Вернись на миг (джен)

Физика он так и не нашел. Ума уехала почти сразу, Мура какое-то время помогала искать пропавшего Серегу, сбегала в спортзал и тир, но когда они пришли к выводу, что тот еще в КТЦ, но, очевидно, не хочет, чтобы его нашли, решила тоже уехать. Кот поначалу хотел дождаться Серегу в комнате отдыха — должен же тот в конце концов за своими вещами прийти, — но конверт, лежащий в шкафчике, постоянно сбивал с мыслей и заставлял то и дело нервно поглядывать то на часы, то в сторону дверей. Вася прекрасно понимал исчезнувшего Физика — самому хотелось куда-нибудь уйти, чтобы гарантированно никто не трогал и не мешал, и там уже, наконец, прочитать. По связи Физик не отзывался — впрочем, Кот не был уверен, что она у него с собой есть, телефон его звонил в закрытом шкафчике, идти к Дакару, чтобы отследил маячок, тоже бессмысленно — его у Физика сейчас точно нет, а если бы и был, конкретное место в немаленьком КТЦ со спутника все равно не отследить.

Посидев еще пару минут и окончательно изведясь от нетерпения, смешанного с долей любопытства и страха, Кот все же достал свое письмо, собрался и, выйдя из комнаты, отправился на стоянку.

Утром он парковался в спешке, получилось поставить машину близко к уже стоящей, и теперь Кот осторожно открывал свою дверь, чтобы резким рывком не поцарапать черный полированный бок чужого джипа. Дверца открылась, и Кот уже хотел забраться внутрь, когда вдруг осенила мысль, и он с опаской покосился на большого черного соседа.

Внедорожник Бизона.

Вася как-то совсем забыл о нем и не думал, что он так и стоит здесь, на парковке, там, где в последний раз оставил его хозяин. Ощущения от машины были куда сильнее, чем от квартиры. Машина — почти живое существо.

Борин новый Форд ему очень нравился, он пару раз даже порывался попросить покататься, но все не решался. Сейчас же давнюю мечту совершенно спокойно можно было осуществить, но эта мысль даже не пришла в голову — без разрешения чужие вещи Кот брать не привык.

Забравшись, наконец, в собственную машину, он потянулся к замку зажигания, и вдруг понял, что не знает, куда ехать. Женя сказала, что хочет читать письмо одна, да и он сам сейчас не особо рвался в чью-либо компанию, домой тоже не хотелось. Хотелось побыть в одиночестве, но куда ехать Вася придумать не мог. Посмотрел на внедорожник слева, будто ища у него совета. Тот тоскливо подмигнул отраженным светом неярких ламп. Несколько мгновений посомневавшись, Кот достал конверт и уже не медля надорвал его. При виде строчек знакомого почерка — тетрадь он изучал вчера до ночи, вникал в обычные показатели каждого бойца, разрабатывал план тренировки, — решимость чуть поубавилась. А от первых строчек и вовсе исчезла.

Привет, Котяра. Ну что, головная боль командира Смерча теперь твоя?

За словами так явственно слышался голос Бизона, так четко представлялось его лицо и как он, улыбаясь, это говорит, что спокойно читать дальше Кот не смог. Читать оказалось гораздо труднее, чем ему думалось, когда решил открыть конверт прямо сейчас. Но отступать было уже поздно.

Надеюсь, что так. Не хотелось бы, чтобы к вам прислали нового человека на место командира. Без пополнения наверно не обойдется, но верю, что во главе группы ты. Для ребят так будет лучше.

Не знаю я, Кот, что тебе посоветовать. Ты же знаешь, что я никогда не стремился к руководству, не было у меня ни командирских амбиций, ни стремления к лидерству. Да и вами руководить стал лишь в силу большего опыта.

У тебя же есть и лидерские качества, и амбиции. Это здорово, но как раз это может быть слабой стороной. Нет ничего хуже командира, который принимает решение, исходя из позиции своего статуса и авторитета, а не из конкретной ситуации. Подумай об этом и последи, присмотрись к своим собственным решениям.

Каждый раз давая какое-то задание, ты должен четко представлять, как конкретный боец будет действовать, какие у него могут быть трудности и какие ошибки он может совершить. Это понимание придет быстро и позволит рациональнее распределять силы группы.

Мура. Ты прекрасно знаешь, Кот, что она — твое слабое место. И должен понимать, что боец, у которого есть слабое место, — это не командир, у которого есть слабое место. Чувствуешь разницу? Слабость командира — это слабость всей группы.

Ты должен забыть о том, что боец Мурашова — твоя любимая Женька. Забыть, Кот. Ты будешь помнить все ее последние косяки на тренировках, будешь помнить ее недавние ранения и понимать, что она сейчас способна сделать, а что нет, даже будешь помнить, что утром вы опять поругались и она на тебя за что-нибудь злится, и ее эмоциональное состояние по этому поводу ты тоже будешь иметь в виду. Но она будет лишь одним из бойцов. Между ней и Физиком и Умой не будет никакой разницы. Когда ей будет угрожать опасность, это будет опасность для одного из бойцов твоей группы, а не для твоей любимой девушки.

Вася, я знаю, что это очень сложно. Но — или так, или уходи из группы, или убеждай уйти Женьку. Нет тут другого пути.

И помни, Котяра, если из-за нее ты потеряешь Серегу или Умку или не выполнишь поставленную задачу и погибнут люди, помни, буду являться тебе в кошмарах всю оставшуюся жизнь! А если серьезно — ты сам себя простить не сможешь. Даже ценой спасенной Женьки.

Ума. Ну, ты тут сам все видишь и знаешь. Вот тебе, кстати, стимул для повышения самоконтроля: хочешь, чтобы Ума думала головой, а не эмоциями, — начни с себя.

Тревожит меня возможность того, что Ума окажется рядом со мной, если я погибну. Она может обвинить в этом себя, и как это на ней скажется — боюсь представить. Если так случится, держи ее первое время при себе, так сможешь лучше ее контролировать.

Физик. Не знаю, не представляю, какие могут с ним возникнуть проблемы. Если первое время тебе будет тяжело с решениями, прислушайся к Сереге. Сам знаешь, он мыслит немного иначе, другими категориями, и его взгляд может быть полезен. Надеюсь, вдвоем вы справитесь.

Если вам пришлют пополнение и в группе начнутся психологические проблемы, смело обращайся за помощью к Бате и Багире, они подскажут, что делать.

Помни, что они — теперь твои. Они — твои глаза, уши и оружие, но и ты в ответе за них, за каждого. За каждого, Кот.

Береги их, командир.

Листок подрагивал в руке, Кот перехватил его левой рукой, а правую сжал в кулак, хоть так пытаясь унять дрожь. Когда читал тетрадь, было чувство, что Бизон передал ему группу, сейчас же не покидало ощущение, что сделал он это сам, лично, сидя рядом с ним в машине и заставив выслушать все наставления.

Последний приказ, полученный от командира — «береги их». Хотелось вот прямо сейчас пообещать Бизону, что он обязательно приказ выполнит, но здравый смысл не давал так ошибиться. А «постараюсь» — звучало как-то несерьезно...

И вдруг он понял, что иного пути у него и нет. Не получится не беречь, не получится не следовать изложенным в письме советам (даже о Муре! тем более о Муре!), не получится не отвечать собственной головой за каждого — перед Багирой, Батей, самим собой и Бизоном.

«Будет выполнено, командир».

* * *

Читать письмо Женя боялась. Страх пересиливал интерес, поэтому она, приехав домой, решила сначала поужинать и подумать.

Пригов сказал, что Бизон передал ему письма примерно полтора года назад. Конечно, «полтора» — понятие растяжимое, а «примерно» — так тем более, но все же вполне могло быть, что писал он письма именно в апреле. Если так, то читать... страшно.

Это был сложный период отношений с Котом, который самым ужасным образом сказывался на всей группе. Ребятам невозможно было не реагировать на дерганных и находящихся в состоянии почти объявленной войны бывших — или и настоящих — влюбленных. Собственно, в том и был вопрос — бывших или настоящих. Бизон терпел две недели, затем попытался навести в группе порядок. Женя не знала, говорил ли он с Васей, но сама нормально разговаривать не стала, решила показать характер и заявила, чтобы Бизон не лез в их отношения, они, мол, сами разберутся.

Они тогда сильно с ним поругались. Он терпеливо объяснял, что их с Котом ссоры слишком сильно влияют на работу группы, а она ничего слушать не хотела — и так устала от разборок с Васькой.

Что, если Бизон писал письма именно тогда? Тогда, после того, как она практически послала его со всеми ненужными советами? Все, что он мог бы тогда сказать, будет справедливо, она прекрасно это понимает, но что же ей делать сейчас? Получится, что последнее, о чем скажет ей Боря, будут упреки в несдержанности, невоспитанности, упрямстве и глупости?.. Может быть, тогда лучше и вовсе не открывать конверт?.. А если он писал в другое время? До? Или позже, когда они помирились?

Заставив себя поесть, Женя все же пришла в комнату, уселась на диван и положила письмо рядом с собой.

Письмо от Бизона... Конечно, странно уже само по себе. А письмо, которое надо вручить после смерти — и подавно. Что Боря мог написать? Нет, примерно понятно, что он мог хотеть сказать всем, всей группе, какие-то слова поддержки, может быть... А тут письма каждому, каждому такое «последнее прости»... Ох, только бы он не вспоминал в письме ту ссору!

Сейчас было ужасно стыдно вспоминать. И как кричала, обвиняя, что он лезет не в свое дело, и как потом пришла мириться. Нескоро. Скоро не позволили гордость и стыд.

Ей бы вспомнить что-то хорошее и приятное, а она травит себе душу, вспоминая, как мучилась, пока лепетала извинения. Но память, словно издеваясь, подсовывала именно те картинки — как Боря нахмурился, когда она подошла и сказала, что хочет поговорить, как потом слушал ее извинения. И ведь они помирились, и все было хорошо! Почему же сейчас ей снова больно, как будто она только что его обидела?

Будто бы желая заглушить эти мысли, Женя все же взяла в руки конверт.

Привет, Жень.

Хотел написать письма, чтобы вас поддержать, сказать какие-то теплые слова, которые не доводилось говорить раньше. А сам занимаюсь привычным делом — учу вас жизни. Вот сейчас писал письмо Коту, половина его — о тебе. И пусть тебе это не льстит, в этом нет ничего хорошего.

Кто знает, может, к моменту, когда ты будешь читать это письмо, вы разругаетесь окончательно, но даже в этом случае проблема все равно останется.

Ты же понимаешь, Женя, что ваши отношения (неважно, вместе вы или нет) — это проблема для всей группы. И решать эту проблему нужно по-взрослому. Обсудите с Васькой все. Спокойно обсудите, как взрослые люди, а не подростки малолетние.

Если вы найдете в себе силы служить вместе, оставляя отношения за рамками службы — замечательно, хотя лично я в это не верю. Если нет — решайте проблему. И, Женя, продолжать служить вместе, не поддерживая отношения, но продолжая их хотеть — это не выход, через это вы уже проходили. Давайте на этот раз без детского сада. Если, конечно, не окажется так, что ты давно на гражданке и воспитываешь пятерых Ионовых-младших. Если же с настоящего момента прошло не так много времени и у вас ситуация на том же уровне (или примерно), как сейчас — решайте проблему. Больше никто не будет с вами нянчиться — просто больше некому. Вся ситуация теперь только в ваших руках.

Надеюсь, что на этом с раздачей ЦУ можно покончить. Не дети вы уже (хотя кому я это говорю...), взрослые люди, справитесь сами.

Женька, помнишь нашу первую операцию? Кавказ, Шамиль... Ты меня удивила тогда. Мы были знакомы несколько часов, а ты после взрыва бросилась ко мне так, как будто я твой друг детства, чудом спасшийся. А потом ты поднималась по скале, чуть не сорвалась, но шутила. Злился сначала, что за безрассудство, но потом согласился с твоим решением, правильным оно было. А потом просто любовался (совсем не так, как твоя прелестная головка успела сейчас подумать!) Ты казалась солнышком. Смелым, отчаянным и верным.

Оставайся таким солнышком, Жень. Для всех, кто тебя любит.

Плачешь, наверно? Отставить слезы, лейтенант Мурашова. Или... ты уже капитан?

Прощай, девочка. Береги себя.

Да как же тут не плакать?!.. Женя изо всей силы старалась выровнять дыхание, но слезы уже стояли в глазах и сдержать их не было никакой возможности.

Та кавказская операция, конечно же, навсегда в памяти связана с Васькой, но сейчас перед мысленным взором стали появляться, как яркие вспышки, воспоминания о Боре. Первое знакомство и его скептический взгляд при виде нее, сопливой девчонки, как он тогда наверно подумал, — она часто замечала этот взгляд и научилась его распознавать. Тот самый взрыв в катакомбах, от которого Боря успел спастись... Если бы сейчас смог так же!.. Вспоминались Борины шутки, которыми он их подбадривал. Особенно, когда они остались без запасов еды, воды, оружия и снаряжения. Сейчас собственная вина вспоминалась с улыбкой. Все же обошлось... А как Боря за ними с Котом наблюдал? Наверно, они ему тогда влюбленными школьниками казались... Впрочем, Бизон это отношение сохранил и на все последующие годы... Не безосновательно, надо признать.

И после таких воспоминаний он хочет, чтобы она не плакала?!..

Васька... Боря прав, как был прав и тогда. Что же им делать?.. Уходить сейчас из группы и оставить Кота в трудный момент — наверно неправильно. Но и в том, что Кот сможет воспринимать ее как равноценного бойца группы, Женя уверена не была. Если с ним говорить сейчас, то сейчас он наверно будет именно в этом уверен — что сможет. Наверно и Боря об этом ему писал. Но все это... все это слова, иллюзия. До первой серьезной опасности. И ставить такие эксперименты, подвергать группу риску совсем не хочется. И что же делать?..

— Мяу, кисс ми, ненавистная любовь...

Женя вздрогнула и уставилась на лежащий на столе и звонящий телефон. Дисплей ей видно не было, но она и так знала, что это Кот, легок на помине. Наверно, хочет узнать, как она.

Сколько их еще, таких вещей, которые будут им напоминать о Боре?.. Эту песню поставил на вызов Кота именно Бизон. В шутку, конечно. То ли она просто телефон оставила, а сама вышла куда-то, то ли Боря у нее попросил для чего-то — уже не помнилось. Поняла, что произошло, только через пару-тройку дней, в выходной, когда у Кота появилась необходимость ей позвонить. Он тогда обиделся за «ненавистную любовь», а ей было весело — так рингтон и прижился, а Васька в скором времени о нем забыл, он же его не слышал.

— ...я гореть и плавить свое сердце стану...

Вздохнув и подумав, что она не знает, что ответить на вопрос, как она, Женя привстала с дивана и дотянулась до телефона.

* * *

Письмо лежало на столе. Притягивало к себе, как магнит, но открывать конверт Олеся не торопилась.

Она никак не могла понять, что же она чувствует и как ей воспринимать это письмо. Сегодня Багира, забрав ее из комнаты отдыха после того, как Кот объявил полчаса свободного времени, увела к себе. Сначала порасспрашивала о том, что она думает о смерти Бизона, что чувствует, — что закончилось Олесиными слезами — а потом долго рассказывала о том, как важно пережить утрату правильно. Ума и не подозревала, что такая вещь, как переживание горя, может быть правильной и нет. Слушать про какие-то «стадии горевания» и вовсе было дико — тем более от Багиры, которой должно быть еще хуже, а она спокойно что-то рассказывает!

Рита говорила, как важно позволить себе принять смерть, что, только приняв, смирившись, она сможет двигаться дальше, чтобы стало легче. Что не надо бежать от эмоций, что важно их всех пережить, прочувствовать.

Она ни о чем об этом не задумывалась. Решила для себя, что Бизон просто уехал, потому что так было легче. Даже сейчас, после похорон, все еще хотелось думать именно так.

Все она понимает. Умом.

Он умер. Погиб. Его больше нет.

Понимает, но это настолько чудовищно, что поверить в это невозможно.

Она верит и не верит. Верит, когда думает о той операции, о Физике, о Багире. Не верит, когда задумывается о том, как же теперь будет идти ее жизнь, без привычного надзора командира. Надзора, в котором порой проявлялись беспокойство и забота. И тем он и был дорог.

К словам Риты нельзя не прислушаться, ее авторитет для Олеси непреложен. Теперь она старается анализировать, что именно чувствует и по возможности не бежать от убивающих эмоций.

Но вот что делать с этим письмом? Такое никак не укладывалось в те стадии, о которых говорила Рита.

Чтобы занять мысли, Ума сначала поужинала, потом, посидев за столом, рядом с конвертом, пошла в ванную, взяла тряпку и принялась убирать в комнате пыль. Она выиграла время, чтобы подумать, но так ничего и не надумала. Покончив с уборкой, вновь вернулась к столу, взяла конверт и присела с ним на диван, положив его на колени.

Открывать страшно.

Плакать хочется уже сейчас, от переизбытка эмоций, с которыми не справиться. Что же будет после того, как она прочтет?..

Она взяла в руки конверт, подержала… и положила обратно.

«Смелее, Уманова, смелее», — сказала она так, как мог бы наверно подбодрить ее командир.

Только сейчас вдруг появилась мысль, что он может ее... видеть. Оттуда. Иногда она думала так о родителях. Особенно, в те минуты, когда ей было трудно. Тогда становилось совестно, что они, наверно, видят ее и страдают от того, что не могут помочь. Мысль о том, что ее может видеть Бизон, была неожиданной. Спина выпрямилась сама по себе, на рефлексе.

Запущенный процесс сравнения шел дальше и теперь Олеся вспомнила, что, когда была маленькой, разговаривала с мамой, рассказывала ей что-то... С Бизоном... тоже можно разговаривать...

Жаль только, вопросов не задашь... А именно это и было нужно. Нужны ответы.

Руки сами надорвали конверт.

Привет, Лесь.

Несколько дней назад сестра рассказала мне о книге, которую недавно прочитала. Там герой был болен, знал, что умрет, и написал для жены письмо, чтобы поддержать е после своей смерти. Я посчитал, что в этой идее есть что-то... Захотелось попробовать вас поддержать. И очень надеюсь, что у меня это получится.

Мы с тобой сегодня ездили в Кириши. Помнишь? Кто знает, когда ты будешь читать это письмо, может, уже через неделю.

Полтора года?.. Значит, апрель или май... Кириши... Куда именно ездили, Олеся не помнила, но сама поездка вспоминалась... Не часто доводилось ездить только вдвоем с командиром, да еще на немаленькое расстояние. Ездили за каким-то упырем, психом, который умудрился оказывать сопротивление, несмотря на два наставленных на него ствола. Бизона ножом зацепило тогда...

Меня там зацепило, и ты из-за пустячной царапины не пустила меня за руль. Вот пока ехал на пассажирском сидении и чувствовал себя на редкость бесполезным, решил, что вечером напишу тебе.

Отложив подрагивающей рукой письмо в сторону, Ума закрыла глаза, прикрыла их для верности ладонями и изо всех сил старалась вызвать в памяти ту поездку... Ехать-то ехали, и микрик она вела, но вспомнить хоть какие-то подробности, представить происходившее как наяву не получалось... Поездка как поездка, одна из многих... Откуда ж ей было знать, о чем думает Бизон, сидя молча рядом?!..

Ты знаешь, что в манере вождения отлично проявляется характер человека? Объясни, зачем ты рискуешь без надобности? Если бы мы лишний километр проехали со скоростью 100 км/час, пока, как ты наверно думала, «тащились» за тем грузовиком, ничего бы не случилось. Мы же никуда не торопились и не опаздывали. И ведь не скажешь, что тебе не хватает адреналина. Тогда зачем?

Ты машину водишь, как воюешь. Ты в бою такая же. Вот это твоя надежда на удачу проявляется и здесь. Учись, Умка, учись сдерживать такие порывы и просчитывать на шаг вперед. Боец, который слепо рвется вперед — не боец!

Олеся вздохнула, подумала, что чего-то в этом роде следовало ожидать, и перевернула лист обратной стороной.

Не хотел заводить эту тему, ни в твоем письме, ни в Муркином, просто хочу надеяться, что рано или поздно вы задумаетесь о жизни, о своей дальнейшей судьбе... И свалите из спецназа в нормальную жизнь. Нет, Леся, то, что сейчас, это ненормально. Если когда-нибудь всерьез об этом задумаешься, поговори с Ритой, она найдет куда лучшие слова, чем я. Да и не хотел я об этом...

Ума задумчиво опустила письмо на колени и невидящим взглядом посмотрела перед собой. Такие слова Боря уже говорил. Получается, уже после этого письма...

Весна этого года... ранение... палата в медблоке КТЦ...

Больно быть перестало, врачи вкололи анестетики, хотели еще дать снотворное, но она отказалась — знала, что Бизон не выдержит и придет ее ругать, хотела пережить все сразу. И он пришел. Удивительно тихий. Серьезный, как и ожидалось, но не свирепый и готовый добить ее, как ей иногда виделось. Зашел тихонько, увидел, что она не спит, и аккуратно присел на стул рядом. Ума ждала криков, разноса, очередной угрозы увольнения, а он молчал. А она боялась издать хоть лишний звук.

Опять. Опять она полезла туда, куда не надо. Опять чуть не подставила всю группу. Да еще и ранение заработала. Пустяковую царапину, лезвие прошло почти параллельно телу, но представлять, что было бы, войди он сильно глубже, было страшно.

«Подумаешь... Сейчас же все лечат... Ну, сделали бы операцию, зашили бы...» — пыталась отмахнуться от назойливых мыслей Ума. Вот и Виктор Сергеевич после осмотра и назначения лечения как-то печально посмотрел на нее, вздохнул и произнес: «Допрыгаетесь вы, девчонки... Все за Багирой угнаться хотите...»

— Я говорил с врачом. Повезло?

— Повезло, — кивнула Ума, опасаясь смотреть на командира. Все еще ждала разноса и упреков за чуть не сорванную операцию.

— Ты когда-нибудь думала о... дальнейшей жизни?.. О семье, муже, ребенке?

А... Что?!.. Бизон... вместо того, чтобы ругать за операцию, спрашивает ее о ребенке?!

— Что ты на меня так смотришь, как будто я спросил что-то... страшное или непонятное? Или... это и есть «страшное и непонятное»?

Ума вздохнула, отвела взгляд, безуспешно пытаясь спрятать плескавшуюся в нем только что панику, и осторожно попыталась улечься поудобнее. Войди нож глубоко, шансы на то, что она сможет иметь детей, сократились бы вдвое. «Плюс нагрузки, прочие ранения, стресс, не всегда нормальное питание... Подумай», — говорил только что Виктор Сергеевич. А что ей думать?.. Какие дети?.. Вся ее жизнь — это спецназ, вся ее семья — это «Смерч». Она и не хочет другого!

Но внутри что-то болело. С самого ранения. Тянуло что-то. Не отпускало. До сих пор. Может быть, страх?..

— Умка... Я не умею такие разговоры вести... Да и не мне наверно с тобой надо на эту тему говорить… — произнес Бизон. «Это наверно о Рите», — подумалось Лесе, все так же продолжающей созерцать потолок. — Ты... просто подумай об этом.

Бизон еще посидел, подождал, что она что-то скажет, и поднялся.

— Если я прав насчет... страшного и непонятного... тем более поговори с Ритой. От того, что ты сегодня... могла лишиться возможности иметь детей, тебе тоже страшно.

Олеся в испуганном шоке перевела взгляд на него.

— Почему ты так говоришь?..

Он был прав... Он был прав, но она боялась признаться в этом даже самой себе.

Бизон неуверенно посмотрел на нее, будто сомневаясь, продолжать ли разговор, но все же объяснил:

— Ты руку держишь внизу живота. Не потому что тебе больно, тебе ввели обезболивающее, с ними вообще ничего не чувствуешь. А потому что... ты запоздало пытаешься защититься. За порезанную руку ты бы не держалась.

Не в силах что-то сказать, Ума лишь молчала, чувствуя, как к глазам подступают слезы. Непонятные ей самой. Руку рефлекторно убрала с живота.

— Рита зайдет, как только освободится. Поправляйся, — добавил Бизон и вышел.

Рана быстро зажила, жизнь вошла в привычное русло и те два разговора — этот с Бизоном и последующий с Багирой — затерялись в привычных делах, привычном образе жизни, привычных мыслях. О нарушивших ее относительный покой страхах хотелось побыстрее забыть. Она и забыла, только оставшийся почти незаметный шрам напоминал о них, но она тут же гнала мысли прочь, а вскоре к нему привыкла.

Вот и сейчас она лишь сказала себе, что подумает об этом потом. И вернулась к письму.

И последнее. Если вдруг случится так, что ты будешь рядом со мной, когда я погибну, я хочу, чтобы ты сейчас внимательно меня прочитала и услышала: ты ни в чем не виновата. Даже если есть какая-то связь между твоими действиями и моей смертью — все равно не смей себя винить. Ну не застрелишь же ты меня на тренировке по стрельбе, нечаянно промахнувшись?

Так должно было случиться. Значит, должно. Ни в чем себя не вини, тем более, если и вины нет. Помни, что жизнь продолжается.

Береги себя, Умка. Очень тебя прошу.

Она уже думала об этом, пыталась представить, что бы было, будь она там, с Бизоном, в той усадьбе. Представить не получалось. Слишком страшно становилось.

Олеся сложила письмо. Вложила в конверт. Встала. Огляделась.

Что ей делать?

Села обратно, вытирая катящиеся по щекам слезы.

Как так получилось, что привычная и понятная жизнь, ее, ее собственная жизнь, враз изменилась, перевернулась, создав множество вопросов, на которые у нее нет ответов. И все только потому, что из нее ушел один человек. Человек, который, как оказалось, был... ее центром?..

Она, так часто стремившаяся обойти его приказы, сейчас не знала, что ей делать, как не знает боец в бою, вдруг потерявший командира.

Вся ее жизнь связана со службой и «Смерчем», а значит, была связана с Бизоном. Не просто связана, а... зависела от Бизона. Его приказы, его решения, даже пустяковые и не связанные со службой напрямую. Все, абсолютно все, везде, во всем!

Как?.. Как ей теперь жить?

* * *

Он опомнился, только выйдя из лифта. Стремясь поскорее уйти от ненужных вопросов, Серега пошел по коридору, не особо задумываясь, куда ему идти. Заметив открытые двери лифта, в которые как раз входил кто-то из персонала, вошел следом. Попутчик вышел на первом уровне, Серега же нажал кнопку и лифт поехал дальше. И только оказавшись на последнем этаже, понял, что не знает, куда идти.

Обдумывая пришедшую вдруг идею, похлопал рукой по карману, проверяя на месте ли ключ-карта.

Здесь пахло краской, что сразу напомнило о матери и Анютке, и он подумал, что надо вечером позвонить — волнуется же мама за него.

Теперь он вспомнил, что здесь идет переоборудование части этажа, вспомнил, как ругался Пригов с «хозяйственниками», что надо тщательно проверить каждого рабочего. Наверно, проверили.

В раскрытых дверях одного из помещений Серега заметил двоих мужчин в рабочей темно-синей одежде, с усилием волочивших по полу некий мешок, очевидно, с какой-то строительной смесью. Стены здесь были белыми, а окна, сквозь которые в светлое время дня проходит дневной свет, были и вовсе непривычными для КТЦ. Для людей, работающих на наземных этажах, конечно, все в порядке вещей, но Серега здесь почти не бывал.

В конце коридора, где должен находиться выход на крышу, стоял охранник. С удивлением Серега заметил за ним открытую дверь. Действительно по коридору тянуло свежим воздухом. Наверно, открыли ради проветривания, а чтобы на крышу — стратегически важный объект — не совали свой нос посторонние, поставили охрану. Подходя, он уже собрался поинтересоваться у сержанта о правильности свой догадки, но как раз в этот момент где-то очень близко заработала невидимая электропила. Что-либо сказать или услышать совершенно не представлялось возможным. Серега лишь ткнул пальцем в себя, затем на раскрытую дверь и показал свою карточку. По идее, чтобы проверить, действительно ли есть у него доступ, нужно дверь закрыть и открыть его картой, и Серега ожидал, что охранник так и сделает, но тот лишь кивнул и показал на дверь — проходите, мол. Подумав, что охрана наверно наизусть знает, куда каким службам можно, — а уж тем более должна знать, что «Смерчу» можно почти везде — Серега поднялся по узким железным ступенькам, прошел в еще одну раскрытую дверь и оказался на крыше.

«Привычка уже, что ли?» — подумалось ему, вспоминая свою собственную крышу дома.

«В любой непонятной ситуации иди на крышу?..»

Ветер здесь дул не такой сильный — все же и высота здания меньше и Невы рядом нет. Тем не менее было довольно холодно, особенно в одной спецовке без куртки. Впрочем, этому холоду и свежести ветра Серега был даже рад — подействовали отрезвляюще. Шок, удивление, ужасающее представление, как читать письмо Бизона, отступили.

Почему-то подумалось, что не видел сегодня светлого дня. Когда приехал утром, было еще темно, а сейчас — уже темно.

Над дверью у него за спиной горел фонарь — видимо, зажигающийся автоматически при открывании двери — и хоть немного освещал площадку. Серега подошел к краю крыши, посмотрел на зажженные окна стоящих невдалеке домов, мимолетом вспомнив, как Ума частенько жалуется, что ей дальше всех добираться домой, и мечтает переехать сюда. Боря ей на это говорил, что тогда тренировки ему придется проводить прямо у нее в квартире, чтобы она гарантированно на них успевала...

Поежившись от холода и уколовшей боли, Серега вернулся к стенке возвышения, на котором находились «тарелки» радаров и антенн. Здесь дуло значительно меньше. Мысли вновь вернулись к конверту, теперь лежащему в кармане.

«Он их все-таки написал...»

Серега, напрягая память, изо всех сил старался вспомнить ничего не значившие — как ему тогда показалось! — слова. Он решил, что это шутка, и почти не обратил внимания. Как же Бизон тогда сказал?..

— Вас ни на секунду оставить нельзя! Что вы без меня делать-то будете? Если что случится, так… оттуда, — отпустив руль, Бизон махнул рукой наверх, — за вами следить придется! Придется на такой случай вам всем письма написать с ценными указаниями. Сами ничего не можете.

— ЦУ, как бомбу разминировать? — решился подать голос Кот, по вине которого они в очередной раз чуть не подорвались.

— Как жить! — воскликнул Боря. — А как бомбу разминировать — будем завтра на тренировке отрабатывать.

— Борь... у тебя все в порядке? — раздался сзади обеспокоенный голос Жени. — ЦУ, письма, «если что»... Ты это чего?

— Да ничего, Мурка. Так. Воспитываю вас, — усмехнулся Бизон, встречаясь со взглядом Жени в зеркале заднего вида.

Он бы и вовсе забыл тот разговор, но это была первая операция после долгого восстановления. Как раз полтора года назад, чуть меньше.

Что получается?.. Это он тогда их обдумывал? Или уже написал? И ведь не сказал ничего... Хотя... зачем?..

И что там? ЦУ, как жить, как и грозился?.. Но там же не будет ЦУ, как не винить себя в его смерти! Или... будет?

Серега стоял прямо возле выхода, поэтому, несмотря на шум ветра, услышал голоса на лестнице. Шагнув ближе, прислушался. Кто-то, обладающий женским голосом, просил охранника пропустить, а тот возражал, что без нужного допуска не положено.

— Всего на секундочку... — к своему удивлению, Серега узнал этот тон, смесь недовольства и попытки уговорить. И не раздумывая, пошел вниз.

Это действительно была Кристина. Она с тем же удивлением смотрела на него.

— Сержант, пропустите.

Охранник обернулся к Физику, перевел растерянный взгляд на Кристину.

— Под мою ответственность.

Охранник еще раз посмотрел на Физика, подумал и отступил на шаг.

Не сводя удивленно-растерянного взгляда с Сереги Кристина прошла к лестнице. Наверху, перешагнув высокий железный порог, Серега обернулся и подал ей руку. В сознании мелькнули неясные воспоминания об излишней самостоятельности этой девушки, но руку она приняла охотно, да и отпустила не сразу. Это замечание промелькнуло тоже где-то на периферии сознания, в другое время оно порадовало бы и позволило бы сделать соответствующие выводы, но сейчас он лишь бесстрастно отметил это.

— Я никогда здесь не была...

Кристина прошла вперед к краю, придерживая разлетающиеся от ветра волосы.

— Не подходи, — крикнул ей Серега сквозь ветер, — к самому краю...

— Ты все еще считаешь меня ребенком? — она лишь полуобернулась через плечо. — Я понимаю, что опасно!

— ...сработает сигнализация.

Ее реакции он не видел, а вслух она ничего не сказала.

Он думал сегодня и о ней, и о вчерашнем разговоре, не ожидал только, что увидятся они так скоро, и не просто увидятся, но и, похоже, им придется обсудить сложившуюся ситуацию.

Прошедшая в непривычном молчании тренировка предоставила много времени для размышлений... Он, как мог, пытался посмотреть на ситуацию со стороны, по возможности абстрагировавшись от эмоций. Если бы не смерть Бизона, их отношения имели бы шанс на развитие, точнее, получили бы второй шанс, еще точнее — начали бы свое дальнейшее развитие после паузы длиною в год. То начало их... «дружбы» было бы основой для них. Далее все пошло бы, наверно, по обычному сценарию, как всегда бывает у любой пары. Сейчас же все иначе. При всем понимании у него сейчас просто нет эмоциональных сил на уделение внимания их отношениям, какую-то душевную работу, которой всегда требует развитие романа, если это, конечно, не развлечение. Да и какой вообще роман, о чем речь?.. Но при этом... При этом она... нужна. Сейчас нужна. И что делать?.. Если общаться, то как? Как друзья? Делая вид, что вовсе не собирались идти на свидание в ближайшее время? И что тогда получится в итоге? А если не друзья, то тем более непонятно, как.

Ситуация складывалась непонятная, сложная… И единственный человек, к кому он пошел бы за советом... Мысль мучила каждый раз, когда он на нее натыкался в ходе размышлений, обрывал ее на середине, лишь бы не начинать жалеть себя.

Конечно, самое правильное — обсудить все с самой Кристиной. Но... не вот так же сразу, с ходу.

Серега вздохнул, глядя на фигурку, стоящую в метре от края. Если бы не фонарь, в темной форме она была бы еле различима на фоне вечерне-сумеречного неба.

Она там видами любуется или так же, как и он, не знает, что сказать? Вчерашняя переписка заставляла сейчас теряться в мыслях и ожиданиях.

В какой-то степени (кроме всего прочего) он был ей благодарен за отсрочку чтения письма. Совсем не был уверен, что готов к этому. Ее появление и воспоминание о вчерашнем «я рядом» заставили мысли полноценно переключиться на сегодняшние размышления о том, что он хочет помощи, и о том, насколько Кристина подходит на эту роль. Может быть, все же стоит просто спросить у нее самой?..

Странно, но он не чувствовал смущения — ни от ее присутствия, ни от складывающейся ситуации в их «отношениях», если их сейчас можно таковыми назвать. Только не мог понять — это потому что он так уверен, что все у них будет в итоге хорошо (и откуда эта уверенность, если он в своей-то собственной жизни сейчас не уверен?), или потому что на самом деле ему все равно? Сознание как будто разделилось пополам. Одной половине хотелось поддержки, тепла и понимания. Другая безумно устала, хотела уползти в темный угол и не вылезать на свет, и ей уж точно была совершенно безразлична Кристина или кто-либо еще.

Налюбовавшись видами (или собравшись с мыслями?) Кристина вернулась к стене, хоть немного спасающей от ветра, и взглянула на Серегу:

— Ты от Кота здесь прячешься?

— Почему ты решила, что прячусь?

— Потому что он тебя искал, сказал, что не может нигде найти, и спрашивал, не видела ли я тебя.

Серега посмотрел на болтающийся на груди провод наушника. Наверно, из-за шума ветра не слышал. Подумал по привычке, что надо отозваться, но решил, что Кот хотел лишь убедиться, что он в порядке, и ничего срочного в его поисках не было. А раз так, то… объяснять Ваське степень своего «не в порядке» он уж точно не станет.

— Так ты пришла сюда, потому что меня искала?

— Нет... я... и не думала тебя искать. Если тебе понадобилось уйти, чтобы даже свои найти не могли, значит, тебе так нужно.

Серега лишь кивнул и промолчал. Объяснять про письмо не хотелось, по крайней мере прямо сейчас, да и в принципе не хотелось что-то объяснять. Может быть именно поэтому он и нуждается именно в ней? Потому что ей не нужны объяснения?

Кристина помолчала, глядя по сторонам, то и дело вздрагивая от холода и обхватив себя руками для тепла, потом решительно повернулась к Сереге:

— Нам надо поговорить.

Сейчас она повернулась так, что он наконец увидел ее лицо, глаза... На фоне окружающей темноты они сверкнули отраженным светом.

— Согласен.

— Я... — к его удивлению, Кристина чуть смутилась. Не ожидала, что он так быстро согласится? — Прямо сейчас?

— Можно и сейчас.

Она кивнула, заправила за уши разлетающиеся волосы и продолжила:

— Я хочу рассказать... Объяснить, что было... тогда.

— Подожди. Я не хочу, чтобы из-за меня ты вспоминала... те события.

— Сереж, я хочу объяснить, мне самой это нужно.

Она отвернулась, замолчала, видимо, собираясь с мыслями, а Серега думал о том, что через пару минут они оба окончательно здесь замерзнут. Снять с себя, чтобы укрыть мерзнущую девушку, нечего, он сам в одной рубашке и футболке. Кристина в своей форме даже чуть теплее одета, чем он.

Он встал прямо перед ней, закрывая хоть немного от ветра. В мыслях пронеслось, что самый верный способ согреть — это обнять, но такое действие... будет неуместным.

— Пойдем куда-нибудь, где не так холодно.

Фраза растворилась в тишине и в том молчаливом диалоге, который вели сейчас между собой их глаза. Когда он повернулся, Кристина подняла взгляд на него, и, задержавшись друг на друге чуть больше обычного, глаза не отвели ни он, ни она. Фразу Серега сказал по инерции, потому что собирался сказать. Но думал сейчас о другом.

Что было бы, если бы Боря не погиб? Сходили бы в кино, смущаясь того, чего было и не было, того, что, может быть, будет. И сомневались бы — в себе, в ситуации, друг в друге. Почему же сейчас сомнений нет? Почему сейчас он смотрит в ее глаза — даже вспомнилось то время, когда они ему очень нравились — и... и верит? Верит ей, верит в них.

Потому что ему необходимо верить хотя бы во что-нибудь?

«Тебе не все равно?» — безразличным тоном напомнила вторая половина, та самая, которая не хотела никого видеть. Не зная, что ответить себе самому, Серега отвел взгляд.

— Хорошо, пойдем, тут, правда, очень холодно.

Кристина первая пошла к двери, перешагнула порог и начала спускаться. Только внизу, миновав оглядевшего их с ног до головы охранника, обернулась:

— Куда пойдем?

— Честно говоря, не знаю… Я и здесь-то случайно оказался, — огляделся Серега по сторонам, будто ища подсказки, куда направиться. — А ты-то что здесь делала?

Кристина улыбнулась:

— Хотела посмотреть на наши будущие апартаменты.

— Так это вы здесь обитать будете?

— Да, наш главный выбил у Пригова место наверху. Нам ваша подземная безопасность не так уж важна. У нас секретов нет. То есть есть, но они у вас хранятся.

Они прошли половину коридора и Кристина махнула рукой в сторону выхода на лестницу:

— Давай спустимся по лестнице, а не на лифте. Сейчас уже вечер, какая-нибудь из курилок может быть свободна. Там хоть посидеть можно.

В местах для курения Серега никогда не был за элементарной ненадобностью, но знал, что на наземных этажах они есть.

— Разве ты куришь?

«Может, начала курить тогда, после расстрела?»

— Нет, — чуть улыбнулась Кристина. — Но пришлось побыть пассивным курильщиком, — пояснила она, открывая дверь, — пока Рома рассказывал про свою очередную девушку, в очередной раз его бросившую.

Серега тут же почувствовал себя виноватым, что невольно напомнил о погибшем напарнике, но Кристина продолжила, все так же мягко, слегка улыбаясь:

— Мы же не были близкими друзьями, но проводили вместе столько времени, что какая-то... ну... привычка, что ли, в чем-то друг другу помогать, все же была. Я могла его о чем-то попросить, когда нужна была какая-то мужская помощь... А он... на мою долю выпадало выслушивать рассказы о девушках... он считал, что я с женской точки зрения смогу объяснить их «странное» поведение. — Спускаясь по лестнице, Кристина пару раз обернулась к Сереге. — Почему-то он никогда не мог все нормально и спокойно рассказать, пока мы на работе, сидим же в машине вдвоем, делать нечего... Нет, ему надо было приехать на базу, — в ее тоне не слышалось недовольство, скорее, легкая грусть, — потащить меня в курилку, обкурить и все рассказать.

«Сколько раз она думала, что многое бы отдала, лишь бы он продолжал таскать ее в курилку и делиться проблемами?.. И какие силы потребовались на то, чтобы сейчас говорить об этом с улыбкой, так, что боль, почти незаметная, лишь слегка просвечивает в интонациях?»

В отведенном для курения месте оказался даже небольшой диванчик и кофейный автомат в углу. И отсутствие камер. Не то чтобы Серегу это волновало, огляделся скорее по привычке.

Кстати, интересно, Кот догадался спросить у Дакара глянуть камеры, если уж так хотел найти его? На крыше-то они есть.

Серега уселся на диванчик рядом с ожидающей его Кристиной и заметил, как она передернула плечами, еще не отогревшись. На этот раз мысль пришла подходящая. Вроде у него оставалась какая-то мелочь... Он поднялся обратно, вытащил из кармана несколько монет, пересчитал их и шагнул к автомату.

— Американо или капучино? — обернулся к девушке.

— Давай лучше шоколад, — секунду посомневавшись, чуть улыбнулась она.

Серега скользнул взглядом по «Эспрессо», который неизменно предпочел бы Бизон, нажал на кнопку «Горячий шоколад» и повернулся к Кристине:

— Можно я сразу задам весьма болезненный вопрос? — сейчас он сам себя не узнавал, действовал под влиянием порыва, но ужасно хотелось получить ответ, точнее, ужасно хотелось им воспользоваться.

— Можно, — кивнула Кристина, встала и подошла ближе, внимательно глядя ему в глаза.

— Вы же... ты говоришь, вы не были близкими друзьями, но... все равно вы напарники... Когда столько времени вместе проводишь... Тебе все должно напоминать о нем... как...

— Как я с этим справилась?

Серега кивнул.

— Самое первое время, когда было... больнее всего, я здесь не появлялась, была дома. То есть... дома я была по указанию психолога и соответствующем приказе Пригова. А дома... было легче. Ромка у меня не был никогда, и так на работе постоянно вместе, этого хватало.

Сереге было не по себе, что он сам заставил ее вспоминать то, что она, наверное, хотела забыть. Автомат тренькнул веселым звоночком о готовности напитка, Серега вытащил стаканчик и передал его Кристине. Та аккуратно за краешек взяла:

— Спасибо! Ай, горячо...

Она отошла обратно к дивану, поставила стаканчик на подлокотник и села.

— Ну, вот... А потом... Когда вернулась на работу, уже было не так. Я... я приняла произошедшее. Было больно... но... не так, как тебе сейчас. Уже меньше.

Серега, внимательно слушая, молча сел рядом.

— Так что в этом я не знаю, что посоветовать. Но хорошо представляю, каково это. Мне и дома хватало напоминаний. Книга, которую он дал прочитать, — давным-давно, детектив какой-то, уже и не помнила, о чем там, а отдать все забывала, — сообщения в телефоне, какие-то вещи, с работой связанные, а с работой, значит, и с ним... Наверно... это можно только... перетерпеть.

Сереге хотелось воскликнуть «Как?!», но он понимал, что на это ответа у Кристины нет. Как — каждый находит для себя сам.

Она сделала осторожный глоток и поставила стаканчик обратно.

— Наверно, тебе хотелось бы здесь не появляться, — она глянула на него, чтобы убедиться в своих словах, — но психологи говорят, что от этого будет только хуже. Что обязательно нужно пережить все эмоции, не бежать от них. Потому что если убежать, они потом все равно тебя найдут.

Серега кивнул:

— Я знаю. Знать бы...

— ...как их пережить?

Он посмотрел на нее и снова лишь кивнул. Мелькнула мысль, что она понимает даже больше, чем он ожидал.

— Я... не знаю, Сереж. Надо... просто жить. Жить той жизнью, какой она теперь стала.

«Если бы это было возможно...»

У Сереги был еще один самый важный и самый непростой вопрос, но задать его он ни за что бы не решился, только если Кристина сама об этом заговорит.

— Я хотела... извиниться. Я наверно... обидела тебя тогда. Я знаю, ты хотел помочь...

— Я понимаю. К сожалению, даже слишком хорошо.

Она вздохнула и замолчала, потом взяла стаканчик, отпила и обхватила его ладонями. Серега вспоминал, как приезжал к ней тогда, год назад. Вспомнилось ее лицо, взгляд, когда она просила его уехать. Может быть, не надо было уезжать?.. Вдруг она протянула руку и положила ее сверху на его сжатые вместе руки, которые он держал на коленях. Он посмотрел сначала на ее ладонь, потом ей в глаза. Ладонь была очень теплой — от стаканчика.

— Сереж, я очень тебя прошу, не делай так, как я тогда. Позволь... мне... помочь. Я не знаю, как, я вчера целый день об этом думала — как можно тебе помочь... Не знаю. Но... я... — она отвела взгляд, огляделась, будто не находя, куда смотреть, если не ему в глаза, — я... не могу остаться в стороне... Даже... даже если ты этого захочешь.

Это звучало как признание, и, наверно, это им и было — нежная ладошка, согревающая теплом, была тому подтверждением.

Он его принял. Легко и не думая. Может быть, потом он задумается всерьез — да и не может быть, а обязательно задумается! Но сейчас... сейчас хотелось просто поверить — в ее тепло, в ее желание быть рядом, в ее силу, в которой он сейчас особенно нуждался.

— Я не хочу, чтобы ты оставалась в стороне.

Все-таки она смутилась, ладошка чуть дрогнула. Она убрала руку, вернув ее к стаканчику, повертела его в руках и вдруг спросила:

— А ты почему не сделал себе кофе?

— А... да-а-а у меня мелочи больше нет, — Серега даже не стал по-джентльменски отговариваться, что, мол, не хотел. Настолько сейчас не хотелось ничего придумывать и в чем-то врать, пусть даже в пустяках.

— Возьми мой.

Он посмотрел ей в глаза, чтобы понять, что правильно ее сейчас понял.

«Да, сложись все иначе, мы с тобой сейчас договаривались бы о свидании после дружеского похода в кино, а, может, и не договаривались бы еще, а только собирались, каждый по одиночке. И неизвестно, когда бы еще сделали шаг навстречу. Да, сейчас я сделала этот шаг и мне чертовски страшно, что ты отступишь назад».

Для бойца, привыкшего к одной фляге на весь отряд, если условия операции не позволяют иной роскоши, один стаканчик на двоих — событие нисколько не примечательное. Но для девушки, которая этот стаканчик предлагает, — это жест, полный смысла. Это вопрос. И на него нужно дать ответ.

— Спасибо...

Он взял стаканчик, коснувшись ее пальцев, поднес ко рту...

— Физик, прием... Физик, ответь... — послышался вдруг тихий, приглушенный, но вполне узнаваемый голос Кота.

Переглянувшись удивленно с Кристиной, вставил наушник в ухо. Неужели Васька до сих пор его найти пытается?!

— Да, Кот.

— Ты здесь, на базе?

— Да.

— У нас выезд через десять минут.

— ...Понял.

Серега поднялся, за ним поднялась и Кристина:

— Что? Что-то случилось?

Он посмотрел на нее, на стаканчик в свой руке, сделал глоток и вернул его ей.

— Видимо, да, у нас выезд... Так что мне надо идти.

Серега обернулся на дверь, потом повернулся к Кристине. Он совершенно не знал, что сказать... Вроде бы и понятно все, но он не мог ни дать названия тому, что между ними происходило, ни понять, как, собственно, себя вести дальше.

— Спасибо... за этот разговор, — он чувствовал, что это не то, что нужно, но ничего другого не придумал.

Кристина кивнула.

— Позвони или напиши, когда... вы вернетесь. Хорошо? И... будь осторожен.

— Хорошо.

Он взял ее руку, легонько сжал. И, развернувшись, вышел за дверь.