Империя прилагается (гет)

Артур.

Ее сразу же перенесли в императорскую спальню. Сразу же, как только стало ясно, что мы контролируем дворец. Перенесли очень бережно и тут же послали за лучшим лекарем. На императрицу было страшно смотреть: синяки на лице, руках, по всему телу. Темные круги под глазами, разбитые опухшие губы, изорванное в клочья бальное платье — то самое, в котором она была на Большом приеме. Сквозь белую мраморную кожу просвечивали вены. Эльга казалась скорее мертвой, чем живой — даже тело успело заледенеть. Она так и замерла в позе человеческого зародыша: видимо, до последнего пыталась сохранить крохи тепла. Умом я понимал, что все кончено, но сердцем — просто не хотел верить. Потому и послал за врачом. Если он не поможет девочке, то, возможно, успеет спасти Яна.

Парень увязался с отрядом Марка. Пока десятки пробивались к воротам, связывая боем охрану, он бросился на поиски госпожи. Надо признать, что это была хорошая идея — он успел вовремя. Эти уроды пытались поджечь камеру с телом императрицы. Что ж, хороший ход: нет тела, нет и преступления. А потом, через полгода, можно и вопрос о престолонаследии поднять. И все факты перевернуть так, что не ясно будет, кто на кого напал, а кто от кого защищался. Конечно, Ян не важный воин, но на его стороне была внезапность и отчаяние. И еще — пара близнецов-гладиаторов, недавно купленных Элей. Словно она предвидела, что эти ребята еще пригодятся. Близнецы связали боем отряд, сопровождавший Первого Советника и его спутников, а Ян ввязался в бой в камере. В ограниченном пространстве не всякий мастер грамотно развернется, да еще против умелых противников. Когда я узнал, кто ему противостоял, то весьма удивился, что Ян вовсе не бросил меч. Их было трое. И если Первый Советник подзарос жирком, да и руки от пьянства тряслись, то двое других — очень серьезные противники. Тем более, что один из них — бывший владелец Яна. Человек, которого Янек боится до потери сознания. Но он скрестил с ними мечи. Когда подоспели близнецы, закончившие с охраной, Ян уже был зажат в угол. Отбивался одной правой рукой, а левой зажимал страшную рану на животе. Удивительно, как он не потерял сознание! И у него хватило сил крикнуть близнецам, что оба мятежника (одного он все же убил) нужны живыми. Гладиаторы вообще серьезные ребята — против них и Марку не просто придется, так что минут через пять все было кончено. Пока один скручивал оглушенных мятежников, второй подручными средствами перевязал Яна. Затем Нэд отправился за подмогой и наткнулся на мой небольшой отряд. Об этих событиях мы, собственно, узнали от него.

Теперь avanta-mou лежала в своей постели: холодная, неподвижная, избитая до неузнаваемости. А из соседней комнаты изредка доносились тихие и мучительные стоны Яна. На мой взгляд, они скоро встретятся — в мире мертвых. Это, наверное, правильно. Ян ее всегда любил, да и ей там будет не так одиноко.

Я встал и сделал совершенно глупый поступок — накрыл свернутое калачиком маленькое тело одеялом. Ее кожа была холодной, и мне показалось, что она мерзнет. Глупый разум все еще отказывался принять факт ее смерти. Внезапно распахнулись двери. Врач? Я обернулся: нет — Марк. Выглядит не лучшим образом — на руке неглубокая резаная рана, весь в крови, бледный от усталости и, должно быть, кровопотери. Рука вон до сих пор кровит.

— Убери меч, — тихо посоветовал я.

Он с удивлением взглянул на залитый чужой кровью клинок, словно успел забыть об оружии. Затем с тихим лязгом, не глядя, забросил его в ножны.

— Как она?

Мне нечего было ему сказать, я молча отвел взгляд в сторону. Марк порывисто подошел к кровати и, наклонившись, тревожным взглядом уставился в безмятежное лицо императрицы. Если бы не синяк на щеке, не спутанные и слипшиеся от крови волосы, можно было подумать, что она спит и сны ее светлы и радостны. Через пару минут Марк встревожено спросил:

— Она ведь дышит? Жива?

Я пожал плечами.

— А врач?

— Должен быть. Вот, кстати, и он, — заметил я тихо вошедшего в комнату невысокого человека с небольшим кожаным саквояжем в руках.

— Что тут у нас? — спросил тот, деловито раскрывая свой чемоданчик, полный каких-то склянок и неясного назначения острых металлических предметов.

Я указал на императрицу. Конечно, следовало бы сделать наоборот, Ян ведь еще был жив. Но, на мой взгляд, его ранение смертельно. Потому не важно, к кому врач подойдет первым: к настоящему покойнику или к пока еще живому кандидату в умершие.

Марк напрягся, до белизны суставов сжал кулаки и смотрел на врача так, словно от того, что он скажет и сделает, зависит его собственная жизнь. Да так оно и есть. Скорее всего, в случае смерти императрицы, начальник ее личной охраны, не сумевший предотвратить нападение, тоже долго не проживет. Вот только сдается мне, что причина его волнения вовсе не в этом. Марк довольно спокойно относится к смерти. Может оттого что слишком часто с ней встречается — устал бояться.

Между тем, врач отбросил одеяло и осуждающе цокнул языком.

— Варвары, — пробормотал он себе под нос. Не смущаясь холодной кожи и отвердевших мышц, быстрыми белыми тонкими пальцами музыканта пробежал по всему телу пациентки, особо останавливаясь в тех местах, где виднелись явные следы ушибов. Потом зачем-то достал зеркало и, поднеся к губам императрицы, долго держал его. Затем достал стетоскоп — забавное изобретение, которое наши жрецы пропустили с Земли — и тоже очень долго прикладывал круглую металлическую бляшку к спине, бокам и груди неподвижного тела. Наконец он снова прикрыл ее одеялом и, убрав свои инструменты, начал стягивать перчатки. Вопреки моим ожиданиям, лицо у него было скорее задумчивым, чем печальным.

— Ну что? — не выдержал Марк. — Что с ней?

Доктор вздохнул и провел нервными тонкими пальцами по густой белой шевелюре, наводя на голове еще больший беспорядок, чем был до этого.

— Видите ли, молодые люди, довольно редкий и странный случай. Я остерегся бы делать поспешные выводы. Думаю, прежде, чем говорить о диагнозе и прогнозировать хоть что-нибудь, мне нужно будет посоветоваться с парой моих коллег.

— Вы хотите сказать, что она жива? — удивился я, когда до меня дошло, что трупам диагноз не ставят и прогнозировать там, собственно, нечего.

— Конечно, — поднял на меня врач серые удивленные глаза. А потом, спохватившись, всплеснул как-то по-женски руками и воскликнул:

— Ах, прошу простить! Так задумался об этом уникальном случае, что совсем упустил из виду тот факт, что вы не сведущи в медицине. Да-да, несомненно, жива! Но ее состояние... не берусь ставить диагноз... явно какая-то разновидность летаргии. Мда, несомненно, именно летаргии. Говорить о коме, пожалуй, не следует — совсем другие признаки.

Потом поднял на нас задумчивый взгляд и спросил:

— Я понятно объясняю?

— Не очень, — честно ответил Марк.

— Ну, если проще — она спит, но очень необычным, не свойственным человеку образом. Я бы сказал, что подобное — похожее, но не такое же — состояние мы можем наблюдать у ряда рептилий, если поместим их в неблагоприятный температурный режим.

— Она замерзла? — уточнил я. — Нужно отогревать?

Врач недовольно поморщился.

— Ну что вы, молодой человек, так все упрощаете? Я вовсе не говорил, что ее состояние является следствием фактора низкой температуры. Ведь не из холодильника же вы ее достали?

— Нет, из камеры, — ляпнул я. — Но там тоже прохладно.

Эскулап смотрел на меня, как на умственно неполноценного. Я поспешно замолк, хотя, кажется, в его глазах ниже мне уже не упасть.

— Возможно, неблагоприятные условия в комплексе с другими факторами оказали определенное воздействие на организм и являлись частью предпосылок к развитию данного состояния. Но я еще раз подчеркиваю — случай уникален! Не свойственен человеку. И вовсе не стопроцентно идентичен рептилиям. Мы впервые столкнулись с таким видом летаргии.

— Ну, а что делать-то? — тревожно спросил Марк.

— А я откуда могу знать?! — возмутился лекарь. — Добрых десять минут твержу: уникальный случай!

— Может, ее все таки согреть? — не отступал Марк. Его натура просто не могла вынести бездействия.

— Укройте, конечно, но не переусердствуйте, чтобы не было перегрева и не наступило обезвоживания. Но не думаю, что это чем-то поможет, станет ключом, так сказать.

— Поподробнее про ключ. Ваши предположения, доктор, — потребовал я.

— В случае летаргических состояний больные иногда могут реагировать на внешние раздражители — резкий свет, болевые ощущения, звук знакомого голоса. Вы вот, я заметил, почти шепотом говорите, а следовало бы попытаться ее позвать по имени, разговаривать с ней, меняя тональность голоса. Вот только тормошить не советую! — остановил он протянувшего к Эле руки Марка. — Явно сломаны пара ребер справа. Не удивлюсь, если со смещением. Сейчас это невозможно установить вследствие особого положения и состояния тела. Так что поаккуратнее.

Марк скрипнул зубами, и я искренне посочувствовал оставшимся в живых заговорщикам. — Кстати, что за звуки в той комнате? — указал врач на соседние двери.

— Там еще один больной.

— Так пойдемте! Что же вы молчите, молодой человек! Летаргия — дело длительное, а там, возможно, действительно нужна помощь.

Он оперативно защелкнул саквояж и требовательно посмотрел на меня.

— Доктор, — я вздохнул. Черт бы побрал эти условности! — Я должен вас предупредить...

— Ну что вы мямлите? Что там? Больной буйный? — в нетерпении воскликнул он.

— Нет, — отрицательно покачал я головой и, пряча глаза, сказал:

— Он раб.

— Ну и что? — удивился сперва врач, а потом понимающе протянул:

— Ах, да... понимаю...

Несколько минут он молчал, а потом каким-то чужим голосом сказал:

— Что ж, значит, так надо! Нельзя всю жизнь прятать голову в песок. Ведите!

Я посмотрел на него: тонкая прямая линия губ, отчаянные серые глаза.

— Подумайте, — тихо сказал я. — Многие пациенты скорее всего откажутся от ваших услуг, как только узнают, что вы лечили раба.

— Я прекрасно об этом осведомлен, молодой человек, — твердо ответил он. — Но я слышу, что там нужна моя помощь. И мне безразлично, есть ли у этого человека клеймо. Не стоит терять мое и его время.

— Идемте, — я с уважением распахнул двери перед этим невысоким и решительным человеком.

Он стремительным вихрем ворвался в небольшую комнату, властным жестом отодвинув от небольшого кожаного дивана кого-то из близнецов. Кинул беглый взгляд на бледного до синевы Яна, на намокшую от крови неумелую повязку — и распорядился:

— Теплой кипяченой воды. Лучше много. И какую-нибудь тряпку на пол.

— Уже готово, — сообщил один из братьев. — Вот вода, в тазу. Этого хватит?

— Вполне. Надеюсь, сосуд был чистым?

— Мы помыли, господин.

— Хорошо разбираетесь в медицине? — удивленно посмотрел он на предусмотрительных братьев.

— Скорее, в ранах, — усмехнулся один из них.

— Они бывшие гладиаторы, — пояснил я.

Врач понимающе кивнул, раскрыл несколько склянок и взял в руки довольно большие, сверкнувшие сталью ножницы.

— Вам придется помочь. Кому-то одному, а возможно двоим, — сообщил он.

— Нет проблем, господин. Мы с братом сделаем все, что нужно.

— Угу, — пробурчал он, аккуратно разрезая кое-как намотанную на рану повязку. Когда ножницы принялись за нижний, последний слой окровавленной тряпицы, Ян дернулся и застонал.

— Спокойнее, я еще ничего не сделал.

— Он неважно переносит боль, — предупредил я врача.

— Это плохо, — напряженно отозвался он. — Придется терпеть. Вы меня понимаете, молодой человек? — требовательно спросил он Яна.

— Да, — с трудом очень тихо ответил тот.

— В сознании. И хорошо, и плохо. Терпение! И не дергайтесь, иначе будет только хуже.

Я видел, что Ян старался, но сил у него оставалось совсем немного. «Лучше бы добили быстро!» — мелькнула и, сама себя испугавшись, спряталась мысль. Врач между тем очень осторожно, не торопясь убрал от раны последние лоскуты повязки и бывшей когда-то белой рубашки. Я невольно отвернулся: ранение было просто ужасным. Сквозь разрубленные ударом кожу и мышцы почти вываливались наружу окровавленные сизовато-бурые внутренности. В верхнем крае раны сквозь разорванные мышцы белело ребро.

— У вас есть что-нибудь, что он сможет зажать в зубах? — спросил врач. Странно беречь эмаль зубов при ране, с которой явно не живут. Но я протянул свой шейный платок, свернув его жгутом.

— Подойдет?

— Вполне. Молодой человек, я должен осмотреть возможные внутренние повреждения. Все, что делаю, буду предварительно проговаривать, чтобы вы были готовы. Сейчас зажмите в зубах эту повязку и постарайтесь не дергаться. А вы, молодые люди, зафиксируйте его так, чтобы он не мог произвести непроизвольных движений. Держите крепко.

Врач распоряжался уверенным голосом человека, хорошо знающего свое дело. И я рискнул спросить:

— Доктор, у Яна есть шансы?

— На что?

Я промолчал. Он на секунду отвлекся от своих склянок и бросил на меня серьезный взгляд.

— Если вы перестанете мешать, возможно, он будет жить.

Потом снова повернулся ко мне спиной и строгим голосом сказал:

— Посторонних прошу покинуть помещение.

Поскольку братья были заняты, а кроме меня в комнате больше никого не было, я здраво решил, что «посторонний» относится ко мне, и тихо вышел, закрыв за собой двери. Если этот доктор сможет вытащить их обоих, стоит подумать о том, чтобы предложить ему должность личного врача императрицы. Да, я, кстати, совсем забыл спросить, как его зовут.