Любишь меня? Люби мою собаку! (джен)

Минерва МакГонагалл не любила калек. Насмотрелась она на них в свое время, ещё когда была маленькой девочкой по прозвищу Мои Нервы. Так её называла мама. А маленькой Минни была в конце девятнадцатого века. То есть во времена расцвета пиратства и бродяжничества, насильного рекрутства и массового дезертирства. Кто-то может возразить, что все это начиналось гораздо раньше, в шестнадцатом-семнадцатом веках, но уверяю вас, и во времена детства Минни хватало бродяг и отщепенцев: строгали луки Робин Гуды, шныряли по подворотням карманники Смиты, пачками подкидывали на пороги Оливеров Твистов… И точно так же были переполнены Нью-Гейты, в которых чудачил стопятьсотый Лемюэль Гулливер. О Франкенштейнах я ничего не знаю, но, по-моему, они и в наше время не исчезли.

Так вот, приходя в воскресную школу при церкви, в которой служил её отец, пастор МакГонагалл, малышка Минни морщила свой симпатичный носик при виде и вони всевозможных ветеранов войны. Жуткие уроды без ног, рук, глаз и носов, они, раззявив беззубые черные провалы ртов, тянули к прохожим скрюченные культи, прося милостыню. Но те приобретали поразительную глухоту и слепоту, вдобавок вспоминали о забытых дома свечах и со всех ног спешили обойти калек по широкой дуге. Видя такое отношение, Минни и сама начала подстраиваться под окружающих.

А когда по коридорам Хогвартса заскрипели колеса инвалидной коляски, Минерва едва сдерживалась, чтобы не скривиться при виде Гермионы. Всё, что она могла, это поджать губы. Неужели никто не видит, что девчонка обречена? Пусть у неё и коляска, и друзей куча, но как человек, ячейка общества, Гермиона пропала, как человек она теперь ни на что не пригодна. Она не сможет выйти замуж и стать полноценной матерью. Короче и грубо говоря — Минерва похоронила Гермиону. Что ж, это её демоны… даже у дочки священника могут завестись свои тараканы. Простим её, ибо насмотрелась она дикого количества таких бедолаг и даже отрезала сколько-то гнилых конечностей, спасая остатки искалеченных тел от гангрены. И тихо ненавидела войны, плодящие новые армии инвалидов.

* * *

Сириусу, как ни странно, начинало нравиться такое положение. Перед отъездом в школу Гарри обстриг отросшую шерсть и заново подкрасил белые пятна и великолепный кау-дагуа продолжал украшать собой улицы, правда уже не лондонские, а его пригорода, Литтл Уингинга, и водили пса теперь на поводке Петунья и Вернон Дурсль. Да, вот такая грустная замена уехавшим мальчикам, разъехались по школам двуногие дети и остался им в утешение четвероногий лохматый ребёнок. Ну а Сириус, в свою очередь, тоже имел какую-никакую компанию в лице двух людей, дома-то всё равно не с кем поговорить — с Клювокрылом не побеседуешь, гиппогриф только моргает да рыгает, и клювом когти чистит. А Кикимер каждое предложение заканчивает вопросом — господин женится? Чего стоили последние разговоры, кто бы знал…

Беседа №1

— Кикимер, что это за кошмарная мантия в моем шкафу висит?

— Какая мантия, господин?

— Вот эта, красная, она меня чуть не задушила!

— Это не мантия, господин, это молодой смертофалд.

— Что. Оно. Делает. В. Моем. Гардеробе?

— Кикимер не помнит, господин. Висит, никому не мешает, кушать не просит. Господин женится?

— При чем тут моя свадьба? А это — выброси!

Беседа №2

— Кикимер, что за ужас в этой шкатулке? Открыл и чуть не заснул. Навсегда!

— Это шкатулка вашей матери, господин. Шкатулка Последнего Сна, с её помощью ваша матушка усыпила вашего батюшку…

— Да, я помню, папа заснул и не проснулся… Стоп! Не понял… это мама его… того?..

— Кикимер не виноват, господин. Это ваш батюшка первым начал, подарил вашей матушке Часы ускоренного времени, чтобы она поскорее состарилась… А господин женится?

— Нет, не женится. А это — выброси!

Беседа №3

— Кикимер, в этом столе живет боггарт, а зная характерец прежних обитателей этого дома, сей экземпляр не внушает мне доверия. Ридикулус на него действует?

— Кикимер не знает, господин, это очень старый боггарт, он уже восемь лет тут живет… А господин женится?

— Нет. Этот стол — сожги.

И беседа №4

— Кикимер, а почему этот медальон не открывается?

— Кикимер не скажет!

— Почему?

— Потому что господин должен сначала жениться, а потом можно заняться и крестражем.

— Этот медальон — крестраж?

— Да, господин. Хозяин Регулус не смог его уничтожить, приказал Кикимеру, но Кикимер тоже не смог, потому что медальон надо открыть, но открыть его сможет только змееуст. А змееусты живут только в Индии.

— М-да… замкнутый круг. Расскажи про Регулуса…

Вот такие милые беседы у них проходили порой, настолько милые, что иногда, ей-богу, лучше помолчать, долго и по-собачьи.

Вот и отмалчивался Сириус в семье крестника. Носил тапочки Дурслю, тащил на прогулку Петунью, гонял до облысения поганых кошек старухи Фигг, наносил благодарные визиты доберманше Рози. А по ночам Сириус наведывался на площадь Гриммо, надо же проверить свои владения и своих подопечных, старика домового и краденого гиппогрифа. Ну и птичку на контакт настроить, кокатрис птеропсерис приручался плохо и имел вредный характер. Приходилось все время быть начеку, чтоб она не цапнула за пальчик, как кокатрис, птичка была ядовитой… И сегодня она чуть не достала-таки Сириуса, всего-то на волосок. Сириус, побледнев от ужаса, смотрел на руку, на которой медленно исчезал след, оставленный клыкастым клювом кокатриса. Слава Мерлину, не поцарапала, ведь правда же не поцарапала? Красная полоска раздраженной кожи светлела и светлела, потом побелела и сошла на нет, Сириус облегченно перевел дух — царапины не было… Посмотрел на мелкую тварюшку в клетке, птичка злобно прищурилась в ответ. И мужчина сдался. Встал, взял клетку за кольцо сверху и поднес к окну, открыл и с отвращением буркнул:

— Знаешь что? А проваливай-ка ты отсюда, зараза!

Вредная птица недоверчиво обозрела ближний горизонт, состоящий из крыш соседних домов, потом выпрямилась, сложила задние крылья и, убрав их в кожистую складку над хвостом, расправила и сложила верхнюю пару крыльев, став просто неотразимой прелестью, шикарным гоацином, ласковым и абсолютно ручным. Сириус офигел. Чтобы приручить эту жуткую тварь — надо было просто выпустить её на волю?! Ё-моё и сбоку бантик. Четыре месяца плена и… тьфу, слов нет.

Разобравшись с домашними делами и ответив очередное «нет» на вечный кикимеров вопрос, Сириус перекинулся в собаку и, глубоко вдохнув утренний воздух, неспешно порысил сквозь Лондон на его окраину. Но до Дурслей ему сегодня не суждено было дойти… Пробегая по набережной Темзы, грязной и вонючей как всегда, Сириус своим чутким собачьим ухом уловил звуки борьбы, доносящиеся из темного переулка. Не раздумывая ни секунды, он свернул туда и увидел, как трое бомжеватого вида мужиков затаскивают за мусорные баки вырывающуюся женщину. Для криков она, похоже, уже обессилела, потому что сдавленно ругалась сквозь зубы:

— Пустите… сволочи, ненавижу!..

— Да пырни ты её уже, Боб! — не выдержал один из них, самый субтильный и дохлый на вид. Его почему-то послушались, сверкнул сталью нож-перо в руке второго. Третий нервно стрелял по сторонам бегающими глазками, судорожно дрыгая кадыком. Сириусу не хотелось связываться с бандитами, но пришлось, он просто физически не мог пройти мимо попавшей в беду женщины. Огромный пегий пёс с грозным рычанием накинулся на человека с ножом. Полоснув клыками по руке и услышав звон выпавшего ножа, пёс прыгнул к женщине и встал над ней, готовый защищать её до последней капли крови. Однако бандиты оказались не робкого десятка, напротив, они давно утратили все человеческое, что было в них, в том числе и страх. И пестрая дворняга их не испугала. Более того, разгоряченные похотью и разозленные посторонним вмешательством какой-то блохастой псины, они потеряли последний рассудок. Моментально похватав с помойки куски ржавой трубы и арматурины, эти трое дебилоидов поперли на пса, размахивая тяжелым оружием. И пока двое отвлекали Блэка, третий ухитрился поднять нож и вонзить его в собачий бок по самую рукоятку. Острая, обжигающе-слепящая боль пронзила Сириуса, и он, уже не отдавая себе отчета, впился клыками в горло врага. Бандюга дико заорал и тут же захлебнулся кровью из рваной глотки. Давясь и хрипя, он забился, скрюченными пальцами хватаясь за шею. Двое других, видя такой расклад, переглянулись и трусливо сбежали, в них внезапно проснулись инстинкты самосохранения.

Женщина отлепилась от кирпичной стены и подползла к раненой собаке, на бандита она даже не глянула — он не заслуживал её внимания. Черно-белый пёс лежал врастяжку на боку, а под ним растекалась алая лужа. Она всхлипнула:

— Держись, песик, держись… только не умирай. Ты мой герой, ты мой хороший…

Выдернув из кармана лежащий там по старой привычке ИПП (индивидуальный перевязочный пакет, врачи околоэкстренных специальностей часто таскают их с собой), женщина принялась перевязывать пса, который только чуть поскуливал. Закончив с этим делом, она прошептала: «Полежи здесь, песик, я сейчас», и вышла из подворотни. Ее не было некоторое время — пока поймала такси, пока уговорила водителя, рассказав историю о том, что её пес пострадал, защищая ее, пока подъехали — пес уже даже не скулил, но едва заметно поднимавшиеся бока выдавали наличие дыхания. Совместно с водителем погрузив собаку в машину, женщина рассказала, как лучше подъехать к дому ее отца, где она в данный момент и жила.

Водитель был настолько любезен, что помог втащить тяжелого пса в дом, где и передал с рук на руки дворецкому. Выскочивший пожилой мужчина в костюме классического покроя дождался, пока она расплатится и только потом воскликнул:

— Бог мой, Оксана, что случилось?

— Папа, на меня напали и… и… — женщина, оказавшаяся Оксаной, расплакалась.

— Что они с тобой сделали? — мужчина схватился за сердце.

— Ничего, папа, он защитил меня, но… — сквозь рыдания попыталась объясниться Оксана, но потрясение от всего произошедшего было слишком сильным, и на неё, что называется, накатило, и она ударилась в непродолжительную истерику.

Мужчина, точнее отец Оксаны и, по всей видимости, хозяин особняка, схватился за телефон, вызывая кого-то… Оксана не прислушивалась, она, несмотря на слезы и панику, устраивала своего спасителя собачьей масти на лежанку и проверяла, не сполз ли бинт.

Прошло совсем немного времени, и в особняк прибыл довольно известный в Лондоне ветеринар. Внимательно осмотрев пса, он высказался:

— Достаточно профессиональная перевязка, кто автор?

— Я врач… педиатр, — ответила Оксана.

— Заметно. Ну, что я могу сказать — нужно в клинику, посмотреть новомодным ультразвуком и зашить вашу крашенную собаку. Кстати, заметно, что о псе заботились — стригли, красили, но вот породу я не разгляжу. Возможно, он был тренировочным материалом при обучении.

Оксана молча внимала, а когда доктор приказал грузить собаку, вызвалась ехать вместе с ним.

В клинике пришлось подождать. Собаку уложили на каталку, принялись носиться с ней по кабинетам и в итоге укатили в операционную. Ветеринарная клиника почти ничем не отличалась от человеческой — та же чистота, вежливый медперсонал, хирургические костюмы и белые халаты… Оксана терпеливо ждала новостей. Наконец, двери открылись и коллега-ветеринар вышел к ней:

— Ничего особо важного не задето, порез мы зашили, теперь будет достаточно долгий период выхаживания, наш специалист будет ездить к вам каждые три дня для контроля процесса заживления и восстановления.

— Спасибо большое! — счастливая Оксана была искренне рада такому исходу, и через два часа они отправились домой, где для нового члена семьи было готово место, миска и уход. Потянулись долгие дни восстановления…