О воине Христа (гет)

И снова летняя жара вступила в свои права. В бивших из окон лучах света медленно летала пыль, также медленно, лениво летали по комнате мухи. На столе пенилось холодное густое монастырское пиво в деревянных кружках с толстыми стенками, чтобы не быстро нагревалось. Слышно было, как собака за окном с урчанием грызёт кость.

— А мы тебя теперь вот так, — расплываясь в довольной улыбке приговаривал настоятель, снимая с шахматной доски последнего коня Войшвила.

— Да-а, — протянул колдун, — разрушил ты весь мой коварный план.

— Не я один, — заметил его собеседник. — Признайся, за последний год они все у тебя рушатся.

— Это ты что имеешь в виду, ловец литвинских душ? — поднял на него глаза приятель местного водяного.

— А с доблестным рыцарем твоим? — показал пальцем почему-то на нос собеседника настоятель.

— Ты, конечно, Шон, — с насмешливым видом сложил руки на груди и заложил ногу за ногу Войшвил, — давний мой друг, хороший человек и пиво у тебя замечательное, но как ты пустомелей ещё в Оксфорде был, так им и остался. Я рассчитывал, что фон Коберн станет правой рукой Будивида и поведёт гедрусовичей к победам и величию. Судьба с Будивидом поступила иначе, но фон Коберн-то всё равно повёл гедрусовичей и таких дел с ними понаделал.

— А то, что он Миндовгу поклонится ты тоже планировал? — опершись о стол, приблизил лицо к собеседнику Шон.

— Этого я не ждал, — потупился Войшвил.

— Мингдовг вообще размахнулся, — снова откинулся на спинку настоятель. — Теперь и гедрусовичи... Скоро этот нехристь всю Литву заграбастает.

— А была надежда, что её крещёный заграбастает?

— Да, нет. Давай, ходи, ейдололатрэс.[88] Или сдаёшься? — спросил проповедник из Коннахта.

— Сдаваться никогда не надо. Вместо одного плана может возникнуть другой.

— Вот теперь смотри на мой план, — потомок многих аббатов с торжеством поставил противнику шах.

— И долго ты над ним думал? — уверенным движение «ейдололатрэс» закрыл своего короля, одновременно поставив шах противнику. — Я надеялся, что это «мой рыцарь» объединит Литву. На это, конечно, ушли бы долгие годы, но шансы у него были. Интересно было бы, согласись: немец, бывший крестоносец — rex Lituanos.[89]

— А Мария — regina,[90] — продолжил мысль мак Косгейр. — Неравнодушен ты к её судьбе.

— Слушай, я дружил с её отцом, ещё когда он был юным княжичем, её саму знаю с рождения....

— …. и именно ты спас тогда и её, и её мать, — прервал его аббат. — Я помню, помню. Я тоже тогда там был, если ты не забыл. Будивид тогда почти уверовал, потому и дочь назвал именем Богоматери.

— Её назвали именем прабабки из рода князей пинских, — вздохнул Войшвил. — Мы сто раз об этом говорили.

— И каждый раз я тебе втолковывал, что всё это для отвода глаз, на самом деле именем Богоматери! — распалился Шон.

— Ай, с тобой спорить, что воду в ступе толочь, — махнул рукой со сбитой фигурой колдун. — Ты лучше скажи, тебя Миндовг и вправду канцлером зовёт.

— Миндовг? Зовёт. Barbarum[91] этот, небось, без Довмонта и не знал, что это за должность такая!

— Устроишь там «exchequer»?[92]

— Не знаю, как там, а здесь я устрою полный разгром. Check.[93]

— Вот тебе раз, — Войшвил пошевелил рукой бороду и передвинул фигуру.

— Вот тебе два. Снова check.

Колдун молча передвинул короля на новую позицию.

— А теперь всё! — настоятель с силой стукнул фигурой в нужную клетку. Это был мат.

* * *

Они ехали быстрым шагом молча, лишь хрустели под копытами сухие веточки и недавно опавшие листья. Они торопились, насколько могли. Только литвины так умели лететь «на своих быстрых конях», как писали про них немецкие хронисты. Позади оставались леса, и новые леса вырастали впереди. Они спешили на помощь жмуди, решив раз и навсегда покончить с врагом общими силами.

Крестоносцы отступали медленно: они не хотели бросать награбленную добычу. У жмудских воинов глаза горели при виде этой добычи: никто ничего не будет возвращать, воин захватит, что сможет, даже если узнает вещь соседа. Уже несколько дней жмудины вились вокруг крестоносцев, как осы. Кусали редко, но двигаться быстро не давали. Тогда и подоспела рать литвинов.

Одинокое дерево росло на краю обрыва в излучине реки. Его корни частью уже висели в воздухе. Они узловатыми щупальцами с шершавой почти чёрной корой тянулись к песку внизу и не могли дотянуться. Возле этого дерева и собрались полководцы. Довмонт поразился, насколько их было много. И литвинов, и жмудинов привело по нескольку вождей, с каждым была свита. «Потом много будет споров, кто же на самом деле командовал» — с усмешкой подумал мой герой. Благодаря излучине хорошо были видны крестоносцы ниже по течению там, где возле бродов берег полого уходил в воду.

Обсуждение шло бурное, не кричали, только потому, что на закате река хорошо разносит звуки. Литвинские князья в основном стояли за ночную атаку, когда хоть немного отдохнут их люди и особенно кони. Жмудины говорили, что здесь болота, ночью много всадников увязнет, остальные могут смешаться. Здесь же не пару десятков в дело пойдёт и даже не пару сотен. Потому, чтобы застать врага на этой стороне, не упустить его, нужно напасть прямо сейчас. Страсти накалялись. Князья обвиняли друг друга в желании погубить «союзников». Некоторые хватались уже за кинжалы, только что не выхватывали их.

— Не думаю, что они будут переправляться сегодня вечером или ночью, — подал голос Довмонт, которому надоели эти дрязги. — Мы спокойно может отдохнуть до утра.

Гедрусовичи входили в войско Миндовга, их князь формально не имел права голоса на этом совете, но этого человека уважали. Все знали, что совсем недавно он взял немецкий замок, отбил там штурм и только потом сжёг укрепления и ушёл. Подобного раньше никому не удавалось. К такому воину стоило прислушаться. Никто не знал его жизни до этого года, иначе, возможно, к нему прислушались бы ещё охотнее (или давно бы уже подняли на копья, кто знает). Разом все замолкли, переглядываясь, некоторые закивали.

— Главное, чтобы дождя ночью не было, — подал голос, вглядываясь в подозрительно чёрную хоть и одинокую тучу на горизонте Монтвид из ближайшей деревни под названием Сауле. — Развезёт, так тогда мы все как пешие будем. А сейчас наши кони проедут много где, а у этих в железках не очень.

— Можем ли мы надеяться на это, Войшвил, — спросил Мингдовг. В ответ он получил утвердительный кивок.

Никто не знал человека рядом с Довмонтом. По виду, похоже было, что это колдун, а по уважению в голосе Миндовга все поняли, что колдун это сильный.

Большое поле, два выстроившихся друг напротив друга войска и свет восходящего солнца, который играет на доспехах. Так начинались крупные битвы в Европе. Здесь всё было совсем не так. Не было даже большого поля, крестоносцев атаковали прямо в лесу и болоте, просто налетели на них с дикими криками и воем. Ульрих подумал, что когда-то именно так напали на его отряд. Почему когда-то? Всего несколько месяцев назад, но казалось, что прошли долгие годы.

Литвины налетели, ударили и отскочили. Их кинулись преследовать. Не все, лишь пару рыцарей со своими отрядами. Зря. Их звали назад, приказывали, но рыцарь плохо слушается приказов, к тому же их заглушает шлем кричащего и гораздо больше — шлем того, кому они отданы. Литвинская лавина повернула и поглотила отряды, как чёрные полчища поглощают брошенную в муравейник палочку.

Отправляясь в этот поход, Довмонт всё сокрушался, что нельзя взять его рыцарские доспехи и трофейные для его дружины, тем более, что незадолго до этого у Миндовга нашёлся оружейник, который смог исправить его забрало. Теперь он этому радовался. Легкие литвины лишь в звериных шкурах легко переходили в галоп, благо дождя за ночь действительно не было, а лошади тяжёлых крестоносцев уже на рыси начинали спотыкаться в болотистой земле, а то и падать.

Литвины снова атаковали и снова отскочили. Ульрих думал, что теперь никто не кинется в погоню. Он переоценил бывших братьев, снова несколько отрядов ринулось вперёд и не вернулось назад. Всё время это были немцы, их союзники из покорённых племён на такое не попадались, хоть и чувствовали себя здесь свободно, как и литвины. Довмонт видел перед собой земгалов. Они часто переглядывались, некоторые нервно дёргали поводья.

Новая атака. Земгалы не стали её дожидаться и хлынули назад, к реке. Крикнув своим следовать за ним и не трогать земгалов, Довмонт пришпорил коня. Через минуту гедрусовичи оказались среди врагов-балтов, которые в испуге шарахались и не нападали, ведь их кровь не лилась. От одного племени отпрянул назад целый их союз, отряды наскакивали друг на друга, теснились между деревьями. Гедрусовичи прошли их насквозь и ударили по немцам. Крестоносцы приняли их за земгалов и ударили по последним. Суматоха поднялась страшная. Отряды недавних союзников Христа метались от немцев к литвинам, а их сминала железная масса с крестами на коттах. Литвины опасались нападать на эту железную массу. Громовым голосом Довмонт призывал их к битве, ему вторил Юдгальв таким басом, что слышно было, наверное, даже его оставшейся на этот раз дома Альдоне. Уверенная фигура и знаки княжеской власти взяли своё, за Довмонтом пошло несколько племён, за ними ещё несколько. Они обрушились на не ждавших уже этого немцев, некоторых смяли.

Довмонт просто ехал вперёд и рубил, не очень разбирая кого и куда именно. Перед ним мелькали мечи, топоры, копья, шиты, фигуры людей и лошадиные головы. Но вот впереди он увидел только деревья и кусты: войско крестоносцев оказалось разрезанным надвое. Гедрусовичей князь повёл на меньшую отрезанную часть вражеского войска. Это оказались псковичи. Многие литвины устремились на них же. Им помогли, отбросив знамя с крестом, эсты, которые давно и много терпели от этих республик. Псковичи знали, как со всеми ними воевать. Ни один из них до этого не купился на ложное отступление и теперь они не теряли присутствия духа, но их оказалось пару сотен, может чуть больше против стольких врагов.

Пал последний из псковичей. Появилась минута перевести дух, вытереть пот с лица, осмотреться вокруг и проверить дружину. Потери среди гедрусовичей были, но незначительные. Битва явно шла к победе литвы и жмуди. Рыцарей и их отряды оттеснили от бродов, все покорённые племена их оставили. Немцы теперь сгрудились возле самого берега, обоз стоял уже частично в воде. Здесь не было деревьев, но земля оказалась ещё более топкой, чем в лесу.

Те, кто рубил псковичей, считал битву оконченной для себя. Теперь была очередь добычи. Гедрусовичи тоже не оставались в стороне, но они по приказу своего князя лишь снимали доспехи и примиряли на себя. По Мартинбургу они знали, что с немцев возьмут больше. Построив дружину, Довмонт повёл её прямо на знамя магистра. Он столько раз следовал за этим знаменем, смотрел на него, как на путеводную звезду.

Гедрусовичи в псковских кольчугах и шлемах не могли больше ехать галопом, но зато с большей уверенностью принимали на себя удары и продолжали наступать. Они сражались с элитой ордена. Где-то здесь был сам Фольквин фон Наумбург. Фон Коберн не знал, как выглядят его доспехи, он искал не его, он прорубался к знамени. Вокруг магистра сплотились лучшие рыцари, но гедрусовичи отлично помнили, сколько быков дают за каждый такой доспех и своего не упускали. Вот Довмонт принял на щит мощный удар сбоку и со всего размаху всадил меч в толстое древко знамени. Полированное красивое дерево затрещало и переломилось. Крестоносцы поднимали головы, открывали рты, в их глазах читалась растерянность, она чувствовалась даже в щелях забрал. За всю историю ордена его знамя ни разу не пало во время битвы. Больше ни у кого не было ни сил, ни воли сражаться. Некоторые пытались добраться до леса через вражеское войско, некоторые — до другого берега вплавь, несмотря на доспехи. В обоих случаях шансы были примерно равны.

И снова над лесом садилось солнце, безмятежное и безучастное. Лёгкий ветерок слегка колыхал верхушки деревьев, не проникая в гущу леса. Звуки боя утихли, навечно успокоившиеся воины лежали меж деревьев и кустов. Уже слеталось на них вороньё. Вся эта безмятежность нарушалась вознёй и частыми ссорами победителей, растаскивавшими не только обоз, но и «трофеи» с трупов. Довмонт не замечал этой суеты, но видел только общую умиротворённость после ярости боя. Он больше остальных вождей понимал, сколь значительной оказалась эта битва. Поражало количество не только убитых вообще, но именно убитых рыцарей, которых его глаз по привычке безошибочно вычленял из общей массы. Бывший крестоносец пытался их пересчитать и понять, остался ли в ордене хоть кто-нибудь из посвящённых в такое звание. Похоже было, что союз оправдал себя — общий враг, видимо, уничтожен. «Вот теперь, пожалуй, и Ригу можно взять» — мысленно отвечал мой герой на давний вопрос Корибуту.

В битве при Сауле в 1236 году погибло 48 рыцарей ордена, включая магистра. Из примерно 200 воинов Пскова выжило лишь около 20. После битвы восстали крещённые племена Прибалтики. В следующем году орден, позже получивший название меченосцев, прекратил своё существование: папа римский включил его в орден тевтонский. Так что угроза в целом не исчезла, только частично сменила название, а время брать Ригу не пришло никогда (лет через 300 с лишним её получили по договору). Тем не менее, эта победа осталась в веках и сыграла большую роль в истории. Возможно, поэтому и сегодня продолжают спорить, где она произошла (скорее всего, недалеко от современного Шауляя, но не все с этим согласны). Спорят также, кто возглавил коалицию против крестоносцев. Определённо могу сказать, что в судьбе моих героев она открыла новую страницу, о которой надо рассказывать новую историю. А с другой стороны, можно обмолвиться парой слов.