Аргус (джен)

Что ж я за идиот, а?! Я идиот, изготовленный вручную способом подгонки напильником под стандарты Лютного. Среди тамошних синяков считается шиком, если жизнь пихает в петлю, отправляться грабить Гринготс. Конец единый, как сказал классик, зато процесс! Зато вид! Пасть под ударом благородной стали на беломраморные ступени у надраенных до сияния бронзовых дверей — совсем не то, что висеть в грязной каморке, капая из штанин содержимым кишечника.

Вот о чем мне стоило подумать, когда прихватывал сувенир от мэтра Фламеля. А я подумал, что в случае чего меня Чума отмажет за полбанки огденского, на большее мое преступление не потянет в глазах гоблинов. И забыл. Куда важнее было отсрочить работу над бюджетом, и желательно так, чтобы об этом попросил Чума. Тот и сам не пылал трудовым энтузиазмом — прямо в сейфе вытряхнул в пасть карманную фляжку мухоморовой, давая понять, что на сегодня дела закончены. Но мне-то надо было, чтобы он сказал это вслух! Тогда получилось бы, что сегодня работу отложили из-за Чумы, завтра отложим из-за меня, и никто никому не обязан. Увы мне, хитровыделанный гоблин вскочил в тележку к старшему Кувалде, и только его и видели. Младшенький Кувалда задержался, накладывая запиралки на сейф — у гоблинов колдовство долгое, через ритуалы, не то, что волшебнику палочкой махнуть. Зато тележку он гонял в стиле мотоциклистов-колясочников, опасно свешиваясь за борт на виражах, и нагнал неторопливого прадедушку на последних ярдах перед конечной.

Простая, как топор, физиономия Чумы лучилась дружелюбием. Он, конечно же, не собирался смываться, а что подгонял почтенного возницу пинками в зад, так это единственно из желания скорее заняться бюджетом.

— Арджи, — сказал он, растворяя для объятия когтистые лапы. — Арджи! Яп... Япы!..

Я пы-ритисну-ул е-ё-о-о за опокою-ю,

Разливая кипящи-й метал-л,

Сквозь брезент ягодицу-у широкую-ю

Я свободной рукою-ю ласкал!

— Близко не подходи, — предупредил старший Кувалда. — Не дай Рагнук, сблевнет, и тебе попадет на кожу!

— Ликер, что ли? С купоросом? — предположил я.

— Малахитовая!— ответил старик с придыханием, и я понял, что Чума отоварился у него и за большие деньги. — Вам, человечкам, полглотка — верная смерть, а мне целитель прописал для кроветворности!

И вот стою я перед вами, простая русская баба, мужем битая...

Ой!..

Вот стою я перед вами, словно голенький, я с племянницей гулял с тети-Пашиной...

Тьфу! Чуть отпустишь контроль, как лезет словесный мусор, сбивает с панталыку... Что такое панталык?

Стою в тамбуре на выходе из банка, за спиной чуть слышная вибрация, словно костяшками пальцев постучали в огромный колокол, это закрылись серебряные двери. Наставшую на миг абсолютную темноту прорезает волосок света — впереди раскрываются бронзовые... Там стража. Я пока еще не вижу, но там стража. Первая ступенька лестницы зрительно отбита полоской серого мрамора, Чума говорил, по ней выставляют охранные чары. Хвастался, что из Гринготса пера не вынесешь: мол, все банковское имущество помечено гоблинской магией, и человеку такую метку не снять и не спрятать, хоть он глотай это перо....

Интересно, а содержимое выморочного сейфа и, в частности, прихваченный мною сувенирчик — банковское имущество?

Очень своевременный вопрос, потому что двери уже раскрылись достаточно, чтобы выпустить человека средней комплекции. Мне тесновато будет в плечах, жду.

С двух сторон симметрично показались ноги стражников, у гоблинов и так большие ступни, а у этих еще форменные башмаки-долгоносики. Был в средневековье такой стиль милитари, чтоб в стремя попадать, а потом, как водится, кружевные рэмбы стали мериться, у кого длиннее, и опомоили практичную вещь. Двери раздаются медленно, башмаки показываются по дюйму и кажутся бесконечными. Бегать на таких лыжах невозможно, стража Гринготса прославлена тем, что не ловит, а рубит злодеев. Потом, само собой, лично Грингот, по счету шестой от основателя банка, приносит извинения Визенгамоту. Ну, не смогли задержать. Не имели физической возможности. Люди вон какие длинноногие, их разве догонишь?! Достал охранник алебардой, и слава Рагнуку Великому. Опасный был злодей, мог на клиентов наброситься! А так вообще мы завсегда! Следующего непременно задержим и доставим в аврорат. Чтоб его по всей строгости закона! Месяца на три в Азкабан мерзавца, а лучше на все три с половиной!..

Вот поэтому гоблины чуть что, сразу алебардой по шее. В силу гуманности законодательства. Не хотят Гринготсу смешной и печальной участи аптеки Малпеппера, которую шпана из Лютного грабит на спор, за проигрыш в карты или чтобы покидаться в прохожих лягушачьей икрой. С другой стороны, если бы закон не был снисходителен к уголовникам, те пошли бы промышлять к маглам, и плакал Статут о Секретности...

Двери все шире, лыжи закончились, показались лыжники с алебардами, заглядывают сбоку: почему не выхожу. А я смотрю на полоску серого мрамора и прикидываю: позову Дедала, а сам ка-ак выскочу, ка-ак выпрыгну! Что там семь ступенек, перелечу, не коснувшись, а с мостовой уже можно аппарировать. Улыбаюсь подобравшимся стражникам... и поворачиваюсь к серебряным дверям. Нунах, пойду сдамся Кувалдам.

Бронзовые двери начинают закрываться, свет тускнеет.

...Через полчаса здорового гоблинского смеха я нахально останавливаюсь на серой полоске, оборачиваюсь и перечитываю с оптимистичный стишок на серебряных дверях: «...Коль хочешь чужого, то стоит учесть: У нас тут не только сокровища есть».⁽¹⁾

И ведь правы, подлецы!

* * *

Дедал, не дожидаясь указаний, переносит меня в башенку, отведенную под олимпийский склад: выполненная работа должна быть сдана, у эльфов это святое. Но первое, во что мы буквально утыкаемся носами — туго натянутый оранжевый тент. Палатка покойника. Зачем поставили, даже не спрашиваю, Дедка ведь притащил палатку скособоченным узлом, увязав все найденные вещи, и это был непорядок, а теперь — порядок. В глаза бросается алюминиевый колышек растяжки, с великолепным презрением к сопромату вбитый в гранитную стену. Тесновата башенка, но это не повод оставлять складочки на тенте, верно? Оправдание ищет нежелающий сделать, а желающий ищет способ!

— Хорошие эльфы ставили! — говорю Дедалу, тот сдержанно кивает: передаст, кому надо.

В бойницу, на треть высоты заваленную олимпийскими шмотками, видна опушка Запретного леса с хижиной, титанические тыквы в огороде выглядят с высоты как помидорки черри. А вон Хагрид-крысенок, такой же пузатый и узкогрудый, соревнуется с тыквами цветом рожи.

Две другие бойницы смотрят по сторонам, чтобы стрелять вдоль крепостных стен. Штурмующие замок солдаты на лестницах, на веревках — идеальные мишени, малоподвижные и безответные. Решение на века развития фортификации: тот же принцип флангового огня использовали доты второй мировой войны... Другое дело, что волшебникам с палочками не хватит дальнобойности, чтобы устроить противнику огневой мешок. Тут все рассчитано на лучников: и дистанция до соседней башенки, и внутреннее пространство — в аккурат чтобы не цеплялись локтями трое, стреляя в разные стороны.

За стеллажами с олимпийским шмотьем сейчас не видно верхних бойниц, а они в три яруса. Девять лучников нужно только для этой, не самой большой из дюжины стрелковых башенок, прилепленных к стенам замка на высоте, как ласточкины гнезда.

В детстве я играл в защиту Хога: расставлял бойцов по узлам обороны, прикидывал, где разместить гарнизон, чем кормить, сколько платить за службу. Набиралось под три сотни отнюдь не магов, а профессиональных магловских солдат, умеющих обращаться и с презираемым магами шестифутовым луком, и с крепостными пушками, которые так и просятся на площадку Астрономической башни. Только на время боевых действий, конечно. Иначе защитнички сожрали бы годовой бюджет еще до майского праздника,⁽²⁾ а потом вряд ли добровольно покинули замок с золотой посудой и подзащитными ведьмочками. Держать наемников в узде и нести караульную службу в мирное время должен был постоянный гарнизон из двух-трех десятков опытных и лояльных бойцов, сквибов, скорее всего.

Нетрудно представить, почему от них отказались: приняли Статут о Секретности, инквизиторы угомонились, толпы религиозных фанатиков не штурмуют стены, солдаты гарнизона квасят в «Кабаньей башке» и, какие ни лояльные, норовят замутить со старшекурсницами... Но без солдат оборонительная система Хогвартса ничтожна. Остались фрагменты с близким к нулю общим потенциалом, вроде хваленых щитов замка. Ну, поставили, ну, посидели. Все равно придется воевать... Палочки, при всей их мощи, не замена лукам и тем более пушкам. Много маг настреляет с восьмидесятифутовой стены? Точечными заклинаниями промахнется, а станет долбить по площадям, быстро истощит силы. Стоит нападающим выломать ворота, как оборона развалится на череду схваток на добивание защитников. Слаженные боевые пары Гвардейцев Смерти против женщин и школяров с неполным курсом ЗОТИ... Снейп меченый, маленький дуэлянт Флитвик и Дамблдор с его сомнительными боевыми достижениями — всего лишь камешки в бруске масла, сквозь который пройдет гвардейский клинок. Печально.

Увижу в Большом Лондоне церковь, поставлю свечку за упокой четы Поттеров, хотя не верю в Мальчика-отбившего-лбом-аваду. Достаточно того, что Волдеморт развоплотился в их доме. А то бы добрался до Хогвартса, это был вопрос только времени. Какой террорист пройдет мимо возможности взять в заложники будущее всей страны?!

— О чем задумался? — теребит за штанину Дедал.

Задумался я о пулеметах, но ему говорю:

— Бойницы не заделали, чтобы не портить внешний вид?

— Заделали. Там стекла, если ты не заметил.

— Я заметил, что сквозняка нет, а вообще да, не видны стекла, пока чистые. Думаешь, они остановят хулиганов?

— Рыжих, что ли? — сразу конкретизирует Дедал. — Они в бойницу не пролезут. Здоровенные вымахали, мы их видели в Косом, просто ты не обратил внимания.

Память выбрасывает, как чертиков из шкатулки, две одинаковые физиономии с огненными вихрами. Продувные ребята. За ними со степенностью дирижабля всплывает Молли Пятый Номер, ладоням тепло и щекотно, как будто я только что взвешивал на руках ее топкие полушария. Вот и выяснилось, что это за мальчики, за которыми Молли просила присмотреть. Если близнецы унаследовали напористость матери, их не остановит и танковый триплекс, не говоря о простых стеклах.

— Сами не пролезут, а какого-нибудь худенького подобьют. Вмуруйте-ка в бойницы прут стальной, даже два, крест-накрест. В остальном работу принимаю, всем спасибо и четыре фунта орехов, какие кто хочет.

— Балуешь личный состав. Такая необычная работа сама по себе поощрение, — для порядка ворчит Дедал. — Но если ты настаиваешь, гони арахис, да побольше. Будем жарить и девчонкам раздавать.

— Арахиса, — говорю, — возьми два мешка, на всю общину. А к девчонкам лучше подъезжать с кедровыми орешками, их можно часами щелкать, и целоваться вкусно.

— Так давай достанем! — загорается Дедка. — Только в Сибирь за орешками я несогласный. Там холодно и медведи белые, еще не заметишь на снегу, а он как набросится!

«...Как заиграет на балайке», — просится на язык, но я героически молчу.

— Что не так? — заглядывает в глаза Дедал.

— Деда, а давай махнем в Сибирь! Там сейчас лето как у нас в Шотландии, без всякого снега, и совсем скоро, в конце августа, как раз начнут бить шишку...

— За что?!

— Так говорят, а на самом деле бьют сосны, чтоб шишки падали.

— А орехи когда?

— Орехи в шишках.

— На соснах?

— Они же сибирские.

— Действительно, как я сразу не догадался... А белые медведи?

— В Заполярье, на северных морях.

— Прямо на морях? Плавают?

— Еще как! Их по латыни называют морские медведи, Ursus maritimus. Могут плыть неделю, на сотни миль. Хотя чаще путешествуют на дрейфующих льдинах.

У Дедки рушится картина мира: орехи на соснах, морские медведи...

— А мёд?! Откуда у них мёд на дрейфующих льдинах?! А малинники?! А овсы?! Сколько себя помню, мы сажали овес для мишек, чтоб не шастали на замковую помойку, хотя все равно шастают...

— Нет у белых медведей ни меда, ни малинников, ни овсов, они на нерп охотятся и на моржей. Ну и по помойкам промышляют, это любят все животные.

— Помойки на льдинах?! Скажешь, на них и люди путешествуют?

— Конечно. Надо же изучать океанские течения и всякую флору с фауной, особенно деятельность американских подлодок... Это очень большие льдины, Дедал, на них грузовые самолеты садятся. Зимовщики живут в сборных домиках и могут не экономить воду в душе и не бояться уличных грабителей, как наши затурканные горожане.

— Русские?

— В Арктике по большей части русские, а в Антарктиде и Америка, и пол-Европы отметилось, правда, не все задержались. Там же материк со всеми ресурсами, хоть и холодный, вот разные страны и стерегут, кто сколько успел отхватить.

— Сильно холодный?

— Где как. На побережье летом бывают даже плюсовые температуры, один-два градуса. Но сейчас в Антарктиде разгар зимы, на материке морозы под семьдесят градусов, рекорд наблюдений — за минус девяносто. По Цельсию, по Фаренгейту это сто тридцать градусов.

— Если есть рекорд наблюдений, то есть наблюдатели... — замечает Дедал.

— Выходит, есть.

С минуту Дедал смотрит сквозь меня и аппарирует, не сказав ни слова. Накрыло друга моего. Осознал, что всюду жизнь, и это жизнь простецов. В подобное состояние впал Сметвик, когда я обмолвился, что за годы «войны с Гриндевальдом» только у русских и только в армии врачи спасли четырнадцать миллионов раненых.

Это шок пастушка перед паровозом.

Он, может быть, весьма продвинутый пастушок. Гениально играет на свирели, читает в подлиннике Гомера, отважно бьет из пращи волков, покусившихся на его овечек, и любим лучшей девушкой на пять деревень вокруг. А паровоз весит сто тридцать метрических тонн и прет по колее. Неодолимая сила с несопоставимыми ценностями и непостижимыми целями.

Полагаю, что магическая Британия не докатилась бы до волдемортовщины, если бы в детях не взлелеивали сомнительное превосходство перед маглами. Объясняли бы как есть: разошлись наши цивилизации, и не стоит ни мерить маглов мерками волшебников, ни самим подстраиваться под их мерки. Так нет, детям внушают, что человек без палки — инвалид, а техника — его протезы.

Потом пастушки с залитыми чувством абсолютного превосходства глазами встречают паровоз, и начинается клоунада. Дураки из пращей палят, а считающие себя трезвомыслящими играют на свирельке и даже девушку любимую показывают, надеясь, что силища неукротимая притормозит и найдет им место хотя бы на подножке.

А паровоз все ближе. Я ощущаю дрожь земли и слышу, как стонут рельсы под неимоверной тяжестью.

* * *

Дедка удалился жарить девчонок и раздавать арахис. Пускай мои бандиты порадуются, сегодня все были на высоте. Сумбурный выдался день и трудный, зато результативный на удивление: решил все проблемы да еще нашел, что не терял... Опять же, мадам Хуч. Под рубашку мне лазила, ценные советы дала насчет мышечной массы. Выпить приглашала! Хотя и предупредила, что вечером будет уже никакая. Но зайти-то можно! Вдруг она будет в самый раз?!

По винтовой лестнице поднимаюсь к верхним бойницам, Хагрид присел у тыквы, сверкает голым задом, а из боковых бойниц открылся вид сверху на крепостную стену. Целая улица там — пожалуй, разъехались бы две микролитражки. «Изетты», выпускали такие тачки после войны, когда Европа вконец обнищала. У них единственная дверца открывалась вперед, говорили, гибрид двух скутеров и холодильника... А может, и два «Виллиса» разъедутся, их специально делали тощими, чтобы побольше напихать в десантные баржи. Два «Виллиса» с пулеметами, очень желательно калибра двенадцать и семь. А почему нет? Вполне реально спереть с американской военной базы браунинги. Энергия пули под двадцать тысяч джоулей, вес около пятидесяти граммов. Дракона свалит с десятка попаданий, а в череп и с одного.

Приземлим полет фантазии. Внедорожники тут избыточны, тем более «Виллисы» — дорогой и ненадежный антиквариат. Дойдет до дела, куплю хоть тележку для гольфа, с ней ребенок справится. Дедку за руль, сам к пулемету — один экипаж, считай, есть... А дойдет до дела? Черт его знает. Про Волдеморта говорят «развоплотился», а не «умер». Тела не нашли... Так что лучше пускай пулемет у меня будет и не понадобится, чем понадобится, а его не будет. А если запахнет жареным, я и второй экипаж подберу. У меня ж не заняты две отличные сквибские должности, старшего уборщика и старшего кладовщика. Сколько раз открывал вакансии, и приходили опытные и вроде обаятельные люди, а копнешь, начинали плеваться тем же говном: «У меня не забалуют! Хороший эльф должен знать свое место!». Я теперь поищу за Барьером, в хосписах для ветеранов. Отращу им руки-ноги, в Мунго это стоит, как аппендикс удалить. Будут мои.

В башне душновато, от близких черепичин крыши ощутимо веет жаром. Нагрелись за день, как печка. О своем подвале думаю с отвращением: ни тепла, ни свежего воздуха. Почему я там жил? Сперва робел. Устроился на топчане покойного кладовщика, не гонят, и ладно, потом привык. А кладовщик, похоже, не ладил с эльфами, вот и нашел себе жилье поближе к кухне. Мне-то ноги не топтать, Сонька хоть из Лондона доставит, ему только в радость. Возьму и поселюсь в башенке, их еще одиннадцать бесхозных. Буду выше башни Дамблдора. Утречком гляну в окно, а Величайший как на ладони, в постельке разметался... Бу-э-э!

Забираюсь в палатку, как бы вещи осмотреть, а на самом деле просто не хочется уходить. Оранжевый тент просвечивает, истома, уют, покой вселенский, даже море не шумнет волной... Какое море?! Это у меня ассоциация выдернулась. Жил я в оранжевой палатке, подолгу, отпуска у моря проводил. Один, и воров не боялся. Самыми виртуозными ворами там были ежики, шашлык уводили — только отвернись. Хоть сырой из ведерка, хоть готовый с углей, вместе с шампуром. А так спрячу в камнях примус и ласты, деньги и документы с собой в напузной сумке, единственная приличная рубашка на мне, и поехал в Керчь пить в прохладном подвальчике квас с хреном и смотреть «Пиратов двадцатого века». Нечего у меня красть, кроме палатки, а местным она не нужна...

Преодолевая лень, ворошу имущество покойника. Эльфы все сложили по ранжиру, жалко нарушать порядок. Потому что я сам эльф. Разменять десятый десяток и ни разу не жениться — это по-человечески? Эльф и есть, первым делом работа и вторым делом работа. Но третьим Хуч!.. Или хучь кто.

Почему оранжевый цвет считается тревожным? Расслабуха же. Вот и море того же мнения, гладит песочек волной: ш-шу, ш-шу, отдохни, хорунжий. Я не хорунжий, я Ворюга. Нашел, чем хвастаться!.. Ладно, все равно отдохни.

А у покойника-то рубашка под запонки!

* * *

— И бесстрашно табун поскакал на врага,

Завязалась кровавая схватка,

И кентавр молодой

Вдруг поник головой,

Получивши стрелу под лопатку!

По-русски, с ума сойти! Горланят где-то вдалеке, но разобрать можно — тишина вокруг абсолютная. И темень, рук не вижу. Душно. Пахнет лесом, пружинит надувной матрас. Я в палатке, палатка в башенке, просто напиталась лесными запахами.

Нашариваю выход и, еще стоя на четвереньках, втыкаюсь носом в стеллаж. Зато теперь точно сориентировался. Встаю, цепляясь за полки, и вижу в черной рамке бойницы «галку» Гончих Псов. Все проспал! И консультацию у мадам Хуч, и встречу с Магорианом. Суюсь поближе к бойнице, раскидывая олимпийские пакеты — вон он, кентавр молодой, на крылечке с Хагридом. Это ж надо так реветь, сидя рядом с человеком!.. Хотя о чем я, людей там нет.

— Да не «уотерлок», Руби, такого слова вообще нету, а «возленог»! Собака по-нашему.

— П-чему?

— П-нашему. Near the legs в дословном переводе. Бежит возле ног, вот его так и назвали. Смысл второго куплета в том, что со стрелой под лопаткой кентавр не жилец, и верный возленог падает рядом, готовый умереть вместе с хозяином. Вороного кляня. Вороной — кентавр, который подстрелил в спину Кентавра Молодого. Сука краснопузая.

— Умеешь ты растолковать, Марик! Я его, ета, как тебя вижу. Лежит, помирает. Ета... Нирзелег.

— Воз-ле-но-г! И это не он. Это Клык твой, свинины обожрался.

— А Клык у меня такой же: за хозяином в огонь и в воду... ссыт, по правде говоря. Он характером, ета, робкий. Но в душе завсегда готов!.. Марик, а давай за верных псов!

— А наливай, Руби!

Марик-Магориан, не видать тебе ножей и овсянки для детишек. Во всяком случае, не при Хагриде.

Спать не тянет, но у меня полно занятий на любое время суток. Обойти замок, подергать для порядка двери. Если повезет, можно войти и сказать: «Роланда, у тебя дверь не заперта», а она скажет: «Знаю!».

Пока Сонька бреет меня, ночным кошмаром вваливается Макгонагалл с васильковыми кружавчиками из-под мантии. От кого я содержу в порядке шесть сотен замков?! От себя, и то условно, у меня же эльфы вездеходные.

Дежа вю: опять лежу в ванне, и пена плавает где хочет, не считаясь с цензурой. Рука инстинктивно тянется прикрыть пах, а я вцепился в борт и не пускаю. Прикрыться — бестактно, этим я подчеркну, что гостья без приглашения вторглась в мое личное пространство. Джентльмен не заметит, что сосед пролил соус на скатерть, а соседка пялится на его муди. Тонкая штука прайвеси.

А Маккошка нет-нет да и сквозанет взглядом. Лицо горит, скоро достигнет температуры свечения. Однако не уходит, пока не изложит все, что требует служебный долг.

Что по берегу озера с полуночи носился кентавр с недвусмысленно позвякивающим мешком и звал Ворюгу.

Что Величайший волшебник современности не мог заснуть и разбудил своего заместителя — ее, Минерву Макгонагалл.

Что она, Минерва Макгонагалл, которой, между прочим, предстоит составлять расписание занятий на грядущий учебный год, разбудила профессора Снейпа, которому, в свою очередь, предстоит наполнять зельями аптеку больничного крыла на грядущий учебный год.

Что профессор Снейп не пожелал вставать, отговорившись большим объемом предстоящей работы, и послал ее к профессору Флитвику.

Что профессор Флитвик шуганул кентавраса, но тот не убежал совсем, а отправился к Хагриду жаловаться.

И теперь они нажрались и горланят песни, а Величайший волшебник современности все не может заснуть.

А виновник переполоха Аргус Ворюга тем временем нежится в ванне да еще и затеял бриться! Интересно, с какой целью?!

Напугала. Вещает, а у меня побежал кровоток по пещеристым телам. Я эксгибиционист?! Ужаснулся, давление упало. У-ф-ф...

Придерживаю Сонькину лапку с бритвой.

— Сони, будь добр, передай Хагриду, что его с кентавром песни мешают спать директору Дамблдору.

Молчаливый кивок, хлопок аппарации. Ждем. Пена в ванне совсем рассосалась, Маккошка багровеет, но от меня ни на шаг, вуайеристка... Может, мы нашли друг друга?

— Минерва, удовлетвори мое любопытство, — завожу нейтральный разговор. — Программа школы не меняется годами, профессорский состав в целом стабильный, так почему ты каждый год составляешь новое расписание?

— Потому что невозможно составить расписание, которое удовлетворило бы всех! — с готовностью подхватывает больную тему Маккошка. — Скажем, пока был жив мой супруг, меня совершенно не удовлетворяли окна между уроками, я спешила отчитать свои часы подряд и освободиться. С другой стороны, не каждый выдержит такие нагрузки на горло. И на язык. Во рту пересыхает, облизываешься, облизываешься... А ноги! Ноги к третьей паре как тумбы. Дома рухнешь в постель, сбросишь туфли, и сил не остается. Клянусь, Аргус, это не фигура речи! Лежишь и копишь силы снять чулки. Один чулочек скатала, ме-едленно, в два приема, и откинулась на подушки. Гладишь себя по бедрам, кровь разгоняешь. Передохнула, взялась за второй чулочек...

Сони возвращается, не дав профессору снять панталоны. Забытую в лапке бритву держит над головой, чтобы никого не ткнуть по нечаянности.

— Передал?

— Все как велел мистер Ворюга.

— А они?

— Мистер Хагрид и мистер Лошадь поют колыбельную великому человеку директору Дамблдору, сэру!

Маккошка светится торжеством. Вот он какой беспощадный идиот, Хагрид. Волшебники не справились, а ты, сквибяра, самым умным себя возомнил? Думаешь, хватит эльфа послать, лежа в ванночке?!

Я думаю, что, стоит мне на десяток ярдов приблизиться к веселому дуэту, как в Департамент уйдет кляуза, что я пьянствую с кентавром и полувеликаном. При нашем расизме это конец карьере, и шеф не спасет. Так что — да, буду эльфа посылать, лежа в ванночке. И я действительно считаю, что этого хватит. Если не помешает представитель отряда парнокопытных, семейства полорогих.

— Сони, — прошу, — передай джентльменам, что великий человек Дамблдор растроган, однако просит больше не петь, чтобы ничто не мешало ему, засыпая, думать о Хагриде.

— И о лошади? — доверчиво уточняет Сонька.

— Да. Только не называй его лошадью — обидишь. Магориан его имя. Директор Дамблдор будет думать о достойном преставителе своей расы Магориане, так и передай.

Кивок, хлопок.

— Вот уж не предполагала, что Аргус Ворюга станет сюсюкаться с пьянчугами! — фыркает Маккошка.

Ох ты ж гриффиндорская душа! Ну, лови ответку:

— Дело твое Минерва, но, по-моему, ты чересчур строга к себе. Подумаешь, приложишься иной раз к национальному напитку. Так ведь не каждый же день и не в ущерб работе... Это еще не повод называть себя... как ты назвала.

— А как я себя назвала?

— Как назвала.

Морщит лоб, пошел мыслительный процесс...

— Так ты решил, что я СЕБЯ так назвала?

— А кого еще? Я, по твоим словам, сюсюкался с пьянчугами, а тут были ты да эльф. Эльф не пьет.

— Да ты издеваешься!

Догадалась. Что значит профессор!

— Мерзавец! Мы всю ночь не спим...

— Остыньте, мэм! Вы врываетесь ко мне с нелепыми претензиями... Не возражайте, с нелепейшими! Не спите вы... Мне рассказать вам сказку на ночь или обучить пологу тишины?.. Вообще, из-за чего переполох? Хагрид напился, эка невидаль. Хагрид на первый курс прибыл надравшись, знакомства в поезде заводил. Выпал из лодочки, укусил Распределяющую Шляпу...

— Зачем?! — шокирована Макги.

— Спроси, за что! Она распределила его на скотный двор... Потом разобрались, не настолько он животное. Хотел жрать и думал о свиньях. О живых, великаны их рвут руками, требуху лопают сырьем, мясо жарят.⁽³⁾

— Не знала...

Ну конечно! Хагрид большой и добрый. Мухи не обидит.

— А что касается Хагридова пьянства, великаны своим грудничкам дают сосать хлебный мякиш с самогоном в тряпочке, чтоб не орали...⁽⁴⁾ Полагаешь, что я прямо сейчас быстренько его перевоспитаю?.. Так зачем ты пришла, Минерва? Ты ведь не первый раз пришла, ты караулила и явилась через четверть часа после того, как я вернулся домой! В какие игры тебя втянул Дамблдор? Может быть, он считает, что мне мало полученной из-за него репутации педераста, и пытается возложить на меня вину за гулянку двух неадекватов?

Стоит, глаза в пол. Помолчала и — робко:

— Аргус, но зачем это Дамблдору?

— Сам гадаю, чем ему не угодил. Не хватает информации, он же опоил меня эликсиром забвения.

— В каком смысле опоил?

— В таком, что я не просил, а в какие слова он это облек, мне даже не любопытно. «Мальчик мой, позволь дать тебе дружеский совет», или «Пей, сука, пока жив!» — никакой ведь разницы.

Не возражает — ей ли не знать, как убедительны «дружеские советы» Дамблдора.

— Может быть, ты совершил нечто ужасное, и Альбус дал тебе второй шанс?

— Или я застал его с мальчиком.

— Аргус!

— Я только предположил. Согласись, на это есть не меньше оснований, чем на твою версию.

— Это кошмар, Аргус! Сколько я помню Хогвартс, здесь всегда были профессор Дамблдор и Ворюга. Неотделимо и вечно, как замковые башни. Он часто приводил в пример твое ревностное отношение к работе...

Вода в ванне остыла, сажусь, обняв коленки. Давно бы так.

— Аргус, а как оно, после эликсира?

— Если ты про избавление от груза воспоминаний, то для потерявших семью это благо. Скорее всего. У меня же близких не было, а потеря хороших знакомых воспринимается как естественная часть жизни: проводил одних, другие проводят меня... В остальном — профессиональные знания при мне, воспоминания — островками, детские в основном.

— А меня помнишь?

— Школьницей — смутно. Помню, как Дамблдор представлял школе нового профессора трансфигурации...

— ... Сразу после того, как госпожа министр представила самого Альбуса в роли нового директора, — с тенью улыбки подхватывает Макгонагалл.

— Да, Вильгельмина Тафт.

Вообще-то сразу после того, как Дамблдора представила министр, он отрепетированными взмахами палочки превратил кресло Диппета в пресловутый золотой трон. Воздвигся, аж коленки не поместились под столешницей — потом уже тишком укоротил ножки. Представление Макгонагалл прошло фоном, как выход официантов с пятой переменой блюд. Уже тогда она отыгрывала воблу, с цветущим-то личиком. Мантия темно-зеленая, в черноту, широкий пояс под ребра, утянутые сиськи.

— Я во всем разберусь, — говорит Макгонагалл. — Спрошу у Альбуса.

— Спроси. Не настаиваю, чтоб ты сообщила мне результаты, разберись для себя. Как совесть подскажет.

— Разберусь, не сомневайся.

— Вот и разберись!

— Раз-бе-русь!

Набралась решительности и ушла, хлопнув дверью. Теперь душу вынет из Дамби.

Конек Макгонагалл — беспристрастность, раскормленная во вздорную бульдожку, которая хватает за ноги своих и виляет задом перед чужими. Миссис декан Гриффиндора с легкостью награждает «троллями» целые классы, при условии, что это ее грифы. Остальных она просто отправляет на пересдачу. А чтоб не говорили, что Минерва Макгонагалл потакает любимчикам!

Дамблдор в этом смысле не исключение: возмущенное «Альбус!» и собранный в гузку рот Макгонагалл — картина такая же привычная, как драконьи перчатки на руках у Помоны Спраут. Почему Дамблдор позволяет возражать себе? Да кто ж его разберет, Величайшего и такого Светлого. Может, считает, что у трона положено иметь шута, говорящего правду. Или недалекая правдорубка служит барометром общественного мнения.

Она разберется, не сомневаюсь. И пойдет ради учителя на все, пускай он будет тысячу раз неправ.

* * *

Опа, тепленькая пошла. Растираю окоченевшие плечи, блаженно вытягиваюсь. Сонька выходит из невидимости, бритва по-прежнему в лапке. Кладет ее на край ванны, начинает заново сбивать пену в стаканчике.

— А скажи мне, хороший эльф Сони, бритву ты брал, чтобы от Хагрида обороняться, или мне оставлять не хотел?

— От греха, — лаконично формулирует хороший эльф. — Хозяин Ворюга ничего не хочет спросить у Сони?

Ага, показался край бороды: «Мальчик мой, ты ничего не хочешь мне сказать»?

— Ты был у директора Дамблдора?

Кивает. Повязан приказом, но у меня приоритет выше.

— И директор приказал за мной следить?

Опять кивает.

— Тогда не брей, я остаюсь. Не хватало мне соглядатая на свиданке.

Продолжая взбивать пену, Сони показывает глазищами на часы, все равно скоро вставать и бриться.

— Хозяин Ворюга может приказать, чтобы Сони не следил.

— А директор Дамблдор прикажет следить другому эльфу, и вычисляй его... Эльф Сони! Назначаю тебя двойным агентом!

Подобрался мой бандит. Пятки вместе, уши врозь, отсалютовал помазком.

— Следи, доноси. Про что не надо говорить, я предупрежу. Ты успел сказать, что мы были у Твилфитта и Таттинга?

— Сони сказал, что мы купили в магазине много нарядной одежды.

Удачно получилось! Представляю, как Дамблдор сделал стойку на Сонькину маечку: эльф в одежде! Как бы его прибрать к рукам!.. Может, считает, что уже прибрал. Главное, не прозвучали имена Твилфитта и Таттинга. Дамблдору только дай намек — припрется, обаяет, и гламурщики наперегонки выложат ему наши тайны.

— Так и отвечай всем. «Где взял?» — «Купили в магазине», «Как называется?» — «Магазин». Потребует перенести, тащи в большой Лондон, на проезжую часть, а сам сразу назад. Потом скажешь, малец я бестолковый, ошибся.

— Сони не малец, у Сони Чикади!

— Чикади, синичка-гаичка. Красивое имя! Только директору Дамблдору лучше не знать, что у тебя есть девушка.

— Почему?

— Спроси у Дедала, может, он сумеет понятно объяснить. А я запрещаю говорить Дамблдору о Чикади и вообще о жизни общины.

— Аргус, я растроган! — выдает Сонька.

От изумления я включаю эльфа:

— Сони учится говорить правильно?

— Сони разучил пока одну фразу.

— Достойное начало. И чем же ты растроган?

— Хозяин Ворюга не хочет, чтобы директор Дамблдор приказывал Чикади.

Киваю — в общем, так и есть, — но Сонька еще не закончил:

— Тогда бы у Чикади оставалось меньше времени на Сони, Густава и Мятлика.

— Хм... Гордишься, что у вас популярная девушка?

Сонька прикрывает глазищи и блаженно улыбается.

— А Густав и Мятлик хорошие друзья?

— Лучшие!

Когда-нибудь я к этому привыкну.

* * *

Спать не хочется, да и что там осталось до шести. Глянул на топчан — ни-за-что! Сегодня же куплю кровать.

Потребовал у Соньки в кабинет и газету. Бац! Под задом мягко, под крестцом валик, под лопатками ямка, под головой подголовник — анатомическое кресло. Передо мной аэродром зеленого сукна с бронзовым чернильным прибором, в деталях копирующим четыре башни Хогвартса. Так бы и не вставал, строчил резолюции. Синими чернилами: «На рассмотрение», «На усмотрение». Зелеными: «Утверждаю», «В приказ!». Красные, понятно, для «Запрещаю!», «Отказать!». А лиловые в миниатюрной Дамби-башне зарезервирую для «В жопу Дамблдора! В хорошем смысле».

В дверь (!) входит Сони с кожаной папочкой, в папочке газеточка. У Прозерпины нахватался, в Департаменте?

Обыватель ищет в газете новости, чиновник — мессиджи. Нарушение алфавитного порядка в списке фамилий, поза на снимке, информационный вброс или молчание вокруг темы... Когда в Германии пришел к власти Гитлер, шеф заявил, что пора нам засвидетельствовать лояльность Спенсер-Муну. С моей, мол, стороны пикничок с кабанятиной, с его — полезные для карьеры гости. И еще час втолковывал мне, что против левого нацика Гитлера Британия выставит правого нацика Черчилля, а поскольку тот из ветви Спенсеров, наш Спенсер-Мун получит подавляющий бонус на выборах в Министры магии... А был тогда шеф не шеф, а сопляк с квиддичной метлой в заднице. Служил секретарем без должности, чинил перья столоначальникам и трахал их просительниц. («Бесподобно, дорогая! Ступай, повтори это для Дженкинса, твоим вопросом занимается он»).

Мне и сейчас не достичь его тогдашнего умения читать между строк. Другое дело, что для шефа газеты были не главным источником информации. Он за ужином в доме отца-лорда узнавал больше, чем все обозреватели «Пророка» за неделю, а сейчас сам лорд.

Листаю «Пророк». Для понимания текущего момента, как шеф советовал — тенденции, модные мысли осеннего сезона.

В сезоне по-прежнему моден Аргус Ворюга, вернее, лям, потраченный на лечение сквиба. Факты, мнения, воспоминания. Нарастить мышцы тощему обходится дешевле, чем толстому избавиться от жира, а вернуть цвет седым волосам дороже, чем заменить сустав с прилегающими костями. Вчера я вместе с кошкой сбрил с головы свой месячный оклад, а по щетинке на черепе пока не скажешь, седые волосы растут или просто светлые. Не помню, какие они были в детстве, кажется, что всю жизнь ходил седой. Поискать, что ли, старые колдографии? Так они черно-белые.

Письма читателей. «Оказался свидетелем вопиющего... целители суетились у ложа визгливой сквибки, а в двух шагах тихо умирал юный красавец аврор»... Подписано «м-р. Пиквик». Шарада. Пафос заметки порадует чистокровных ортодоксов, а подпись кричит о магловских корнях автора. Женщины, конечно. Умненькой стервочки, которая и заказ выполнила, и толсто намекнула, что работает из-под палки. Ситуация в ее опусе надуманная, целители же «суетятся» с теми, кому при первичном осмотре прикололи красную карточку, а не кто громче визжит... В Мунго, да и в авротате посмеются, а Молли Пятый Номер скажет соседке, что сквибы совсем распоясались, вот и в газете... Газета врать не станет!

Общественное мнение — это Молли и соседка, компетентные всегда в меньшинстве. Голос единицы тоньше писка.

А ведь я уже читал такие «письма трудящихся» лет двадцать назад. Ни имен, ни дат, и шиш опровергнешь, а впечатлительные молли уже строчат в редакцию, как их оттолкнули от прилавка с драконьей печенью, и по наглости той сучки было видать, что она самая сквибярская сквибка... Поговаривали о законодательном ограничении сквибов в правах, но Гвардейцы Волдеморта начали убивать нашего брата, и Визенгамотские старцы решили, что прижимать смертничков законом будет уже перебор.

Новый виток?.. Почитаю другие номера, соберу материал, тогда будет о чем подумать. А эту заметку вырежу и спрячу. Только гляну, что на обороте.

На обороте портрет давешнего красавчика с плаката в книжном магазине: рукой откидывает волосы со лба, кудряшки скачут, запонка пускает бриллиантовый блик в объектив. Златопуст Локонс, «Лицом к лицу с Ворюгой».

«Ключ к сердцу нелюдимого сквиба я подобрал, закляв на нержавеемость его любимые кандалы».

Ну и зверь я! Надо взять кандалы в ночной обход. И звенеть.

«Случилось это в непростой период моей жизни в Хогвартсе, когда меня настигла волна нелепейших придирок со стороны профессоров. Мой незлобивый и открытый характер долгое время не позволял мне смириться с тем, что наставники банально завидуют моей молодости и обаянию. Особенно свирепствовала декан Макгонагалл, чья рано увядшая мордашка без следов былой красоты не имела ни единого шанса привлечь внимание учеников, когда в классе блистал я».

Смотрю на портрет. Этот блистал! Кудряшки скачут, запонка...

— Сони, а принеси-ка мне вещи из палатки!

Приносит, мордочка недовольная: так все аккуратно лежало, а тут и места нет. С трагической миной раскладывает на полу: три футболки, трое трусов, три рубашки. Белые! В лес! Так и есть, под запонки! Я сонный был, запомнил, а обдумать не успел. Ярлычки срезаны, даже с режимами стирки. Срезы не замахрились, поскольку в стирке-то вещи и не были. Носки, ненадеванные, сшиты попарно фабричными стежками, было тоже три пары, одну я реквизировал.

Ого, девайс выживальщика: лопатомотыгопилотопор.⁽⁵⁾ Судя по всему, Магориан испугался присвоить зловещий инструмент. Пользоваться в защитной одежде под присмотром врача, машину «скорой» держать с прогретым двигателем... Ба, в рукоятке пластинка, искры высекать. Вот любо! Вот повыживаем! Попреодолеваем себя! А лохам, которые в походе распихают по карманам полдюжины дешевых зажигалок и пользуются, никогда не достигнуть вершин самопреодоления!

Посуды нет, кроме затрофеенного мной котелка. Допустим, ее взял Магориан. Но едва ли кентаврам понадобилась запасная обувь, сидушка, треники, фонарик, какая-нибудь убивалка времени на дождливый день...

Муляж. Декорация к сказке о магле, который в одиночку прошел Запретный Лес. Сработано топорно, так ведь создатель далек от туризма, да и от магловской жизни, и рассчитывает на таких же зрителей.

Зато соображает в добыче коконов.

В логове акромантулов их тысячи — утепляются арахниды, ходят по костям, забрасывают костями просочившиеся грунтовые воды. Эльфы стараются схватить кокон побольше, но выбирать особо не приходится, и так возвращаются в обрывках ловчей паутины. То, что покойник попал в ткацкую мастерскую Твилфитта и Таттинга — чистая случайность. Пойдут осенние дожди, и коконы в логове будут втоптаны в грязь, поверх лягут новые.

Пустая палатка должна была заставить меня или авроров искать ее хозяина, для того и была поставлена у патрулируемой кентаврами границы. Другое дело, что подсказка не понадобилась.

* * *

Просидел я над старыми газетами до шести, позавтракал и пошел в «Три метлы» расплачиваться с мадам Розмертой за муку, которую мои бандиты своровали, пока я лежал в Мунго. Отдал галлеон четыре сикля, извинился, Розмерта сказала, не стоит.

Вручаю шелковый платочек и откланиваюсь.

— Да-да, — рассеянно кивает Розмерта, не поднимая глаз от вензеля T&T на подарочном пакетике.

Обидка. А поцеловать?! Есть же порядок, традиции... С другой стороны, не очень и хотелось. И без меня хватает оленей, готовых годами бодаться из-за прелестей хозяйки доходного паба или из-за доходного паба прелестной хозяйки. Один суровый выпускник Дурмстранга даже вызов мне прислал, а я взял и пришел. Со шваброй, во всей красе и мощи разбитого артритом девяностолетнего сквиба. Выпили, он допытывался, почему я помогаю Розмерте. По-моему, так и не понял, но милостиво согласился, что я ему не соперник.

А у меня слабость к лягушатам, сбивающим свое масло, когда другие и в лучших обстоятельствах идут на дно жизни. Если нетрудно, отчего не помочь? К примеру, к своим семидесяти пяти мешкам сахара, которые замок съедает за учебный год, закупаю еще два на деньги Розмерты. Так бы они достались ей с пятнадцатипроцентной скидкой на опт, а на хвосте у меня она выгадывает все сорок процентов. Или эльфов попрошу помочь даме с ремонтом, и все довольны. Моим бандитам особенно нравится, что человеческая женщина специально для них варит кашу с изюмом... Розмерта принимала помощь. Тыкалась губами в мои морщины. А в глазах: ну, теперь-то потребуешь своего? Отсосать, бизнес на тебя отписать? Или подождешь, пока глубже увязну?

Мне нужно то, чего у тебя нет, мог бы сказать я. Чтоб ты была моей не родившейся дочерью, и я читал тебе сказки на ночь и дарил плюшевых драконов. Чтобы в школе тебя научили стыдиться папаши-сквиба, и ты отворачивалась, проходя мимо, и мое сердце обливалось кровью от любви и сочувствия. Чтоб ты удрала с прыщавым «мадамом Розмертом» только для того, чтобы не оставаться дома. И вернулась без мужа, без детей, со своим прошлым и своей жизнью, в которой мне отведен уголок давно, когда я читал тебе сказки на ночь и дарил плюшевых драконов.

А без сказок и драконов у нас не получалось. Дура, она, что ли — верить добрым старичкам. Я им и сам не верю.

Розмерта между тем глядит на платочек, как будто получила Черную Метку. Вот и дождалась: старичок предъявляет векселя к оплате.

Осторожнее надо с подарками. Для меня этот платочек — товар низкой себестоимости и ограниченного спроса. Для Розмерты — солидная сумма, выброшенная на ветер не иначе как в доказательство кредитоспособности и серьезности намерений. Мадам и пришипилась. Стоит, не дышит, ждет предложения, от которого нельзя отказаться.

За витриной мелькают нетерпеливые, пришли яичницу кушать. Парад холостяков от тридцати до семидесяти. К некоторым Розмерта подсядет за столик, расспросит насчет урожая картошки и здоровья кабанчика. Не обещая ничего, получит все, на что расщедрится размякшая жаба поклонника. Самостоятельна, обаятельна, общительна. В старичковском состоянии я гордился тем, как она виртуозно держит мужчин на жесткой сцепке: и далеко не отпускает, и приблизиться не дает. А сейчас неприятно. Как там у Толстого про Элен: глянец, блеск... Вспомнил! «На ней как будто лак от тысяч взглядов, скользивших по ее телу». Наверное, гормоны пробудили мой мужской шовинизм.

— Счастливо оставаться, — говорю.

Меня устраивала непутевая дочь, но та пьеса сыграна. А роль воздыхателя лакированной красотки я перерос еще до рождения Розмерты.

Мадам, успевшая сделать лицо «Все это так неожиданно, мне надо подумать», некрасиво разевает рот.

— Вам пора открывать заведение, мэм. Клиенты ждут.

— Гости. В нашем бизнесе говорят «гости».

— Тем более надо открывать. Кто же держит гостей на улице.

— Так и уйдешь?

— А у тебя есть другое предложение?

— Ну... Мы могли бы поговорить.

Явственно слышу, как жесткая сцепка с лязгом набрасывается на крюк. Две минуты назад она мечтала, чтобы я свалил... Феномен мадам Розмерты: каждого она искренне отвергает и столь же искренне пытается удержать. Бедолаге кажется, что успех был близок, просто он поторопился. Надо еще полгодика покушать яичницу, дать Розмерте привыкнуть к себе, и тогда... Его снова отвергнут.

— О чем говорить, Рози?! Лет уж пятнадцать ты крутишь вселенское динамо, первое поколение твоих женихов уже переженилось и детей в школу отвело. И ты нашла бы себе мужа, если бы не боялась потерять самостоятельность. Что тут неясно?

— Что такое динамо...

* * *

Выхожу из «Трех метел», лелея обидку: думал, что заслужил хотя бы банальное «Прощай» без попытки загнать меня в колесо к остальным крутильщикам Розмертиной динамо-машины. Пожиратели яичницы сгрудились у входа. Зачуяли конкурента, бычатся, норовят столкнуться плечами. Обхожу, лавирую... И сбиваю с ног что-то мелкое. Оно падает на попку, кривится, смаргивает слезы, но реветь на публику и не думает. Еще один бьющий лапками лягушонок, только молоко в ее крынке снятое до синевы. Девчонка (Лиззи? Дэзи?) помогает Розмерте в дни школярских десантов за сикль в час, и это главный ручеек живых денег в семье. Живут с матерью натуральным хозяйством, каких продуктов не хватает, выменивают на яйца от своих кур. Впрочем, как и половина Хогсмида.

Подаю руку, она легко вскакивает, символически подержавшись за мой палец.

— Мистер Ворюга!

— Мисс...

— Просто Салли.

— Пришла подработать?

— А! — машет рукой. — Сама не знаю, на что надеялась, просто ноги принесли... Мистер Ворюга, а вы правда дружите со Златопустом Локонсом?

— Конечно! Шестьдесят лет разницы — разве это препятствие, если человек хороший?!

— Шестьдесят четыре или шестьдесят пять. Он родился двадцать шестого января шестьдесят четвертого, а про вас пишут разно: то вы девятисотого года, то восемьсот девяносто девятого. А на самом деле?

— Понятия не имею. Для меня самый важный документ — приказ о зачислении в штатные уборщики Минмагии от пятнадцатого июня одна тысяча девятьсот одиннадцатого года. А день рождения я не отмечал никогда и не знал, я ж приютский.

— Мистер Ворюга, но как можно не знать собственный ГОД рождения?!

Очень просто, девочка: убегаешь, попадаешься, врешь. За побег лично тебе как злостному корячится работный дом, обычные розги и карцер сочтешь за счастье, поэтому врешь вдохновенно. «Налетел ураган, нашу лодку гнало на камни, папа привязал меня к пустому бочонку. Мистер констебль, их спасли?!». Ну и анкетные данные заранее подберешь и разучишь. Имена на свежих могилах становились моими родителями, сгоревшие дома — моими адресами. «Нет, сэр, церковь на соседней улице, и не святого Александра Македонского, а святого Фомы»... Сомневаюсь, что хоть один полисмен мне поверил, зато ни один и не старался установить, из какого я приюта. Отправят в первый попавшийся, там подерешься за место в стае, и все.

Девочке выдаю облегченную версию: маленький был, напуганный, мямлил, в приюте и записали возраст по внешнему виду. А в школе я и старших ребят обгонял по учебе. Вот и пойми: то ли я сам старше, просто не вырос, то ли способнее других.

— Да, в приюте — это не пирожки с ревенем у мамы трескать, — вздыхает Салли. — Теперь ясно, почему вы сочувствовали мистеру Локонсу!

Смотрю на нее — щиколотки из-под коротковатого подола, как у цыпленка, рукава мантии подвернуты и подшиты вручную — видно, замахрились до неприличия. Я не вижу причин сочувствовать самовлюбленному засранцу, жившему в школе на всем готовом. А она видит. Может, в книжках Пустозвонса имеется какая-то слезливая история?

— Его ведь так травили в Хогвартсе! Так травили! — добавляет Салли.

— «Богатые тоже плачут», — осеняет меня.

— Что, простите?

— Есть такой... Такая пьеса, — говорю, чтобы не объяснять про телевидение. — Там интрига разворачивается вокруг крупного наследства, целого мэнора. Пропавшее завещание и всякое такое, наследница работает служанкой в богатой семье и принимает ухаживания хозяйского сына... Так самые фанатичные поклонники этой истории — люди, которым иной раз на еду не хватает. Своих проблем выше крыши, а они рыдают над судьбой богачки, вынужденной немного поработать по дому.

— Я бы тоже посмотрела и поплакала, наверное. А кому еще сочувствовать? Соседке, у которой муж взял моду блевать на наши георгины? Тогда уж впору над своей судьбою рыдать беспросветной. Нет, мистер Ворюга, что ни говорите, а сочинил эту пьесу мудрый человек. Та девушка, она служанка, но с надеждой, даже с двумя: может, наследства добьется, может, хозяйский сынок замуж возьмет. И мантии у нее должны быть отпадные, в таком-то доме прислуживая... Настоящие служанки смотрят и воображают себя на ее месте.

Подходим к перекрестку. Мне в замок налево по мощеной как бы не римлянами дороге с проросшей меж булыжников травой, Салли живет где-то дальше по единственной улице Хогсмида.

— Мистер Ворюга! — она делает движение, как будто хочет удержать меня, и вцепляется в потертый подол своей мантии. — Так он врет, что вы дружили?

— Златопуст? Преувеличивает. Он же сочинитель, а не историк, вот и рассказывает, как интереснее, а не как на самом деле.

— И много он преувеличил? — Салли подгадывает с вопросом так, чтоб мы остановились на перекрестке.

— В замке действительно сохранились кандалы, ими при Основателях приковывали к стене буйных школяров. Может, Златопуст свято уверен, что заклял их на нержавеемость. Да только заклятие продержалось от силы полчаса.

— А почему? Это особенные кандалы? — выстреливает вопросы Салли. (Какой хитрой она себе кажется, аж завидно). — Ой, мистер Ворюга, я ж вас задерживаю! А давайте провожу до замка, очень хочется послушать про Златопуста Локонса!

— А давай не портить друг другу репутацию, на нас же из всех окон смотрят. Лучше я тебя провожу. У тебя же мама дома?

— Мама не помешает! — ошарашивает меня Салли.

— И давно мама тебя... э-э-э, благословила?

— Она не благословила, а только встать не может. А я не очень давно, я вообще-то первый раз, мистер Ворюга, Мерлином Великодушным прошу, я много не возьму, сколько дадите, столько и ладно, вы ж не обидите, я знаю, сил же нет смотреть, как она угасает!

Иду с ней, Салли висит на руке, продолжает уговаривать, даже когда входим в дом. Женщина на постели укрыта периной, сверху наброшен плед и облысевшая беличья шубка. Докапываюсь до лица и как на осколок бутылки под водой напарываюсь на острый и бессмысленный взгляд черных глаз. Шарахаюсь — еще проклянет ненароком!

Вызываю транспортные средства. Кутюрье Сонька (а скорее его ветреная девица) придумал завязывать длинноватые бретельки маечки бантиками. Дедал поглядывает неодобрительно, на нем классическая наволочка с гербом.

Через минуту мы в приемном покое, через две на меня орет Сметвик, собирая толпу медиведьм и случайных посетителей. Запустила болезнь дура баба. Все лечение могло обойтись пузырьком Бодроперцового, но это ж десять сиклей! В мертвый сезон, когда до ближайшего десанта денежной школоты почти месяц, а урожай созревает! Тут на сахар и соль для заготовок сколько ни потрать, все мало!

Ищу взглядом Салли, я ведь даже имени больной не знаю. Девчонка у меня за спиной торопливо накусывает губы. Ага, импровизированная «помада» младшекурсниц. Кого будем покорять?

Салли виновато улыбается и с воплем «Мамочка!» бросается на колени перед больничной каталкой. Зеваки прыскают в стороны, как наевшись арбузов, обрывает свою филиппику Сметвик, не желая перекрикивать рев убитой горем дочери. Его то ли стажер, то ли новый помощник бросает в спину Салли диагностическое и, привстав на цыпочки к моему уху, громко сообщает:

— Ребенка надо мясом кормить, папаша!

А Сметвик, почеркав в блокноте, отрывает листок и вручает мне:

— Что встал, Аргус?! Иди в финчасть, плати!

Какая все же сука этот Златопуст Локонс!

---

1) Канон:

So if you seek beneath our floors

A treasure that was never yours,

Thief, you have been warned, beware

Of finding more than treasure there.

Сравните с Росмэновским:

Если пришел за чужим ты сюда,

Отсюда тебе не уйти никогда.

Совсем же мимо!

Вернуться к тексту

2) Майский праздник, как и во всей Европе — гуляния в честь окончательной победы весны и всяческие выражения надежд на урожайное лето. Разве что современные британцы отмечают его не первого числа, а в первый понедельник мая, и майское дерево у них стало шестом с ленточками. Есть поговорка: длинный, как майский шест, по-английки звучит в рифму: As tall as a maypole.

Вернуться к тексту

3) Фишка всех хищников, от белого медведя, который выедает у нерпы требуху и жир, обычно не трогая мясо на радость песцам, до домашних собачек. Той-терьера представляете? Ага, олененок Бэмби ручной носки. Пошли мы с товарищем после охоты в баню, а битых уток неосторожно бросили в сенях. Вгрызшегося «Бэмби» пришлось тащить из утки за задние лапы. Полузадохшегося, жалестного, ни в чем не виноватого.

Вернуться к тексту

4) Цыганки дают. А иной раз и опийный мак.

Вернуться к тексту

5) Комбинированные инструменты для выживания четко делятся на непригодные и невостребованные.

Идея первых — «Что бы такое сделать на имеющихся технологиях, чтоб не сильно потратиться и продать». Вещи брутальные, смотрятся на ковре, при попытке применить вылезают конструктивные и технологические недостатки: рукоятка вам мала, подвижные части защемляют кожу, перекаленая сталь ломается в неожиданном месте. Не от коварства создателей, а потому что дейвайс не испытывали. Делали для прибыли, а не для работы.

Идея вторых — совместить максимум функций в минимальном весе и объеме. Добротная продукция оборонки, предназначенная годами летать в вертолете и не мешаться под ногами, с ничтожным шансом помочь экипажу выжить при аварии. Можете бросить в багажник, вдруг пригодится. Но если специально собираетесь, скажем, рубить дрова в походе, берите топор. Специализированный инструмент всегда лучше.

Вернуться к тексту