Лис (гет)

Я знаю, что я плохой, но тут я ничего не могу поделать. А если ты пойдёшь со мной, я буду самым хорошим человеком.

У. Сароян

Стук в дверь разрушил гробовую тишину, прозвучал как выстрел в большом пустом помещении. Из-за него в ушах зазвенело, сознание на мгновение помутилось, а необъяснимый страх и неприязнь будто комом встали в горле. Доркас уговаривала себя не нервничать и держать эмоции внутри, что бы Кэрроу не сказал и как бы себя не повёл. Это должна быть ошибка, чудовищная ошибка. Хью просто что-то перепутал, верно? Это всего лишь глупые совпадения, Амикус плохо уживается с людьми, вот и всё. До даже себя не удавалось убедить в этом, бесполезно. Она продолжала чувствовать ту стену, которая со скоростью света выстраивалась между ней и Кэрроу. А ведь она потратила столько времени, чтобы разрушить её.

За дверью послышались приближающиеся шаги, слабый свет чуть осветил лицо Медоуз и на мгновение показался ей слишком ярким, но глаза тут же привыкли, а Доркас смогла рассмотреть лицо Амикуса. Оно было настолько смертельно-усталым, что До на мгновение забыла, зачем пришла. Она давно не видела Кэрроу таким опустошённым. Его руки были испачканы чьей-то засохшей кровью, видимо, Амикус не успел смыть её. На нём всё ещё была надета привычная мантия. Он только вернулся, не успел скрыться за своим обычным безразличием, нужно было ловить момент.

— Почему ты не спишь? — чуть удивлённо спросил Кэрроу, но тут же посторонился, позволяя Доркас пройти внутрь, как будто это было само собой разумеющееся действие.

Она воспользовалась этой возможностью, а он закрыл за ней дверь. До краем глаза осмотрела комнату: настольная лампа тускло светила со стороны окна, моргала, словно вот-вот потухнет, на подоконнике валялась раскрытая пачка сигарет, в пепельнице догорал окурок, а дым ускользал в распахнутое окно.

— Тебе что-то нужно? — снова заговорил Кэрроу, заклинанием смыв кровь с пальцев, отчего ему будто стало спокойнее. Он не сошёл с места, наблюдая внимательным взглядом за Медоуз, закатал рукава мантии.

— Что случилось с Алекто, Амикус? — Медоуз поёжилась от ветра, забежавшего в окно, повернулась к Пожирателю лицом, но всё ещё не решалась подойти ближе, будто боялась, что он набросится на неё, разорвёт на куски, словно бешеный зверь. Откуда вдруг появилось у неё это чувство?

— Я уже говорил тебе. — Амикус заметно помрачнел, эта тема никогда не приводила его в особый восторг. Он нахмурился, между бровями образовалась глубокая морщина, явно не говорящая о лёгкой и беспечной жизни. До только начала замечать, какие глубокие шрамы оставила на его лице война. — Я не буду повторять всё это снова.

— Ты убил её, верно?

Амикуса передёрнуло, словно эти слова причинили ему физическую боль. Он на мгновение будто выпал из этого мира, провалился куда-то, откуда не было выхода. Любой другой бы подумал, что он глубоко разочаровался в ней, прямо сейчас выставил её за дверь и вряд ли когда-нибудь ещё заговорил, но Медоуз знала его. Знала настолько, что не видела злости или обиды, а замечала лишь жуткую боль, исказившую его лицо, такую сильную, что ей самой становилось больно. Доркас захотелось подойти ближе, но она не могла сделать этого, пока не узнает правды. Тогда у неё будет два варианта: пойти прочь или больше никогда не отпускать его руки.

— Ты можешь поверить мне, а можешь развернуться и уйти прямо сейчас, это уже тебе решать. Но, если действительно хочешь выслушать меня, ты должна пообещать, что будешь верить мне также искреннее и беспрекословно, как я верю тебе. — Получив в ответ лишь немой кивок, Кэрроу шумно вздохнул. Он опустил голову, видимо, собираясь с мыслями, втянул воздух и тяжело выдохнул. Доркас терпеливо ждала. — Я тебе говорил, что её убили Орденовцы, но... Всё было немного не так. — Амикус на мгновение замолчал. — Они правда там были, появились будто из ниоткуда. Алекто была в другой части зала, она ненавидела, когда ей кто-то мешал, оттого всегда находилась чуть в стороне от нас. В итоге, когда я направил убивающее заклинание в одного из членов Ордена Феникса, я промахнулся. Оно пролетело мимо, ударилось о стену, отскочило от неё и врезалось в Алекто. Она умерла мгновенно, я даже не успел понять, что произошло. Она не почувствовала боли, к счастью. — Он снова замолк, прошёл, наконец, вглубь комнаты и, обойдя Медоуз, взялся за сигареты. Когда он поджигал одну из них — так явно виделась дрожь в его руках. — Да, я убийца, если тебе угодно, моральный урод, но я никогда в жизни и пальцем не тронул бы собственную сестру, ясно тебе? Я никогда бы не тронул её. Но после того дня разлетелись слухи, бесполезные слова, хотя, кроме Руди, никто ничего не понял. Он один верит мне, даже отец и мать не желают меня слушать.

Теперь всё сложилось, словно сложная головоломка, которую Медоуз так долго не могла решить. Сейчас ей всё было понятно, только от этого знания легче не становилось. В любом случае, она теперь сделала свой выбор. Возможно пожалеет о нём позднее, начнёт проклинать себя, но точно не бросит Кэрроу, пока из комнаты не выветрится сигаретный дым. Она шагнула чуть ближе к нему, замерла буквально в паре шагов, прямо напротив, коснулась пальцами прохладного подоконника.

— Я не настолько плох, каким кажусь, сладкая. — Амикуса потянуло на длинные монологи — этим он был схож с Лестрейнджем, видимо, от сигарет он становился более разговорчивым. Для него сейчас был какой-то особенный момент, так что Доркас не смела его перебивать, только наблюдала за выражением его лица. — Я знаю, в это трудно поверить, но я такой же человек, как и ты. Я имею слабости, страхи. У меня есть воспоминания. — Кэрроу потянулся за волшебной палочкой, придерживая сигарету пальцами. Он сделал короткий взмах, и комнату озарил лёгкий голубоватый свет, затем мимо них пронеслась яркая вспышка, словно шаровая молния пробралась в комнату, но после этот сгусток энергии замер, начал приобретать силуэт. Ещё мгновение, и на кровати восседал внушительного размера лис. Увидев этот патронус, Медоуз наконец поняла, кого Кэрроу ей так сильно напоминал: хитрый, расчётливый, скрытный. — Но с ними не всегда есть возможность справиться. Я действительно не понимаю, как тебе удаётся самой переживать всё это, без алкоголя и сигарет.

— Я тоже раньше курила. — До, на самом деле, не поняла, зачем произнесла это. Наверное, лишь потому, что она больше ничего не могла сказать, совершенно ничего такого, что заставило бы его улыбнуться. — Но я бросила, колючка, посчитала это глупой затеей, а когда до тебя это дойдёт?

— До меня не дойдёт. — Амикус решительно мотнул головой. — Я не могу без этого так же, как и Рудольф не может без выпивки, и я не шучу. Как другие могут убивать, а затем не видеть лица убитых в собственных кошмарах? Как у них могут не трястись руки, когда жертва испускает последний вздох? Как они не чувствуют себя чудовищем после очередного неконтролируемого приступа ярости, оставляющего после себя лишь бездушные тела? Я не могу так. Я не такой, как они. Но у меня нет выбора, Медоуз, представляешь? Я как дикое животное, загнанное в клетку, в которое постоянно тычут палками. Ты чувствуешь то же самое. Я знаю это, вижу по твоему лицу. Теперь ты понимаешь, почему я не могу отпустить тебя, Доркас? Я просто... Без тебя я сгорю в собственном табачном дыму.

Доркас покачала головой. Она опустила голову, потянула к нему ладонь, выудила сигарету из его пальцев, оставила в пепельнице. Амикус поймал её руку, словно ему было жизненно необходимо за что-то цепляться. Он накрыл своей ладонью её холодные пальцы, уголки его губ еле заметно приподнялись. Кэрроу сделал шаг вперёд, ещё один, пока снова не почувствовал лёгкое дыхание на своей шее. Он опустил голову, и их лбы соприкоснулись. Амикус закрыл глаза, почувствовал, что Доркас сделала то же самое. Она не хотела ничего говорить, и Кэрроу тоже не тянуло на совершенно бесполезные диалоги. Ему хватало ощущения её пальцев, а До было вполне достаточно этого тёплого, щемящего чувства в груди.