Преступники (гет)

От такого внезапного вторжения Хиддинг в мои планы я, откровенно говоря, просто растерялся. Да что там! Когда я позавчера учуял знакомые места, события последнего месяца почти начисто были смыты давними воспоминаниями вкупе с новыми волнениями. И вот! Такой неожиданный и непонятный вызов.

В том, что случилось нечто серьезное, я не сомневался. Не такой Сара человек, чтобы устраивать истерику по пустякам. Черт! Да она и не по пустякам-то не станет впадать в панику. Что же тогда? Предположить боюсь.

Я пошарил под кроватью и, найдя там осколок от какой-то посудины, с силой чиркнул по пальцам горящей руки. Удивительно, но больнее не стало, даже вроде бы полегчало. Не утруждая себя поисками «чего-нибудь пишущего», я начал прямо пальцем водить по обрывку пергамента, с которого уже исчез прежний кровавый отпечаток.

«Где ты? Что случилось?»

Пергамент молчал. Мне пришло было в голову, что все это какое-то чудовищное недоразумение: я ведь в сущности ничего не знал о «Письмах». Но тут на поверхности снова стали появляться кровавые следы. Они сложились в слова:

«Глазго. Кладбище возле Мунго. Волчек ранен. Помоги».

Рука снова отозвалась ноющей ожоговой болью. А в голове билось: «Как? Как помочь?» Я почти неделю бежал от Глазго. Допустим, дорогу обратно я найду быстрее, но все же — дня три не меньше, если я еще надеюсь сохранить свое присутствие здесь в тайне. Или уж теперь плевать на конспирацию. Вопрос в том, насколько серьезно ранен оборотень и сколько он сможет продержаться. Вот тут то вывод напрашивался неутешительный. Если это простое ранение, Сара справилась бы сама, да и Волчек мужик крепкий. К тому же, насколько я знал, организм у оборотней более способен к регенерации, нежели человеческий. Значит все более чем серьезно…

Я разозлился. Мои планы рушились, не успев перейти в стадию осуществления. Я почти у цели, а тут приходится отвлекаться. Что же за дурацкая судьба… И что же этим авантюристам неймется! Угораздило влипнуть именно сейчас.

И тут же стало совестно. Гад ты, Сириус! Думаешь о себе, а на друзей наплевать! Когда это ты успел так измениться? Раньше за Джеймса в пекло был готов лезть. Да и за Рема с Питером тоже. А теперь, повзрослел-поумнел, да? Взвешиваешь все «за» и «против»? Может, зря тебя мамаша из семьи вышвырнула, морда ты слизеринская? Я со злости ударил кулаком по хромоногому столу, сломав его окончательно. Думай, Блэк! И поживее, а то как бы поздно не стало…

Я рассеянно оглядел комнату и вдруг с удивлением осознал, что стало гораздо темнее. Гроза? В сентябре? Выглянул наружу сквозь щель между досками и чуть не хлопнул себя по голове. То, что я принял за утренний свет, было на самом деле последними отблесками опускающегося за горы солнца. Выходит, я проспал весь день? Это ж как надо было потерять ориентацию в пространстве и времени, чтобы так ошибиться. А может это и к лучшему? Ночью, как говориться, все кошки серы… И собаки тоже.

* * *

Выскакиваю из двери Хижины и что есть духу несусь к горам. Карабкаюсь, оскальзываясь на камнях, отсыревших от вечернего тумана. Оступаюсь, падаю, скулю от резкой боли. Наконец, взбираюсь на знакомое плато. Дыхание сбилось, глаза слезятся от ветра. Стремительно смеркается, на безлунном небе едва угадываются облака. Я замираю, прислушиваясь к ощущениям: пусто и тихо. Перекидываюсь. Озираюсь и с дрожью во всем теле ожидаю почуять признаки азкабанского ужаса. Вот ведь… Стоило узнать о дементорах, и они тебе теперь повсюду мерещатся, Блэк?

Торопись, Сириус! Тем более, что ты принял решение: к черту конспирацию. Что ж тогда сомневаешься? Мгновенная концентрация: припомнить место — и вперед. Закрываю глаза. Да!

Все-таки аппарировать в состоянии крайнего возбуждения — чревато. Руки-ноги на месте, но такой удар о мостовую… искры из глаз. Поднимаюсь. Так и есть: та самая заправка, где я выскочил из трейлера, который доставил меня в Глазго. Куда дальше?

Искать нечто неизвестное в незнакомом городе — хуже нет. Тем более с моими «краеведческими» способностями. Мунго, Мунго… С Глазго как-то не связывается. На уме только больничные коридоры да желтые робы целителей. Эх, Сириус, не те ты книжки в детстве читал! Ну что стоило хоть немного поинтересоваться историей да географией? А то будто гость заморский: твоя-моя-не-понимай.

Я опять пес. Бегу по шоссе. Хорошо хоть, вовремя заметил указатель, а то убрел бы к черту на рога и недоумевал, куда это меня занесло. Мимо проносятся редкие автомобили. Вот везунчики: едут себе и ведь знают, куда.

Через час безостановочного бега замечаю первые признаки большого города. Дома становятся плотнее, шоссе перерастает в улицы, машин больше… Где я?

«Вы здесь».

Обожаю магглов!

В месте, где я наконец присел перевести дух, сияет ночной подсветкой огромный плакат. Да не плакат — карта. Красная точка и надпись как раз для таких как ты, Блэк, заблудившихся бестолочей. Скольжу взглядом по очертаниям улиц: все эти «стриты», «плэйсы» и «роуды» мне абсолютно ни о чем не говорят. Хм. Плавный изгиб Клайд-ривер и выше… От-ты Блэк, двоечник! «Собор Св.Мунго». Красиво так нарисован, с подробностями. Прям, хоть сейчас любуйся. Да ты не двоечник, ты тролль натуральный, если сразу не вспомнил. Главная маггловская достопримечательность Глазго, она же объект поклонения всех британских волшебников. Прародина великого целителя. Это там что ли весельчак Мунго своих жаворонков «воскрешал»? Или малиновок… Что за мусор у тебя в голове, Блэк?

На кладбище — старинном, если судить по ветхости надгробий — пусто и жутковато. Какого лешего Сару с Волчеком сюда занесло? Что вообще случилось? Потом, Сириус, потом… Нужно сосредоточиться, мобилизовать свое «собачье чутье» и искать. Итак, оборотень. Замираю, прислушиваюсь к ощущениям, даже глаза прикрываю от напряжения. Помню: когда зрение отключено, другие чувства обостряются. Запах? Их много: тлен, пыльная трава, влажный замшелый камень…Не то! Кровь, запах ее тяжелый, навязчиво лезущий в ноздри. И звук. Еле слышный стон на грани слуха. А, может, это просто фантазия? Кровь и стон, они ведь всегда рядом.

Бегу, отключив мозг, на одних инстинктах. Сейчас я пес на все сто, даже движения: согнувшись, нос к земле. Охота на оборотня, твою мать!

Они прячутся в склепе, древнем, с поросшими мхом искрошившимися ступенями. Резная дверь закрыта неплотно. Протискиваюсь. Глаза привыкают к мраку. Надо же, а мне то казалось: темнее, чем безлунной ночью, и быть не может.

— Блэк, ты? — в голосе такое облегчение, что я сразу понимаю: дело плохо. Железная выдержка дала течь. Ты тонешь, Сара!

Она сидит на каменном полу в нелепой «казиношной» мантии с дурацкой бабочкой на шее. Несчастная, тощая, перемазанная девица, из последних сил сохраняющая самообладание.

— Что с ним? — говорить стараюсь спокойно, но уже вижу: хуже некуда.

Волчек без сознания. Голова его у Сары на коленях. Короткие серые, словно поседевшие, волосы испачканы чем-то темным. Кровь?

— Они выследили нас… меня, — начинает Сара, но тут же прерывается, в голосе едва заметные истерические нотки. — Блэк, у него кровь не останавливается… Я уже все перепробовала. Жгут накладывала, повязку тугую…

Тут только я замечаю: кровь на голове — ерунда. Наверно, вообще просто испачкано. А вот рука и правый бок… Что-то в прошлом белое (рубашка? футболка?) покрывает рану, постепенно напитываясь кровью.

— Сара, посвети мне!

— Чем? — хрипло, словно закашлявшись. — Чем посветить?

— Дурочка, ты же куришь. Спичку зажги.

Нервный смех. Роется в карманах. Скрежет спичечной головки. Погасла. Еще раз и еще

— Что, руки дрожат, Сарита?

— Пошел ты…

Тусклый огонек спички выхватывает из мрака лицо с пятнами глаз. Надо быстрее взглянуть на рану, спичка же горит…не факел. Но и Сара постепенно приходит в себя. Не может долго в роли «несчастной»? Только на это и уповаю!

— Подожди, Блэк, я сейчас.

Поднимается, осторожно сдвинув голову оборотня, на ощупь пробирается вглубь склепа. Спотыкается, шипит сквозь зубы. Бормотание «да, да вот здесь» и возглас:

— Сейчас будет свет, — короткая заминка, — надеюсь…

Чиркает спичка. Небольшой огонек словно удваивается, переползая на фитиль толстой свечи.

— Благослови господь шотландских католиков! — нервно смеется Сара.

Мои худшие опасения подтверждаются: раны у Волчека самые что ни на есть «от проклятья». Режущее? Нет, не похоже. Хуже, Блэк, гораздо хуже. Что-то темномагическое. Порез небольшой, но кровь течет непрестанно, будто из вены. Это на боку. Рука еще хуже. Там рана дюйма три, глубокая, края разошлись. Такая и от обычного ножа сама не затянется, а уж от проклятья…

— Сколько он без сознания?

— Час с небольшим.

— Его надо разбудить.

— Надо. Но как? Он уже много крови потерял.

— Он оборотень. Выкарабкается, — побольше уверенности в голосе, Сириус. Ты сам то в это веришь?

Сара бьет Волчека по щекам, тормошит, трясет за плечи.

— Надо что-то остро пахнущее…

— Носки? — низкопробный юмор это моя всегдашняя реакция на стресс. Еще Лили замечала мне по молодости… и выговаривала.

— Кретин!

Сара отдирает кусок от окровавленной тряпки, подносит к огню. Смрад действительно жуткий. Трясет тлеющим лоскутком у носа Волчека. Вздох. Шевеление. Желтые глаза медленно раскрываются. «У оборотней должно быть очень чувствительное обоняние», — академическим тоном комментирует мой мозг.

— Есть контакт, — тихо произносит Сара. Улыбается, как мунговская целительница, гладит оборотня по щеке.

— Очнулся? Волчек, Блэк пришел, он тебя вылечит.

— Салют, Блэк, — сначала тихо и хрипло, затем громче, — быстро прибежал…

Волчек пытается подняться, опираясь на левую руку. С большим трудом, но ему это удается.

— Тебе надо перекинуться, — без долгих прелюдий говорю я.

— А не боишься? — пытается скалить зубы, но лицо слушается плохо.

— Кого? Полумертвого волка в новолуние? Не смеши, Волчек.

— Я предупредил, Блэк.

Волк из него не то чтоб очень страшный, но размеры впечатляют. И, кстати, он совсем не похож на Рема. Надо же, у оборотней тоже разные… хм… лица. Шкура у Волчека очень светлая, с редкими темными подпалинами. Короткие уши, темная полоса ото лба к носу.

— Так легче?

Скалит зубы, подается вперед, словно для атаки. Может, я все-таки погорячился, предложив ему перекинуться? Но Волчек отступает. Я испытываю невольное восхищение: вот что значит «настоящий» оборотень! Полый контроль даже в истинном облике.

— Волчек, я перенесу тебя к Аптекарю, он вылечит.

— Нам туда нельзя, — перебивает Сара. Волк опять скалится, трясет головой. Потом опускается на пол, почти без сил. — Он защищал меня от них и его за это чуть не прикончили…

Дьявол! Куда же? Нужны зелья, палочка. А у меня ни того, ни другого. Мелькает мысль сунутся в Мунго, в клинику в смысле. Отметаю ее, как глупейшую. Сомневаюсь, что они возьмутся лечить оборотня, да и мне там показываться — равносильно тому, что сдаться прямо в аврорат.

Я невесело усмехаюсь. Выход один: Хогвартс. Там Гарри, он поможет. Еще не знаю как, но поможет обязательно. Мой крестник отличный парень.

— Блэк, решай быстрее!

У меня на миг перехватывает дыхание, когда Сара, присев рядом с волком, касается его лапы. Не надо, не надо так близко, девочка! Это же оборотень, запах людей сводит его с ума. Но я недооцениваю Волчека. То ли он настолько обессилел, то ли наоборот так силен, что давит свой сумасшедший «звериный» инстинкт в зародыше.

— Я помогу. Сара, оставайся здесь…

— Нет. Я с тобой.

— Хиддинг, ты не понимаешь, — начинаю я со вздохом.

Она опять выпрямляется. В глазах вызов. Да что ж такое! Уже готовлюсь выдержать бой, завалить ее «железными» аргументами. Но… Сарин аргумент еще более железный, безо всякой фигуральности: дуло пистолета, направленное мне прямо в сердце.

— Я пристрелю вас обоих, если ты откажешься.

— А сможешь? — произношу и верю: сможет.

Что ж, Сириус, ты не хотел быть один, так вот получай! Провожу рукой по лицу: откуда-то вдруг навалилась страшная усталость.

— А Волчека-то за что?

— Чтоб не мучился…

Опять наружу рвется истерический смех.

— Ладно, подойдите ко мне… оба.

* * *

Похоже, аппарировать в компании становится у меня привычкой. Мы стоим на том же плато. Вся твоя горе-конспирация, Сириус, летит к чертям… или к дементорам. Наверняка, твари уже что-то заподозрили. Надо быстро скрыться, а не то…

— Идите за мной.

Сара, едва оправившись от приступа «аппарицио-фобии» — о, словечко завернул — ошалело озирается.

— Куда?

— Вниз, в деревню.

Перекидываюсь в пса.

«Так вот в чем дело, Блэк! Ты анимаг», — желтые глаза смотрят по-человечески. Или это моему собачьему зрению взгляд оборотня кажется «своим».

«Идти сможешь?»

«Волком — легче».

Стараюсь бежать не быстро, выбираю дорогу. Волчек хромает следом, позади прыгает по камням Сара. Уже близко. Сейчас, сейчас.

— Блэк!

Оборачиваюсь. Сара стоит, как вкопанная. На лице злость и отчаяние.

— Ты куда, чертова псина?

Мысленно обругиваю ее. Ну, что встала: иди, раз увязалась! Подбегаю, тяну зубами за одежду. Сара упирается, в глазах бешенство.

— Идиот, там же обрыв. Ты что, прыгать собрался? Жить надоело?

Обрыв?! Она спятила?

«Это защита. На деревне антимаггловые чары. Сара ее не видит».

Умный Волчек… дурак Блэк. Как же я не подумал об этом? Три тысячи проклятий на эту колдовскую скрытность! Превращаюсь снова: у меня сегодня натуральный «тренинг по анимагии». Знаю, что рискую, но с Сарой иначе нельзя: только аргументы, никакого насилия. А то ведь и вправду пристрелит!

— Сара, — говорю я, — иди вперед, не бойся. Обрыва нет, это иллюзия.

— А если не иллюзия? Помнишь решетку в тоннеле, я ведь не могла пройти.

— Тут другое, — поражаюсь своему уверенному тону, на самом деле я понятия не имею, пропустит ли Сару барьер. Но она мне верит.

Закрывает глаза, вдыхает шумно, полной грудью и шагает. Расставив руки, как в пропасть. И тут же падает кулем на землю.

— Сара!

Бросаюсь к ней, но первым у тела одним большим прыжком оказывается Волчек. Откуда только силы у раненого волка? Ведь час назад без сознания был от кровопотери. Ругаю на чем свет стоит Хиддинг, Волчека, себя, всех колдунов с их долбанной защитой…

Слава богу, жива. Без сознания, но жива. Решение приходит быстро, а отчего бы ему прийти не быстро: оно ведь единственное!

Подхватываю Хиддинг на руки. Слава Богу, легкая: тощая коротышка, откуда тяжести-то взяться. Спускаюсь, не глядя на Волчека. Впрочем, это и не нужно. Его тяжелое, натужное дыхание слышно даже сквозь вой ветра. Мерлин! Да сколько же шириной этот барьер? Учиться надо было лучше, Сириус, интересоваться. С чего мне вообще пришло в голову, что у антимагглового щита есть какая бы то ни было «ширина», это ж не стена кирпичная?

— Опусти меня.

Я возблагодарил всех, кого только смог вспомнить. Очнулась! Жива!

— Ты как?

— Как человек, упавший в пропасть, — голос слабый, взгляд больной. — Блэк, где мы?

— Потом… Надо скрыться…

И тут я чувствую их. И теперь это — увы — не паранойя. Далеко, лишь отголоском, но отчетливо: холод, мрак, отчаяние. Эту мерзкую обволакивающую безысходность я после Азкабана узнаю даже за милю.

— Быстрее.

Мы несемся, то и дело спотыкаясь. Из под ног летит пыль и мелкие камни. Слышу, как почти захлебывается дыханием Волчек, как вскрикивает Сара. А внутреннее зрение рисует темные плащи, безглазые лица, которые неумолимо приближаются, летят на добычу… сюда, к нам.

Дверь Хижины захлопывается с треском. Я перекидываюсь, тащу Сару за руку наверх по лестнице. За нами из последних сил карабкается Волчек. Мы все втроем инстинктивно вжимаемся в пол в дальнем углу комнаты. Как будто, от дементоров можно спрятаться так! Вижу, как тяжело вздымаются и опадают бока волка, как стремительно теряет краски лицо Сары. Мерлин, Иисус, и кто там еще меня слышит, если вы действительно можете помочь, помогите! Пусть они нас не заметят. Сара, глупая девчонка, зачем тебе только понадобилось тащиться за мной?

Дементоры уже близко. Нас с Волчеком они чувствуют вряд ли, но вот нашу подругу…

Рука Сары не по-женски крепко сдавливает мою лапу. Я смотрю на нее: на лице ни кровинки, губа закушена. Но Сара борется, ничего не понимает, но борется с собственными страхами. А у нее их, вестимо, целый воз. В глазах туман, отголоски ужаса. И наконец… они закрываются. Тело валится на меня. Держу пари, девочка, ты с такой частотой не теряла сознание никогда. И это к лучшему.

Еще в Азкабане я то и дело задумывался, как дементоры чуют эмоции. Умирающие, больные, сумасшедшие их не привлекают. Испытывающие страх хоть и тянут к себе, но быстро приносят разочарование. Страх — пища не сытная. Отчаявшиеся влекут их непреодолимо. Помню, как на рыдания и стоны всегда слеталась жадная орава и ждала… пока стоны не стихали совсем. Собаке проще. Она просто лежит и ждет. Твари ее игнорируют. У нее ведь не эмоции, а так… бледная тень человеческих. А мертвые? Что для них мертвые? Опустевшая миска, неинтересная и ненужная. Пожалуй, так. А человек без сознания — он, считай, тот же покойник.

«Нечего вам тут ловить, твари. Убирайтесь, откуда пришли», — повторяю про себя как молитву. Холод отступает, удаляется, тает, как куча грязного весеннего снега. Они ушли. Ты опять сбежал от дементоров, везунчик Блэк!

Я в изнеможении ложусь на пол рядом с Сарой, косясь на оборотня, которого погоня лишила последних сил. Потом бросаю взгляд на его лапу. Рана хоть и не затягивается, но уже почти не кровоточит. Однако, это обманчивое улучшение ненадолго. Если срочно не принять меры, часа через два, в лучшем случае три-четыре, наступит кризис. Про ранения от проклятий я знаю досконально, спасибо аврорской службе, и лечить их умею довольно сносно, но — черт побери — не голыми же руками. Все одно к одному: в Хогвартс тебе дорога, Сириус… Как и планировалось. Судьба!

* * *

Я оставляю Хижину с чувством некоторого беспокойства. Все смешалось: оборотень в истинном облике, женщина без чувств, дементоры, которые вполне могут вернуться… Стоп! Не думай об этом, Блэк. Только паники сейчас не хватало. Волчек не опасен: разве он не дал тебе достаточно доказательств самоконтроля. Сара придет в себя, а дементоры не вернутся. Слышишь — не вернутся! Тут же мелькает мысль: а если и вернутся, толку от моего присутствия никакого. Все равно ведь безоружен против азкабанской падали. Пинком прогоняю гнусную мысль. С ними все будет хорошо, а тебе надо поторапливаться, Сириус. Что ж, поиграем в героя, твою мать!

Бегу по узкому тоннелю, лихорадочно размышляя, как мне добраться до зелий. Интересно, который час? Наверняка, уже глубокая ночь. Это шанс. Проползу в больницу, пошарю по шкафам у Помфри. Надеюсь, у старушки Поппи все такой же порядок. Разок мы с друзьями уже совершали налет на ее запасы. По-моему, курсе на пятом. Тогда Джеймс, кажется, в спешке да в темноте перепутал Костерост с Перечным. Пришлось лезть Питеру. Дурень едва не попался… Ну, я то теперь не попадусь ни за что.

Черт! И ведь зелья это только полдела. Раны у Волчека простым Кроветворным да Заживляющим не вылечить. Нужна палочка. Опять все сходится к одному — Гарри.

У выхода из тоннеля останавливаюсь, осторожно высовываю наружу голову. Ветер колышет ветки Ивы, но она пока смирная. Это хорошо. А вот присутствие дементоров здесь ощущается сильнее, чем в Хогсмиде. Это плохо. Надежда лишь на то, что за ограду школы уродам соваться запретили. «Если им вообще можно что-то запретить» — думается мне. Медленно вылезаю, рывком бросаюсь вперед. Кажется, я все-таки успел получить веткой по морде, но удар приходится вскользь и потому не так ощутим. Большими прыжками несусь к Замку. Эх, даже понастольгировать всласть не успел! Хотя, какое уж там… живым бы уйти.

Итак, если мне не изменяет память, обежать Замок нужно с юга, потом в узкий лаз под теплицами и внутрь. Дальше: пыльный коридор, винтовая лестница с большими неудобными ступенями и дверь. Здесь я останавливаюсь, задерживаю дыхание, напрягаю слух. Не хватало еще вылезти прямо под ноги кому-нибудь из учителей или старине Аргусу с его драной кошкой. Я ведь нарочно выбрал этот путь: насколько мне помнится, в коридоре, куда мне сейчас предстоит оказаться, нет ни одного портрета. А то «живописные болтуны» в два счета растрезвонят о происшествии по всей школе.

Уже почти решаюсь открыть дверь, когда до меня доносится звук шагов. Шедший осторожен, ступает тихо. Но ночная тишина и собачий слух не дают его шагам стать полностью беззвучными. Я почти не дышу. Человек приближается медленно, словно крадется. Останавливается. Он здесь, возле моего убежища. Со стороны коридора дверь не видна — закрыта волшебным гобеленом, но если знать… Проклятье! Неужели?

Бежать, бежать пока не поздно. Мышцы уже напрягаются, как перед большим прыжком.

Но я стою на месте. Другие шаги по коридору по сравнению с первыми кажутся поступью железного рыцаря. Или мне мерещится, или человек возле гобелена тяжело вздыхает. Неожиданная встреча в ночном коридоре? Что ж, как говорится, «плавали — знаем»! Перед внутренним взором собственное лицо расплывающееся в понимающей усмешке.

— Что это вы тут делаете? — не очень-то ласково говорит знакомый голос. Да уж, старик Филч за пятнадцать лет не изменился. Желчный, подозрительный, злой на весь мир.

— Ничего, не спится просто… — от этого тихого вежливого голоса я внутренне сжимаюсь. Итак, Рем не просто так был на Кингс-Кросс, он отправлялся в Хогвартс! В качестве кого, интересно? Неужто преподает? А к нашему секретному ходу, значит, погрустить о былом явился… Весьма некстати.

— Так проваливайте отсюда, нечего шляться по ночам, — старина Филч в своем репертуаре. И впервые я с ним полностью согласен. Иди Рем своей дорогой! А Филча понять можно: натерпелся он от нас в свое время. Держу пари, он до сих пор считает Рема одним из «этих гадких мальчишек», которые устраивали ему сладкую жизнь.

— Я уже не студент, Аргус, — в голосе Рема только усталость, никакой злости. Да, Люпин он такой. Вечный миротворец. Я бы на его месте не преминул высказать смотрителю что-нибудь нелицеприятное, вроде «иди, куда шел», а то чего покрепче.

— Ну так идите спать,профессор, — слово звучит в устах Филча, как ругательство, — завтра рабочий день. Будете на уроках носом клевать.

Тяжелые шаги сперва приближаются, а потом постепенно стихают в дальнем конце коридора. Рем еще минуту стоит возле моего убежища, я слышу его дыхание и тихий смешок. Представляю как он качает головой, тоже, наверно, во власти воспоминаний. Ностальгия, друг? Что ж, понимаю. Потом тихие шаги начинают удаляться и последний их отголосок растворяется в тишине. Фуф, пронесло!

Жду еще минут десять. Для верности. Потом перекидываюсь, аккуратно берусь за ручку двери. Надеюсь, профессор Люпин, послушался старого «грозного» смотрителя и отправился в свои апартаменты!

Крадусь по коридору, шарахаясь от каждой тени и молясь, чтобы все хогвартсевские духи нашли на эту ночь себе дело по душе и, желательно, подальше от Больничного крыла. Пару раз мне чудятся шаги, я вжимаюсь в стены, темные ниши, но неумолимо приближаюсь к своей цели…

Дверь школьного госпиталя открывается со скрипом, как и всегда. Специально что ли не смазывают петли? От этого многократно усиленного воспаленным слухом звука душа уходит в пятки, сердце колотится о ребра с громкостью часового маятника.

Надеюсь, все здоровы и госпиталь пуст? Похоже на то. Старушка Помфри храпит, как мельник после базарного дня. Я, чувствуя себя школьником после отбоя, подкрадываюсь к шкафу с зельями. Господи, только бы не уронить ничего: руки дрожат, сердце гонит кровь по телу с утроенной силой.

Благослови Мерлин милую Поппи! Какая же она аккуратная. Кроветворное я нахожу почти сразу. Разлито по мелким флаконам, подписано, запечатано… Да и чем еще старушке заниматься, вот и сортирует свои снадобья… Судорожно, дрожащими руками вора-дилетанта, распихиваю добычу по карманам. Теперь — назад. И поживее.

Храп прекращается. Замираю, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться с места. Нельзя… Надо медленно, аккуратно, чтобы шума поменьше… Старушка возится, причмокивает во сне. Поворачивается на другой бок. Ну, слава богу! Спите спокойно, мадам, пусть вам присниться, что никто больше не болеет, ну… или еще что-нибудь хорошее.

До совятника я добираюсь почти на ощупь. Птиц в башне практически нет: все на ночной охоте. Около дюжины разномастных сов возятся на своих насестах, пялясь на меня своими глазами-плошками, недовольно ухают. Понимаю, голубушки, не привыкли по ночам работать-то. Ну, и кто хочет получить «сверхурочные»? Гарри, он парень щедрый, так что не прогадаете.

Внутренне жму себе руку: записку крестнику я написал заранее. Маню толстую ушастую сову. Ответственная, представительная птица — то, что надо. Она медленно сползает с насеста, клекочет от своего птичьего недовольства, мол, не нашел времени получше… Привязав к лапе мятый листок из все того же сариного блокнота, выпихиваю толстуху в окно. «Отнеси Гарри Поттеру в гриффиндорскую башню». Сова ухает, мол, не дура, сама разберусь.

«Гарри, я здесь. Нужна помощь. Приходи завтра после уроков к дому лесничего. Будь осторожен. Я»

Ну, паренек, не подведи дурака-крестного!

Обратно к Иве я несусь так, словно за мной гонятся все азкабанские дементоры за одно с министерскими аврорами. Дерево даже не успевает мне как следует врезать по печени. Я ныряю в лаз и галопом скачу по тоннелю. В Хижине Сара, уже очнувшаяся от обморока, но все еще мрачная и бледная, прижимает к боку оборотня почти полностью пропитавшуюся кровью тряпку, которая, как я теперь догадываюсь, не что иное как ее собственная футболка. Видимо, кровотечение возобновилось. Ну что же, Блэк, ты во время!

— Почему так долго, — нервный злой шепот. Я даже не возмущаюсь: на Сару жалко смотреть.

— Старого друга встретил. Хотел поболтать, да не получилось…

Она хмурится, сердясь несвоевременной шутке.

— Он уже, наверно, пинту крови потерял, — строго, обвиняющее. Потом пауза и устало: — Как еще в сознании-то?

— Оборотень! — отвечаю я, пожимая плечами.

Волчек уже даже не скалится, в желтых глаза муть.

— Тебе нужно превратиться, — говорю я, давя сомнение в голосе: сможет ли?

Волк дергает задней лапой, отталкивая от себя женщину. Сара отползает, не отводя от него взгляда и с каким-то мучительным извращенным любопытством смотрит на жутковатые преображения волка в человека. Все таки анимагическая трансформация выглядит г-хм… эстетичнее, что ли. Отгоняю прочь дурацкие мысли, пытаюсь сосредоточиться на задаче.

Итак… Влить в него кроветворное, наложить жгут (вручную, палочки то нет). Вылить заживляющее на рану, стянуть края. Опять же по-маггловски, бинтом. Жгут долой. Еще кроветворного. То же самое с раной на груди. Потом до кучи еще заживляющего прямо на бинты. До завтрашнего вечера дотянет, а там, даст бог, и Гарри подоспеет. Эх, повоюем еще, Волчек!

* * *

Я осмотрелся, ища обо что бы вытереть окровавленные руки, не нашел и вытер прямо о плащ. Ладно, хуже уже не будет. На кровати, куда я в изнеможении присел рядом с Хиддинг, лежал слой пыли и трухи от полога. Мы с Сарой переглянулись и я уловил на ее лице оттенок уважения. Ну, вот и я на что-то сгодился, девочка! Она перевела взгляд на заснувшего прямо на полу оборотня, с силой потерла ладонями по щекам, отчего лицо стало еще грязнее и выдала:

— Надо же. Я думала: фьють, и сейчас все затянется, — Сара кивнула на окровавленные (к счастью уже совсем немного) бинты.

— Такие раны простыми зельями не вылечить, — ответил я, пристально следя за ее движениями и пытаясь угадать ее собственное состояние. Что-то подсказывало: прежняя твердость давалась Саре с трудом. Да уж, встреча с дементорами не прошла бесследно даже для нашей «железной леди».

— Хочешь сказать, может стать хуже?

— Хуже — нет, по крайней мере в течение ближайших суток. Но и лучше тоже.

— И что дальше?

— До завтра доживет, а там я постараюсь наложить контрзаклятия, — у нее на лице странная рассеянность. — Не понимаешь?

Усмехается.

— Где уж мне… Тебе инструмент нужен?

— Соображаешь, Хиддинг.

— И?

— Я Гарри написал, завтра вечером он придет. Надеюсь.

— То-то я гляжу мой блокнот уже половины листов скоро недосчитается…

— Всего двух.

Я откинулся на столбик кровати и устало прикрыл глаза. Теперь, когда этот безумный день закончился, мне он казался длиной в неделю. Причем неделю, проведенную без сна и пищи.

— Ладно, проехали. Что это за место?

— Хогсмид… Не пытайся вспомнить. Это поселение волшебников, магглам о нем не известно.

— Ну, почему же? — скептически заметила Сара, — Хогсмидское плато есть на картах. Любители полазать по горам здесь бывают, хоть и не часто… У Дилана, моего брата, есть один друг, так вот он…

— Но деревню они видят вряд ли, — перебил я устало. А Сара помрачнела, вспомнив, по-видимому, свой мнимый прыжок в ущелье. Пробормотала что-то о хитроумной маскировке и начала бродить по комнате, изучая обстановку. Провела пальцем по пыльному столу, долго рассматривала висящие клочьями обои на одной из стен, даже в заколоченное окно попыталась заглянуть. Словом, вела себя как настоящий детектив, и меня то и дело подмывало спросить, к каким выводам пришел ее «выдающийся полицейский ум». Но Хиддинг меня опередила, задав свой вопрос:

— Ты уверен, что тебя здесь не будут искать?

Я кивнул, но поняв, что для моей дорогой инспекторши простого «да» в данном случае явно недостаточно, вкратце объяснил ей что к чему.

— Они все верят в привидения? — тон был такой, будто она только что рассказала очень забавный анекдот и удивлена отсутствием веселья с моей стороны. — Не смеши, Блэк.

— А ничего смешного и нет. Привидения это вполне реальные существа…

Сара покачала головой и, забравшись с ногами на кровать, взглянула на меня исподлобья, словно надеялась отыскать на лице признаки розыгрыша. Потом отвела глаза и вздохнула.

— Вот черт! Ведь дала себе слово: ничему не удивляться. Но ты меня опять провел, Блэк.

— Могу сказать, что в отношении тебя я дал себе аналогичную клятву.

— И? — приподнятая бровь, углы губ чуть вверх.

— Периодически в ауте.

— И какой счет?

— Пока ведешь ты…, — я с трудом подавил зевок. — Давай спать, Сара.

Она поежилась, сползла с кровати.

— Ты поспи. А я покараулю.

— В этом нет необходимости, — начал было я, но Хиддинг меня перебила.

— Я все равно не смогу заснуть, — она криво улыбнулась в ответ на мой удивленный взгляд. — Наверно, эта ваша грёбанная «маскировка» так на меня действует. Мать-перемать! Я в обморок последний раз падала лет в десять, когда сотрясение мозга заработала, грохнувшись с гаража. А тут, — она в сердцах сжала кулак, — как блондинка беременная.

Я встал, решительно взял ее за плечи и снова усадил на кровать.

— Перестань есть себя, Сара. Это нормальная реакция.

— Нормальная для кого? Для маггла? — с вызовом спросила она, пытаясь высвободиться. Но я продолжал удерживать ее и даже встряхнул.

— Для всех.

— Но вы то с Волчеком не…

— Мы были не людьми! — я повысил голос так, что она даже поморщилась и кинула быстрый взгляд на спящего Волчека, мол не проснулся ли, а я продолжал уже тише.

— То, что ты почувствовала здесь, это никакая не «грёбанная маскировка», вроде той, что в горах… Это дементоры, Сара.

— Дементоры? Твои старые тюремные друзья?

— Хорошая у тебя память, Хиддинг. Да! Они здесь из-за меня, если тебя это интересует.

— И я, разумеется, их не вижу, так?

— «Отлично» за догадливость. И слава богу. Эту мерзоту лучше не видеть, а еще лучше и не чувствовать… Только это, увы, не получится.

Плечи Сары опустились, темные глаза стали какими-то тусклыми, словно она провела много дней в борьбе с тяжелой болезнью. Она в изнеможении прислонилась головой к моему плечу, и это столь не характерное для нее «женское» движение, как нельзя лучше свидетельствовало о том, как ее измотали события безумного дня.

— Прости меня.

— За что, Сара? — я погладил ее по плечу.

— Что заставила взять с собой. Но я, и правда, психанула.

Что ж, девочка, твоя железная броня рассыпается. И вот что странно: я, кажется, даже рад этому.

— Все будет… как будет.

Я отпустил ее и велел ложиться. Сара покорно заползла на кровать, скорчилась в позу эмбриона и зажмурила глаза. Так, наверно, поступают дети, когда хотят внушить доверчивым родителям, что спят, чтобы потом тайком почитать под одеялом. Я лег рядом, накрыл ее своим плащом, обнял и прижал к себе. В тот момент мне казалось, что ничего естественнее и быть не может. Сара вздрогнула, но не отстранилась. Какое-то время я чувствовал ее напряжение, потом она вздохнула и, не поворачиваясь, тихо заговорила:

— Помнишь, ты спрашивал, убивала ли я когда-нибудь? — не дожидаясь моего ответа, она продолжила тоном человека, «ковыряющегося в старой ране». — Сегодня я вспомнила всех. Я, разумеется, ни о чем не жалею. Все они получили то, что заслужили. Но сказать, что чувствовала я себя гнусно, это просто ничего не сказать. Особенно в первый раз.

Я не стал останавливать ее: давай, говори, милая. Авось легче станет. Вот ведь мразь азкабанская: самое паскудное на поверхность вытаскивает!

— Я тогда на последнем курсе Академии была, стажером, так сказать, — так же тихо, без эмоций, продолжала Сара. — Мы с парнями на задержание поехали. Тот парень, Фолленстайл, как сейчас помню, мудак был редкостный: псих, наркоман, убийца — полный набор, одним словом. На пожизненное стопудово тянул. Ублюдок сперва смирно сидел, лыбился, но потом в его больном мозгу что-то щелкнуло и он на моего напарника бросился. Чуть не убил. Я в него выстрелила, а он развернулся — и на меня. Кровища из плеча хлещет, а он и прет и прет… Тут то я и сорвалась. Всю обойму в него всадила с перепугу. До последнего патрона. У парня вместо груди кровавое месиво было. Блевала потом, конечно. Шефу спасибо: отмазал меня, а то бы «профнепригодность» влепили и прощай служба. Так то, Блэк, — она издала нервный смешок. — А сегодня твои дементоры мне сученка как на блюдечке принесли. На вот, полюбуйся еще раз…

— Сара, — я притянул ее к себе ближе и поцеловал в затылок, — я все это знаю… Мне за двенадцать лет чего только не вспомнилось. Дементоры забирают все хорошее, угадай — что остается?

— Как ты с ума-то не сошел? — спросила она почти шепотом, а я почувствовал, что ее напряженные мышцы постепенно расслабляются, дрожание плеч сходит на нет. Сара вытянула ноги, поплотнее закуталась в мой плащ.

— Сам не знаю, — ответил я, тоже вытягиваясь и пристраивая голову так, чтобы ее волосы не щекотали мне нос. — Там большинство уже через месяца три-четыре как овощи. Но это только те, кому есть, что терять… А мне, видно, нечего было. Азкабан вообще странное место: кого еще можно… ну перевоспитать, что ли… он ломает, а фанатиков и одержимых только укрепляет в их одержимости и фанатизме. Дорогая моя кузина — наглядный пример.

Сара поерзала у меня под рукой, снова сворачиваясь клубком, и пробормотала:

— Наверно, по большому счету, все тюрьмы такие. Хотя ваши колдуны, безусловно, гуманизмом не отличаются, — она зевнула. — Кажется, я и правда смогу заснуть.

— Спокойной ночи, Сара Хиддинг.

— И тебе, Сириус Блэк.

Я прижался к ней теснее и закрыл глаза.