была встреча на парковке, — усмехнулся Бизон, сворачивая с КАДа.

— Да, но…

— Не знаю, что ты себе надумал, но я там, на парковке, видел встречу двух молодых людей, которые нравятся друг другу. И, если я хоть что-то понимаю в женщинах, она решит взять все в свои руки. Собственно, уже решила, учитывая приглашение, — Боря обернулся через левое плечо, пропуская несущиеся по шоссе машины. — Так что, дуй-ка ты, Физик, в кино!

Бизон не стал добавлять, что, по его мнению, такой расклад для Сереги даже лучше. Зная друга и некоторые его любовные истории, он понимал, что тот не станет добиваться расположения девушки сам. Попытается, но настаивать не станет. Другое дело — если девушка все сделает за него. Похоже, Кристина решила выбрать именно эту тактику. Еще раз молодец.

Физик же, смотря на стремительно убегавшую под капот ленту асфальта, переваривал услышанное. Если Бизон прав и он Кристине не безразличен, значит, приглашение в кино — это… еще не свидание, но… оно не за горами… А хочет ли он свиданий, возможных отношений? … Почему-то вспомнилась теплая нежная ладошка… и чертики в красивых глазах…

— Серег, ты хочешь отношений с ней?

«Вот, блин, телепат!»

Физик сглотнул. Почему кажется, что от его ответа сейчас зависит его дальнейшая жизнь?.. А если и в правду зависит?..

— Скорее да, чем нет.

Бизон облегченно выдохнул. Неужели конец его мучениям? Ну, невозможно же смотреть, как страдает близкий человек!

— Тогда выполняем задание и по дороге обратно напишешь. Спросишь, какие она фильмы любит. Задача ясна? — смеясь, спросил командир.

— Так точно, — вторя ему, улыбнулся Физик.

— Выполнять, — кивнул Бизон. И добавил командирским голосом: — Все, тема закрыта.

Как будто дождавшись окончания их разговора, в наушники ворвался голос Дакара:

— Физик, отправляю информацию о месте, где держат заложника.

— Принято! — Интересно Дакар удивился, почему у него такой веселый голос? Физик сделал глубокий вдох и еще раз заметил, насколько легче ему стало. Почему он вчера сам не завел этот разговор? Целый день в машине маялись, не зная, чем себя занять. Серега взял планшет и загрузил полученные данные. На экране появилась карта с координатами места, снимок со спутника и фотография здания, видимо, из Интернета. Открыв фотографию, присвистнул:

— Ух ты, ничего себе! Это же усадьба графа Золотова!

Бизон взглянул на напарника, у того в голосе был такой восторг, как будто… Боря даже не смог подобрать подходящего сравнения.

— И чё? Какая еще усадьба?

— Усадьба графа Золотова*. Построена в конце девятнадцатого века. Точнее, фамильное имение рода Золотовых. Они не были особо богаты, усадьба была соответствующей. Небольшой господский дом, служебные постройки, конюшня… Сейчас только господский дом остался. После революции усадьба пустовала, хотя точно в этом не уверен, не помню. В годы войны чудом уцелела. В восьмидесятых ее отреставрировали, снесли полуразрушенные хозяйственные постройки, а господский дом отремонтировали, и там был летний детский сад. Не в черте города, обилие зелени, чистый воздух… В девяностых садик, естественно, накрылся, в казне не было на него денег. Охранять тоже было некому, поэтому там все быстренько растащили, а здание так и пустует до сих пор. Конечно, без шпаны и вандалов не обошлось. Так что, оно сейчас не совсем в целости и сохранности… Имей в виду, кстати.

Если бы не дорога, Бизон непременно слушал бы эту лекцию, открыв рот от удивления. В середине речи Физика он даже взглянул на планшет, может, тот с него читает, но нет, на планшете была только фотография. Дворянские усадьбы девятнадцатого века — это вам не теория макроскопической электродинамики Максвелла. Да еще в таких подробностях, как будто рядом сидит экскурсовод из какого-нибудь музея, а не знакомый с давних времен и понятный со всех сторон Физик. Кандидат физических наук и спецназовец в придачу. Дворянские усадьбы! … Уже даже не говоря о том, что две минуты назад этот экскурсовод был целиком и полностью озабочен проблемами своей личной жизни.

— Ты откуда это все знаешь?

Экскурсовод пожал плечами:

— Да... книжка любопытная как-то под руку попадась… — удивления друга Физик не заметил. Или сделал вид, что не заметил.

— Гхм… И много ты таких усадеб знаешь?

— В Ленобласти их штук пятнадцать. Заброшенных. Некоторые совсем разрушенные, один только остов от главного здания остался. Другие в более-менее приличном виде, все зависит от времени постройки и как здание потом использовалось и использовалось ли вообще.

Бизон покачал головой, жалея, что здесь нет остальных ребят, не с кем хоть ошарашенным взглядом перекинуться. Сколько еще они не знают об этом человеке? Может, он еще и крестиком вышивать умеет, как в популярной присказке? Бизон уже хотел спросить об этом напрямую, но еще несколько минут назад они свернули с шоссе на проселочную дорогу и вот теперь оказались на месте — впереди виднелось красное кирпичное здание. Физик уверял, что это и есть усадьба Золотовых.

— Багира, что показало сканирование местности?

В голосе Риты сквозило некоторое удивление:

— Бизон, в доме только два человека. Один из них ребенок, видимо, это Миша. Второй — взрослый.

— То есть заложника охраняет только один человек?

— Да.

— Тебе не кажется это странным?

— Кажется. Но, может, они настолько не ожидают, что кто-то об этом узнает…

Бизон вздохнул. Ладно, чего они там ожидают, а чего нет, мы узнаем тогда, когда узнаем, не раньше.

— Где они находятся?

— В правой части здания. В глубине.

— Он передвигается?

— Нет.

— Принято, конец связи.

Бизон еще раз оглядел видневшийся сквозь кусты дом. Здание одноэтажное, сильно вытянутое в длину, с левой стороны двухэтажный пристроенный флигель, но ребенок находится в правой части. Посередине небольшой портик с четырьмя невысокими колоннами, в глубине виднеются двери. Окна заколочены досками, стекол, видимо, нет. «Черт, там еще холоднее, чем могло бы быть, бедный малец. Ритка молодец, что плед принесла. Охранник в глубине дома, навряд ли он пасет окна, да и долго возле них не высидишь. Значит, заходим как есть, в двери, а там по ситуации. И подойдем, на всякий случай, с задней стороны».

Бизон взглянул на Физика. От растерянного и печального Сереги не осталось и следа. Как всегда собран и подтянут. Точно так же уже осмотрел здание и пришел к тем же выводам, что и он сам, в этом командир не сомневался.

— Машину оставляем здесь, как раз тут правильные кустики у дороги растут, ее из дома не видно. Пошли.

Они вышли из машины, осторожно и тихо прикрыв дверцы.

* * *

Кот, борясь со сном, пытался не оставлять осточертевшую дверь подъезда Баринчука без внимания. На соседнем сидении дремала Ума, неудобно облокотившись о дверцу — будить ее он решил только в случае, если сам выдерживать вынужденное бодрствование больше не сможет ни секунды. Вариант, что будить придется из-за появившегося клиента, Вася даже не рассматривал, за ночь они с Умкой немало повеселились, придумывая всякую чушь по поводу того, что Баринчука и вовсе не существует или его украли инопланетяне. Хотя нет, версия о том, что Баринчука не существует, не состоятельна — Физик еще в первый день, заделавшись под сантехника, познакомился с клиентом непосредственно.

Коту очень хотелось выйти из машины, «размять косточки», подышать холодным воздухом, чтобы отогнать сон, но сделать этого он не решался. В этот раз машину получилось поставить только в непосредственной близости от подъезда. Если Баринчук вдруг выйдет, то уткнется взглядом прямо в него, и придется прямо на его глазах быстро садится в машину. Слишком подозрительно. Поэтому приходилось сидеть.

Еще хотелось зевать. И Вася уже от души распахнул пасть, когда вдруг в ухе раздался громкий голос Пригова:

— Кот, прием!

Подпрыгнувший от неожиданности Кот дозевал, потому что подавить зевок невозможно при всем имеющемся желании, и бодрым от испуга голосом ответил:

— На связи! — взглянув на проснувшуюся и поправляющую наушник Олеську. «Черт бы побрал этого Пригова» ясно читалось в ее недовольном взгляде.

— Кот, к вам сейчас едет Мурашова. По моей команде возьмете Баринчука. Только сделать это надо так, чтобы ни одна живая душа в радиусе километра не поняла, что это арест. Придумай что-нибудь. Ты меня понял?

— Вы думаете, мы не одни тут?

— Не знаю. Но все может быть. Бандиты похитили ребенка Баринчука и должны выйти с ним на связь. Бизон и Физик сейчас едут вызволять ребенка, как только он будет в безопасности, я дам вам сигнал и вы идете к Баринчуку.

— Понял.

Кот и Ума переглянулись, он улыбнулся:

— Вот и доброе утро.

— Да, — чуть улыбнулась в ответ Олеся и поерзала на сиденье, хоть так разминая затекшие ноги, — хоть не надо будет больше здесь сидеть. Этот дом видеть уже не могу.

* * *

Ноги быстро и бесшумно переступали по желтой, засохшей траве. Заросли кустов остались у дороги, дальше на всех подходах к усадьбе простиралась открытая местность. От совершенно ненужных сейчас мыслей о Кристине и Муре надо было как-то отвлечься. Серега следил за жестами командира, присматривал на всякий случай за окнами, искал взглядом возможные растяжки или мины и размышлял о том, как быстро летит время. Наверно, раньше здесь был парк с клумбами, где жена и дети графа Золотова гуляли, укрывшись летними зонтиками от редкого в Питере солнца. Или тогда солнце было не такое уж и редкое? Ну да, действительно, климат же изменился, глобальное потепление и его последствия... Не знали они тогда, как им повезло, могли наслаждаться жаркими денечками, купаться в теплых ласковых лучах солнышка. А они, глупые, прятались под зонтиками, берегли аристократическую бледность кожи. Дураки.

— Заходим.

— Есть.

Осторожно ступая по кускам развалившихся кирпичей, какому-то строительному мусору, обломкам досок и осколкам стекла, они двинулись вперед. Из заколоченных окон света почти не было, пришлось включить фонарики, хоть и не хотелось выдавать раньше времени своего присутствия. Обойдя все помещения, они не встретили никого — ни охранника, ни ребенка. Физик уже хотел отправиться во флигель на второй этаж, что было крайне опасно — полуразрушенная лестница не вызывала никакого доверия, когда Бизон его остановил и показал на деревянный люк в полу. Его крышка была, на удивление, немаленькой, примерно, метр на полтора, а мусор вокруг был подозрительно расчищен.

— Точно шуму наделаем, — прошептал Физик.

— Ты умеешь проходить сквозь стены? — ехидно спросил Бизон.

— Нет.

— Тогда вперед. Он там один. Увидишь — снимай. Проблема может возникнуть только одна — если он ребенком прикрыться решит.

Бизон с натугой начал открывать крышку, оказавшуюся неожиданно тяжелой, как вдруг от удивления чуть не выпустил ее из рук. Из-под крышки люка пробивался свет. Самый обычный желтый свет тусклой электрической лампочки.

Откуда электричество в этих развалинах?!

— Не нравится мне все это, — прошептал Бизон, но открыл крышку до конца. Физик, в это время державший люк под прицелом, лег на живот и быстро заглянул вниз.

— Пока чисто. Там коридор, видимо, вдоль всего дома. Освещен, — в последнем слове послышались отголоски его удивления этим фактом.

Бизон взглянул на строго вертикальную железную лестницу, ведущую вниз. Иначе, чем спиной вперед по ней не спуститься. Физик, без слов понявший, о чем командир думает, показал тому спускаться, а сам опять лег на живот, уперся левой рукой в пол и, опустив в люк голову и правую руку, взял коридор под прицел.

Странно, но здесь не было ни мусора, ни обломков, ровный кирпичный пол, ровные кирпичные стены. Удивительно высокий для подвала потолок — над головами Физика и Бизона еще оставалось добрых сантиметров тридцать. Пахло сыростью, плесенью и затхлым воздухом. С левой стороны шла глухая стена, с правой коридор прерывался пустующими проемами, ведущими в небольшие помещения. Если б можно было разговаривать, Бизон непременно спросил бы: «У твоего графа здесь тюрьма была? Для нерадивых крепостных?» Действительно, эти маленькие «комнатки» очень походили на камеры, разве что дверей не было.

Они прошли уже полпути, когда увидели, что одна из «камер» впереди тоже освещена. Как можно осторожнее и медленнее подойдя еще ближе, Бизон уловил еле слышное детское сопение, перемежающееся редкими всхлипами. Видимо, сил плакать у мальчишки уже не осталось и он только иногда судорожно всхлипывал. Показав Физику держать коридор, Бизон осторожно заглянул в помещение. Оно оказалось чуть больше, чем предыдущие, слабенькая лампочка под потолком еле-еле его освещала. У противоположной стены какие-то ящики навалены кучей, возле дальней стены на настиле из досок, прикрытых старым одеялом, сидит ребенок. Больше никого и ничего. Бизон отправил Физика к мальчику, а сам остался на границе коридора и комнаты, держа коридор и всматриваясь в темноту следующего проема. Хотел обдумать план действий, но не успел.

Серега сделал всего несколько шагов по направлению к ребенку, когда вдруг на голову обрушился шквал звуков. Сначала откуда-то справа раздался резкий писк, на уровне подсознания Физик успел определить, что писк электронный. Затем раздались два выстрела, практически слившись в один. Тут же закричал и заплакал ребенок. И, поворачивая голову назад, к полулежащему на полу Бизону, Физик осознал, что слышит равномерное пищание таймера.

Почти как в замедленной съемке он медленно повернулся к светящемуся в полумраке экранчику. 03:56.

_____________________________

* Такой усадьбы, разумеется, под Питером нет, но есть многие другие. Так что, усадьба графа Золотова — некий собирательный образ разных разрушенных и полуразрушенных усадеб, как внешне, так и относительно истории здания.

Прибывшую Муру, находившуюся последнее время на вынужденных выходных из-за легкого растяжения, Кот и Ума быстро посвятили во все детали. Тут же возникшая Женина идея — проникнуть в подъезд через чердак — отпала: они сами давно уже проверили выход на чердак в целях предотвращения побега клиента и знали, что дверь не просто закрыта на замок, но и приварена. Но Мура же предложила и одобренную Котом мысль — вывезти Баринчука на машине скорой помощи. Если за домом наблюдают, то врачи подозрений не вызовут, в виду пропажи сына — тем более. Отследить «скорую» тоже не получится, она элементарно быстрее ездит. Идею одобрили Багира и Пригов, Багира же помогла с организацией.

* * *

В два шага добравшись до ребенка, Серега, как мог, его успокоил. Назвал по имени, объяснил, что они пришли от Мишиного папы и заверил, что больше его никто не обидит. Мальчик был привязан к торчавшему в стене крюку веревкой, обвязанной вокруг его ножки. «Как в зоопарке… Уроды. Хотя спасибо, что не били», — пронеслось в голове. Серега попросил Мишу еще посидеть и подождать, пока он не разберется с остальными делами. Плакать малыш перестал, но поглядывал с недоверием, хотя процесс отвязывания и освобождения произвел, скорее, положительный эффект, иначе он продолжал бы заливаться слезами.

У «входа» в «комнату» раздавались сдавленные стоны Бизона, он что-то бормотал и — Серега видел это краем глаза, пока разрезал веревку — пытался встать. Безуспешно. Обернувшись, быстро оценил обстановку — рана у Бизона на ноге, он зажимает ее рукой, сам встать не может, хотя таймер уж, конечно же, слышит и понимает, что этот звук означает.

Плохо дело. Очень плохо.

Бизон или бомба? Решив, что бомба все-таки важнее, хотя безумно хотелось броситься к другу, Серега подошел к источнику противного и настойчивого писка и включил фонарик.

— Физик, уноси ребенка, — часто дыша, прохрипел Бизон.

Тот кивнул и продолжил осматривать бомбу. Под ящиками виднелись шашки тротила, провода и таймер. 03:38.

— Сколько там? — сквозь стон спросил Боря.

— Три минуты тридцать шесть секунд.

От таймера среди прочего шел проводок к небольшому устройству, незаметно закрепленному на самом верхнем ящике. Незаметно — до включения. Теперь же на нем мигал красный огонек сигнальной лампочки. Посветив на него и сообразив, что это, Серега зло прошептал: «Твою ж…», вовремя заткнулся, вспомнив о Мише, еще раз осмотрел кучу разноцветных проводов, понял, что сам он быстро разобраться не может, и направился к Бизону.

Боря сидел на полу, опираясь спиной о стену, левая нога вытянута прямо, и рану на ней — на задней поверхности бедра, сквозь которое прошла пуля — он зажимал рукой. Пытался зажимать — выходное отверстие куда больше входного, так просто не заткнешь. Запрокинутая назад голова, частое дыхание, стиснутые от боли зубы.

— Как ты?

Физик быстро удостоверился в правильно поставленном «диагнозе». Прострелено бедро, крови не очень много, что уже хорошо, но вот встать Бизон не может, значит, боль очень сильная. Перелом? … Навряд ли, место не то… Но кто ж знает… Если бы не бомба — один щелчок по воксу и «скорая» уже мчалась бы на всех парах… «И если бы не ребенок. За три минуты, может, и смог бы его дотащить».

В пору самому стиснуть зубы. От бессилия.

— Эта сволочь мне ногу прострелила, — сквозь зубы проговорил Бизон, откашлялся и произнес с досадой, морщась то ли от боли, то ли от своей ошибки: — Отвлекся на таймер.

Только сейчас Серега вспомнил о «сволочи» и выглянул из-за стены, посветив туда фонариком. Дальше по коридору в метрах четырех от них валялось тело с аккуратной дыркой прямо напротив сердца.

— Понятно. Только это был не таймер. А датчик движения. А дальше уже включился таймер.

— Ух ты, молодцы какие... Помоги встать.

Опираясь на стену и Серегу, Бизон поднялся. Рвущийся из горла мат он еще сдерживал — и ребенок рядом, и силы не хотелось зря тратить, но сдержать стон не мог. Любое лишнее движение и напряжение мышц доставляли дополнительные мучения. Понимая, что от этого зависит очень многое, Боря попытался осторожно перенести часть веса на раненную ногу. Задохнувшись от пробившей до мозга острой боли, прорычал:

— Дьявол, что ж так больно...

И отдышавшись, прошептал:

— ...давай к бомбе...

Чтобы преодолеть эти полтора-два метра, прыгая на здоровой ноге и опираясь на Серегу, принявшего почти весь немаленький вес друга на себя, Бизон был вынужден совершить небольшой подвиг. Раненную ногу пришлось держать на весу, напрягая разорванные мышцы.

Серега откинул верхние ящики, скрывавшие взрывное устройство и сейчас мешавшие обзору, поставил их на пол и, как мог осторожнее, усадил стонущего и тяжело дышащего Бизона на них. Мимоходом подумал, что по-хорошему его надо перевязать. Но времени уже нет.

02:50

Подняв с пола оброненный фонарик и вручив его командиру, Физик оставил того изучать непонятное обилие проводов, а сам метнулся к ребенку.

— Миша, иди ко мне. Сейчас мы к папе поедем.

— Дядя, а ты кто?

— Я… я из милиции…то есть из полиции… мы узнали, что тебя похитили плохие дяди и приехали за тобой…

Прижимая мальчишку к себе, Серега осторожно присел на корточки возле бомбы, стараясь не задеть вытянутую ногу Бизона. Миша, оказавшись у него на руках, видимо, окончательно ему поверил, потому что обхватил — очевидно, хорошего — «дядю» за шею и уткнулся головой куда-то в плечо. Странно, но на светящийся в приглушенном свете тусклой лампочки и издающий противный писк таймер мальчик не обращал никакого внимания. Так испугался, что даже живое детское любопытство поутихло и запряталось подальше. Серега машинально хотел погладить ребенка по голове, чтобы утешить, и уже почти поднес руку к светлой головке, когда заметил, что вся его ладонь измазана в крови, причем большая ее часть уже перешла на Мишину курточку. Он отдернул руку, тихонько похлопал ею малыша по спине и вернулся к изучению хитрого сплетения разноцветных проводов.

02:30

— Ты что-нибудь понимаешь? — почему-то шепотом спросил он.

Бизон отрицательно покачал головой. Только заметив этот жест, Серега понял, насколько не ожидал его увидеть. До последнего надеялся, что уж Бизон-то что-нибудь придумает!

— В смысле?

— В смысле я не знаю, что тут резать. А ты знаешь? — теперь, сидя и не шевелясь, Бизон говорил ровнее и спокойнее. Нога жутко болела, но боль не сводила с ума.

Серега еще раз взглянул на бомбу.

— Нет. Их там три. Подходящих.

— Вот именно.

Бизон и Физик, переглянувшись, еще раз проследили путь каждого провода, определяя их предназначение. Затем вновь переглянулись. 01:59. Трезво и быстро думать в экстренной ситуации умели оба. И оба уже знали, какое оно — единственное решение. Только одному еще предстояло на нем настоять, а второму — сдаться и принять. Притом, что это решение принял именно он, первый, еще две минуты назад.

* * *

Багира вскочила со своего кресла и наткнулась на подошедшего Пригова.

— Пригов, ну почему они так долго?

— На, — генерал протянул Рите чашечку кофе. Но даже божественный запах настоящего кофе, приправленный заботой начальника, самоотверженно принесшего горячую чашку аж из своего кабинета, не мог отвлечь Багиру от переживаний.

— Спасибо.

— Не знаю, почему. Ищут. Там же развалины, сама мне только что читала. Вот ходят медленно и осторожно, — сам генерал пока не видел причин для волнения, но Багира — это Багира, она не может не волноваться. — Что там у Кота?

— Все готово. Ждем.

* * *

Бизон понимал, что если он сейчас просто отдаст приказ, Физик не сдвинется с места, начнет приводить ненужные и неправильные аргументы, теряя драгоценное время. Не потому что не понимает или не согласен, а потому что безумно трудно подчиняться таким приказам. Будь они сейчас только вдвоем, Бизон потратил бы несколько секунд на объяснения. Но рисковать жизнью ребенка они никак не могли.

Ничего, Серега, потом все осмыслишь и поймешь. Да и сейчас уже все понимаешь, только не веришь. Да и кто знает, может, обойдется все.

01:55.

— Уходи. У тебя полторы минуты.

Физик молчал. Борьба между нежеланием оставлять раненного товарища и пониманием, что надо унести ребенка, явно читалась на его лице.

Бизон вздохнул и поморщился от боли в ноге.

— Ты сам знаешь, что другого выхода нет. Я не дойду, сам видишь, не успею даже этот коридор пройти. Единственный шанс — попытаться разминировать. И чем быстрее ты отсюда свалишь, тем больше у меня будет времени!

— Бизон…

— Мне сказать «это приказ»? — Бизон взглянул в глаза друга, как бы говоря: «Ты же сам все знаешь, ты опытнее нашей молодежи, это девчонок пришлось бы пинками прогонять отсюда, а ты сейчас сам встанешь и уйдешь, потому что так надо».

Серега молча поднялся, придерживая двумя руками притихшего ребенка. Отошел на пару шагов назад. Страх за друга и собственное бессилие заставили его крепче прижать к себе мальчишку. Хотя бы что-то — кого-то — он может сейчас контролировать!

— Удачи, Бизон.

— Спасибо.

Уже из коридора он услышал бодрый голос друга: «Багира, прием!».

— А тот дядя с нами не поедет к папе? — вдруг спросил Миша, пока Физик быстро продвигался по коридору обратно.

— Дядя потом к нам присоединится, попозже, — ответил он, продумывая, каким именно образом подниматься по отвесной лестнице с ребенком.

* * *

— Дакар, дай мне изображение этой усадьбы со спутника.

— Оно у вас на мониторе…

— Да не мне, а сюда, на экран! — Багира махнула рукой на плазму. Благоразумно решив, что с нервничающей начальницей лучше не спорить, Дакар молча нажал пару кнопок.

— Максимальное приближение, тепловое сканирование!

— Есть, — еще пара введенных команд и на огромном экране появилось изображение.

Человека в усадьбе было три. Причем, все взрослые.

— Это усадьба? — спросил вошедший Пригов, оглядывая экран.

— Да.

— А… а где ребенок?

— Наверно на руках у Бизона или Физика, другого объяснения нет. Не сбежал же.

— А это бандит? — генерал показал рукой на красное продолговатое изображение.

— Да, скорее всего лежит, — ответил за Багиру Дакар, — убит или ранен. Времени прошло мало, тело не успело остыть, поэтому точно определить пока невозможно. С двумя остальными совпадают маячки Бизона и Физика.

— Ну и чего они там торчат, если бандит обезврежен? — задал вопрос Пригов. Вопрос, который крутился в голове и Багиры, и Дакара.

— Багира, прием, — раздался в динамиках голос Тарасова.

— Бизон! Ну наконец-то, почему так долго?

— В прятки играли, — хмыкнул Бизон и только Рита уловила фальшивые нотки в голосе друга.

— Что у вас происходит? — Багира не переставала следить за экраном и видела, как одно красное пятно начало передвигаться вдоль дома. Второе оставалось на месте.

— Ребенок жив и, вроде бы, здоров. Физик сейчас идет с ним к машине, — Багира слишком хорошо знала Бизона, чтобы не слышать чудовищную фальшь в бодром голосе. И, не выдержав, она прервала его доклад:

— Бизон, что у тебя с голосом?

— …Задело чуть-чуть.

— Я вызываю «скорую»! — Знает она эти «чуть-чуть»! Багира лишь молча взглянула на Дакара, но молодой человек ее уже понял и отправил запрос в «скорую» сам.

— Обнаружено взрывное устройство. — Теперь Рита явственно услышала тщательно подавленный стон. — На таймере осталось чуть больше минуты. Багира, ты видишь Физика?

— Да.

— Скажи мне, как только он будет в пятидесяти метрах от дома.

— Хорошо… — Багира встала со своего места и подошла к экрану так, чтобы иметь лучший обзор. «Черт! Откуда там бомба?!» Она смотрела на две красные точки — Физика и Бизона — и перед мысленным взором встала утренняя парковка, два красных огонька уезжавшей от нее машины…

Уезжавшей от нее… «Мы сделаем все возможное и невозможное, ты же знаешь»…

Пригов отдал команду Коту.

* * *

01:14

Бизон достал из кармана разгрузки кусачки и традиционным жестом перевернул кепку козырьком назад, в который раз скривившись от боли. Любое неосторожное движение миллиардом острых игл отдавалось в ноге.

— Ну что, милая, не бойся. Дядя доктор больно не сделает, пока только посмотрит.

И, еще раз поморщившись от накатившей волны боли, прошептал на выдохе:

— Дяде доктору самому дядя доктор нужен…

* * *

Неотрывно следя за передвигающимся Физиком, Рита привычно и безуспешно гнала от себя панические мысли, накатывающие на нее каждый раз, когда Бизон разминировал бомбу. Не паниковать получалось только раньше, когда в такие моменты она была рядом. Не то чтобы смерть не была страшна, но там, «в полях», все воспринимается иначе. Умереть вместе проще, чем остаться жить, когда другой умрет.

Сейчас от нее не зависело ровным счетом ничего. Она не могла помочь советом, не могла даже ободряюще улыбнуться, заглянув в родные глаза. Могла только ждать.

* * *

00:57

Пока он мог только ждать. Физик еще не вышел из зоны поражения. Да и куда торопиться? Он уже три раза все по новой проверил и перепроверил. Их все равно оставалось три. Три провода. Один шанс из трех. Два остальных могут привести к взрыву. Какой выбрать-то? Может, у Русалки спросить? Однажды это сработало… А как тут спросишь? Они ж, заразы, все одного цвета. Да и не стоит на Риту такой груз взваливать. Если что, она же себе не простит пусть и случайного выбора.

00:50

Да, кстати, о «не простит».

— Багира, скажи Физику, чтобы ни в чем себя не винил. Это невозможно было предугадать. Он все сделал правильно. Я на его месте сделал бы все то же самое. И про датчик, он поймет, и про решение, он тоже поймет.

Рите хотелось спросить, что же там случилось, еще хотелось возмутиться, мол, сам все скажешь потом, но, почти физически чувствуя, как уходят секунды, она тихо произнесла: «Хорошо».

00:36

Дьявол, что ж так больно?.. Хочется закрыть глаза и тихо посидеть, дожидаясь врачей. Если б не это мерзкое пиканье. Бизон взглянул на таймер. 34, 33, 32, 31, 30… Усилием воли отведя взгляд, усмехнулся. Что и правда помирать собрался? Чуть ли не первое правило сапера — не смотреть на таймер. Ну, уж нет, мы еще поборемся.

00:25

В ухо ворвался голос Физика:

— Бизон, я вне опасности!

— Молодец. На всякий случай уходи дальше.

— Есть!

00:20

И тут же голос Риты:

— Бизон, Физик ушел! — старается говорить ровно, но в голосе плещется скрываемая от него же тревога.

— Я уже в курсе, Русалка.

00:17

А вдруг это действительно все?.. Этот сырой, полутемный подвал, эта холодная, промозглая осень? И больше никогда не будет солнца, тепла и моря? На этой мысли Бизону отчаянно захотелось почувствовать соленый морской воздух, вдохнуть его полной грудью, почувствовать брызги волн... «Отставить!»

00:11

Не оставляя себе возможности для сомнений, Бизон захватил кусачками один из проводов.

00:09

— Рита…

— Да…

— Если что, прости, сестренка.

00:04

Глубокий вдох, инстинктивно, неосознанно, как будто можно этот набранный воздух забрать с собой. Как будто там он может помочь.

Одна оставшаяся в сознании мысль — как же хочется увидеть два разрезанных кусочка этого белого провода.

Привычное движение пальцев навстречу друг другу.

* * *

— Бизон, Физик ушел! — как сложно говорить ровным голосом, когда сердце стучит в висках и ушах. Почему именно сегодня ей как никогда страшно? Если это интуиция, то впервые в жизни хочется, чтобы она ошиблась!

— Я уже в курсе, Русалка.

Багира горько улыбнулась. Как они сейчас стараются беречь друг друга! Она не показывает ему своего волнения, но знает, что он все равно его слышит. Он подбадривает ее бодрым тоном и дружеским обращением, но она слышит в его голосе то, что он пытается скрыть.

Теперь Рита подошла почти вплотную к экрану и неотступно следила за красным пятном на серо-синем фоне. Боря… Как же хочется услышать в динамиках веселый голос и фразу «бомба обезврежена»! А ведь он еще и ранен. Надо будет тут же связаться с Физиком и выяснить, насколько серьезно. В том, что серьезно, Рита не сомневалась, иначе Бизон не остался бы возле бомбы. И еще она прекрасно слышала, что ему больно. Сейчас причины ранения стали Багире неинтересны. Она неотрывно смотрела на экран, пытаясь на расстоянии передать свою поддержку. «Борька, выживи, пожалуйста! Господи, сделай так, чтобы у него получилось!»

— Рита…

— Да… — а вдруг он сейчас скажет, что все хорошо? Господи, пожалуйста!

— Если что, прости, сестренка.

На экране с включенным тепловым сканированием произошедший взрыв разрастался огромным красным облаком. Красным стало почти все.

Дакар с расширившимися от ужаса зрачками перевел взгляд на свой монитор. На нем отображалась карта с маячками Бизона и Физика. Зеленый маячок Сергея Мыцика был единственным цветным пятном на серой карте. Маячка Бизона не было. Только сейчас Дакар заметил стоящего у него за спиной Пригова и по лицу генерала понял, что тому не надо объяснять, что сейчас произошло.

Серега добежал до машины, посадил ребенка на заднее сиденье и, бросив: «Не вздумай выходить, я сейчас вернусь!», вопреки здравому смыслу ринулся обратно. Он понимал, что до возможного взрыва остались секунды, но никакая сила не могла заставить его остаться в безопасной стороне. Навряд ли он в этот момент полностью осознавал, что делает. Холодный расчет профессионала закончился, как только он выполнил то, что был обязан — доставил ребенка в безопасное место. Дальше включились эмоции.

Он пробежал совсем немного, только пролез через кусты, когда раздался взрыв. Подчиняясь рефлексам, бросился на землю, но даже тогда не опустил голову. Знал, что с таким ранением без посторонней помощи Бизон не мог выбраться, но продолжал всматриваться в клубы дыма и пыли, надеясь все же увидеть друга. Рука сама потянулась к воксу:

— Бизон! Бизон!

Тишина.

Серега поднялся и, оглянувшись на машину, сделал пару неуверенных шагов к теперь уже развалинам здания. Нельзя оставлять мальчишку, но как узнать, что с Бизоном? Вдруг и на этот раз ему чудом удалось… Что удалось, он побоялся сформулировать даже мысленно.

— Багира! Багира, это Физик!

И тут тишина.

— Багира, ответь, это Физик!

— Слушаю тебя, Физик.

— ...Товарищ генерал-майор?.. А... я хотел узнать у Багиры, видит ли она маячок Бизона.

— Что с ребенком?

— Он в машине. Все в порядке.

— Ты сам цел?

— Да.

Пауза. Пауза, в которую Серега уже все понял сам.

— Маячок Бизона погас в момент взрыва.

— Может быть он без сознания под обломками? Он мог успеть отползти… Он ранен… Но он мог успеть…

— Физик, маячок Бизона... не передвигался... с момента обнаружения взрывного устройства, — Пригов говорил медленно, четко проговаривая каждое слово. То ли Физика убеждал, то ли себя. Или и то, и то вместе. — И... за секунду до взрыва он был на связи... и находился возле бомбы...

— ...

— Ты меня слышишь?

— ...Да.

— Ты должен немедленно доставить ребенка в КТЦ. Ни в коем случае не возвращаться в здание. Ты меня понял? Ни в коем случае! Садись в машину и едь сюда.

— Я должен туда сходить, я не мо…

— Старший лейтенант Мыцик! — в голосе генерала зазвенел металл. — Вам ясна поставленная задача?

— ...

— Не слышу!

— Так точно.

— Выполнять!

— ...Есть.

* * *

От расплывавшегося перед глазами красного облака несло жаром, как будто далекий взрыв бесшумно прогремел прямо здесь, в ИВЦ. Сознание Багиры как будто разделилось на две части и ей казалось, что она смотрит на себя со стороны. Одна ее половина все так же стояла перед экраном, невидящим взглядом продолжая смотреть на то место, где только что была красная точка. Красная точка, означавшая жизнь. Означавшая Борю. Которого больше нет. Вторая половина как бы сверху видела ее, неподвижно стоящую у плазмы, видела Дакара, аналитиков, Пригова и задавалась вопросом — что сделать? Заплакать? Багира не может заплакать. Убежать отсюда? Багира не может быть слабой. Закричать? Багира не может впасть в истерику.

Рита вздрогнула от голоса Физика, раздавшегося в динамике, и пришла в себя. Осознание случившегося вдруг огромным грузом свалилось на плечи и мелькнула мысль, что там, только что, в раздвоенном сознании было проще.

Она все еще не решалась повернуться, увидеть лица сотрудников. Слушала, что говорит Пригов, слышала Сережин голос, полный сначала волнения, потом отчаяния, потом подчинения вперемежку с почти ненавистью к генералу. Ей не хотелось поворачиваться. Казалось, что этим она признает случившееся. Детский сад, конечно. Но…

— Рита, — Пригов уже хотел положить руку на плечо Багиры, но передумал. Не знал, что для нее сейчас лучше. Да и инстинкт самосохранения подсказывал, что не стоит прикасаться к спецназовцу, находящемуся в сильном нервном потрясении. Инстинкты… они разные бывают. — Рита, мне очень жаль.

Багира резко развернулась на каблуках и уставилась на генерала. Вместо гневной тирады, которую тот уже ждал, мол, это он туда отправил Бизона с непроверенной информацией и прочее, прочее, Рита просто кивнула.

— У нас раб...

— Я тебя убью, если ты скажешь эту фразу, — тихо, на грани слышимости прошипела Багира, и генерал предпочел заткнуться.

— Я хочу, чтобы ты знала, что я очень сожалею.

Рита кивнула.

Связь все еще была выведена на внешние динамики. Поэтому от веселого голоса Кота вздрогнули все без исключения.

— Багира, задание выполнено, «Скорая» скоро будет в КТЦ!

Фраза повисла в воздухе, все в той же тишине, наполненной только гулом компьютеров.

Багира с просьбой в глазах посмотрела на Пригова. Тот без слов ее понял и нагнулся к микрофону:

— Кот, молодцы. Ждем вас. Конец связи.

Рита благодарно кивнула.

— Багира, может, домой тебя отпустить? Или... не надо?

— Я... буду в комнате «Смерча». Если что, — говорить получалось с трудом. Рита медленно пошла к выходу. Какое «если что»? Все самое страшное уже случилось.

Когда Багира вышла, Пригов повернулся к аналитикам:

— Дакар, остаешься за главного. Если что случится, докладывать мне. Из ИВЦ ни ногой. Кто-то же должен здесь быть.

Глядя ему вслед, Илья с удивлением заметил, как, уходя и тихо приговаривая: «Бизон, Бизон…», генерал с силой толкнул стеклянную дверь, будто вымещая на ней эмоции. Хотя почему «будто»?

* * *

Черная, заляпанная грязью машина летела по КАДу, стараясь не выбиваться слишком быстрой ездой из общего потока. На перегруженной магистрали это было не совсем безопасно, но, главное, не хотелось привлекать внимание спецов, наверняка следящих за этим участком дороги со спутника.

— Ну, что, оторвались мы от той девки? — спросил мужчина, сидевший на пассажирском месте, и обернулся, всматриваясь в заднее стекло.

— Ещ…щ…ще бы! — азартно воскликнул водитель. Привычка заикаться этот азарт нисколько не угасала. — С…со сменой машин — эт…то ты здорово п…п…придумал!

Сказал и тут же осекся. В пылу погони чересчур увлекся, забыл, что рядом босс и за такое панибратское высказывание ему сейчас прилетит. Подтверждая эти опасения, мужчина повернулся обратно, смерил напарника высокомерным взглядом, но промолчал.

— На м…месте будем через п…п…полчаса, — тихо добавил водитель, как бы зондируя почву — настроен ли босс на разговор или сердится.

— Хорошо.

Пару минут ехали молча. Тот, что был за рулем, гадал, какими будут их дальнейшие действия — босс никогда не рассказывал ничего наперед. А второй задумался, так ли удачен его план с похищением ребенка Баринчука. Он знал, что спецы следят за Баринчуком, но вот слежка за ребенком оказалась неприятной неожиданностью. Да и сообразил он об этом только тогда, когда случайно заметил девчонку, прыгающую по кустам возле усадьбы. Узнал он ее сразу — именно с ней они столкнулись на выезде со двора. В такие совпадения Олег Розов перестал верить еще в школе.

Похищением он хотел выиграть пару дней. Теперь получалось, что у него, пожалуй, есть только один день.

— Как там Ч…череп… — с тревогой прошептал водитель.

— Да сдох твой Череп уже, — безразлично ответил Розов. — Куда ему против спецназа? Или жив-здоров, если все сделал, как я сказал.

— Ну, как — к…куда… Я ему ствол-т…то оставил на вс…всякий случай.

Олег уставился на своего визави:

— Что ты сделал? Паша, ты зачем ему ствол оставил?!

— А к…как я еще должен б…был его уговорить там ост…таться?! — оправдывался горе-напарник, пытаясь следить за дорогой. — Д…думаешь, он ж…жаждал со с…спецами с голыми р…руками воевать?!

— Да его ж никто не заставляет воевать! Я же все объяснил, что нужно сделать! Пусть себе тихо спокойно забирают ребенка, — возмущению Олега не было предела. Ну, вот как тут работать? С такими кадрами. — Он же стрелять не умеет. Только ствол засветили.

— Он не засвеченный. На меня не в…выйдут.

Розов лишь тяжело вздохнул. Он терпел не слишком блещущего умом Павла Сорокина уже больше года. В тюрьме, деля одну камеру на четверых, хочешь-не хочешь, а будешь терпеть. Но теперь осталось недолго.

Слава Богу, хоть бомбу он не доверил никому. Все подключил, установил таймер, а то бы этот товарищ и тут спутал все карты. Розов усмехнулся, представив, как опешили спецы, когда включился датчик. Он не сомневался, что бойцы спецназа уже побывали в усадьбе и сейчас везли отпрыска Баринчука в свое КТЦ.

Олег неприязненно покосился на своего водителя. Он привык контролировать в жизни все, что делал, все, что его касалось, — семь лет тюрьмы лишь поставили на «паузу» эту привычку — и сейчас, вынужденно доверяя свою жизнь и здоровье другому человеку, чувствовал себя, мягко говоря, неуютно. К сожалению, вести машину сам Олег решиться не мог. Это еще опаснее, чем потенциальная глупость незадачливого Паши Сорокина.

Зайдя в свой кабинет, Пригов прошел к столу, хотел сесть, но, подумав, что Кошкину лучше не оставлять одну в такой момент, дернулся обратно на выход. Возле двери развернулся — не его общество сейчас ей нужно. Если вообще чье-то нужно.

Мелькнула мысль вызвонить Булатова — и про Тарасова сообщить, и чтоб Багире помог, но генерал отмел эту идею. Батя все равно не сможет вернуться раньше намеченного срока. Будет только нервничать и переживать. «А то и сорвется и примчится, а он мне там нужен».

Бизон... Бизон, ну как же так?.. Почему эта чертова служба предпочитает самых лучших и убивает самых лучших?..

Пригов достал из сейфа полупустую бутылку коньяка, с полки взял стакан и налил пару глотков. Скривился то ли от запаха, то ли от причин внеурочного возлияния. Со злостью залпом проглотил показавшийся сейчас невкусным напиток, посмотрел на стакан и еле поборол желание запустить им в стену.

Сел за стол. Уставился на бумаги, над которыми работал, пока ожидал прибытия Бизона и Физика на место. Сжал руки в кулаки — очень хотелось смять лежавшие на столе листы.

Вдруг, будто вспомнив о чем-то, поднялся и снова открыл сейф. Покопавшись среди документов, убранных в дальний угол, нашел, что искал. Стопка из нескольких конвертов, перетянутая резинкой. Шесть конвертов, каждый надписан рукой Тарасова. Пригов перебрал их, вспоминая тот разговор с Бизоном.

Не сейчас, не сразу.

Аккуратно убрал конверты обратно, но уже не в дальний угол. Увы, их время пришло.

Закрыл сейф. Вдруг взял в руку любимый нож и с силой, не глядя, метнул в мишень.

В десятку.

А легче не стало ни на йоту.

* * *

Комната «Смерча» встретила Багиру непривычной тишиной. Она редко заходила сюда в отсутствие ребят — во время операций всегда была на посту. Приходила, когда группа возвращалась с задания. Веселые или измученные, бодрые или падающие с ног, они все равно пересказывали ей, как прошла операция, рассказывали какие-то моменты — смешные или трагические, которые оставались «за кадром» для сидящей в Центре Багиры. Она поздравляла, жалела, успокаивала, сочувствовала, мирила…

Сейчас тихо. И кажется, что эта тишина — навсегда. Приедет Кот с девчонками, вернется Физик, но здесь никогда больше не будет беззаботного веселья.

Взгляд Багиры упал на чашку с недопитым кофе на столике. Рита как наяву увидела перед собой улыбающегося Бизона, так мило, тепло и уверенно сказавшего «не переживай, мы сделаем все возможное и невозможное». Он улыбался и от него пахло кофе. И только в этот момент Рита всерьез, по-настоящему осознала. Его больше нет.

Руки непроизвольно сжались, а воздух в легких моментально закончился.

Нет. Ее Бизона больше нет.

Задыхаясь, тело никак не могло вспомнить, как же это — дышать. Невыносимо хотелось заплакать, но слез не было. Рыдания душили, сжимали грудь, лишали воздуха — а спасительных слез не было. Кровь набатом стучала в висках, сердце перебралось прямо в горло и душило вместе с отсутствующими слезами.

Боря. Боря. Почему? Почему сейчас? Почему он? За что?

Рита села на диван, расстегнула давившие верхние пуговицы форменной рубашки.

В голове один за другим всплывали воспоминания — как Бизон возвращался несмотря ни на что. Неважно откуда — с задания, когда терялась связь и неизвестно было, что с ним, из командировки, покрытой тайнами, когда она не знала даже приблизительно место на глобусе, где он сейчас может находиться, или из комы, когда врачи лишь разводили руками. Она смертельно за него пугалась, переживала, ждала… И он всегда возвращался.

А сколько было обезвреженных бомб! И такой спокойный, уверенный голос. Только потом и далеко не всегда Рита узнавала, что порой ему приходилось просто угадывать. Удачно угадывать.

Почему?!..

Работа такая, хотел сказать Пригов. Рита знала об этой работе все. Давно знала. Сколько раз она прощалась с ними — с самыми дорогими и любимыми — с Бизоном и Батей. Сколько было ситуаций, в которых, казалось, уже нет выхода! Но они выживали. Она сама выживала.

Почему?!

Почему?

Почему?..

Повинуясь безотчетному порыву, Багира резко встала и подошла к шкафчику с надписью «Бизон». Бессильно прислонилась горячим лбом к холодному белому металлу.

Ей никогда больше не подойти к нему... не уткнуться в широкую грудь... не почувствовать так бережно обнимающие ее руки... не услышать слегка насмешливого, но такого заботливого и доброго голоса... не заглянуть в родные, теплые глаза...

Рита заплакала. Навзрыд, судорожно хватая ртом воздух.

* * *

Въехав на парковку, Серега так и остался сидеть в машине. Ребенок на заднем сиденье спал, подложив ладошки под щечку и свернувшись клубком. В другое время эта картинка растрогала бы — так мило выглядел спасенный малыш.

Они выполнили поставленную задачу. Но какой ценой!

Вновь и вновь мысли возвращались в подвал с бомбой, вновь и вновь Серега искал другой выход из ситуации. Вновь и вновь он понимал, что принятое решение — единственно верное. Но разве было ему от этого легче? А если бы они нашли другой выход из подвала, ближе, и Бизон успел бы выбраться? А если бы Бизон пошел за ребенком, а Серега остался бы в коридоре, может, иначе бы все сложилось? И самое — самое, самое! — главное, а если бы он осмотрел валявшиеся ящики и заметил бы датчик?!.. Если бы, если бы, если бы... Война и история не знают сослагательного наклонения. Но разве от этого легче?

На заднем сиденье сопел спасенный ребенок. Каким-то чудом похищение не успело сказаться на его психическом состоянии, испугался, но не сильно. Самое удивительное, он не придал особого значения взрыву, как будто не обратил на него внимания, не поняв, что это. Когда Серега вернулся к машине, мальчик деловито поинтересовался, когда тот отвезет его к папе. Серега ответил, что скоро, потом напоил Мишу теплым чаем, предложил бутерброды, от которых тот отказался, укутал в плед, устроил на сиденье и пристегнул ремнем безопасности. В тепле машины и уютного пледа мальчик быстро согрелся и уснул.

Жизнь и здоровье ребенка в обмен на жизнь солдата. Вполне себе оправданная цена в глазах всего мира. Но разве от этого легче?

А внизу Пригов, которому надо отчитаться об операции. И как тот воспримет его объяснения еще неизвестно, но это Серегу не пугало. По-настоящему пугала встреча с Багирой. Он не представлял, как посмотреть ей в глаза.

Вспомнилось, как здесь, на парковке, он нашел рыдающую Риту, узнавшую о смерти Борисова. Серега с силой сжал руки, продолжавшие держать руль, и зажмурился, пытаясь прогнать видение ее залитого слезами лица. Он, он виноват в том, что ей вновь придется пройти через эту боль!

— Дядя...

Серега вздрогнул, услышав тоненький детский голосок, и обернулся. Малыш сидел с заспанной мордашкой и взъерошенными светлыми кудряшками. Ангелочек.

Сделав над собой неимоверное усилие, улыбнулся:

— Привет. Проснулся?

— Да. А куда мы плиехали?

— Туда, где ты встретишься с папой, он уже ждет тебя. Я сейчас отведу тебя к нему.

Мальчик выглянул в окошко, но, видимо, ничего не увидел интересного.

— А как тебя зовут?

— Сергей.

— Надо говоить «дядя Сележа», — поправил мальчик Серегу. Тот хмыкнул и на заднем плане сознания пронеслась мысль, насколько ребенок ухожен и хорошо воспитан для сына бывшего зэка. Видимо, Миша и в правду смысл жизни добропорядочного теперь Баринчука.

— А где втолой дядя? — заинтересовано спросил мальчик, и Серегино сердце рухнуло куда-то вниз.

— Он... уехал... по делам.

— Далеко?

— ...Далеко.

— А как его зовут?

Серега про себя молча взвыл.

— ...Борис. Его зовут Борис.

— Это значит дядя Боля? — после нескольких секунд раздумий уточнил сосредоточенный малыш.

Пытки злейших террористов казались сейчас детским лепетом по сравнению с этими невинными вопросами.

— Да, дядя Боря. — Только сейчас Серега вспомнил об Ирине, сестре Бизона, и ее сыне, маленьком мальчике, для которого Бизон — тоже «дядя Боря». Ирина обожала старшего брата.

— Все, нам с тобой уже пора!

Серега вышел из машины. Прекратить одну пытку, чтобы через пять минут, как только лифт окажется на этаже ИВЦ, началась следующая. И это не считая своей собственной, ежесекундной.

Обходя микроавтобус, услышал шелест шин — на парковку заезжала машина. Со смешанными чувствами повернул голову... «Наши, не наши?.. Наши...»

Они уже знают или нет?

Трусом он никогда не был, но сейчас отчаянно хотелось, чтобы кто-нибудь другой, не он, вынужден был сообщить друзьям трагическую новость. Может, Пригов им уже сказал?..

— Серега! — радостный крик Муры отразился от стен полупустой парковки. Всегда, когда группа работала частями в разных местах, оказавшись вновь вместе, они радовались — не то чтобы постоянно боялись кого-то потерять, но все же в их работе могло случиться всякое. Больше всего объятий доставалось именно Сереге и именно от Муры. Тем более, Мура пять дней провела дома и они давно не виделись. Она первой выскочила из машины и, заметив его, побежала навстречу.

Не совсем твердой походкой Серега направился к ней, уходя от машины, чтобы их разговор не услышал Миша. В голове проносились какие-то фразы, но он никак не мог понять — как, какими словами он должен сказать то, что сказать просто невозможно. Ни сказать, ни поверить.

Мура хотела его обнять и по инерции вскинула ему на плечи руки, когда вдруг поняла, что он не улыбается и не спешит раскрыть ответных объятий. Вгляделась в его лицо, опустила руки, отступила и тихо спросила:

— Что случилось?

Серега отвернулся. Смотреть сейчас в эти глаза он не мог. Отвернулся и поймал взгляд подошедшего Кота. Тот замер на полушаге:

— Физик, что?

— Бизон.

Задать логичный вопрос «Что с ним?» не смог даже нетерпеливый Вася. К своему ужасу, он видел ответ в глазах Физика — слишком давно того знал. Просто молчал и ждал. С глупой надеждой, что ему показалось. Молчала и Мура, скорее, интуитивно почувствовав состояние Сереги и поняв, что из-за легкого ранения тот не будет так напряжен. Значит, Бизон ранен тяжело или... Спросить она боялась.

Наступившую тишину прервала Ума, с недоумением переводящая взгляд с одного на другого. Она не так хорошо понимала Серегу, чтобы «прочитать» ответ без слов, и отличалась еще большим нетерпением, чем Кот. Да и что может случиться с Бизоном? Это же Бизон!

— Да что с ним?

Переведя взгляд на Умку, Серега успел осознать, что она совсем-совсем не ожидает услышать то, что услышит. Но сил задуматься о том, как ее к этому подготовить, у него не осталось.

— Погиб.

Его вокс в этот момент ожил голосом Пригова:

— Физик, где тебя черти носят?! Мне двадцать минут назад доложили, что ты приехал.

— Виноват. Сейчас буду.

— Где ты?

— На парковке. С ребятами встретился.

— А... — генерал понял, на что ушли двадцать минут, и, устало вздохнув, сменил гнев на милость. — Ребенка отведи к медикам, на всякий случай, а сам — ко мне. Я в допросной.

— Есть.

— Как это случилось? — хрипло спросил Кот. В глазах Муры стояли слезы, а Ума ошарашено смотрела на Физика и... не верила.

— Взрыв. Я вам потом все расскажу, Пригов срочно зовет.

Серега начал уже поворачиваться, чтобы уйти, когда Женька рванулась к нему, обняла и заплакала.

— Нет, нет! Я не верю! Этого не может быть!

Он сгреб девушку в охапку, прижал к себе. Прошептал в ее волосы: «Прости меня, Муренок» и, обменявшись взглядом с Котом, передал ее ему. Ума продолжала недоуменно смотреть на происходящее. В то, что услышала, она не поверила ни на секунду и теперь не могла понять, отчего рыдает Мура. Еще раз переглянувшись с Котом, Серега указал ему на Олесю, тот кивнул. «Она в шоке, но скоро до нее дойдет» — «Да, я вижу».

Серега развернулся и, забрав из машины Мишу, отправился с ним к лифту. На полпути тот попросился идти сам. Серега спустил его с рук, и теперь они шли вдвоем за ручку — твердо вышагивающий мальчуган и склонившийся к нему мужчина в камуфляже. Кот, прижимая к себе Женьку, смотрел на спасенного белокурого мальчугана, похожего на ангелочка с рождественской открытки. Обычный бартер войны. Жизнь ребенка за жизнь солдата.

Но разве от этого легче?

Допрос Баринчука не дал абсолютно ничего. Как только он услышал, что сын в безопасности, как заведенный повторял одно — мол, я законопослушный гражданин, ничего не знаю. До этого тоже ничего нового не сообщил, лишь подтвердил все то, что уже известно от информатора. Удалось только установить, что голос звонившего мужчины был без какого-либо акцента и принадлежал, скорее всего, человеку среднего возраста.

Анализ предстоящих относительно крупных мероприятий в городе тоже ничего не дал. Аналитики не нашли чего-либо, достойного возможного внимания со стороны террористов. Ни политических съездов, ни экономических форумов, ни визитов каких бы то ни было деятелей.

Значит, не терроризм, а диверсия. И тут проще иголку в сене найти, чем объект диверсии в многомиллионном городе.

А если все же терроризм, то такой... социальный. Дома, транспорт, вокзалы, аэропорт, школы... Вокзалы и аэропорт предупреждены. Усилены проверки на транспорте. Это пока единственное, что могло сделать КТЦ.

Пригов потихоньку зверел.

Прямо возле допросной он расспросил Серегу обо всем, что могло хоть на что-то пролить свет. Тот доложил про усадьбу, про электричество в подвале разрушенного дома, описал бомбу и с досадой добавил, что им неизвестно, что еще было в подвале, вторая его половина осталась не обследованной. Генерал выслушал, приказал сидеть, дожидаться его и никуда не уходить и отправился терзать Баринчука дальше.

Серега вполуха прислушивался к происходящему за стеклом, впрочем, ничего интересного там так и не произошло. Баринчук, по его словам, впервые слышал об усадьбе Золотова, и кто из его прошлых подельников о ней мог знать, не представлял. Собственно, и факт существования прошлых подельников он не признавал.

Уставший Пригов — он с радостью бы предоставил ведение допросов Багире — уставился на сидящего за столом бойца. Тот отрешенно смотрел на стекло — «окно» в допросную. Навряд ли при этом замечал хоть что-либо. «Еще с ним поговорить надо, но это позже».

— Физик...

Тот вскочил со стула, вынырнув из своих мыслей.

— Едешь сейчас на квартиру Баринчука и осторожненько там все осматриваешь.

— Что надо найти?

— Хоть что-нибудь, — безнадежно произнес Пригов. — Понятия не имею. Он занимался посредничеством в поставке взрывчатки. Ищи что угодно. Бумажки, телефоны... Не найдешь же ты там саму взрывчатку, — раздраженно добавил генерал, а по спине Физика пробежал холодок. Спасибо. Одной сегодня уже хватило. — И не светись там. Не исключаю, что за домом наблюдают. Неизвестно, знают бандиты о том, что ребенок уже не у них, или нет. Не понимаю, почему они еще не связались с Баринчуком.

— Хорошо.

— Дакар будет на связи. Если что важное, позовет меня.

— Есть. А... — Сереге было неудобно спрашивать, но, судя по всему, выяснить самому не получится, надо ехать, — а как Багира?

— Багиру я отправил домой, — вздохнул генерал и больше ничего не добавил, а расспрашивать подробности Серега не осмелился.

— Постарайся там, пожалуйста... Мы ничего еще не знаем. А время идет. Надо как-то это раскрутить... Чтоб не зря...

Серега кивнул и ушел.

* * *

План действий он продумал сразу, по пути из допросной в комнату «Смерча». Он шел туда, чтобы поговорить с ребятами — конечно, на подробный рассказ времени не было, но перекинуться парой слов, объясниться хоть в двух словах было возможно.

Уже в родном коридоре навстречу вдруг попался Дакар, Серега остановил его, спросил, не знает ли тот, где Кот и девушки. Оказалось, что измученные ожиданием под дверью допросной коллеги отправились добывать информацию в другом месте. Багиры на тот момент уже не было, и весь шквал вопросов Кота обрушился на бедного Илью. Он рассказал все, что видел и слышал, и все, что мог предположить. Потом Коту позвонила Багира, и из их разговора Дакар понял, что она приказала ему и Уме отправляться спать, они же ночью дежурили у Баринчука. Кот возмущался, что они не могут спать, когда такое случилось, требовал объяснить, что же именно произошло, на что, судя по выражению его лица, получил нехилую отповедь. Послушно согласился отправиться спать и увел с собой Уму и Муру.

Собрался Серега быстро. За некоторыми из необходимых вещей пришлось отправиться в отдел наружного наблюдения. Уже только на подходе он запоздало вспомнил о Кристине, но девушки на месте не оказалось. Озвучив свою просьбу и получив то, что хотел, быстро оттуда ретировался, заметив, что новости по КТЦ разносятся с ураганной скоростью — от сочувствующих взглядов уже ломило в висках и затылке и невольно хотелось передернуть плечами, чтобы сбросить заинтересованные взгляды в спину. Еще бы, такое событие!.. За годы существования Контртеррористического центра вдруг случилась первая смерть в, казалось, несокрушимом строю боевой группы.

Остановился Серега за квартал от уже ставшего родным дома Баринчука. Переоделся в рваную, старую одежду и переобулся в разношенные, дырявые ботинки. «Где только наружка находит эти тряпки?» Сложил несколько пивных бутылок в видавшую виды, потрепанную сумку и выбрался из машины. Вспомнил, что забыл закрепить вокс, залез обратно, долго крутился перед маленьким зеркальцем, пытаясь запрятать проводок под рваной шапкой-ушанкой с полу оторванным «ухом». Наконец, вылез. Измазал руки в черной земле, по возможности найдя участок, не тронутый собаками. Пару раз провел руками по лицу. Как мог, сгорбился и шаркающей, в меру медленной походкой отправился к нужному дому.

Все это он проделал с одной неотступной мыслью — если бы рядом был Бизон, шквал шуток и подколов не иссяк бы до вечера. И если раньше на какую-нибудь шутку он мог и обидеться, сейчас же — отдал бы многое, лишь бы друг был рядом. Пока переодевался, был занят, мысль сидела в сознании, но не мешала. Когда отправился в путь, голова оказалась свободна и накатывающие эмоции начали сводить с ума.

Нет, вообще Серега был Пригову даже благодарен за это задание. Хоть что-то делать, быть чем-то занятым — это намного лучше, чем писать отчет об операции (а ведь писать его все равно придется) или просто сидеть без дела и думать, думать, думать.

Правда, мысли все равно его не оставляли. Перед глазами то и дело всплывали электронное табло таймера, куча проводов, раненый Бизон, он слышал тихое и настойчивое «мне сказать „это приказ“?»... и в ушах все еще гремел взрыв...

Внимательно изучив весь Баринчуковский двор, благо, образ позволял не вызывая подозрений обойти все закоулки и буквально заглянуть в каждую машину, и оценив обстановку с близлежащими домами — они были слишком далеко, Серега пришел к выводу, что слежки нет. «Лучше бы была. Знали бы, что интерес к Баринчуку все еще есть».

Зашел в подъезд и тут же почувствовал, что вживаться в образ становится проще, обстановка располагает — в нос ударил застарелый запах мочи. Поморщившись, Серега доложился Дакару, по связи тут же вклинился генерал и согласился с выводами насчет наличия слежки.

Снял рванье, которое одел поверх своей одежды, остался в джинсах и свитере. Запихал вещи в давешнюю сумку и отправился на пятый этаж. Ходить по лестнице под видом бомжа он не решился, не хватало еще наряда полиции, вызванного бдительными соседями. Особенно, если б его застукали за взломом.

Уверенным шагом — чем ты увереннее, тем меньше вызываешь подозрений — подойдя к нужной квартире, незаметно подобрал отмычку и быстро вошел, прикрыв за собой дверь.

«Твой пацан у нас. Достанешь то что надо — вернем целым и невредимым».

Серега разочарованно вздохнул: и тут пусто. Нет, сама записка, конечно, о многом говорила. И ее наличие — тоже. Но опять никакой информации. Ни места встречи, ни времени следующей связи. Ничего такого, из чего можно было бы извлечь пользу для расследования. Только ошибки в пунктуации. И что? Большинство добропорядочных граждан так пишет.

— Дакар!

— На связи.

— Зови генерала.

— Тут я, Физик. Докладывай.

— На столе, на самом видном месте листок бумаги со словами: «Твой пацан у нас. Достанешь то, что надо — вернем целым и невредимым». Следов взлома на двери нет, зашли аккуратно. В квартире тоже нигде не наследили. Видимо, зашли, подложили записку и ушли.

— И что ты думаешь? Почему записка? Почему не позвонили?

— Раз слежки нет, значит, они не знали точно, дома Баринчук или нет. Наверно у визитеров была установка, если дома — передать послание устно, может, припугнуть для лучшего эффекта, если дома нет — оставить послание.

— Ну и почему до сих пор не позвонили?

— Может, специально время тянут? Чтобы отец побольше за сына понервничал. Проникся.

— Или уже знают о нашем вмешательстве...

По ходу разговора Серега обошел квартиру на предмет обнаружения чего-либо еще, но на первый взгляд ничего странного не было видно.

— К этому времени уже могли узнать. Но не о нашем вмешательстве, а всего лишь о том, что по какой-то причине сработал датчик движения. Мало ли... — спокойно говорить об этом «вмешательстве» было трудно.

— Ладно. Обыщи там все. Аккуратно.

— Понял.

Обыск результатов не дал. Если у Баринчука и оставалась информация о его прошлых делах, то исключительно в его памяти.

* * *

Пригова вернувшийся Серега нашел в ИВЦ. Он шел к нему с твердым намерением спросить, где находится Булатов и можно ли ему звонить. По дороге обратно Серега наконец понял, что его так неотступно гложет, помимо шока, боли потери, сожалений и всяческих «если бы». Именно от Бати он хотел услышать, правильное ли решение принял там, в подвале.

— Связываться с Булатовым категорически запрещаю! — безапелляционно заявил генерал. — Он еще ничего не знает. И не узнает, пока не прилетит.

Хотелось привести довод о том, что Бизон — давний друг и сослуживец Бати, и тот имеет право узнать о смерти друга своевременно, но эмоциональные силы у Сереги были уже на исходе и спорить с Приговым он не стал, прекрасно зная, что это бессмысленно.

— Пойдем.

Генерал направился к стеклянным дверям и Сереге не оставалось ничего другого, как горестно вздохнув, идти за ним.

Писать отчет? Только не это. Он не станет это описывать. Не хочет. Не может. Хочется закрыться в комнате «Смерча» и посидеть в тишине и одиночестве. То, что тишина и одиночество «съедят» его уже через пять минут, — это другой вопрос. Он миллион раз прокрутил в голове события в подвале, от начала к трагическому концу и от конца в начало, с одной лишь только целью — найти иной выход. Как будто это что-то изменит, как будто этим можно вернуть.

Вот об этом он должен написать отчет?

Какой-то частью сознания, в котором еще существовал профессионал, а не человек, потерявший друга, он прекрасно понимал, что отчет написать надо и он его напишет. Все по делу, без эмоций. Одна из тысяч операций. Просто одна из операций.

— Проходи, — Пригов открыл дверь своего кабинета и пропустил Серегу вперед. — Присаживайся.

Серега сел, положил сомкнутые руки на стол. Прямо перед ним на стене висела картина, написанная генералом. Зимние гуляния, веселые люди, каток, снег... Когда-то Владимир Викторович рассказывал, что на ней изображены все смерчевцы, и он сам, и Багира, и Батя, даже показывал каждого в отдельности. Они тогда так и не поняли, шутит генерал или нет. Серега вдруг подумал, что не может вспомнить ни где он сам, ни где Бизон.

— Рассказывай.

— Что?

— Все действия. Свои и Бизона. Посекундно.

Он вернул взгляд к картине. Почему-то ему казалось важным обязательно вспомнить, где там изображен Боря. Не найдя и не вспомнив, вздохнул и опустил голову. Почему он чувствует себя не как подчиненный на докладе генералу, а как на приеме психоаналитика? Может, дело в приглушенном свете кабинета, в котором горит лишь настольная лампа? Или в том, что ему настолько паршиво?

— Я знаю, тяжело. Соберись.

А психоаналитик еще и добрый. Помочь пытается. Разве тут чем-то можно помочь?

— Мы оставили машину на проселочной дороге. Там растут кусты и из дома ее не видно…

* * *

Выдержки Багире хватило ровно на то, чтобы доехать до дома, открыть дверь, снять пальто и сапоги. Руки потянулись расстегнуть китель, но именно в этот момент она вспомнила, как утром пообещала Боцману вкусный ужин. Ноги подкосились и Рита плюхнулась на скамейку в прихожей. Теперь, после того, как расплакалась в комнате «Смерча», слезы наворачивались на глаза от малейшей мысли о Боре.

Ужин... Никогда она больше не сможет накормить своего Бизона. А когда-то, дура, возмущалась, что это трудно.

Никогда. Ни-ко-гда. Самое страшное слово.

Никогда больше она не услышит долгожданное «Багира, задание выполнено, едем домой» и не отправится встречать машину на парковке, чтобы поскорее обнять родных друзей, вернувшихся живыми. Нет, она, как и прежде, будет встречать и будет обнимать каждого и тихо про себя благодарить Бога, что все вернулись, но среди них уже никогда не будет Бизона. Он уже не вернется.

Никогда больше он не придет в этот дом. Неважно по какому поводу — поймет ли, что ей нужна его дружеская поддержка, или она сама пригласит его, или он придет, потому что ему нужен будет совет... Не поймет. Не пригласит. Не придет.

«Мы еще повоюем, сестренка», так он сказал примерно год назад, в тот день, когда она несколько страшных часов была уверена, что его уже нет в живых, ведь она сама видела взрыв, который должен был его погубить. Оказалось, что выжил, спасся. Какой же счастливой она была в тот момент, когда услышала его голос!.. Сегодня тоже был взрыв. В десятки раз мощнее того. Не выжил. Не спасся. Не повоюем.

Рита тяжело поднялась и прошла в комнату. Двигаться, совершать какие-то действия не хотелось — все казалось бессмысленным, но вдруг захотелось снять форму. Сейчас она… давила. Психологически. Как некий символ службы. Службы, забравшей одного из двух самых близких и дорогих людей.

Батя... Он еще не знает. Даже позвонить ему нельзя. А он — единственный, кого Рита хотела бы сейчас услышать.

Теперь единственный.

Раньше с таким горем она отправилась бы к Боре. К Бате не стала бы. Именно на долю Бизона выпадало утешать, успокаивать, поддерживать в те очень редкие моменты, когда сильной Багире нужны были утешение и сочувствие. Вот такая горькая ирония... Утешить ее в смерти Бизона мог бы только сам Бизон.

От внезапно пришедшей мысли, озарением сверкнувшей в сознании, будто ударило током.

Ну, конечно же! Почему она раньше об этом не подумала?

Быстро переодевшись, Рита схватила мобильник, удостоверение, ключи от квартиры и машины и выбежала за дверь.

* * *

Тишину и одиночество Серега все же получил. Генерал, после того, как выслушал подробнейший рассказ и задал несколько уточняющих вопросов, заверил его, что тот действовал правильно, решение принял верное, а заметить датчик заранее было невозможно. Затем Пригов его отпустил до завтра с обещанием выдернуть, если вдруг что-то произойдет. Например, если, наконец-то, объявятся неудавшиеся киднепперы.

Домой Серега отправился через комнату «Смерча» — в шкафчике висело пальто и лежали ключи от машины — и так там и остался. Просто обессиленно упал на диван, откинулся на спинку и закрыл глаза. Тут же открыл — картинки, калейдоскопом кружащиеся перед внутренним взором, при открытых глазах были не настолько яркими и четкими, а видеть их уже не было сил.

До сегодняшнего дня ему везло: он не терял на службе друзей. Погибали коллеги, сослуживцы — знакомые и не очень, но друзья — нет. Ни в спецназе ГРУ, ни в «Тайфуне», ни в «Смерче». Только однажды он потерял друга, но не смерть была тому виной, а предательство. «Уж лучше б смерть», — с отвращением вспоминал Серега бывшего лучшего друга.

Бизон... Боевой товарищ. Командир. Друг. Боец, до мозга костей преданный своему делу. Профессионал, у которого он, да они все, учились и по сей день, хотя давно стали одними из лучших. Прекрасный человек с открытой широкой душой, добрый, справедливый, честный. Про таких говорят: каких мало. Конечно, мало. Серега и не знал больше никого. Высочайший профессионализм и колоссальное чувство юмора, это редкое сочетание не раз спасало всю группу в безнадежных ситуациях. И еще друг. Настоящий друг, способный дать совет, когда надо, и умеющий промолчать, когда тем более надо. Сжимая кулаки, Серега вспоминал утренний разговор. Если бы он только знал, что это последний их разговор! Вспоминал, как легко ему стало после того, как Бизон аккуратно разложил по полочкам проблемы, мучившие Серегу. Проблемы... Разве это проблемы теперь?..

Он ничего, совершенно ничего не смог сделать для того, чтобы этот человек не погиб!

На звук осторожно приоткрывшейся двери Серега отреагировал не сразу. Повернул голову, когда неожиданный гость уже входил в комнату. Медленно — как бы спрашивая тем самым, можно ли.

Вежливость у Сереги в крови, поэтому поднялся он с дивана быстрее, чем успел осознать, кто перед ним.

— Кристина? — в сознании пронеслась мысль, что девушка вполне может еще ничего не знать, ведь ее не было днем. И что сейчас она пришла из-за той эсэмэски. — Извини, я не ответил тебе тогда. Телефон в куртке оставался, я твое сообщение увидел только ночью и отвечать было уже поздно. — Врать честному Сереге было противно, но на душе было настолько отвратительно, что хуже стать уже не могло. И откуда только пришел в голову этот бред про куртку?

— Сережа, я знаю про Бизона. Мне только что рассказали. Мне очень жаль.

Он кивнул и сел, почему-то разом кончились силы. Не было совершенно никакого желания вести светскую беседу, выслушивать общепринятые слова соболезнования.

Кристина осторожно присела на краешек дивана рядом с ним.

— Я знаю, что ты чувствуешь.

Только чудом, в самую последнюю секунду он успел остановить свое презрительное фырканье. Откуда эта девочка может знать, что он чувствует?! Вовремя вспомнил.

— Ты вновь и вновь мысленно возвращаешься... туда. Шаг за шагом, минута за минутой, даже секунда за секундой... И каждый раз ты придумываешь выход. Любой другой выход. Придумываешь, что можно было бы сделать, если бы знать заранее... — Кристина говорила медленно, тихо, но очень уверенно, глядя прямо перед собой. Теперь Серега, не отрываясь, смотрел на девушку. И сквозь удивление, что она говорит его словами его же мысли, понял, что она сейчас не столько о нем, сколько о себе самой. Она это все чувствовала год назад. — А потом придумываешь, как сложился бы этот день дальше, если бы не случилось ничего страшного... В каждый момент думаешь — если бы он был жив, вы бы сейчас... куда-то ехали или о чем-то разговаривали... смеялись бы или ругались... Потом... потом не остается никаких мыслей. Одно только отчаяние. Оглушительное. И оглушительная тишина. Тебе хочется кричать, а вокруг тебя тишина.

— И кажется, что так будет всегда.

— Да! — воскликнула Кристина, но смутившись тихо повторила. — Да... Но не будет. Боль не может быть острой всегда. Она притупляется.

— Я знаю. Но сейчас от этого не легче.

— Я знаю.

Они замолчали. И хотя каждый думал о своем, мысли их были удивительно общими. Как будто думали вместе. Как будто мысль была одной на двоих. Как и горе.

Кристина положила ладонь на его плечо:

— Я просто хочу, чтобы ты знал: ты не один.

Не дождавшись ответа, девушка поднялась и была уже в дверях, когда за ее спиной раздалось тихое «спасибо». Оглянулась, с некоторой опаской посмотрела ему в глаза, но со вздохом облегчения поняла, что была услышана.

Приход Кристины и ее слова дали небольшую передышку, но, глядя на закрывшуюся за ней дверь, Серега вновь почувствовал давящее чувство вины.

Взгляд зацепился за что-то светлое, белевшее под диваном. Нагнувшись, он поднял с пола светлую фигурку — шахматную ладью. В последний раз они с Бизоном играли в шахматы четыре дня назад, после не было времени. В тот вечер Кот по своему обыкновению сказал что-то не то, за что тут же получил прилетевшей подушкой от Муры. Ответный подушечный полет из женской солидарности решила предотвратить Ума, но, потянувшись за летящим «оружием», не удержала равновесие, в результате подушка упала точно на шахматную доску. Бизон ругался не очень сильно только по одной причине — на этот раз проигрывал. Под дружный смех собирали рассыпавшиеся фигуры все вместе, именно поэтому и не заметили одной недостающей.

Серега сжал в кулаке фигурку.

Готов проигрывать все партии... Готов вообще не играть в шахматы... Лишь бы...

А на что он готов?

На многое. Очень многое.

Если бы Боря не был ранен, но бомбу надо было бы разминировать, Серега до последнего спорил бы, убеждая того, что именно он останется, а Боря должен уйти.

В бою они не задумываясь прикрывают друг друга. Своя жизнь давно перестала быть приоритетной, каждый из них готов умереть в любую секунду. Остался только здравый инстинкт самосохранения. Да и он частенько подводит, когда видишь опасность, угрожающую другу, и думаешь, что можешь помочь. Они не раз друг друга — все семеро, если считать и Батю с Багирой — спасали, подставляясь под пули и ножи. И до сих пор судьба хранила.

«Почему он?»

«Почему не я?»

Повертев в руке ладью, Серега аккуратно поставил ее на стол. Поднялся, достал из шкафчика пальто, оделся. Взял ключи от машины.

Решение пришло само собой.

Он шагнул к шкафчику Бизона, неуверенно дотронулся до гладкой поверхности. Рука дрогнула от неожиданного холода металла.

«Прости».

Серега выключил свет и вышел. Сейчас он твердо знал, что должен сделать.

Пригов нажал на кнопку кофемашины — подарка от «смерчей» на прошлый день рождения, поправил чуть криво поставленную чашку под краником и задумчиво вернулся за свой стол. Кофе за сегодняшний день он не то что пить, уже видеть не мог — но без кофе не думалось.

Итак, что мы имеем? Неизвестный откуда-то знает, что Баринчук был связан со взрывчаткой, просит ее достать. Тот отказывает, сидит дома и наружу носа не высовывает. На вопрос, почему сидел дома, отвечает — болел. Ну, кто ж его знает-то? Далее через три дня похищают ребенка. Оставляют его в заброшенном доме с одним охранником и бомбой с датчиком движения. Любой, кто подойдет к ребенку, активирует таймер. Вот почему охранник всего один. Но этому было бы объяснение, если бы на таймере было, например, 30 секунд, за которые невозможно успеть уйти. И если неизвестному было бы все равно — умрет ребенок во взрыве или нет. Но ведь ребенок нужен ему живым — это его рычаг давления. Как можно им рисковать? С другой стороны, риска-то и не было. За четыре минуты, выставленные на таймере, можно спокойно успеть уйти. То, что этой возможности не было у Тарасова — трагическая случайность, как бы не было больно и обидно это сознавать.

Кофемашина веселым звоночком сообщила, что напиток готов. Пригов его проигнорировал.

Далее самое интересное. Проходит целый день, но никто не торопится связаться с Баринчуком. В его квартире найдена записка с извещением о том, что ребенок в руках бандитов — и не более. Записка лишь подтверждает — Баринчук должен достать тротил и дождаться, когда с ним свяжутся.

Не состыковывается здесь одно с другим. Никак. Если они украли ребенка, значит, торопятся, значит, не хотят искать другие источники, хотят получить взрывчатку именно у Баринчука. Но если они торопятся, почему тогда от звонка до похищения прошло целых три дня? И почему после похищения они не связались с Баринчуком сразу? Почему уже прошел почти целый день?

В усадьбе этой тоже нестыковки. Датчик движения как лучший охранник — понятно. Но зачем? Ведь и ребенок мог погибнуть. И зачем так много времени на таймере? За четыре минуты усадьбу по периметру обежать можно! Такое ощущение, что эти четыре минуты выставлены специально, чтобы можно было уйти.

Специально...

Пригов встал, аккуратно взял горячую чашку, но пока нес ее к столу, чуть не разлил. Пробормотал извечное «да чтоб тебя», поставил ее на стол, заложил руки за спину и зашагал по кабинету взад-вперед.

Специально... А что, если это и в правду было специально? Специально для нас. Что тогда это значит? И каким образом бандиты вообще узнали об участии спецслужб? И когда? Зачем эта бомба?

Неожиданный стук в дверь застал генерала на середине кабинета. Он обернулся:

— Да.

В раскрытой двери возник Дакар со странно сияющими, но обеспокоенными глазами — похоже, наконец-то хоть что-то произошло, но то, что это означало, вызывало тревогу.

— Товарищ генерал-майор, я просмотрел полицейские сводки за последние три дня… Наш агент, который сообщил нам о звонке диверсанта Баринчуку, найден мертвым. И... его, по-видимому, пытали.

Пригов несколько раз поморгал, повел шеей, подумал и взглянул на Илью:

— Кофе хочешь?

* * *

Сорока выглянул из окна — здание, куда босс велел приехать, было таким высоченным, что, сидя в машине, он не мог разглядеть, где оно кончается. Это было, конечно, не таким огромным, как то здание, но тоже весьма внушительным.

— З...зачем мы сюда п...приехали? — босс мог и не ответить, Паша привык. Но спросить-то хотелось.

— Вот посидим немного, подождем, тогда увидишь.

Паша не знал, что в это время Олег тщательно осматривал территорию, запоминал расположения камер видеонаблюдения, присматривался к работе охраны на входе, благо за модными нынче стеклянными большими дверьми был хорошо виден внутренний холл и турникет для пропусков. Паше сидеть было скучно, он отчаянно пытался это скрыть, но больше задавать ненужных вопросов не решался. Сидел и вспоминал, как две недели назад Розов впервые показал ему огромный высоченный бизнес-центр — ту самую махину, которую босс собирается взорвать. От одного представления взрыва у Паши захватывало дух! Потом он нашел для Олега по старым связям пару проверенных ребят, и сегодня ночью они заложат взрывчатку. Пашу очень волновало, увидит ли он взрыв своими глазами. Олег ничего не говорил об этом, и Сорокин планировал поинтересоваться на этот счет в ближайший удобный момент.

Спустя час бессмысленного сидения босс толкнул Пашу в бок:

— Видишь мужика в сером костюме и черном плаще? В бэху садится.

— Ага.

— Вот его мы и будем... взрывать.

— К...кто это? — спросил Сорока и проводил глазами проехавший мимо сверкающий ухоженный автомобиль.

— Человек, который засадил меня в тюрьму. — От тона, каким это было сказано, бедный Паша поежился.

— З...за...за дело?

— За дело, — не без гордости ответил Розов. И ледяным тоном добавил: — Только это сути не меняет.

За что босс отбывал свой срок, Паша не знал. За все проведенное вместе время тот никогда не рассказывал сокамерникам о себе. Лишь в самом начале, при котором Сорока еще не присутствовал, ответил на извечный вопрос, которым заключенные встречают новичков. Сто пятая.

— Поехали, сегодня еще мыльце забирать. Надо всегда быть чистым и опрятным, — усмехнулся Олег.

Паша из последнего ничего не понял, но предпочел не переспрашивать.

* * *

Когда Серега, проехав по знакомой проселочной дороге, остановился возле памятных кустов, уже полностью стемнело. На фоне черного неба и темной окружающей местности ярко выделялась усадьба, точнее, ее остатки, освещенные мощным прожектором МЧС, так называемой, «световой свечой».

Махнув удостоверением мальчику-полицейскому, стоящему у оградительной красно-белой ленты, он хотел уже направиться поскорее к зданию, но мальчик его остановил и попросил предъявить документ «нормально». Серега не без удивления хмыкнул, но удостоверение раскрыл и дождался, пока страж порядка, подсвечивая себе фонариком, его изучит. Юноша дочитал, вытянулся, козырнул и отрапортовал: «Можете проходить, товарищ старший лейтенант! Извините, служба». Его рвение Серегу умилило, хоть душа и занята была совсем другими переживаниями.

— Благодарю за бдительность, сержант.

Мальчишка расплылся в улыбке, еще больше приосанился и бодро отчеканил:

— Эксперты из вашего ведомства еще не приступали к работе! Завал еще не разобран.

Серега кивнул, оглянувшись на здание и засовывая удостоверение во внутренний карман пальто.

— А давно начали?

— Да часов пять уже... — в мальчишеском голосе явно чувствовалась тоска и усталость, еще бы, столько времени на одном месте без дела простоять.

Тут у ежей и комаров начнешь документы проверять.

Хотя какие комары осенью?

Чувствуя, что от переизбытка эмоций сознание начинает переходить в сферу бреда, Серега встряхнул головой и зашагал к освещенной усадьбе, периодически уворачиваясь от продувавшего холодного ветра. Утром здесь было теплее.

Утром Бизон был жив.

От разрушенного здания доносились голоса спасателей. Техники почти не было. Вся усадьба полностью состояла из кирпича, так что подъемным кранам здесь работы не было, только в начале груду обломков немного разгребли экскаватором. Дойдя до середины, где уже могли попасться фрагменты взрывного устройства или иные необходимые для расследования материалы, завал стали разбирать руками. Странно, но колонны, развалившиеся пополам, упали так, что разбору не мешали.

Серега без труда определил главного и уже хотел идти к нему, когда вдруг заметил поодаль от него женский силуэт. Стройная фигура, прямая, как стрела, спина, — даже сейчас, даже здесь, прямая! — светлые волосы, в которых отражался нестерпимо белый свет прожектора. Серега остановился как вкопанный. Весь день фраза «Багира, прости» не уходила из головы, а сейчас, глядя на кажущуюся хрупкой фигурку в джинсах и черной кожанке, он не мог сделать ни шага навстречу. Даже отсюда, метрах в тридцати от нее, он ощущал отчаяние, заполнявшее Риту. Может быть, потому что чувствовал то же самое.

Это случилось и они ничего не могут изменить.

Обхватив себя руками и дрожа от холода, Багира не сводила глаз с огромной груды кирпичей. Весь день ее преследовал красный цвет. Красный кирпич, красный цвет теплового сканирования, красные габаритки, которые почему-то все не шли из головы. То ли потому что это был последний раз, когда она видела Борю живым, то ли потому что тогда на парковке у нее было странное чувство. Не предчувствие, но ощущение возможной приближающейся опасности. Раньше «в полях» это ощущение было направлено прежде всего на нее саму, иногда на коллег. Теперь же, когда она заперта в ИВЦ, — на ребят.

Услышав за спиной шаги, она обернулась.

— Сережа...

Один короткий взгляд друг другу в глаза, один шаг навстречу и Рита устало роняет голову на грудь Физика, а он осторожно обнимает ее — хочется обнять крепче, защитить от свалившейся беды, но сделать это не позволяет чувство такта и странное ощущение... ему почему-то немного страшно прикасаться к ней, как будто он может что-то сломать, что-то очень хрупкое и держащееся из последних сил...

Серега молчал, просто не смея произнести хоть слово.

До них доносились крики рабочих, обрывки фраз, стук падавших кирпичей, равномерный гул электрогенератора в основании «свечи». А они молчали. Разговаривали своим молчанием, слова им были не нужны.

Порыв ветра взъерошил распущенные волосы, легко преодолел преграду из тонкой кожаной курточки и заставил Риту в который раз поежиться от холода. Это незаметное движение почему-то побудило ее прервать молчание:

— Его еще не нашли...

Срега кивнул. Потом сообразил, что Рита этого не увидела, и произнес:

— Еще полчаса точно будут разбирать. Если я все правильно понимаю.

— Сережа, — Багира подняла голову и чуть отодвинулась от него, — расскажи мне все.

Это был не приказ и это даже не было просьбой. Серега только понял, что выбора у него нет, Рите необходимо знать, что произошло. Именно здесь и именно сейчас. Ей нужен ни доклад об операции, ни анализ произошедшего, ни разбор полетов и ошибок, ей необходимо знать, как погиб ее друг.

Он прикрыл глаза, собираясь с духом и соображая, с чего начать, а Багира, наверно, решила, что он сомневается, стоит ли сейчас рассказывать, и шагнула к нему обратно, легонько стукнув его кулачком в грудь:

— Физик...

Серега снова обнял ее, привлекая к себе, скорее для защиты от холода, чем ради утешения, и заговорил. С паузами, подбирая слова.

— Мы обошли весь первый этаж, там никого не было, только куча какого-то мусора строительного... Дошли до пристроенного флигеля и там Бизон нашел люк в полу. Это был спуск в подвал, вдоль всего дома шел длинный коридор... Что удивительно, там горел свет, — на этих словах Рита удивленно подняла голову, — да, горел свет, видимо, где-то стоял портативный генератор... Не знаю, мы его не видели. И зачем там свет, так и не выясняли, не успели. — Багира задумалась было об этом, но сейчас это было неважно. Серега немного помолчал, собираясь дальше с мыслями. — Где-то в середине коридора мы нашли ребенка. Там было много таких... небольших комнат... без дверей. Они все были пустые и темные. А там, где был ребенок, там горел свет, тусклый очень, — за доклад таким корявым языком его давно бы уже отчитали, но сейчас Серега не делал доклад, сейчас он вновь был там и вновь переживал все то, что пережил и что миллиард раз прокрутил за день в уме. — Бизон шел впереди, он заглянул в эту комнату и кивнул мне, чтобы я шел к ребенку... — Багира физически почувствовала, как Физик напрягся, и ей стало страшно. Все уже случилось, но страшно ей стало все равно. Для нее все происходило именно сейчас. — У... у противоположной от входа стены были навалены ящики... пустые... — Рита не могла понять, почему про какие-то ящики Физику так трудно говорить, но терпеливо ловила каждое слово. — Я скользнул по ним фонариком и пошел к ребенку... Оказалось, что на самом верхнем ящике был установлен датчик движения, — теперь Серега почувствовал, как вздрогнула Багира, — я прошел мимо, он сработал и запустил таймер на бомбе. Она была спрятана под ящиками, — Серега перевел дыхание. — Датчик, когда сработал, запищал, и на этот неожиданный звук — очевидно, мы оба решили, что ящики — это просто часть мусора — отвлекся Бизон... Я точно не знаю, как там что произошло... Я услышал два выстрела, они почти слились в один. Но первым был, к сожалению, выстрел бандита, — Рита подняла голову и, опять чуть отстранившись, внимательно глядела в сосредоточенное лицо Физика, дальнейшее было слишком важно, чтобы слушать, не глядя. — Бизон был ранен в ногу. В бедро, — Серега, не отрываясь, смотрел на спасателей, свет прожектора отражался от полос на их спецовках, и это притягивало взгляд. — Пока освобождал и успокаивал ребенка, я видел, что он пытается встать и не может. Он, конечно же, слышал звук таймера и должен был понимать, насколько важно для него встать... Из этого я сделал вывод, что рана достаточно серьезная и идти сам он не сможет, — Рита, не отрываясь смотрела на Физика, а он — на развалины, смотреть на Риту он не мог. — Отсчет начался с четырех минут. Если бы не было ребенка, я мог бы вытащить Бизона. Не знаю, сколько бы ушло времени на подъем по лестнице, наверно, много… Но я попытался бы… Но вместе с ребенком это было невозможно, — Сергей опустил голову и замолчал. С Приговым об этом говорить было легче.

— Бизон сказал, что ты ни в чем не виноват, — Серега удивленно вскинул голову и уставился на Риту. — Пока ты уносил ребенка от бомбы, — ответила она на невысказанный вопрос. — Он сказал, чтобы ты ни в чем себя не винил. Что датчик нельзя было заметить. И... — Багира чувствовала, что именно эти слова больше всего нужны измученному Физику (а что он измучен, она прекрасно видела), — и что ты принял верное решение. И что он поступил бы так же.

Серега сглотнул, еле унял пробежавшую по телу дрожь и посмотрел в сторону бывшего здания.

Да. Но... Если бы он осмотрел ящики... Если бы он шел впереди... Если бы...

Сзади раздалось осторожное покашливание.

— Товарищ капитан третьего ранга...

Серега и Рита обернулись, отодвинувшись друг от друга. Рита провела рукой по разлетающимся волосам.

— Да?

Капитан МЧС переводил взгляд с одного на другого и уже не рад был, что решил подойти.

— Я только хотел сказать, что вам недолго осталось ждать. Мы уже почти добрались до подвала. В первую очередь мы разбираем завал именно в месте эпицентра взрыва...

— Спасибо, — ледяным тоном перебила его Рита. Слушать про эпицентр взрыва, в котором был Бизон, было невыносимо. Несмотря на весь опыт, выдержку и прочее. И капитан этот ни в чем не был виноват, но справиться с эмоциями Багира сейчас не могла.

МЧСник отошел, а Рита взглянула на Физика и спросила:

— Что было дальше?

Вопрос получился таким же холодным. Сереге ужасно не хватало той установившейся между ними атмосферы, что была еще минуту назад. Вся горечь от того, что утром он не смог ничего сделать, выливалась сейчас в желание поддержать ту, для которой смерть Бизона стала наибольшей и наибольнейшей потерей. И Серега был отчасти рад, что Рита с первых секунд дала ему это сделать, не оттолкнула, не выстроила дистанцию... А сейчас отдалилась...

— Я помог Бизону подняться... Наступить на раненную ногу он вообще не мог... Дошли до бомбы, осмотрели... — Теперь Серега не знал, куда деть руки, и не хотел смотреть на Багиру, не хотел видеть холода в ее глазах. Слишком холодным было все вокруг: воздух, ветер, душа, даже быстро бьющееся сердце разливало по телу не горячую кровь, а какую-то промерзлую субстанцию. — Там было очень много проводов, все запутано... — Говорить теперь было тяжелее. Теперь казалось, что он оправдывается. — Мы нашли три подходящих провода, все три могли замыкать цепь. То есть, один из трех, но решить, какой, было невозможно. Тогда Бизон сказал уносить ребенка, — Серега соединил руки и с силой их сжал. Что-то он думал сегодня о пытке?.. Вот она, во всей своей садисткой красе. Уж лучше б его избили, лучше терпеть физическую боль, чем... оправдываться...

На его замерзшие руки легла такая же замерзшая ладонь Риты.

— Физик, даже не думай винить себя в его смерти. Ты ни в чем не виноват.

Серега несмело поднял на нее взгляд. Совсем рядом были... теплые серые раскосые глаза, несчастные, со следами недавних и будущих слез, немного потерянные, утратившие свой привычный блеск, но — теплые... Он довольно часто восхищался этой женщиной. С первых дней знакомства, со службы в «Тайфуне». Но еще никогда степень этого восхищения не лишала Серегу умения дышать. Он был поражен. Она потеряла друга, которого давно называла братом, ближе которого у нее никого не было. Она имела полное право не желать с ним разговаривать, имела полное право в чем-нибудь обвинить, ведь он сам делал это весь день и весьма успешно! А у нее хватило сил вместо этого поддерживать его...

— Прости меня, Рит... Прости... — голос предательски срывался. — Я не смог ничего сделать... Я не смог его спасти...

— Дурак... — нежно проговорила Багира и обняла его, — у тебя не было возможности это сделать... Я знаю, что ты сделал бы все возможное, если бы мог... Прекрати себя винить. Небось, весь день себя изводишь?

Сереге не оставалось ничего другого, как кивнуть.

— Дурак, — кивнула в ответ Рита. — Борька за такое тебе давно бы уже врезал, — последняя фраза на них обоих произвела странное действие. И они посмотрели друг на друга со смешанными чувствами. Но Багира договорила: — А раз его... нет... то врезать могу и я, — она все же постаралась чуть улыбнуться на последних словах. Физик улыбнулся в ответ, но полуулыбка тут же исчезла с его лица, как и Ритина.

Они только что признали, что Бизона больше нет.

Командир отряда МЧС, руководивший разбором завала, следил за ходом работ, отдавал короткие распоряжения, когда было нужно, и периодически поглядывал в сторону «дамочки» из КТЦ. Когда она только появилась, он уже хотел прогнать постороннюю гражданскую («И откуда она тут только взялась? Тут же лес кругом»), как вдруг перед его носом возникла «корочка» Контртеррористического центра, а за «корочкой» капитан обнаружил холодный волевой взгляд. «Капитан третьего ранга... Кто-то из начальства, видимо... Зачем еще было ехать сюда?.. Хочет проконтролировать работу своих экспертов?.. Так до этого еще, как до Луны...» Собственно, об этом капитан и поспешил доложить прибывшей, что, если она хочет проконтролировать работу экспертов, то ждать придется очень долго, завал еще разбирать и разбирать. И про себя добавил: «Ехали бы вы, дамочка, домой…» Капитан третьего ранга Маргарита Кошкина ответила, что готова ждать, сколько потребуется, мешать она не будет и на нее можно не обращать внимания. Легко сказать «не обращать», когда тут, считай, посторонние на вверенной территории.

Но дело показало, что мешать она действительно не стала, и капитан иногда забывал о ее присутствии — не до нее было.

А потом пару раз пригляделся и рассмотрел этот так хорошо знакомый взгляд… Таким взглядом смотрят на завалы родственники погибших. Родственники возможных живых, которые могут еще находиться под кусками бетона, кирпичей и обломков мебели, смотрят по-другому — они ждут и ищут. Ждут, что их близкие найдутся. Ищут, вдруг среди гор строительного — теперь уже — мусора мелькнет знакомая одежда... Они далеко, там, за чертой огражденной территории, им ничего оттуда не разглядеть, но они все равно смотрят и ищут. Их взгляды переполнены надеждой. Горем, страхом, пережитым стрессом и надеждой. Родственники погибших смотрят иначе. Им уже не за что бояться, уже не на что надеяться. На завалы они смотрят как на могилу. Они тоже ждут, но тихо, молча, терпеливо. Они уже не бояться, что спасатели не успеют. Уже некуда торопиться.

Капитан знал о приведшей к взрыву ситуации, пришедший из КТЦ запрос содержал в себе всю необходимую информацию. Только о причинах появления здесь бомбы и спецназа он узнал позже, от скучающих экспертов. Капитану было искренне жаль подорвавшегося мужика-спецназовца. Не повезло бедняге. Что спецназ, что МЧС, они часто погибали, спасая чужие жизни.

«Уж не жена ли она... Этого только не хватало...» Но прежней легкой неприязни капитан уже не чувствовал. Из солидарности.

Появление высокого молодого человека рядом с женщиной он пропустил. Заметил, когда они уже стояли обнявшись и о чем-то тихо разговаривали. «Или это муж?.. А тот сослуживец?.. О сослуживце так не горюют...» Капитан не сразу сообразил, что именно молодой человек и должен быть коллегой, иначе его не пропустили бы сюда. «Ну, значит, там все же муж... Черт... Надо будет поаккуратней...»

Физик и Багира стояли молча. У обоих крутилась мысль, что неплохо было бы вспомнить о работе и обсудить все непонятные моменты, а их было очень много, но… ни сил, ни желания не было. Не сейчас и не здесь.

Они одновременно заметили подходящего к ним снова капитана и повернулись к нему. Что тот хотел сказать, осталось неизвестным, потому что ровно в тот момент, когда он подошел и уже собрался заговорить, к нему подбежал один из спасателей и бойко отрапортовал:

— Товарищ капитан! Мы нашли фрагменты тела! Еще по...

— Отставить, лейтенант! — прикрикнул капитан и увел подчиненного, буквально оттащив за рукав.

Серега почувствовал, как рука Риты вцепилась в его пальто. Они неотрывно смотрели на отошедших совсем недалеко мужчин. Не дыша, жадно и с ужасом вслушиваясь в доносящиеся слова. «Фрагменты... все черное... прогорело... куски камуфляжной спецовки...»

— Во что был одет тот бандит? — спросила у Сереги деревянным голосом Рита.

— ...В обычную одежду... джинсы, куртка...

Они знали, что так будет, но оказались к этому не готовы.

Они — профессиональные бойцы, прекрасно знавшие, во что может превратиться человек, оказавшийся непосредственно в эпицентре взрыва, — они оказались не готовы.

Любой абстрактный человек — да, но не их Бизон.

Смысл долетевших до них слов был ужасен. Представшая перед глазами картина обожгла. Лишила воздуха. От нее невозможно было скрыться, убежать — закроешь инстинктивно глаза и ужас заполняет все твое существо.

Задыхаясь, Серега почувствовал, как смялись полы его пальто в кулаках Риты. Она отвернулась от источника тех слов, будто закрываясь от них, вцепилась в Серегу как в единственный спасательный круг, и не могла заставить себя не думать, не видеть мысленным взором то, о чем говорил лейтенант.

— Рита, не думай об этом! — с силой, со злостью вытолкнул из онемевшего горла Серега, прижимая ее к себе.

Она лишь нервно покачала головой и сильнее сжала плотный материал в руках.

«Да где же найти слова?!»

— Рита... не надо об этом думать... Представь... представь, что он видит сейчас нас. Оттуда, с неба. Видит, как тебе больно!

Но разве Багиру остановишь?

Она вырвалась из рук Сереги, повернулась к капитану, который как раз отослал лейтенанта и не решался возвратиться к офицерам — понимал, что они все слышали. Рита пошла к нему навстречу и Сереге пришлось следовать за ней.

— Капитан, я хочу... покажите мне найденные... останки.

— Рита, не надо!

— Нет, — спокойно и твердо ответил МЧСник.

— Капитан! — от льда и стали в голосе Багиры передернуло и Физика. — Я должна его увидеть.

Мужчина смотрел в полные ярости и решимости глаза женщины. Почему-то мелькнуло ощущение, будто перед ним глаза хищного зверя.

— Нет. Я вам не позволю.

— У вас нет таких полномочий, — глаза хищницы угрожающе сверкнули.

— Да, вы правы, нет. Но, тем не менее, не позволю, — говорить капитан старался как можно спокойнее. Не равнодушно, но ровно. — Поймите... Я не знаю, кем вам приходится... погибший, вижу, что очень близким...

То, что он лезет не в свое дело, промелькнуло даже в глазах молодого человека. Но капитан не в первый раз имел дело с такими проявлениями эмоций. И ему казалось, что стоит попробовать.

— Я мог бы предположить из вашего места работы и звания, что вам не понаслышке известно, что такое... как выглядит сейчас... то, что вы хотите увидеть. Я это не предполагаю, я это точно знаю — вижу в ваших глазах. В них нет страха. Я понимаю ваше желание. Сам бывал в таких ситуациях, когда погибали мои коллеги. Но я вижу, что тот человек вам очень дорог, не знаю, муж он вам, друг, брат... Поверьте... вам самой будет лучше, если вы запомните его живым. Я знаю, о чем говорю. Можно и нужно проститься с человеком, который был ранен, застрелен, даже которому оторвало руки или ноги... Но... там, — он качнул головой в сторону руин, — прощаться уже не с кем...

Капитан с облегчением увидел, как постепенно угасает пылающий в глазах женщины огонь.

— Когда вы его видели в последний раз? — тихо спросил он.

Рита поразилась бесцеремонности этого чужого человека, но почему-то послушно ответила:

— Сегодня утром...

— Он был в хорошем настроении?

— Да... — и так сжатое в железных тисках сердце Риты кто-то сдавил еще сильнее, — улыбался...

— Запомните эту улыбку.

По поникшим плечам и тихому голосу Серега понял, что Рита сдалась. Она, не говоря ни слова, повернулась к нему, Серега молча кивнул с благодарностью капитану — тот кивнул в ответ и оставил их, — обнял ее за плечи и почувствовал, как она дрожит. Быстро снял с себя пальто и закутал в него Риту.

Утром Бизон говорил что-то о сильных женщинах, которые не хотят выглядеть слабыми. Серега не мог вспомнить, что именно. Утренний разговор был в прошлой жизни. Столетие назад.

Сейчас он обнимал самую сильную женщину на свете.

А она плакала, уткнувшись в его грудь и смяв в сжатых кулаках его свитер.

Телефон Сереги зазвонил в кармане наброшенного на Ритины плечи пальто. Оно скользило по кожаной куртке и все время норовило свалиться, поэтому Серега шел, обнимая Риту за плечи. Они медленно шли к дороге, и он пытался придумать, под каким предлогом уговорить ее не садиться за руль и позволить отвезти себя домой. Телефон вытащила она сама и, передавая его Сереге, успела заметить «Пригов» на светящемся экране.

— Да.

— Физик, возвращайся, — произнес генерал и отключился.

Серега лишь недоуменно переглянулся с Багирой. Она вопросительно качнула головой.

— Сказал: «Возвращайся»...

— Поехали.

Чего Пригов совсем не ожидал — что с Физиком приедет Багира. Даже растерялся немного, увидев ее сквозь стеклянные двери переговорной, идущую по коридору за спиной Мыцика. Тот остановился, пропуская Риту вперед. Когда они вошли, генерал посмотрел вопросительно, она помотала головой. Что она хотела этим сказать, он не очень понял, как, впрочем, не особо знал, и что сам спрашивал...

Мура и немного поспавшие Кот и Ума уже сидели за столом и поднялись при виде Багиры. Всем хотелось что-то сказать, спросить... Они впервые были в такой ситуации. Впервые один из них погиб — не потерялся и есть надежда, что найдется, не тяжело ранен и есть надежда, что выживет, а погиб, и это уже окончательно. И они не знали, как себя вести. Они тянулись к Багире инстинктивно — за поддержкой, за их извечным источником силы. Но при этом все понимали, что значил для нее Бизон, и осознавали, что поддержка сейчас нужна самой Багире даже больше, чем им. Потому не знали, как себя держать. Хотелось что-то сказать, но что именно говорить — не знал никто.

Рита обвела всех взглядом, может, она и хотела что-то сказать, но как только за Физиком закрылась дверь, Пригов заговорил, проходя к своему месту. Остальным пришлось покорно сесть и слушать. Сначала — дело. И как бы ни было больно, понимали это все без исключения.

— Итак, товарищи офицеры. Первое. Наш информатор, сообщивший о звонке Баринчуку, найден мертвым. Характер полученных им телесных повреждений дает основания полагать, что его пытали. Какие у вас будут мысли на этот счет?

— У него хотели что-то узнать, — пожал плечами Кот.

Пригов кивнул:

— Что?

— Что и кому он сообщил о Баринчуке? — с недоверием спросила Багира. — Но откуда кто-то вообще мог узнать, что он кому-либо что-либо сообщал? Не следили же за ним.

— Могли следить за Баринчуком, — подал голос Физик, помолчал, обдумывая свои же слова, но их смысл дошел уже и до остальных.

— Точно! — воскликнула Ума. — Диверсант хотел получить взрывчатку от Баринчука и следил за ним. И увидел их с агентом встречу, — Кот и Мура согласно кивнули. — Может, он подслушал их разговор?

— Если бы он подслушал их разговор, он мог бы просто убрать агента до того, как тот успеет нам что-либо сообщить, — возразил Физик.

— Для этого он должен был бы точно знать, что этот человек — наш агент, — возразила на это Багира. Серега, вздохнув, согласился.

Пригов молча наблюдал за обсуждением. Всю эту логическую цепочку он прошел еще час назад и сделанные выводы считал правильными, тем более, что других версий все равно не было. По большому счету в этом совещании не было необходимости. Но генерал посчитал, что небольшая мозговая встряска, поиск общего решения да и просто напоминание о том, что у них есть неотложное дело, пойдут группе на пользу. И теперь даже был рад, что и Багира здесь.

Вдвойне генерал порадовался, когда именно Багира после непродолжительного молчания и напряженного всеобщего обдумывания произнесла правильную, с его точки зрения, версию.

— А он и не знал наверняка. Он только предположил, что этот человек может являться агентом спецслужб.

— А чтобы убедиться и узнать, что и кому тот передал, он его и пытал, — встрял Кот и Рита кивнула.

— Но с какого... перепуга он это предположил? — спросила непосредственная Ума.

— Он обратился к Баринчуку за взрывчаткой, значит, он точно знал, что тот действительно может ее достать. Узнать он мог это только от того человека, с кем Баринчук тогда работал, кто доставлял ему взрывчатку. И тот человек наверняка в курсе о том, как допрашивали Баринчука о поставках им взрывчатки. И если он человек достаточно умный, он мог предположить, что спецслужбы не оставят подозреваемого в поставках взрывчатки без присмотра. А значит, рядом с ним может находиться тайный агент.

— Но если диверсант знаком с человеком, который доставал для Баринчука взрывчатку, — заговорил, волнуясь, Кот, интуитивно чувствуя, что они вот-вот придут к чему-то очень важному, — то зачем ему звонить Баринчуку?

Повисло молчание. Пригов еле сдерживал улыбку, так интересно было наблюдать за рождением коллективной мысли, было даже любопытно, кто же первый догадается.

Багира, Кот и Физик догадались одновременно. Генерал как-то сразу почувствовал это — по изменениям во взглядах, которыми они обменялись, по вмиг напрягшимся телам, сжавшимся рукам. Они догадались и уже все поняли.

— Специально... — прошептал Кот.

— Бизон... — тяжело произнес Физик.

Рита перевела взгляд на Пригова и тот опустил глаза — слишком увлекся своими психологическими экспериментами, забыл, что именно они обсуждают. Он поднял голову и вгляделся в лицо каждого. Багира, Кот и Физик лишь ждали подтверждения своим мыслям, Мура и Ума, пока еще не поняли, но чувствовали, что что-то сейчас прозвучит... нехорошее.

— Я считаю, диверсант позвонил Баринчуку специально для нас. Потом выследил нашего агента и узнал, что цель его достигнута. Он отвлек нас от настоящего источника взрывчатки. Пока мы следили за Баринчуком, он спокойно занимался своими делами. И похищение ребенка — тоже для нас. Четыре минуты на таймере — слишком много для взрыва, за это время вполне можно уйти. На что диверсант и рассчитывал. Он знал, что мы приедем за ребенком и заберем его. И будем уверены, что ребенок — это рычаг давления на Баринчука. Только думал, что произойдет это позже — наверно, хотел подкинуть Баринчуку координаты места, думал, что мы их перехватим и займемся ребенком. А он в это время спокойно выполнит задуманное.

— Зачем вообще ему понадобилось устанавливать там бомбу? — спросил Кот.

Пригов пожал плечами:

— Может быть для того, чтобы мы не сомневались, что диверсия будет... Может, он хочет заложить бомбу и требовать денег за то, что не взорвет ее?.. А может быть просто так... Поиграть со спецслужбами решил.

Все, что они думают о таких играх, тут же отразилось на лицах бойцов. Впрочем, генерал их чувства полностью разделял, что и проявилось в тоне, каким он произнес последнюю фразу.

— Бизон погиб совершенно... напрасно... — прошептала Багира.

Генерал молча кивнул и в наступившей тишине обвел группу взглядом. На лицах явно читалось, что это «напрасно», равно как и затеянные игры, бойцы, потерявшие товарища, диверсанту не простят.

«Главное, чтобы за своей местью не забыли о деле», — вздохнул Пригов.

— Второе. Дакар изучил историю взорвавшейся усадьбы, последние десятилетия она пустовала, а вот в конце восьмидесятых — начале девяностых в этом здании располагался летний детский сад. Дакар нашел списки работников, — генерал взял пульт и нажал кнопку, после чего на экране появились две фотографии: женщины лет под пятьдесят и молодого мужчины лет тридцати. — Это Сорокина Наталья Валентиновна, она дочь заведующей сада — самой заведующей в живых уже нет. А это ее брат, Сорокин Павел Валентинович. Так вот Павел Валентинович четыре месяца назад освободился из мест лишения свободы. Это пока единственный подозрительный факт, имеющий хоть какое-то отношение к усадьбе.

— За что он сидел? — спросила Багира, разглядывая паспортную фотографию Сорокина.

— За кражу, обычную кражу, — разочарованно ответил Пригов. Да уж, «содействие террористической деятельности» было бы куда предпочтительнее.

— Но это пока наша единственная зацепка. Если это вообще зацепка, — добавил генерал. — Если этот умник решил с нами поиграть, то он еще обязательно проявится. До своей диверсии. А до этого момента мы все равно ничего выяснить не можем. Так что сейчас отправляетесь по домам, а утром наведаетесь в гости, — Пригов кивнул на экран.

— Так мы можем и сейчас! — воскликнул Кот. — Чего время тянуть?

— Куда вы сейчас поедете на ночь глядя? Надо же днем, осторожненько, разведать сначала, что и как... Кого я учу? — генерал тяжело вздохнул. — Умерьте свой пыл. И голову уже включайте. Все, до утра все свободны.

От дверей переговорной все как один направились не в сторону лифта, а в сторону комнаты «Смерча». Генерал смотрел им вслед и довольно улыбнулся, когда заметил, как Багира приобняла за плечи идущую рядом Уманову. Если Кошкина найдет в себе силы поддержать ребят, она найдет их и для работы.

Плохо, конечно, что домой они попадут сегодня неизвестно когда, но этот разговор, который сейчас — генерал был уверен — состоится в комнате отдыха, группе необходим.

Пригов устало вздохнул и отправился в медблок, у него оставалось последнее на сегодня дело. После непродолжительного разговора с медперсоналом женского пола, точнее, после непродолжительного выслушивания их жалоб, генерал распорядился, чтобы в допросной поставили две раскладушки и нашли пару подушек и одеял. Когда по его приказу Баринчука привели из камеры в допросную, генерал сам привел к нему сына ко всеобщему удовольствию. Пригов ни за что не согласился бы сделать такую поблажку подозреваемому, но идей, куда пристроить ребенка, ни у кого не было — отец в камере, няня в больнице, тетя в другом городе. Заниматься сейчас бюрократической возней с детдомом нет времени абсолютно.

Смотря на искренне радующегося сыну Баринчука, генерал подумал, что их неизвестный диверсант оказался прав, Миша действительно может быть рычагом давления на несговорчивого папашу.

* * *

Высокий темноволосый мужчина в расстегнутом элегантном пальто, мягком свитере из натуральной шерсти, идеально отглаженных брюках и дорогих ботинках стоял на песчаном берегу Финского залива. Взгляд серых холодных глаз задумчиво блуждал по темной поверхности воды, руки зябко прятались в карманах. Лишь иногда он привычно морщился от начинавшей болеть головы. Он смотрел, как прибегали к берегу немногочисленные барашки низких волн, и размышлял о том, как ему повезло. Повезло ему настолько крупно, неожиданно и без малейшего усилия с его стороны, что он готов был поверить в Высшую Справедливость, Господа Бога — ему было по истине все равно, как это называть — любую иную Инстанцию, благоволящую его мстительным планам. Чем-то он напоминал себе сейчас графа Монте-Кристо, но не мог уловить — нравится ему это сравнение или нет.

Да, повезло нереально, как выражается молодежь. Выходя на три месяца раньше него из тюрьмы, верный Паша непрестанно звал Олега к себе в гости. Убеждал, что сестра будет совершенно не против приютить на первое время приятеля брата. Возвращаться ему было некуда — да и незачем, денежная заначка была не очень большой, и тратить деньги на временное жилье, когда подвернулся такой вариант пожить на халяву, он посчитал неразумным.

Покинув гостеприимные тюремные стены, Розов потратил один день на приведение себя в порядок и заявился к новообретенному другу в таком виде, что Сорока не сразу его узнал. Правда, стоит заметить, что его вид полностью соответствовал дому, в котором, как оказалось, друг проживал, — шикарному особняку в элитном Курортном районе, прямо на берегу залива, с собственным пляжем и даже небольшим катерком, пришвартованном у собственной пристани. Сначала Розов обалдел и мысленно похвалил себя за черные очки, надетые пасмурным сентябрьским днем — скорее для понта, чем от солнца. За очками Паше было не видно обалдевшего взгляда старшего товарища, а товарищу было очень важно сохранять статус невозмутимого и всегда все знающего человека. Вскоре выяснилось, что Пашина сестра работает в этом особняке экономкой или домоправительницей, а сами хозяева по случаю наступления осени переехали в теплую городскую квартиру, оставив экономку присматривать за домом. Сторож, как водится, состоял с ней в близких отношениях, и о прибывшем брате экономки, равно как и о вскоре приехавшем друге брата, хозяевам докладывать было некому.

Когда Олег в первый раз сказал Паше, что ему нужна взрывчатка — сказал просто так, мимоходом, не думал же он, что простой мелкий бандюган (даже не бандюган, а бандюганчик) знает, где достать килограмчик-другой тротила, — бандюганчик странно хмыкнул, странно посмотрел в сторону проходившей по внутреннему дворику сестры и ушел. Розов только нахмурившись посмотрел ему вслед — раньше Паша не выказывал такого неуважения, чтобы посреди разговора вдруг встать и уйти. Вернулся Сорокин минут через двадцать, не один, с сестрой. И Олег готов был прибить его за болтливость, когда услышал от нее: «Много взрывчатки-то надо?»

Поддев носком идеально начищенного ботинка камешек и швырнув его по направлению к воде, Олег усмехнулся, вспоминая как растерялся тогда и не сразу сообразил, что женщина, так спокойно спрашивающая о взрывчатке, — как минимум, не простая женщина.

Оказалось, что еще в девяностые был у Натальи гражданский муж, военный, начальник склада боеприпасов в воинской части. Жили с мужем бедно — разруха в стране не щадила никого, армию уж подавно. Однажды муж пришел домой воодушевленный, в приподнятом настроении, пообещал жене скорую безбедную жизнь. Оказалось, что он свел знакомство с человеком, связанным с бандитами. Тот человек занимался поставками бандитам взрывчатки — в те времена на оружии и боеприпасах можно было сделать очень хорошие деньги. «Впрочем, как и сейчас», — подумалось Олегу.

Натальин муж таскал из военчасти тротил. Где-то его надо было держать и передавать посреднику. Наталья предложила использовать для этого ныне заброшенное здание старой усадьбы, в котором она часто, будучи ребенком, бывала летом у мамы на работе. Усадьба стояла заброшенная, с выбитыми стеклами, никому не нужная. Когда муж возразил, что туда, мол, могут забрести подростки или приехать какая-нибудь комиссия, Наталья мужа успокоила — в усадьбе есть шикарный, огромный подвал, про него никто не знает, кроме самих бывших работников детского сада. Было решено использовать подвал как перевалочный пункт.

А потом Баринчука — того самого посредника — вдруг начали вызывать на бесконечные допросы. Игорь — муж — не на шутку перепугался, что тот его сдаст, клялся и божился Наталье, что больше ни грамма взрывчатки не унесет со склада. Ну, а когда Баринчука посадили — что странно, по совершенно другому обвинению! — налаженный канал оборвался и с ним оборвалась безбедная Натальина жизнь.

Игорь, и так весьма расположенный к выпивке, сильно запил, а уже привыкшая к лишним деньгам Наталья посмотрела-посмотрела на мужа-пьяницу, да и ушла. Детей у них не было, об алиментах и не зарегистрированном браке жалеть было нечего. Вернулась к матери и помогала той растить младшего брата, к которому в скором времени сильно привязалась.

Вся эта для кого-то поучительная история не имела бы к Олегу никакого отношения, если бы незадолго до его появления — буквально месяца три назад, этим летом — Наталья не встретила бы совершенно случайно на улице своего несостоявшегося супруга. Удивительное дело, тот до сих пор служил, все в той же части, все тем же начальником склада. Только пил все больше, Наталья еще удивилась, куда начальство смотрит. Заговорили о делах минувших, бывший сожитель рассказал, что Баринчук несколько лет назад вышел из тюрьмы. И пожаловался, как он, уставший жить без денег, раздобыл его телефон и предложил старому товарищу возобновить, так сказать, прерванные рабочие отношения. «Он меня послал, ты представляешь?! Меня! Послал!» — возмущался нетрезвый Гоша своей бывшей подруге жизни. Сославшись на новую жизнь, семью и сына, Баринчук наотрез отказался даже слушать о прошлых делах.

«Значит, твой Гоша не против подзаработать и он может достать взрывчатку?» — вынес самую суть из всего рассказа Олег. Наталья кивнула, а радостный Паша сиял за ее плечом — надо же, как он смог угодить Розову!

Что бы было, где бы он искал взрывчатку, если бы не Пашина сестра?

Что-то да было бы... Но явно не так скоро. А времени все меньше и меньше.

Свежий морской ветер дул прямо в лицо и Олег с наслаждением вдыхал запах свободы, свободы не от тюрьмы — свободы почти выплаченного долга. Он с трепещущим предвкушением думал о завтрашнем дне. Ждал его с таким восторгом, с каким дети ждут наступления Нового года или Дня рождения.

«Подарок главному виновнику торжества уже готов. Угощение и развлекательная программа для гостей — тоже. А приглашение на праздник гости получат утром», — улыбнулся Розов.

Голова начинала болеть все сильнее. Покопавшись во внутреннем кармане пальто, Олег среди прочего нащупал полусмятый блистер обезболивающих таблеток. Взглянул с почти отвращением на очередное мудреное и бесполезное название. Такое же бесполезное, как и многие-многие другие.

— Олег! Олег!

Розов медленно, стараясь не тревожить голову резкими движениями, обернулся и увидел бегущего к нему Сорокина. Паша размахивал руками и увязал в прибрежном песке. Его крики неприятно били по ушам, хотя находился он относительно далеко.

— Олег! По те...телеку в новостях по...показали ту усадьбу! С...сказали, что неизвестные похитили ребенка с це...целью выкупа...

«Журналисты! Идиоты...» — подумалось Розову.

— ...но б...б...бойцы спецназа во...вовремя с...среагировали и ребенка спасли. Один из с...спецназовцев погиб во время вз...взрыва!

«Вот как?... Хорош спецназ, ничего не скажешь... Как его угораздило-то?... Неужто Череп постарался?» — усмехнулся Олег.

— А про Ч...черепа вообще ничего не с...сказали... — растерянно добавил Паша.

Розов тяжело втянул полную грудную клетку воздуха (казалось, что от свежего воздуха голове легче), еще раз взглянул на зажатый в руке блистер и обреченно направился к дому — за водой. Паша дождался, когда Олег с ним поравняется, и засеменил следом.

Возмущенно-вопросительное «Багира?!» — единственное, что сумел выдать генерал-майор, наблюдая, как из лифта вышла Кошкина... в камуфляже. Нет, он, конечно, безмерно рад видеть ее на работе в полной боевой готовности. Боевой — но не настолько же!

— Ты куда это собралась?

— Пригов, ты же не думаешь, что я буду сидеть здесь, — говорила Рита, шагая вместе с генералом по коридору в сторону ИВЦ, — а ребята... в уменьшенном составе будут по всему городу ловить диверсанта?

— Ты нужна...

— Я нужна группе. А в ИВЦ есть Дакар, и вчерашний день, думаю, прекрасное подтверждение тому, что он в состоянии справится сам!

— Маргарита Степановна...

Рита лишь молча повернулась к генералу, сверкнув фирменным взглядом пантеры. Она не могла объяснить Пригову, как утром, начав одевать привычную форму, вспомнила точно такое же вчерашнее утро — как оделась, как доехала до работы, как провожала Бизона и Физика на парковке — и поняла, что не может, вот просто не может допустить, чтобы это утро теперь уже новой — черт бы ее побрал! — жизни началось так же, с опостылевших юбки и кителя, колготок и туфель на шпильке. Если бы она была вчера вместе с парнями, разве позволила бы она бандиту выстрелить в Бизона?! Сколько можно сидеть в Центре, пока родные люди рискуют жизнями и... погибают?

Генерал отчасти был согласен, что группе сейчас Багира нужнее, чем здесь. Они, конечно, не слепые котята, оставшиеся без мамки, но некая растерянность может присутствовать. Не из-за того, что потеряли командира — а что понесли потери в собственном строю. Да и Багире, наверно, так легче. Вон, видно же — если и спала, то очень мало, когда организм сам отключился, не выдержав нагрузки. Уж лучше пусть по городу бегает, чем будет сидеть за компьютером и сходить с ума.

Пригов, почти сдаваясь, опустил голову. Но предпринял последнюю попытку:

— Был бы тут Батя...

— Мы бы с ним вместе сейчас в камуфляже стояли, — закончила Багира и фразу, и их спор и поднесла карточку к считывающему устройству у входа в ИВЦ.

За прозрачными дверьми к ним навстречу шел взволнованный Дакар:

— Товарищ генерал-майор! Две минуты назад в полицию поступил звонок о готовящихся терактах в двух зданиях бизнес-центров. Сегодня в 12.00.

«Началось!»

— Известно, в каких именно?

Багира метнулась к своему креслу, Дакар, обходя Пригова и пытаясь сделать это почтительно, сел на свое место, набрал несколько команд и на плазме появились фотографии двух больших зданий.

— Да. Это бизнес-центр «Лаура» и бизнес-центр «Невский берег».

Изучавшая в этот момент информацию Багира заговорила:

— В «Невском береге» только офисы компаний и небольшое кафе на первом этаже. В «Лауре» первые четыре этажа отданы под торговый центр.

— Что с номером, с которого звонили?

— Без регистрации, сейчас выключен, — ответил Дакар.

— Ну, что?.. Это наш или не наш? — проговорил Пригов после нескольких секунд раздумий.

— Наш, в любом случае, — отозвалась Багира. — А вот тот или не тот...

Они переглянулись. Сейчас это выяснить все равно невозможно. Но ведь у них было предположение, что диверсант собирался с ними играть. Может, это и есть его игры? Зачем закладывать взрывчатку и предупреждать о ней? Можно предположить, что это утка, какой-то специальный ход, вот только вчерашний взрыв не дает, увы, сомневаться — тротил у неизвестного действительно есть и обращаться он с ним умеет.

— Всех эвакуировать. Список крупных фирм мне на стол. Собрать информацию по владельцам зданий. Ищите, кому выгодно устроить теракт именно в этих зданиях. «Смерч» в боевую готовность через десять минут. И саперов им в помощь отправьте.

— Есть, — кивнул Дакар, уже начав выполнение задачи.

— Пригов...

Генерал взглянул на Кошкину, секунду посомневался и повернулся к Илье:

— Дакар, ты сегодня за старшего. Капитан третьего ранга Кошкина возглавит «Смерч» на месте. Твоя задача — ведение группы, а пока сбор информации. Справишься?

— Так точно, — ответил Илья и взглянул на Багиру. Та ободряюще ему кивнула.

Звуковой сигнал программы вынудил Дакара вернуть взгляд к монитору. Он прочитал поступившую информацию, почувствовал, как пробежал по спине холодок, прочистил горло и произнес:

— На номер 112 с того же номера, что и сообщение о терактах, пришло текстовое сообщение, — Илья взглянул на начальство. — «Господа спецназовцы, будьте внимательны. Не потеряйте кого-нибудь еще». В конце фразы стоит смайлик, — тихим голосом добавил Дакар. — Улыбающийся.

— Сволочь...

— Откуда отправлено сообщение? — спросил Пригов.

— От бизнес-центра «Лаура», — Дакар быстро набирал команды. — Сейчас уже выключен.

Пригов посмотрел на Багиру — разумеется, в ее глазах уже явно читался смертный приговор всем причастным. Не стоило диверсанту так шутить, не стоило... Задержание он запомнит на всю жизнь. Если жив останется. А что-то подсказывало Пригову, что останется, Багира постарается. Чтобы помнил и жалел.

Генерал и сам умел играть в «кошки-мышки», причем, на высшем, генеральском, уровне. Конечно, «мышкой» ощущать себя — удовольствие то еще. «Но... кто кого, мы еще посмотрим. У нас тут различных „кошек“...» Пригов вздохнул. Нет, все-таки он его разозлил! Хоть самому в камуфляж влезать. Руки так и чешутся.

Но — нет. Дакар молодец, но и руководить кто-то должен.

Генерал еще раз вздохнул.

— Багира. Давай за «Смерчем» и езжайте. Сначала с бомбами разберемся, а потом и гада этого найдем.

— Есть.

* * *

Бизнес-центр «Невский берег» представлял собой новое современное здание — на первый взгляд, казалось, что оно все состоит сплошь из одного стекла. Полностью стеклянный фасад, прозрачные стеклянные лифты, множество зеркал в интерьере, стеклянные бортики лестниц — страшно представить, что будет, если это все взлетит на воздух.

Кот стоял в холле первого этажа и сосредоточенно рассматривал на планшете план здания. Конечно, логичнее подрывать здание снизу, так получится наибольший разрушительный эффект. И осмотреть следует сначала все внизу.

К нему вернулись Ума и Мура, которых он отправил уточнить у полиции, как идет эвакуация и когда закончится. Правда, судя по количеству спускающихся по лестнице людей, и так понятно, что нескоро.

— Кот, полицейские говорят, еще минут десять-пятнадцать.

— Ладно... Пока наверху еще есть люди, мы осмотрим подвал. Когда сотрудники будут эвакуированы, начнут свою работу саперы с собаками, — Ионов нажал кнопку связи: — Дакар, мы начинаем осмотр подвала.

— Принято.

* * *

Серега никогда не мог понять людей, толпой собирающихся у ленты ограждения, что бы там, за лентой ни было: труп, разбитые машины, взорванный, в данном случае собирающийся взорваться, дом... Нет, про извечное «Хлеба и зрелищ!» было все понятно. Но где же инстинкт самосохранения? Высоченная громадина в двадцать этажей из стекла и бетона вот-вот взлетит на воздух, а они стоят практически у ее подножия — что там эти двадцать-тридцать метров ограждения? — и не уходят, стоят, переговариваются, кто-то видео на телефон снимает...

У пережившего вчерашний день и очень плохо спавшего Сереги настроение было сильно ниже среднего. Обычно спокойный и в чем-то немного пофигистичный, сейчас он почти с презрением смотрел на зевак, толпящихся у бизнес-центра и, кстати, мешающих проезду.

По его лицу ничего нельзя было понять и лишь по резкому и более продолжительному, чем могло бы быть, звуку клаксона, которым он расчищал дорогу их «Виано», Багира предположила его состояние. Хотела было ободряюще похлопать по плечу, но передумала. Что Физику, что ей самой легче станет только когда диверсант, виновный в смерти Бизона и осмелившийся еще и шутить на эту тему, получит свое сполна. И то большой вопрос — станет ли.

Они вышли из машины и Багира отправилась к полицейским — объяснять, насколько далеко надо перенести ограждение. Переговорив с командиром отряда, она обвела взглядом толпу зевак и вздрогнула от тихого голоса Сереги, раздавшегося сзади прямо над ухом:

— А ведь он может быть среди них...

— Может, — кивнула Багира. — Только мы ничего не можем с этим сделать. Пока.

Они переглянулись.

— Пошли.

Рита достала из кармана разгрузки планшет и загрузила присланный Дакаром план здания. Войдя вовнутрь и отметив, что эвакуация закончена, Багира по рации подозвала старшего группы саперов. Оказалось, что те уже дожидались «Смерч» на первом этаже. Командир доложил, что они успели осмотреть подвал, пока здесь еще был директор бизнес-центра и можно было раздобыть ключи, чтобы не ломать замки. Разумеется, в подвале ничего обнаружено не было.

Багира распределила между собой и Физиком участки поиска и поделила саперную группу на две части. В распоряжении каждого теперь было по небольшому отряду саперов с их различной специальной техникой и по бойцу-кинологу с собакой.

Поиск начали с торгового центра. Туда принести бомбу все же легче.

* * *

Высокий мужчина в самой гуще толпы проводил глазами вошедших в здание спецов. Он не смог отказать себе в удовольствии и не взглянуть на них. Очень хотелось рассмеяться и он еле себя сдерживал. Праздник начинается!

«Не знал, что в спецназе бывают бабы. Да еще и командиры». Что эта блондинистая тетка — командир, Розов понял сразу. По ее позе, в которой она разговаривала о чем-то с ментами, по тому, как шел чуть позади нее тот второй спец, приехавший с ней.

Ладно. Повеселились и хватит. Пора уходить. Да и самое важное еще впереди.

Олег вернулся в ожидавшую его машину, сел на заднее сиденье и прикрыл глаза. Паша лишь молча следил за ним, всматриваясь в зеркало заднего вида. Босс продолжал сидеть с закрытыми глазами и, устав ожидать дальнейших указаний, Сорокин заинтересовался происходящим возле бизнес-центра. Их машина стояла далеко, но разглядеть собравшуюся толпу было возможно. Паше было весело, что вся эта кутерьма — дело их и, в частности, его, Пашиных, рук.

Из скучающего ожидания его вывел звук хрустнувшей ампулы. Он бы не понял, что это, если бы утром собственными глазами не видел, как босс делал себе укол, перед этим точно так же отколов горлышко ампулы. Паша зашел разбудить Олега, как тот и велел накануне вечером. Заглянув в комнату, он обнаружил того уже вставшим, но босого и в одних джинсах, что-то делающим у подоконника, а на столе заметил странную упаковку, видимо, какого-то лекарства. Объяснив, что он пришел будить, Паша дошел до стола и осторожно покосился на коробочку. Название не сказало ему ровным счетом ничего, он сейчас и вспомнить-то его не мог, «...азон» какой-то. Почему-то версию о наркотиках Сорокин отмел сразу. То, что наркотики с боссом никак не сочетались, понятно было даже ему. Олег тем временем, буркнув что-то о том, что он сейчас идет, набрал из ампулы прозрачную жидкость, выпустил воздух и уверенно-быстрым движением вонзил иглу шприца в левое плечо. Объяснять он, конечно же, ничего не стал, услал Сороку с каким-то поручением. Хорошо хоть, не ругался за вторжение.

Сейчас, услышав характерный звук, Паша лишь мельком взглянул в зеркало. Ни пытаться что-то рассмотреть там, ни поворачиваться он не стал — до чертиков боялся уколов да и боли вообще. По звуку стукнувшихся друг об дружку стекляшек Паша предположил, что босс куда-то сложил обломки ампулы и использованный шприц. Потом послышался шорох надеваемой одежды. И потом совершенно невозмутимое:

— Поехали.

Мысли Кота то и дело возвращались во вчерашний день.

Поначалу поверить в смерть Бизона было очень трудно. Он не видел этого сам, не видел даже тела командира, и разум отказывался верить словам Сереги. То есть где-то какой-то частью мозга, отвечавшей за рациональное мышление, Вася информацию получил и обработал. Но в нее настолько сложно было поверить — ведь поверить, это значит принять, это значит смириться, что до полного осознания она так и не доходила. Как можно принять смерть Бизона?! И как с ней смириться?

Может быть, именно поэтому — что еще не осознал окончательно, он и смог заснуть днем. Тяжелым, неспокойным сном, но все же заснуть. Усталость после бессонной ночи все-таки взяла свое.

Проснулся он сам. От взрыва. От приснившегося взрыва.

Резко сел на постели, вспомнил: Бизон.

Мозг тут же включился, вспоминая рассказ Дакара, анализируя каждое слово. Когда нашли ребенка, было найдено взрывное устройство. Физику пришлось уходить одному и уносить ребенка. Раненный Бизон остался у бомбы. Но там был всего один охранник... Как Бизон мог оказаться раненным? Они вдвоем не справились с одним охранником?!.. А что за датчик движения? Зачем там какой-то датчик? Чтобы бомбу включить?.. Может быть... Но зачем? Не собирались же бандиты подрывать ребенка, он же им живым нужен! И еще какое-то решение, о котором говорил Бизон Багире. Решение, видимо, принятое Физиком.

Кот сидел на неразобранной кровати, в джинсах и футболке — как пришел, так и рухнул, а потом и заснул. Теперь после сна ему стало холодно, он потянулся за пледом, завернулся в него и покосился на телефон на столе. Логичнее всего было позвонить Физику и узнать все подробности у него. Наверняка, он от Пригова уже освободился. Рука дотянулась до телефона, он запрятал ее обратно под плед, нажал пару кнопок и передумал.

Интуиция подсказывала, что к Сереге лучше не лезть сейчас.

Подумал и, взглянув на часы, на которых было начало седьмого вечера, набрал номер Дакара, гадая, может тот говорить или нет. Не мог, но пообещал перезвонить минут через десять.

В ожидании Кот оделся и дошел до кухни. Желудок явно твердил о том, что он не прочь подкрепиться, но Вася невидящим взглядом осмотрел немногочисленное содержимое холодильника, закрыл его, подошел к окну и таким же невидящим взглядом уставился на небо.

Теперь Бизон... там?

Мысль показалась дикостью и бредом, и Кот, встряхнув головой, почти с радостью схватил зазвонивший телефон. Задав пару вопросов о взрыве и поинтересовавшись положением дел на данный момент, Кот распрощался с Ильей. Увы, ничего нового Дакар ему не сообщил. Он и сейчас не знал подробностей, Физик с Приговым разговаривали, естественно, в кабинете генерала. С самим Физиком Дакар после этого не виделся и где тот находится, не знал.

Вася повторял себе мысленно все те же вопросы.

И чем больше он задавал вопросы, на которых у него не было ответа, тем крепче и крепче в нем росла одна единственная мысль. Если бы он был на месте Физика, все могло бы быть иначе.

Какой-то частью сознания Кот допускал, что ему это только кажется. Его там не было и поэтому ему видится все проще, чем было на самом деле.

Но чувство, родившееся вместе с этой мыслью, что-то переклинило в уставшей, невыспавшейся голове. Он злился, что все случилось именно так. Злился на себя, что его там не было. Но от понимания, что его там не могло быть физически, он был в другом месте в это время, Васина злость перекинулась на того единственного, кто там был и кого можно было обвинить — на Серегу. Как могло получиться так, что Бизон ранен? Почему Серега ушел? Почему он его не вытащил? Сколько раз они все вытаскивали друг друга из-под пуль! Сколько раз он, Кот, прикрывал Физика? Сколько раз Бизон их спасал? Почему? Почему Физик не спас его? Как можно было уйти, оставить Бизона одного? Ведь они всегда — всегда! — выживали даже в самых критических ситуациях.

Если бы он, Кот, был там, он обязательно что-нибудь придумал бы!

От того, чтобы не наброситься на Серегу с этими вопросами — по сути, обвинениями — Васю спасло только одно. Когда он приехал в КТЦ по вызову Пригова, Физика там еще не было. Генерал собрал их с Мурой и Умой в переговорной и даже не представлял, от какой грандиозной ссоры уберег тем самым группу.

На совещании Кот каким-то чудом умудрился затолкнуть свои эмоции подальше. Сначала — дело. Да и присутствие Багиры несколько остудило пыл.

А потом... Потом Кот слушал рассказ Сереги, чувствуя как внутри все переворачивается.

Он прошел с ним вместе, след в след, весь их путь по усадьбе, по дому, по подвалу. Вместе с Серегой держал под прицелом темный кирпичный, пропахший сыростью, коридор подвала, продвигаясь вперед за спиной Бизона. Вместе с Серегой увидел кивок командира в сторону освещенной комнаты — «иди туда». Вместе с Серегой шагнул к ребенку. Вместе с Серегой услышал резкий и неожиданный сигнал сработавшего датчика движения. Вместе с Серегой оценил ситуацию: четыре минуты, раненный в ногу Бизон, длинный коридор, отвесная лестница наверх и приоритет — ребенок. Вместе с Серегой помогал подняться Бизону. Вместе с Серегой услышал приказ уйти.

Ни за что Кот не хотел бы оказаться на его месте!

Он прятал от друга глаза, слава Богу, что тому и так было в тот момент не до Васи.

Он мысленно просил у Сереги прощения. Ему было безумно стыдно за то, что сомневался, и за то, что никогда в этом не признается.

Сейчас, переходя из помещения в помещение в поисках взрывного устройства, Кот вспоминал вчерашний день, и чувство вины перед другом мешало сконцентрироваться на работе.

Пришлось сделать над собой усилие, собраться с мыслями, отодвинуть на задний план все личное. Работать. Руководить.

Уже со следующей операции, как сказал Пригов, именно он — вновь командир группы «Смерч». Полноценный, как уточнил генерал, командир. Со всей мерой ответственности за каждого бойца группы.

* * *

Конечно же, бомбу нашел Серега.

Он ушел вперед от саперов, те шли медленнее — обследуя все миноискателями и различными детекторами. Да и кинолог с собакой тоже продвигались не так быстро, как пользующийся лишь собственным зрением Серега.

Почему-то он был уверен, что бомба не будет ни подо что замаскирована. Когда он ее увидит, сразу поймет, что это она.

Но когда и вправду увидел — глазам не поверил. Перед ним было ровно точно такое же взрывное устройство, что и вчера. Только таймер на этот раз был заменен маленьким простейшим телефоном. Все остальное — шашки тротила (видимо, из одной партии), их расположение, количество и цвета проводов — все то же! И вон они, те самые — три белых провода...

Какой же из них выбрал вчера Бизон?..

Он смотрел на бомбу с такими непередаваемыми чувствами и эти чувства так отразились в его обычно спокойном голосе, что первой на зов примчалась Багира из соседнего крыла здания, хотя «своим» саперам по рации Серега сообщил о находке первым.

— Дакар, обнаружено взрывное устройство с детонацией от звонка мобильного телефона. Глуши сотовую связь.

— Принято.

Багира склонилась над обилием проводов. Физик успел уже объяснить, что бомба — сестра-близняшка вчерашней за исключением телефона. И сейчас она не могла удержаться от представления вчерашних событий в злополучной усадьбе. Именно это — последнее, что видел Бизон перед смертью... Багира рассматривала разноцветные провода, пыталась разобраться в запутанной схеме... «Да что я? Борька не смог... Я-то куда лезу?» Но все равно смотрела.

Серега же рассматривал тротиловые шашки и не мог отделаться от ощущения, что они не такие, как вчера. Нет, надписи те же, набраны тем же шрифтом, явно эти шашки из той же партии. Но что-то было в них... странное.

Кинолог с собакой вошли первыми, за ними подошли саперы. Серега повернулся к ним, делясь своими соображениями. Что-то не то было с этими шашками, а что — он понять не мог. Командир кивнул вожатому собаки, тот щелкнул карабином поводка.

— Ищи, Акела!

Багира удивилась, надо же, собрат, можно сказать. А Серега непроизвольно напрягся — Акела... Именно таким был позывной его погибшего командира, когда он служил в ГРУ. Киплинговская тема вообще напрягала. Тогда Серегин близкий друг — с позывным Маугли — вместо террориста выстрелил в него, в Серегу, расстрелял сопровождавших его парней, так же работавших под прикрытием, и саму группу прикрытия с командиром во главе, и дал террористам уйти, а затем обвинил убитого им, как он считал, Серегу в измене. Восстановив свое честное имя и отомстив бывшему другу, Серега вернулся к службе и пришел в отряд боевых пловцов «Тайфун». Имя «Багира» поначалу вызвало неприятные ассоциации, но они испарились сразу.

Рыжевато-черная немецкая овчарка в попоне зелено-камуфляжной расцветки энергично преодолела расстояние от двери в помещение до найденной взрывчатки. Собака обнюхала взрывное устройство, деловито покрутилась возле, обнюхала пол и прилегающую мебель, вернулась к бомбе и оглянулась на хозяина.

— Акела?.. Ищи!

Пес еще раз добросовестно обнюхал бомбу, немного, как показалось присутствующим, подумал — и все-таки сел рядом.

— Здесь что-то не так, — вынес вердикт вожатый, погладил Акелу и сунул ему кусочек лакомства. — Со взрывчаткой что-то не то. Запах есть, но Акела в нем как будто не уверен...

Вокс Багиры заговорил голосом Кота:

— Багира, мы обнаружили взрывное устройство!

— Кот, сфотографируй его и пришли мне фотографии. Общий вид и отдельно тротиловые шашки.

— Е-е-есть, — протянул непонимающе Вася, но отключился.

Командир саперного отряда прошел к бомбе, осмотрел ее и взглянул на Физика и Багиру.

— Такое чувство, что эти шашки сначала зачем-то развернули, а потом обратно свернули... Но зачем?.. — он повернулся к одному из своих, держащему в руках дрейф-спектрометр: — Дай-ка.

Боец передал командиру прибор. Тот несколько раз медленно провел им над шашками. Раздавшийся звуковой сигнал был, кажется, солидарен с собакой. Это взрывчатка, но концентрация ее микрочастиц в воздухе очень мала, почти ничтожна.

На присланных Котом фотографиях было ровно такое же взрывное устройство и бумага шашек выглядела точно так же — как будто ее уже разворачивали. Багира переглянулась с Физиком и, нажав кнопку связи, в двух словах объяснила Коту, что нужно сделать.

Сапер осторожно пощупал одну из шашек рукой.

— На ощупь тротил тротилом...

Он достал из кармана складной нож, развернул его и аккуратно отогнул краешек пропитанной парафином бумаги. Под оберткой виднелось грязно-бело-желтое вещество по виду вполне похожее на прессованный ТНТ. Командир осторожно ковырнул его кончиком ножа, отколотый кусочек поднес к глазам, рассмотрел, понюхал и пожал плечами.

Положил его на раскрытую ладонь и провел над ней спектрометром. Тот молчал. Командир переглянулся с присутствующими, вожатый собаки дал Акеле команду искать, а сапер протянул руку к поднявшемуся псу. Тот обнюхал ладонь и лежащий на ней кусочек взрывчатки — и остался стоять, взглянув на хозяина. Тот подозвал его к себе и похвалил.

— Это не тротил, — выдал заключение командир саперного отряда. Поднялся и посмотрел на Багиру. — И вообще не взрывчатое вещество. Первая мысль — хозяйственное мыло, оно по форме соответствует тротиловым шашкам. Кусочек маленький, но вроде действительно мылом пахнет. А вот обертка — настоящая, в нее был завернут именно тротил.

Неозвученная всеобщая мысль «На хрена это все?» витала в воздухе, но на обсуждение времени не было.

— Это, — Багира кивнула в сторону «бомбы», — может быть отвлечением нашего внимания. А настоящая бомба может находиться в другом месте. С настоящим тротилом. Продолжайте поиски.

— Есть, — саперы вместе с Акелой покинули помещение.

— Багира! — Рита чуть поморщилась от слишком громкого возбужденного голоса Кота, — это не взрывчатка! Командир саперного отряда говорит, что это что-то типа хозяйственного мыла!

— Да, Кот, у нас тоже самое.

— Но... как?... зачем?

— Ты у меня спрашиваешь?! Продолжайте поиск, настоящая бомба может быть в другом месте!

Рита взглянула на часы. До двенадцати оставалось полтора часа.

* * *

В ИВЦ Пригов пришел в самом скверном расположении духа — он только что разговаривал по видеосвязи с Булатовым. А врать своим генерал очень не любил, хоть и приходилось делать это время от времени.

Теперь он стоял перед плазмой, задумчиво рассматривая присланные Багирой фотографии. «Черт знает, что такое. Шутки он шутить изволит... Мыло вместо „мыла“...» Пригов уже готов был поверить, что в этих бизнес-центрах никаких настоящих бомб они и не найдут. Это представление исключительно для них, для «господ спецназовцев».

Но. Обертки настоящие. И вчерашняя бомба тоже была настоящей, слишком настоящей. Значит, взрыв где-то будет. И они ничего об этом взрыве не знают.

Может, и правда отозвать Батю? Может, чего придумает? «И ведь чувствует, зараза... С чего бы ему спрашивать, как у нас дела и все ли целы-здоровы. Беспокоится он, видите ли. Ну, отзову я его, а кто мне канал поставки оружия накроет?»

— Дакар! Когда это все закончится, пусть возьмут видео с камер наблюдения. Я или у себя, или в допросной.

— Что значит «когда это все закончится»?..

— Да не будет там никакого взрыва! Для нас весь этот спектакль. Отвлечь нас. Ты проверил, сегодня есть хоть что-нибудь интересное в городе?

— Проверил, — кивнул Илья. — Нет.

— Не зная, кто он, мы не сможем определить место теракта. И единственная наша ниточка сейчас — это Баринчук. Так что я ушел, — уже на выходе из ИВЦ Пригов обернулся, подумал, говорить или нет, и все же произнес: — Если в бизнес-центрах что-то случится, зови.

Поплевал три раза через плечо и вышел. По дороге так и не встретив ничего — ну абсолютно ничего! — деревянного. Пришлось в лифте, пока никто не видит, постучать по генеральской голове.

Илья выхватил из принтера лист и собрался уже бежать в допросную, когда сообразил спросить у только что вошедшего в ИВЦ коллеги, не видел ли тот Пригова. Оказалось, что видел — входящим в свой кабинет.

— Товарищ генерал-майор! — Дакар постучался в дверь кабинета и тут же открыл ее, не дожидаясь ответа: торопился. — Я, кажется, его нашел...

— Кого? Диверсанта?

— Да, — Илья протянул генералу распечатку досье. — Это сокамерник Павла Сорокина. Розов Олег Алексеевич. Полтора месяца назад вышел из тюрьмы. Ему сорок два года. При службе в армии был подрывником.

— И это все?

— Все... — растерянно произнес Дакар и тихо пробормотал: — Но это лучше, чем никого...

Пригов молча изучал поданный ему листок.

— Ты можешь его найти?

— Так его нигде нет! — воодушевленно затараторил Илья. Ведь именно это и было подозрительным. — Он не регистрировался по месту прошлого пребывания, он не устраивался на биржу труда, он не появлялся в каких-либо учреждениях здравоохранения. Он даже не покупал сим-карту. С регистрацией. Он вышел из тюрьмы и исчез.

— А вот это уже интересно... Где он был прописан?

— Вместе с братом. Но пока он сидел, брат их квартиру продал и купил другую, где и проживает с женой и детьми. Идти ему некуда.

— Другие родственники?

— Не нашел.

— Друзья?

— За семь лет срока он ни с кем не переписывался, и никто ему ничего не приносил и никто не навещал.

— Ты что хочешь сказать? — улыбнулся Пригов. Кажется, они действительно его нашли. Пока что все очень даже подходит.

— Что ему больше не к кому идти, кроме Сорокина, — пожал плечами Дакар. Это же очевидно!

* * *

С двадцатого этажа открывался шикарный вид на любимый город. Серега стоял у широкого окна, пока Багира докладывала генерал-майору об окончании проверки здания, и рассматривал видневшиеся дома на противоположном берегу Невы. Верхние этажи бизнес-центра занимали крупные фирмы, а в крупных фирмах наверняка время от времени совершались какие-нибудь финансовые махинации. Интересно, каково это — заниматься мошенничеством или воровать деньги и видеть при этом в окне... тюрьму? Способствует или наоборот?

Знаменитые «Кресты» ярким бордовым цветом выделялись среди остальных зданий на другом берегу.

— Физик, пора ехать, — Багира устало подошла к окну и так же не смогла удержаться от возможности полюбоваться видом и хотя бы пару минут передохнуть.

День был, как водится, по-осеннему пасмурный: низко висело серое небо с сизоватыми разводами туч, холодный ветер подгонял темно-серые воды Невы. Привычная картина поздней осени. А жизнь города продолжала кипеть и бурлить несмотря ни на пасмурную погоду, ни на возможные теракты. Первого питерцы как будто не замечали, о втором — не подозревали. По противоположной набережной летел поток машин. На видневшемся слева Литейном мосту, наоборот, стояла пробка — на мостах всегда собираются пробки. Пожалуй, только за стенами из красного кирпича, издалека, в пасмурной дымке кажущегося бордовым, жизнь не кипела и не бурлила. Все откипело и отбурлило до.

«И снова этот красный кирпич…» — подумалось Багире.

— Может, он и место специально такое выбрал? — произнесла она задумчиво спустя минуту. — Чтобы мы, обойдя все двадцать этажей и проклиная его на чем свет стоит, в конце концов дошли до самого верха и увидели «Кресты», в которые так хочется поскорее его засадить? Типа «А вы попробуйте поймать сначала»?

— Сволочь...

Сереге хотелось выразиться куда более крепко, но врожденная интеллигентность и присутствие Риты не позволяли.

— Нет, я все-таки не понимаю, — заговорил он по дороге к лифтам. — Он что, самоубийца? Он не понимает, что с ним будет за такие шутки?

— Вот у него и спросишь, когда поймаем.

— Если успею... спросить... — прошептал себе под нос Серега.

* * *

Отправленные по месту проживания Натальи Сорокиной оперативники отзвонились Дакару ни с чем. Наталья по адресу регистрации не проживает. По словам соседей, уже года четыре. И где она живет, те не знают. Квартиру она обычно сдавала, но сейчас съемщиков нет, уже несколько месяцев не было.

Илья надеялся на локализацию звонков. Но ни на ее имя, ни на имя Павла не зарегистрирован ни один номер сотовой связи. Последний номер на имя Натальи был активен четыре года назад. Больше она тем телефоном не пользовалась. Павел не пользовался телефоном с момента ареста.

Оставалась последняя и единственная надежда — Баринчук.

* * *

Микроавтобус саперного отряда стоял рядом с их «Виано». Серега уже собрался обойти его, когда Багира вдруг бросила через плечо: «Физик, я сейчас» и направилась к стоящим группой бойцам.

— Куда ты?

— Сейчас! Собрату спасибо скажу.

С этими словами Рита, снимая перчатки, подошла к Акеле и спросила у его хозяина: «Можно?» Тот, улыбнувшись и взглянув на пса, кивнул:

— Дайте сначала руку понюхать.

Багира присела на корточки перед красавцем-псом и протянула тому руку.

— Акела... хороший мальчик...

Пес обернулся на хозяина и, получив от того одобрительный кивок, внимательно обнюхал ладонь и колени Риты. Пахло вполне привычно и пес спокойно дал себя погладить.

— Акела... а я Багира... — улыбнулась Рита, проводя рукой по рыжевато-коричневой шерсти на загривке и заглядывая в теплые карие собачьи глаза. — Мы с тобой одной крови! Ты сегодня очень хорошо поработал.

Псу явно нравилась новая знакомая и он довольно подставлял голову, чуть поддевая Ритину руку.

— Акела, дай лапу, — улыбаясь, попросила Багира.

Пес вновь оглянулся на хозяина и, снова получив разрешение, поднял левую лапу и положил ее на Ритину ладонь.

— Молодец, какой хороший мальчик! — второй рукой Рита погладила пса по шее. Тот нагнул голову, Рита поднесла эту руку ему под нос, думая, что ее он тоже хочет обнюхать. Акела понюхал ласкающую его руку и легонько ее лизнул.

— Ну ничего себе! Вы ему очень понравились! — засмеялся вожатый. — Акела, ты прямо как Джим Качалова, — мужчина по-хозяйски потрепал пса за ухом и взглянул, улыбаясь, на Багиру: — У вас, случайно, нет какого-нибудь кавалера, который хотел бы вам что-то передать? — И посмеиваясь, добавил: — Судя по Акеле, с рыжеватыми волосами.

— Что вы имеете в виду? — Рита ничего не поняла, но почему-то улыбка стала пропадать с ее лица. Она хотела общением с собакой хоть на две минуты отвлечь себя от терзающих душу мыслей. Но от слов «который хотел бы вам что-то передать» и «рыжеватых волос» сердце забилось быстрее, напомнив того, кто уже никогда ничего не передаст.

— Ну, как же? — мужчина перемены в настроении почти незнакомой женщины не заметил и продолжал улыбаться. — Помните, наверно, еще в школе учили стихотворение Есенина? «Дай, Джим, на счастье лапу мне»?

— Да, что-то было такое... — растерянно проговорила Рита.

— Там последнее четверостишие такое:

Она придет, даю тебе поруку.

И без меня, в ее уставясь взгляд,

Ты за меня лизни ей нежно руку

За все, в чем был и не был виноват.

Багира выпустила собачью лапу из ослабевшей руки и медленно поднялась.

До кинолога, увлекшегося поэзией и чужим восхищением его подопечным, наконец дошло, какой смысл могут иметь такие строки, если иметь в виду особенности службы — и своей, и этой женщины. Он неуверенно взглянул на бойца, стоящего за ее спиной, и по его лицу понял, что совершил только что ошибку.

— Извините... Я, кажется, что-то не то сказал... Простите, пожалуйста, я не хотел...

— Это вы... меня... извините, — пробормотала Рита сдавленным голосом и сделала шаг назад, уткнувшись спиной в Физика, обернулась, опустила голову и тихо произнесла, смотря на пса: — Спасибо тебе, Акела...

Резко развернулась и, обогнув Серегу, быстро зашагала к машине.

Идти за ней Серега не спешил и медленно обошел автомобиль саперов. Взглянул на кабину их микроавтобуса и понял, что не ошибся. Все так же медленно подошел к водительской двери и, облокотившись об нее спиной, остался ждать.

Постучав изнутри по стеклу, Рита махнула обернувшемуся Сереге рукой, он открыл дверцу и сел. Ни он, ни она не произнесли ни слова, но ее влажные глаза говорили сами за себя.

Они проехали уже полпути, все в том же молчании, когда Рита спросила:

— Ты случайно не помнишь это стихотворение полностью?

— Нет... — вопросу он не удивился, — «Дай, Джим, на счастье лапу мне»... Больше не помню... Что-то там про «дьявольски красив» было... — Серега повертел головой: — Нет, не помню. У тебя в кармане планшет есть. С интернетом.

— Ой, точно.

Пока Рита искала стихотворение и пока его читала, Серега периодически с беспокойством поглядывал на нее. На всякий случай. Наконец, Рита тяжело вздохнула, опустила планшет на колени, а сама уставилась в окно.

— Прочитаешь? — не выдержал Серега.

Да, это было очень не в его стиле. В его стиле пуститься в трехчасовую лекцию о ничего не значащих совпадениях, но потрясения вчерашнего дня что-то изменили в прагматичном и рациональном Физике.

Рита недоуменно смотрела на него несколько секунд, потом подняла планшет и прочитала:

«Дай, Джим, на счастье лапу мне,

Такую лапу не видал я сроду.

Давай с тобой полаем при луне

На тихую, бесшумную погоду.

Дай, Джим, на счастье лапу мне.

Пожалуйста, голубчик, не лижись.

Пойми со мной хоть самое простое.

Ведь ты не знаешь, что такое жизнь,

Не знаешь ты, что жить на свете стоит.

Хозяин твой и мил и знаменит,

И у него гостей бывает в доме много,

И каждый, улыбаясь, норовит

Тебя по шерсти бархатной потрогать.

Ты по-собачьи дьявольски красив,

С такою милою доверчивой приятцей.

И, никого ни капли не спросив,

Как пьяный друг, ты лезешь целоваться.

Мой милый Джим, среди твоих гостей

Так много всяких и невсяких было.

Но та, что всех безмолвней и грустней,

Сюда случайно вдруг не заходила?

Она придет, даю тебе поруку.

И без меня, в ее уставясь взгляд,

Ты... за меня...»

Рита не дочитала, не смогла.

— Понятно, — кивнул Серега. Он отметил про себя «ту, что всех безмолвней и грустней», но об этом решил промолчать. А вот другая строка стоила внимания. И он, остановившись на удачно подвернувшемся красном светофоре, взглянул на Багиру. — «Не знаешь ты, что жить на свете стоит»...

О чем бы ни думала Рита в связи со стихотворением, такой Физик был слишком из ряда вон выходящим, чтобы принять его поведение как должное.

— Физик... ты что... веришь?

— Веришь ты. И это главное.

Он сказал это так, что Рита почувствовала пробежавшую по спине дрожь. Так говорил с ней Боря. Так — с теплом и заботой.

Как же ей его не хватало! Он мог бы быть сейчас в командировке, на выходных, в отпуске — где угодно, и не быть рядом с ней, она бы и не думала о нем постоянно. Но мысль о том, что его больше нет, не выходила из головы ни на секунду. Его нет и он нужен ей рядом. Хотя бы на секунду... Как же она хотела, чтобы он появился! Хотя бы на миг! На одно маленькое, короткое мгновение — пусть бы лишь только попрощаться... Пусть во сне, пусть в видении, пусть хоть так — в глупом совпадении, в которое так хочется поверить!

Рита молча смотрела в окно, так ничего и не ответив — не знала, что сказать. Да и не ждал Физик ответа. Так и проехали оставшийся до КТЦ путь в молчании.

Лишь в лифте перед самым выходом Багира дотронулась до его руки, произнесла тихое «Спасибо, Сереж» и, выйдя в открывшиеся двери, направилась к допросной.

* * *

Олег зашел в прозрачный стеклянный лифт и уже хотел нажать кнопку нужного этажа, когда услышал «Ой, подождите! Подождите!» и в лифт, ловко перепрыгнув порог стройными ножками в туфельках на шпильках, впорхнула девица в деловом костюме. Еле устояв на ногах, девушка чудом удержала-таки равновесие. Олег лишь в последнюю секунду успел от нее отшатнуться. «Извините...» — проворковала девица и изобразила извиняющуюся улыбку. Олег кивнул.

«Дура! Знала бы ты...»

Розов молча нажал кнопку с цифрой «7», лифт с тихим шорохом поднялся, тренькнул и выпустил Олега на свободу. Девушка поехала дальше.

Его ужасно раздражали все эти элементы роскоши — стеклянный лифт, водопад на первом этаже, богатая лестница с настоящим ковром, кадки с какими-то пальмами на каждом шагу. Не бизнес-центр, а дворец! Ужасно нравились. Потому и раздражали.

Дойдя до нужной двери, Олег остановился, взялся за золотую, витиеватую — ну, конечно же, а какой она могла быть еще? — ручку и чуть помедлил.

Он у цели. Он шел к этому моменту семь лет.

Стараясь не делать резких движений, Розов осторожно потянул дверь на себя. Роскошная просторная приемная казалась логичным продолжением коридорного великолепия. Скользнув взглядом по широкому, обитому белой кожей, дивану, стеклянному журнальному столику с букетом каких-то благородных цветов, по огромным фотографиям на стенах, Олег остановился на — «Ну, разумеется!» — стройной блондинке, поднявшейся из-за своего стола ему навстречу. «Он с ней...? А впрочем, какая разница...»

Девушка мило улыбнулась, поздоровалась и спросила, к кому он и по какому вопросу.

Олег изобразил самую обаятельную улыбку, на какую был способен, на ходу сочинил комплимент для такой обворожительной дамы и поведал, что очень хотел бы сделать Валерию Алексеевичу сюрприз. Дескать, давно не виделись, хочет порадовать и т.д.

Секретарь сомневалась: вроде как мужчина вполне приличный и одет как подобает — пальто посетитель не расстегнул, но и оно само и ботинки были определенно «на уровне», но, с другой стороны, вдруг шеф будет недоволен...

— Милая девушка, как вас зовут?

— Мария...

— Мария, у меня есть один аргумент, который развеет все ваши сомнения. Я вам его покажу, но давайте договоримся: если вы сочтете его достаточным, вы позволите сделать мне Валере сюрприз и не станете его предупреждать.

Глаза посетителя смотрели на девушку с такой искренностью, что она только вздохнула и улыбнулась: «Попробуйте».

Олег осторожно достал из кармана паспорт, раскрыл его и показал Марии.

— Ой!

— Мы очень давно не виделись...

— Хх...хорошо, Олег Алексеевич... проходите... Позвольте ваше пальто, я повешу его в шкаф.

— Нет, нет, спасибо, милая Мария, — улыбнулся Розов. — Я очень надеюсь вытащить Валерку посидеть где-нибудь в ресторанчике. Так что я ненадолго.

Мария понимающе улыбнулась.

Олег прошел к двери с табличкой «Розов Валерий Алексеевич, генеральный директор», положил ладонь на еще одну золотую ручку и быстро, но максимально осторожно, вошел.

Пригов, задумавшись, смотрел, как Баринчук пытается развлечь трехлетнего сына. Они в допросной, но это, по сути, камера, так что в распоряжении отца нет ни мультиков, ни бумаги с карандашами, ни каких-либо игрушек. Он рассказывал Мише сказки, тот внимательно слушал, но со временем ему захотелось других развлечений. Генерал и стал свидетелем того, как Баринчук пытается придумать нехитрую словесную игру, понятную для малыша.

Подозвав конвойных, Пригов распорядился привести подозреваемого к нему. И когда того привели, услал конвой «прогуляться». Теперь они остались вдвоем, точнее, втроем — за стеклом был виден отчаянно скучавший Миша.

Баринчук настороженно посматривал на генерала. Они не в камере и не в допросной — это что-то новое. Хотя не в допросной, наверно, потому что там Миша. «С другой стороны, не одна же у них допросная, наверно... Или другая занята... Уж не раскопали ли они чего?.. Или этого взяли, кто взрывчатку хотел?»

Пригов вполне целенаправленно молчал. С удовлетворением замечая, что цель медленно и верно достигается: Баринчук занервничал.

— Так и будете молчать, Егор Николаевич?

— Я жду, что вы заговорите.

— Вы меня поняли, Егор Николаевич. — Тот опустил глаза. — Так и будете молчать?

— Мне нечего вам сказать.

— «Я — честный гражданин», так?

— Так, — Баринчук не смотрел в глаза генералу. Благо, сейчас было, куда пристроить взгляд. Точнее, на кого.

— Вы очень любите своего сына. Так?

— Да... — Барчук обеспокоено ждал продолжения.

— Вы боитесь, что за пособничество терроризму вам дадут большой срок, Миша вырастет в детдоме и не будет вас помнить, — не спросил, просто констатировал Пригов.

Баринчук часто дышал, но молчал, сосредоточенно слушая. Вчера, когда его сюда привезли, с пеной у рта доказывать свою непричастность было значительно проще. Но положение арестованного, вчерашняя угроза Мишиной жизни, допросы — все это давило на психику. За четыре года нормальной и местами счастливой жизни он отвык. Отвык от тюрьмы, от допросов, от обвинений, от страха. Сейчас он боялся. Не за себя, зэка тюрьмой не испугаешь. Он жутко боялся за сына, за свое право быть отцом. Генерал прав до последнего слова.

— Сотрудничество со следствием почти всегда уменьшает срок лишения свободы.

Баринчук молчал.

Пригов подошел почти вплотную к мужчине. Тот был крупнее и выше, но почему-то Баринчуку казалось, что генерал смотрит на него сверху вниз. Как же они его раздражали, все эти шишки, смотрящие на него так, выливающие на него тонны презрения. Хотя нет, этот смотрит иначе. Со злостью.

— Псих, который просил у тебя взрывчатку, — заговорил генерал, — ее уже достал. Угадай где. Правильно, там же, где ее доставал ты, — Пригов заметил удивление, промелькнувшее в глазах напротив. — Он и о тебе узнал там же. И к тебе обратился специально, чтобы мы тобой заинтересовались. И сына твоего похитил, чтобы мы думали, что он будет тебя шантажировать. Ему не нужна была от тебя взрывчатка, она у него уже была. Догадываешься, что это значит для тебя?.. Когда мы его поймаем — а мы его поймаем — именно он, а не ты, назовет нам имя твоего подельника.

Баринчук молчал. И это было хорошим знаком, отметил про себя Пригов. Не начал, как вчера, твердить, что он не при делах.

Генерал шагнул к столу и взял с него планшет, вызвал на экран фотографию и показал арестованному:

— Это сделанная им бомба. Вот еще одна, — Пригов пролистнул фото. — Кстати, они точно такие же, какая была в том подвале, где держали твоего сына. Так вот, эти бомбы были заложены сегодня в двух бизнес-центрах, он заложил их и позвонил в полицию. Оказалось, что в обертки от тротиловых шашек он завернул хозяйственное мыло, — Пригов внимательно следил за действием своих слов, видел, что «обертки от тротиловых шашек» не остались незамеченными, — эти бомбы оказались муляжами и сделал он это только ради шутки, чтобы заставить нас побегать. Догадываешься, каким больным на голову психом надо быть, чтобы шутить с ФСБ? А самое интересное... где настоящий тротил?..

Взывать к совести уголовника — гиблое дело, Пригов прекрасно это понимал. Но в данном конкретном случае могло так быть, что трехлетняя совесть сидит в соседнем помещении на стуле и от нечего делать болтает в воздухе ножками, не достающими до пола. Если есть хоть малейший шанс, его надо использовать.

— Ты посмотри туда, — генерал мотнул головой на Мишу, — и подумай... А что, если настоящий тротил заложен в какой-нибудь школе или детской больнице?.. А если в детском саду?.. А если бы Мишу не похитили и он сейчас был бы в детском саду?..

— Что ты меня пугаешь, начальник? — зло прошептал Баринчук.

«О, как... Четыре года с плеч долой?»

Пригов отошел, бросил на стол планшет.

— Я вас не пугаю, Егор Николаевич. Вы сами два дня твердите, что вы честный гражданин. Вот я и взываю к вашей гражданской сознательности.

Баринчук опустил голову и промолчал.

— Я обещаю, — весомо проговорил генерал, выдержав достаточную паузу, — что сотрудничество будет зачтено. И я обещаю, — еще более значительно выделил Пригов, — проследить за судьбой Миши.

— Знаю я ваши обещания... — прошипел под нос Баринчук.

— А у тебя выбора нет! — вдруг прикрикнул генерал и задержанный непроизвольно вздрогнул. — Или ты мне веришь... или двадцать лет и детдом!

Стоять в наручниках было невыносимо. Ужасно чесался лоб, ужасно хотелось сесть, обхватить голову руками и спокойно подумать. Баринчук уже понимал, что проиграл. Наверно, вчера еще понял, сразу, как привезли сюда — из таких контор уже не выходят. Но так хотелось вырвать у судьбы еще хоть немного времени!

— Мне надо подумать.

— Нет времени на раздумья. Взрыв может рвануть в любой момент!

— Мне надо подумать.

— Пяти минут хватит? — спросил Пригов, вызывая конвой.

Баринчук упрямо отвернулся к окну в допросную.

— Пустите меня к сыну, через двадцать минут я назову вам имя.

— Назови его сейчас.

— Нет.

— Да сделай же ты доброе дело, — генерал не кричал, взывал к совести — видел, что осталось немного. — Сколько людей может погибнуть из-за твоего молчания.

Баринчук молчал.

— Через две минуты, только оставьте меня.

«Перед смертью не надышишься», — мелькнула ассоциация у Пригова, но он молча вышел в коридор. С точки зрения психологии все было ясно. Баринчук сдался, но ему нужны эти две минуты на принятие решения. «Дай-то Бог, чтобы они — эти минуты — у нас действительно были».

* * *

— Ну, здравствуй, братец.

Валерий Розов вскочил со своего необъятного кресла и во все глаза ошарашенно уставился на вошедшего.

— Ол...лег?..

— Не ждал? Думал, я вообще никогда не появлюсь?

— Т...ты же в т...тюрьме...

«А этот-то что разговаривает, как мой Пашка? Неужто боится?»

— Освободился, — Олег по-хозяйски оглядел кабинет. Когда-то и у него должен был быть такой. Разве что обставил бы он его немного в других тонах. А так вполне себе уютненько.

«Ублюдок». Олег готовился к этому моменту, миллионы раз представлял, как войдет в кабинет, как увидит лицо некогда близкого человека — родного брата. Но сейчас, когда увидел, память почему-то стала настойчиво подсовывать картинки далекого — далекого ли? — прошлого. Семь лет, а как будто это было вчера. Вот он, Олег, сидит на скамье подсудимых, а вот брат — брат, с которым они вместе планировали убийство — стоит на месте дачи свидетельских показаний. В сторону Олега не смотрит, уткнулся взглядом в судью и не сводит с того глаз. И говорит. Говорит и его слова намертво впечатываются в пока еще не верящий в происходящее мозг Олега. «Так, стоп. Надо успокоится. Сегодняшний день слишком прекрасен, чтобы омрачать его плохими воспоминаниями».

— Месяц назад уж освободился. Что ж ты не следишь за судьбой единственного брата?

Валерий молчал, взволнованно дышал и не сводил с брата перепуганных и настороженных глаз. Его попытку как можно незаметнее взять телефон, Олег пресек коротким «Не сметь». Таким, которому невозможно не подчиниться.

— Зачем ты пришел?

— Молодец, правильно мыслишь, — похвалил брата Олег и подошел к расположенному на широком, стоящем в центре кабинета, столе макету.

— Это «Винст»?

— Откуда ты знаешь?

— Навел справки, — взглянул на Валеру Олег и подошел к его рабочему столу. Вынув правую руку из кармана, взял лежащий мобильный телефон и засунул руку с ним обратно. — А он забавный, — кивнул на макет Олег.

— Что ты имеешь в виду?

«Какой же у тебя, братишка, голос напряженный. А ты же еще ничего не знаешь».

— Поехали прокатимся. Узнаешь.

— Никуда я с тобой не поеду!

— Поедешь, — тихо и уверенно произнес Олег. Медленно вытащил из кармана левую руку, держа в ней что-то, как показалось насмерть перепуганному Валерию, напоминающее карманный фонарик — небольшой цилиндрик с кнопкой на торце. Валера и решил бы, что это фонарик, Олег и держал его соответствующе — нажимая большим пальцем на кнопку, если б не тот факт, что было слишком светло.

— Ты что, до сих пор не догадался, что это? — с насмешкой поинтересовался Розов. О, как же он сейчас упивался этим положением! Положением превосходства. Наконец-то.

А через пару мгновений он увидит настоящий страх на этом ненавистном лице.

Он улыбнулся в предвкушении.

* * *

— Дакар, где «Смерч»?

— Вот-вот приедут.

Это хорошо. Тут же можно будет выехать. Если будет куда... Нет, этот-то имя сейчас назовет, никуда не денется. Но найдут ли они его обладателя? А если диверсант не напрямую общался, а еще через каких-нибудь посредников...

Именно такую картину — стоящего в коридоре под дверью допросной генерала с засунутыми в карманы брюк руками — и увидела подошедшая Багира. Даже мимолетно про себя пожалела его, выглядел тот уставшим и каким-то… замученным. Несладко ему приходится одному, без нее и Бати.

— Пригов, ты чего здесь?

Генерал вынырнул из своих мыслей и только сейчас заметил Риту. Отодвинулся от стены, приосанился и, вытащив руки из карманов, поправил галстук.

— Да-а-а... у меня там Баринчук... решение рожает.

— Какое решение?

— Быть или не быть... Пойдем.

Пригов распахнул дверь и вошел в допросную первым, следом вошла Багира. Баринчук стоял к ним спиной — не сводил глаз с сына. Лишь на мгновение чуть обернулся взглянуть — генерал ли вошел. Так и говорил, не поворачиваясь.

— У меня два условия и одна просьба.

«А не жирно ли будет?..»

— Говори.

— Вы обещали, что срок будет меньше.

— Начнешь сотрудничать — будет.

— Вы обещали присмотреть за Мишей. У него есть тетка, она живет в Москве, с ней ему будет все-таки лучше, чем в детдоме. Помогите ей с оформлением опеки, если будут трудности из-за меня.

Пригову хотелось съязвить на тему того, что эта тетка, судя по всему, сама кому хочешь поможет, но промолчал.

— Раз обещал, значит, присмотрю.

— Еще просьба. Миша постоянно мне рассказывает про ваших людей, которые… его спасли. Сергей и Борис, кажется. Во всяком случае, он их называет дядя Сережа и дядя Боря. Он очень хочет сказать им спасибо за то, что спасли его, — Баринчук все же повернулся лицом к генералу. Сейчас он просил, поэтому пришлось выказывать уважение. — Вы не могли бы прислать их к нему? Буквально на минуту, он просто очень хочет их увидеть.

Он просил не за себя, просил за сына, и вроде бы не было поводов злиться, но...

Пригов не успел ничего сказать, Багира вышла из-за спины генерала и, не сводя с Баринчука взгляда, медленно подошла к нему. Тот, не понимая, почему его вполне невинная просьба вызвала странное молчание, поглядывал на приближающуюся женщину в камуфляже с опаской — взгляд у нее был такой, будто вместо ответа ему светит удар по печени.

— Багира... — предостерегающе произнес генерал, чем только усилил впечатление.

Женщина подошла вплотную.

— Один из них сейчас будет занят, поедет по адресу твоего сообщника, когда ты нам его, наконец, назовешь. Потом тоже будет занят. Поиском бандита, который сейчас закладывает где-то бомбу из тротила. — Баринчук никак не мог понять, что его нервирует сильнее: ее ледяной голос или полный огня взгляд. Испепеляющего огня. — А второй... погиб вчера, спасая твоего сына. — Баринчук замер. — Сам решай, что и как сыну расскажешь. Надеюсь, хватит ума соврать.

Баринчук опустил глаза. Не то чтобы ему было сильно жаль погибшего, но косвенное чувство вины все же у него появилось. Он не был виноват в похищении Миши, он знать не знает этого психа. Но сын-то все-таки именно его. И его спасли.

Женщина, слава Богу, отошла и с ней прошло ощущение неминуемой опасности. Но гложущее чувство безысходности никуда не делось и не денется. Баринчук вновь обернулся к сыну. Вдруг его прямо сейчас отправят в камеру и он увидит Мишку только через десяток-другой лет?

«Прости меня, сынок. Я пытался убежать от прошлого, а оно — вот — догнало и уже не отпускает».

— Игорь Граничев. Начальник склада боеприпасов в военчасти где-то под Питером. На юге. Точно не знаю где. Гатчина, Тосно... Не думаю, что дальше.

— Что было в усадьбе?

— Усадьба использовалась как перевалочный пункт. Он привозил туда, я забирал.

— Кто такой Сорокин Павел Валентинович?

— Не знаю.

— Сорокина Наталья Валентиновна?

— Не знаю.

— Кто обратился к вам сейчас? Он связан как-то с Граничевым?

— Не знаю. Правда, не знаю.

— Он обратился сначала к Граничеву, он знал его.

— Я не знаю никого из знакомых Граничева. Мы общались очень мало и только по делу.

— Имя Розова Олега Алексеевича вам знакомо?

— Нет.

Пригов кивнул конвойным: «В камеру».

И вышел. Вслед за ним вышла и Багира. Правда, в коридоре генерал тут же обернулся к ней:

— Багира, я к Дакару, а ты отведи, будь добра, пацана к медикам. Там медсестры с ним посидят пока... Не до него сейчас...

— Пригов... — укоризненно произнесла Рита и выразительно указала руками на свой вид в полной боевой экипировке. Мол, не самый подходящий наряд, чтоб к ребенку явиться.

— Гхм... Вот все самому приходится делать... — буркнул себе под нос генерал и направился в сторону только что покинутой допросной. Тут же услышал за спиной Багирино «Дакар!» и хмыкнул. Ну да, можно и так, пока до ИВЦ дойдет, тот уже всю информацию раскопает.

Пригов не знал, что причины нежелания появляться в медблоке у Риты имелись и куда более серьезные. Генерал не заметил, но от сканирующего взгляда Виктора Сергеевича не ускользнули бы ни потускневшие глаза, ни чуть покрасневший от периодического вытирания нос, ни изменения в голосе от начинавшего болеть горла. Не хватало каптри Кошкиной еще чихнуть пару раз на скучавшего без пациентов доктора.

Нет уж. Сначала она поймает диверсанта, только потом лечение.

Увы, вчерашние пять часов на холодном ветру не прошли бесследно.

Олег, все также держа в левой руке странный цилиндрик, правой медленно расстегнул нижние пуговицы пальто и, не сводя с брата внимательного взора, откинул полу. С наслаждением наблюдая, как расширились от удивления и ужаса его глаза.

На талии Олега прямо поверх тонкого свитера красовался, так называемый, пояс смертника. Широкое пальто полностью его скрывало, лишь спереди немного выпячивалось вперед и создавало впечатление небольшого «животика».

Розов опустил полу и застегнул пуговицы.

— Я вижу на твоем лице достаточный аргумент для согласия поехать со мной.

— Что? — не сводивший глаз с цилиндрика Валерий ничего не разобрал. Теперь он понимал, что это, и понимал, что произойдет, если Олег отпустит палец. — Что ты сказал?

— Что ты поедешь со мной. Где твои вещи? Плащ где?

— В ш...шкафу.

— Доставай и одевайся.

Подойдя к шкафу вместе с братом, Олег, отведя левую руку подальше, правой ощупал карманы плаща — на всякий случай.

— Одевайся.

Они вышли молча. Олег пригрозил отпустить кнопку в тот же миг, если заметит хоть какую-либо попытку Валерия дать сигнал секретарше. Мария лишь удивилась, что шеф, кажется, не очень брату рад, и расстроилась, что по возвращении он обязательно ее отчитает.

* * *

— Граничев, Граничев... где-то я его видел... — бормотал Дакар, задумавшись. Где же он видел эту фамилию? Совсем недавно попадалась...

— Дакар, ты там уснул?

— Багира, сейчас, секунду, — вскинувшись, проговорил Илья в гарнитуру и уже потянулся к клавиатуре, чтобы ввести фамилию в строку поиска базы данных, когда вдруг вспомнил.

Полицейские сводки!

Несколько кликов мышки и...

Багира зашла в ИВЦ ровно в тот момент, когда Илья уже отмер от шока и собирался с духом — как сообщить такие новости.

— Баги...

— Я уже здесь, — Рита подошла к Илье. — Ну? Нашел? Есть адрес?

— Он... он найден мертвым... в своей квартире. Убит неделю назад...

* * *

Кот и Физик, встретившиеся в лаборатории, в которую каждый из них относил привезенную с собой «бомбу», теперь вместе с девушками ждали в комнате отдыха дальнейших распоряжений начальства. Вот только начальство странным образом не торопилось, хотя из разговора Багиры с Приговым Сереге показалось, что какие-то изменения появились и, вроде как, можно будет что-то предпринять.

Мура и Ума сидели притихшие. Никто не разговаривал, не шутил.

Все изменилось.

В разгар летнего, жаркого, ясного дня вдруг выключили солнце. Навсегда. Больше никогда не будет светло и больше никогда не согреться.

Здравый смысл подсказывал, что когда-нибудь со временем это ощущение пройдет. Но мысль эта была слишком призрачной и туманной, а впечатление наступившей темноты — слишком полным.

Некое подобие разговора возникло, лишь когда Кот произнес, как будто рассуждая вслух, о том, каково придется Бате, когда он вернется. Мура тут же возмутилась запретом Пригова звонить Булатову, на что Серега по привычке спокойно разъяснил ей, к чему это может привести — приехать он не сможет, раз Пригов его не отзывает, и только изведется без возможности поддержать ни их, «смерчей», ни, главное, Багиру. Мура согласилась, но все равно очень сочувствовала командиру. Впрочем, сочувствовали все. И не только Булатову. «Интересно, где он и чем именно занят», — проговорила Ума, на что Кот, чуть улыбнувшись, тут же ответил: «Как обычно — мир спасает». И лица остальных чуть посветлели — от того, что это было чистой правдой.

Всем четверым хотелось есть, точнее, их желудкам, и, перекинувшись парой фраз, ребята выяснили, что все дружно не завтракали — не полезла еда в горло никому в это тяжелое утро. Вроде бы и надо поесть, тем более, что все очень надеялись, что остаток дня пройдет в работе, когда будет не до еды, но идти в столовую — на обозрение всего КТЦ — не хотелось, да и времени не было, вдруг их дернут еще только на полпути.

Мура включила чайник, выставила на стол четыре чашки, а Ума молча достала из своего шкафчика стратегический запас печенья.

— Откуда такие запасы? — без энтузиазма поинтересовался Серега.

— На всякий пожарный, — тихо ответила Олеся.

О том, что пожарным случаем как правило оказывался вечно голодный Бизон, Ума промолчала. Как и о том, что запас этот был рассчитан именно на него. А рядом в шкафчике лежала любимая Женькина шоколадка и любимые Физиком орешки. Только для Васи не было приготовлено ничего особенного, но лишь по той причине, что Кот абсолютно всеяден и может с равным удовольствием поглощать все, что ни дадут.

Олеся до ужаса обожала свою новую семью. До ужаса потери. Только обычно она боялась потерять их из-за того, что ее рано или поздно выгонят. И совсем никак не ожидала, что потерять можно вот так — совсем, абсолютно, физически. Она есть, она в «Смерче», а одного из них больше нет. Совсем. Абсолютно. Физически.

О том, что нет именно Бизона, Ума думать себе запретила. Она ни за что не примет его смерть. Он не умер. Не мог. Его просто нет рядом. Он уехал. Очень-очень надолго.

Почему любимый лимонный чай такой безвкусный? И почему к печенью так никто и не притронулся, хотя все хотели есть?

К вдруг вошедшей Рите обернулись все.

— Баринчук сообщил имя своего сообщника, но тот убит, еще неделю назад, — Багира устало опустилась в кресло и швырнула на спинку дивана снятую куртку.

— И что теперь? — спросила Мура.

— Через десять минут соберемся в переговорной и решим. Дакар там что-то пытается найти, — Рита подняла взгляд на Кота и без паузы спросила: — Кот, у тебя градусник есть?

— К...какой градусник?

— Которым температуру измеряют, — нетерпеливо пояснила Рита. — У тебя его не может не быть. Ты слишком не любишь наших врачей. Значит, должен иметь средства, позволяющие определять собственное состояние без медицинского вмешательства.

Вася лишь хлопал глазами. Впрочем, остальные тоже.

— Кот, дай градусник! — не выдержала Багира.

Что-то было в ее тоне такое, что тот решил просто молча подчиниться. Вроде как его не ругают... Вася молча достал градусник из своего шкафчика и молча протянул Рите. Затем широко распахнутыми глазами наблюдал, как Багира — тоже молча и ничего не объясняя — отдернула футболку и засунула градусник под мышку.

— Рита... — встревожено произнес Серега и поднялся.

— Физик, угомонись. Просто простуда. Не больше тридцати семи с чем-то, просто хочу убедиться.

Серега сел обратно, но не сводил с нее тревожного взгляда.

Никто из остальных присутствующих не знал, что «угомонись» означало не «не надо за меня беспокоиться, я в порядке», а «да, из-за вчерашнего, но это только простуда».

«Идиот! Почему я ее не увел оттуда? Ведь видел же, как она легко одета, видел, как она дрожала от холода!»

Пока она измеряла температуру, Серега поймал Ритин взгляд. «Я должен был тебя увести!» — «Не придумывай. Ты же знаешь, что я не ушла бы».

Мура предложила чай, но Рита отказалась — и к Пригову скоро идти, и температура еще больше поднимется.

Багира вытащила градусник, произнесла: «Ну вот, всего тридцать семь и шесть», стряхнула поднявшуюся ртуть, протянула градусник обратно Коту — чем немало того удивила — и внимательно оглядела каждого.

— Я надеюсь, никому не надо объяснять, что никто сейчас ничего не видел и не слышал?

Тон был слишком безапелляционным, чтобы они посмели хоть как-то возразить. Возражения были и у Кота, и у Физика, но оба понимали, что Багира их слушать не станет. Что касается девушек, они не были обременены стремлением мужской половины группы защищать и оберегать женщин, и к тому же не хуже парней понимали, что остановить Багиру невозможно.

Невысокая температура — еще не повод не участвовать в операции, в которой на кону слишком много личного, но генерал-майору о недомогании Багиры знать не нужно, это понимали все.

— Ладно, идемте, Пригов с Дакаром уже ждут наверно.

В переговорной не оказалось никого. Рита, раздраженно вздохнув, одела болтавшийся на проводе наушник и, нажав кнопку вокса, поинтересовалась у Дакара, где он и где Пригов.

— Багира... Мы в ИВЦ... Только что взорвался бизнес-центр...

* * *

Сорокин остановил машину ровно там, откуда босс в первый раз показал ему бизнес-центр «Винст» — огромнейшее, высоченное здание, настоящий небоскреб. «Прямо как в Америке!» — восхищенно думал Паша и ему даже становилось жаль уничтожать такую красоту. Но он тут же с восторгом представлял, с каким грохотом эта махина рухнет вниз — и восхищенно замирал: это тоже будет очень красиво!

Небоскреб был от них примерно в трехстах метрах. Двести из них занимала непосредственно прилегающая к нему территория, все еще обнесенная строительным синим забором. Вокруг бизнес-центра планировалась большая парковка, она еще не была доделана — даже не начиналась делаться, заминкой с бюрократическими согласованиями и было обусловлено приостановление работ.

Остальные сто метров представляли собой небольшой сквер, в котором по проекту планировалось высадить деревья, соорудить места отдыха и прочее. Сейчас это был обычный голый пустырь.

Вид на сцену будущих событий открывался впечатляющий.

Здание было полностью построено, но еще не передано будущим владельцам. Пока оно еще принадлежало строительной компании и именно на это был рассчитан весь мстительный план Олега. Генеральный директор сей строительной компании в данный момент сидел на заднем сидении со связанными руками, связанными ногами и заклеенным скотчем ртом.

Пока он ничего еще не понял, но боялся. Боялся, потому что знал брата. Боялся, потому что трудно не бояться, сидя в одной машине с человеком, обвязанным поясом смертника. В том, что бомба на поясе настоящая, Валерий не сомневался ни секунды.

— Ну что, братишка, готов к незабываемым впечатлениям? — усмехнулся Олег и развернулся к брату. Тот подозрительно на него поглядывал, с беспокойством переводя взгляд то на Пашу, который лишь радостно ухмылялся, то на свой небоскреб, который, увы, ничем не мог ему объяснить, что конкретно происходит.

Ужасное, невозможное подозрение в сумбурной и очень плохо соображающей сейчас голове Валерия было. Но оно было таким ужасающим, что он старался о нем не думать.

— Не готов? — деланно расстроился Олег. — А знаешь, я тоже не был готов оказаться за решеткой. Так что ты на меня, Валера, не злись. В том, что сейчас будет, виноват только ты сам.

Олег молча взглянул на Пашу и кивнул, тот с неким трепетом достал из нагрудного кармана маленький пульт. Олег взял его из Пашиной руки и показал брату.

— Догадываешься?

Те самые, ужасающие и невозможные подозрения, терзавшие Валерия все время, как он понял, куда они едут, похоже, начали сбываться. Теперь он тяжело и часто дышал, таращил огромные глаза на брата и что-то мычал.

— Ты просишь меня не делать этого? — любезно улыбнулся Олег.

Тот активно закивал, но тут же перестал — слишком понятной была эта напускная любезность.

Теперь он яростно рычал, насколько позволял заклеивающий рот скотч, ерзал на сиденье, пытаясь освободиться. Олег с улыбкой человека, получающего истинное наслаждение, за этим наблюдал.

— До скольки мне сосчитать, Валер? — о, каким нежным и медовым был его голос! Сколько ужаса он добавлял и так бьющемуся в бессилии брату.

— Не знаешь? А я знаю. До семи. За каждый год, проведенный мною в тюрьме. Раз. В самый первый год я мечтал только об одном — что я выйду и убью тебя. Два. Во второй год я начал мечтать отобрать у тебя бизнес. Наш бизнес, Валера. Три. В третий год я мечтал отобрать у тебя бизнес и твою жену. Чтобы у тебя не осталось ничего и никого. Как ты не оставил мне, как ты лишил меня всего, — несмотря на суть произносимого, голос Олега звучал безразлично ровно, таким голосом судьи зачитывают приговор. — Четыре. В четвертый я точно решил украсть твоих детей и заставить тебя долго мучиться, выплатить огромный выкуп и... Что с ними сделать я не придумал, — вот в этом Олег беззастенчиво врал, мыслей о жене и детях брата у него не было вообще, но сейчас ему нужны были любые способы напугать того еще сильнее. — Пять. В пятый год я узнал, что ты построил ту гостиницу, о которой мы с тобой мечтали. Шесть. В шестой год я внимательно следил за судьбой твоей так бурно развивающейся компании. И тогда принял окончательное решение. С-с-сем-м-мь. Ты закончил строительство «Виста» ровно в срок, как будто знал, что надо успеть к моему освобождению. Молодец.

Олег, не сводя с Валерия глаз, нажал на кнопку. И только насладившись выражением беспредельного ужаса на лице когда-то близкого человека, повернулся посмотреть на свое же творение. Впрочем, и не поворачиваясь, он уже слышал, что все пошло, как надо.

Конечно же, он расположил взрывчатку у несущих стен, дабы нанести максимальные повреждения. Огромная махина рухнула не вся — на всю понадобился бы весь склад ныне покойного Граничева, но нанесенные повреждения были таковы, что перестраивать необходимо было все здание заново.

Затраты на разбор руин, затраты на новые материалы, неустойка будущим владельцам… Сколько там нолей у всей этой суммы, Олега не очень интересовало. Много — и это главное.

Он, улыбаясь, смотрел на клубы пыли и дыма. От взрывов и грохота падающего бетона сработали сигнализации десятков машин в округе. И теперь эта завывающая на все лады какофония звучала музыкой в ушах Олега.

Он не замечал, как голова раскалывается от боли — несмотря на дексаметазон, который должен был снизить симптомы.

Впервые он не чувствовал боли.

Он был счастлив.

Продолжая зажимать в левой руке пульт от бомбы на поясе, Олег правой рукой достал мобильник брата, опустил стекло и выкинул телефон из машины. Паша проводил разочарованным взглядом дорогой смартфон и вздохнул, так и не решившись возразить.

— Поехали, — приказал босс.

* * *

О том, что взорванный бизнес-центр не был введен в эксплуатацию и еще находился на стадии завершения строительства, Багира (а за ней примчались все «смерчи») узнала только в ИВЦ. А за то, что за несколько шагов от переговорной она успела в ужасе представить сотни погибших и десятки погребенных под завалом людей, сегодняшний начальник ИВЦ получил заслуженный подзатыльник.

Рита направилась к своему рабочему месту, по пути интересуясь, что уже известно. Пригов изучал какие-то бумаги, «смерчи» остались у входа — дабы не мешать, но уходить не собирались.

— Здание будущего бизнес-центра «Винст», — наученный горьким опытом и ноющим теперь затылком Дакар докладывал с точностью подбирая слова, — построено строительной компанией «R.V.A.». Генеральный директор компании — Розов Валерий Алексеевич, брат Розова Олега Алексеевича.

— Я сейчас читаю материалы дела, по которому осудили Олега Розова, — заговорил Пригов. — Тут интересная картинка складывается. Валерий давал против брата показания в суде.

— Ты думаешь, это месть?

— Вполне может быть, — пожал плечами генерал. — Причем, не обязательно за показания. Не только за них. Адвокат Розова настаивал на том, что дело сфабриковано, улики подтасованы и прочее.

— Ну, это обычная практика, многие адвокаты так говорят.

— А если это правда? Все там слишком гладко... Если дело сфабриковано руками брата — вот тогда Розов должен мстить по-крупному. Что он и делает.

— Тогда он может и убить... — задумалась Багира. — Дакар, ты выяснил, где находится Валерий?

— Да, только что, — голос Ильи был немного растерян. — Он находится недалеко от взорванного здания. Причем, находился там еще до момента взрыва...

— Выведи карту на экран.

Багира и Пригов изучали карту, на которой зеленым огоньком мигала точка, обозначавшая местоположение телефона Валерия Розова. Кот и Физик, не удержавшись, подошли поближе.

— Я там проезжал не так давно, — заговорил Кот. — Телефон находится в таком месте, откуда очень удобно отправить сигнал, например, с дистанционного пульта, на бомбу в здании. И самому при этом находиться на безопасном расстоянии.

— Дакар, есть снимки со спутника на момент взрыва?

— Секунду, — Илья быстро набрал несколько команд, — есть за десять минут до взрыва, сейчас, — нажал «Энтер» и фотографии появились на плазме.

В том месте, где находилась зеленая точка, явно просматривалась машина.

— Дакар, все передвижения Валерия Розова!

— Делаю.

Багира взглянула на генерала:

— Или Валерий сам взорвал свое же здание, может быть, не без помощи брата-подрывника, или взорвал Олег, а Валерия он привез к месту взрыва, чтобы продемонстрировать свою месть наглядно.

Пригов ответить не успел, так как заговорил Дакар:

— Валерий приехал к месту взрыва от своего офиса, до этого весь день с утра находился там. Никаких звонков на номера, с которыми он не общался бы регулярно, он не делал. Он звонил жене и нескольким людям, с которыми созванивается регулярно в течение последних лет.

— Значит, брату он не звонил и тот ему не звонил тоже. Потом вдруг уехал и приехал на место взрыва... до взрыва, — размышлял вслух генерал, потом поднял голову и взглянул на нетерпеливо переминающуюся группу. — Давайте поезжайте… Мура и Ума в офис этой компании — выясните, где машина Валерия, и узнайте, приходил ли кто к нему перед уходом. Кот, Физик, отправляйтесь к бизнес-центру. Или Валерий там, или его труп, или только его телефон.

— Товарищ генерал-майор, — Дакар еле дождался, когда Пригов закончит, — через шесть минут после взрыва на номер 112 пришло сообщение... все с того же номера. Они переслали его нам только сейчас. Находился этот телефон на улице, отходящей от места, где находится телефон Валерия. Сейчас выключен. Сообщение... вот...

На всю ширину плазмы красовалось: «Ау, спецназ! Что-то вас не видно:) Пришлось вам побегать сегодня, не слишком ножки устали?»

— Он самоубийца? — спросил Кот в напряженной тишине. — Или у него с головой не все в порядке?

Приехав к своему новообретенному «дому», Сорокин и Розов дотащили упиравшегося и что-то гневно мычавшего Валерия до одной из комнат. Олег проверил наличие в помещении колюще-режущих предметов, приказал Паше остаться здесь, и вышел, прикрыв дверь. Подумал и, спросив у Натальи ключи, запер комнату на замок — на всякий случай. Пока та ходила за ключами, Олег решил, что и ее неплохо бы тоже где-то запереть, мало ли как она себя поведет. Одно дело — со взрывчаткой помочь, тем более не безвозмездно, другое — увидеть эту самую взрывчатку в действии прямо перед собой. И придумав подходящий предлог, Олег и Наталью запер в одной из многочисленных комнат огромного особняка.

Вздохнув с облегчением, он постоял, обдумывая план дальнейших действий, и медленно прошел к «своей» комнате. Положил на стол «зажимаемый» пульт, стянул пальто и, расстегнув осторожно пояс, снял его и бережно уложил на диван. Усмехаясь воспоминаниям о лице брата, когда тот увидел якобы нажатую кнопку, которая неминуемо приведет к взрыву, если только ее отпустить. Да, к взрыву она приведет — но если ее сначала нажать. А вот этого как раз Олег и не делал. Трубка, в которую спрятан пульт, довольно узкая, кнопка на ее торце — небольшая, если положить на нее сверху большой палец, он почти полностью скроет кнопку и определить, нажата ли она, будет невозможно, если не приглядеться и не заметить, что палец вовсе не побелел от напряжения. Олег все время старательно отворачивал руку от брата, но в этом и не было особой необходимости — тот был так напуган, что ничего не замечал.

Голова болела, хоть и не раскалывалась так ужасно, как бывало. И кровь не шла. Все-таки препарат помог. Значит, надо добавить.

Олег стянул свитер, достал коробочку с надписью «Дексаметазон», упаковку с одноразовым шприцем, вытащил ампулу и уже привычным движением отколол горлышко. Сделав укол, швырнул пустой шприц на стол, надел обратно свитер и растянулся на огромной кровати.

«Вот живут же люди!.. Интересно, у брата есть загородный дом?.. Впрочем, если и есть, то теперь уже не будет — продавать придется!» — со счастливым злорадством подумал Розов. Но улыбка от сбывшейся мечты недолго озаряла его лицо и постепенно оно приобрело задумчиво-печальное выражение.

Рухнувшее здание и наслаждение реакцией Валеры остались позади, как бы ни были приятны. А вот впереди...

Впереди смерть.

И как ни готовился Олег к этому моменту, реальность оказалась... пугающей. Он не боялся самой смерти, полагая, что невозможно бояться того, чего не знаешь. Он твердо уверен, что умрет, решение было настолько давнее, что начать вдруг в нем сомневаться было бы странно. Но с удивлением понял, что ему жаль умирать.

Не то чтобы он любил жизнь... Если и любил когда-то, то годы тюрьмы стерли ту любовь в порошок. Дело, которым он хотел заниматься, отобрал у него брат. А начинать теперь с ноля у Олега просто физически не было времени. Любимые люди? Их нет, а те, что были, остались в прошлом.

— Ты никому не нужен, старина, — тихо произнес Розов, глядя в пластиковый потолок с какими-то розоватыми разводами.

А еще немного — и он перестанет быть нужным самому себе. Что там говорили врачи? Впереди галлюцинации, эпилептические припадки и нарушения сознания? И неминуемая смерть?

Нет, он не будет ждать.

Он умрет сегодня. Он решил это еще два года назад.

Но почему же так жаль?.. И почему в голову лезут такие бредовые мысли?.. Жаль, что сейчас осень и он так и не увидит солнца — настоящего, свободного, а не на прогулке во внутреннем тюремном дворе. Жаль, что никогда не побывает в городке со странным названием Кондопога. Оттуда родом был один из сокамерников, он всех замучил рассказами о родных местах. А Олегу нравилось слушать про удивительную карельскую природу, про водопад Кивач, про диковинные Кижи. Наверно, веяло от этих рассказов старыми сказками и былинами, которые маленькому Олегу читала в детстве мама.

При мысли о матери сердце сжалось как тогда, в один из первых после освобождения дней, когда Олег навел справки и узнал, что мать умерла вскоре после суда. А он семь лет надеялся, что однажды она все же придет...

Убив человека, он не испытывал ровным счетом никаких угрызений совести, убийство было лишь средством достижения вожделенной цели. Если бы можно было его избежать, Олег придумал бы, как это сделать. Но их с братом план был таков, что убрать сильного и очень нежелательного конкурента, по пути прибрав его компанию себе, можно было только одним способом — физическим устранением. О чем же ему сожалеть... Это бизнес.

А вот от известия о смерти матери после суда странно заболело сердце. Может быть, это он виноват в этом?..

А с другой стороны, мама не узнала ни о страшном диагнозе, ни о том, что произошло сегодня, ни о том, что еще произойдет. Подсознание провело параллель «мать — отец», но Олег тут же привычно отмахнулся от появившейся мысли. Думать об отце он не станет.

Не станет!

Со дна души волной поднималась паника. Привычная, смертельно пугающая, возникающая от одного лишь воспоминания...

Тридцать лет прошло, он сам давно уже взрослый человек, а воспоминания 12-летнего пацана мучили его до сих пор. Слава Богу, что редко.

Колоссальным усилием воли Олег загнал удушающую волну страха вглубь сознания.

Он не станет вспоминать. Отца больше нет. Нет.

О чем он думал?.. А, о том, что жаль умирать.

Жаль.

Но придется.

«Интересно, чем сейчас спецслужбы заняты?» Розов усмехнулся, представив бессильную злость, с которой спецы должны были получить второе послание. Его искренне забавляла и радовала затеянная игра. Она, безусловно, украсила эти последние дни. Олег после стольких лет заключения не мог не ненавидеть всех причастных к правоохранительным силам. От гаишников до фсбэшников. "Или кто там круче ФСБ? Интерпол? Без разницы". Олег ненавидел всех. И когда подвернулась возможность утереть спецслужбам нос, не смог отказать себе в удовольствии. С этой точки зрения даже немного жалел, что «Винст» не введен в эксплуатацию. Насколько было бы круче, будь там сотни жертв. Хотя в глубине души Розов не был настолько кровожаден. И, скорее, радовался, что все сложилось так удачно.

Что его найдут, Олег не боялся. Даже если с телефона брата снимут его отпечатки пальцев, даже если опросят секретаршу, они не найдут его самого. Даже через Пашу не найдут. А если и выйдут какими-нибудь долгими, окольными путями на этот особняк через Пашину сестру, это произойдет нескоро. Тогда, когда все уже будет кончено.

Мысли вернулись к событиям последних дней. Встреча с Граничевым, его убийство... Это было легко. А главное, удобно: взрывчатка есть, деньги платить не пришлось, даже задаток свой забрал обратно!

Потом оказавшаяся в последствии золотой мысль о слежке за Баринчуком. Как он собой гордился, когда оказалось, что все его предположения верны! Что спецслужбы действительно присматривают за ним! Сначала он, правда, ничего не понял, подумал, что мужик, оказавшийся скрытым агентом, хочет его надуть: тот лепетал про какое-то КТЦ. Пришлось применить силу, чтобы выяснить подробности... Так Олег узнал про Контртеррористический центр и его отряд специального назначения. Ну что ж, спецназ — так спецназ, это вам не менты поганые, это даже интереснее.

Он тщательно продумал весь план: пока спецы будут следить за Баринчуком, он успеет проделать все свои дела. Для пущей верности даже решился украсть ребенка — чтоб уж наверняка убедить спецов, что ему просто позарез нужна Баринчуковская взрывчатка!

Бомба в усадьбе... Олег усмехнулся. Бомба — просто игрушка... Не смог отказать себе в удовольствии. Правда, он предполагал, что спецы туда доберутся лишь на следующий день — вслед за Баринчуком. Сразу после «бомб» в бизнес-центрах. Тогда, когда «Винст» уже будет взорван. Слежка за няней с ребенком оказалась неприятным сюрпризом. Хорошо, он хоть сумел на всякий случай это предусмотреть и организовал заранее две машины вместо одной — хотя бы уйти от слежки получилось.

Что же там такое произошло в усадьбе, что один из спецов умудрился погибнуть?.. Если это и в правду дело рук Черепа — зря на Пашку налетел, что он пистолет тому оставил! Такая приятная неожиданность! Ух, как они должны были взбеситься, прочитав его послание!

Олег рассмеялся. Пусть бесятся. Он для них недоступен. А даже если и найдут... Самим же хуже.

* * *

Мура отошла к журнальному столику, скользнула безразличным взглядом по шикарному букету и нажала кнопку вокса:

— Дакар!

— На связи.

— К Валерию Розову приходил его брат Олег, секретарша опознала его по фотографии и, к тому же, он сам ей показывал паспорт. Самое главное — у Валерия должен быть с собой еще один телефон! Он зарегистрирован на имя его секретарши Колосовой Марии Александровны, 1989-го года рождения.

— Принято!

Мура обернулась к столу, за которым сидела перепуганная Мария, беспрестанно переводящая взгляд с одной вооруженной девушки-военной на другую. Подошла, внимательно глядя той в глаза, и весомо, выделяя каждое слово, проговорила:

— Повторяю. Ни в коем случае не звоните на этот телефон. От этого зависит жизнь вашего шефа.

— Поняла, — пролепетала секретарша.

Уже в коридоре Мура повернулась к Олесе:

— Как ты догадалась, что она его любовница?

— Гхм... тебе не понравится мой ответ...

— Это почему же?

Ума вздохнула и на всякий случай сделала шаг назад:

— Она блондинка...

— И что? — округлила глаза Мура.

— Ничего... — пряча ироничную полуулыбку, ответила Олеся, — пойдем, нам ехать надо, — и бодро зашагала вперед.

— Ну, Умка... — предупреждающе пробормотала Мура.

* * *

Уже стемнело, когда Кот и Физик вернулись в КТЦ, привезя с собой найденный телефон. Они отнесли его в лабораторию для снятия отпечатков пальцев, но, впрочем, сомневаться в том, что Валерия увез Олег уже не приходилось. Учитывая обстоятельства судебного процесса и взорванное сегодня здание, почти не оставалось сомнений и в том, что Валерий находится с Олегом отнюдь не добровольно.

О наглых заигрываниях Олега Розова со спецназом известно было уже всему КТЦ. Не каждый день попадались такие отчаянные субъекты. О том, что именно этот человек установил взрывное устройство, при разминировании которого погиб Бизон, так же было уже известно. Теперь Центр гудел, как разворошенный улей. Сообщения бандита цитировали и, как водится, перевирали, приукрашивая их смысл. Казалось бы, в серьезной военной организации все должны, если не любить, то хотя бы почитать строгий порядок во всем и внимательно относиться к точности фактов. Но когда в дело вступает что-то личное, — а гибель одного из «смерчей» (тем более, командира боевой группы, тем более, всегда приветливого и отзывчивого Бизона!) воспринималась именно так, — даже вышколенные военные становятся хоть ненадолго простыми людьми с обычными человеческими эмоциями. Многие гадали, как «Смерч» будет задерживать Розова. Особый интерес вызывал вопрос: убьют ли его при задержании или нет. Мнения разделялись.

О том, как «Смерч» будет задерживать Розова, шла речь и в переговорной. Дакар установил местоположение второго телефона Валерия, выяснил, кому принадлежит особняк, на территории которого он находится, и установил, что вся семья хозяина находится в городе, тогда как особняк — в Лисьем Носу, в десятке километров от Питера.

Пригов, поинтересовавшись у Ильи, кто владелец особняка — не то, чтоб олигарх, но все же важная шишка, — позвонил тому сам. Как и ожидалось, звонок от генерала ФСБ возымел нужное действие. Хозяин пообещал ни во что не вмешиваться и подтвердил, что знает Наталью Сорокину, она работает у него экономкой. Да, уже четыре года. Да, телефон у нее есть и оформлен на имя управляющего. Да, конечно, номер назовем. Да, она должна быть сейчас там и, кроме нее, там только сторож.

Дакар пробил продиктованный номер, тем самым, выяснив, что и Наталья находится в особняке. Тепловое сканирование показывало наличие пятерых людей на территории. Один из них находился в отдельном домике. Остальные четверо — в главном доме.

Главная трудность заключалась в том, что дальнейшие планы бандита были неизвестны и непонятны. Если он хотел отомстить брату, он уже это сделал. Если хотел убить того, мог бы сделать это прямо после взрыва. Если взял его в заложники ради выкупа от семьи, то почему нет требований?

В виду отсутствия Бати Пригов лично участвовал в разработке операции. Впрочем, опытные бойцы все разложили по полочкам сами и решение приняли без него, генералу лишь оставалось согласиться, что предложенный план — оптимальный.

Особняк стоял на самом берегу залива. Как показали снимки со спутника, территория особняка с трех сторон обнесена высоким забором — справа, слева и со стороны дороги. Причем, справа на заборе имелась и колючая проволока, установленная стараниями соседей. Слева хозяева отсутствовали, и проникнуть на их участок не представлялось возможным. Оставалось два пути — со стороны дороги, через ворота, как все нормальные люди, и со стороны залива, как боевые пловцы, которым важен фактор неожиданности. Плюсом ко второму пути служило наличие пристани и небольшой катер, видный со спутника. Можно было рассчитывать, что к появлению чужого катера недалеко от берега в особняке не отнесутся с явным подозрением.

— Значит, решено, — подвела черту под обсуждением Багира, — Кот с группой ОМОНа заходит через ворота по моему сигналу. Мы с Физиком, Мурой и Умой идем с залива. Если его не остановит ОМОН, он решит уйти на катере — это его единственный шанс. Там мы его и встретим.

Кот и Физик обеспокоенно переглянулись. По поводу сути плана у них не было никаких возражений, сами это все только что проговорили. Но Багира со своей температурой собралась под воду! Начало ноября, температура воды около +1°.

«Ох, что сейчас будет...» — безнадежно подумал Кот, но иного варианта он не придумал. Поднялся и, глядя на Пригова и старательно не смотря на Риту, твердо произнес:

— Товарищ генерал-майор, разрешите обратиться!

— Обращайся...

— Товарищ генерал-майор, разрешите мне руководить этой операцией! Вы с...

— Кот! — воскликнула Багира.

— ...сами говорили, что я буду командиром группы со следующей операции, — невозмутимо произнес Кот, проигнорировав возглас Риты. — Вот как раз сейчас и есть следующая.

«Безумству храбрых поем мы песню… — подумал Серега, с удивлением глядя на друга. — Вот дурак-то... Багира же его съест потом...»

Пригов абсолютно не понимал, что происходит. Он допускал, что Ионов не сошел с ума и у него есть какие-то причины для такого поступка, но понять их не мог. И не видел причин, чтобы менять командование, тем более Багиру, тем более в такой операции. «Хотя... может, именно в этой операции и лучше бы...? Но вот только внутренних конфликтов нам не хватало...»

— Нет, — решил генерал, — командовать операцией будет капитан третьего ранга Маргарита Кошкина. А вам, капитан-лейтенант Ионов, я бы посоветовал думать, прежде чем выдвигать такие предложения. И вообще думать. Все, все свободны. Багира, когда вы выезжаете?

— Через двадцать минут. Снаряжение нужно взять, — Рита говорила тоном, в котором явно чувствовалась предстоящая буря, готовая обрушиться на голову бедного каплея.

— Хорошо. И... Багира... Розов нужен по возможности, — подчеркнул последние слова Пригов, — живым. Военная прокуратура очень уж его просит... Им Граничевское дело раскручивать надо. Если угрозы для жизни не будет, возьмите живым.

— Поняла.

Багира и Физик поднялись и вместе с Котом вышли в коридор. В дверях Серега с Васей переглянулись: «Ну, ты даешь!» — «Я хотя бы попытался...»

— Ионов!

Кот виноватым себя не чувствовал, потому смело посмотрел в глаза Рите, не обращая внимания на ее ледяной тон.

— Потрудись объяснить, что это было.

— Багира, не здесь, — тихо проговорил спокойным голосом Вася и кивнул в сторону стеклянных дверей, за которыми прекрасно было видно смотрящего на них Пригова.

Скорее это начальственное внимание, чем невиноватый голос Кота, заставило Риту пройти дальше по коридору и спросить уже более спокойно, хоть и раздраженно: «Ну?»

— Багира, извини, пожалуйста, я не должен был так делать, но я не знал, как поступить по-другому.

— Кот, ты можешь нормально объяснить?!

Серега решил, что друга надо спасать, да и основную цель Васькиного подвига тоже еще надо достичь.

— Рита, — заговорил он, — ты, правда, собралась погружаться? В ледяную воду? С температурой?

— А это тут причем?.. А... это ты хотел взять командование на себя и отстранить меня от операции? — спросила, прищурившись с подозрением, Багира, глядя на Кота.

Тот потупил взор:

— Не отстранить. А поменяться местами. Чтобы ты с ОМОНом шла.

Рита перевела взгляд с одного на другого, дождалась, когда проходящий мимо сотрудник скроется за поворотом, и зло произнесла:

— Не доросли еще мне указывать.

Развернулась и отправилась за снаряжением.

Дойдя до комнаты, где оно хранилось, Серега оставил в коридоре Кота объяснять только что приехавшим Муре и Уме план операции, попросил дать ему пару минут и скрылся за дверью. Лишь на одно короткое мгновение засомневавшись перед тем, как открыть ее. В любое другое время он не стал бы делать того, что собирался.

Вопреки его ожиданиям Багира не была занята оборудованием. Она просто стояла, опираясь о стол, и устало смотрела на ряд баллонов. Рядом на столе лежала упаковка одноразовых носовых платочков.

«Безумство храбрых. Дубль два», — невесело подумалось Сереге.

— Рита...

— Физик, даже не начинай, — Багира отодвинулась от стола, но к нему не обернулась.

— Зачем тебе погружаться? Холодно, заболеешь еще больше. К тому же насморк.

Насморк не был проблемой, если бы не срочность. Прокапать соответствующие препараты и через несколько часов можно работать. Но времени не было даже на заезд в аптеку. Да и глубина в Финском заливе всего три метра, не опасно и не долго. Но все равно это риск.

— Зачем рисковать, когда можно этого не делать? — тихо подтвердил мысли Багиры Серега и осторожно приобнял ее за плечи. Помолчал и все же решился: — Бизон тебя ни за что не пустил бы.

Про себя Серега подумал, что «и Батя тоже», но Бизон был куда более предпочтительным аргументом.

— А вот это уже запрещенный прием, Физик! — резко развернулась Багира, скинув его руки со своих плеч.

— Зато действенный.

Несколько секунд они просто смотрели друг другу в глаза и Рита с удивлением поняла, что Физик не сдастся, будет настаивать, уговаривать и... И еще он прав. И еще почему-то после его слов о Боре она почти легко готова согласиться.

Может, и успеют они с ОМОНом захватить Розова в особняке.

Багира вздохнула:

— Где этот... великий стратег?

— В коридоре, — чуть улыбнулся Физик.

— Зови его. Ехать надо.

* * *

Проверив и приготовив снаряжение, группа вернулась в свою комнату за комплектами маскировочных костюмов. Они уже полностью собрались, когда, по привычке предварительно постучав, в раскрытую дверь вошла Кристина.

— Товарищ капитан третьего ранга, разрешите обратиться.

— Что-то случилось? Какая-то новая информация? — обеспокоенно спросила Багира.

— Нет... Возьмите меня с собой... — произнесла девушка и тут же поняла, как по-детски это прозвучало. Вытянулась в струнку и добавила твердым голосом: — Разрешите участвовать в операции вместе с группой «Смерч».

Все без исключения недоуменно переглянулись. Неожиданно и, в общем-то, не очень понятно. Собственно, только по этой причине Багира не сразу ответила отказом, а сначала спросила:

— Зачем? Почему?

— Я... я хочу помочь. Я знаю, что такое терять. И я знаю, что такое — хотеть отомстить. И этот псих... весь Центр о нем говорит... Я хочу помочь.

Что-то было в ее твердом, решительном взгляде такое, отчего Багира задумалась. Брать Кристину с собой — неоправданный риск. Да и сама она это решить не может, необходимо согласие Пригова, а тот точно запретит и слушать не станет. И будет прав. Но что-то было в девушке такое, что заставляло жалеть о невозможности удовлетворить ее просьбу.

— Я против, — произнес Серега, думая, что Багира раздумывает, принимая решение.

— Я тоже, — отозвался Кот.

Ума и Мура молчали, но, что больше всего поразило Серегу, Мура вдруг кивнула Багире:

— Можно. Если осторожно и высовываться не будет. Если на катере останется. Могу свой комплект запасной дать.

— Нет. Нельзя, — Багира подошла к Кристине и ободряюще погладила ту по плечу. — Все, что я могу для тебя сделать, это разрешить находиться в ИВЦ и следить за операцией оттуда. Может, и помощь какая-то понадобится. Конечно, если генерал-майор против не будет. Но, думаю, что не будет.

— Спасибо, — расстроенно проговорила Кристина и вышла.

Переглянувшись с остальными и поймав еле заметный знак Багиры в сторону двери, Серега вышел вслед за девушкой. Она не то чтобы не успела далеко уйти — и не уходила. Как будто ждала, что Багира передумает.

— Спасибо, — произнес Серега, внимательно глядя в печальные глаза. — Спасибо за желание помочь. Нам это очень важно.

Девушка кивнула.

— Удачи вам, — и тут же осеклась, вспомнив, как желала удачи Бизону и Физику и что потом произошло. — Берегите себя... Ты береги себя.

Серега прошептал привычное «всегда». Почему-то говорить в полный голос не хотелось.

— Физик, нам пора, — резко открывший дверь Кот взглянул на девушку, кивнул ей и прошел дальше по коридору. За ним вышли и остальные, и Багира, взяв Кристину под руку, увела ее в сторону ИВЦ.

Кот все же чувствовал себя немного виноватым за нарушение субординации и вовсю старался заработать прощение. Поэтому после нескольких дружных «будь здорова», сказанных ребятами Рите по дороге к парковке, Кот решился на отчаянный поступок. Отчаянный — потому что он грозил еще одной немаленькой выволочкой от Багиры. Но сил смотреть на ее мучения у него уже не было. К тому же он реально мог помочь. А раз мог — значит, должен был.

Вызванный наряд ОМОНа должен ожидать капитана третьего ранга непосредственно на месте событий, так что добираться Рите предстояло своими силами и, поразмыслив, какую машину лучше взять, она решила ехать на втором микроавтобусе. Она помогала нести снаряжение, поэтому сначала подошла к Виано, на котором поедут остальные. Уложив вместе с другими оборудование и сумки с гидрокостюмами, Рита уже хотела отойти к своей машине, когда Кот ее остановил. Потянувшись куда-то вглубь багажника, он извлек из-под сложенных вещей небольшой ящичек-чемоданчик, напоминающий по форме автомобильную аптечку, раскрыл его, по возможности, закрывая содержимое от Багиры, достал что-то, прикрыл крышку, повернулся так, чтобы ей не было видно, что у него за спиной, и протянул два пузырька. Скорее, по их характерной форме, чем успев прочитать названия, Рита поняла, что это спреи от насморка. Взяла их, посмотрела названия — Ринонорм и Ринофлуимуцил. Внимательно оглядела потупившего взгляд Кота и рукой отодвинула его в сторону. «Ох, что сейчас будет…» — обреченно второй раз за день подумал Вася. Впрочем, так подумали все.

— Это что? — спросила Рита, глядя на черный маленький пластиковый чемоданчик. На крышку которого скотчем была прилеплена бумажка. На бумажке печатными буквами от руки выведено весьма красноречивое название: «Кошачья аптечка».

Поняв, что отвечать ей никто не собирается, Багира откинула крышку и быстро оглядела содержимое — средства от боли в горле, куча разных обезболивающих, парацетомол, бинты, перекись… На подробное изучение времени не было, да и без него очевидно: не желающий общаться с врачами Кот в случае необходимости активно всем этим пользовался. И по притихшим бойцам, старательно прячущим взгляды, Рита поняла, что активных пользователей здесь, пожалуй, даже больше, чем один Ионов.

«Вот прохвосты!.. Интересно, а Бизон-то знал об этом?»

Вдруг от мелькнувшей мысли она вновь перевернула крышку и уставилась на надпись.

— И кто придумал это название?

Она уже знала, что услышит.

— Бизон... — тихо произнесла Мура. Это она в свое время писала надпись.

Багира судорожно вдохнула воздух, почти нежно провела рукой по надписи и бросила в сторону Кота:

— Потом об этом. Ехать надо.

И ушла к своей машине.

* * *

Олег очнулся в почти полной темноте. В не зашторенное окно падал свет большого уличного фонаря, установленного прямо посередине внутреннего двора и зажигавшегося автоматически с наступлением темноты. Висящие на стене часы не были полностью освещены, но света было достаточно, чтобы разглядеть часовую стрелку между шестью и семью.

«Надо же, заснуть ни с того, ни с сего, да в такой момент…»

Измученный болью организм действительно вырубился при первой же возможности. Олег сел на кровати, потирая лоб и виски, привычно пытаясь определить, насколько сильно болит голова. Болела, но в скором времени должно было стать получше. Что-то там врачи объясняли про застаивающуюся жидкость, которая куда там рассасывается при принятии вертикального положения.

Некоторое время он просто сидел, наслаждаясь темнотой и тишиной.

«Одно нажатие кнопки — и темнота и тишина мои навек...»

Как в далеком КТЦ не знали дальнейших планов Олега Розова, так и сам Олег Розов их не знал. Точнее, знал, но не мог решить одну оставшуюся проблему. Он решал ее все последние два года. Рисуя себе разные варианты, придумывая разные последствия того или иного решения. И так за два года и не определился.

Забирать с собой брата или нет?

Поняв, что так и не решит до самого последнего момента, Олег вздохнул, с усилием поднялся и включил свет, тут же зажмурившись и скривившись от неприятных ощущений. Подошел к дивану, с тоской взглянул на куски тротила, спросил себя «Точно?» и, осторожно подняв пояс, надел его. Взял со стола пульт, прихватил пальто и вышел из комнаты.

На вопрос он ответил «Да». И больше сомневаться не собирался.

* * *

Патрульный полицейский катер шел к акватории Финского залива. Смерчевцы уже переоделись в гидрокостюмы, надели сверху маскхалаты и теперь готовили оборудование.

Кот и Физик управились быстро, а девушки, хоть и торопились и понимали, что времени осталось мало, работали без особого энтузиазма. Почему-то именно погружения особенно прочно ассоциировались с Бизоном. Теперь это было первое погружение без него. Не то чтобы без его участия, а без него.

Кот поглядывал то на копающихся Муру и Уму, то на огни проносящихся мимо набережных, и пытался придумать, чем же девушек подбодрить, а если не подбодрить, так хоть в чувство привести. Им еще работать. И настроение должно быть соответствующее.

Мы в спецназе или где?..

От последней мысли Вася вздрогнул и напрягся, вспоминая. Несколько месяцев назад они всей группой смотрели фильм «Легенда №17». Кто-то его еще не видел, кто-то не против был пересмотреть и они все вместе с Багирой и Батей устроили из своей комнаты мини-кинозал. В фильме тренер хоккейной сборной СССР Анатолий Владимирович Тарасов на тренировках часто повторял своим подопечным: «Веселее, вы в хоккее!», призывая их тем самым не сдаваться, бороться до конца, как бы ни было тяжело, мол, раз уж пришли в хоккей — боритесь, с собой в первую очередь. Бизон тогда, видимо, провел соответствующие параллели между собой и своим однофамильцем, между тренером хоккейной команды и тренером боевой группы, между духом хоккеиста и духом бойца. И на очередной тренировке, когда все уже жутко устали и выполняли задания из самых последних сил, Боря, стоя с секундомером в руках и, как всегда, лучезарно улыбаясь, выдал: «Веселее, вы в спецназе!» Все рассмеялись, тем самым окончательно сбив ритм и сорвав выполнение последнего упражнения. Но в последствии Бизон еще не раз эту фразу повторял на тренировках, подбадривая, настраивая… Она вызывала улыбку, но придавала сил.

Кот покосился на девчонок, развернулся к ним и громко и четко крикнул, пересиливая ветер:

— Веселее, вы в спецназе!

Как и предполагалось, все замерли — и девчонки, и помогавший им Физик. Поднялись с корточек и уставились на Васю, а он подошел к ним, поочередно встретившись взглядом с каждым. И значение фразы, и посыл Кота был понятен без слов, но от еще одной ассоциации с Бизоном и неминуемого, слишком болезненного сейчас, воспоминания о том времени, когда эта фраза прозвучала впервые, ее эффект немного стерся.

— Его больше нет с нами. В это невозможно поверить, — голос Кота звучал ровно и как-то необычно. Он стоял, широко расставив ноги и заведя руки за спину. Прямой открытый взгляд переходил от одного бойца к другому. — Честно говоря, я до конца так еще и не верю. Но я знаю совершенно точно: если бы он мог сейчас появиться здесь, его единственным приказом было бы: «Соберитесь!» Мы должны выполнить задание. Не потому что сейчас будем ловить... его убийцу. А просто потому что у нас есть задание и мы должны его выполнить, — в последней фразе Кот четко произнес каждое слово отдельно. Помолчал, изучая сосредоточенные лица бойцов. — Группа! Слушай приказ: отставить эмоции.

— Есть.

— Есть.

— Есть.

Кот развернулся и отошел к борту. Они уже вышли в залив и огни города постепенно отдалялись.

— Кот, как у вас? — раздалось в ухе.

— Багира, через десять минут будем на месте.

* * *

Отделение ОМОНа во главе с Багирой дожидалось сигнала Кота под высоченным забором. Небольшое количество взрывчатки, чтобы открыть запертые ворота, они уже установили. Все было готово.

Багира по рации передала командиру отделения информацию, полученную от Кота: через две минуты они будут на точке высадки. Значит, минут через пять штурм.

Вокруг было довольно тихо, шумное Приморское шоссе осталось далеко, они почти на самом берегу. Небольшой тихий поселок очень и очень элитных особняков. В таких всегда тихо, вся жизнь скрыта за огромными заборами.

Тем громче показалось неожиданное шипение рации.

— Четвертый...

— Да, третий, слушаю тебя.

— А ведь сегодня наши играют...

— Ага... — разобрать горестный вздох среди помех было трудно, но он легко угадывался.

Рита уже хотела призвать к порядку вверенных ей бойцов, когда услышала командирское «Отставить разговоры!»

«У кого что...»

Только Багира опустила руку с рацией, как услышала голос Дакара:

— Внимание! Из дома вышли двое. Направляются к пристани!

«Черт! Он же уйдет!»

По рации: «Штурм!»

По воксу: «Кот, отставить погружение! В погоню, если он отчалит!»

Прогремевший у ворот взрыв заставил Олега обернуться в непонимании — он был уверен, что его не найдут. Поэтому какие-то секунды у него ушли на осознание и оценивание ситуации. Правда, появившиеся из открывшейся створки бойцы резко прибавили ясности... Дернув брата по направлению к катеру, Олег приказал ему шагать вперед. Дом находился значительно ближе к заливу, чем ворота. Причем, территория внутреннего двора представляла собой сеть довольно извилистых тропинок, огибающих всевозможные клумбы и небольшие водоемы. Клумбы — тем более осенние, со срезанными, подготовленными к зиме, цветами — препятствием для омоновцев уж точно не являлись, но вот прыгать через водоемы им и не хотелось — уж больно широкие — и заняло бы еще больше времени — в случае вынужденного купания, поэтому они старательно оббегали их по выложенным плиткой дорожкам. Только это и спасло Олега. Он успел привязать Валеру к ограждению бортика, запустил мотор (в том, что катер в принципе на ходу, он удостоверился еще раньше, слишком его привлекали эта дорогая игрушка и наличие настоящего моря под боком, вот и изучил заблаговременно, как запустить и как рулить) и отошел от причала.

В Невской губе — пространстве Финского залива, непосредственно примыкающем к Петербургу, — глубина весьма небольшая — всего три-пять метров. А прибрежье и того меньше, причем оно довольно широкое. Поэтому пристань уходила вглубь залива на добрых тридцать метров. И в тот момент, когда катер начал разворачиваться, Багира только вбежала на деревянный помост.

— Кот, за ним!

— Багира, у нас осадка больше метра! Капитан говорит, не можем близко подойти, пока он на глубину не выйдет.

— Черт! Не могли судно поменьше взять?!

— Что было... Мы же не гонки устраивать собирались...

Тем временем, омоновцы проверяли всю территорию. Несколько бойцов зашли в дом, несколько бежавших вместе с Багирой теперь тоже направились к товарищам, еще двое — один их них тот самый четвертый — отправились в небольшой домик у ворот.

В доме, понятно, не нашли никого, кроме двоих людей, запертых в разных комнатах. В домике боец, тосковавший по футболу, обнаружил сторожа, ровным счетом ничего не слышащего, потому что на всю его комнату орал телевизор, точнее, орал комментатор футбольного матча. Опешили оба: и сторож — от незваного и весьма экстравагантно одетого гостя, и боец — от комментаторского вопля «Гоооооооол!!!», раздавшегося ровно в тот момент, когда он вошел. Безобидного на вид сторожа боец на всякий случай на пол уложил и автомат приставил — до дальнейшего распоряжения — и возблагодарил судьбу за существование справедливости.

Рита стояла на самом краешке пристани и не отводила взгляда от белевшего на фоне темноты катера. Пристань была освещена, но свет, конечно же, уже не доходил до далеко ушедшего судна. Немного помогала луна, периодически выглядывавшая из-за очень быстро идущих облаков.

Наконец, полицейский катер подошел достаточно близко, чтобы свет его прожектора добил до катера Розова. Рита выхватила из разгрузки бинокль и попыталась хоть что-то рассмотреть. Человек на носу, видимо, привязан, и, судя по всему, это Валерий. Олег же находился в салоне, возле штурвала и его видно не было.

* * *

— Ну, куда он?! Вот ты можешь мне сказать, куда он?! Что ему нужно?!

Дакар инстинктивно втянул голову в плечи, потом решил, что это недостойное офицера поведение, выпрямился и, взглянув на метающего гром и молнии генерала, помотал головой.

— Ищи! Куда он может направляться? Что у него тут есть? Может, участок какой ему принадлежит или родственникам его!

— Мы уже все проверили... Нет у него ничего...

Пригов в раздражении развернулся к огромной плазме, сверля взглядом зеленую передвигающуюся точку — катер Розова. Хорошо, что Дакар вовремя заметил передвижения Розова. Было совершенно очевидно, что Олег изначально направлялся к катеру. Погоней это стало позже — после начала штурма. Сначала он куда-то собирался плыть. И поплывет ли и сейчас или станет бесцельно уходить от преследования — было непонятно.

За спиной нервничающего Пригова раздался подозрительно обеспокоенно-взволнованный голос Дакара:

— Товарищ генерал, только что включился телефон, с которого были отправлены сообщения! И... с него идет звонок...

— Подключайся!

— Есть. Он звонит в полицию.

— Перенаправь его на нас. Выведи на громкую.

— Есть.

В динамиках раздался мужской голос, произнесший «Алло, полиция!» Пригов повел плечами, расправляя их, будто невидимый и весьма далекий от них сейчас диверсант мог его видеть.

— Господин Розов Олег Алексеевич?

— Э-э-э... А с кем я говорю?

— Генерал-майор ФСБ Пригов.

— О-о-о! Какая честь!.. Но вас-то мне, видимо, и надо!.. Это ваши люди… сейчас гонятся за мной?

— Ну, допустим, — Пригов не сводил глаз с катера на экране.

— Послушай... генерал... Прикажи своим людям... остановиться, — голос звучал резко и рвано, как будто человек, державший телефон у уха, постоянно вертел головой, оборачиваясь. Впрочем, было очевидно, что это так и есть. — Если не хочешь... оставить Кронштадт без связи с городом!

— Что ты имеешь в виду? — Пригов повернулся к Дакару, кивком у него спрашивая, понимает ли тот, о чем речь. Тот пожал плечами.

— Я взорву свой катер прямо под мостом у дамбы! Я так думаю, это несколько миллионов убытков, если заденет еще и часть самой дамбы.

— Откуда у тебя взрывчатка? Ты ее всю потратил на бизнес-центр! — Пригов показал Дакару, чтобы тот проверил и рассчитал путь катера до дамбы.

— Осталось немного. Для личного пользования, — почему-то голос в динамиках рассмеялся. Не зря они его психом считали. — Решайся, генерал! — добавил голос и исчез.

— Товарищ генерал, он действительно движется к Северным воротам!

Пригов вновь развернулся к плазме.

Невская губа с севера отделена от остального Финского залива островом Котлин, на котором расположен город Кронштадт, и дамбой, предотвращающей наводнения в Питере. Дамба отходит от острова в две стороны, по ее верху проходит шоссе, тем самым соединяя Кронштадт с «большой землей». Северные ворота — это промежуток в дамбе, сквозь который проходят суда. Шоссе в этом месте пролегает по мосту, огромному разводному мосту. Если его взорвать, это, действительно, колоссальные убытки и потеря связи с Кронштадтом.

Это и была его цель? Или он псих, или у него должен быть заказчик. Но какой еще заказчик, если до этого он действовал из личных мотивов?

— Кот! Прекратить преследование!

— Что?! Мы его почти догнали! — Ионов кричал против ветра, но так громко возмущался, что его было прекрасно слышно несмотря на помехи.

— Кот, приказываю остановиться. Он грозится подорвать дамбу. Повторяю: прекратить преследование.

* * *

Багира, как запертый в клетке зверь, не находила себе места на самом краю пристани. Она ничем не может помочь, ничего не может сделать!

Увидев, как остановился полицейский катер, она выяснила у Кота причины остановки, но потом с удивлением увидела, как остановился и Розов. Он действительно хотел лишь прекратить погоню. Может, и нет у него никакой взрывчатки?

* * *

Прожектор полицейского катера теперь немного его освещал. Расстояние было приличным, все-таки Розов успел отойти, прежде чем остановился. Но слабая освещенность была лучше, чем неясные очертания в лунном свете до этого.

Мура в прицеле своей снайперской винтовки не сводила с катера глаз. Она прекрасно видела привязанного Валерия, о чем уже доложила Коту и Багире. И когда, наконец, из салона вышел Олег, смогла рассмотреть и его.

Рассмотрела, не поверила глазам и подняла голову от винтовки, вглядываясь в даль. Вновь взглянула в прицел. «Не показалось».

— На Олеге Розове пояс шахида. И в руке он что-то держит. Маленькое, в кулаке зажимает. Может быть, пульт.

В этот же момент Пригов сказал Дакару, чтобы тот набрал номер Розова.

— Как видишь, Розов, мои люди остановились. Что ты хочешь?

— Я хочу, чтобы меня оставили в покое, — отрезал Олег и выбросил телефон за борт.

* * *

— Багира, что там у вас происходит?

— Пригов, я нахожусь в пятистах метрах от них! Как я тебе могу что-то сказать?!

— Что со взрывчаткой? Она у него есть?

— Мура разглядела на нем пояс смертника.

— И что? Он вышел в море, чтобы подорвать себя и брата? Он не мог это сделать на берегу?

— Я не знаю, Пригов!

— И что, какие-то соображения у тебя есть?

— Захват нужен.

— Хорошо, давайте.

* * *

Розов тяжелым взглядом смотрел на полицейский катер. «Ну, хорошо, ребятки, хотите файер-шоу? Сейчас будет!»

Он обернулся на брата. Тот дрожал от холода, от порывов ледяного ветра, от страха — Олегу было неинтересно, от чего именно. Он дырявил взглядом ненавистное лицо и, как и прежде, не мог решить, что для того страшнее — умереть или остаться жить, потеряв такую кучу денег.

* * *

Балтийский холодный ветер дул прямо в лицо, щекотал его разлетающимися прядками волос, тело начинало ныть от напряжения в одной позе, глаза устали пытаться что-то рассмотреть, замерзли незакрытые перчатками кончики пальцев. Да и в гидрокостюме было не особо тепло.

Мура на секунду отвлеклась на стоящую рядом Уму и, вернувшись обратно к прицелу, не поняла сначала, что изменилось. Но что-то определенно было не так, как секунду назад. Розов все так же стоял у борта катера, опираясь на ограждение, правда, теперь он немного повернулся. Такое впечатление, что он что-то прячет от брата... Вот оно!

— Багира! Розов сейчас не держит пульт! Не нажимает на кнопку!

— Как это не нажимает? Если бы он ее отпустил, они бы уже взлетели!

— Не знаю! Но сейчас он ее не держит. Я прекрасно вижу его руку! Я могу снять его!

— Нет! Это слишком опасно. Там заложник и там парни уже близко!

* * *

— А знаешь, Валера, что самое смешное? Мы должны были вместе возглавить нашу строительную компанию, мы с тобой вместе готовили убийство нашего конкурента, а ты решил избавиться от меня. Подставил, подтасовал улики, а сам вышел чистеньким из воды. А смешно знаешь что? А то, что, не сделай ты этого, мы бы с тобой прожили эти годы душа в душу и ты ничего бы не потерял... А от меня, в конце концов, избавился бы. Прямо сегодня.

* * *

Вынырнув из воды с задней стороны катера, Кот и Физик тихо поднялись на кормовую палубу, мысленно похвалив конструктора данного катера — низкая палуба была ну очень кстати. Сняли маски, капюшоны и дали стечь воде, чтобы ее потоки не были слышны, когда они поднимутся.

Пока что салон надежно их прикрывал. Кот осторожно выглянул, убеждаясь, что Розов так и продолжает стоять на носу. К носу вокруг салона по бокам вели две маленькие палубы-проходы.

Из них двоих старший Кот, ему и принимать решение. Розов высокий и обезвредить его со спины удобнее высокому Физику. Кот мотнул головой, Серега понял его без слов и спустя мгновение раздумий — принимал решение, как действовать — беззвучно убрал зажатый в руке пистолет: сейчас ему нужны свободные руки.

Кот, медленно продвигаясь вперед, стараясь приноровиться к покачивающемуся на волнах катеру, следил за заложником, готовый начать действовать, если тот какой-либо реакцией выдаст их присутствие.

Серега не думал ни о чем. Ноль посторонних мыслей, ноль эмоций. Сейчас перед ним противник без имени, без лица, без истории... О том, что именно этот человек виновен в смерти Бизона, он подумает потом.

Он бесшумно, осторожно и быстро переступал, беззвучно дышал и внимательно следил за малейшими движениями противника, дабы успеть их предугадать.

Дошел.

Пульт в левой руке, лучше не придумаешь.

Главное — одновременно. Зажать в кулаке левой руки палец на пульте, правой — ребром ладони резко в шею.

Успеть подхватить, чтобы бомба не сдетонировала от удара об пол.

На периферии сознания мелькнула мысль, что спереди у Розова что-то пикнуло в тот момент, когда он зажал палец. Серега сильнее сжал руку.

Тут уже и Кот подоспел, вместе аккуратно уложили обмякшее тело на палубу. Спереди на бомбе мигала красная лампочка.

Серега нащупал сонную артерию на шее:

— Жив.

Каким тоном он это сказал, Кот так и не понял. Показалось, что с сожалением.

— Может очнуться, — произнес Серега, отодвигая полы пальто, чтобы рассмотреть бомбу, и продолжая зажимать в кулаке руку Розова с пультом.

— Разминировать можешь? — нетерпеливо спросил Кот, вытаскивая из застегнутого на молнию кармана Физика кусачки.

— Не знаю... Следи за ним.

Серега изучал схему расположения детонатора, Кот придерживал голову Розова, готовый, как только тот начнет приходить в себя, опять лишить его сознания. На всякий случай Вася посматривал и на заложника — все ли с ним в порядке.

— Режь здесь, — вдруг услышал он Серегин голос, повернулся и, переложив кусачки в правую руку, поднес их к проводу, который Серега держал пальцами, отделяя его от соседнего.

— Уверен?

---

Примечания:

Да, я понимаю, что опять на самом интересном, но, опять-таки, никакого другого подходящего места для разделения я не нашла.

По поводу неглубокого прибрежья в Лисьем Носу — это только мое предположение. Но чуть дальше на север, в районе Сестрорецка, там точно прибрежье жутко мелкое и очень широкое. Так что допущение про Лисий Нос вполне считаю оправданным.

— Уверен.

Кусачки разрезали провод с еле слышным щелчком. Лампочка погасла.

Серега с облегчением выдохнул и разжал кулак: рука Розова, упав, стукнулась об пол, и маленький цилиндрик выкатился из расслабленной ладони.

— Багира, бомба обезврежена. Розов тоже.

— Что с заложником?

— Сейчас узнаю. — Кот подошел к Валерию, отклеил серую ленту скотча и спросил, все ли с ним в порядке и нужен ли ему врач, тот ответил, что не нужен, и попросил его развязать. — Багира, все в порядке.

Физик оттащил Розова к ограждению, приковал наручниками и, разрезав поддерживающие лямки, расстегнул пояс и осторожно снял его. Еще раз осмотрел схему, перерезал на всякий случай пару проводов. Затем бесцеремонно похлопал не пришедшего еще в себя мужчину по щекам. Тот вздрогнул, вдохнул шумно воздух, похлопал глазами, несколько секунд непонимающе озираясь, и уставился на Серегу.

— Ну что? Теперь ты нас видишь?

Получивший свободу передвижения Валерий с разъяренным рыком бросился к брату, Кот успел только с криком «Стоять!» схватить его сзади за шкирку. Отчаянно отбивающегося спасенного Вася с трудом усадил обратно на палубу и прикрикнул, что свяжет его обратно, если тот еще раз выкинет нечто подобное. Валерий, не обращая внимания на Кота, продолжал выкрикивать обвинения и оскорбления в сторону брата и все порывался вырваться из крепкого захвата. Вася одной рукой вытащил наручники из кармана и приковал Валерия к ограждению борта. Среди неулетевших обрывков разрезанного скотча нашел полоску, ранее содранную со рта заложника, и вернул ее на прежнее место. «Так посиди, а то больно резвый» — проговорил Ионов Валерию, похлопав того по груди. Тот что-то промычал, но дергаться перестал.

Серега тем временем отошел от Олега — тот ему так и не ответил и вообще еще ни слова не произнес, а потом они оба отвлеклись на крики Валерия.

— Багира, их бы разделить, — произнес Кот, нажав кнопку связи, — братьев, а то заложник слишком сильно недоволен своим похитителем!

— Хорошо, отправляйся с ним на катер, а Физик пусть доставит Олега сюда.

«Лучше бы наоборот...» — подумалось с досадой Коту.

— Понял, — ответил Вася и повернулся к Сереге, тот все слышал и молча кивнул. — Я за снаряжением, пригляди за ними.

Кот дошел до кормы, по пути надевая капюшон, и, подняв на лицо маску, прыгнул в воду.

Серега невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль. Внезапно пришедшая сразу после задержания кратковременная апатия — спало напряжение, преступник обезврежен — сменилась совсем другими эмоциями. Где-то в глубине души, с самого дна, что-то поднималось — что-то очень темное и холодное... Он не смотрел на Розова — но ощущал его присутствие. Весь мир сейчас уменьшился до этой маленькой точки пространства: небольшого катера и двоих человек. Него и... того, кто виновен в смерти Бизона. Спроси сейчас кто-нибудь, что он чувствует, Серега не нашел бы ответа. Ненависть? Очень похоже, но не совсем. Презрение? Наверно, но слишком мелко. То, что медленно заполняло все его сознание, было куда больше. Больше, чем ненависть.

Со стороны кормы послышался плеск воды, Серега усилием воли вытащил себя из омута тяжелых мыслей, подхватил с палубы оставленный Васей пистолет и, бросив взгляд на Розова, отправился помогать Коту.

Загрузив снаряжение, они встретили подошедший полицейский катер, пришвартовались, и Кот отправился отстегивать Валерия, пока Серега передавал девушкам акваланги. Отклеив скотч, он пригрозил, что залепит ему рот снова, если тот будет орать, но Валерий предусмотрительно молчал. Он даже относительно спокойно прошагал мимо брата и с помощью ребят перебрался на катер. Кот спросил у Физика, пойдет ли он переодеваться, тот кивнул и молча отправился вслед за горе-заложником. Не взглянув на пытавшихся ему помочь Муру и Уму, ушел в каюту. Вася — не оставляя Розова без внимания — дождался его возвращения, вгляделся в странно сосредоточенное лицо друга и на всякий случай спросил, все ли в порядке. Против обыкновения, Серега бросил лишь короткое «Да» и, не глядя на Кота, дождался, когда тот взберется на соседний борт, затем поймал брошенную Мурой веревку и, даже не махнув им рукой, отвернулся, сматывая канат и закрепляя его на корме. Кот озадачился было таким несвойственным поведением Физика — слишком тот был мрачным и напряженным, но списал все на обстоятельства двух последних дней. «Возвращаемся!» — крикнул он капитану и отправился в каюту, очень хотелось влезть в сухую одежду.

Серега смотрел на удаляющийся катер. Теперь без его прожектора стало совсем темно, свет шел лишь от луны и отражался в воде. Мир сузился еще больше. Серега медленно повернул голову в сторону Розова.

Бизон погиб лишь потому, что этому человеку захотелось поиграть в войнушку.

В бессильной ярости он сжал стальной поручень ограждения, сжал изо всех сил — лишь бы не сжать руки на шее этого...

А искушение было слишком велико.

И никто не сможет помешать или остановить. Они одни. Вокруг только темная вода, над ними черное небо и больше ничего. Вдали горят огни Питера, очень-очень далеко, до них километров пятнадцать, а с другой стороны десять километров до Кронштадта. Только дамба, вон, сияет цепочкой фонарей. Ни одного человека на многие километры вокруг и темнота такая, что себя-то с трудом видишь!

Подчиняясь мелькнувшей в сознании мысли, Серега обернулся к берегу. Очень темно, но на фоне видневшихся фонарей видна пристань. Багира наверняка там, ждет их. Наблюдает за ними в бинокль, хотя ничего сейчас рассмотреть невозможно.

Серега даже не удивился бы, если б сейчас в ухе раздалось тихое Ритино «Физик, не смей».

А если бы Багиры не было?..

С бешено бьющимся сердцем он с той же яростью поднял голову вверх, устремляя взгляд в небо.

За что?!..

Ни за что. За годы службы он это понял.

Серега опустил голову и уставился в бездну темной воды. Сейчас ему казалось, что такая же бездна плещется у него внутри — толща черной, непроглядной тьмы. Она поднимается откуда-то с самого дна. Обжигающая ледяная волна, от которой все сжимается внутри.

Почему?! Почему он не смеет сделать то, чего часть его души так жаждет?!

Сколько их на его счету? Сотни?.. Одним больше, одним меньше!

Ответ... Ответ Серега знал. Но впервые в жизни до безумия хотел послать его к черту.

Тяжело дыша, он вдыхал холодный морской воздух. Ледяной ветер, увы, нисколько не остужал пылающей головы.

На одной чаше весов колоссальное чувство ответственности, приказ доставить живым, офицерская честь и оставшееся вопреки выработанным инстинктам понимание: боец — это боец, это солдат, а не убийца. На другой — зашкаливающие эмоции. Непоправимость произошедшего в полной мере обрушилась на Серегины плечи только сейчас. Эта операция закончена и дальше начнется новая жизнь. Новая — потому что в ней никогда больше не будет Бизона. Может быть, принять это было бы легче, умри Бизон в бою, а не вот так, из-за глупой игры чокнутого придурка, решившего, что ему мало в жизни адреналина!

Нет, можно, конечно, в два шага дойти до него и дать волю рукам, главное, чтоб жив остался, но... Почему-то Серега чувствовал, что это не принесет облегчения. Не это.

Впервые хотелось убить.

Он с трудом разжал ладони, повернулся к салону, намереваясь пройти к штурвалу... и вдруг услышал сзади:

— Раз уж у нас такой здесь тет-а-тет, может, поговорим?

Даже не сразу понял, что его удивило больше: что Розов, в принципе, заговорил или такая... витиеватость фразы. Обернулся.

— О чем? — Серега все же подошел к прикованному к поручню мужчине.

Катер покачивался на волнах, пришлось подыскать подходящее устойчивое положение, найдя центр тяжести, чтобы стоять ровно.

Розов молчал, но не сводил с Физика глаз. Тот еле удержался от желания пнуть его ногой. Посильнее. «Если начну — не остановлюсь».

— Чего ты хочешь?

— Встать для начала... — проговорил Олег, схватившись рукой за поручень и пытаясь подняться.

— Сидеть!

Любого другого этот окрик остановил бы: не услышать в нем выплескивающуюся ярость было невозможно. Но именно она заставила Розова продолжить движение.

— Да мне просто любопытно очень... — на лице пойманного диверсанта промелькнула улыбочка, наглая и издевательская. — Как же ваш спец так лоханулся, что подорваться сумел?..

Натянутым подобно тетиве лука нервам только это и было нужно... Молниеносный рывок. Правой — боковой в голову. Левой — два прямых в живот. Поднять за шкирку — и еще один в голову.

Опомнился Серега, только когда увидел размазанную кровь на запрокинутом к лунному небу лице Розова. Отпустил. Тот согнулся пополам, стоя на коленях, прижимая свободную левую руку к животу и отплевываясь.

Шаг назад. Небольшой. Отойти от него совсем Серега не смог. Мыслей не было, только оглушительно билось сердце.

— Там же... четыре минуты... Любой дурак за это время бомбу разминирует...

Сквозь затуманенное ненавистью сознание прошла мысль: Розов его провоцирует? Зачем?

— ...Или он пулю словил? — Сереге подумалось, что ему это померещилось, но нет: Розов действительно смеялся. Слушал смех убийцы Бизона и изо всех имевшихся сил старался себя сдержать. — Череп... Череп же стрелять не умеет... Тоже мне спецназ... Словить пулю от фраера...

— Заткнись, сволочь! — еще один удар Физик остановить не смог. Мозг послал сигнал рукам раньше, чем включился.

Но тут же рывком поднялся, отошел на два шага, покачиваясь то ли от качки, то ли от неуравновешенности собственного сознания и состояния.

Приказ. Приказ доставить живым. По возможности. «Если я его убью, возможности не будет. А если не остановлюсь — убью точно. Тем более, что этот псих, похоже, этого и добивается».

Розов хрипел, стонал и... молчал. «Вот так-то лучше».

С отвращением вытер руку об штаны. Дошагал до кормы, придерживаясь за поручень, и зашел в салон. Заводя мотор, услышал в ухе Багирино «Физик, ну тебя долго ждать?!», ответил: «Сейчас буду» — и взял в руки штурвал.

Голова была еще не совсем ясной. Слова про пулю от фраера еще продолжали звучать в ушах.

Серега изо всех сил вцепился в черный пластиковый обод. И направил катер к берегу.

* * *

Что произошло, Олег понял не сразу. Слишком резким оказался переход. Только что он стоял, держась рукой за ограждение, и раздумывал — выбросить Валеру за борт, чтобы его подобрали спецы, или... или нажать кнопку прямо так. В следующее мгновение он оказывается сидящим у борта, а прямо перед ним возвышается мужик в камуфляже. Почему-то — в мокром.

Как?! Как они это сделали?! В чем он ошибся?!

Олег оглянулся по сторонам (вертеть шеей было неприятно, справа что-то болело): странно, но катер спецов как был на том месте, так и остался. Понимание приходило весьма медленно. Вдруг Розов резко вспомнил про бомбу, огляделся — пояс с тротилом лежит в стороне. Понятно. Разминировали.

Черт! Черт!! Черт!!!

За происходящим далее Олег наблюдал без особого интереса. Что-то там кричал Валера, пока второй мужик-спецназовец не привязал его обратно и не заклеил тому пасть. Потом они что-то делали, разговаривали, ходили туда-сюда... Розов не особо обращал на них внимание. Он напряженно и сосредоточенно пытался придумать: как себя убить до того, как его заберут отсюда. До — потому что потом навряд ли представится возможность. Пытался — потому что чертовски трудно спокойно думать, а не мысленно материться то ли по поводу своего недосмотра, то ли по поводу крутого спецназа, черт бы их всех побрал!

У него был идеальный план! Идеальный!!!

Если бы борт не был таким высоким, можно было бы попытаться опустить голову в воду… Хотя нет, все равно не достал бы... рука-то пристегнута... Да и представление процесса вдыхания воды вызывало панику и отторжение. Решение решением, а инстинкт самосохранения никто не отменял! Вот если б можно было целиком в воду прыгнуть — тогда еще он мог бы попытаться. Но как это сделать?

Бомба — бывшая бомба! — далеко, да и ничего там уже не сделаешь. Во всяком случае, быстро и незаметно — точно ничего. Отсюда видно, что все перерезано, вон, куски проводов торчат. Да и не дотянуться до нее.

Сволочи.

Больше никаких идей. Никаких.

В голову лезли какие-то бредни про перерезанные вены, яды и даже веревку с мылом.

Олег с завистью проводил глазами отбывшего на другой катер брата. Наверняка там он смог бы что-нибудь придумать! Подвернулась бы какая-никакая идея! Здесь же, на этом малюсеньком катере, на этой абсолютно голой палубе, на которой он сидит, — придумать невозможно ничего!

«Почему он не заводит мотор? Чего ждет?» Розов косился в сторону оставшегося с ним спеца. Теперь, когда тот переоделся, Олег его узнал. Вчера в «Лауре» он был с какой-то бабой-командиршей.

Что? Что с ним можно сделать?! Подкупить? Подговорить убить? Подкупать нечем, все имевшиеся деньги — а их и так немного — остались в доме и их наверняка уже нашли. А кроме денег, у него все равно больше ничего нет! Да и наверняка у них задача доставить его живым к начальству!

От одной перспективы допросов замутило до сжавшихся внутренностей. Он не хочет никаких допросов, он не хочет видеть эти противные рожи! Он хочет только одного — умереть! Сейчас же!

Олег вдруг вспомнил о своих эсэмэсках спецназу. Да они же его порвать должны были за них! За одни только эти эсэмэски! А у них же еще и коллега подорвался. Они же такое не прощают! Почему он до сих пор еще жив?!

Спокойно. Надо подумать. Этот подорвавшийся спец — единственная надежда.

Перспектива быть избитым не радовала никак. Перспектива быть избитым настолько, чтобы от этого умереть — тем более. Но что еще можно придумать?!.. Сейчас они поплывут к берегу, там, небось, уже ОМОН ждет не дождется. И все. Больше шансов не будет. Никаких. А вдруг он, мужик этот... как это?.. психически неустойчив? Вдруг он вообще за пистолет схватится от одного лишь намека? О чем-то же он там думает! Не ночным же заливом любуется. Может, решает, убить его или нет.

Идея была так себе. Говоря прямо, ужасной. Но альтернативы поддавшийся отчаянию Олег найти не мог!

Действительность оказалась еще хуже. Как он ни готовился к удару, — знать бы еще, куда бить будет! — реальность оказалась куда больнее. В голову еще ладно, ударам по голове Олег даже радовался — вдруг там что-нибудь произойдет, какое-нибудь кровоизлияние в мозг или еще какая-нибудь хрень, что приведет к смерти! Весь его героический расчет на то и был! Удары в живот были мучительно болезненными, а главное, было совершенно, очевидно понятно, что ими все и закончится.

Тюрьмы без драк не бывает. Он бил сам и били его. Правда, давно, по началу, пока приоритеты не расставил. А в последний год — когда голова начала болеть сильнее — необходимости вступать в драки не было. От так часто возникающей сильной головной боли организм устал и ослаб. Не могло это не сказаться и на нервной системе. Все эти дни Олег прожил на подстегивающем азарте, адреналине сбывающейся мечты. От принятого решения о смерти, от того, что этот момент скоро наступит, он казался себе всемогущим, всесильным. Никакого страха, никаких последствий. Сейчас же наступил спад. От отчаяния, что не удалось воплотить задуманное — жизненно... нет... смертельно важное задуманное! — накатывала непонятная слабость.

Не в силах сдержать стон, тяжело и часто дыша через рот (через нос дышать было трудно) и выплевывая невесть откуда взявшуюся там кровь (вроде зубы целы), Розов не мог понять: радоваться, что больше бить не будут, или на свой страх и риск продолжить начатую провокацию.

Увы, к несчастью Олега, он не знал, насколько точны удары его слов, насколько точно он попадает в цель. Знай он об этом, знай он подробности произошедшего в усадьбе, еще две-три верно сформулированных фразы... И кто знает, может быть, его мечта сбылась бы...

Когда катер причалил, Олег разглядел на пристани женщину — ее он тоже узнал.

Внутри живота что-то горело и ныло, сильно болела скула с левой стороны — казалось, что на ее месте должна быть вмятина... размером с кулак. Разбитая губа казалась мелочью, но и от нее хватало достаточно неприятных ощущений. Нос Олег трогать не рисковал, опасался навредить. Но что-то там явно болело и сильно кровило.

Продолжать провокацию не было никакого желания. Инстинкт самосохранения орал благим матом, убеждая хозяина: погоди, придумаем что-нибудь попозже...

— Встать!

Спецназовец так сильно дернул Олега вверх, удерживая только что отстегнутую от ограждения руку, что тому показалось, будто он услышал хруст собственных костей. Мыщцы плеча пронзила острая боль.

— Пошел вперед!

Нет. Это была совсем плохая идея. Надо было быть идиотом, чтобы придумать, будто спецназ забьет его до смерти! Эти уроды будут причинять ему боль, вымещать ненависть, но умереть не дадут — хотели бы убить, убили бы сразу. Значит, он нуж... А! Черт!!!

Женщина ударила его сразу, как только он перешагнул на пристань — идти вдвоем было неудобно и спец отпустил его руку. Удар в и так уже порядком пострадавший живот оказался совершенно неожиданным. Они умеют бить куда-нибудь еще, кроме живота?!

За первым тут же последовал второй. По сгорбленной спине.

— Багира!

Олег рухнул на колени, он даже не успел понять — его сбили или у него просто подкосились ноги. Попытался оттолкнуть разъяренную — вот уж кого и провоцировать не пришлось! — женщину и тут же получил коленом снизу в нос. Сильно. Очень сильно. Он бы взвыл от боли, если б мог дышать — ему казалось, что не может. На какое-то счастливое мгновение даже обрадовался, что это и есть конец! Потом верх одержал все тот же чертов инстинкт самосохранения, и Олег начал часто хватать холодный воздух ртом.

Он закрыл глаза при ударе и так и не решался их открыть. Поэтому занесенный над ним кулак не видел. Не видел и того, как спец перехватил руку женщины:

— Багира, хватит... Он, похоже, наоборот, этого и добивается.

В затуманенном болью сознании проплыла ленивая мысль о том, что, если этой бабе сказать сейчас тоже что-нибудь «приятное», она, может, и сумеет его добить. Хотя вряд ли... По представлениям Олега бить надо куда-то в районе затылка. А туда его навряд ли ударят. Да еще и с нужной силой.

Глаза он на всякий случай открыл. Инстинкт заставил. Как раз успел увидеть, как спец оттащил сопротивляющуюся — правда, не сильно — женщину.

Все, больше бить не будут. Жалеть или радоваться — Розов не знал.

Обессиленно опустил голову и оперся руками об мокрый и грязный дощатый настил пристани. С носа тут же закапала кровь. Олег машинально вытер ее рукой и сплюнул кровь изо рта. К горлу подкатывала тошнота.

Идиотская идея. Промолчи он там, на катере, сейчас боль была бы ровно в два раза меньше.

Черт... Почему так больно?!.. Два года назад он решил, что умрет. Никогда еще за эти два года он не жаждал этого настолько сильно, как сейчас!

* * *

Омоновцы приняли пойманного диверсанта, упаковали его в прибывший автозак и обещались доставить вместе с освобожденными из «плена» сообщниками в КТЦ. Багире не особо нравилась идея — привыкла нести полную ответственность за все сама, но от представления транспортировки Розова в их Виано, в компании себя и Физика, становилось как-то... омерзительно.

И он сам был ей омерзителен. Она даже руки пыталась вытереть после того, как слегка побила его. Казалось, что прикасалась к чему-то липкому и противному. На камуфляжных штанах и так была его кровь — на правом колене. Отчего хотелось поскорее переодеться.

Еще хотелось домой. Рита знала, что там ей будет еще хуже, но изображать сильную Багиру за сегодняшний день не осталось сил.

Физик уговорил Риту, что поведет машину, мол, она сюда ехала, к тому же плохо себя чувствует. Рита температуры не ощущала, но некоторую слабость все же чувствовала. Сказались стресс, нервное напряжение, бессонная ночь и вся их сегодняшняя беготня. Поэтому она решила уступить.

Серега, садясь за руль, надеялся, что дорога хоть немного даст отвлечься. Какое там! Как будто невозможно думать, следить за машинами, поглядывать в зеркала и снова думать. Тем более, что ехали не так уж чтоб очень быстро. Конечно, не ползли, как на встречной половине шоссе (народ возвращался в пригороды после рабочего дня), но и не летели, как хотелось бы.

Хотелось бы... Хотелось как можно поскорее добраться до КТЦ. Хотелось надеяться, что после этого они будут свободны. Хотелось домой. Хотелось остаться одному.

Он сойдет с ума от своих мыслей, когда останется один, но еще раньше он сойдет с ума, если будет молча терпеть и ждать, подавлять эмоции и изображать обычное хладнокровие.

Черный пластиковый круг руля под руками напоминал о штурвале злополучного катера. Тут же вспоминались прозвучавшие там слова, а руки сжимали руль, как тогда — штурвальное колесо.

Серега знал, что поступил правильно, но где-то в глубине души оставалось сожаление.

— Спасибо, — в полной тишине вдруг произнесла Багира. Серега уже открыл было рот, чтобы спросить, за что, когда она пояснила сама: — Что остановил.

Серега лишь молча сглотнул, поразившись одинаковости их мыслей. Об одном и том же думали. Признаваться в своем срыве на катере ему не хотелось (что Рита успела заметить разбитый нос Розова перед тем, как его ударить, Серега уверен не был). Но, с другой стороны, ведь и Багира не лучше…

— Я сам его чуть не убил, — тяжелым низким голосом поведал Серега, не отрывая взгляда от дороги.

Рита взглянула на его сосредоточенное лицо. Говорить ничего не стала. Все и так понятно. И вдруг вспомнила:

— А что ты сказал тогда?.. Что он добивался, чтобы его избили?

— Да. Он сам меня спровоцировал. Как будто специально хотел добиться... такой реакции.

Что именно мог сказать Розов, Рите представлять не хотелось. Да и Физика не хотелось лишний раз травмировать расспросами. Понятно же, каково ему там пришлось. Если он сорвался, значит, этот гад бил в самое больное — в потерю. «Хорошо, что он не знал, как Физик себя винит...»

Остальная дорога прошла почти в молчании. Рите вспомнилась предыдущая такая же — странно, что это было тоже сегодня, кажется, что так много времени прошло. Тогда тоже ехали в молчании. Вспомнился Акела и стихотворение.

Что-то сжалось внутри. Лучше бы она сама вела! Хотя бы отчасти голова была бы занята дорогой!

Ты за меня лизни ей нежно руку,

За все, в чем был и не был виноват…

Желтые огни проплывающих навстречу фонарей размывались в бесформенные пятна...

* * *

Раздвинувшиеся двери лифта открыли Багире и Физику картину небольшого столпотворения в коридоре.

Мура и Ума сидели на корточках перед Мишей Баринчуком и о чем-то его расспрашивали. Рядом топтался несколько растерянный Кот. В небольшом отдалении стоял Пригов с какой-то женщиной в деловом костюме и расстегнутом пальто.

Звук открытия дверей привлек внимание Миши и, тут же позабыв про развлекавших его тетю Женю и тетю Олесю, с которыми вежливый мальчик уже успел познакомиться, он радостно закричал:

— Дядя Сележа!!!

Самым первым порывом Физика было желание нажать кнопку любого другого этажа. Нет, только этого еще не хватало! Он не может. Его силы не бесконечны. Накатившее чувство очень сильно напоминало панику. Каким чудом он ее в себе подавил — и сам не понял. Перешагнул порог лифта, сделал пару шагов навстречу мальчику и опустился перед ним на колено.

— Привет, Миша! — откуда в нем есть силы улыбаться Серега искренне не понимал, но откуда-то взялись. Правда, что-то активно подсказывало, что они — последние.

Вместе с приветствием он протянул малышу руку и тот, сначала внимательно на нее посмотрев, как-то замялся.

— Ты не умеешь здороваться за руку? — удивился Серега.

— Умею... — тихо произнес Миша, отчего-то стесняясь, но подумал-подумал и протянул ручку. Серега аккуратно ее пожал.

— Как у тебя дела?

— Холошо. Мы сесясь с тетей Олей поедим кататься. Толька жалка, что папе низя с нами, — грустно поведал малыш. Тему папы Серега благоразумно решил не затрагивать.

— А тетя Оля — это кто? — Он пытался вспомнить, известно ли ему имя московской сестры Баринчука. Вроде нет.

— Тетя Оля плиехала за мной. А папа сказал, что я буду жить в доме, где многа маеньких деток. И я буду с ними иглать. — Почему-то сейчас Физик заметил, что Миша в другой одежде, не той окровавленной курточке, которая была вчера. О том, что на той была кровь Бизона, думать было нельзя. Но он, конечно же, подумал.

— О, играть — это здорово!

— Да.

— Ты любишь играть?

Вслед за мальчиком подошли Мура, Ума и Кот, сзади так и была Багира, а на первый приветственный Мишин крик женщина в деловом костюме подошла поближе, за ней подошел и генерал. Всей этой собравшейся публики Физик как будто бы не видел. Все его и так весьма малочисленные силы были собраны на то, чтобы нормально поговорить с Мишей, пережить этот разговор и дождаться, когда его оставят в покое. Какой-то частью сознания он понимал, что мальчика отправляют, по всей видимости, в детдом, и он ему обязательно сочувствовал бы, если б... если б мог, если б было чем.

— Да-а-а. У меня много-много машинок! И галаж есть бошой-бошой! — и Миша ручками показал, какой большой. Но так ими взмахнул, что немного потерял равновесие, и Серега инстинктивно поймал его. И почему-то отпускать его Сереге не захотелось... Он осторожно привлек малыша к себе и хотел ответить что-нибудь про «бошой-бошой галаж», но Миша вдруг произнес, близко-близко смотря на него:

— Дядя Сележа, я хотел сказать тебе спасибо за то, что ты меня спас!

Серега перевел дыхание, вздохнул и задумался над ответом. А что тут можно ответить?

— Пожалуйста, — не объяснять же трехлетнему ребенку, что это его работа?

— А дядя Боля уже плиехал?

К чему-то подобному он уже был готов. Поэтому ответил почти спокойно, лишь мелькнула мысль: «За что мне это второй раз?»

— Нет, Миша, он еще не приехал.

— Но я хочу сказать ему спасибо!.. — расстроился мальчик, поджав губки и опустив светлую головку.

— Я... я передам.

— А ты не забуишь? — длинные черные реснички тут же взмыли вверх, открывая полный надежды взгляд расстроенных серо-зеленых глазок.

— ...Не забуду, — «Никогда не забуду».

Обмен последними фразами происходил в полнейшей тишине, но ни Серега, ни малыш не замечали странных взглядов, которыми обменивались стоявшие рядом с ними люди. Впрочем, странными они показались бы только Мише.

— Дядя Сележа, а можно я тебе на ушко что-то скажу? — почти шепотом проговорил малыш.

«О, Боже».

— Скажи, — Серега опустил второе колено и наклонился к мальчику.

Миша, поднявшись на носочки, обнял его за шею и прошептал:

— Дядя Сележа, не глусти! Ты очень холоший!

Серега закрыл глаза и прижал малыша к себе. Нет, он больше не выдержит ни секунды! Это выше его сил. Выше любых человеческих сил.

Дышать не получалось. Он с трудом перевел дыхание.

— Спасибо, малыш! Пусть у тебя все будет хорошо, — Серега не особо понимал, кому это говорит, навряд ли трехлетний ребенок мог бы понять глобальное значение этой фразы. Но ему очень хотелось, чтобы у Миши все было хорошо.

Он отпустил ребенка и поймал взгляд женщины — «тети Оли». Что-то было в его глазах такое, что она тут же сделала шаг ближе и заговорила:

— Мишенька, пойдем уже. Нам с тобой ехать пора.

Миша обернулся к ней, потом повернулся обратно к Физику:

— Пока, дядя Сележа, — и помахал ему ручкой.

— Пока...

«Тетя Оля» за ручку с Мишей обошла Багиру и нажала кнопку лифта, тут же послышался шум открывшихся дверей. Пригов что-то говорил им.

Физик так и остался сидеть, не в силах пошевелиться. Кот молча ободряюще похлопал его по плечу. Серега кивнул, поднялся и так же молча отправился в комнату «Смерча». Мура и Ума переводили ошарашенные взгляды с удаляющегося Физика то на Багиру, то в сторону закрывшихся дверей лифта, то друг на друга. Поразили и вопросы мальчика про «дядю Борю», и выдержка Сереги.

В комнате отдыха он оказался один. Никто за ним не шел. Видимо, остальные остались там, у лифта, то ли Пригов их задержал, то ли обсуждали его разговор с мальчиком, но за счет этого у него появились хоть несколько минут передышки.

Он действительно больше не может! Обнявшие его маленькие ручки и детский шепот стали последней каплей. Еще одно малейшее подавление истинных эмоций и он сорвется. Что при этом будет, он не знал. Но что-то подсказывало, что до этого лучше не доводить.

Переодеться. Как можно быстрее переодеться и уехать отсюда. Хорошо, что Багира еще по дороге выяснила у Пригова, что они все свободны. Причем, у всех, кроме Ионова, завтра выходной.

Переоделся Серега действительно быстро. Когда в комнату зашли Кот и Мура, о чем-то тихо разговаривая, он уже рассовывал по карманам джинсов ключи, деньги и телефон. Не вслушиваясь в разговор, молча перекинул через руку пальто, закрыл шкафчик… и молча вышел, почти вылетел. Лучше потом он извинится за невежливость, чем сейчас вступит пусть даже в самый незначительный диалог. Хотя навряд ли Вася с Женей будут предъявлять претензии.

Багира как раз собиралась войти в комнату, когда резко распахнулась дверь, и теперь она обеспокоенно провожала глазами идущего по коридору Физика. То, что тот явно не в порядке, было очевидно. Серега был уже на подходе к лифту, когда с другой стороны коридора появилась Кристина. Когда она прошла мимо Багиры с явным намерением догнать того, Рита ее остановила. И когда девушка, смутившись, подтвердила, что хотела поговорить с Физиком, Рита посоветовала ей сегодня того не трогать и дать ему остаться одному.

* * *

До дома он доехал на автомате. На автопилоте. На автосуществовании. Дорога до жути напоминала ту, позавчерашнюю. Всего лишь позавчерашнюю! Позавчера он ехал домой уставший, хотел спать и его главной проблемой была всего лишь эсэмэска, на которую он не знал, как ответить... Сейчас он едет домой уставший, он хочет спать, но точно знает, что заснуть не сможет, и его главная проблема...

Никаких у него проблем уже нет. Ничего нет.

Свернув к круглосуточному магазину, Серега долго искал, где припарковаться. По случаю позднего времени все уже было забито машинами близживущих автовладельцев. И только когда наконец приткнул машину в узенькое свободное место, Серега вспомнил, что десять часов вечера скорее всего уже миновали — а значит, продажа алкоголя закрыта. Бросил взгляд на часы у спидометра — 22:13. От характерного — такого же! — начертания цифр тут же вспомнилось зеленое свечение таймера. Вчерашнего.

В магазин он все-таки сходил — в отдел готовой кулинарии. Дома из приготовленного не осталось ничего, а делать что-то сейчас он не был способен в принципе. От вида выложенных на прилавках продуктов — поджаренных кусков сочного мяса, затейливо украшенного нарезанными помидорами и укропом, желтых шариков отварной картошки, тоже с неизменным укропом, и упругих, зеленых, пупырчатых маринованных огурчиков — Серегу немедленно замутило. Есть хотелось и не хотелось. Желудок сутки не ел и требовал еды, тем более его к ней непосредственно привели и показали! Разум искренне отказывался понимать, как сейчас можно хотеть есть. Но пришлось уступить желудку.

Перспектива пить теплую водку — а дома есть только такая — приводила в еще более муторное состояние. «Зато опьянею быстрее. Так даже лучше».

Квартира встретила темнотой, тишиной и долгожданным покоем. Серега устало вылез из пальто, стянул ботинки и, не спеша дойдя до кухни, выложил из принесенного пакета продукты.

Решив, что водку все-таки лучше хотя бы ненадолго засунуть в холодильник, полез в нижний шкафчик, где, по обыкновению, хранился алкоголь. Присел, открыл дверцу... и замер, уставившись тяжелым взглядом на полупустую бутылку коньяка. Этот коньяк принес Бизон. Летом.

Звонок друга в пол-одиннадцатого вечера Серегу не удивил, удивил вопрос, можно ли к нему приехать. Еще днем, когда, возвращаясь с полигона, все обсуждали сегодняшний вечер, — перспективный тем, что был накануне выходного — Бизон сказал, чтобы на него не рассчитывали, мол, у него свои планы. Девчонки тут же заулыбались, а Ума не долго думая напрямую поинтересовалась, не появилась ли у командира девушка, и оставшуюся дорогу Олеся обиженно сопела на слишком грозный командирский взгляд, полученный в ответ. Девушка, не девушка, но планы-то у Бори действительно были!

Он приехал через полчаса. С порога сунул в руки Сереги бутылку, велел найти какой-нибудь закуски и спросил: «Выход на крышу еще не замуровали? Или надо было пару веревок захватить?» Бизон как обычно шутил, но что-то было и в тоне, и во взгляде… Значит, неспроста. И бутылка, и внеплановый приезд.

Серега предоставил гостю в распоряжение свой холодильник, а сам отправился доставать из шкафа пледы — хоть и лето, но уже ночь, да и наверху холоднее гораздо.

Вид с крыши Серегиного дома открывался потрясающий — Нева, Смольный собор, Большеохтинский мост, полная огней набережная... Из-за этого вида он и облюбовал себе местечко на крыше, где можно было в редкие часы досуга посидеть, подумать, отдохнуть... Даже скамейку принес. Вскоре про посиделки на крыше прознали и Бизон, и Кот — пришлось организовать еще одно посадочное место и запастись теплыми пледами. Но чаще, конечно, Серега здесь оказывался один.

— Ого! Красотища какая! — восхищенно произнес Боря, глядя направо: над излучиной Невы догорал желто-серо-фиолетовый закат. Само солнце уже спряталось за низкими черными тучами, но его лучи освещали расположенные выше облака.

Бизон аккуратно примостил на скамейку тарелку с закуской, обернулся и ушел к краю крыши — любоваться. Серега поставил бутылку и бокалы, оценил аппетитно уложенные ломтики сыра и горку оливок («где он их нашел?..») и уселся ждать. И возвращения, и объяснения.

Вернулся с обозревательного пункта Боря быстро, а вот объяснений Серега тогда так и не дождался. О чем-то говорили, как обычно довольно быстро найдя подходящую тему для разговора. О том, что именно его привело, Бизон так и не заговорил. Когда друг в раз пятый горестно вздохнул, перед тем как сделать глоток, Серега не выдержал:

— Что-то случилось?

Боря резко к нему повернулся, вскинул глаза, помолчал... и вернул взгляд вновь к бокалу:

— Извини, Серег... Не могу сказать... Просто... — было очевидно, что Бизон пытается подобрать правильные слова. — Ну...

— Это связано с работой?

На пару секунд Бизон все же задумался, но ответил: «Нет». Если не с работой, то что-то личное. В личное без разрешения Серега лезть не мог, поэтому расспрашивать дальше не стал. Лишь спросил:

— Я могу чем-то помочь?

— Увы... Ситуация такая, что я сам ничем не могу помочь... Потому и плохо... — договорив, Боря вроде как очнулся от собственных мыслей, повернул голову к Сереге, улыбнулся и, похлопав его по плечу, произнес: — Спасибо, дружище.

Все это Серега вспомнил за один миг. Коньяк, оливки, закат и чем-то расстроенный друг. Вспомнил очень ярко — до ощущения вкуса коньяка и запаха летнего, немного болотного, ветра с Невы. До ощущения присутствия Бизона рядом...

Его никогда больше не будет рядом.

Это воспоминание — такое живое, яркое, реалистичное! — стало последней каплей, наконец, перевесившей терпение и выдержку. Вся боль, тщательно подавляемая им целый день, загоняемая вовнутрь бешенными усилиями воли — вырвалась на свободу. Прорвала оборонительные щиты, снесла их мощным разрушительным потоком. Как цунами. Или тайфун.

Боль заняла все его существо. Она была только внутри, а ему казалось — везде. Даже воздух будто пропитался ею! Так тяжело вдруг стало дышать.

Никогда. Больше никогда.

Перед глазами вереницей летели кадры: чертов таймер, раненый Бизон, взрыв, Розов на катере, Миша в коридоре КТЦ... И сквозь все это — улыбка и «Спасибо, дружище!»...

Боль полностью лишила сил. Всех.

Серега закрыл глаза, зажмурился, — казалось, что от этого боль исчезнет! — чувствуя, как сжалось все внутри. Ему казалось, что эти мгновения надо переждать. Как приступ физической боли.

Мгновения шли, а разрывающая на части боль никуда не уходила.

Она не уйдет. Никогда.

Сереги хватило только на то, чтобы подняться и достать с полки стакан. Сел обратно, прямо на пол, возле раскрытого шкафчика. Почему-то боясь даже прикоснуться к бутылке с коньяком, достал водку.

Налил. На глоток. Налил и, тяжело дыша, уставился на стакан в руке. Что-то душило. Что-то мешало дышать.

Собрался с силами — как будто они у него есть! Выдох. Глоток. Вдох. Выдох. Не заметил, что теплая. Не заметил, как противно и трудно глотать.

Только по пищеводу, прямо там, среди сжатых внутренностей, где крутило, выворачивало и резало, разливалось слегла ощутимое тепло. Почему-то от этого стало еще более тошно. Что-то давило на горло, мешая воздуху проходить в легкие. Будто водка осталась здесь, в глотке, не опускаясь ниже. И теперь обжигала.

Что-то где-то горело. В горле, в сердце и в глазах.

Вот она бутылка, которую они тогда распивали. Кухня, на которой не один раз вели беседы. Разговаривали, спорили, смеялись, шутили... Больше никогда им не разговаривать и не спорить. Последний разговор окончился вчера. Попытка спора — тоже.

— Бизон...

— Мне сказать: «Это приказ»?

Серега будто слышал его голос. Слышал сквозь противный ужасный писк таймера.

Морщась от этого звука, желая его заглушить, Серега налил еще и тут же выпил. Резко втянул воздух, стараясь перебить отвратительный спиртовой запах.

Зажмурился, сжал кулаки, не дышал — что-то сдавливало грудь... Подвал, приказ, безумное чувство собственного бессилия. Он был рядом и ничем не смог другу помочь. Всего лишь вчера Боря был жив, шутил, улыбался, давал советы — теперь его нет. Навсегда. А он, Серега, ничего не смог сделать!..

Он не мог, просто больше не мог об этом думать — но разве можно себя остановить, когда уже нет никаких тормозов...

Открыл глаза и не заметил горячих слез, медленно стекающих по щекам…

Ничего не замечал, кроме разрывающей душу боли.

Ничего не хотел, кроме одного. Не думать. И ничего не чувствовать...

Поднявшуюся к ночи температуру Рите пришлось сбить, что, в общем-то, было даже к лучшему: сочетание стресса, усталости и жаропонижающего сделало свое дело и она смогла заснуть. Спала, конечно, беспокойно, то и дело просыпаясь, но все же — спала.

Наверно, именно от этой нервности ночного «отдыха», если его можно так назвать, пробуждение было резким и сразу-все-вспоминающим. Не было этих первых секунд, когда сознание еще не проснулось, еще не включилось и можно хотя бы чуть-чуть — пару мгновений — ничего не помнить плохого.

Вспомнилось все сразу — и резко захотелось заснуть обратно, выключить обрушившийся шквал мыслей. Потом. Все мысли потом. Ну хотя бы еще немного — просто спать и ни о чем не думать... Но как Рита ни старалась, сон больше не шел, а прояснившееся сознание все сильнее и сильнее раскручивало свою карусель — мысли-воспоминания о вчерашнем дне вихрем летели в голове.

Темный залив, катер, Розов...

Впервые после завершенной операции не было приятного чувства выполненного долга. Операцию они завершили, все, что должны были сделать — сделали. Но понесенная потеря перекрывала любое удовлетворение от совершенного дела.

А ее личная потеря перекрывала вообще все.

Отряд потерял командира, «юннаты» — друга и наставника, Батя — друга. А она... да даже не брата. Боря был больше, чем друг, больше, чем брат, больше, чем любой из бывших любимых. Он был самым близким. Только с ним она становилась сама собой. Только с ним не играла никаких ролей. Только на его поддержку она могла положиться — только он один мог поддержать ее во всем.

Как она будет жить без него?.. Как?!

Нет-нет, не плакать. Не сейчас. Надо взять себя в руки. Надо встать и выпить лекарства, предписанные вчера Витей (вот надо было ей столкнуться с генералом прямо на входе в мед.блок?) Надо сделать несколько звонков — похоронами занимается Пригов (за что спасибо ему огромное) и, вроде как, он сказал, что позвонит, кому надо, но и она же должна позвонить. Иришке, Барсу, Гному... Уж Иришке точно. Еще надо выяснить у Пригова завтра или послезавтра, вчера так и не сказал точно.

Надо... надо как-то прожить этот день. Хотя бы один этот день.

Думать о том, как она проживет следующий — день похорон Бизона — Рита не могла.

Резкий звонок телефона в полнейшей утренней тишине заставил вздрогнуть. Рита приподнялась на локтях и взглянула на будильник на прикроватной тумбе. Восемь утра. Кому она нужна в такое время, если всем известно, что дали выходной?

Взглянув на светящийся в утреннем сумраке дисплей, Рита чуть не выронила телефон из рук. Батя?!.. Но... Сердце, в миг переполошившись, застучало в ушах. Сказал ему Пригов уже или нет?!.. Если нет... Если нет, она не станет с ним разговаривать! Не сможет!.. Но... А вдруг ему что-то надо?.. Что-то срочное? Важное?..

Телефон продолжал наигрывать мелодию у нее в руках.

А вдруг как раз сейчас Пригов ему сказал, и Батя звонит ей, чтобы поддержать?.. Все-таки она очень хотела его услышать!.. Рита нажала на кнопку и осторожно поднесла аппарат к уху.

— Багира! Алло, Багира, привет!

Не знает...

— Привет, Бать, — перепуганным, простуженным и не до конца проснувшимся голосом ответила Багира.

— Рит?.. Что у тебя с голосом?

— ...Простыла немного.

— Это как тебя угораздило? — снисходительно, но с беспокойством поинтересовался Иван.

— Так получилось. Оделась не по погоде.

Рита держала телефон правой рукой, левой же сжала в кулак одеяло. Ровный голос давался с трудом.

«Сказать? Не говорить?»

— Бать, а ты когда приедешь? Ты уже закончил?

— Приеду, видимо, послезавтра. Дела уже все закончил. Вот, сижу сейчас в кафе, Ленку жду.

«Вот оно что... Значит, не сказать». Рита мгновенно представила шумное кафе, столик, Ивана с чашкой кофе, которую он, нервничая, крутит в задумчивости на маленьком блюдечке. Так вот зачем он позвонил. За поддержкой.

— Вы уже виделись?

— Нет.

— Она хотя бы обрадовалась, когда ты позвонил?

— Да я и сам не понял... — с давней тоской в голосе ответил Батя. — Вот сейчас придет, будем разбираться.

— Главное, не поссорьтесь там. Не нервничай, командир, все будет хорошо.

— Спасибо, Рит, — она услышала, как он улыбнулся.

Спасительное незнание?.. Да, наверно, сейчас для него оно именно такое. У него еще есть некоторое время, чтобы пожить в той, прошлой, нормальной жизни. Для него она еще пока — настоящее.

— Багира, как у вас в целом дела?

Рука сильнее сжала одеяло.

— Бать, ты меня извини, у меня телефон сейчас выключится, забыла на ночь поставить заряжаться.

— Ну, добро... Выздоравливай!

— Да, спасибо, — Рита отчаянно вслушивалась в родной голос. — Позвони, когда прилетишь!

— Обязательно. Пока.

— Пока...

Рита выключила телефон и судорожно вдохнула воздух — казалось, все это время она не дышала. Врать она бы не смогла. Она и так... промолчала. Но если бы она сказала, встречи с дочерью у Бати могло бы и не быть.

Может быть даже, он смог бы прилететь раньше, может быть даже, успел бы на похороны. Но тогда неизвестно, встретился бы с дочерью вообще когда-нибудь! Сколько лет они не виделись, подумать страшно.

Может быть, потом он рассердится, что она не сказала, что он не знал, что не смог быть на похоронах. Но вот только Борька бы сделал точно такой же выбор: дочь важнее.

Вставать все же пришлось. Вставать, умываться, пить таблетки, кормить себя завтраком и пытаться жить.

* * *

Пригов в задумчивости измерял свой кабинет медленными шагами. Думалось точно так же — медленно и с трудом. Вопросов было много, все требовали решения, но мысли упорно не хотели сосредотачиваться на главном...

Сейчас, когда основная проблема решена — угроза теракта снята, диверсант пойман, на первый план стали вылезать эмоции и чувства, старательно подавляемые во время операции. Вот и получилось, что главным стали эмоции от потери, а не решение рабочих вопросов. Да и вопросов в это утро полно было как раз не рабочих — а все тех же... которых лучше бы и не было...

Вчерашний вечер вспоминать не хотелось. Ни короткий, но безумно тяжелый, разговор с генералом Тарасовым, ни долгий, но довольно легкий, допрос Розова.

Пригов даже как-то опешил в начале допроса, когда пойманный диверсант вдруг заговорил сам. Без вопросов и уж тем более без давления. Быстро и четко все выложил — когда, что, зачем, с какой целью. Ровным, безэмоциональным голосом, глядя в упор на свои сцепленные руки, скованные наручниками. Только эти сжатые руки и выдавали скрываемые эмоции. Да и голос начал к концу немного подрагивать — когда дело к задержанию подошло.

Пригов сидел молча, слушал, рассматривал разукрашенную физиономию (что-то в этом духе он и ожидал увидеть) и гнал от себя мысли, что командира группы он лишился благодаря именно этому человеку. Командира группы, первоклассного бойца, человека, во всех отношениях исключительно положительного. В общем-то, других здесь почти и нет. Но Бизон — это Бизон.

Когда мысли отогнать не получалось, генерал старался сосредоточиться на слушаемом рассказе и отчаянно завидовал Багире и Физику, имевшим возможность хоть немного отвести душу. Кстати, да, надо не забыть выяснить, к чему было провоцировать бойцов спецназа.

Результата выяснения Пригов так и не понял. Розов, вроде как, напрягся и нервно передернулся — от воспоминаний, что ли? Или от до сих пор не прошедшей боли? А объяснил он свое поведение подступившим отчаянием и временной утерей самоконтроля — мол, сам не понял, зачем это делал. Объяснение генерала никак не удовлетворило, но возможных альтернатив ему он придумать не мог. Зачем человеку в здравом уме намеренно провоцировать тренированных бойцов? Сомнения в здравости ума, конечно, имелись, тем более что возникли еще в ходе операции — сообщения тоже выглядели провокацией. Зачем Розову это было надо — просто адреналина не хватало?.. — Пригову было непонятно, но… не очень интересно. Он получил от этого допроса главное — хотел убедиться, что угроза взорвать дамбу была лишь угрозой и здесь нет никакого заказа. Остальная лирика генерала не волновала. Он вообще мечтал поскорее сдать диверсанта военной прокуратуре и избавиться от него. От греха подальше.

Еще вчера вечером был не самый приятный разговор с московской сестрой Баринчука. Пригов не столько стремился выполнить данное обещание, сколько искренне сочувствовал бедному мальчишке, которому так не повезло с отцом. После разговора с его тетей выполнение обещания оказалось и вовсе под вопросом — энтузиазма в голосе женщины по поводу опеки над племянником генерал не услышал. Возникало даже опасение, что и не будет никакой опеки. Хотя, может быть, ей надо время. Такие новости требуют тщательного переваривания.

От воспоминаний отвлек постучавшийся в дверь помощник, доложил, что звонили с кладбища, требовали определиться с точной датой.

Пригов в задумчивости повертел телефон в руках. С одной стороны, звонить не хотелось. С другой, он действительно не знал, что решить. Вздохнув и по привычке приосанившись, как будто собеседник мог его увидеть, генерал нажал пару кнопок. И после нескольких гудков услышал простуженный голос.

— Привет, Маргарита Степанна... Как... как ты?

— Пригов, ты мне звонишь с самого утра, чтобы задать настолько глупой вопрос?.. — от длинной фразы Рита тут же закашлялась и генерал, пережидая, замолчал.

— Ну, видимо, спрашивать, как ты себя чувствуешь, тоже бесполезно?

— Сносно я себя чувствую. Что ты хотел?

— Да тут... проблема... нарисовалась...

— Красками или в карандаше?

— А?.. — от удивления Пригов аж моргнул пару раз. Это что сейчас было? Голос ее был настолько равнодушным и безэмоциональным, что до него не сразу и дошло, что это... шутка. — Багира...

— Пригов, давай уже излагай свою проблему.

Кошкина, способная шутить в таком состоянии, генерала... пугала.

— Эмм... ну... — пришлось сделать над собой усилие и вернуться к тому, зачем позвонил. — В общем, ситуация такая: похороны можно организовать завтра или послезавтра. Генерал Тарасов с дочерью могут приехать только завтра. Батя же, Булатов то есть, вернется послезавтра. Вот такая вот... дилемма. Между двумя... батями.

— Булатов может приехать завтра?

— Нет. Я уже даже гражданские рейсы проверил. Только послезавтра.

— В чем тогда проблема? Конечно, отец с сестрой важнее.

— А... наш?

— Наш поймет.

— Ладно... Ты там... выздоравливай.

— Угу.

Попрощавшись с Багирой, генерал сунул телефон на стол в ворох бумаг, и опять задумался. Воспоминания его сегодня не отпускали, вот и Рита напомнила «тайфуновские» времена. Когда вся такая самоуверенная Багира говорила что-нибудь эдакое, а подполковник ФСБ терялся, не зная, что сказать.

Да и в связи с Бизоном в голову лезли воспоминания именно из того времени. Почему-то вспомнилось, как он, Пригов, целый день провел на базе «Тайфуна» в компании Тарасова. Батя, Багира и Гном обследовали подземный комплекс, принадлежащий Министерству обороны. Пригов не мог дать им план здания с собой — степень секретности слишком высокая, поэтому одному члену группы пришлось остаться на базе и вести остальных по плану из ноутбука Пригова. Растяжки, ловушки, гранаты, чокнутый руководитель проекта, лабиринт из тьмы коридоров и переходов, пропавший Гном... Пригов видел, как Бизону не сидится на месте. Он тщательно следил за ходом операции, подсказывал, куда идти, советовал, но было совершенно ясно, что с большим удовольствием оказался бы сейчас там, с группой, где мог бы принести помощи куда больше. Бизон всегда был человеком действия.

Когда Бизон попросил его о помощи с переводом в «Смерч», генерал обрадовался. Детский сад из юннатов просто требовал адекватного руководителя, Бате некогда было ими заниматься. Почему на заданиях командиром группы оставался Кот при имеющемся куда более опытном Бизоне, Пригов так и не понял, но во внутренние дела группы не лез. Раз Булатов так решил, пусть так. В конце концов, с задачами группа справлялась прекрасно. Пригов был уверен, что не последнюю роль играл в этом надзор Тарасова над Котом. И надо отдать Бизону должное — имея не самый спокойный характер, он умудрялся контролировать самоуверенного и обидчивого Ионова так, что у того не возникало желания жаловаться на этот самый контроль.

Постепенно командование группой перешло к Бизону, лучшей кандидатуры нельзя было и придумать.

Что-то теперь получится у Кота?.. Может, и получится. В конце концов, у него был очень хороший учитель.

Был.

Владимир Викторович устало и печально вздохнул, снова откопал телефон, собрался с духом и отыскал нужное имя среди контактов.

То есть как «Телефон абонента выключен»? Чем он там на своем Востоке занимается, что телефон выключил?

Генерал еще раз вздохнул и вызвонил своего помощника. Связаться с администрацией кладбища. Похороны завтра.

* * *

После разговора с Приговым Рита решилась и, не откладывая, сразу позвонила Иришке. Разговор получился долгим, пришлось, по возможности, тщательно подбирая слова, отвечать на неизбежные вопросы девушки. Успокаивать, еле сдерживаясь самой.

И только она немного отошла от разговора, как позвонил Барс. С ним беседа получилась чуть ли не тяжелее, чем с Борькиной сестрой. Если Ира уже была в курсе и успела хоть немного признать смерть брата, Андрей узнал все буквально только что. Пригов, как и обещал, обзванивал всех, кого надо. И несмотря на то что Барс вроде и пытался Риту поддержать, насколько это возможно сделать по телефону, ей от разговора стало только хуже. Ассоциации с «Тайфуном» и со временем, когда братишка Бизон всегда был под ее присмотром...

Тяжелых воспоминаний добавляли и фотографии в рамках на стене. Видеть улыбающегося Борьку Рита не могла. Но и не видеть не могла тоже. Смотрела и вспоминала каждую фотографию, как она была сделана, что происходило до и после момента съемки — будто вдруг вместо прямоугольника фотоснимка в рамке оказывался маленький экран, на котором показывали видео. Видео прошлой, счастливой жизни.

Когда болеешь, плакать, оказывается, гораздо труднее. Воздуха и так не хватает, начинаешь хватать его ртом, тут же больное горло отзывается не самыми приятными ощущениями.

Кое-как восстановив дыхание и пообещав себе больше не травить душу фотографиями (надолго ли этого обещания хватит?..), Рита отправилась умываться. Сквозь шум воды послышался какой-то звук, похожий на звонок. «Да что же сегодня происходит-то?.. Прямо день телефонных звонков...» Выключив воду и взявшись за полотенце, Рита прислушалась... И когда звук повторился, чуть не выронила полотенце из рук. Звонили в дверь.

«Мало мне переговоров за сегодня... Кого еще принесло?» — неприязненно подумалось ей, пока шагала к входной двери. Видеть, понятно, никого не хотелось.

Взглянув в глазок, Рита удивилась и испугалась — не за себя, за того, кого увидела. Быстро провернула замок и, распахнув дверь, посторонилась, чтобы пришедший мог войти.

— Сереж, ты чего?

— Да, вот, — произнес Физик, входя и протягивая Багире увесистый пакет, — ты же вчера сказала, что у тебя продуктов нет, а лекарства есть... Одними лекарствами сыт не будешь... Тем более тебе выздоравливать надо. Как ты себя чувствуешь?

Рита закрыла дверь и ошарашенно уставилась во врученный ей пакет — тяжелый, пришлось перехватить двумя руками. Хлеб, молоко, палка колбасы, сетка мандаринов — наверно, они упоительно пахнут, но запаха Рита не чувствовала из-за насморка, упаковка сыра, пачка сосисок и что-то еще довольно приличных размеров под всем этим, так не понять.

— Физик...

— Рит, даже не пытайся. Как ты себя чувствуешь?

— Более-менее...

— Ясно. Лекарств точно не надо никаких?

— Точно. Спасибо, Сереж, — оттого, что Физик сейчас сделал ровно то, что сделал бы Борька, нестерпимо хотелось плакать.

Его больше нет. И с этим нужно учиться жить. С тем, что, если болеешь, продукты и лекарства принесет не Борька. С тем, что, если плохо, утешит и поддержит тоже не Борька — если вообще кто-то это сделает!

Рита всхлипнула, отвернулась, сделала вид, что причиной насморк, а не слезы, и унесла пакет на кухню. Крикнув оттуда Физику раздеваться и спрашивая, будет ли он чай.

— Рит... я пойду... я на секунду только...

Багира вернулась к нему и только сейчас внимательно вгляделась в его лицо, вспомнив о своих первых мыслях, когда увидела Физика за дверью.

— Сереж, как ты?..

То, что Рита спрашивает не просто о его состоянии, а о возможной посттравматике, Серега понял сразу. Он сам об этом думал утром, когда попытался посмотреть на ситуацию со стороны и оценить возможные перспективы. Посмотреть со стороны категорически не получалось, слишком сильны были внутренние переживания. Но о возможном обострении он все же подумал.

— Нормально. Пока нормально.

— Ты спал?

— Да, — Серега виновато отвел глаза, — отрубился после пары стаканов…

— Обязательно скажи мне, если что-то проявится, слышишь? Даже не думай, что будешь мне мешать, отвлекать и тому подобное. Хорошо?

Серега вздохнул. Сейчас ему было почти все равно. Ужасы вернувшейся посттравматики и не самая приятная борьба с ними не наводили страха ожидания. Хуже, чем сейчас, быть уже не может. Что ему какие-то ночные кошмары, если сейчас реальность — один сплошной кошмар?..

— Хорошо, — разве можно ответить Багире что-то другое?.. Впрочем, если что, ее помощь действительно понадобится. Как он будет жить, его сейчас не волновало совсем, но, кроме «жить», есть еще «работать». И вот тогда без помощи не обойтись. — Я пойду, Рит. Поправляйся.

— Спасибо, что приехал...

Серега лишь молча взглянул на нее, но ничего не ответил. Приехал, потому что был должен. А кому — Багире, Бизону или себе — этого и сам не знал.

* * *

Голос Дакара в телефонной трубке звучал отдаленно, как будто тот находился не в паре десятков метров, а где-то... на Дальнем Востоке.

— Товарищ генерал-майор, вас контр-адмирал Булатов вызывает по видеосвязи из Дальневосточного КТЦ.

Вот вам и Дальний Восток...

— Понял.

Пригов перешел в соседнюю переговорную — не в ИВЦ же идти с таким-то разговором — и включил монитор. Хотя мысленно готовился к тому, что должен сообщить, на миг растерялся, увидев Батю в камуфляже.

— Булатов, ты это куда там собрался? Ты же все закончил уже.

Экранный Булатов отливал серо-синим цветом, и генералу пришло в голову сравнение, что, как только он скажет Ивану про Бизона, для того все тоже станет вот таким — серо-синим. А пока адмирал, не подозревающий, что мир вот-вот поблекнет, пожал плечами и даже улыбнулся:

— Да тут ребята помочь попросили в одном деле. Опыта, видите ли, у меня больше. А в ночь на рыбалку зовут, — еще больше улыбнулся Батя. — Да, Пригов, я временно без телефона. Ну... так получилось.

— То есть как без телефона? Что ты с ним сделал?

Булатов отвел глаза от монитора, виновато потер лоб и вновь посмотрел на экран:

— Ну, извини, генерал, получилось так. Все равно я скоро приеду. Пока я здесь, можешь через КТЦ, — Батя кивнул головой за спину, указывая на кого-то из местных служащих, — со мной связаться.

— Куда ты телефон-то дел?

— Дочери отдал. Она... жаловалась... на отчима. Подарков тот не делает, деньгами не помогает... А у меня же как раз новый, ну и отдал ей свой...

Если бы мысли Пригова не были заняты Бизоном, он обязательно подумал бы о наследственной склонности к манипулированию в семействе Булатовых.

— Хорошо, свяжись со мной завтра, когда улетать будешь.

— Добро.

— Батя... — ох, как же хотелось просто попрощаться... — Вань, разговор есть.

Как и ожидалось, адмирал лишь молча смотрел в экран — готов был внимательно слушать. Пригов помолчал, специально делая паузу, отделяя то, что сейчас будет, от прежней почти незначительной болтовни.

— Точнее, не разговор. А новость... — голос все же дрогнул, — плохая. Очень.

— Насколько плохая? — голос напряжен. Понял.

— Совсем, Вань. Совсем.

Несколько секунд молчания. Глаза в глаза сквозь стекло монитора и тысячи километров. Больше десяти лет знакомства, почти дружба, приправленная общей службой и общими, одинаковыми понятиями о самом важном. В такой ситуации они оказались впервые.

— Кто?

Пригов Бате отчаянно сочувствовал, понимал, каково тому сейчас будет. В голове еще успел возникнуть вопрос: «Чье имя было бы не настолько травмирующим? Ведь наверняка готов к кому-нибудь из молодежи, но не к тому, что услышит...»

— ...Бизон.

С полминуты Булатов молчал, не глядя в экран. Генерал пытался придумать какие-то поддерживающие фразы, но ничего путного в голову не приходило. Слишком сильна потеря. Ничем тут не поддержишь, кроме молчания и понимания.

— Как это произошло?

— Раз... — Владимир Викторович кашлянул и прочистил горло, — разминирование.

— Когда?

— Два дня назад.

На гневную тираду у Бати просто не было сил, лишь вскинул голову и уставился в монитор, даже оттуда, с дальнего конца страны, прожигая взглядом.

— Ну не смотри ты так. Что бы ты делал? Бросил все? Сидел бы там и мучился.

— Как Багира?

Пригов пожал плечами. Самому ему ответ на этот вопрос понятен не был.

— Пока шла операция, держалась. Как сейчас... вроде держится.

Генерал слышал, как кто-то невидимый что-то сказал Булатову, тот кивнул и ответил: «Да, сейчас иду». И добавил, уже глядя в экран:

— Мне идти нужно. Я обещал. Когда... похороны?

— Завтра.

Еще один прожигающий взгляд.

— Ну, извини, Михалыч! Никак по-другому. Я для тебя все рейсы пробил — и военные, и гражданские. Раньше тебе лететь не на чем. А перенести похороны я не могу, потому что... отец... Бизона... может прилететь только завтра.

Батя покачал головой, помолчал... Крикнул кому-то: «Иду!»

— Присмотри за Ритой, Володь.

Генерал покивал:

— Обязательно. Удачи. И... извини.

Булатов кивнул:

— До связи.

Пригов еще с минуту смотрел на экран, в котором теперь отображалась лишь эмблема КТЦ. Нелегко дался этот разговор.

Может, не стоило говорить ему прямо сейчас?.. Еще поехал там куда-то...

Генерал встал, еще раз взглянул на пустой экран, как будто Булатов продолжал быть там, развернулся и, толкнув стеклянную дверь, вышел из переговорной.

Серега, два раза объехав двор в поисках свободного места, приткнул машину возле детской площадки. Заглушил мотор, поднял ручной тормоз... и остался сидеть.

Надо собраться с духом.

На площадке маленькая девочка в ярко-желтой курточке с радостным визгом пыталась догнать убегающего от нее мальчика — покрупнее и постарше, может, на год-два. Мальчик убегал не просто так: навряд ли это розовое ведерко, разукрашенное крупными белыми ромашками, принадлежало ему. Да и девочка на бегу смешно размахивала розовым совочком. Из того, что она не плачет, а вполне радостно повизгивает и смеется, можно сделать вывод, что мальчик — не чужой, может, даже брат, и она точно знает, что он ее не обидит, даже если и забрал ее ведерко.

Когда-то и он, Серега, проводил на этой площадке долгие часы с младшими сестрами. А за несколько лет до этого и сам был ее активным пользователем.

Только оборудована площадка была не так, не современными разноцветными замками с горками, а еще старыми, советскими качелями, низенькой каруселькой, которую надо было раскачивать ногами, деревянной горкой и большим турником. Турник двенадцатилетний Сережа очень уважал. Делать утреннюю зарядку он, как любой уважающий себя мальчишка, не любил, а вот пробраться ранним-ранним утром на площадку, пока никто еще из мам с детьми не пришел, и вдоволь поподтягиваться и покувыркаться в воздухе — обожал. Ради этого готов был вставать на двадцать минут раньше, чем нужно для завтрака и сбора в школу.

Когда родилась Марина, Серега часто гулял с ней во время ее дневного сна. И маме помогал, да и ему самому, в принципе, было все равно, где засесть с любимой книжкой — в своей комнате или на детской площадке. Уроки он предпочитал делать дома, на улице просто неудобно, а вот посидеть с томиком «Трех мушкетеров» — самое оно. Любимее и интереснее этого было только отправиться к маме на работу — в безграничное царство книг. Серегина мама почти всю свою жизнь — и по сей день — работала в библиотеке. Детской.

Через четыре года родилась младшая — Аня, Сережа тогда учился уже в восьмом классе, и на площадке, карауля спящую в коляске сестренку, зачитывался книжками Якова Перельмана — «Занимательной физикой» или «Научными фокусами и загадками». То, что в книгах рассказывалось о вещах, которые они еще «не проходили», будущего кандидата физико-математических наук, разумеется, ни капли не смущало.

Из-за спящей в коляске Анютки случилась и первая в жизни серьезная драка. Друзья-пацаны, конечно, не могли оставить без внимания, шуточек и подколов тот факт, что Серега вместо игры с ними в футбол нянчится с ребенком. До того случая четырнадцатилетний Серега в драки никогда не лез — воспитан был иначе, считал, что все вопросы можно решить спокойно, словами. В тот раз слова не помогли. Парни издалека что-то кричали, посвистывали, а один особо наглый — кричавший больше и громче всех — подошел слишком близко. На спокойные просьбы Сереги не шуметь, дабы не разбудить сестру, никак не реагировал — лишь смеялся. За что и получил в нос — весьма неожиданно для обеих сторон конфликта. Затевать тогда драку посреди двора, куда выходят окна трех близстоящих домов, не стали. Но пообещали друг другу «позже поговорить». Состоявшийся в тот же вечер «разговор» оказался далеко не мирным, а главное — нечестным: трое на одного. Серега уже тогда был на голову выше сверстников, да и спортом занимался, но бой все же проиграл: в дворовой компании были и ребята постарше и посильнее, их-то и позвал себе в компаньоны «собеседник».

А потом они с Олегом им отомстили. Взяли бой-реванш и победили. Родители одного из представителей проигравшей стороны даже приходили к родителям Олега с претензиями, мол, ваш сын нашему чуть руку не сломал. Так не сломал же...

От мыслей о бывшем друге Серега привычно поморщился и, вынырнув из воспоминаний — теперь ставших неприятными, посмотрел на родной дом.

Он стоял сразу за площадкой, через небольшую, узкую дорогу, заставленную сплошным рядом машин. Серега нашел взглядом окна... Почему-то вспомнилось, как во время его утренних упражнений на турнике мама следила за ним из окна — наверно, боялась, что он что-нибудь себе сломает. А он, зная, что мама его видит, старался изо всех сил — выпрямлял до конца локти и колени, тянул носочки и мечтал на тренировке в спортивной секции поскорее разучить новый элемент, чтобы было, чем удивить своего зрителя. Он возвращался домой и мама делала вид, что все время готовила завтрак и за ним не следила — мол, он уже взрослый и она ему вполне доверяет. Сережа принимал правила игры, зная, что мама все видела и что ей есть чем гордиться.

Того турника давно уже нет, демонтировали, когда устанавливали новые современные горки и качели.

Только сейчас Серега заметил, что детей — девочку с совочком и мальчика с ведерком — уже увели с площадки. Теперь на ней никого не было, как не было никого и во дворе.

Тихо. Пусто.

Остатки неубранных листьев на земле. Голые деревья. Лишь чудом на оранжево-желтой осине сохранились листья, она на углу дома защищена от ветров.

Вот-вот придет зима.

Зачем он приехал?..

Сыграть еще один спектакль, теперь уже перед мамой? Или просто не мог вернуться в тишину и пустоту собственной квартиры?.. Он не мог сейчас остаться один. Боялся.

Отец в командировке, пробудет там до Нового года, Анютка, скорее всего, на своей практике, так что спектакль будет лишь для мамы. Как в детстве.

Вот только мама не оценит и не похвалит. И гордиться ей совершенно нечем.

Будучи совершенно неуверенным в правильности своих действий, Серега выбрался из машины, открыл багажник и вытащил из него пакет с продуктами. Не с пустыми же руками вдруг матери на голову свалиться без предупреждения...

Родной подъезд, родная лестница. В старенький лифт он соваться не рискнул — застрянешь в нем, сиди потом полдня, и то, если повезет. Поэтому перехватил поудобнее тяжелый пакет и отправился вверх по низким, широким ступенькам.

Опять стены перекрасили?.. Он здесь месяца три не был, а уже стены нового цвета. Вот жилконторе деньги девать некуда... Когда-то давно они с пацанами исписали мелками всю стену — на улице пошел внезапный дождь и, пережидая его, они затеялись играть в «Крестики-нолики». Все бы ничего, если бы не собравшаяся за хлебом тетя Маша со второго этажа. Криков было... И понесло-то ее в магазин под дождь! Не видела она его из окна, что ли?

И зачем кричать было? Что карбонат кальция, что сульфат кальция — две составляющие мелков — прекрасно взаимодействуют с водой. Помыли стену и забыли.

Серега вдруг остановился, поставил пакет на серый пол площадки между лестничными пролетами и прислонившись к стене, оперся руками в колени. О чем он думает? Какие, на хрен, сульфаты с карбонатами?!

Что он готов забить голову чем угодно, лишь бы не теми мыслями, думать которые никак нельзя, — понятно. Но лезущий в голову бред... как-то уж совсем бредовый.

О чем бы думал Бизон на его месте?..

Бизон никогда больше не будет ни на чьем месте.

И к отцу с сестрой в гости он никогда уже не приедет.

Эти мысли резали острее самых отточенных ножей. Он и поперся-то сюда ради этого — чтобы убежать, хотя бы ненадолго спастись, укрыться. Они навалились на него с самого утра, с самого момента пробуждения — каждая начиналась с этого отвратительного «больше никогда». Потом мысли опять вернулись в тот день. Туда. И он понял, что нужно бежать. Спасаться.

Как будто от себя убежишь.

Серега выпрямился, поднял голову и взглянул в грязное, годами немытое лестничное окно, по краям заляпанное краской. Мир сквозь это стекло выглядел мутным, размытым пятном. Собственно, все правильно. Именно так мир сейчас и выглядит. Что со стеклом, что без.

Он подхватил пакет и поплелся по ступенькам, на ходу пытаясь придать физиономии как можно более приличный вид. Может, зря он сейчас приехал?..

И уже нажав кнопку звонка, Серега вдруг вспомнил: Бизон был на его месте. Он рассказывал, что у него на руках умер лучший друг. Еще до «Тайфуна».

Жаль, не рассказывал, как он после этого смог жить.

— Сережа?!

Второй раз за день подумалось, что надо было позвонить, а не ехать наобум и без предупреждения.

— Привет, мам... А... что это у вас происходит?

Серега прошел в распахнутую дверь, удивленно рассматривая непривычный для матери наряд: вместо обычного домашнего халата на ней старый спортивный костюм, который она надевала исключительно летом в деревне, отправляясь покопаться в огороде, а на голове и вовсе странный колпак из газеты. Вдобавок, и то, и то заляпано чем-то белым. Только сейчас Серега осознал, что в квартире пахнет краской.

— Что ты делаешь? Ты красишь? — Серега поставил пакет на пол, осторожно обнял маму и не менее осторожно поцеловал подставленную щеку — газетная конструкция, прихваченная парой «невидимок» вот-вот грозила свалиться.

— Да вот решили с Анюткой, — Серега возмущенно глядел, как мать закрывает входную дверь, — до Нового года успеть ремонт в ее комнате сделать...

— Ма-а-ам! Ну, а мне-то почему ничего не сказали?

— Да мы и сами прекрасно справимся! Не переживай. У тебя работа, у тебя времени нет свободного. Ты, кстати, почему не позвонил, что приедешь? У тебя случилось что-то?

— Ничего у меня не случилось! — зло проговорил Серега собственным ботинкам, которые как раз снимал в этот момент. — Я просто так приехал. Время появилось. Как оказалось, вовремя!

— Сереж, ну... не сердись, — мама достала из тумбочки его тапочки и протянула ему. — Нам Марина с Колей помогли, все на машине привезли.

— Красят-то не Марина с Колей, надо понимать?

— Ничего, я потихонечку.

Серега лишь вздохнул, покачал головой и отправился в комнату сестры — оценивать масштабы бедствия. Вся мебель оказалась застелена кусками полиэтилена и развернутыми газетами. На полу — газетный ковер. Посреди комнаты одиноко возвышалась стремянка в белых пятнах, да рядом стояло маленькое ведерко — с налитой краской. На ведерке кисточка. И пятна краски под ней на газетном полу.

Серега еще раз вздохнул, еще раз покачал головой, оглядел потолок и, вооружившись кисточкой и ведерком, полез на стремянку. Под громкие мамины возмущения пришлось слезать обратно и ждать, когда мама найдет его старую спецовку. Он сам, разумеется, не увидел криминала в том, что полез красить, в чем был.

От вида «родного» камуфляжа что-то сжалось внутри. Его так огорошили новости про затеянный ремонт, что он успел на эти несколько минут забыть. Серая с разводами ткань — привычная, будто вторая кожа — напомнила.

Комплект оказался зимний — очень удачно. Серега переодел штаны вместо джинсов, куртку надел поверх свитера, и открыл настежь окно. В комнату тут же ворвался поток свежего воздуха, забирая тяжелый запах краски.

— Мам, иди, я закончу тут, — Физик буквально вытолкал, впрочем, не очень сопротивляющуюся маму в коридор и плотно закрыл дверь. «Я пока покушать приготовлю!» донеслось оттуда голосом, в котором без труда угадывалась улыбка. — Хорошо!

Лазать в широком камуфляже по узкой, домашней стремянке — удовольствие сомнительное. Дышать при этом краской — и того хуже. Но Физик лазал, дышал, красил — и ни о чем не думал. Почему-то все мысли сосредоточились лишь на покраске. Он смотрел, как поверхность постепенно покрывается новым белоснежным цветом, мазок за мазком, от каждого его нового движения. И это даже как-то успокаивало...

Лишь не отпускала мысль. Смотрел, как старый слой краски скрывается за новым — чистым, свежим, и мечтал, чтобы можно было закрасить так же старые события жизни, замазать новой краской, чтобы больше ничто и никогда о них не напоминало...

Например, вчерашний катер. И дикое, яростное желание убить.

Закончил он уже в сумерках. Вылил остатки краски из ведерка, в которое уже два раза подливал новые порции, обратно в большую банку. Промокнул приготовленную тряпку в «Уайт Спирите», вытер ею руки и прополоснул в растворителе кисточку.

«Завтра похороны. Что я здесь делаю? Почему я крашу потолок в комнате сестры накануне Бориных похорон?!»

Что именно он должен делать накануне похорон — Серега не знал. Чем так плох потолок — тоже. Просто… любое действие казалось бессмысленным.

— Сереж, ты скоро? — раздалось из-за двери.

— Да, иду! — Серега закрыл окно, вылез из почти не запачканного камуфляжа, натянул джинсы и отправился в ванную мыть руки. С кухни чем-то привычно вкусно пахло. Наверно, вкусно.

Ирина Викторовна была очень рада неожиданному приезду сына. Что уж там не говори, как она его ни успокаивала, а его помощь оказалась очень и очень кстати. Конечно, за завтрашнюю субботу они с Анюткой и сами бы управились как-нибудь... Но, с другой стороны, и дочку лишний раз нагружать не хочется — устает в своем диспансере, хоть и вида не показывает, да и самой лазать по стремянке после рабочей смены, весьма утомительно. И так в библиотеке то и дело приходится по этим же стремянкам «порхать». Да и годы уж не те.

Пока Сережа докрашивал потолок, она успела быстренько приготовить его любимую картошку с мясом. Из мяса планировались обожаемые Аней котлеты... Но ничего, котлеты в следующий раз будут. Сережа слишком редко приезжает.

Ирина Викторовна исподволь наблюдала за сыном. Он ел, расспрашивал про отца, про сестер, про ее работу. Она отвечала, но ее не покидало ощущение, что Сережа как будто и не слушает — спрашивает, чтобы просто что-то сказать... Или чтобы она ничего не сказала и не спросила?.. И ест без обычного аппетита. И складка на лбу не разглаживается. И не улыбнулся ни разу. И вид такой, будто не спал неделю. Устал? Просто устал?.. Или...

Или что-то случилось?

В сердце потихоньку заползала тревога.

О его работе, конечно же, знала вся семья. Трудно не узнать, где именно служит сын и брат, если в итоге он оказывается в тюрьме: тут уже не до секретности. Впрочем, секретность испарилась еще раньше — в тот момент, когда в их дом пришли какие-то официальные лица — с «корочками» то ли ФСБ, то ли еще какого-то ведомства, устроили обыск, а потом начались бесконечные допросы — вызывали тоже в разные места. Неизвестно, что пугало больше: эти допросы и сыпавшиеся на сына страшные обвинения или полнейшее его отсутствие долгие месяцы. А вскоре после той истории вновь — обвинение, суд и тюрьма. О том, как они пережили тот год — год его заключения, Ирина Викторовна предпочитала не вспоминать. На память остались Сережины письма, жуткие воспоминания о посещениях колонии и... тревога, поселявшаяся в сердце каждый раз, когда возникали подозрения, что что-то случилось. Вот как сейчас.

Спрашивать прямо — бесполезно. Не скажет.

— Сережа, как у тебя на службе дела? Все нормально?

— Все нормально.

Ирина Викторовна посмотрела, как пожал плечами, отвечая, сын, вздохнула и отвернулась. Что и требовалось доказать. Не скажет.

Серега в который раз задался вопросом, чем он думал, когда решил сегодня приехать сюда. Нет, то, что он не хотел оставаться один на один с собственными мыслями — было понятно. Но родительский дом — это последнее место, которое стоило выбрать. Что, он не знал, что мама будет задавать вот такие вопросы?.. Мог бы поехать к Коту.

А... он же... На базе он. Васька теперь их новый командир.

Серега выпрямил спину, инстинктивно ослабляя нагрузку на сердце. Как будто сердцу, которое только что в миллионный раз уколола острая иголка боли, могло что-то помочь.

— А эту форму, в который ты сейчас красил... Ее постирать? Пригодиться тебе еще? — мама нажала кнопку включения на чайнике и подсела к нему за стол.

Серега еще раз пожал плечами:

— Не знаю... Да она не сильно испачкана... Навряд ли краска отстирается.

— Она там в одном месте порвана. Ты ее привез, чтобы я починила, помнишь? Ты хотел для рыбалки ее оставить.

Вилку пришлось сжать изо всех сил, дабы ничем другим не выдать реакции на очередной полоснувший по сердцу нож. Да. Рыбалка. Собирались с Борькой... как лед встанет...

— Хорошо... Постирай, пожалуйста, и... зашей, если не сложно... Не торопись, это не срочно... Как время будет.

Не объяснять же матери, что он теперь еще очень нескоро соберется на рыбалку, если вообще когда-нибудь соберется.

От Ирины Викторовны не укрылись ни голос — слишком ровный, почти механический, ни побелевшие пальцы, вдруг с силой сжавшие ни в чем не повинную вилку.

Да что же случилось? Если что-то на службе, то причем тут рыбалка-то?

— Ма-а-ам! Я пришла! — донеслось вдруг из коридора. Серега ощутимо вздрогнул и обреченно вздохнул. Он надеялся уйти отсюда пораньше, до прихода сестры. Два зрителя его провального спектакля — это уже слишком.

— Ой! А это что, Сережа приехал?!

Серега уже открыто поморщился, не таясь — сил что-то играть и изображать не осталось. Жизнерадостный голос Ани неприятно резал уши и не предвещал ничего хорошего — эту радость жизни сейчас придется поддерживать.

Ирина Викторовна печально посмотрела на отводящего от нее взгляд сына и ушла в прихожую встречать дочь.

Оставшись на минуту в одиночестве, Серега бросил вилку и потер руками лицо. Надо собраться с силами, раз уж хватило ума припереться сюда. Если он будет сидеть с кислой миной, они вдвоем насядут на него с расспросами. И все бы ничего, что мама, что Анютка — вполне способны поддержать, даже объясни он, в чем дело. Проблема была в том, что объяснять Сереге совершенно не хотелось. Они хорошие и добрые, но они не смогут до конца понять. Да и пугать их подробностями службы лишний раз совсем не хочется.

Он сидел спиной к двери, поэтому влетевшую в кухню сестру не увидел — лишь слышал ее быстрый топот по коридору, — но тут же почувствовал.

— Привет, братишка! — Аня порывисто обняла его со спины и заглянула в лицо. По щеке мазнули щекоткой кончики ее коротко подстриженных волос. В нос ударила мешанина запахов — смесь любимых духов сестры и осеннего воздуха, наполненного сыростью и прелыми листьями. Духи отдавали чем-то кисло-цитрусовым. Серега улыбнулся и погладил обвившие его шею руки.

— Привет, Анют. Как у тебя дела?

— О-о-о, как у меня дела?.. Ты уверен, что хочешь это знать?

Серега подавил вздох и изобразил улыбку. Аня через его плечо потянулась к стоящей на столе тарелочке с нарезанной ветчиной и, выхватив оттуда кусок, отправила себе в рот.

— Давай, удиви нас, — он мимолетно переглянулся с вошедшей мамой. — Опять твои психи что-нибудь натворили?

— Аня! А ну, марш руки мыть!

— Уду, уду… — промычала та с набитым ртом и отправилась в ванную.

Аня, учась на пятом курсе медицинского университета и планируя получить профессию врача-психиатра, проходила практику в психоневрологическом диспансере. Днем помогала своему куратору вести прием, заполняла документацию, вводила данные в компьютер — в общем, делала всю «черновую» работу. Единственным развлечением становились сами пациенты. Ну, а вечером Аня развлекала уже домочадцев веселыми и не очень подробностями из жизни очередного шизофреника или просто допившегося до «белой горячки» пьяницы. Это была уже вторая практика, первая была год назад и тогда немало шокировала слушателей. Сейчас уже все привыкли. И к рассказам, и к известной доли цинизма, без которого врачам никуда.

Ирина Викторовна пока достала новую тарелку для дочери, забрала пустую тарелку у сына и достала с полки любимую Сережину чашку. Сережа молчал, она тоже, лишь движения ее становились все более резкими и порывистыми — от увеличивающейся тревоги.

Аня вернулась и, засучив зачем-то рукава спортивной толстовки, полезла в холодильник и через пару секунд объявила оттуда, что умирает с голоду.

— Так садись, ешь, я тебе уже все положила. Что тебе в холодильнике надо?

— Пытаюсь понять, как может прийти в голову идея, будто соседи в холодильник отравленную еду подсовывают... Причем, соседи из соседней квартиры. Сквозь стену дома и заднюю стенку самого холодильника...

Ирина Викторовна лишь покачала головой. Истории, которые рассказывала Аня, слушать было, конечно, забавно, но тут же становилось очень жаль всех этих бедных больных — и их самих, и их родственников.

Анюта уселась, наконец, за стол и весело воззрилась на брата. Мама ее рассказы не любит, зато брат прекрасно понимает природу ее может быть в чем-то и циничного отношения: у любого профессионального цинизма корни одни. Будь то врачи или военные.

— А еда действительно отравленная? — спросил понимающий брат.

— Да, конечно, нет! — фыркнула Аня. — Им же это все мерещится. Ну, может, просрочка какая у них образуется, колбаса протухнет, а они тут же на соседей валят. Или на правительство. Или на инопланетян.

— Ну, между правительством и быстро портящимися продуктами еще можно проследить некоторую логическую связь, — грустно улыбнулась мама.

— Угу, только у шизофреников она другая... Они будут уверены, что Медведев сам им прокисшее молоко принес... и в холодильник подложил, — Аня говорила с паузами, уплетая картошку. — А сегодняшней мадам прокисшее молоко доставляют соседи... И все потому, что четыре года назад муж соседки помогал этот самый холодильник устанавливать! Тогда тайно и соорудил «окошко» в задней стенке.

— Вот так помогай людям... — проговорил тихо Серега.

— Ага! Ой, а еще сегодня прикол был! Пришла женщина с сыном. Сыну двадцать пять лет, она его чуть ли не за ручку привела. Сказала, что хочет закодировать от пьянства. А парень сидит с несчастным видом и прямо видно, как ему стыдно и неудобно — не за то, что он пьет, а за мать! Он пытался что-то объяснить, она ему слово сказать не давала. Павел Андреич еле ее уговорил выйти, типа ему с пациентом надо переговорить наедине, мол, правила такие... Ну и оказалось, что парень и не пьет вовсе, пиво с друзьями иногда выпивает по одной бутылке, ему больше и не хочется. А у матери гиперопека. Жалко его было...

Ирина Викторовна не переставала тайком следить за сыном. «Может, у меня тоже гиперопека, как Аня говорит?.. И мне мерещится то, чего нет?..» Но непривычное чрезмерное молчание Сережи — даже при встрече с младшей сестрой, с которой он обычно любил болтать и, особенно, спорить — и чем-то удрученное состояние, которое он явно пытается скрыть, увы, ей не мерещатся.

— А мы чай пить будем? — поинтересовалась Аня и, подскочив, вновь отправилась к холодильнику. — Сереж, это ты пирожные принес?

— Угу.

— Ты приезжай почаще! — довольно засмеялась Анюта, вытаскивая пластиковую коробку, а Ирина Викторовна уже не удивилась тому, насколько вымученной получилась ответная улыбка сына.

Пока все втроем пили чай, она сама расспрашивала дочку о том, как прошел день, о пациентах, о кураторе — лишь бы занять Анино внимание, чтобы она не дергала лишний раз брата.

Серега слушал незатихающую болтовню сестры вполуха. Вроде и хотел отвлечься, но отвлечься не получалось. Мысли все равно то возвращались в события двух последних дней, то уносились в жуткое завтра.

Допив чай, Аня собрала грязную посуду со словами: «Все-таки хорошо иметь старшего брата, который приезжает так редко. Всегда перепадает что-нибудь вкусненькое». Ирина Викторовна никак не могла понять, что такого страшного в простой Аниной шутке, о чем таком Сережа мог подумать, услышав ее слова, но было очевидно, что ему они неприятны и... болезненны, что ли.

Наверно, не будь у нее мнительности насчет его проблем, она бы ничего не заметила, все же он очень старался не показывать вида. Но откуда-то взявшаяся тревога еще в самом начале заставила ее пристально следить за каждой его реакцией, каждым жестом. И с каждой минутой материнское сердце все больше и больше уверялось в правильности своих переживаний.

Нет, она больше не может гадать и оставаться в неведении!

Она вышла в коридор, оказавшись за спиной у продолжавшего сидеть за столом и задумчиво созерцать темный квадрат окна сына, и, жестом подозвав к себе Аню, увела ее подальше от кухни.

— Анют, иди посиди в гостиной... Переоденься, ты, вон, еще в уличной одежде ходишь...

— Не поняла, — дочь подозрительно всмотрелась в лицо мамы. — Так «посиди» или «переоденься»?

— И то, и то, — нетерпеливо вздохнула Ирина Викторовна, разворачивая Аню по направлению к комнате. — Дай мне спокойно с Сережей поговорить.

— А что случилось? — тут же перепугалась Анюта.

— Да ничего не случилось, говорю же, дай поговорить. Просто поговорить надо. Без присутствия любимой младшей сестренки.

— Ну-ну... Ладно... — Аня, вздохнув и демонстративно поджав губы, отправилась в гостиную. Если будет надо, она обязательно потом все у мамы выпытает.

Ирина Викторовна вернулась на кухню, прикрыла кухонную дверь, обошла стол и, присев сбоку на стул, взглянула на сына.

— Сережа...

Он поднял голову не сразу и не сразу посмотрел ей в глаза. А когда посмотрел — последние сомнения отпали.

— Скажи мне, что у тебя случилось... Пожалуйста...

Из упрямства бойца, который никогда не сдается, Серега повторил: «Ничего не случилось...» Фраза получилась неубедительной и вялой.

— Ты же уже спрашивала...

— Ты на тот мой вопрос ответил так, как отвечал в детстве про тренировки. Я спрашивала, как прошла тренировка, ты говорил, что нормально, а потом оказывалось, что у тебя растяжение или был вывих или еще что-нибудь.

— У меня нет вывиха, растяжения или еще чего-нибудь.

— Тогда что?

Молчание.

— Скажи мне сейчас же. Пока я не придумала черт знает что! — только сейчас Ирина Викторовна позволила собственному страху вырваться наружу.

От ее встревоженного, дрожащего голоса Серега подскочил и, подойдя к маме, опустился перед ней на корточки, взяв ее сложенные на коленях руки в свои.

— Прости, мам... Я не хотел тебя пугать.

— Сережа... что с тобой?

Он опустил голову, понимая, что уже никуда не деться. Но... может быть, он все же приехал именно за этим?..

Слова нашлись не сразу.

— Я... мне... очень больно... — он замолчал и, казалось, больше ничего не скажет. Ирина Викторовна, затаив дыхание, ждала. — Мой друг... погиб... Два дня назад.

Ирина Викторовна инстинктивно хотела погладить его склоненную голову, вытащила руку из-под ладони сына, но не решилась дотронуться до него... Он больше не маленький мальчик, разбивший коленку. Ему больно, этой боли можно сочувствовать — но не жалеть.

Теперь, когда он это сказал, у него появилось ощущение, будто все это время что-то держало сердце в узде, а сейчас будто отпустили сдерживающие поводья и оно сорвалось с места. Сердце билось очень быстро. Серега крепче сжал руку матери — и заговорил.

— Он... наш командир. Был. Командиром. Я... был с ним тогда... — Серега не заметил, как дрогнула сжимаемая им рука, — я был рядом... но ничем не мог ему помочь...

— ...Его... убили?

Серега на секунду задумался, говорить или нет, но не смог сообразить, какой вариант лучше.

— Нет. Он... погиб во взрыве. Остался разминировать... бомбу. И...

Серега не мог сказать слово «ошибся» про Бизона. Не мог! Впрочем, что «и...» — было и так понятно.

Ирина Викторовна понимающе кивнула. На свое счастье, она не знала о том, что специализация ее сына — взрывотехник, как и у погибшего командира. И что теперь в их подразделении только один сапер — ее Сережа.

— Ты сказал, он твой друг?

— Да.

— Как его зовут? — она даже не заметила, как использовала настоящее время вместо прошедшего. Она только что узнала о друге сына. Для нее он — в настоящем.

— Боря.

В памяти всплыло «это значит „дядя Боря?“» тонким мальчишеским голоском... Но что-то удержало Серегу от рассказа маме еще и о Мише.

— Ты... никогда не говорил о нем...

Устав сидеть на корточках, Серега опустился на колени на пол и снова перехватил мамины руки. То ли держал их, то ли держался.

— Ну, так я ни о ком не говорил... — произнес он, отведя взгляд.

— Но ведь дело не в этом, да?..

Серега пожал плечами. Как-то он не был готов к тому, что мама начнет копать так глубоко.

— Это из-за Олега, да?

— Мам, Боря... он самый честный человек из всех, кого я знаю. Самый верный, преданный... Друзьям... слову... стране... И это ни капли не пафос... оно так и есть... Он настоящий. Друг настоящий. Человек настоящий... Не надо его сравнивать с...

Ирине Викторовне очень тяжело было слушать переполненный горем голос сына. А Серега не знал, куда себя деть от разрывавшей душу боли. Поднялся и подошел к окну.

На улице совсем стемнело. Фонарь у детской площадки, видимо, собирался перегореть — лампочка часто-часто мигала.

Как пульс. Его. Сейчас.

— У него сестра... была. То есть есть. То есть он у нее... был. Младшая. Примерно Аниного возраста. Они друг друга обожали. Их мать умерла, когда ей было двенадцать лет. Борька с отцом вместе Ирку воспитывали. Ну, как вместе... Она с отцом, а Боря на службе. Но, как появлялась возможность, он к ним приезжал, звонил им часто. Очень за сестру переживал. Все время переживал, даже сейчас, когда она уже замуж вышла.

Теперь матери стало понятно, почему Сережа так реагировал на Аню.

— Помнишь Багиру?

— Да, конечно, — еще бы Ирина Викторовна не помнила единственного человека, не оставившего ее сына в тюрьме.

— Они служили вместе. Давно. В «Тайфуне», еще задолго до моего прихода. Они... как брат с сестрой, у них очень теплые близкие отношения... были. И... Боря ей... — Серега с трудом находил слова, — он ей самым родным человеком... был.

— Бедная женщина...

— Да...

Серега замолчал. Вновь ушел куда-то в свои мысли. А Ирина Викторовна не могла придумать, как его поддержать.

— Когда я заметила, что ты чем-то расстроен, подумала, что что-то произошло... такое... как тогда...

— Я понял. Прости... не подумал, что ты об этом думать будешь...

Он знал, что мама теперь панически боится очередной провальной операции. Уверена, что если вдруг что случится и опять встанет вопрос, кого наказать, накажут именно его — раз у него и так судимость есть.

— Я бы отсидел еще один год... лишь бы он жив был. Слишком многих очень хороших людей его смерть сделала несчастными. Навсегда несчастными.

— Не говори так...

Серега вздохнул и обернулся к матери. Ради того, чтобы Бизон был жив, он готов был поменяться с ним местами, но вот об этом ей точно знать не стоит.

Как проживет его семья без него, Серега представить мог. Ужасно, но мог. Их четверо — пятеро, если мужа Марины считать — их много и они смогут поддержать друг друга. Как будет жить без Бизона Багира — этого он не представлял. А от мысли, что он и наполовину не знает настоящих Ритиных чувств сейчас, становилось и вовсе жутко.

Рассказывать о Мише он так и не стал. И, конечно же, и не думал пытаться объяснить убивающее его чувство вины. Он сам-то себя с трудом понимал, как тут матери объяснять?..

— Сережа... — Ирина Викторовна поднялась, подошла к сыну и погладила его по плечам. Видеть такой несчастный взгляд своего ребенка — тяжело. Пусть ребенок давно уже взрослый мужчина. — Эта боль... она пройдет, притупится... Так всегда бывает... Сейчас можно только... перетерпеть...

— Я знаю, мам...

Серега, наклонившись, обнял мать, поцеловал в макушку завитых «химией» кудрей.

— Прости... Не надо было мне приезжать сегодня...

— Что ты такое говоришь? Какое «прости»? С ума сошел?

Серега вздохнул. Он не любил оказываться в центре общесемейного внимания, особенно, когда в этом центре оказывались какие-то его проблемы. Как ему казалось — сугубо личные.

— А... я бы потолок тогда вам не сделал... — вдруг вспомнил Серега и решил, что с сеансом психотерапии можно заканчивать. Больше ему добавить нечего, ни о чем другом он говорить не хочет, да и не обо всем может. — Что у вас с планами на ремонт? Я совершенно не знаю, как в ближайшие дни со временем будет. Но мне надо понимать, что вы еще собираетесь делать, чтобы знать, в чем мне надо вам помочь.

Ирина Викторовна отступила на шаг и растерянно-сочувствующе взглянула в лицо сына:

— Сереж, мы сами...

— Мам, вот не надо, — устало возразил сын. — Просто расскажи, что вы хотите сделать. Или сейчас Аньку позову, чтоб она рассказала... Ты, кстати, под каким предлогом ее с кухни услала? Она там под дверью, небось, изнывает в нетерпении?

— Нет, она не поняла, что что-то не так.

— Спасибо... — кивнул Серега. — У меня, правда, нет сил объяснять еще и ей. К тому же ей труднее.

— Не волнуйся. Я сама ей все объясню, если спросит.

Мать и сын оба невольно улыбнулись. В том, что Аня спросит, сомневаться не приходилось.

— Ну, так что с ремонтом?.. Давай это решим, и я поеду уже...

Ирина Викторовна покорно кивнула, понимая, что спорить бесполезно.

— Сейчас, принесу наши расчеты.

Очередной рабочий день тянулся привычно медленно, так всегда бывало, когда слежка проводилась «в профилактических целях». Объект — торговец оружием, давно уже бывший в разработке — вел вполне себе спокойную жизнь простого, честного обывателя. Конечно, до поры до времени. Вот эту самую «пору» и «время» и надо было не упустить.

Подобная слежка представляла собой скучнейшее сидение в машине — сначала у здания, где объект работает, потом дорога до дома, потом томительное созерцание темнеющего в сумерках двора, приглядывание за светящимися в темноте окнами, да контроль дверей подъезда. Иногда случался праздник — клиент собирался проехаться в магазин. Конечно, стоять во дворе куда проще, чем стараться не упустить нужную машину в вечерних пробках, но хоть что-то делать все же веселее.

Ну, а уж если объект «намыливался» куда-то не по знакомому маршруту до ближайшего супермаркета — наконец-то, начиналась нормальная работа. Едешь на приличном расстоянии, радуешься, что пришел конец рутине и скуке, уже представляешь, как поездка окончится в каких-нибудь долгостроях, промзоне и еще в чем-то подобном. А там и встреча с представителем покупателя. И уже мысленно формулируешь доклад в Центр.

А оказывается, что эта сволочь приехала к школьному другу в гости. Просто так. Друг давно проверен и ни в чем не замешан. Просто друг. У торговцев оружием они тоже бывают.

И вот так изо дня в день.

Сегодня все шло по самому скучнейшему сценарию — работа, дорога домой, дом. Ничего сложного, а главное — ничего, способного занять мысли. Они предоставлены сами себе. К сожалению.

Весь день Кристина думала о Сереже. Ей и хотелось уже отвлечься, слишком тяжелыми были мысли, но не получалось. Она вновь и вновь возвращалась то в тот разговор в день гибели Бизона, то во вчерашнюю операцию. То гадала, что теперь будет дальше. Удручающим было все — и воспоминания, и, тем более, мысли о будущем.

«Сережей» он стал месяца два назад. И если бы не случай, ничего бы у них так и не изменилось. Кристине тут же думалось, что ничего ведь и не изменилось пока и вообще теперь большой вопрос — изменится ли. Но думать об этом было... боязно.

Их знакомство — произошедшее тоже по воле случая, кстати — Кристина помнила отрывочно. Помнила, что все началось с конфликта, смутно вспоминались его возмущения тем, как она упустила объект (Звягина — подсказывала натренированная профессией память на имена и фамилии).

Плен, как стрессовая ситуация, помнился лучше. Причем, помнилось ей больше все то, что было связано именно со старшим лейтенантом Мыциком. Как он проделал лаз и она выбралась из их импровизированной камеры, как кричал, чтобы она уходила, как она не смогла заставить себя это сделать и вернулась, испугавшись, что охранник действительно его убьет, как он потом злился. Как развязывал зубами веревку на ее руках, как приказал позвать охранника. И как они в итоге оказались на свободе.

А вот несколько их последующих встреч с дружескими разговорами за чаем помнились уже хуже. Трагедия с Ромой стерла многое из памяти, что относилось к тому периоду. И то короткое время, пока Сергей Мыцик был вроде как другом с намеком на дальнейшее развитие отношений, осталось там, в прошлом.

Смерть напарника оказалось тяжелой из-за чувства вины. Несколько месяцев ушло на то, чтобы прийти в себя, разобраться, понять, принять... Когда Кристина вернулась к работе, выяснилось, что «Смерч» работает в меньшинстве — Физика отправили в длительную командировку еще месяц назад. Она и поинтересовалась-то об этом так… вскользь. Возобновлять прерванные и особо и не начавшиеся отношения желания не было. Она вообще тогда ничего не хотела, кроме того, чтобы с головой погрузиться в работу. Как потом сама поняла — чтобы доказать. Доказать себе и окружающим, что она может работать и не бояться, работать и не совершать ошибок.

А втянувшись в работу, и вовсе, как ей казалось, обо всем позабыла. Не искала с Сергеем встреч, даже когда из разговора коллег узнала, что он вернулся. Да и некогда было. У отдела наружного наблюдения всегда много работы — рутинной и скучной, вот как сейчас, но занимающей очень много времени.

Иногда, по дороге домой усталыми вечерами ей приходили в голову мысли о пустой квартире и одиночестве. Не всегда, не часто, но приходили. Вспоминались два неудавшихся романа, тут же ползли привычные мысли о работе, о том, что с таким графиком просто невозможно заниматься личной жизнью. А от мысли о работе вспоминался и Физик. Вопрос «Что бы было, не случись того расстрела?» оставался без ответа, но Кристина иногда ловила себя на ощущении, что ей жаль. Жаль, что ничего тогда так и не получилось.

А два месяца назад Кристина после работы заехала в ближайший к КТЦ торговый центр, хотела поискать подарок подруге, и совершенно случайно обнаружила там Физика. Не одного, с девушкой. Профессиональная привычка «считывать» информацию тут же выдала резюме: у них довольно близкие отношения. Стоят в «интимной зоне общения» друг друга и чувствуют себя прекрасно и расслабленно; Сергей заботливо поддерживает девушку при входе на эскалатор — и этот жест привычен и естественен для обоих; они явно рады друг другу, Кристина и не помнила, чтобы Физик столько улыбался.

Потом она спрашивала себя, что же тогда ею руководило — любопытство или вдруг проснувшаяся ревность?.. Невероятно глупо ревновать того, с кем сама отказалась поддерживать отношения. Пусть на то и были серьезные причины.

Или просто стало любопытно, кто эта девушка Сергею?

И давно она стала такой любопытной?..

Стараясь не отставать, но ни в коем случае не попадаться на глаза, Кристина последовала за ни о чем не подозревающей парочкой. В холле они, кажется, немного поспорили — наверно, о том, куда идти, судя по тому, что показывали руками в разные стороны. В итоге пошли туда, куда хотела девушка. «Интересно... — с неким злорадством подумалось тогда Кристине. — Вы у нас, товарищ старший лейтенант, еще и подкаблучник?.. Или просто девушка имеет уговаривать?»

В магазине бытовой техники они смотрели мультиварки, хлебопечки, тостеры и тому подобные товары. Выглядели при этом вполне обычной семейной парой. Что-то обсуждали, Кристине не было слышно, а подойти совсем близко она боялась. Хотя была мысль изобразить случайную встречу и посмотреть на его реакцию. К тому же из соображений вежливости Сергей должен будет познакомить коллегу со своей спутницей. Но от воплощения этого плана что-то останавливало.

Может быть, она боялась узнать правду, которая ей не понравится?..

В конце концов, они ушли, так ничего и не купив. Направились к лифту на парковку, туда Кристина уже не пошла — она все равно без машины и узнать, куда они поедут, не сможет.

Весь тот вечер Сергей не выходил из головы. Ни он, ни его девушка. А девушка ли она ему?.. Выглядит немного моложе, что-то в районе тридцати. По возрасту очень даже подходит. И весьма подходит ему внешне. Они даже в чем-то похожи.

Может, она все-таки сестра?.. Но он никогда не говорил, что у него есть сестра. Впрочем, общались они мало... Может, просто не успел.

Как это выяснить, не имея нужного уровня допуска?.. Личное дело она посмотреть не может. И спросить совершенно не у кого. Не у Багиры же! Хотя как раз она точно должна быть в курсе всего относительно каждого бойца «Смерча», в этом Кристина была уверена.

Сбор слухов и сплетен среди женской части их отдела и знакомых из других тоже не принес нужного результата. Девушки и женщины были прекрасно осведомлены об отношениях Кота и Муры, но о Физике не знали ничего. Даже те, кто вроде бы был совсем не прочь узнать.

Решение пришло само собой. В ближайшие выходные Кристина отправилась к родителям в область и выпросила у отца машину. Они съездили в город, закупили продуктов, Кристина пообещала привезти машину при первой же надобности и уехала.

В течение следующего месяца она периодически выбиралась «на охоту» — когда совпадали их выходные, да иногда по вечерам. Конечно, следить одной за профессионалом, пусть и ни о чем не подозревающем, трудно. Как и не использовать никакую спецтехнику, даже простейший маячок поставить на машину «объекта» она не решилась. Она и затеяла-то все эти сложности только ради того, чтобы Сергей не узнал об ее интересе. Хороша она будет со своей слежкой, если окажется, что он вообще жениться собирается!

Вот только «охота» не принесла ничего. Совсем ничего. Ту девушку из торгового центра Кристина больше не видела. Жил он, по всей видимости, один. Ни с кем не встречался.

Один раз они даже проехались в деревню. Дабы не быть обнаруженной, пришлось отпустить «объект» далеко вперед, а потом долго и осторожно ездить по пустым деревенским улочкам в поисках его машины. А затем дожидаться темноты, чтобы подойти к дому и остаться при этом незамеченной.

Вот там, в поздних вечерних сумерках, под освещенным окном его деревенского дома, изо всех сил стараясь не шуметь и не оставить очевидных следов, Кристина вдруг увидела происходящее со стороны. Увидела и тут же на себя разозлилась. Сверхосторожно заглянула в окно. Очевидно, это кухня. Сергей что-то доставал из шкафчиков и складывал на стоящий рядом стол — банки, пакеты, какую-то мелочь. В небольшом помещении больше никого не было. Свет горел только здесь. Просился вывод, что и здесь он один. Кристина, пригнувшись, медленно прошла вдоль стены, с невероятным усилием — хотелось броситься бежать! — максимально быстро, но спокойно, чтобы никакое движение не привлекло внимание хозяина дома, даже если он выглянет в окно, дошла до калитки. И только оказавшись за ней, пустилась бегом. Села в машину, завела мотор, свернула на какую-то из соседних улочек, повернула ключ зажигания и, кажется, только тогда перевела дыхание.

Что она здесь делает? Что она вообще делает?! Зачем это все?

Она заигралась с этой слежкой. Подумаешь, любопытно ей! Что? Что ей на самом деле от него надо? Сама прекратила с ним общение. Может быть, даже обидела — она плохо помнила то первое время после расстрела. Он имел полное право найти себе девушку. Что ей-то теперь нужно?

Пришло время ответить себе максимально честно. Ей очень хотелось, чтобы та его спутница из торгового центра оказалась подругой, сестрой, еще какой-нибудь родственницей — кем угодно, лишь бы не «девушкой» с приставкой «любимая».

И еще очень хотелось туда. В маленькую кухоньку, освещенную небольшой люстрой под низким потолком. Хотелось оказаться рядом. Поговорить. Услышать его голос. Рассказать что-нибудь забавное и увидеть, как в его обычно серьезных глазах появляются веселые огонечки. Надо же... оказывается, она все это помнит. И глаза помнит, и звук голоса помнит, и... оказывается, даже соскучилась.

Совсем с ума сошла. Вот еще только влюбиться не хватало.

Кристина вернулась тогда домой, старательно отмахиваясь от этих мыслей. Вот только они никуда не исчезли — ни в тот вечер, ни на следующий день, ни через неделю.

Отрицательный результат своего импровизированного расследования она решила считать рабочей гипотезой. В конце концов, есть только один способ все выяснить.

Совпадения их выходных пришлось ждать около двух недель. Она приехала к его дому, полная решимости серьезно поговорить, выяснить, что между ними произошло тогда, может быть, попросить прощения за то свое поведение... Но дома его не оказалось. Машины не было, Кристина, на всякий случай, поднялась наверх и позвонила в квартиру, но никто не открыл. Тогда она решила, что Сережа поехал в деревню.

Но его машины не было и там. Был только замок на калитке.

Она так волновалась и изнервничалась по дороге сюда, что, увидев замок, враз обессилев, лишь с тоской огляделась вокруг. Взгляд зацепился за небольшую площадку, на которой наверно когда-то играли дети. Сейчас в поселке, как поняла Кристина еще из прошлого приезда сюда, осталось мало постоянных жителей, соответственно, не было и детей. Посередине площадки одиноко возвышались старые железные качели — немного погнутые и с облезлой краской. Задумчиво дошагав до них по уже местами пожелтевшей траве, девушка уселась на узенькие дощечки, служащие сиденьем.

Как-то сразу кончились силы, хотя ничего тяжелого она не делала. Возвращаться обратно в город не хотелось. Становилось тоскливо от одной только мысли о скучной дороге и обязательной пробке у въезда на КАД.

Кристина рассматривала окружающие домики и участки, ничуть не изменившиеся с недавнего их с Сережей «совместного» приезда. Но взгляд то и дело возвращался к его дому. Может, это знак? Что его здесь не оказалось? Может, не нужен им этот разговор?..

Она слишком рациональна, чтобы верить в такие знаки. Она привыкла верить фактам. Работа научила. Почему же сейчас в голову лезет такая чушь?

Может, надо забыть это все? Выкинуть из головы? Ну и что, что она теперь засыпает с мыслями о нем?.. Подумаешь, влюбиться ей, видите ли, захотелось! Как захотелось, так и расхочется. Да и вовсе она не влюбилась. Просто...

Что «просто» — никак не формулировалось.

Если включить голову, то, по здравому размышлению, выходило, что действительно не влюбилась. Для влюбленности мало отрывочных воспоминаний годичной давности, да месяца периодического наблюдения. Или... достаточно?

Почему же тогда так сильно билось сердце, когда она подъезжала сюда? И почему сейчас она смотрит на его дом и воображение рисует радужную картинку с летним пейзажем и маленьким ребенком, босичком бегающим вон по той лужайке перед крыльцом...

Точно с ума сошла. Может, это все просто от одиночества? От нереализованного материнского инстинкта? И не в самом Сереже дело?

Но почему тогда сердце против любой другой гипотетической кандидатуры?..

Нет, она обязательно с ним поговорит. Они все обсудят и, может быть, у них все получится. От «получится» мысли уносились куда-то далеко, заставляя улыбаться и вызывая грусть опасения возможной неудачи.

Но... Поговорить все не выходило — работа поглотила с головой.

Несколько дней они с напарником вели наблюдение за все тем же торговцем оружием, когда их вдруг срочно перебросили на другое задание. Это нисколько не удивило, как не удивил и контр-адмирал, самолично проводящий инструктаж на парковке. Удивил… Сережа. Кристина слушала Булатова, еле сдерживая улыбку и пытаясь выровнять дыхание, дабы ее отчаянно бьющееся сердце не выдало ее с головой.

Он ей явно обрадовался — в самую первую секунду, когда увидел. Он явно смутился, когда их взгляд друг на друга продолжился дольше необходимых для приветствия мгновений. Он явно старался не смотреть на нее, делая вид, что очень внимательно слушает наставления адмирала. Ну, а контрольный взгляд на разворачивающуюся машину не оставил сомнений. Ему не все равно!

Взбудораженное встречей воображение два дня рисовало заманчивые картинки. А бегающий по детской площадке Миша Баринчук, казалось, являлся их реальным отражением. Невозможно было думать о чем-то другом, глядя на веселого малыша, задорно бегущего то к песочнице, то к, видимо, трепетно любимой качельке в виде лошадки — ей он уделял больше всего внимания.

Когда получалось трезво оценить собственные сумасшедшие мечты, Кристина улыбалась. Да, женщины существа все-таки странные. Вот сидит себе сейчас Сережа в машине совсем недалеко и даже не подозревает, что она, глядя на малолетнего ребенка объекта, сто раз успела их поженить и придумать имена будущим детям.

Когда няня возвращалась к дому, следовавшая за ней Кристина первым делом бросала взгляд на машину Бизона и Физика, удостоверяясь, что они здесь. Так они и простояли все два дня. Напарник Леша на заднем сиденье периодически о чем-то болтал, что-то рассказывал, Кристина слушала его вполуха, думая о своем, почти физически чувствуя Сережино присутствие рядом — всего в паре десятков метров.

Во второй день их сменщики приехали раньше, чем Кот и Ума. Уезжая, Кристина проехала мимо КТЦ-шного ниссана, поймала еще один Сережин взгляд, в очередной раз задумалась — о чем думал он весь этот день... И, приехав домой, решилась — написала SMS’ку. Вечер и весь следующий день прошли в мучительном ожидании и сомнениях. Она никак не могла понять его молчание. Даже если ей все показалось, он из вежливости должен был ответить хоть что-нибудь!

Утро четвертого дня началось, как обычно, рано — няня почему-то очень рано отводила Мишу в садик. В это время Кот и Ума еще не сменились. Выехав со двора вслед за девушкой и малышом, Кристина медленно продвигалась по уже знакомой дороге. Сегодня она была одна, Лешу перевели на другое дело.

Все произошло очень быстро. Грязная, старая Ауди, высокий мужчина в распахнутом пальто, парень за рулем, крик девушки, крик ребенка и светлая головка, скрывшаяся за тонированными стеклами.

Ей повезло, обычно в таких местах не разъехаться, но как раз здесь была боковая дорожка, свернув на которую, Кристина смогла пересечься с уезжающей машиной как раз вовремя. Специально для таких случаев во время работы маячок всегда в кармане, чтобы не пришлось тратить лишние секунды.

Столкновение, небольшой скандал, проверка маячка в машине и доклад Багире — номер машины и «Скорая» для няни. Кристине было жаль бедную девушку, лишь глянула, что та жива, но остаться с ней она не могла. Она не смогла бы оставить Мишу в опасности, даже не имея приказа преследовать его похитителей.

Потом какой-то заброшенный, полуразвалившийся дом, еще одно преследование и брошенная машина. Затем безрезультатная поездка к ее официальному владельцу. Возвращение в КТЦ. И новость про Бизона. Настолько чудовищная и неожиданная, что поверилось в нее не сразу. А потом вдруг дошло — раз Бизон, значит, Сережа...

Теперь думать об их возможном будущем было страшно. Страшно — потому что Кристина с ужасом понимала, что ее желание этого будущего стало еще сильнее. Именно теперь, когда увидела его там, в комнате «Смерча», почувствовала свою ответственность за него. Правда, не смогла бы объяснить, чего в этом больше — простого человеческого сочувствия, понимания ситуации или зародившегося особого отношения к нему. Вот только радужные мечты о будущем теперь отошли на задний план. Она чувствовала, что должна помочь. Она точно знала, что он сейчас чувствует.

Тогда он, казалось, принял ее слова о помощи, но что теперь ей делать? Она хотела поддержать его, но понимала, что несмотря на прошлые дружеские встречи, они сейчас практически чужие друг другу. В таком состоянии подпускать к себе чужого человека совсем не хочется, она это знает по себе.

Что же ей делать?

Может быть, все же поговорить с Багирой? От мысли о каптри Кошкиной щеки залил румянец. Вчера Кристина хотела поговорить с Сергеем после операции, спросить, как он, поддержать, но Багира ее остановила. Сказала, что Физику лучше побыть одному, и говорила как-то так, что смущенной Кристине стало ясно — Багире понятно ее отношение к нему.

Вспомнилось, как Сережа на глазах у Кошкиной отправился к ней, к Кристине, обнаружив ее в машине у здания газовой компании, куда они с Багирой приехали. Она вела наблюдение, а он прямо как был, в камуфляже, не оставляя никому сомнений в своей принадлежности к военной организации, «спалил» ее, даже не подумав, не успев сообразить, что она вообще там делает. От этого воспоминания хотелось улыбнуться — особенно, если задуматься о причинах такого поведения опытного профессионала. Но тут же становилось очень грустно. Наверно, все бы у них сложилось уже тогда, если бы не расстрел, а теперь еще и Бизон...

Хотя... Может, и сейчас не получится, не сложится?.. И получится ли вообще? Вдруг они не подходят друг другу?

Почему-то казалось, что подходят. Потому что она этого очень хочет?

То и дело мысли возвращались к Сереже, к тому, что он сейчас чувствует, что делает и насколько ужасно должно быть его состояние. Пару раз Кристина все же достала телефон. Звонить не решалась, но написать очень хотелось.

Точно так же с телефоном она просидела вчера вечером, когда наконец добралась до дома.

Этот вечер в ИВЦ она забудет наверно нескоро, а может быть и никогда. Генерал-майор, как и предсказала Маргарита Степановна, разрешил ей присутствовать при операции, а вскоре и вовсе забыл об ее существовании. Впрочем, она и так старалась быть как можно незаметнее.

Отчасти, ее немного развлекало происходящее, все-таки она впервые слышала и видела то, чем обычно заканчивается долгая работа ее отдела. Они месяцами собирают информацию, а потом события вдруг начинают стремительно разворачиваться, на первый план выходит «Смерч», все заканчивается поимкой преступников или предотвращением теракта. Но как именно это происходит, «изнутри», Кристина видела впервые.

То, что Пригов способен так нервничать и так орать, она догадывалась — все же были прецеденты. Но сейчас она по-новому, с уважением, взглянула на Дакара и подивилась его выдержке. Да и генерал предстал в ином свете. Какую ответственность ему приходится брать на себя! Неизвестно, что сделает террорист, вдруг действительно взорвет дамбу?.. Чем рисковать: дамбой или возможностью задержать? И решить это нужно за секунды.

Еще представляла на месте командующего «парадом» Пригова Багиру, ведь именно ее Кристина не раз слышала по связи, когда принимала участие в операциях.

А потом, когда вдруг стало совсем ничего не понятно, она резко забыла обо всех попутных мыслях и сравнениях. «Я хочу, чтобы меня оставили в покое!» — прозвучал в динамиках резкий голос и вдруг все смолкло. Стало пугающе тихо. Где-то там происходило что-то непонятное, могущее в любой момент обернуться новой бедой. А здесь наступила лишь тишина...

Но по-настоящему Кристина испугалась, когда услышала доклад Багиры — Кот и Физик отправились под водой на штурм. Теперь она не сводила глаз с огромной плазмы, где отображались два катера и зеленые кружочки — маячки бойцов «Смерча». Два из них медленно приближались к катеру Розова. Кристина смотрела на них и гадала: который из них Сережа?.. Можно было спросить Дакара, но она постеснялась, будучи совершенно неуверенной, что сможет не выдать себя.

Потом они услышали, что Розов и бомба обезврежены, услышали переговоры Багиры с Котом, и Кристина поняла, что с террористом Физик останется один. Один! С тем, кто виновен в смерти Бизона… Пригов, услышав про задержание Розова, тут же ушел, наказав держать его в курсе. Кристина пересела ближе к Дакару, они оба обеспокоено поглядывали на плазму — время шло, но ни зеленый кружок (теперь совершенно точно обозначавший Физика), ни сам катер не меняли своего положения.

Что будет, если Сережа его убьет?.. В том, что именно это желание он сейчас испытывает, она не сомневалась! Но не знала, не могла понять — убьет или что-то удержит?.. Но больше было страшно за последствия. Навряд ли Пригов будет рад такому исходу.

Кристина тогда повернулась к Илье — который, хмурясь и тревожась, поглядывал на экран — и шепотом спросила, как он думает, может ли Физик убить террориста. Вопрос его нисколько не удивил, что еще раз доказало Кристине, что и Дакар думал в том же направлении, что и она. «Не знаю... — ответил Илья после непродолжительного размышления. — Физик все-таки самый спокойный в группе... И приказы не нарушает. Но... Бизон его друг...» Кристина уточнила: «Друг — это боевой товарищ или?..» И Дакар, к огромному ее удивлению, пояснил: «Нет, именно друг. Они дружили».

На мгновение видеть серо-синий экран Кристина перестала. Глаза закрылись сами собой, «защищаясь» от поступившей информации. Нет, это слишком ужасно. Почему?! Почему с Бизоном был именно Сережа?! За что это ему?!

Она еле сдержала подступившие к глазам слезы, отвернувшись от Ильи. К ее облегчению, в динамиках раздался голос Багиры: «Физик, ну тебя долго ждать?!» и, наконец, она услышала его короткое «Сейчас буду». Не смогла в нем разобрать ничего, но хотя бы услышала.

Их приезда ждала, слоняясь по коридорам и стараясь не попасться на глаза Пригову. Совершенно не знала, как поддержать Сережу, и нужна ли ему сейчас ее поддержка, но уехать домой не могла.

Но все же пришлось. Как приехала, с час просидела с телефоном в руке, не решаясь позвонить, боясь сделать хуже, боясь испортить, но отчаянно желая хоть как-то поддержать. Багира строго наказала не трогать Физика, но представление о том, в каком аду должны быть его мысли сейчас, насколько ему больно, чуть не заставило забыть об этом предупреждении.

И как теперь ей быть? Вроде бы тогда, в комнате «Смерча», когда она сказала: «Ты не один», ей показалось, что Сережа ее понял и не против ее помощи. Но что ей делать? Как помочь?

Она знала совершенно точно, что поможет только время.

* * *

За этот совершенно жуткий день Кот возненавидел генерал-майора. Тот еще накануне приказал ему явиться с утра в КТЦ, но всю первую половину дня в итоге был занят.

Конечно, настроение было совсем не подходящим для выходного, которого Вася по милости Пригова лишился, но он предпочел бы провести этот день где угодно, лишь бы не здесь, на базе, где все напоминало о Бизоне. Лучше бы он был дома. А еще лучше — поехал бы поддержать Женьку.

Сначала Кот бесцельно слонялся по коридорам, но встречающиеся на пути сотрудники смотрели на него такими сочувствующе-заинтересованными взглядами, что вскоре он скрылся от них в комнате «Смерча».

Попытался почитать одну из книг Сереги, попавшуюся под руку, и уже на втором абзаце поймал себя на том, что смотрит в текст, но, задумавшись, не видит ничего. Вновь и вновь думал о взрыве, о том, как все случилось. Даже сейчас, когда прошло уже время, все равно трудно было поверить, что все это действительно случилось.

Прежде, чем войти в ИВЦ, куда и привели его эти мысли, Кот сквозь стекло осмотрел помещение — нет ли здесь вездесущего Пригова. Затем толкнул двери и тихо подошел к Илье, изумленно уставившемуся на него.

— Можешь показать мне материалы по взрыву?.. Тому взрыву, — добавил Кот, внимательно посмотрев ему в глаза.

— Но...

— Дакар, здесь нет сейчас ни генерала, ни Багиры, а я теперь командир группы. Просто покажи мне материалы, и не задавай вопросов.

После нескольких секунд раздумий Илья поднялся, вздохнул и махнул рукой в сторону своего места. Кот уселся в кресло, Дакар нашел нужные файлы и предоставил компьютер в его распоряжение. Тот покосился на сидящих сзади аналитиков, подумал и надел наушники.

Он не знал, что именно хочет обнаружить или понять, просто чувствовал, что ему необходимо увидеть и услышать все своими глазами и ушами.

Видеозапись данных со спутника с тепловым сканированием сопровождалась записью переговоров. В первую секунду Кот вздрогнул от голоса Бизона, раздавшегося в наушниках — так близко и так привычно! — и вцепился в сжимаемую мышку, дабы ничем не выдать своей реакции.

Все, что он услышал и увидел, наложилось на рассказ Сереги, создав окончательную, полную картину. Не осталось сомнений в правильности его действий.

Как же все... глупо... нелепо... Трагическое стечение обстоятельств. Датчик, таймер, ранение и выбор из трех проводов. Один шанс из трех.

Самое ужасное, что Бизон за свою жизнь не раз оказывался в куда более сложных ситуациях, когда шансы были куда более ничтожны.

Везло. До поры, до времени везло.

Он встал, молча протянул сдернутые с головы наушники Дакару и так же молча ушел. Не заметив задумчивого и печального взгляда, которым проводил его Илья.

А наконец-то состоявшийся разговор с Приговым получился... непростым. Вася и так терпеть не мог, когда ему читали нотации и объясняли прописные истины. Тем более, вышестоящее начальство. И уж тем более — конкретно Пригов.

Можно подумать, он сам не знает, в чем заключаются задачи командира группы. Да, ведение операций, да, отчеты, документация и прочее. Да, тренировки, да, отчеты о сдаче нормативов. Да... да... да...

Кот слушал и мечтал поскорее покинуть начальственный кабинет. Он и так осознавал всю важность и ответственность, зачем ему сидеть и слушать об этом? Он нетерпеливо ерзал на стуле, поглядывал то на привычные картины, то на стенд с ножами. Но когда Владимир Викторович заговорил о боевом духе группы, Кота передернуло. Он как будто почувствовал укоряющий взгляд Бизона за спиной и еле удержался от желания обернуться. Собрался, вытянулся и взглянул на генерала. Да, с настроем группы действительно будет непросто. И параллельно со словами Пригова о разумной поддержке каждого Вася задумался: а что бы делал Бизон в таком случае?

К концу разговора получил задание написать отчет о вчерашней операции. И уже порадовался наступающей свободе, когда генерал вдруг похлопал по стопке бумаг справа от себя и сказал, что это ему, Коту. Бумаги оказались документами с нормативами по физической подготовке, стрельбе, погружениях и остальных пунктах тренировок. Пригов поручил «ознакомится тщательным образом и быть готовым со следующего после похорон дня возобновить полноценный тренировочный процесс».

Задав несколько вопросов о похоронах, должен ли он сообщить что-то группе или они уже все знают, и может ли он чем-то помочь, в конце концов Вася оказался свободен.

Весь первый год существования «Смерча» он осуществлял руководство операциями, поэтому написание отчета проблемой не было — дело привычное. Проблемой оказались мысли, навалившиеся на него в комнате отдыха. Мысли, воспоминания, сожаления... Понимание, что Бизона больше нет, все больше овладевало сознанием, приходилось учиться жить с этим фактом. Несмотря на боль и жгучее чувство несправедливости произошедшего.

Если признаться самому себе очень честно, думал Вася, именно Бизон стал для него примером. Раньше он ориентировался на Батю, старался подражать ему в своих решениях. Годы службы в «Смерче» после назначения командиром Бизона сменили этот ориентир.

Написав отчет, Кот придвинул к себе стопку документов, задумался и решил отправиться в спортзал. Сидеть здесь, среди таких привычных вещей, смотреть на надпись «Бизон» на шкафчике, и думать о том, что его хозяин им уже не воспользуется, Кот больше не мог.

Открыв дверь, обнаружил шагающую по коридору по направлению к нему Муру. Запоздало подумал, что надо было позвонить, узнать, как она. При виде него на ее лице отразилось облегчение, она еле заметно улыбнулась и, дойдя, приблизилась почти вплотную.

— Жень, ты чего?

— Я не могу больше одна дома быть. Я все время о нем думаю. Это ужасно, — тихо проговорила девушка, нервно оглянувшись на проходившего невдалеке сотрудника.

Кот посторонился, пропуская ее в комнату, и прикрыл дверь.

— Ох... здесь еще хуже... — растерялась Женя, оглядевшись, и обернулась: — Вася...

Кот шагнул к ней, притянул к себе, думая о том, что не может укрыть и защитить от свалившегося на них несчастья. Мура уткнулась в его плечо.

— Почему, Вась? Как это возможно?.. Это же наш Бизон! Как он мог погибнуть?

Она прошептала это еле слышно, но даже промолчи она вовсе, Кот понял бы, о чем ее молчание. И так непривычен был ее такой тихий голос.

— Не знаю, Жень... Самому не верится...

— А ты знаешь, когда... похороны? — последнее слово далось Муре с трудом.

— Завтра. В двенадцать.

Несколько минут они постояли в тишине. Кот осторожно поглаживал ее по спине, успокаивая.

— Тебе куда-то надо идти? — подняла голову Женя. — Что ты вообще делаешь? Что хотел Пригов?

Вася показал документы, стопку которых положил на стол, прежде чем обнять Муру:

— Мне надо все это просмотреть. Хотел в спортзал пойти. Не могу здесь...

Мура понимающе кивнула.

— Можно я с тобой пойду?

— Конечно.

Женя отодвинулась от него и шагнула назад, к ряду шкафчиков.

— Я переоденусь и приду. Ты иди пока.

— Зачем переодеваться? — не понял Кот.

— Не знаю... привычнее так, что ли... И... пострелять хочу.

Теперь Кот понимающе кивнул. Постоял, подумал, решил ничего больше не говорить и ушел.

В спортзале стащил с кучи матов два верхних, постелил их, уселся по-турецки в центре и разложил вокруг принесенные бумаги. Для начала, их нужно было рассортировать по темам — было такое впечатление, что Пригов их изрядно перепутал.

Интересно, а где они вообще хранились? С бумагами Бизон, бывало, сидел в комнате отдыха, что-то писал, но откуда они возникали и куда потом девались, Вася не замечал.

Так, нормативы по физической подготовке... Взгляд пробежал по знакомым словам: бег, кросс, отжимание, подтягивание, пресс... Цифры напротив слов тоже до боли — и пота — знакомые: 90 отжиманий, 25 подтягиваний...

Кот разобрал уже почти всю стопку, когда среди бумаг вдруг обнаружил видавшую виды толстую тетрадку. Очевидно, ее несколько раз сгибали, часто сворачивали трубочкой и, судя по чуть более светлым пятнам на темно-зеленой обложке, тетрадка бывала в походно-дождливых условиях. Раскрыв ее наугад, Вася с удивлением уставился на колонки чисел и узнаваемые строчки букв, написанных чуть размашистым почерком. Где-то — ровно и понятно, где-то — наспех, на полях, криво и косо. Полистав заполненные страницы, он понял: в этой тетради Бизон вел записи по результатам их тренировок, отчасти для написания всевозможных отчетов, отчасти — для себя. Вот аккуратный столбик с результатами преодоления полосы препятствий, а вот рядышком приписка наискосок «Ф. — брусья». Нетрудно догадаться, что «Ф.» — это Физик. «И что там такого Серега сделал не так на брусьях?..» На другой странице время пятикилометрового кросса, косая надпись «дыхание У.» и рядом плюсик — видимо, то ли занятие, то ли беседа с Умой по поводу правильного дыхания были впоследствии проведены.

Кот, как завороженный, листал страницы и вчитывался именно в эти косые подписи. Чувствовал, как к горлу подступает ком, и становится трудно дышать.

В этих надписях — весь Бизон как командир. Он знал их всех, причем, каждого — от и до. В любой конкретный момент знал, кто что сможет сделать, а в чем, возможно, «накосячит». И именно в соответствии с этими знаниями на заданиях Бизон распределял роли для каждого — в этом Вася уже не сомневался.

А еще всегда был в курсе их дел и даже настроений. Замечал последствия происшедших вне стен КТЦ ссор, особенно, между ним, Котом, и Мурой. Замечал и принимал меры — в соответствии с обстановкой. Или разделял, если от них летели искры, или оставлял работать в паре — за работой они и мирились, да даже не мирились, просто вдруг начинали общаться нормально.

Сейчас, оглядываясь назад, Кот как будто заново видел все происходящее, замечал то, что раньше проходило мимо его внимания. Вспоминались мелочи: разговоры, ситуации, случаи на тренировках, бесчисленные мелкие «косяки» на заданиях, о которых никогда не узнавало командование. Бизон не сдавал их по мелочам, но сам впоследствии гонял до седьмого пота. Иногда и вовсе прикрывал от начальственного гнева — не всегда, наверно, в тех случаях, когда считал, что и его «выволочки» будет достаточно. И это действовало... разноса от Тарасова они в ряде случаев боялись больше, чем криков генерал-майора.

Из мыслей и воспоминаний, тяжелым грузом вдруг придавивших Кота, его отвлек звук открывшейся двери. Женя молча прошла к нему и оглядела ворох разложенных бумаг.

— Тебе чем-то помочь?

Вася, еще там, в своих мыслях, лишь покачал головой. Мура присела на корточки, взяла пару листов, вчитываясь в колонки цифр.

Кот смотрел на нее и думал о всей группе. О том, что теперь он в ответе не только за одну Женьку. Теперь он — командир. Они — его. Все трое. Без исключения. И Женькина жизнь, и «косяки» Умы, и Физик — на одной чаше весов. Однажды после долгой перестрелки всей группы с бандитом, Бизон в конце концов вырубил того ударом по голове и, опуская обмякшее тело на землю, произнес как будто ему, телу: «Не надо стрелять в моих ребят. Я этого не люблю». Они действительно были его.

«Теперь они мои. В них будут стрелять, в них будут кидать гранаты и ножи. Они будут получать ранения, будут падать то со скал, то в болота. И во многом от меня зависит — будут ли живы. Будут ошибаться. Будут промахиваться. Будут наступать на растяжки и «лягушки». Теперь моя задача — сделать так, чтобы этого не случалось. Теперь моя».

В этих мыслях не было ничего нового, он не вчера родился и прекрасно знает, что такое быть командиром, отчасти на собственном примере. Но сейчас, глядя на Муру, перебирающую бумажки с нормативами по стрельбе, — на Муру, о жизни которой он всегда в первую очередь думает на задании, — Кот по-другому начинал смотреть на группу в целом.

Они — теперь его...

Вася закрыл тетрадь и отложил в сторону, точно зная, что заберет ее домой. Странное от нее было ощущение — будто Бизон сам ему только что передал группу. Доверил. Будь Кот в другом настроении, он не сомневался бы, что это доверие оправдает. Но его не отпускало чувство почти присутствия Бизона рядом. И от этого чувства приходилось быть честным с самим собой. Он постарается. Он изо всех сил, черт возьми, постарается.

От зазвонившего в его кармане телефона дернулся листок в Женькиной руке. И на Васю тут же уставился настороженный взгляд, немного смешанный с надеждой. Природу этой надежды он отлично понимал: сам подумывал о том, что вызов на боевое задание был бы сейчас самым лучшим известием. Сил больше не было вариться в своих мыслях.

— Да, товарищ генерал-майор.

— Ты еще здесь?

— Да.

В телефоне наступила небольшая пауза, как будто Пригов не знал — продолжать или нет. Зачем тогда звонить?..

— В общем... Забираешь из шкафа Бизона ключи от квартиры, едешь к... туда, выключаешь электроприборы, какие найдешь... Ну и с продуктами там разберись...

Вот тебе и боевое задание.

— Товарищ ге...

— Кот, его отец и сестра приедут утром и сразу после похорон уедут. Вопрос с квартирой, вещами и прочим они все равно будут решать через полгода только, когда вступят... в права наследования. Сейчас они по времени не смогут даже заехать туда. Да и... лучше им этого не делать. Да, и деньги, какие найдешь, забери, я отцу их передам.

— Но... — начал Кот и замолк, уже сам понимая, что мысль о Багире неправильная по той же причине.

— Что «но»?

— Багира... — все же произнес Вася. — Может быть...

— Не может быть. Ей только этого еще не хватало. В общем, давай, отправляйся. Там, небось, не на пять минут. Мусор вынести, продукты собрать, холодильник разморозить...

От представления, что ему сейчас придется хозяйничать в квартире Бизона, Коту стало тошно. Командир всегда был гостеприимным и радушным хозяином, но вот так вторгаться в чужую жизнь... Болезненную мысль, что жизни-то уже и нет, прервал нетерпеливый голос Пригова:

— Кот, ты меня понял?

— Да, — пришлось мгновенно собираться с мыслями. — А... а ключ от шкафчика?

— Вот чего у меня нет, того нет. Так открывай.

То есть мало того, что он должен нагло вломиться в квартиру Бизона и нехило там похозяйничать, он еще должен взломать его шкафчик?.. Или на фоне квартиры замок — уже ерунда?

— Понял...

Выключив телефон и засунув его в карман, Вася принялся собирать бумаги, лихорадочно соображая, говорить ли Муре. Подвергать еще и ее этому испытанию совсем не хотелось, с другой стороны, женская помощь ему никак не помешала бы, даже, наоборот.

— Кот?..

Он собрал последние листы, бережно вложил в середину тетрадь и поднял голову:

— Пойдем.

По дороге к их комнате рассказал о приказе Пригова, выслушал возмущения по поводу такого вторжения, но к моменту, когда нехитрый замок поддался, и дверца шкафчика открылась, Мура уже молчала. Стояла рядом. То ли контролируя, то ли поддерживая, Вася не особо понял.

Стараясь не думать о том, что хозяин этих вещей больше никогда за ними не придет, и все же неотступно думая именно об этом, пробежался глазами по полкам.

— Я поеду с тобой, — вдруг произнесла рядом Женя.

Кот помолчал, почему-то не сводя глаз со связки отмычек... Такие вещи у них почти всегда с собой, странно, что она лежит здесь... Или она у Бизона была не одна?.. Затем коротко кивнул Муре, взял ключи и еще раз пробежался взглядом по вещам.

Нет. Вот их точно пусть Багира потом разбирает. Если с квартирой генерал прав, то этот шкафчик — это точно прерогатива Риты.

Кот прикрыл дверцу, убрал бумаги и тетрадь к себе и повернулся к сосредоточенно наблюдающей за ним девушке.

— Пошли?

Теперь настала очередь Муры лишь коротко кивнуть.

Выходя из комнаты вслед за ней и шагая по коридорам, Вася подумал, что надо бы позвонить Уме и Физику. Убедиться, что они знают время и место на завтра, да и просто поддержать. Особенно, Серегу.

Мысли о Физике Кот, честно говоря, гнал от себя. Боялся представить, каково сейчас тому. Думал, что надо поддержать, что он обязан это сделать, как командир и друг. Но не знал, как это лучше сделать.

Близкими друзьями они были лишь в «Тайфуне». Потом… Сначала тюрьма, затем соперничество за Женьку… При воспоминании о Серегиной тюрьме Васю привычно передернуло и где-то внутри кольнула иголкой застарелая боль. Еще с того давнего времени иногда напоминали о себе угрызения совести. По прошествии лет они перестали быть мучительными и настолько болезненными, как тогда, но с течением времени Вася отчетливее понимал, какую совершил ошибку. Вот только не знал, можно ли ее исправить, а главное — как. Он никогда не говорил об этом с Физиком. И удивлялся, что так ничего и не сказала Багира. Или она не знала?

Они все в группе, конечно же, были друзьями, чувствовали себя одной большой семьей, готовы были в бою не задумываясь прикрыть друг друга от пуль, но, как в любой семье, отношения все же были разными. Близкой дружбы с Серегой у них так и не вышло, хотя оба считали себя друзьями.

После тюрьмы, внешне оставаясь веселым и вполне довольным жизнью, Физик оказался как будто за невидимой стеной. Вася иногда натыкался на эту стену и всегда чувствовал себя отчасти виноватым.

Кот думал об этом всю дорогу до дома Бизона, сидевшая рядом Женя молча смотрела в окно и думала о чем-то своем. Припарковавшись в тесном, заставленном машинами дворе, Вася заглушил мотор и взглянул на темные квадраты окон квартиры, куда им предстоит подняться. Идти откровенно не хотелось, но выбора не было, генерал действительно прав — больше некому. Ни Багире, ни Физику Кот не мог пожелать оказаться сейчас на его месте и он прекрасно понимал, что ему все же легче, чем им.

Уже давно стемнело, освещение во дворе было весьма скудным, поэтому выражения Женькиных глаз он не увидел, но почувствовал ее состояние в короткой фразе. На удивление, она сказала ровно то же, о чем думал он:

— Вась, лучше мы.

Вздохнув и зачем-то кивнув, как будто она могла это увидеть, Кот открыл дверь и выбрался из машины, с другой стороны выбралась Женя.

Они здесь закончат и он обязательно позвонит Олесе. И Сереге. Просто, чтобы узнать, как он. Просто, чтобы сказать, что он, Вася, рядом.

Ошибки надо исправлять.

Солнце сияло, блестело и отражалось от всего вокруг.

От сверкающих после ночного дождя могильных плит. От горящих золотом пуговиц парадной формы и звезд на погонах. От орденов и медалей, торжественно выложенных на бархатных подушках. От стали автоматов почетного караула. От кокарды фуражки и ножен кортика, лежащих на закрытом гробу. От глаз, переполненных слезами.

В день похорон Бориса Тарасова над Питером светило яркое и даже теплое солнце.

И только ветер — сильный и холодный — напоминал об осени и скорой зиме. Развевал волосы и полы черных шинелей. Трепал цветы и траурные ленты на венках. Лишь тяжелые полотнища двух флагов — Российского и Военно-Морского — ему не поддавались, висели на древках почти спокойно и величественно.

Собравшиеся вокруг вырытой ямы и возвышающегося рядом гроба ветра как будто не замечали.

Рита в который раз посмотрела на стоящую рядом Уму, переживая за свою любимицу чуть больше, чем за остальных. Видела, какими неверящими глазами та смотрела на все происходящее. Да, с Олесей еще нужно будет поговорить...

С другой стороны от Риты, чуть позади нее, стоял Физик, и она точно знала, что он в свою очередь готов поддержать ее в любую секунду. К такому его вниманию она за эти дни даже успела немного привыкнуть. Так действительно было спокойнее. Почему-то переживая за «детей» — Уму, Кота и Муру, она не включала в этот список Серегу. Хотя ему должно быть сейчас гораздо тяжелее. Неосознанно ждала от него помощи — просто больше не от кого...

Привычная для кладбища тишина — шум города слышен, но отдален — прерывается словами сначала Пригова, потом Андрея Ивановича, Бориного отца.

И того, и другого Рита слушала... и почти не слышала. Неизбежные штампы в речи первого тут же вывели ее из себя: «Неужели не мог человеческим языком выразиться?» Потом, правда, под конец Владимир Викторович все-таки сказал несколько слов от себя лично. А Андрея Ивановича слушать не могла вовсе — слишком больно. Чувствовала перед ним — а особенно перед Иришкой! — необъяснимую вину: как будто это она отобрала у них сына и брата.

Такую же вину она чувствовала перед Барсом и Гномом, стоящими рядом со «смерчами». Странно получилось: не сговариваясь, собравшиеся разделились на две группы — боевые товарищи и все остальные. А Пригов, Борин отец и Иришка посередине.

Все это время она мысленно говорила с Борей. Просила прощения, что плачет и не может себя сдержать.

Ей хотелось верить, что теплые ласковые лучи солнца — это Борькина поддержка оттуда — единственная, теперь доступная ему. Что же еще, как не солнце, должно быть его посланником. Передатчиком. Транслятором.

Она сошла бы с ума, если бы сегодня был пасмурный день с дождем. Он вымыл бы из нее последние силы.

Рита даже подняла голову наверх и мысленно сказала: «Спасибо, родной».

Что он еще здесь, вон там, в закрытом гробу, она думать не могла. То Борькой не было. Прав был тысячу раз тот капитан! Думать о том, как какие-то люди собирали по частям то, что сейчас лежит под опущенной крышкой, было невозможно. Это было за гранью. Есть вещи, настолько ужасные для сознания, что мозг просто отказывается их принимать и пресекает любые попытки задуматься о них. Это был как раз такой случай. Рита не думала об этом, не могла думать, и старалась в сторону гроба не смотреть.

Лишь подумала, что даже есть в этом — что гроб закрыт — какая-то польза: видеть его мертвым сейчас она не смогла бы. Тогда, в первый день, когда все случилось — тогда хотела увидеть, убедиться... Сейчас — не смогла бы.

Силилась представить его безжизненное лицо — и не могла. Перед глазами вставала улыбка и сияющий, лучистый взгляд. Прав, прав был капитан!

От мысли, что эту улыбку ей никогда больше не увидеть наяву, она уже не плакала. За прошедшие дни мысль въелась в мозг и уже не поражала. Только вставал вопрос: как она сможет без нее жить?..

Фуражку и кортик убрали, флаг свернули и на широких лентах гроб начали опускать.

Вспомнилось утро. Морг. Зал прощаний... Там были только она, Пригов и «смерчи». И... Боря.

Приглушенный свет, облицованные черным мрамором стены, пустое, просторное помещение и в центре него — гроб. И абсолютная тишина. Они так и стояли в полном молчании, думая каждый о своем.

Потом ушли Пригов, Кот и девочки — очевидно, по знаку генерала. Они с Физиком остались вдвоем, и Рите тут же стало труднее. Оказывается, она держала себя в руках при «детях», а когда они ушли и необходимости сдерживать себя не стало, силы стремительно начали ее покидать.

В груди не хватало воздуха, а сделать вдох мешал спазм, сковавший вдруг горло. Подступившая на секунду паника от невозможности вдохнуть тут же ушла, как только рядом раздалось тихое обеспокоенное «Рита...» и Сережины руки мягко обняли за плечи. Встретившись глазами с его встревоженным взглядом, Рита молча кивнула, мол, «все нормально, спасибо».

— Сережа... дай мне, пожалуйста, побыть... с ним... — в этом страшном тихом месте невозможно было говорить даже в полсилы, да и голос не слушался, получилось только прошептать.

— Ты уверена, что все нормально?

— Да.

Физик еще раз обеспокоено взглянул, но отступил. Повернулся к гробу, постоял, затем, протянув руку, дотронулся до крышки. Рита была уверена, что он сейчас просил у Бори прощения. В другой ситуации она принялась бы уверять Серегу, что тот ни в чем не виноват, но сейчас она сама чувствовала себя виноватой.

Не уберегла. Ее не было рядом.

Сережа еще раз взглянул на нее, Рита кивнула, и он вышел.

Несмело сделала шаг вперед, подойдя вплотную. Несмело протянула руку... Деревянная гладкая поверхность оказалась на удивление теплой. Рита смелее и сильнее прижала руку, чувствуя это тепло. В темном и, казалось, холодном помещении оно было... неправильным.

Его сейчас закопают, и не останется больше ничего. Даже тепла деревянного гроба. Совсем ничего. Только память.

Залп воинского салюта — единый залп девяти автоматов, заряженных холостыми патронами — внезапно разрезал тишину кладбища и всполошил ворон на дальних деревьях. Так, под их карканье раздались еще два залпа. И опять все смолкло.

Лишь тихо-тихо всхлипывала Иришка, прижимаясь к отцу и не отводя взгляда от летящих вниз, на гроб, комьев земли. Андрей Иванович держался стойко, как и подобает боевому генералу. Лишь на глазах блестели слезы, появившиеся, когда Пригов вручил ему ордена, медали, фуражку, кортик и флаг. Наверно, не раз ему приходилось вот так в роли командира хоронить своих бойцов и так же вручать эти вещи их родственникам. Довелось и самому узнать, как это, когда тебе торжественно вручают награды погибшего сына...

Рите вспомнилось, как Борька специально в «парадке» поехал к отцу на выдавшиеся отгулы — порадовать старика недавно полученным орденом Мужества. Она тогда злилась, что он так вырядился, чтобы с девушками в поезде познакомиться. А Бизон лишь смеялся и как обычно отшучивался, обвиняя ее в излишней ревности.

Нет-нет, не плакать! Глубокий вдох... Она не будет плакать. Но слезы уже лились. Без рыданий, без сбитого дыхания, просто текли по щекам. Рита в который раз безуспешно вытерла их ладонью. После чего почувствовала вложенный в руку платок и легкое утешающее прикосновение.

Что она думала совсем недавно? Что успела привыкнуть? Ничего подобного. Обернулась, молча поблагодарив Физика взглядом. Опять, как вчера, пронеслась мысль, что он сделал ровно то, что сделал бы Боря...

Посмотрела на небо.

«Ты же, наверно, видишь это все?.. Не переживай за меня, родной... Видишь, в каких я надежных руках?.. И за Серегу тоже не волнуйся, я присмотрю за ним. Вот с отцом и Иришкой труднее, но я очень постараюсь, Борь, обещаю...»

Над землей уже образовался небольшой холмик, в который установили деревянный крест. По краям могилы уложили венки. Пригов — от КТЦ, Физик и Кот — от Смерча, Барс и Гном — от боевых товарищей.

Рита положила среди остальных цветов свои белые розы, поправила сдуваемую ветром черную ленту на соседнем венке и только тогда подняла глаза на прислоненную к кресту фотографию в траурной рамке.

Это невозможно. Невозможно видеть эти смеющиеся, такие родные, такие теплые глаза. Он не мог умереть. Он должен быть здесь, среди них! Рядом!

Она уже даже не проверяла. Просто знала, чувствовала, что Сережа рядом. Оперлась, поднимаясь, на заботливо протянутую руку, поймала взгляд, почти такой же потерянный, как, наверно, у нее самой сейчас. В свою очередь поддерживая, сжала руку, на которую продолжала опираться. Физик коротко, почти незаметно кивнул. Рите показалось, что он так же, как и она, избегает смотреть на фотографию.

К могиле подошли утирающие слезы Мура и Ума; первая вела вторую за руку, и было совершенно очевидно, что приближаться к могиле Ума не хочет. Напомнив себе обязательно поддержать ее в КТЦ при первой же возможности, Рита обернулась в поисках Иры. Вот кто сейчас гораздо больше нуждается в ее поддержке!

— Иришка...

— Рита... — шаг навстречу, протянутые руки, и вот уже в Ритиных объятиях сестренка Бизона. Сдерживаясь всю церемонию, лишь немного периодически всхлипывая, сейчас девушка позволила себе расплакаться на Ритином плече.

Поглаживая Иришку по сверкающим на солнце рыжим кудрям, Рита смотрела, как к могиле все подходят и подходят люди — кого-то она знала, кого-то нет. Бизона любили очень многие, в этом не было никаких сомнений. Но все же немного удивляли незнакомые люди. Странно понимать, что у Борьки была еще какая-то жизнь, кроме... нее и «Смерча».

Варяг появился неожиданно. Пригов говорил утром, что Бурлак в Питере, но катастрофически занят, как тот объяснил ему вчера по телефону, поэтому Рита не ожидала его увидеть. Он подошел сначала к генералу, затем отыскал в толпе Барса, кивнул Рите и, чуть помедлив и сняв фуражку, подошел к могиле. Даже от его широкой напряженной спины исходила аура неприступности, поэтому рядом с ним никто подойти к могиле не решился. Так и стоял в одиночестве, молча рассматривая фотографию с траурной полосой. Затем положил цветы, выпрямился, надел фуражку и вскинул руку в воинском приветствии. Отступив на шаг, развернулся и подошел к Багире, все еще обнимающей Иру.

Еще один кивок.

— Мои соболезнования.

— Спасибо, Саша.

— А где Батя?

— В командировке.

Варяг кивнул, еще раз посмотрел на Риту, то ли прощаясь, то ли извиняясь, что должен отойти, развернулся, и она увидела, как он подходит к Барсу и Гному. Потом они расскажут, что он, как выяснилось, чудом оказался сегодня в Питере и на кладбище заехал уже по дороге в аэропорт, даже не отпуская такси.

Постепенно народ начал расходиться. Пригов увел Андрея Ивановича и Иру, напомнив остающимся, чтобы не задерживались.

Возле могилы остались только боевые товарищи Бизона — «Смерч» и «Тайфун». Варяг исчез так же незаметно и внезапно, как появился. Но и без Варяга Рите было жаль, что есть все, а Бати нет. Да и ему потом будет обидно.

Из врученного ему генералом пакета Кот достал стакан и бутылку, установил стакан рядом с фотографией, наполнил его, положил сверху кусочек черного хлеба, так же заранее приготовленного в пакете.

— Ну, а мы на базе... — пояснил он, поднимаясь. Рита не сразу поняла, что обращался он к Боре.

Уходить не хотелось, казалось, никому. Это же неправильно: они уйдут, а Бизон останется здесь. Один.

Но пришлось.

* * *

Как же хочется проснуться. Проснуться и понять, что все было просто кошмаром.

Серега с самого начала этого дня решил, что переживет его, только если будет чем-то занят. Поэтому он старательно искал себе занятия. Утром тщательным образом отгладил парадную форму, которая до этого спокойно висела в шкафу и мятой нисколько не была. Потом, сверх внимательно следя за дорогой, добрался до морга, и, наконец, получил возможность заняться действительно важным делом. Он сразу решил, что его главная задача сегодня — Рита. Он готов был быть рядом все время, поддержать и помочь, как бы она себя не чувствовала. Специально для нее в одном кармане лежала пара платков, в другом — успокоительное.

Он и был рядом все время. Только когда уходили с кладбища, Риту обступили с двух сторон Барс и Гном. Серега шел, обнимая прижавшуюся к нему Муру и то и дело поглядывал на Риту — уже по привычке.

Сейчас они все собрались в большой переговорной, где был накрыт стол. Когда приехали, все выпили, закусили — и к еде больше никто не притрагивался. Впрочем, никаких излишеств на столе и не было. Надо отдать генералу должное — он все организовал именно так, как... как надо. И то, что пира какого-то особенного здесь нет, и что не стал снимать отдельное кафе, и что в морге были только они, «смерчи». Он дал им возможность и попрощаться с Бизоном отдельно, и морально подготовиться к похоронам.

Морг... Вспомнилось, как он приехал утром.

Следуя указанию таблички, на которой написано «Зал прощаний» и нарисована стрелочка, Серега нашел нужную дверь и уже начал ее открывать, когда сзади раздались шаги. Обернулся и увидел приближающуюся Риту. Она подошла, поздоровалась и перевела взгляд на надпись на двери.

— Это там?

— Видимо, — ответил Серега и заглянул в приоткрытую дверь.

Очень темное — особенно, после светлого коридора — помещение. Черные стены, почти черный пол, слабое освещение. Пусто. Посередине гроб.

Рита подвинула его, чтобы заглянуть самой. Они так и застыли вдвоем на пороге, не смея зайти внутрь. До начала назначенного часа оставалось еще десять минут. Они приехали первыми.

— А там... точно... он? — спросила Рита.

— Да. Мне сказали, что... он здесь.

— Крышка закрыта... Значит... — Рита не договорила, но и так было понятно, о чем она.

Серега и сам по дороге думал об этом. Рите, конечно, лучше не надо, но он сам хотел увидеть, хотел попрощаться. Каким бы Бизон не был. Разум твердил, что при такой силе взрыва это почти невозможно, но что значит разум, когда главенствуют эмоции?..

— Я сейчас, — сказал он Рите и отправился на поиски санитаров.

Санитар нашелся один, совсем молоденький паренек. На вопрос о закрытом гробе он тут же принялся отнекиваться — мол, родственникам и близким такой информации не сообщаем.

Пришлось пустить в ход удостоверение, принять деланно-безразличный вид и самым небрежным, на какой только смог быть способен, тоном поинтересоваться: «Мне можно. Что, совсем все плохо?» Заметно расслабившись — с представителем правоохранительных органов можно говорить свободно, не подбирая слова, санитар описал то, что представлял собой покойный.

От хорошо работающего воображения перед глазами помутнело. Рука непроизвольно сама по себе дернулась куда-то в область сердца, где что-то сильно сжалось и мешало дышать.

— Эх, вы! А говорите «можно»... Воды вам принести? Корвалол, валерьянку?

— Нет, — испуганно ответил Серега, борясь с эмоциями. — Спасибо. За информацию.

И отвернувшись от сочувствующего взгляда паренька, пошел обратно к дверям служебного помещения.

Рите он не сказал ни слова, лишь покачал отрицательно головой.

Потом, после прощания, на улице, щурясь от яркого солнца после темного зала, Кот отведет его в сторонку от женской половины группы и задаст тот же вопрос, что и он санитару. Серега ответит почти слово в слово, разве что тон будет совсем иным. А потом станет на одно кратчайшее мгновение капельку легче — оттого, что не одному ему больно и трудно.

Гном по просьбе Муры рассказывал о какой-то операции времен «Тайфуна». Серега пытался слушать, но мысли то и дело отвлекались, уносили его в те моменты, когда то во время слежки, то во время вынужденного ожидания чего-либо он сам расспрашивал Бизона о прошлых интересных операциях или, к примеру, о технологиях, применяемых в подготовке боевых пловцов. Его интересовало все, он прекрасно понимал разницу в их подготовке, и что еще важнее — в опыте.

Только вне работы они старались, насколько возможно, отвлечься — говорили в основном «за жизнь», находя тему разговора (и часто — спора) буквально во всем подряд. Частенько жаловались друг другу на сестер — собственно, с них когда-то и началось внерабочее общение. Ира и Аня оказались почти ровесницами, проблемы возникали общие, да и форма общения сестер с братьями и у той, и у другой были примерно одинаковыми, так что братьям было, что обсудить.

Иришку Серега видел только на фотографиях, поэтому сейчас с грустью, интересом и болью на нее посматривал. Ловил похожие черточки, хотя внешне Ира больше напоминала отца. Только цвет волос — мамы и брата, но по-женски куда более насыщенный.

На отца Бизона Серега не мог смотреть без содрогания. Чувство вины затапливало полностью.

Странно, почему именно девушки просят что-нибудь рассказать? Теперь вот Ума попросила, да еще и что-нибудь «хорошее, забавное или веселое».

Барс, Гном и Рита в растерянности переглянулись. Странно, что им так сразу не вспомнить что-то забавное про Бизона, кажется, что таких моментов должно быть много. Хотя и он сам сходу не припомнил бы ничего. Вспоминаются шутки, но они сливаются в один ком, невозможно вспомнить какой-то одной отдельной истории.

— Ну, про поросенка же наверно все знают? — спросил Барс и оглядел собравшихся.

— Какого поросенка?

Серега удивился, что Кот не знает этой истории, он же был тогда уже в отряде. Значит, ему как стажеру не стали рассказывать?

Остальные тоже с довольно непонимающими взглядами ждали, когда Андрей пояснит свои слова.

— Рит, что, никто не знает?

— Это когда мой кортик отмечали? Пожар в гостинице?

— Ну, да... — пожал плечами Барс. — Мне-то Борька тогда рассказывал, когда встретились после того случая…

— Не знаю... При мне рассказов не помню.

— Да расскажите уже... — попросила Олеся. — Андрей Иванович и Ира наверняка же не знают.

Барс еще раз оглядел всех и принялся рассказывать давно известную Сереге историю.

Да... Невозможно не улыбнуться, представляя, как сквозь дым официантка самоотверженно таскает по всей горящей гостинице Борькиного поросенка!.. Улыбнуться, пряча наворачивающиеся слезы. Вон, и Умка пытается сдержаться из последних сил, и Иришка всхлипывает и утирает слезы руками. Вот и второй платок пригодился. А на Серегу извиняясь и с благодарностью посмотрели темные от слез серые глаза в обрамлении рыжих кудрей.

Невольно проведя еще одну параллель с младшей сестрой, Сереге подумалось, что Ира все-таки старше. По характеру, по жизненным испытаниям, по роли мамы. Все это наложило свой отпечаток. В сидящей напротив девушке с трудом угадывалась девчонка, на которую жаловался Боря, когда они с Серегой только познакомились. И теперь не оставалось сомнений, Ира — сильная девушка, и за Бориного отца чуточку спокойнее — он в надежных руках.

— Боря потом этого поросенка не раз вспоминал... — произнесла Рита, и Серега тут же встрепенулся, услышав ее голос, вспомнил о своих сегодняшних обязательствах.

— Или официантку?.. — чуть улыбнулся Гном.

— Поросенка все же чаще, — в ответ так же грустно улыбнулась Багира. Помолчала, будто о чем-то размышляя, и продолжила: — Особенно в Новый год получилось... уместно. У нас же как... сидим мы где-нибудь под кустами, диверсантов ждем... Час сидим, два, три. Сволочей этих все нет, а есть-то хочется. А голодный Бизон молча голодать же не может. Не мог... то есть... — Рита замолчала, перевела дыхание и продолжила: — А после того поросенка о нем чаще всего мечтал, даже любимый борщ с салом уже... не в таком... почете был.

Нет, еще слишком рано. Слишком рано вспоминать так детально. Слишком больно.

Но что делать, если все равно думается только о нем? Вспоминаются эти самые детали?

Поодиночке каждый из них сходил бы сейчас с ума от терзающих душу воспоминаний. Но они вместе. Вместе чуть менее больно. Вместе чуть легче.

Рита справилась с эмоциями и заговорила снова:

— В тот год мы в конце декабря, как водится, оказались очень далеко от дома. Все как обычно — граница, диверсанты... Рассчитывали, что тридцатого дома уже будем, но пошли накладки какие-то... А потом долгое возвращение от границы — пешком, по лесу, по бездорожью, с рюкзаками. И все это тридцать первого декабря...

— И как вы встречали Новый год? В лесу? — подала голос Ира.

— Почти... — Рита слабо улыбнулась. — Это... очень необычный Новый год был... Хотя если так посмотреть, ничего необычного вроде и не было. А ощущение осталось...

* * *

Они шли вторые сутки. Лес и снег, и больше ничего. Лес, который, казалось, никогда не кончится. Снег, который, казалось, везде — под ногами, над головой, за шиворотом. Большие расстояния и нагрузки боевых пловцов не пугали, но всему же есть предел.

— Ба-а-ать, — проныл Бизон, когда командир объявил привал, и они с наслаждением скинули рюкзаки в снег, — ну Новый Год же на носу!

— И что? — невозмутимого Булатова этот факт, видимо, не трогал.

— А то, что в пяти километрах отсюда есть небольшая деревенька... Может, кто приютит нас...

— Ага, и оливье с шампанским накормит, — саркастически заметил командир.

Но все же достал из-за пазухи карту, посветил фонариком и через несколько секунд вынес вердикт:

— Если мы туда пойдем, мы отклонимся от маршрута и задержимся еще больше. Это раз. Не забывайте, что мы не должны светиться перед местными. Это два. Навряд ли в маленькой деревушке найдется возможность поселиться вместе, а разделяться опасно. Это три.

Булатов убрал карту обратно, давая тем самым понять, что продолжать разговор не имеет смысла. Багира была согласна с Бизоном, ей тоже хотелось хоть пару часов отдохнуть, да и Новый Год неплохо бы встретить, если не по-настоящему, то хотя бы не в сугробе. Она понимала, что возражать Бате надо очень осторожно, одно неудачное слово — и командир замкнется на своем решении с упорством, достойным лучшего применения. Коснувшись руки Бизона, она остановила наверняка пламенную речь друга, которую тот уже готов был произнести, и заговорила:

— Если нам что-то не понравится, просто уйдем. Чтобы не палиться, спрячем оружие в лесу неподалеку. Навряд ли местное население в новогоднюю ночь станет рыскать по лесу. Они с утра, небось, уже отмечают. В деревне скажем, что ехали к другу в гости и на охоту, но заблудились. А то, что опаздываем, — сейчас семь вечера, вернемся сюда утром на пару часов раньше подъема, потеряем только часов пять. Нам же необязательно вернуться вовремя, мы сами себе тридцатое ставили, чтобы к Новому Году успеть.

«Сговорились... Когда только успели», — вздохнул Булатов. Он знал, что Бизон и Багира не сговаривались, у них просто не было такой возможности, и прекрасно понимал, что для слаженности и взаимопонимания этим двоим не нужны договоренности, достаточно мышления на одной волне — и положительный результат готов, будь то боевое задание, будь... уговоры командира. Он еще раз вздохнул.

— Черт с вами. Но если мы пройдем эти десять километров зря, я вам это еще припомню!

— Бать, а вдруг случится новогоднее чудо, нам повезет, и у нас будет крыша над головой, теплая постель и оливье с шампанским?

Булатов в ответ только хмыкнул и поднял свой рюкзак. Бизон прошептал на ухо Багире: «Ну, не романтик наш Батя, не романтик». Рита отвечать не стала. Иногда ей казалось, что романтичность в командире есть, только запрятана надежно за семью замками. Или просто она — не та, для которой можно и нужно быть романтиком?

Боря куда веселее, чем до этого, шагал по сугробам и «подбадривал» не менее, чем он сам, голодных друзей: «Эх, вот бы сейчас... поросеночка...» На что Батя пытался остудить его пыл: «Ты смотри, как бы самим... не поджариться. Идем неизвестно куда». Боря привычно отшучивался, мол, «мы еще посмотрим, кто кого». Но Батя от выбранной линии не отступал: «Считай, что нам повезет, если поворачивать обратно не придется».

Им не просто повезло, им сказочно повезло.

Из первого дома, куда они постучались, их отправили в соседний, к «дяде Мише», сказали, что тот, если еще не совсем пьян, сможет им помочь. Дядей Мишей оказался восьмидесятилетний дед, который в другое время, может, и настороженно отнесся бы к незванным и незнакомым гостям, да еще и на ночь глядя, но на то и ночь была необыкновенной. Он, и в правду, был уже далеко нетрезв и весьма воодушевлен тем, что главное веселье еще впереди, и озадачиваться подозрениями ему не хотелось. Да и приличные же вроде люди, и девушка милая и вежливая.

А самым необыкновенным было то, что в распоряжении бойцов оказалась целая времянка, пустующая, старая — рядом стоял большой, новый дом. Времянка использовалась как склад ненужных вещей, была частично захламлена, но в ней имелись стол, кровать и, что самое главное, печка-буржуйка.

Оставшись одни, тайфуновцы принесли дров и затопили печку. Багира, как смогла, прибралась в домике, чтобы можно было ходить и не спотыкаться об хозяйские вещи. Дед снабдил их свечами, так как во времянке не было электричества, и нашел котелок для печки, чтобы можно было согреть воды.

Булатов занялся разбором имеющейся весьма скудной провизии, а Багира, подложив дров и грея руки, размышляла, куда пропал Бизон — его не было уже минут двадцать — и надо ли идти искать его.

— Бать, Бизона долго нет.

Командир пожал плечами:

— Ну, если через пять минут не явится, пойду на разведку.

Они, конечно, уже не в боевых условиях, но все же надо быть осторожными. Мало ли что за люди здесь живут. Граница не так уж и далеко.

Батя подошел к печке и тоже протянул руки к теплу. Вроде и отогрелись уже, но так приятно после долгого пребывания на морозе посидеть у печки, прислушиваясь к огню и треску горящих поленьев. Рита подняла голову и, взглянув на него, улыбнулась:

— А ты не верил.

— А?

— Ты не верил. В новогоднее чудо.

Булатов улыбнулся и посмотрел в серые раскосые глаза:

— А ты веришь в новогоднее чудо?

В полумраке комнаты и неровном свете свечей трудно было понять выражение его лица. Но почему-то Багира была уверена, что он спрашивает о чем-то другом, не о том, как оправдались их весьма смелые ожидания, о чем-то, о чем не скажешь прямым текстом. Или ей очень хочется услышать скрытый смысл?

Ответить помешал звук открывающейся двери, в проеме которой тут же образовался Бизон. С двумя полиэтиленовыми пакетами в руках и хитрой и довольной улыбкой на лице. На вопрос о месте своего пребывания он лишь еще хитрее улыбнулся и водрузил пакеты на стол. В них что-то звякнуло и стукнулось.

— Ну, начнем мы с вот этого, — произнес Борис, доставая из внутренних карманов куртки шесть штук свечей. — В таких потемках жить невозможно.

Вдвоем с Ритой они зажгли свечи, отчего в помещении стало светлее и веселее. Булатов, с самого начала этой, как ему казалось, авантюры, занял позицию нейтралитета, и сидя в сторонке, с полуулыбкой поглядывал на подчиненных.

— Ну, давай уже, не томи, доставай, что там у тебя? — нетерпеливо поторопила друга Багира.

Бизон с видом мага-волшебника, достающего кролика из шляпы, начал выкладывать содержимое пакетов на стол, периодически с довольной ухмылкой поглядывая на друзей. Миска вареной картошки, три отрезанных куска запеченного мяса, банка консервированных огурцов, банка соленых грибов, банка консервированных яблок, полбуханки хлеба и небольшая миска с... оливье.

— Шампанского не было, — улыбался добытчик, глядя на остолбеневших товарищей, — зато было это, — и бережно поставил на стол поллитровую банку с прозрачной жидкостью. — Всю бутылку отдать не могли, конечно, перелили во что было. Это, как сказали, перцовка. Неимоверно вкусная. По местным рецептам.

Последние фразы Бизон договаривал сквозь широкую улыбку, прижимая к себе бросившуюся к нему с объятиями Риту. Конечно, он хотел есть, и удавшийся поиск провианта был полезен для всей группы, но старался-то он в первую очередь ради названной сестренки.

— Ну, ты даешь, — произнес Батя, с предвкушением рассматривающий принесенные богатства. Тут уже было не до нейтралитета.

— Бо-о-орька, я тебя обожаю, — проговорила Багира, обнимая и целуя Бизона в еще холодную с мороза щеку. Затем отстранилась, чтобы заглянуть другу в глаза, и, хитро прищурившись, с полуулыбкой, спросила. — Колись, как ее зовут?

— Кого?! — наигранно удивился Бизон.

— Ту, чье сердце и холодильник ты успел завоевать за двадцать минут.

— Да ну тебя, — состроив обиженную физиономию, Боря отпустил «сестренку», но не нашел поводов для продолжения своей якобы обиды. Они часто друг друга подкалывали и этот Ритин выпад был вполне еще безобиден. И уже с улыбкой ответил: — Олеся.

— Хм… Странно, что мы не в Беларуси, — произнес Булатов, улыбаясь и подмигивая Багире.

На лице Бизона отразилось искреннее непонимание и с вопросом в глазах он переводил взгляд с одного на другого. Рита пропела:

— «Живет в белорусском полесье, кудесница леса — Олеся...»

Нет, они все-таки издеваются. Вот так делай добрые дела после этого. Насупившись уже всерьез, Боря отвернулся от друзей. Тут же на его плечи легли легкие руки и нежный голос за спиной произнес:

— Боцман, не сердись. Мы же любя.

Бизон вздохнул, повернулся, заглянул в насмешливые, но при этом действительно извиняющиеся, глаза («Как ей это удается?») и вздохнул еще раз. Ну не обижаться же в самом деле на ерунду?

— Она дочка хозяина из первого дома, куда мы постучались. А холодильника, кстати, два. Тут еще ее сестра постаралась, она отдельно с мужем живет. Банки с заготовками, это ее все. Посуду сказали тут оставить, они сами у дяди Миши заберут потом. В общем, вы тут разбирайте все, а я ушел, скоро вернусь.

— Боря!.. — прекрасно зная друга, Багира могла бы даже поспорить, что тот отправляется в общество вышеназванной кудесницы. И тут уже сказалась женская солидарность, не ровен час, действительно, завоюет девичье сердце... Этот может, с его-то обаянием да в новогоднюю ночь.

— Не волнуйся, Русалка, — ответил Бизон и скрылся за дверью.

— А чтобы ты не волновалась, у меня для тебя дело есть, — тут же заговорил Булатов. Рита про себя фыркнула: «А это уже мужская солидарность?» — Давай-ка, раз мы в таких отдельных апартаментах обосновались, принесем сюда оружие и оборудование.

Они как раз вернулись с последней партией и грелись у печки, когда ситуация повторилась и в раскрытой двери образовался вернувшийся Бизон. На этот раз в руках у него был небольшой деревянный ящик, на три четверти заполненный землей. Батя с Багирой лишь молча и крайне заинтересованно наблюдали, как Боря занес его в комнату, повертелся из стороны в сторону, будто ища, куда поставить, и почему-то поставил прямо посередине.

— Это что? — не выдержал Булатов.

— Подставка, — исчерпывающе объяснил Бизон и, улыбнувшись Рите, опять вышел за дверь.

Правда, тут же вернулся. Не один. С елкой.

Маленькая лесная красавица была совсем небольшой, чуть больше метра, но, на удивление, очень густой и пушистой. В теплом помещении немедленно запахло новогодним хвойным запахом.

— Бизончик! — воскликнула восхищенно Багира и во второй раз за вечер порывисто обняла друга. И как она могла так плохо о нем думать? — Какой же ты молодец! У нас настоящий Новый Год! Какая она красивая!

— Да, искал долго, жалко было срубать те, что могли вырасти. А над этой кроны сосен так сошлись, что она все равно не выросла бы.

Боря «посадил» елку в ящик, установил, чтобы она держалась и не падала. В тесной комнатке стало абсолютно невозможно передвигаться, но ни Бизона, ни Багиру это, казалось, не смущает. Не смущало их и то, что командир смотрел на их возню со снисхождением взрослого, наблюдающего забавы маленьких детей. Добрым снисхождением. Даже в некоторой степени заинтересованным.

— А мы будем ее украшать? — спросила Багира.

— Будем! Только я не знаю, чем...

— Может, как в «Простоквашино»? Всякими старыми игрушками?.. — Багира задумчиво оглядела помещение.

— Навряд ли они здесь есть. Да и в чужих вещах рыться не хочется.

— Но из наших вещей на елочные игрушки ничто не подходит... Разве что гранаты, — усмехнулась Рита, представив елку, украшенную гранатами с повязанными разноцветными бантиками.

— Пригов бы оценил, — тихо смеясь, произнес Батя, и мгновением спустя дружный хохот заполнил времянку.

Идея вырезать снежинки сначала показалась уж совсем детсадовской, но до полуночи оставалось всего полтора часа, других идей не наблюдалось и Багира задалась вопросом, насколько уместно пойти попросить у дяди Миши бумагу. Если она у него есть.

— Ну уж нет! — возмутился Бизон. — Белые снежинки я не хочу, я этим снегом вот так наелся, — Боря провел рукой по горлу. — Давай они будут разноцветные, вон из тех журналов для растопки. Больше на разноцветные игрушки будет похоже.

Булатов про себя усмехнулся: «Серьезные такие. Как план операции прорабатывают».

Действительно, хозяин принес им стопку макулатуры для растапливания, в основном, там были старые газеты и глянцевые журналы. Наверно, кто-то из детей-внуков привозил. Багира все же сходила к деду — за ножницами и заодно попросила тарелки и вилки.

Процесс почему-то проходил в режиме полного молчания, только в печке потрескивали дрова. Багира и Бизон были поглощены ответственным занятием, а Батя — своими мыслями. Он переводил взгляд с одного на другого, чаще все же останавливаясь на Рите. Девушка с двумя рыжими косичками. Вырезает снежинку с усердием первоклассника. И неважно, что ножницы в этих руках — не предмет обихода, а холодное оружие. Неважно, что на девушке камуфляж. Неважно, что косички — не для красоты, а чтобы волосы в бою не мешали. Неважно, что всего три дня назад она своими руками свернула шеи двум диверсантам, тут же пристрелив третьего, подкрадывавшегося со спины к Бизону. Неважно, что завтра снова в путь, километры пути по занесенному сугробами бездорожью, тяжелый рюкзак, который при всем желании им с Бизоном ни за что не удастся у нее забрать — не отдаст, жалея их, ведь у них по такому же. Важно только одно — сейчас она просто девушка, которой хочется маленького праздника. Праздника, который, как любящий брат, изо всех сил старается устроить ей Бизон.

Иван нахмурился, вспомнив, как счастливая Рита кинулась обнимать принесшего елку друга. Почему он сам все это не сделал? Не поспрашивал в деревне еды, не догадался притащить елку?.. Может, обойти все же деревню в поисках шампанского? Вот уж чего Рита точно не ожидает! Конечно, просто так наверно не отдадут, самим надо, но за деньги-то можно... А за Риткины сияющие глаза он и заплатить готов. Зато как она обрадуется, теперь уже ему! Боцман, правда, обидится, что его инициативу перенял. Обидится, но... поймет. Эх... И уже почти начав подниматься со скамейки, в последнюю секунду Булатов остановился. Нет. Сделает один шаг навстречу — и все полетит к чертям. Где один шаг, там и второй.

— Командир, присоединяйся.

Веселый голос Бизона вывел Ивана из сомнений и раздумий и принес облегчение — его прервали и хорошо, мало ли до чего додумался бы. В следующую секунду до него дошло, к чему его приглашали присоединиться.

— Я?!

Дружный смех подчиненных заставил и Булатова рассмеяться, радуясь этой дружеской и в чем-то действительно праздничной атмосфере. Не часто им такое выпадает.

— Эх, — вздохнул тем временем Боря, — а отец с Иришкой до сих пор наверно ждут, надеются, что я успею приехать.

Багира молча обняла друга за плечи, лишь взглядом выражая свое сочувствие и понимание. От слов «служба у нас такая» и так было тошно, зачем их лишний раз повторять?

Елочку нарядили уже ближе к полуночи. Потом Рита разогрела на печке картошку и мясо, и до наступления нового года они еле успели быстренько проводить старый.

Наступивший год встретили по Батиным часам, хором отсчитав двенадцать ударов, и чувствовали себя при этом... детьми, счастливыми детьми.

Беззаботными детьми, в которых посчастливилось превратиться на эти короткие волшебные часы между одним годом и другим.

Хотелось верить, что примета про встречу Нового года обязательно сбудется: раз они так его встретили, значит, весь наступивший год они будут вместе, им будет хорошо и, может быть даже, они будут счастливы.

* * *

— Вот только примета тогда не сработала... Борьку перевели от нас... — закончила рассказ Рита и грустно замолчала.

Молчали и все остальные. Просто нечего было сказать.

Пока еще слишком больно. Когда-нибудь потом, может быть, получится вспоминать такие моменты с теплом и легкой грустью. Но это будет очень нескоро. А пока... Пока только больно.

Серега слышал, как Ума тихо-тихо проговорила, чуть повернувшись к сидящей рядом Муре: «Не думала, что Бизон такой романтик... Сейчас, кроме «Уманова, стоять», «Уманова, слушать приказ», и не вспоминается ничего...» Олесин голос задрожал, и Женя обняла ее за плечи. «А теперь и ругать-то некому...» — добавила Ума.

— Боюсь, на первой же операции Кот с тобой не согласится, — проговорила Женя, поглаживая подругу по плечу, но та, занятая своими мыслями, намека не поняла.

Серега в который раз обвел взглядом собравшихся. Со временем все так или иначе придут в норму. Андрей Иванович и Ира вернутся к привычной жизни, к внуку, он им точно долго грустить не даст. Барс и Гном вернутся к своей работе, новым коллегам и сослуживцам. Кот… Кот долго еще будет сверять свои решения с вопросом «А как бы поступил Бизон?», но рано или поздно обретет командирскую уверенность. Зная Кота, можно смело предположить, что, скорее, рано. Девчонки еще долго будут горевать, то и дело вспоминая связанные с Бизоном моменты, но дальнейшая жизнь постепенно возьмет свое.

Всем так или иначе когда-нибудь станет легче.

Что же делать им: ему и Багире?..

Серега был абсолютно, стопроцентно уверен, что им не станет легче никогда. Ни ему, ни Рите.

* * *

От дверей подъезда Рита обернулась, помахала рукой Физику и проводила глазами тронувшуюся с места машину с желтым огонечком «taxi» на крыше. Из беспокойства за Серегу предложила ему остаться, но он ответил, что хочет побыть один и что она устала и надо отдохнуть. В этом он, безусловно, прав. Она чудовищно устала.

В зеркале лифта отвела взгляд от собственного отражения. Ничего интересного там не было.

И не будет еще долго. Если вообще когда-нибудь будет.

Закрыв за собой дверь квартиры, отстегнула пояс с кортиком, сняла пальто и сапоги и, стягивая с плеч китель, направилась в комнату. В тишине тихо звякнули ордена. Сняв форму, достала из шкафа халат и полотенце.

Надеялась, что горячие струи воды принесут желаемое облегчение — если не душевное, то хотя бы физическое. Что отпустит хотя бы напряженные мышцы, если уж не напряженные нервы.

Увы. Закутавшись в любимый уютный халат, налив горячего чаю в любимую чашку, Рита сидела на кухонном диванчике и думала о том, что не поможет ничто, не обмануть себя ничем. Вместо теплого, мягкого халата хочется оказаться в теплых, уютных объятиях. Вместо тепла нагретой чаем чашки хочется почувствовать тепло родных рук.

Вместо этого можно только сжимать руки в приступе отчаянной боли. Можно запустить этой чашкой в стену, надеясь, что поможет. Но этого она не сделает — слишком часто он пил из нее.

Он был рядом так много и так близко, что без него жизнь кажется невозможной… Даже слово «необходим» не выразит всей степени ее потребности в нем. Он всегда был рядом. Всегда поддерживал — во всем. Он был ее личным спасением. От всего.

Эту жуткую тоску по нему не заглушить ничем.

Можно только взвыть. Переполненным болью ревом раненного хищника. Навсегда раненного. И не уползти в спасительную пещеру, чтобы зализать там рану. Она не затянется, сколько ни лижи.

Слез уже не было. За последние дни их было предостаточно. Только приступы боли сковывали все внутри, держали в своей железной хватке, потом отпускали... До следующей мысли. Следующего воспоминания.

Отставив остывший недопитый чай, Багира взяла с полки шкафчика пачку сигарет с зажигалкой, встала, подошла к окну и открыла створку. Холодный воздух. Еле слышный, сухой щелчок зажигалки. Поток осенней прохлады напомнил о болезни, в горле тут же что-то запершило — то ли от дыма, то ли от холода. Зато внутри, в груди стало теплее, несмотря на небольшой укол совести по поводу дыма в легких боевого пловца...

В стороне, за домами шумел проспект чуть приглушенным гулом. Лаяла собака где-то в соседнем дворе.

...Да какой она теперь боевой пловец? Когда она последний раз погружалась? Вот была возможность, и то не дали. Хотя... наверно теперь возможность и представится. Выбьет она у Бати и Пригова право выходить с группой в «поля». Никуда они не денутся, группа ослаблена.

Но какой ценой она получит это право!

Струйка дыма от сигареты белела на фоне темноты за окном. Какой смысл был открывать окно, если запах все равно идет внутрь?.. Впрочем, от одной сигареты не страшно, выветрится. Как выветрилось от вчерашних.

Рита стряхнула за окно пепел, серые хлопья исчезли в темноте вне пределов освещенного пространства. Свободной рукой подняла отвороты халата, чтобы защитить от холода открытую шею и горло.

Чернота, кругом одна чернота. Сколько было ее сегодня... Зал прощаний в морге. Черные ленты на венках. Черная полоса на фотографии. Черная форма — привычная, парадная форма, которая в этот день стала траурной. А ведь она всегда гордилась военно-морской формой, считая ее самой красивой!

Вот если бы и в душе была бы эта же чернота, — а значит, пустота — было бы, наверное, чуточку легче. Но внутри не пустота. Внутри боль.

Борька бы сейчас отнял сигарету, сказал бы, что курить вредно, закрыл бы окно, чтобы ее не продуло, и прижал бы к себе. Думать об этом невыносимо, но невозможно перестать. Больше нет сил изводить себя мыслями, но и нет возможности прекратить эту пытку. Мысли не выключишь, как ни старайся.

Наконец закрыв окно, Рита в задумчивости огляделась и присела на стоящий рядом стул. Что ей делать? Что ей делать сейчас? Как заставить себя заснуть? Что ей делать... вообще?

Взгляд упал на лежащий на столе телефон. Нажав пару кнопок, Рита перечитала пришедшее ранним утром сообщение с неизвестного номера. «Держись. Я с тобой. Батя». Отвечать на неизвестный номер не стала, наверно у Бати не было возможности написать со своего телефона и он попросил у кого-то... А этот кто-то может быть уже не рядом.

Где он сейчас? В самолете? Или еще не вылетел? Вдумываться и считать не хотелось. Хотелось, чтобы поскорее оказался рядом. Она уже замучилась одна.

Поднялась, налила в стакан воды и отправилась в комнату пить лекарство — и так половину за день пропустила.

Надо ложиться. Может быть, ей и удастся заснуть, все-таки она действительно очень устала.

На полпути к кровати вдруг остановил звонок в дверь.

Неожиданный и резкий звук отозвался острой тревогой, прошедшейся по натянутым нервам. Пока дошла до двери, перебрала в уме всех «смерчей» и даже уже уехавших Барса и Гнома. Ни один вариант не казался правильным.

Та же тревога и вбитая за годы службы осторожность заставили посмотреть в глазок. И замок Рита открывала, не веря ни глазам, ни уставшим мозгам, в которых увиденное сложилось в привычный позывной.

Отступила, давая возможность зайти. И через секунду оказалась в объятиях. Не тех, но тоже родных.

— Батя...

Уткнулась носом в воротник его холодного пальто. Почему он такой холодный, что даже сквозь толстую ткань халата она чувствует спиной, какие холодные у него руки? Где он был?

Где бы ни был, главное — что теперь рядом.

— Ты же сказал, что прилетишь завтра.

— Это было мое завтра, — его голос доносился откуда-то сверху и сбоку. — А здесь это еще сегодня. Я же на восемь часов назад вернулся.

От последней фразы подумалось, как же она хочет вернуться на четверо суток назад! Исправить. Остановить. Поехать следом. Все, что угодно, лишь бы…

— Вань... — она подняла голову, пытаясь заглянуть в его глаза. Ей хотелось сказать очень многое, слишком многое, чего не выразить и словами, но давний друг и командир понял без слов.

— Т-сссс... — он сильнее прижал ее к себе, поглаживая по вновь склоненной к его плечу голове. — Я знаю, Рит... Знаю...

От его голоса и, особенно, тона — такого давно забытого, «тайфуновского» — накрыла волна острой жалости к себе, к Борьке, к ним ко всем, и снова потекли слезы, а казалось, что их уже нет.

— Маленькая моя... — он прошептал это тихо-тихо, куда-то в ее затылок, слегка покачиваясь вместе с ней, будто баюкая.

Рита закрыла глаза, чувствуя, как чуть-чуть, самую малость, но все же отпускает натянутые нервы. Впервые за эти четыре дня она почувствовала себя защищенной. Ощутила, что теперь не одна.

Нет, Физик очень трогательно ее поддерживал, она бесконечно ему благодарна за его чуткость и такт. Если бы не он, так ненавязчиво, но бережно, хранивший ее в эти дни, она сошла бы с ума от охватившего ее одиночества. Ведь очень просто стать одинокой среди любящих друзей — достаточно потерять самого дорогого. Физик, будто переняв от погибшего друга потребность оберегать, старался изо всех сил хоть чем-то помочь ей. Рядом с ним она могла хоть на чуть-чуть позволить себе побыть слабой — удивительно, может, и правда, он перенял что-то от Бори? Ей становилось спокойнее рядом с ним.

Но только сейчас, в объятиях по-настоящему родного человека она смогла, наконец, вздохнуть полной грудью. Очень больно, страшно и одиноко — без Борьки ей будет одиноко всегда. Но именно сейчас, в кольце родных рук ей стало чуточку легче.

Она больше не одна.

* * *

Стянув с себя форменное пальто и приткнув его на свободный крючок вешалки, Серега вяло подумал о том, что по-хорошему пальто надо повесить в шкаф, и пообещал себе, что завтра обязательно это сделает. Снял ботинки, расстегнул пуговицы надоевшего за день кителя — повседневный камуфляж давно отучил от «парадки» — и с почти наслаждением сорвал душивший галстук.

Надо было это сделать еще раньше, да хотя бы в такси, уж Багира-то поняла бы.

Мысли тут же по привычке обеспокоились насчет Риты — как она там? Вроде сказала, что очень устала и тут же ляжет спать.

Серега даже немного позавидовал. Сам он тоже чувствовал себя безмерно уставшим, но спать не хотелось. Количества выпитого на базе было достаточно, чтобы притормозить реакции, но недостаточно, чтобы отрубиться. А хотелось именно этого.

Он прошел на кухню, стащил с плеч китель и аккуратно повесил его на стул.

В принципе, можно добавить.

Засучив рукава рубашки, Серега помыл руки, достал давешнюю бутылку, рюмку и задумчиво поглядел на сияющее радостным светом нутро холодильника. На полке одиноко стоял привезенный вчера от матери контейнер с едой, но есть он сейчас не был способен точно, несмотря на небольшое чувство голода. Еще имелись хлеб и колбаса, но закуска из них так себе.

Да и пить-то особой потребности нет. Но очень хочется, чтобы наконец отпустило натянутую где-то внутри струну...

«Пару рюмок выпью и все. Спать».

Проглотив первую, почему-то задумался: когда они пили в последний раз?.. Память услужливо напомнила: совсем недавно, двадцать пятого... День рождения Бизона.

Делать этого совсем не стоило, но он, подчиняясь неким мазохистским — «хуже уже все равно некуда!» — порывам, достал из кармана телефон и открыл фотогалерею. Последними снимками как раз и был день рождения. Пролистал их быстро, не задерживаясь ни на одной — рассматривать там нечего, все события еще и так живы в памяти. Дача, шашлыки, Рита и Женька за нарезкой салата, Бизон, конечно, у мангала и Кот с охапкой бутылок, которые он нес из дома во двор. На удивление, не разбил ни одной.

Серега налил вторую и пожалел, что рюмочка маленькая.

Картинки прошлой жизни. А ведь она была рядом совсем только что. Настоящая, веселая, живая, привычная и, как казалось, неизменная. Нет, они знали, что погибнуть может каждый, и каждый сам по себе всегда готов был к своей собственной смерти — так научены. Но никогда их не оставляла надежда, что все закончится хорошо, без потерь.

И вновь это жуткое, противное, надоевшее «почему?», от которого никуда не деться. Ни почему. Просто это жизнь. Она вот такая. В ней, на самом деле, очень редко бывают праздники.

Листая снимки, рука сама остановилась на фотографии Бизона. Привычного, улыбающегося Бизона с шампурами в руках.

Говорят, что когда умирает кто-то близкий, человеку больно не за умершего, а за себя. Потому что он остался без близкого человека.

Сереге в равной степени было жалко троих: Бизона, Риту и себя. Нет. Риту больше.

Бизона — потому что друг при всей своей оптимистичности не был абсолютно счастлив. Боря редко это признавал и не любил об этом говорить, но Серега точно знал, что он жалеет об отсутствии семьи и, особенно, детей. Жалел.

Риту... Потому что с их с Борей уникальными отношениями не представлял, как она справится с такой потерей.

Себя... За себя было обидно.

Почему он во второй раз в жизни потерял друга?.. Вот был рядом человек, свой, годами проверенный, кого знаешь как себя — раз, и его нет. С Олегом, конечно, было все иначе, но чувство наступившего одиночества, чувство потери — такое же.

Будет ли рядом еще когда-нибудь человек, которому он мог бы так же верить, как поверил Бизону?

На заднем плане сознания билась мысль, тщательно загоняемая сегодня в угол, — о том, что это он виноват во всем случившемся. Он для того и решил следить весь день за Ритой, полностью занять себя, чтобы не дать этим мыслям выйти на поверхность. Что с ним было бы, думай он об этом, стоя у гроба в кругу своих и Бориных друзей, представлять не хотелось.

Хорошо, что парадная форма не предусматривает ношения табельного оружия... Впрочем... есть же кортик...

Телефон в руке вдруг ожил, завибрировал — звук так и остался выключенным с самого утра — и вверху экрана появился желтый значок нового сообщения. Серега закрыл фотографию, открыл сообщения и замер, глядя на имя отправителя: Кристина.

«Сережа, как ты?»

Размышляя, что ответить, выпил третью рюмку и на автомате налил четвертую. Налил и пока отставил.

«Не знаю».

Почему-то ответа он ждал без каких-либо мыслей. Вообще ни о чем не думал.

«Мне очень жаль, что не смогла быть на похоронах».

«Работала?»

«Да. Хотела отпроситься и не получилось».

«За кем-то следите?»

«Ты уверен, что об этом стоит по телефону?»

«Извини, не соображаю уже ничего. Хоть успешно?»

«Пока нет».

Он и сам не понял, откуда у него взялись силы и, самое главное, желание спрашивать ее о чем-то… постороннем. Но спрашивал и вполне искренне ждал ответов. Прошло какое-то время, за него Серега успел дойти до спальни и разобрать постель. И начать удивляться молчащему телефону. Очередной сигнал сообщения застал его за расстегиванием неудобных, маленьких пуговиц на манжетах рубашки. Устав бороться с ними, Серега стянул рубашку не расстегивая, и, усевшись на кровать, потянулся к телефону.

«Сереж... я могу тебе чем-то помочь?»

Глаза уже немного слипались, но вопрос заставил встрепенуться. Да, он хотел помощи, он это осознавал. Ему жизненно необходим был человек, который может понять. Он особенно остро это почувствовал сегодня в кругу привычной семьи, привычных друзей-«смерчей». Но он не имел ни малейшего представления о том, как именно Кристина могла бы ему помочь.

Где-то в глубине сознания еще была мысль о том, что ему нужен друг. А Кристина — не друг. Кристина...

Вспышкой в сознании: «Ты хочешь отношений с ней? — Скорее, да, чем нет».

Что-то было такое в том разговоре... Про дружбу, поддержку и будущие отношения. Кажется, они уже были когда-то в такой ситуации. Только роли теперь поменялись.

Он задумался слишком надолго, поэтому пришло еще одно сообщение: «Прости, я, наверно, не вовремя?»

«Нет, это ты прости, задумался. Я не знаю. Правда, не знаю».

И тут же вдогонку: «Наверно, да... Но я не знаю, чем». Не мог же он прямым текстом сказать: «Будь, пожалуйста, рядом». А хотелось. Наверно хотелось. Он уже сам не очень понимал.

«Я рядом, Сереж».

Вот как?..

От ее слов стало теплее.

Сон наваливался на уставшее, измученное и немного пьяное сознание. Сил хватило на то, чтоб стянуть брюки и, не вставая с кровати, швырнуть их в кресло, лениво подумав о том, что они так помнутся. Забравшись под одеяло и уже почти совсем засыпая, Серега успел набрать извинения насчет того, что он вот-вот заснет. Пожелание «спокойной ночи» он уже не увидел.

И где-то на грани реальности и сна мелькнула последняя на сегодня мысль. Он больше не один.

* * *

И гляжу я, дурея, но дышу тяжело,

Он был лучше, добрее, добрее,

Ну, а мне повезло.

В.Высоцкий «Песня о погибшем друге»

Есть такие редкие люди, которым нравится тишина и уединение кладбищ, есть те, кто приходит каждые выходные навещать своих родственников и гуляет в грустной тишине по тихим, пустынным аллеям. Но, наверно, среди таких людей никогда не оказываются настоящие или бывшие военные. Потому что слишком часто приходится бывать в подобных местах, слишком часто приходится участвовать в траурных церемониях, слишком часто доводится терять.

Вот и Булатов ехал на кладбище, но отчаянно туда не хотел. Подгоняло только оставшееся в самой глубине души сомнение: трудно до конца поверить в смерть друга, если не видел тела и не присутствовал при его гибели. Сначала собрался съездить один, позвонил, как только проснулся, генералу и предупредил, что приедет позже. Услышавшая разговор Рита тут же сама позвонила уже разбуженному начальнику и сообщила, что и она приедет позже. Тому не оставалось ничего другого, как согласиться.

Брать с собой Риту ему не хотелось, да и ее довод о том, что он не знает точного местонахождения могилы, не выдерживал никакой критики — место можно уточнить в администрации, но и спорить не хотелось тоже. Если Багира решила, что ему нужна ее поддержка, никто ее не переубедит. А может и в правду нужна?

Вчера все долгие часы в самолете он думал то о ней, то о Бизоне. То проваливался в короткий, беспокойный сон, то снова думал. Вспоминал. Переживал. За Риту, за группу, за Андрея Ивановича и Ирку.

Когда на военном аэродроме он в ожидании посадки вышел в нетерпении на летное поле, долго наблюдал, как бойцы грузят старенький ИЛ-76, на котором ему и предстояло лететь. И мечтал, чтобы вместо него здесь оказался сверхзвуковой истребитель. Ох, с какой радостью он сел бы за штурвал «СУшки»! Вместо этого приходилось ждать, мысленно подгонять бойцов и беспрестанно поглядывать на часы, тут же представляя, сколько сейчас в Питере и закончились ли уже похороны. Гадать, какое именно кладбище, размышлять, как прошла подготовка, наверняка же все заботы свалились на Багиру!.. С другой стороны, может, это и лучше, в заботах хоть мысли заняты...

Потом полет, пересадка на другой борт и еще один полет. Слишком много у него оказалось свободного времени для мыслей и воспоминаний. Новость о Бизоне моментально затмила огорчившие проблемы дочери и всю их такую странную встречу. О высказанных Леной претензиях и странным образом складывающихся, а точнее, почти не складывающихся, отношениях с ней он подумает чуть позже.

Конечно же, вспоминая сотни операций, можно найти десятки моментов, в которых казалось, что спасения уже не будет — или для них всех, или для Бизона, в частности. Особенно много вспоминается таких операций на заре «Тайфуна». То ли опыта тогда было чуть меньше, то ли рисковать приходилось чаще.

Вспоминал начало, первую встречу... Перед глазами возникал рыжеволосый парень, донельзя серьезный и собранный, с твердым и уверенным пожатием руки. Эта серьезность даже немного обманула слегка, продержалась довольно долго, до первого неформального разговора. Петрович привел молодого Тарасова к нему, Бате, — впрочем, тоже довольно молодому еще, как видится сейчас, с высоты прожитых лет, — прямо в спортзал. Познакомил и оставил — мол, сам разбирайся, тестируй, проверяй, ты командир, за тобой и решение. Что ж... Поговорили, позанимались, спарринг провели — неплохой, кстати… А после тренировки заговорили о чем-то постороннем, «гражданском». Вот тогда он впервые увидел, как меняется Бизон, когда улыбается. Хотя сейчас правильнее сказать наоборот — меняется, когда перестает улыбаться.

«Переставал», — поправляет себя Батя и вздыхает. Сколько раз уже приходилось себя вот так поправлять, учиться прошедшему времени...

То первое время с новым отрядом Булатов вспоминать не любил. Он вернулся с гражданки, поддавшись уговорам адмирала Соловьева, но события, вынудившие его тогда уйти, оставили свой неизгладимый след. Первая потеря, близкая потеря, оказалась слишком тяжелой.

Сложный период между двумя Чеченскими войнами, очередная «горячая точка» и сослуживец, с которым очень быстро сошлись во взглядах, интересах и общих мыслях. Очередное задание, ранение друга, и долгий, трудный путь, пока несли его на себе. Вот только приказ никак не предполагал такой длительной задержки. Ради выполнения поставленной цели решили раненного оставить. Батя обещал другу, что обязательно вернется. И вернулся — но было слишком поздно. Может быть, будь у него больше времени, другу можно было бы еще помочь... Сокрушительное чувство вины и острое ощущение несправедливости не позволили ему служить дальше. Не мог он больше служить. Не хотел. Не видел смысла — не стоила тогда та цель жизни человека.

И боялся еще раз потерять.

Так боялся, что, когда все же вернулся, намеренно сторонился бойцов своего нового отряда. Общался, узнавал, потому что считал, что хороший командир обязан знать все о своей группе. Но не подпускал близко — ни их, ни себя. Боялся привязаться. Выстроил вокруг себя прозрачную, но очень крепкую стену.

Первым эту стену пробил Бизон. Растопил. Расплавил своей солнечной улыбкой, в ответ на которую невозможно было не улыбаться. Невозможно не проникнуться этой теплой открытостью, этим великодушием по истине широкого масштаба. И невозможно отказаться от дружбы, которая возникла сама по себе, просто потому что не могло быть иначе.

Остатки стены, если таковые и были, добила Багира.

Первые месяцы ему казалось, что он стал слабее, уязвимее. А потом друзья и время доказали, что все наоборот. Вместе они сильнее. Именно с такой дружбой, с таким взаимопроникновением друг в друга они и в работе оказались эффективнее, чувствовали друг друга, понимали на уровне мыслей, что позволяло работать быстрее, слаженнее и четче.

И вот сейчас они с Багирой едут на кладбище, где вчера был похоронен Бизон.

Он хотел вызвать такси, но она твердо настояла на том, что поведет машину сама, потому что не хочет еще и вечером возвращаться на такси.

Ехали молча — все, что могли, обсудили ночью, после того, как он, наконец, ее успокоил. Обстоятельства гибели все еще никак не укладывались в голове — слишком обидно было за их нелепость и неоправданность!

Занятый мыслями Булатов не сразу заметил, что они уже подъехали. Багира припарковала машину на небольшой стоянке у входа, а он рассматривал знакомые желтые стены ограды и церкви. Далековато же от КТЦ Пригов место нашел… Да и им из дома не близко — ни ему, ни Рите. А вот Физику как раз наоборот — из дома можно пешком дойти… Только непонятно пока, это плохо или хорошо, или не имеет значения.

— Бать... Сходи один...

Булатов обеспокоенно повернулся к отводящей от него взгляд Рите.

— Ты... Да... Конечно...

— Там дорога, которая прямо от церкви идет. Смоленская, кажется. А потом свернуть направо нужно... И потом еще параллельно Смоленской... Ты лучше спроси в администрации точное место, — Рита говорила и смотрела вперед, на все ту же желтую стену.

— Ты...

— Я тебя здесь подожду, — кажется, она хотела добавить что-то еще, но не стала. Батя вгляделся в ее лицо, которое она к нему повернула лишь на пару секунд, и, открыв дверь, вышел из машины. Конечно, ей трудно. Зачем он только согласился, чтобы она ехала? Надо было отправить ее в КТЦ, а самому на такси сюда ехать. Или вообще к дому съездить, за собственной машиной.

Подумав так, он вернулся и предложил не ждать его, ехать в КТЦ: он на такси съездит домой — все равно же надо бы переодеться в форму, и уже потом приедет. Рита, о чем-то посомневавшись, согласилась.

Уже почти пройдя в ворота, он остановился и посмотрел в сторону продававшихся у входа цветов. Наверно, не правильно прийти на могилу ни с чем, но цветы и Бизон в голове упрямо не соединялись. Нет, не поверил он еще до конца. Может, сейчас поверит, когда могилу увидит?..

Подойдя к огромному разнообразию кадушек со срезанными цветами, горшочков с растениями и всевозможных венков, Батя огляделся в поисках гвоздик и не сразу их нашел, так много было вокруг разноцветных красок. Купил две гвоздики, отказался от предложенных продавцом роз и направился в сторону администрации, на ходу вынимая удостоверение. Выйдя оттуда, внимательно оглядел висящую рядом схему кладбища и уверенно зашагал по той самой Смоленской дороге, о которой говорила Рита. Когда она закончится, нужно будет свернуть направо и по некой, никак не обозначенной на карте дороге дойти до границы с захоронением павших в советско-финской войне.

Шел быстро, после тепла машины было особенно холодно, по сторонам старался особо не смотреть — вид могил, фотографий на них всегда приводил его в унылое настроение, а сегодня хватало и собственного повода появления здесь.

Шел и представлял, как вчера по этой же дороге несли гроб, как шли за ним Рита, «смерчи», Барс с Гномом... Рита говорила, что вчера светило солнце. Сейчас небо затянуто серыми тучами, холодно и пасмурно.

Дойдя до конца дороги, Булатов свернул направо и увидел две параллельные дороги, тогда как на схеме точно была одна — и та не подписана. По какой из них идти, было непонятно, это отсюда они кажутся параллельными, а впоследствии одна может завернуть в ненужную сторону. Инстинктивно оглядевшись по сторонам, он, конечно же, не заметил ни одной живой души, и решил, что, раз спрашивать дорогу не у кого, придется положиться на интуицию.

Здесь не замечать могилы стало сложнее, дорога была уже, чем предыдущая, взгляд сам собой цеплялся за памятники, цветы, лица на фотографиях и гравировках... Зато именно из-за этого он вовремя заметил потенциального помощника, кто смог бы указать верное направление. В третьем ряду от дороги какой-то мужчина разгребал метлой листья. В том, как он был одет, и по наличию метлы, в нем угадывался именно работник кладбища, — «дворник» или как у них здесь это называется? — а не человек, пришедший навести порядок на могиле родственника.

Булатов протиснулся между оградками, подошел ближе и обратился к мужчине:

— Простите, вы же здесь работаете?

Тот прервал свое занятие, окинул Булатова взглядом и спросил в свою очередь:

— Заблудились?

Бате подумалось, что, наверно, часто этот человек слышит положительный ответ на такой вопрос, и уже хотел покаяться, что, мол, да, не без того, но внимание привлек взмах метлы, который еще раз сделал дворник. Сухие листья с тихим шелестом чуть взметнулись над землей. Батя проводил их взглядом в ту сторону, куда дворник их сметал, хотел уже повернуть голову обратно и наконец спросить, куда ему идти, но глаза выхватили из окружающей картины буквы на сером камне одного из надгробий, буквы, заставившие сейчас сердце замереть. Взгляд еще раз осмотрел и оценил всю весьма печальную картину. Старая, треснувшая плита, полнейшее отсутствие хоть какого-нибудь порядка — вся могила завалена давно опавшими листьями, никаких цветов, ни живых, ни искусственных, нет и ограды. Неубранные коричневые, пожухлые листья — единственное украшение. Батя еще раз перечитал надпись: Тарасов Анатолий Макарович. Высеченное на камне «Тарасов» упорно притягивало взгляд.

Он прекрасно знал, что на могиле Бизона сейчас только холмик с цветами и деревянный крест, но воображение нарисовало и надгробие из мраморных черных плит, и белую гравировку с портретом и надписью. И неизменные цветы.

Что будет с его могилой, когда не станет ни его, Бати, ни Риты, ни Ирки?.. Вот так? Трещина, запустение и сухие листья?..

Память услужливо напомнила, что примерно такие же мысли его посещают на могиле родителей. Но за родителей обидно не было, в конце концов, и его самого когда-то постигнет та же участь, причем, ему-то все равно, что станется с его могилой и какой она будет, а за Борьку обидно вдруг стало — именно сейчас, при виде чужой могилы с его фамилией.

Булатов не видел, как дворник проследил за его взглядом, посмотрел, подождал, что тот, наконец, обернется, не дождался и шагнул ближе, тоже глядя на старую могилу.

— Это комиссар русского батальона в Италии в годы войны, — Батя в удивлении взглянул на мужчину. Тот имел совершенно невозмутимый вид и продолжал смотреть на серую плиту: — В начале войны он попал в плен, его отправили в лагерь к немцам, а оттуда переправили потом в Италию. Он бежал из плена и сражался в партизанских отрядах Сопротивления. Потом опять арестовали, пытали, ему снова удалось бежать. Примкнул к Батальону гарибальдийцев. — Уже совсем другими глазами Батя смотрел на могилу, слушая этот неожиданный рассказ. А чувство было все то же, еще более усилилось. Человек был непростой, герой, сражался с фашизмом, а теперь полное забвение. — Потом вернулся на Родину... Разумеется, его репрессировали, три года отсидел... Потом вышел, жил здесь, в Ленинграде, работал... Две книги написал об Италии...

Дворник замолчал, с грустью вздохнул, а Булатов, с трудом увязывая его образ и знания о Батальоне гарибальдийцев, спросил:

— Неужели вы обо всех такие истории знаете?

Мужчина посмотрел на него и грустно усмехнулся:

— Нет, конечно. — И указал на свою метлу: — Я же не всю жизнь здесь... Вообще я историк, занимался поначалу наукой, потом в школе работал... А здешние могилы... Это внук у меня увлекся поиском таких вот неизвестных, заброшенных захоронений. Он и рассказывает. — Дворник замолчал, вернулся к прежнему занятию, затем посмотрел на Булатова: — Так куда вам дорогу подсказать?

— Граница с братской могилой. Советско-финская, — добавил Батя, вспомнив, что здесь много других братских могил.

— А, ну, так, да, это вот здесь дальше, — он махнул в сторону дороги, по которой шел Булатов, — эта дорожка и выведет туда.

На «спасибо» он ничего не ответил, кивнул на гвоздики:

— Тоже военный?

Булатов посмотрел на цветы в своей руке и кивнул. В голове пронеслось «и тоже Тарасов», но промолчал — из привычной осторожности.

— Почему вы так решили?

— Люди вашего возраста на могилы военных несут именно гвоздики.

Булатов еще раз посмотрел на цветы, кивнул собеседнику, поднял руку в жесте прощания и, наконец, пошел дальше.

История, увы, ничем не примечательная, одна из сотен или даже тысяч. Сколько их таких было, кто сражался, был в плену, а потом за это сидел?.. И пусть здесь есть объяснение, чудовищное, но хотя бы понятное, что именно является причиной такой несправедливости, все равно эта история вновь напомнила о том времени, когда он ушел на гражданку, как раз из-за того, что не нашел ответа на вопрос «почему так?»

Да и впоследствии не нашел тоже. Смирился. Сделал только единственный главный вывод: подвиги и жертвы могут быть не нужны командованию, высшим чинам, штабным генералам в кабинетах, но нужны Родине, нужны людям — простым людям, чья жизнь оказывается в опасности. И пресловутый долг перед Родиной — это не долг перед армией или правительством, как оно часто выходит в реалиях жизни. И умирать можно только за нее. Ну или за своих.

Как и терять.

Деревья кончились, открыв небольшое пустое пространство с одинаковыми низкими надгробиями. Где-то здесь на границе с этим участком и надо искать...

Нашел.

Нашел и вдруг растерялся, не зная, что делать. Обычно в таких случаях он здоровался, говорил пару слов, мол, помним, не хватает, выпивал и уходил. Сейчас все это казалось неподходящим. Как можно поздороваться с... мертвым Бизоном? Не сжать руку, не обнять, не увидеть его обезоруживающую улыбку?.. Впрочем, улыбка-то как раз вот она, на фотографии. И именно из-за нее сейчас так трудно дышать.

— Привет.

Сказал и замолчал, потому что и это короткое слово далось с трудом. Огляделся по сторонам, жалея, что некуда присесть — стоя столбом, чувствовал себя по-дурацки.

Надо будет скамеечку сделать.

Положил гвоздики рядом со вчерашними цветами. И еще раз посмотрел на фотографию.

Так легко представить встречу... Вот вернулся он, Батя, из командировки, приехал утром на базу и на парковке встретил вылезающего из своей машины Бизона.

Они бы обнялись, пожали друг другу руки, Борька бы что-нибудь пошутил по поводу его отсутствия, а потом, вмиг став серьезней, спросил бы про Ленку.

Представив эту картину, осознав, как сильно он хочет, чтобы так и произошло, Булатов наконец поверил. Поверил, что этого больше не будет.

До ужаса знакомая боль. Не первая. Он терял многих, близких и не очень, он почти привык. И каждый раз все так же, одинаково, и в то же время — иначе.

Были смерти, к которым он был готов. Были бойцы, которых он сам отправлял в самое пекло — и сам же шел наравне с ними. А потом хоронил. Были сослуживцы, погибавшие в бою, совсем рядом — просто чуть меньше везло, чем ему. Были друзья, служившие в других местах и о смерти которых он узнавал нескоро, от общих знакомых.

К смерти Бизона он катастрофически не был готов. Несмотря на все понимание ситуации. Несмотря на сидевшую в мозгах и периодически весьма досаждавшую мысль о том, что теперь не он, а именно Бизон идет на задания вместе с группой.

Несмотря на почти отцовское отношение к молодежи, — позывной под конец службы стал оправдывать себя на все сто! — он в глубине души был готов к потерям. Чудовищным, но объяснимым. Любой из «юннатов» стал бы невероятно болезненной потерей, — все равно, что потерять дочку или сына! — но, абстрагируясь от боли, такая потеря была более объяснима. Молодые, эмоций много, опыта куда меньше...

Но Бизон... Бизона могла убить или случайность, или предательство. Что и произошло. Чудовищное по своей нелепости и ненужности стечение обстоятельств!

Попытавшись сделать вдох поглубже, Батя поднял голову, глядя на низкие серые тучи. Хотелось, чтобы пошел дождь. Может быть, хотя бы тогда станет проще дышать?

Присел на корточки, дотронулся до деревянного креста, поправил ленту от венка, которую ветром откинуло на фотографию.

— Прости, что рядом не был.

Поднялся.

— Я вернусь, Бизон. Мне надо ехать. С мыслями соберусь и приду.

Развернулся и зашагал прочь, думая о том, что во второй раз в жизни не знает, что ему делать. Первый раз был тогда, на Кавказе, когда вместо раненного друга он нашел полуостывшее тело.

Во вторую самую близкую из боевых потерь, когда умер — то есть когда все считали, что умер, как потом выяснилось, — Гриша Волков, было не так; тогда нужно было помочь Наташе, поддержать Гришиных стариков... Некогда было задаваться вопросами.

Сейчас... А что сейчас?..

Андрей Иванович с Иркой далеко — хотя, конечно же, он к ним съездит, как сможет. «Смерчи» будут заняты работой, хотя, конечно, и им нужна поддержка. Ничего, с ними-то он разберется. Но что ему делать с Ритой? Как ей помочь?!

Смерть Бизона — это худшее, что могло с ними произойти.

* * *

— Да, хорошо. Спасибо за информацию, Павел Викторович. Как сам? Как дети?

Выслушав ни к чему не обязывающий ответ — под стать вопросу, — Пригов еще раз поблагодарил коллегу, попрощался и в задумчивости положил телефонную трубку.

Полученная только что информация нисколько не удивляла. После прочтения присланных из военной прокуратуры материалов по Розову Пригов чего-то в этом роде и ждал. В задумчивость вводил тот факт, что было совершенно непонятно, как к полученным сведениям относиться… И лично ему, и «смерчам», и Багире. И Бате.

Генерал придвинул к себе бумаги, с которыми с утра уже успел ознакомиться и еще раз пробежал по ним взглядом.

Розов Олег Алексеевич, 1975 года рождения, осужден по статье 105, п.1, приговорен к семи годам лишения свободы с отбыванием срока заключения в колонии общего режима. Убил владельца строительной компании, дочерним предприятием которой являлась их с братом фирма. По версии следствия, убийство произошло по личным мотивам и корыстных побуждений под собой не имело. О причастности к убийству брата данные разнятся: по материалам следствия и суда — брат ни при чем, равно как и деловые интересы их фирмы, а по заявлению самого Розова — убийство они планировали вместе и брат подставил его, специально сфабриковав улики против него, отведя малейшие подозрения от себя и интересов фирмы.

Дело уже передано в Следственный комитет на повторное расследование. Материалы допроса Валерия Розова еще пока не прислали, может, и не пришлют, но Пригов и без них был почти уверен, что все обстоит именно так, как рассказывает Олег. Иначе ему просто незачем было мстить.

Владимир Викторович вытащил из пачки бумаг отдельный лист — выписку из тюремных данных о состоянии здоровья заключенного Розова О.А. Опухоль головного мозга.

Теперь разные кусочки пазла сложились в общую картину: все произошедшее, объяснения Розова на допросе, диагноз… Он с самого начала собирался умереть, потому и не боялся ничего. Да и просчитался лишь в том, что не ожидал умения спецназа плавать под водой.

А им самим сказочно повезло, что объектом его мести оказался не введенный в эксплуатацию бизнес-центр. С Баринчуком и похищением ребенка Розову удалось их обыграть — надо это признать. Они полностью по всем статьям проиграли это дело — диверсию не предотвратили, бойца — одного из лучших! — потеряли.

То, что «сверху» еще не поступило выговоров, вызовов «на ковер» и прочих санкций, обусловлено только лишь отсутствием жертв. Что было бы в иной ситуации, Пригову представлять не хотелось.

Он еще раз прокрутил в голове все их действия, пытаясь найти, в чем была ошибка и могли ли они что-то сделать иначе. Как ни крутил он разные факты в разные стороны, получалось, что действовали они правильно, исходя из ситуации и имеющейся информации.

Не будь к Баринчуку приставлен агент, они вообще ни о чем не узнали бы.

Надо сделать какие-то выводы, а какие тут выводы сделаешь? Так бывает. Они не всесильны. Увы.

Сейчас еще с Булатовым разбирать всю эту историю. Хотя наверно Багира ему уже все рассказала.

Владимир Викторович отложил бумаги.

И все-таки... Как к новости-то относиться?

На раздавшийся стук в дверь он ответить не успел — дверь отворилась, и на пороге появился только что упомянутый Булатов. В первую секунду Пригов растерялся — как ни готовился к этой встрече, а чувство вины нет-нет, да и давало о себе знать, как будто он действительно в чем-то виноват.

— Михалыч...

Генерал поднялся навстречу подходящему Булатову, руки они протянули одновременно и одновременно поздоровались, почти хором. Генерал тихо на это хмыкнул и кивнул на стул — присаживайся, мол. Батя повернул голову, взглянул на стол и стулья, как будто раздумывая, присесть или нет, и остался стоять. Пригов продолжал стоять напротив него.

— Наши восточные дела попозже обсудим. Как Лена?

Булатов слегка поморщился и еле заметно пожал плечами:

— Да никак. Это тоже... попозже...

— Ты, наверно, уже в курсе? Тебе показать материалы по операции?

— Нет, — качнул головой Булатов. — В общих чертах да, в курсе, а детали хочу услышать от непосредственных участников. Где они, кстати?

— Думаю, что в зале. Кот группу с утра гоняет.

— Правильно делает, — на этот раз кивнул Батя. — Как он? Ты его уже назначил?

— Устно — да. А приказ должен ты подписать.

— Думаешь, справится?

— Бать, ты мне сам неоднократно говорил, что, случись что с Бизоном, кандидатура остается одна...

— Говорил, — нахмурился Булатов, посмотрел в пол, заложил руки за спину и только тогда посмотрел опять на генерала: — Ну, так что? Справится?

— Я думаю, что да.

Батя вздохнул, покивал, посмотрел тоскливым взглядом по сторонам и отступил на шаг.

— Мне с ними переговорить надо.

Пригов кивнул и взглянул на часы:

— В шесть жду вас всех в переговорной.

— Что-то случилось?

— Нет.

Батя еще раз кивнул и не стал задавать вопросов. Повернулся и уже взялся за дверную ручку, когда Пригов произнес:

— Вань... мне очень жаль.

Булатов помолчал, повернулся вполоборота, встретился взглядом с генералом и, произнеся «Мне тоже», повернулся и вышел.

«Мне больно, что я потерял давнего друга, больно, что потерял лучшего командира группы, больно, что был так далеко от близких людей, которым нужна моя поддержка, больно, что не смог проводить друга в последний путь» осталось невысказанным. И генерал, смотря на закрытую дверь, почти не сомневался, что одной из главных невысказанных мыслей была: «Если бы я был здесь, может быть, все было иначе».

* * *

Получив приказ собрать группу в переговорной, Кот был уверен, что сейчас последует вводная и новое задание. Мандража перед своим новым статусом у него не было, все же сказывался опыт, полученный три года назад, но было несколько тревожно и волнительно. Больше нет ни времени, ни возможности учиться — тем более учиться на ошибках! Надо быть лучшими прямо сейчас. И он лично должен быть лучшим. Не хуже Бизона. Вариант «лучше Бизона» не рассматривался как малоправдоподобный.

Наблюдая, как рассаживаются вокруг большого стола коллеги, Коту вдруг подумалось: «А действительно, был ли Бизон лучшим командиром? Были ли у него ошибки?» От размышлений и воспоминаний отвлек вошедший генерал. После того, как все уселись обратно, тот сел сам, положил на стол перед собой картонную папку и обвел собравшихся взглядом. Вслед за ним это сделал и Кот.

Батя сидел, чуть отодвинувшись от стола и подперев голову рукой, которой опирался на подлокотник кресла. В такой же позе часа два назад он в своем кабинете слушал рассказ Кота о событиях прошедшей недели.

Багира напряженно смотрела на Пригова, напряженно и как-то непонимающе — что было странно, подумалось Васе, учитывая задание, о котором она-то наверняка должна знать.

Мура между ним и Багирой так же оглядывала остальных и чуть пожала плечами, когда они встретились взглядами.

С другой стороны от Васи сидела Ума, сцепив руки, лежащие на столе, и ждала, что скажет Пригов. Кажется, она тоже надеется на задание и уже сейчас готова в бой.

Физик смотрел прямо перед собой куда-то в стол. Трудно ему наверно было в который раз подробно рассказывать те события. Батя вызвал его к себе сразу после Кота, и вышли они незадолго до этого совещания.

— Прежде чем объясню, с какой целью вас собрал, я должен сообщить вам полученную сегодня информацию.

Пригов говорил как будто неуверенно, чем немало удивлял.

— Вчера Олег Розов... умер.

Все еще осмысливая эти слова, Вася смотрел, как генерал открывает папку, вытаскивает из нее несколько листов и кладет на середину стола. Первой реакцией было разочарование. Потом пришло недоумение: как можно было умереть под бдительным надзором?

— Вот здесь материалы военной прокуратуры. Два года назад у него была диагностирована неоперабельная опухоль головного мозга. Семь лет назад они с братом задумали убить своего конкурента. Но брат оказался хитрее, полностью обезопасил себя, а Олега, наоборот, подставил. В результате Олег сел, а выйдя из тюрьмы, принялся мстить. Вот только диагноз внес свои коррективы в план мести. И наслаждаться несчастьем своего обидчика он собирался недолго. Очевидно, решил умереть, не дожидаясь развития болезни.

— Нам его пожалеть, что ли? — не выдержал Кот.

— Вам, капитан-лейтенант, сделать выводы, — ответил спокойным голосом Пригов, и от того эффект укора лишь усилился. — То, что он не успел подорваться, пока вы до него добирались, — простая случайность. Как и случайность то, что объект для своей мести он выбрал так удачно.

Кот опустил взгляд в стол, набрал в легкие побольше воздуха и заставил себя сдержать рвущиеся с языка слова. Можно подумать, он этого всего не понял! Разумеется, понял. Только чего теперь разговоры-то разговаривать об этом уроде? Помер и черт с ним. Жаль только, что сам помер. Очень жаль!

Вася и не сомневался, что его мысли разделяют все присутствующие. И, наверно, и сам генерал тоже, пусть и не скажет этого вслух.

— Он, что, от этой опухоли своей умер? — спросила раздраженным тоном Багира, лишь подтвердив Васины мысли.

— Нет. Это еще одна случайность. Ему... повезло. После очередного допроса его вели в камеру... Будь это в тюрьме, в СИЗО, там конвойные всегда начеку. А эти... — Пригов как будто хотел добавить, кто именно «эти» с подобающим эпитетом, но промолчал. — У Розова были сильные головные боли, видимо, настоящие. Он был очень слаб — ну и конвойные расслабились. После очередного допроса он в камеру не шел — вернее сказать полз, держась за стенку. Ну и глядя на такого немощного подопечного, один из конвойных оставил второго в одиночестве. Видите ли, они повели Розова на допрос сразу после обеда, а допрос шел долго, и тому конвойному... по нужде приспичило... Детский сад... — досадливо поморщившись, Пригов замолчал. — Розов напал на конвойного, выхватил пистолет и застрелился.

Как же все неправильно... Порадоваться бы, что этой мрази больше нет в живых, а как тут радоваться, если тому именно это и было нужно?! И лучшим наказанием и возмездием для него было бы как раз наоборот — жить, жить и страдать.

Углубляться в философские размышления о смысле наказания Кот не собирался, поэтому бросил их, решив для себя, что свое отмщение за Бизона они все же сделали — поймали Розова. И, как оказалось, совсем не стоит жалеть о том, что они с Физиком не прибили его там, на катере, сразу, как только взрывчатку обезвредили.

— Но собрал я вас не за этим, — генерал поднялся, еще раз открыл папку и что-то достал из нее. — Примерно полтора года назад... Бизон... — Вася во все глаза уставился на замолчавшего Пригова, почему-то вдруг сильно заволновавшись. Он с нетерпением ждал, когда же тот продолжит, но генерал не спешил, оглядывая подчиненных. Вася повернул голову: все точно так же смотрели на Пригова в ожидании. — В случае своей смерти он просил передать вам вот это.

Уже во второй раз Вася наблюдал за действиями генерала, повторяя про себя и осмысливая только что услышанную фразу. Бизон? Просил передать? Им всем? Что?

Пригов самостоятельно обойдя всех, раздал конверты. Вася, как завороженный, смотрел на белый прямоугольник в своих руках, прямоугольник, на котором так хорошо знакомым почерком написано короткое и простое «Кот».

Когда генерал сообщил о смерти Розова, в кабинете наступило безмолвное напряжение, но повисшую сейчас тишину, казалось, можно потрогать руками или разрезать ножом — до того она осязаема, до того ее много. Впечатления, что здесь присутствует семь человек, не было совершенно. Никто не говорил, не шевелился и, казалось, не дышал.

Вася не дышал точно. Он вдруг это понял, когда перестало хватать воздуха в легких. Перевел дыхание и от этого движения наконец смог сбросить охватившее оцепенение.

Это действительно... письмо... от Бизона?.. Лично ему? И им всем? Но почему? Зачем?

Вася поднял голову, желая получить ответ от коллег, но увидел на лицах примерно те же эмоции, которые ощущал сам. На тех лицах, на которых, они, конечно, были — Риты, Муры и Умы. На лице Бати не разглядишь ничего, как ни старайся. А Физик смотрел на конверт, лежащий перед ним на столе, с маской абсолютной непроницаемости — под стать Бате, только у того это въевшаяся в мозг привычка, а у Физика целенаправленное действие. Коту пришлось приглядеться, чтобы заметить и шок, и что-то похожее на ужас, и сжатую в кулак руку — представлять, какие именно чувства тот пытается таким способом скрыть (или подавить?) Васе не хотелось. Впрочем, догадаться нетрудно.

— Пригов?..

В этом невысказанном, незавершенном вопросе Риты заключалось все их общее удивление. Вопросов возникло много и они надеялись, что генерал хотя бы что-то объяснит.

— Не надо на меня так смотреть, я тоже был удивлен, когда он их принес. Просто принес, сказал, что... Что думает, что в случае... если он погибнет, вам... вам это поможет.

Больше генерал добавлять ничего, видимо, не собирался. А что-то произнести никто не решался, все пребывали в шоке.

— Это все? Мы можем быть свободны? — спросил Булатов.

— Да.

Батя, чуть помедлив, взял со стола конверт, поднялся и вышел. Мура, Ума и Кот переглянулись и приняли решение тоже уходить. Тихие и растерянные, девушки вышли за стеклянные двери и остались ждать задержавшегося Кота.

Вася обошел стол и с сомнением дотронулся до Серегиного плеча:

— Физик...

Никакой реакции.

— Пойдем.

Серега никак не реагировал, Вася успел засомневаться, слышал ли он его, и даже немного испугался за состояние друга. Но тот вдруг резко поднялся, взял со стола конверт и молча вышел.

Кот переглянулся с Багирой и тоже вышел.

* * *

В том, что Рита никуда не уйдет, Пригов не сомневался. Настойчивых вопросов он ждал и от Бати, и от Кота, и даже от Физика, но те, наверно, зададут их позже, когда от шока отойдут. А вот Багира ждать не будет. Она тоже сильно удивлена, она еще ни разу не дотронулась даже до конверта — генерал это заметил, но полна решимости вытащить из него все подробности и все объяснения.

— Багира, можешь даже не начинать, я не собирался ничего скрывать. Даже от них, — кивнул он головой в сторону ушедшей группы.

— Как это было? Когда? Почему? Что он сказал?

Пригов вздохнул — вспоминал за последние дни тот разговор не раз и каждый раз было мучительно обидно, что все сложилось именно так.

* * *

Увидев входящего в кабинет Тарасова, Пригов удивился, был уверен, что стучалась в дверь Кошкина — должна была принести данные по утренней операции.

— Можно, товарищ генерал-майор?

— Входи.

— Мне... я... я по личному делу.

— Да входи ты уже, садись.

Сделав пару шагов, Бизон остановился в нерешительности. Еще вечером, да даже двадцать минут назад, эта идея не казалась ему глупостью. Сейчас он смотрел на бумаги в руках генерала, понимал, что отвлекает того от действительно важных дел, и боялся представить, какими словами его пошлют. Нет, не за то, что отвлекает. За саму идею. Но отступать — точно не в характере Бизона, и он сделал еще шаг.

— Вот, — он вытащил из внутреннего кармана спецовки несколько конвертов и положил их аккуратной стопкой на стол. — Я прошу вас оставить их у себя.

Хозяин кабинета, не стесняясь своего удивления, во все глаза смотрел на разворачивающееся перед ним представление. Он ничего пока не понимал, и это несколько раздражало, но ему вдруг стало любопытно. Тарасов и такое открытое смущение — казалось, вещи несовместимые, во всяком случае, генерал не мог вспомнить прецедентов. А бесстрашный каптри выглядел именно смущенным. Смущенным и... не испуганным, но как будто ему очень хочется развернуться и пулей вылететь за дверь. Пригов перевел взгляд на конверты. Обычные белые конверты, небольшие, на верхнем написано «Мура». Шесть штук. Об адресатах остальных догадаться нетрудно, но Владимир Викторович пока еще ничего не понимал.

Он протянул руку и Бизон передал ему стопку конвертов.

«Мура», «Ума», «Кот», «Физик», «Батя», «Багира». Любопытство возросло, но прибавилось беспокойство. Хорошее «личное», если касается всего «Смерча» вкупе с начальством.

— Что это?

— Я прошу вас передать их адресатам в случае моей смерти.

Осталось одно беспокойство.

— Ты умирать собрался?

— Нет.

Теперь, когда главная фраза была сказана, Бизон был привычно спокоен. Несмотря на все опасения он почему-то верил, что Пригов его поймет. Если ему все объяснить. А вот это трудно.

— Тарасов! — генерал повел шеей, будто ему стало тесно в захвате галстука. — Ты...

— Я объясню, — Бизон торопливо перебил возможную тираду о его умственных способностях с перечислением направлений, куда ему отправиться с такими просьбами.

— Сядь уже, — задирать голову на высоченного капитана генералу не по статусу, да и разговор, судя по всему, не короткий. Тот, отодвинув стул, сел.

— На самом деле, все просто. Пару недель назад сестра рассказывала про книгу, которая ей очень понравилась. Там герой, зная, что умирает от болезни, написал письмо для своей жены, понимая, как ей будет... ну... после его смерти... и он написал письмо, чтобы ее поддержать. Ну... с тем расчетом, чтобы она нашла письмо уже после его смерти. Мы с сестрой потом долго обсуждали эту идею... и... я подумал...

Уже на середине этой речи Пригов понял, в чем суть, и уже хотел возмутиться. Ладно, Кот с Физиком или вообще девчонки, от них можно ожидать чего-то этакого, но Тарасов... Но на словах «чтобы ее поддержать» генерал почему-то явственно представил Кошкину. Кошкину в случае смерти Тарасова. По позвоночнику пробежал холодок, как если бы сообщили о надвигающемся взаправду апокалипсисе. «Это же в разы хуже, чем с Борисовым...» Да в этом случае он будет согласен на любые средства, лишь бы вслед за командиром группы не потерять еще и начальника ИВЦ.

— Ты точно умирать не собрался? У тебя все в порядке?

— Так точно. В порядке.

Пригов внимательно вгляделся в лицо Бизона, как будто ища на нем подтверждение его слов. Затем еще раз посмотрел на письма и задумался.

— Ты, правда, думаешь, что это поможет? — Пригов кивнул на конверты. — Как... несколько строк с... — сказать «с того света» он не решился, лишь кивнул головой наверх, — могут помочь, когда теряешь близкого человека?

— Мне кажется, могут, — тихо, но убежденно, проговорил Бизон, глядя на свои руки, которые держал сцепленными на столе.

— Боря, — Бизон даже вздрогнул и взглянул на Пригова, за все годы тот впервые обратился к нему по имени, — ты, как это ни пафосно, друг, пример и командир для всей группы, брат практически, старший. Для Бати и Багиры — без практически, просто брат. Для Багиры вообще... ну, сам знаешь, нет, по-моему, для нее человека роднее, чем ты. Твоя... твоя смерть будет, если уж допустить это, трагедией куда большей, чем потеря просто боевого товарища. Ты считаешь, что в этой трагедии вообще что-то может помочь?

— Да, — Бизон вновь смотрел перед собой, на свои раскрытые ладони. — Когда... — говорить было очень тяжело и, если честно, не очень хотелось, но других аргументов у него не было, — когда умерла мама, я был далеко. Я служил. Я служил и из-за этого дома бывал очень редко. Когда она умерла, это было очень неожиданно. Я не мог себе простить, что мы так редко виделись. И готов был все отдать, лишь бы еще раз увидеть ее, поговорить с ней. Хотя бы поговорить, — вновь сцепленные руки сжались до побелевших костяшек и разжались. — Мы об этом с сестрой и говорили. Сошлись на мнении, что такое письмо от мамы нам бы помогло.

Бизон взглянул на молчавшего и внимательно его слушавшего генерала и продолжил.

— У нас здесь немного другая ситуация. Мы видимся чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. А все равно остается масса несказанного. Мы друг за друга горой, вытаскиваем друг друга из-под огня, но часто ли говорим о том, что чувствуем? Да и не нужно это. Не нужно, пока не случается какая-нибудь... неприятность. А от меня и подавно ребята редко добрые слова слышат, воспитывать же приходится. Батя с Багирой — другое дело, но и там найдется несказанное. Да и просто как прощание... отсроченное...

Пригов молчал. Не потому что принимал решение, он его принял почти сразу, а под впечатлением. Он безмерно уважал сидевшего перед ним капитана. За высокий профессионализм, за исключительную верность долгу и за массу просто человеческих, «гражданских», положительных качеств. Вот прибавился сейчас еще один штрих к портрету, и он тоже вызывает уважение. Пригов вздохнул. Почему же таких людей так мало? И почему с таким человеком приходится говорить о его смерти?

— Постарайся сделать так, чтобы мне не пришлось выполнять эту просьбу.

— Постараюсь, — облегченно улыбнулся Бизон.

Раздался стук в дверь и в кабинет заглянула Багира:

— Можно, то...варищ генерал-майор? Бизон? Вы заняты?

Пригов заслонил лежащие перед ним конверты бумагами, которые читал до прихода Бизона, и незаметно убрал их в ящик.

— Заходи, Маргарита Степанна. А капитан третьего ранга уже уходит.

Бизону очень хотелось пожать Пригову руку и сказать «спасибо», но тогда ему впоследствии не избежать вопросов любопытной Риты. Он встал, улыбаясь «сестренке» и пропуская ее на свое место. У дверей обернулся и, поймав взгляд генерала, кивнул в знак благодарности.

* * *

Книга?.. Действительно, была такая книга... Или это другая?.. Но там, вроде, тоже был больной муж, он умер, а жена периодически находила его письма. Она даже начинала ее читать, но бросила на середине — стало скучновато, сюжет более-менее понятен, а тратить свободное время на то, что было уже не очень интересно, Рите не хотелось.

Начать теперь заново, что ли? Какая разница, она будет по вечерам думать о Борьке или она будет по вечерам читать книгу и думать о Борьке?..

Невыразимо больно и так, и так.

До конверта, лежащего перед ней, она до сих пор не решилась дотронуться. От представления, как Борька в той, прошлой, жизни писал это письмо, вкладывал его в конверт, подписывал, — ее Борька! живой! — хотелось взвыть.

Почему он пришел с этим к Пригову? Почему не к ней? Хотя, конечно, о чем это она… Она бы сначала до смерти перепугалась, заявись он с такой просьбой!

— Рит...

Багира взглянула на генерала, подумала, что надо бы наверно идти и, может быть, она и его задерживает... Мелькнула неясная мысль о том, что Пригов удивительно тактичен во всей этой истории... Может быть, если бы того требовала ситуация, он и был бы другим, — припомнились и «спасительное незнание», и «Мэри Поппинс»! — но сложилось все так, что ему не нужно прибегать к таким методам. Да и... он сам переживает... видно же...

— Спасибо, Володь.

Тот кивнул.

Рита взяла конверт и вышла. Отойдя от стеклянных дверей, рассмотрела «Багира», написанное родным, знакомым почерком, и перевернула конверт обратной стороной.

«Ритуль, внутри нет ничего очень важного или срочного. Читай, когда тебе самой это будет нужно».

На секунду потемнело в глазах... От родного голоса, который прозвучал в голове. От чувства, что в эти мгновения, пока она читала заботливо написанное пояснение он был где-то рядом.

А ведь она действительно уже собралась, не думая, открывать конверт!.. Если Борька написал письмо, значит, ему могло быть что-то нужно... Там может быть какая-то просьба... И он это понимал, знал, что она так подумает. Знал и поэтому специально написал, что нет ничего срочного!..

Еле сдержавшись, Рита все же дошла до своего кабинета. И пусть все КТЦ в курсе, пусть ни у кого не возникло бы ни удивления, ни осуждения, но плакать в коридоре она не может.

Физика он так и не нашел. Ума уехала почти сразу, Мура какое-то время помогала искать пропавшего Серегу, сбегала в спортзал и тир, но когда они пришли к выводу, что тот еще в КТЦ, но, очевидно, не хочет, чтобы его нашли, решила тоже уехать. Кот поначалу хотел дождаться Серегу в комнате отдыха — должен же тот в конце концов за своими вещами прийти, — но конверт, лежащий в шкафчике, постоянно сбивал с мыслей и заставлял то и дело нервно поглядывать то на часы, то в сторону дверей. Вася прекрасно понимал исчезнувшего Физика — самому хотелось куда-нибудь уйти, чтобы гарантированно никто не трогал и не мешал, и там уже, наконец, прочитать. По связи Физик не отзывался — впрочем, Кот не был уверен, что она у него с собой есть, телефон его звонил в закрытом шкафчике, идти к Дакару, чтобы отследил маячок, тоже бессмысленно — его у Физика сейчас точно нет, а если бы и был, конкретное место в немаленьком КТЦ со спутника все равно не отследить.

Посидев еще пару минут и окончательно изведясь от нетерпения, смешанного с долей любопытства и страха, Кот все же достал свое письмо, собрался и, выйдя из комнаты, отправился на стоянку.

Утром он парковался в спешке, получилось поставить машину близко к уже стоящей, и теперь Кот осторожно открывал свою дверь, чтобы резким рывком не поцарапать черный полированный бок чужого джипа. Дверца открылась, и Кот уже хотел забраться внутрь, когда вдруг осенила мысль, и он с опаской покосился на большого черного соседа.

Внедорожник Бизона.

Вася как-то совсем забыл о нем и не думал, что он так и стоит здесь, на парковке, там, где в последний раз оставил его хозяин. Ощущения от машины были куда сильнее, чем от квартиры. Машина — почти живое существо.

Борин новый Форд ему очень нравился, он пару раз даже порывался попросить покататься, но все не решался. Сейчас же давнюю мечту совершенно спокойно можно было осуществить, но эта мысль даже не пришла в голову — без разрешения чужие вещи Кот брать не привык.

Забравшись, наконец, в собственную машину, он потянулся к замку зажигания, и вдруг понял, что не знает, куда ехать. Женя сказала, что хочет читать письмо одна, да и он сам сейчас не особо рвался в чью-либо компанию, домой тоже не хотелось. Хотелось побыть в одиночестве, но куда ехать Вася придумать не мог. Посмотрел на внедорожник слева, будто ища у него совета. Тот тоскливо подмигнул отраженным светом неярких ламп. Несколько мгновений посомневавшись, Кот достал конверт и уже не медля надорвал его. При виде строчек знакомого почерка — тетрадь он изучал вчера до ночи, вникал в обычные показатели каждого бойца, разрабатывал план тренировки, — решимость чуть поубавилась. А от первых строчек и вовсе исчезла.

Привет, Котяра. Ну что, головная боль командира Смерча теперь твоя?

За словами так явственно слышался голос Бизона, так четко представлялось его лицо и как он, улыбаясь, это говорит, что спокойно читать дальше Кот не смог. Читать оказалось гораздо труднее, чем ему думалось, когда решил открыть конверт прямо сейчас. Но отступать было уже поздно.

Надеюсь, что так. Не хотелось бы, чтобы к вам прислали нового человека на место командира. Без пополнения наверно не обойдется, но верю, что во главе группы ты. Для ребят так будет лучше.

Не знаю я, Кот, что тебе посоветовать. Ты же знаешь, что я никогда не стремился к руководству, не было у меня ни командирских амбиций, ни стремления к лидерству. Да и вами руководить стал лишь в силу большего опыта.

У тебя же есть и лидерские качества, и амбиции. Это здорово, но как раз это может быть слабой стороной. Нет ничего хуже командира, который принимает решение, исходя из позиции своего статуса и авторитета, а не из конкретной ситуации. Подумай об этом и последи, присмотрись к своим собственным решениям.

Каждый раз давая какое-то задание, ты должен четко представлять, как конкретный боец будет действовать, какие у него могут быть трудности и какие ошибки он может совершить. Это понимание придет быстро и позволит рациональнее распределять силы группы.

Мура. Ты прекрасно знаешь, Кот, что она — твое слабое место. И должен понимать, что боец, у которого есть слабое место, — это не командир, у которого есть слабое место. Чувствуешь разницу? Слабость командира — это слабость всей группы.

Ты должен забыть о том, что боец Мурашова — твоя любимая Женька. Забыть, Кот. Ты будешь помнить все ее последние косяки на тренировках, будешь помнить ее недавние ранения и понимать, что она сейчас способна сделать, а что нет, даже будешь помнить, что утром вы опять поругались и она на тебя за что-нибудь злится, и ее эмоциональное состояние по этому поводу ты тоже будешь иметь в виду. Но она будет лишь одним из бойцов. Между ней и Физиком и Умой не будет никакой разницы. Когда ей будет угрожать опасность, это будет опасность для одного из бойцов твоей группы, а не для твоей любимой девушки.

Вася, я знаю, что это очень сложно. Но — или так, или уходи из группы, или убеждай уйти Женьку. Нет тут другого пути.

И помни, Котяра, если из-за нее ты потеряешь Серегу или Умку или не выполнишь поставленную задачу и погибнут люди, помни, буду являться тебе в кошмарах всю оставшуюся жизнь! А если серьезно — ты сам себя простить не сможешь. Даже ценой спасенной Женьки.

Ума. Ну, ты тут сам все видишь и знаешь. Вот тебе, кстати, стимул для повышения самоконтроля: хочешь, чтобы Ума думала головой, а не эмоциями, — начни с себя.

Тревожит меня возможность того, что Ума окажется рядом со мной, если я погибну. Она может обвинить в этом себя, и как это на ней скажется — боюсь представить. Если так случится, держи ее первое время при себе, так сможешь лучше ее контролировать.

Физик. Не знаю, не представляю, какие могут с ним возникнуть проблемы. Если первое время тебе будет тяжело с решениями, прислушайся к Сереге. Сам знаешь, он мыслит немного иначе, другими категориями, и его взгляд может быть полезен. Надеюсь, вдвоем вы справитесь.

Если вам пришлют пополнение и в группе начнутся психологические проблемы, смело обращайся за помощью к Бате и Багире, они подскажут, что делать.

Помни, что они — теперь твои. Они — твои глаза, уши и оружие, но и ты в ответе за них, за каждого. За каждого, Кот.

Береги их, командир.

Листок подрагивал в руке, Кот перехватил его левой рукой, а правую сжал в кулак, хоть так пытаясь унять дрожь. Когда читал тетрадь, было чувство, что Бизон передал ему группу, сейчас же не покидало ощущение, что сделал он это сам, лично, сидя рядом с ним в машине и заставив выслушать все наставления.

Последний приказ, полученный от командира — «береги их». Хотелось вот прямо сейчас пообещать Бизону, что он обязательно приказ выполнит, но здравый смысл не давал так ошибиться. А «постараюсь» — звучало как-то несерьезно...

И вдруг он понял, что иного пути у него и нет. Не получится не беречь, не получится не следовать изложенным в письме советам (даже о Муре! тем более о Муре!), не получится не отвечать собственной головой за каждого — перед Багирой, Батей, самим собой и Бизоном.

«Будет выполнено, командир».

* * *

Читать письмо Женя боялась. Страх пересиливал интерес, поэтому она, приехав домой, решила сначала поужинать и подумать.

Пригов сказал, что Бизон передал ему письма примерно полтора года назад. Конечно, «полтора» — понятие растяжимое, а «примерно» — так тем более, но все же вполне могло быть, что писал он письма именно в апреле. Если так, то читать... страшно.

Это был сложный период отношений с Котом, который самым ужасным образом сказывался на всей группе. Ребятам невозможно было не реагировать на дерганных и находящихся в состоянии почти объявленной войны бывших — или и настоящих — влюбленных. Собственно, в том и был вопрос — бывших или настоящих. Бизон терпел две недели, затем попытался навести в группе порядок. Женя не знала, говорил ли он с Васей, но сама нормально разговаривать не стала, решила показать характер и заявила, чтобы Бизон не лез в их отношения, они, мол, сами разберутся.

Они тогда сильно с ним поругались. Он терпеливо объяснял, что их с Котом ссоры слишком сильно влияют на работу группы, а она ничего слушать не хотела — и так устала от разборок с Васькой.

Что, если Бизон писал письма именно тогда? Тогда, после того, как она практически послала его со всеми ненужными советами? Все, что он мог бы тогда сказать, будет справедливо, она прекрасно это понимает, но что же ей делать сейчас? Получится, что последнее, о чем скажет ей Боря, будут упреки в несдержанности, невоспитанности, упрямстве и глупости?.. Может быть, тогда лучше и вовсе не открывать конверт?.. А если он писал в другое время? До? Или позже, когда они помирились?

Заставив себя поесть, Женя все же пришла в комнату, уселась на диван и положила письмо рядом с собой.

Письмо от Бизона... Конечно, странно уже само по себе. А письмо, которое надо вручить после смерти — и подавно. Что Боря мог написать? Нет, примерно понятно, что он мог хотеть сказать всем, всей группе, какие-то слова поддержки, может быть... А тут письма каждому, каждому такое «последнее прости»... Ох, только бы он не вспоминал в письме ту ссору!

Сейчас было ужасно стыдно вспоминать. И как кричала, обвиняя, что он лезет не в свое дело, и как потом пришла мириться. Нескоро. Скоро не позволили гордость и стыд.

Ей бы вспомнить что-то хорошее и приятное, а она травит себе душу, вспоминая, как мучилась, пока лепетала извинения. Но память, словно издеваясь, подсовывала именно те картинки — как Боря нахмурился, когда она подошла и сказала, что хочет поговорить, как потом слушал ее извинения. И ведь они помирились, и все было хорошо! Почему же сейчас ей снова больно, как будто она только что его обидела?

Будто бы желая заглушить эти мысли, Женя все же взяла в руки конверт.

Привет, Жень.

Хотел написать письма, чтобы вас поддержать, сказать какие-то теплые слова, которые не доводилось говорить раньше. А сам занимаюсь привычным делом — учу вас жизни. Вот сейчас писал письмо Коту, половина его — о тебе. И пусть тебе это не льстит, в этом нет ничего хорошего.

Кто знает, может, к моменту, когда ты будешь читать это письмо, вы разругаетесь окончательно, но даже в этом случае проблема все равно останется.

Ты же понимаешь, Женя, что ваши отношения (неважно, вместе вы или нет) — это проблема для всей группы. И решать эту проблему нужно по-взрослому. Обсудите с Васькой все. Спокойно обсудите, как взрослые люди, а не подростки малолетние.

Если вы найдете в себе силы служить вместе, оставляя отношения за рамками службы — замечательно, хотя лично я в это не верю. Если нет — решайте проблему. И, Женя, продолжать служить вместе, не поддерживая отношения, но продолжая их хотеть — это не выход, через это вы уже проходили. Давайте на этот раз без детского сада. Если, конечно, не окажется так, что ты давно на гражданке и воспитываешь пятерых Ионовых-младших. Если же с настоящего момента прошло не так много времени и у вас ситуация на том же уровне (или примерно), как сейчас — решайте проблему. Больше никто не будет с вами нянчиться — просто больше некому. Вся ситуация теперь только в ваших руках.

Надеюсь, что на этом с раздачей ЦУ можно покончить. Не дети вы уже (хотя кому я это говорю...), взрослые люди, справитесь сами.

Женька, помнишь нашу первую операцию? Кавказ, Шамиль... Ты меня удивила тогда. Мы были знакомы несколько часов, а ты после взрыва бросилась ко мне так, как будто я твой друг детства, чудом спасшийся. А потом ты поднималась по скале, чуть не сорвалась, но шутила. Злился сначала, что за безрассудство, но потом согласился с твоим решением, правильным оно было. А потом просто любовался (совсем не так, как твоя прелестная головка успела сейчас подумать!) Ты казалась солнышком. Смелым, отчаянным и верным.

Оставайся таким солнышком, Жень. Для всех, кто тебя любит.

Плачешь, наверно? Отставить слезы, лейтенант Мурашова. Или... ты уже капитан?

Прощай, девочка. Береги себя.

Да как же тут не плакать?!.. Женя изо всей силы старалась выровнять дыхание, но слезы уже стояли в глазах и сдержать их не было никакой возможности.

Та кавказская операция, конечно же, навсегда в памяти связана с Васькой, но сейчас перед мысленным взором стали появляться, как яркие вспышки, воспоминания о Боре. Первое знакомство и его скептический взгляд при виде нее, сопливой девчонки, как он тогда наверно подумал, — она часто замечала этот взгляд и научилась его распознавать. Тот самый взрыв в катакомбах, от которого Боря успел спастись... Если бы сейчас смог так же!.. Вспоминались Борины шутки, которыми он их подбадривал. Особенно, когда они остались без запасов еды, воды, оружия и снаряжения. Сейчас собственная вина вспоминалась с улыбкой. Все же обошлось... А как Боря за ними с Котом наблюдал? Наверно, они ему тогда влюбленными школьниками казались... Впрочем, Бизон это отношение сохранил и на все последующие годы... Не безосновательно, надо признать.

И после таких воспоминаний он хочет, чтобы она не плакала?!..

Васька... Боря прав, как был прав и тогда. Что же им делать?.. Уходить сейчас из группы и оставить Кота в трудный момент — наверно неправильно. Но и в том, что Кот сможет воспринимать ее как равноценного бойца группы, Женя уверена не была. Если с ним говорить сейчас, то сейчас он наверно будет именно в этом уверен — что сможет. Наверно и Боря об этом ему писал. Но все это... все это слова, иллюзия. До первой серьезной опасности. И ставить такие эксперименты, подвергать группу риску совсем не хочется. И что же делать?..

— Мяу, кисс ми, ненавистная любовь...

Женя вздрогнула и уставилась на лежащий на столе и звонящий телефон. Дисплей ей видно не было, но она и так знала, что это Кот, легок на помине. Наверно, хочет узнать, как она.

Сколько их еще, таких вещей, которые будут им напоминать о Боре?.. Эту песню поставил на вызов Кота именно Бизон. В шутку, конечно. То ли она просто телефон оставила, а сама вышла куда-то, то ли Боря у нее попросил для чего-то — уже не помнилось. Поняла, что произошло, только через пару-тройку дней, в выходной, когда у Кота появилась необходимость ей позвонить. Он тогда обиделся за «ненавистную любовь», а ей было весело — так рингтон и прижился, а Васька в скором времени о нем забыл, он же его не слышал.

— ...я гореть и плавить свое сердце стану...

Вздохнув и подумав, что она не знает, что ответить на вопрос, как она, Женя привстала с дивана и дотянулась до телефона.

* * *

Письмо лежало на столе. Притягивало к себе, как магнит, но открывать конверт Олеся не торопилась.

Она никак не могла понять, что же она чувствует и как ей воспринимать это письмо. Сегодня Багира, забрав ее из комнаты отдыха после того, как Кот объявил полчаса свободного времени, увела к себе. Сначала порасспрашивала о том, что она думает о смерти Бизона, что чувствует, — что закончилось Олесиными слезами — а потом долго рассказывала о том, как важно пережить утрату правильно. Ума и не подозревала, что такая вещь, как переживание горя, может быть правильной и нет. Слушать про какие-то «стадии горевания» и вовсе было дико — тем более от Багиры, которой должно быть еще хуже, а она спокойно что-то рассказывает!

Рита говорила, как важно позволить себе принять смерть, что, только приняв, смирившись, она сможет двигаться дальше, чтобы стало легче. Что не надо бежать от эмоций, что важно их всех пережить, прочувствовать.

Она ни о чем об этом не задумывалась. Решила для себя, что Бизон просто уехал, потому что так было легче. Даже сейчас, после похорон, все еще хотелось думать именно так.

Все она понимает. Умом.

Он умер. Погиб. Его больше нет.

Понимает, но это настолько чудовищно, что поверить в это невозможно.

Она верит и не верит. Верит, когда думает о той операции, о Физике, о Багире. Не верит, когда задумывается о том, как же теперь будет идти ее жизнь, без привычного надзора командира. Надзора, в котором порой проявлялись беспокойство и забота. И тем он и был дорог.

К словам Риты нельзя не прислушаться, ее авторитет для Олеси непреложен. Теперь она старается анализировать, что именно чувствует и по возможности не бежать от убивающих эмоций.

Но вот что делать с этим письмом? Такое никак не укладывалось в те стадии, о которых говорила Рита.

Чтобы занять мысли, Ума сначала поужинала, потом, посидев за столом, рядом с конвертом, пошла в ванную, взяла тряпку и принялась убирать в комнате пыль. Она выиграла время, чтобы подумать, но так ничего и не надумала. Покончив с уборкой, вновь вернулась к столу, взяла конверт и присела с ним на диван, положив его на колени.

Открывать страшно.

Плакать хочется уже сейчас, от переизбытка эмоций, с которыми не справиться. Что же будет после того, как она прочтет?..

Она взяла в руки конверт, подержала… и положила обратно.

«Смелее, Уманова, смелее», — сказала она так, как мог бы наверно подбодрить ее командир.

Только сейчас вдруг появилась мысль, что он может ее... видеть. Оттуда. Иногда она думала так о родителях. Особенно, в те минуты, когда ей было трудно. Тогда становилось совестно, что они, наверно, видят ее и страдают от того, что не могут помочь. Мысль о том, что ее может видеть Бизон, была неожиданной. Спина выпрямилась сама по себе, на рефлексе.

Запущенный процесс сравнения шел дальше и теперь Олеся вспомнила, что, когда была маленькой, разговаривала с мамой, рассказывала ей что-то... С Бизоном... тоже можно разговаривать...

Жаль только, вопросов не задашь... А именно это и было нужно. Нужны ответы.

Руки сами надорвали конверт.

Привет, Лесь.

Несколько дней назад сестра рассказала мне о книге, которую недавно прочитала. Там герой был болен, знал, что умрет, и написал для жены письмо, чтобы поддержать е после своей смерти. Я посчитал, что в этой идее есть что-то... Захотелось попробовать вас поддержать. И очень надеюсь, что у меня это получится.

Мы с тобой сегодня ездили в Кириши. Помнишь? Кто знает, когда ты будешь читать это письмо, может, уже через неделю.

Полтора года?.. Значит, апрель или май... Кириши... Куда именно ездили, Олеся не помнила, но сама поездка вспоминалась... Не часто доводилось ездить только вдвоем с командиром, да еще на немаленькое расстояние. Ездили за каким-то упырем, психом, который умудрился оказывать сопротивление, несмотря на два наставленных на него ствола. Бизона ножом зацепило тогда...

Меня там зацепило, и ты из-за пустячной царапины не пустила меня за руль. Вот пока ехал на пассажирском сидении и чувствовал себя на редкость бесполезным, решил, что вечером напишу тебе.

Отложив подрагивающей рукой письмо в сторону, Ума закрыла глаза, прикрыла их для верности ладонями и изо всех сил старалась вызвать в памяти ту поездку... Ехать-то ехали, и микрик она вела, но вспомнить хоть какие-то подробности, представить происходившее как наяву не получалось... Поездка как поездка, одна из многих... Откуда ж ей было знать, о чем думает Бизон, сидя молча рядом?!..

Ты знаешь, что в манере вождения отлично проявляется характер человека? Объясни, зачем ты рискуешь без надобности? Если бы мы лишний километр проехали со скоростью 100 км/час, пока, как ты наверно думала, «тащились» за тем грузовиком, ничего бы не случилось. Мы же никуда не торопились и не опаздывали. И ведь не скажешь, что тебе не хватает адреналина. Тогда зачем?

Ты машину водишь, как воюешь. Ты в бою такая же. Вот это твоя надежда на удачу проявляется и здесь. Учись, Умка, учись сдерживать такие порывы и просчитывать на шаг вперед. Боец, который слепо рвется вперед — не боец!

Олеся вздохнула, подумала, что чего-то в этом роде следовало ожидать, и перевернула лист обратной стороной.

Не хотел заводить эту тему, ни в твоем письме, ни в Муркином, просто хочу надеяться, что рано или поздно вы задумаетесь о жизни, о своей дальнейшей судьбе... И свалите из спецназа в нормальную жизнь. Нет, Леся, то, что сейчас, это ненормально. Если когда-нибудь всерьез об этом задумаешься, поговори с Ритой, она найдет куда лучшие слова, чем я. Да и не хотел я об этом...

Ума задумчиво опустила письмо на колени и невидящим взглядом посмотрела перед собой. Такие слова Боря уже говорил. Получается, уже после этого письма...

Весна этого года... ранение... палата в медблоке КТЦ...

Больно быть перестало, врачи вкололи анестетики, хотели еще дать снотворное, но она отказалась — знала, что Бизон не выдержит и придет ее ругать, хотела пережить все сразу. И он пришел. Удивительно тихий. Серьезный, как и ожидалось, но не свирепый и готовый добить ее, как ей иногда виделось. Зашел тихонько, увидел, что она не спит, и аккуратно присел на стул рядом. Ума ждала криков, разноса, очередной угрозы увольнения, а он молчал. А она боялась издать хоть лишний звук.

Опять. Опять она полезла туда, куда не надо. Опять чуть не подставила всю группу. Да еще и ранение заработала. Пустяковую царапину, лезвие прошло почти параллельно телу, но представлять, что было бы, войди он сильно глубже, было страшно.

«Подумаешь... Сейчас же все лечат... Ну, сделали бы операцию, зашили бы...» — пыталась отмахнуться от назойливых мыслей Ума. Вот и Виктор Сергеевич после осмотра и назначения лечения как-то печально посмотрел на нее, вздохнул и произнес: «Допрыгаетесь вы, девчонки... Все за Багирой угнаться хотите...»

— Я говорил с врачом. Повезло?

— Повезло, — кивнула Ума, опасаясь смотреть на командира. Все еще ждала разноса и упреков за чуть не сорванную операцию.

— Ты когда-нибудь думала о... дальнейшей жизни?.. О семье, муже, ребенке?

А... Что?!.. Бизон... вместо того, чтобы ругать за операцию, спрашивает ее о ребенке?!

— Что ты на меня так смотришь, как будто я спросил что-то... страшное или непонятное? Или... это и есть «страшное и непонятное»?

Ума вздохнула, отвела взгляд, безуспешно пытаясь спрятать плескавшуюся в нем только что панику, и осторожно попыталась улечься поудобнее. Войди нож глубоко, шансы на то, что она сможет иметь детей, сократились бы вдвое. «Плюс нагрузки, прочие ранения, стресс, не всегда нормальное питание... Подумай», — говорил только что Виктор Сергеевич. А что ей думать?.. Какие дети?.. Вся ее жизнь — это спецназ, вся ее семья — это «Смерч». Она и не хочет другого!

Но внутри что-то болело. С самого ранения. Тянуло что-то. Не отпускало. До сих пор. Может быть, страх?..

— Умка... Я не умею такие разговоры вести... Да и не мне наверно с тобой надо на эту тему говорить… — произнес Бизон. «Это наверно о Рите», — подумалось Лесе, все так же продолжающей созерцать потолок. — Ты... просто подумай об этом.

Бизон еще посидел, подождал, что она что-то скажет, и поднялся.

— Если я прав насчет... страшного и непонятного... тем более поговори с Ритой. От того, что ты сегодня... могла лишиться возможности иметь детей, тебе тоже страшно.

Олеся в испуганном шоке перевела взгляд на него.

— Почему ты так говоришь?..

Он был прав... Он был прав, но она боялась признаться в этом даже самой себе.

Бизон неуверенно посмотрел на нее, будто сомневаясь, продолжать ли разговор, но все же объяснил:

— Ты руку держишь внизу живота. Не потому что тебе больно, тебе ввели обезболивающее, с ними вообще ничего не чувствуешь. А потому что... ты запоздало пытаешься защититься. За порезанную руку ты бы не держалась.

Не в силах что-то сказать, Ума лишь молчала, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Непонятные ей самой. Руку рефлекторно убрала с живота.

— Рита зайдет, как только освободится. Поправляйся, — добавил Бизон и вышел.

Рана быстро зажила, жизнь вошла в привычное русло и те два разговора — этот с Бизоном и последующий с Багирой — затерялись в привычных делах, привычном образе жизни, привычных мыслях. О нарушивших ее относительный покой страхах хотелось побыстрее забыть. Она и забыла, только оставшийся почти незаметный шрам напоминал о них, но она тут же гнала мысли прочь, а вскоре к нему привыкла.

Вот и сейчас она лишь сказала себе, что подумает об этом потом. И вернулась к письму.

И последнее. Если вдруг случится так, что ты будешь рядом со мной, когда я погибну, я хочу, чтобы ты сейчас внимательно меня прочитала и услышала: ты ни в чем не виновата. Даже если есть какая-то связь между твоими действиями и моей смертью — все равно не смей себя винить. Ну не застрелишь же ты меня на тренировке по стрельбе, нечаянно промахнувшись?

Так должно было случиться. Значит, должно. Ни в чем себя не вини, тем более, если и вины нет. Помни, что жизнь продолжается.

Береги себя, Умка. Очень тебя прошу.

Она уже думала об этом, пыталась представить, что бы было, будь она там, с Бизоном, в той усадьбе. Представить не получалось. Слишком страшно становилось.

Олеся сложила письмо. Вложила в конверт. Встала. Огляделась.

Что ей делать?

Села обратно, вытирая катящиеся по щекам слезы.

Как так получилось, что привычная и понятная жизнь, ее, ее собственная жизнь, враз изменилась, перевернулась, создав множество вопросов, на которые у нее нет ответов. И все только потому, что из нее ушел один человек. Человек, который, как оказалось, был... ее центром?..

Она, так часто стремившаяся обойти его приказы, сейчас не знала, что ей делать, как не знает боец в бою, вдруг потерявший командира.

Вся ее жизнь связана со службой и «Смерчем», а значит, была связана с Бизоном. Не просто связана, а... зависела от Бизона. Его приказы, его решения, даже пустяковые и не связанные со службой напрямую. Все, абсолютно все, везде, во всем!

Как?.. Как ей теперь жить?

* * *

Он опомнился, только выйдя из лифта. Стремясь поскорее уйти от ненужных вопросов, Серега пошел по коридору, не особо задумываясь, куда ему идти. Заметив открытые двери лифта, в которые как раз входил кто-то из персонала, вошел следом. Попутчик вышел на первом уровне, Серега же нажал кнопку и лифт поехал дальше. И только оказавшись на последнем этаже, понял, что не знает, куда идти.

Обдумывая пришедшую вдруг идею, похлопал рукой по карману, проверяя на месте ли ключ-карта.

Здесь пахло краской, что сразу напомнило о матери и Анютке, и он подумал, что надо вечером позвонить — волнуется же мама за него.

Теперь он вспомнил, что здесь идет переоборудование части этажа, вспомнил, как ругался Пригов с «хозяйственниками», что надо тщательно проверить каждого рабочего. Наверно, проверили.

В раскрытых дверях одного из помещений Серега заметил двоих мужчин в рабочей темно-синей одежде, с усилием волочивших по полу некий мешок, очевидно, с какой-то строительной смесью. Стены здесь были белыми, а окна, сквозь которые в светлое время дня проходит дневной свет, были и вовсе непривычными для КТЦ. Для людей, работающих на наземных этажах, конечно, все в порядке вещей, но Серега здесь почти не бывал.

В конце коридора, где должен находиться выход на крышу, стоял охранник. С удивлением Серега заметил за ним открытую дверь. Действительно по коридору тянуло свежим воздухом. Наверно, открыли ради проветривания, а чтобы на крышу — стратегически важный объект — не совали свой нос посторонние, поставили охрану. Подходя, он уже собрался поинтересоваться у сержанта о правильности свой догадки, но как раз в этот момент где-то очень близко заработала невидимая электропила. Что-либо сказать или услышать совершенно не представлялось возможным. Серега лишь ткнул пальцем в себя, затем на раскрытую дверь и показал свою карточку. По идее, чтобы проверить, действительно ли есть у него доступ, нужно дверь закрыть и открыть его картой, и Серега ожидал, что охранник так и сделает, но тот лишь кивнул и показал на дверь — проходите, мол. Подумав, что охрана наверно наизусть знает, куда каким службам можно, — а уж тем более должна знать, что «Смерчу» можно почти везде — Серега поднялся по узким железным ступенькам, прошел в еще одну раскрытую дверь и оказался на крыше.

«Привычка уже, что ли?» — подумалось ему, вспоминая свою собственную крышу дома.

«В любой непонятной ситуации иди на крышу?..»

Ветер здесь дул не такой сильный — все же и высота здания меньше и Невы рядом нет. Тем не менее было довольно холодно, особенно в одной спецовке без куртки. Впрочем, этому холоду и свежести ветра Серега был даже рад — подействовали отрезвляюще. Шок, удивление, ужасающее представление, как читать письмо Бизона, отступили.

Почему-то подумалось, что не видел сегодня светлого дня. Когда приехал утром, было еще темно, а сейчас — уже темно.

Над дверью у него за спиной горел фонарь — видимо, зажигающийся автоматически при открывании двери — и хоть немного освещал площадку. Серега подошел к краю крыши, посмотрел на зажженные окна стоящих невдалеке домов, мимолетом вспомнив, как Ума частенько жалуется, что ей дальше всех добираться домой, и мечтает переехать сюда. Боря ей на это говорил, что тогда тренировки ему придется проводить прямо у нее в квартире, чтобы она гарантированно на них успевала...

Поежившись от холода и уколовшей боли, Серега вернулся к стенке возвышения, на котором находились «тарелки» радаров и антенн. Здесь дуло значительно меньше. Мысли вновь вернулись к конверту, теперь лежащему в кармане.

«Он их все-таки написал...»

Серега, напрягая память, изо всех сил старался вспомнить ничего не значившие — как ему тогда показалось! — слова. Он решил, что это шутка, и почти не обратил внимания. Как же Бизон тогда сказал?..

— Вас ни на секунду оставить нельзя! Что вы без меня делать-то будете? Если что случится, так… оттуда, — отпустив руль, Бизон махнул рукой наверх, — за вами следить придется! Придется на такой случай вам всем письма написать с ценными указаниями. Сами ничего не можете.

— ЦУ, как бомбу разминировать? — решился подать голос Кот, по вине которого они в очередной раз чуть не подорвались.

— Как жить! — воскликнул Боря. — А как бомбу разминировать — будем завтра на тренировке отрабатывать.

— Борь... у тебя все в порядке? — раздался сзади обеспокоенный голос Жени. — ЦУ, письма, «если что»... Ты это чего?

— Да ничего, Мурка. Так. Воспитываю вас, — усмехнулся Бизон, встречаясь со взглядом Жени в зеркале заднего вида.

Он бы и вовсе забыл тот разговор, но это была первая операция после долгого восстановления. Как раз полтора года назад, чуть меньше.

Что получается?.. Это он тогда их обдумывал? Или уже написал? И ведь не сказал ничего... Хотя... зачем?..

И что там? ЦУ, как жить, как и грозился?.. Но там же не будет ЦУ, как не винить себя в его смерти! Или... будет?

Серега стоял прямо возле выхода, поэтому, несмотря на шум ветра, услышал голоса на лестнице. Шагнув ближе, прислушался. Кто-то, обладающий женским голосом, просил охранника пропустить, а тот возражал, что без нужного допуска не положено.

— Всего на секундочку... — к своему удивлению, Серега узнал этот тон, смесь недовольства и попытки уговорить. И не раздумывая, пошел вниз.

Это действительно была Кристина. Она с тем же удивлением смотрела на него.

— Сержант, пропустите.

Охранник обернулся к Физику, перевел растерянный взгляд на Кристину.

— Под мою ответственность.

Охранник еще раз посмотрел на Физика, подумал и отступил на шаг.

Не сводя удивленно-растерянного взгляда с Сереги Кристина прошла к лестнице. Наверху, перешагнув высокий железный порог, Серега обернулся и подал ей руку. В сознании мелькнули неясные воспоминания об излишней самостоятельности этой девушки, но руку она приняла охотно, да и отпустила не сразу. Это замечание промелькнуло тоже где-то на периферии сознания, в другое время оно порадовало бы и позволило бы сделать соответствующие выводы, но сейчас он лишь бесстрастно отметил это.

— Я никогда здесь не была...

Кристина прошла вперед к краю, придерживая разлетающиеся от ветра волосы.

— Не подходи, — крикнул ей Серега сквозь ветер, — к самому краю...

— Ты все еще считаешь меня ребенком? — она лишь полуобернулась через плечо. — Я понимаю, что опасно!

— ...сработает сигнализация.

Ее реакции он не видел, а вслух она ничего не сказала.

Он думал сегодня и о ней, и о вчерашнем разговоре, не ожидал только, что увидятся они так скоро, и не просто увидятся, но и, похоже, им придется обсудить сложившуюся ситуацию.

Прошедшая в непривычном молчании тренировка предоставила много времени для размышлений... Он, как мог, пытался посмотреть на ситуацию со стороны, по возможности абстрагировавшись от эмоций. Если бы не смерть Бизона, их отношения имели бы шанс на развитие, точнее, получили бы второй шанс, еще точнее — начали бы свое дальнейшее развитие после паузы длиною в год. То начало их... «дружбы» было бы основой для них. Далее все пошло бы, наверно, по обычному сценарию, как всегда бывает у любой пары. Сейчас же все иначе. При всем понимании у него сейчас просто нет эмоциональных сил на уделение внимания их отношениям, какую-то душевную работу, которой всегда требует развитие романа, если это, конечно, не развлечение. Да и какой вообще роман, о чем речь?.. Но при этом... При этом она... нужна. Сейчас нужна. И что делать?.. Если общаться, то как? Как друзья? Делая вид, что вовсе не собирались идти на свидание в ближайшее время? И что тогда получится в итоге? А если не друзья, то тем более непонятно, как.

Ситуация складывалась непонятная, сложная… И единственный человек, к кому он пошел бы за советом... Мысль мучила каждый раз, когда он на нее натыкался в ходе размышлений, обрывал ее на середине, лишь бы не начинать жалеть себя.

Конечно, самое правильное — обсудить все с самой Кристиной. Но... не вот так же сразу, с ходу.

Серега вздохнул, глядя на фигурку, стоящую в метре от края. Если бы не фонарь, в темной форме она была бы еле различима на фоне вечерне-сумеречного неба.

Она там видами любуется или так же, как и он, не знает, что сказать? Вчерашняя переписка заставляла сейчас теряться в мыслях и ожиданиях.

В какой-то степени (кроме всего прочего) он был ей благодарен за отсрочку чтения письма. Совсем не был уверен, что готов к этому. Ее появление и воспоминание о вчерашнем «я рядом» заставили мысли полноценно переключиться на сегодняшние размышления о том, что он хочет помощи, и о том, насколько Кристина подходит на эту роль. Может быть, все же стоит просто спросить у нее самой?..

Странно, но он не чувствовал смущения — ни от ее присутствия, ни от складывающейся ситуации в их «отношениях», если их сейчас можно таковыми назвать. Только не мог понять — это потому что он так уверен, что все у них будет в итоге хорошо (и откуда эта уверенность, если он в своей-то собственной жизни сейчас не уверен?), или потому что на самом деле ему все равно? Сознание как будто разделилось пополам. Одной половине хотелось поддержки, тепла и понимания. Другая безумно устала, хотела уползти в темный угол и не вылезать на свет, и ей уж точно была совершенно безразлична Кристина или кто-либо еще.

Налюбовавшись видами (или собравшись с мыслями?) Кристина вернулась к стене, хоть немного спасающей от ветра, и взглянула на Серегу:

— Ты от Кота здесь прячешься?

— Почему ты решила, что прячусь?

— Потому что он тебя искал, сказал, что не может нигде найти, и спрашивал, не видела ли я тебя.

Серега посмотрел на болтающийся на груди провод наушника. Наверно, из-за шума ветра не слышал. Подумал по привычке, что надо отозваться, но решил, что Кот хотел лишь убедиться, что он в порядке, и ничего срочного в его поисках не было. А раз так, то… объяснять Ваське степень своего «не в порядке» он уж точно не станет.

— Так ты пришла сюда, потому что меня искала?

— Нет... я... и не думала тебя искать. Если тебе понадобилось уйти, чтобы даже свои найти не могли, значит, тебе так нужно.

Серега лишь кивнул и промолчал. Объяснять про письмо не хотелось, по крайней мере прямо сейчас, да и в принципе не хотелось что-то объяснять. Может быть именно поэтому он и нуждается именно в ней? Потому что ей не нужны объяснения?

Кристина помолчала, глядя по сторонам, то и дело вздрагивая от холода и обхватив себя руками для тепла, потом решительно повернулась к Сереге:

— Нам надо поговорить.

Сейчас она повернулась так, что он наконец увидел ее лицо, глаза... На фоне окружающей темноты они сверкнули отраженным светом.

— Согласен.

— Я... — к его удивлению, Кристина чуть смутилась. Не ожидала, что он так быстро согласится? — Прямо сейчас?

— Можно и сейчас.

Она кивнула, заправила за уши разлетающиеся волосы и продолжила:

— Я хочу рассказать... Объяснить, что было... тогда.

— Подожди. Я не хочу, чтобы из-за меня ты вспоминала... те события.

— Сереж, я хочу объяснить, мне самой это нужно.

Она отвернулась, замолчала, видимо, собираясь с мыслями, а Серега думал о том, что через пару минут они оба окончательно здесь замерзнут. Снять с себя, чтобы укрыть мерзнущую девушку, нечего, он сам в одной рубашке и футболке. Кристина в своей форме даже чуть теплее одета, чем он.

Он встал прямо перед ней, закрывая хоть немного от ветра. В мыслях пронеслось, что самый верный способ согреть — это обнять, но такое действие... будет неуместным.

— Пойдем куда-нибудь, где не так холодно.

Фраза растворилась в тишине и в том молчаливом диалоге, который вели сейчас между собой их глаза. Когда он повернулся, Кристина подняла взгляд на него, и, задержавшись друг на друге чуть больше обычного, глаза не отвели ни он, ни она. Фразу Серега сказал по инерции, потому что собирался сказать. Но думал сейчас о другом.

Что было бы, если бы Боря не погиб? Сходили бы в кино, смущаясь того, чего было и не было, того, что, может быть, будет. И сомневались бы — в себе, в ситуации, друг в друге. Почему же сейчас сомнений нет? Почему сейчас он смотрит в ее глаза — даже вспомнилось то время, когда они ему очень нравились — и... и верит? Верит ей, верит в них.

Потому что ему необходимо верить хотя бы во что-нибудь?

«Тебе не все равно?» — безразличным тоном напомнила вторая половина, та самая, которая не хотела никого видеть. Не зная, что ответить себе самому, Серега отвел взгляд.

— Хорошо, пойдем, тут, правда, очень холодно.

Кристина первая пошла к двери, перешагнула порог и начала спускаться. Только внизу, миновав оглядевшего их с ног до головы охранника, обернулась:

— Куда пойдем?

— Честно говоря, не знаю… Я и здесь-то случайно оказался, — огляделся Серега по сторонам, будто ища подсказки, куда направиться. — А ты-то что здесь делала?

Кристина улыбнулась:

— Хотела посмотреть на наши будущие апартаменты.

— Так это вы здесь обитать будете?

— Да, наш главный выбил у Пригова место наверху. Нам ваша подземная безопасность не так уж важна. У нас секретов нет. То есть есть, но они у вас хранятся.

Они прошли половину коридора и Кристина махнула рукой в сторону выхода на лестницу:

— Давай спустимся по лестнице, а не на лифте. Сейчас уже вечер, какая-нибудь из курилок может быть свободна. Там хоть посидеть можно.

В местах для курения Серега никогда не был за элементарной ненадобностью, но знал, что на наземных этажах они есть.

— Разве ты куришь?

«Может, начала курить тогда, после расстрела?»

— Нет, — чуть улыбнулась Кристина. — Но пришлось побыть пассивным курильщиком, — пояснила она, открывая дверь, — пока Рома рассказывал про свою очередную девушку, в очередной раз его бросившую.

Серега тут же почувствовал себя виноватым, что невольно напомнил о погибшем напарнике, но Кристина продолжила, все так же мягко, слегка улыбаясь:

— Мы же не были близкими друзьями, но проводили вместе столько времени, что какая-то... ну... привычка, что ли, в чем-то друг другу помогать, все же была. Я могла его о чем-то попросить, когда нужна была какая-то мужская помощь... А он... на мою долю выпадало выслушивать рассказы о девушках... он считал, что я с женской точки зрения смогу объяснить их «странное» поведение. — Спускаясь по лестнице, Кристина пару раз обернулась к Сереге. — Почему-то он никогда не мог все нормально и спокойно рассказать, пока мы на работе, сидим же в машине вдвоем, делать нечего... Нет, ему надо было приехать на базу, — в ее тоне не слышалось недовольство, скорее, легкая грусть, — потащить меня в курилку, обкурить и все рассказать.

«Сколько раз она думала, что многое бы отдала, лишь бы он продолжал таскать ее в курилку и делиться проблемами?.. И какие силы потребовались на то, чтобы сейчас говорить об этом с улыбкой, так, что боль, почти незаметная, лишь слегка просвечивает в интонациях?»

В отведенном для курения месте оказался даже небольшой диванчик и кофейный автомат в углу. И отсутствие камер. Не то чтобы Серегу это волновало, огляделся скорее по привычке.

Кстати, интересно, Кот догадался спросить у Дакара глянуть камеры, если уж так хотел найти его? На крыше-то они есть.

Серега уселся на диванчик рядом с ожидающей его Кристиной и заметил, как она передернула плечами, еще не отогревшись. На этот раз мысль пришла подходящая. Вроде у него оставалась какая-то мелочь... Он поднялся обратно, вытащил из кармана несколько монет, пересчитал их и шагнул к автомату.

— Американо или капучино? — обернулся к девушке.

— Давай лучше шоколад, — секунду посомневавшись, чуть улыбнулась она.

Серега скользнул взглядом по «Эспрессо», который неизменно предпочел бы Бизон, нажал на кнопку «Горячий шоколад» и повернулся к Кристине:

— Можно я сразу задам весьма болезненный вопрос? — сейчас он сам себя не узнавал, действовал под влиянием порыва, но ужасно хотелось получить ответ, точнее, ужасно хотелось им воспользоваться.

— Можно, — кивнула Кристина, встала и подошла ближе, внимательно глядя ему в глаза.

— Вы же... ты говоришь, вы не были близкими друзьями, но... все равно вы напарники... Когда столько времени вместе проводишь... Тебе все должно напоминать о нем... как...

— Как я с этим справилась?

Серега кивнул.

— Самое первое время, когда было... больнее всего, я здесь не появлялась, была дома. То есть... дома я была по указанию психолога и соответствующем приказе Пригова. А дома... было легче. Ромка у меня не был никогда, и так на работе постоянно вместе, этого хватало.

Сереге было не по себе, что он сам заставил ее вспоминать то, что она, наверное, хотела забыть. Автомат тренькнул веселым звоночком о готовности напитка, Серега вытащил стаканчик и передал его Кристине. Та аккуратно за краешек взяла:

— Спасибо! Ай, горячо...

Она отошла обратно к дивану, поставила стаканчик на подлокотник и села.

— Ну, вот... А потом... Когда вернулась на работу, уже было не так. Я... я приняла произошедшее. Было больно... но... не так, как тебе сейчас. Уже меньше.

Серега, внимательно слушая, молча сел рядом.

— Так что в этом я не знаю, что посоветовать. Но хорошо представляю, каково это. Мне и дома хватало напоминаний. Книга, которую он дал прочитать, — давным-давно, детектив какой-то, уже и не помнила, о чем там, а отдать все забывала, — сообщения в телефоне, какие-то вещи, с работой связанные, а с работой, значит, и с ним... Наверно... это можно только... перетерпеть.

Сереге хотелось воскликнуть «Как?!», но он понимал, что на это ответа у Кристины нет. Как — каждый находит для себя сам.

Она сделала осторожный глоток и поставила стаканчик обратно.

— Наверно, тебе хотелось бы здесь не появляться, — она глянула на него, чтобы убедиться в своих словах, — но психологи говорят, что от этого будет только хуже. Что обязательно нужно пережить все эмоции, не бежать от них. Потому что если убежать, они потом все равно тебя найдут.

Серега кивнул:

— Я знаю. Знать бы...

— ...как их пережить?

Он посмотрел на нее и снова лишь кивнул. Мелькнула мысль, что она понимает даже больше, чем он ожидал.

— Я... не знаю, Сереж. Надо... просто жить. Жить той жизнью, какой она теперь стала.

«Если бы это было возможно...»

У Сереги был еще один самый важный и самый непростой вопрос, но задать его он ни за что бы не решился, только если Кристина сама об этом заговорит.

— Я хотела... извиниться. Я наверно... обидела тебя тогда. Я знаю, ты хотел помочь...

— Я понимаю. К сожалению, даже слишком хорошо.

Она вздохнула и замолчала, потом взяла стаканчик, отпила и обхватила его ладонями. Серега вспоминал, как приезжал к ней тогда, год назад. Вспомнилось ее лицо, взгляд, когда она просила его уехать. Может быть, не надо было уезжать?.. Вдруг она протянула руку и положила ее сверху на его сжатые вместе руки, которые он держал на коленях. Он посмотрел сначала на ее ладонь, потом ей в глаза. Ладонь была очень теплой — от стаканчика.

— Сереж, я очень тебя прошу, не делай так, как я тогда. Позволь... мне... помочь. Я не знаю, как, я вчера целый день об этом думала — как можно тебе помочь... Не знаю. Но... я... — она отвела взгляд, огляделась, будто не находя, куда смотреть, если не ему в глаза, — я... не могу остаться в стороне... Даже... даже если ты этого захочешь.

Это звучало как признание, и, наверно, это им и было — нежная ладошка, согревающая теплом, была тому подтверждением.

Он его принял. Легко и не думая. Может быть, потом он задумается всерьез — да и не может быть, а обязательно задумается! Но сейчас... сейчас хотелось просто поверить — в ее тепло, в ее желание быть рядом, в ее силу, в которой он сейчас особенно нуждался.

— Я не хочу, чтобы ты оставалась в стороне.

Все-таки она смутилась, ладошка чуть дрогнула. Она убрала руку, вернув ее к стаканчику, повертела его в руках и вдруг спросила:

— А ты почему не сделал себе кофе?

— А... да-а-а у меня мелочи больше нет, — Серега даже не стал по-джентльменски отговариваться, что, мол, не хотел. Настолько сейчас не хотелось ничего придумывать и в чем-то врать, пусть даже в пустяках.

— Возьми мой.

Он посмотрел ей в глаза, чтобы понять, что правильно ее сейчас понял.

«Да, сложись все иначе, мы с тобой сейчас договаривались бы о свидании после дружеского похода в кино, а, может, и не договаривались бы еще, а только собирались, каждый по одиночке. И неизвестно, когда бы еще сделали шаг навстречу. Да, сейчас я сделала этот шаг и мне чертовски страшно, что ты отступишь назад».

Для бойца, привыкшего к одной фляге на весь отряд, если условия операции не позволяют иной роскоши, один стаканчик на двоих — событие нисколько не примечательное. Но для девушки, которая этот стаканчик предлагает, — это жест, полный смысла. Это вопрос. И на него нужно дать ответ.

— Спасибо...

Он взял стаканчик, коснувшись ее пальцев, поднес ко рту...

— Физик, прием... Физик, ответь... — послышался вдруг тихий, приглушенный, но вполне узнаваемый голос Кота.

Переглянувшись удивленно с Кристиной, вставил наушник в ухо. Неужели Васька до сих пор его найти пытается?!

— Да, Кот.

— Ты здесь, на базе?

— Да.

— У нас выезд через десять минут.

— ...Понял.

Серега поднялся, за ним поднялась и Кристина:

— Что? Что-то случилось?

Он посмотрел на нее, на стаканчик в свой руке, сделал глоток и вернул его ей.

— Видимо, да, у нас выезд... Так что мне надо идти.

Серега обернулся на дверь, потом повернулся к Кристине. Он совершенно не знал, что сказать... Вроде бы и понятно все, но он не мог ни дать названия тому, что между ними происходило, ни понять, как, собственно, себя вести дальше.

— Спасибо... за этот разговор, — он чувствовал, что это не то, что нужно, но ничего другого не придумал.

Кристина кивнула.

— Позвони или напиши, когда... вы вернетесь. Хорошо? И... будь осторожен.

— Хорошо.

Он взял ее руку, легонько сжал. И, развернувшись, вышел за дверь.

— Операция закончена. Все свободны, можете идти по домам.

Глядя, как аналитики тут же начали собираться, Булатов остался сидеть за рабочим столом Багиры, хотя необходимости находиться в ИВЦ уже не было. Можно было и вовсе ехать домой — вся дальнейшая работа с задержанным будет уже завтра. Аналитики через пару минут ушли, остался только Дакар, заканчивающий какую-то работу.

Рита бы, конечно, дождалась возвращения группы… От этой мысли в голову настойчиво лезли привычные картинки — как Рита встречает на парковке прибывших ребят, как первым делом окидывает тревожным взглядом Кота, особенно, если на то есть причины, а потом обнимает каждого. Ваську, девчонок, Бизона…

— До свидания, — попрощался вставший из-за компьютера Дакар. Булатов кивнул ему и проводил взглядом скрывшуюся в коридоре мальчишескую фигуру.

Рита и Бизон. Бизон и Рита. Если бы не их такая близкая дружба, не было бы сейчас перед ним новой проблемы. Проблемы, которую он не знает, как решать. Пожалуй, самой сложной проблемы за всю прожитую жизнь.

Можно пойти к себе, бумаг за время отсутствия, наверно накопилось прилично, да и дальневосточные дела завтра с Приговым разбирать. По-хорошему, вообще надо бы ехать домой — ну или хотя бы позвонить. Но он, как приклеенный, сидит именно здесь, как будто Рита своим незримым присутствием может… помочь.

Бизон, Бизон… Нет, цель его понятна. Русалка для него всегда была превыше всего. Да и способ Боря выбрал… весьма действенный и эффектный. Только делать-то теперь что?..

Откинувшись на спинку мягкого кресла, Булатов достал из нагрудного кармана кителя сложенный вчетверо лист, исписанный знакомым почерком. Ему хватило и одного первого прочтения, годами тренированная память могла бы воспроизвести прочитанное почти дословно, но хотелось… хотелось найти ответ. А у кого еще ему спрашивать совета, как не у Риты и Бизона?

Привет, Бать.

Подвел я тебя, командир, да? Знать бы, как это случится. Надеюсь, что нескоро. И надеюсь, что никого из вас не будет рядом, тем более, что никто не составит мне компанию.

Кто знает, может, я умру 90-летним стариком в своей постели? Или столько все же не живут?

Бать, помоги Багире. Я знаю, что ты и так не оставишь ее, что будешь поддерживать, но мне так будет спокойнее, если я сейчас тебя об этом попрошу.

Я и хотел главным образом написать тебе о ней. Я же не знаю сейчас, сколько пройдет времени между настоящим моментом и тем днем, когда ты будешь читать это письмо. Может, неделя, а может, несколько лет. Но сейчас мне кажется, что и через 20 лет ситуация будет все та же.

Да, мы не раз об этом говорили, я готов повторить это снова. Рита имеет право быть счастливой. Она его имеет, как никто другой, и ты сам это прекрасно знаешь! Но так сложилось, что ее счастье зависит от тебя. Поговори с ней. Я допускаю, что может быть все, что угодно, это тебе уже решать, уместен разговор, нужен ли он. Если она до сих пор одна — нужен. Или ты с ней, или ставь точку. Или сделай ее счастливой, или позволь ей стать счастливой без тебя. Хотя бы попытаться стать.

Считай это моей последней просьбой.

Прощай, командир. Я счастлив, что моим командиром был именно ты. Спасибо за возможность служить без оглядки, за уверенность в людях, которые рядом, которые всегда прикроют спину, которым веришь, как себе. Ты же знаешь, довелось в разных местах побывать и разных людей повидать.

Передай, пожалуйста, письма отцу и Ирке, неудобно нагружать этим Пригова. Да, и генералу передай, пожалуйста, спасибо, что сохранил и передал вам эти письма.

Удачи, Батя.

Поставить точку… Бизон, Бизон… Это так просто, что ли?.. Нет, он-то понимал, конечно, что не просто, потому и пошел на такие меры — «последняя просьба». И деваться теперь уже некуда.

Десять лет назад он поставил бы точку совсем другим способом, не тем, какой видится сейчас. Тогда он любил. Тогда любила она. Но со временем любовь уступила место дружбе. За пару последних лет он уверился, что так произошло не только у него, но и у Риты. Почему же Бизон, который точно должен знать, что происходит с Ритой, требует этого разговора?.. Полтора года назад что-то было иначе?.. Может быть… Или… Или оно до сих пор иначе?.. Но ведь Рита его расспрашивает об Ольге, интересуется, как у них дела, даже на дачу приезжала летом, и он тогда не чувствовал ни малейшего напряжения и неприятия с ее стороны. Или она… умело скрывала истинные чувства?.. И что теперь?

Да, Бизон, задал задачу.

Впрочем… все претензии можно предъявить только себе самому. Бизон об этом говорит не в первый и не в третий раз. Сам виноват, что не сделал этого раньше.

Но нужно ли это сейчас Рите? Нет, конечно, не прямо сейчас, сейчас все мысли о Борьке, и такие разговоры неуместны и даже оскорбительны. Потом, позже… Но нужно ли это будет Рите? И как это выяснить?

Завибрировавший в кармане телефон заставил отвлечься.

— Да, Пригов.

— Зайди ко мне, если не ушел еще.

— Сейчас буду.

Батя вздохнул, выдернул себя из Ритиного кресла и, убирая письмо обратно в карман, направился к дверям.

* * *

Кнопка лифта не подавала никаких признаков жизни, лампочка не загоралась, движения за железной дверью слышно не было. Перехватив телефон другой рукой, Серега направился к лестнице. За этот, оказавшийся таким длинным, день он порядком устал, подниматься пешком откровенно не хотелось, но выбора не было.

Гудки возле уха прекратились и совсем рядом прозвучал тихий голос:

— Да, Сереж. Вы вернулись?

— Да.

— Все в порядке?

— Да.

— …Спасибо, что позвонил.

Что ответить, Серега не нашелся. Ну, не «пожалуйста» же… Задумался, что сказать, но Кристина его опередила:

— Ты еще на базе или уже дома?

— Почти дома, по лестнице поднимаюсь.

— Хорошо. Ты наверно устал… Отдыхай, не буду тебя отвлекать. Спокойной ночи.

— …Спокойной ночи.

Покоя ночь нисколько не предвещала, учитывая письмо. Будь оно адресовано ему одному, Серега открыл бы его не колеблясь. Но из того, что письма получили все, следовал вывод о том, что это… прощание. Он совсем не был уверен, что хочет и готов… прощаться.

Но разве он уже этого не сделал?.. Там, на кладбище. Или в морге. Или… или когда ушел? Нет, тогда точно нет. Тогда надеялся, что все обойдется. Надеялся. Но… понимал, что шансы не равны. И все же все это прощанием не было. Прощание — это что-то… взаимное. А все эти действия были односторонними.

Но разве сейчас будет эта самая взаимность? С Бизоном уже не поговорить, вопросов не задать, ответы не услышать. Откуда она тогда возьмется?.. Почему-то казалось, что будет и возьмется. Или просто очень хотелось, чтобы так было?.. Хотелось поддержки. Хотелось услышать Борькиным голосом что-то вроде «не дрейфь, прорвемся». О том, есть ли смысл куда-то прорываться, Серега старался не думать — чувствовал, что ничего хорошего не надумает.

Добравшись наконец до квартиры, в пору было завалиться спать — благо, усталость брала свое, и проблем с засыпанием, кажется, сегодня не будет. Вот только придется все же отправиться сначала в душ, ну или как минимум просто помыть голову, чтобы смыть смесь известки, бетонной пыли и Бог знает какой еще гадости, витавшей в воздухе после взрыва запущенной сегодня в них гранаты. На месте, как могли, отряхнулись, а по приезде на базу и оказавшись наконец свободным Физик не стал тратить время на душ, переоделся и поскорее уехал.

Организм, измученный за последние дни абсолютным отсутствием аппетита, активно требовал еды и намекал, что водные процедуры могут и подождать.

Яркий свет кухонной люстры, теплый воздух от работающей батареи, тихий, еле слышный стук секундной стрелки в часах — такие привычные элементы уюта давали небольшое ощущение дома и покоя. Небольшое, потому что оно сразу же растворялось в непроходящей боли. Она перестала быть чрезвычайно острой, не сидела в сердце тонкой иглой, укалывая в определенные моменты. Она просто была — везде и во всем.

В холодильнике все так же стоял одинокий контейнер, лежала начатая колбаса, яичницей с которой он сегодня через силу завтракал, и больше не было ничего. Даже яйца утром закончились. Круглосуточного магазина рядом нет, так что завтракать будет нечем.

Микроволновка загудела, нагревая поставленную в нее тарелку, а Серега задумался. Картошка напомнила о маме, о том, что собирался позвонить и не успел, а сейчас — он оглянулся на часы — уже поздно. Надо не забыть завтра. Конечно, бодрым голосом говорить маме, что с ним все более-менее в порядке, не хочется, но все же она волнуется.

Может, и с письмом до завтра подождать?.. Или… не поможет?

Странно, но сомнения в том, стоит ли читать прямо сейчас, рождались в голове, в уме — наверно, это попытка разума оградиться от потенциальной опасности. В душе же, интуитивно Серега сомнений не чувствовал, ему почему-то казалось, что страшного ничего не произойдет. Быть может, из привычки доверять автору письма.

Или из мысли о том, что хуже уже некуда.

Доев картошку, набрал в чайник воды, щелкнул включателем и отправился в коридор к оставленному на тумбе конверту. Вернулся с ним на кухню, посмотрел на надпись «Физик» и подумал: «Когда он их писал, представлял, как будет проходить чтение?»

Решившись, Серега отодвинул горшок с почти увядшим растением, переложил оставленный несколько дней назад планшет на стол и уселся на широкий подоконник. За окном, вдали, на фоне темного неба привычно белел Смольный собор, подсвеченный прожекторами.

Просветив конверт на свет, чтобы не задеть вложенный лист, надорвал его.

Серега, привет.

Никогда столько не думал, что хотелось бы еще пожить, сколько передумал, пока написал эти письма. Уже и не рад затее, да жалко потраченных усилий. Хочу какие-то свои соображения высказать, а потом задумываюсь о том, как вы читать это будете… И все мысли разбегаются, как тараканы.

Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Помнишь, я говорил тебе про Валерку, друга моего, еще с Нахимовского? После того штурма у меня только одна мысль была. Почему я не погиб вместо него? Жить вовсе не хотелось. Две трети роты полегло. Совсем еще пацаны. У всех матери, сестры, жены молодые… Валерка мне перед штурмом все про девушку рассказывал, с которой случайно в поезде познакомился, незадолго, накануне буквально. Все повторял ее адрес, боялся, что бумажку потеряет. А потом я рану ему зажимал, а он говорил, что не может вспомнить ее глаза. Крови было столько, что ни один врач уже не помог бы, а их и не предвиделось. Я его слушал и не знал, сказать ему, что он умирает, или пусть вспоминает ту девчонку…

Да… Хотелось бы мне, чтобы тебя и вовсе рядом не было бы.

Это пройдет, Серег. Пройдет, поверь, я знаю. Больно, но однажды ты поймешь, что боль уже не такая. Что ты просто помнишь. Помнишь какие-то важные для нас с тобой вещи. Знаешь, что я про Валерку первым делом вспоминаю? Как мы с ним в училище в увольнительной кота с дерева снимали. Возвращались уже, времени в обрез, а тут девчонка в слезах под деревом — кот от собаки удрал и все, слезать не хочет. Коты же — они упертые… Ну, а тут мы, красавцы, при параде — как не помочь прекрасной даме?.. Потом 3 дня полы драили.

А вообще я хотел сказать вот о чем. Мы однажды говорили на эту тему. Я, конечно, не знаю, когда это случится, может, и нескоро, и за это время что-то изменится, но все же кажется, что вряд ли. Если прошло немного времени, то я даже рад, что у меня на момент смерти не будет жены и тем более детей, которые остались бы без меня. Помнишь про Артемку? Сынишка Марины? Ему сейчас лет 17 примерно. Не расстались бы мы с Мариной, и что? Парень только-только во взрослую жизнь входит, а отец бы — того?.. Я рад. Но я жалею. Жалею, когда домой возвращаюсь. Жалею, что некого в зоопарк отвести в единственный выходной за месяц, совпавший с воскресеньем. Покупаю подарки Ваньке и задумываюсь, а что бы покупал собственному сыну?

Серег, не повторяй моих ошибок. Жизнь не так часто дает шансы на счастье. Он вообще может быть единственным за всю жизнь. Подумай как-нибудь об этом. Только не забудь, что, кроме «думать», нужно еще «действовать». А то ты любишь застрять на первом этапе процесса.

Держись. И прости.

Сначала ему показалось, что не чувствует вообще ничего. Даже успел удивиться, почему так спокоен. Взгляд упал на полузасохший цветок — попытку сестер создать уют в его квартире, подумалось, что он сейчас как этот цветок, на него пытается светить солнце, но это уже бесполезно, жизни внутри почти не осталось.

Какой шанс на счастье? Какое «не повторяй ошибок»? Где и когда он должен не повторять ошибок? В будущем? А что такое будущее?..

Смольный. Нева. Огни в воде. Когда-то они спорили о том, какое отношение имеют друг к другу Смольный собор и Смольный институт. Вот прямо тут и спорили, точнее, на крыше. А начался спор вообще с пристани напротив и ее предназначения в старину.

Почему они так часто спорили? Почему у них обо всем находилось разное мнение, но при этом взгляды на многое совпадали абсолютно? Как так получается в жизни?

Чайник давно вскипел. Серега подошел к нему, взял из сушилки чашку, достал с полки упаковку пакетиков чая, вытащил один и бросил его в чашку. Положил коробку рядом и, опершись о столешницу руками, уставился на чашку со свисающей из нее ниточкой с ярлыком. Ярлык был тошнотворно жизнерадостного желтого цвета.

Схватил чашку и со всей силы запустил ее в стену. Белые осколки разлетелись по кафельному темному полу.

Легче не стало.

Не думая, открыл дверцу, достал с полки первую попавшуюся под руку чашку — и запустил туда же, вложив в бросок всю силу и желая только одного: чтобы она разбилась на самые маленькие кусочки.

Сердце билось прямо в голове, отдавая в уши, но дышать стало чуть свободнее. Серега вернулся к подоконнику, взял отложенное письмо и принялся перечитывать.

* * *

На звонок в дверь Физик не отвечал, хотя машина его стояла во дворе. Мура несколько раз по полминуты нажимала на кнопку, но ни дверь не открывалась, ни шагов в квартире слышно не было. Телефон Физика не отвечал тоже, то есть телефон-то звонил, но его хозяин ответить не спешил и, может быть, даже не слышал.

В ответ на обеспокоенный взгляд Муры Кот посмотрел в сторону лифта.

— Пошли, я, кажется, догадываюсь, где он.

Идея съездить к Сереге принадлежала Женьке, Кот поначалу ее не принял, посчитал, что тому наверняка хочется побыть в одиночестве. На что Женя возразила, что они должны поддерживать друг друга, а тем более должны поддержать Физика, ему все же тяжелее, чем им. Кот посомневался, но в конце концов согласился, решив про себя, что это удобный случай для разговора с Серегой, того самого разговора, решение о котором он принял совсем недавно.

Когда он вышел из лифта на последнем этаже и уверенно повернул направо, заворачивая за угол длинного лестничного коридора, Женя, шагая за ним, спросила, куда они идут.

— На крышу.

Обдумав несколько секунд услышанное, Мура встревожилась:

— Вась… а зачем ему туда?.. Он же не…

— У него там место любимое. Рассказывал как-то, что любит там посидеть… Ему, конечно, хреново, но он же не идиот, — решил Кот успокоить девушку, заметив ее обеспокоенность. — Надеюсь.

В углублении в стене несколько ступенек вели к решетке, отделяющей выход на крышу. На решетке висел закрытый замок.

— Есть другой выход?

— Нет… — замок Кота порядком озадачил, он был уверен, что Физик на крыше. Где же ему еще быть-то, если его нет в квартире? Не мусор же он пошел выносить… Или пошел? — Давай вернемся к квартире.

На этот раз Серега открыл сразу. Успевший немного испугаться Кот оглядел его на всякий случай с ног до головы.

— Чего дверь не открываешь и на телефон не отвечаешь? — Кот уже понял, что Физик в одних спортивных штанах и с мокрыми волосами сделать этого не мог по причине нахождения в ванной, но надо было что-то сказать, потому что хозяин квартиры молчал. И, кстати, пускать их внутрь, похоже, не собирался.

— Серег, мы хотели узнать, как ты… Хотели… — даже Муре оказалось трудно подбирать слова под таким молчаливым взглядом.

Физик вздохнул и отступил, освобождая проход. Мура и Кот растерянно переглянулись, но вошли. Пока они раздевались, Физик закрыл дверь и ушел по направлению к кухне.

— Ты все еще считаешь, что нам надо было сюда ехать? — прошептал Вася на ухо Жене, когда она в задумчивости переводила взгляд с одной тумбы на другую, вспоминая, из какой Серега обычно доставал им тапочки.

— Теперь уверена.

Физик, теперь уже в накинутой рубашке, был обнаружен на подоконнике кухонного окна. Чтобы не задавать интересующий вопрос прямым текстом, Кот пооглядывался по сторонам, но не нашел ничего, что могло бы подсказать ответ. Зашедшая за ним следом Мура, напротив, решила спросить прямо:

— Серег… ты… прочитал письмо Бизона?

До этого молча и безразлично смотревший на них Физик отвернулся, вздохнул, помолчал и, повернувшись обратно, произнес:

— Да, но я не хочу об этом говорить. Я ценю ваше желание поддержать, но предпочитаю остаться один. Считаю…

— Серег, — Мура перебила его и подошла ближе, — никто не должен быть один! Это же трудно и очень тяжело.

— Я так хочу.

Мура отвела взгляд, а Кот вздохнул: правильно он не хотел сюда ехать.

— Может, хотя бы чаем угостишь? — сдаваться Мура не привыкла.

Серега пожал плечами и кивнул головой в сторону:

— Чайник вон, чай на полке над ним, сахар там же, ча… где чашки, ты знаешь.

Кот отошел от кухонной тумбы, о столешницу которой только что опирался, освобождая упрямой Женьке подход к чайнику. Надо было что-то сказать, но, кроме дурацкого «как ты?», ничего в голову не лезло. Как Физик, было слишком очевидно, да и наглядно видно. «Надо было обдумать заранее», — подумалось Коту. А еще же разговор…

— А где моя любимая чашка? — Женька, держа руку на открытой дверце шкафчика, повернулась к Сереге. — Та, с дельфинами.

— Разбилась случайно.

Мура, расстроено нахмурившись, достала другую чашку, а Кот еще больше задумался. В более-менее адекватном состоянии Физик в такой ситуации обязательно бы добавил «Я куплю тебе такую же» или «Прости, я нечаянно». Понятно, что все это мелочи, и сейчас совсем не то состояние, но у Физика в отношении Муры мелочей не бывает… Значит, ему настолько плохо, что даже… наплевать на Женьку?

Включенный чайник закипел, Мура спросила у Физика, налить ли ему, тот отказался. Тогда Кот молча поднялся, прошел в коридор, достал из куртки принесенную на всякий случай бутылку коньяка и вернулся на кухню.

— Будешь?

Физик все так же молча уставился на бутылку и, пока он не успел отказаться, Кот добавил:

— Мы по чуть-чуть, чисто символически, — и шагнул к шкафчику с посудой. Женя, стоявшая рядом и ближе, достала три стакана. Налив по паре глотков в каждый, Кот взял два стакана и, подойдя к Сереге, протянул руку:

— За Бизона.

Серега стакан взял. После того, как выпили, Мура все же налила себе и Коту чай, переставила чашки на стол и присела на стул, сосредоточенно размешивая сахар в своей чашке. Кот присел тоже, подвинул к себе горячий чай и уставился на него, лихорадочно пытаясь придумать, как сдвинуть с мертвой точки разговор. Физик продолжал сидеть на подоконнике, теперь отвернувшись к окну.

Несколько минут прошли в полной тишине, лишь иногда позвякивала ложечка в Жениной чашке, когда она пыталась поскорее остудить кипяток.

— А мне Бизон написал, что надо решать проблему с Васькой.

Смысл сказанного Женей до Кота дошел не сразу. А когда дошел, он чуть не подскочил от возмущения: и по поводу «проблемы», и по поводу оглашения ее во всеуслышание.

— Что надо или спокойно служить вместе, или… — Мура не договорила, впрочем, Кот и так прекрасно знал, что мог написать Боря на эту тему.

— Правильно сделал. Давно пора, — раздалось от окна.

Кот бросал на Муру недовольные взгляды, еле сдерживаясь, чтобы не высказать претензий вслух. Попытался придумать что-то другое, но в голову не приходило ничего подходящего.

— Мне тоже об этом написал, — решил он все же поддержать тему, раз даже получилось вовлечь Серегу в некое подобие разговора. Внутри все кипело от того, что эту тему им с Мурой еще только предстоит обсудить вдвоем, а она уже сообщает об этом всем! Ну и пусть «все» в данном случае один только Физик. И его достаточно. И уж тем более его, если вспомнить события трехлетней давности.

— Может, и пора, — задумчиво произнесла Мура, по-прежнему не поднимая глаз от чашки. — Только как это сделать сейчас? Не бросать же вас в такое время…

— Мура, ты всерьез собралась это сейчас обсуждать? — все же не выдержал Кот.

— Да нет… Просто думаю все время об этом, после… письма. — Женя сделала пару глотков, потерла рукой висок и, от чего-то поморщившись, произнесла: — Коньяк, что ли, не туда куда-то пошел… Ударило в голову немного. Еще и день такой…

Она вздохнула и устало склонила голову, подперев ее согнутой в локте рукой.

— Как вы думаете, нам пришлют кого-нибудь? — после паузы спросил Кот.

Серега продолжал молчать, как будто их здесь и нет. Мура, видимо, подумала о том же самом, потому что посмотрела на него, будто ожидая, что он скажет хоть что-нибудь.

— Мы и вчетвером можем справиться, но впятером было бы лучше.

— Хорошо бы, если б Рифа прислали. Да, Серег?

Физик повернулся к Коту, но так ничего и не ответил. Вася хотел уже возмутится, чтобы хоть как-то его расшевелить, но после некоторого молчания Физик все же произнес: «Наверно», и опять отвернулся.

— Что-то мне совсем… Кажется, что засну вот прямо сейчас… — Женька в который раз потерла виски и встряхнула головой, пытаясь прогнать наваливающийся сон. — Вырубает так…

Серега посмотрел на нее, на Кота, и вдруг все так же молча куда-то ушел. Построить наиболее вероятную версию, куда, Кот не успел. Хозяин квартиры вернулся с пледом в руках и протянул его Жене:

— Иди ложись в маленькой комнате.

— С…спасибо, Серег… — Женя растерянно переглянулась с Котом, но Вася такому повороту был даже рад, для разговора ее присутствие было нежелательно. Поэтому кивнул: иди.

Мура ушла, а Кот пытался придумать, что же делать. Серега явно в таком состоянии, что был бы только рад, если бы Кот отправился домой. С другой стороны, он считал важным вывести его из этого состояния, расшевелить, растормошить… Если он сейчас уйдет, Физик окончательно замкнется, шанс у него есть только сейчас.

— Ты к Муре присоединишься или домой… поедешь? — полностью подтвердил Васины предположения Физик. Последнее слово и вовсе прозвучало так, будто вместо него предполагалось нечто менее цензурное.

На одну долю секунды Васе почему-то вспомнился проем открытой двери вертолета, в который он должен был шагнуть — первый прыжок с парашютом. Страшно было до ужаса.

Сглотнув, прогоняя воспоминания и страх, Кот решился:

— Мне надо тебе кое-что сказать. Выслушай меня… пожалуйста.

Коту самому стало противно от такой явной просительной интонации, с которой прозвучали его слова. Но выбора не было. И это даже не единственная и не самая сложная для озвучивания просьба, которую он должен сейчас высказать. Наверно, в его тоне было что-то такое, что заставило Серегу пойти навстречу. Он подошел, отодвинул стул, на котором сидела Мура, и уселся, выжидательно-равнодушно смотря на Васю. От этого равнодушия Коту очень хотелось дать задний ход или экстренно придумать что-нибудь другое.

— Я хочу помочь. Ты мне друг, и я понимаю, что тебе сейчас тяжело, — пока говорил, подумалось, что переговорщик из него хреновый. Надо было додуматься начать со слов о помощи, которой Серега явно не хочет. — Только я… Мы… — смотреть Физику в глаза Вася не мог. От этого холодного взгляда хотелось моментально заткнуться. — Серег, я хочу извиниться. За… — представлять Серегину реакцию было страшно, но деваться уже совсем некуда.

Серега молчал и ждал продолжения. Кот взял бутылку, налил себе и Физику коньяку и залпом выпил содержимое своего стакана. Пересохшему горлу стало немного легче. Серега к своей порции не притронулся. Отодвинул Женькину чашку, оперся локтями о стол и сцепил руки в замок. В момент, когда он взялся за чашку и наконец отвел взгляд от Васи, тот решился.

— За тот год, когда ты был в тюрьме, за то, что не приходил и не писал, — выпалил Вася на одном дыхании.

Ответом было, разумеется, молчание. На другое он пока и не рассчитывал.

— Я… не мог. Знаю, это хреновое оправдание. Меня как будто что-то останавливало. То, что тебя посадили, было настолько несправедливо, что… я не знал, что тебе сказать… Я представлял, как прихожу… и я не знал, что буду говорить. Мне казалось это еще более несправедливым — ты… там, а тут я прихожу… свободный… и… — Кот все же осмелился поднять глаза и посмотреть на друга. Серега смотрел на свои руки, сосредоточенно, неестественно, из чего следовал вывод, что он не хочет показать своей истинной реакции. — Прошло два-три месяца, и я вдруг понял, как это долго… два года… я думал об этом с ужасом… Потом меня перевели. Мне хотелось тебе рассказать об этом. Мне вообще о многом хотелось рассказать. Но я не мог. Из-за того, что не написал сразу. Не пришел. — Говорить было невыносимо тяжело. Молчание Сереги только усугубляло ситуацию. Лучше б высказал хоть как-то свои эмоции, ведь были они у него тогда! И сейчас наверняка есть, не может же не быть! — Рифа же еще до суда перевели, — Кот изо всех сил старался говорить ровно, — Батя с Багирой… что-то у них произошло тогда, они не общались. Получилось, что я не общался ни с кем из наших, рядом никого не было. И… новое место, новое командование, новые задания… Прошлая жизнь на время отошла куда-то далеко. Да и времени буквально не было задуматься ни о чем. — От волнения Кот схватил пустой стакан и вцепился в него. Пальцы побелели от напряжения и где-то в сознании промелькнула быстрая мысль: «Не разбить бы…» — Я не оправдываюсь… я просто хочу объяснить…

Физик молчал. Если бы не его напряжение, которое Кот ощущал просто по давней боевой привычке — интуитивно, на ментальном уровне, можно было бы подумать, что и вовсе не слышал ничего. Кот помолчал, больше не находя в себе силы продолжать этот монолог без обратной связи. Физик молчал.

— Да скажи же ты хоть что-нибудь! Ну, хочешь, ударь меня, хочешь, пошли куда подальше, но не молчи!

Серега посмотрел на Кота… с прежним равнодушием. У Васьки от него по спине пробежал холодок. Не этого он ждал, совсем не этого.

Физик вдруг поднялся и опять ушел, как давеча с пледом для Женьки. Кот, все так же вертя в руках стакан, подумал было подлить себе еще, но мысль о завтрашней работе остановила.

Напиться бы сейчас до полной отключки. Чтобы не вспоминать ни о письме Бизона, ни о словах Муры о «проблеме», ни терзаясь сомнениями, стоило ли сейчас заговаривать с Серегой на такую тему.

Физик вернулся… с пледом, швырнул его на диванчик рядом с Котом. Взял свой стакан, отлил половину налитого в стоящий на столе стакан Кота, стукнул своим об него — «чокнулся» и выпил.

— Спокойной ночи.

Повернулся и ушел бы, если бы Кот не вскочил:

— Подожди!.. Ты ничего не… не скажешь?

Физик полуобернулся и, не поворачиваясь, бросил:

— Не стоит.

И ушел.

---

Примечания:

Предположение о таком возможном поведении Кота родилось во время пересмотра их встречи на полигоне во время кражи "Снегиря". Да, там была бомба и они были заняты ею, но все же обмен репликами "Рад тебя видеть" — "Взаимно" показался мне натянутым, неестественным, да и в дальнейшем проявления дружеских чувств я у них не заметила. Кот защищал Физика перед Мурой, но по отношению к самому Физику вел себя не так, как можно ждать от человека с его темпераментом при встрече с другом в таких обстоятельствах. Собственно, из-за его темперамента я и предположила его реакцию на тюрьму.

Ночью выпал первый снег и, вопреки обыкновению, ни таять, ни кончаться он, похоже, не собирался — так и продолжал сыпать редкой, мелкой крупой. Все вокруг стало белым, отчего немного посветлело и стерло унылую картину темно-серой поздней осени. В магазинах еще с первого числа стали появляться елки и гирлянды, теперь же, с началом снежной зимы все с завидным энтузиазмом примутся украшать витрины, приемные, офисы — все, на что хватит фантазии. Предстоящая новогодняя кутерьма только добавляла тоски и боли: не замечать ее сложно, а постоянно думать «Какой Новый год без Борьки? Зачем?» — слишком больно.

Вчера Рите, отпросившись в конце дня у Пригова, пришлось заняться самым нелюбимым делом — покупками, в данном случае, поиском новых сапог. Нелюбимым, потому что этот процесс всегда отнимал много времени, которое можно было с успехом потратить на что-то более приятное — отдых, например. Новые вещи иногда по-женски радовали, впрочем, появлялись в гардеробе не часто — с ношением формы в них просто нет сильной надобности и носить купленные вещи особо и некуда. Вот и вчерашний поход по магазинам не принес ничего, кроме раздражения — от усталости и окружающей атмосферы. Ладно, хоть сапоги нашлись.

Вчера, особенно ярко почувствовав собственное одиночество после похода по торговому центру, где гуляли, в том числе, пары с детьми, придя в пустую квартиру, Рита не выдержала. Достала убранное было вчера письмо.

Его нет, а он так нужен. Просто нужен, просто знать, что он есть, даже если где-то далеко — ведь однажды вернется.

Не вернется.

Какого еще ей ждать повода, чтобы прочитать его письмо? Если ей сейчас так плохо — оттого, что его нет, оттого, что она совсем-совсем одна, — что желание вернуть его такое огромное: хотя бы вот так, на пару минут, пока она будет читать…

Выпавший снег по традиции усилил утренние пробки, до базы Рита добиралась, мечтая о стаканчике кофе — а лучше чашки настоящего от генерала: стояние в пробках и полубессонная после прочитанного письма ночь действовали усыпляюще.

Отчасти затрудненной дорожной ситуации Рита была даже благодарна: на работу хотелось — но не в ИВЦ. С того самого момента, со дня смерти Бизона, она еще ни разу не вела группу за пультом. И совершенно не была уверена, что сможет это сделать. Впервые работа не была отвлечением — невозможно в ИВЦ отвлечься от того, что произошло именно там.

С Игорем было не так. Задача помочь группе, поиск пропавшего Бати стали тем самым спасением, отвлечением. Боль потери наваливалась только дома — когда оставалась одна, когда из Маргариты Степановны превращалась в женщину, потерявшую любимого мужчину. А Бизона потеряла и Маргарита Степановна, и женщина, так остро нуждающаяся в близком, любимом друге.

«Я всегда рядом с тобой» — так заканчивается его письмо. Ничего другого он и не мог сказать, ему больше ничто и не подвластно. Но что ей делать, если этого так мало?.. Если ей нужен он, а не его ментальное присутствие?

У нее нет выбора. Придется довольствоваться тем, что есть.

Шлагбаум ожидаемо поднялся заранее, еще когда она только подъехала к повороту с улицы. Почти пустая парковка тоже была вполне привычной, еще слишком рано. Стараясь не смотреть в сторону одинокого Борькиного джипа, Рита направилась к лифту.

Что оказалось неожиданным — так это Физик в коридоре возле ее кабинета.

— Сереж?..

Занятый своими мыслями Физик поднял голову не сразу, только когда она подошла совсем близко.

— Здравствуй, Рита… я… мне спросить кое-что нужно.

— Ну, проходи, — приложив карту к считывающему устройству, она толкнула дверь и кивнула головой. И с беспокойством оглядела входящего в кабинет Физика. Не найдя ответы на свои вопросы, спросила:

— Что-то случилось?

— Да нет, — Физик выглядел растерянным, — я хотел спросить… Что происходило, когда… когда шел суд? Ну, когда меня посадили.

Тема вопроса несказанно удивила, но подавать вида Рита не стала. Повесила сумку и пальто на вешалку и прошла к своему столу:

— Садись, — кивнула Физику на стул, и когда он сел, спросила: — Что именно тебя интересует?

— Вы обсуждали между собой… то, что произошло?

— Конечно… то есть… ну, не совсем…

— С Батей вы не общались, а Рифа перевели, — подсказал сам Физик, и Рита не сразу вспомнила, что он об этом знал и сам, пока они ждали окончания разбирательств по делу.

— Ну… да, — проговорила она озадаченно.

— А Кот? Как он… себя вел, что говорил?

В том, что Серега спрашивает не из праздного любопытства, Рита не сомневалась: ситуация не располагает к шуткам, да и он слишком серьезен. Но непонимание, к чему эти расспросы, мешало сосредоточиться и вспомнить нужные подробности.

— Кот?.. Да как?.. Бесился…

— В смысле?

— Ну, что, ты Кота не знаешь? Он все время твердил о несправедливости, что это рядовая операция, что ни ты, ни кто-то из нас ни в чем не виноваты, вся вина на Кечаеве.

— А после суда?

— После суда бесился еще больше. Требовал, чтобы мы что-то предприняли, поговорили с Соловьевым, с Приговым, как будто мы этого не делали.

— А… после… Месяца через два-три ты с ним общалась?

— Н…не-е-ет… — задумчиво протянула Рита, вспоминая. — Его потом перевели, у него загранки пошли.

— Понятно, — кивнул Физик и задумался.

— И что тебе понятно?

— Нет… Ну… Все нормально, Рит. Спасибо.

— Физик!..

— Правда, все нормально. Я пойду, — произнес Серега поднимаясь. Выбора у Риты не оставалось, уговорами из Физика ничего не вытащишь.

— Иди.

Что значили эти вопросы, она не поняла и логичного объяснения найти не могла. Что вдруг случилось такого, чтобы Физик расспрашивал о том времени и поведении Кота? Это должно быть что-то важное, пустяками он сейчас не интересовался бы.

Вчера они вроде были абсолютно нормальными, насколько это возможно, учитывая ситуацию. Может, позавчера на операции произошло что-то? Той, вечерней, о которой ни Пригов, ни Булатов ей даже не сообщили. Но что могло произойти? Поссорились? Так вчера нормально разговаривали, вроде.

— Багира, — в приоткрытую дверь заглянул Батя, — привет.

— Привет, — Рита вспомнила, что хотела выпить кофе, и поднялась, направляясь к выходу.

— Я тебе вчера не сказал, — Батя как будто бы не хотел выпускать ее из кабинета, стоял в открытом проеме и не двигался. — Мне Бизон письма отцу и Ирке оставил. Надо отвезти. Сегодня как раз подходящий борт есть. Пушкинские летят. Вылетают через три часа, и потом часа через два-три обратно. Так что меня сегодня нет.

— Поняла, — кивнула Рита, — ты им позвонил уже? Андрею Ивановичу или Ире?

— Нет еще, мне самому только что позвонили.

Рита еще раз кивнула, Батя ушел, а она задумалась и вернулась к столу. Про кофе совершенно забылось.

Руки сами машинально взяли оставшуюся со вчера на столе папку с записью допроса задержанного, с которым ей вчера пришлось провозиться почти весь день. Почти не глядя пролистнув несколько страниц, думая вовсе не о работе, Рита положила папку на стол и решительно вышла из кабинета.

* * *

Небольшой городок встретил отсутствием снега, но очень холодным ветром. Номер службы такси оставался в памяти телефона еще с прошлого приезда трехлетней давности. И осматривая тихие улочки из окна машины, Рита думала о том, что за три года ничего в городке не изменилось. Вообще ничего, кроме того, что тогда рядом с ней в таком же такси сидел Боря. Злой, потому что сестра не брала трубку, но… Но живой.

А вот новый дом, где теперь жила Ира с мужем и сыном, она еще не видела.

На этот раз Иришка ответила сразу, когда Рита позвонила ей еще из КТЦ. И теперь встречала в открытых дверях:

— Рита, ты позвонила бы вчера! Мне даже угостить тебя нечем, готовить только вечером собиралась, когда папа придет.

— Не переживай, чай попьем. А вчера я позвонить не могла, сама только утром узнала, что есть возможность прилететь к вам.

Ира посторонилась, чтобы пропустить гостью в квартиру, и сказала уже тише:

— Рит, Ванька спит, в гостиной и на кухне можно нормально разговаривать, а здесь спальня рядом, лучше потише.

— Конечно, — прошептала Багира, расстегивая пуговицы замерзшими руками. Что-то привлекло ее внимание в девушке, закрывающей за ней дверь, и она пристальнее вгляделась в ее лицо:

— У-у-у, кажется, я вовремя?

Ира смахнула с глаз слезинки и шмыгнула носом:

— Угу, — шепотом ответила девушка. — Да, это… перманентное состояние. Ты проходи. Давай пальто.

Ира повесила Ритино пальто и произнесла:

— Я зайду проведаю Ваньку, а ты проходи в гостиную. Я сейчас.

— Хорошо.

Багира всунула ноги в приготовленные для нее тапочки, вытащила из сумки коробку печенья и пакет с фруктами и направилась в гостиную, ловко лавируя среди разбросанных игрушек. Ванька, как и положено мальчишке, оказался владельцем огромного автопарка, хотя более подробный осмотр показывал, что зоопарк у него примерно таких же размеров. Фигурки животных были везде — на полу, на столе, на стуле и в машинах, видимо, перед тем, как отправиться спать, парень занимался зооперевозками. Что удивляло — у животных присутствовали все необходимые лапы, рога, хвосты и прочие важные, но так легко ломающиеся части. Как двухгодовалому малышу удавалось так осторожно обращаться с игрушками — настоящая загадка!

Рита точно знала, что пару месяцев назад Боря подарил племяннику фигурку бизона — сам ее искал в магазинах, не нашел и заказывал через интернет. Нашла ее Багира не сразу. Среди всевозможных лошадей, тигров, коров и даже крокодилов — особенно, если это все разных форм и размеров — найти что-то быстро оказалось весьма проблематично. Бизон нашелся под столом в компании пары змей, странного волка, в котором можно было предположить койота, и птицы, похожей на сокола. Видимо, под столом раскинулись американские прерии.

Багира не заметила, когда зашла Ира — любая молодая мама не хуже спецназовца умеет ходить бесшумно, особенно в то время, когда ребенок наконец-то спит.

— Боря тогда не только бизона подарил. Ты знаешь? — спросила девушка, глядя на фигурку в руке Риты.

— Нет… что ты имеешь в виду?

Вместо ответа Ира шагнула к открытым полкам стеллажа и, взяв оттуда что-то, подошла к Багире и присела рядом.

— Вот.

На раскрытой ладони девушки в обманчиво-расслабленной позе лежала черная пантера. Передние лапы вальяжно скрещены, длинный хвост прикрывает задние, в длинном грациозном теле чувствуется напряжение и упругость, хотя животное вроде бы расслаблено, голова поднята и острые уши улавливают малейшие звуки. Кажется, еще секунда и пантера молниеносно вскочит с места своего отдыха. Удивительно, но в ней безошибочно угадывалась киплинговская Багира.

Рита с умилением смотрела на свою любимицу, взяла ее с Ириной ладошки и осторожно погладила гладкую матовую поверхность. Как только Бизон смог отыскать такую красоту? И почему не показал ее ей?

Ира вдруг тихо ахнула:

— Ох… я только сейчас подумала! Наверняка, он купил такую же и тебе, и подарил бы на день рождения… Вот, блин, дура! Поискала бы у него и подарила бы… был бы… последний… подарок… от Бори… — на последних словах Ира отвернулась, пытаясь сдержать эмоции.

— Не расстраивайся, подаришь, если она есть. Я буду очень рада, — с этими словами Рита поднялась, поставила фигурку на стол и присела на диван. — Ириш, расскажи, как у вас дела? Как отец?

— Отец держится, — заговорила, вздохнув, девушка, пересев к своей гостье. — Они же все трое: что папа, что Борька, что муж — боевые офицеры. Твердость духа и все такое. Внешне все спокойно, а внутри… какие там шторма и бури… одному Богу известно, — судорожно вздохнула Ира. — Стойкие оловянные солдатики. Нет, я любя. Но иногда от этого очень тяжело. Да и вообще… кому я это рассказываю, — горько улыбнулась девушка, — ты же сама такая.

Рита тоже чуть улыбнулась и кивнула. А сама слушала взрослые рассуждения Иры и удивлялась — когда эта девочка успела вырасти и повзрослеть? Еще каких-то три года назад была подростком, ветреной студенткой, они с Бизоном еле выцепили ее с какой-то вечеринки, когда приехали навестить. А сейчас рядом сидит молодая женщина, мудрая и любящая.

— А я… — продолжала Ира, — я тоже держусь, только с наименьшим успехом. Особо раскисать Ванька не дает. Целый день носишься — то накорми, то одень, то поиграй, потом еще раз накорми и двадцать раз переодень. Но я благодарю Бога, что он у меня есть. В том числе за то, что есть именно сейчас. Если бы не он, не представляю, чтобы со мной было. Жаль только, что он дядю своего так и не запомнил. И знать будет только по рассказам.

— Но ведь будет. Это главное.

— Будет. Обязательно… — твердо кивнула девушка, — Ой, что-то я говорю-говорю… Я пойду чайник нам поставлю, — Ира вскочила и направилась к кухне, когда Рита ее остановила:

— Иришка, вон, печенье возьми. Я не стала тортик покупать… как-то обстановка не подходящая, наверно… И фрукты для Ваньки.

— Ой, да не надо было, — махнула рукой девушка и взяла коробку и пакет со стола. — Спасибо. Да… тортик… не уверена, что в ближайшее время смогу есть тортики…

Она вышла из комнаты, а Багира подошла к столу. Ее внимание еще во время разговора привлекла вещь, весьма похожая на старый советский фотоальбом. Открыв его наугад посередине, Рита убедилась, что права, — фотоальбом, причем с Борькиными фотографиями. Она осторожно взяла его и пошла с ним на кухню.

— Ириш, я посмотрю?

Ира, накрывавшая на стол, обернулась и кивнула:

— Я для тебя его и приготовила. Конечно. Садись, — кивнула на табуретку. — Именно из-за этого и расплакалась перед твоим приходом… Этот альбом мама делала… Они с папой вместе фотографии проявляли… А теперь ни мамы, ни Бори… — и закусив губу, отвернулась.

Успевшая сесть Рита вскочила, положила альбом на стол и обняла расплакавшуюся девушку:

— Девочка моя, я знаю, как это больно. Но ты же умненькая, ты же знаешь — человек не умирает, пока о нем помнят, — Багира поглаживала чуть вздрагивающую худенькую спинку. — Он всегда с нами. Он будет нам помогать, когда нам нужна будет помощь, так же, как он и делал всегда.

— И он сам так говорил… когда мамы не стало…

— Вот видишь. Потому что это правда, — Рита задумалась, достаточно ли сейчас подходящий момент, и решилась. — Ириш, — она чуть отстранилась от девушки, чтобы заглянуть в ее глаза. — Ириш, у меня для тебя кое-что есть…

— Что? — всхлипывая, Ира пыталась вытереть слезы. — Прости, что расплакалась.

— Боюсь, слезы ты рано вытираешь… — заметила Рита, чтобы хоть как-то подготовить девушку и тут же себя обругала — на нее уставились перепуганные глаза.

— Не пугайся, все… все нормально. Сейчас.

Рита дошла до прихожей и из сумки достала конверты. Молча протянула их, вернувшись на кухню. Дрожащей рукой Ира взяла их, как будто заранее опасаясь, заглянула в чистый, не заклеенный конверт и начала было вытаскивать вложенный лист, когда вдруг остановилась — узнала почерк. Заглянула во второй конверт и подняла испуганные и не верящие глаза на Багиру:

— Рит, это то, что я думаю?

Рита кивнула.

Ира присела за стол, стоять сил не было, теперь слезы катились по ее щекам, но она их не замечала. Она не сводила взгляд с кусочка вытащенного листка, исписанного рукой брата.

— Он все-таки написал…

— Да. Он, я так поняла, написал их сразу после вашего разговора. И все это время они хранились… у нашего начальника.

— Он и вам написал?

— Да. Всем.

Ира, до этого так и не сводившая взгляда с конверта, будто очнувшись, посмотрела на часы и вздохнула.

— Мне Ваньку скоро поднимать…

— Нет, Ириш, — поняв, о чем та думает, произнесла Багира, — не стоит сейчас читать. Лучше потерпи и прочитай завтра. Без меня и без Ваньки. Когда он заснет.

— Наверно, ты права, — неуверенно прошептала Ира. Вложила лист обратно и поставила конверты к стенке, у которой стоял стол. Переставила чашки, поправила клеенку, но отвлечься не смогла — белый прямоугольник конверта притягивал ее взгляд, как магнит.

— Права я, права, поверь. А сейчас давай пить чай. И я до ужаса хочу посмотреть фотографии.

— Хорошо, — вспомнив о хозяйских обязанностях, согласилась Ира. — Я только умоюсь.

Да и чайник надо заново подогреть.

Ира ушла, чайник уютно зашипел, а Рита притянула к себе альбом. Провела ладонью по бархатной обложке. Сейчас таких не делают. Современные фотографии люди хранят в компьютерах, телефонах, а, если и распечатывают, то засовывают фотографии в альбомы с полиэтиленовыми кармашками. Ни тебе твердой бумаги, ни аккуратных уголков для фоток, ни места, чтобы подписать их. От альбома пахло особенным книжно-фотографическим запахом, так могут пахнуть только старые книги и старые фотографии. От него веяло тем временем, когда Борины родители проявляли отснятые снимки в проявителях и реактивах, внимательно вглядываясь в детское личико сына, медленно проступающее на бумаге. Веяло маминой любовью, с которой она собирала этот альбом, клеила уголочки, делала надписи.

Посвежевшая Ира вернулась одновременно с щелчком вскипевшего чайника, а Багира так еще и не открыла обложку.

— Давай мы попьем чай, а потом вместе посмотрим, — предложила хозяйка.

— Ты наливай, я только немного взгляну, удовлетворю любопытство, — улыбнулась Багира и открыла наугад один из начальных разворотов.

И с удивлением увидела новогодние снимки — огромная елка, богато украшенная игрушками и «дождиком», и нарядный мальчик Боря лет десяти — радостно позирующий у лесной красавицы. С удивлением — потому что на мальчике были классические брючки и белоснежная рубашка. Пиджачок явно отсутствовал лишь по причине хорошего отопления.

— Надо же, а все время говорил, что ненавидит классические костюмы, — шутя, возмутилась Рита.

— Он в них драться ненавидел… — пояснила Ира, разливая по чашкам с заваркой кипяток.

Багира взглянула в грустные глаза собеседницы и вдруг спросила:

— Ир… А когда ты узнала о Борькиной работе?

— Совсем недавно, незадолго до свадьбы, — девушка замолчала, вспоминая, и улыбнулась. — Не без помощи мужа, тогда еще жениха, — поставила чайник на место, переставила на стол сахарницу, достала хлеб и нарезанные сыр и колбасу, оглядев стол — не надо ли чего еще — выдвинула из-под стола табуретку и присела. — Боря приехал знакомиться. Как всегда, когда речь заходила о его работе, отмахнулся от расспросов со своим извечным «служу на флоте». А муж что-то заподозрил тогда, уж не знаю, по каким-то фразам, по интонациям, по взгляду… Попытался узнать по своим каналам Борино досье, а когда выяснил, что доступ закрыт, мне все и выложил. Очки так себе набивал, хотел понравиться, — усмехнулась Ирина. — Мол, смотри, какой я проницательный, твоего сурового братца раскусил.

Тут уже усмехнулась Рита, она хорошо представляла, как Бизон вел себя с претендентом на Ирины руку и сердце. Да и сама наслышана была об этих смотринах после Борькиного возвращения.

— Он объяснил мне, что, если доступ закрыт, значит, человек служит в каком-то секретном подразделении. И что, судя по… так сказать, внешнему виду моего брата, служит он не каким-нибудь аналитиком в штабе. Ну и… я пошла к отцу, который, конечно же, все знал. — Девушка усмехнулась: — Немного шантажа, немного лести, очень много дочерней любви, тьма заверений, что я уже взрослая, и — вуаля, я знаю правду.

— Испугалась?

— Ты знаешь, странно, но нет. Сначала. Сначала я безмерно братом возгордилась, — сказала это Ира таким тоном, что моментально становилось понятно, что гордость со временем лишь крепла. — Только потом пришло осознание, как он рискует. А как-то не могла дозвониться до него два дня, по несколько раз звонила — все… «абонент — не абонент»… и вдруг до меня как дошло, что это значит… Раньше тоже звонила и не дозванивалась, но думала, мало ли какие дела у военного, до папы я тоже не всегда могу добраться. А тут поняла… и вот тогда испугалась, что не услышу больше…

Только произнеся эту последнюю фразу, Ира поняла ее сегодняшний смысл, закрыла глаза, отвернулась, а Рита мягко пожала ее сжавшийся кулачок. Справившись с собой, девушка продолжила:

— А потом Боря приехал на свадьбу, опаздывал, еле успел, и мы увиделись только в ЗАГСе. И я прямо там, перед церемонией, в платье и фате — хоть хватило ума в сторонку его отвести — устроила ему разнос, что столько лет мне врал. Когда он понял, о чем речь и что я знаю правду, бледнел, краснел и не знал, куда себя деть. И кидал гневные взоры на папу. Папа меня и успокоил, а уж как они там объяснялись, это я не знаю.

«Странно, что мне ничего не рассказывал. Про свадьбу — во всех красках, а про то, что Иришка теперь в курсе — нет. Я уже только потом поняла», — удивилась Багира.

— Рит, если мы будем только разговаривать, ты соберешься уезжать, не съев даже бутерброда, я же тебя знаю.

Они вернулись в гостиную, Рита присела на диван, а Ира убрала Борины письма в ящик компьютерного стола и подсела к Багире.

Открыв первую же страницу, Рита тихонько рассмеялась:

— Теперь я понимаю, почему никогда этого не видела!

Как водится, альбом с детскими фотографиями начинался с самого рождения. А почему-то все советские родители любили фотографировать своих детей голышом. Да, Бизон не за что не позволил бы Багире любоваться на себя голышом. Ну и что, что в возрасте трех месяцев!

Ира тоже улыбнулась:

— Мама рассказывала, что он очень ругался на эти фотки, когда был подростком.

Рита перелистнула страницу. С маленьких черно-белых фотографий на нее смотрело неизменно улыбающееся личико, в котором без труда угадывался каптри Тарасов — хотя больше напоминал Рите тайфуновского каплея, которого она собиралась усыновлять. Не все дети, вырастая, похожи на себя маленьких, но Бизон с самого юного возраста был очень похож на себя. Иногда попадались цветные фотографии и рыжие волосы лишь увеличивали сходство.

Вот маленький Борька в детском пальтишке и шапке с помпоном сосредоточено дубасит совочком по перевернутому ведерку — куличики делает. Как всегда — с чувством, толком и расстановкой, ровненький ряд нерассыпавшихся башенок тому подтверждение. Вот он на школьной линейке первого сентября, под фотографией подписано «Первый раз в первый класс». Мальчишка с рыжей шевелюрой озорно улыбается, держа в руках неизменный букет осенний астр. Интересно, он хулиганил в школе? Вспоминая, как часто и с какими талантами он любил подшутить или разыграть сослуживцев, Рита не сомневалась, тренировать эти навыки юный Тарасов начал именно в школе.

А вот Борька дома — с очень серьезным лицом… гладит пионерский галстук. Багира усмехнулась, надо же, она и не задумывалась, что Бизон тоже успел побывать пионером тогда, когда пионерское движение еще не совсем шло на спад. И улыбнулась, представив, как, всегда верный долгу во взрослой жизни, совсем юный мальчик задорным и дрожащим от волнения голоском произносил слова пионерской клятвы. «Я, Борис Тарасов, вступая в ряды Всесоюзной Пионерской Организации, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: горячо любить и беречь свою Родину…» Навернулись слезы и Рита быстро провела рукой по глазам, еще не хватало фотографии испортить. Да, Родину Борис Тарасов любил и защищал всю жизнь. И той клятвы, данной в столь юном возрасте, не нарушил до самой смерти.

А вот и фотография в галстуке, жаль, что не цветная. А вот те самые, новогодние снимки. Теперь Рита с интересом рассматривала елку и елочные игрушки, почти не удивившись, когда нашла такие же, которые помнила со своего детства.

А вот и Нахимовское, видимо, родители приехали навестить сына. Фотографий было несколько: еще маленький, совсем юный нахимовец с мамой у крейсера «Аврора» и на Дворцовой площади, и несколько фотографий с «Последнего звонка». На первых на Боре синяя форменка с голубым воротником и белая бескозырка, на вторых — парадная черная форма и белая фуражка — и там, и там красавец.

На следующей странице уже появилась Иришка. Боря активно помогал маме ухаживать за сестренкой. Гулял, кормил, одевал, развлекал. И фотографии были соответствующие — то он с коляской на улице, то одевает капризничающую девочку, то кормит ее какой-то кашей, а Иришка, сидя у брата на коленях, тянется подергать его за волосы. Рита улыбнулась, вспомнив, как удивилась, когда Бизон, устав смотреть на ее попытки заплести ровные косички в условиях отсутствия зеркала, предложил свои услуги. Батя тогда только посмеялся, он, конечно, знал о маленькой сестренке каплея Тарасова. А сам каплей в свойственной ему манере поинтересовался: «Тебе косички простые или французские?»

А это, видимо, поход. И, видимо, всем классом. Лес, рюкзаки, костер с треногой и висящим на ней котелком. Это поразительно, но Боря не возле котелка. Позирует, обнимая двоих друзей. Наверно, один из них его друг Валера, про которого он рассказывал.

Альбом закончился с окончанием училища, последней была общая фотография выпускного класса.

— Иришка, спасибо тебе огромное за это чудо. Очень-очень интересно! Я догадывалась, каким ребенком был Боря, но не ожидала, что когда-нибудь увижу. Вроде и непривычно, а, с другой стороны, он узнается даже в маленьком возрасте. И не только внешне.

— Да, — грустно улыбнулась Ира, — у меня уникальн… — слова девушки прервал отдаленный детский плач, Ира вздохнула, — уникальный брат, и уникальный сын, вот не мог он поспать еще хоть минут десять. Я сейчас.

Ира ушла на зов проснувшегося Ваньки, а Рита огляделась и на одной из полок стеллажа заметила рамку с фотографией Бори в парадной форме капитана третьего ранга. На фотографии не было черной ленты. Для них он не умер. «Надо будет мне тоже фотографию поставить на столе». Мысль о работе пришлось отгонять — не время сейчас думать о плохом.

Ира вернулась с заспанным и стесняющимся ребенком на руках. Ванюша посмотрел на незнакомую тетю и, хотя та улыбалась, смущенно отвернулся, уткнувшись в мамины волосы. Увы, времени на завоевание детского доверия у Багиры уже не было, как бы ей ни хотелось понянчиться с юным зоологом-вундеркиндом.

— Ир, — вспомнила Рита с восхищением, — как это возможно, что Ванька не поломал ни одной игрушки? Да еще и явно разбирается в местах обитания разных животных?

— А это папа у нас старается, — с гордостью ответила девушка, — занимается с сыном, рассказывает ему много всего интересного. А у Ваньки память очень хорошая.

— Молодец какой! Оба молодцы!

— Да, — улыбнулась Ира.

Они распрощались, Ира долго благодарила Риту за приезд и за письмо, а Багира извинялась, что так ненадолго — служба не отпускает, и уверяла девушку, что та может звонить в любое время дня и ночи, если что. И просто так тоже звонить. Обязательно.

— Помни, пожалуйста, что ты такой же член нашей семьи, каким был… и остается… Боря.

— Спасибо… Багира, — грустно, но с благодарностью, улыбнулась Ира.

* * *

Питер может быть очень разным. Если любишь город, он отвечает взаимностью. Переливается сотнями огней, когда тебе весело, готов качать, баюкать и плакать дождем, если грустно, плохо и одиноко.

Дождя не было, снег перестал, но Рита чувствовала то самое, особенное настроение города — как будто бы он был с ней на одной волне, как будто бы… хотел поддержать.

— Сержант, остановите у метро, до базы я сама дойду, — тронула Рита за плечо водителя служебной машины, которую прислал за ней Булатов.

— Точно, товарищ капитан третьего ранга?

— Точно.

— Есть. — Сержант перестроился в правый ряд, пропустил отходящий от остановки автобус и остановился у тротуара.

— Спасибо, — Рита вышла из машины, захлопнула дверцу и огляделась, зябко поежившись от холода.

Привычные огни — вывески торговых центров, окна жилых домов, фары и габаритки, мигающие лампочки в разноцветных кружках светофоров. Суета, вечер, люди торопятся с работы по домам, в тихий уют и покой или в шумную компанию друзей.

Рита пошла вдоль проспекта, слушая шум города — разговоры людей, то близкие, то далекие, звуки проезжающих машин — гудки, работающие моторы, шелест шин по мокрому асфальту. Далеко-далеко в вышине — темное небо. А где-то между далеким небом и огнями внизу — город, сам город, его душа. Рита смотрела по сторонам, прислушивалась, вдыхала морозный вечерний воздух, и ей казалось, что она чувствует душу города — с каждым дуновением ветра, пусть и холодного.

«Я всегда рядом с тобой» — казалось, Питер повторяет эти слова для нее, вслед за Борькой.

Надо учиться жить в этом новом мире. Без Борьки.

Есть Батя, есть «дети», есть Пригов. Есть любимая работа — надо только уговорить Батю отпустить ее «в поля». Может быть, хотя бы сейчас он будет более сговорчивым? Ей просто необходимо в «поля», необходима разрядка, необходимо ощущение нужности.

Это кажется невозможным, но иначе — никак.

Жилые дома остались позади, возле бизнес-центра прохожие на пути уже не встречались — время позднее. Только проспект рядом гудел от проезжающих на приличной скорости машин. Вот и поворот на ставшую родной улицу. Здесь и вовсе ни машин, ни прохожих. Тихо поскрипывает снег под ногами. Рита подняла голову к небу.

Привычная жизнь, любимый город, любимые люди — все осталось прежним. В этом во всем нужно искать силы жить дальше.

Найдутся ли они?..

Страшно продолжать жить, когда стоишь на обломках рухнувшего мира.

Зайдя в двери главного входа, кивнув охраннику на КПП, Рита толкнула вертушку турникета и направилась к лифту. Уже поздно, работать сегодня она уже не будет, сил нет на бесконечные бумаги, но надо узнать, что сегодня происходило.

Под дверью кабинета Булатова ожидаемо горел свет. Стукнув для порядка в дверь и тут же ее открыв, Рита обнаружила хозяина кабинета за столом в окружении все тех же бумаг. Молниеносно вспомнилась база «Тайфуна», где и ее, и командира можно было застать разве что за чисткой оружия. Годы идут и оружие в их руках оказывается все реже, особенно, у нее. Годы идут и все чаще уходят те, кто был рядом…

— Вернулась? Ну, как съездила? Как Ирка?

— Нормально, — Рита устало прошла к креслу и опустилась в него. — Иришка… тоже. Держится. А ты чего домой не идешь? Оля тебя когда последний раз видела-то?

Батя взглянул на часы:

— Пойду скоро. А Оля… Странно, но она как будто бы понимает…

— Даже если понимает, это не значит, что можно этим пониманием злоупотреблять, Вань.

— Я знаю, — чему-то улыбнулся Булатов, встал из-за стола, обошел его и присел на краешек напротив Риты. — А поехали к нам? Поужинаем? Ты Ваньку-то видела? Расскажешь?

В пустую квартиру категорически не хотелось, но играть спектакль и изображать более-менее нормальное состояние не хотелось еще больше. Тем не менее за приглашение Рита была благодарна.

— Как-нибудь в другой раз, хорошо?

— Хорошо. Значит, по домам?

— Угу.

— Хорошо, — Булатов поднялся, подошел к шкафу в углу, вытащил оттуда куртку, взял со стола мобильный и взглянул на все еще сидящую Риту: — Пойдем?

Вздохнув, Рита поднялась.

— Бать…

— А?

— Спасибо, что согласился, что дал мне съездить к Иришке.

Булатов растерянно посмотрел по сторонам, потом вгляделся к лицо Риты и подошел ближе:

— Ну… ты же умеешь уговаривать.

Рите подумалось, что сейчас неплохой момент для просьбы о «полях», но два раза за день пойти на уступку для контр-адмирала может показаться чрезмерным. Поэтому она решила подождать более удобного случая, а в том, что он настанет, она не сомневалась.

— Пойдем?

— Пойдем.

Приглушенный свет пустых коридоров и полное отсутствие людей. Дежурная смена в ИВЦ, кто-то из группы в комнате отдыха, здесь же никому делать нечего. Только они вдвоем с Батей идут по пустым коридорам.

Вдвоем. Теперь только вдвоем.

Не страшно продолжать жить, когда родной человек рядом. Даже если стоишь на обломках рухнувшего мира.

Мир можно создать заново. Он не будет прежним. Он будет другим. Но он будет.

* * *

Конец первой части

---

Примечания:

Не верится, но я-таки дошла до того момента, который изначально виделся мне окончанием фанфа. Если кто-то очень сильно устал от потока ангста, на этом можно поставить точку. Как вариант, можно дождаться появления эпилога и прочитать его.

В процессе написания поняла, что оставить фанф в таком виде я не могу. Я не могу бросить ни Риту, ни тем более Физика, на полпути. К тому же я не раз уже говорила, что смерть Бизона — это куда более разрушительное для них всех событие, чем смерть любого другого. И первая реакция на его смерть — это далеко не единственные последствия. Для Риты это абсолютно разрушительное событие, чтобы его пережить, мало поддержки Бати и ребят. Для Физика разрушительными стали обстоятельства гибели Бизона и его реакция на них еще будет — пока писала и разбирала ситуацию со всех сторон, поняла, что иначе и быть не может. У меня просто нет другого выхода, как пройти с ними путь до состояния "хорошо". Конечно, не так подробно, каким было повествование в первой части — цели переплюнуть "Войну и мир" нет) Но все значимые моменты я постараюсь охватить.

Риты во второй части будет чуть меньше, это будет обусловлено сюжетом. На первом плане — Физик, в том числе Физик/Кристина.