Личный мир (гет)

Я — легенда.

Уилл Смит, к/ф «Я — легенда».

Неделя тянулась бесконечно. Наконец, в пятницу было отработано последнее наказание, а в субботу утром Гермиона получила от Дамблдора записку с просьбой зайти к нему.

Профессор выглядел усталым. Девушка знала уже из рассказов Гарри, который брал у директора некие приватные уроки, что тот часто отлучается из школы по делам. Однако узнать, что это были за дела, пока не представлялось возможным — Гарри и сам толком не знал. Рассказывал только, что Дамблдор копается в прошлом Волдеморта.

Профессор слабо улыбнулся Гермионе, указав черной обгоревшей рукой на стульчик напротив директорского стола. Девушка поздоровалась и села.

— Доброе утро, мисс Грейнджер. Рад видеть, что цвет Вашего лица стал намного лучше, и Вы уже не выглядите такой усталой, как неделю назад. Вы адаптируетесь, и это очень хорошо.

— Но меня все еще тошнит по утрам.

— Как я уже говорил, после первого полнолуния все прекратится. А сейчас, мисс Грейнджер, хочу объяснить, почему я Вас позвал.

— Были вести от Вашего друга из Австрии?

— Да. Вчера он прислал мне сову, написав, что будет ждать нас сегодня у себя в десять утра.

Гермиона глянула на часы.

— Но сейчас без десяти десять!

— Все правильно, через пять минут мы отправимся в Вену, — с легкой улыбкой сообщил Дамблдор. Девушка замерла. — Я бы предупредил Вас заранее, но я вернулся в замок только час назад.

— Я...

— Чудесно выглядите, мисс Грейнджер, — снова улыбнулся профессор. — Я столько лет не перестаю удивляться современным девушкам. Даже в выходной утром они делают безупречный макияж.

— Только тушь...

— А все остальное и так чудесно. Молодость! Думаю, столица Австрии встретит вас с восторгом.

— Ну, тогда ладно. Мы пойдем к Вашему другу домой?

— Нет, он будет ждать нас в клинике своей жены. Это очень хорошая клиника, там делают сложные операции пересадки органов людям, а также там самый большой в Вене банк донорской крови... Думаю, пора выходить.

Дамблдор поднялся из-за стола.

— Нам надо покинуть территорию Хогвартса.

Пока они шли к воротам с крылатыми вепрями, Гермиона успела немного успокоиться.

— Вы еще не умеете трансгрессировать, поэтому я Вам помогу, — Дамблдор подал девушке левую руку. Гермиона схватилась за нее.

Через секунду они уже стояли в каком-то проулке. Где-то рядом гудела оживленная улица.

Девушка отошла на шаг и зажмурилась. Ее мутило.

— После первых аппараций всегда так. Но потом прекращаешь обращать на такие мелочи внимание. Главное — привыкнуть.

Дамблдор дождался, когда Гермиона пришла в себя, и они отправились искать клинику.

Трансгрессировали они совсем недалеко от венского парламента — большого строения в античном стиле с мощной колоннадой. На площади перед ним был сооружен красивый фонтан, в центре которого стоял Нептун с трезубцем в руке, а вокруг него, в ногах, сидели его подчиненные — то ли нимфы, что ли кто. Гермиона не присматривалась к фонтану, она разглядывала строения вокруг.

Дома в Вене были красивые. Не большие, но и не маленькие — как раз подходящие для европейской столицы. Кругом много кафе с плетеной мебелью, окна домов в цветах, много людей на улице. Девушка разглядывала людей, а те огромными глазами разглядывали Дамблдора, мантия которого развивалась у него за спиной от быстрого шага.

До клиники они дошли быстро. Строение было немного больше, чем соседние, а возле входа Гермиона увидела табличку с надписью «Клиника Святой Катерины».

В холле Дамблдора и Гермиону встретила улыбкой молодая секретарша. Гермиона не знала немецкого языка, поэтому не поняла совершенно ничего из того, что сказал секретарше Дамблдор. А та кивнула и позвонила кому-то.

Через минуту в холл вышел молодой мужчина в белом халате.

* * *

— У нее кровь не такая, как у всех людей. Уровень лейко— и эритроцитов за два дня скакал четыре раза. И это в крови, которая неделю уже не в теле. Кровь постоянно регенерирует, я еще такого не видела, — красивая молодая женщина очень внимательно осматривала Гермиону, то прося открыть рот и сказать «Ааа», то измеряя ей пульс и давление, то светя фонариком в глаза. При этом она не умолкала. — Кровь не свертывается.

— Она слишком жидкая? — спросил Дамблдор. — Это опасно?

— Не думаю, профессор. Тромбоциты в норме. Если порезать кожу, то ранка быстро заживет. Но при больших ранах кровопотери не будут значительными. Кровь восстанавливается с ошеломительной скоростью. Гормоны зашкаливают. Как ты себя чувствуешь, милая?

— Меня почти постоянно тошнит, бывает, голова кружится. Но жить можно.

— Ясно, что можно. Твое тело совершенствуется.

— Это так у всех оборотней, профессор? — поинтересовался муж докторши — тот самый мужчина, вышедший им на встречу. Звали его Адам Кроу. А его жену — Рита.

— Ее превращение совпало с подростковым периодом, поэтому все показатели активней, чем обычно. Но это так — до первого полнолуния все молодые оборотни энергично меняются. Через две недели все прекратится.

Гермиона невольно вздрогнула.

— Не надо переживать, — подбодрил ее Кроу. — Если о твоем здоровье печется сам Дамблдор, ты будешь в полном порядке. Или почти полном...

— Не стоит преувеличивать мои умения. Я не могу излечить от проклятия оборотня.

— Да, но Вы пытаетесь, а это уже очень много.

После общего осмотра Гермионе делали рентген, опять брали кровь на анализ, делали УЗД всех органов, мозга и еще кучу всяких проверок. Было уже два часа дня, когда докторша, наконец, сказала:

— Мы закончили. Все органы в порядке, но кое-что меня беспокоит. На мозгу и на сердце словно цветные пятна. Посмотрите, — женщина достала снимки УЗД и прикрепила к светящемуся табло. Потом указала на два светлых пятна на мозгу и еще одно такое же на сердце. — Я не знаю, что это такое. Не опухоль, не нарост какой-то. Просто ощущение, что ткань органов изменилась.

— Думаю, что это и есть та часть мозга, которая будет отвечать за обращение в оборотня, — негромко сказал Дамблдор. — Ткани были изменены, это Вы верно сказали, но только магией.

— Но почему здесь три пятна? — спросил Адам.

— Я не знаю... Мне кажется, что проклятье оборотня только в мозгу... Но там еще одно, и идентичное — на сердце... Разве только... — Дамблдор задумчиво прикрыл глаза и несколько минут молчал. Потом вдруг внимательно и даже строго взглянул на Гермиону.

— Вы подвергались еще каким-нибудь проклятиям? Родовым, порчам? Или просто сильным заклинаниям, направленным на изменение вашей сущности?

У Гермионы похолодело в груди. Неожиданно она поняла, что это за светлые пятна на снимке. Это было то, что касалось не только мозга, разума, но и сердца, чувств...

— Гермиона?..

Девушка прикрыла глаза и глубоко вздохнула.

— Было еще одно заклинание, профессор.

— Какое?

Гермиона открыла глаза и встретилась взглядом с директором.

— Заклинание Марии Любель.

Дамблдор от неожиданности резко выдохнул. Он смотрел на Гермиону, не веря своим ушам. Девушка не выдержала и отвернулась, закусив губу.

— С кем Вы связали себя, Гермиона? С кем?..

Вы были бы рады услышать имя Гарри или Рона, не так ли, профессор?

— С Драко Малфоем.

* * *

Дни летели как сумасшедшие. Гермионе иногда казалось, что на один стук ее сердца приходится один день. Или даже больше.

Один удар сердца — заботливый взгляд зеленых глаз, улыбка, шутка.

Второй удар — злые глаза Паркинсон и шепот. Шепот, который, казалось, никогда не умолкнет.

Третий удар — мимолетный взгляд холодных серых глаз, дрожь в теле. Сладкая и болезненная.

Так четвертый, пятый...

Тук-тук.

Тук.

* * *

Кембридж оказался довольно милым городом, учителя и однокашники на курсах ЗОТИ — неплохими людьми. Пусть все немного заучки, но это не беда. Два дня пролетели даже быстрей, чем вся предыдущая неделя в Хогвартсе.

Последняя неделя. Последняя неделя нормальной жизни.

Гермиона выпила полный кубок безвкусного антиволчьего зелья. Потом села на стул. Вспомнила, что надо закрыть двери номера. Встала. Заперлась. Положила волшебную палочку на стол. Опять села. Снова встала. Посмотрела, как исчез за горизонтом последний луч заходящего солнца. Странно как — только что закончилась ее любимая пора дня. Золотистая пора дня.

Гермиона подошла к зеркалу, внимательно вглядываясь в себя. Она была бледна, но все еще была человеком. Красивой девушкой. Напуганной и дрожащей.

Надо было запомнить себя такой в последний день человечности. Запомнить себя волшебницей, умницей. И постараться не думать о том, что еще немного — и она превратится в чудовище.

Через минуту Гермиона зашторила окна и опять села. Почувствовала, какие у нее мокрые ладони.

Солнце зашло.

Она не видела, как взошла луна. Специально ведь отгородила ее от себя тяжелой тканью на окнах, хотя и знала, что это не поможет. Она не видела, но почувствовала.

Руки начали дрожать сильнее, спина вспотела.

Гермона схватила палочку и наложила на себя Силенцио. И это был последний человеческий поступок, прежде чем палочка выпала из руки на ковер, а девушка свалилась рядом, изогнувшись дугой.

Мозг словно взорвался. В голове было горячо, кровь бушевала по всему телу. Есть такая пытка, когда раскаленные иголки вонзают под ногти, и люди не выдерживают такой боли. Более искусные палачи вонзают иголки в зрачки людей, делая тех навеки слепыми.

Гермионино тело было само себе палачом. Иглы вонзались не только под ногти и в глаза, но и в каждую малюсенькую клеточку тела. Кости будто подробили и сложили вновь. Медленно, мучая. Если бы Гермиона не была сейчас немой, то от ее крика разбились бы стекла. Нежные руки, тонкие запястья, красивое личико — все исчезало, трансформировалось, меняя форму, покрываясь шерстью.

Где-то на ратуше, далеко в городе, начали бить часы. Раз, два, три, четыре...

Последние минуты. Человеческое словно дало сбой, получеловек-полуволк катался по полу, стянув с кровати покрывало и запутавшись в нем.

Пять.

Конец. Боль прошла резко, не дав прийти в себя. Темно-коричневая волчица забилась под кровать, дрожа всем телом и желая заскулить, но даже этого она не могла.

А когда утром, после мучительной процедуры перехода обратно в человеческое обличье, обнаженная, не имеющая сил шевельнутся, Гермиона лежала на полу, на изодранной простыне, в голову ей внезапно пришла одна мысль. Первая человеческая мысль в новой, волчьей жизни.

Ночью думалось плохо. Она продолжала контролировать себя даже в волчьем обличье, но от шока и боли предпочла не размышлять, а просто дрожать. Сейчас же отчетливо поняла единственную верную вещь. Не вещь даже, а размышление, философия.

Ее Гарри и Рон.

Как бы они ее не любили, как бы не пытались понять и помочь, они не смогут. Вокруг нее теперь словно появилась стена. Стена более крепкая и нерушимая, чем все стены мира. Она изолирована. Она теперь будет существовать в своем, личном мире. И не сможет никого впустить в него, даже по обоюдному согласию.

Она — оборотень.

Слезы потекли по щекам.