Лис (гет)

Сон разума рождает чудовищ.

Ф. Гойя

Спокойствие есть единственное спасение человеческих мыслей, разума и неприкосновенно-чистого сознания. Кого-то успокаивает шелест листьев, а кого-то — стрекотание сверчков тёплым летним вечером. Человек может постоянно смотреть на три вещи: как бежит вода, как извиваются языки пламени и как работает другой человек, действительно мастер своего дела. У тёмной фигуры огонь, пожирающий двухэтажный жилой дом, вызывал лишь жуткое волнение. На его руках были видны следы засохшей крови, явно ему не принадлежавшей, которая неприятной коркой ощущалась на коже. В его глазах отражалось бешеное пламя, охватившее место, некогда являвшееся домом для целой семьи. Огонь с жадностью поглощал всё вокруг, не обращая внимания на преграды. Иметь дом неподалёку от города, но вне явной его видимости — огромная ошибка для бывших его жильцов. Они уж точно не могли подумать, что проживали последний день в своей жизни. А наблюдающий снова и снова прокручивал в голове сцену убийства, уже, наверное, сотую за всё время кровавой войны. Он не мог прекратить думать об этом.

— Пожалуйста, не трогайте его. Чего вы хотите? Заберите всё, только отпустите его, умоляю!

Женский крик разносился по дому, оповещая о незваных гостях, нарушивших спокойный тёплый вечер. Обычно в этом доме царила тишина, особенно если младшая дочь, Доркас, была в гостях у своей лучшей подруги, по крайней мере, по её словам. Мать и отец тихо переговаривались на кухне под треск овощей на сковородке, а старший сын растянулся на диване в гостиной, вырисовывая что-то извилистое в своём блокноте. Среднестатистический вечер обычной семьи прекратил своё существование в один миг.

Яркая вспышка с улицы, слетающая с петель дверь и толпа людей в масках и длинных мантиях. От быстрого движения небольшой дом походил на муравейник: суета, крики, заклинания, звуки разбитого стекла и скользящих по паркету ног. Стоит зайти внутрь, как сразу на глаза попадётся кровавый след, тянущийся от порога вглубь коридора. Пара шагов, и можно ненароком наступить на труп хозяина дома. Но желания рассматривать его бледную кожу и пробитый череп совершенно не будет, к тому же внимание привлечёт другая картина. Обыкновенная гостиная, а точнее тот её вид, который обычно показывают в качественных художественных фильмах: диван, пара кресел, картина на стене с изображением какого-то силуэта, холодный камин, и всю идиллию портит лишь поцарапанный пол. Женщина и молодой парень стоят на коленях на собственном ковре, уже орошённом каплями густой тёмной крови.

Резкий удар по искажённому болью лицу парня. Он держался, чтобы не закашляться, так как это принесёт ещё большую боль в лёгких. Молчит, а все звуки смешались в голове, превращаясь в беспрерывное гудение, давящее на сознание.

— Хватит, — раздался грубоватый голос человека, наблюдающего за всем этим со стороны. Люди, видимо, его подчинённые, сразу неестественно замерли, боясь сделать любое неверное движение, словно напуганные крысы. Лицо мужчины растянулось в лёгкой ухмылке, он подошёл ближе и присел, чтобы быть на одном уровне с одной из жертв. Он выбрал женщину.

Казалось бы, почему он тянул время? Было бы намного проще всего лишь выполнить приказ Тёмного лорда, мгновенно убив всех присутствующих, так как смерти им в любом случае не избежать. Но нет, эта прогнившая насквозь душа желала впитать в себя столько боли, сколько способна достать. Нужно наслаждаться моментом, ведь не каждый день у тебя есть возможность медленно убивать всю семью твоего врага, одного за другим, будто по частям уничтожая его самого. Он терпел, действительно слишком много терпел насмешки, боль заклинаний, чтобы дождаться этого момента. Теперь его очередь причинять боль.

— Ну, не нужно плакать. Вашей вины во всём происходящем нет. — Он принял равнодушное выражение лица, которое у него, собственно, было и до этого. Внимательно рассмотрел лицо женщины, лёгким и спокойным движением руки вытирая слёзы, скатившиеся по щекам. Он зацепился пальцами за её затылок, за волосы, когда ощутил рывок назад. Нет, он ещё не закончил свою игру. — Можете сказать «большое спасибо» своей дочери, Доркас Медоуз. Как её второе имя?

Не услышав ответа, Пожиратель внутри себя проклял всех подряд, а затем резко поднялся на ноги. Его пальцы всё также крепко сжимали спутавшиеся волосы, а он непринуждённо шёл к противоположной стене, волоча за собой извивающееся и надрывающее горло истошным криком тело. Он слышал, как парень что-то кричал, за этим последовал звук удара, но мужчина совершенно не обращал на это внимания. Лишь замер у окна, пару секунд наблюдая за пустой улицей. Серое небо, покрытое тучами, совершенно отказывалось пропускать лучи заходящего за горизонт солнца. Чуть дальше виднелась полоса таких же частных домиков, стоящих в стороне и соединённых ровной дорогой, тянущейся в сторону шумного города. В наступающей темноте ранее приветливые сады, наполненные кустарниками и тучными деревьями, теперь приобретали весьма мрачный вид.

Его взгляд упал на фото, так непрактично поставленное на подоконник. Оно совершенно не являлось произведением искусства, а было лишь образцовым снимком, который, наверное, был у каждый семьи: сидящие на стульях родители и дети, замершие позади и ласково положившие руки им на плечи. В их счастливых лицах Пожиратель видел своих жертв, лишь одной из них здесь не было. Как жутко ему хотелось выколоть ей глаза! Эта девчонка, с чертами лица такими же острыми, как и язык, до дрожи раздражала его. Она — настоящая причина всего этого театра.

Затем он будто вспомнил, что находился не на фотовыставке, резко поднял голову, стиснул пальцы рук, подавляя в себе желание как можно сильнее ударить ту, кто породила на свет столь отвратительное создание, а затем снова присел, выдавливая из себя фальшивую улыбку.

— Я дам вам, миссис, ещё одну попытку. Я сегодня крайне доброжелателен. Всего лишь ответ на простой вопрос. Какое второе имя Доркас Медоуз? Не думайте, я не буду использовать его в корыстных целях. Тёмному Лорду оно не сгодится, а мне может понадобиться совершенно любая информация. Так что же?

— Мэри. Её второе имя — Мэри. — Миссис Медоуз, глотая слёзы, закрыла глаза, наверное, горько молясь и искреннее желая уже скорее распрощаться с жизнью.

— Доркас Мэри Медоуз, — медленно произнёс мужчина, отчеканивая каждую букву, будто пробуя на вкус. И этот вкус был… Незнакомым. Неизведанным, солоноватым от многочисленных слез, неприятно-сладким из-за счастья собственного врага и каким-то металлическим, как ощущение крови на языке.

— Любуешься результатами собственных трудов?

Силуэт вздрогнул, выпадая из своих мыслей, словно с крыши многоэтажки — гудение в ушах не давало покоя. Пожиратель покосился на появившегося рядом друга и покачал головой. Из-за чего стоило его дёргать?

— Если думаешь, что убийства приносят мне такое удовольствие, то ты ошибаешься, Лестрейндж. Процесс — да, последующие угрызения совести — абсолютно нет.

Рудольфус фыркнул, будто выслушивал это уже в тысячный раз, и оторвал взгляд от огня, нетерпеливо осматриваясь вокруг. Ему не хватало внутреннего спокойствия для рассматривания вещей, совершенно его не интересующих. Если бы вместо костра-переростка здесь была подобных размеров бутылка виски, то тогда бы ничто иное внимание Лестрейнджа не привлекало.

— Ты же не поменял своё мнение о маглах после семейки Медоуз?

— Заразу можно только сжечь, я помню это, — мрачно произнёс мужчина и нервно повертел в руках волшебную палочку. — Что остальные?

— Убирают ненужные следы нашего пребывания здесь. Мы хотим огласки, но не настолько, чтобы Орден взбесился. В бешенство нужно привести лишь Медоуз. — Наступила недолгая пауза, которую нарушил тяжёлый вздох. — На самом деле, я не уверен насчет твоих мыслей. Не смею перечить Тёмному Лорду, но я достаточно знаю её, есть лишь малая вероятность того, что она перейдёт к нам от безысходности или мести. Эта девчонка не из предателей.

Второй собеседник поджал губы и недовольно нахмурился, размышляя над этими словами. Он и сам-то не был уверен в собственном плане, но менять что-то уже было поздно.

— Был приказ переманить её любой ценой. Доркас эмоциональна. Она не может справляться со своими эмоциями, нам это на руку. Я точно уверен, что она не успокоится, пока не найдёт того, кто организовал убийство её близких. Но нужно быть готовыми ко всему.

— Она убьёт тебя.

— Это мы ещё посмотрим.

Не все, кто блуждают, потеряны.

Д. Р. Р. Толкиен

А вы когда-нибудь испытывали то чувство, когда хочется убить совершенно каждого? Куда ни повернись, на кого ни взгляни, и в душе зарождается непреодолимое желание свернуть этому человеку шею. И причины для этого могут быть совершенно разнообразные: от самых мелочных, к примеру, плохого настроения или раннего подъёма с любимой постели, до действительно значительных, смерти лучшего друга или родителя. А что бы вы чувствовали, если бы у вас отняли часть вас самих?

«Я убью их. Я убью их всех!» Эти слова звучали в голове Доркас, словно молитва. Они повторялись, повторялись, повторялись, въедаясь в мозг. Но от этого ничего не менялось, не происходило совершенно ничего такого, чего она хотела бы. Она не чувствовала в себе сил бороться, не ощущала разрушительной уверенности, а теперь даже и не надеялась и на каплю злости. Она просто совершенно ничего не чувствовала. Защитная реакция организма — чертовски полезная штука, особенно, если у тебя съезжает крыша.

— Пусти меня! Они не могут уйти безнаказанными! Они... Они...

По просторной гостиной Ордена Феникса разносился крик, сменяющийся болезненным хрипом — от одного этого звука отчаяние накрывало с головой, не давая спокойно вздохнуть. А вид этой сцены окончательно вгонял в тоску, и вы искренне пожелали бы отвернуться и уйти как можно дальше, заткнуть уши руками, сброситься с крыши, но только не видеть этого искажённого болью лица. Всем хорошо известно, как отвратительное настроение передаётся всем вокруг, словно зевота.

Доркас Медоуз вырвалась из рук собственного возлюбленного, не способного её сейчас держать, и медленно опустилась в кресло. Её трясло до кончиков пальцев, словно в её тело пустили немалый заряд электрического тока. По щекам катились слёзы, наверняка горькие на вкус, а волосы закрывали лицо. Она не хотела, чтобы её видели, но совершенно не могла заставить себя сдвинуться с места. Чувствовала на себе взгляд друзей, не смеющих подойти к ней, боясь причинить ещё большую боль или, может, опасаясь почувствовать её ещё сильнее.

— Нам так жаль, До, — прошептала МакКиннон, девушка, являющаяся лучшей подругой, но сейчас стоящая в стороне. Она тоже не могла сдвинуться с места. Она не понаслышке знала, какой становилась Доркас Медоуз во время приступов отчаяния: лишний раз её лучше не трогать, и это серьёзно.

— Ни черта вам не жаль, — прохрипела До, качая головой. Она не хотела никого видеть. Совершенно никого. Не заметила, как поднялась и ушла, наверное, понимая, что могла наговорить лишнего.

Доркас ненавидела всех в такие моменты, даже саму себя — льёт слёзы, как маленькая девчонка, не в состоянии предпринять что-либо, так ещё и обвиняет всех подряд в том, чего они не совершали. Но она не могла ничего с собой поделать. Эмоции порой брали над ней верх, а здравый рассудок будто на время покидал голову, помахав воображаемой рукой на прощание. Этот эмоциональный всплеск можно было сравнить с волнами океана, пережившими шторм и добравшимися до берега — гребень набирает высоту и разрушительную скорость, а затем с силой ударяется о скалы, разрушая их, и после исчезает в бурлящей пене. И каждый раз Доркас практически физически ощущала приближающийся взрыв, отстранялась в это время от окружающих, но все вокруг будто специально пытались её разозлить, влезть в дело, совершенно их не касающееся. Им же так важно её состояние, что их головы даже не могли предположить, что порой было лучше просто оставить человека в покое — от этого действительно будет легче всем.

Хватит.

До встряхнула головой, отмахивая в сторону все ненужные мысли. Она уже подошла к поместью Малфоев — постоянному месту сбора Пожирателей смерти. Доркас покосилась на чёрную метку у себя на предплечье и вздрогнула, натягивая рукава мантии ещё ниже. Порой она просыпалась и с ужасом глядела на змею, извивающуюся на её коже. Только потом приходило воспоминание о задании, данном ей. Для Медоуз оно было довольно простым, но щекочущим нервы — ей предстояло внедриться в отряд Пожирателей смерти с поддельной меткой (но саднила она так же, как настоящая) и аккуратно, не выдавая себя, сообщать все их передвижения так долго, как это было возможно. Естественно, у До не было в планах как-либо препятствовать указанию, но была у неё и своя собственная, более важная цель — найти организатора убийства её собственной семьи. Доркас знала, что в убийстве участвовала целая группа людей, но они её интересовали не так, как голова, в которой зародилась эта чудовищная мысль. Это будет непросто, ведь Пожиратели вряд ли будут спокойно разговаривать с предателем Ордена (кем она являлась по своей выдуманной версии), по крайней мере, первое время. Но она точно знала, что как только она хоть что-то узнает, то не побоится на глазах у всех поднять против него волшебную палочку.

Доркас заставила себя принять вид, полный безразличия и высокомерия. Она выпрямилась, когда замерла у высоких металлических ворот, но потом покачала головой — кого она обманывала, её же скоро начнёт трясти от страха. Медоуз не решалась предпринять хоть что-то и далеко не сразу заметила домового эльфа, спешащего к воротам. Он скрипящим голосом, как воющие от тяжести старые отсыревшие доски, спросил её имя и вежливо попросил показать отметку Тёмного Лорда. Ничего не заподозрив, он распахнул ворота и босыми короткими ногами с искривлёнными уродливыми пальцами засеменил в сторону поместья. Доркас приподняла брови, предполагая, как может быть холодно этому созданию, на улице всё же ноябрь, того и гляди выпадет первый снег, и двинулась внутрь.

Обычно первое впечатление обманчиво, но этого места это не касалось. Поместье Малфоев со стороны было мрачным; почему-то Медоуз, увидев его, сразу подумала о старинных особняках, которые часто описывались в книгах: огромные, величественные, от одного вида которых начинали дрожать пальцы. Но они были светлые и действительно вызывали желание прожить в них остаток своей жизни. Возможно, это поместье тоже было прекрасным, когда выходило солнце, а особенно в летнюю пору. До словно видела, как солнечные лучи играют на многочисленных окнах, а естественная ограда из плотного кустарника покрывается мелкими жёлтыми цветами.

Но не всему быть таким радужным...

Внутри было также мрачно, как и снаружи: тёмно-зелёные, даже какие-то сероватые стены, мебель из стекла или вишнёвого дерева, а также изображения всего рода Малфоев, висящие на стенах. Люди с картин неодобрительно косились на гостью, перешёптывались между собой и обменивались взглядами, полными отвращения. Если бы эти люди были не настолько приличны, они бы уже давно озвучили всё, что думают о появлении маглорождённой в этом доме. Доркас пыталась смотреть в пол. Было довольно просто догадаться, где в этом мёртвом и безмолвном царстве столовая, служившая залом переговоров — лишь оттуда доносились негромкие голоса и шепотки. К великому облегчению, она не опоздала.

Столовая ничем не отличалась от других комнат: здесь были всё те же мрачные стены, а в центре стоял длинный стол с приставленными к нему стульями. Большинство мест уже были заняты, но Медоуз удалось выбрать самое отдалённое от знакомых лиц. Рудольфус Лестрейндж, Люциус и Нарцисса Малфой и другие Пожиратели смерти, Доркас уже незнакомые, рассматривали её пару секунд, а затем вернулись к своим разговорам, будто появление бывшего члена Ордена Феникса на их собрании — совершенно обычное явление, не стоящее внимания. Тем лучше.

Собрание началось ровно через десять минут, когда абсолютно все места были заняты. Разве что одно из них пустовало; наверное, человек, занимающий его, опаздывал или же не мог явиться по известной всем причине. Медоуз думала, что это Фрэнк Лонгботтом, один из главных лиц Ордена, описывал обстановку в стране и грядущие планы до ужаса пафосно, но, видимо, она ошибалась — Люциус Малфой делает это ещё более ужасно. Мало того, что его голос по всей своей сути подходил лишь для церковнослужителя, читающего молитву на богатых похоронах известного человека, так ещё и его манера держаться полностью уничтожала желание воспринять хоть каплю всей информации. Доркас только и оставалось считать, сколько же ещё раз Малфой произнесёт слово «обязаны» да царапать ногтем гладкую поверхность стола. Она настолько выпала из реального мира, что подняла голову только тогда, когда прозвучало одновременно шарканье тонких ножек стульев по полу.

Что ей делать дальше? До не знала. Ей говорили, как вести себя до и во время собрания, но ни слова не упомянули о том, что же ей делать после этого. Все выходили за ворота и тут же трансгрессировали. Не могла же Медоуз спросить у кого-то дорогу к Штаб-квартире Пожирателей смерти, на неё и так косо смотрят.

— Потерялась, сладкая?

Доркас дёрнулась, поворачивая голову на знакомый голос, и нахмурилась. Чёрт возьми, а она его и не заметила. Амикус Кэрроу — один из главных врагов Медоуз. Серьёзно, они столько раз клялись свернуть друг другу шеи, что Поттер, шутя, часто называл их престарелыми супругами. Каждому прилетало, и не раз: то какое-то серьёзное заклинание, то порез, то простой синяк от удара. Разговаривать с тем, кого она пару дней назад искренне желала убить, будет очень и очень непросто. А Кэрроу это будто даже не волновало: его выражение лица, поджатые губы и прозрачные глаза говорили о практически полном равнодушии. Такой взгляд у тюремщика, ведущего преступника на электрический стул.

— Мерлин, сохрани эти слова для своих девчонок, Кэрроу. Ты же так их называешь, верно? Отвратительно. — Медоуз сразу пошла в наступление, попыталась показать, что долго издеваться над ней у него не выйдет. Но её действительно передёрнуло от этого слова. Возможно, не из уст Амикуса это бы звучало не так издевательски.

— Между прочим, я придумал это пару минут назад, — пожал плечами Амикус, но больше не затрагивал этой темы. Он сам не хотел тратить слишком много своего время на разговоры с ней. — Хочешь попасть в Штаб? Без моей помощи тебе не обойтись. Или ты видишь ещё одного добровольца? — Недовольное молчание Доркас было ему ответом. — Хорошо. Идём.

До недовольна. Она не хотела подчиняться этому человеку, но у неё действительно не было другого выхода. Доркас лучше бы врезала ему по лицу за всё, что он сделал, скольких людей убил, пытал, скольким из них испортил жизнь. Разве убийцы не должны быть наказаны? Справедливость же должна когда-нибудь восторжествовать? Она восторжествует. Совсем скоро все получат то, чего они заслуживают, а Амикуса Кэрроу, вместе с убийцей её семьи, Доркас убьёт собственными руками и ничуть не пожалеет о содеянном.

Калитка захлопнулась за их спинами. Кэрроу замер, но решил ничего не предпринимать, лишь пустым взглядом прожигал девушку. Она в вопросе приподняла брови.

— Чего ждёшь?

— Дай посмотреть метку, — резко произнёс Амикус, всё также не отрывая пристального взгляда от её лица. Он словно сомневался в её правдивости, подозревал что-то. Действительно думал, что умнее Медоуз. Ну уж нет, она провела половину Пожирателей смерти, которые точно также хотели проверить Чёрную метку, а Кэрроу умом от них нисколько не отличался.

Она пожала плечами, мол, без проблем, затем закатала рукав мантии и протянула руку Кэрроу. Было такое чувство, будто кожу протыкали горящими иглами, настолько неприятные ощущения она испытывала. Наверное, то же самое испытывал каждый Пожиратель смерти, когда ему впервые наносили эту отметку Волдеморта. Медоуз ощутила холодные пальцы на метке и дёрнулась от боли, поморщившись.

— Не трогай!

А Амикус будто не слышал, лишь покачал головой. Когда он достал волшебную палочку, Доркас начала настораживаться, попыталась выдернуть руку, но от этого становилось лишь больнее. Пожиратель шикнул что-то вроде «Не дёргайся» и снова опустил голову. Что он собирался делать? Медоуз наблюдала за тем, как Амикус сделал несколько взмахов волшебной палочкой, а затем крепче затянул поверх Чёрной метки материализовавшийся в воздухе бинт. От него ощущалась приятная прохлада, но боль полностью не пропадала: всё ещё чувствовались лёгкие покалывания. Но это хоть что-то.

— Это как татуировка — нужно немного времени, чтобы боль пропала. Стоило изначально наложить повязку, Медоуз, и всё бы прошло гораздо быстрее, — прокомментировала свои действия Кэрроу, а когда ничего не услышал в ответ, фыркнул и взял её за локоть.

От трансгрессии перед глазами всё поплыло.

Мы изменили своё окружение так радикально, что теперь должны изменить себя, чтобы жить в этом новом окружении.

Н. Винер

Какой можно было представить себе Штаб-квартиру Пожирателей смерти? Наверняка, любой воображает себе огромное и само по себе мрачное поместье, находящееся где-то на окраине города и скрытое от чужих глаз. Уж точно перед глазами предстанет высокий забор и колючие кустарники, а дом неосознанно будет напоминать жилище злодея из какой-нибудь детской сказки со счастливым концом. На самом деле, Доркас думала точно также, пока не увидела практически полную противоположность своему воображаемому образу.

Единственное сходство воображаемого и реального образов в том, что дом был действительно большим. Поменьше, естественно, чем поместье Малфоев или другой богатой семейки, но определённо больше, чем дом Доркас. Бывший дом. Он неожиданно светлый, но окна не настолько большие, как у соседних домов — Пожиратели хоть что-то смыслили в мерах безопасности. Солнечные лучи отражались от прозрачного стекла и прыгали по сухому асфальту. Прямо-таки пристанище ангелов-благодетелей.

— Так почему ты здесь, Медоуз? — после долгого молчания спросил Кэрроу. Он неторопливо подошёл к двери и зацепился за ручку, замирая на пару секунд, словно ожидая чего-то.

— Почему я здесь? — переспросила До, повышая голос и наблюдая за Амикусом. Он что, действительно не понимал? — Кэрроу, кто-то из ваших убил мою семью. Разве у меня есть выбор? — Этот тон был похож на разговор матери с малолетним ребёнком, который пока совершенно ничего не смыслил, но уже требовал ответы на свои вопросы.

— Выбор есть всегда, Доркас, а тут главное — мотивация и повод, — туманно произнёс Пожиратель и пожал плечами, мол, мне всё равно.

Раздался характерный щелчок дверного замка, а затем Кэрроу безмолвно предложил До войти. На просьбу объяснить хоть что-то из происходящего, Амикус лишь отмахнулся с обещанием рассказать всё в другой раз.

Внутри дом выглядел совершенно обычно, будто Медоуз пришла в гости к новым соседям с кучей родственников. Вполне чистая прихожая с наспех закинутой в угол обувью, несколько пальто, неаккуратно развешанных на старой одноногой деревянной вешалке. Не было слышно ни звука — для Доркас это было более чем непривычно, особенно после шумного Штаба Ордена Феникса с его постоянным смехом и громкими разговорами, которые слышал совершенно каждый, кто находился в доме. Эта тишина пугала примерно до того момента, пока Амикус шумно не захлопнул дверь. Кажется, он совершенно не желал тратить на неё своё свободное время, оттого снова взял за локоть и потянул за собой. Смысла вырываться не было. До удалось лишь краем взгляда уловить гостиную, кухню и людей, проводивших её крайне удивлёнными взглядами, их реакция была чуть более интересна. Несколько шагов сразу через несколько ступенек скрипучей лестницы, ведущей на второй этаж. За перила лучше не браться — можно ненароком поймать занозу, так как дерево тут совершенно не обработано, либо же за ним так давно никто не ухаживал, что вся защитная поверхность слезла, а дерево начало крошиться и царапать кожу. На мгновение на Доркас накатил приступ клаустрофобии — узкое пространство между перилами и стеной давило на психику, пока ступени не закончились. Наверху было ещё тише, будто в гробу оказался: длинный коридор, тянущийся прямо, без каких-либо поворотов и тупиков, слева — голая стена с парой окон, которые были зашторены плотными потёртыми занавесками, а справа — ряд дверей, ведущих в гостевые комнаты. Второй этаж совпадал с ожиданиями Медоуз, он категорично отличался от первого, видимо, на его счёт никто особо не беспокоился.

— Твоя комната в конце коридора, предпоследняя дверь, следом ванная. Броус — твой сосед слева, так что тебе повезло. Сегодня у тебя есть время осмотреться, а завтра каникулы закончатся.

Не успела Доркас и рта открыть, как Амикус резко развернулся и исчез внизу, предоставляя её самой себе. Ему всё же удалось избавиться от неё. И кто такой Броус? Медоуз видела многих Пожирателей смерти, слышала о немалом количестве убийц, но такой фамилии ни разу не встречала. Кэрроу не вызывал доверия — она совершено его не понимала: то ли он шутил, то ли говорил это всерьёз, а может и вовсе в его словах таился двойной подтекст, чёрт его знает. Может быть, Броус — рьяный убийца, но, возможно, это всего лишь пугливый мальчишка, только закончивший Хогвартс и совсем не знавший, куда ему податься. Кем бы он ни был, Доркас не желала скорой встречи с ним.

Когда исчез даже звук шагов Кэрроу, До наиболее быстрым шагом двинулась в сторону своей комнаты. Она оставила позади несколько дверей и наконец потянула за ручку одну из них; сейчас стоило быть благодарной за то, что её разместили подальше от чужих взглядов, да и за то, что вообще разместили, ведь вряд ли кого-либо заинтересовало бы её состояние. На самом деле Доркас совершенно не ожидала, что у Пожирателей смерти также есть Штаб-квартира. Вернее, она знала, что уж точно должно быть место проведения всех собраний, но мысль, что в этот VIP-кружок могут принять людей без денег и крова её удивляло. Но это было логично, ведь немалую часть Пожирателей составляли простые ученики магических школ, которые из-за собственного страха покинули семьи и вступили на сторону зла. Эти змеи более предусмотрительны, чем Медоуз думала раньше.

Комната ничем не отличалась от дешёвого номера в магловской гостинице: двуспальная кровать с белым, удивительно, что чистым, покрывалом, небольшой шкаф из какого-то тёмного дерева с зеркалами на внешней стороне дверец, до ужаса маленький стол в противоположном углу с засохшим на нём кактусом. Окно с плотными шторами открывало вид на широкую улицу. В любом случае, это было более чем неплохо, Доркас по крайней мере устраивала чистота, а этих вещей для временного проживания более чем достаточно. Скорее всего, у остальных комнаты совершенно такие же, так что она не чувствовала унижения.

Решив разобрать вещи позже, а точнее ту их часть, что от них осталась (спасибо мальчику со спичками), До спустилась вниз. Может, найдётся хоть кто-то готовый нормально поговорить (Амикус ничего толком не объяснил), в чём Доркас сомневалась, но заняться всё равно было нечем. Кстати о Кэрроу. Почему он жил в Штабе, а не в собственном поместье со всеми удобствами? Амикус Кэрроу был не из тех людей, кто готов ради своего дела разбиться в лепёшку и променять комфорт на нытьё товарищей. Если он здесь, то и его сестра тоже не могла бросить его, эту их привязанность друг к другу До знала давно: куда один, туда и другой. Но меньше всего она сейчас хотела встретиться с Алекто. Да, отношения с Амикусом у неё были не очень, но вот его сестрёнке ей уже очень давно хотелось выколоть глаза, а это чувство было взаимным. Из-за этой её гордыни и привычки постоянно передразнивать, словно малый ребёнок, Доркас люто возненавидела её. Встретить её — испортить этот чёртов день ещё больше.

На кухне пусто, как и во всём доме, не считая лишь Лестрейнджа, усевшегося за столом. В правой руке у него чашка, кажется, с чаем, а в другой — бутылка с виски, содержимое которой медленно вливалось в ту самую чашку.

— Экспериментируешь, Лестрейндж? — Это вроде простого приветствия. До мельком осмотрела небольшую по размерам кухню с обшарпанными полками и столешницей и села напротив.

— Вроде того, Доркас. — Они просто не могли друг друга не знать: часто пересекались, но не испытывали взаимной разрушающей ненависти. Сейчас никому не хотелось трепать нервы, так что оба пытались вести себя спокойно, не обращая особого внимания на собеседника и его слова. — Будешь? — Рудольф предложил виски, мотнув горлышком бутылки в её сторону, а когда Медоуз отказалась, лишь пожал плечами и поставил бутылку на стол, взял в другую руку кружку и сделал короткий глоток, наконец переводя взгляд зелёных и чуть затуманенных от алкоголя глаз на До.

— Где... остальные? — До пока не знала, как же ей называть всех тех убийц, садистов и мучителей, на время являющихся её коллегами.

— Всё нормально. У нас плановое задание, но когда Амикус увидел это, — Рудольфус кивнул на полупустую бутылку, — то взял командование группы в свои руки. Сказал, что убьёт меня позже и ушёл. В общем, ничего нового, — пожал плечами он и сделал ещё один глоток из чашки. — О, и не смотри на меня так, имею же я право на время отключить свой мозг, пока его никто не вышиб. Без алкоголя сейчас никуда. Кстати, я действительно не думал, что ты тут появишься. Живой. Ну, ты же понимаешь, о чём я говорю.

— Можешь объяснить мне хоть что-то из происходящего? Посвятить меня в суть дела, чтобы я не чувствовала себя здесь маленьким ребёнком. Кэрроу не желает мне ничего рассказывать. — Доркас проигнорировала вопрос и даже после выразительного вздоха Лестрейнджа не поменялась в лице.

— Это не по моей части, Медоуз. Если Амикус ничего не говорит, то так нужно. Это он здесь приглядывает за новичками, из меня никудышный нянька. Пару недель назад он сам взялся за это, сказал, что дополнительное занятие поможет ему отвлечься, а я, естественно, был не прочь избавиться от очередной проблемы. И знаешь, это помогло, а то он был совершенно бесполезен первые дни после... — Рудольф резко замолк, сжимая губы. — Кажется, я начинаю пьянеть и говорить лишнее. Ты ничего этого не слышала, До, так что иди, тебе стоит отдохнуть. — Пожиратель уселся боком на стул, будто пристраиваясь лицом к воображаемому собеседнику, и отвёл взгляд в чашку.

Доркас всё же пришлось уйти, хоть ей совершенно ничего не было понятно. Ей лишь удалось сообразить, что совсем недавно произошло что-то ужасающее, отчего Кэрроу на какое-то время выпал из обычного строя жизни. Что могло настолько потрясти его? Точно уж не ссора с родственниками и не смерть домашнего животного, а что-то более серьёзное. Сколько До не пыталась, она не могла ничего придумать, стоит признаться, что даже если ты знаешь каждый шаг человека во время дуэли, то это совершенно не значит, что ты знаешь его душу. Здесь сыграло чистое детское любопытство Медоуз, она была просто обязана узнать причину такого резкого изменения настроения Кэрроу. Поговорить с ним об этому напрямую не получится: вряд ли он что-то скажет, так ещё и пошлёт не самыми ласковыми словами далеко и надолго. Оставалось лишь ждать и держать ухо востро. А ещё не забывать о всей сути визита Доркас в Штаб-квартиру Пожирателей смерти.

Ей точно не удастся уснуть этой ночью.

Если бы острое слово оставляло следы, мы бы все ходили перепачканные.

У. Шекспир

Стоило признаться, что Доркас всё же удалось уснуть. Да, она долго ворочалась, мёрзла, но в конце концов усталость сделала своё дело. У До никогда не было бессонницы. Бывали дни, когда поспать совершенно не получалось, нервы были на пределе, а руки безудержно тряслись, но под утро эта проблема решалась сама собой. Ещё раз спасибо защитным функциям человеческого организма.

До привыкла просыпаться по собственному желанию, ведь только тогда она чувствовала себя выспавшейся. Даже когда началась война, к этому нашёлся другой подход. Каждый вечер Медоуз убеждала себя подняться в определённое время, и это работало: внутри словно звонил будильник, и глаза открывались сами по себе, утверждая, что они достаточно отдохнули для долгого и полного трудных дел дня. Оттого Доркас просто ненавидела, когда её будил кто-то другой. А уж Амикус Кэрроу делал это только в её кошмарах, правда говорил он нечто иное.

— Медоуз, я не буду повторять ещё раз. Либо ты появляешься через пятнадцать минут, либо я вернусь и применю Круцио. Я тебя предупредил.

Ничто так не бодрит с утра, как порция пыточного заклинания. Кэрроу умел правильно мотивировать: после таких едких слов невозможно не подняться.

В назначенное время Медоуз уже была внизу. Она потягивала кофе из чьей-то тёмно-синей чашки с треснувшей ручкой. Такие резкие перемены заставляли чувствовать себя странно, да и удивляли резкие изменения в отношении Пожирателей к ней. Утро здесь — то самое время суток, когда ощущалось, насколько большое скопление людей, проживающих в этом доме. В другое время они особо не пересекались, но вот утром кухня и гостиная полны были народу: кто-то, всё ещё заспанный, как и сама Медоуз, в одиночестве допивал остатки своего чая где-то в стороне от всех, другие живо переговаривались о чём-то своём, а третьи лишь на мгновение появлялись здесь, а затем тут же исчезали из виду. Огромное количество незнакомых лиц не внушали доверия, а вот Пожирателям, кажется, было совершенно всё равно. Они приняли появление Доркас как данное, несколько человек даже кинули пару безобидных шуток в её сторону, да и сами улыбались с самого утра. А может быть, сегодня у них всего лишь хорошее настроение, а завтра они уже не будут представлять своей жизни без того, чтобы не упрекнуть Медоуз в чём-нибудь. Лестрейндж, который сидел тут, кажется, с самого раннего утра, игнорировал все вопросы Доркас, лишь иногда поглядывал в её чашку, морщился и отстранялся: он до отвращения не любил кофе. Кэрроу появился ровно через пятнадцать минут, будто у него всегда с собой были часы, показывающие время с великолепной точностью.

— Наконец-таки доброе утро, — поздоровался Амикус и остановился напротив До, опёрся ладонями о стол. Заметно, что Кэрроу и сам не был рад раннему пробуждению: черты лица обострились, а глаза чуть покраснели. Это чуть умерило пыл Доркас: он не разбудил её лишь ради забавы.

— Оно было добрым пятнадцать минут назад, Кэрроу. Что у тебя? — До откинула волосы за спину и взяла кружку в обе ладони, переводя взгляд на Амикуса.

— Не думай, что здесь так просто. Я серьезно, каждому новичку рассказывается вроде... правил о более эффективных приемах во время дуэли, которых вы не используете.

— Что ты имеешь введу? Пошаговая методика пыток или что-то в этом роде? — Взгляд Кэрроу заставил стайку мурашек пробежаться по спине. Доркас решила больше не упоминать этого. — Ты мне снова ничего не расскажешь, верно я понимаю?

— Так и есть. — Амикус кивнул и шумно выдохнул, осматривая присутствующих. Почему-то после появления Кэрроу Пожирателей в кухне поубавилось, хотя До и не была против — будто дышать легче стало.

— Я с вами. Джо взял группу, поэтому делать мне пока нечего. Стоит хоть раз посмотреть на это, а то Кэрроу убьют, и мы начнём вымирать без новичков, — отозвался Лестрейндж с другой стороны кухни и одарил их широкой хитрой улыбкой. Доркас, с детства зная магловские сказки, не могла не ассоциировать его с Чеширским котом: точно такая же улыбка, таящая в себе какую-то тайну и усмешку.

— Джо? — Медоуз ненавидела, когда кто-то задавал слишком много вопросов, но сейчас делала совершенно то же самое. Ну а что предпринять, если до безумия отвратительно чувствовать, что все знают то, чего не знаешь ты? Тем более, любая информация могла пригодиться Ордену. До никак не находила момента связаться с ними: она не могла позволить, чтобы кто-то посторонний услышал их разговор, но в то же время она и не могла просто уйти в ближайший парк, слишком уж это подозрительно.

— Позже, Доркас, вы ещё встретитесь, — кивнул Рудольф.

— Делай что хочешь, серьёзно, только обещай не мешать. — Амикус снова перевёл взгляд на Медоуз. — Допивай, у нас не так много времени. — Он ухмыльнулся. — Угроза о Круцио всё ещё в силе.

Погода просто отвратительная. Природа будто серьёзно настаивала на том, что Медоуз неплохо было бы заболеть. Всё вокруг заволокло густым Лондонским туманом. Солнце спряталось за тучами, которые предвещали скорый дождь. До совсем не хотела промокнуть. Она тащилась вслед за Кэрроу по пустой улице, а сзади что-то беспечное насвистывал Лестрейндж. До натянула рукава черной мантии до пальцев и надела капюшон на голову, складывая руки на груди: ощущение, будто вели на собственную казнь.

Что удумал Амикус? Не решил ли он таким образом просто убить Доркас, воспользовавшись той каплей доверия к нему? Может, все они уже давно узнали, что она всего лишь шпионка? Пальцы начали судорожно дрожать.

Они пришли в старый, уже давно заброшенный парк, о котором До раньше и не знала. Широкие дорожки с пожелтевшим газоном по бокам вели к каменной беседке. Она полностью развалилась, остались лишь части колонн, овитые каким-то колючим растением. Создавалось ощущение, что они простояли тут целую вечность.

— Сюда мы шли?

— Именно. — Амикус сделал несколько шагов назад, не отрывая сосредоточенного взгляда от Доркас. — Скажи мне, что отличает членов Ордена Феникса от Пожирателей смерти?

Брови Рудольфуса поползли вверх, но он продолжал молчать.

Этот вопрос заставил Доркас задуматься, но лишь на пару секунд. Она знала ответ и не хотела лукавить.

— Пожиратели смерти борются за власть чистокровных над маглорождёнными, а Орденовцы не считают чистоту крови явным различием.

— Верно, — кивнул Амикус. Заметно, что он специально растягивал время. Видимо, ему тоже не совсем нравилось то, что он собирался делать. Это начинало пугать. — Но ты точно замечала наше поведение во время битвы. Мы никогда не молчим. Вот ещё одно явное отличие — мы уничтожаем сначала душу и только потом тело. Чаще всего. — Амикус ухмыльнулся и достал волшебную палочку. — Ты должна научиться этому, Доркас. Всё не так сложно, как кажется. Тебе всего лишь нужно вслед за каждым заклинанием отправлять еще и едкое слово, дать волю своему острому языку. Боевой дух соперника тут же угаснет, а если слабеет настрой, то слабеет и сам противник. Это работает, как бы отвратительно это не звучало.

— Я не люблю разносить сплетни и подслушивать чужие разговоры. У меня не выйдет, Кэрроу. — До качнула головой и перевела взгляд на Руди, кажется, немного потрясённого данной методикой. Они же все, наверное, делали это подсознательно, без какой-либо подготовки, а Кэрроу легко выявил этот трюк и определил его значимость. Может быть, этот парень и не так глуп.

— Тебе и не нужно. Сейчас слухи разносятся быстро: стоит одному сказать слово на ухо другому, как на противоположной стороне улицы люди уже начнут это обсуждать. Тебе даже не придется подслушивать — об этом знают все, но в трезвом состоянии помалкивают. Всего лишь нужно стараться запомнить то, чего ты не брала в голову раньше, обращать внимание на каждое сказанное слово. Это просто. Давай, попробуй. — Амикус твёрдым и отточенным движением поднял волшебную палочку, отчего Доркас неосознанно, дёрнулась.

— В смысле, ты хочешь, чтобы я что-то сказала о тебе? Мерлин. — Медоуз тут же замешкалась, медленно вынимая волшебную палочку. — Я не знаю ничего такого о тебе и... почему прямо сейчас?

Нет, это неправильно. До не чувствовала, что это дуэль. Кэрроу лишь пытался её научить, а от этого она просто не могла ему навредить, не имела на это права. Амикус на её слова закатил глаза.

— Черт возьми, почему ты не можешь ничего сделать, когда я просто прошу? Твой братец тоже так делал? — От неожиданности и резко возникшей боли внутри До не успела отбить полетевшее в нее заклинание. Оно безобидное: лишь ощущался легкий разряд электрического тока на коже. У Доркас пропал дар речи, она лишь продолжила глядеть на Кэрроу, широко распахнув глаза. — О, наверное делал. Я видел его пару раз. Парни говорили, что он забавно вопил, когда его матери вырывали волосы.

Еще одно заклинание, и оно тоже не было отбито. Кэрроу действительно начинал злиться, он хмурился, крепче сжимая пальцами палочку.

— Очнись, Медоуз! Я убил тебя уже два раза! Ты не настолько слабая, чтобы расчувствоваться от неприятных воспоминаний.

— Амикус... — Лестрейндж впервые за всё время подал голос, его слова звучали слишком предостерегающе. Он поджал губы — явный жест, показывающий, насколько ему неприятно это видеть.

— Я просил тебя молчать, Руди! Это моя работа, а не твоя.

Еще одна яркая вспышка полетела в сторону Доркас, но на этот раз она не чувствовала боли, заклинание отлетело в сторону. Амикус довольно ухмыльнулся.

— Включай мозг, Доркас, работай головой и не занимайся глухой обороной. Твои родители сопротивлялись бы больше.

Очередное заклинание ушло в ближайшее дерево. Кэрроу добился своего, теперь Медоуз действительно хотелось ему навредить настолько, чтобы он еще месяц валялся в постели от физической боли, а затем провёл всю свою оставшуюся жизнь в психушке от боли душевной.

— Это тебе стоит заниматься обороной, Кэрроу, а не вымещать на мне свои эмоции. Должно быть, жутко обидно жить не в собственном доме, а со сборищем убийц. — Заклинание. — А где твоя сестрёнка, м, Амикус? Неужели нарушила ваш немой договор и оставила бедненького братца одного? — Заклинание. — Где Алекто, Амикус? Где она?

Она видела, как Лестрейндж еще более напрягся. Последнее заклинание попало точно в цель. Кэрроу поморщился, но опустил волшебную палочку. Его взгляд стал слишком пустым. От этого взгляда вся злость, а точнее те капли, что от неё остались, тут же испарилась.

— Ты поняла. Молодец, — кивнул Кэрроу и убрал волшебную палочку в карман мантии. — Через час вернется группа Джо, нужно возвращаться. К тому же, скоро начнётся дождь. — Амикус направился к Медоуз и обошёл ее, чуть коснувшись пальцами ее плеча и бросив пару слов через плечо. Он направился обратно по дорожке. — Извини, если что. Ничего личного, верно?

Уже через несколько секунд он исчез за деревьями. А Доркас всё никак не могла сдвинуться с места. Перед глазами стояло то резко сменившееся выражение лица Амикуса. Кажется, она ненароком задела какую-то очень тонкую и болезненную струну в его душе (в её существовании она уже была точно уверена). Рудольф тоже уходить не собирался. Он молчал какое-то время, а затем всё же заговорил. Его голос звучал неожиданно хрипло, будто за то время, что они стояли в парке, он успел простудиться.

— Больше не говори об этом.

— Почему? — Ещё одной тайны Доркас просто не выдержала бы.

— Я не могу сказать. Правда, хотел бы, но не могу. Он сам расскажет, если захочет этого. Могу лишь дать наводку.

Доркас в ожидании приподняла брови. Это количество тайн уже просто не помещалось в её голове. Вот-вот что-то внутри щёлкнет, и мозг разорвётся на части. Слишком много недосказанностей за эти пару дней.

— Алекто ты больше не увидишь.

Жестокость — не свойство личности. Жестокость — привычка.

Р. Янси

Если Доркас до этого не понимала многих вещей, то теперь же она не понимала совершенно ничего. Да, некоторые моменты полностью сложились у неё в голове: теперь До знала причину долгого отсутствия Алекто и странного, даже какого-то растерянного, поведения Амикуса. Но сейчас появилось ещё больше вопросов, на которые ответить она не могла. Как умерла Алекто? Что произошло? Почему она не узнала об этом раньше? Ведь кто-нибудь из Ордена уж точно рассказал бы эту весть абсолютно каждому, так как сестра Амикуса была, мягко говоря, не самой дружелюбной личностью.

До даже было в какой-то степени легче: не она одна из близкого окружения потеряла родного человека. Черт возьми, насколько же боль другого унимает твою собственную! Это эгоистично, мерзко, но Доркас не могла ничего с собой поделать, по крайней мере сейчас. Абсолютно всегда, испытывая мучения, ты желаешь заставить другого мучиться точно также. С другой стороны, Кэрроу было действительно жаль — она его, в конце концов, понимала. Но у неё не было на это времени, к тому же Амикус не из тех людей, кто позволял себя жалеть, это Доркас поняла давно и просто не могла ошибаться. Хотя, на счёт своей правоты она уже не была так уверена: Амикус Кэрроу не тот, кем кажется на первый взгляд, а это пугало намного больше, нежели предположение о его сгнившей душе. Неизвестность и незнание — вот что действительно заставляло колючие мурашки бегать по коже, словно заряды электрического тока.

Весть о гибели Алекто не выходила из головы Медоуз весь день. Любопытство не давало покоя, а в голову закрадывались разнообразные причины этой смерти. Только к вечеру, когда До отправилась на своё первое задание, ей удалось на время забыть об этом. Правда, при первом же взгляде на Кэрроу мысли возвращались к словам Рудольфа, она будто снова слышала эти предостерегающие нотки в его голосе, снова видела еле заметную печаль в глазах от упоминания этой темы.

На первом задании он должен быть с ней — вот что гласила первая фраза Амикуса в этот день. И, как обычно, никаких объяснений. Доркас уже начинала привыкать к тому, что он никогда ни с кем не объяснялся и не оправдывался без особой на то причины. И одному Кэрроу было известно, говорила в нём гордость или же обыкновенная замкнутость и недоверие ко всему, что движется. Хотя, она не знала его отношений с Лестрейнджем, возможно, он — единственный человек, с кем Кэрроу свободно разговаривал. Лишь после того, как Руди собрал всех в гостиной, Медоуз удалось во всём разобраться. По словам Рудольфа, задание было простым, как бутылка молодого коньяка, нужно было лишь выпытать информацию у одной семьи волшебников, а после убить их и уйти незамеченными, не забыв при этом оставить знак Здесь-Были-Пожиратели-Смерти. Он говорил это так легко, будто рассказывал сюжет научно-фантастической книги, перечитанной уже много раз, а все вокруг словно были любопытными слушателями. Лестрейндж бесцеремонно называл фамилии, не спрашивая ни у кого о желании пойти, одновременно одаривая каждого тяжёлым взглядом, мол, у тебя нет выбора, это твой долг. До удалось не опустить глаз под этим натиском. Лишь когда подошло время трансгрессии, Медоуз почувствовала всю ту ужасную ситуацию, в которую она влипла, впуталась, словно в вязкую паутину.

Дом этой несчастной семьи был настолько обычным, что для его описания требовалось лишь одно слово — белый. Белые стены, белая крыша, белый забор, белая дверь. Под лучами заката всё это окрасилось в розовый и сиреневый цвета, а когда солнце вовсе скрылось за горизонтом, начало сливаться с безоблачным небом. Тот вечер Доркас не хотелось вспоминать больше всего, но он будто въелся в память, принуждая запомнить всё до последней детали: распахнутая дверь, крик маленькой девочки с белокурыми волосами, вопль мужчины, вбежавшего в прихожую и лужа крови, появившаяся прямо у порога. Медоуз искренне не хотела принимать в этом участие, при виде крови сделала вид, что ей нехорошо, и по указанию Кэрроу отправилась наблюдать за улицей через окна. Вокруг было пустынно и тихо, а вот в доме царил полный хаос: крики, возгласы, звуки ударов и скрипа половиц. Амикус выходил из себя, это было слышно по одному его голосу: появились нотки безумия и ярости, коих в обычном состоянии не звучало, а слова превратились то ли в громкий шёпот, то ли в надорванный хрип. От его слов мурашки бежали по коже, а стоило закрыть глаза, как воображение тут же воссоздавало картинку происходящего, ориентируясь по одним лишь звукам, а изображение было до ненормальности точным. Ненормально же интуитивно угадывать каждое движение твоего врага, верно?

— Я, чёрт возьми, последний раз прошу тебя нормально всё рассказать. Или ты хочешь, чтобы мои друзья пересчитали волосы на голове твоей дочурки? — Хлопок, скорее всего, удар по лицу. — Я-то думал, что ты хороший отец, Браун. Жаль. Мне очень и очень жаль. Прима.

Когда раздался детский крик, смешанный с горькими всхлипами, Доркас не выдержала. Она потянула какого-то паренька неподалёку за рукав, который тоже отказался на это смотреть, попросила заменить её, а затем чуть ли не бегом двинулась в сторону той самой пыточной камеры. Кэрроу уже переходил все границы, хотя о половине из них он, кажется, даже не ведал. Как можно вести себя столь чёрство? У него же, наверное, даже ни один мускул не дёрнулся.

Как она и говорила, Кэрроу совершенно не поменялся в лице. Незнающий его человек по одному голосу представил бы умалишенного психа с расширенными, как Вселенная, зрачками, дрожащими руками и дёргающимся веком. Но этот парень был настолько спокоен, будто находился на приёме у королевы, разве что ссадины на костяшках пальцев да кровь на руках не входили в общий образ сумасшедшего с наклонностями к жестокости и рукоприкладству, скрываемый под маской безразличия и гордости. Медоуз он будто и вовсе не заметил, лишь продолжал хладнокровно наблюдать за тем, как совершенно крошечного ангела тянули за волосы к противоположной стене. Парень, который делал это, выглядел более обеспокоенным, но скорее всего лишь отсутствием информации, нежели судьбой своей жертвы. Мужчина, кое-как привязанный к стулу, был избит до неузнаваемости: разбитая губа и нос, сломанная переносица и огромный синяк под левым глазом, затрагивающий частично покрасневшую сетчатку глаза. От этого зрелища в горле встал ком.

— Мерлин, Кэрроу, хватит! — От неожиданности тот парень, который тащил девочку, замер на месте, отчего в комнате на мгновение возникла гробовая тишина. До даже показалось, что она слышала, как кровь текла по её венам. — Он всё равно ничего не скажет, пора бы понять это и прекратить их мучить. — Доркас понимала, что из уст Пожирателя смерти должно звучать что-то другое, уж больно её слова смахивали на жалость — это слишком подозрительно, Медоуз пришлось произнести ещё кое-что. — Это бесполезно, мы лишь тратим время.

Амикус смотрел на неё несколько секунд, затем передёрнул плечами и сделал один единственный взмах волшебной палочки — глаза мужчины закрылись, а голова упала на грудь. Он наконец мёртв. Его дочь ушла следом за ним. Кэрроу покачал головой и убрал волшебную палочку в карман мантии. До неожиданно заметила, что его пальцы тряслись, а Амикус упорно пытался это скрыть.

— Ты должна следить за улицей, Медоуз, а не выступать за права членов Ордена Феникса. Ты уже не с ними, начни к этому привыкать.

Доркас на это лишь ухмыльнулась. Ты совершенно ничего не знаешь, Амикус Кэрроу, и даже не подозреваешь о том, что тебя ждёт за убийство очередной, ни в чём неповинной семьи.

Это продолжалось целых две недели. Новый день был похож на предыдущий. Если бы так всё шло и дальше, то у Медоуз бы поехала крыша. Она уже научилась более спокойно относиться к ежедневным убийствам и пыткам, тем более ей везло — она не встретила ни одного знакомого Орденовца в качестве беспомощной жертвы, хотя До не исключала, что об этом позаботился Рудольф. Всё же он как-то более спокойно относился к ней из-за того, что она здесь новенькая. Амикуса же она больше никак не интересовала, они встречались лишь по вечерам, когда каждый усталый расходился по своим комнатам, да и случалось это далеко не каждый день: сквозь беспокойный сон Доркас часто слышала, как в другом конце коридора закрывается дверь, ручка которой всегда отвратительно громко скрипела — Кэрроу часто возвращался лишь поздно ночью. Если им всё же удавалось встретиться, то Амикус уже по чистой привычке спрашивал, как прошёл день, но на ответный вопрос лишь ухмылялся и уходил прочь.

Один раз она случайно застала его с сигаретами в руках, в то время как у неё выдалась свободная минута. Он выглядел крайне обеспокоенным, не таким, как обычно. Влиял ли на поведение Кэрроу чей-то взгляд? Видимо, да. Когда он заметил До, то фыркнул, а на лице снова появилась его обыкновенная ухмылка. Тогда Медоуз не придала этому значения, но к вечеру у неё развилась настоящая мания преследования, но только не ко всем окружающим, а конкретно к Кэрроу. То, с какой ухмылкой он смотрел на неё, будто уже давно раскусил все её планы и лишь поджидал нужного момента, чтобы схватить её за горло. Игрался, словно кот с загнанной в угол мышью. Теперь Доркас казалось, что этот Пожиратель постоянно за ней наблюдал, хотя и не бывал рядом. Эта скрытность медленно сводила её с ума.

В тот же вечер Доркас повезло: Лестрейндж отпустил её отдыхать раньше положенного времени, но пообещал, что завтра заставит подняться её с восходом солнца. Медоуз была рада даже тому, что ей удастся поспать на пару часов дольше, при этом никто не посмеет ей мешать. Возможно, До уже давно лежала бы в собственной постели, если бы её не заинтересовал разговор, который вели Пожиратели смерти в одной из комнат. Судя по голосам, их было лишь двое. Как и говорилось ранее, стены здесь были настолько тонкие, что можно было услышать даже неразборчивый шёпот, если не наложить нужное заклинание, но эти парни, кажется, ни о чём не беспокоились.

— У вас ко всем новичкам так недоброжелательно относятся? — прозвучал тихий, осторожный и крайне напуганный голос. Можно было предположить, что к виску говорящего приставили волшебную палочку, готовясь произнести убивающее заклинание в любой момент, скажи он лишь одно ненужное слово.

— Если говорить предельно честно, то да. Не так просто влиться в коллектив, когда ты только появился, даже меня сейчас не все воспринимают всерьёз. Рудольф ко всем относится одинаково нормально, так что, если что-то понадобится, лучше обращайся к нему. Малфой или Кэрроу тебе не помогут, не сделай ты чего-то особенного. — Второй же говорил слишком быстро, порой проглатывал некоторые гласные звуки, будто английский практически не знал. Он словно куда-то сильно торопился, а ненужный разговор его слишком отвлекал.

— Настолько «особенные»?

То ли они начали говорить ещё тише, то ли просто молчали несколько секунд, но эта тишина заставила Медоуз сделать ещё несколько шагов к двери, отгоняя прочь все надоедливые шумы и вслушиваясь в неразборчивые слова.

— Скорее потрёпанные, Хью. На счёт Малфоя всё и так ясно, а вот Амикуса тебе лучше сторониться. Серьёзно, близкое общение с ним ни к чему хорошему не приведёт, так что пытайся держаться в стороне. Где Амикус Кэрроу — там куча неприятностей. Он — бомба, которой лучше не дерзить, иначе взорвётся и покалечит всех вокруг, включая себя самого. Из него выйдет не самая лучше компания.

Разговор принял не самый лучший оборот, оттого Медоуз сделала шаг от двери. У неё не было никакого желания слушать дальше, к тому же она понимала, что кроме пустых сплетен ничего полезного не узнает. Ей нужны факты. Но стоило сказать, что этот разговор ещё больше разогрел любопытство Доркас. Ей просто не терпелось узнать всю суть происходящих вокруг странностей. Пока у неё не было никаких идей. До неохотно отошла от двери и поплелась в свою комнату.

Всё завтра.

Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех.

Б. Пастернак

Долгие мучения Доркас наконец начинали окупаться — ей удалось узнать хоть что-то о смерти родителей. Не то что бы эти факты были чертовски важны, но теперь До понимала, что искать убийцу нужно именно здесь, в штабе Пожирателей Смерти. Откуда она это узнала? Не так важно, у неё были свои источники, а если говорить серьёзно, то об этом ей рассказала МакКиннон, которая связывалась с Медоуз пару дней назад. Стоило послушать, как настолько довольная их разговором Марлин, далеко не сразу решила приступить к делу. Поблагодарив за ту часть информации, которую До смогла добыть для Ордена, она пообещала в скором времени связаться с ней снова. На самом деле, хоть какой-то свет на убийство её семьи возвратил боевой дух Медоуз, сейчас она определённо ощущала в себе больше сил для борьбы.

Кэрроу не попадался ей на глаза уже два дня, но Доркас не чувствовала огорчения по этому поводу, скорее наоборот — теперь, когда за ней никто так пристально не наблюдал, она могла спокойно шататься по Штабу в попытках выловить хоть какую-то полезную информацию. Лестрейндж на неё не давил, был занят своими делами, а остальным Пожирателям смерти было совсем всё равно. Это способствовало получению новых знаний.

После честно (или практически честно) выполненного задания у До появилось время, чтобы немного поспать и передохнуть, выкинуть из головы лица людей, умерших на её глазах. Вокруг было тихо: видимо, большая часть Пожирателей смерти отсутствовала. Доркас было всё равно, она лишь радовалась временному покою, такому непостоянному и практически невесомому. Она направлялась в комнату, так как Лестрейндж был на каком-то важном задании, а значит выпить горького чая с виски было не с кем. Ни с кем больше Доркас разговаривать не могла, но молчать вовсе у неё тоже не получалось, хоть она и должна была думать лишь о своём важном деле и ненавидеть людей, забравших жизни многих её друзей. У неё не получалось сидеть в одиночестве, не улыбаться мрачноватым шуткам Пожирателей и не прислушиваться к завуалированным советам в её сторону. В отношении некоторых личностей у Медоуз открылись глаза, теперь, находясь в такой опасной близости к Пожирателям смерти, она начинала понимать их. Это совершенно не значило, что ей стало их жаль или, более того, Доркас решила перейти на их сторону, совершенно нет. Она просто научилась видеть в них таких же людей со своими слабостями, привычками и страхами. Рудольфус был одним из таких: он, наверное, единственный, кто при разговоре с Медоуз умел фильтровать информацию, не заговаривал на щекотливые темы и вообще будто забывал о том, что пару раз пытался её убить. Он действительно принял её, от этого Доркас почему-то чувствовала себя виноватой — всё же она ненавидела лгать. Амикус — второй и последний человек в списке тех, с кем она заговаривала по собственной воле более двух раз. Понять его у Медоуз совершенно не выходило: как только она начинала думать, что неплохо знает его, Кэрроу одним поступком переворачивал всё с ног на голову. Вот он — беспощадный мучитель людских душ, а стоило всего лишь чуть-чуть рассмотреть его, как она тут же замечала трясущиеся руки, а через пару часов уже ощущала сигаретный дым, исходящий от его одежды. То ли Амикус умело притворялся, чтобы понравиться Тёмному Лорду, то ли у этого парня были серьёзные проблемы с психикой. А может он был лишь жертвой обстоятельств и канонов, через которые не смог перешагнуть. Чёрт его знает.

До действительно думала, что никого не встретит, но расположившийся у стенки коридора силуэт тут же развеял её мечты. Она замерла на последних ступеньках лестницы и стала прислушиваться к тихому, путающемуся бормотанию. Медоуз сначала осмотрела парня с ног до головы, пытаясь разглядеть признаки опасности: взъерошенные, светло-каштановые волосы, потемневшие серые глаза и смявшаяся на спине мантия. Он скорее был до жути пьян, чем опасен. На вид он был совсем молодой, возможно даже одного возраста с Медоуз. Он заметно шатался, хотя прислонялся спиной к стене, держал в руке бутылку чего-то До неизвестного, при этом ведя монолог со стенами. Он будто разучился озвучивать мысли лишь в своей голове, а не всем подряд. Если бы Рудольфус Лестрейндж увидел это, то жертв было бы не избежать: как настоящий лидер, он очень серьёзно относился как к физическому, так и к моральному состоянию своих подопечных и, хотя сам порой выпивал, абсолютно всегда был трезв на заданиях, какими бы простыми они не казались. Руди требовал полной, максимальной сосредоточенности и самоотдачи, а этот тип определённо не желал следовать молчаливо установленным здесь правилам.

— Это было определённо плохой идеей. — Для парня, превысившего норму алкоголя в крови, он разговаривал вполне осознанно. — Настолько отвратно, что даже Лестрейндж это не выпьет... — Одна фамилия, а для Медоуз будто светящаяся надпись «Безопасно пьяный». Этот Пожиратель вреда ей не причинит, по крайней мере сейчас.

В другой момент Доркас прошла бы мимо, но теперь мысль об отдыхе или сне уже не казалась такой привлекательной. Уснёт она, в лучшем случае, через час, а тратить время, ворочаясь под тонким одеялом, ей не хотелось. Кажется, даже Пожиратель удивился такому резкому порыву к общению — поставил практически опустевшую бутылку на подоконник и перевёл затуманенный взгляд на До. Вблизи от него ещё больше несло алкоголем.

— Медоуз, не ожидал тебя здесь увидеть. — Доркас уже начинала привыкать к тому, что её знают все, а она — лишь пару человек, как чёртова знаменитость со своим фан-клубом.

— Я здесь живу, если что. — Она встала прямо напротив, выдерживая осторожную дистанцию в пару шагов, чтобы успеть отскочить, если у Пожирателя появится идея схватить её за горло.

— Остроумная шутка. Ты знаешь, о чём я: ожидал увидеть тебя не раньше полуночи, вместе с остальными. Тебя также оставили, как и меня? Добро пожаловать в комитет неудачников. — А вот и причина, по которой этот парень так напился. Видимо, ему доставляло удовольствие быть пушечным мясом, а вот Доркас лишь наоборот, была рада не присутствовать на очередном салюте из крови и кусков плоти. Также вид трясущихся рук Кэрроу и безумного взгляда Лестрейнджа ей тоже не доставлял удовольствия, скорее вызывал внутреннюю дрожь. Пожиратель кивком головы предложил ей содержимое бутылки, но Доркас лишь покачала головой — у неё совершенно не было настроения для выпивки, к тому же она желала быть в сознании, если её вдруг захотят расчленить. Паранойя. — Зря, — прокомментировал её отказ парень и пожал плечами, самостоятельно осушая бутылку. — Если бы моих родителей так убили, я бы не выходил из месячного запоя.

Кажется, этот парень понял, что сказал лишнего, лишь через пару секунд. У него было время, чтобы всё осознать, запаниковать где-то внутри и придумать оправдание — Доркас далеко не сразу смогла что-то ответить.

— Что ты сказал? Нет, подожди, ты действительно что-то знаешь, или мне показалось? — Медоуз начинала нервничать, как только кто-то хотя бы краем слова касался этой болезненной темы. Она не могла совладать со своим дыханием, будто погрузилась под воду, не в состоянии свободно дышать. Ещё пара секунд, и До наглотается воды, закашляется от наплыва эмоций.

— Я не знаю. Я ничего не знаю! Меня там не было, я лишь слышал, слышал от других, но мне сказали не говорить. — Весь алкоголь, всё расслабленное, даже чуть подавленное состояние будто тут же выветрились из головы Пожирателя. Он сделал несколько шагов назад, сразу забыв про бутылку, его глаза прояснились, а на лице появилась растерянность.

— Ты же должен понять меня, верно? У тебя есть родители, семья. Ты же должен понять, какого это, потерять всё, что у тебя было. Просто расскажи мне. Я могу пообещать, что никому не скажу о тебе. Пожалуйста. — Эмоции начинали накатывать с головой, от этого половина звуков проглатывалась, Доркас будто захлёбывалась ими.

— Они искали тебя. Хотели сделать тебе больно, в любом случае убили бы их. — Пожиратель нервно покачал головой, дёрнувшись и резко осмотревшись по сторонам, но даже когда он никого не обнаружил, спокойствия у него не прибавилось. — Я не могу, правда. Он убьёт меня. Не говори ничего, не говори. — Парень не ожидал никакого ответа, лишь сорвался с места и уже через пару секунд скрылся на первом этаже. Ещё через несколько мгновений внизу хлопнула входная дверь.

Медоуз не понимала такой резкой перемены настроения этого Пожирателя смерти. Единственное напоминание о нём — оставленная на подоконнике бутылка, со следами от пальцев на горлышке. Теперь До совершенно не хотелось спать, она повернулась лицом к окну и нахмурилась, пытаясь переварить полученную информацию.

Кто-то из Пожирателей под страхом смерти запретил тому парню, а может, и не только ему, рассказывать хоть что-то об убийстве семьи Медоуз. Видимо, этот самый «кто-то» тщательно позаботился, чтобы Доркас не завладела этой информацией, а для этого должна быть какая-то очень весомая причина, верно? До знала, что смерть её родных была приманкой, как бы отвратительно это не звучало, Волдеморт думал, что после того, как ей будет нечего терять, она перейдёт на их сторону. Так что же ещё можно было скрывать, да ещё и так долго? Это было бессмысленно и крайне подозрительно. Этот человек определённо имел власть или хотя бы небольшое влияние на других Пожирателей, раз никто до сих пор не промолвил ни слова. Его боялись, это было понятно по тому, как вёл себя тот парень. Кандидатов для роли устрашающего и жестокого человека было не так много: Люциус Малфой, Рудольфус Лестрейндж, Мариус Мальсибер и, разве что, Амикус Кэрроу. В список также можно было внести того самого неизвестного ей Броуса, но Доркас не хотела делать поспешных выводов, хотя, со слов Кэрроу, он казался довольно подозрительным, а может у Медоуз всего лишь начинала съезжать крыша.

Малфой был вполне способен на то, чтобы навести страх на половину штаба. До с удовольствием бы повесила на него убийство своих родителей и ещё парочку злодеяний, но у неё не было должных аргументов, к тому же, Люциус редко появлялся в Штаб-квартире. Убийца живёт здесь, возможно, за стенкой, и Малфоя тут, к сожалению, не приплетёшь. Но он мог быть сообщником, подставным лицом, да кем угодно — Медоуз не хотела списывать его со счетов так сразу.

Лестрейндж с ней казался довольно дружелюбным, но стоило кому-то другому обратиться к нему, как в Руди просыпалась его настоящая сущность. Порой начинало казаться, что он способен перерезать тебя на куски, после чего лишь усмехнуться и уйти, что-то дружелюбно насвистывая. Как бы спокойно Рудольф не относился к Доркас, от него можно было ожидать чего угодно. Да, Медоуз в какой-то степени доверяла ему, но не настолько, чтобы беспрекословно верить всем его словам.

Мальсибер был из таких людей, которые не вызывали доверия с самого первого взгляда. За всё это время они с Доркас не перемолвились даже словом, но иногда Медоуз удавалось понаблюдать за ним со стороны. Этого хватило, чтобы понять, что До совершенно точно не захотела бы с ним разговаривать: агрессия постоянно исходила с его стороны даже к своим друзьям.

Кэрроу же, До была просто уверена, мог своими спокойными, оттого жуткими, речами запугать паренька до смерти, хотя может он и не желал этого. Шансов, что Амикус причастен к этому, было ровно столько же, сколько и в отношении Мариуса, Рудольфа и Люциуса.

Единственный вывод, который сделала Доркас после своих долгих рассуждений, так это то, что из неё получился бы никчёмный детектив. Никаких аргументированных и хотя бы немного логичных догадок у неё не было. Сузился круг подозреваемых, как сказал бы суровый главный герой какого-нибудь кинофильма, это уже упрощало задачу. На большее Медоуз была не способна, ей нужна была помощь и больше фактов. Было бы неплохо, если бы один из Пожирателей смерти просто рассказал ей всё, после чего Доркас просто не позволила бы его убить. Стоило хотя бы попытаться узнать что-то.

— Я так и знал, что ты здесь.

До начинала привыкать к тому, что Амикус Кэрроу абсолютно всегда появлялся без предупреждения. Первое время она пугалась, вздрагивала, потом долго злилась, потому что не понимала, как этому паршивцу удавалось так бесшумно передвигаться. А сейчас она совершенно не проявляла признаков беспокойства, лишь оборачивалась в сторону голоса.

Кэрроу никогда не менялся — обыкновенная лёгкая ухмылка, идеально приглаженные волосы и горящие глаза (порой ей казалось, что они светились в темноте). Привычной мантии не было, видимо, Амикус никуда не собирался выходить ближайшие несколько часов, так как лицезреть его идеально выглаженные рубашки Доркас могла только тогда. Её взгляд на мгновение замирает на запонках в виде рыбьего хвоста.

— Раз бутылка уже здесь, я не удивлюсь, если Лестрейндж появился раньше всех и уже где-то неподалёку. — Амикус кинул многозначительный взгляд в сторону опустошённой бутылки. Разумеется, он ни разу не замечал, чтобы Медоуз пила, но, кажется, это никак не мешало его издёвкам.

— Можешь присоединиться, если так хочется побыть в моём обществе. — Первое правило при общении с Амикусом Кэрроу — отвечать подколом на подкол, иначе всё может закончиться не совсем хорошо. Амикус словно дикий пёс: как только он почувствует страх, то тут же решит разорвать жертву на части. — Это не моё, оставил кто-то из ваших.

— Наших, сладкая. — Ещё одна вещь, с которой Медоуз приходилось мириться. По крайней мере, теперь её от этого прозвища не выворачивало. — Пора начать принимать нас, как своих. Это проще, чем тебе кажется, но я начал разговор не для того, чтобы снова тебя учить. — Доркас с показным облегчением выдохнула, в то время как Кэрроу не смог сдержать смешка. — Просто хотел предупредить, что тебе придётся чаще от меня прятаться, так как тот самый Руди отправил меня на три дня в свободное плавание.

— Намёк понят, буду стараться не забрести в твоё море и одновременно не потеряться.

— Я везде найду тебя, Доркас. — Амикус еле заметно ухмыльнулся, но больше ничего не сказал, лишь качнул головой и направился дальше по коридору, в сторону своей комнаты.

И понимай как хочешь: то ли это было что-то вроде сигнала об отсутствии неприязни, то ли завуалированная угроза. Улыбка серийного маньяка только усиливала негодование. Лишь внутри стало так тепло, что как никогда захотелось, чтобы все вокруг перестали грызться между собой.

Мнение о человеке, как и почти о каждом существе, зависит от того, с какого расстояния на него смотреть.

Б. Джонсон

Амикус Кэрроу — самая главная цель на этот долгий день. Целый вечер раздумий придал Доркас больше сил для борьбы, теперь она серьёзно решилась выпытать хоть какую-то информацию от подозреваемых лиц. Так получилось, что первым под руку подвернулся именно Кэрроу. А если говорить честно, то ни к кому другому Медоуз пока подойти не осмелилась: Малфой был чёрт знает где, Лестрейндж сегодня был явно не в очень хорошем расположении духа, так что если его побеспокоить, то можно лишиться спокойного дня без убийств и пыток, а один взгляд Мальсибера тут же заставил До развернуться и пойти прочь. На деле всё оказалось не так просто, как Медоуз воображала в своей голове, но отступать и от Кэрроу она не собиралась. На данный момент он был наименее опасным вариантом, в конце концов, он же не убьёт её, верно?

С самого утра лил сильный и холодный дождь — Доркас даже не захотелось открывать окно. Небо заволокло тучами, а ветер постепенно набирал силу. Медоуз называла это чисто Лондонской погодой, так как она гостила в Великобритании почти всю осень и зиму, но в этом году пока было довольно солнечно и тепло для лёгких осенних пальто, а сейчас зима уже начинала заявлять о себе.

Если на улице было довольно прохладно, то в Штаб-квартире было до дрожи холодно. Дом был просто огромный, оттого он очень быстро охлаждался, а через пару часов уже начинало казаться, что деревянный пол покрылся скользкой и крепкой ледяной коркой, а окна и зеркала кто-то изрисовал паутинками инея. Постоянная прохлада медленно усыпляла бдительность Пожирателей смерти: все ходили, словно сонные мухи, скрывались на кухне, выпивали чашку чего-то горячего, оживали на пару часов, а затем снова тонули в собственной сонливости. Доркас Медоуз совершенно не нравилось такое состояние: первую половину дня она только и делала, что шла за новой чашкой горячего чая и возвращалась в свою комнату, погружаясь в чтение, но при этом не забывая прислушиваться к звукам снаружи, в попытках уловить знакомый скрип двери. Амикус с самого раннего утра не выходил из своей комнаты, и До уже не была уверена, что он вообще там. Входить в святилище Кэрроу она не решалась, хотя и сама не знала почему, просто не хотела и всё тут, будто постоянно упиралась в бетонную стену. Ей казалось, будто комната, насквозь пропитанная его эмоциями, энергией и запахом, тут же сожжёт её заживо, не оставив следа. Это словно черта, через которую Медоуз не переступила бы без серьёзной причины, или если бы её не затащили внутрь силой. Пока ни того, ни другого не произошло, а значит Доркас могла спокойно бездельничать.

Дверь комнаты Амикуса Кэрроу распахнулась лишь после полудня, около двух часов дня, когда До только-только приняла удобную позу на кровати. Прежней сонливости как не бывало. Доркас встала на ноги и быстрым шагом направилась к двери, как можно тише приоткрыла её и выглянула наружу. Амикус медленно и неторопливо вышел, а затем поплёлся к лестнице. Он явно куда-то собрался, но уж точно не на задание Лестрейнджа, это было видно по его одежде — Кэрроу ненавидел марать свои вещи в крови и абсолютно всегда надевал мантию, а сейчас лишь бережно поправлял манжеты чёрной рубашки. Медоуз вышла следом, уже начиная подталкивать себя к разговору о родителях, а не о чём-то отстранённом и совершенно ненужном.

Даже если Амикус и заметил своего неумелого преследователя, то виду не подал, лишь спокойно спустился на первый этаж. Доркас искренне хотелось завыть, когда Кэрроу обошёл стороной кухню и прямым ходом направился в сторону прихожей и снял с вешалки плащ. Чего-чего, а выходить в такую погоду на улицу Медоуз совсем не хотелось, и она совсем не понимала, как Амикус с такой решительностью собирался покинуть это более-менее тёплое место. До показалось это странным, однако пинком, заставившим её решиться на такое, послужило скорее любопытство, чем тяга к разговору о семье. Для себя она решила, что сначала узнает, куда же Амикуса так тянуло даже в жуткую непогоду, а только потом начнёт расспрашивать его о своём. Доркас даже видела, как она появляется из-за дерева после загадочного разговора Кэрроу с каким-то незнакомцем, выпытывает у него подробности, в крайнем случае, возвращаясь к старому доброму шантажу, а затем узнаёт всё о родителях и брате. И миссия выполнена. Если бы всё так удачно сложилось, последующая работа в окружении Пожирателей смерти казалась бы не такой тягостной.

Амикус, кажется, настолько углубился в свои размышления, что преследования совершенно не замечал, как и ничего вокруг: постоянно задевал плечом движущихся навстречу прохожих, совсем никак не реагировал на недовольные высказывания в его сторону и косые взгляды. От маглов сейчас он ничем не отличался, но для них относился к тому типу людей, которым было на всех и всё наплевать. Доркас даже не могла с уверенностью подтвердить это: она больше не была ни в чём настолько уверена. Если бы не дождь, который заканчиваться, кажется, не собирался, то для Медоуз это казалось бы обыкновенной прогулкой в тёплый весенний вечер: она неторопливо, принимая непринуждённый вид, плелась следом за Пожирателем, улыбаясь прохожим и пряча ладони в карманы куртки. Из-за отсутствия капюшона волосы До постепенно начинали походить на спутанный клубок шерстяных нитей: прилипали друг к другу и начинали завиваться от влажности.

Первое время До не понимала, куда Кэрроу так упорно и долго шёл. Они шествовали по неизвестной Доркас части города, а пару раз Медоуз и вовсе теряла Амикуса из виду, начиная паниковать в такие моменты. Иногда ей хотелось бросить всё и схватить упрямого Пожирателя за рукав или же просто вернуться в свою тёплую комнату, заползти под одеяло и не вылезать оттуда до конца дня, но До терпела, продолжала двигаться следом ровно на такой дистанции, чтобы идти достаточно далеко, но и не упускать Кэрроу из виду. Далее она уже начинала считать шаги: тридцать два, тридцать три, обойти лужу, тридцать четыре, тридцать пять, врезаться в чью-то спину, извиниться, идти дальше, тридцать шесть.

Медоуз дошла до восьмидесяти семи, когда начала замечать знакомые места. Тогда осознание происходящего резко ударило в голову и чуть не сбило с ног. Доркас резко затормозила и уже решительно захотела развернуться и пойти прочь, куда угодно, но подальше от Кэрроу. Что-то не пускало её. До как заворожённая продолжала шагать, будто не в состоянии остановиться. Она так и шла следом за Амикусом до хорошо известного ей поворота с огромным деревом, в тени которого жаркими летними днями отдыхали прохожие, а затем и до металлических скрипучих ворот, ведущих прямо на городское кладбище. Не нужно было спрашивать и раздумывать над тем, что привело сюда Амикуса: это было понятно даже ребёнку.

Дождь ослабевал, кажется, решил смиловаться над двумя фигурами, торчащими под ливнем уже около часа. Одна из фигур ещё более замедлила шаг, неторопливо шла по тропинке, не оглядываясь вокруг, лишь повернув голову в одну сторону, высматривая единственную нужную надпись. Наконец Кэрроу замирает. Медоуз остановилась у одной из могил, мысленно извиняясь перед неким Клаусом Роем, чуть наклонилась, поправляя практически засохшие цветы — этого беднягу давно никто не навещал. До могла спокойно наблюдать за Амикусом: его лицо было хорошо видно даже на таком расстоянии. От его взгляда Доркас захотелось разбить что-нибудь.

Амикус несколько мгновений неподвижно стоял неподалёку от могилы, затем, кажется, собрался с мыслями, прошёл по дорожке и приблизился к плите вплотную. Он как никогда бережно протянул руку и положил ладонь на холодный камень. Возможно, Доркас показалось, но его пальцы снова нестерпимо дрожали, но от холода ли? Затем Кэрроу вынул волшебную палочку, даже не оглядываясь вокруг, наколдовал несколько белых лилий, таких ярких на фоне тёмных туч и серого камня. Амикус обошёл могилу вокруг, вставая лицом к плите с надписью: «Алекто Ванесса Кэрроу», и чуть ниже виднелась приписка: «И небо над твоей головой стало светлее». Он чуть присел, аккуратно смахивая капли дождя с нежных белоснежных лепестков.

— Хэй, я снова пришёл. — Доркас вздрогнула от одного его голоса, такого неестественно хриплого. Создавалось ощущение, будто он обдумывал каждое слово, прежде чем произнести его. — Прости, что меня так долго не было. Ты же не обижаешься, правда? На мою голову свалилась ещё одна новенькая, о фамилии которой тебе лучше не знать. — Амикус улыбнулся чуть заметно, но искренне. — Как тебе может нравиться дождь? Погода слишком отвратительная, я думаю, даже для тебя.

От ощущения, будто он разговаривал с живым человеком, у До сжималось сердце. Создавалось ощущение, будто что-то тяжёлое свалилось на неё непосильной ношей, с каждой секундой причиняя всё больше и больше боли. Уже в тысячный раз к ней пришло осознание, что не у одной Доркас Медоуз могли быть проблемы. Медоуз медленно начинала замерзать, а кончики пальцев она, кажется, уже не чувствовала вовсе. Она боролась с желанием подойти ближе, дать знать о себе, ведь ни один человек не должен переживать неприятности в одиночестве, не так ли? Но До не знала, будет ли это правильным. Они с Кэрроу не находились в близких отношениях, да и общались не так часто, чтобы Доркас вот так просто, без колебаний позволила себе подойти к нему в такой момент. Медоуз не хватало смелости и решимости. До решила поставить себя на его место. Вывод — ей бы совсем не понравилось, если бы кто-то посторонний обратился к ней, когда она, пусть и мысленно, общалась со своей семьёй. Она как никто другой знала, что первое время после смерти это общение просто необходимо: ни один человек не способен вот так скоро забыть о ком-то на всю оставшуюся жизнь.

— Я не буду тебе ничего рассказывать. Я серьёзно, это такие ненужные и неприятные вещи, что от них станет лишь ещё более паршиво. У меня другой повод. Знаю, ты ненавидишь, когда я начинаю извиняться, но я не могу по-другому. Всё произошедшее гложет меня изнутри, а твоё молчание лишь усугубляет ситуацию. Нет, я не виню тебя. Наоборот, я хочу знать, считаешь ли ты меня виновным. Чёрт возьми, меня действительно так гложет это, Лекта.

Медоуз больше не могла это слушать, ей просто нельзя было это слушать и слышать. Складывалось ощущение, будто она подслушивала чей-то сугубо личный разговор, а это чувство было до ужаса горьким. Доркас поднялась, снова спрятала замерзшие ладони в карманы куртки, развернулась и пошла прочь. Ей уже давно стоило быть в Штабе, а не сидеть и подслушивать подробности чужой жизни: Кэрроу был бы совсем недоволен, если бы узнал. А знать ему было совершенно необязательно, ведь До не хотелось, чтобы огонёк, греющий её душу, потухал так скоро.

Люди никогда не бывают ни безмерно хороши, ни безмерно плохи.

Ф. Ларошфуко

Был ли хоть один день, когда Доркас Медоуз не хотелось себе врезать? Ни разу в жизни. И этим утром До всё также искренне желала, чтобы кто-то ударил её по лицу, только вот сил подняться с постели совсем не было. Вчерашняя прогулка под дождём определённо не пошла ей на пользу, а даже наоборот: она чувствовала, будто горло чем-то острым резало изнутри, а мышцы болели так, словно Медоуз вчера без остановки пробежала несколько километров. Безобидной прогулки хватило, чтобы она почувствовала себя просто отвратительно.

Когда Доркас всё же поднялась с кровати, ей так удачно попался на глаза Лестрейндж. Стоило видеть это его выражение лица, когда он был одновременно обеспокоен её бледностью, пытался понять, что с ней делать и при этом не подавать виду, что дневное отсутствие Медоуз что-то испортит, хотя оно так и было. И да, До действительно утверждала, что завтра будет чувствовать себя намного лучше, так как обычно болезнь в её организме дольше, чем на двое суток не задерживалась. Лишь в редких случаях Медоуз могла проваляться под одеялом дольше недели, но это произошло только несколько раз за всю её сознательную жизнь. Со странным чувством вины До вернулась в комнату вместе с чаем и полным согласием Рудольфа на однодневный отпуск. Открывать окно и отодвигать плотные шторы ей не хотелось: органы чувств обострились настолько, что Доркас ощущала себя чёртовым вампиром, который вот-вот расплавится на солнце.

Утро под тёплым одеялом с недочитанной книгой было прекрасным, только вот дальше нахлынула скука, а общее состояние нисколько не улучшалось. Пустая чашка стояла на тумбочке, а желания встать и налить себе чаю совсем не проявлялось. Было бы проще, если бы кто-то сделал это за неё, только болеть Медоуз приходилось в одиночестве: все были заняты своими супер важными делами, и До не имела права их винить. Может, вечером кто-нибудь да заглянет проверить, не нужно ли выносить её труп, скорее всего, всё тот же Лестрейндж.

Доркас давно не слышала такой тишины. Казалось, что все резко решили покинуть Штаб, а возможно так оно и было. Медоуз спокойно могла поверить, что сегодня у Пожирателей смерти особенно важное собрание или задание, где требовались все силы, которые только были. Может быть несколько счастливчиков, или неудачников, это уж кто как думает, так же, как и Доркас отсиживались в своих комнатах, вслушиваясь в тишину и разглядывая пыль на подоконнике. Было бы неплохо предупредить МакКиннон, чтобы Орденовцы были осторожнее, всё же такое резкое исчезновение всех Пожирателей смерти ни к чему хорошему никогда не приводило. До считала эту идею определённо лучшим вариантом и всё же подняла голову с подушки, потянула руку к телефону и сняла трубку. Набрала номер, но прежде чем ввести последнюю цифру, замерла в замешательстве. Она-то выбросила из головы мысли о том, что сейчас в здании тот, кто мог вмиг раскрыть Доркас, прочитать все её замыслы. Чёртов Амикус Кэрроу в штабе на трёхдневном заслуженном отдыхе. До совсем забыла, что ещё два дня он мог спокойно не помнить о том, что ему придётся убивать людей. Кэрроу же мог без всякого стука войти, не потрудившись даже оповестить о своём присутствии до того момента, пока не приставил бы волшебную палочку к её лбу.

Медоуз всё ещё не решалась. Она не шевелилась несколько минут, отчего запястье уже начинало ныть из-за застывшего состояния, обдумывала последствия, но всё же нажала на кнопку, прислушиваясь к монотонным гудкам. В конце концов, Амикус мог опять пропадать на кладбище, а может он узнал о том, что Медоуз приболела, и решил лишний раз к ней не соваться: вряд ли сыграла совесть, скорее инстинкт самосохранения, да и к тому же, если бы он появился, то Кэрроу пришлось возиться бы с ней, а это ему бы совсем не понравилось. Другого такого шанса могло не быть, стоило рискнуть.

Гудки прервались практически сразу, Медоуз услышала крайне довольный женский голос, чуть хриплый то ли от долгого смеха, то ли от недавнего пробуждения: с Марлин МакКиннон было возможно всё.

— Да? Я слушаю, говорите.

— Говорю.

Одно слово, а реакция просто непревзойдённая. Кажется, Марлин действительно была рада звонку подруги. Они изначально, ещё в тот день, когда Доркас только внедрялась к Пожирателям смерти, обговорили кодовые фразы, чтобы узнать друг друга тут же, не называя имён и фамилий. Любое лишнее слово могло всё испортить и заодно забрать жизни нескольких человек.

— Мерлин, ты не представляешь, как я рада тебя слышать! У тебя всё нормально, есть какие-то новости?

— Не думаю, что это имеет какое-то значение, но все куда-то разом исчезли. Вам лучше быть аккуратнее, слышишь? Помнишь, что значит слово «аккуратнее»?

— Его значение Бродяга каждый день буквально пишет у меня на лбу, так что не волнуйся. Я попрошу главного, чтобы он всё проверил.

Главным они всегда между собой называли Фрэнка, хотя ему крайне не нравилось это прозвище, если он вдруг слышал его. Хоть фактически Лонгботтом и не управлял всем Орденом, но он имел просто огромнейшее влияние на людей, чаще остальных собирал группы, был ответственен за жизнь и здоровье каждого, даже если этого никто от него не требовал, Фрэнк просто считал себя обязанным выкладываться полностью и без остатка.

— Больше у меня ничего нет. Могу лишь сказать, что заболела и вряд ли смогу сообщить что-то полезное ещё несколько дней.

Медоуз услышала тяжёлый и недовольный вздох, и он говорил о разочаровании, связанном совсем не с временным отсутствием полезной информации.

— И кому ещё надо напоминать об осторожности? Я думала, твоей главной угрозой на данный момент является то, что тебя живьём может сожрать Кэрроу, так нет, оказывается, осенняя сырость имеет над тобой даже большее влияние.

— Со мной уже завтра всё будет нормально, я же сказала. — Доркас проигнорировала высказывание Марлин об Амикусе, хотя её чувство справедливости внутри начало истошно биться и кричать, что всё не так просто и он не так ужасен, как кажется. Но До пришлось очередной раз прикусить язык и промолчать, так как хотя бы слово в защиту Амикуса Кэрроу прозвучало бы странно, как ни крути. Если МакКиннон что-то и придётся объяснять, то не сейчас, а позже, с глазу на глаз, когда Медоуз будет в себе точно уверена.

— Я знаю, но не могло же тебе это сойти с рук. Прости, но, если больше нет новостей, мне нужно идти, срочно рассказать обо всём, может, кто-то соберёт людей. Спасибо, ты знаешь, насколько помогаешь нам.

Ещё мгновение, и голос замолк — его заменили всё те же монотонные гудки. Доркас положила трубку и снова опустила голову на подушку, выдохнув от осознания того, насколько затекли мышцы шеи.

День тянулся настолько медленно, что Медоуз начинала думать, что солнце больше никогда не сядет. На самом деле, она далеко не сразу поняла, что начинало темнеть, так как из-за задёрнутых штор в комнате полумрак царил целый день. Знаком того, что приближалась ночь, стала лишь тишина, нарушившаяся негромкими голосами внизу: теперь Доркас хотя бы не казалось, что она лежит в могиле. Нужно было подняться и поесть чего-нибудь, но ни желания, ни сил всё также не было. До уговаривала себя поспать, рассчитывала, что тогда к утру всё пройдёт, но кто-то решил, что сейчас совсем не время для сна. Короткий, буквально секундный стук в дверь, и в глаза ударил свет из коридора, хотя он вовсе не был ослепительно-ярким.

— Прохлаждаешься? — Дверь тут же захлопнулась. Глаза не успевали привыкнуть к таким резким переменам освещения, оттого распознать Амикуса удалось только по голосу: такому недовольному и раздражённому.

— Продолжишь меня обвинять и вылетишь за дверь, Кэрроу, — фыркнула Доркас, словно ёж, готовый в любой момент исколоть Пожирателя острыми иглами. Амикус произнёс одно единственное слово, а уже от отвращения к нему начинали трястись руки.

— Я лишь излагаю факт, сладкая. — Он, как и обычно, не поддавался эмоциям, лишь прошёл ближе к кровати, но что-либо предпринимать не торопился, лишь косо взглянул на пустую чашку на тумбочке и нахмурился. — Ты подводишь не только меня, а ещё и весь штаб, — до того, как Медоуз, в возмущении открыв рот, успела что-то произнести, Амикус снова заговорил: — Я всё ещё отвечаю за тебя, Доркас, и не только за тебя, а за большую часть новичков. Нам нужны люди, а ты заболеваешь, так ещё и не лечишься. — Кэрроу взял стакан. — С сахаром? — лишь коротко спросил он, а когда получил отрицательный ответ, вышел.

Этого парня просто невозможно было понять: вот он зашёл и принялся кидать раздражённые речи в её адрес, а через секунду вызвался принести ей чай, хотя До даже краем глаза не смотрела на эту чёртову чашку, не говоря уже о том, что просила Амикуса о чём-то. Но успокоиться также быстро, как и Кэрроу, у Медоуз не получалось. Сжав губы, она медленно села на кровати, подтянув к себе одеяло и удобнее пристроив подушку, чтобы спинка кровати не врезалась в плечи и шею. Амикус Кэрроу слишком сложен для понимания, не стоило тратить на него свои нервы и время, но До просто не могла не пытаться разобраться в нём. Это как вещь, которую тебе запрещают трогать, но из-за этого самого запрета тебе хочется коснуться её ещё больше. Правда, в один момент можно просто разочароваться и понять, что все усилия были напрасны, а там, в самой глубине души, лишь затягивающая пустота, а Медоуз не хотела разочаровываться. Нужно продолжать попытки, но при этом держаться на расстоянии.

Снова открылась и закрылась дверь, Кэрроу подошёл к кровати и протянул Доркас чашку, от которой шли клубы пара. Он так уверенно держал её, будто даже переверни он её вверх дном, ни капли содержимого не пролилось бы.

— Аккуратнее, он горячий, — предупредил Амикус и сделал шаг назад, наблюдая за До. Он смотрел так, словно подмешал в напиток дозу яда. Это не могло не вызвать подозрений.

— Ты точно не решил меня отравить? — Медоуз пыталась создать шутливую интонацию в голосе, чтобы это скорее звучало как издёвка, чем серьёзное недоверие. Она вглядывалась в полупрозрачную жидкость, на вид и запах ничем не отличавшуюся от обычного чёрного чая, разве что аромат был более сладкий. — Что в нём?

— Мёд. Пей до дна. — Кэрроу сделал насколько шагов в сторону и раздвинул шторы, чуть приоткрыл окно, оставив маленькую щель, через которую проходил свежий воздух, включил приглушённый свет, чтобы темнота не давила на глаза.

Уже практически стемнело. На небе начинали появляться чуть заметные звёзды, но большая их часть была скрыта тучами, явно не предвещавшими ничего хорошего. В домах начинал загораться свет, а если приглядеться, можно было наблюдать за силуэтами людей, движущихся по комнатам или мирно усевшихся в своих креслах.

— Колючка.

Амикус сначала подумал, что он ослышался, в непонимании обернулся и перевёл взгляд на Доркас, которая с ухмылкой потягивала чай, удерживая чашку двумя ладонями, будто греясь о неё.

— И что это значит? — Кэрроу наконец отошёл от окна, снова приблизился к кровати и всё же присел на её край, чуть отодвинув в сторону мешавшееся одеяло.

— Это значит, что я придумала тебе ответное прозвище. — Эта неожиданная мысль тут же улучшила настроение Медоуз. Она уже привыкла к тому, как по-издевательски называл её Амикус, хоть в некоторые моменты это и раздражало сильнее обычного, но всё тоже чувство несправедливости грызло её. Не могла же она оставить это вот так, верно? Нужно было придумать что-то ответное, не менее колкое, а взгляда на привычную щетину Пожирателя было более чем достаточно.

— Как долго ты думала над этим?

— С того времени, как ты начал называть меня «сладкой».

— Я в тебе разочарован, Медоуз. — Амикус издал короткий смешок и покачал головой. Он не мог сдержать лёгкой улыбки. — Это должно приходить в голову мгновенно, как скачок электричества, иначе совершенно ничего не получится. — Он принял пустую чашку из её рук, кивнул в знак одобрения и поставил стакан на тумбочку, снова переводя взгляд на До. — Я знаю, что нет смысла тебя отговаривать, так что просто скажи мне, если что-то понадобится.

Доркас лишь чуть улыбнулась ему, натягивая одеяло до самых плеч. Она перевела взгляд на окно, когда раздался монотонный стук по стеклу: начался дождь, тот самый, который предвещали надвигавшиеся тучи. В комнату залетел мимолётный запах влаги и мокрого асфальта. Словно оркестр, крупные капли били по крышам, стёклам, подоконникам, дороге, листьям кустарников и деревьев. Яркой вспышкой мелькнула молния, но грома следом не последовало, видимо, гроза была слишком далеко. Медоуз невольно сжала губы и подтянула к себе одеяло, будто оно могло защитить ее. Амикус сразу заметил это, на его лице появилась усмешка.

— Только не говори, что ты боишься грозы, сладкая.

— Обычная фобия, — пробурчала Доркас в ответ, будто оправдываясь. Она совсем не хотела, чтобы в голове Кэрроу вместо образа бесстрашного члена Ордена Феникса, умеющего постоять за себя, воссоздавался вид слабой девушки, которая боится даже молний.

Этот страх появился ещё в раннем детстве, тогда всё внутри начинало трястись, даже когда тучи только начинали собираться, но могли пройти без единой капли дождя. Сейчас же сердце начинало замирать, а затем бешено биться лишь после первого раската грома.

Вспышки появлялись всё чаще, а раскатистый гром, будто рык какого-то огромного хищного животного, прячущегося за тучами, раздавался всё громче, отчего, казалось, даже земля в ужасе содрогалась. В конце концов гремело так, будто кто-то стоял на крыше и со всей силы бил по ней огромной кувалдой, этот звук будто пробирал до костей. Всё было терпимо, пока абсолютно везде не погас свет. В комнате стало темно, хоть глаза выколи, да и на улице было не лучше: здания, словно трупы, от которых так и несло тухлятиной, безмолвно замерли, освещаемые лишь небесными всплесками энергии. Это последняя капля.

— Медоуз, угомонись, — начал Амикус, уже мысленно предугадывая, какое у Доркас сейчас выражение лица. Он достал волшебную палочку, сделал взмах, и на её кончике загорелся яркий луч, который довольно ярко освещал пространство возле кровати желтоватым рассеянным светом. — Я серьёзно, это всего лишь гром, Доркас, он совершенно ничего не сможет тебе сделать. — Он успел ответить на её взгляд раньше, чем До что-то произнесла. — Электричества нет из-за предусмотрительности, ничего не случилось. Просто держи себя в руках, ладно? Как и всегда.

Доркас ничего не ответила, лишь медленно кивнула, подтянула к себе колени и положила на них подбородок, наблюдая за тем, как чуть шершавая ладонь накрыла ее запястье.

— Делай что угодно, но не молчи, это пугает меня. Скажи уже что-нибудь, Доркас. — Для Амикуса было определенно лучше, если бы Медоуз кричала, плакала, да что угодно, лишь бы не молчала так подозрительно, будто она уже давно не здесь и сердце её давно уже не бьётся.

— Расскажи мне об Алекто, Амикус, — резко выпалила Медоуз и подняла глаза на его лицо, поджав губы. — Что с ней случилось?

Лицо Кэрроу резко изменилось: помрачнело, взгляд опустился и его будто заволокло туманом. Амикус раздумывал, будет ли правильным рассказать всё. Он выглядел так, будто это была великая тайна, хотя До была просто уверена, что об этом знали абсолютно все Пожиратели смерти, но скрывалось всё почему-то именно от Медоуз. Это не могло не казаться подозрительным, верно? У Пожирателей было слишком много непонятных секретов, слишком много тайн, связанных с ними. Из-за этого смерть родных медленно отходила на второй план, Доркас всё реже думала о них, а если и вспоминала, то мимолётно, не с такой горечью. Боль медленно отступала.

— Давай же, колючка. Ты не хотел, чтобы я молчала, тогда расскажи мне. Тебе же станет легче, я знаю. — До с непоколебимой уверенностью кивнула, не отрывая взгляда от лица Кэрроу, будто это могло предать ему уверенности.

Амикус молчал пару мгновений, секунд, минут, затем медленно выдохнул — он решился.

— Я... Я даже не знаю, как тебе объяснить, сладкая. — Медоуз впервые видела, как Амикус Кэрроу не мог подобрать правильных слов. Видимо, всё действительно очень и очень серьёзно.

— Это произошло почти два месяца назад. С самого раннего утра мы были на долгих заданиях, сменявших друг друга одно за другим, не могли выделить себе и минуты свободного времени. Лестрейндж был измотан, Алекто была чертовски уставшей, как и все остальные. — После того, как До услышала имя Алекто из уст её брата, у неё в памяти тут же воспроизвелось сокращение — Лекта. Видимо, Амикус называл её так только наедине, это было для них чем-то сугубо-личным. Но об этом больше никто никогда не услышит. До была уверена, что Амикус унесёт эту маленькую тайну с собой в могилу. — Вечером, ровно в восемь мы отправились на очередное задание. Мы должны были... истребить семью Голдов, живущих в пригороде Лондона. Мы почти закончили, всё прошло гладко, но когда мы собрались уходить, появились Орденовцы. — Он смотрел прямо перед собой, опустив голову. Казалось, присмотрись к его глазам и сам увидишь всё: Амикус будто переживал всё заново. Он точно делал это не первый раз. Возможно, тоже постоянно прокручивал в голове образ трупа сестры, как До — родителей. — Мы почти всех перебили, но оставалось ещё несколько, и... Я не успел среагировать... — Амикус снова замолчал, дёрнулся и помотал головой, отгоняя воспоминания, затем опять замер лишь на мгновение, чтобы чуть слышно произнести ещё несколько слов. От душащей тоски в этом голосе Доркас захотелось завыть. — Она была такой холодной, будто ее поцеловал дементор. Бледная, как смерть, какой я ее никогда не хотел видеть. Всё время, пока её не положили в гроб, мне казалось, что вот она откроет глаза и встанет. Я так хотел, чтобы она опять встала, Доркас.

— Не вздумай винить себя. Ты же не винишь себя, Кэрроу? — В ответ ей лишь гробовое молчание и печальный взгляд из-под бровей. — Мерлин, так же нельзя, Амикус. Я уверена, что ты ни в чём не виноват. Прекрати думать об этом, я помочь тебе хочу.

— Мне не нужна помощь, даже твоя.

Медоуз осталось лишь покачать головой, подвинуться чуть ближе, вынудить его раскрыть ладонь и сплести их пальцы. Амикус не шевельнулся, лишь еле ощутимо коснулся большим пальцем тыльной стороны её ладони. Он больше ничего не хотел говорить.

Этот Пожиратель настолько сильно переживал смерть родной сестры, что у Доркас пропало чувство колющего её изнутри одиночества. Кто может понять тебя лучше, чем тот, кто перенес точно то же самое? Отпало всё желание выпытывать у Кэрроу хоть какую-то информацию и вообще спрашивать о чём-то, да даже обращать внимание на какой-то гром, который волшебным образом замолк, будто безмолвно наблюдая за происходящим. Хотелось лишь также сидеть, не произнося ни слова и залечивая друг другу раны одним невесомым прикосновением.

Ты видишь эти нити, связывающие нас всё крепче?

Я остался там, в прошлом, в этих мгновениях, а сейчас здесь находится только моё тело. И так хочешь уже вернуть свою душу из прошлого. Но, к сожалению, ни прошлое не отпускает, ни душа не хочет возвращаться, и, видимо, ей там лучше.

Н. Гулиева.

Нельзя было уверенно сказать, что Медоуз резко почувствовала себя лучше, а на следующий день волшебным образом излечилась, совсем нет. Ей стало лишь чуть легче, а болезнь, несмотря на бывшую уверенность Доркас, пока отступать не собиралась. Мышцы всё также неприятно ныли, в голове будто плавало что-то склизкое, неприятное и делающее её в тысячу раз тяжелее. Наверное, Доркас так и не вышла бы из комнаты, если бы не Лестрейндж, взявший всё в свои руки. Амикус ушёл ещё около полуночи, а утром, как сказал всё тот же Лестрейндж, вызвался на очередное задание, несмотря на свой отпуск. Рудольфус буквально процитировал: «Я не могу остаться в стороне». Это было так в духе Кэрроу. Вот ещё одна черта в Амикусе Кэрроу, которая До жутко раздражала. Амикус постоянно лез на поле боя, рисковал жизнью и делал всё, чтобы найти себе приключений, будто жить без этого не мог. Порой он переходил грани разумного. Может, Амикус и считал это геройством или чем-то подобным, но Медоуз смело называла это абсолютной тупостью.

Руди заявился ещё ранним утром с таким видом, будто вытаскивал её из постели уже не первый день. Дождавшись, пока Доркас наконец прекратит упираться и злиться, он, с победным выражением лица, направился на кухню, проговорив, что у него для Медоуз есть важное поручение. От этого тона Доркас не знала, радоваться ей или плакать.

Всё оказалось более чем просто — видимо, Медоуз выглядела настолько плохо, что Руди решил — с неё хватит заваривания чая. Основной его целью было вытащить её из комнаты, а не заставлять работать. На кухне было пусто: половина Пожирателей смерти покинула дом, а другая побрела в свои комнаты, чтобы собраться с мыслями. Доркас так было даже проще, свободнее. Она могла беспрепятственно бродить по кухне, попутно переговариваясь с Лестрейджем и усаживаясь на невысокую столешницу, отодвинув в сторону чью-то чашку с остатками кофе.

— Как себя чувствуешь, Доркас? — Руди помешивал сахар в стакане, наблюдая за действиями Медоуз.

— Всё почти нормально. В этот раз всё не так, как обычно, но я буду в норме через пару дней. — Доркас открыла ящик, чуть наклонила голову, чтобы не удариться о дверцу и достала банку с мёдом, больше похожим скорее на древесную смолу, чем на что-то съедобное. Несколько ложек содержимого отправились в чашку.

— Ты тоже самое говорила вчера, повторяешься.

— Хэй, я не виновата в том, что мой организм не справляется с этим, ясно?

— Тогда помогай ему, а не отсиживайся в комнате, думая, что всё пройдет само по себе. Это как если тебе всадили нож в спину, а ты решила помолиться, предполагая, что этого достаточно.

Кто кому вбивал эти мысли в голову? Доркас искренне удивлялась тому, что и Амикус, и Руди порой говорили абсолютно то же самое, будто передразнивая или цитируя друг друга. И это не было случайностью, брошенной в ответ на любое высказывание. Это конкретное мнение о конкретной ситуации, отчего начинало казаться, будто у них один мозг на двоих. Но, к счастью, это не касалось исключительно всего.

Чёрт знает, сколько они вот так сидели и бросались друг в друга короткими фразами, не говоря о чём-то конкретном, и лишь когда вода в чайнике окончательно закончилась, Рудольф решил, что пора ему наконец заняться чем-то полезным. Дверь в коридоре еле слышно распахнулась и тут же захлопнулась, несколько пар ног шумно прошли внутрь, издавая шаркающие звуки, будто один из них был ранен, и его тащили на себе все остальные. До за время войны уже успела привыкнуть к крови, до тошноты ужасным ранениям и смертям, но всё ещё не могла относиться к этому с холодным равнодушием, и вряд ли когда-нибудь у неё это получилось бы. Она повернула голову в сторону дверного прохода, готовясь рассмотреть Пожирателей и оценить для себя, понадобится ли вообще её помощь.

Их было пятеро: двое шли впереди целые и невредимые, не считая нескольких безвредных царапин и кровоподтёков, а остальные были чуть позади, действительно чуть ли не волоча одного из них, крайне потрёпанного. Медоуз показалось, что у неё на мгновение остановилось сердце. Этих лиц она ещё ни разу не видела, но вот одно из них узнавала с болезненной точностью, но к Пожирателям смерти он никак не был причастен.

Уинкетт, так его все называли в Ордене Феникса, так как мало кто знал его имя. Он был на несколько лет старше Доркас, часто попадал в передряги, и его уж точно нельзя было назвать везунчиком, наоборот, ему совершенно не везло. Но этот раз списать на обыкновенное невезение даже язык не поворачивался. До эту пару секунд, за которые смогла уловить его силуэт, рассматривала его с головы до ног, а после даже не приходилось представлять, эта картина и так стояла перед глазами: все руки и грудь в крови, рукав у рубашки вообще отсутствовал, глаза закрыты, но даже в бессознательном состоянии мышцы иногда непроизвольно сокращались после долгих пыточных заклинаний. Лучше бы ему не приходить в себя, иначе он перенесёт их ещё больше. Медоуз затрясло, она встала на ноги и на секунду потеряла равновесие, а ведь до этого момента действительно зарождались мысли, что Доркас уже лучше, сейчас ей так совсем не казалось. Настолько быстро, насколько позволяли ноги, вмиг ставшие ватными, она направилась к лестнице, лишь бы не видеть ничего происходящего. Она-то знала, что будет дальше: крики из подземелий, болезненные вопли, смешанные с раздражёнными приказами, а затем гробовая тишина, от которой мурашки бегут по коже. Это лучше переждать у себя, замотаться в одеяло с головой и спрятаться от всего мира, так просто будет проще.

Рудольф было дёрнулся следом, видимо, определённо подумав, что она хочет вмешаться, но недооценил её. Остался лишь растерянно наблюдать за тем, как Медоуз поднялась по лестнице и скрылась наверху, не решился пойти следом, так как, наверное и сам знал причину столь резкой перемены настроения.

До казалось, что она вот-вот потеряет контроль над собой, погрузится во тьму, перед этим сильно приложившись затылком. Сердце бешено колотилось, голова шла кругом, а всё вокруг плыло, словно Доркас действительно сильно ударилась и ещё не успела прийти в себя. Будто что-то неподъёмное неожиданно свалилось ей на голову и давило, давило, не позволяя прийти в себя. От этого чувства заболела голова, ноги подкашивались, Медоуз уселась на пол возле кровати, прислонившись к ней спиной. Прохладный пол чуть отрезвлял, но в ушах всё также звенело, а веки казались непосильно тяжёлыми, горячими, словно к глазам поднесли горящие спички. Воспоминания не позволяли спокойно вдохнуть. Она не могла никак не реагировать на то, как одного из её хороших знакомых вели на верную смерть. Доркас помнила, как всего пару недель назад эти глаза светились энергией, а сейчас потухли, и эта темнота пугала своей непроницаемостью.

И снова часы проходили в одиночестве, Медоуз была просто не в состоянии сдвинуться с места, она пыталась отстраниться от происходящего, лишь бы не слышать этих громких и полных боли криков из подземелья. Сейчас она как никогда ненавидела тонкие стены Штаб-квартиры, которые практически не заглушали шум вокруг, а будто наоборот — усиливали его. Вопли замолкли практически сразу, но после Доркас начала думать, что это было определённо лучше, чем гробовая тишина и лишь гулкие, практически неслышимые звуки шагов внизу. Молчание не могло заглушить весь поток спутанных мыслей, что был у неё в голове, теперь совершенно ничего не мешало думать о мрачных и печальных вещах, Медоуз просто не могла себя остановить, словно кто-то стоял у неё за спиной и нашёптывал на ухо каждое слово. От этого она чувствовала себя ещё хуже.

Она не видела, как садилось солнце, даже не слышала звон посуды на кухне, а по звукам там действительно что-то разбилось. Не сразу заметила, что открылась дверь. Амикус Кэрроу даже не удосужился постучать.

Лицо у него было крайне довольным, как у уличного кота, которому несколько прохожих уделили немного внимания. Амикус снова был в обыкновенной рубашке, что не могло не радовать — Доркас до отвращения ненавидела мантии, и Кэрроу, кажется, тоже их недолюбливал.

— Всё нормально, сладкая? — Амикус хотел начать разговор совершенно не с этого, это было заметно: он резко изменился в лице, настороженно нахмурился, а усмешка сползла с лица. Пожиратель подошёл чуть ближе и присел на пол перед Доркас, вглядываясь в её лицо. В его глазах было… беспокойство? Да, определённо оно там было, но До не могла понять, о чём он больше всего беспокоился: о её здоровье или о новой смерти на своей совести.

— Я почти в норме. Руди поднял меня утром, поэтому я немного устала, — пробормотала Доркас, только вот прозвучало это несколько неубедительно. Амикус тоже на одни её слова опираться не стал, лишь ещё больше нахмурился. До не хотела делиться с ним тем, что у неё просто сдали нервы.

— Ты настолько бледная, что больше похожа на труп, чем на уставшего человека. — Кэрроу больше не реагировал на её вялые попытки спровадить его куда подальше, лишь пододвинулся чуть ближе, приподнялся на коленях и коснулся пальцами её щеки, медленно приподнимая голову. Он вгляделся в её глаза и аккуратно коснулся ладонью её лба. Медоуз будто ударило током. — У тебя жар, Медоуз, а ты тут отсиживаешься, — даже будто с недовольством пробормотал Амикус, взял её за предплечье и поднялся на ноги, потянув Доркас за собой.

Она покачнулась от столь резкого движения, но сопротивляться не стала, так как у неё просто не было на это сил. До села на кровать, двигаясь ближе к подушке, и укрылась, зябко натянула одеяло до подбородка, даже не заметила, как Амикус исчез, будто его тут и не было. На самом деле, она не думала, что он вернётся, но Амикус Кэрроу снова перевернул всё представление о себе: принёс чай и пару таблеток. Даже чёртов чай без сахара, не придерёшься.

Всё то время, когда Доркас небольшими глотками осушала чашку, Кэрроу не промолвил ни слова, лишь присел на край кровати и молча наблюдал за тем, как Медоуз проглотила таблетки и протянула ему чашку. Теперь До не покидало чувство, что её желудок сейчас вывернет наизнанку, даже вкус обыкновенного чая казался ей таким до тошноты отвратительным. Она поморщилась и улеглась на подушку, не в состоянии устроиться полулёжа, чтобы было проще наблюдать за Амикусом.

— Ты не можешь без приключений, да?

Кэрроу говорил тише, чем обычно. Он шумно выдохнул, чуть удобнее уселся, подвинувшись чуть ближе к ней, и склонил голову набок. На мгновение задумался, затем протянул руку и аккуратно взял её ладонь, чуть вздрогнул оттого, насколько холодными были её пальцы, словно у неживой. Доркас прикрыла глаза и лишь уже по чистой привычке сплела их пальцы.

— Знаешь, Алекто до лет пятнадцати постоянно болела. И каждый раз я точно также сидел с ней до самого утра. — Амикуса сегодня явно тянуло на разговор. — У нее была температура под сорок каждый вечер, и она, также как и ты, абсолютно отказывалась лечиться. Всё упиралась, говорила, что всё нормально, пока у неё не оставалось эмоций даже на это и она не поддавалась напору, не глотала очередную горсть таблеток.

До поёрзала на кровати, чуть нахмурилась и всё же открыла глаза, переводя взгляд на Амикуса, тем самым показывая, что она слушала настолько внимательно, насколько вообще могла в данной ситуации. Кэрроу лишь еле заметно усмехнулся.

— Я просто уверен, что она одна бы не справилась, хотя никогда и не просила меня быть с ней. Мать делала то, что считала нужным, чтобы сбить температуру, а затем ускользала, полагаясь на более-менее крепкий организм. И Алекто каждый раз хватало этого, но я боялся оставить её в таком состоянии, хотя я даже не был её старше. — Кэрроу медленно перешёл на шёпот, будто воспоминания вслух его успокаивали, усыпляли. Он легко улыбался, пристроив голову на спинке кровати.

— Пользуешься тем, что я и половины этого завтра не вспомню, и изливаешь душу, колючка? — Медоуз хотелось вложить в эти слова долю яда, но сил совершенно не было, к тому же она говорила это скорее ради приличия, нежели из-за неудобства. Она-то была совершенно не против.

— Я пользуюсь тем, что тебя это усыпляет, — фыркнул Амикус и покачал головой. У него сейчас, кажется, было совсем не то настроение, чтобы злиться. — Но тебе стоит знать, что надолго меня не хватит.

Он аккуратно положил свободную ладонь ей на лоб, а Доркас снова вздрогнула, почувствовав болезненный холод на коже. Но через пару секунд прохлада уже не причиняла боли, лишь небольшое облегчение. Это всё, что он мог для неё сделать, но Медоуз больше и не надо было. Её организм дальше сам справится, ему и так достаточно помогли.

— Можешь не утруждать себя, я и так спокойно усну, — уверила его До и в подтверждение своих слов закрыла глаза. Слышала, как Кэрроу лишь шумно выдохнул, а затем провалилась в беспокойный и какой-то поверхностный сон.

Ей совершенно ничего не снилось, лишь темнота, будто Доркас уткнулась в стену посреди ночи. Несколько раз она просыпалась, но это давалось тяжело, будто она тащила саму себя по лестнице вверх. До толком ничего не помнила, лишь отдельные отрывки, скомканные фразы и движения Амикуса, который всё не уходил, или же Доркас всё это только приснилось. Она вытащила из своей памяти то, как он снова и снова касался её лба, как бормотал что-то неразборчивое неузнаваемо-обеспокоенным голосом, как медленно усаживал на кровати и заставлял что-то выпить. Всё это было как в тумане, До даже не могла разобрать свои мысли в те моменты, если она была вообще в состоянии думать. Она лишь отчётливо помнила голос Амикуса Кэрроу где-то у себя в мозгу, глубоко в подсознании, который говорил одни и те же слова.

— Не смей умирать, Доркас. Я тебя из-под земли достану, но даже не думай так глупо умирать, слышишь? Ты не можешь просто уйти, больше нет.

Если человек, измученный жестокой душевной бурей, судорожно сопротивляясь натиску нежданных бедствий, не зная, жив ли он или мертв, все же способен с бережной заботливостью относиться к любимому существу — это верный признак истинно прекрасного сердца.

В. Гюго

Первым, кого увидела Доркас, когда только открыла глаза, стал Амикус Кэрроу. Он был всё в той же позе: сидел на краю кровати, уткнувшись лбом в её спинку. Удивительно, как он вообще смог заснуть в таком положении.

Медоуз чувствовала в себе силы. Не такие, чтобы тут же сорваться с места и помчаться спасать мир, но вполне достаточные для того чтобы покинуть Штаб. Да, в этот раз она была полностью уверена, что готова идти на задания. В конце концов, ей совсем не нравилось, что она без пользы проводила время, не давая никакой информации Ордену и вызывая подозрения у Пожирателей смерти. Они бездельников не любили, а своей болезнью До лишь привлекла к себе больше внимания. Кэрроу был категорически против: он ругался, как чёрт, даже пробовал применять обвинения в том, что он потратил на неё и её болезнь кучу времени, но и это не помогло. В конце концов Амикус понял, что отговаривать её совершенно бесполезно. По крайней мере, его в какой-то степени успокаивало, что вокруг постоянно будут люди и он сам. С одной стороны, Доркас казалось странным то, что Пожиратель так за ней увязался, а с другой — ей он не мешал, даже порой предлагал свою помощь, так почему бы не воспользоваться ситуацией?

Рудольф на добровольческий порыв До среагировал более спокойно: в его голосе было больше энтузиазма, нежели недовольства, будто он успел соскучиться по совместным заданиям с Медоуз. А может, так оно действительно и было, ведь Руди был одним из самых близких к ней людей, относился к ней максимально понимающе, отчего не мог не вызвать симпатию. Даже в рядах Пожирателей смерти могут появиться друзья, и из-за этого факта перед Лестрейнджем, Кэрроу и другими порой становилось стыдно: они приняли её, а она строит козни за их спинами. Но это чувство пропадало также быстро, как и появлялось, хотя в последнее время выкинуть эти мысли из головы было не так просто.

— У тебя удивительное чутьё, Доркас. Сегодня планируется захват Министерства магии, и ты не представляешь, как я рад, что ты будешь в этом участвовать. О, не волнуйся, Амикус расскажет тебе обо всём, чтобы ты была в курсе.

Слова Лестрейнджа звучали так, будто он приглашал её на вечеринку, а не на одно из самых кровавых заданий, которое только можно было придумать. Медоуз сразу решила узнать обо всём, хотя бы каплю информации, которую можно было передать Ордену, им будет достаточно даже примерного времени, они подготовятся, Доркас была в этом просто уверена. Но её план провалился. Амикус отказался говорить с ней до того, как она нормально поест, а пока он выслушивал недовольства Медоуз, которые его будто совсем не волновали, прошло отведённое на подготовку время. Она начала узнавать обо всём лишь по дороге, когда уже совсем не было возможности доложить Ордену, так просто упустила свой шанс. Кэрроу упомянул, что перемещаться придётся на своих двоих, чтобы не привлекать лишнего внимания, что всё начнётся на закате, когда большая часть сотрудников устало будет готовиться к походу домой после долгого рабочего дня, что привлечена большая часть сил (каким удачным мог быть удар в тыл, пока все Пожиратели концентрировались бы на Министерстве!), что не должно остаться ни одного свидетеля, совершенно ни одного чистого сознания, способного вспомнить всё, что произойдёт этой ночью. От этих слов мурашки шли по коже, Амикус, заметив это, решил замолчать прежде, чем Доркас пришла в ужас. Ей нужно было немного тишины, чтобы снова свыкнуться с мыслью о её участи.

Пока не пришло время, они должны были отсиживаться в доме кого-то из Пожирателей-полукровок, по слухам, того самого Броуса, которого так часто упоминали практически во всех разговорах, но у Доркас ни разу не получилось поговорить с ним, даже поймать взглядом. Это делало его настолько загадочной личностью, что Медоуз не терпелось узнать его ближе, чтобы унять своё любопытство. По разговорам, он участвовал в каждом задании и имел голову на плечах, больше ничего собеседников не волновало. Дом был крайне обыкновенный, До даже удивило то, что Пожиратели не воротили гордо вздёрнутые носы от такого количества магловской техники. Если бы она зашла сюда в компании МакКиннон, то даже и не подумала бы о том, что здесь живёт волшебник: чисто, будто она вошла в какой-то музей, где абсолютно ничего нельзя было трогать, светло и очень, очень просто. Видимо, хозяин особо не интересовался своим жильём, но держал его в чистоте. Теперь она точно понимала, что Броус всё же проводил больше времени в Штабе, нежели дома, раз уж ему даже собственную комнату выделили.

Медоуз насчитала около восемнадцати человек, но не была точно уверена, что не ошиблась. Половина Пожирателей переходила из комнаты в комнату, не в состоянии терпеливо ждать своего часа, а другая половина спокойно расположилась на диванах, креслах и прочем, некоторым даже каким-то необыкновенным способом удалось задремать — возможно, это был единственный адекватный поступок из всех: просто позволить своему организму отдохнуть перед тяжёлой работой. Если бы Доркас было наплевать на происходящее, она бы последовала этому примеру, но, к сожалению, просто не могла себя заставить. Вообще, она относила себя к чему-то среднему между типами паникующих и слишком спокойных людей. Она сидела на месте, но жутко нервничала, перегибала пальцы, постоянно меняла позу и вообще вела себя так, будто по ней ползали до жути отвратительные насекомые. Ни Кэрроу, ни Лестрейндж её не трогали, всё равно их вовлечённое присутствие мало чем могло бы помочь. Ей нужно было собраться, причём без чьей-либо помощи, и даже большая толпа людей совсем не мешала.

Она не принимала участия в том, как Лестрейндж делил людей на группы на время захвата, а может лишь заново повторял составы — Доркас слышала это впервые да и то не пыталась особо вникать. Важной информацией для неё было лишь то, что Амикус был в одной группе с ней, даже вроде возглавлял её, а это значило, что Медоуз не будет одна среди незнакомых ей людей, к которым не было ни капли доверия. Ей стало настолько всё равно, что даже когда они были на месте, явно никак не связанном с холлом Министерства магии, До не подала признаков удивления. Она немного перестаралась, заглушая эмоции внутри себя.

Здесь было до ужаса сыро и темно. Казалось, что они ошиблись и оказались в какой-то древней пещере — пахло мхом и ржавым железом: у Доркас возник образ старых детских качелей на заброшенной площадке, которые поскрипывали на ветру, но не так устрашающе, как это обычно показывалось в фильмах, а как-то по-доброму, с долью безысходности и тёплых воспоминаний о детстве. Постоянно раздавались звуки шлёпающих по лужам ботинок, будто человек сорок переходило мелководную реку вброд, но никто ничего не говорил. Все чего-то ждали, а Медоуз пробиралась вперёд, решив узнать, что их так задержало. В темноте можно было лишь различить силуэт Кэрроу, прислонившийся спиной к стене и вальяжно откинувший голову назад, далее лишь темнота.

— Чего мы ждём? — Доркас поморщилась оттого, как громко прозвучал её голос в этой тишине, стала говорить шёпотом. — Я думала, у нас всё готово.

— Я тоже думал, что у нас всё готово. Всего лишь появились небольшие проблемы, придётся импровизировать, это займёт немного времени. Ничего не делай, просто жди.

После такого исчерпывающего ответа, никаких вопросов не возникало. Медоуз осталось лишь подойти чуть ближе и точно также опереться о стену. По телу пробежались мурашки, а До сразу вздрогнула, тут же выпрямилась, отстраняясь от холодного камня, не понимая, как Керроу так спокойно стоял и, кажется, совсем не мёрз. Если бы она простояла так хотя бы пять минут, то сразу бы покрылась ледяной коркой. Амикус с издёвкой фыркнул.

Со стороны входа, откуда они пришли, послышались хлюпающие, шаркающие шаги, которые становились всё ближе и ближе. Медоуз напряглась, нащупала волшебную палочку в кармане мантии, а в воздухе будто повисло напряжение, такое ощутимое, словно протяни руку и сможешь коснуться его шершавой рассыпчатой поверхности.

— Чего вы в темноте? Я вам не летучая мышь. — Доркас показалось, что она уже слышала этот голос. Эта торопливая речь, отсутствие половины гласных звуков, иллюзия постоянной занятости. У До в голове возник мимолётный, ничем не примечательный разговор, который она услышала ещё в первые дни своего появления. Но почему-то эти голоса настолько въелись ей в память, что сейчас без труда напомнили о себе. Этот парень определённо тогда был там.

Она прищурилась от резкого света волшебной палочки, потёрла глаза, чтобы они привыкли к свету, ей не терпелось рассмотреть появившегося человека. Это был совершенно обыкновенный парень в простом пальто, рубашке, поверх которой виднелся тонкий свитер, и джинсах. Почему-то, взглянув на его лицо, Медоуз вспомнила о крысах — лёгкая бородка, опоясывающая челюсть и чуть вытянутый подбородок, практически идеально прямой нос, усы, выглядевшие настолько аккуратно, будто их приклеили, серые глаза, без единого постороннего оттенка, несколько намёков на морщины на лбу, хотя парень и казался довольно молодым. Его волосы лежали до удивления идеально, а та часть, которая должна была быть чёлкой, уложена на бок, лишь несколько тёмных, на свету даже отливающих медью прядей спадали на лоб.

— Ты будто собрался на прогулку, Броус, — отозвался подошедший к ним Рудольфус, который явно не был доволен такой задержкой.

— Я пришёл помочь, а не драться. Не люблю в этом участвовать, ты знаешь, как на меня действует вид крови. Я просто сделаю своё дело и уйду, как и всегда. Хью, иди посвети мне, я ничего не вижу.

Весь образ сурового, повидавшего много отвратительных вещей Пожирателя смерти растворился, будто его и не было. Мерлин, он же даже на убийцу не был похож! Обыкновенный мальчишка, наверное, на года два старше Доркас, не больше. Что перетянуло его на эту сторону? Он определённо не любил насилие, так почему же он здесь? Запугали? Скорее всего, хотя этот парень не казался настолько беспомощным. В любом случае, До ещё поговорит с Амикусом на эту тему.

В помещении стало ещё светлее, и Медоуз поняла причину внеплановой остановки. Неподалёку от них виднелась прозрачная, почти незаметная, слово огромная паутина, пелена. Броус нахмурился, принял сосредоточенный вид, медленно поднял волшебную палочку, внимательно рассматривая каждый сантиметр этой странной преграды.

— Должен сказать, что я восхищён тем, что вы не сунулись сюда самостоятельно.

— Не делай из нас идиотов, Марк. Мы знаем, насколько всё серьёзно, а тебе стоит быстрее разобраться с этим, у нас больше нет времени ждать. — Кэрроу всё быстрее выходил из себя, но с места не сдвигался. Он, скорее всего, был недоволен тем, что не мог ничего сделать самостоятельно, лишь от этого всё остальное настолько раздражало его.

— Эй, дай мне время, ладно?

Доркас всё никак не могла совместить то, насколько этот Марк быстро произносил слова, и как при этом медленно двигался. Создавалось ощущение, будто он делал всё с какой-то задержкой, мышцы не получали приказы от мозга мгновенно, как это должно было быть. Но она была уверена, что у этого Пожирателя смерти где-то в голове происходят такие мыслительные процессы, какие ей даже и не снились. Почему-то она сразу поняла это, стоило ей просто послушать то, что он говорит, и как он это делает. К тому же она всё же немного знала о нём из разговоров окружающих, но всё равно это был не тот образ, к которому она себя готовила. Она даже не чувствовала, что рядом с ней стоял один из самых уважительных и, так сказать, погружённых в работу с головой людей.

— Можешь объяснить, как это работает, чтобы в дальнейшем мы могли справиться сами, а не тащить тебя сюда? — Лестрейндж был более спокоен, даже с каким-то любопытством наблюдал за тем, как Марк поднял голову, продолжая рассматривать преграду, будто на ней были надписи на известном ему одному языке. По крайней мере, взгляд у него был именно такой. Броус определённо гордился тем, что мог сделать то, чего не могли другие.

— Ничего сложного, всего лишь новая система защиты, которой я раньше не видел и не предусмотрел, что Министерство может что-то предпринять. Согласен, моя ошибка, что не пришёл с вами изначально, но это не важно. Так вот, это чем-то похоже на Гибель Воров в Гринготтсе, я же говорил, что точно такое же устройство с другим названием перенесли и в Министерство? Здесь вместо потока воды подобие тумана, который по волшебной палочке определяет личность, а при её отсутствии вовсе не пустит тебя внутрь. Если сюда ступит человек, не находящийся в розыске и не являющийся Пожирателем смерти, то он спокойно пройдёт внутрь, но вот если у него проблемы с законом, то стоит ему лишь на сантиметр перейти положенную границу, как двери автоматически захлопнутся и завизжит сигнализация — вас сразу вычислят. Я попробую что-нибудь с этим... Ага. — Марк наконец остановился, замер в странном и неестественном положении, но его, кажется, это особо не волновало. — Хью, посвети ближе. Ещё. Да, теперь не двигайся.

До наблюдала за тем, как он начал безмолвно колдовать, вырисовывая волшебной палочкой странные ветвистые узоры, которые никак не ассоциировались с известными Медоуз заклинаниями. Либо Доркас чего-то определённо не знала, либо этот парень был с совершенно другой планеты. Она словно заворожённая наблюдала за происходящим, даже не заметив, сколько времени успело пройти. Взглянув на Амикуса, можно было понять, что он видел это не в первый раз, да и тогда, наверное, особо не удивился и не проявил неожиданного интереса. Чтобы Амикус Кэрроу да проявил интерес к чему-то, его не касающемуся? Ему это было не нужно, он чувствовал себя довольно уверенным, чтобы не обращать ни капли внимания на превосходство других, не такой он был человек. Скорее Руди погнался бы за этим, чем Амикус.

Наконец Марк вернулся в нормальное устойчивое положение, опустил волшебную палочку, довольно ухмыльнулся и повернул голову в сторону наблюдающих, ожидая их реакции. Пелена начала медленно рассеиваться, словно туман под лучами утреннего солнца: сначала практически незаметно, а затем резко, будто его там и не было.

— Если ты ждёшь аплодисментов, то их не будет. — Амикус отстранился от стены и неторопливо направился дальше по длинному коридору. Видимо, у него и Броуса были не самые лучшие отношения.

— Не слушай его. Спасибо, правда, если что-то понадобится, мы тебе сообщим. — Рудольф же напротив, пытался излучать благодарность настолько ощутимо, насколько позволяла данная ситуация. Всё же даже он не мог позволить себе тратить время на это, хотя обычно не был скуп на эмоции. — Давайте дальше, живее!

Броус исчез там, откуда он и пришёл, а Доркас вместе с остальными Пожирателями смерти отправилась дальше, вперёд, некоторые из них прямиком на собственную смерть. Кто-то погибнет, Медоуз абсолютно точно знала это. В любой битве, насколько бы несерьёзной она не казалась, всегда есть жертвы, причём у обеих сторон. Это было первое правило войны. Абсолютно каждый должен быть готов стать одной из жертв обстоятельств. Победа строится на костях побеждённых.

Было всё также мрачно, темноту рассеивало лишь свечение от всё ещё зажжённой волшебной палочки парня, которого, как До уже успела понять, звали Хью. Он плёлся где-то сзади, в стороне от остальных, оттого особой пользы этот свет не приносил. Единственным маяком в окружении стен и Пожирателей смерти была спина Кэрроу, которой Доркас старалась держаться, так как этот маршрут спасал её от столкновений с кем— или чем-либо. Амикус будто чувствовал, что она прямо позади, иногда притормаживал, словно вычислял звук её шагов из всех посторонних шумов. Чем дальше они шли, тем сильнее чувствовался запах сырости. Казалось, закрой Медоуз глаза, и она решила бы, что находилась на берегу реки или пруда, но не моря, так как не чувствовался этот запах соли в лёгких.

Всё было спокойно, пока почти у входа не раздался жуткий шум, словно кто-то, сидящий под потолком, вылил на землю несколько вёдер воды, а эхо только усилило эффект неожиданности. Доркас вздрогнула, в непонимании и секундном приступе паники взмахнула волшебной палочкой, освещая пространство около себя. Несколько человек впереди действительно выглядели так, будто попали под жуткий ливень, только вот они были совершенно спокойны, словно это был плановый душ.

— Что происходит?

— Ты не в курсе? Марк же сказал, что здесь водопады, смывающие любые заклинания. Если бы не его же старания, половина Министерства бы уже благополучно сбежала под звуки сирены, скрывать заклинаниями нам нечего, так что нам повезло с компаньоном. — Рудольфус не без удовольствия произнёс последние слова, ухмыльнулся и, кажется, даже не заметил, как на лице Медоуз отразился ужас.

Вот она и попалась. Настолько комично выглядело то, что Министерство Магии этой системой безопасности своими руками провалит всю операцию, которую само же и готовило. Доркас не могла убежать, это бы всё испортило, а причины, чтобы не идти дальше, она также не могла придумать. Выхода просто не было, оставалось надеяться лишь на то, что когда на неё прольётся водопад правды, никому не будет дело до её Чёрной метки, которая тут же исчезнет. Кэрроу мог что-то заподозрить, нужно было скрыть от него эту резкую перемену да и вообще не выдавать себя. Она просто обязана держать себя в руках. До буквально заставила себя принять такое безразличное выражение лица, на которое только была способна, когда сердце истошно колотилось в груди и готово было вот-вот выдать все её планы.

Медоуз отошла в сторону от Кэрроу, заметила, как поменялось его выражение лица, даже как на нём промелькнули разочарование и непонимание. Чёрт, кажется, она лишь привлекла к себе больше внимания. В конце концов, она могла списать всё на волнение перед заданием, хотя Доркас даже не приходилось притворяться — она действительно волновалась, ведь ей придётся участвовать в убийстве людей, защитить которых было первой и самой главной целью Ордена Феникса.

Вдох.

Выдох.

Доркас немного прошла вперёд и почувствовала, как сердце на секунду остановилось. Холодная вода нахлынула сверху, так что Медоуз даже не приходилось воображать, чтобы сравнить это чувство с чем-либо. Она отчётливо помнила, как холодной зимой несколько лет назад провалилась под тонкий лёд Чёрного озера. Чувство совершенно то же самое: будто электрический разряд прошёлся по телу, а внутри чья-то рука крепко сдавила лёгкие, готовые в любой миг лопнуть от непереносимого давления. Но сейчас, как и тогда, это длилось всего лишь мгновение: тогда её сразу вытащили на поверхность, здесь она сделала всего лишь шаг.

Волосы намокли, но не так безнадёжно, благодаря тугому хвосту, мантии тоже не особо понравились водные процедуры, но это было не так страшно. Какая разница, всё равно через пару часов она будет мокрой от крови невинных. До спешно направилась следом за той частью Пожирателей смерти, которые так же, как она, уже прошли «обряд посвящения» и замерли у двери, дожидаясь остальных. Внутри ещё жила надежда, что, может быть, поддельная метка оказалась более прочной или же водопад потерял абсолютно все свои защитные свойства. Доркас, полагаясь на практически полную темноту, погасила волшебную палочку, чуть приподняла длинный рукав мантии и вздрогнула: от Чёрной метки не осталось ни следа.

Медоуз резко дёрнулась, когда её крепко схватили за предплечье, как раз там, где должна была быть отметина Волдеморта. Доркас поджала губы, не решаясь поднять головы и уже стараясь сообразить, как ей сбежать. Она проиграла. Чьи-то пальцы аккуратно разгладили рукав мантии, скрывая отсутствие чернил на коже, и опустились ниже, уже сжимали запястье Медоуз, всё ещё придерживая край ткани. До нахмурилась, подняла голову, стараясь в темноте разглядеть лицо, и чуть было не отшатнулась, понимая, что перед ней стоит Амикус Кэрроу. Он понял, что метка — подделка? Поддался неожиданному порыву? Что вообще происходит, он ничего не понял, или специально тянул время для того, чтобы позже выдать её перед всеми? Так крепко удерживают только преступника по дороге на смертную казнь.

— Не нервничай. — Амикус внимательно наблюдал за её выражением лица, затем медленно кивнул и потянул Доркас за собой в сторону выхода. Он всё ещё удерживал её запястье, когда они покинули помещение, а у Доркас просто не было сил и смелости для сопротивления. Она, всё ещё находясь под влиянием неожиданности и страха, следовала за Кэрроу. Свет ударил ей в лицо, До почувствовала, как её больше никто не удерживал, а вокруг началась жуткая суматоха, словно в здание залетел огромный рой разъярённых пчёл.

Доркас всё настолько отчётливо помнила, что с радостью бы избавилась от этих воспоминаний, которые не давали ей спокойно жить. Стоило ей закрыть глаза, и тут же в воображении появлялись те растерянные лица людей, которые ничего не подозревали и даже не были готовы к чему-то подобному. Повсюду крики, заклинания, проносящиеся над головой, вспышки, треск разрушающихся стен и ломающихся конечностей и последние вопли проигравших. Ей казалось, что она шла по костям — столько трупов она ещё не видела даже за всё время войны. Не должно было остаться ни одной живой души. Лестрейндж категорично решил не брать пленных, сказал, что это будет некое послание Ордену о том, что Пожиратели смерти настроены серьёзно. Кажется, те люди, которые ещё остались в живых, почувствовали эту безумную и непреодолимую уверенность и сдались, когда больше половины их людей полегло. Они-то надеялись, что это как-то спасёт их шкуры. На самом деле, для них самих было бы лучше, если бы они погибли во время битвы, а не после того, что ждало их дальше. Руди решил воспользоваться моментом и попробовать выбить из них всю информацию, какая у них только была, и заодно потешить своё изощрённое самолюбие. Он был определённо доволен такой возможностью испытать своё воображение в отношении пыток, а До не понаслышке знала, насколько жесток был Рудольф. Да, однажды в пустом подземелье ей довелось провести время с Рудольфусом Лестрейнджем и его фамильным кинжалом. Этот Пожиратель смерти больше любил приносить боль собственными руками, а не с помощью магии, он наслаждался видом крови на своих пальцах, наверное, никогда не смывал бы её, будь у него такая возможность.

Их было около сорока. Четыре десятка людей, избитых, плачущих, некоторые из них молили о пощаде, а другие с молчаливой гордостью не сдвигались с места и определённо не собирались ничего говорить. Доркас предпочла не участвовать в том, как Рудольф и ещё несколько человек «любезно» выбивали из пленных правду. Далеко ей уйти не позволили, До слышала практически каждое слово, но по крайней мере не видела этого ужаса. Кэрроу куда-то пропал, он не попадался на глаза с того момента, как обнаружил её обман. Медоуз удивлялась, почему ещё никто не рванулся схватить её или убить на месте. Она неловко натянула рукав до ладони и вцепилась пальцами в ткань. Почему Амикус всё ещё молчал? Доркас чувствовала бы себя спокойнее, приставь он волшебную палочку к её горлу тут же, как только понял всё.

— Доркас, займись пленными и не выходи отсюда, пока не будешь точно уверена, что ни одно сердце больше никогда не будет биться. — Рудольфус вышел, остановился в коридоре и повернул голову в её сторону. Его руки были в крови, длинные рукава мантии закатаны, а волосы мокрые от пота, оттого приглаженные назад, чтобы не лезли в глаза. Он улыбался. Это и было его счастьем?

Медоуз сдавленно кивнула, чтобы Лестрейндж успокоился на её счёт и пошёл по своим делам. Видимо, теперь у неё было настолько много времени, что она могла убивать по одному человеку в час, и ей бы никто не помешал: в здании было слишком много Пожирателей смерти, а оповещать Орден о нападении больше некому, они узнают об этом лишь через пару часов, волноваться было не о чем. Как только Руди исчез из виду, До ещё немного постояла в коридоре и наконец решилась войти. В желудке что-то болезненно сжалось, а Доркас почувствовала на языке горький вкус прежде, чем успела закрыть нижнюю часть лица ладонью. Запах трупов стоял непереносимый. Все взгляды оставшихся в живых людей перекинулись на неё, и на этот раз у Медоуз подкосились ноги. Эти выражения лиц были настолько измученными, настолько молящими, что До захотелось отпустить их всех прямо сейчас. Она не могла даже дотянуться до собственной волшебной палочки, а они говорили об убийстве. Почему-то Доркас казалось, что её здесь знали абсолютно все, что было просто невозможно. Но ей упорно слышалось, как они пытались произнести её имя сквозь склеенные кровью губы.

Ладно, ей нужно взять себя в руки и исполнить то, что ей приказали. Она медленно достала палочку. Быстрая смерть определённо лучше. Сделала несколько шагов к ближайшему человеку. Пусть лучше она сделала бы это сейчас, чем кто-то другой через несколько часов после очередных пыток, которые ничего нового бы не дали. До несколько секунд рассматривала женщину, стоявшую на коленях, с синяками на лице, порванным воротом мантии и кровью на тёмных волосах. Это уже признаки паранойи, если совершенно незнакомые люди начинали напоминать о погибших родных? Чем больше Медоуз смотрела в её лицо, тем чётче видела образ своей матери и тем сильнее тряслись её руки. Доркас шумно вдохнула, подняла волшебную палочку, направила её остриё куда-то в область лба жертвы. Та покорно закрыла глаза, отчего чувство вины лишь сильнее ощущалось в груди. После первого будет проще, верно? Дальше главное не останавливаться, не вглядываться в лица, не пытаться понять, кем был тот или иной человек раньше, какие у него были привычки или была ли у него семья. Не смотреть в глаза и делать свою работу, иначе появится тонкая, невидимая ниточка, которую будет тяжело разорвать. Бывает ли связь более крепкая, чем закреплённая зрительным контактом? Абсолютно нет.

Медоуз очередной раз поняла, что она не сдвинется с места, пока не начнёт считать. Только отсчёт будет нужным толчком. Всего лишь досчитать до трёх.

Один.

Два.

Её кто-то схватил за руку, а Доркас уже искреннее хотела поблагодарить того, кто прервал её. Пожалуйста, человек, избавь её от самого худшего наказания, которое только можно было придумать. Медоуз подняла голову и на этот раз даже не удивилась. Она начинала привыкать к тому, что Амикус Кэрроу по неизвестной ей причине вытаскивал её из любой неприятности. Он сделал это и в этот раз. Он вынудил её опустить ладонь, а До на секунду ощутила, как он коснулся её пальцев, затем запястья, отчего мурашки побежали по коже.

— Иди, замени человека у главного входа, он сам подойдёт к тебе. — Это были единственные слова, которые она услышала от Амикуса. Тот лишь повернулся в сторону женщины, которая так и не открыла глаз, и без колебаний взмахнул волшебной палочкой. Тело шумно упало на пол. Кэрроу обошёл Доркас и, так и не взглянув на неё, пошёл дальше.

Амикус продолжал вести себя странно (а точнее страннее, чем обычно) с того момента, как узнал о поддельной Чёрной метке. Желание осмыслить это самостоятельно, без лишних разговоров, было нормальным, но не для Кэрроу. До всё также не понимала, почему он молчал, но пока не спешила говорить с ним об этом. Лишь чувствовала неисчерпаемую благодарность ко всему его существу. Да, он Пожиратель смерти. Да, он убийца. Но в конце концов, он тоже человек. Человек, от прикосновений которого замирало сердце.

Легче приглушить эмоции, загнать их внутрь, чем переживать снова и снова.

Д. Мойес.

Наконец всё закончилось: все мучения невинных прекратились, реки крови перестали литься по каменному полу, здание Министерства Магии больше не сотрясали громкие крики, а по его коридорам больше не разносилось эхо гулких шагов десятка ног. Там остались только трупы и последние куски человеческого сострадания, которые таились глубоко в душах Пожирателей смерти. Теперь и от них не осталось ни следа. Больше ничего не удерживало этих людей от ужасных поступков. По прибытию в Штаб-квартиру, Доркас сразу сообщила Ордену о нападении, хотя был ли в этом смысл? Все были мертвы, осталось лишь констатировать их смерть и выделить немного времени для скорби. Марлин, услышав поникший и какой-то до неожиданности безразличный голос подруги, заволновалась, попыталась спросить о сторонней причине такого настроения, но Медоуз просто не стала её слушать, тут же сбросив звонок. Она никогда не любила делиться с кем-то своими переживаниями, привыкла прожёвывать это в одиночестве, пока железный кулак не отпустит внутренности из крепкой хватки. До чувствовала себя отвратительно, и единственной причиной того, что она не закрылась в собственной комнате, был Кэрроу. Чёртов Амикус Кэрроу, который будто специально бегал от неё, пытался не попадаться на глаза, но при этом даже никому не намекнул на отсутствие метки. У Медоуз просто не было времени наколдовать новую.

Пожиратели вошли в раж: даже после такой долгой кровавой ночи они не разошлись каждый по своим углам, как делали это всегда, а, собравшись, разговаривали о чём-то внизу. Руди обычно разгонял такие компании полуночников по постелям, жутко кричал о том, что ему не нужны сонные растения вместо бойцов, и чаще всего это помогало. Но в этот раз он даже присоединился к общим посиделкам и притащил бутылку чего-то крепкого. Доркас тошнило от того, что они праздновали массовое убийство министров как долгожданное Рождество, не хватало только гирлянды из человеческих голов. Но всё же были и те, кто решил обойти стороной всё это сборище и подняться наверх. Марк уже давно был у себя, ещё несколько человек прошли мимо До, в то время как она ожидала Кэрроу в коридоре, так как он всё ещё не появился. Было вполне возможно, что это просто Рудольф удерживал его внизу, надеясь, что может хоть на этот раз Амикус сможет расслабиться и выпить, но каждый раз эти попытки заканчивались окончанием терпения Лестрейнджа и уходом Кэрроу. В конце концов, это произошло и на этот раз.

Доркас услышала скрип нижних ступенек лестницы, который уже знала настолько, что могла безошибочно определить, как звучит каждая из них. Выпрямилась. Она была настроена серьёзно, хотя и чувствовала в себе жуткий упадок сил. Хотелось спать, но До не могла оставить всё вот так. Она в любом случае не смогла бы уснуть, ей бы всё время казалось, что в любой момент её свободе придёт конец. Медоуз и доверяла Кэрроу, и не понимала его одновременно.

Сначала она увидела его макушку, затем голову, плечи, а затем уже и могла осмотреть его с головы до ног. Но ничего в нём кардинально не изменилось, конечно, он же даже не успел перешагнуть порог своего временного убежища. Амикус на мгновение замер и взглянул на Медоуз так, будто она была старой надоевшей трещиной в стене, через которую дул холодный ветер и доставлял постоянные неудобства. Затем он повернулся и открыл дверь в свою комнату, вошёл внутрь, а Доркас, воспользовавшись моментом, проскользнула следом. Ей показалось, что он специально придержал дверь, словно даже не пытался сопротивляться её напору, как будто и так знал, какой разговор его ждёт.

Как До и говорила ранее, все гостевые комнаты в этом доме были практически одинаковые, отличались лишь расстановкой мебели, и то не такой уж и оригинальной. Кровать аккуратно застелена, вещи не были разбросаны, а наоборот, занимали положенные места. Доркас не смогла не удивиться тому, насколько Амикус обжился здесь: небольшое количество книг, какие-то бумаги, сложенные стопкой на столе, пепельница на подоконнике. У Медоуз в голове опять появилась куча вопросов, касающихся того, почему же Кэрроу жил здесь, а не в своём просторном поместье вместе с родными, возможно, она даже спросила бы об этом, не будь она настолько вымотанной. Из-за усталости не осталось никаких эмоций, лишь непреклонное, автоматическое желание узнать правду.

Амикус продолжал делать вид, что совершенно не замечал Медоуз. Она впервые могла видеть, как он взял пачку сигарет с подоконника, вынул одну, поджёг её с помощью волшебной палочки и тут же затянулся. Так глубоко вдохнул, что Доркас показалось, что он сейчас раскашляется от дыма, задохнётся, запутается в его паутине, но он лишь спокойно выдохнул клубы дыма. До вспомнила, как тоже когда-то курила, ещё в Хогвартсе, но тогда Ремусу удалось её отучить. А сейчас ей захотелось подойти к Кэрроу и точно также пропустить через себя убивающую, но такую приятную дозу никотина. Почему всё, что убивает тебя, кажется таким прекрасным? Обычно Амикус курил в одиночестве, закрывшись в комнате или покинув Штаб, — До иногда отчётливо чувствовала этот запах, исходящий от его одежды. Сейчас же Кэрроу будто решил открыться, как недоверчивый зверь, который скалился от любого лишнего слова или движения.

— Почему ты помог мне? — Доркас решила не растягивать время, не пытаться начать издалека, медленно и тактично завязать разговор. Во-первых, у неё не было на это сил, а во-вторых, с Амикусом Кэрроу это не пройдёт. Она сделала пару шагов от двери, остановилась посередине комнаты, а пройти дальше не решалась, словно перед ней стояла непреодолимая стена. До Медоуз дошёл одновременно тошнотворный и до безумия приятный запах дыма. Ей захотелось вдохнуть его и в то же время отвернуться. Нет, она не считала курение чем-то настолько вредным, по крайней мере в разумных количествах. А сейчас, когда началась война, это было меньшим из зол. Но было бы глупо пережить десятки битв и умереть от скрученной бумажки.

Амикус не ответил, лишь повернул голову в сторону Доркас и взглянул на неё каким-то пустым, опьянённым взглядом. Он сделал к ней несколько медленных шагов, зажав губами сигарету и продолжая выпускать клубы дыма. Удивительно, а ведь изначально в комнате даже не чувствовался этот едкий запах, ненавистный для большинства людей. Кэрроу подошёл к Медоуз вплотную, отчего До не смогла сдержаться, чтобы не вздрогнуть. Он взял её руку, как тогда, в первый день их дипломатичного общения, закатал рукав мантии и достал волшебную палочку. До даже не могла пошевелиться, не успела сообразить, как на её коже вновь появился знак Волдеморта, всё такой же, как и раньше, практически неотличимый от настоящего. Амикус потушил сигарету, оставив её в пепельнице. Доркас подняла взгляд на лицо Кэрроу, которое было таким же спокойным и непроницаемым, а может он действительно не скрывал эмоции, а просто ничего не чувствовал? Нет, так не бывает. Он определённо всё чувствовал, знал, что такое страх и боль, просто не показывал этого. Но порой глаза выдавали его. И сейчас в этом взгляде читалась теплота и жуткая усталость. Амикус Кэрроу слишком устал от жизни, чтобы проявлять ещё больше эмоций.

Что творилось в его голове? Кто принуждал его делать совершено не связанные между собой вещи? Они были искренними порывами заботы или лишь хорошо продуманным планом? До не могла понять этого с того момента, как Кэрроу впервые облегчил её участь. Она лишь была по гроб жизни обязана человеку, который десятки раз пытался убить её, но ещё сотню вытаскивал из самых разных неприятных ситуаций. Иногда Доркас даже задумывалась, не был ли он тайным членом Ордена Феникса, но стоило ей взглянуть на то, какими методами он добивался своих целей, то эти мысли тут же начинали казаться глупыми и бессмысленными. Но тогда она совсем не могла понять его мотивов.

— Я задала вопрос. — Голос Медоуз вдруг дрогнул. Ладонь Кэрроу скользнула вниз по предплечью До, задержалась на запястье, тёплые пальцы обхватили тыльную сторону её ладони и замерли.

— Будто тебя действительно волнует мой ответ, — еле слышно отозвался Амикус, сделал ещё полшага к ней, чуть прикрыл глаза и опустил голову, замерев в паре сантиметров от её лица. Его голос казался более хриплым из-за сигаретного дыма в лёгких, Кэрроу уже весь пропах этим опьяняющим запахом, и это его пьяное настроение переходило к Медоуз. Мурашки бежали от ощущения его дыхания.

— Волнует. Вдруг ты решишь сразу выдать меня, или сначала будешь шантажировать, а потом наиграешься и убьёшь. — Доркас просто не могла ответить что-то более-менее нейтральное. Несерьёзность Амикуса будто ощущалась физически, из этого бесполезного разговора вряд ли вышло бы что-то правильное. От расслабленного тона Кэрроу усталость так ярко чувствовалась, что начинали подкашиваться ноги.

Медоуз снова опустила глаза, не в состоянии выдержать взгляд Амикуса, неловко улыбнулась и взглянула на их руки. Чуть склонила голову набок, перевернула ладонь и крепко обхватила пальцами его запястье. Это было похоже на их немой непреложный обет, только крепкая ладонь неустанно пыталась коснуться её кончиков пальцев.

Кэрроу фыркнул. До ещё яснее поняла, что подними она голову, и они столкнутся лицом к лицу. Но она видела, что Амикус всё ещё не отрывал от неё взгляда, смотрел как-то странно, будто больше ничего вокруг не замечал. Доркас слышала, какой ритм отбивало его сердце, хотя не могла понять, слышит ли своё собственное, которое словно остановилось.

— Если хочешь знать, я просто обязан беспокоиться о тебе, Медоуз. — Она почувствовала, как Амикус отстранился, выпрямился, медленно выпустил её ладонь и сделал шаг назад. Поток свежего воздуха ударил ей в лицо, но Доркас показалось, что ей больше нечем было дышать.

Она подняла голову, а когда нашла взглядом Кэрроу, тот выразительно открыл перед ней дверь. Не стало той отрешённости во взгляде, возвратилась непоколебимая уверенность, твёрдость духа и сухое безразличие. Но теперь Доркас точно знала, что это обман. Она с сожалением поняла, что ей пора идти.

Шли дни, а они больше и словом не перекинулись. Медоуз лишь постоянно ощущала присутствие Амикуса за своей спиной, всё время находила его неподалёку, но даже не хотела покидать его молчаливое общество. Доркас отчётливо помнила каждую встречу, когда в единственный свободный вечер Кэрроу появлялся у её двери, еле заметно улыбался, а уходил лишь поздней ночью. И гробовое молчание всё это время совершенно не обременяло их, наоборот, позволяло успокоиться. От Амикуса всё реже доносился сигаретный дым, а Доркас могла бы стереть руки в кровь, но продолжала бы чувствовать прикосновения его ладоней.

Над шрамом шутит тот, кто не был ранен.

У. Шекспир

Последние несколько дней Пожиратели смерти совершенно не выползали из своих нор. Орденовцы жутко разозлились после того, как Министерство пало: они рыскали по улицам круглыми сутками, дома членов Ордена тщательно охранялись, так что пока Волдеморт приказал не высовываться и ждать, пока всё утихнет. Когда-нибудь Орден Феникса снова потеряет бдительность, тогда настанет их час. На Руди особенно сильно повлияло долговременное безделье — он был либо зол, как дьявол, либо пьян, как чёрт. Обнаружить его в нормальном состоянии было практически невозможно, без работы он медленно засыхал, как забытый кем-то фикус. До даже не могла представить, насколько сильно человек может ненавидеть свою беспомощность.

Каждую ночь Рудольф проводил на балконе в компании бутылки со спиртным. Доркас знала это, но предпочитала не вмешиваться, так как понимала, с какой силой мог задымиться Лестрейндж от любого лишнего слова. Но в один день она всё же прервала его идиллию, так как у неё просто не было выбора: До не могла уснуть уже который день подряд, а единственный человек, которого она могла разбудить практически без угрызений совести, каждую ночь пропадал на важных заданиях. Медоуз не могла понять, как Амикус ещё не валился от усталости, она-то знала, что ему до отвращения надоело всё это, только выбора у него всё равно не было.

На удивление До Рудольф сегодня был в хорошем расположении духа, она бы даже подумала, что Руди вернулся к своему обычному дружелюбному и до жути саркастичному состоянию, если бы от него не несло перегаром за несколько метров. Ладно, она уже привыкла к порой тошнотворному запаху сигарет и с «ароматом» алкоголя тоже скоро окончательно свыкнется. Было довольно прохладно, Медоуз пришлось надеть тёплую кофту, хотя даже в ней До чувствовала, что с каждой секундой замерзает всё больше и больше. Лестрейндж же вальяжно развалился в плетёном кресле в наполовину распахнутой рубашке, потягивая виски из чайной чашки, словно там был настоящий чай, просто немного крепче обычного. Немного.

— До, — выдал он чуть заплетающимся языком. Это было чем-то вроде приветствия, Руди всегда считал обыкновенное «привет» чем-то слишком заурядным и скучным. Казалось, даже если бы Рудольфус Лестрейндж выпил несколько бутылок подряд, его речь всё равно бы оставалась чистой. Талант оратора не пропьёшь, даже такими усилиями. — Не ожидал тебя здесь увидеть.

— Я бы могла сказать то же самое, если бы ты не был таким предсказуемым беспробудным пьяницей, Лестрейндж. — Медоуз заняла свободное кресло напротив, вздрогнув оттого, насколько оно оказалось холодным. Либо эти ночные посиделки быстро закончатся, либо на следующий день Доркас снова не сможет встать с постели. Второй раз Кэрроу этого точно не простит.

Рудольф рассмеялся: резко, раскатисто, его смех почему-то напомнил До шакалов. Она никогда не видела их вживую, но почему-то представляла, что они издают именно такие звуки.

— У тебя всегда было потрясающее чувство юмора, Доркас. — Он протянул ей чашку и приподнял брови, когда получил отказ. — Давай, не расстраивай меня, к тому же я вижу, как ты трясёшься от холода. Составь мне компанию хотя бы на пару минут. — Когда Медоуз всё же сделала пару глотков из чашки и поморщилась, Руди не смог сдержать довольной улыбки и так и остался сидеть с глуповатым выражением лица умалишённого. Теперь он бы точно не начал кричать и выражать недовольство: друзья по алкоголю для Лестрейнджа превыше всего, по крайней мере в день пьянки. — Знаешь, я до сих пор не могу поверить, что ты здесь. Нет, не конкретно здесь, а в рядах Тёмного лорда. Я-то думал, что ты даже под страхом смерти не примешь метку, но оказывается, я в тебе ошибался. Или же ты изменилась. В лучшую сторону, конечно же. — Руди поднял взгляд, и Медоуз увидела в его синих глазах несчётное количество звёзд. Это была одна из тех редких ночей, когда на небе не было ни облачка, а звёзды всё ещё ярко светили, но не так ярко, как прежде. Словно напоследок, перед тем как до весны скрыться за тучами, они отдавали свою холодную, такую ощутимую энергию.

— Прошло так много времени, что я уже перестала думать об этом. — «Или стараюсь не думать». Разговоры такого рода постоянно навевали тоску по друзьям, родителям, которых уже было не вернуть, но их лица всё равно оставались где-то в глубине потрёпанного и склеенного сердца. Доркас боялась признаться себе в том, что с каждым днём она всё меньше думала о том, какую очередную глупость придумала МакКиннон, как терпела всё это Лили, как устраивали ещё большую глупость Сириус и Джеймс, и как Ремус в шутку радовался, что у этой бешеной компании отсутствовал главный участник событий, временно, как же иначе. Лицо человека, которого она ранее считала самым дорогим на свете существом, медленно забывалось. До уже не могла вспомнить каждую деталь и каждую чёрточку шрама на его коже, и это так невыносимо пугало. Пугало настолько, что Доркас хотела бросить всё и вернуться, не до конца понимала зачем, но вернуться. Собрать остатки воспоминаний, чтобы возродить угасающие чувства, как эти самые звёзды над головой. Но у неё просто не было выбора, она запуталась в этом круговороте стечений обстоятельств, и не могла остановиться. Она никак не могла понять, действительно ли она слишком сильно привязалась к Пожирателям смерти, или же всё это временно, и при первой же встрече с Мародёрами эмоции вспыхнут как прежде. И хотела ли она этого возвращения?

— А мне казалось, что у тебя не выходит это из головы. Твоё выражение лица слишком сосредоточенное для ветра в черепушке. Я просто пытаюсь поставить себя на твоё место, — Руди прервал свою речь, чтобы сделать ещё один глоток из чашки. — Представляю, как обстоятельства вынудили бы меня перейти на сторону Ордена. Я бы не смог долго там находиться. Слишком резкая смена обстановки, вокруг огромное количество незнакомых, ненавидящих тебя людей, пренебрежительные взгляды, убийства своих бывших друзей. Хоть меня и передёргивает от этих мыслей, любопытно иногда вообразить что-нибудь странное и понять, что всё не так уж и плохо, как кажется. — Рудольф наконец замолчал и через некоторое время шумно ухмыльнулся. — Извини, если слишком много говорю. Я немного перебрал.

— Всё нормально. Ещё часок твоих размышлений, и моей бессонницы как не бывало. — Доркас понимающе улыбнулась и приняла более удобную позу в кресле, закутавшись в тёплую кофту. У неё тоже развязывался язык, когда она выпивала слишком много.

— Я запомню эту свою способность. В любом случае, я бы продолжал говорить, даже если бы тебя это раздражало. Но если ты не против, то тем лучше, верно? Возможно, моей ошибкой было сидеть здесь одному, я же и не предусмотрел, что мне захочется поболтать. С бутылкой, особенно пустой, как-то не поговоришь, я хоть и говорю порой слишком много, хоть какая-то реакция на мои старания мне тоже нужна. У тебя когда-нибудь возникает невыносимое желание вылить кому-то всё, о чём-ты думаешь, до последнего безобидного подозрения или страха? Я, чёрт возьми, постоянно чувствую это. Совсем недавно после одного задания мне всё время казалось, что я не мог смыть пепел со своих рук, хотя к сожженным телам и дому я не подходил. Но одна половина Пожирателей туповата, а вторая слишком горделива, даже больше чем я. У Амикуса же не всегда хватает на меня терпения, я ничего не могу с этим поделать, но его мои длинные монологи иногда начинают раздражать. В любом случае я благодарен ему, Доркас, и тебе тоже стоит быть благодарной. Он много делает для всех нас, а в особенности для тебя. Он не любит новые лица, но ты прижилась.

— И я благодарна, — медленно кивнула Медоуз, поджав губы от холода. — Но он порой кажется...

— Ты должна быть благодарной, — перебил её Лестрейндж, медленно произнеся каждое слово. — Да, Амикус не подарок, но это понятно, за окном война, Доркас. Он повидал много отвратительных вещей, как и все мы. Но он пережил смерть родного человека, не каждый может представить, какого это. — Рудольф на мгновение замолчал, остановил взгляд в одной точке и будто перенёсся отсюда куда-то далеко в свои мысли. Он поморщился и покачал головой. — Смерть Лекты изменила его не в лучшую сторону. Он и раньше не был душой компании и не пёк печенье, — смешок, — но сейчас он совсем закрылся. Можешь представить Амикуса, который улыбался без причины и не выносил тишины? Сейчас он никто без жуткого запаха никотина, как я без перегара. Это как образ жизни, только у меня он постоянный, а у Кэрроу покосившийся, являющийся проявлением медленной смерти. Когда-нибудь он отойдёт от этого, станет прежним, но вряд ли в это время его сердце всё ещё будет биться. — Руди задумчиво допил остатки виски из чашки, поставил её на столик, печально ухмыльнулся. — Чёрт возьми, прошло уже четыре месяца, а как будто один день. Где этот чёртов Хью? У меня уже виски закончились, пока он несёт ещё одну бутылку! — Только у Рудольфуса Лестрейнджа было право ругаться на весь Штаб в любое время дня и ночи. Порой он делал это на немецком, который любил до безумия, но иногда не жалел уши окружающих и в такой форме озвучивал свои мысли, что ранее До таких выражений даже не слышала. Даже сейчас она вздрогнула от такой резкой перемены в его голосе. Но никто никогда ему даже слова не говорил, просто не осмеливался, вот и сейчас Медоуз лишь молча поёрзала на своём месте.

Кто-то, словно заслышав недовольный возглас Руди, торопливо зашагал по коридору, а уже через пару секунд в проёме появился тот самый Хью. Доркас видела его ранее, всего несколько дней назад. Его состояние запуганного зверька не поменялось, может, его лишь чуть разбавили несколько капель уверенности, так как вокруг кроме неё и Лестрейнджа никого не было.

— Давай, поведай мне великую причину, почему ты не сделал того, о чём я тебя просил. — Рудольф приподнял в темноте бровь и сделал это так, что парень не мог этого не заметить. Он требовал объяснений, а если они не последуют, вряд ли это закончится чем-то хорошим. С ничем не занятым мозгом Рудольфуса Лестрейнджа шутки плохи.

— Нет там никакой бутылки. — Хью будто отдёрнул себя и попытался переменить тон на более вежливый. — Они либо пустые, либо с какой-то опасной для жизни дрянью.

— Ещё раз произнесёшь что-то подобное, и твоя жизнь действительно будет в опасности, — как-то лениво произнёс Руди, будто лишь для порядка. Нехотя поднялся со своего места, покачнулся, прежде чем восстановить равновесие и не колыхаться от каждого порыва ветра. — Будь здесь и продолжай вбивать Медоуз в голову, какой Кэрроу хороший человек, — сказал он напоследок и вышел.

Медоуз не смогла сдержать смешка, перевела взгляд на Хью: он всё ещё не сдвинулся с места. От его неловкого взгляда Доркас ощутила приступ хохота.

— Мне влетит, если я скажу что-то лишнее?

— Всё равно. Думаешь, я не знаю, что может сделать Руди в нетрезвом виде?

Парень хмыкнул так, словно решил опровергнуть ложь и подтвердить всем известную истину.

— Тогда всё становится проще, — выдохнул он и прислонился спиной к дверному косяку, всё ещё не решаясь сесть. — Зачем тебе вообще нужно что-то знать о Кэрроу?

— А почему мне не нужно что-то знать о нём? — с упрёком передразнила его манеру Медоуз и неодобрительно прищурилась. Она чувствовала его неприязнь так, словно Хью ненавидел её, а не Амикуса. Для этого должна же быть какая-то причина, верно? Хотя, Доркас она особо не волновала, в её голову лишь приходили мысли о том, что было бы неплохо на одном из заданий «пожертвовать» этим пареньком во благо Тёмного лорда.

— Я здесь недавно, также как и ты, но не могу считать убийцу нормальным человеком.

— Мы все здесь убийцы. — Доркас закатила глаза от столь глупых слов. Этот разговор перестал ей симпатизировать, она даже стала задумываться о том, чтобы поскорее уйти.

— А ты, к примеру, убивала своих родных?

После этого вопроса Медоуз действительно захотелось его убить, и сейчас она не шутила. До ощутила боль также ярко, как если бы он резанул ножом ей по лицу. Эти слова определённо были сказаны зря. Хью, видимо, не умел следить за своим языком, а Доркас начинала поддерживать Кэрроу в ненависти к нему. Но одновременно с этим, где-то глубоко внутри проснулось другое чувство, о котором она уже успела позабыть — подозрение. Медоуз давно не пыталась узнать что-нибудь об убийце её родителей, она забыла об этом, у неё совершенно не было на это времени, и теперь внутренности просто пожирало непреодолимое чувство вины. Она была виновата, а сейчас будто видела осуждающие лица своих родителей, брата. Настроение снова ухудшилось.

— А Амикус сделал это, — не дождавшись ответа, произнёс Хью. Он разошёлся, видимо, не привык, когда его внимательно слушали, потому не мог совладать с собой. Медоуз была просто уверена, что через час-другой он пожалеет о сказанных словах. — Он убил свою сестру, ты знаешь об этом? Постарался угодить Тёмному лорду и заодно спасти свою шкуру. Теперь он кажется тебе хорошим человеком, Медоуз? Ты бы убила своего брата, если бы тебе грозила смертельная опасность? Очень надеюсь, что нет. А Кэрроу сделал это.

Её словно ударили чем-то тяжёлым. У Медоуз закружилась голова. Сначала эти слова показались ей полным бредом, но затем мозг начал доставать из памяти факты и накладывать их один на другой: опасения Пожирателей на счёт Амикуса, его извинения у могилы Алекто, которые Доркас тогда не показались ничем особенным, сигареты и внешняя закрытость. Теперь ей было более чем понятно происходящее. Амикус Кэрроу убил свою сестру ради спасения собственной жалкой жизни. От осознания этого будто переставало биться сердце. Она должна была получить объяснения, хотя это, в какой-то степени, и было совершенно не её дело. Нет, как раз-таки её дело, в конце концов, ей было важно его состояние, действия и мотивы.

Медоуз покачала головой в попытках отогнать головокружение, возникшее от наплыва чувств, медленно поднялась и вышла в коридор, игнорируя недовольные негромкие возгласы в её сторону — Хью не осмеливался говорить громче. Ей нужно было поговорить с Кэрроу, эта потребность ощущалась физически, Доркас будто начинало ломать от собственного незнания. Мозг как назло воссоздавал всё новые и новые картины смерти Алекто, отчего До казалось, что она может сойти с ума, если так и не узнает правды. Представление об Амикусе, словно и всё вокруг, встало с ног на голову. Она запуталась, лишь шла навстречу еле заметному свету, сочащемуся из-под закрытой двери под звуки колотящегося в груди сердца.

Я знаю, что я плохой, но тут я ничего не могу поделать. А если ты пойдёшь со мной, я буду самым хорошим человеком.

У. Сароян

Стук в дверь разрушил гробовую тишину, прозвучал как выстрел в большом пустом помещении. Из-за него в ушах зазвенело, сознание на мгновение помутилось, а необъяснимый страх и неприязнь будто комом встали в горле. Доркас уговаривала себя не нервничать и держать эмоции внутри, что бы Кэрроу не сказал и как бы себя не повёл. Это должна быть ошибка, чудовищная ошибка. Хью просто что-то перепутал, верно? Это всего лишь глупые совпадения, Амикус плохо уживается с людьми, вот и всё. До даже себя не удавалось убедить в этом, бесполезно. Она продолжала чувствовать ту стену, которая со скоростью света выстраивалась между ней и Кэрроу. А ведь она потратила столько времени, чтобы разрушить её.

За дверью послышались приближающиеся шаги, слабый свет чуть осветил лицо Медоуз и на мгновение показался ей слишком ярким, но глаза тут же привыкли, а Доркас смогла рассмотреть лицо Амикуса. Оно было настолько смертельно-усталым, что До на мгновение забыла, зачем пришла. Она давно не видела Кэрроу таким опустошённым. Его руки были испачканы чьей-то засохшей кровью, видимо, Амикус не успел смыть её. На нём всё ещё была надета привычная мантия. Он только вернулся, не успел скрыться за своим обычным безразличием, нужно было ловить момент.

— Почему ты не спишь? — чуть удивлённо спросил Кэрроу, но тут же посторонился, позволяя Доркас пройти внутрь, как будто это было само собой разумеющееся действие.

Она воспользовалась этой возможностью, а он закрыл за ней дверь. До краем глаза осмотрела комнату: настольная лампа тускло светила со стороны окна, моргала, словно вот-вот потухнет, на подоконнике валялась раскрытая пачка сигарет, в пепельнице догорал окурок, а дым ускользал в распахнутое окно.

— Тебе что-то нужно? — снова заговорил Кэрроу, заклинанием смыв кровь с пальцев, отчего ему будто стало спокойнее. Он не сошёл с места, наблюдая внимательным взглядом за Медоуз, закатал рукава мантии.

— Что случилось с Алекто, Амикус? — Медоуз поёжилась от ветра, забежавшего в окно, повернулась к Пожирателю лицом, но всё ещё не решалась подойти ближе, будто боялась, что он набросится на неё, разорвёт на куски, словно бешеный зверь. Откуда вдруг появилось у неё это чувство?

— Я уже говорил тебе. — Амикус заметно помрачнел, эта тема никогда не приводила его в особый восторг. Он нахмурился, между бровями образовалась глубокая морщина, явно не говорящая о лёгкой и беспечной жизни. До только начала замечать, какие глубокие шрамы оставила на его лице война. — Я не буду повторять всё это снова.

— Ты убил её, верно?

Амикуса передёрнуло, словно эти слова причинили ему физическую боль. Он на мгновение будто выпал из этого мира, провалился куда-то, откуда не было выхода. Любой другой бы подумал, что он глубоко разочаровался в ней, прямо сейчас выставил её за дверь и вряд ли когда-нибудь ещё заговорил, но Медоуз знала его. Знала настолько, что не видела злости или обиды, а замечала лишь жуткую боль, исказившую его лицо, такую сильную, что ей самой становилось больно. Доркас захотелось подойти ближе, но она не могла сделать этого, пока не узнает правды. Тогда у неё будет два варианта: пойти прочь или больше никогда не отпускать его руки.

— Ты можешь поверить мне, а можешь развернуться и уйти прямо сейчас, это уже тебе решать. Но, если действительно хочешь выслушать меня, ты должна пообещать, что будешь верить мне также искреннее и беспрекословно, как я верю тебе. — Получив в ответ лишь немой кивок, Кэрроу шумно вздохнул. Он опустил голову, видимо, собираясь с мыслями, втянул воздух и тяжело выдохнул. Доркас терпеливо ждала. — Я тебе говорил, что её убили Орденовцы, но... Всё было немного не так. — Амикус на мгновение замолчал. — Они правда там были, появились будто из ниоткуда. Алекто была в другой части зала, она ненавидела, когда ей кто-то мешал, оттого всегда находилась чуть в стороне от нас. В итоге, когда я направил убивающее заклинание в одного из членов Ордена Феникса, я промахнулся. Оно пролетело мимо, ударилось о стену, отскочило от неё и врезалось в Алекто. Она умерла мгновенно, я даже не успел понять, что произошло. Она не почувствовала боли, к счастью. — Он снова замолк, прошёл, наконец, вглубь комнаты и, обойдя Медоуз, взялся за сигареты. Когда он поджигал одну из них — так явно виделась дрожь в его руках. — Да, я убийца, если тебе угодно, моральный урод, но я никогда в жизни и пальцем не тронул бы собственную сестру, ясно тебе? Я никогда бы не тронул её. Но после того дня разлетелись слухи, бесполезные слова, хотя, кроме Руди, никто ничего не понял. Он один верит мне, даже отец и мать не желают меня слушать.

Теперь всё сложилось, словно сложная головоломка, которую Медоуз так долго не могла решить. Сейчас ей всё было понятно, только от этого знания легче не становилось. В любом случае, она теперь сделала свой выбор. Возможно пожалеет о нём позднее, начнёт проклинать себя, но точно не бросит Кэрроу, пока из комнаты не выветрится сигаретный дым. Она шагнула чуть ближе к нему, замерла буквально в паре шагов, прямо напротив, коснулась пальцами прохладного подоконника.

— Я не настолько плох, каким кажусь, сладкая. — Амикуса потянуло на длинные монологи — этим он был схож с Лестрейнджем, видимо, от сигарет он становился более разговорчивым. Для него сейчас был какой-то особенный момент, так что Доркас не смела его перебивать, только наблюдала за выражением его лица. — Я знаю, в это трудно поверить, но я такой же человек, как и ты. Я имею слабости, страхи. У меня есть воспоминания. — Кэрроу потянулся за волшебной палочкой, придерживая сигарету пальцами. Он сделал короткий взмах, и комнату озарил лёгкий голубоватый свет, затем мимо них пронеслась яркая вспышка, словно шаровая молния пробралась в комнату, но после этот сгусток энергии замер, начал приобретать силуэт. Ещё мгновение, и на кровати восседал внушительного размера лис. Увидев этот патронус, Медоуз наконец поняла, кого Кэрроу ей так сильно напоминал: хитрый, расчётливый, скрытный. — Но с ними не всегда есть возможность справиться. Я действительно не понимаю, как тебе удаётся самой переживать всё это, без алкоголя и сигарет.

— Я тоже раньше курила. — До, на самом деле, не поняла, зачем произнесла это. Наверное, лишь потому, что она больше ничего не могла сказать, совершенно ничего такого, что заставило бы его улыбнуться. — Но я бросила, колючка, посчитала это глупой затеей, а когда до тебя это дойдёт?

— До меня не дойдёт. — Амикус решительно мотнул головой. — Я не могу без этого так же, как и Рудольф не может без выпивки, и я не шучу. Как другие могут убивать, а затем не видеть лица убитых в собственных кошмарах? Как у них могут не трястись руки, когда жертва испускает последний вздох? Как они не чувствуют себя чудовищем после очередного неконтролируемого приступа ярости, оставляющего после себя лишь бездушные тела? Я не могу так. Я не такой, как они. Но у меня нет выбора, Медоуз, представляешь? Я как дикое животное, загнанное в клетку, в которое постоянно тычут палками. Ты чувствуешь то же самое. Я знаю это, вижу по твоему лицу. Теперь ты понимаешь, почему я не могу отпустить тебя, Доркас? Я просто... Без тебя я сгорю в собственном табачном дыму.

Доркас покачала головой. Она опустила голову, потянула к нему ладонь, выудила сигарету из его пальцев, оставила в пепельнице. Амикус поймал её руку, словно ему было жизненно необходимо за что-то цепляться. Он накрыл своей ладонью её холодные пальцы, уголки его губ еле заметно приподнялись. Кэрроу сделал шаг вперёд, ещё один, пока снова не почувствовал лёгкое дыхание на своей шее. Он опустил голову, и их лбы соприкоснулись. Амикус закрыл глаза, почувствовал, что Доркас сделала то же самое. Она не хотела ничего говорить, и Кэрроу тоже не тянуло на совершенно бесполезные диалоги. Ему хватало ощущения её пальцев, а До было вполне достаточно этого тёплого, щемящего чувства в груди.

Нельзя нас оставлять в покое. Надо, чтобы мы беспокоились, хоть изредка.

Р. Брэдбери

Она не помнила, как встало солнце и как глаза сами закрылись от усталости. Лучшее средство от бессонницы — бесполезные молчаливые разговоры и обнимающая, словно тёплое одеяло, тишина. Присутствие Кэрроу по-своему успокаивало.

Медоуз проснулась оттого, что солнечные лучи слишком ярко ударили ей в лицо. Она сперва просто лежала, не в силах пошевелиться или открыть глаза. Потом начала постепенно осознавать окружающую обстановку, прислушиваться к звукам вокруг: слышала, как Амикус шумно выдохнул, затем настала тишина, словно он о чём-то задумался (До отчётливо чувствовала на себе его взгляд), затем хлопнул дверью. Тогда Доркас открыла глаза, осмотрелась и невольно прищурилась от яркого света. Она выпуталась из одеяла, осознавая, насколько неудобно было спать в узких, совершенно не созданных для сна джинсах. До медленно поднялась, покачнулась, разминая затёкшие мышцы, прислушалась к шуму воды, доносившемуся из-за закрытой двери. И в голове у неё появилась неожиданная мысль, которая часто посещала её голову, но лишь на мгновение, тут же улетучиваясь, вытесняемая более важными размышлениями, а сейчас она наконец приобрела свою форму. Возможно, это было глупо, даже по-детски, но какая-то часть души Медоуз пыталась высказать свой протест, а сейчас для этого было самое время.

Доркас, в очередной раз убедившись в том, что Кэрроу в ближайшее время не прервёт её, подошла к окну, открыла его, поёжилась от неожиданно прохладного воздуха и нашла пальцами пачку сигарет. Она была наполовину пуста, хотя Амикус в любом случае не считал это огромной проблемой. До вынула одну и отправила её за подоконник в полёт до асфальта, где её растопчут десятки ног. Это была словно игра: первая сигарета полетела вниз — испарилась боязнь высоты, вторая — никакого страха смерти и дальше, дальше. Будто это действительно помогало, приближало к детской мечте: ничего и никого не бояться. Но если быть честным, то настоящей целью было одно — чтобы Амикус Кэрроу наконец прекратил своими руками затягивать удавку на собственной шее.

— Медоуз, чёрт возьми! — Когда в бумажном доме осталось всего несколько выживших, за спиной До захлопнулась дверь. А Медоуз так понравилось наблюдать за тем, как капли смертельного яда одна за одной ускользали из этой комнаты. — Мне ещё раз нужно тебе объяснить, что ты не должна трогать мои вещи? Я думал, это для тебя само собой разумеющееся. — Кэрроу резко схватил Доркас за плечи, развернул к себе и тут же практически вырвал пачку из её рук. Он хотел казаться разозлённым, но сейчас на Медоуз это не действовало.

— Из тебя получается плохой собственник, Амикус, — ухмыльнулась До, повела плечами, отчего он тут же ослабил хватку, но всё ещё не собирался выпускать её. Ну никак у Доркас на складывались в единое целое мокрые волосы Кэрроу, чуть влажная рубашка и как будто недовольное лицо. Он просто хотел, чтобы Медоуз почувствовала себя неловко. И следующее действие выдало его — он ухмыльнулся.

— Ну же, Доркас, доставь мне немного удовольствия побыть в одиночестве. Считай, что я выпроваживаю тебя потому, что ты выбросила все мои сигареты. — Амикус выпустил её, сделал шаг назад, не сдержал какой-то странной улыбки и кивнул в сторону двери.

До выдохнула и кивнула. Ладно, в этом он был прав; Доркас тоже нужно было хотя бы переодеться, ибо Руди мог нагрянуть в любой момент. Она молча направилась в сторону двери, открыла её, осмотрелась — никого. Коридор был по своему обыкновению тих и совершенно пуст. Медоуз сделала шаг за порог комнаты, второй.

— Стой! — Неожиданный оклик заставил её замереть, обернуться. Она не успела ничего сказать.

Кэрроу вдруг оказался у порога, схватил До за запястье и потянул на себя. Она ощутила его дыхание на своих губах. Он не предпринимал ничего, лишь превратил сильную хватку в практически невесомые касания, замер лишь тогда, когда ощутил её пальцы. Амикус не закрыл глаза, держал их широко открытыми, смотрел Доркас прямо в лицо, не отстранялся, словно дышал её воздухом. Она слышала, как шумно он вдыхал, и незаметно вздрагивала от каждого выдоха, обжигающего кожу. Он чуть повернул голову, словно указал взглядом на их руки и легко улыбнулся. Провёл средним пальцем по её раскрытой ладони: от запястья к пальцам, затем обогнул ладонь по тыльной её стороне, бережно коснулся линий на коже, а после медленно сплёл их пальцы. Стайки мурашек пробежались по коже. Амикус, словно воспользовавшись моментом, подался вперёд и прильнул губами к её щеке, застыл на пару секунд, чуть сдвинулся в сторону и медленно поцеловал уголок её рта. До застыла на месте, не в силах пошевельнуться, лишь свободной ладонью проскользнула на его шею, кончиками пальцев коснулась его волос.

— Ты, кажется, собиралась идти, — еле слышно пробормотал Кэрроу, поднял взгляд на Медоуз и не сдержал улыбки. Она не могла не улыбнуться ему в ответ. — Давай, сладкая, иди.

До была не в состоянии прекратить улыбаться хоть на секунду, всё же сделала шаг назад, ещё несколько, до последнего не желая отпускать его руки. И Амикус не хотел этого так же сильно, как и она.

Её сердце билось так быстро, что у До перехватывало дыхание. Она шла к своей комнате и не могла собраться с мыслями, в голове будто гулял ветер, перекатывая клочки мыслей из одной стороны в другую. Медоуз даже не поняла, как её схватили за плечо, резко развернули и направили совершенно в обратную сторону.

— Как удивительно, что я тебя встретил, Доркас. Ты так облегчила жизнь тем, что мне не пришлось тебя будить. — Руди выглядел крайне бодрым: видимо, у него наконец нашлись неожиданные дела, это словно привело его в чувство. Он снова был тем, кого До начинала так хорошо понимать. — Я-то думал, что убью на это кучу времени, а так я даже успею поболтать с тобой.

— Куда? — возмутилась Медоуз, в попытках остановиться, но ноги сами шли под напором Лестрейнджа. Ему невозможно было сопротивляться.

— Пора наконец немного поработать. Тебе повезло, отправишься вместе со мной на одно из самых важных заданий. И у тебя нет выбора, можешь не рыпаться. — Да, Рудольф действительно был очень доволен. Следов от его прежней вялости и какой-то спячки вовсе не осталось. Он был бодр, так и пылал энергией, но заразить ею Доркас в такое раннее утро у него всё равно бы не получилось. Сейчас его это даже не разочаровывало, возможно, он припомнит ей это в другой раз, в более подходящий для этого момент.

— Дай мне хотя бы умыться, Лестрейндж! — Она не оставляла попыток сбросить его пальцы со своих плеч, но и Руди в свою очередь не отступал, продолжал вести её следом за собой.

— Умоешься кровью, Медоуз. — Он издал лающий звук, больше похожий на громкий выдох, чем на смешок. — Доркас, у большей части людей точно такое же измученное лицо, никто не обратит внимания, можешь не беспокоиться. Это не должно никого волновать в такое время и тебя в том числе.

Препятствовать действиям Пожирателя было бессмысленно, До наконец смирилась с тем, что ей вряд ли удастся хотя бы заново причесаться, что же было говорить о завтраке или чём-то подобном. Оставалось надеяться, что всё это будет длиться не так долго, как это бывало обычно: задания растягивались на часы, а то и на бесконечные сутки, вытягивая из измученного тела все силы. Но, взглянув на светящееся лицо Лестрейнджа, Доркас тут же поняла, что так просто ни она, ни та группа Пожирателей смерти, собравшихся в гостиной, не отделаются. Было что-то действительно серьёзное, а Рудольф воспринимал это как возможность, которую невозможно было упустить.

— Я прекрасно понимаю, что вы все устали и, скорее всего, сейчас проклинаете меня, но ни у кого из нас нет выбора. Те, кто думают, что выбор под крылом Тёмного Лорда есть всегда, могут покинуть здание и больше никогда сюда не возвращаться. Никогда. — Он произнёс это так, словно был полностью уверен в том, что никто даже не взглянет в сторону выхода. И это было действительно так: Лестрейнджа уважали больше, чем всех присутствующих, никто не смел ему противиться. И именно уважали, а не боялись, как это было в ситуации с Кэрроу. Своими искусными лидерскими качествами Рудольфус Лестрейндж приманивал к себе союзников и мог расположить к себе абсолютно любого. — Ну и прекрасно. Я постараюсь не растрачивать время зря и не говорить не по поводу, как это делает Малфой. Министерство магии Великобритании пало, но Тёмный Лорд не может останавливаться на этом, ему нужно укреплять свою силу. Следующая наша цель — Министерство магии во Франции и всё абсолютно то же самое, что и в прошлый раз. Мне нужно две полноценных группы. Амикус, возьми часть людей и прихвати с собой Доркас. — Она и не заметила, как Кэрроу появился в дверном проёме. — Через полчаса выдвигаемся, оденьтесь теплее, на улице чертовски холодно.

Хоть Рудольфус и был всегда излишне чёрств к переменам погоды, особенно в худшую сторону, но в этот раз он был как никогда прав. Как только захлопнулась входная дверь, Медоуз ощутила, как холодный воздух ударил ей в лицо, словно сильная пощёчина. Щёки тут же зажгло огнём, и мурашки побежали по телу, вызывая импульсивную дрожь. И даже тёплая мантия не спасала от пронизывающего холода. Да пошла бы к чертям эта образность! От устрашающего облика смерти теплее не становилось.

Из-за немеющих конечностей До не обратила внимания на большой дом, узкую улочку с громким французским говором и неожиданно потемневшее небо. Стало так темно, что если бы Медоуз захотела прочесть пару страниц одной из книг, занимающих свои места в потёртых книжных шкафах, она бы не смогла ничего разглядеть без вселенских усилий. Это было скорее похоже на ранний пасмурный вечер, чем время, близившееся к полудню. Ей было всё равно на практически полное отсутствие мебели, сорванные по углам обои и вставшие часы. Всё, в чём она сейчас нуждалась, было тепло, но Доркас даже не почувствовала, как улица сменилась комнатами, — здесь также холодно, как в могиле. Лестница не заинтересовала Медоуз, она сразу направилась к мертвенно-холодному камину.

— Мы на месте. Теперь нам остаётся лишь ждать, располагайтесь, скорее всего, выдвинемся с наступлением темноты. — Рудольф выглядел совершенно спокойно, и, видимо, у него были какие-то важные причины тащить их в это место так рано. Возможно, если бы они появились здесь позже, их смогли выследить, или были какие-то другие моменты, которые в данный момент Доркас вовсе не интересовали.

Она, на секунду вспомнив тёплые домашние вечера в компании камина и книги, уселась на неприятный на вид ковёр, но ради жара камина, который Руди уже успел разжечь, можно было пойти и на такие жертвы. Через несколько минут наконец начали шевелиться пальцы. Лестрейндж расположился в кресле справа от До, которое находилось достаточно далеко, чтобы повышать голос для разговора, некоторые устроились у неё за спиной на маленьком и, наверное, жутко неудобном диванчике, ещё несколько человек, такие же толстокожие к холоду, отправились осматривать дом не из любопытства, а скорее от скуки. Марк Броус, который для Медоуз уже не являлся олицетворением зла и насилия, замер в углу возле стеллажа, рассматривая неразборчивые названия на переплётах. Он словно почувствовал на себе долгий взгляд, обернулся и легко улыбнулся ей, как давнему другу. И как Доркас могла думать, что он способен на убийство?

— А ты неплохо устроилась. — Кэрроу бесшумно появился за её спиной, а затем и занял место на ковре рядом с ней. До поначалу не смогла оторвать от него взгляд, вызвав тем самым у Амикуса ухмылку. Он попытался чуть пригладить торчащие из-за капюшона и холода волосы, но сразу понял, что это бесполезно. Пожиратель потянул руки поближе к огню.

— Как будто ты не можешь устроиться точно также. — Переговариваться было глупо, особенно на такую тему, но Медоуз просто не могла ничего не ответить на такой наполненный фальшивым ядом упрёк. К тому же, ей почему-то казалось, что Рудольф наблюдал за этим и неизменно делал ставки.

У Кэрроу словно не было настроения соревноваться, он лишь покачал головой, перевёл взгляд на её лицо, и его словно заворожили языки пламени, отражающиеся в её глазах. Если бы было не так холодно, Доркас определённо начала бы краснеть от этого взора. Даже то, что Амикус легко, практически невесомо и невидимо для чужих глаз коснулся пальцами её ладони, смутило её меньше. Он полез в карман мантии, вытащил пачку сигарет. Медоуз среагировала моментально: резким движением схватила его за запястье, отчего Кэрроу даже замер от неожиданности.

— Прекрати. — Одно единственное слово, но До знала, что он поймёт причину её действий. Он не прислушался к первому уроку, а теперь Доркас считала своим долгом оторвать его от этого.

Пожиратель ничего не ответил, лишь одарил её долгим и пристальным взглядом, затем также медленно убрал злополучную пачку обратно в карман и, будто бы требуя какой-то существенной замены, поймал ладонь Медоуз. Амикус повернул голову в сторону камина, будто не хотел, чтобы кто-то иной смог проникнуть под плотный панцирь холодности. Но он зря беспокоился — никому уж точно не было до них дела, возможно лишь Лестрейндж краем глаза наблюдал за открывшейся перед ним сценой, но не подавал виду, не говорил об этом во всеуслышание, как это обычно бывало. Доркас была ему как никогда благодарна.

— Я не хочу делать этого, — неожиданно произнесла она еле слышно, даже для самого Кэрроу. — Я не хочу трогать этих людей и не могу позволить, чтобы тебе приходилось убивать их.

— Ты уже ответила себе, сладкая. — Амикус аккуратно сжал её ладонь. — Мне приходится. У меня нет выбора, зато он есть у тебя.

— Марк, найди остальных и приведи сюда. Нужно разобраться с группами и планом действий. Пошевеливайся, пора начинать готовиться. — Лестрейндж будто проснулся, поднялся с места и сцепил пальцы рук в замок. Он коварно и загадочно улыбнулся — готовилось что-то ужасное.

Тот падёт, кто мчится во всю прыть.

У. Шекспир

Каждую ясную ночь можно услышать лёгкое шуршание — это звёзды шепчутся между собой, обсуждают людей с высоты и пишут сказки об их судьбах. Только эта ночь была до жути безмолвной — тучи непроницаемой пеленой затянули небо так, что не было даже намёка на звёзды или луну. В пустых, бездыханных окнах домов было темно, лишь в некоторых маленьких комнатках каких-то трудяг-полуночников бледным светом горели сонные лампы. Иногда слышался негромкий французский говор, доносившийся с ближайшей улицы, где молодые девушки и парни проводили ночь под открытым небом в компании друг друга. И Доркас так сильно хотелось к ним присоединиться, лишь бы сбежать от этого ужаса.

Всё произошло слишком быстро. Она не помнила и половины, словно наблюдала со стороны, не в силах отвернуться. Даже за то время, которое они там торчали, До так и не смогла отложить в голове хотя бы приблизительную структуру здания, действовала чисто интуитивно, повинуясь приказам и стадному инстинкту. Так было проще перенести всё это — просто подчиниться и на время выпасть из реального мира, забыв о том, что такое эмоции и чувства. Доркас начинала учиться этой тупой холодности и с ужасом понимала, что это легче, чем принимать каждую смерть и каждый свой поступок так близко к сердцу. Всё же пребывание в рядах Пожирателей смерти тоже чему-то может научить — это непередаваемый опыт, лишь бы суметь перенести его, а не согнуться от тяжести. В этот раз им встретилось более суровое сопротивление: люди не собирались сдаваться, но слуги Тёмного Лорда подавили их числом. Пока они не хотели смертей, оставили пленных, и, к счастью, в этот раз Медоуз не удостоили честью в любой момент устранить их. Рудольф забрал её после того, как всё более-менее улеглось, а у каждого была своя работа. Он даже пытался с ней разговаривать, но До пока не могла вылезти из своего панциря, иначе все эмоции нахлынули бы слишком неожиданно. Она должна была морально подготовиться к этому.

— Убийства на Кэрроу, можешь не волноваться, — начал Руди, а Медоуз уже была как никогда ему благодарна. Всё же он успел в какой-то степени раскусить её тогда, когда До даже не замечала этого. Ей стоило почаще оглядываться по сторонам и открывать глаза в темноте.

Шаг, шаг, открытие двери — пусто.

— Что думаешь об этом, Доркас? — Встретив в ответ недоумевающий взгляд, Рудольф театрально вздохнул и не сдержал короткого смешка. — Я, на самом деле, начинаю путаться в этих коридорах. Сможешь блеснуть своей молодецкой памятью и вспомнить, где мы ещё не были? Не так-то хорошо тратить время и ходить по кругу.

Ещё одна дверь, а за ней снова пусто. Медоуз качнула головой, словно боясь нарушить эту тишину и разговор Лестрейнджа со стенкой. Взгляд До задержался на комнате, дверь в которую была чуть приоткрыта, что позволяло частично видеть происходящее.

Сначала она заметила Кэрроу, но тут же захотела забыть, что он может становиться таким чудовищем. Всё как тогда, во время первого задания — закатанные рукава мантии, непорядок на голове и в ней, но на этот раз ещё и обезумевшие от злости глаза. Берегитесь, Амикус Кэрроу вышел из себя. Он быстрым и широким шагом рванул к одной из пленных, потянувшейся за своей волшебной палочкой, валяющейся перед ней, схватил её за волосы на затылке и вынудил поднять голову. Что-то неслышно пробормотал, затем резко отдёрнул в сторону, отчего девушка будто сорвала горло. Всего одно заклинание, и пленная больше не пошевельнулась. Кэрроу поджал губы, словно пришёл в себя, рассматривая тело, будто оно напоминало ему что-то до боли неприятное, режущее изнутри.

— Ну? Кто ещё хочет попробовать? — Амикус поднял подбородок, уже без единого проблеска совести и сожаления. Только потом он выкурит не одну сигарету за ночь.

Рудольф коснулся плеча Медоуз, легко надавил, вынуждая идти дальше. На его лице буквально было написано то, что ей не нужно этого видеть. Порой его особенная «забота» вызывала неопределимое чувство подозрения. Но в конце концов До просто сдалась, она не могла сопротивляться.

— Не бери в голову, — коротко пробормотал Руди, словно говорил о чём-то другом, и тут же отвлёкся. Он сделал несколько шагов, повернул дальше по коридору и остановился. Его губы растянулись в довольной ухмылке. — Эй, Медоуз, кажется, я тебя опередил. Нет, так и есть, я опередил тебя. Это последние. — Столько гордости было сейчас в его голосе.

До неохотно, всё ещё не в силах отогнать тот туман воспоминаний, скачущий прямо перед её лицом, прошла следом за Рудольфом и замерла в паре шагов от него. Ей пришлось присмотреться, чтобы увидеть то, что они так долго и нудно искали. Обыкновенная дверь из тёмного дерева, а за ней последние «выжившие», успевшие собраться и раствориться в этом огромном здании — их практически неслышимые голоса скользили по ровным стенам. Они так и ждали момента, чтобы смыться отсюда, но в этот раз это им уже не удастся.

— Чего мы ждём? — спросила Медоуз, когда спустя некоторое время Лестрейндж всё ещё не издал ни звука и даже не приблизился к назначенной цели.

Рудольфус резко махнул рукой, а затем, словно что-то пересчитывая, отогнул сначала мизинец, затем безымянный и средний пальцы, остановился, в утверждении махнул головой.

— Их трое. — Чёртово человеческое воплощение летучей мыши! — Не торопись, у двери подобие Гибели Воров. Шевели мозгами, мы уже проходили это. Они не застанут нас врасплох. Вперёд. — Странный набор слов, а иногда вместо слов — неразборчивых звуков. Но она поняла всю суть.

Руди качнул головой и широкими, но немыми шагами пошёл дальше по коридору, а когда оказался практически у двери, замер от неё на небольшом расстоянии и достал волшебную палочку.

Щёлкнул дверной замок, распахнулась дверь, сверху хлынул водопад ледяной воды, и только после этого до Медоуз дошло, что она снова не ощущала этой Чёрной метки на своей коже. На этот раз её это не особо волновало: второй раз оказываться в похожей ситуации было не так страшно. До некоторого момента она вела себя более уверенно, даже тогда, когда Лестрейндж закатал рукав мантии и кончиком волшебной палочки надавил на чернила на своём предплечье. Пленных давно увели, так что он мог спокойно совершать этот некий тайный обряд, не боясь, что кто-то посторонний что-то поймёт. В глазах Пожирателя отчётливо виднелись предложения, через его зрачки словно проходила бегущая строка, смешивалась с магией и сообщением отправлялась Тёмному Лорду. Чёрная метка вздулась, словно кровь в его венах мгновенно почернела, заболела — До видела это по лицу Рудольфа, который сжал челюсти, но при этом не терял победного выражения лица.

— Прекрасно. Просто прекрасно, — произнёс он, затем резко развернулся и поспешил обратно тем же путём. — Пошевеливайся, Медоуз, нельзя терять времени. — Эта его немногословность была непривычной, обычно даже в исключительно-опасной ситуации он не мог унять свою разговорчивость, а сейчас Руди словно заставлял заткнуться кто-то другой. Либо дело касалось такой важной темы, что даже Рудольфус Лестрейндж не смел произнести лишнего слова.

Порой у Доркас появлялась исключительная способность подстраиваться под обстоятельства, но сейчас у неё совершенно не получалось превратиться в человека, понимающего всё до последнего слова. Что-то произошло. Волдеморт отдал какой-то приказ, а если он при этом использовал Чёрную метку, то это должен был почувствовать абсолютно каждый. Медоуз оставалось молиться, чтобы не попасться на растерянном взгляде или лишнем слове. Она не должна была выдавать себя, только не сейчас. Орден не успеет прибыть, слишком уж сильно поменялась обстановка в этом бешеном муравейнике, лишь зря Доркас взволновала их своим оповещением, сорвала с какого-то важного дела. Оставалось лишь воображать, что До действительно понимала, что ей стоило делать, а не вздрагивала от каждого голоса, окликнувшего её.

Мерлин, наверное, у неё до безумия растерянный вид. Она шла следом за Лестрейнджем и бесперебойно приказывала себе собраться. Теперь До приходилось только надеяться на то, что её непонимающий взгляд сочтут за последствия страха. В какой-то степени это было правдой — она действительно боялась, боялась до ужаса и не могла побороть это в себе. А нити подозрения, запрятавшиеся в косых взглядах, тем временем оплетали её, как липкая паутина. Одно лишнее движение — ты неподвижный и гниющий от едкого яда труп. Замрёшь, притворишься побеждённым и сможешь выпутаться, а после никто и не вспомнит об этой ловушке.

Паранойя. Доркас отогнала от себя эти мысли, как только они вошли в зал, где собрались все остальные. Кровь на их руках и отчуждённые взгляды привели её в чувства — им всё равно, их волновала лишь тупая указка свыше. Это обман, всё обойдётся. Она просто уверена в этом.

Реальность словно мощная пощёчина.

Д. Киз

Все уже были на своих местах: в самой большой комнате, которая только была. Здесь держали пленных, правда, с ними уже успели расправиться — по первоначальному приказу, они должны были пожить ещё немного, личности всё же не самые обычные, но Пожиратели об этом будто забыли. Не хватало только Марка. На самом деле, она уже успела привязаться к нему, хоть и ни разу не разговаривала с ним с глазу на глаз. Просто он казался ей человеком, которому можно было доверять. Зря, что ему всё же пришлось участвовать в общей потасовке — он не был приспособлен к такого рода действиям. Он упал практически сразу и так и не поднялся. Но не было никакой рассеянности во взглядах его друзей, пустого незнания или сомнений, они точно понимали, что нужно было делать. Этой уверенностью Доркас и отличалась от всех остальных, а если быть точным, то полным её отсутствием. Она ни в чём не была уверена, но настойчиво делала вид, что на неё нахлынуло что-то тяжёлое и уж слишком невыносимое. От этих мыслей начинала кружиться голова, и До действительно почувствовала себя нехорошо. Хватило одного взгляда на ещё тёплые трупы, чтобы ощутить навязчивую тошноту, комом вставшую в горле. На Медоуз никто не обращал особого внимания, оттого неприятные мысли снова возникли в голове — в первую очередь, болезненное чувство вины.

Доркас чувствовала себя виноватой. И не из-за убийств, не из-за недостатка информации для Ордена Феникса, а из-за того, что она совсем позабыла о своих собственных родителях. Мысли о них не напоминали о себе уже очень давно, не было смысла лгать и о том, что эти воспоминания вгоняли в уныние. Нет. Сейчас она едва ли не первый раз за эту неделю вспомнила о своей матери, своём отце и брате, но не чувствовала ничего, лишь что-то колющее и мерзкое сдавливало сердце, отчего невозможно было вдохнуть. И это было причиной того, что Медоуз постепенно начинала себя ненавидеть. Она же обещала, в первую очередь самой себе, что обязательно найдёт убийцу и не позволит ему безнаказанно ходить по земле и проживать свою жалкую жизнь. Но даже этого она не выполнила. До начинала понимать, насколько она беспомощна в этом смысле, раз даже не могла самостоятельно найти информацию, втереться в доверие, а ведь это казалось таким простым делом. Она действительно думала, что справится с этим, а оказалось, что всё зря. Был ли смысл сдаваться?

Чья-то рука ловко подхватила Медоуз под локоть и повела куда-то в сторону. Доркас будто проснулась от минутной дрёмы. Стоило поднять голову и можно было увидеть чуть нервное лицо Кэрроу. Он всем своим видом: приподнятые брови, какое-то количество недовольство во взгляде, смешанное с щепоткой взволнованности — показывал своё недоумение. Если бы вокруг не было столько любопытных глаз, он, казалось, определённо высказал бы всё о бездействии Доркас. Он неосознанно стал её сообщником, а значит и сообщником Ордена Феникса. Это осознание пришло уже очень давно, но Кэрроу будто не чувствовал каких-либо движений со стороны здравого смысла.

— Прости, я задумалась. — Это предназначалось скорее Пожирателям смерти, сомневающимся в здравом уме До, нежели Амикусу. Он и так всё понимал, не стоило даже задумываться об этом.

Она продолжала смотреть ему прямо в глаза, а затем внутри возникло непреодолимое и совершенно необъяснимое чувство. Доркас не соображала, что вообще делала.

— Что случилось с моими родными, Амикус?

Кэрроу растерялся. Это был один из тех редких моментов, когда он не мог найти нужных слов, замер на месте, медленно выпуская её локоть. Этот вопрос обескуражил его, Пожиратель был просто не готов к нему.

— Я не думаю, что сейчас подходящий момент для того, чтобы...

— Момент самый подходящий. — Амикуса всегда жутко раздражало, когда его начинали перебивать, но сейчас, на удивление, в его голосе не появилось ни одной раздражённой нотки. — Кто убил их? Ты же знаешь, Амикус, прекрати скрывать от меня это. — Если какая-то, даже порой безумная, мысль закрадывалась в голову Доркас Медоуз, то никак заставить её молчать уже не получалось — До не успокаивалась, пока не совершала задуманное. Сейчас был один из таких моментов. Эта уверенность словно вгоняла Кэрроу в ещё большую растерянность.

— Я не могу, Доркас. Я не могу сказать тебе этого.

— Можешь, Кэрроу, можешь. — Медоуз перешла на еле слышный шёпот. Но даже если бы она закричала, никто бы не обратил внимания. — Пожалуйста, колючка.

Амикус поднял на неё тяжёлый взгляд, поджал губы и невольно выпрямился. Сделал глубокий вдох, а затем медленный выдох, словно собираясь с мыслями. Ей не нравилось это. Не нравилось это раскаяние и острое чувство вины в его голосе — он будто насквозь пропитался ими.

— В тот день, когда наши люди отправились в дом твоих родителей... Я был с ними. Я возглавлял их. Я придумал заманить тебя этим убийством в ряды Тёмного Лорда, я знал, что ты поддашься мести, но не знал, какой ценой. Не предусмотрел, что всё может пойти не так. Я... Я буду честным, ладно? Я самолично лишил их жизни. Собственными руками, Доркас, я до сих пор не могу спокойно смотреть на тебя. Я понимаю, что прощения мне не добиться. Мне оно и не нужно. Ты наконец знаешь всё, от этого мне легче. Просто попытайся простить меня, не ради меня, а ради себя. — Амикус будто сбросил с плеч тяжёлый груз, от которого ломались кости и рвались на части мышцы. Ему стало проще жить, а вместе с этим он стал ненавидеть себя ещё больше. И это разочарование в глазах Доркас резало больнее ножа. Ему хотелось отвернуться, чтобы не видеть этот её взгляд. Чёрт возьми, он еле удерживал себя от того, чтобы протянуть к ней руки. — Можешь ударить меня, убить — всё что угодно. Я не буду тебе препятствовать.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Ей хотелось наконец задохнуться, но воздух не заканчивался. К сожалению. Кислород, словно ржавые гвозди, царапал лёгкие изнутри, по голове будто ударили чем-то тяжёлым. Эта чёртова опустошённость, словно от неё оторвали кусок плоти, не давала До покоя. Она не могла ничего сказать. Ей так сильно хотелось ударить его, но руки просто не слушались, в голове не находилось подходящих слов для того, чтобы оскорбить наконец Амикуса Кэрроу, послать его к чёрту. Сил не было, а свечка теплоты внутри снова потухла. И опять холод сочился из-под кожи. Как же она его ненавидела, но при этом ничего не могла поделать с тем, что её безумной силой притягивало к нему.

Она хотела сбежать. Прямо сейчас. Больше ей делать здесь было нечего, да и в рядах Пожирателей смерти она конкретно задержалась — они договаривались на наименьший срок, но Доркас играла с огнём дольше, чем следовало. После возвращения в змеиную нору До уйдёт, она уже точно решила. Медоуз покачала головой и отшатнулась от Кэрроу, словно от огня. Кто-то коснулся её плеча, и всё вокруг завертелось в водовороте трансгрессии.

Большая часть всей группы уже медленно разбредалась по своим комнатам, Руди, как и Кэрроу, ещё не было. До успела лишь оглядеться.

Её припёр к стенке один из Пожирателей. Она не видела этого человека раньше, возможно, он был вовсе не отсюда. Но под взглядом его чёрных глаз мурашки пробежались по коже. Был абсолютно неподходящий момент для того, чтобы его рассматривать. Доркас чуть опустила взгляд, наконец увидела и ощутила волшебную палочку, приставленную к горлу. Хлопок трансгрессии где-то в стороне.

— Леди и джентльмены! — громко и отчётливо воскликнул он. По его произношению точно можно было понять, что было в этом парне какое-то смешение национальностей. Но при этом дикция его была идеальной — он определённо не был в последних рядах. — Спешу показать вам истинное лицо нашей новоприбывшей. — Когда все снова собрались на громкие восклицания, парень сжал челюсти, кожа на его лице будто натянулась. Внутри нарастала паника, Доркас попыталась дёрнуться, но острые пальцы болезненно сжали её плечо.

— Джордан, — предостерегающе окликнул его появившейся пару минут назад Лестрейндж, но тот даже не обратил на него внимания. А это было высшей степенью наглости, и спокойное отношение Рудольфа к такому обращению удивило Медоуз ещё больше. Ей показалось, или он просто не смел помешать ему?

Джордан Крейн. Медоуз слышала о нём из разговоров, но видела его впервые. Как она помнила, он руководил большой группой Пожирателей смерти, но в другой стране.

— Нет, вы только взгляните. — Крейн резким и грубоватым движением схватился за рукав её мантии, поднял его до локтя, выставляя всем на обозрение чистую кожу предплечья. Доркас Чёрную метку так и не наколдовала.

Гробовое молчание установилось в комнате, и только Лестрейндж растерянно выдохнул, не зная, куда себя деть. Медоуз поймала на себе взгляд Амикуса. Он непрерывно смотрел на неё, и До физически ощущала его боль. Она не желала смотреть на него, но не могла отвернуться. Последнее, что Доркас увидела, как Кэрроу покачал головой и чуть заметно, лишь уголками губ, улыбнулся ей. Затем тьма, больше Медоуз абсолютно ничего не помнила.

Ошибки дают разум.

Л. Н. Толстой

Если бы Амикуса Кэрроу кто-нибудь попросил назвать одну вещь, которую он даже под предлогом смерти не совершит, то он бы без размышлений назвал предательство. И он бы солгал.

Империо. Амикус больше не мог найти ни одной адекватной причины его совершенно неадекватных действий, кроме той, что кто-то его подчинил собственной воле. Ну а какой другой Пожиратель смерти по собственному желанию согласится на встречу с половиной Ордена Феникса. Почему половиной? Да потому что ему никто не доверял, они ожидали засады, даже не подозревали, что Кэрроу придёт один. Но он решил не втягивать в это Лестрейнджа, потому что... Потому что это было только их дело, их с Медоуз дело. Рудольф не был вовлечён в этот обман, ему бы пришлось довольно долго объяснять всю ситуацию с меткой. Он определённо точно всё бы понял и принял, да только Амикус не хотел тратить время на все эти разъяснения.

Он пришёл в себя, хоть и был в сознании, спустя пару часов после произошедшего, когда ещё не встало солнце, связался с главным одного из отрядов Ордена Феникса — Амикус не мог заснуть. Он не помнил, как его звали, честно, не мог достать эту мелочь из своей головы. Как он вообще смог восстановить связь с Орденом? Когда-то, когда война только началась, Амикус занимался «переговорами между сторонами-соперниками», как это тогда называлось. Тогда Дамблдор ещё думал, что мог предотвратить войну, решить всё мирным путём. Во время нейтральных встреч Кэрроу был представителем одной из сторон. Однажды встреча произошла в стенах врагов, и Амикус был первым и последним Пожирателем смерти, который побывал в стенах Ордена феникса и ушёл оттуда живым. Правда, они позаботились о том, чтобы Кэрроу не вспомнил дорогу к их убежищу — они были не настолько глупы. Но Амикус Кэрроу в любом деле имел свои методы.

Это была нейтральная территория — пустая улица с бедными, наполовину разваленными домами. Здесь их не потревожат, разве что попросят денег или же попытаются отобрать их силой — газеты так и пестрели названием этой улицы в статьях самого разного содержания: от кражи до похищения и нахождения остатков трупа в вольере с бешеными собаками. Кэрроу не поверил бы в это, пока его не ударили бы по голове чем-нибудь тяжёлым. К тому же у него не было в распоряжении достаточно свободного времени для чтения газет за чашкой кофе. Если есть свободное время, то сон или же встреча с Медоуз. Чёрт, словно какое-то наваждение уводило его мысли далеко от реальности, не позволяя сконцентрироваться на его цели.

Вот он, нужный ему перекрёсток. Амикус убрал похолодевшие ладони в карманы тёплой мантии и чуть нахмурил брови, глядя на малозаметный кровавый след на снегу, тянущийся от дороги куда-то в сторону неизвестности, приземлённо говоря, за черту города. Где-то неподалёку от Кэрроу, у порога одного из домов, зашевелился окоченелый бродяга; только после пары минут скучающего наблюдения за ним Амикус наконец заметил группу людей. Он знал их всех, и, определённо, они все до единого прекрасно были знакомы с ним.

В первых рядах стоило назвать известную всем компанию — как никогда серьёзные Поттер, Блэк, где-то затерявшийся сзади оборотень-Люпин, МакКиннон. Эванс с ними не было, а Амикус уже мысленно отнял единицу от его шансов убедить эту кучку вершителей правосудия в его искренности. Собственно говоря, он знал, на что шёл. С ними был и Лонгботтом, Кэрроу вспомнил его имя, куда же без него, ведь как раз с ним Амикус и назначал встречу. Правда, он упомянул о каких-то важных делах, но ради такого случая можно было и солгать. По-другому его было не убедить.

— Кэрроу. — Это было сдержанное то ли приветствие, то ли упоминание о том, что подошедшие Орденовцы готовы к разговору. Амикус чувствовал себя отвратительно, вытащил согревшиеся руки из карманов — вот он, безоружный и честный как никогда.

— Я понимаю, сейчас, возможно, совсем не тот момент. — Кэрроу собрал всю свою человечность и терпение в кулак. Этот разговор должен закончиться как можно спокойнее, без жертв и всякого рукоприкладства. — Но вам нужна моя помощь. Не Тёмного Лорда, а конкретно моя. Думаю, когда вы узнаете все детали, то поймёте, что для меня это так же важно, как и для вас.

Они переглянулись. Фрэнк задумчиво свёл брови на переносице, размышляя над ответом, старший Блэк же начал бросаться словами не раздумывая. Амикус почувствовал, как этот острый камень ударился о внешний купол самоконтроля и рухнул на землю — ни единой трещинки на непроницаемом стекле.

— Нам не нужна твоя помощь, Кэрроу. — Сириуса тут же кто-то одёрнул, а Пожиратель не сдержал едкой притворной улыбки.

— Я бы не был так уверен. Как давно вы связывались с Доркас Мэри Медоуз? — Ему польстили эти вдруг открывшиеся от удивления рты. Амикус никогда не мог удержаться от того, чтобы произвести впечатление и разыграть маленькую драму. Но сейчас нельзя терять времени, нужно было переходить ближе к делу.

— Где она? — Поттер начинал медленно закипать, Кэрроу услышал, как хрустнули костяшки его пальцев, но даже не пошевельнулся. Он не боялся. Вернее, боялся, но совершенно не этого.

— Я не трогал её. И сейчас вам придётся действительно мне поверить, если хотите, чтобы ваша подруга вернулась к вам не совсем здоровой, но живой. Я могу помочь вам, воспользуйтесь этой возможностью. Я дам вам адрес Штаб-квартиры, где она сейчас находится, мы договоримся о времени, я всё организую, и никто под натиском неожиданности не сможет сопротивляться. Сегодня там мало людей, вы без труда сможете ворваться, разворошить всё, как вы любите, и забрать Доркас.

— Почему мы должны тебе верить? И зачем тебе выдавать местоположение собственного логова ради одного члена Ордена Феникса? — Фрэнк неотрывно следил взглядом за выражением его лица, словно пытался в складках только появляющихся морщин разглядеть всю правду. Амикус покачал головой — чуть растерянно и даже как-то беспомощно развёл руками, будто указывая на безлюдное пространство вокруг них.

— А я сейчас обманул вас? Пришёл ли сюда кто-то ещё, кроме меня? У вас нет выбора. Либо вам придётся работать со мной это короткое время, либо сегодня ночью умрёт ещё один человек. И я не смогу помешать, как бы не хотел этого.

Я ненавижу вас от любви.

Ж. Жене

Ей казалось, что прошла целая вечность, несколько триллионов лет перед тем, как её оставили в покое. Пожиратели наконец нашли того, на кого можно было вылить всю ту грязь, которая накопилась в них: ярость, злость, отчаяние. Они очень долго ждали момента, когда беспрепятственно, медленно и мучительно могли бы ломать ей кости, и наконец этот момент настал. В них не было ни жалости, ни человечности. А Доркас чувствовала себя настолько беспомощной, что ненавидела себя больше обычного — член Ордена Феникса, а она не могла даже сопротивляться, ей хватало сил только на то, чтобы не говорить ничего важного. Как фарфоровая кукла, которую ударили об пол, До разбилась на сотни осколков.

Она привыкла к боли, особенно к пыточным заклинаниям, — всё же Медоуз не первый день была на войне. Ей не раз приходилось испытывать то же самое долгие минуты, часы, но в этот раз почему-то всё было совсем по-другому. Теперь у неё болели не только все мышцы и органы, но и душа. Чёрт возьми, как ей было больно! Доркас не могла повернуться, чувствовала себя настолько жалкой. Казалось, что все её кости были сломаны по нескольку раз, голова гудела, а в мозгу не задерживалось ни одной осознанной и законченной мысли. До пыталась привести себя в сознание, но совершенно ничего не получалось, она словно больше не могла управлять собственным телом, да она даже глаза открыть была не в состоянии.

Это отвратительное чувство, когда она не могла уснуть и находилась в сознании, но организм будто не подчинялся ей, Медоуз просто бесцельно валялась на ледяном полу подземелья, ожидая чего-то. Ей только и оставалось испытывать нестерпимую боль, холод и ждать, словно наблюдать за собой со стороны и терять последнюю надежду.

Кэрроу не находил себе места. Он уже обошёл весь Штаб, побывал на улице и пару раз проклял отвратительную лондонскую погоду. Он и Орден установили точное время — восемь часов вечера. В восемь Амикус был крайне спокоен, в девять начал волноваться, а к одиннадцати внутри него уже взрывались ядерные бомбы. Стоило Кэрроу впервые в жизни довериться Ордену Фениксу, как они тут же отшвырнули его в сторону. А потом, когда они получат в коробке расчленённый труп Медоуз, будут обвинять его во всех смертных грехах. Чёрт бы их побрал! И больше всего его нервировало то, что он совершенно ничего не мог сделать. После того, как Доркас увели в подземелье, на него начали подозрительно коситься, следить практически за каждым его шагом. Даже Рудольф как-то слишком навязчиво предлагал Кэрроу свою компанию. Они больше не верили ему. Амикус потерял и это, он всё потерял ради какой-то девчонки.

Девчонки.

Пожиратель резко замер посреди улицы, отчего в него врезался какой-то одинокий прохожий, сжал губы и направился обратно к Штабу. Снег, который валил стеной целый день, наконец закончился, и стало так тихо, словно сама природа ждала финала всей этой драмы. И Амикус чувствовал, что совсем скоро всё это закончится и конец может быть не самым приятным. Если Доркас долго сопротивлялась, а она определённо точно ничего не могла им сказать, то они из-за её бесполезности избавятся от лишнего свидетеля. Было уже поздно, значит, скоро им может надоесть. Он должен был увидеть её, пусть ему придётся убить самого Волдеморта.

Амикус захлопнул за собой дверь, даже не удосужившись снять тёплую мантию, на ходу расстегнул её, прямым ходом направляясь к лестнице, а по ней уже вниз, к подземелью. Кэрроу притормозил лишь у решётки, которую охранял один из Пожирателей. Парень, судя по всему его виду, не собирался пропускать его.

— Уинкетт, уйди прочь с дороги, — чисто рефлекторно произнёс Амикус, привыкший к тому, что этот мальчишка никогда не мог сказать что-то против. Ему пришлось резко затормозить, чтобы не врезаться в него — быстрой реакции, какой он ожидал, не последовало.

— Палочка, — пробормотал Хью и с вызовом наблюдал за его выражением лица. Когда он успел со стадии туповатого нытика перейти на стадию упёртого барана?

Кэрроу подумал, что ему показалось. Нервы раскачивались, как старые детские качели.

— Что ты сказал?

— Отдай волшебную палочку. — Он произнёс это так чётко, что разобрать мог даже глухой, умеющий читать лишь по губам. Единственным, что сдерживало Амикуса от удара по его физиономии, была мысль о том, что Доркас жива. Пока жива. И он был просто обязан увидеть её.

— Забыл, с кем разговариваешь, Хью? — Амикус с вызовом приподнял брови, но в ответ получил точно такой же уверенный взгляд. Теперь всё не будет так просто. — Да ты, чёрт возьми, серьёзно? Максимум, что я могу для вас сделать, так это придушить её собственными руками, минимум заставить её наговорить вам гадостей. Ты действительно думаешь, что я помогу ей сбежать? — Кэрроу уже давно привык к этой наигранности, притворному безразличию, ему ничего не стоило наговорить ещё чего-то подобного.

Но парень был непоколебим, лишь протянул раскрытую ладонь, словно ожидая подачки. Амикус не сдержал тяжёлого выдоха, не отводя взгляда от Уинкетта, достал волшебную палочку из кармана мантии и резким движением отшвырнул её куда-то в сторону лестницы — ничего, она ещё и не такое выдерживала.

— Подавись, — огрызнулся Кэрроу и на этот раз беспрепятственно приблизился к решётке, открыл её и захлопнул за собой.

Глаза долго не хотели привыкать к полутьме подземелья — там было не настолько темно, чтобы перед глазами появлялись бледные цветные пятна, но по сравнению с ярким освещением лестницы это была огромная разница. Амикус далеко не сразу заметил распластавшееся на полу тело, и внутри у Кэрроу что-то сдавило лёгкие. В него будто ударила молния, яркой вспышкой перед его глазами пронеслось лицо собственной сестры, и вся былая уверенность Пожирателя тут же исчезла. Он испугался.

Амикус поспешно опустился рядом с телом, медленно протянул руку и коснулся запястья, вздрогнул от ощущения ледяной кожи. Позволил себе выдохнуть — чувствовался пульс, сердце медленно отбивало свой ритм.

— Эй, сладкая, — чуть слышно произнёс Кэрроу, а когда заметил, что веки Доркас дрогнули, медленно посадил её, прислонил спиной к стенке, снова неприятно поёжился от этого ощущения живого трупа.

До открыла глаза, далеко не сразу сфокусировала взгляд на его лице, а Амикус уже успел заметить эту малую каплю ненависти в её мыслях. Но он был уверен, что сейчас это было совершенно не главное. Он не выдержал — стянул мантию, накинул её Медоуз на плечи, застегнул несколько верхних пуговиц — Доркас была не в состоянии сопротивляться, хотя она определённо хотела сделать это, не желая так рано сдаваться. Амикус молча смотрел на неё несколько секунд подряд, не отрывая взгляда, пока не увидел, как снова главное место в её глазах заняли усталость и неизмеримая тяга.

— Я хочу ненавидеть тебя, Амикус, — выдохнула До, плотнее закуталась в тёплую ткань и с дрожью в лёгких сделала глубокий вдох. Внутри всё заболело.

— Ты не обязана ненавидеть меня. — Он попытался улыбнуться ей — получилось слабо и натянуто.

— Обязана. Ради них я здесь. Только ради них, но всё зря, понимаешь? Зря. Я не сделала, никому не помогла, лишь сделала хуже. — Доркас тяжело выдохнула, раскашлялась, растерянно покачала головой. Ей так хотелось наконец разрыдаться за всё это долгое время, полное страха, напряжения и отчаяния, и эта беспомощность втаптывала её в землю. Её глаза заблестели.

Кэрроу ничего не мог сказать. Он лишь неторопливо протянул ладонь и чуть ощутимо коснулся пальцами её щеки, принуждая До поднять голову. Амикус шумно сглотнул. Он коснулся её подбородка, скулы, виска и наконец волос, ослабших и безжизненных.

— Зачем ты пришёл, Кэрроу? — Она будто задала вопрос самой себе, а затем тут же нашла на него ответ, натянуто улыбнулась. — Меня скоро убьют, да? Не обманывай, пожалуйста, я же вижу.

— Тебе осталось пару часов. — Амикус пробежался взглядом по её лицу, шее, рукам, запретил себе отворачиваться, но для него это было непосильной ношей. Он не мог смотреть на неё такую, это приносило физическую боль, а осознание того, что Доркас Медоуз скоро не станет, подавляло ещё больше. Но он всё ещё держался, перешёл на тихий шёпот. — Прости меня. Прошу, прости, я пытался тебе помочь, всеми силами пытался. Теперь ты видишь, что я так же беспомощен, как и ты. — Кэрроу ухмыльнулся.

Доркас протянула руку, зацепилась пальцами за ладонь Амикуса и чуть сжала её. Он воспринял это как сигнал к действиям — Кэрроу больше не мог выдерживать этого. Он подался вперёд, приблизился к лицу Медоуз и чуть ощутимо коснулся её губ, шумно выдохнул и уткнулся своим лбом в её, не желая отстраняться. Он больше не мог отойти от неё. Они молчали несколько секунд, вслушиваясь в собственное дыхание, сотрясающее повисшую вокруг тишину. И она зазвенела от этих колебаний, как колокольчики на ветру.

— Я так не хочу терять тебя, Доркас Медоуз, — прошептал Амикус и наконец поднял на неё взгляд, поймал на себе ослабевший, но такой ласковый взор. Доркас улыбалась, словно ей совершенно не было больно. Она потянулась к нему и буквально украла ещё один короткий, но такой нужный ей сейчас поцелуй.

— Ты не потеряешь меня, колючка, я всё равно не дам тебе спокойно жить: буду летать за тобой невидимым облаком и выкидывать сигареты за окно. Ты же опять курил, верно? Не обманывай меня, я же знаю. — До совсем по-детски произнесла эти слова, продолжала улыбаться ему, не желая выпускать тёплых ладоней. Её глаза вновь заблестели.

Когда слёзы скатились по её щекам, Амикус покачал головой, аккуратно придвинулся к Медоуз и обнял её, стараясь не причинить ещё больше боли, но сам не понимал, что делал хуже самому себе. Доркас не издавала ни звука, дышала также размеренно, но при этом слёзы градом катились по её лицу, исчезали в волосах и толстой ткани мантии. А потом она всё же осознала, что делала. Она не хотела причинять Кэрроу ещё больше боли, не хотела, чтобы ему пришлось приносить цветы к ещё одной могиле.

— Иди, колючка, иди. Не волнуйся, со мной всё будет в порядке, ты сам знаешь. Всё... Всё будет в порядке. — Медоуз вынудила себя чуть отстраниться, утереть слёзы рукавом. Встретив растерянный взгляд Амикуса, она лишь снова сжала его ладонь и мягко выпустила.

Кэрроу пришлось повиноваться. Он знал, что скоро всё закончится, а остаться ещё хотя бы на пару минут ему не позволят. Он сделал шаг назад, последний раз замер и, прежде чем развернуться и уйти прочь, заговорил чуть громче:

— Просто знай, что я любил тебя. Любил так, как никогда никого не любил. И буду любить.

И слёзы снова полились ручьём. А у Амикуса сжалось сердце, когда он поднялся по лестнице, а несколько людей скрылись во тьме подземелья. Он не хотел слышать криков, видеть зеленую вспышку — отвернулся от всего мира, не желая быть свидетелем ещё одной смерти.

Домой возврата нет.

Т. Вульф

Они все как будто смеялись над ним. Ухмылялось солнце, которое сегодня светило особенно ярко. Посмеивалось безоблачное небо — такое редкое явление для Лондона, особенно в зимнюю пору. Яркий свет ослеплял, а Керроу казалось, что всё вокруг погрузилось во тьму. Гнетущую и липкую.

Амикус уже несколько часов тратил на то, чтобы уловить неощутимые порывы ветра. Ему нечем было дышать. Лёгкие стягивало узлами, перечерчивало отёками. Очень сильно хотелось курить. Керроу упёрся в прохладные перила балкона ладонями, наклонился вперёд, задумчиво глядя куда-то вниз. Зажмурился.

Он отчётливо помнил лицо Лестрейнджа. Это отвратительное сочувствие в его взгляде. Амикус хотел скрыться из виду, переждать эмоциональную бурю где-нибудь подальше от места, от которого несло трупами и запёкшейся кровью. Но Рудольф не давал ему проходу. Лестрейндж упорно пытался собрать все мысли в кучу и выдать что-то более-менее стоящее, подходящее под данную ситуацию. Но ему не дали произнести и звука: вежливо и ненавязчиво выломали дверь, которая разлетелась в щепки от мощного хлопка. Кэрроу на мгновение потерял слух и зрение, а тем временем вокруг начался полный переполох: крики, беготня, вспышки заклинаний и падающие тела. Амикус не мог разобрать лиц, ощутил тёплую густую жидкость, стекающую по лбу, не сразу сообразил, что это была его собственная кровь: такого яркого красного оттенка, похожая на вишнёвый сок, смешанный с вином. В его поле зрения возникло знакомое лицо, и Керроу сразу узнал его. Фрэнк с ноткой паники в глазах взглянул на него, а Амикус лишь лёгким кивком указал в сторону подземелий. Орден всё же решил явиться, а он стоял как вкопанный и ничего не мог с собой поделать. Его несколько раз тянули за рукав в попытках оттащить в сторону, но Амикус даже не реагировал. Время как будто замедлилось, вот-вот остановится, а Кэрроу сможет разглядеть застывшие в воздухе частички пыли.

В следующее мгновение он увидел тело. Сердце застыло. Несколько человек, используя его собственную мантию как подобие носилок, вытаскивали неподвижное тело из этого ада. Она не могла умереть. Доркас Медоуз не могла умереть, Амикус был уверен в этом. Но почему она даже не шевелилась?

Всё остальное как в тумане: спешный побег в поместье Лестрейнджей, беспокойная ночь, эти взгляды, наполненные то жалостью, то лживым разочарованием, то нескрываемым отвращением. А Кэрроу было плевать, уже слишком давно это чувство поселилось внутри него.

Он мотнул головой, потянулся в карман брюк, вынул пачку сигарет, достал одну и замер. Амикус пару секунд неподвижно разглядывал её, словно все ответы на его вопросы были написаны на этом куске скрученной бумаги. Но он ничего не увидел, покачал головой и как будто без сожаления выбросил её за пределы балкона. Туда же отправился рассадник этой заразы. Кэрроу даже не чувствовал особой пустоты из-за этого. Во-первых, была и куда более «опустошающая» вещь, а во-вторых, Руди определённо точно не будет придираться к нему по поводу разбросанного по его двору мусора. Этот человек скорее привяжется из-за незакрытой бутылки с алкоголем, нежели любых проявлений беспорядка.

— Удивительно, насколько другим ты мне казался раньше, Амикус, — прозвучал за его спиной голос Рудольфа. Кэрроу даже не хотел оборачиваться — бесполезная трата времени, ведь с этим человеком зрительный контакт ему был совершенно не нужен. Амикус настолько привык к изменению его интонации, что по одним извилистым речам мог определить его настроение. И сейчас Руди был одновременно счастлив наконец находиться в собственном доме и подавлен тем, что не имел возможности пить несколько недель подряд: чёртова ответственность и война не позволяли забыть обо всём, тыкали проблемами ему в лицо и смеялись над этим.

Он безусловно всё понял. У Лестрейнджа не было проблем с логикой, он определённо смог определить природу отношения Кэрроу к Медоуз, а затем и отыскать причину появления Ордена при угрозе жизни уже указанной выше Доркас. Только вот он даже не намекал на свою вовлечённость в эти дела, что было для него крайне нехарактерно. Обычно Руди не понимал и не хотел понимать этих условных границ.

— Меня пугает то, скольких вещей я могу о тебе не знать. — Рудольф подошёл ближе, опёрся о перила и нагнулся вперёд. Он перевёл взгляд на Амикуса и чуть приподнял брови. Кэрроу чётко прочитал этот невысказанный вопрос.

— Она жива. Даже не спрашивай, я просто уверен в этом. Правда, не знаю почему, но... Я чувствую это. А ты разве нет?

Кэрроу воссоздал в своей голове комнату. Светлую, ярко освещённую утренним солнцем. И он даже не осознавал, что это место из его воображения было реальным.

Светлый потолок, зеленоватого цвета обои, незапертая дверь, небольшая кровать и полная тишина. Эта самая тишина расхаживала по комнате, как хозяйка в собственном доме, но затем, испугавшись лёгкого шума, скрылась за занавеской. А прогнал её незаметный, практически неслышный шорох ткани. Тёмная мантия, с перепачканными кровью рукавами, служила тёплым одеялом для спящей. Оно защищало от ярких лучей, разговоров за дверью и плохих снов. И пахло оно так же успокаивающе, хотя любому другому запах сигаретного дыма был бы противен. А подсознание шептало на ухо что-то доброе и приятное. И в голове крутилось одно и то же: образ сверкающего тумана, расположившийся на кровати и неторопливо приобретающий форму лиса, наблюдающего за нею до конца своих дней.