Гарри Поттер и философия смерти или Хар Бернбоунс и гаснущие искры (гет)

Хар отвлекся и остановился. Так как шагал он беззвучно, несмотря на металл подошв, то Дамблдор этого не заметил. Он повернулся и направился к стене, а точнее к висящей там картине. Большущей картине, ростом могущей поспорить с его Учителем, на которой был искусно выписан в полный рост мужчина в средневековом платье. Хар, еще плохо разбиравшийся в местной истории, мог более-менее точно определить лишь фенотип человека — то ли испанец, то ли итальянец. Судя по палочке, это волшебник, судя по клинку на поясе — аристократ. Внимание мага привлекло не столько искусство художника, сколько одна необычность этого портрета — он двигался, словно живой. Но одного этого было бы не достаточно, чтобы Хар покинул Дамблдора и приблизился к раме. Это была не иллюзия жизни — это была сама жизнь.

— … со времен распада Римской Империи, так что в некоторых залах замка можно найти броню катафрактарии… — продолжал тем временем отвечать на вопрос о доспехах, стоящих то тут, то там, директор. Через некоторое время Дамблдор почувствовал, что идет один и обернулся. Парень, до этого с большим интересом осматривавший замок и задававший вопросы, демонстрировавшие его глубокие познания в одних областях и совершенную безграмотность в других, стоял напротив картины с богато украшенной рамой и совершенно неприличным образом уставился на ее обитателя.

Когда волшебник приблизилось к Хару, движущееся масло на холсте устало выдерживать ошеломленно-внимательный взгляд хама и ядовито поинтересовалось:

— Верно в моем туалете вы нашли вопиющие нарушения всех правил приличия, не так ли, юноша?

— Не знаю. Не разбираюсь в моде… даже не знаю, какого двора и какого века. Кто вы?

— Приличные молодые люди сначала представляются сами… в любом веке и при любой короне. — неприязненно сощурил глаза его собеседник.

— Пьер, представляю вам Харольда Джеймса Поттера... — поспешил было вмешаться в разговор директор.

— Харольд Бернбоунс Джеймс Поттер. — перебил его маг — Это важно, если уж полным именем представляться...

Дамблдор повторил свои слова с поправкой и продолжил: … виконт Пьер де Марсон, один из древнейших представителей хогвартского зарамного общества.

— Даже так? — изумился Хар, — в таком случае, как магическая цивилизация, вы достигли действительно значимой вехи, если души после смерти могут продолжать общаться с живыми.

— Мальчик, не пори чушь — скривился словно от застарелой боли Пьер — я не более чем тень, осколок когда-то живого волшебника.

— Глупая шутка — покачал головой маг. — я же вижу: полноцветная динамичная аура, астральное тело, менто-волевое пассивное и активное давление, все признаки души налицо… — Хар почувствовал, что его как-то очень внимательно слушают и замолк. Покосившись на Дамблдора, Поттер почувствовал некую опаску: чуть выцветшие, но по-прежнему пронзительные голубые глаза смотрели на него, как на обезьянку, которая вдруг ни с того ни со всего отбросила банан, выпрямилась во весь рост и на чистом английском начала неспешно раскрывать величайшие тайны мира. Даже не понять, чего больше во взгляде — неверия или удивления. А в глубине тлели искры разгорающейся хищной радости.

Траханое блядство Короля звёзд — это было, пожалуй, самым простым и скромным выражением, которым Хар обложил себя, когда все факты, недомолвки, особенности местной магической культуры элементами мозаики сложились в его голове. В учебнике общей истории магии лишь кратко упоминалось изобретение движущихся портретов, хорошо копирующих оригиналы. К убийствам и к убийцам относились мягче, чем в магловском обществе, но значительно строже, чем в обществах включающих в себя постмортемную часть населения. В законах о наследовании и правообладании не было ни слова о портретных душах, потому что их просто не рассматривали как кого-то с независимой волей и сознанием, а не потому что их полностью приравнивали к живым, как теперь Хар осознавал. Эти долбаные маги умудрились создать и наладить производство сосудов души с неплохим интерфейсом, так и не поняв, что в картинах полноценные души, а не призрачные тени. Иначе говоря, в мире как минимум несколько тысяч душ живут в картинах на правах… да без каких бы то ни было прав и признания! «Учитель, ну почему вы не предупредили меня об этой хрени!» — мысленно взвыл юноша. Ничего, ничего, — почувствовал он невесомое похлопывание по плечу, — ты ведь не любишь, когда тебе локоть поправляют в драке? Вот и управляйся сам, без помощи и подсказок. — Хорошо, тогда скажи, — попросил Хар, неохотно признавая правоту Учителя, — в каком состоянии здесь анималогия? — В зачаточном, мой Харольд. — щекоткой прочувствовалась несуществующая улыбка, — Столь зачаточном, что уместнее говорить об отсутствии этой науки как таковой.

— Признаки души, говоришь, — отвлек мага от внутреннего диалога надтреснутый голос Пьера, чья фигура на холсте была изображена напряженной до предела — следовательно, я — полноценная душа?

— Знаете, на самом деле, возможно вы правы — осторожно начал подбирать он слова. — я мог спороть чушь, ведь я недавно неслабо надорвался и нахожусь не совсем в ясном состоянии ума. Лучше всего забыть околесицу, что я недавно...

— Нет. — тихо, но уверенно прервал его де Марсон. — Ты прекрасно понимал что ты говоришь. Ты ведь не здешний, Поттер? Ты же явно пришел к нам Извне. Во всем мире нигде никогда не выделывали подобные доспехи, уж я-то в этом разбираюсь. По твоей манере держаться видно, что ты чужак здесь и сам себя чужаком чувствуешь, не как турист-путешественник, но как странник. И тебе это привычно, быть чужим в далеких краях. Это объясняет твое «самоочевидное» знание того, что для нас «терра инкогнита» волшебства. Это объясняет, почему Альбус относится к тебе с внимательностью, с которой он не относился ни к одному из наших студентов.

Маг резко развернулся и молча зашагал прочь.

— Нет, подожди, стой! Господин Поттер, стойте, пожалуйста! — Хар моргнул и остановился. Преображение надменного отстраненного аристократа в отчаявшегося просителя было неожиданно и даже почти... неприятна.

— Прошу, всего лишь один вопрос… я — настоящий? — с отчаянной надеждой спросил Пьер.

Юноша издал душераздирающий вздох, со скрежетом развернулся на каблуках.

— Нет, вы не призрачная тень, осколок когда-то жившего и давно умершего Пьера де Марсона. — подошел маг к раме. — Вы и есть Пьер де Марсон, и вся разница, что ваша душа не в куске мяса, фаршированного костями и обтянутого кожей, а в куске холста, прикрепленного на раме и измазанного волшебными красками.

— Поклянись. — попросил картинный житель.

Хар сдержал желание выругаться и практически выплюнул:

— Клянусь.

На какой-то миг на Дамблдора накатило ощущение удушающего жара, сменившегося обжигающим холодом, но не успел он моргнуть, как волна прошла, оставив после себя глубинное понимание — клятва услышана.

Молодой маг во плоти и древний волшебник, живущий в картине, долгое время смотрели друг другу в глаза. Это не было дуэльным противостоянием, скорее безмолвной беседой. В какой-то момент Пьер отвернулся и молча ушел за раму, исчезнув из виду. Несколько секунд спустя Хар последовал примеру и зашагал за Дамблдором, указывающим дорогу. Шли они молча. Им обоим было что обдумать.

Хар не проронил ни звука, когда в противоположном конце коридора мелькнуло несколько призрачных силуэтов, только поморщился, как от зубной боли. Ни словом не прокомментировал летающие лестничные пролеты, лишь дернул бровью. На горгулью, охранявшую лестницу в кабинет директора, никак не прореагировал.

Даже когда директор занял свое место за письменным столом, а Хар расположился напротив, они не проронили ни слова. Лишь краешком мысли маг отметил, что кабинет — сущая сокровищница, по содержимому которой можно составить достаточно полное мнение о достижениях и пробелах местной волшебной мысли... по-крайней мере, в некоторых областях.

Цензура волшебники, думал Хар, создают чуть ли не фабричным методом интерактивные сосуды душ и не знают, что именно они создают. Душу они, видите ли, опознать не могут. А засадить в портрет — запросто! Вот как!? Вот как они это делают, не зная вторичных и третичных параметров для удержания С'ахха в материальном предмете? По инструкции, не иначе. Волшебники… И я хорош. Дамблдор теперь всеми правдами неправдами вытащит из меня все, что я знаю об анималогии. Он что, вас об этом не спрашивал, — спросил он своего Учителя. — Ну почему же, — с показным недоумением отозвалось эхо тишины, — спрашивал. Еще как спрашивал! Но цена за знание не устроила. Выбрал не знать, — протянула незримая улыбка. — И какие будут указания, — мрачно спросил своего всевышнего вестник. — Никаких, — пожала плечами тень Безликого, что всегда пребывала в маге, — распространение любых сведений, за исключением разделов «фиолетовый», «беззвучный», «тургор» и этих и вот тех, полностью на твое усмотрение. Позволю себе дать лишь один совет — прорезалась в мыслях Хара ломаная линия оскала — не продешевь.

Хар лишь хмыкнул на это. С одной стороны — почти полный карт-бланш, с другой — теперь взвешивать информацию и определять цену придется ему. На это беззвучный и глубокий голос начал, немилосердно фальшивя, напевать бравурную песенку — что-то про домну и кольца.

Личное Проявление Волшебства в пятнадцать лет, размышлял Альбус, даже если Хара учили магии с пяти лет, все равно — развиться до ЛПВ за десять лет… при явном отсутствии сил и знаний, сопоставимых, скажем, с Фламелем, который достиг подобного уровня сродства со своим даром после века бурной, мотивирующей к постоянному совершенствованию жизни. Как он этого достиг? Специфика магов, определенно.

Но что более важно — определение души. И огромная ошибка, которую совершало магическое сообщество, когда полагало живые портреты лишь искусной имитацией жизни. Мистер Поттер определенно хорошо владеет всей теорией по данному вопросу. Вопрос в том, согласится ли он ею поделиться. Нет, вопрос в том, может ли он ею поделиться? Природа его отношений и обязательств к Безликому не прояснена в достаточной мере, так что делать какие либо выводы еще преждевременно.

Первыми тишину нарушили, как ни странно, портреты бывших директоров. Шум и бормотание переходивших из картины в картину волшебников нарастали постепенно, пока не сделались такими явственными, что Дамблдор вынырнул из своих размышлений и удивленно воззрился на них. Удивление был вполне понятным, при посторонних его предшественники неукоснительно следовали негласному правилу: «мертвые молчат».

Хар же лишь еще сильнее нахмурился. Он догадывался, что взбудоражило портретное общество Хогвартса. Жильцы портретов — все как один, очень немолодые волшебники, одетые в мантии всевозможных узоров и расцветок (ни одна из них не дотягивал до броскости и аляповатости мантии нынешнего директора. Эта «выразительность», по мнению Хара, явно была определяющей чертой его имиджа.) — активно переходили из портрета в портрет, собираясь в группки по двое-трое, что-то обсуждали, после чего разбивались и собирались в других компаниях. Хар решил не пытаться подслушать спорщиков, обоснованно опасаясь, что его интерес могут засечь. Со временем группы начали сливаться и увеличиваться в численности, пока все не разбились на три лагеря. Но группировки не продержались долго и все бывшие директора разошлись по своим рамам. Тут Хар отметил, что часть рам пустует — видимо некоторые все же предпочли отправиться в неизведанное, что ждало их по ту сторону.

Хар обратил внимание на портрет, что висел над камином, с крупной табличной, где было выгравировано «Эдвард Эверард 1784-1834 г». с холста глядел седой, грузноватый волшебник с землистым лицом и короткой чёрной чёлкой. Глаза неопределенного цвета смотрели пронзительно и требовательно.

— Нет. — отрезал Хар в тот же миг, как Эдвард открыл рот.

— Мальчик, — заговорил старик с короткой, но пышной бородой и в чалме, — ты…

— …Никому ничего не должен объяснять. — перебил Хар и его. Зелень глаз налилась опасным оттенком. — С меня хватило и виконта. Все вопросы и уточнения к нему.

Несколько портретов волшебников заговорили разом, создавая шум, в котором нельзя было разобрать что-то путное. Маг оскалился и уже собрался ответствовать им чем-нибудь хлёстким, как в камине вспыхнул колдовской огонь и через угли перешагнул всклокоченный волшебник со светло-каштановыми усами и бородкой. Он запыхался и его беспокойные глаза обежали комнату и споткнулись на сидевшем перед директорским столом юноше. Увидев его лицо, внезапный пришелец застыл соляным столбом. Настолько Ремуса Люпина, а это был он, поразило сходство парня с его покойным другом давних лет. Хар же уставился на странно знакомого-незнакомого вторженца с недоумением: он его где-то явно видел, вот только где?

— Харольд… — произнес Ремус и замолк, все слова, что он готовил к этому дню неведомым образом и совершенно бесследно покинули его голову.

— Хар, — автоматически поправил его юноша, но спустя миг он все же вспомнил, где он слышал этот голос, — зовите меня Хар, мистер Люпин.

Дамблдор взмахнул палочкой, сотворяя кресло рядом Харом.

— Прошу, присаживайтесь. — взмахнул он рукой. Над головами присутствовавших в кабинете пронесся недовольный гул — но портреты все же воздержались от продолжения расспросов. Хар бросил на Ремуса усталый, благодарный взгляд.

— Я спешил как мог, переговоры с французской стороной уже в завершающей стадии и везде нужно мое присутствие. Не понимаю, за что плачу деньги своим заместителям! — повинился Люпин, усаживаясь поудобнее. — Хар…р, ты так похож на своего отца. На мгновения мне даже показалось, что мне снова шестнадцать лет, и меня снова вызвали сюда разбираться с очередными проделками Джеймса.

Юноша в ответ немного натянуто улыбнулся. Адреналин в крови и пламя в чакрах уже выдохлись и усталость брала свое.

— Мистер Люпин твой коллега, а также основной поставщик магических существ и ингредиентов животного происхождения, — заговорил директор, — но сейчас, по причине его сильной загруженности, я решил обратиться к тебе. Как я уже упоминал ранее, сегодня планировалось лишь обсуждение заказа, но теперь… — с этими словами Дамблдор с лязгом вытащил из ящика стола угловатый сверток, перевязанный веревкой. Развязав узел, Альбус извлек из ткани несколько тонких золотых пластин с искусной гравировкой. Увидев эти «банкноты», мироходец лишь хмыкнул, он видел подобные в своем детском сейфе, но не придал им особого значения. А вот ты ж…

— Подождите! — воскликнул Люпин, когда увидел деньги — Когда вы писали о вольном охотнике, вы имели ввиду Харольда? И получается, тролль уже здесь?

— Более того. Впрочем, Ремус, можешь сам в этом убедиться. Он на берегу. — указал Альбус рукой в сторону окна.

Когда Ремус встал и прошел мимо мага, тот инстинктивно встрепенулся: до ноздрей дошел опасно знакомый аромат.

— Мерлин и Моргана! — воскликнул Люпин. — Это же… горный! Тибетский горный тролль, в цепях!

Ошарашенный волшебник обернулся: — И ты поймал его в одиночку?!

Тем временем охотник внимательно рассматривал старого друга своих родителей. То, что он видел ему не нравилось. Если запах можно было списать на близкое общение с собаками и пристрастие к мясу слабой прожарки; если звериная грация была присуща многим совершенно обычным, физически, по крайней мере, людям; если подобная грива волос, иногда встречалась у анимагов, то характерные пятна в ауре нельзя было ни с чем спутать — Люпин был оборотнем. Настоящим. Истинным.

Теперь Хар вспоминал, что если о его родителях Учитель рассказывал достаточно подробно, то их окружение лишь разметил крупными мазками без каких либо подробностей. И, как подозревал юноша, не скажет большего, даже если спросить сейчас. Эту часть прошлого ему придется выяснять самому.

— Ну, допустим, как обезвредить тролля в одиночку понятно — это вопрос навыков и подготовки — вполне решаемо. Но как ты его сюда перенес? Здесь же один из самых мощных антиаппарационных куполов в мире!

— Точка выхода была выше зоны действия купола. — скупо ответил маг, стараясь держать оборотня в поле зрения.

— А потом ты спланировал с этой тушей? — увлеченно продолжил Ремус, вернувшись в кресло. — Это хорошо придумано, но все же, как ты перенес его в одиночку?

— Подготовка и навыки. — сдержанно растянул губы Хар. — Мистер Люпин, пространственная магия и охота за магическими существами — крайне интересные темы для беседы, но, как вы сами заметили, я только что в одиночку перенес горного тролля через полмира и сильно устал от этого. Давайте обсудим все нюансы в следующий раз. Время для этого будет.

Хар заставил себя немного расслабиться. Несмотря на то, какую опасность для него в нынешнем состоянии представлял истинный оборотень, Ремус Люпин не проявлял ни малейших признаков агрессии, что было бы невозможно, если он в действительности планировал напасть. Оборотни в этом плане очень прямолинейны и бесхитростны. Так что стоило засунуть опаску куда поглубже и не следить за каждым его жестом.

— Да, конечно, я не подумал. — кивнул Люпин. — В таком случае, нам обязательно следует встретиться на неделе. Столько всего нужно обсудить.

— Несомненно. Не в ближайшие два дня — дела, но после — с удовольствием.

— В таком случае, мистер Поттер, — раздался голос с портрета над камином, — вернемся к вопросу о…

Хар резко встал, сгреб отсчитанную Дамблдором для него стопку пластинок, бросил прощальные слова и, не обращая на протестующие крики со стен и взволнованный выкрик от Ремуса, выпрыгнул из окна. Дамблдор был единственным, кто сохранил внешнее достоинство, хотя где-то в глубине души позавидовал юноше: сам он уже давно не мог позволить себе подобные выходки. А жаль...