Перекрёсток судеб (гет)

Северус

Тьма скользнула в его душу ядовитой змеёй, вонзая клыки и выпуская свой яд: смесь из пылающей ярости, застилающей глаза, и ледяного безразличия к судьбе слишком много себе позволяющей магглы. Эта девчонка оскорбила Петунию и её сына, и только за это Северус уже готов был убить её на месте. И намерение уже было готово облачиться в слова, которые вмиг бы оборвали жизнь девчонки, посмевшей задеть Петунию. Но Северус сдержал этот секундный порыв, остановил себя, хотя палочка уже готова была вычертить знакомый символ. Петуния не одобрила бы. Только эта мысль и удержала Северуса на краю пропасти, в последний момент заставив его сменить заклинание на другое Непростительное.

Однажды он уже позволил злым языкам скандировать «грязнокровка», указывая на Лили. Он не сберёг их дружбу. Он сам произнёс это запретное слово в пылу злости. И всей оставшейся жизни не хватило, чтобы вымолить прощение. Он помнил боль в глазах Лили, помнил неверие, с которым она смотрела ему в глаза, словно не в силах осознать, как он — её друг детства — мог так поступить. Помнил рвение, с которым Поттер ринулся на защиту возлюбленной, став для неё рыцарем на белом коне. И Северус хотел стать таким рыцарем для Петунии, удержавшись на краю пропасти, ведь рыцари не убивают. Да и девчонка в легкомысленном будуаре — это вам не дракон.

На хиленького дракона хотя бы отчасти тянул бывший муж Петунии. И будь воля Северуса — он не дал бы тому сказать и слова, но вот Петуния… Она пришла поговорить с Верноном о сыне, и Северус не лез в дела их развалившейся семьи. Он терпеливо ждал, пока Петуния не попросит его разобраться, но она даже не думала просить о помощи: сильная, гордая и уверенная, она хотела решить свои проблемы сама. Но вот обидных слов, которые довели её до слёз, Северус простить не мог. И не должен был.

Вернон был слепцом и глупцом, не ценившим сокровище, сказавшее «да» и взявшее его фамилию. Он и в грош не ставил свою супругу, принимая её заслуги как должное и самоутверждаясь за её счёт. И ярость в душе Северуса вновь всколыхнулась, накрывая его сознание чернейшей волной, вновь заставляя его скатываться к ставшим привычными за долгие годы службы Лорду методам. Ведь это так просто: одно эффективное заклинание — и нет проблем.

Он хотел защитить Петунию: закрыть ей уши, чтобы она не слышала ядовитых слов, стереть с лица земли её обидчиков, недостойных её слез. Они были недостойны даже того времени, что она потратила на попытку диалога. Северусу было плевать на этих магглов, поэтому его слабо волновала этичность его поступка. Вернон не заслуживал Петунии. Да что там говорить, даже сам Северус не заслуживал её!

Но в отличие от Вернона, он мог и хотел сделать её счастливой.

* * *

Остаток дня тянулся непозволительно долго — достаточно, чтобы остыть и задуматься о своих поступках. И если о том, что он впервые сказал о своей любви к Петунии напрямую, а не косвенно, не иносказательно, он не жалел, а даже напротив, сокрушался лишь, что не сказал этого раньше и без лишних свидетелей, то вот о том, что подчинил своей воле магглов, он пожалел ещё в такси, которое увезло их с Петунией и Дадли в Лондон. Петуния ведь не могла отличить безобидное заклинание от Непростительного. А раз он не убил Вернона с Аннабель и не причинил им боли, то она и не догадывалась о том, что он применил третье Непростительное, да ещё и к магглам, за что вообще-то в магическом мире его могли бы упечь в Азкабан. И осознание этого заставило Северуса поёжиться. Петуния ведь даже не представляла, насколько глубоко тьма проникла в его душу, раз он с такой лёгкостью сломил чужую волю, не задумываясь о последствиях и не рассматривая альтернативные варианты. Он ведь мог воспользоваться легилименцией, заложить этим магглам ментальные закладки, чтобы те решили, что они сами пришли к каким-то выводам и сами приняли решения, сделать это более тонко и изящно… Но нет! Он пошёл стрелять Бомбардой по воробьям! Сломил чужую волю, получил то, что хотел, а затем и вовсе стёр им воспоминания об этом разговоре.

В попытках замести следы его хватило лишь на создание подложных воспоминаний, чтобы Вернон не заподозрил неладного, лишившись большей части накоплений. Так что после работы Северуса Вернон был уверен, что ему позвонил адвокат, уведомивший его о том, что суд в одностороннем порядке отменил предыдущий план раздела имущества и обязал разделить совместно нажитое между всеми членами семьи — и Вернон даже остался благодарен, что Петуния не стала претендовать на дом, машину и фирму, решив взять от него только деньги.

С девчонкой же Северус даже не стал заморачиваться — у той был самый обычный день. Сперва Петуния хотела, чтобы Северус оставил Аннабель воспоминания о том, как, по мнению Вернона, должна себя вести женщина, что ей позволительно, и какие меры уже он сам, как мужчина, может принимать в отношении своей будущей жены. Но затем она вспомнила обиду от их недолгого общения, и женская солидарность оказалась заткнута ещё в зародыше.

— Это её выбор, пусть живёт с ним, — брезгливо повела плечами Петуния, в последний раз переступая порог своего старого дома. Северус не стал спорить.

Но позже, сидя на скамейке в небольшом сквере напротив маггловского банка, в котором скрылись Дадли с Петунией, у Северуса было достаточно времени, чтобы проанализировать свои действия и принять нелёгкое для себя решение.

* * *

Петуния

Этот долгий и насыщенный событиями день подходил к концу. Уже смеркалось, когда они с Дадли наконец расстались на ступенях единственного отделения банка, работавшего в выходной день, и её сын, очень стремительно повзрослевший в её глазах, сел в такси, которое увезло его назад в академию. Он обещал звонить ей чаще, а Петуния предложила хотя бы раз в месяц пересекаться где-нибудь рядом с академией, чтобы Дадли не тратился на дорогу до Коукворта, когда Петуния могла просто попросить Северуса перенести её к сыну.

Петуния тяжело вздохнула, вдыхая морозный воздух. Могла ли она сказать, что вот теперь они с Дадли наконец свободны от Вернона? Только время могло дать ответ на этот вопрос.

Она спустилась со ступеней банка, где они открывали отдельный счёт для Дадли, перебежала дорогу, когда машины остановились, пропуская её, и поспешила в сквер, где тёмным пятном на припорошённой снегом скамейке сидел Северус.

— Ты не замёрз, пока ждал? — заботливо спросила Петуния, проводя рукой по его шершавой щеке.

Северус слегка дёрнулся, словно от удара током. Он явно был настолько погружён в свои мысли, что даже не заметил её приближения.

— Петуния, я же волшебник, — с какой-то вымученной улыбкой произнёс он. — Я мог бы сидеть здесь в одном белье и не замёрзнуть.

Петуния хихикнула, представив эту нелепую картину.

— Тебя бы арестовали полицейские за нарушение общественного порядка, — она стряхнула снег со скамейки и присела рядом.

Северус чуть высунул из рукава палочку и взмахнул ей, накладывая какое-то заклинание, от которого по телу Петунии разошлось тепло.

— О, и правда — тепло! — восторженно сказала она, прикрывая глаза и расслабленно откидываясь на спинку скамейки. — Как хорошо…

А вот Северус рядом с ней сидел в напряжении, сцепив в замок руки и опёршись локтями на колени.

— Петуния, мы можем поговорить? — спросил он удивительно несмело.

— Конечно, — удивлённо моргнула она, наклоняясь вперёд и пытаясь рассмотреть лицо Северуса, которое тот скрыл за длинными прядями волос. — Что случилось?

Северус ответил не сразу, словно собираясь с мыслями. Петуния не торопила того, не в силах даже представить, что могло заставить его так напрячься. Вряд ли дело в ней или в Дадли — Северус знал, что у неё есть сын и насколько он ей дорог. Но тогда в чём?..

— Ты понимаешь, что я сегодня совершил? — в конце концов несмело спросил он.

— Смотря о чём ты? Перенёс меня в Литл-Уингинг? Да ты уже не в первый раз аппарируешь со мной. Нас вроде бы никто не видел…

— Нет, я не об этом, — качнул головой Северус. — Я о том, что я сделал с твоим бывшим мужем и его девчонкой.

— Я не совсем понимаю тебя, Северус, — честно сказала Петуния. — Ты, как сам выразился, заставил их замолчать. И при условии, какие гадости они говорили, я тебе за это благодарна.

Северус горько усмехнулся.

— Ты не до конца понимаешь, какое заклинание я применил и какими последствиями мне это может грозить…

Петуния напряглась.

— Так расскажи, — тихо и твёрдо произнесла она. — Я хочу знать, что ты сделал.

— В магическом мире есть три заклинания, называющиеся Непростительными. Это запретные заклинания, за применение которых можно отправиться в магическую тюрьму.

Петуния нервно сглотнула, понимая, к чему он клонит.

— И что же за заклинание ты применил?

— Пожалуйста, выслушай до конца и не перебивай, — попросил её Северус, не поднимая головы.

Петуния замолчала, позволяя ему продолжить.

— Первое и самое опасное заклинание — Авада Кедавра — убивает человека на месте. Именно этим заклинанием Тёмный Лорд оборвал жизнь твоей сестры.

Петуния поёжилась, но промолчала. Она была согласна с тем, что за применение этого заклинания нужно было посадить волшебника, использовавшего его, в тюрьму.

— Второе заклинание — Круцио — причиняет человеку неимоверную боль. Оно не наносит физических повреждений, но человек чувствует себя так, словно с него заживо сдирают кожу. Это чудовищная пытка.

— Зачем ты мне это рассказываешь? — Петуния прикрыла рот в ужасе, представив себе описанную картину.

— И третье заклинание, — Северус словно не услышал её вопроса и продолжил. — Империо — полностью подчиняет человека твоей воле. Единицы способны сопротивляться этому заклинанию, а любой другой человек выполнит всё, что я скажу: убьёт близкого человека, спрыгнет с крыши, отрежет себе ногу, — и всё это без малейших колебаний, потому что под действием этого заклинания он не может даже понять, что делает.

Петунию замутило, и она с силой вцепилась в край скамейки, чтобы не упасть.

— Зачем я тебе это рассказываю? Потому что я хочу, чтобы ты понимала, что я не хороший человек и никогда им не был. Я применял все эти заклинания, когда служил Тёмному Лорду, прекрасно осознавая, что я делаю. И то, что позже я раскаялся в содеянном и предал его, не делает меня лучше, — Северус поднял на неё отрешённый и пустой взгляд. — Внутри меня — тьма, Петуния. Она всегда там была и никуда не пропадала, неважно, насколько благородно и самоотверженно я поступал.

Он на секунду смолк, отводя взгляд, не в силах выдержать что-то, что он прочёл на её лице.

— Как и сегодня, когда эта девчонка оскорбила тебя, я свалился в эту тьму в одно мгновение. Я готов был её убить, потому что она посмела тронуть то, что мне дорого — тебя.

Петуния нервно сглотнула.

— Но не убил же… — тихо прошептала она.

— Да, не убил. В последний момент передумал, сменив заклинание на другое, не менее тёмное, — Северус уронил голову вниз, пряча лицо в ладонях.

Петуния несмело придвинулась ближе и коснулась плеча Северуса, но тот не шелохнулся.

— Ты защищал меня, разве не это самое главное? — неуверенно спросила она.

— Но я же мог сделать это иначе, не используя Непростительные, не возвращаясь к старым привычкам, оставив это в прошлом, чтобы искупить свои грехи! — Он в пылу подскочил со скамейки и нервно начал ходить взад-вперёд.

— Северус, — мягко попыталась окликнуть его Петуния. — Северус! — уже резче.

Тот замер на месте, подняв на неё свой взгляд, полный боли.

— Тебе не за что просить прощения, и ты никому ничего не должен доказывать, — она встала и взяла его лицо в руки, заставляя смотреть прямо ей в глаза и не отводить взгляд. — Все твои прегрешения остались в прошлом. Для магического мира ты погиб героем, так что о каком искуплении ты говоришь? Ты уже искупил всё сполна.

Она говорила чётко и твёрдо, не разрывая зрительный контакт, чтобы Северус её услышал.

— Один промах не делает тебя плохим человеком, тем более если ты действовал из лучших побуждений, — продолжила она. — Да, ты мог поступить иначе, я не сомневаюсь, что магия многогранна, и такой умелый волшебник, как ты, смог бы применить менее разрушительную магию, чтобы добиться своего. Но это уже не важно, потому что ты достиг своей цели — защитить меня, — и не навредил Вернону и Аннабель так сильно, как мог бы. Они остались живы и уверены, что в их жизни не произошло ничего экстраординарного. Ты позаботился о том, чтобы замести следы, и единственные, кто знает, что случилось — это я и Дадли. А мы не планируем рассказывать о твоём проступке направо и налево.

— Почему?.. — одними губами произнёс Северус.

— Я — потому что люблю тебя, болвана, — щёлкнула его по носу Петуния, разряжая обстановку. — А Дадли — потому что остался под впечатлением от того, как ты без раздумий встал на мою защиту. Мы с ним говорили о тебе в банке, и он хотел бы познакомиться с тобой поближе, потому что, если ты делаешь меня счастливой — он хотел бы с тобой поладить.

— И ты подпустишь меня, тёмного мага, убийцу и шпиона, к своему сыну? — с недоверием переспросил Северус.

— Я подпущу к своему сыну моего любимого мужчину, который принял меня со всеми недостатками, который показал мне магию, который вновь заставил меня почувствовать себя живой, а не куклой в игрушечном домике. Я подпущу его к мужчине, который уважает и ценит меня, который умеет слушать и которому правда важно моё мнение. Я подпущу его к мужчине, который ещё не утратил рыцарских качеств, который без раздумий встаёт на защиту своей дамы.

Северус смотрел на неё, не отрывая взгляда, словно ища подвох. Но его не было — Петуния говорила от всего сердца.

— Я люблю тебя, Северус, — произнесла она ещё раз. — Со всей твоей вспыльчивостью и резкостью, со всеми твоими язвительными комментариями и злыми шуточками, со всем твоим багажом из прошлого, потому что он не определяет тебя, а делает тем человеком, который ты есть. Ты прошёл через многое — далеко не каждый человек может похвастаться тем, что прожил столь насыщенную жизнь! — и не сломился, не сдался и не поддался своим демонам. Я горжусь тобой, Северус, и благодарна судьбе или Лили за то, что свели нас вместе.

По щеке Северуса скатилась скупая слеза, а губы чуть-чуть подрагивали.

— Я люблю тебя, — вновь повторила она, проводя большим пальцем по скуле Северуса, вытирая эту слезу. — И повторю это столько раз, сколько потребуется, прежде чем ты поверишь, что заслуживаешь любви.

Вместо ответа Северус подался вперёд и порывисто её поцеловал, вкладывая в поцелуй больше, чем он когда-либо мог выразить словами.