Министерство Тайн. Загадка Красной Гарпии (гет)

Силы Поттера иссякали: он давно оставил позади бассейн с гриндилоу, площадки с мостиками над бездонными ямами, откуда выползали соплохвосты в бесчисленном количестве, даже смог взобраться по уступам на стене и справиться с загадкой сфинкса (который, впрочем, попытался устранить вора иным, более воинственным способом, но Гарри его одолел). Где ему действительно пришлось испытать себя на скорость, ловкость и силу, так это в огромном прямоугольном зале, сразу за тайником. Сложность состояла в том, что нужно было успеть пересечь его до того момента, как дверь на противоположном конце закроется под действием опускающего механизма. К тому же, в достижении заветной цели Поттеру мешали полчища инферналов, выступавших на него из темноты.

Он взмахнул палочкой, послав Остолбеней в ближайшего инфернала: пространство вокруг озарил синий свет, и мертвеца отбросило назад, сбив на ходу ещё нескольких инферналов, как костяшки домино. В кармане пиджака Гарри позвякивал мешочек с украденными флаконами памяти, но времени оставалось совсем мало. Поттер бросил короткий взгляд на дверь — та уже опустилась на две трети, — но до неё оставалась ещё половина зала.

— Петрификус Тоталус! — выкрикнул мракоборец, отчаянно рассекая палочкой воздух. Сзади на него навалился инфернал, вцепившись костлявыми пальцами в шею, но Поттер изловчился и, взмахнув палочкой, прохрипел:

— Конфринго!

Яркий фиолетовый луч вырвался из кончика палочки и мгновенно взорвался, едва коснувшись схватившего Гарри инфернала. О решении использовать именно это заклинание Поттер пожалел в следующий же миг, когда заклинание не только сбросило противника, но и оттолкнуло самого мракоборца мощной волной, вызвав отчаянную боль в спине. Он пролетел вперёд, чудом не задев никого из инферналов, и грохнулся грудью на каменный пол; в кармане пиджака захрустело стекло; перед уплывающим взглядом среди костлявых ног виднелась почти закрывшаяся дверь…

Но не это было самым страшным. Одной маленькой искры от заклинания оказалось достаточно, чтобы вспыхнуло всё вокруг, огонь стремительной волной покатился по полу и стенам, пожирая всё на своём пути: инферналов и самого Поттера.

Вдруг зажёгся яркий свет, и длинный зал, кишащий тварями, рассеялся. Гарри попытался откашляться, лёжа на пыльном деревянном полу, и услышал, как совсем рядом щёлкнула кнопка секундомера.

— Минута истекла, — справа раздался звук чужих шагов, сопровождаемый скрипом прохудившихся досок. — И вы остались в том зале. На веки вечные. Никто даже на могилу цветы не принесёт, потому что её не будет.

Приподнявшись на локте, Поттер поправил очки и со злобной благодарностью взглянул на Снейпа, который остановился неподалёку с секундомером в руках: мол, спасибо вам, профессор, за подробности.

— Это невозможно, — сев на корточки, Гарри отряхивался от пыли, вспоминая этот мерзкий хруст стеклянных флаконов в кармане, которых в реальности, конечно же, не было. — Разве можно за минуту одолеть больше сотни инферналов и успеть проскочить под закрывающейся дверью?

— Что я говорил вам об использовании огненных заклинаний в этом зале? — язвительно откликнулся мастер зелий, как будто вовсе не слышал мракоборца. Сцепив руки в замок за спиной, он воззрился на того как на нерадивого студента второкурсника (ведь именно тогда изучаются чары воспламенения, и Поттер эти уроки, по мнению профессора, проспал). — И что я вижу? Заклинание Конфринго. Блестяще, Поттер.

— Инферналов можно побороть лишь одним способом, — огрызнулся Гарри, встав, и, пройдя по чердаку, рухнул на табурет. — Как прикажете сделать это без огня? В зале, где невозможно использовать магию огненной стихии без вероятности оказаться поджаренным вместе с толпой живых трупов! И вообще, откуда у Гарпии столько заколдованных мертвецов?

Вытерев пот со лба основанием ладони, он заметил пятно на рукаве джемпера и, испытывая не самые добрые чувства к хозяину чердака, который, очевидно, специально не стал убирать грязь с пола, потёр ткань подушечками пальцев.

— Некоторые погибшие в двух войнах, — сухо перечислял Снейп, — жертвы эксперимента на ранних стадиях. Те, кто не смог выжить. Часть инферналов переместили из хрустальной пещеры после смерти Тёмного Лорда.

Поттер был впечатлён, но комментировать отказался.

— И всё же, — спросил он немного спокойнее через некоторое время, — какие у меня варианты?

— Их немного, — откликнулся Эдвард Брикман, и Поттер повернул к нему голову. До этого момента волшебник сидел на табурете, молча наблюдая за попытками мракоборца пройти последнее испытание на обратном пути из тайника.

Они встретились на окраине Лондона, где под крышей одного из домов у Снейпа был чердак в его собственности: место, о котором не знал никто из Красной Гарпии. Гарри мог лишь догадываться, что его ждало: профессор обмолвился лишь, что пора подготовить мракоборца к проникновению в тайник. Узнав, что третьим участником оказался Эдвард Брикман, Поттер не удивился. Не зря же он был единственным, кому удалось попасть и, более того, уйти из тайника Гарпии живым.

Они создали весьма правдоподобную иллюзию залов до и после тайника. Тут-то и начались его мучения.

— Так уж задумано: то, что ждёт вора после, в разы сложнее и опаснее, чем то, через что предстоит пройти до тайника, — усмехнулся Эдвард, облокотившись на деревянный стол, и принялся грызть принесённую с собой зубочистку. — Другими словами, украсть легко, но выбраться живым из ловушки ещё сложнее.

— Как вам это удалось? — спросил Поттер, отчего-то чувствуя, что ответ ему не понравится.

— С превеликим трудом, — выдохнул Брикман, и на пару мгновений его взгляд стал мутным, словно он вновь переживал те неприятные события в своих воспоминаниях. — Адское пламя. Еле жив остался.

На чердаке воцарилась тишина, благодаря чему стал слышен отдалённый шум машин.

— Ни в коем случае, — с грохотом Снейп бросил секундомер на стол. — Это даже не обсуждается.

Гарри изумился подобной реакции.

— Почему это? Однажды мне удалось убежать от Адского пламени.

— Вам просто повезло, — огрызнулся мастер зелий, что только вызвало новый прилив негодования у Поттера. — Едва ли это может случиться дважды.

— Но… — мракоборец собрался уже протестовать, но будто проглотил язык, когда Снейп рывком, как он это умел, оказался прямо перед ним и, змеёй склонившись над своей жертвой, зашипел прямо в лицо, пригвождая к месту тёмным от злости взглядом.

— На зал наложены чары, не позволяющие использовать огненную магию. Всё вокруг вспыхнет в тот же миг, как только вы наколдуете простое Инсендио. Всего одна искра. Вы представляете, что будет от Адского пламени? В Выручай-комнате было достаточно места для манёвра, этот же зал не предоставляет подобных возможностей. Пламя сожрёт вас быстрее, чем вы успеете сделать несколько шагов, но ещё раньше вы умрёте от удушья.

Они сверлили друг друга искрящимися от взаимной неприязни взглядами, пока эту «идиллию» не нарушил Эдвард.

— Снейп прав. Я смог победить всех инферналов и подкатиться под почти закрывшуюся дверь, но едва не погиб сам от ожогов. С другой стороны, по земле от Адского пламени непросто скрыться, однако это легче сделать по воздуху.

— Да, — подтвердил Поттер, — мы на мётлах убежали от него.

Снейп возвёл глаза к потолку.

— Вы не сможете взять метлу с собой.

И вновь все замолчали, пытаясь решить сложную задачу, пока поистине безумная мысль не посетила голову Гарри.

— Что если мне специально погибнуть? — различив непонимание на лицах волшебников (к непониманию профессора, казалось, добавилось ещё что-то, но что именно, Поттер не смог понять). — Я ведь нужен Красной Гарпии живым, она чётко дала это понять. Если я проникну в тайник до своего дня рождения, мне ни за что не позволят сгореть в Адском пламени.

— Но и позволить опустошить тайник Гарпия тоже не может! — возразил Снейп, и Гарри с удивлением отметил, что его голос повысился на одну ноту.

— И всё-таки я важнее и ценнее, — Поттер продолжал настаивать, не понимая, почему мастер зелий так упёрся. — Тем более шкатулки там нет. Всё, что я смогу украсть, это лишь…

— Я помню, что вы должны украсть, — профессор, казалось, в последний миг пресёк собственный порыв заметаться на свободном пространстве. Он упорно не желал встречаться взглядом с мракоборцем, который теперь смотрел на него с надеждой на одобрение, и Эдвардом, которому, казалось, идея Гарри пришлась по душе.

То, что это действительно так, стало ясно очень быстро.

— Поттер прав, — Брикман даже вскочил с табурета, такое же одухотворение согнало со своего места и мракоборца. — Нам нужно спровоцировать Гарпию, и тогда ей ничего не останется, кроме как потушить пламя и отпустить его.

Снейп смотрел на них, как на тяжело больных пациентов госпиталя имени Святого Мунго. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но лишь покачал головой в отрицании и покинул чердак стремительным шагом. Гарри и Эдвард переглянулись. У первого было предположение о возможных мотивах мастера зелий, но он посчитал лишним озвучивать их здесь.

Собравшись с силами, Поттер прошёл в том же направлении, в котором скрылся профессор, и оказался на небольшой лестничной площадке. С краю прямо под высоким окном, что было вставлено в один из скатов крыши, расположилась огороженная дверца люка. Здесь, прислонившись к барьеру и глядя на лазурное небо, стоял Снейп.

Гарри не представлял, что должен сказать. Да и должен ли. Он вновь оказался на скользкой и опасной полосе отношений с профессором, больше напоминающей зигзаги на диаграмме. Взлёты и падения. Причём, второго больше. Если не сказать, что только падения и были.

Глубокий вдох. Медленный и бесшумный выход. Нога приподнялась для шага.

— Профессор, послушайте… — заметив, как напряглись плечи Снейпа, мракоборец передумал подходить ближе.

— Знаю, что вы сейчас скажете, Поттер, — волшебник не повернул голову даже на полдюйма, продолжая смотреть в окно, и Гарри жалел, что не видел его лица.

Как будто это могло дать что-то понять. Как же.

— Увольте нас обоих от неловкости, которую неизменно вызывают эти «разговоры по душам». Я никогда не одобрю вашу кандидатуру в качестве приманки или катализатора к милосердию Красной Гарпии. — Тёмная голова слегка повернулась, и Гарри понял, что перестал дышать. — Однако последнее слово за вами.

Взлетевший с крыши голубь серым пятном промелькнул в прямоугольнике окна, потревожив слух нестройным хлопком крыльев.

— Это наш единственный шанс.

Дверь на натужно скрипящих петлях почти успела закрыться за Поттером, когда Снейп обернулся, чтобы проводить его встревоженным взглядом.

* * *

Пробки выпрыгнули из зелёных горлышек и, преобразившись, замерцали мириадами золотых искр, игристый напиток под шум аплодисментов полился в составленные горкой бокалы. Поттер резко обернулся на окна за спиной, а после и вовсе выскочил на террасу с палочкой наготове…

Нет. Раньше.

Гарри остановил воспоминание и, по привычке грызя ногти, миллиметровыми движениями прокрутил колёсико на специальном устройстве назад. Картинка на галогенном экране зарябила, отматываясь назад, как видеоплёнка.

Шла первая неделя лета. Почти ежедневно Поттер тренировался на чердаке Снейпа, и тот упорно заставлял бывшего студента проходить последний зал с инферналами. Гарри злился, протестовал, но профессор был непреклонен. В конечном итоге всё заканчивалось тем, что мракоборец намеренно вызывал огненное заклинание, и иллюзия рассеивалась. Несмотря на негласное решение, принятое тогда, на лестничной площадке, всё осталось по-прежнему. Никто не хотел идти на уступки.

Волшебники подтягивались к центру зала, привлечённые грандиозной конструкцией из составленных друг на друга высоких бокалов. Гарри в воспоминании только что покинул террасу, одним из последних: если бы не маска, то на лице можно было бы различить тень напряжённого ожидания. Бартемиус вышел из толпы и с важным видом оглядел присутствующих.

— Пусть мир да воцарится на наших землях, — короткий взмах палочкой, и за миг до хлопка: — Навеки.

И вновь Поттер поставил воспоминание на паузу, но лишь для того, чтобы, нажав на светившуюся голубоватым светом кнопку, выдернуть картинку с экрана, что в следующий миг раскрылась вокруг него почти реальным трёхмерным миром. Как если бы он просматривал воспоминание в думосборе.

Странно было находиться здесь, словно в центре театра застывших фигур: кто-то замер, смеясь, другие жестами явно приглашали друзей подойти поближе, чьи-то позы в стоп-кадре выглядели и вовсе комично. Гарри заметил Джинни с Маркусом, но сразу отвернулся в другую сторону; с другой стороны он увидел Гермиону и Рона; поодаль от основной массы волшебников стоял Снейп. Над верхним краем маски виднелись две кривые морщины между сведённых бровей. Очевидно, не один Поттер испытывал смутное беспокойство в тот момент.

Проходя между людьми, сейчас похожими на манекены, Гарри искал министра магии и, наконец, нашёл. Он замер на полушаге позади всех остальных, неподалёку от дверей, ведущих из вестибюля в зал.

Поттер задумчиво потёр подбородок. Он помнил, как министр спросил у него:

— Всё в порядке, Гарри?

Между этим вопросом и моментом, сейчас застывшим вокруг Поттера в воспоминании, прошло не больше десяти секунд. К тому же, мракоборец отчётливо помнил, что до этого Кингсли был на террасе. Едва ли за то короткое время, пока Бартемиус произнёс несколько слов, министр мог куда-то уйти, а потом так же быстро вернуться. Да и зачем ему уходить в столь торжественный момент?

Гарри запустил воспоминание.

Размеренной и, казалось, слегка осторожной походкой Кингсли прошёл за спинами людей. То, что после хлопка пробок Поттер сунулся на террасу, привлекло его внимание, и он подошёл немного ближе: чтобы предложить бокал шампанского и задать тот вопрос.

Что-то не клеилось.

Единственно-логичное предположение билось в голове мракоборца вместе со стуком крови в висках, но он заставил себя перемотать воспоминание ещё немного назад прежде, чем окончательно утвердиться во мнении.

Вот он с Гермионой разговаривал у края балюстрады, на противоположной стороне террасы собрался почти весь руководящий персонал Министерства.

— Я видела Молли, — донеслось со стороны подруги, — она хорошо держится…

Однако Поттер не смотрел на неё: всё его внимание было приковано к «сливкам» министерства.

Кингсли о чём-то разговаривал с Краучем-старшим, рядом с ними стояла Амелия Боунс; Ранкорна нигде не было видно, но зато здесь был Диггори, Бэзил и Людо Бэгмен: они ели закуски и над чем-то тихо смеялись. И, наконец, Люциус Малфой: с достоинством прислонившийся к краю балюстрады, он вставлял своевременные комментарии в разговор Бруствера и Бартемиуса.

Люциус, который, если верить Ранкорну (а под Веритасерумом не соврёшь), и был предателем.

Когда музыка стихла, терраса в воспоминании рассеялась, сменившись залом, в который вернулся Гарри. Он вновь и вновь прокручивал его буквально по секунде, жалея, что не задержался на террасе чуть подольше: из-за этого в картинке были значительные пробелы. Если бы он только мог залезть в голову тому, кто вернулся вместе с министром, если бы мог узнать, откуда он пришёл за несколько мгновений до открытия шампанского…

Поттер резко нажал на паузу. Сердце забилось чуть быстрее. Пальцы слегка подрагивали, прокручивая колёсико.

— Всё в порядке, — ответил он с улыбкой, к которой было не подкопаться, и принял бокал из рук Кингсли.

— Сейчас, вот сейчас, я точно это видел, — шептал Гарри себе под нос, боясь моргнуть, чтобы не пропустить, ведь он точно видел, как в складках мантии министра блеснуло что-то…

Точно. Он не ошибся.

Поттер подошёл ближе к замершей фигуре Бруствера и, наклонившись чуть ниже, увидел тонкую золотую цепочку, что выглядывала из-за края сиреневой мантии.

— Хм… — он нажал на кнопку, что прокручивала изображение по миллисекундам, пока догадка не подтвердилась.

Оставив пульт управления парить в воздухе, Гарри спрятал руки в карманы и новыми глазами смотрел на разворачивавшуюся перед ним картину.

Поттер отвернулся, делая глоток шампанского, а Кинсгли незаметно поправил цепочку. В просвете между полами мантии на краткий миг нечто небольшое блеснуло золотым. Маховик времени.

На этот раз Гарри смог увидеть и довольную мимолётную улыбку Бартемиуса: её появление совпало с моментом, когда все волшебники почти одновременно отпили шампанское из своих бокалов. Мракоборец специально остановился рядом с ним, чтобы понять, что взгляд Крауча-старшего мазнул по лицу каждого из глав отделов.

Почему именно тогда? Ответ был один. В напитке что-то было. Не зря Поттер засомневался насчёт подаренной бутылки шампанского.

Но что могло быть подмешано в бокал каждого значимого волшебника в министерстве? Не яд же. Все живы и здоровы.

Свернув картинку (она вновь вернулась на экран), Гарри сел в кресло и не заметил, как в задумчивости начал цеплять ногтём тонкую корочку на ранке между прядей волос. Тогда в «Валькирии» он хорошо приложился головой об дверь, даже кровь выступила. Поттер никому не стал об этом рассказывать. Вот только дурная привычка долбать незажившие раны раз за разом оттягивала момент окончательного выздоровления.

Кожу защипало, и мракоборец, будто очнувшись, взглянул на свою руку: на подушечках пальцев были смазанные капельки крови. Рану засаднило, не очень сильно, но Поттера как будто осы ужалили: подскочив с кресла, он заметался на свободном пятачке, ахнув от собственной находки. Конечно, он мог ошибаться, но ему так хотелось поделиться своими мыслями, однако здесь, в этом «бетонном коридоре» кроме него никого не было.

Метнувшись к пульту, он отмотал воспоминание назад, даже слишком сильно, но дождался этого момента: поднятые бокалы, улыбка Бартемиуса.

Снейп велел ему каждое утро принимать антидот Веритасерума. Допрос Ранкорна в туалете. Рана на голове. Смутное, но не совсем складное воспоминание о том, как кто-то неудачно открыл дверь, об угол которой Гарри ударился.

— Твою же мать, — в сердцах выдохнул Поттер.

Ребус в его голове решился.

Спустя двадцать минут мастер зелий получил весьма странное сообщение от Гарри:

«Мне нужно, чтобы вы покопались в моей голове. Срочно.

С уважением, Поттер».

* * *

Укрытый дезилюминационными чарами Снейп летел на метле над ровной гладью Северного моря. Погода стояла солнечная, что немного смягчало не самые приятные впечатления от полёта. Впрочем, кружившиеся в голове мысли отвлекали от страха упасть лучше самых ярких солнечных лучей.

Поттер появился на пороге его дома немыслимо бледный, и мастер зелий сразу понял: что-то не так. Тот в нескольких словах описал, чем занимался в тайном коридоре Министерства на протяжении последней недели и поделился подозрениями насчёт Роберта Ранкорна.

С тяжёлым сердцем Снейп направил палочку на замершего в кресле мракоборца и произнёс:

— Легилименс!

Как и много лет назад, Гарри не удавалось контролировать поток собственных воспоминаний, как следовало бы, и они мощными волнами накрывали профессора. Картинки мелькали перед ним. Лица мракоборцев в штаб-квартире и стены дома на площади Гриммо. Встреча с Краучем-младшим и Гермионой в стенах Министерства, когда Поттер заметил пальцы Барти на локте Уизли. Джинни в красном платье, танцевавшая с Поттером. Чья-то бледная рука, занесённая над фетровым цилиндром. Полумна на фоне голубого неба и моря. Чей-то силуэт в конце тёмного переулка.

Пока что всё не то.

Вот маленький Тедди бежал через зелёный луг в раскрытые объятия Поттера, а в следующий миг эту картинку перекрыл образ удалявшегося по коридору Драко Малфоя. Когда воспоминание о Полумне в объятиях Гарри сменилось образом Ранкорна, который опустился на колени перед мракоборцем в небольшом пространстве кабинки, Снейп понял: он увидел даже слишком много.

После Поттер как мог отводил взгляд и кусал губы, страшно смутившись из-за того, что профессор узнал об избранном им способе выведать информацию у Роберта. Хотя долго смущаться ему не пришлось.

— Едва ли Ранкорн хороший легигимент…выпейте, поможет. — Снейп поставил перед Гарри кружку с травяным чаем, и тот различил сладкий запах чабреца вперемешку со свежестью мяты и чем-то горьковатым. — Однако ему удалось залезть в вашу голову и заблокировать истинные воспоминания.

— Истинные? — Поттер сделал осторожный глоток.

— Осознав, что вы решили подправить его память, он последовал хорошему примеру, предварительно вырубив вас.

Гарри коснулся ранки на голове. Значит, угадал.

— Он тоже принимал антидот Веритасерума?

Поставив баночки с травами обратно в стеллаж, мастер зелий прислонился к боковой стенке. Вид у него был крайне недовольный.

— Очевидно, да.

— Тот момент на приёме у Крауча-старшего, — вернулся Поттер к своему рассказу, — когда все отпили из своих бокалов. Может, уже тогда глава каждого отдела, сам того не зная, принял антидот?

Снейп хмыкнул.

— Тогда? Возможно. Но кто сказал, что они не знали об этом.

В конечном итоге, они сошлись на едином мнении. Красная Гарпия прикинула: шансы на то, что другим не станет известно о её планах на министра, весьма невелики, поэтому решила пойти ва-банк. Возможно, уже в тот вечер Бартемиус был в курсе разведки профессора. Ничего не стоило так же, как и Снейп Поттера, попросить «своих» людей принимать антидот Веритасерума, а к другим приставить помощников. Секретарю не составит труда подмешать несколько капель в чай начальника.

Конечно, к тому моменту они проверили почти всех потенциальных врагов. Почти. Ранкорн с Люциусом были последними на очереди.

Далее дело оставалось за малым: дождаться удачного момента. И он настал.

Ранкорн с лёгкостью разыграл представление для Поттера, а после вырубил его для того, чтобы вложить в голову мракоборца ложные воспоминания. Надо же было как-то оправдать ушиб, полученный в результате падения Гарри. Наверняка ударился головой об ручку.

Приближаясь к башне магической тюрьмы, тёмным исполином торчащей из лазурной воды, Снейп был уверен в двух вещах: они так и не вычислили предателя, а потому министр по-прежнему в опасности, и никакого Люциуса Малфоя в камере не обнаружится.

Касательно министра. Поттеру не понадобилось озвучивать своих предположений, чтобы понять: профессор и на этот раз оказался солидарен с ним.

В то, что именно Кингсли тогда протянул бокал Гарри, слабо верилось. И тот звук с террасы однозначно был хлопком трансгрессии. Либо сам Бруствер зачем-то трансгрессировал с террасы, а после, использовав Маховик времени, вошёл в зал уже через другие двери, либо кто-то похитил его с террасы, а после вернулся на праздник уже в обличии министра.

Второй вариант больше похож на правду. Отсюда вытекали два закономерных вопроса: где был настоящий министр, и к кому на самом деле пожаловал Барти в попытке заполучить сокровище Ордена?

Со всем Снейпу пришлось разбираться по порядку.

Первое худшее предположение подтвердилось уже спустя несколько минут. Профессор обратился к одному из надёжных мракоборцев, кто точно не стал бы докладывать о визите Снейпа в Азкабан, и тот провёл его по нужному коридору.

Камера Люциуса Малфоя оказалась пуста.

— Ранним утром я случайно увидел, как отсюда тихо вывели совершенно другого человека, — поделился мракоборец, и мастер зелий лишь сухо покачал головой, когда на самом деле хотелось убить самого себя за невнимательность.

Это же так просто. Едва ли Гарпия позволила бы арестовать настоящего Люциуса. Значит, это был кто-то другой под оборотным зельем. Кто-то, кого предупредили о времени и месте нападения отряда мракоборцев, а это означало лишь одно.

В их окружении завелась крыса.

Снейп и Крауч-младший доверяли очень узкому кругу людей (мракоборец в Азкабане был в их числе), которых можно пересчитать по пальцам двух рук. Проверенные годами люди, они не стали бы доносить Гарпии. И всё же факты говорили обратное.

До отчаянья оставался всего один шаг. Что бы они ни сделали, что бы ни придумали, Гарпия всегда будет знать об их следующем ходе. Знать и делать вид, что остаётся в неведении, подпуская мышку всё ближе к смертельной ловушке.

Поттер изрядно засомневался и, казалось, даже немного испугался, когда окончательно осознал, с чем они столкнулись.

— Но почему тогда Гарпия ничего не предпримет? — недоумевал он, пока Снейп собирался в Азкабан. — Зная о наших попытках вычислить предателя, зная, что вы в сговоре с Барти, почему допускает всё это?

— Обманная стратегия. Позволить нам узнать, что Малфой изображает министра, позволить арестовать его и тем самым усыпить нашу бдительность. Вложить в наши головы ложное мнение о том, что мы обыгрываем Гарпию. С другой стороны, у неё связаны руки. Тайник Гарпии пуст, а это значит, что в любой момент Барти или ещё кто-то, кто знает местоположение шкатулки, сможет передать её Ордену.

В глазах Поттера забрезжил огонёк понимания.

— Значит, мы под защитой, — он широко улыбнулся, когда Снейп, вовсе не разделявший его ликования, повернулся к нему. — Не только я, но и вы. Потому что если Гарпия попытается остановить нас, в этом случае она может распрощаться со своей шкатулкой. И все угрозы Бартемиуса были и остаются пустым звуком.

— Не стоит так обольщаться, — строго заметил мастер зелий, сняв с вешалки мантию, и на Гарри это замечание, к его же удивлению, подействовало. — Да, без шкатулки она практически бессильна, однако и мы, и Орден так же не всесильны. Вплоть до дня вашего рождения. Если министр на самом деле не министр, то сокровище Ордена уже в руках Гарпии. Причём, Орден может об этом и не знать.

На несколько мгновений Поттер выпал из реальности.

— Постойте, — он пытался поспеть за лихорадочной скачкой собственных мыслей, — что тогда подставной министр отдал Барти?..

Снейп застегнул пуговицу на мантии.

— В этом-то всё и дело.

Он успел выйти в прихожую, когда Гарри, спохватившись, догнал его.

— Никому ни слова обо всём, что прозвучало в этих стенах, — предупредил мастер зелий, открыв узкую дверцу кладовки. — Сыграем по правилам Красной Гарпии. Пускай она думает, что мы проглотили её наживку. Это даст нам небольшое преимущество.

— Вы уверены? — Поттер указал на старенькую пыльную метлу, которую Снейп достал из кладовки, но по его злому взгляду стало ясно: профессору это не понравилось.

— Справлюсь.

— И всё-таки, — Гарри заставил мастера зелий немного задержаться, — вы уверены, что именно Люциус изображает министра?

Тот опустил взгляд на метлу, как будто сомневаясь, хотя было ясно: причина сомнений вовсе не в ней.

— Других вариантов у меня нет.

Более профессор ничего не сказал, выйдя на залитую солнечным светом улицу; Поттер застыл, глядя на уже закрытую дверь.

И тут он вспомнил: приёмная главы Красной Гарпии, Люциус Малфой, и его фраза: «Я могу быть кем угодно, мистер Поттер».

Возможно, всего лишь совпадение…

Поттер вернулся в кухню, на автомате допил чай и, вымыв кружку, поймал себя на мысли, что Снейп отчего-то не приказал выметаться из его дома. Очевидно, не один Поттер был взбудоражен последними событиями.

С Азкабаном обошлось легче лёгкого. Всё самое сложное ждало профессора впереди: поговорить с Барти. Проще обучить мантикраба ирландским танцам, чем достучаться до своенравного друга, считавшего, что его мнение о чём бы то ни было — единственно-верное.

Так оно и вышло.

— Ты не слушаешь меня, — терпеливо повторял Снейп, не отрывая взгляда от маячившего из стороны в сторону Крауча-младшего. — Кто может дать гарантию, что шкатулка, полученная от «министра», настоящая? Если мои предположения верны, то Гарпия пробралась в тайник Ордена ещё в день годовщины победы, а ты встречался с Кингсли после этого. Гарпия ни за что не отдала бы тебе настоящее сокровище.

— Оно настоящее, — Барти стоял на своём, не желая слышать никаких доводов, — я уверен в этом. Я знаю, как отличить оригинал от подделки.

— Пусть так, но всё равно это нелогично! Гарпия не стала бы…

— …отдавать мне настоящую шкатулку, да, это я уже понял, — Крауч-младший перебил Снейпа, и тот раздражённо дёрнул щекой, но замолчал. Они посмотрели друг на друга: один требовательно, другой недоверчиво; наконец, Барти резко выдохнул, словно сдался в борьбе с собственными убеждениями, и сел за стол напротив мастера зелий. Подавшись вперёд, он заговорил так тихо, словно кто-то мог подслушать их, хотя в его доме с хитроумной защитой это едва ли было возможно.

— Документ и воспоминания настоящие. Был то Кингсли или нет, неважно: Гарпия отдала шкатулку мне, чтобы не вызвать подозрений. Она хотела, чтобы я, завладев шкатулкой, перепрятал её и тем самым почувствовал собственное преимущество. Обманчивое впечатление, по её мнению, ведь со мной была Полумна Лавгуд. Гарпия могла подговорить её, но эта колдунья не из тех, кого легко подкупить.

Северус заметно напрягся.

— Кто-то предал нас, Барти, — сидя нога за ногу, он покачивал носком туфли, что выдавало высокую степень волнения, ведь обычно мастер зелий великолепно контролировал себя. — Кто-то очень близкий к нам и нашему плану.

— Ты думаешь, это Полумна, — с ухмылкой сказал Крауч-младший, непоколебимо уверенный в обратном, и Снейпу только предстояло узнать, почему.

— Да, именно так я и думаю, — в устах профессора это прозвучало как само собой разумеющееся, но стоило Барти многозначительно хмыкнуть, как к былой уверенности прибавилось подозрение. Ему не нужно было озвучивать закономерный вопрос, но друг явно наслаждался интригой момента и реакцией собеседника.

— Она собственными руками уничтожила один флакон из шкатулки Ордена, — наконец, сбросил Крауч-младший свою ядерную бомбу, и, опередив Снейпа, добавил: — Только по этому можно судить, предательница Лавгуд или нет.

Профессор смотрел на друга, не моргая; ни один мускул не дрогнул на его лице в эти несколько затяжных секунд, из-за чего нельзя было точно полагать, злился он или был настолько ошеломлён.

— Что было в том флаконе? — чуть ли не по слогам произнёс Снейп спустя полминуты, и если бы Барти когда-нибудь бывал на его уроках, то понял бы: сейчас самое время забиться в труднодоступный угол и забаррикадироваться всеми известными магическими способами. Однако волшебнику не довелось удостоиться подобной чести, а будь это так, он продолжал бы сидеть на удобном стуле с тем раздражающим до боли в зубах спокойным и немного нахальным видом, с каким сидел сейчас.

Дальше было много чего, но результат один: с трудом достигнутое соглашение и разбитая стеклянная перегородка, в которую угодило безобидное заклинание Снейпа, брошенное в Барти в пылу ярости. Барти успел пригнуться, а вот перегородка…

— Они могут поймать меня, — бесстрашно заявлял Крауч-младший, расхаживая вдоль спинки дивана с засунутыми в карманы брюк руками, — и Орден, и Гарпия. Могут копаться в моих мозгах до сумасшествия. Однако всё, что удастся им узнать, это тайник в доме Реддла, где спрятана подделка.

— Знаешь что? — Северус убрал руку от виска, который ныл то ли от разыгравшейся головной боли, то ли от безумия происходящего. — Ты уже сумасшедший.

Стоило ли удивляться, что Барти воспринял это, как самый лестный комплимент.

Этим же вечером в одно подземелье, где заметно ощущалась сырость от протекавшей совсем рядом Темзы, вошёл человек в чёрной мантии. Тяжёлый засов на металлической двери протяжно скрипнул, и взору открылось небольшое помещение. Здесь не было ни единого предмета мебели, лишь вдоль каменных стен развешены старые, покрывшиеся ржавчиной, но весьма крепкие и надёжные оковы, повидавшие не один десяток запястий именитых и благородных сыновей и дочерей Шотландии, Франции, Германии и других неугодных Англии лиц.

Взглянув на единственного заключённого, человек поднёс руку к лицу: подушечки пальцев разгладили жёсткие усы, а тусклый свет ближайшей лампы выхватил золотой блеск кольца-печатки.

— Есть успехи? — Бартемиус задал вопрос, всё так же не отводя будто загипнотизированного взора от пленника, и могло показаться, что некому было ответить. Но вот из темноты камеры выступил другой волшебник: склонив в почтении голову, он ответил:

— Никак нет, мистер Крауч-старший, — короткая пауза, — пленник проявляет чудеса стойкости.

Бартемиус сделал плавный шаг к закованному в кандалы магу; характерная змеиная ухмылка выгнула уголки его рта.

— У каждого есть свой предел. — Он с удовольствием осмотрел измученное тело: грязные манжеты рубашки болтались на исхудавших руках, скулы на смуглом лице казались острее, а под закрытыми глазами залегли мрачные тени. Не было привычной ярко-сиреневой мантии, в мочке правого уха не было отличительной серёжки в форме полумесяца. Поили его редко, кормили ещё реже. От министра магии, каким его все знали, осталось совсем мало. — Рано или поздно он согласится. Увеличьте дозу запутывающего зелья[1].

Крауч-старший направился к выходу, и вслед ему раздалось:

— Как прикажете, сэр.

Дверь закрылась, и волшебник взял со стола стеклянный флакончик. Приблизившись к лишённому сознания заключённому, он запрокинул его голову и влил в рот небольшую порцию зелья.

Закончив, он так же, как и Бартемиус, покинул камеру. Когда он проходил под низко свисавшей лампой, её свет на мгновение выхватил яркую рыжину вьющихся волос.

* * *

— Что с обвалом на Лестер сквер? — спросила Джинни будничным тоном, и Поттер недоумённо уставился на неё, почувствовав острое желание повторить вопрос, меньше минуты назад промелькнувший в мыслях.

Какого чёрта?

Поводом к его возникновению стала бывшая супруга, ожидавшая Гарри в приёмной.

Лестер сквер, самая оживлённая пешеходная площадь в Лондоне на какое-то время стала занозой в заднице Министерства магии. Два умника мага, что-то не поделившие, устроили бойню в одном из домов. Закончилось всё, как можно предположить, трагично: от одного из мощных взрывов старые перекрытия не выдержали, и трёхэтажное здание рухнуло. Зачинщики попали в госпиталь, для работы с магглами, увидевшими то, что их глазам не предназначалось, выслали отряд стирателей памяти, а произошедшее списали на утечку газа.

Впрочем, теперь это казалось уже не столь серьёзной проблемой.

С приходом лета Лондон предстал во всей красе, щеголяя разноцветными клумбами и зелёными кронами деревьев, подобно павлину, гордо распустившему шикарный хвост. Настроение у Поттера, вошедшего в штаб-квартиру, было чудесное — как раз такое, какое люди любят портить. Полумна проявляла чудеса выдержки, и бровью не поведя при виде Джинни, а вот Гарри немного напрягся.

Только этим утром они с Лавгуд проснулись в одной постели. Ладно, не только этим утром. Поттер уже сбился со счёта, да и не особенно старался считать.

— Дела штаб-квартиры мракоборцев, насколько тебе известно, не подлежат разглашению, — заметил Гарри исключительно деловым тоном, пробегаясь взглядом по ровным строчкам отчёта, хоть и знал его практически наизусть. Просто чтобы не смотреть на сидевшую в гостевом кресле Джинни.

— Ладно, я всего лишь хотела завязать разговор, — спокойно призналась она и, не дождавшись предложения озвучить цель своего внезапного визита, добавила: — Я до сих пор не получила свой расчёт.

Поттер посмотрел на неё поверх очков.

— С этим вопросом следует обратиться в бухгалтерию.

— Обращалась, — раздражённо откликнулась Джинни и провела пальцами по волосам, убирая длинную чёлку с глаз. — Они не торопятся, а мне нужны деньги.

Неловкость испарилась.

Гарри отложил свиток и, опустив сцепленные в замок ладони на стол, взглянул на колдунью. Не как на бывшую супругу, не как на некогда любимую. Как на человека, которого знаешь, но видишь изредка.

— Что ты хочешь от меня-то?

— Чтобы ты повлиял, — как и Поттер, Джинни не чувствовала себя неловко. Расставание далось им легко, что стало большим удивлением для обоих.

Явно колеблясь, мракоборец какое-то время смотрел на Уизли: было видно, что она не отступится.

— Ладно, — наконец, согласился он. — Сделаю всё, что смогу.

В его устах это прозвучало одновременно как прощание, но Джинни не торопилась уходить. Гарри не видел, как в её глазах появился и исчез огонёк симпатии, который можно было истолковать не так, как могло показаться на первый взгляд.

— Ты хорошо относишься к Маркусу.

Поттер повысил его до старшего мракоборца, вернув в распоряжение прежнюю боевую группу. Флинт хорошо работал, это нельзя было отрицать. Даже в угоду личным причинам.

— Вряд ли тебе пришлось бы по душе, если бы я его терроризировал.

Уже в зале штаб-квартиры Джинни намеренно замедлила шаг возле отсека Маркуса: тот сидел в кресле и что-то говорил своей боевой группе. Заметив колдунью, он, не переставая говорить, чуть выше приподнял брови, задавая немой вопрос, и она кивнула на ходу.

Полгода назад Джинни и не предполагала, что всё закончится именно так. Точнее сказать, закончится одна глава её жизни: та, которая, казалось, будет длиться всегда.

Всё сложилось предсказуемо, как оно и бывало. Последние два года они работали с Маркусом бок о бок; как выяснилось вскоре после появления Джинни в штаб-квартире, лучше всего ей удавалось вытягивать из людей правду. Как и Флинту, хоть он и участвовал в боевых операциях, да и методы у него были жесткие. Сработаться было непросто. Вечные поддевания колдуньи, её супруга, друзей и факультета рано или поздно могли вывести из себя кого угодно. В какой-то момент у Джинни выработался иммунитет, и она свела уровень своей реакции до глухой непробиваемой стены. Маркуса это, конечно же, не оставило равнодушным, а колдунья знала, что расслабляться не стоило.

Однако работа вполне ладилась. До определённого вечера.

— Почему твой муженёк не выбьет себе повышение? — вдруг спросил Флинт, одним движением закрыв увесистую папку, отчего из неё вылетело несколько документов.

Джинни успела поймать листы за миг до того, как они приземлились бы на пол.

— Какое это имеет отношение к делу? — К железному и нисколько не задетому тону невозможно было подкопаться, однако Маркус не был бы слизеринцем, если бы так быстро сдался.

— На его месте любой бы уже занимал должность начальника штаб-квартиры, — гаденько протянул он, переведя издевательский взгляд на Джинни: та продолжала работать над отчётом, не реагируя на подначки. Потом, подумав, махнул рукой в знак безнадёжности Поттера. — Ничего добиться не может. Интересно, у вас так же?

Перо в руке колдуньи замерло. Пару мгновений глядя на исписанный пергамент, она собралась с мыслями и медленно повернула лицо к нагло улыбавшемуся Флинту.

— Прости, что?

— Ну, у вас, — продолжил он разговаривать намёками, покачивая закинутой на колено ступнёй. В тёмных глазах опасным светом замерцало то, что люди обычно называют развязностью. — Он тебя удовлетворяет?

Джинни застыла, как мраморная статуя: на миг ей показалось, что уши заложило, иначе если она услышала то, что услышала…

— Какое тебе дело? — грубо откликнулась она. Маркусу вовсе не нужно было знать о том, что с делом Хромого Байрона Поттер абсолютно забыл о Джинни.

Флинт рассмеялся.

— Значит, не удовлетворяет, — довольно заключил он, взглядом проводив разозлившуюся колдунью до стеллажа, за которым она, подхватив документы, скрылась на короткое время. Вернувшись в нормальное положение, Флинт достал свой главный козырь. — Может, ему ещё пять лет назад на войне что-нибудь отшибло?

Цокот каблуков отразился от каменных стен. Маркус даже не переменился в лице, когда Джинни дёрнула его кресло за спинку, разворачивая, и прошипела в лицо:

— Моя личная жизнь тебя не касается, — судя по тому, что кончик палочки колдуньи упирался Флинту в шею, настроена она была решительно, — ты мерзкий, пошлый, отвратительный…

— Кто? — переспросил он, поднявшись, и Джинни, не успев отодвинуться, обнаружила себя на непозволительно близком расстоянии от Маркуса. Отступать было поздно и неправильно, она не собиралась показывать собственного поражения. — Ну же, кто я такой?

— Отойди от меня, — казалось, ни угрожающий тон, ни вновь выставленная палочка не действовали на слизеринца, сделавшего микроскопический шаг вперёд, что всё-таки вынудило Джинни отступить.

— Ты, правда, этого хочешь? — Он видел, как враждебно она хмурилась, как старалась освободить личное пространство от чужого присутствия, но ещё отчётливее он видел тусклый огонёк замешательства и львиную долю растерянности на дне расширенных зрачков. Будь там прекрасный в своей чистоте гнев, было бы совсем другое дело, но здесь…

— Я сказала, отойди, — Джинни предприняла последнюю попытку, сделав большой шаг назад и выставив в образовавшемся свободном пространстве палочку, но Маркус отодвинул её лёгким движением двух пальцев.

Потом ощущение реальности происходящего улетучилось, как снег, выпавший накануне и не доживший до нового утра. Всё, что Джинни удалось осознать, это жар чужих губ на своих губах, страстность порывистых объятий и собственное хриплое дыхание, плавно растаявшее в тишине. Что-то ударило под лопатки, а когда она, вцепившись в форменную рубашку Флинта, поменялась с ним местами, то обнаружила за его спиной стеллаж. Страшно было представить, что сейчас могло быть в её глазах и лице, если в лице Маркуса ничего, кроме неконтролируемой и опасной страсти, больше не было; страшно было подумать, как всё здесь могло бы рухнуть, окажись стеллаж не настолько прочным. Однако меньше всего Джинни думала о мебели, вернее, вообще не думала, когда резкими и на удивление точными движениями расстегнула молнию на узкой юбке, рывком стянув её с бёдер вместе с трусиками, что упали на пол, подчиняясь земному тяготению; после, едва дождавшись Флинта, звякнувшего пряжкой ремня о полку, схватилась за два металлических подсвечника выше его головы и подтянулась на руках, что оказалось значительно проще с помощью Маркуса, поддержавшего её за бёдра. Миг, и она, ахнув, почувствовала его внутри себя. Когда ощущения забили через край, пальцы разжались на подсвечниках, вцепившись в ткань рубашки на плечах любовника, и он, надёжно обхватив рукой влажную от липнущей шёлковой блузки спину, развернулся. Теперь рёбра полок неприятно елозили по позвоночнику Джинни, но ей было плевать. Чаще кусая, чем целуя губы Флинта, она не думала ни о ком и ни о чём, кроме того, что происходило в тот миг.

Так было тогда. В этот же вечер, оказавшись на второй половине кровати рядом с Поттером, сил у которого хватило лишь на то, чтобы поужинать и после душа дойти до постели, где мгновенно вырубиться, Джинни думала о том, что будет делать дальше. Она хотела почувствовать вину, но не могла. С радостью начала бы себя ненавидеть, но и это не получалось.

Ей понравилось, да, это так, но это было не так опасно, как то, что она хотела повторения. Не столь сумбурного и сумасшедшего, хоть такого в её жизни никогда и не было.

Как стоило предполагать, её желание сбылось, но не совсем в том виде, в каком Джинни ожидала. Всё повторилось, и не раз, в стенах Министерства. Это казалось истинным безумием, потому что в остальное время отношения между ними не изменились ни на одну секунду. Те же бесконечные споры, то же несогласие в методах ведения допроса, те же подначивания и злые шутки. Только теперь Маркус более и словом не обмолвился о Поттере, и во взглядах друг друга, стоило им пересечься, они видели затаённую, почти патологическую страсть.

Казался чудом тот факт, что их ни разу не застукали, и от этого появился ненормальный азарт; потом былая враждебность незаметно улетучилась; дома ожидало спокойствие и стабильность, которые время от времени начинали потихоньку угнетать.

Серьёзно задуматься об уходе от Поттера впервые пришлось в день, когда Джинни узнала о беременности. В окончательное решение это оформилось с новостью об отцовстве Флинта.

И хоть Джинни до сих пор считала, что для Гарри это всё было чересчур жестоко, собственному решению она изменять не собиралась.

— Порядок? — спросила Полумна у Поттера, когда Джинни покинула приёмную. Тот, остановившись в дверном проёме, не сразу, но кивнул.

В обед Лавгуд предупредила, что немного задержится: она хотела заглянуть в госпиталь. Гарри не стал протестовать, потому что теперь знал, зачем именно колдунья приходила туда каждый день.

Ксенофилиусу было лучше: хоть он пока ещё не приходил в сознание, показатели его состояния разительно отличались от прежних. Луна осторожно сжала тёплые пальцы отца и с мягкой улыбкой посмотрела на его умиротворённое лицо: до этого смертельно-бледная кожа преобразилась лёгким румянцем, болезненные тени покинули сомкнутые веки. Он словно спал и вот-вот должен был проснуться.

От этого «вот-вот» Ксенофилиуса отделял последний, самый важный этап лечения. Полумна знала, что скоро у неё будет нужная сумма денег, и её отец откроет глаза.

— Оставьте, — она остановила медсестру, которая хотела снять маленький тканевый мешочек с шеи волшебника. — Внутри лаванда, его любимая. Я уже уладила этот вопрос с целителем.

Вежливо улыбнувшись, медсестра удалилась, и Лавгуд ещё какое-то время побыла наедине с Ксенофилиусом.

* * *

— С меня хватит!

Толкнув ногой табурет, который тут же завалился набок, Поттер практически выбежал с чердака. Снейп смог догнать его лишь в лестничном пролёте между третьим и вторым этажом.

— Серьёзно, профессор! — воскликнул Гарри, выдернув локоть из захвата мастера зелий, когда тот попытался его остановить. — Почему вам так трудно принять единственно-возможный вариант? Вы с Барти вообще должны радоваться, что я готов рискнуть собственной жизнью!

— Как раз это меня и не радует, — тихо прошипел Снейп, стараясь случайно не привлечь внимание соседей-магглов. Казалось, услышанное удивило Поттера, что дало шанс профессору объяснить:

— Дело не стоит такого риска.

— Спасение репутации вашего бесценного друга этого не стоит? — в интонации Гарри послышалась ирония, он почувствовал, как скривился угол рта, но почти сразу поджал губы, когда профессор, в чьём голосе клокотало тщательно сдерживаемое раздражение, пренебрежительно ответил:

— Мой друг, если вам угодно, много чего мне не рассказывает.

— Проблемы доверия? — Поттер и хотел бы, чтобы это прозвучало цинично и задело Снейпа, но получилось как-то подавленно. Будто сам испытывал подобное.

Тот не стал отвечать. Всё и так было понятно.

Некогда упомянутая профессором неловкость вклинилась между ними: Гарри крутил пуговицы на манжете рубашки, поглядывая на город за прямоугольным окном, Снейп постукивал пальцами по деревянному поручню, не спеша уходить, но и не предпринимая попыток заговорить вновь.

— Вы можете быть нормальным.

Мастер зелий обернулся в чистейшем ошеломлении, почти не отразившемся на мимике (разве что брови, выгнувшись, из высокомерного превратили выражение лица в недоумённое). Мракоборец так и смотрел в окно, и то, что произнёс секунду назад, больше походило на замечание о хорошей погоде.

— Иногда вы просто омерзительны, — вот сейчас в голос Поттера закралась досада, лёгкая и призрачная, как след от пальцев на стекле. — Однако вы всё же человек. Странный и своеобразный, но человек.

— Поттер… — предупредительно произнёс Снейп, намекая на нежелание переходить к тем самым «разговорам по душам», но мракоборца, казалось, уже было не остановить. Он развернулся к мастеру зелий, и если тот хотел что-то сказать или сделать, чтобы пресечь на корню любые опасные поползновения бывшего студента, то при одном взгляде в зелёные глаза делать это перехотелось.

— Я верю вам, профессор, — Гарри скрестил руки на груди, неосознанно удерживая этот последний рубеж. — Пожалуй, впервые в жизни. Я просто должен знать, что вы не обманываете меня.

Не было ничего в образе Поттера такого, чего Снейп никогда не видел по отношению к себе: здесь не было места мягкости или доброжелательности, эмоций, что могли говорить о внезапном появлении каких-либо светлых чувств к профессору зельеварения. Просто потому, что им неоткуда было взяться. Просто потому, что это было бы глупо и не в характере Поттера. И хотя бы потому, что они не привыкли вот так разговаривать. Почти спокойно. Почти нормально.

Однако было кое-что, что заслуживало подлинного внимания. Гарри действительно ему верил. И в этот момент впервые в жизни Снейп почувствовал непреодолимое желание всё рассказать Поттеру, убедить, что всё не напрасно, что всё вознаградится, причём так, как мракоборец себе и представить не мог.

Но было ещё слишком рано. Гарри должен был пройти этот путь до конца, чтобы узнать всю правду. Тогда он поймёт, почему профессор не сказал об этом раньше, на этой самой лестнице.

И вместе с тем осознает, что Снейп лгал ему почти всю сознательную жизнь.

— Я не обманываю вас, Поттер. Можете не сомневаться.

Временное умалчивание правды не есть ложь.

— И хорошо, — добавил он, сделав несколько шагов по лестнице, — я согласен.

Гарри победно улыбнулся, хоть почему-то и не почувствовал особой радости от своей победы.

* * *

Рон забрался ладонями под шёлковую сорочку Гермионы, но, почувствовав, как напряглась супруга, остановился.

— Что-то не так?

— Нет, — слабо выдохнула она ему в плечо и всеми силами старалась не отвернуться, когда Рон немного приподнялся, чтобы заглянуть ей в лицо. — Всё в порядке.

Гермиона чувствовала буквально каждой клеточкой, как сожаление пытается вырваться наружу, но что оказалось ещё ощутимее, так это ужасное, зудящее желание отодвинуться, притянуть колени к груди, сжаться в комок и оказаться в личном пространстве только наедине с самой собой.

Отвратительно. Это было просто отвратительно: понимать, что Рон не при чём, и что вся проблема в ней одной. Это было несправедливо по отношению к нему.

— Может, тогда не будем? — спросил он, и это прозвучало так просто: мягко и без малейшей злости или обиды, что от этого у Гермионы мерзко защипало в носу. Нет, только этого не хватало.

— Если можно, — почти неслышно прошептала она, не находя себе места, и перевернулась на бок, как только Рон лёг рядом.

Гермиона лежала к нему спиной, и он не пытался к ней прикоснуться, за что она была благодарна. От него не исходило никаких отрицательных волн: просто потому, что Рон не испытывал подозрений. Ей бы так уметь.

В такие моменты она понимала, как сильно любила его: за доброту и поразительное понимание, за теплоту и спокойствие, что дарил каждый день. По большому счёту, лучшего нельзя и пожелать: размеренная семейная жизнь была наивысшей наградой после нелёгких лет борьбы с Тёмным Лордом. Возможно, это было слишком предсказуемо: они с Роном просто учились вместе, боролись со злом, искали крестражи, а потом поженились.

В Хогвартсе всё было сложно, этап от простой дружбы до признания чувств растянулся на долгие семь лет, но потом всё произошло так быстро, что Гермиона и моргнуть не успела. Знаки внимания Рона были немного неловкими, но от этого выглядели обезоруживающе мило, она видела, как трепетно он относился к ней и как волновался, когда делал предложение руки и сердца. Конечно же, Гермиона согласилась, и свадьба была хоть и не очень пышной, но запоминающейся, в кругу близких друзей.

Это была её тихая гавань, маленький рай, где всегда ждали и любили, и мысли о детях, которых они планировали в скором будущем, грели душу. Гермиона была уверена, что у них будет не один ребёнок, хотя бы потому, что она имела дело с Уизли. Жизнь шла своим чередом: работа, дом, встречи с Гарри и остальными друзьями, семейные праздники в Норе.

В свои двадцать четыре работая в одном из лучших отделов Министерства, она не раз ловила заинтересованные взгляды мужчин разных возрастов. Не только потому, что её узнавали. Это было удивительно, потому что себя Гермиона далеко не всегда считала привлекательной.

Однако это было приятно, но и только.

Всё устраивало её до тех пор, пока не появилась возможность сравнить с чем-то другим. Рон дарил ей подарки и цветы исключительно по праздникам, до комплиментов снисходил редко — не то чтобы он не хотел этого делать, просто не умел. Раньше они редко выбирались куда-то вдвоём, ведь муж любил квиддич и бары, а она музыку и милые маленькие кафе и рестораны. И театр. В последние несколько недель ситуация изменилась, но несмотря на это их интересы не обязательно должны были совпадать.

Всё так и осталось бы, не узнай она одного волшебника поближе.

Барти смог найти к ней такой подход, который вдребезги разбил её принципиальность и правильность.

— Ты не обидишься, если я уйду? — голос Рона вырвал Гермиону из мира мыслей.

— Куда?

Матрац прогнулся: Рон потянулся за носками, что оставил возле кровати.

— Пришёл новый товар, нужно развесить ценники до завтрашнего утра, — судя по звукам, справившись с носками, он нырнул в брюки, а после взял наручные часы с прикроватной тумбочки.

— Не обижусь, — Гермиона постаралась вложить в голос улыбку, по-прежнему не меняя положения в постели. — Посмотрю телевизор или встречусь с Полумной.

— Передавай ей привет, — одевшись, он обошёл кровать и поцеловал колдунью в щёку.

Меньше чем через минуту камин в гостиной на первом этаже громко пыхнул, унеся Рона в магазин Волшебных Вредилок, и ещё двадцать минут Гермиона провалялась в постели, беспокойно ворочаясь под покрывалом. На двадцать первой минуте она спустила ноги с кровати и, решившись, шагнула к шкафу.

Камин в гостиной вспыхнул и затух во второй раз, беспрепятственно унеся колдунью в одну из квартир в Сити.

* * *

~ несколькими месяцами ранее ~

Сигаретный с кофейным ароматом дым поднимался к роскошной хрустальной люстре.

— Он беспокоит меня.

Хрустнул пергамент, в подрагивающем свете зажженных свечей блеснул золотым витиеватый оттиск в заглавии — в точности как на кольце-печатке волшебника, пролистывавшего документы.

— Кто именно?

— Эдвард, — тонкие пальцы помяли фильтр сигареты. — Эдвард Брикман.

— Я полагал, карточные игры тебя не интересуют.

Человек, занимавший гостевое кресло, обитое красным бархатом, осуждающе покосился на хозяина кабинета.

— Тебе прекрасно известно, что я имею в виду.

Ждать скорого ответа не следовало. Дурная черта характера, свойственная тем, кто любит производить драматический эффект продолжительной паузой.

Над каминным порталом в позолоченной раме висела картина с изображением девы, похожей на мифологическую гарпию: наполовину женщина, наполовину птица, обнажённая, с длинными огненно-красными волосами, прикрывавшими грудь, за выгнутой спиной виднелись раскрытые могучие крылья. Длинные когти на птичьих ногах крепко сжимали толстую ветку, острый взгляд устремлён за пределы полотна — она словно высматривала будущую добычу.

Скрипнули петли открывшейся двери, и дева на картине обратилась в красную птицу. Подувший ветер приподнял длинные перья на хохолке, поставив их наподобие короны.

Хозяин кабинета потянулся к печати и заключил:

— Тогда займись им.

Отдав документ вошедшему в кабинет волшебнику, он подождал, пока тот удалится.

— И ещё кое-что…

Собеседник провернул металлическую зажигалку между пальцев, вопросительно выгнув бровь.

— Присмотри за Поттером.

Тишина воцарилась на некоторое время, в течение которого один продолжал заниматься документами, а второй всё глубже погружался в невесёлые раздумья.

— Интересно вот что, — наконец, медленно протянул Барти, и тон этот скрывал глубокое неодобрение и плохо завуалированное недовольство, — почему Брикман вообще начал копать против Красной Гарпии.

Однако Бартемиуса, казалось, особенный тон сына не тревожил: он поочерёдно разворачивал пергаменты, а после откладывал их в стопку просмотренных с видом весьма сосредоточенным и отстранённым от текущего разговора.

— И твои предположения?.. — прозвучало как лёгкое побуждение к продолжению скорее из вежливости, заложенной на уровне условных рефлексов, нежели от искреннего желания эту беседу поддержать.

Барти это ясно услышал, не оскорбившись, нет, — он привык.

— Возможно, слишком радикальные методы в поиске новых сторонников привлекли его внимание. — Он плавно закинул ногу на ногу и остановил на лице отца тяжёлый взгляд. Хоть Бартемиус и был единственным, кто обладал иммунитетом к нему.

— Если ты о так называемых «пропажах», то не о чем беспокоиться. На некоторых людей требуется потратить чуть больше времени и сил, чтобы убедить принять нашу сторону. К тому же, насколько тебе известно, мы не прибегаем к помощи нашего заклинания. Это осталось в прошлом.

Барти усмехнулся, покачав головой в привычном жесте «ну конечно, можно подумать», нырнул ладонью в карман пиджака, извлекая начатую пачку сигарет, чиркнул металлическим колёсиком в зажигалке и неспешно закурил, сопровождая свои действия короткими фразами:

— Безусловно, не о чем. Купленное правительство. Хорошие связи. Надёжные агенты. Продажная пресса, живущая за счёт Гарпии.

Расслабившись в кресле с таким довольным видом, словно в скрученной коричневой бумаге было кое-что покрепче табака, Барти выдохнул горьковатый дым и с глумливой торжественностью заключил:

— Всё схвачено. Всё предусмотрено. Кроме одного.

Его ухмылка стала чуть шире и приняла издевательский оттенок, когда Бартемиус поднял раздражённый взгляд и пошевелил короткими усами, как всегда делал в моменты, не приносящие ему ни капли удовлетворения.

— Мы не прибегаем к помощи нашего заклинания. Мы об этом знаем. Но только мы. Нынешние действия Гарпии вызывают определённые подозрения у определённого круга людей, — Барти продолжал злорадствовать, получая ни с чем несравнимое удовольствие, видя, как это действует на отца. — Если Эдвард окажется весьма сообразительным и обратится к ним, то…

Отложив зажигалку в золотом корпусе на стол, Барти поднял руку к лицу и максимально приблизил друг к другу подушечки большого и указательного пальцев:

— Ты вот на столько от нарушения договора и краха всей организации.

— Говоришь так, словно не являешься частью Красной Гарпии, — парировал Бартемиус, переключившись на документы, хоть его голос и звучал резче обычного. — Я полностью отдаю отчёт своим приказам и их последствиям. Если ты с чем-то не согласен, как, впрочем, и всегда, это уже не моя забота.

Он счёл дальнейший разговор бессмысленным, а потому оконченным, никак не отреагировав на новую усмешку Барти, который вовсе не чувствовал веселья.

— Устранение одной пешки ничего не изменит. Нужно нечто большее.

Подняв голову, Бартемиус выжидающе уставился на собеседника. Тот сбросил глумливую маску, уступив место азарту, свойственному охотнику в предвкушении долгожданной добычи, и заговорил так, словно эта речь давно была подготовлена и лишь дожидалась своего часа:

— Быть на полшага впереди, сделать то, что у врага ещё только в стадии зарождения идеи. У Ордена не хватит сил и смелости совершить то, для чего у нас достаточно наглости и решимости. Они слишком правильные.

Сделав паузу для пущего эффекта, Барти дождался, когда отец заинтересованно поведёт бровью, и огласил:

— Украсть то, что все эти годы связывало нам руки. То, что хранится у Ордена. Тогда наша власть будет поистине безгранична.

Казалось, сказанное произвело впечатляющий эффект. В лучшем смысле слова.

— То, о чём ты говоришь, долгие годы являлось гарантом мира между двумя организациями. Двусторонняя политика невмешательства, скреплённая договором.

Пренебрежительный вздох послужил отличным подтверждением тому, что именно думал Барти об упомянутой политике.

— Это смешно.

— Как это понимать?

— Все мы знаем эту историю: договор между враждующими сторонами, ознаменовавший начало мирного сосуществования и внесение негуманных экспериментов над сознанием человека, что и послужило причиной распрей, в список Непростительных. Однако что получается на самом деле? Идиоты из Ордена лишь поставили то, что когда-то сделала Гарпия, вне закона, и сделала это ещё более прибыльным. Запрети или отмени что-то, кто от этого откажется? Верно, достопочтенные и законопослушные граждане. А кто останется? Правильно, те, кто всегда пренебрегал законами политики и чести.

От услышанного Бартемиус поморщился, как от оскомины на зубах.

— Говоря так, ты приравниваешь нас к закоренелым преступникам, что занимают камеры Азкабана.

— Вовсе нет, — возмутился Барти подобной мыслью, — но разве те, кто основал Гарпию, жили когда-нибудь по указке Ордена или Министерства? С этого всё и началось — с собственного, не навязанного другими, взгляда на определённые вещи. На этом Гарпия и выросла. На непослушании.

— К чему ты ведёшь? — Бартемиус устало воззрился на сына, и тот лишь усмехнулся: пуская режущий глаза дым, в ответ он смотрел так, будто в его голове родился некий гениальный план, направленный против собеседника, и не старался этого скрыть. Сделав последнюю затяжку, Барти вдавил окурок в стеклянное дно пепельницы.

— Красная Гарпия становится похожа на Министерство магии: скучно, предсказуемо, без малейших изменений в течение многих лет. Ей необходимы перемены. Ты слишком долго был во главе.

Угол рта Бартемиуса выгнулся в гаденькой ухмылке.

— И предложить эти самые перемены можешь только ты, я правильно понял?

Игнорируя насмешливый взгляд, Барти поднялся и, подавшись вперёд, оперся ладонями на стол, глядя на отца сверху вниз серьёзно и решительно:

— Половину своей жизни я провёл здесь. Я был у самых истоков и как никто другой знаю, как функционирует каждая нить, за которую Гарпия дёргает правительство. Я твой преемник, который видит нынешние ошибки. И я предлагаю их решение.

Какое-то время они сверлили друг друга взглядами. Крауч-старший медленно откинулся на спинку удобного кресла, во взгляде появилось веселье.

— Неужели? — прозвучало без малейшего удивления, в который раз за многие годы, одна и та же снисходительная и отчасти недовольная интонация.

Когда-то давно в детстве, ещё до Хогвартса, Барти обижался, едва слышал эти ноты в голосе отца. Мать в силу любви, испытываемой к мужу, и теплого отношения к сыну говорила, что ничего страшного в этом нет.

— Папа лишь хочет гордиться тобой, — успокаивала она ребёнка, стирая мокрые дорожки слёз со щёк и выбирая из выгоревших на солнце волос листья боярышника, в который маленький волшебник свалился, не справившись с метлой на особенно крутом вираже. Тот лишь всхлипывал, стараясь сморгнуть с ресниц предательскую влагу. Он всего лишь хотел увидеть во взгляде отца одобрение и восхищение, когда едва заметил его, вернувшегося с работы, на границе поместья. Именно поэтому он запрыгнул на метлу и взлетел как можно выше, чтобы показать, чему научился.

Однако папе не понравилось увлечение сына, несмотря на то, что у мальчика хорошо получалось. Он посчитал это несерьёзным и недостойным занятием. Вскоре на смену полётам пришла шахматная доска, хоть мальчик иногда пробирался в подвал и с тоской рассматривал запылившуюся метлу.

Это преследовало на каждом шагу: страх разочаровать. «Не подведи меня», — строго говорил Бартемиус, почти никогда не называя сына по имени, которое сам ему и дал. Точно такое же имя, но Барти всегда был Барти, не удостаиваясь чести называться полным именем.

«Не подведи меня», — звучало перед первой поездкой в Хогвартс и волнительной церемонией распределения по факультетам. Он попал в Слизерин, где познакомился со Снейпом. Бартемиус же хотел, чтобы его наследник учился в Рейвенкло.

Он подвёл его во всем: неправильный факультет, неправильные стремления, неправильные друзья. Барти считал, что с появлением Чёрной метки на его предплечье былому кошмару пришёл конец. Ему больше не нужно стараться заслужить одобрение того, кто даже имени его полного не называл. Только теперь это не нужно было. Он был Барти и никогда не хотел слышать поганое Бартемиус как обращение к себе. Потому что пошёл за тем, кто, как он считал, оценил его по достоинству.

Всё рухнуло, как и предсказывал Снейп, который все эти годы был и оставался настоящим другом. Другом, подтолкнувшим его к единственному возможному спасению.

Спасение ответило ему презрительной ухмылкой.

Барти обратился к отцу, чувствуя себя ещё более униженным и никчёмным, чем много лет назад, когда тот узнал, что его сын попал не на тот факультет.

«Не подведи меня», — услышал он вновь, согласившись на службу в Министерстве и другую, секретную работу, не многим отличавшуюся от той, какой Барти занимался под предводительством Тёмного Лорда. В конечном счёте, это было лучше, чем Азкабан.

Долгий путь, который привёл его туда, где он был сейчас.

Барти со злостью смотрел на отца, который воспринял его слова не серьёзней, чем жужжание мухи.

— Больше тебе нечего сказать?

Бартемиус вернул себе былую отстранённость, глядя на оппонента снизу вверх и при этом чувствуя себя крайне комфортно:

— Я знал, что все эти годы ты мечтал о том, чтобы занять моё место, но вот что я тебе скажу: этого не будет. По крайней мере, не сейчас. Ты ещё недостаточно хорош. К тому же, не забывай, кто именно создал обе шкатулки. По чьей вине мы вынуждены терпеть эти отвратительные ограничения, наложенные мирным договором.

Взгляд Бартемиуса на несколько мгновений рассредоточился, он раздумывал над следующими словами, не замечая негодования Барти: тот распрямился и засунул руки в карманы брюк — просто чтобы не захотелось потянуться во внутренний карман пиджака за палочкой. Пальцы наткнулись на пачку сигарет и сжали её с такой силой, словно это был не картон, затянутый в целлофан, а шея ненавистного человека, по несчастливой случайности называвшегося его отцом.

Кто именно создал обе шкатулки. Ну конечно. Барти и не надеялся, что отец позволит забыть ему об этом.

— Нынешний год — год инициации ещё одного поколения волшебников, прошедших вторую магическую войну. Многие из них достойны того, чтобы вступить в ряды Гарпии, и со многими из них это произойдёт без лишних хлопот. На некоторых у меня уже есть определённые планы. К примеру, Драко Малфой. Он сменит своего отца. Для Люциуса я приготовил роль получше.

Ещё одна пауза была призвана для того, чтобы пощекотать нервы Барти, но, возможно, понадобилась Бартемиусу, чтобы окончательно утвердиться в принятом решении и кандидатуре, избранной для претворения предложенного плана в жизнь.

— Есть один особенный волшебник, которого знает каждый человек в Великобритании, — уловив ответную заинтересованность, Бартемиус приподнял уголки губ в намёке на улыбку. — Весьма сложный и не поддающийся дрессировке экземпляр. Но весьма и весьма ценный. Только он сможет открыть то, что хранится в тайнике. Займись им. Подготовь его, приведи к нам, а после — после он сделает то, что, по твоему мнению, жизненно необходимо для обретения абсолютной власти. Предоставляю тебе безграничные полномочия в Министерстве.

Барти понадобилось всего несколько мгновений, чтобы найти собственную выгоду в сделанном отцом предложении.

— Только Гарри Поттер настолько близок к Ордену, что сможет пробраться в её тайник.

То, как складывались обстоятельства, не могло не нравиться: не из-за долгожданного избавления от Дамоклова меча в лице Ордена, нет, а из-за открывавшейся перед Краучем-младшим долгожданной возможностью заполучить то, о чём он так долго мечтал. Пускай даже более подлым и безжалостным способом, но это было в его вкусе.

Бартемиус словно прочитал мысли сына: черты лица заострились, в глубоко посаженных глазах заискрилось привычное недовольство наследником.

— Однако учти, я буду пристально за тобой следить. Малейшее подозрение, что ты вновь играешь по собственным правилам, как много лет назад, и я сделаю так, что весь мир сможет установить связь между недавними пропажами и почти забытым прошлым, в котором ты фигурируешь как личность, достойная пожизненного заключения в Азкабане.

Именно тогда Барти понял, что не зря он беспокоился по поводу сходства нынешних пропаж с теми, к которым он был причастен много лет назад. Это Бартемиус, это его безжалостный способ удержать сына в узде.

Крауч-младший ослепительно улыбнулся.

— Одна маленькая ложь: давние эксперименты, которыми я руководил, проводятся вновь, и вот я за решёткой, чего ты, дорогой отец, так долго желал.

Отвесив шутливый поклон, Барти уверенно двинулся к выходу.

— И ещё, — раздалось вслед, и он замер, не оборачиваясь. — Не подведи меня…

Поток воспоминаний иссяк, вернув Крауча-младшего в реальный мир.

Отец. Чёртов манипулятор. Барти знал, что не он один умел играть в закулисные игры, не только он преследовал сугубо личные цели, меняя правила под себя. Он увидел шанс вытолкнуть Бартемиуса из кресла главы Красной Гарпии, а тот, в свою очередь, уцепился за возможность сжить сына со свету. Отцу ничего не стоило в одночасье решить ребус, предав огласке сведения о давних экспериментах над людьми, и все стрелки указывали бы на Барти.

Однако он не мог. До тех пор, пока сокровище из тайника Гарпии не вернётся на законное место. Барти готов умереть, но не позволит этому случиться.

Камин зашипел, подсвечиваясь изумрудным цветом, и Крауч-младший потянулся к волшебной палочке. Беспрепятственно к нему домой могло попасть очень ограниченное количество людей, и никого из них он не ждал.

Пламя рассеялось, оставив на полу возле камина тонкий слой пороха, и явило взору незваного гостя.

— Миссис Уизли, — протянул Барти, отложив палочку, и плавно поднялся с кресла. — Скажу банальность, но какой приятный сюрприз.

Откашлявшись от пороха, попавшего в лёгкие, Гермиона быстрым взглядом окинула помещение, мазнув по Барти, как по ещё одному предмету интерьера.

Эти самые стены. Эти самые воспоминания. Она знала, что именно так всё и будет.

— Вы очень вовремя, — продолжал любезничать Крауч-младший, пока неспешной походкой пересекал пространство до низкого комода у подножия подиума. — Я как раз хотел кое-что отдать вам.

«Снова?» — промелькнуло в голове Гермионы, когда она, до сих пор не проронив ни слова, обошла белые диван и кресла, не решившись сесть на них после путешествия по не самой чистой каминной сети. Только сейчас она заметила, что одной стеклянной перегородки, отделявшей спальное пространство от остального помещения, не хватало.

— Что это? — спросила она, радуясь, что голос звучал, как обычно, когда в её руках оказалась странная вещица: картонные кольца с хаотичным рисунком и буквами обхватывали друг друга, скреплённые в центре золотой деталью, похожей на шляпку от гвоздя. Кольца можно было вращать вокруг шляпки, изменяя рисунок и порядок букв, хотя всё равно получалась бессмыслица. Это больше походило на детский ребус.

— Я получил это от одного человека, — комментировал Барти, пока Гермиона в любопытстве крутила кольца. — Теперь отдаю вам. Изучите на досуге, вдруг найдёте что-то интересное.

Уизли пытливо посмотрела на Крауча-младшего: тот никогда не давал что-то и ничего не говорил просто так. Однако по нему было видно, что открывать собственные секреты он пока что не собирался.

— Спасибо. — Гермиона продолжала держать подарок в руках, потому что не принесла с собой сумки или ещё что-то, куда можно было бы спрятать его, и втайне радовалась тому, что Барти не интересовался целью её визита.

Либо ему было неинтересно (что вряд ли), либо это было слишком очевидно (что более вероятно). Зная его характер и манеры, он не постесняется поиграть в кошки мышки.

— Не хотите прогуляться? — вдруг предложил он. — Я знаю одно чудесное место.

— Смотря где это, — Уизли намекнула на свои простые джинсы и футболку. Стоило ли надеяться, что Крауч-младший не окинет её взглядом, от которого земля на миг уйдёт из-под ног?

— Вам понравится, — с уверенностью заявил он, подставляя руку, и Гермиона, зачем-то задержав дыхание, коснулась его предплечья.

Стратфорд-на-Эйвоне, небольшой городок, родина самого Уильяма Шекспира, где Гермиона ни разу не была, и где они оказались уже через несколько секунд, завоёвывал сердца многих особым очарованием.

Улочки, выложенные старой брусчаткой, и пёстрая лента разномастных старинных и не очень домов. Игра уличных музыкантов. Аккуратные пристани для лодок и прогулочных катеров. Истинно английские рестораны.

В летнее время люди допоздна проводили время на улице, жизнь кипела на каждом углу, но в то же время в воздухе царила необыкновенная атмосфера уюта и спокойствия, чего так не хватало Лондону.

Не руководствуясь определённым маршрутом, они пошли по улице, пока каменный мост не привел их на широкую пристань: по реке, осторожно взмахивая крыльями-вёслами, скользили белоснежные лодки, слева не страдавшее от недостатка посетителей уличное кафе переливалось мягким янтарным светом, пестрили раскрытые над столами зонтики, справа люди прогуливались вдоль тихо плескавшейся воды.

Душа и тело отдыхали от шумной и бессонной столицы, выпитый по пути кофе приятно грел изнутри, и все былые сомнения казались такими смешными и глупыми.

Не влюбиться в этот город было невозможно.

Они мало разговаривали, и вновь это ощущалось чем-то правильным и комфортным, чего в другой ситуации Гермиона, возможно, испугалась бы: ведь, как известно, гораздо больше могут сказать не те моменты, когда есть о чём поговорить с другим человеком, но те, когда есть о чём помолчать.

— Возможно, Поттер уже рассказал вам, — заговорил Барти через какое-то время, и Уизли, осознав, о чём пойдёт речь, немного расстроилась. Меньше всего сейчас хотелось говорить о Красной Гарпии. — Или не рассказал. В любом случае, вам стоит знать о том, что тайник Красной Гарпии пуст.

Расстройство как рукой сняло.

— Что значит пуст? — Гермиона остановилась у края набережной и явно не собиралась делать ещё хотя бы шаг, пока не поймёт, в чём дело. — Если он пуст, зачем тогда Гарри проникать туда? Не за записями об экспериментах, вы же сказали, это не столь важно.

— Не совсем, — щурясь на заходящее солнце, Барти достал сигарету из пачки и покрутил её между пальцев; Уизли заметила, он часто так делал, как будто это был его способ…успокоиться? — Я рассказал вам не всю правду.

— Можете и не рассказывать, — спокойно заявила Гермиона, ощущая, как лёгкий ветерок с реки приятно обдувал лицо. — Вы принимали участие в тех экспериментах.

— О, да, — бесцветно откликнулся Крауч-младший, хоть и продолжал улыбаться, а после, сунув сигарету в угол рта, потянулся в карман за зажигалкой. — Эксперименты, за которые даже сейчас обрекут на пожизненное заключение в Азкабане.

Удовольствием, которое испытывал Барти при подобных мыслях, которым переливался его голос, можно было накормить половину голодающих мира. Гермиона юмора не просекла.

— Не понимаю, чему вы радуетесь? — она смотрела на него, отгородившись от оранжевых лучей солнца ладонью, что приставила козырьком ко лбу; так и не закурив, Крауч-младший вытащил сигарету со рта и объяснил, в чём весь смысл; его глаза буквально искрились от предвкушения близкого финала.

— Своему отцу я всегда был как кость поперёк горла. Да, я сделал много полезного для Гарпии, но он всегда знал: прошлое никогда не оставит меня в покое. Как и то, что рано или поздно я попытаюсь выкрасть и уничтожить те записи, что представляют собой единственный рычаг, который отец может использовать для давления на меня.

Логичный вопрос, как тогда Гарри удастся украсть их, отразился на лице Гермионы, и Барти, наклоном головы предложив продолжить путь, ответил:

— Бартемиус знает, что Поттер придёт за записями. И он позволит их забрать, предоставит вашему другу возможность изучить материал и понять, с каким чудовищем, то есть со мной, он связался. Поймёт, что я манипулировал им ради собственной выгоды. Лгал вместе со Снейпом, утверждая, что Красная Гарпия появилась задолго до первой магической войны, потому что это не так. Всё это, собравшись воедино, лишь упрочит уверенность Поттера в том, что мы обманули и использовали его. После такого он едва ли захочет отдать эти записи нам. Что как раз и нужно моему отцу.

— И тогда у каждой из сторон будет сильное оружие, — размышляла Гермиона, уловив логическую цепочку Крауча-младшего. — У вас шкатулка Гарпии, у вашего отца — Гарри, единственный, кто может эту шкатулку вскрыть, и важные для вас записи.

Ещё одно очко в пользу Гарпии принесло устранение Кингсли и искусная игра её агента под личиной министра, а также тот факт, что сокровище Ордена было в руках Гарпии. Бартемиус мог использовать Полумну, заставить её обмануть Барти, подменить шкатулку, отдав ему подделку, а оригинал Гарпии. Только если у Лавгуд была весомая причина предать Крауча-младшего.

Впрочем, о министре и Полумне Гермиона не знала, и это было к лучшему. Поэтому Крауч-младший заключил:

— Всё точно.

Несмотря на безрадостный прогноз, Барти продолжал улыбаться, умиротворённо вышагивая вдоль набережной, потому что последний козырь — самый важный козырь — был в его рукаве.

— Когда Поттер отправится в тайник, Гарпия поймет, что времени в обрез. Тогда ей придётся использовать радикальные методы и во что бы то ни стало выяснить местонахождение украденной шкатулки. И тогда, — он взглянул на Гермиону, и оранжевый свет заходящего солнца отразился в его глазах, — в игру вступите вы.

Колдунье это не понравилось; она даже замедлила шаг, а в груди разливался холод от осознания, настолько простого и логичного, отчего стало удивительно, почему оно не пришло на ум раньше.

— Только не говорите, что… — начала она, наконец, догадавшись, с какой целью Барти тем вечером рассказал ей всю правду о Гарпии, но не смогла договорить. То, как довольно он улыбался сейчас, вызывало острое желание взять и как следует треснуть по голове Крауча-младшего.

— Вы можете погибнуть, а если не погибнуть, то после грубого копошения в мозгах от вас не останется ничего, кроме безжизненной недееспособной оболочки.

— Вас это расстраивает? — спросил он с удовлетворением самоубийцы, польщённого неравнодушием ближнего.

— Это безрассудно! — уклонилась Гермиона от прямого ответа и замотала головой в отрицании, не замечая, как нервно заламывала пальцы и часто моргала. От ветра, дувшего с реки, слезились глаза. По крайней мере, Уизли надеялась, что из-за него, но продолжала смотреть на мерно колыхавшуюся воду, погружаясь в странного рода гипнотический звуковой вакуум, сотканный из шума крон деревьев, нестройного шороха шагов многочисленных прохожих и переливчатой музыки, доносившейся с уличного кафе. Впереди в нескольких шагах дети бросали гальку в реку, принесённую с причала: по поверхности воды в местах, куда падали камешки, расходились круги, практически мгновенно поглощаемые рябью, вызванной ветром. Гермиона смотрела на детскую возню, что поразительным образом успокаивало, до тех пор, пока не почувствовала прикосновение к ладони.

— Всё было точно спланировано и просчитано, — озвучил Барти собственный приговор с поразительной лёгкостью. — С самого начала. С самого первого дня.

Она вглядывалась в его лицо, не задумываясь о том, сколько времени на это ушло, а потом вытянула ладонь из захвата чужих пальцев.

— Так же как и моё участие. Это вы тоже заранее спланировали?

— Не всё. Порой приходилось импровизировать. — Крауч-младший посмотрел себе под ноги, поддев носком туфли оброненный детворой камешек, а когда взглянул на Уизли вновь, она смогла различить в его взгляде симпатию. — С вами сложно, знаете ли.

— Как и с вами, — вырвалось прежде, чем Гермиона успела подумать, но Барти искренне усмехнулся, поглядывая на колдунью так, как ей совсем не нравилось. Точнее, ей не нравились чувства, что рождались в душе при подобном внимании.

Он перестал быть ей безразличен, это Уизли знала доподлинно, но не так, как в своё время Рон или кто-нибудь из близких друзей. Это могло быть результатом пресловутой химической реакции организма на внимание со стороны другого объекта, и в итоге свестись лишь к интересу сексуального характера. Однако за всеми этими словами, рождавшимися в рациональном уме, скрывались противоречивые чувства, которым было не до заумных терминов.

Тысячу и один раз она могла возненавидеть себя, почувствовать последней сволочью при одной лишь мысли о любившем её Роне, которого тоже любила всей душой. Любила, хотела от него детей, спокойной семейной жизни и совместной старости через несколько десятков лет. Иметь всё то, чем никогда уже не смогут обладать те, кто не выжил в войне, как Ремус и Тонкс. Это было ценнее всего остального в мире. По крайней мере, для Гермионы.

Однако ещё больше она возненавидела бы себя потом: завтра, через неделю, месяц, год или те же несколько десятков лет, когда осознала бы, что не сделала того, чего хотела. Жалела бы, пойдя на поводу у условностей и предрассудков, что были придуманы людьми неизвестно с какой целью. Святая и нерушимая брачная клятва.

Пусть и так, но Гермиона не собиралась ничего рушить. И не собиралась ни о чём жалеть.

* * *

Время от времени Гарри переходил от одного бара к другому: потягивая виски из бокала микроскопическими, едва ощутимыми на кончике языка порциями, он осторожно и как можно реже поглядывал на тех, кто незримо следил за порядком на первом уровне «Валькирии». Прислонившись боком к краю стойки, Поттер запустил свободную ладонь в карман брюк и тихо выдохнул, когда сжал маленький камешек Перуанского порошка мгновенной тьмы.

— Нужно действовать сейчас, — сказал Гарри, не удивившись, когда, услышав это, Снейп перестал мешать зелье и уставился на него, как на кентавра, внезапно возникшего посреди лаборатории.

— Вы в своём уме? — воскликнул профессор, вспомнив про зелье, и попытался спасти его, но было уже поздно: не получив нужного количества оборотов ложкой, оно загустело и свернулось, как вскипячённое прокисшее молоко. В свете этого недоразумения вопрос Снейпа можно было истолковать двояко: либо мастер зелий не разделял идеи подопечного, либо негодовал о времени, которое тот избрал для потрясающего заявления.

Отставив недопитый виски, Поттер попытался проскользнуть мимо большого столпотворения людей, словно в сторону уборной, и незаметно выронил порошок. Всё вокруг мгновенно погрузилось во тьму, поглотив сияние люминесцентных огней, многие вскрикнули, и Гарри, не теряя драгоценных мгновений, достал из-за пазухи мешочек с заклятием незримого расширения, а оттуда Руку Славы, что Снейп ещё давно позаимствовал у Малфоя-младшего. Бросившись вперёд и постаравшись никого не задеть, он быстро нашёл нужную нишу в стене за баром, где виднелась золотая ручка.

— Почему нет? — Поттер постарался принять сожалеющий вид, хоть это и не помогло: опустошив котёл магией, мастер зелий продолжал недовольно коситься на него, когда по-новому раскладывал на столе нужные ингредиенты. — Гарпия уверена, что вы отправите меня в тайник не раньше, чем за несколько дней до моего дня рождения. Если мы сделаем это сейчас, за месяц, то застанем её врасплох. Вы сами говорили: то, что мы в курсе пропажи министра, и что Гарпия не знает о нашей осведомлённости, только играет нам на руку! Если я окажусь в тайнике сейчас, Гарпия может запаниковать и допустить ошибку…

Гарри потянул ручку на себя, раздался звук открываемого замочного механизма, стена в нише отъехала вглубь и вправо, и из темноты выступил лестничный марш. Всё как рассказывал Эдвард. Лестница, что при малейшем прикосновении к первой ступени мгновенно превращалась в гладкую горку.

— Если мы сделаем это сейчас, у Гарпии будет целый месяц, чтобы придумать, как устроить вам ловушку, — Снейп не смотрел на Поттера, потому что был занят нарезкой корня имбиря, но от этого его голос не звучал мягче. — Выследить, поймать. Запереть где-нибудь до тридцать первого июля, а до этого приложить все силы к поискам украденной Брикманом шкатулки.

Как только Поттер ступил на маленькую площадку перед лестницей, проём за спиной закрылся. Потушив Руку Славы, он спрятал её обратно в мешочек и, закрепив палочку на держателе на руке, наступил на первую ступень.

— Хорошо, стоит признать, — сдался Снейп после долгих уговоров и осторожно добавил в котёл немного толчёных скарабеев, — ваша идея недурна. Вся тщательно выстроенная стратегия Гарпии может треснуть по швам. Лжеминистр может выдать себя. Может. В этом нельзя быть абсолютно уверенным. Вопрос лишь в том, — он обернулся на Гарри через плечо, и тот неосознанно распрямился, — готовы ли вы?

— Абсолютно, профессор, — без запинки ответил мракоборец, чувствуя непоколебимую уверенность. — Уже давно пора.

Что-то глухо щёлкнуло, подступенки провернулись, слившись в одну плоскость со ступенями, и Гарри, не сдержав рефлекторный вскрик, покатился по крутой горке вниз, прямо в зияющий чернотой арочный проём.

Примечания:

1 — запутывающее зелье, как видно из названия, эффективно в запутывании создания, вызывает беспокойство по неизвестному поводу. Предположительно при длительном применении в больших дозах способно вызвать воспаление мозга.