Пока идёт дождь (гет)

Когда настал тот момент разделения моего мира на две половины, разнящиеся между собой настолько, что порой не можешь понять, какая из них была реальностью, а какая — жестокими играми разума? Когда я потеряла контроль над своей жизнью? Когда попалась в руки мерзкого коротышки? Или когда меня спас Рафаэль? А может, когда я пошла искать его?.. Или пригласила впервые войти в дом? Или позволила ему и себе стать друзьями?

Теперь я склоняюсь над бездыханным телом Дэвида, и единственная мысль, которая мучает меня на этот момент: куда спрятать труп? Если выносить через дверь, соседи увидят. А если через балкон? Рафаэль быстрый и скрытный, он сможет не попасться под взгляды бдящих людей в этом доме. Или, может, лучше расчленить и вынести в мешках? А потом как эту кровищу отмывать от пола? А если копы заявятся, они наверняка что-то вынюхают. И какое у меня алиби? Выставила Дэвида за дверь, а куда он пошёл не знаю? Или же соврать, что вообще не приходил? Не поверят. Наверняка он ошивался здесь долгое время, прежде чем меня дождаться. Кто-то да видел его. Да и если подумать, у меня все ножи в доме тупые, а такого здоровяка столовым прибором не порежешь. Хотя у Рафаэля есть его кинжалы-вилки, ими точно получится…

О боже мой! О чём я думаю? Какой кошмар! Я схожу с ума, я точно схожу с ума… В моей кухне лежит труп Дэвида. Ещё минуту назад он был живой, ещё минуту назад он кипел страстью, а теперь… И что будет с нами? Что станет со мной? Пойду по этапу, научусь курить и нецензурно выражаться в женской колонии. Тётя Бонита будет носить мне передачки, я пропущу её похороны, похороны родителей. Я сгнию в бетонных стенах камеры, до конца дней коря себя за то, что не остановила Рафаэля вовремя. А что будет с ним?..

Мне плохо, нечем дышать, слёзы застилают глаза, ничего не вижу. Больно цепляюсь руками в волосы, пытаюсь вырвать их с корнем, чтобы унять эту непроходимую дрожь, раскачивающую меня из стороны в сторону. Я задыхаюсь, я умираю… Холодные руки обхватывают моё лицо, слышится успокаивающий бас. Я ничего не вижу перед собой — слёзы размывают картинку, — и продолжаю тщетно набирать ртом воздух, и чем сильнее пытаюсь, тем сильнее задыхаюсь.

— Тихо, успокойся, — доносится до меня словно сквозь вакуум. — Не истери. Это просто паника.

Большие пальцы уже как по привычке стирают с моих щёк крокодильи слёзы. Янтарь гипнотизирует меня, я вижу только этот золотистый отблеск, ведущий меня к свету. Рафаэль набирает в грудь воздух, и я повторяю за ним, выдыхает — и я выдыхаю. Поглаживающие движения по плечу не такие противные, как человеческие, не такие, как у Дэвида. Мне не противно. Спокойно.

— Вот так, — приподнимая брови, отчего красная бандана покрывается складками на лбу, говорит Рафаэль. — Успокоилась?

Я только кивнула в ответ — не могла проговорить ни слова. Рафаэль улыбнулся, а мне от этого ещё больше рыдать захотелось. Как можно себя так вести, когда рядом лежит труп моего друга? Пусть и в конце своей жизни он встал на очень опасный путь… Я наконец посмотрела на Дэвида более-менее нормально, не впадая в истерику. Глаза его были закрыты, кровь почти перестала идти, оставшись тонкой дорожкой на губах и паркете.

— Надо проверить его, — сказал Рафаэль, склоняясь над пострадавшим.

— Ты убил его, — прохрипел мой голос, на что мутант никак не отреагировал, будто это вообще его мало волновало.

— Не, живой, — проверяя пульс, ответил здоровяк. Но я ему не верила. То же самое он сказал и про коротышку, а вот теперь я уже как-то не уверена, что это была правда.

— Но он не дышит! Зачем ты его ударил? Посмотри на свои ручищи, да ими же можно голову с корнем оторвать!

— Да ничего с ним не будет. Очухается, — Рафаэль осмотрел голову, но это спокойствие, исходящее от него, меня даже пугало. — И хватит каждый раз вступаться за своих насильников. Что за дурацкая привычка?

Его слова меня отрезвили. Действительно: всё, что делает Рафаэль, во имя справедливости, и все обидчики были наказаны за дело, а я тут со своими истериками. Но ведь Дэвид, он же не такой… Рафаэль развернул его на спину, и обмякшее тело моего друга распласталось по всей кухне. Теперь я видела, как вздымается его грудь от небольших вдохов, и с плеч будто гора свалилась.

— А вдруг у него кровоизлияние в мозг? Тогда надо срочно вызывать скорую! — время в таком случае идёт на секунды…

— Максимум, что мог получить этот бетонноголовый — лёгкое сотрясение мозга, — как можно быть уверенным наверняка? Да Рафаэль мог бы с лёгкостью каменную стену проломить, и я сомневаюсь, что в момент удара он себя контролировал.

— Ну спасибо, профессор-рентген, — Рафаэль посмотрел на меня и закатил глаза, снова увидев слёзы.

— Да успокойся уже! Всё будет нормально. Ну подрехтовали нос ему немного, так хоть на мужика станет похож, а то духами несёт, как от бабы. Сейчас вообще не различишь, кто есть кто.

Что он несёт? Да и Дэвид не похож на женщину — как такой громила может напоминать женщину? А то, что у него правильные черты лица, так этому нечего завидовать. О чём я сама думаю?! У меня уже скоро шарики за ролики заедут… Надо же что-то делать с пострадавшим. А я даже не знаю, как оказывать первую медицинскую помощь.

— Надо перенести его на кровать, пока не очнётся. Он же очнётся? — если он ещё и помрёт в моей кровати, то у меня будет инфаркт!

— Ещё чего, на кровать его класть! Совсем сдурела? — возмущался мутант в своей обычной манере, чем в данную минуту меня удивил. Значит, спокойно рассуждать, умер ли Дэвид — это нормально, а уложить его на кровать — плохо.

— Оставим его здесь, что ли, лежать? Ему надо сделать компресс, или замерить давление, или что там ещё делают при сотрясении? Перебинтовать ему голову? Или может, грелку подложить? — Рафаэль устало вздохнул, слушая мой бред, поднялся с колен и, взяв Дэвида за руку, поволок по полу.

— Что ты делаешь? Зачем так-то?

— А что, прикажешь его на руках понести? — раздражённо фыркнул мутант, явно устав от моих истерик. Но ответа ждать не стал, взял Дэвида под мышки и внёс в комнату. Однако на кровать не положил — небрежно опустил рядом на коврик, как ненужный хлам.

— Осторожно! — ещё не хватало, чтобы он его здесь добил. Я поднялась на здоровую ногу, опираясь руками о столешницу кухни, но на больную встать так и не смогла. Лодыжка ныла, пульсировала мелкими толчками, и чем быстрее понижался уровень адреналина, тем сильнее повышалась боль. Вприпрыжку я приблизилась к Рафу, благо квартирка маленькая, и ухватилась за его руку, неосторожно пошатнувшись на ноге. Он поддержал меня и, кажется, только сейчас заметил, что со мной не всё в порядке, окидывая меня строгим взглядом.

— Что случилось? Опять нога? — я ничего не ответила — и так всё ясно. Опять всё снова начинать, всю эту дурацкую реабилитацию. А ведь моя жизнь только пришла в норму, только что-то стало налаживаться, как опять бум, и по-новой. Мне больше не по карману поход к врачу, моя страховка почти бесполезна, а свои сбережения я потратила на погашения долга. И прибавлять к каждодневной выплате я больше не могу. И в социальную помощь обратиться тоже не могу — в их глазах я слишком много зарабатываю. Остаётся только надеяться, что операция больше не нужна и всё заживёт само собой. Придётся хромать до конца своих дней.

— Возьми подушку с кресла, подложи ему под голову, — Рафаэль округлил глаза от моей просьбы и неодобрительно зацокал. Он только открыл рот, чтобы возмутится, но, зная, что он хочет сказать, я сразу его остановила. — Пожалуйста. Или мне придётся самой это сделать, а мне двигаться больно.

Он резко выдохнул носом, с шумом выпуская воздух из лёгких, негодующе качнул головой и, резко повернувшись, схватил подушку и склонился над раненым. Дэвид всё ещё не шевелился, но по внешнему виду нельзя было сказать, что он истекает кровью или что в черепе вмятина. Синяков не было, только нос заметно искривился и опух. Видимо, действительно сломан. Хотя, может, это и невозможно определить без рентгена. Остаётся только надеяться на чудо. Вообще в последнее время надежда стала моим единственным спутником по жизни. Рафаэль перевернул пострадавшего на бок, пошёл на кухню, достал из морозилки пакет с замороженными овощами и положил его на голову Дэвиду.

— Надо вызвать скорую, вдруг что-то серьёзное, — мне было страшно. Что, если он станет инвалидом? Я в таких делах совсем не разбираюсь, медицина для меня — тёмный лес. Но Рафаэль, судя по его уверенным движениям и взгляду, соображал в этом вопросе. По крайней мере, создавал вид.

— Ничего, сам очухается. Я его не сильно вроде ударил. Это, видимо, он от страха в обморок упал, — что-то с трудом мне верилось в слова Рафаэля, но сейчас из нас двоих уверенностью больше веяло от него, чем от меня, поэтому я решила довериться своему защитнику. В конце концов, он же не допустит, чтобы у меня потом были проблемы из-за этого всего. Хотя в тот момент он, наверное, об этом не думал, в яростном порыве зарядив Дэвиду по его идеально прямому носу.

Я рухнула в кресло, зажмурив глаза от боли. Теперь стало просто невыносимо, хотелось застонать в голос, но я сдержалась. Закусила губу, чтобы не сорваться. Рафаэль сел на пол передо мной и оценивающе осмотрел меня.

— Сильно больно? — необычно приглушённо прозвучал вопрос, но во мне не нашлось сил ответить вслух, и я лишь кивнула, хватаясь за мягкие подлокотники. — Давай посмотрю.

Он осторожно взял мою ногу в свои руки и провёл, едва касаясь, по припухшей лодыжке, надавил чуть сильнее — бархатная ткань мебели исцарапалась от моих ногтей. Рафаэль виновато взглянул на меня, хотя это было трудно разглядеть в темнеющем янтаре, накрыл ладонью пылающую кожу, чтобы остудить её, выполняя функцию холодного компресса. По моей просьбе, он подал мне со столика аптечку — ему стоило лишь протянуть руку, — и я сразу, даже не запив, приняла две таблетки обезболивающего и откинулась на спинку кресла, ожидая, пока подействует. Хорошо, что ещё осталось полупаковки с первого раза, а то точно бы пришлось идти к врачу за рецептом. Через пять минут меня стало отпускать.

Рафаэль взял у меня аптечку и нашёл в ней тётушкину мазь — волшебное средство от местных «целителей», — открыл банку и обмакнул пальцы, начав растирать мою лодыжку, осторожно, боясь лишний раз нажать чуть сильнее. Движения были максимально плавными — я почти не чувствовала касаний.

— Почему со мной это происходит? — открыв глаза и подперев голову рукой, спросила я в никуда. Мой вопрос был риторическим, я не ждала и не хотела ответа. — Всякие маньяки ко мне липнут, — меня передёрнуло от этой действительности.

— Наверное, всё из-за твоей внешности? — высказался Рафаэль, но сразу прикусил язык и уткнулся глазами в мою ногу, монотонно растирая мазь.

— А что с моей внешностью не так? Видимо, у меня на лбу написано, что я доверчивая дурочка…

— Это точно, — хихикнул Рафаэль, чем вызвал моё негодование. — Но я не про это.

А про что? Может, он имеет в виду мою «выдающуюся» фигуру, но я бы посчитала это больше недостатком, чем притягивающим достоинством. Осмотрела себя, вспоминая, в чём была одета в день покушения и на свидании с Дэвидом. Короткие юбки уже давно выбыли из моего гардероба — ещё со времён завершения карьеры балерины, — каблуки запылились на полке, особенно после моего фееричного падения. Да и супермоделью назвать меня было сложно. Обычный серый человек.

— Да я вроде не одеваюсь как-то вызывающе, — вся скукожилась, будто старалась прикрыться, хотя на мне были свободный свитер и джинсы. — Да и не красилась уже давно. Ничего такого… —… что могло бы заинтересовать любопытный мужской взгляд.

— Ты и без этого достаточно привлека… — Рафаэль осёкся и даже скривился в гримасе, словно ругая себя за необдуманные слова, и мне вдруг стало особенно любопытно следить за ним, за шумными выдохами, пускающими холодный ветерок по моей коже, за хмурыми складочками на потёртой повязке. Мои щёки предательски вспыхнули, и его тоже — я была уверена в этом, пусть на толстой зелёной коже этого и не было видно. Его недосказанные слова, отдаваясь эхом в моих ушах, не вызывали чувство разочарования или отвращения, как красочные комплименты Дэвида. Они цеплялись крючком за самое сердце, впуская в него электрические импульсы — разряды, взрывающие кровь в моих венах. Это нечто странное, совсем иное…

— Думаешь, я красивая? — вопрос внаглую. Кажется, что всё смущение — смущение нас обоих, — перешло на Рафаэля, а у меня остались искреннее любопытство и пульсирующий жар в груди. Я никогда бы не осмелилась задать этот вопрос никому другому, даже Дэвиду, пусть он и щедр на приятные слова. Никому, кроме Рафаэля. Он был уже совсем своим, я не стеснялась его, мне не было неловко, я была совсем другой рядом с ним.

Мутант нахмурился ещё больше и стиснул челюсти так, что губы превратились в тонкие линии, а носогубные складки стали ещё глубже. Он на мгновение замер, остановился, отнимая пальцы от больной лодыжки. Видимо, раздумывал, что ответить. Я даже слегка улыбнулась, наблюдая за метаморфозами грозного характера. Вопрос оказался тупиковый: если скажет «да», то спалится, а его суровая натура крутого мужика никогда не даст это сделать. Если скажет «нет», то обидит меня, и кроме того, уверена, нагло соврёт.

— Этот, — кинув неодобрительный взгляд на Дэвида, — видимо, точно так считает, — переводить темы Рафаэль явно не умел, и я даже огорчилась, что он втянул сюда третье лицо. По его словам можно было сделать вывод, что моя внешность может вызывать только самые пошлые побуждения, но видя, как растерянно забегали янтарные глаза, я знала, что Рафаэль просто пытается отмазаться от ответа.

— Знаешь, Дэвид не такой уж плохой. Я знаю его с хорошей стороны. — Мои слова подействовали на Рафаэля, как запал для снаряда. Он всё ещё продолжал держать мою ногу в своих ладонях, но поднял на меня негодующий взгляд. Я даже сглотнула от неожиданности.

— А может, я зря сюда явился? Помешал вам…

— Что ты такое говоришь? — воскликнула я, округляя глаза от возмущения и смятения одновременно. За кого он меня принимает? Он же сам видел, что всё это мне не нравится, что Дэвид силой… Как бы врезала сейчас!

Увидя моё негодование, Рафаэль явно остыл и даже позволил себе улыбнуться. Я обиженно откинулась на кресле и скрестила руки на груди, отвернувшись в сторону. Мазь уже впиталась в кожу, но Рафаэль всё равно почему-то продолжал поглаживать мою больную ногу, и с таким сосредоточенным умным лицом, словно был профессором медицины. Хотя, он же у нас теперь профессор-рентген — определяет повреждения на глаз. Я косилась на него исподлобья, недовольно надув губы, и вдруг меня осенила мысль.

— А как ты оказался здесь? — действительно. Ведь мы же попрощались друг с другом внизу. Значит… — опять подсматривал за мной?

Янтарные глаза округлились, а рот образовал немую букву «о». Вот засранец! Засранец, страдающий вуайеризмом, любитель поглазеть на мои Victoria’s Secret. Тоже мне, герой нашёлся, ничем не лучше того же Дэвида. Всё туда же.

— Просто хотел убедиться, что ты благополучно добралась до дому, — ну конечно, только и всего. — И как видишь, не зря.

Мне нечего было добавить, ведь он оказался прав. Если бы Рафаэля не было рядом, то неизвестно, как далеко смог бы зайти Дэвид, одурманенный доброй порцией алкоголя. И тут я подумала: ведь Рафаэль больше не является для меня пришельцем. Это когда-то я думала, что простые человеческие женские особи его не привлекают, но теперь… Ведь он был человеком, ему не чужды обычные людские желания и слабости. И я снова покраснела, пряча лицо в глубоком воротнике свитера, вспоминая, как бегала по дому в чём мать родила. Как неудобно… Но с другой стороны, это он виноват. Это ему должно быть стыдно. Нечего было подсматривать.

Со стороны Дэвида послышались звуки. Очухался наконец, значит живой. Я быстро поднялась с кресла, всматриваясь в постанывающего потерпевшего и толкая Рафаэля в плечо. Но он поддаваться не хотел, сидел как вкопанный.

— Быстро уходи через балкон, — громким шёпотом сказала я, продолжая толкать мутанта.

— Ещё чего.

— Я не хочу, чтобы он тебя увидел.

— Он и так уже видел, что теперь?

Но я была настроена более чем серьёзно, указывая рукой на дверь, и через некоторое время Рафаэль всё же сдался, недовольно поморщил нос и вышел из квартиры. Я спустилась на пол к Дэвиду, осматривая его. Потеребила за плечо, на что он только замычал сильнее и, хмурясь, открыл глаза.

— Что? Где я? — недоумевал очухавшийся парень. Меня одолевали странные чувства: с одной стороны было немного жалко его, с другой — хотелось самой врезать ему по роже. Он обхватил пальцами нос и зашипел от боли. — Это ещё что?

Привстал на локоть, кладя ладонь на лоб, и осмотрел комнату, потом меня. Видимо, его хорошенько встряхнуло от мощного удара Рафаэля. Но, может, хоть мозги на место встанут? Я всё ещё сидела молча, с непроницаемым лицом глядя на Дэвида, который, видать, стал приходить в себя, судя по обалдевшему выражению помятой мордахи.

— Где он? — резко сев, испуганно воскликнул парень. Тоже мне, герой-любовник нашёлся. Смелость так и прёт.

— Кто он? — старалась вести себя как ни в чём не бывало.

— Тот зелёный, здоровый такой урод, — от последнего слова меня передёрнуло. Хотя я сама не раз мысленно назвала Рафаэля так, но всё это было в шутку, по-домашнему, по-свойски. Слышать это от Дэвида было настолько же неприятно, как чувствовать его руки на своём теле.

— Ты сильно ударился головой об пол, — мой голос был холодным и строгим. — Здесь не было никого, кроме нас.

— Нет, я же помню, это он мне врезал, — с пеной у рта гнул свою линию парень, но такое поведение можно легко подвести под клинику. Тем более он ещё и выпил. Значит, белая горячка. Всякое привидится.

— Тогда, может, ты помнишь, что было до удара? — Дэвид стал напрягать свои извилины, сдвигая брови друг к другу, и резко выпучил на меня глаза. Вспомнил.

— Я… я… извини, — открыв рот, но произнося звуки через раз, начал блеять парень. — Чёрт, Рокси, прости. Я не знаю, что на меня нашло. Я ведь и правда не хотел. Прости. Я виноват. Я…

Ну, по крайней мере, про Рафаэля он уже забыл. Я видела, что Дэвид действительно сожалел и что алкоголь в его крови уже начал испаряться. Он корил себя, убивался из-за проступка, ведь теперь отдалил меня от себя ещё больше. Неужели он надеялся на что-то после такого домогательства? Дэвид потянул ко мне руку, но я отдёрнула свою, давая понять, что больше не хочу никаких физических контактов.

— В таком случае ты не будешь сильно переживать, что я сломала тебе нос. Если не умеешь пить, то лучше вообще не берись за бутылку.

Дэвид закрыл лицо ладонями, раскачиваясь из стороны в сторону.

— Господи, Роксана, прости, прости. Я очень виноват перед тобой, — я лишь кивнула в ответ, устав слушать его извинения.

— Тебе пора, — встала с пола, упираясь в кресло рукой, и Дэвид поднялся вслед за мной, пыхтя как паровоз. От его взгляда тоже не ускользнула моя травма.

— Что с тобой? Опять нога? — я заметила, что по вопросам оба мои знакомые всё чаще копируют друг друга.

— Да уж, пришлось постараться, чтобы тебя повалить, — отвернулась от Дэвида — не хотела смотреть на его искривившуюся гримасу сожаления, — и захромала до двери.

— Прости меня, — уже стоя за порогом, повторял парень. — Я сделаю для тебя всё, что ты захочешь. Всё, что нужно. Я не хотел.

Махнув на прощание рукой, я захлопнула дверь и облегчённо выдохнула. Ну хоть теперь он забудет о своей галлюцинации в виде Рафаэля, а предастся глубоким переживаниям из-за меня. Сам виноват, Дэвид, теперь мы с тобой по разные стороны, и даже тётя больше ничего мне не скажет. Ковыляя, я добралась до стула напротив моего старенького синтезатора и села на него, уперевшись локтями в панель инструмента и опустив голову на ладони. Как же я устала! Сегодня был невероятно длинный вечер со злобной тётушкой, экстремальным вождением, поимкой воришки, домогательствами… почти смертью Дэвида и неожиданных откровений от Рафаэля. Голова болела. Спать совершенно не хотелось — даже напротив, боль в висках не давала расслабиться. Но ничто так не успокаивало, как музыка. Я любила играть для себя, когда на меня накатывала печаль и меланхолия, или когда просто хотелось расслабиться. Музыка снимает стресс и действует получше любого тортика.

Коснувшись белых клавиш, мои пальцы интуитивно двигались, перебирая ноту за нотой. Шопен. В нём есть что-то особенное. Тягостная меланхолия звуков, глубокий смысл минорных переливов. Это была не мелодия, это была целая история жизни. Временами тягостная, грустная, временами мимолётная, быстрая, стремительная. Искрящаяся и яркая. И снова грустная. Это была моя жизнь.

Краем глаза увидела большую тень на стене. И когда он вошёл? Я даже не услышала. Рафаэль опустился на пол, прислоняясь к кровати за моей спиной, и ничего не говорил, просто слушал. Может, ему тоже не чуждо чувство прекрасного? Пусть он и живёт в подземелье, пусть и отделён от мира, но всё же в нём есть душа. Я ощущала её, чувствовала невидимые щупальца, тянущиеся ко мне. И пусть он бывает немногословен, а порой и груб, всё-таки я знала, что внутри этот здоровяк другой. Пусть он и позволяет себе подглядывать за мной — всё-таки он мужчина, — но по крайней мере он никогда не переступал черту, не делал никаких намёков, как это делает Дэвид. Да, этот громила был в десятки раз сильнее почтальона-Дон Жуана, но он никогда не применял силу против меня. А ведь если подумать, то я даже не смогла бы написать заявление в полицию на него. Ну кто мне поверил бы? У Рафаэля есть свои принципы, и хотя я считала, что у всех они должны быть, как само собой разумеющееся, теперь, пережив уже столько всего, я стала ценить эту сторону своего зелёного друга ещё больше.

Музыка увлекала в свой загадочный мир, где уже не было ужасающей действительности, а только умиротворение, только вязкое море эмоций, затягивающее и обволакивающее. Закончив свою игру, я обернулась к Рафаэлю и обнаружила, что этот здоровяк спит. Мда, а я тут про чувство прекрасного рассуждаю. С другой стороны, он, наверное, тоже устал за сегодняшний день. На часах половина третьего ночи, а страсти только улеглись.

Я решила не будить Рафаэля, а тихо понаблюдать за ним поближе, пока он спокойно сопит, склонив голову вниз и скрестив руки на груди. Интересно, каким он был до мутации? Наверное, здоровым крепким парнем с широкими скулами и шеей. Почему-то я подумала, что он был блондином. Высокий, широкоплечий, ему бы подошла роль капитана команды по американскому футболу. Скорее всего, морской пехотинец — ну кто бы ещё решился на такой эксперимент? Интересно, а его глаза были такими же? Этот яркий янтарь настоящий?

А каково это — жить в полном одиночестве, отвергнутым и отчуждённым от общества? Без друзей, без семьи… Интересно, а кто-нибудь кроме меня ещё знает о его существовании? И если он стал жертвой науки, то где тот учёный, который создал его таким? Видимо, не всё прошло гладко, раз он вынужден прятаться и скитаться. Как хорошо, что мы нашли друг друга. Сейчас мне кажется это невероятным везением для него и для меня. Если он приходит ко мне, значит всё-таки нуждается в простом человеческом общении, тёплом ужине, просто ощущении рядом другого. А может, я ему нравлюсь?.. От этой мысли меня бросило в жар, хотя я глубоко сомневалась в правдивости своих умозаключений. Нужда в другом человеке ещё не даёт повода для романтических чувств. Это просто дружба, необходимость быть с кем-то. Но с другой стороны, он же живой человек, пусть не внешне, но внутренне. Никому не чужды обычные человеческие потребности в любви. И мне ещё больше жалко, что он вынужден страдать из-за этого.

Я опустилась на пол и села напротив него, внимательно разглядывая умиротворённое лицо Рафаэля. Впервые вижу его таким расслабленным, и так он кажется более милым. Может, потому что в таком состоянии он находится крайне редко. Интересно, а какой он без своей повязки? Мне хотелось увидеть его лицо полностью, представить, каким бы он был в человеческом облике, и я потянулась к нему руками, решив, что смогу тихонечко стянуть с него эту потрёпанную красную ткань. Но ладони Рафаэля так стремительно ухватились за мои запястья, что я даже вскрикнула от неожиданности. Он разомкнул веки и чуть ослабил хватку, отдаляя мои руки от своего лица.

— Я думала, ты спишь, — нервно сглотнула. Вдруг он разозлится от такой моей выходки.

— Просто задумался, — он всё ещё удерживал мои запястья, но я не боялась его. Даже когда он злился не боялась. Попросить его самого снять повязку или это лишнее? Но мне так хотелось это сделать. — А ты что удумала?

— Я просто хотела посмотреть на тебя без этой штуки, — Рафаэль нахмурился, значит не к добру. Он опустил взгляд и немного наклонил голову.

— Не надо, — прозвучал короткий ответ, но мне было непонятно, почему он запрещает. Разве этот кусочек ткани можно назвать серьёзным камуфляжем? Это же не шапка-невидимка. И что такого я увижу без неё? А может, это психологический барьер? Эта маска уже стала частью его самого, раз он так бережно к ней относится, и снять её значит раскрыть себя полностью, стать уязвимым… Моё сердце заколотилось — в этот момент так захотелось, чтобы он стал уязвимым, так сильно хотелось увидеть его таким — необычным, но настоящим.

Рафаэль опустил свои руки на колени, разжимая пальцы на моих запястьях, и мои ладони находились в его, касаясь тыльной стороной грубой кожи. Я с любопытством смотрела на эту разницу между нами, между трёхпалыми зелёными и человеческими маленькими. Перевернула ладонь и коснулась пальцами его руки, ощупывая странную по ощущениям поверхность. Вверх до локтя, очерчивая крупные рельефы мышц. Это было так необычно: твёрдые бугорки перекатывались под пальцами, кожа толстая, неестественно гладкая и натянутая. Так странно — с внутренней стороны руки она казалась мягче, там, где видны толстые вены, где даже цвет кажется светлее. Снова вверх по бицепсу — интересно, откуда у него тату? Отголоски прошлой жизни? Я ощущала, как слегка вздрагивали мышцы от моих прикосновений, как напрягались тонкие рельефы прожилок на крупном плече. Мне было до безумия любопытно рассмотреть его ближе, понять, что за существо передо мной. Твёрдая, почти каменная грудная часть: на ней остались вмятины от пуль, мелкими расщелинами испещрившие толстый слой.

— Тебе было больно? — проводя по пулевым следам, спросила я. В ту ночь меня чуть не застрелили, и если бы не Рафаэль, то всё закончилось бы трагично.

— Нет, — кажется, что его бас стал ещё ниже, превращаясь в приглушённый, грудной звук. Он почти не шевелился, терпеливо следя за моими движениями и, кажется, словно допустил меня до себя настолько близко, что теперь по-настоящему стал беззащитным передо мной. Этот двухметровый мутант перед маленькой Рокси. Уязвимый и смущающийся — это было видно по потемневшему пристальному взгляду, который избегал контакта с моим, — но не останавливающий меня. Под ладонью билось его сердце — я чувствовала удары даже сквозь эту твёрдую защиту. Мне было спокойно рядом с ним, невероятное умиротворение в душе. Такого не было уже долгое время — чувство, когда не нужно ни о чём переживать, когда забываешь обо всех заботах. Даже о повреждённой лодыжке.

Я подсела к нему поближе, прислонилась ухом к груди, чтобы слышать это дребезжащее огромное сердце. Бух, бух, бух! Оно колотилось, нещадно тарабаня в грудь. И может, я позволила себе слишком многое — вольность, которую никогда ранее не позволяла по отношению к другим, — и может, это станет моей ошибкой, но сейчас, когда сильные руки сжали меня в объятьях и притянули ближе к каменному телу, я чувствую себя по-домашнему уютно. Вокруг больше нет Дэвида, противного коротышки и даже назойливой тётушки. Это иной мир моей реальности, в котором хочется задержаться подольше. Запах Рафаэля — это сырость с лёгкими нотками затхлой плесени (неудивительно, учитывая, где он живёт), но это совсем не отталкивало, напротив — теперь так пахнет моё спокойствие. Запахом сырой пожухлой листвы, сброшенной с омертвевших деревьев, вязкого болота, где слышен стрекот цикад, и проливного дождя, свежего и наполненного кислородом… Неровное сердцебиение колыбельной убаюкивало меня в холодных крепких руках, оставляя позади все ужасные события сегодняшнего дня. И сквозь пелену сладкого сна я чувствовала, как жадно вдыхает Рафаэль, зарываясь в колючее облако моих кудрей. И я улыбнулась, расслабляясь в стальных объятьях. Рядом с ним не было тревожно — казалось, Рафаэль был единственным в моей жизни за последнее время, кто не способен причинить мне вреда, пусть его внешние габариты говорят об обратном. Тишина и только ускоряющееся — бух-бух-бух… Я почувствовала невесомость под собой — Рафаэль поднялся со мной на руках и перенёс на кровать.

— Ты уже уходишь? — не открывая глаз, спросила я, крепко цепляясь за его ладонь, чтобы не дать исчезнуть. Он заботливо накрыл меня одеялом, кончиками пальцев снял непослушные кудри с лица. И я уже не слышала даже тиканье настенных часов, шорохи ветра за окном. Но всё ещё ощущала под пальцами пульсирующую крупную вену и холодное прикосновение губ к моей щеке.