50 ways to say Goodbye (гет)

Когда я аппарирую по заданным координатам в «укромное место», как славно выразился Марино, будто намекая этим на что-то, то чувствую себя охренительно уставшим. Дело даже не в том, что от смерти сегодня меня отделяла секунда или около того. У меня немного подрагивают руки, а в голове происходит какой-то процесс, который за неимением лучшего слова я бы назвал «зудением», и это никак нельзя назвать успокаивающим.

Межпространсвенная воронка выталкивает меня на влажную землю, которую я едва ли не подметаю собой, не в силах устоять на ногах. Зуд под черепной коробкой постепенно трансформируется в привычную головную боль, и все мои мысли плавно кружатся вокруг кровати, подушки и одеяла. К чёрту всё, я почти готов отказаться от прочих благ цивилизации, если это гарантирует мне заслуженный отдых. Но я и сам понимаю, что в первую очередь мне следует поговорить о произошедшем дерьме, так что я молча плетусь за широкой спиной моего проводника, не отсвечивая. На хер всё. На хер.

Почти с удивлением я узнаю фасад дома Марино, несмотря на то, что бывал здесь всего однажды. «Укромное место», ха. Мерлин, пути Господни неисповедимы! Проще говоря, место встречи изменить нельзя, так что хотел увидеться с подозрительным серым кардиналом в пятницу вечером — будь любезен, независимо от того, чем ты там занимался до этого. Мне нестерпимо хочется заржать в совершенно неаристократической манере, но из пересохшего горла вырывается только хрип умирающего оленя, и я затыкаюсь. Ой, ну ладно, как-нибудь в другой раз.

Если отбросить все формальности и сказать простым языком, я чувствую себя в полной заднице. Время от времени по телу пробегается болезненная дрожь сокращающихся мышц, которые я не в силах контролировать. Волей-неволей начинаешь сочувствовать тем Пожирателям Смерти, что по несколько раз на дню являлись на аудиенцию к Темному Лорду, вместо слов благодарности получая лишь Круцио да Авады. Чем черт не шутит, я почти воспроизвожу в голове картинку того, как я жалею милую Беллу, когда до меня доходит весь абсурд ситуации. Фу, я, должно быть, повредился головой. Неудивительно, что подавляющая часть Риддловских прихлебателей были так туги на ум.

Определенно, со мной что-то не так.

Разрывает ли совершенное убийство душу? Ну, я всё ещё не гоняюсь по округе с палочкой наперевес и пеной у рта в попытке убить каждого прохожего. Мой разум устал, но по-прежнему при мне. Я отыскиваю в себе малейшие признаки сумасшествия, но не замечаю ничего нового или необычного. Может, то, что я не вижу никаких изменений — это и есть первая стадия на пути становления Темного Лорда? С этой магией всё всегда так непросто.

Испытываю ли я сожаление, спросите вы? Ха. Моя совесть однозначно чиста, по крайней мере, в моем субъективном понимании, и вот это уже точно кажется подозрительным. Например, Риддл не жалел потерянных родителей — ни умершей матери, ни убитого собственноручно отца — так что… Ладно, Поттер, хватит нести околесицу. Ты и раньше-то был не шибко нормален, поэтому закрой пасть и гляди, куда ступаешь.

Вслед за своим надзирателем я захожу в освещённый холл Палаццо, а оттуда, не задерживаясь, двигаюсь к главной лестнице. В кабинет? Я уже пытаюсь придумать начало своей грандиозной речи, включающей оскорбления, сарказм и море «ну почему именно я?», когда передо мной отворяют дверь, ведущую…в спальню?

— Что за хрень? — я поистине исключительный собеседник, раз способен строить такие содержательные конструкции. Коротко, ёмко, любо-дорого. Ставлю галлеон, что на конкурсе красноречия я бы занял первое место, а потом произнес самую впечатляющую речь перед собравшимися поглазеть на мои достижения: «Все мы здесь собрались, чтобы похвалить меня. А теперь расходимся. Быстро».

Или я мог бы быть послом доброй воли, или кем-то в этом роде, устраивая дипломатические рауты и встречи на международном уровне. Полагаю, число войн с Англией значительно бы возросло, а я, в свою очередь, носил бы гордое звание «Худший политик в мире» ввиду своей незаменимости и исключительности. Хм, звучит неплохо…

И, к слову, именно в таком качестве Кингсли и отправил меня в Италию, ха.

Мерлин, ну кто-нибудь, почините же мой мозг!

— Сеньор Марино решил, что вам надо поспать, — на ломанном английском объясняет сопровождающий меня мужик, и я вспоминаю, что давно не обновлял чары перевода. Да и хрен с ними, пусть эти люди помучаются.

— Нет. Веди меня к моей подруге, она прибыла сюда немного раньше, — и когда проводник не двигается с места, грозно добавляю, — я жду.

Мужик красноречиво кривит рожу, словно говоря: «Ну ты и дебил!», — что, кстати, совсем не способствует успокоению моих нервов, — захлопывает дверь гостевой спальни и ведет меня дальше по коридору. Я мысленно составляю список дел на вечер, включающий всего пять пунктов:

Первое: Убедиться в сохранности Гермионы, а также забрать её куда-нибудь подальше от греха и грязных ручонок наемников;

Второе: Переговорить с Марино, выразить ему свою благодарность;

Третье: Провести разъяснительную беседу с Элиотом Дэниелсом, а также, по возможности, навалять ему чем-нибудь тяжелым;

Четвёртое: Принять так необходимый мне сейчас душ: полагаю, несет от меня, как от мясника после разделки мертвых тушек;

Пятое: Спать (много и долго).

Я очень надеюсь, что сумею справиться со всем вышеперечисленным за двадцать-тридцать минут, но голос разума и трезвый расчет разражаются гомерическим хохотом. Ладно, блять, я и так это знал.

«Гид по поместью» с недовольным видом останавливается напротив такой же безликой двери, как и все предыдущие, и кивает мне на неё. Я попадаю в маленькую, скромно обставленную спальню, и замираю на месте. Гермиона лежит, свернувшись трогательным калачиком на самом краю широкой кровати. Внезапно меня волной накрывает чувство вины. Дьявол, что же я наделал…

Я никогда не заблуждался, в отличие от того же Рона, в том, насколько сильна моя подруга морально. Её блестящий разум не раз вытаскивал меня из таких передряг, о которых многие даже и не подозревали; её стойкие этические соображения возвращали меня на путь истинный; её решения, не свойственные обычным подросткам, ставили меня в тупик, но, чёрт возьми, это всегда была Гермиона. В любой сложной ситуации на неё можно было опереться, и именно в том смысле, который люди вкладывают в понятие «поддержки». Ещё в школе она перманентно разгребала проблемы двух, казалось бы, немаленьких идиотов, и, стоит признать, что эта тенденция до сих пор сохраняется. Но я никогда, повторюсь, никогда не забывал о том, что подруга при всем многообразии её талантов остается хрупкой и нежной девушкой, которую следует оберегать. Не вмешивать её в свои проблемы, не рисковать её жизнью, не подвергать её опасности. И вот я снова забыл о данном когда-то себе обещании…

Гермиона заворочалась на кровати, отвлекая меня от созерцания фантомной крышки гроба, в который я себя заколачивал. Я могу быть сколько угодно разочарован в себе, но тем и отличается «недовольство» от «проблемы»: первое — это настроение, на которое мы в пустую тратим время, зачастую не пытаясь что-либо поменять, тогда как все проблемы гипотетически решаемы. А раз уж я тут мужик, так и будем строить выводы на основании этого факта.

— Привет, — я осторожно приблизился к открывшей глаза подруге. — Как твои дела?

— Все хорошо. А как ты, Гарри? Я понимаю, что это твое личное дело, но ты… В порядке?.. Ты ведь сделал это?

Пожалуй, тут не требуется никаких уточнений.

— Да, и ты знаешь, что я имел на это право, учитывая всё то, что он с тобой сделал. Прости, Герми, я…

— Все в порядке, правда, — девушка подогнула под себя одну ногу, устраиваясь, и перевела взгляд на меня. — Здесь нет твоей вины.

— Это полностью моя вина! Я должен заботиться о тебе, в то время как я подвергаю тебя ещё большей опасности. Не следовало втягивать тебя во все это дерьмо.

Гермиона пожала плечами, легко улыбаясь, и это выглядело как прощение.

— Я знала, на что шла. И, Гарри, ты заботишься обо мне. Возможно, ты сам этого не замечаешь, но чего стоят одни только твои недомолвки, диктаторские замашки и попытки запереть меня дома.

— О, ну, когда ты ничего не знала, ты хотя бы была в безопасности! А не мучилась, раненная, под Круцио какого-то заносчивого ублюдка.

— А ты обо мне подумал? — подруга, кажется, стала заводиться. — Что я, по-твоему, должна чувствовать, когда ты ходишь где-то по своим особо опасным делам? Ждать тебя, как верная женушка, надеяться, не зная, вернешься ли ты вообще?! Ты не можешь мне запретить!..

— Я не смогу постоянно защищать тебя! Как не смог сегодня… Герми, пожалуйста…

— Нет, и я не хочу больше возвращаться к этому разговору!

Деликатное покашливание от двери прервало мои бесплодные попытки сформировать хоть сколько-нибудь стоящий аргумент в свою пользу. О, вот и главный антагонист развернувшейся драмы; в последнее время я стал прямо-таки любителем театра.

— Мистер Поттер, мисс Грейнджер, — Марино был как всегда доброжелательным, обольстительным и, определенно, дьявольски коварным. — Надеюсь, ваше самочувствие улучшилось. Потому что мне хотелось бы поговорить с мистером Поттером прежде, чем он отправиться отдыхать после столь нелегкого и неприятного вечера.

Любой другой бы просто сказал «после тяжелого дня». Или даже с добавлением эпитета «охренительно», «ужасно», «дьявольски». Но никак не это. Люди, должно быть, не видят в Марино потрясного манипулятора, обманываясь его приторно-вежливой улыбкой и витиеватой речью, но уж я-то слышу, как он находчиво подбирает слова, воздействуя на психику человека именно таким образом, какой необходим ему. В этом есть смысл. Пожалуй, стоит достать из дальнего темного угла своего сундука «Психологию влияния» Чалдини, иначе мужик сделает меня по всем параметрам. Хотя, если вспомнить историю моего приезда в Италию, то я заведомо обречен на проигрыш. Прямо-таки руки опускаются.

— Как скажете, сеньор Марино, но сначала я должен вернуть Гермиону домой.

— Эй! Гарри, мы только что решили…

— Конечно, — блондин лениво кивает, не обращая внимания на лепечущую подругу. — Кто-нибудь из моих людей сопроводит мисс Грейнджер к аппарационному барьеру.

— Ну уж нет! — я инстинктивно загораживаю девушку от равнодушного взгляда мужчины, в голове лениво ворочается мысль: «А не это ли имела в виду подруга, когда сказала, что я забочусь о ней, как могу?». Как бы то ни было, я не позволю одному из прихвостней серого кардинала — или все же Темного Лорда? — шататься рядом с девушкой в моё отсутствие.

Именно это я и озвучиваю, разве что несколько смягчив тон высказывания.

Мужчина нетерпеливо пожимает плечами:

— Хорошо. Может быть, это мог бы сделать Элиот Дэниелс? Ему-то вы, должно быть, доверяете больше, чем мне.

— Не в свете новых обстоятельств.

— О, пустяки. В скором времени привыкнете и к этому. Итак?.. Не хотелось бы показаться невежливым, но вы задолжали мне разговор, мистер Поттер.

— Да, конечно, — вряд ли мое неразборчивое ворчание могло показаться согласием, но да ладно.

— Гарри!

— Гермиона!

— Гарри, чёрт тебя дери!

— Я понял, понял. Увидимся дома.

* * *

Под монотонное бормотание Гермионы Грейнджер можно потрясающе выспаться. Ну, вы знаете, все эти завораживающие интонации, вгоняющие в тоску, и отсутствие необходимости отвечать на её риторические вопросы. Самый здоровый сон. Серьезно, я ведь имел дело с Биннсом, так что знаю, о чем говорю. Её разглагольствования усыпляют, и это очень и очень хорошо, но только если я не пытаюсь заниматься чем-то важным.

«Сам Гитлер прекрасно осознает условия, порождающие стремление к подчинению, и замечательно описывает состояние человека, присутствующего на массовом митинге: «Массовые митинги необходимы хотя бы потому, что индивид, который становится приверженцем…»

-…и, конечно, мы поступили глупо! По большому счету, это моя вина, ведь когда стало понятно, что они что-то подозревают, необходимо было действовать иначе, а мы…

«…приверженцем нового движения, ощущает свое одиночество и легко поддается страху, оставаясь наедине; на митинге же он впервые видит…»

— В любом случае, впредь я буду иметь в виду, что некоторые представители современного итальянского общества страдают психическими отклонениями, как большинство Пожирателей Смерти, кстати, и я не говорю о Малфое…

«…видит зрелище большого сообщества, нечто такое, что большинству людей прибавляет силы и бодрости… Если он впервые вышел из своей маленькой мастерской или из большого предприятия, где он чувствует себя очень маленьким, и попал на массовый митинг…»

— И да, я совсем не ожидала такого от Дэниелса, уж, прости Господи, он выглядел таким недалеким, я даже подозревала, что он в родстве с Крэббами…

«…митинг, где его окружают тысячи и тысячи людей с такими же убеждениями…то он сам поддается магическому влиянию того, что называется массовым внушением» [1].

Массовый Империус, хм. Эту мысль надо хорошенько обмозговать.

— И, в конце концов, мы бы не угодили…

— Герми, ну, пожалуйста! Я пытаюсь читать!

В моих руках «Бегство от свободы» Фромма, и я как раз дошел до занимательнейшей главы о предпосылках возникновения нацизма, а Гермиона в кои-то веки отвлекает меня от книги. Звучит крайне глупо, но у неё сейчас то, что называется «адреналиновым откатом» или, в простонародье, «истерикой», так что я почти не удивляюсь. Ещё сутки назад её жизнь висела на волоске. Я где-то читал, что люди, подвергшееся нападению, интуитивно пытаются наверстать упущенное из-за боязни смерти. Не то что бы я был с этим не согласен: в конце концов, я довольно часто попадаю в безнадежные ситуации, — но я никогда не думал, что Гермиона перед неминуемым концом хотела бы поговорить. Просто для справки: я после такого обычно страдаю от чувства вины к какому-либо одушевленному существу или примитивно наедаюсь. Неплохо характеризует человека, не так ли?

Гермиона хмуро буравит меня взглядом, словно не может решить, что сейчас более правильно: похвалить меня или обругать. При этом у неё такое странное выражение лица, что мне почему-то хочется извиниться за то, что прервал её монолог. Я даже собираюсь сказать что-нибудь ободряющее, чтобы она продолжала нести этот бессмысленный бред, представляющий из себя краткое резюме последних дней. Можно подумать, меня там не было, и участия во всех этих адовых событиях я не принимал! Но тут камин в гостиной сообщает о перемещении. По каминной сети сюда приходит только Люциус, выбивший себе разрешение через высокопоставленных знакомых; разрешение, кстати, держится в строжайшем секрете от сами-знаете-кого, и нет, я не имею в виду Того-Кого-Давно-Убил. Так что, открывая дверь с террасы в квартиру, я совершенно уверен в том, кого там увижу.

О, оказывается, меня можно ввести в ступор.

— Какой сюрприз! Драко и…Луна? — я удивленно смотрю на улыбающихся друзей. — Что вы тут…э-э-э… Как приятно вас видеть!

— Ты совсем не изменился, Гарри! — Луна налетает на меня с объятиями, и моя челюсть звучно захлопывается, когда её беловолосая макушка утыкается мне в подбородок. Больно, блять. Гермиона в это время проделывает то же самое с Драконышем, и мы крепко пожимаем друг другу руки, не отпуская наших милых подруг. Мерлин, я так соскучился! Мы не виделись почти два месяца, тогда как раньше я по полдня проводил с этими двумя. По отдельности, конечно. Эх, время летит слишком быстро.

— Ну, вот, Лавгуд, Уизли тебя снова обманул, — Малфой ухмыляется от уха до уха, демонстративно обращаясь к блондинке. — Ничего они не сидят на чемоданах, ожидая получения портключа до Лондона, как утверждает этот дуболом. Мерлин, да вы, похоже, даже загореть успели, пока мы мерзли под проливными дождями. Ну что за свинство!

— А все потому, что надо было приезжать раньше, — запальчиво восклицает Гермиона, усаживаясь в кресло. — Я, конечно, не против, но что вы, ребята, тут делаете вдвоем?

— Виски мне, и тогда я отвечу на ваши вопросы, господа.

— Малфой!

— Я просто спросила Драко, нет ли у него лишнего портключа до того тайного места, где вы скрываетесь от мозгошмыгов, — Луна плавно раскачивается в кресле, наблюдая за тем, как Герм левитирует стаканы, как вскрывает «закрома Родины» — наш импровизированный мини-бар — и достает темную бутылку крепкого алкоголя. — Он оказался так мил, что даже предложил мне пойти с ним, представляете? А есть у вас что пожевать к этому? — она кивает на мистера Дэниелса, того, что Джек.

— Шоколад и фрукты — образец аскетизма.

— Между прочим, это визитная карточка аристократии…

— И именно поэтому ты, как истинный аристократ, любишь напиваться, вовсе не закусывая. И вообще, ребят, почему вы так долго? Люциус, кстати, — я упираюсь грозным взглядом в Малфоя, — бывает здесь каждую неделю. Ты что, забыл, где у вас находится камин?!

— Эй, Поттер, все не так просто! Если отец приобретёт привычку исправно посещать итальянское посольство в Лондоне, этим никого не удивишь. Но вот со мной такая «фишка» не прокатит. Да и, знаешь ли, семья, дети…

— Скоро в мире появятся маленькие Дракончики!

— Луна, заткнись.

— Астория только на третьем месяце, а ты ведешь себя так, словно у тебя уже семеро по лавкам сидят, — Гермиона привычным жестом разливает алкоголь по граненым стаканам. Право слово, эта девица могла бы быть потрясающим барменом! — Луна, тебе наливать?

— Конечно.

— Грейнджер, ты, кажется, путаешь благородных Малфоев с рыжими Уизли!

— Да вы прямо на одно лицо.

— Ага, такое веснушчатое. Кстати, о рыжих: ваш дружок в самом деле убежден, что вы возвращаетесь на этой неделе. Вы что, в кои-то веки решили игнорировать его записульки? Браво, я горжусь вами!

— Полагаю, Рон совсем не глупый, просто альтернативно одаренный, хотя, может, это все из-за скопления мозгошмыгов в его голове!

— Спасибо, Луна. Мы ещё не придумали, как ему сказать, что мы здесь вполне неплохо устроились. Вот Рон и думает, что мы приедем на Рождество.

— Золотое Трио совсем похерилось, хнык-хнык.

— Оставь свой неуемный сарказм за дверью, Малфой, он воняет банальностью.

— Стоп, ребята, — я чуть приподнял стакан с янтарным содержимым. — Давайте лучше выпьем. Кто скажет первый тост?

— За встречу, конечно же.

— За долгожданную встречу.

— Наконец-то!

Громкий звон бокалов разносится по самым дальним уголкам квартиры, а я впервые за столько времени чувствую себя необычайно умиротворенным.

А пока мы тут пьем, расскажу я историю о том, как узнал, что Луна Лавгуд — одна из самых коварных и хитрых женщин в Англии. Хм, а вы не в курсе? И да, случай действительно весьма забавный!

Это был один из тех прекрасных дней, когда думаешь, что лучше бы ты вовсе не поднимался утром с постели. Накануне мы с Джинни несколько…поскандалили на почве любви к красоте и эстетике. Если коротко — мне совсем не нравились бледно-зеленые шторы в малой гостиной, а Джин восприняла это слишком близко к сердцу. К тому моменту, как выяснилось, что я тот ещё бесчувственный мудак, наша дискуссия была далека от несчастных клочков ткани. «Ты так изменился, Гарри», — кинула она мне вслед. Мерлин, а я всего лишь предложил поменять шторы! Когда я говорю, что понимаю, чего хотят женщины, я вовсе не имею в виду, что с ними безопасно разговаривать.

Вам знакомо состояние, когда ваш мозг приходит к некоторому умозаключению прежде, чем вы успеете его осознать? Нет, конечно, это происходит ежесекундно: наше «бессознательное» гораздо активнее той части разума, что производит чёткие мысли. Однако зачастую нам и в голову не приходит, что всё то, что мы слышим краем уха и видим краем глаза — фон, если хотите, — серьезно влияет на наши мысли и чувства. Отсюда целый ворох дополнительных проблем. Вот ты бездумно просматриваешь сводки по уровню преступности в маггловской газете, а вот уже не можешь уснуть, потому что "там что-то шуршит" — не крадётся ли что в ночи? А потом ещё удивляешься — когда это ты стал таким параноиком? Книги господина Фрейда следует выдавать каждому при рождении вместе с пеленками, иначе среднестатистический человек так никогда и не поймет, что творится у него в голове. А творится там всякая ересь, прости Господи!

Ну, вот такое происходит и со мной. Ассоциации — штука весьма неприятная; любая из них может создавать субъективное мнение о человеке уже при первой встрече. Петуния Дурсль украшала свой палисадник низким бледно-зеленым заборчиком, а через пятнадцать лет оказывается, что Гарри Поттер терпеть не может шторы такого цвета. Нет ничего страшного в том, что я слегка вспылил. Не следовало воспринимать все слишком серьезно.

Но, видимо, Джинни Фрейда не читала, и потом, она же Уизли, а это, поверьте, весомый аргумент. Потому нет ничего удивительного в том, что и на следующий день после ссоры мы не обмолвились ни единым словом. Мрачная тишина особняка была нарушена появлением заскочившей на огонек Лавгуд, которой вежливо объяснили, что у нас тут, видите ли, кризис «неуемного желания доминировать над женским полом», после чего рыжеволосая нимфа удалилась на тренировку с гордо поднятой головой. Право слово, иной раз мне хотелось наложить на Джинни неснимаемое Силенцио. Подозреваю, Визенгамот и не такое бы оправдал, так что сейчас я даже чуть-чуть жалею, что так этого и не сделал. В конце концов, ртом Уизли способна не только разговаривать, и все последующие её бойфренды при жизни поставили бы мне памятник за бесценный вклад в их будущее.

— Хм, мне кажется, Гарри, что в голове у Джинни в последнее время очень много инородных существ, — Луна задумчиво рассматривала захлопнувшуюся с треском кухонную дверь.

— Да она ими просто кишит! Их полным-полно! Гребанное болото тараканов! — я с грохотом отодвинул стул, и этот звук проехался трактором по моим бедным нервам. Период тотального игнора со стороны любимой девушки никак не улучшал моего настроения: мне пришлось спать на диване, так как мы ну очень вовремя начали ремонт гостевых спален, не говоря уже о том, что мне ещё делать реферат по методам защиты от банши, а метафорический конь валялся только в углу участка. Прелестно!

Луна всегда слишком хорошо понимала, что остаётся за кадром, а потому и сейчас просто положила мне руку на плечо, успокаивая.

— Не беспокойся, Гарри, иногда Джинни и правда ведет себя как настоящая сука.

— Увы, я знаю, — пока до меня доходил смысл сказанного ей, она уже успела оказаться у выхода из кухни. — Что?!

В моей голове копошилось множество ничтожно маловероятных вариантов объяснения случившегося, но легкая печальная улыбка на лице Лавгуд подтверждала только один из них.

— Ты все время притворялась?

— Удивлена, что ты понял это только сейчас.

— Мерлин, да ты притворялась! Дьявол, Луна, что ещё скрывает твоя светлая голова?

— О, ничего более, Гарри, — девушка присела за стол, левитируя две чашки и заварочный чайник. — Но Джинни, в самом деле, просто отвратительно ведет себя с тобой, тогда как никто больше этого, кажется, не замечает. Я уже устала смотреть на твою грустную физиономию.

— Да это же невероятно! Столько лет? Серьезно, это самая лучшая шутка из тех, что я знаю.

— Это весело. Мне было позволено говорить и делать столько вещей, за которые бы меня никто не наказал ввиду моей странности, что ты даже себе представить не можешь.

— Значит, когда на шестом курсе ты постоянно твердила Рону, что он изменяет Миллисенте с Лавандой, ты неплохо посмеялась? Мерлин, ты невероятна.

— Мне было жаль Гермиону, хотелось хоть как-то подбодрить ее.

— У тебя получилось.

— Ага.

Мы молча пили горячий чай в уютной тишине. В голове крутилось слишком много вопросов, которые хотелось задать, но сейчас это казалось неважным.

— Кто ещё знает? — не было необходимости уточнять, что я имею в виду.

— Только ты.

— Спасибо за доверие. Но зачем?

Девушка пожала плечами, улыбаясь с какой-то неуловимой нежностью и легкостью. Ничего общего с мечтательным выражением лица Полоумной Лавгуд.

— К странным всегда относятся иначе. Так проще.

О, я знаю, Луна, я знаю. Смена парадигмы застала меня врасплох, но, тем не менее, это был один из самых поучительных уроков в моей жизни.

Вообще, полагаю, девушка самую капельку была в меня влюблена, но раз она не считала нужным акцентировать на этом внимание, то и я не спрашивал.

С тех пор у нас двоих существует договоренность о «тайном союзе»: я не рассказываю никому об известном мне «новой» Луне, тогда как она ведет себя наедине со мной по-настоящему. И, скажу я вам, ребята, за это многое можно отдать.

Так или иначе, я был слишком удивлён, когда застал Драко в компании своей эксцентричной подруги. Не замечал прежде особой любви между этими двумя, но, так сказать, все, что не делается — все к лучшему…

Вернёмся к нашим баранам. Уже после третьего тоста беседа ожидаемо скатилась в обсуждение наших с Гермионой, мать их, приключений.

-…Отец мне столько всего рассказывал, что я сначала и не поверил. Честное слово, вы двое можете найти проблемы даже там, где их нет!

— Приятно, что ты о нас так беспокоишься, — я закинул в рот плитку горького шоколада, не прекращая говорить. — В Англии после нашего отъезда наверняка стало слишком скучно.

— Твое самомнение просто неизмеримо.

— Спасибо, Герми, я тоже очень тебя ценю.

— Стоп, вы ничего не знаете? — прервал Драко очередную нашу перепалку. — Неужели отец ничего не сказал?

— Не сказал что?

— О чем ты?

— О, все очень просто, — Луна остановилась сегодня на чем-то среднем между Полоумной Лавгуд и ей реальной, так что я не удивился, когда ответила именно она. — Люди недовольны курсом, проводимым министерством, так что многие поговаривают о формировании новой оппозиции.

— В газетах об этом не сказано ни слова, — Гермиона запнулась на середине фразы.

— Ну да, конечно, «Ежедневный Пророк» просто истина в последней инстанции! Все волнения пока что замалчиваются, но в скором времени это станет невозможно. Министр издает какие-то невообразимо идиотские указы, пытаясь изменить ситуацию к лучшему, но, Мерлин, от этого все только быстрее катится в задницу.

— Я читал что-то об увеличении пособия на второго ребенка в семье магов…

— Ну, да, это как раз одна из его провальных попыток. На улицы-то выходят не молодые мамаши с детьми, а взрослые, состоятельные служащие министерства, и этот закон им до пизд…э-э-э, до печенок. Да, до печенок.

— Это выражение имеет другой смысл.

— Ой, Грейнджер, заткнись, я пытаюсь быть вежливым.

— Подождите, ребята, а кто там вообще руководит всеми этими массовыми волнениями?

— В том-то и дело, что никто, — Драко разводит руками в сторону, чуть не сбивая стакан с виски. — Был бы лидер, дело у них бы пошло быстрее, а так они, неприкаянные, тупо толкаются на Косой Аллее. Но об этом говорят, а наш министр не любит, когда о власти отзываются без должного почтения.

Так, это действительно новая информация для меня. Осталось решить, что с ней вообще делать.

По правде говоря, вся эта бюрократия, которой меня пичкали два предыдущих года, нихрена меня не радовала. Аврорат красив только на бумаге, на деле же — Мерлин, лучше и не думать. Представьте себе огромный департамент, где молоденькие мальчики бегают за кофе, а старые мудаки просиживают свои дорогущие мантии на кожаных креслах, раздавая указания направо и налево. Да, даже в таком случае дела все же делаются, а зарплата получается. Но, если всмотреться поглубже, в глаз может прилететь кучка дерьмеца, что лежат там на каждом углу. Коррупция, неорганизованность, корпоративные пьянки на неведомые средства, — так выглядит Аврорат изнутри, и это я ещё не в курсе, как обстоят дела в других отделах, а уж тем более в администрации Шеклболта. Наше министерство провоняло гнилью насквозь, и меня всегда удивляло, как это может понимать только маленькая кучка людей, включая меня. Всё же тяжело смириться с тем, что страна, за которую ты боролся, ссыхается в моральном плане.

То, что кого-то положение вещей, наконец, стало не устраивать, — совсем не странно. Странно, что началось это только сейчас. Но, если вспомнить, даже Фадж на первых выборах после войны набрал шестьдесят семь процентов голосов, а уж этот мужик определенно был крайним идиотом. Массовый Империус, право слово. Не то что бы я поддерживал позицию рейха во времена Второй мировой войны, но в том, что пишут закоренелые нацисты в своих мемуарах, можно найти много полезного.

Должно ли это волновать меня? Ещё месяца три назад я готов был сам бегать с транспарантами по Атриуму, собирая деньги на новую совесть для министра. Но сейчас я, знаете ли, абстрагировался, избрал политику невмешательства в дела незаменимой Родины, перемещая центр своей деятельности в столицу другой европейской страны. И вот тут встает новый вопрос: надо ли мне снова окунаться в это дерьмо?

Полагаю, люди бы меня послушали. Меня послушал бы даже Кингсли, или хотя бы сделал вид, что слушает, но я все равно мог бы сказать, что внес свою лепту, действуя во благо страны.

Но…мне нравится здесь, в Риме. Даже несмотря на все эти средневековые замашки магического общества Италии в двадцать первом веке, даже если вспомнить о цветущей на каждом углу здесь клептократии, приправленной авторитарными чертами, присущими кучке из четырех самых влиятельных людей страны, что ж, меня все равно все устраивает. Это, кстати, удивительно, ведь та же самая позиция в Англии внушала мне отвращение. Но если подумать, то, как сказал Люциус, мне нужно на чем-то потренироваться, а участие в незаконной оппозиционной деятельности за реформацию итальянского общества можно даже назвать стартовой площадкой.

Мерлин, какой же я все-таки мудак, раз мне проще гробить чужую страну, чем свою. Нет-нет, Англию, конечно же, жалко, ведь я сам вложил немало кирпичиков в построение нового послевоенного фундамента для государства, но… Сам факт того, что я собираюсь это делать, никак не улучшает моего психологического портрета, который бы мне нарисовал любой психиатр-обыватель. При условии, что я когда-либо вообще доберусь до мозгоправа. Полагаю, меня можно будет показывать в музеях из-за причудливого скопления «забавных» для психиатрии комплексов, привычек и отклонений.

Решено: посоветуюсь с Гермионой, эта приверженка высокоморальных ценностей направит меня по пути истинному. Аминь.

…Что ожидаемо, Грейнджер сказала «нет». Так что я мгновенно выкинул из головы мысль, успею ли я купить сувениры друзьям на Родине, и достал Капитана [2], чтобы тот развеял последние сомнения касаемо этого вопроса.

* * *

В один из пасмурных дней оживленные улочки Рима принесли меня к мосту Кваттро Капи, где я и обосновался на некоторое время. Гермиона составить мне компанию категорически отказалась, да и я особо не настаивал по некоторым причинам. Сейчас у подруги, по всей видимости, ПМС, так что я предпочитаю держаться подальше. Разница между обычной Грейнджер и Грейнджер перед этими женскими делами раньше была не так ощутима, но теперь-то я живу с ней в одной квартире. Помнится, в школьные годы мы с Роном частенько прятались от подруги либо на квиддичном поле, либо в спальне, куда она не любила заходить из-за вечного мужицкого беспорядка. Сейчас таких возможностей у меня нет, потому я и сбежал сюда от въедливой ворчливости и раздражительности подруги.

Так что, бросив обложившуюся книгами Гермиону, выискивающую что-то о социальной деструктивности, я слинял под мелкий дождик. В Италии даже эта противная морось кажется милее, чем в далеком Лондоне, что, кстати, о многом говорит. Температура здесь даже в середине декабря днем доходит градусов до двенадцати, так что жаловаться особо не на что. Назовем это «идеальной погодой для размышлений» и точка. Единственное, что добавлю, так это то, что Тибр прекрасен в любое время года.

Так или иначе, мою голову занимали в большинстве своем иного рода мысли. Последние три дня выдались несколько сумбурными: то приезжали друзья, то мы со старшим Малфоем вели долгую поучительную беседу (я впервые услышал, как холеный блондин матерится), то кто-то из бравого дуэта авроров решил провести прекрасный денек, заливая нам в уши последние распоряжения Черной Задницы. Кстати, пожалуй стоит изменить прозвище авроров, учитывая известные события. В общем, возможности остаться наедине со своими мыслями у меня не было, а потому тяжесть в голове от постоянного перемалывания случившейся хрени, напоминающая, кстати, пучок незакрытых гештальтов, давить стала особенно жестко.

Но обо всем по порядку.

Кристиан Марино. С аристократом мы имели довольно продолжительную и информативную беседу. Конечно же, основанную на прямо-таки физическом недоверии. Я дал согласие на участие в той белиберде, что он предложил, с некоторыми условиями. Что удивительно, даже сейчас я не особо понимаю, что от меня хотят получить в этой авантюре, но раз уж мужик сам для себя все решил, то все последующие проблемы будут на его совести. К тому же, я и в самом деле был безмерно благодарен ему за такое своевременное вмешательство в наши с Гермионой судьбы.

Так что мы вполне себе мирно заключили простенькую Клятву о том, что я не попытаюсь прикончить его, а Марино, в свою очередь, не тронет мою подругу и пальцем. Правда, в случае, если Герми симпатизирует итальянцу, то их потенциальные отношения будут проблематичными, но кто вообще знает, почему я сделал это именно так. Если выдастся свободная неделька, то поищу ей замену на роль возлюбленного. Хм, или не поищу.

В итоге мы договорились, что я время от времени буду ошиваться в Палаццо, предлагая свою теоретическую и практическую помощь, плюс хотя бы иногда тренироваться вместе с Марино. Тот, по слухам, первоклассный дуэлянт, так что я, пожалуй, не расстроен.

Элиот Дэниелс. С ним я, по всей видимости, сейчас нахожусь в несколько напряженных отношениях, так как я, будучи на взводе, угрожал ему культурно отрезать яйца столовыми приборами, если с головы Грейнджер упадет хоть один волосок в тот вечер, когда аврор провожал девушку до аппарационного барьера из поместья. Ничего страшного не случилось, но мужик оказался на удивление злопамятным, так что мы вроде как не разговариваем.

Дэниелс, кстати, уже лет пять как работает на Марино, а в последнее время его карьера вообще пошла в гору, когда он, не подозревая о планах своего хозяина, вызвался сопровождать сосунка Поттера на родную землю аристократа. Вот и верь после такого в случайности. «С тобой, маленький кусок говна, никогда не происходит ничего случайного», — твердил трепетно уважаемый мной Вернон Дурсль, и, строго говоря, оказался прав. Я даже почти могу простить его только за это. Но, конечно, не настолько, чтоб стереть его имя из Черного Списка Смертников (коротко — ЧСС, и нет, давайте не будем проводить аналогий с печально известным СС [3]), членам которого я желаю всего только самого лучшего в жизни и в смерти. Особенно в смерти. Его имя следует сразу же за Тупым Ублюдком Роджерсом, а это, на мой взгляд, о многом говорит, с учетом того, как я ненавижу этого мудака.

Англия. Несмотря на то, что я, фактически, все для себя решил, я все ещё чувствую огромный груз ответственности за будущее страны. Да, мне хотелось бы сделать её лучше, а это, скорее всего, невозможно без малюсенького государственного переворота, но, как мне убедительно сказал Люциус, сам народ там ещё не готов меняться. Мне просто нужно подождать и не рыпаться раньше времени, потихоньку развлекая себя в пределах другой оппозиционной группировки, так что будем сидеть на своем месте ровно.

«Четверка победителей», как величает их Герми. На верхах что-то происходит, это подтвердил даже Марино, а уж после известия, что оба старших сына Романо убиты, там наверняка разверзся ад. Никогда неплохо добавить капельку подозрительности в авторитарную элиту, но, по-моему, тут я даже немного переборщил. Печально, что я не могу следить за ситуацией из первых рядов, хотя эту проблему я собирался решить, появившись с подругой на открытых для желающих проститься похоронах Эмилио и Леона, проводившихся сегодня утром. Об этом было написано на первой странице ежедневной итальянской газеты, аналогу нашего «Пророка»; и это я говорю именно в том смысле, что пишут в ней тоже только то, что хочет слышать властная верхушка. Но вот незадача: не вовремя забежавший Дэниелс дал нам строгое распоряжение даже не соваться туда, иначе мы, с нашей безграничной удачей, могли бы нажить себе неприятностей. Вероятность такого исхода я оценил как положительную, так что теперь Лили и Джеймс Поттеры могут гордиться своим жутко рациональным сыном. Хотя это только в том случае, если они останутся беспросветно слепыми и глухими к остальным моим «шикарным» идеям. Но детей, знаете ли, не выбирают. Как и родителей, а особенно мертвых родителей.

Но, вообще, Марино обещал провести мне занимательную лекцию о страхах и пороках «великолепной четверки», так что пока можно расслабиться и поплавать немного по течению, как здоровенный кусок сами-знаете-чего.

Вот вам мое резюме последней недельки. Занимательно, не так ли? Когда я рассказал это ребятам, Драко, глумливо смеясь, предложил передохнуть и поработать месяц-другой в маггловском McDonald’s, чтобы, так сказать, сменить обстановку. На самом деле, мысль переехать в Антарктиду уже посещала мою голову, ведь, подумайте, тяжело найти себе проблемы в лице пингвинов. Но, с другой стороны, неизвестно, сколько бы дней, а то и часов я смог бы вынести в такой скуке.

Вид на Chiesa di San Giovanni Calibita внушает успокоение, несравнимое с тем, что я чувствовал, глядя на Вестминстерское аббатство в далеком Лондоне. Это как словно ты сошел с другого конца планеты, где те же самые вещи кажутся иными. Может быть, именно поэтому мне не хочется возвращаться?

Взмахом руки я осторожно уничтожаю окурок родимого Marlboro, и, запахивая куртку, выдвигаюсь к дому. Дождь начинает накрапывать сильнее, и я уже весь мокрый, так что альтернатива в лице ворчащей Гермионы смущает все меньше.

Кстати, на этой неделе никто даже не спросил меня, почему я расстался со своей бывшей девушкой-сукой. Хм, неужели этот бесконечный поток вопросов закончен? Я как раз собирался сказать, что Джинни «упала, и никто её не подхватил», метафорически имея в виду, что упала она в моих глазах. Что ж, приберегу эту фразочку до следующего пришествия.

Ах, как прекрасен Тибр!..

[1] Все отрывки из «Бегство от свободы» Э.Фромма. Цитата А.Гитлера взята из автобиографии «Mein Kampf».

[2] Британский ром Capitan Morgan.

[3] Сокращение названия военизированных формирований Национал-социалистической немецкой рабочей партии в 1925-1946 годах.