Любишь меня? Люби мою собаку! (джен)

Пройдя последние ярды, Сириус таки вполз на площадь Гриммо. Посмотрев сквозь спутанные и грязные лохмы на стык двух домов под номерами одиннадцать и тринадцать, он глухо прорычал:

— Площадь Гриммо, 12, чтоб тебя через этак… А ты стой смирно, зараза!

Последние слова относились к гиппогрифу Клювокрылу, на котором он, собственно, и прилетел сюда из Хогвартса. Сизый монстр опасливо косил глазом на высотные дома и нервно переступал передними орлиными лапами. Ему здесь не нравилось. Очень. Всё вокруг было серым и сырым, под ногами — холодный камень брусчатки, мелкий и скользкий, задние неподкованные лошадиные ноги опасно скользили, и гиппогриф часто взмахивал крыльями для удержания равновесия.

Перед ними вспух третий дом, нагло раздвинув в стороны два соседних, Сириус, продолжая ругаться, потянул за цепь. Поняв, что его тащат в эту каменную коробку, Клювокрыл присел на задние ноги, упираясь передними в брусчатку, и сдавленно захрипел. Ошейник передавил ему горло. Сириус грубо схватил его за клюв и рывком нагнул к себе орлиную голову, злобно прошипел в то место, где у пернатых, по божьей идее, располагаются уши:

— Слушай, ты… Мне сейчас не до твоих царственных капризов, собери ноги в кучу и двигай в дом. Иначе оставлю тебя здесь на потеху магглам и будешь ты сенсацией в завтрашнем номере «Лондон-Таймс», ошибка природы…

Что такое сенсация, Клювокрыл не знал и знать не хотел, но послушался. Очень уж зловещими были нотки в голосе нового хозяина. С большим трудом, цепляясь и едва слышно ворча, с хозяйской помощью гиппогриф вскарабкался по ступенькам на высокое крыльцо, внаглую повиснув на горбе Сириуса — ему надо, вот и пусть несет. Втащив неподъемное гиппогрифье тело в темную прихожую, Сириус сбросил его с плеч, выпрямился и осмотрелся. Грязный черный коридор с потеками плесени под потолком, на полу драное нечто, напоминающее видавший виды линолеум, комковатый и заросший въевшейся пылью. На стенах газовые рожки и портреты в тяжелых рамах. И как последний штрих безумного импрессиониста, картину довершала многолетняя паутина по углам. Сириус судорожно сглотнул — если ЭТО уже в прихожей, то что же творится в остальных помещениях? От осознания этого захотелось бежать отсюда без оглядки. Да вот только драпать-то некуда было… как там в песенках поется? Из огня да в полымя? Вот-вот, в самую точную точку, из Азкабана да в лондонские трущобы.

На гиппогрифа, похоже, напал приступ клаустрофобии, зверя колотила крупная дрожь, конские бока потемнели от пота, а в животе забурлили газы, угрожая вырваться через известное место и испортить воздух. Сириус кротко вздохнул и посмотрел в потолок, пытаясь вспомнить, есть ли в доме большие комнаты. Бальный зал? Библиотека? Прачечная? Вот и куда его теперь? Курицу с кониной… Может, его просто съесть, раз он это… курятина с кониной, вполне съедобен. Хотя... есть вроде чердак, но он, поди, захламлен так, что ни пройти, ни пролезть.

Содрав с шеи дырявый платок, Сириус замотал им голову гиппогрифу, плотно завязывая глаза. Это сработало. Клювокрыл перестал бояться тесных стен, и Сириус без препятствий протащил ослепленного зверя по всем коридорам и лестницам на самый верх дома. Чердак оказался битком забит вещами: зачехленной мебелью, коробами, сундуками и ящиками. Но зато маменькина спальня по размеру не уступала бальному залу, а из мебели в ней были лишь встроенное зеркало и огромная кровать, на ней можно было уложить целый полк гусаров с конями. Сняв с глаз зверя импровизированную повязку, Сириус оставил его в комнате и вышел. Надо было устраиваться на новом месте.

Прежде чем принять ванну, пришлось подождать, пока из труб вытечет ржавая вода. Это, как ни странно, было завораживающее зрелище — сперва толчками пукала тоненькая черная струйка, потом, очевидно, в трубах что-то прочистилось и из крана, как из мощного брандспойта, ударила сильная струя рыжей и вонючей воды. Трубы натужно пели, как при поносе, кран хрипел и кашлял, выхаркивая застоялую жижу. Всё это безобразие вытекло где-то примерно через час, пока не появилась чистая вода, ещё один час Сириус мыл и отскребал чугунную ванну и только после этого вымылся сам. Мылся долго и с чувством, три раза менял воду, побрился, привел в порядок ногти на руках и ногах, закутался в махровый халат старинного покроя и вполз на кухню, ощущая, как пустой желудок прилип к позвоночнику, дар речи он давно утратил и уже несколько дней не подавал голоса. Сириус даже ловил себя на мысли, что его желудок тихо-мирно скончался, потому и не бурчит. Отгоняя гастрономические мысли о том, что где-то на верхних этажах находится конина с курятиной, Сириус провел ревизию кухонных шкафчиков в поисках сухариков или галет. Не нашел. Погладив впалый живот, голодный мужчина горестно задумался: деньги у него есть, но некого послать в магазин. Самому выйти нельзя, Дамблдор что-то сказал про защитные чары… рыжего и умного кота под рукой нет. Домовик? Полный сомнения, Сириус выглянул в коридор и посмотрел на ряд эльфьих голов, приколоченных к памятной мемориальной доске, так, Виски помер, вон его пучеглазая харя… Ренди, Грувер… Полли, вот бедняжка, и её голова висит. Кикимера нет, неужели живой?! Сириус приободрился, откашлялся и позвал:

— Кикимер! Покажись, старина.

Скрипнула дверь сбоку, ведущая в гостиную, и в её проеме показалась носатая физиономия старого домового. Его серо-стальные глаза, непривычно маленькие для представителя данной расы, подозрительно обозрели пространство вокруг Сириуса и остановились на нем. Поморгав, Кикимер неуверенно скрипнул:

— Господин?

— Да, это я… — Сириус присел на корточки и протянул руки. — Здравствуй, Кикимер.

Старый домовой, двигаясь, как в густом киселе, медленно подошел и уткнулся носом в грудь хозяину. Тихо выдавил:

— Господин вернулся?

Сириус кинул взгляд на головы мертвых эльфов и, передернувшись, сгреб Кикимера в объятия:

— Да, я вернулся. Как ты тут?

— Плохо, господин… — хлюпнул носом Кикимер. И забормотал, глядя в никуда: — Кикимер чистит, Кикимер слушается, но Хозяйка вечно недовольна, Хозяйка всё время кричит и приказывает… Кикимер слушается и чистит, чистит, чистит… всё время чистит.

До Сириуса не сразу дошло, что за Хозяйка и что именно Кикимер чистит. А когда понял, разозлился — какая-то крашеная тряпка свела с ума последнего оставшегося в живых домовика. И прямо здесь, не сходя с места, попытался снять со стены мамашин портрет, но у него ничего не вышло, картина была причарована к стене заклятием Вечного приклеивания. Можно было бы стену снести, но… стена оказалась не простой, а монолитной. Домик прятался в пространственной складке-кармане и был в буквальном смысле вырублен в толще скальной породы. И все свои портреты матушка ещё при жизни прилепила именно к таким стенкам, отесанным скалам, из которых вырос дом. Вздохнув, Сириус оставил картины в покое и занялся Кикимером, заставил его вымыться и переодеться в чистое. Потом проверил его на адекватность и выяснил, что в магазин тот вполне способен сходить. Убедившись в том, что Кикимер отличает галлеон от кната, Сириус отправил его за продуктами. Проводив домового, он прошел в свою спальню, шагнул было к кровати, но был остановлен барханами пыли, лежавшей на всех поверхностях. Ну хоть плачь. Пришлось отодвинуть негу подальше и вооружиться шваброй и ведром мыльной воды. Эх, как же плохо без палочки. Её изъяли во время ареста, и двенадцать лет он её не видел, хорошо хоть превращаться можно без палочки. Вернулся Кикимер, и Сириус, закончив уборку, заторопился на кухню, пуская слюни на запах еды, как пресловутая собака Павлова. Ожил и заурчал сдохший желудок, оказывается он был в коме…

Кикимер подал крошечную пиалу с куриным бульоном и горсть ржаных сухариков. Сириус покорно выпил его и взглядом попросил добавки, Кикимер отказал, строго проквакав:

— Господину будет плохо от обжорства.

Сириус прислушался к себе — его желудок, моментально всосав бульон, теперь, что называется, смотрел вверх в пищевод в ожидании новой порции. Невольно передернувшись от ощущения глаз в своем нутре, Сириус пошел спать. Однако едва он лег, как сон куда-то улетучился, на поверхность его сознания вылезла совесть и начала его точить. Сперва Сириус отмахивался от неё, но она настойчиво влезала к нему на грудь снова и снова и продолжала царапаться, выковыривая из него воспоминания. Вот он, молодой и безголовый, дарит годовалому малышу детскую метлу и хохочет-заливается, глядя, как Гарри на низком старте сшибает напольную вазу, как на полной скорости врезается в кошку Миллисенту и как она с воем удирает под шкаф… А вот тот же Гарри, двумя месяцами постарше, сидит в кроватке и жалобно плачет, из свежей раны на лбу на личико стекает кровь. А он, Сириус, тогда едва только взглянул на мальца и, убедившись, что он жив, зачем-то рванул в погоню за Питером. Ну и что в результате? Всё равно ведь не догнал, только кучу народу зря перебил… Так что двенадцать лет Азкабана за тех магглов он честно отсидел. А Пит… Пит, тварь такая, в семье Уизли спрятался, слишком близко от Гарри! Он же чуть душу дементорам не отдал добровольно, как только увидел Пита на плече того мальчишки, а в газете черным по белому было написано, что это друг-однокурсник Гарри! Ой-ей… чего ему стоило выбраться оттуда, хорошо, что стражи слепы, не заметили, как во время кормежки в открытую дверь камеры выскользнул тощий пёс… Тюрьма, конечно, на острове, но до причала оказалось недалече, спокойно доплыл, благо что собаки первоклассные пловцы, о чем свидетельствуют перепонки между пальцев — растопыренные в воде лапки прямо веслами становятся.

И последнее воспоминание, самое тяжелое. Гарри, тоненький, хрупкий подросток, щупленький и худосочный, неуклюжий и странно сгорбленный. Отчего? Почему он такой? И что означает затравленное выражение в его грустных глазах? Совесть наконец-то догрызает его и превращается в вину. И вина эта давит, душит, наваливается на него всей своей тяжестью. Он не выполнил обещание, данное Гарри…

Когда они выбрались из-под Гремучей ивы, Сириус робко обратился к мальчику:

— Ты ведь понимаешь, что это значит? Разоблачение Петтигрю?

— То, что ты теперь свободен, — оживленно отозвался Гарри.

— Да… — он помялся и спросил: — А скажи, ты знаешь, что я твой крестный отец?

Ответ Гарри был коротким:

— Знаю.

— Хм-м… — неловко продолжил Сириус. — Твои родители назначили меня твоим опекуном, если с ними что случится…

Гарри молча уставился на него, и что-то было в его взгляде, что-то такое… и Сириус смутился, замямлил:

— Я, разумеется, пойму, если ты захочешь остаться с дядей и тётей… Но ты всё-таки подумай. Мое доброе имя восстановлено… может, если бы ты захотел… э-э… другой дом…

Гарри воскликнул, удивленно и, как показалось Сириусу, возмущенно:

— Ты хочешь, чтобы я жил с тобой? Уехал от Дурслей?

— Я так и знал, что ты будешь против, — окончательно смутился Блэк. — Я просто подумал…

— Что? — у Гарри подозрительно сел голос. — Да. Я мечтаю расстаться с Дурслями! А дом у тебя есть? А когда можно туда поехать?

Сириус невольно остановился и повнимательнее посмотрел на мальчика, глаза Гарри сияли предвкушением грядущего счастья, он очень хотел поехать к нему…

— Значит, ты согласен? Да?

— Ну конечно!

И все надежды рухнули буквально в следующие минуты — из-за туч проглянула полная Луна. Люпин оборотился, выронив свою волшебную палочку, а пока Сириус сдерживал волка, Питер подобрал палочку и совершил повторное улепетывание… Визенгамоту и Министерству некого стало предъявлять, и Сириус Блэк снова стал преступником в бегах.

И как же рад был Нюниус, арестовавший его на берегу озера и лично доставивший его бессознательную тушку в одну из башен Хогвартса, и как он, роняя тапки, бросился за директором. Профессор Дамблдор выслушал его сбивчивую речь и, покачивая мудрой головой, изрек загадочную фразу:

— Что ни делается, всё к лучшему. Осталось только одно — выиграть время.

С чем он и ушел, оставив пленника наедине со своими мыслями и вопросами. И ожиданием смертного приговора с визитом Министра магии. А тем временем продолжалась жизнь, прибыл Макнейр с топором, министерский палач, готовый по приказу своих начальников срубить очередную голову приговоренному к смертной казни. Крались по лесу двое подростков, стараясь не столкнуться с самими собой… Это было немыслимо, но Гарри каким-то чудом повернул время вспять и устроил ему побег, дав в качестве верхового коня украденного гиппогрифа.

Сириус застонал и, дернувшись, рывком сел на смятых простынях. В глазах Гарри было столько разочарования! Мальчик так хотел поехать к нему… Ну совершенно невозможно сейчас заснуть, когда перед внутренним взором стоят обиженные глаза крестника. И снова в сердце закралась тревога — почему Гарри такой маленький и щуплый для своих лет? Рон, его одногодок, выглядит таким верзилой рядом с ним, и девочка та, Гермиона, кажется, тоже выше Гарри на целую голову. А ещё Гарри бледный и сутулится. Уж не обижают ли его родственники? А с чего ещё Гарри так рванулся к нему, незнакомому мужчине, при первом же его предложении переехать к нему? Ох, Гарри, прости за то, что обманул твои надежды.

И долго ещё потом ворочался без сна Сириус Блэк, вспоминая, переживая, думая-гадая…

Прошло несколько дней. Сириус на пару с Кикимером чистили и мыли дом. После недолгих совещаний решили ограничиться лишь теми помещениями, которыми господин Сириус будет пользоваться, а весь остальной дом лучше закрыть до поры до времени. Но даже и тех выбранных комнат хватило с лихвой, что поделать, дом был невероятно загажен. В подвале сновали здоровенные крысы вперемешку с дикими нарлами, среди них даже обнаружились помеси, какие-то крысонарлы… В шторах сидели докси и пикси, нашлись даже лечурки, охотящиеся на яйца докси. На чердаке поселились летучие мыши и непонятно откуда взявшийся кокатрис птерапсерис, странная птичка с четырьмя крылышками, мимикрирующая под гоацина. Мышек Сириус прогонять не стал, а вот птичку отловил и посадил в клетку, рассчитывая её приручить, авось сгодится в качестве почтальона. Паутину убирал едва не умирая от ужаса, их хозяева скопом разбегались во все стороны, и хорошо, что не к нему. Правда, один всё-таки побежал к Сириусу, так тот с позором сбежал от него, отмахиваясь шваброй. Кикимер, кротко моргая слезящимися глазками, проводил взглядом убегающего господина и только головой покачал, сказывалась неудачная шутка Регулуса в школьные годы, когда он спихнул старшего брата в погреб и высыпал следом ему на голову полную корзину пауков. Ой, как тот тогда верещал… а потом и проблемы начались, Сириус стал бояться пауков. Эх, и чего братьям не дружилось?..

Пару раз заходил Дамблдор, сунулся своим крючковатым носом туда-сюда и сверкнул голубыми очами, одобрительно так. Языком поцокал и обратился к Сириусу:

— А что, дорогой мальчик, не устроить ли нам здесь штаб-квартиру Ордена Феникса?

На что Сириус лишь равнодушно пожал плечами, тихо ненавидя пронырливого старика. Мозги у него были, хоть и потрепанные азкабанскими дементорами, но были. Почему профессор Дамблдор так старательно выковыривал из тюрьмы Северуса Снейпа, истинного пожирателя с черной меткой на левой грабле? А его, верного соратника, даже не почесался выцарапать? Хотя он сам тогда не протестовал, позволил себя арестовать, всё-таки те тринадцать магглов погибли по его вине. Первые два года было тяжело, дементоры пугали до нервного тика, остальные десять лет были вполне терпимы, он приноровился и всегда превращался в собаку, чтобы они не трахали ему мозги. А потом терпеть стало незачем, он увидел Пита и понял, что тот непозволительно близко к Гарри.

А сегодня, когда всемогущий директор навестил его скромную обитель и он смог присмотреться к нему, все сомнения отпали напрочь. Директор Дамблдор — не тот человек, которому можно безоговорочно доверять. Он — жук. Или, вернее, паук, собирающий в свои тенета коллекцию вкусных и полезных мух. Вот и сейчас что-то ему вруливает, ну-ка послушаем…

— И я говорю, а с чего бы ему накидываться на бедного мальчика? Короче, Уизли пригласили Гарри на Чемпионат мира по квиддичу, мальчик был так рад получить приглашение. Вот только Рональда немного жаль, без питомца остался, а у его родителей с финансами негусто, сам знаешь. На нового зверька или сову они не смогут раскошелиться.

Так, намек понятен, придется обеспечить рыжего пацана дармовой зверушкой. А директор дальше поет что-то про Турнир Трех Волшебников. Хм, открытие в этом году и даже в Хогвартсе, ох, что-то печенку так колет… чует она, что дело нечисто.

Директор ушел, а Сириуса долго ещё мучила больная печень, розовые очки-то давно были разбиты и стерты в порошок ещё в застенках Азкабана. Там пижонов, знаете ли, не любят. И Сириус принял решение. Властно позвал:

— Кикимер!

Шаркающие шаги, печальный взгляд и хриплый вопрос:

— Да, господин?

— Сходи-ка в центр Илопса «Совы» и купи там птичку подешевле. Сюда принеси.

Сходил, принес мелкую пичугу породы воробьиный сыч, размером с детский кулак. Ничего, сойдет, не до жиру…

Пора, пора взять себя в руки. Метлу вон ухитрился подарить, неужели и дальше не справится? Что бы там ни задумал уважаемый директор, а за Гарри он присмотрит, надо же понять, что там мальчика так угнетает и отчего у него такие грустные глаза. Письмо для Гарри он сочинял долго и мучительно, немало листов бумаги перевел, а его заскорузлые руки, казалось, забыли, как держать перо, но наконец, после нескольких часов у него родилось вполне читаемое послание.

«Дорогой Гарри!

Надеюсь, ты получишь это письмо ещё до того, как встретишься с дядей и тётей. Не знаю, как они относятся к совиной почте.

Мы с Клювокрылом в надежном месте. Не хочу говорить где — на случай, если письмо попадет не в те руки.

Не сомневаюсь, что дементоры всё ещё рыщут в поисках моего следа, но сюда им не добраться. Хочу на днях мельком показаться одному-другому магглу, как можно дальше от Хогвартса. Так что охрану замка в ближайшее время снимут.

Я кое-что не успел тебе рассказать во время нашей короткой встречи. Это я прислал тебе Молнию. Живоглот отнес мой заказ на почту от твоего имени. Но золото я распорядился взять в Гринготтсе из моего личного сейфа номер семьсот одиннадцать. Считай это подарком от крестного отца за все тринадцать лет рождения.

И прости меня, что я напугал тебя той ночью, год назад, когда ты ушел из дома дяди. Я хотел хоть одним глазком взглянуть на тебя перед дальней дорогой на север. Но боюсь, мой вид встревожил тебя.

Посылаю ещё кое-что, это скрасит твой четвертый год в Хогвартсе.

Если я вдруг понадоблюсь, черкни словечко. Твоя сова найдет меня.

Вскоре напишу снова, Сириус.

P.S. Думаю, твой друг Рон пожелает взять эту сову, ведь по моей вине у него больше нет крысы».

Вот и всё, и птичка пристроена. Так, теперь разрешение на посещение Хогсмида заполнить, вложить в конверт к письму и можно отправлять. Воробьиный сычик улетел, Сириус постоял у окна, наблюдая за тем, как пичуга боролась с земным притяжением и тяжелым для неё конвертом, но потом она справилась, полетела прямо, а не зигзагами вверх-вниз. Хм, как-то сомнительно стало… долетит — не долетит? Лишь бы ветром в Африку не унесло.

Сходил в материнскую спальню, проверил гиппогрифа. Зверь встретил его голодным взглядом и как-то очень пристально обозрел его конечности, словно примеривался к ним, прикидывал — а съедобны ли они. Это заставило Сириуса вздрогнуть, эдак они такими темпами сами друг друга сожрут… Сириус лихорадочно вызвал в памяти учебник по магозоологии, чем там гиппогрифы питаются? Память услужливо подсказала — драконье мясо, тушки хорьков и горностаев, тьфу ты… эстет четвероногий. Вспомнил о крысонарлах в подвале и приободрился, а может не всё ещё потеряно?

Он сходил за полотенцем, завязал зверю глаза и отволок в подвал, снял повязку и показал рукой на пол:

— Вот твоя новая охотничья территория. Удачи.

И ушел. Гиппогриф проводил хозяина недоуменным взглядом и собрался оскорбиться таким невнятным отношением, но тут чуткое его ухо уловило тоненькое, ультразвуковое попискивание крыс и он моментально насторожился, определив источник звука, весь напружинился и подобрался, готовый атаковать. Спустя пару минут из щели выглянула мордочка крысы-разведчицы, принюхавшись и поняв, что кошкой тут не пахнет, она осмелела и вылезла целиком. Смерти она даже не осознала, так точен и стремителен был удар мощного клюва голодного гиппогрифа. Охота началась.

Несколько дней спустя в окно спальни Сириуса влетела роскошная белоснежная сова. Сев на спинку кровати, она величественным взглядом окинула адресата и важно протянула ему лапу с привязанным письмом. Сириус с глубочайшим почтением отвязал послание и развернул его. Письмо оказалось от Гарри.

«Дорогой Сириус!

Я получил твое письмо и рад, что у тебя всё хорошо. Рон получил твой подарок, ему очень понравилась сова-малютка, он даже отдал её на экспертизу Живоглоту, и кот подтвердил, что сова — настоящая! Это, конечно, шутка, ты же не станешь подсылать к нам ещё одного анимага.

Чемпионат по квиддичу начнется ещё не скоро, и я не знаю, как убить время до его начала. Как жаль, что мы с тобой так быстро расстались.

Дела идут как обычно, у Дадли ничего не получается с диетой. Вчера моя тётка поймала его, когда он пытался тайком пронести к себе пончики. Родители пригрозили урезать ему карманные расходы. А так мы все вместе сидим на овощной диете, кроличьей, как выражается дядя.

У меня всё в порядке. Дурсли очень боятся, вдруг ты нагрянешь по моей просьбе и превратишь их всех в летучих мышей или жаб. Мою сову зовут Букля, сообщаю тебе её имя на всякий случай, она очень гордая птица и может заартачиться, чуть что не по ней, но если обратиться к ней по имени, она всё простит. Передай от меня привет Клюву.

Гарри»

Прочтя письмо, Сириус горестно задумался. Судя по всему, Гарри избегает говорить ему о своих неприятностях, не желая его беспокоить, но в письме вольно или случайно проскользнула пара тревожных моментов. Во-первых, мальчик скучает по нему, об этом он прямо говорит — «жаль, что мы расстались». А во-вторых, Гарри голодает. Они все сидят на кроличьей диете. А он ведь и так тощенький и не стал бы жаловаться на диету, если б не голодал. Проклятье! Что же делать-то?! Тоскующий маг заметался по комнате, подобно льву в клетке и вцепившись в черные кудри. Белая сова настороженно следила за его передвижениями, готовая драпать в случае опасности, кто их знает, волшебников, вдруг накинется… А Сириус в своих метаниях поймал мысль, которая ему очень понравилась. Успокоившись и сев на кровать, он позвал Кикимера. Его пришлось долго ждать, прежде чем он вполз в комнату, похоже от старости он уже не мог трансгрессировать, как в былые годы. Сириус проглотил комок в горле и затолкал подальше все чувства, пока они не переросли в жалость и сожаление. Нарочито бодро спросил:

— Кикимер, а в доме не найдется какая-нибудь палочка для меня?

Кикимер честно задумался, глядя в потолок вечно слезящимися глазами, потом кивнул, прошаркал к письменному столу, открыл дверцу тумбы, выдвинул ящик и, покопавшись, принес хозяину… карандаш. Простой графитный карандаш. Палочка, ага… пишущая. Сириус вынужденно и терпеливо уточнил:

— А волшебная палочка есть?

Старый эльф снова задумался, кивнул и негромко пробормотал:

— Есть одна палочка. Кикимер сейчас принесет её господину.

И ушаркал за дверь. Сириус со всей возможной кротостью приготовился к долгому ожиданию, но Кикимер вернулся буквально через минуту и подал ему в руки палочку из темного дерева. Сириус растерянно заморгал, узнав инструмент Регулуса. Кикимер принес ему волшебную палочку погибшего брата, какая горькая ирония — Звездный Лев давно умер, а палочка его до сих пор жива… Глубоко вздохнув, он взял её и взмахнул, вызывая в памяти шарик света. Тихо шепнул:

— Люмос…

На кончике старой бесхозной палочки загорелся неяркий огонек. Она работала, плохо, с натугой, но работала. Сириус кивнул — ну что ж, для его целей она вполне сгодится. Напрочь забыв о сове, он вышел из комнаты и спустился в прихожую, толкнул парадную дверь и вышел…

Чтобы спуститься с крыльца собакой. Поняв, что идет на четырёх лапах, Сириус неуверенно замер — что за… Попытался превратиться, но ничего не вышло, лапы так и остались лапами. Черный волкодав уселся на тощий зад и озадаченно почесал задней ногой за ухом. Пришлось вернуться в дом, и в коридоре он снова смог стать человеком. Подозрительно оглядел свои руки, палочку Регулуса и осторожно позвал Кикимера. Тот долго спускался из спальни, с черепашьей скоростью сползая по лестницам. Доковылял до хозяина, вопросительно квакнул:

— Да, господин?

— Эта палочка исправна? — подозрительно осведомился Сириус.

— Исправна, господин.

Сириус опять шагнул за порог, а едва его нога коснулась брусчатки — снова против воли стал собакой. Вернулся в дом, навис над эльфом, кипя праведным гневом:

— Ты это видел? Что всё это значит? Почему я не могу выйти из дома по-человечески?!

Кикимер виновато съежился и медленно перевел остекленевшие глаза на портрет, висящий в центре коридора. Сириус проследил за его взглядом и судорожно сглотнул — всё ясно, какая-то посмертная воля матери сыграла с ним дурную шутку…

После нескольких попыток Сириус убедился, что из дома он может выйти только в образе черной собаки. Подумав, он решил попробовать покинуть дом, не касаясь земли ногами. Для этой цели он выволок из подвала гиппогрифа, оседлал и, толкнувшись корпусом, заставил того слететь с крыльца. И едва не убился насмерть, съехав со скользкой спины — собаки, знаете ли, не очень хорошие наездники…

Кикимер поймал гиппогрифа за волочащуюся по земле цепь и скорбно смотрел, как ползет домой пёс, хромая на все лапы. Превратившись на пороге, кряхтя и охая, Сириус, держась за отбитые бока, проковылял на кухню и со стонами опустился на стул. И зло, истерично зарыдал. Вот делать его матушке больше нечего, кроме как смеяться над ним из могилы. Гарри нужна помощь, а он из дома выйти не может, чтобы крестнику помочь! Кикимер отвел Клювокрыла обратно в подвал, вернулся в кухню и, немного повозившись, поставил перед хозяином полную кружку горячего чая, заваренного с травами, чей аромат благотворно влиял на расстроенные нервы. Отпив первый глоток и грея об кружку руки, Сириус начал горько жаловаться:

— Нет, ты скажи мне, вот что ей надо? Ради чего она заперла меня в доме? Я же должен идти к Гарри, а она не пускает. Что же мне, в собачьем виде к нему пойти? Да? А как мне с ним объясниться? Гавканьем? Не уверен, что Гарри поймет собачий язык!

— Напишите записку, господин. Гарри прочитает и подумает, как помочь господину, — робко предложил Кикимер.

Сириус с изумлением уставился на домовика, подсказавшего ему такой простой выход из создавшегося положения. Забыв об отбитых боках, он заторопился в свою комнату. Сова по имени Букля по-прежнему сидела на спинке кровати.

— Хорошая девочка… — пробормотал мужчина, лихорадочно выгребая из ящика стола пергаменты и писчие принадлежности. — Ты ведь отнесешь Гарри письмо, а, птичка?

Продолжая истерично бормотать, он уселся за стол и, схватив перо, принялся строчить, брызгая чернилами. Длинные волосы лезли в глаза, и он то и дело досадливо отмахивал их с лица, спешно окуная перо в чернильницу, торопясь за своими мыслями. Наконец он уложил мысли на бумагу, помахал пергаментным листом, чтобы быстрее просохли чернила, скатал в свиток и, прихватив кожаный шнурок, шагнул к сове.

Букля влетела в окно комнаты Гарри, приземлилась на письменный стол и оглядела пустое помещение — кровать застелена стеганым покрывалом, дверь закрыта, на столе стопка учебников. Моргнув, сова неодобрительно гукнула, вспомнив странную привычку хозяина писать эссе по ночам под одеялом. Прислушалась — шумы доносились с кухни, значит Гарри там — и приготовилась терпеливо ждать.

Гарри вымыл последнюю тарелку и подал тёте, та взяла и принялась вытирать, не обращая внимания на замершего в ожидании следующих указаний парня. Вошел Дадли и, проходя к холодильнику, совершил обычную пакость, мать он виртуозно обошел, а вот Гарри толкнул со всей дури. Тот свалился на пол с грохотом мешка с костями, тётка привычно заверещала, охаживая его влажным полотенцем:

— Идиот! Кретин неуклюжий! Растопырил свои копыта… Дадличка, милый, ты не ушибся?

— Да, ма, ушибся… — довольно прогудел Дадли. — Чё он тут торчит?

— Пошел вон! — рявкнула тётя Петунья. Гарри поднялся, потирая отбитый локоть, и с радостью убрался прочь, мысленно ехидно поблагодарив дурака Дадли.

Обнаружив на столе Буклю с письмом, Гарри обрадовался ещё больше, отвязал послание и плюхнулся на кровать. Раскатал свиток и вчитался в строчки, сплошь заляпанных брызгами чернил — однако, Сириус так торопился, что ли?

"Дорогой Гарри!

А хочешь, приезжай ко мне прямо сейчас? Я встречу тебя у выхода метро «Ангел», близ железнодорожного вокзала Кингс Кросс. Когда сойдешь на нужной остановке, не удивляйся, если к тебе подойдет черный пёс — это буду я.

Жду тебя с нетерпением, Сириус".

Сердце Гарри тяжко забухало в груди, и он снова и снова перечитывал драгоценные строчки — неужели в его жизни всё-таки появился человек, способный забрать его к себе?! Горячие непрошеные слезы неудержимым потоком хлынули из глаз, пришлось снять очки и поспешно вытереть их, не хватало ещё разреветься, куда он красные глаза денет?

Потом Гарри принялся думать, как бы выскользнуть из дома и где достать деньги на пригородную электричку. Но это пока подождет, сначала соберемся… И он, вскочив с кровати, кинулся к шкафу, вытянул из его недр походный рюкзак. Его отдали ему, когда он ходил в младшую школу, это потом он стал таскать хогвартский сундук. Вот и пригодился рюкзачок! В него Гарри сложил учебники, мантию-невидимку и карту Мародеров. Клетку Букли придется оставить… хотя… Гарри так и застыл на месте, оглушенный неожиданной идеей. Потом опомнился и торопливо загнал сову в клетку. Схватил и с грохотом скатился в кухню с воплем:

— Тётя Петунья! Букля заболела, надо срочно показать её ветеринару!

— Чего?! — ожидаемо возмутилась тётка. — Немедленно выброси эту падаль! Только птичьей заразы нам тут не хватало…

— Но, тётушка… — Гарри подпустил в голос немножко жалобных ноток. — А как же письма? Если мой крестный отец не получит от меня весточку, он же сам сюда заявится… он же уголовник, помните? Рецидивист.

— Петунья! — прогремел из гостиной дядя Вернон. — Немедленно дай паршивцу денег, пусть убирается отсюда вместе со своей дохлятиной.

Сова, к чести сказать, мигом смекнула, что к чему, и теперь лежала на дне клетки, судорожно подергивая оттопыренной лапкой и поджав другую. Актриса, да. Тётя Петунья, брезгливо поглядывая на птицу, кончиками пальцев протянула Гарри несколько смятых банкнот, сколько-то десятков фунтов стерлингов. Гарри, скромно опустив глазки в пол, не глядя цапнул денежки и сунул в карман джинс, подтянул за лямку рюкзак, прижал к груди клетку и шагнул за порог. А в его комнате за шкафом грустно притулилась в углу забытая в спешке красавица-метла по имени Молния. Но Гарри, честно говоря, было не до неё, ему сейчас главное удрать, и подальше, подальше… Где находится станция Литтл Уингинга, Гарри знал, но пришлось немного поплутать, так как он редко бывал за пределами Тисовой улицы. Но вот, наконец, и электричка. Гарри, заплатив за проезд, облегченно вытянулся на сиденье, держа клетку на коленях. Пассажиры откровенно таращились на белоснежную сову, и один не в меру любопытный пенсионер заинтересовался. Поблескивая стеклами очков, он обратился к парню:

— Мальчик, а сертификат на сову имеется?

Гарри предпочел отмолчаться, он понятия не имел, о чем спрашивает дедок.

— Молодой человек! — продолжал докапываться дед. — Я спрашиваю, лицензия на разведение полярных сов у вас есть?

— Извините, сэр, — вмешался другой пассажир. — Вы же не думаете, что это мальчик сов разводит? Возможно, этим занимаются его родители.

— А, да, верно… — дотошный пенсионер отстал. И Гарри беспрепятственно доехал до нужной ему станции. С сожалением на душе покинул вагон — благодаря Дурслям он не знал, как надо разговаривать со взрослыми. Да что там, даже со сверстниками он понятия не имел, как общаться, хорошо хоть Рон не заморачивался над этим, а просто командовал и вел за собой. Сам Гарри в глубине души тянулся к Невиллу, такому же тихому и спокойному мальчику, с ним он чувствовал себя почему-то в безопасности, Невилл был надежен и тверд. Гермиону он побаивался, властная и настырная девочка была настоящим полководцем. Но она же была и настоящим другом, который костьми ляжет, но поможет.

В руку ткнулось что-то мокрое и холодное. Гарри вздрогнул и вырвался из раздумий, глянул вниз и увидел здоровенного черного пса. Сириуса в песьем виде он до сих пор видел мельком и в темноте, чаще всего — ночью, а теперь он увидел его при свете дня. И смог, наконец, определить его породу — дворняга. Рост примерно с телёнка, но волкодавом его можно было назвать лишь с очень большой натяжкой, потому что уши у него были висячими, как у лабрадора. Стати и шерсть тоже сбивали с толку, лапы длинные и комком, как у водолаза, а шерсть… на шее редкая, отчего создавалось впечатление шелудивости, на груди густая, штанов нет, хвост тонкий и длинный, с бахромой. Гарри так и завис, разглядывая несуразное создание — и это, простите, грим? Да ни на кнат! Ну, ростом он, конечно, приличный, здоровущий, но всё остальное заставляло желать лучшего. Пёс вопросительно наклонил голову набок, словно спрашивая — а в чем дело? Гарри улыбнулся и легонько коснулся его загривка, шепнул:

— Привет, Сириус. Покажешь, куда идти?

Пёс вильнул задом, повернулся и деловито потрусил вперед, Гарри двинулся следом. От станции и до площади Гриммо оказалось полтора километра. Ерундовое расстояние, но Гарри выдохся от столь продолжительной ходьбы и сейчас тяжело, загнанно дышал, держась за грудь. Десять лет чулана под лестницей, увы, для здоровья не проходят бесследно, а Гарри к тому же во младенчестве пережил тяжелейшую пневмонию, что, опять же, сказалось на нем… И дело даже не в дистрофичном телосложении. Как было записано в его маггловской медицинской карте: дыхательная недостаточность второй степени, хроническое поражение мозга по гипоскическому типу, тахикардия, гастродуоденит, ГЭРБ. Для Гарри это были всего лишь заумные медицинские термины, которые он и не старался понять. На деле же эти термины вылились в быструю утомляемость, «собачье» дыхание, сильное сердцебиение, слабую память и забывчивость участками — весь примерный букет болячек, заработанных Гарри от года до одиннадцати лет благодаря трогательной заботе Дурслей. Следующие два года в Хогвартсе здоровья ему, как ни странно, не прибавили, напротив, угробили полностью и окончательно. Холодные, неотапливаемые помещения замка, тяжелая жирная пища на столах в Большом зале… пожалуй, только одна Гермиона и замечала, что Гарри набирает себе в тарелки кошачьи порции, по чуть-чуть того-сего. А если припомнить ядовитый клык василиска и слезы феникса, а к ним еще прибавить жуткий стресс от гибели преподавателя Квиррелла, которого — вот ужас! — он сам же и прикончил, то чего удивительного в том, что Гарри был ходячей коллекцией аллергий и приступов? Ах да, ещё дементоры его слегка приголубили, так что к первоначальному букетику прибавим ещё и кошмары с паническими атаками…

Черный пёс с тревогой посмотрел на мальчика, потом пихнул его носом в колено и, пробежав вперед, вдруг растворился в воздухе. Гарри, опешив, молча вытаращился на стык фасадов двух домов, туда, где исчез Сириус. Что за шутки? Однако не успел он толком распереживаться, как пёс появился снова. Подбежав, он всунул в руку Гарри клочок пергамента, удивленный мальчик взял его и прочел:

«Лондон, площадь Гриммо, 12»

Не успел он дочитать, как два дома пошли-поехали в разные стороны, а между ними вспух третий. И несмотря на гул и дрожь стекол в окнах, живущие в домах магглы ничего не замечали, Гарри видел, как женщина ставит на стол печеную курицу, а её муж, сидящий на стуле, потирает друг о дружку разделочные ножи. Пёс легонечко потянул Гарри за рукав, мальчик опомнился и пошел к крыльцу. Поднялся, пёс толкнул дверь лапами, и Гарри вошел в темную прихожую и почти не вздрогнул, когда на его плечи легли мужские руки.

— Добро пожаловать в Блэк-Хаус, Гарри. Ты здоров? — в голосе крестного прозвучала тревога. И Гарри снова завис — до сих пор никого не интересовало его здоровье, кроме врачей, но они не в счет, им положено. Пауза затянулась, и парнишка, спохватившись, поспешно замотал головой:

— Н-нет, я в порядке, правда!

— Точно? — судя по тону, Сириус не поверил в очевидную ложь. Гарри мучительно покраснел — вот почему взрослым так надо задавать неудобные вопросы?

— Ладно, пошли… — Сириус деликатно сделал вид, что поверил и, держа мальчика за плечи перед собой, повел к лестнице. Привел в комнату на третьем этаже и только тогда отпустил.

— Вот. Здесь тебе будет удобно, я думаю. Моя комната ниже, а наверху живет гиппогриф. Мамина спальня самая большая, ему вполне просторно.

Гарри удивленно заморгал.

— Как, гиппогриф в доме? Я думал…

— Я знаю, что ты думал, — серьезно подтвердил Сириус. — Но ты сам понимаешь, у меня нет возможности покинуть страну.

— Как нету? — возмутился Гарри. — А гиппогриф на что? У него же крылья, садись себе и лети! Для крылатых нет границ.

— Ну, раньше, может, я смог бы улететь, если бы в дом не зашел. Но, видишь ли, Гарри… — Сириус странно смутился. — С некоторых пор я являюсь пленником этого дома.

— То есть… как это? — не понял Гарри.

— Ну, понимаешь… — бедняга смутился ещё больше. — Я могу выйти из дома только в образе черной собаки. В общем, матушка какое-то проклятие на меня навесила, я не знаю, какое, а Кикимер посоветовал позвать тебя, говорит, что, может быть, ты разберешься…

На какой-то миг Гарри охватила обида — значит, на помощь его позвали, — но он тут же подавил её, не время для обид. Сириусу действительно нужна его помощь. Смущенно бормотнул:

— Кто такой Кикимер?

— Мой домовик, последний, кто остался в живых. Остальные там висят, в прихожей… — Сириус повел рукой назад, показывая большим пальцем за плечо. Гарри нахмурился, вроде бы он разглядел что-то на стене, но куда больше его внимание привлекла троллья нога у подножия лестницы, в ней стояли зонтики и трости. Сириус тем временем собрался с мыслями:

— Ладно, Гарри, располагайся. Чувствуй себя как дома. Ты не голоден?

— Нет.

— Но чай попьешь со мной?

— Ладно, — Гарри обезоруживающе улыбнулся. И Сириус вышел из комнаты, чтобы приготовить угощение для гостя.

Разобравшись с вещами из рюкзачка, Гарри, полный самых радужных перспектив, спустился в коридор и в поисках кухни прошелся по нему, разглядывая висящие на стенах предметы — зеркало возле двери, портреты и эльфячьи головы. Последние не располагали к приятному созерцанию, и Гарри, передернувшись, поспешно прошел мимо, едва не споткнувшись о ногу тролля. Нога была отпилена примерно по колено и изнутри обита красной кожей. Тьфу ты… что за мерзкое украшение! Чувствуя тихий ужас, Гарри наконец нашел кухню и прошмыгнул за стол, пытаясь загнать подальше воспоминание о тролле, которого он встретил на первом курсе и которого они с Роном оглушили при помощи дубинки и Левиосы. Но воспоминания всё равно лезли в голову, заставляя заново переживать встречу с тем монстром, причем страшен был не сам тролль, а его смрадный запах… Он жутко вонял, очень.

Сириус забеспокоился, увидев, что Гарри сидит какой-то позеленевший и судорожно хватает ртом воздух. Поняв, что происходит, он поспешно поставил перед парнем тазик, но крестник, к счастью, справился с тошнотой и, отрицательно помотав головой, отодвинул посудину.

— Сириус, ты не мог бы подальше убрать троллью ногу? — сипло попросил Гарри.

— Да, конечно, Гарри. Я уберу её, — торопливо пообещал Блэк, настороженно глядя на крестника — каких ещё сюрпризов от него можно ожидать?

Подошел Кикимер, щелчком пальцев накрыл на стол — сама собой расстелилась белая скатерть и расставились тарелки и бокалы, потом старый эльф призвал с плиты блюда с готовой пищей и в центре стола вольготно расположились печёная рыба с овощами и чугунок с тушеной картошкой. К ним прибавился десерт — клубника со сливками. Гарри обреченно вздохнул: чай превратился в обед, придется есть, не обижать же повара?! Ну, картошку с рыбой и овощи он с удовольствием съел, а вот к клубнике не притронулся. Сириус удивился и начал уговаривать попробовать хоть одну ягодку, вот хоть эту, самую малюсенькую… Вечная издевка жизни, предлагаешь человеку водку, а он отнекивается, говорит, что ни-ни, не пьет и вообще, печень у него больная! Но, как известно, чем больше он отказывается, тем настойчивей становятся уговоры, вплоть до обоюдных оскорблений: «всё, ты меня не уважаешь!» и «сам дурак». И что Гарри делать? Сириус таки уговорил его на блюдечко свеженьких и вкусных ягодок, и Гарри, повздыхав, покорно скушал клубнику под растроганно-умиленным взглядом крестного.

Потом был, конечно, чай с выпечкой. Гарри уже через силу выпил его, с трудом запихивая в себя пышную сладкую булочку, чувствуя, как протестует слабый, вечно голодающий желудок. Дурсли его, разумеется, не морили голодом в буквальном смысле, но никогда и не давали наесться впрок, а учитывая суточные наказания взаперти в чулане на хлебе и воде… Остается только гадать, почему Гарри до сих пор не заработал язву.

Съеденный обед тяжелой гирей тянул вниз, когда Гарри встал из-за стола и поплелся к себе. Фруктовая кислота от клубники вступила в агрессивную реакцию с желудочным соком, отчего у парня разыгралась банальная изжога. Кривясь от кислой отрыжки, он переоделся в пижаму, рассчитывая поспать, пока не пришла ОНА, госпожа Аллергия, которая ближе к ночи атакует его руки и лицо, щедро осыпая неприятной сыпью и наказывая нестерпимой чесоткой… везде. Ох. Ну не смог он отказать крестному, не смог… побоялся обидеть, ну да ладно, не впервой, потерпит.

Ну что ж, поспать ему удалось, аккурат до вечера, а потом начались неприятности: высыпала сыпь, покрывая кожу рук и лица красными пятнами, одновременно начался зуд и, как следствие, поднялась температура.

Сириус смотрел интересный, десятый по счету сон, когда над ухом раздался скорбный нудеж Кикимера:

— Господину надо проснуться. Господин должен проснуться, господин должен…

Сириус отмахнулся и перевернулся на другой бок. Кикимер продолжал нудить:

— Господин должен проснуться, сэру Гарри Поттеру плохо, господин. Сэр Гарри Поттер чешется, у сэра красная кожа, сэр весь горячий. Господин проснется?

Ну, волей-неволей, а прислушаешься. Интересный сон испарился без следа, а затуманенное сознание уже укладывало бесконечные повторы Кикимера в стройную и ясную картинку — с Гарри что-то случилось. Разогнав остатки сна, Сириус встал и, накинув халат, отправился к крестнику. Живописный вид Гарри его откровенно напугал, мальчик был красный, потный и горячий.

— Мерлин… Гарри, что с тобой? — душа панику, спросил Сириус.

— Аллергия… наверное, на клубнику, — вяло ответил Гарри.

— Так чего ж ты ел? — не понял Сириус.

— А я отказывался, но ты настоял! — обиженно огрызнулся Гарри.

Сириус припомнил, что мальчик действительно отнекивался и отказывался пробовать даже самую маленькую ягодку, и устыдился, виновато засопел и неловко бормотнул:

— А чем тебе помочь?

— Дермалекс есть? — грустно спросил страдающий мальчик, сосредоточенно почесывая бок — сыпь медленно и непреклонно расползалась по всему телу. — Ещё надо сбить температуру и убить меня.

— Зачем?! — ужаснулся Сириус. Гарри начал скрести шею.

— Ни зачем. Это была шутка. Забудь.

Миссис Баллинор, хозяйка круглосуточной аптеки, слегка оживилась на миг, когда над дверью звякнул колокольчик, но в магазин почему-то никто не вошел. Озадаченная фельдшерица поднялась со своего стула и, вытянув шею, посмотрела за стойку, за которой обнаружился крупный черный пёс. В пасти он держал маленький саквояж, а глазами заглядывал в самую душу. Как загипнотизированная желтыми сверкающими огнями глаз, мерцающих на черном бархате, женщина потянулась рукой к сумке, раскрыла и вынула листок, на котором было написано:

Rp: Dermalex Atopic Eczema 100,0

Loratadine 10 mg

Paracetamol 500 mg

Maalox gel

Omeprasol 20 mg

В той же сумке нашлись и деньги, несколько фунтов стерлингов. Удивленная столь неожиданным четвероногим покупателем, женщина прошла в подсобку и достала с полок необходимые лекарства. Всё это она сложила в саквояжик, туда же честно отсчитала сдачу. И, полная благоговения, проводила взглядом невероятного посетителя — вот есть же на свете великие дрессировщики! Собаке доверили поход в аптеку… её буйная фантазия поскакала галопом, рисуя в уме картинки, одна другой краше и подробней: вот хозяин внезапно занемог, поднялась жуткая температура, а дома, кроме верного пса, никого больше нет; или вот, заболел ребёночек, а бедной замученной матери и отлучится нельзя, и тут на помощь, как истинный рыцарь лохматого образа, спешит домашний питомец, добрый пёсик. В конце концов миссис Баллинор так расчувствовалась, что разрыдалась от переизбытка чувств, которые нагнало на неё её же воображение.

Вернувшийся Сириус застал своего крестника бившимся в судорогах и от нахлынувшей на мгновенье паники не знал, что делать и за что хвататься. Кое-как затолкав жаропонижающее и удерживая Гарри, он замер, беззвучно шепча что-то ласковое и надеясь, что это не… Но судороги отступили, а с ними и температура, и вот Сириус в который раз обмазывает прохладной мазью худющее, костлявое, обтянутое, казалось бы, только горячей кожей тело. Сириус не был врачом и не мог определить, в сознании ли крестник, но он надеялся… надеялся на то, что маггловские странные зелья, почему-то твердые, сотворят чудо и Гарри поправится. Ему даже и в голову не пришло, что есть ведь Мунго, можно же позвать на помощь.

Скормив Гарри таблетки и намазав мазью, он уже немного успокоился, не поддаваясь панике, но тут… Ему на миг показалось, что крестник перестал дышать. Вот только что грудная клетка быстро-быстро двигалась вверх и вниз и вдруг будто бы замерла. Не веря в то, что крестник может вот так просто, за одно мгновение уйти за Грань, Сириус наклонился к Гарри и... О, счастье! Различил прерывистое дыхание, будто маленькая собачка дышит после долгого-долгого бега. Стерев холодный пот, Сириус принялся сторожить беспокойный сон мальчика. И всю ночь не смыкал глаз, страшась повторения. И тоскливо размышлял о том, что оба они оказались искалеченными судьбой. Его замучил Азкабан; когда-то стройный и крепкий, он сейчас являл собой довольно жалкое зрелище — впалая грудь, неестественная худоба, сведенные плечи от продолжительного пребывании в собачьем теле, что поделать, тогда ему казалось, что здоровые мозги дороже тела, и был вообще-то прав. Защищая свой мозг от вторжения дементоров посредством превращения в собаку, он взамен пожертвовал красотой и здоровьем тела. Его лицо избороздили преждевременные морщины, а в черных волосах белела ранняя седина, в свои тридцать три он выглядел как минимум на шестьдесят.

Но хуже всего была мысль о том, что все эти годы страдал и Гарри, его маленький волшебный крестник. Треклятый дядя что-то сделал с ним. С мифического дяди мысли Сириуса переползли на Дамблдора, Гарри сказал, что это он отдал его родственникам со стороны матери. Ну и почему? Почему старый мудрец отдал волшебного ребёнка магглам? Ведь у Гарри столько магических родичей: Малфои, Блэки, Тонксы, даже Долгопупсы могли взяться за его воспитание на правах дальней родни… Ну хорошо, положим, Малфои — Пожиратели, Блэки и Тонксы тоже не годятся, а у Долгопупсов и своих бед-проблем хватает, но почему именно магглы? Ведь немало же волшебных семей могли усыновить мальчика-героя, победителя Сами-знаете-кого. Так нет же, Дамблдору это почему-то не понравилось и он предпочел нарушить Статут о секретности, посвятив в тайны магии трех совершенно абсолютных магглов, тех самых магглов, которые веками сжигали колдунов на кострах инквизиции. Чудо, что они Гарри не спалили, а всего лишь поселили в чуланчике…

Под утро они оба забылись предрассветным сном, который, как известно, является самым крепким. Дверь приоткрылась, и в узенькую щель протиснулся Кикимер. Войдя в комнату, он подошел к постели и странно долго всматривался в лицо спящего Гарри. Вернее, на его лоб, украшенный косым росчерком, так похожим на молнию. Потом достал из-за пазухи тяжелый золотой медальон на длинной тонкой цепочке с выложенной на крышке изумрудами латинской буквой «S», осторожно приложил к груди спящего мальчишки, прислушался и разочарованно вздохнул. Медальон не отозвался. Мальчик — не змееуст, жаль, а он так надеялся, что нашелся человек, знающий парселтанг. Соврал ему Добби, соврал. Всем эльфам уши прожужжал, что-де сэр Гарри Поттер владеет знанием змеиного языка и даже открывал Тайную комнату, где… Тут Кикимер снова насторожился, неслышно забрался на кровать, пристально всмотрелся в жирную от мази правую руку и, наконец, нашел его, маленький шрам на плече от клыка василиска. Всё стало понятно, если Гарри и был когда-то носителем крестража, то после укуса василиска тот давно сдох. Правда, мальчик тоже чуть не умер, но его кто-то спас, кто-то, кто смог нейтрализовать воздействие яда. Что ж, спасибо ему, конечно, за это, просто змееуста он теперь ещё долго будет искать, потому что только он сможет открыть проклятый медальон. Только змееуст. Говорят, они в Индии водятся, но где она, эта Индия?.. Кикимер удрученно покачал лысой головой, со стариковской неспешной аккуратностью сполз с кровати и ушаркал в коридор, чтобы положить в тайное местечко медальон.

На завтраке Сириус сдерживал свои не вовремя проснувшиеся отцовские инстинкты и старался не впихивать в Гарри всего лишнего. А кротко и молча приготовил то, что лично попросил мальчик — поджаренные хрустящие тосты с легким налетом сливочного масла. Гарри наслаждался вкусом жареного хлеба, запивал какао и о чем-то думал. Наконец решился спросить:

— Сириус, я метлу дома забыл. Как ты думаешь, её можно как-то получить или проще новую купить?

— Э-э-э… не знаю, — заскреб в затылке Сириус. — Хорошая спортивная метла стоит недешево, её средняя цена приравнивается к автомобилю или мотоциклу…

Гарри вздохнул. И заметил:

— Странно как-то у вас, у волшебников. Метла стоит, как машина, а ведь любой дворник её из палки и прутьев забесплатно в течение одной минуты сделает.

— Ну так то обычная метла… — осторожно отозвался Сириус. — А наши метлы оснащены аэродинамическими свойствами, заклятиями невесомости, чарами компаса и многим чем ещё.

— Ладно! — Гарри вдруг переключился на другое. — Каким тебя проклятием мама приложила?

Рука Сириуса опять дернулась к затылку, но, увидев скептический взгляд крестника, оставил его в покое и пожал плечами:

— Не знаю, Гарри. Просто не могу выйти из дома по-человечески.

— Может, это установка на что-то? — задумался Гарри. — Ну, типа, пока не сделаешь, не выйдешь.

— Я тоже так думал, только не пойму, на что установка-то? — согласно закивал Сириус и недоуменно развел руками.

— А портрет не скажет? — поинтересовался Гарри.

— Не думаю, что крашеная тряпка способна дать адекватный ответ, — с отвращением процедил Сириус. — Матушка и при жизни была очень так хорошо ку-ку…

Последние слова сопроводились известным жестом у виска. Гарри с осуждением посмотрел на это и нахмурился. Сириусу стало стыдно — да когда же он научится мать уважать?!

А в Литтл Уингинге, на пересечении двух улиц, Тисовой и Магнолий, назревала паника. Полицейские машины впритык уткнулись в тротуары и синели-краснели мигалками ещё со вчерашнего вечера, соседи взволнованно шушукались, обсуждая страшную новость дня — пропал Гарри Поттер, племянник Вернона и Петуньи Дурсль. Перепуганные мамаши долбили головы своих чад, втолковывая им извечный свод правил — домой возвращаться засветло, с незнакомцами не разговаривать и — упаси боже! — принимать от них конфетки и приглашения посмотреть котят-щенят, не останавливаться возле чужих машин и многие прочие ужасы. Тётка Пэт заламывала руки и жалобно причитала, что Гарри такой нежный мальчик, болезненный и хрупкий, найдите его, Христом Богом прошу! Он очень заметный, на нем потертые синие джинсы, голубая трикотажная кофточка на молнии, у него темные волосы, зеленые глаза и круглые очки, ещё при нем рюкзак и клетка с совой, белой такой, полярной…

— Сова, говорите? — очнулся от сонной дремы опупевший от потока информации дюжий полисмен. Снял с пояса рацию, нажал на какую-то пипочку и проговорил в неё речитативом:

— Внимание всем постам! Главная примета: у мальчика при себе имеется белая сова в клетке.

Рация что-то прохрипела в ответ, констебль внимательно выслушал, каким-то чудом понимая хрип. Обратился к коллегам:

— Похожего мальчика видели на выходе из метро «Ангел» близ площади Клермонта. Поехали!

К мигалкам присоединились воющие сирены, и полицейские машины, едва разминувшись на узенькой улочке, дружным табуном унеслись вдаль по известному адресу. Дадли Дурсль отошел от окна и плюхнулся на кровать, чувствовал он себя неважно, каким-то потерянным, даже осиротевшим. По пухлой щеке скатилась робкая слеза — впервые в жизни Дадли осознал, каково это, потерять родственника…

Сегодня он проснулся с ощущением того, что у него никогда не было брата, и это было очень кошмарное ощущение.

Как бы ни было здорово в доме, но добровольно сидеть взаперти в четырех стенах согласится только полный и абсолютный агорафоб. Гарри боязнью открытого пространства не страдал и поэтому откровенно тосковал, хотелось выйти на улицу и подышать свежим воздухом. Но Сириус старался не рисковать лишний раз, он был в розыске, его искали мракоборцы, его искала маггловская полиция. И если полиция могла не обратить внимания на какую-то косматую псину, то мракоборцы — запросто. Сириус не знал точно, рассказал ли Северус Снейп о его анимагической форме и в каких подробностях, но Дамблдор ясно дал понять, чтобы он был осторожен.

А что вы хотите, парень в кои-то веки вырвался из плена, прошлое лето не считается — две недели по Косому переулку без друзей и знакомых, этого всё-таки мало. Кроме того, там не было ни телевидения, ни радио. Были, правда, черно-белые газеты, пусть и с движущимися картинками, но… что-то я не вижу толку в том, как Министр магии раз за разом взмахивает рукой и в тысячный раз беззвучно открывает рот, что-то говоря. Картинки в газетах являлись своего рода гифками и двигались по очень замкнутому сценарию. Поднять и опустить руку, например, и интересно это первые две минуты, потом будет скучно.

В доме Сириуса тоже не было телевизора, не было и радио, и магнитофона. Был только старинный клавесин в бальном зале, но настолько древний и рассохшийся, что Гарри просто не рискнул прикоснуться к нему из опасений доломать его. Была библиотека, Гарри было обрадовался огромному количеству книг на бесконечных полках, но после беглого осмотра его восторги заметно приугасли. Вместо ожидаемо-желанных приключенческих романов типа Всадника без головы или очередных фантазий Жюля Верна там были лишь скучнейшие трактаты о проклятиях и зельях. Правда, Гарри честно поискал что-либо на тему сириусова плена, но после очередной латыни почувствовал, что сейчас сам всех проклянет — неужели маги не могли писать на нормальном английском языке, обязательно им нужна именно эта заумная римская латынь? С досады махнув рукой, Гарри на всякий случай проверил книги, снятые с полок тут-там, и, пролистав, убедился, что и в них всё то же — и забил на поиски. Со скуки пошел разговаривать с портретом мамы Сириуса. Но и тут его попытки провалились, портрет был запрограммирован на ругательства и у них вышел примерно вот такой диалог:

— Здравствуйте, миссис Блэк!

— И тебе туда же… Пошел вон, мерзавец!

— Миссис Блэк, как вы поживаете?

— Я сказала, исчезни с глаз моих, подонок! Негодяй, подлец и… и отщепенец!

— Миссис Блэк, а вы не скажете, каким проклятием вы сына приложили?

— Так… ты ещё и глухой, сучонок?! Про-ва-лива-а-ай! — дальше нарисованная леди срывается на истеричный визг и Гарри вынужденно отступает, зажав уши. С той же скуки решил полазить по дому, взял медный подсвечник с толстой свечой и отправился бродить по всем коридорам всех четырех этажей. Посетил бальный зал с древним клавесином, походил вокруг него, воровато оглянулся и осторожненько ткнул пальцем в коричневую клавишу, та издала предсмертный хрип и рассыпалась костяной крошкой. Съежившись и невинно глядя в потолок, Гарри выскочил из зала — дескать, его там не было, это кто-то другой сломал, не я, честно… Подвал с кухней и прачечной внимания не заслуживали, в библиотеке он уже был, чердак… а вот на чердаке должно быть интересно. Гарри, полный предвкушения, обозрел бесчисленные ряды коробок, коробов, сундуков и ящиков, у стен впритык к скосу кровли стояла мебель, накрытая простынями. Над головой виднелись почерневшие от времени балки, а под самой крышей шевелилась живая тьма, там висели целые колонии летучих мышей, к счастью обыкновенные насекомоядные, а не вампиры из тропиков.

В сундуках находилась одежда, старинная и женская, преимущественно бальные платья и сорочки. Туфли, сапожки и ботильоны. Слегка разочаровавшись, Гарри открывал сундук за сундуком и бросал внутрь беглый поверхностный взгляд, видел тряпки, закрывал и переходил к следующему. Ажурный абажур без лампы, чучело лисы с драным хвостом, деревянный паровозик, грубая имитация Хогвартс-экспресса, чья-то детская игрушка. Стопки книг, перевязанных бечевкой, Гарри посмотрел одну и, вздохнув, всунул обратно, книга была на французском. А его на английском-то едва научили читать, какой французский? Журналы, пустые флаконы из-под духов. А в одной коробке… Гарри аж дышать перестал от изумления, держа в руках коробочку с надписью «Краситель кератиновый». Специальный порошок, который если развести в воде, то получится отличная краска для волос цвета платиновый блонд. В голове вспыхнул фейерверк грандиозных идей — ведь мракоборцы ориентированы на Сириуса-анимага черного пса! А если его перекрасить и постричь местами… Счастливо захохотав, Гарри подкинул коробочку, поймал и ломанулся прочь с чердака — даешь прогулку с собакой! Огорошив крестного идеей, Гарри заставил его оборотиться, развел краску и, оставив её настаиваться, занялся Сириусом. Повертев его туда-сюда, раздухарившийся мальчишка защелкал ножницами, старательно прочесывая пряди расческой. Потом настал черед опасной бритвы, при виде которой бедный пёс поджал хвост. Как выяснилось, зря, потому что именно хвост Гарри и собирался брить, а также заднюю часть тела и шею. Ну и вот, стоит бедный пёс-дворняга, трясется от прикосновений жуткого лезвия, подспудно гадая, в кого Гарри собирается его замаскировать, а учитывая бритый зад, вывод напрашивался сам собой — пудель.

Собачек Гарри стричь любил, не зря ж его Злыдень так ненавидел — как ни приедет на Тисовую, так и начинает гоняться за паршивым мальчишкой, а тот с воплями удирает от агрессивного пса. Этот цирк происходил на глазах у тетушки Мардж. А стоило бульдогу и мальчику остаться один на один, как Гарри преображался: из гонимой дичи он превращался в охотника и грумера, безо всякой боязни отлавливал бульдога и начинал над ним издеваться. Выбривал-выстригал участки шерсти, создавая разные геометрические фигуры и рисунки. Красил во все цвета радуги. И каждый раз тётка Мардж уезжала со скандалом, зажимая под мышкой малинового или терракотового бульдога с короткой начесанной челкой на квадратной голове, а-ля панк и покрытого выбритыми иероглифами по всему телу. Это было тайной страстью Гарри, порой владельцы собак находили своих питомцев причудливо подстриженными и замысловато покрашенными. Первое время в воздухе стоял шок и мат, потом, убедившись, что собачка жива и невредима, начинали искать и выспрашивать соседей, не знают ли они тайного грумера, который так виртуозно преображает собак, но увы и ах, никто не был в курсе. Невидимый парикмахер искусно прятался. Зато сейчас Гарри не прятался, а в открытую преображал черную дворнягу, создавая своего рода шедевр собачьей красоты. Кончив стрижку, он проверил краску и, убедившись, что она готова, затащил в ванную Сириуса, тщательно намочил шерсть и начал наносить краску в определенном и только ему понятным направлении.

И та-дам… на улицах Лондона, в районе площади Клермонт, частенько стали видеть невысокого мальчика, выгуливающего на поводке великолепного кау-дагуа, португальского водяного пса. Стройный и высокий зверь привлекал заслуженное внимание к своей скромной собачьей персоне, стриженый по всем правилам и статям, он являл собой образец породы: черная голова с белой мордой и проточиной по лбу, белая манишка на груди и полоса на горле, голый тонкий хвост украшала пышная кисточка. Прохожие выворачивали шеи и спотыкались, восхищенные экзотическим гостем. Правда, немного смущали высокий рост и общие размеры псины, но если он даже и метис, то всё равно он был великолепен. Англичане любят собак, и среди них немало ценителей дорогих и редких пород, а уж как они гордятся своими исконными английскими породами — фоксами да бульдогами! Если вы спросите, откуда произошел далматин, то половина мира ответит — из Англии, хоть это и не совсем верно, но собак из Далмацкой исторической области с Балканского полуострова республики Хорватия так давно разводят в Великобритании, что они стали практически коренными англичанами.

Что ни говори, а Гарри казалось, что он придумал отличный выход из положения, погулять-то охота. Вот он и гулял с собакой, причем Сириус не возражал, да и не мог он огорчать мальчика непонятным отказом, слишком хорошо помнил, как мучился Гарри от аллергии… Так что Сириус просто следовал вечному постулату всех родителей: чем бы дитя ни тешилось, пусть тешится-развлекается, лишь бы не плакало. Ну а Гарри, со своей стороны, тоже пытался помочь Сириусу. Строил различные догадки и версии насчет песьего плена, заходил в публичную библиотеку и листал бесконечные книги на ту же тему, как оказалось магглы тоже пишут всякое-разное о колдовстве. И именно там Гарри нашел то, что искал.

Это была толстая книжища в тяжелом коленкоровом переплете с золотым тиснением, которое складывалось в название «Кельтские легенды», и три из них привлекли внимание Гарри. Первая сказка, «Луна без ночи», была о Великой любви: злой епископ-колдун наложил заклятие на влюблённых друг в друга красавицу Изабо и рыцаря Этьена Наваррского — «всегда быть рядом и никогда не быть вместе»: рыцарь от захода солнца до восхода превращается в волка, а красавица от восхода до заката становится ястребом.

Этьен спасает из беды воришку Филиппа Гастона, и тот становится спутником рыцаря. Гастон и старый пьяница-монах Империус (давний знакомый Этьена и Изабо) помогают разрушить чары злого колдуна. Вторая история касалась той же темы, а вот третья была ближе к проблеме Сириуса: Княгиня Хёльга Роттердамская рано овдовела и одна поднимала своих шестерых сыновей. Шло время, братья мужали и один за другим покидали отчий дом по разным причинам: Морган Роттердамский подался во флот и утонул во время пиратского рейда. Ройон погиб на войне, Себастиана закололи на дуэли… Короче, получив четвертую по счету похоронку, бедная мать пришла в ужас — эдак она совсем внуков не увидит! И, будучи в отчаянии, обратилась к местной знахарке, а та за хорошую плату колданула по братьям неслабым таким заклятием, в результате чего оставшиеся в живых парни превратились в… козликов. Причем в козлов они превращались именно вне дома, стоило им выйти за порог, как начинали блеять и трясти бородами. И заклятие спадет с них только после их женитьбы и рождения первых наследников.

Подумав, Гарри переписал в тетрадку все три истории, сдал книгу суровой библиотекарше и заторопился на выход. И прямо с верха парадного крыльца закричал Сириусу, дожидавшегося его у входа в библиотеку:

— Сириус, я нашел!.. — и осекся. Возле Сириуса стоял дюжий полисмен. Увидев мальчика, страж порядка непреклонно поманил его пальцем, ослушаться бобби Гарри не решился и послушно подошел. Взяв подошедшего парнишку за плечо, полисмен сверил его лицо с фотографией и удовлетворенно кивнул. Переместил лопатообразную длань с плеча на руку, ухватил за локоть и молча поволок в полицейский участок, который, как назло, располагался за углом библиотеки. За ними так же молча и почти незаметно шел пегий пёс. Бросать крестника Сириус не собирался.

Гарри никогда в жизни не бывало так страшно, как сейчас, когда его привели и усадили на стул в каком-то кабинете. Почти оглохший от страха, он смотрел, как толстый суперинтендант записывает показания констебля, как потом он взял трубку и завертел диск сосискообразным пальцем. И сквозь ватную пелену ужаса прекрасно расслышал его голос:

— Мистер Дурсль? Всё в порядке, нашелся ваш мальчик. Да? Отлично, жду.

Что? О, нет-нет-нет… только не это, только не Дурсли! Гарри невольно подобрался, лихорадочно соображая, куда бы рвануть: но перед дверью стоял дюжий бобби, на окнах чугунные решетки… Да и суперинтендант неодобрительно покосился на его напружиненные ноги и отрицательно качнул головой, мол, не вздумай драпать, парень. И Гарри, обморочно ослабев, остался сидеть на стуле, понимая, что ничего не сможет сделать. К тому времени, когда в кабинет ввалился дядя Вернон, Гарри успел миллион раз пожалеть, что вообще придумал эту дурацкую затею с выгулом собаки. Дядя подписал необходимые документы и хмуро глянул на племянника. Словно загипнотизированный удавом кролик, Гарри медленно двинулся к двери, бежать от дяди он даже не подумал, страх был сильнее. Но вид Сириуса, сидящего возле машины Вернона, придал ему сил. И Гарри облегченно вскрикнул:

— Бродяга! Ты здесь?! — и к дяде, отчаянно-храбро: — Он со мной, мне надо вернуть его владельцу!

Вернон пристально обозрел собаку и, видимо, убедившись в её ценности, коротко бросил:

— Посади её на заднее сиденье и сам туда же полезай. Марш!

Не веря своему счастью, Гарри затолкал Сириуса в машину, забрался следом и крепко обнял пса за шею. Автомобиль сильно просел, когда дядя втиснул свою необъятную тушу за руль и захлопнул дверцу. Сперва какое-то время ехали молча, только дядя тяжело пыхтел в усы, а потом неожиданно буркнул:

— Прости.

Чего? Гарри ошарашенно уставился на багровый затылок дяди Вернона — он не ослышался? Дядя это точно сказал? Потом перевел глаза на зеркальце заднего обзора и попытался поймать его взгляд, но дядя избегал зрительной встречи и продолжал натужно пыхтеть. Гарри всё же решился спросить:

— За что?

Багровый дядя стал пунцовым, костяшки пальцев побелели так, что затрещал руль, и Гарри предусмотрительно замолчал, понимая, что дядя и так через себя переступил, перед ненавистным племянником извинился, и хватит, куда уж дальше-то?.. Приехали на Тисовую, дядя рывком выдернул Гарри из машины и крепкой затрещиной загнал на подъездную дорожку к крыльцу, а от дома уже бежала тётя Пэт. Подбежав, она схватила Гарри за плечи и, крепко обняв, громко разрыдалась, истерично вскрикивая:

— Живой, о Боже, Вернон, живой! Мой дорогой Гарри, не исчезай так больше, я уже начала бояться, что тебя убил тот маньяк, Сириус Блэк!

И никто, абсолютно никто не увидел, как у пегого Сириуса Блэка, сидящего на заднем сиденье семейного автомобиля, от удивления отвалилась челюсть…

Офигевшего Гарри затащили в дом, пихнули на диван в гостиной, закутали в теплый плед, а в руки всунули кружку с горячим молоком. Гарри машинально сделал глоток, обжег горло и только теперь сообразил о том, что что-то не сходится. Возмутился:

— Погодите! Как он может меня убить, я ж его крестник?!

— Это для соседей, тупица! — разгневанная тётка огрела его по затылку, но не больно, так, символически. В гостиную вошел дядя, ведя на поводке пса, сердито пробухтел:

— Говори адрес, отвезу псину.

Гарри посмотрел в глаза такого же ошарашенного Сириуса и шумно сглотнул:

— Не могу, дядя, пёс со мной до вечера, потом я должен вернуть его во флигель, а завтра с утра — забрать. Его хозяин в командировке.

— В собачьи няни записался? — спросила тётя Петунья.

— А сам ты где живешь? — заинтересовался дядя.

— У Сириуса… — хмуро ответил Гарри.

Дядя Вернон отстегнул поводок, и Сириус тут же запрыгнул на диван к Гарри. Тот его крепко обнял и с вызовом уставился на родичей. В присутствии крестного он чувствовал себя в безопасности и гораздо смелее, чем обычно. Вот и сейчас, ощущая молчаливую поддержку Сириуса, Гарри рискнул высказать свои претензии.

— Ну не хотел я сидеть на кроличьей диете…

Дядя и тётя странно переглянулись, потом дружно уселись в кресла напротив. И начали:

— Тебе был год и восемь месяцев, когда мы нашли тебя на заднем дворе дома миссис Брайтон, — взяла слово тётя. — На крыльце я нашла одеяльце, а в нем — письмо от Дамблдора. В письме сообщалось, что мы должны позаботиться об осиротевшем племяннике. Но одеяльце было пусто, а ты, судя по следам, куда-то уполз. Я позвала Вернона.

— И мы пошли по следам, — подхватил дядя. — Ты уползал от каких-то кошек, мы видели их следы и клочья шерсти. Похоже, ты отчаянно сражался за жизнь… но в конце концов ты дополз до цели, до будки Рози, добермана Брайтонов, она прогнала кошек и согрела тебя.

— Вы так чудно выглядели… — томно вздохнула тётка. — Спящий младенец и огромный доберман. Так вот… — перешла она на серьезный тон. — Ты был весь покусан и исцарапан. Вернон со злости застрелил четырех кошек миссис Фигг, так как именно они были перепачканы кровью и ощипаны. А ты заболел, Гарри. Переохлаждение вызвало пневмонию, кошачьи укусы — какую-то гадость со сложным названием, ты очень долго болел. А потом начались странности. Это было похоже на шизофрению или раздвоение личности. Во время приступов ты прятался в чулане или под кроватью, в общем, там, где потемнее.

— И как я… шизофренничал? — неуверенно запнулся Гарри.

— Ну, пока ты был маленьким, то часто плакал, жаловался на головку, хватался за лобик и хныкал. Мы тебя показывали врачам, но они только руками разводили, бормотали что-то о давлении, сотрясении мозга и пытались приписать тебе какую-то "психосоматику". Таблеток поназначали столько, что на небольшую аптеку бы хватило! Потом ты стал вести себя странно… В четыре года ты задушил кролика Дадли. А после ты сам же испугался, увидев мертвого кролика, и впал в истерику, кричал, что Том плохой. Мы с Верноном ничего не поняли, но это было так похоже на раздвоение личности, ты как будто был одержим. Кем-то одержим. Далее... В школьные годы ты порой поддавался той, темной стороне себя — и начинал вести себя плохо, мучил котят, отрывал лапки и крылышки у жуков и мух. И ты этого не помнил, Гарри, это делал тот, кого ты называл Томом.

Гарри сидел оглушенный и с трудом переваривал то, что слышал. Поднял руку и потрогал шрам на лбу, тот стал вроде меньше и не ощущался на ощупь, а в зеркале было видно лишь блестящий росчерк. Он был уже не шрамом, а следом от него.

— А когда я стал нормальным? — настороженно спросил он у родственников.

— Да вроде с год назад… — протянул дядя. — После второго курса. Никаких припадков мы у тебя не замечали с тех пор.

— Да! — подхватила тётя. — И вес ты начал набирать.

Гарри потер плечо и недоуменно пробормотал:

— В конце второго курса меня укусил василиск. Но почти сразу меня исцелил феникс…

И осекся. Дядя подозрительно тер левую сторону груди и как-то нехорошо побелел. Нет. Посерел. Задушенно прохрипел:

— Х-х-хто?..

Тётушка рванула за лекарством, Гарри поспешно ослабил узел галстука и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Реакция дяди на его неосторожные слова были красноречивей тысячи слов. Прибежала тётушка со стаканчиком воды и таблеткой нитроглицерина, которую она со знанием дела затолкала Вернону под язык, устраивая мужа в более удобное положение. Вернон силился что-то сказать, а может быть, вдохнуть, но тетушка приложила ладонь к его рту, запрещая Вернону произносить какие-либо звуки.

Наконец, дядюшкино состояние более-менее стабилизировалось и он заснул тут же в кресле, всё же приступ стенокардии — это вам не шуточки. Гарри, чуть живой от потрясения, поднялся к себе, надо было обдумать сложившееся положение. Плюхнулся на кровать и начал подводить итоги. Значит, что-то в нем жило до конца второго курса. И это что-то — Том Реддл, конечно же, кто ж ещё! — сдохло после укуса василиска, а его ядовитым клыком он тогда же проткнул дневник. И Том-из-дневника — умер. Осознав это, Гарри почувствовал громадное облегчение — что бы в нем ни было, оно сдохло после укуса гигантского змея… даже жаль, что он его убил тогда. Взгляд Гарри скользнул на полки над столом и лениво пробежался по красивым корочкам книжек, которые Дадли никогда не читал по причине дислексии. Именно поэтому тот и учился в школе через пень-колоду, пока учителя и родители не заметили, что с ним что-то не то.

Взгляд зацепился за золотистые буковки названия: «Детский бестиарий». Заинтересовавшись, Гарри поднялся с кровати и снял с полки приглянувшуюся книжку. Шлепнулся обратно на кровать и раскрыл книгу на оглавлении, оно было в алфавитном порядке, и Гарри сразу же выцепил раздел «Василиски. Мифы и реальность». Пролистнул до нужной страницы и погрузился в чтение:

"Василиск (от греч. βασιλίσκος, «базилискос» — царёк) (англ. Basilisk) (ⅩⅩⅩⅩⅩ) — огромный змей, известный также как «король змей», живущий не одну сотню лет. Очень сильное магическое животное. Впервые был создан приверженцем чёрной магии, древним греком, чье имя история не сохранила, он заставил жабу высидеть куриное яйцо. Вылупившийся монстр поверг людей в шок, он был неуязвим, смертельно ядовит и, впридачу ко всему, убивал жертву взглядом. Осознав, какое страшное чудовище появилось на свет, было запрещено выведение василисков ещё в средние века.

Вес взрослого василиска составляет две и более тонны, а его длина, по информации из различных непроверенных источников, но с единодушным согласием, достигает 50 футов (чуть больше 15 метров), при этом всё тело покрыто чешуйчатой бронированной кожей, схожей по прочности со шкурой дракона и устойчивой к заклинаниям. Василиск, как и любая другая змея, время от времени линяет, сбрасывая с себя старую кожу.

В пасти василиска имеются четыре ядовитых клыка, которые по длине превосходят остальные зубы.

Сам василиск боится пения петуха, которое для него губительно. По другим источникам — неприятно.

Обычная продолжительность жизни василиска — около 900 лет, некоторые экземпляры живут и дольше (до бесконечности). Питаются василиски позвоночными тварями, обычно — мелкими грызунами.

Яд василиска — сильнейшая магическая субстанция, единственным известным противоядием являются слёзы феникса, которые, в свою очередь, добыть крайне сложно. Яд настолько силен, что убивает человека в течение нескольких минут, вызывая перед смертью сонливость и замутнённый, размытый взгляд.

Яд василиска сохраняет свои свойства даже спустя несколько лет после смерти животного. Он может также повредить неодушевлённые предметы настолько основательно, что их невозможно восстановить, и, таким образом, он является одним из немногих веществ, способных уничтожать крестражи".

Кроме этого было ещё:

"Василиски, или базилиски (лат. Basiliscus) — род ящериц из семейства Corytophanidae. Насчитывают четыре вида, распространённых в тропической Америке, в частности в Гвиане, Коста-Рике и Панаме.

Описание:

У самцов на затылке треугольный гребень, поперечная складка на горле и кожистый гребень вдоль спины и передней трети хвоста, поддерживаемый удлинёнными остистыми отростками позвонков. Живут у воды, на деревьях и кустарниках. Основную пищу составляют насекомые. Способны бегать по поверхности воды, удерживаясь за счёт частых ударов перепончатых задних ног (контакт с водой длится 0,068 с) и благодаря тому, что опускают лапы горизонтально на воду — поверхностная плёнка воды не успевает прорваться под весом тела. За способность бегать по воде этих ящериц иногда называют «ящерицами Иисуса Христа». Каждый раз, опуская лапу, ящерица как бы захватывает пальцами пузырёк воздуха, благодаря чему не намокает при беге. Когда василиски достигают полуметра в длину, то становятся слишком тяжёлыми, чтобы удержаться на поверхностной плёнке. Хорошо плавают.

Название дано из-за того, что гребень вызвал ассоциацию с мифическим существом Василиском".

И в сносках:

"Василиск практически неуязвим, убить его довольно сложно, так как змей владеет даром, близким к бессмертию. Пение петуха — единственное, что может отпугнуть гада, но, опять же, не убить. Василиск предпочитает умирать сам, когда чувствует, что пришло его время".

Из прочитанного Гарри вычленил два пункта — непонятное слово «крестраж» и бессмертие царя змей. Эти две вещи чрезвычайно взволновали его, заставляя сердце учащенно забиться в груди. Если василиск жив… это же такой груз с его плеч! И крестраж... что это такое, кстати?

Скрипнула дверь, в комнату просунулась черно-белая голова собаки, и Гарри вдруг вспомнил, что так и не рассказал Сириусу о своей находке в библиотеке. Вскрикнув, он кинулся к стулу, на который ранее бросил рюкзак. Оживленно проговорил:

— Ой, Сириус, я ж нашел… вот смотри, тут написано… в общем, ты заколдован на наследников. Пока не женишься и не возьмешь на руки своего ребёнка — из дома не выйдешь. Вот.

Судя по шокированной морде пса, он предпочел бы остаться собакой до конца своих дней, чем жениться по матушкиной воле. Гарри пожал плечами — это уже не его проблемы, а Сириуса. И спросил:

— Что такое крестраж?

В ответ Сириус оскалился и недобро зарычал, зловеще сверкая глазами. Гарри поглазел на внушительные клыки и уточнил:

— То есть ты в курсе?

Рычание стало ещё злее. Гарри укоризненно посмотрел на него, начиная понимать, что Сириус бесится из-за чего-то конкретного, и тихо фыркнул:

— Не психуй, не можешь ответить по-человечески, отвечай по-собачьи. Например, если ты с чем-то согласен, говори «гав», а если нет, головой мотай. Понял?

Сириус радостно гавкнул. Гарри вздохнул:

— Я, кажется, ошибался, на самом деле тётя и дядя меня любят. Я ведь помню те моменты, когда я словно выпадал из реальности… просто… открывал глаза и видел себя в разных ситуациях. То я весь в кошачьей шерсти, то мушиными крылышками обсыпан, а один раз… один раз я обнаружил себя на крыше столовой, а это четыре этажа. И при этом я не помнил, чтобы мучил котенка или мух. И на крышу столовой я не прыгал. Меня оттуда спасатели снимали, потому что на двери выхода на крышу изнутри висел замок. Теперь я понимаю, моим телом кто-то владел. Кто-то очень нехороший. И он был здесь…

Гарри показал на лоб, на едва заметный след от шрама. Шепотом спросил:

— Что я делал на крыше? Сириус, как ты думаешь, он… хотел убить меня?

Сириус жалобно заскулил, подошел и положил голову на колени Гарри. Это всё, что он мог сейчас.

Дверь снова скрипнула и на сей раз открылась пошире, в комнату заглянул невероятно робкий Дадли. Оглядев Гарри, он застенчиво спросил:

— Можно к тебе?

Гарри похлопал по кровати рядом с собой и кивнул. Дадли вошел, сел, смущенно зажав руки между колен, и, глядя на них же, сипло пробасил:

— Я рад, что ты дома. Тут было столько полиции, а потом скорая приехала… папу шестеро людей уносили… он такой тяжелый.

— Куда?.. — от ужаса Гарри перестал соображать.

— В больницу, куда ж ещё… — хлюпнул носом Дадли и с трудом договорил по складам. — В это… карди-о-логи-ческое отде-ление.

Да блин! Час от часу не легче. Сириус тоненько завыл и сочувственно начал лизать руки Дадли. Тот благодарно погладил собаку и улыбнулся.

— Хороший такой. Твой?

— До вечера мой. Потом его отдать надо. Он тебе нравится?

— Очень, — кивнул Дадли и вдруг хитренько подмигнул: — А ты классно Злыдня красил.

— Ух ты… — весело испугался Гарри. — Ты что, видел?

— Видел, но никому не сказал. Ведь это было так прикольно, смотреть на разноцветных собачек и слушать, как ругаются их хозяева.

Тем же днем тётя Петунья позвонила в клинику, та предоставила специальный медицинский транспорт и велела ждать. Дождавшись же, тётя поволокла Гарри к санитарному автомобилю, затащила внутрь, повинуясь указаниям медицинского работника, пристегнула и села рядом, аккуратно расправляя на коленях юбку. И прокатился Гарри с ветерком на скрининговый осмотр, где ему не только прослушали легкие и простучали молоточком коленки, но и отправили на КТ, сканировать мозг, тот, что в голове. Гарри, ложась на белый эмалированный стол с прорезиненным, кажется поролоновым, покрытием, испытал престранное ощущение дежавю, ему казалось, что он уже бывал здесь и неоднократно… Скользкая и холодная поверхность под ним завибрировала, и Гарри медленно поехал под длинный и немножко страшноватый цилиндр. Х-лучей он не почувствовал, хоть и знал, что его сейчас чем-то просвечивают. Но страха, к счастью, не было.

Правда, потом Гарри настиг один неприятный сюрприз, на самом деле ему предстояло провести в больнице сутки, потому что его направили на болюсное исследование, то бишь контрастирование, а это — проверка; потом капельница, которую вот прямо сейчас ему подключили, потом оценка реакции и обязательно лежа… Ну, так доктор сказал, значит так надо. Последнее, что увидел Гарри перед тем, как закрылась дверь, был взгляд Петуньи — какой-то жалобный и в нем светилась такая бешеная надежда, что мальчик не поверил своим глазам. С тихим гудением и почему-то знакомыми щелчками лежанка принялась двигаться внутри цилиндра, а Гарри расслабился. В голове, казалось, не было ни единой мысли, а перед глазами все стояла тетя Петунья и ее взгляд. Тут лежанка, наконец, выехала из цилиндра, и голос откуда-то сверху предупредил, чтобы Гарри не вставал. Открылась дверь, вкатилась каталка, ну, такая кровать больничная на колесиках, куда его переложили двое санитаров. В какой-то момент мальчик почувствовал себя очень маленьким и, стараясь не поддаваться страху, посмотрел на санитаров, которые очень тепло ему улыбались, вывозя каталку.

Когда его уже завезли в палату, в помещение буквально влетела тетя Петуния и принялась его со слезами обнимать и целовать. Она была счастлива и все повторяла: «Ты будешь жить!» Гарри, естественно, удивился и немного испугался, но врачи и тетя его успокоили, рассказав ту часть истории, которую от него утаили родственники. Оказывается, когда-то давно, Гарри не понял когда, у него диагностировали неоперируемое злокачественное новообразование мозга, проще говоря — опухоль. Несмотря на то, что опухоль не увеличивалась и никак не прогрессировала, это был приговор. Дурсли, конечно же, знали, что эта опухоль убьет Гарри, но пока не рассказывали об этом ребенку, да и как рассказать о таком… Потому и клиника, которая называлась «Региональный Онкологический Центр», выделила свой транспорт, ведь такого пациента нельзя возить просто на автобусе. И вот сегодня КТ показало, что опухоль уменьшилась и стала доброкачественной. Как Гарри понял, есть такие «рентгенологические признаки», которые могут это определить. На всякий случай, мальчику сделают и какую-то «гистологию» опухоли, чтобы быть точно-точно уверенными, и потому Гарри проведет в больнице три дня. Ну, три дня — не вся жизнь, переживем…

Пришла медсестра и сделал укол в вену, после чего Гарри как-то неожиданно уснул, а когда проснулся, оказалось, что он лежит в реанимации и что все уже позади.

И вот, лежит Гарри на высокой коечке под капельницей и горько размышляет об услышанном. Ах вот как, значит, у него это, оказывается, с детства диагностировали. А теперь оно, значит, сократилось, то есть выжжено ядом василиска… Ну спасибо тебе, дорогой змейчик! Вернусь в Хогвартс, обязательно навещу твою обитель, проведаю, как твое здоровьице и живется ли тебе… а то, помнится, в последней встрече они друг друга почти прикончили и бедный василиск так и остался лежать там, неподвижный и… мертвый? Гарри надеялся, что змей всё-таки жив, что он просто потерял сознание. Задумавшись, Гарри спросил себя, а чего он так переживает за этого реликтового гада? И не всё ли равно, помер он там или по-прежнему ползает по трубам в стенах замка? Обдумав и рассмотрев этот вопрос со всех сторон, Гарри вынужденно признал, что да, он переживает за него и хочет, чтобы древний василиск остался жив. А почему и зачем, он и сам не понимал.

После чего его усталый организм наконец-то дал ментального пинка и Гарри погрузился в сон. Ему приснился огромный зал, где собрались Дамблдоры из разных «миров». Тысячи, тысячи и тысячи Дамблдоров. От гадского гада до добрейшего и наивнейшего. И вот они там делятся опытом, ругаются, вцепляются в бороды, в общем ведут себя, как депутаты в Думе, а сам Гарри бродит среди них и ищет «своего» директора, то есть Дамблдора из своего мира и времени. Вот ему показалось на миг, что он нашел его, но, подойдя, понял, что нет — не он. Старик знакомо посмотрел на Гарри и негромко сказал, «ты ищи дальше, мальчик мой, может быть ты меня найдешь где-нибудь…» Гарри пошел дальше, внимательно вслушиваясь в голоса, доносящиеся со всех сторон, и выхватывая из них отдельные фразы:

— Хочешь лимонную дольку? Это такие маггловские сладости, засахаренные лимонные дольки.

— То, что произошло с тобой в подземельях — это строжайший секрет, и потому нет ничего удивительного, что его знает вся школа.

— Счастье можно найти даже в темные времена, если не забывать обращаться к свету.

— Требуется немалое мужество, чтобы противостоять врагам. Но еще больше мужества нужно, чтобы противостоять друзьям.

— Всегда называй вещи своими именами. Страх перед именем усиливает страх перед тем, кто его носит.

— Во все времена в Хогвартсе всегда находили помощь те, кто её просил.

— Любовь всегда оставляет свой след. Это не шрам, этот след вообще невидим… Если тебя так крепко любят, то даже когда любящий тебя человек умирает, ты все равно остаешься под его защитой.

— Помните Седрика. Если настанет время делать выбор между лёгким и правильным, вспомните, что случилось с честным, добрым, смелым мальчиком только потому, что он случайно встал на пути лорда Волан-де-Морта. Помните Седрика Диггори…

— Правда — это прекраснейшая, но одновременно и опаснейшая вещь. А потому к ней надо подходить с превеликой осторожностью.

— Наши решения показывают, кем мы являемся в действительности, гораздо лучше, чем наши способности.

— Я отвечу на твои вопросы — если, конечно, у меня не будет достаточно веской причины для того, чтобы промолчать. Если я не смогу ответить, прошу меня простить: я промолчу, потому что ложь недопустима.

— Для высокоорганизованного разума смерть — это очередное интересное приключение…

Эти и великое множество подобных фраз, сказанных Дамблдором и слышанных Гарри в разные периоды времени первых трех курсов в Хогвартсе, прозвучали сейчас во сне. Когда Гарри проснулся, его голова неприятно гудела и кружилась, то ли от воздействия лекарств, то ли от невнятного бреда, который ему приснился. И одна странная фраза не давала ему покоя, что-то про Седрика… как там было во сне? «Помните Седрика. Если настанет время делать выбор между лёгким и правильным, вспомните, что случилось с честным, добрым, смелым мальчиком только потому, что он случайно встал на пути лорда Волан-де-Морта. Помните Седрика Диггори...» Почему-то Дамблдор говорил про него так, словно он умер. Но насколько Гарри помнил, сероглазый пуффендуец вполне себе жив-здоров и даже выиграл у него в последнем матче по квиддичу — первым поймал снитч. Так к чему же этот сон? И зачем он искал Дамблдора среди множества таких же Дамблдоров? Дамблдоров из прошлого, настоящего и… внезапная догадка буквально пронзила его. Гарри, что называется, вштырило, осенило Божьей благодатью — и Дамблдора из будущего. Будущего, понимаете? Ему приснился Дамблдор из будущего, это его он искал среди той толпы!

Тревожно запищал какой-то приборчик, подключенный к нему электродами-проводами и тонко и точно реагирующий на малейшие нюансы сигналов его организма. Вот и сейчас чуткая машина отметила участившееся сердцебиение и подала соответствующий сигнал на медицинский пост. В палату торопливо вошла женщина, склонилась над Гарри и провела прохладной ладонью по его лбу, утешающе шепнула:

— Тихо-тихо, мой хороший. Что случилось? Что стряслось?..

Завороженный мягким и нежным голосом Гарри невольно всмотрелся в склоненное над ним лицо: миловидная шатенка с зелено-карими глазами, чуть полноватая и ростом, по описанию незабвенного О’Генри, — примерно с ангела. А будучи взволнованным и взбудораженным недавним озарением, Гарри выпалил прямо ей в лицо:

— Пророческие сны бывают?

Она ласково улыбнулась:

— Конечно, бывают, дорогой. Именно пророческий сон и привел меня сюда, в Англию, четыре года назад.

Гарри заинтересованно прислушался к её голосу, она говорила с каким-то странным акцентом, что-то было в ее произношении определенного артикля, как-то странно он звучал. Женщина заметила его пристальное внимание и, проверив показания приборов, убедилась, что всё в порядке, после чего снова обратилась к Гарри:

— Мой отец — один из конструкторов реактора, который взорвался в восемьдесят шестом году, и, разумеется, так как у него не было покровителя в верхах, на него спустили всех собак и он убежал за границу, попросив политубежища в Великобритании. Я же едва сумела защититься, а после… скажем так, необоснованного бойкота сбежала к папе. Тем более что он много раз письма присылал с одним и тем же вопросом: не обижают ли меня там? Как потом выяснилось, папе постоянно снился сон, в котором меня травили его недовольные коллеги. Этот сон повторялся много раз, и папа забеспокоился. Стал писать, звонить и звать к себе. Воистину, сон в руку, как говорят.

Говорила она весело и непринужденно, забавно спотыкаясь на звуке «з». Гарри, как и следовало ожидать, заслушался и совершенно успокоился. Расслабленно вытянулся под тонким одеялом и прикрыл глаза, продолжая слушать её волшебный голос. И постепенно уплыл в новый, уже нормальный сон, крепкий и глубокий.

* * *

Проводив маму и кузена до машины, Дадли вернулся в дом и занялся собакой. Специальной посуды у них не было, тётушка Мардж не заморачивалась на эту тему и разрешала Злыдню лакать и жрать из человечьей посуды. Без зазрения совести она внаглую ставила на пол под слюнявую собачью пасть фаянсовые блюда из дорогого семейного сервиза, абсолютно не обращая внимания на Петунью, у которой сердце каждый раз екало, когда вредный и невоспитанный бульдог начинал возить и толкать хрупкую тарелку по полу. Полный сомнения Дадли обозрел стопку фарфоровых суповых тарелок и неуверенно пожал пухлыми плечами, вряд ли мама одобрит, если он даст Бродяге это. Закрыв сервант, толстяк протопал к чулану, в котором когда-то много лет жил Гарри, протиснувшись внутрь, он нашел то, что надо — глубокую миску. Так, потерев её края и собрав пальцами пыль, Дадли пришел к выводу, что посудину следует вымыть. Вот только… он никогда в жизни этого не делал.

Пегий пёс со странным интересом смотрел на толстого мальчика и, казалось, ухмылялся, ехидно так раздвинув губы в неподражаемой собачьей улыбке. Подстегиваемый голодным взглядом псины и собственной совестью Дадли со всей ответственностью подошел к делу. Надел на себя мамин фартук, приготовил щетку и губку, вытащил из-под раковины стиральный порошок и кусок серого мыла, хозяйственного щелочного. Заткнул пробкой сливное отверстие в раковине, отвернул кран с холодной водой, потом отвернул кран с горячей водой и зачарованно смотрел, как наполняется раковина. Когда она наполнилась до половины, Дадли насыпал туда стиральный порошок, сколько надо сыпать, он не знал, но понадеялся, что половины коробки хватит.

Сириус круглыми глазами смотрел, как вырастает над раковиной пенная гора, и тоненько, нервно заскулил. Дадли успокаивающе что-то пробормотал ему и аккуратно до отказа завернул краны. Покончив с этим, он натянул на руки желтые резиновые перчатки и окунул в пенную кашу пыльную миску, которую, честно говоря, достаточно было просто сполоснуть, но Дадли-то об этом не знал. Окунув и смочив, он принялся возить по ней щеткой, потом взял губку и начал тереть уже ею, но миска почему-то стала очень скользкой и как будто живой, она несколько раз выскальзывала из рук и улетала с залихватским звоном то в пену, то под раковину, то под стол. И каким бы тугодумом ни был Дадли, спустить воду он догадался. И смог сполоснуть миску под струей холодной воды. Хозяйственное мыло не пригодилось, и поэтому Дадли долго не покидало ощущение, что он что-то сделал неправильно. Но собаку он смог накормить! На столе стояла кастрюля с луковым супом, накрытая полотенцем, и половину супа Дадли перелил в миску, а потом осторожно поставил её на пол. Выпрямился и, страшно гордый собой, позвал пса, сопроводив свои слова щедрым приглашающим жестом:

— Ваше Высокомордие, прошу!

Сириус кротко подошел к миске, стараясь не замечать остатков пены на стенах и лужицы воды по всей кухне, ожившая миска, видимо, отчаянно сопротивлялась нестандартному мытью. А Дадли Дурсль сел на стул, подпер руками крупную голову и маслеными глазками смотрел, как кушает пёс. Он чувствовал приятную усталость и огромную радость от своего поступка — шутка ли, впервые в жизни совершил невероятный подвиг, вымыл посуду и накормил собаку!

Вернон проснулся к вечеру. Сначала он сладко потянулся и тщательно прозевался — зевал он громко и протяжно, с таким… утробным подвыванием. Это была необходимость, так как Вернона иногда настигало некое ощущения удушья, когда его диафрагма просто отказывалась опускаться-подниматься и он долго-долго не мог глубоко вдохнуть или зевнуть. Это было очень похоже на паралич. Вернон не знал, как называется это его состояние, доктора на его вопросы что-то невразумительно мычали и разводили руками, и единодушно сходились только в одном — ишемическая болезнь сердца. Откинув плед, которым его заботливо укрыла любящая жена, Вернон пошарил ногой по полу, пытаясь нащупать тапочку, не видя её из-за своего необъятного пуза. Тапочка не нашаривалась, и джентльмен понял, что их тут просто нет. Недоуменно пробухтел:

— Где мои тапки?

Из прихожей раздалось цоканье когтей по паркету, и в гостиную на короткий миг заглянул черно-белый пёс. Глянув на Вернона, он развернулся и скрылся, чтобы спустя секунду появиться снова с тапками в зубах, подошел к креслу и опустил домашнюю обувь к ногам «хозяина». Вернон весело удивился:

— Смотри-ка, умный! — и эксперимента ради приказал: — Принеси мне телегид.

Пёс кротко сходил к телевизору и, сняв с тумбы свернутую газету, принес Дурслю. Настроение у того поднялось на шкалу выше, и он, развеселившись, принялся выяснять, какие ещё команды знает пёс. Услышав голос папы, сверху спустился Дадли и, вникнув в происходящее, включился в забаву. И долго ещё по гостиной разносились радостные и порой несуразные команды, типа «подай стакан!», до тех пор, пока из клиники не вернулась Петунья.

Она с улыбкой стояла на пороге гостиной и промокала глаза крошечным платочком, первым её заметил Сириус и остановился, внимательно глядя на неё. Замерли и Дадли с Верноном, вопросительно смотря на мать и жену. Петунья всхлипнула и произнесла срывающимся от счастья голосом:

— Гарри здоров! Его мозг чист, опухоль больше не угрожает его жизни. Он полностью поправился и в понедельник будет дома!

Прошли еще одни сутки лежания. Мальчику не разрешали вставать, только меняли капельницу и кормили буквально с ложечки, как маленького. Гарри было немного стыдно, но и приятно от такой заботы. Единственное, что смущало — это трубочка, которую вставили… туда. Трудно было заставить себя ходить под себя, но это временные неудобства и Гарри был согласен потерпеть. Еще одна неожиданность — это полностью обритая голова, на все вопросы добрая тетя-доктор отвечала, что так было нужно и волосы отрастут. Наутро к мальчику пришел улыбающийся врач и рассказал, что «биопсия» прошла хорошо, что наркоз никаких негативных последствий не оставил и «гистология показала отсутствие злокачественных клеток». Ему сделали еще раз КТ, но на этот раз без укола, обнаружив, что опухоль продолжает сокращаться, а значит, все уже хорошо и только раз в год надо будет приезжать на проверку. Сегодня Гарри еще побудет здесь, но завтра за ним приедут и можно будет отправиться домой. Улыбающийся доктор во время рассказа почему-то пару раз стучал по деревянному косяку, и Гарри счел это забавным чудачеством. Самое главное то, что ему разрешили недолго посещать игровой уголок и общаться с другими детьми. Добрая тетя-доктор, которая так здорово умеет успокаивать, за руку отвела его в игровой зал и оставила там. Немного поиграв с выглядящей настоящей, только очень маленькой железной дорогой, мальчик заметил грустную, такую же лысенькую, как и он, девочку, сидящую почему-то в инвалидном кресле. Гарри подошел к ней и спросил:

— Тебе тоже делали эту… би-о-пси-ю?

— Нет, — ответила девочка, — это из-за хи-ми-о-терапии.

Что это такое, Гарри не знал и принялся расспрашивать девочку, улыбаясь ей, как улыбалась ему добрая тетя-доктор. Ему вдруг захотелось сделать что-то, чтобы девочка хоть на миг улыбнулась. Он шутил, рассказывал смешные истории, все, которые мог вспомнить, и, наконец, девочка оттаяла. Эмилия, так зовут девочку, рассказала Гарри, что ей двенадцать лет и у нее «саркома Юинга». Это когда опухоль костей. У нее большая дружная семья, есть братья и сестры, которые каждый день приходят к ней, только она знает, что прогноз отрицательный, сегодня услышала, а это значит, что она умрет. Гарри очень хотелось заплакать, такая хорошая, красивая девочка… вот за что ей это? Что и кому она плохого сделала, что у нее такая страшная болезнь? Мальчик решил поговорить с крестным, может быть есть какой-то способ? Зелья там или ритуал какой? А пока он поддерживал девочку, говоря о том, что нужно жить на полную катушку, чтобы успеть прожить как можно веселее, и нельзя предаваться унынию. Врачи поглядывали на них издалека — на худого зеленоглазого мальчика, что-то горячо рассказывающего терминальной девочке, которая, о чудо — заулыбалась, потому их не прерывали. Некоторое время спустя девочка вдруг как-то сильно побледнела и сдавленно захрипела: «Больно…». Гарри громко закричал:

— Скорее! Помогите! Эмилии плохо!

Мгновенно, будто бы сразу отовсюду, слетелись люди в медицинских костюмах и быстро-быстро увезли девочку куда-то в коридор, где вспыхивала надпись: «Intensive Station». Гарри с тревогой провожал их глазами, когда к нему подошла та самая зеленоглазая тётя. Негромко проговорила:

— Здесь, как нигде, понимаешь цену человеческой жизни, Гарри…

— Она… ну… сколько ей… осталось? — с трудом выдавил Гарри, его горло сдавил мучительный спазм.

Женщина-врач печально улыбнулась:

— Мы этого не знаем, может час, может день, а может, и полгода…

— Я очень-очень хочу, чтобы она прожила подольше! — страстно и горячо, истово взмолился Гарри, прижав к груди руки.

Докторица понимающе глянула в ответ:

— Мы все этого хотим, но здесь каждый день умирают дети, потому что лечить рак мы не умеем, можем только облегчить страдания.

Гарри горестно задумался. Каждый день… это так страшно… это гораздо страшнее всей этой возни с Темным Лордом, и… для этого стоит жить, стоит жить, чтобы спасать эти маленькие жизни… Казалось, в этот момент Гарри понял, в чем его призвание. Не как героя магмира, а как человека.

— А можно я… ну… навещу тех, кто… ну, кому… — речь мальчика была сумбурной, он никак не мог сформулировать внятно свои разбегающиеся мысли, но доктор поняла его, и они направились в хоспис. В то место, где в окружении игрушек, добрых волонтеров и родителей проводили свои последние дни дети… Десятки детей. Кто-то улыбался, кто-то грустил, кто-то жил только за счет аппаратуры… Гарри подошел к каждому, улыбнулся, ловя ответные улыбки, ища и находя слова, которые поддерживали отчаявшихся, вызывали улыбку, заставляли бороться, несмотря ни на что. И, представляя себя на их месте, он очень хорошо понял, что тетя его любит всем сердцем и то, каким он был дураком… Зайдя под конец к Эмилии, он поклялся ей в том, что найдет способ лечить эту страшную многоликую болезнь. И Эмилия улыбнулась ему сквозь слезы, шепнув: «Я в тебя верю».

Вернувшись в палату, Гарри позволил подключить ему аппаратуру и долго-долго лежал, погрузившись в свои мысли и задумчиво глядя сквозь стену с окном…

* * *

Джон шел по коридору онкологического центра. Хотя он не любил это место из-за атмосферы боли и страха, но тут работал его старый друг, а потому Джон шел по коридору. Все-таки невозможно отвлечься от этих детских глаз, полных боли, надежды и тоски, потому далеко не все доктора способны работать в таком месте, где почти всегда «прогноз отрицательный». Зайдя в кабинет к Лео Смиту, Джон поздоровался, встретив искреннюю улыбку старого друга, Лео в ответ обнял его.

— Ну что, когда заканчиваешь? — спросил Джон

— Да я уже, тебя вот ждал. Вот, кстати, твой «Ланцет», — протягивая журнал, ответил Лео.

— О, спасибо, пойдем? — с трудом удерживаясь, чтобы не зарыться в журнал, проговорил Джон.

— Угу, — промычал Лео, надевая легкий плащ.

Разговаривая на темы футбола и грядущих посиделок в баре, доктора проходили мимо палат, когда Джон резко, будто налетев на столб, остановился.

— Постой-ка, этого паренька я, кажется, знаю…

Безволосый зеленоглазый мальчик безмолвно лежал в кровати, гладя в никуда. Мерно попискивал QRS-бипером кардиомонитор, жужжал дозатор инфузомата, по старинке называемого «капельницей», прибор рисовал достаточно спокойные кривые…

— Это же… Гарри Поттер? — с вопросительной интонацией обратился Джон к другу

— Да, это он, второго дня привезли, а ты его откуда знаешь? — удивленно спросил Лео

— Он школьный коллега Гермионы… то есть однокурсник моей дочери, — спохватившись, поправился Джон Грейнджер.

Приехав домой, он долго сидел в машине, слепо глядя на освещенные окна своего дома, мучительно размышляя — должен ли сообщить эту трагическую новость дочери? Потом сам себе мысленно дал пинка — конечно, должен, девочка обязана знать о судьбе своего лучшего друга. "Не будь эгоистом, Джон!" — сурово сказал он себе.

— Гермиона, — обратился Джон к дочери, прыгнувшей ему в объятья с криком «Папа вернулся!», — ты знаешь, я сегодня встречался со стариной Лео. Ты помнишь, где он работает?

— Да, папочка, в онкологическом центре, правильно? — улыбнулась любимая дочка.

— Правильно, солнышко. Так вот, пока мы шли на выход, знаешь, кого я увидел в ПИТ?

— Нет, папочка, — внезапно стала серьезной, будто предчувствуя что-то, Гермиона.

— Гарри Поттера.

Джон рассказал дочери о том, что видел — и отсутствие волос, говорящее об активной химио— или нуклеотерапии, и палату интенсивной терапии, свидетельствующей о тяжелом состоянии, и бездумный взгляд в никуда. Эта новость ударила по Гермионе будто молотом — враз вышибив дух. Непрошенные слезы полились из глаз, и она все порывалась бежать в Центр, чтобы увидеть самой… Но родители отговорили девочку бежать прямо сейчас, визит вполне может подождать до понедельника.

Проведя выходные как на иголках, не находя себе места и ощущая надвигающуюся беду, Гермиона в полдень понедельника была уже в Центре, как его по-простому называли люди. Потратив почти час, чтобы выяснить, где Гарри, Гермиона так и не добилась успеха. Почти отчаявшись, она пробралась в коридор палат интенсивной терапии и спросила медсестру на посту, которая как раз перекусывала, не отрываясь от мониторов.

— Подскажите, пожалуйста, а где я могу найти Гарри Поттера? — спросила, чуть не плача, девочка.

Медсестра посмотрела на нее с удивлением и, жуя, ответила:

— Такого уже нет… чавк, здесь.

Услышав только «такого уже нет» и не расслышав, что его нет конкретно здесь, обычно здравомыслящая девочка зарыдала в голос, быстро уходя, почти убегая в сторону выхода. В ее голове похоронным звоном звучало «поздно-опоздала, поздно-опоздала!», и, не справившись с эмоциональным потрясением, девочка упала в обморок прямо в руки отцу.

Всю дорогу домой она истерично рыдала, не в силах объяснить что-либо, а уже дома села писать письмо Рону, поминутно сотрясаясь в рыданиях и заливая пергамент слезами.

Сова прилетела к вечеру. Рон, предаваясь привычному занятию — лени, морально готовился к ужину в духе «сейчас меня покормят, сейчас я буду кушать», как вдруг в полуоткрытое окно пробралась сова и, почему-то отворачивая голову, протянула лапку с помятым пергаментом, от которого даже на расстоянии ощущались боль и тоска. Развернув пергамент и прочитав, Рон громко и отчаянно закричал «Мама!» и, когда Молли ворвалась в комнату, только молча протянул пергамент с тремя словами, выписанными неровным почерком: «Гарри больше нет».

Мгновенно посуровев, Молли схватила Рона и трансгрессировала к Гермионе. Её встретили необычайно молчаливые родители девочки и громкий отчаянный девичий плач, казалось бы, пронизывавший весь дом. С трудом сумев разговорить девочку, Молли узнала, что Гарри лежал в маггловском «он-ко-ло-ги-че-ском центре» с какой-то страшной болезнью, зовущейся почему-то «рак» (странные названия у магглов), и его больше нет, потому что спасения от этой болезни нет. Едва сумев чуть успокоить девочку, Молли с ней и Роном трансгрессировала домой, чтобы через камин связаться с Сириусом и Дамблором, но камин Сириуса не отвечал, и потому женщина шагнула в Хогвартс с криком «Альбус!»

Когда камин вдруг полыхнул зеленым пламенем, Альбус предавался размышлением и подавился лимонной долькой, услышав крик Молли, с которым она появилась в кабинете. В последовавшей сумбурной, но очень экспрессивной речи его разум вычленил «магглы», «болезнь», «Гарри» и «говнюк», после чего он наложил «Силенцио» и дал возможность Молли чуть успокоиться, беззвучно раскрывая рот, обратив внимание на сопровождающих ее детей — горько плачущую Гермиону и хмурого Рона. Предчувствие неминуемой беды кольнуло его сердце, и он снял заклинание. После вводной части речи, когда Молли, получившая возможность говорить, образно и разнообразно припомнила его, Дамблдора, батюшку, матушку и всех родственников до времен основателей включительно, перечислив все противоестественные связи, в которые они вступали, да так, что даже Рон оживился и принялся что-то записывать, начала поступать информация, которая свелась к тому, что Гарри погиб от какой-то страшной болезни. От таких новостей будто бы земля ушла из-под ног Дамблдора и закололо где-то в груди, но старый волшебник все-таки взял себя в руки и пожелал узнать подробности, которыми его завалила поминутно сморкавшаяся в платочек и всхлипывавшая Гермиона. Не удержавшись, он просмотрел ее память, убедился в правдивости показаний. Однако его смутил тот факт, что медсестру Гермиона таки не дослушала, и потому он решил все же перепроверить информацию у Дурслей. Могла ведь Гермиона что-то неправильно понять? Хотя, глядя на отчаянно рыдающего ребенка, Альбус был в этом не сильно уверен. Поэтому он решил направить Северуса Снейпа к Дурслям.

Из камина вывалился привычно чрезвычайно недовольный чем-то зельевар, но, не давая ему вставить хоть слово, Дамблдор ошарашил его новостями, да и вид детей, которых он так не любил, настроил зельевара на рабочий лад.

— Северус. Очень прошу, зайди к Дурслям. Проверь, очень-очень прошу, проверь — не ошиблась ли мисс Грейнджер?

Северус скрестил руки на груди и непреклонно процедил:

— А я не знаю, где живет Поттер.

На целую минуту Альбус выпал из реальности, тупо тараща голубые зенки на Снейпа. Потом спохватился и назвал адрес, и попросил поторопиться.

«Довели эти поганые магглы сына Лили…» — с какой-то необъяснимой тоской думал Северус, готовясь переместиться камином к себе, чтобы выйти из замка, и надеясь на то, что сегодня трупов не будет.

— Хорошо, Альбус, я постараюсь вернуться как можно быстрее.

Хорошо, что директор не полностью верит, думал Северус, сжимая в кармане данный ему на прощанье (на всякий случай) флакон со слезами феникса. Покинув пределы школы, он трансгрессировал прямо на лужайку перед домом номер четыре. Злой зельевар с ноги открыл дверь, не особо стараясь быть вежливым, но первое, что он увидел — живой и улыбающийся труп… то есть Гарри Поттер. От неожиданности Снейп споткнулся и уставился на несостоявшегося инфернала, вызвавшего такую панику.

— Поттер, вы безответственный идиот, позор волшебного мира! — мгновенно впав в бешенство, заорал зельевар. — Отвечайте немедленно, пустоголовый болван, почему вы живы?!

Последнее, что запомнил Снейп перед тем, как погрузиться во тьму, было что-то темное, несущееся к нему.

…Петунья, мечтательно улыбаясь, обтерла тряпкой верную стальную сковородку, подаренную армейским другом Вернона. Эти почти четыре килограмма оружейной стали очень эффективно утихомирили старого знакомого поганца по имени Северус.

Не успело в воздухе отзвенеть эхо от столкновения стальной сковородки с дубовым лбом Северуса, как Гарри потрясенно вскрикнул:

— Вау! Мама, это же профессор!

— Да хоть Папа Римский, — с отвращением произнесла Петунья, со всего маху и от души пиная распростертое на полу тело. — Как был засранцем, так им и остался.

Острый носок её туфельки выпнул что-то из кармана мантии зельевара, пять пар глаз заинтересованно проследили сверкающий полет хрустального флакончика. Пролетев плавной дугой, он невесомо ударился об мягкую обивку кресла, отлетел и приземлился на такой же мягкий ковер. Пятый зритель, Сириус, настороженно подошел, понюхал и, взяв флакончик в пасть, принес Гарри, тем самым говоря ему и остальным зрителям, что это не яд. Гарри поднял скляночку на уровень глаз и посмотрел содержимое на свет — оно было знакомое, прозрачное, как слеза, и опалесцирующее. Блистающее, как слезы феникса. Точно как те капельки, которые выплакал ему на рану Фоукс, феникс директора Дамблдора. Поняв, что именно он держит в руке, Гарри пришел в замешательство. Это же… это же жизнь, шанс на спасение обреченных детей! И если профессор Снейп принес его, чтобы спасти Гарри, то, значит, оно гарантированно поможет Эмили и другим детям… Вот только… как убедить врачей? В следующую секунду Гарри понял, что не врачам надо это показывать, а одной женщине, той, с чудесным голосом и потрясающим умением утешать — Оксане Сергеевне Воробьевой. Да, та докторица оказалась русской, и именно этим объяснялся её смешной акцент и суеверный стук по дереву. Вообще-то там был и мужчина, тоже русский, который рассказывал о результатах лечения, но сердце Гарри было покорено раз и навсегда Оксаной, первой женщиной, пришедшей к нему и успокоившей испуганного ребенка незатейливым рассказом об эмиграции. Решено. Слезы феникса он передаст Оксане. А пока… Гарри с удовольствием вспомнил сегодняшнее утро...

Наступило утро понедельника, и Гарри уже с нетерпением ждал, когда он сможет отправиться домой, чтобы… Не давая ему додумать, уже знакомая тетя-доктор вошла в палату и улыбнулась:

— Ребенок, к тебе пришли.

С радостным визгом счастливый Гарри кинулся обнимать свою, теперь-то уж точно, любимую тетю. Петуния несколько остолбенела от такого проявления счастья. За ее племянником такого не водилось никогда. Впрочем, улыбнувшись, она обняла Гарри и они медленно двинулись по коридору, провожаемые добрыми улыбками и пожеланиями — не возвращаться.

Уже как-то привычно усевшись в автомобиль, который помаргивал белыми и красными огнями, Петунья с Гарри отправились в обратную дорогу. Путь до пригорода Лондона был не близок, но благодаря тому, что автомобиль был все-таки санитарным, пробки им не грозили. Всю дорогу Гарри рассказывал об Эмилии и о том, что он увидел и узнал. Петуния поражалась тому, как изменился ее племянник всего только за три дня. Исчезла импульсивность, заменяясь если не мудростью, то каким-то пониманием, непривычным у Гарри. Мальчик рассказывал тете о том, что он обязательно выучится и научится лечить этот ужас, чтобы больше не умирали дети. Гарри просил у нее прощения за свои поступки и мысли, жалобно заглядывая ей в глаза, и, конечно же, она не могла не простить его. Но вот они и подъехали к дому и в этот момент Гарри задал вопрос, заставивший сдерживаемые слезы пролиться:

— Можно я буду называть тебя мамой?

Гарри совсем не ожидал ответа на свой вырвавшийся вопрос, но ему так сильно хотелось, чтобы тетя была мамой, ведь она вела себя как мама, беспокоилась и заботилась… В этот миг все плохое, что было, внезапно будто стерлось из памяти и Гарри стал тем, кем он, по сути, был — маленьким сиротой, которому отчаянно хотелось мамы… Чтобы поняла и простила и чтобы было спокойно… Потому что это очень больно, когда нет мамы. Своих биологических родителей Гарри почти что и не знал, ну что может запомнить годовалый малыш? А рассказы о них тех людей, которые их вроде бы знали, отдавали какой-то ванильной нереальностью, потому что люди такими не бывают, ведь люди очень разные. Вот поэтому мальчику очень хотелось, чтобы у него была мама… и папа… и… может быть, брат? Гарри бы понял, ответь Петуния отрицательно или не ответь вовсе, но женщина, всхлипнув, прижала его к себе, буквально прошептав:

— Конечно, да, сынок…

И мир вновь изменился, заиграв всеми цветами радуги в их душах. И в этот момент, как по заказу, из-за туч выглянуло солнышко, осветив радостные лица людей, окончательно ставших родными.

Старший Дурсль отдыхал на диване, преодолевая обычную слабость и думая о своем племяннике, который стоил ему стольких нервов. Он радовался, что этот ненормальный мальчишка все-таки будет жить, потому что нет ничего важнее жизни ребенка. Вот входная дверь щелкнула замком и на пороге появились Петунья и Гарри, обнимающие друг друга. Это было очень необычно — видеть счастливую улыбку мальчика, доверчиво прижавшегося к его жене.

— Дорогой, мы дома, — почти пропела Петунья, глядя на мужа сияющими глазами.

Где-то наверху стукнула дверь, и на лестнице показался Дадли. На секунду застыв от открывшейся картины, он слетел по лестнице и принялся обнимать маму и… брата? Да, брата. В этот момент он очень хорошо понял, что Гарри ему брат.

— Прости меня, — произнесли мальчишки одновременно и, рассмеявшись, обнялись.

Петунья же поспешила к мужу, спрашивая его взглядом, все ли в порядке, но Вернон, не замечая ее взгляда, с доброй улыбкой и гордостью смотрел на обнимающихся братьев. Очарование момента было нарушено басовитым гавком Сириуса, который несколько ошалел от открывшейся картины.

Оторвавшись от брата, Гарри подошел к Вернону, опускаясь на корточки и сохраняя контакт глаз, начал, заикаясь, говорить:

— Я был таким дураком, дядя, и я очень, очень прошу простить меня за все-все, что я натворил. И натворю. Пожалуйста, не держите на меня зла, я больше не буду таким идиотом. Никогда, клянусь!

В этот момент что-то произошло — дом чуть дрогнул, воздух изменился и откуда-то прозвенел колокольчик. «Опять эти ненормальные штучки», — обреченно подумал Вернон, но промолчал, видя искренность мальчика и слыша его шедшие от сердца слова.

Протянув руку, он провел широкой ладонью по бритой макушке племянника и улыбнулся ему:

— Я верю тебе…

Эти слова стали впоследствии самым счастливым воспоминанием мальчика. Никогда прежде, да и после, он не испытывал такого счастья, как сегодня. И тогда он решился:

— А можно я буду называть вас папой?

В этот момент Дадли подошел к нему сзади и положил руку на плечо, демонстрируя свою поддержку. И Гарри понял — он больше никогда не будет один, и прозвучавшие слова Вернона только убедили его в этом.

— Называй, сынок.

За обедом семья обсуждала то, как они теперь будут жить. Когда Гарри спросил о смене ему фамилии, Вернон попросил его не торопиться, потому что результаты любых действий надо просчитывать. Сириус же выглядел несколько заторможенным, как под Империусом — так его впечатлили новости.

В тот момент, когда они решили выйти прогуляться неспешным шагом всей семьей, дверь чуть не рухнула, почти сшибленная кем-то в черном. В руке Петуньи, как по волшебству, появилась верная сковорода «для вразумления», а Гарри и Дадли были задвинуты за спину Вернона. Явление же, оказавшееся Снейпом, принялось орать в своей обычной манере, да так, что Гарри застыл, понимая, что этот человек хотел бы видеть его, Гарри, мертвым и сильно сейчас недоволен тем, что нашел его живым. От этого осознания стало вдруг больно, но тетя… ну, мама уже, да?.. Так вот, мама не растерялась и с громким звоном влепила профессору от всей широты английской души, да так, что Снейп разлегся на полу прихожей. «Да, — подумал Гарри, — воспоминание об этом событии можно будет продавать, много денег заработаю…»

После некоторого замешательства Северуса всё же решили перенести на диван в гостиной — не дело человеку на полу валяться, ещё простудится или пролежни заработает. Перенесли, положили, побрызгали водичкой в носатую физиономию. Северус поморщился, но глаз не открыл, продолжал пребывать в сильнейшей отключке, всё-таки четыре килограмма армейской стали да по кумполу… Петунья нагнулась и сердито потрясла его за плечо:

— Да очнись уже! Просыпайся, Снейп.

Гарри с интересом спросил:

— Ты его знаешь?

— Конечно знаю! — скривилась Петунья. — С твоей мамой в детстве дружил, заморочил её хорошенькую головку волшебной школой. Я его терпеть не могла, мальчишку Снейпов, папаша его, пьяница и разгильдяй, только и знал, что нажираться да жёнушку поколачивать. Ребёнку, кстати, тоже доставалось, маленький Снейп постоянно ходил в рубашках с длинными рукавами, он так наивно синяки прятал. Его никто не любил, ну и он тоже… отвечал взаимностью, маленький злюка.

Тут Северус глухо застонал и наконец-то пришел в себя. Открыл очи черные, и Гарри непроизвольно хихикнул — глаза-то сведены в кучку и долго ещё не могли разойтись и занять положенное им место в орбитах. Но в конце концов Северус сфокусировал плавающий взгляд на окруживших его людях. И выцепил Поттера. Снова взбеленился и заклокотал:

— Ты!.. Почему ты жив, я спрашиваю?! Почему к директору Дамблдору прибежала зареванная Грейнджер и, заламывая руки, проголосила, что Гарри Поттера больше нет на белом свете? А ты… тут…

А… так вот чего он взбесился. Гарри моментально успокоился — профессор просто разозлился, что его гоняют туда-сюда, как мальчишку на побегушках. И тайком сжал спрятанный в кармане заветный пузыречек. Ну что ж, они так и так собирались прогуляться, так почему бы не в клинику? Ведь в буквальном смысле сейчас дорога каждая секунда, и вполне вероятно, что прямо сейчас, вот в эту самую минуту в той больнице отлетает на небеса очередная детская душа. И, не обращая больше внимания на профессора, Гарри обратился к Петунье:

— Мама, отвези меня в ту больницу, пожалуйста. Ну очень надо!

Жалобные глаза Гарри проникали, казалось бы, в самую душу Петуньи, и она, скрепя сердце, согласилась ему помочь. Позвонив в клинику и договорившись о встрече с врачом, она попросила Гарри переодеться в выходную одежду и быть готовым на выход. Вернону за руль было все еще нельзя и потому ехать решили автобусом. Пользуясь тем, что инвалидность Гарри пока не была аннулирована, они заняли первые сидения в автобусе и поехали обратно в Центр. «Оказывается, все решается гораздо проще, если взрослые тебя поддерживают», — думал Гарри, глядя в окно. Заветный пузырек буквально прожигал карман насквозь, и хотелось успеть. Доехав до центра, Петунья отправилась общаться с доктором, а Гарри шмыгнул в ординаторскую в надежде найти доктора Оксану, и удача ему улыбнулась. Доктор слегка приподняла брови и, ничего не спрашивая, повела мальчика в рекреационную.

— Как там Эмили? — спросил Гарри, страшась услышать, что он опоздал.

— Очень тяжело, но борется, — отвечала ему доктор Оксана, погрустнев.

— Тогда… у меня есть средство, только оно… ну… понимаете…

Гарри не знал, как описать человеку волшебное средство, но доктор Оксана, до сих пор верящая в Промысел Божий, решила не мучить ребенка. Она чувствовала, что он принес нечто, что сотворит чудо, а чудо не спрашивают, откуда оно. И мягко спросила:

— А что ты принес, ребёнок?

— Вот, — протянул флакон Гарри, — не больше трех капель и, наверное, лучше растянуть по времени, чтобы не мгновенно, правильно?

Глядя на переливающуюся жидкость, потомственная ведьма была поражена — откуда мелкий еще пацан мог достать средство из сказок и легенд?! Конечно же, она мгновенно узнала волшебную Живую Воду, ведь трудно найти ведьму в России, не знающую этой жидкости. А Гарри тем временем, полный сомнения, продолжил:

— Только я не знаю, как вы остальным обоснуете необъяснимое исцеление Эмили и других детей…

Ответ Оксаны поразил его в самое сердце:

— Даже врачи порой надеются на чудо.

После того как Северус ушел камином к себе, хаос, посеянный торопыгой Гермионой, продолжал распространяться по магБритании. Рон был так потрясен невозможной новостью, что поспешил поделиться ею со всеми своими друзьями. Точно так же чесался язык у Молли, и она, вернувшись к себе, тут же рванула к соседкам. И понеслось…

Сначала по деревне Оттери Сент Кечпоул, а потом и до окрестностей всех графств добралось:

— Гарри-то Поттер того, помер…

— Ой, горюшко!..

— Как помер?! Где помер? Он же герой!

— Вааа-а-ай, последнего Поттера убилиии-и-и!..

Ну и так далее и в таком же ключе, паника разгоралась по Англии, подобно пожару в лесу-сухостое в середине августа. Снова, как тогда, в роковую ночь Хэллоуина, когда погибли старшие Поттеры и сгинул Волан-де-Морт, по всей Англии начали летать совы, от спешки роняя погадки и какашки, так торопили их владельцы, не давая толком прожевать пищу, образно говоря — я знаю, что птицы не умеют жевать…

Правда, на сей раз обошлось без звездопадов в Кенте и прочих фейерверков. По всей великой магБритании был объявлен всемирный день траура — умер Гарри Поттер. В Годрикову Впадину повалили толпы паломников. Сотни и тысячи магов, колдунов, волшебников и волшебниц посетили кладбище, дом и памятник Поттеров, клали веночки и цветочки, просили прощения у Джима и Лили. А статуя, развалины дома и просевшие старые могилы отвечали суровым молчанием, и в этом могильном безмолвии посетителям отчетливо слышался укор:

— А что вы хотели от ребёнка? Разве он нужен был вам?

И, услышав этот укор и, главное, осознав, все ощущали сильнейшую вину. Она наваливалась на них многотонной плитой, давила и душила. И забегали маги-колдуны в лимонных халатиках — сегодня в больницу святого Мунго поступило чрезвычайно много сердечников… Среди них была и Минерва МакГонагалл.

Ремус Люпин завыл дурным волком, падая на могилку Джима.

— Я… я с-с-сука, я скотина… Я ведь мог, я… я должен был забрать мальчика!!! Что я наделал?! Прости меня, Джеймс, я погубил твоего сына!

Дико радовалась незабвенная Рита Скитер, строча некролог по Поттеру, и из-под её Прытко пишущего пера — пятого по счету, первые четыре сломались после того, как исписали тонну пергамента — выходили целые философские трактаты на темы: кто виноват в гибели Мальчика-Который-Выжил? Кто погасил Маяк Надежды? И кто заменит нам Избранного?!

Громогласно рыдал в своей хижине бедолага Хагрид, заливая стол целыми океанами соленых слез, трубно гудел в платок-скатерку, продувая забитый соплями нос, и жалобно голосил, оглушая единственного слушателя, пса Клыка:

— Ва-а-ай, позор какой! Какой мальчик… какой хороший мальчик умер! Да как же так?! Ааа-а-ай, Гарри, да на кого ты меня покинул?!

Клык из-под стола тоскливо вторил:

— Ууу-у-у-у…

* * *

Когда Гарри мгновенно утратил к нему интерес, Снейп даже запнулся и удивленно посмотрел за суетой, для которой он был не более чем элементом меблировки. Такое состояние было для него новым. Также новым было то, как Гарри обращался к родственникам и как они обращались с ним. У зельевара возникло странное ощущение, что он видит перед собой то, чего у него никогда не было — полную, счастливую семью.

— Ну, раз все хорошо, то я вас покину, — как-то потерянно произнес Снейп и сделал робкий шаг к двери, но маленько промахнулся и впечатался фейсом об тейбл, то бишь в косяк… что поделать, армейская сковорода штука серьезная. Пришлось Вернону и Дадли ловить носатика под локоточки и усаживать обратно на диван. Вернон сочувственно прогудел:

— Да полежите вы чуток, а то я не знаю, что у Туньи рука тяжелая…

Дадли с интересом глянул на папу:

— А я не помню, чтобы мама тебя била…

— А тебя ещё в планах не было, сынок, — пропыхтел покрасневший папа. — Это я когда студентом был и начал ухаживать за твоей мамой. Ну и вот… доставал я её, доставал, песни пел под гитару да под Луной, целые серенады исполнял. Конфеты и шоколадки таскал ей тоннами. И не знал, дурак, что у Туньи аллергия на шоколад… Сам понимаешь, как она меня ненавидела и вполне заслуженно приложила пару раз сковородкой… только маленькой, легонькой, тефлоновой… А потом мой друг-однополчанин на свадьбу ей подарил сковородку потяжелее, вот эту самую, и сопроводил подарок словами: "Во, Петунья, настоящая армейская сталь, противотанковая броня! Вразумит любого идиота, ты, главное, пользуйся, не стесняйся".

Дадли с состраданием посмотрел на багровую шишку, выросшую на лбу Северуса и начавшую наливаться благородной синевой. Поймав же на себе этот взгляд, Северус, не терпящий к себе никакой жалости, естественно, воспротивился, нервно затрепыхался, порываясь встать:

— Нет-нет, я должен идти, мне надо сообщить директору, что Поттер жив, а то его там все похоронили…

— Успеете всё сказать! — непреклонно заявил Дурсль. — Лежать! Глаза вон… в кучке.

Ну что ж, отлежался Северус, а услышав, как поздно вечером вернулись Гарри и Петунья, поспешил смыться через черный ход. К Дамблдору он не пошел, попросту забыв об этом — да здравствует армейская сковородка! — голова ещё побаливала, знаете ли…

А Гарри и его семья принялись готовить совместный семейный ужин, здесь мы их оставим и перейдем к нашему лечащему врачу.

Итак, она звалась Оксаной. Нет, не так, ее зовут Оксана Сергеевна Воробьева, врач-педиатр, кандидат медицинских наук, русская, беспартийная, потомственная ведьма… Член Семьи Врага Народа, как это называется у русских. Отец ее инженер-атомщик, конструктор ядерных реакторов. Один такой реактор, при разработке которого участвовал и он, недавно взорвался в Чернобыле, все еще судачили — теракт или халатность. Решили, что халатность, даже если теракт, и навесили всех собак на отца Оксаны. Нет, это не значит, что он был виноват, просто… Просто за него некому было заступиться, не было у него высокого покровителя. Правда, и коллеги неожиданно оказались не последними подонками и предупредили буквально за день до ареста, позволив ему убежать в Англию. Иначе — расстрел, потому что Враг Народа.

Маму она свою не помнит; по рассказам отца, она исчезла, когда Оксане было два года от роду. Оксану же просто выгнали из комсомола и — все, потому что формально в СССР дочь за отца не в ответе. Ну это формально, а фактически… Нет, ей даже дали защитить кандидатскую, а потом только и искали случай, чтобы «пришить» врачебную халатность… Бесконечные проверки, нервотрепка, ненавидящее ее начальство… В общем, она не выдержала и обратилась в посольство Великобритании. Как она писала подруге: «…да, я попросила политического убежища и не надо меня считать предательницей!» Ни слова при этом не сказав о пророческих снах отца.

Так Оксана и оказалась в Лондоне.

Поначалу было сложно, но языком она владела даже больше, чем в пределах кандидатского минимума, потому хотя бы языкового барьера не было. Отец, хорошо устроившийся как уникальный специалист атомной энергетики, помог ей, и вот она уже врач детского регионального онкологического центра. Платили в Центре хорошо, но уж очень работа была тяжелой, мало кто выдерживал — видеть ежедневно умирающих детей, слезы родителей, отчаянье лечащих врачей. Но она держалась, выбора особенно не было. Как ведьма, она знала о существовании волшебников, даже могла самостоятельно пройти в Магический Квартал, но не хотела. Английские волшебники — жуткие расисты и нацисты, это всем известно, потому лучше всего от них держаться подальше. Из-за разной природы ведовства английское Министерство Магии о ней и не знало, что полностью устраивало нашу героиню.

Жизнь тянулась своим чередом — обходы, детские глаза, крики боли, слезы отчаяния, отвары, которыми потихоньку поила Оксана своих маленьких пациентов, даря им еще день, а может быть, и год без боли. Детские глазки провожали ее, дети буквально липли к ней, потому что только дети умеют чувствовать по-настоящему доброе волшебство. Так проходили месяцы, минул год, пока, наконец, в ее дежурство не положили мальчика. Худой, как узник Маутхаузена, со страшным диагнозом «анапластическая менингиома лобного отдела», он вызывал жалость. Его взгляд, обычно не выражавший ничего, пугал даже опытного врача. Мальчик был сиротой, но о нем заботились родственники. «Да, есть среди лимонников люди — не выкинули, не сдали в приют, а заботятся, вон как переживают, а обследования тут недешевые…» — думала Оксана, смотря на эту семью, необычную и такую обычную в то же время. Такие же слезы, такая же надежда в глазах, и только пугающий взгляд потухших зеленых глаз не давал покоя. Мальчика вскоре выписали, и Оксана, казалось, забыла его, но вот, спустя несколько лет его привезли опять. Хотя Оксана ожидала приговора, но вместо этого прозвучал положительный прогноз. Случилось чудо. Небывалое, огромное, невозможное, но оно было. Она тихо, но искренне молилась про себя, чтобы это чудо коснулось и других детей, и ее молитвы были услышаны.

Что еще ее удивило — взгляд ребенка, как будто новорожденный познает мир. Любопытство, грусть, веселье, надежда и радость — все было в нем, куда только делись потухшие глазки? Конечно же, он так же нуждался в поддержке и успокоении, но теперь в нем было самое главное — жизнь. И он показывал себя живым, чего стоит только его забота о маленькой терминальной девочке. Поэтому, когда он уезжал, Оксана от всего сердца пожелала ему — не возвращаться.

Но… день близился к завершению, когда этот невозможный изумрудноглазый мальчуган принес ей чудо. Чудо, показавшее, что ее молитвы были услышаны, что кто-то там, наверху, решил дать детям шанс и дать шанс этому ребенку. Шанс совершить Поступок, настоящий. Гарри Поттер принес ей «слезы жизни», которые здесь называли «слезы феникса», да, никакой фантазии у лимонников. Сжав пузырек в ладони, Оксана двинулась к своему отделению, стараясь не бежать, а идти медленно и спокойно, чтобы никто ничего не заподозрил. Все равно шумиха начнется…

В первую очередь Оксана зашла в палаты к безнадежным и споила им по две капельки в стакане воды, а потом уже — капельку каждому. Вздохнула и прошла на пост, не находя себе места. Нервничая, она уставилась на мониторы, ловя привычным взглядом любое изменения, но... изменений не было.

Когда она уже совсем отчаялась, верхний ряд мониторов — терминальные дети — почти одновременно мигнул и… показания начали приближаться к норме. Оксана завороженно смотрела на сменяющиеся цифры, и рядом с ней завороженно застыла дежурная смена реанимации, ибо на их глазах творилось чудо.

Кто-то из врачей нащупал командный пульт системы оповещения и выдал сигнал «все ко мне». Каждый врач в больнице получил это сообщение на свой пейджер. И все незанятые в экстренных случаях доктора помчались в сторону поста наблюдения. Прошло буквально полчаса, и вот уже большая толпа во главе с аж двумя профессорами движется по палатам, отмечая положительную динамику и улыбки детей. У кого-то внезапно отступила боль, кто-то задышал сам, без трубочки, кому-то стало веселее, а кто-то даже пытался напевать. Больница напоминала растревоженный улей, лаборатория и КТ с рентген-аппаратными работали без перерывов, подтверждая то, что было видно и так: у всех детей болезнь откатилась минимум на стадию. По абсолютно непонятным причинам, безо всякого повода, и только дети рассказывали, что к ним приходил ангел и прикасался крылом. Но дети же такие выдумщики, правда? А их ангел в этот момент плакала от счастья…

И вот наступила ночь, дети уснули, доктора разбрелись до завтрашнего дня, а Оксана, наслушавшись сказок про ангела, подумала: «А почему бы и нет?», и пошла по палатам, исцеляя детей полностью, делая легкое внушение каждому ребенку и встреченному медику.

А наутро… Наутро были газетчики, телевидение и рассказы о золотом сиянии и спустившемся с небес ангеле. И — абсолютно здоровые дети. Все дети в Центре выздоровели за одну ночь. Замолчать это не удалось и засекретить тоже — газеты и телевидение мгновенно раструбили на всю страну о великом Лондонском Чуде, как его начали называть с тех пор. А счастливые родители увозили спасенных самим Господом детей домой, чтобы навсегда забыть ужас словосочетания «терминальное состояние». Центр опустел на сегодня. Счастливые медики без прикрас напивались, счастливые родители плакали, счастливые дети не верили в то, что они здоровы. Наутро Папа Римский объявил Лондонское Чудо — Чудом Господним и повелел построить в честь этого Храм. Во всем мире прибавилось верующих, и даже маги, тщательно проверив, не нашли ничего, что нарушает Статут. О слезах феникса никто и не подумал, кто же будет тратить такое дорогое средство на «каких-то магглов». И даже те, кто подозревал о том, что произошло, просто молчали. Ангел так Ангел, главное ведь, что дети будут жить. Это самое главное, все остальное — ничто по сравнению с этим. И Ангелом этим назвали Гарри Поттера, который своей смертью исцелил обреченных детей.

И как следствие, новый виток шока и смятения среди друзей Гарри. Гермиона от всех переживаний, отчаяния и общего ужаса внезапно ощутила, что не может встать и сделать шаг, будто все, что ниже пояса вдруг оказалось отрезанным или окамененным взглядом василиска. В медицине это называется «стресс-индуцированный функциональный паралич нижних конечностей». А в народе — «ноги отнялись»… И хорошо, что это случилось уже дома.

Сириус грустно лежал под столом в комнате Дадли — у него был самый удобный стол во всем доме Дурслей, широкий и высокий, крупный пёс под ним легко помещался. За эти три дня, проведенные без Гарри, у Сириуса окончательно переменилось отношение к магглам, которых он ранее презирал. Почему? Да потому что люди обычно не стесняются говорить при собаке, и даже больше, доверяют в её лохматые уши всё самое тайное и сокровенное. И семейка Дурслей не была исключением…

Дадли, собираясь купаться, зачем-то затащил в ванную комнату Блэка, разделся и залез в ванну, в пышную и ароматную пену с запахом жареных каштанов. Сириус, не желая смотреть на толстого голого мальчика, попытался было слинять и уже положил лапу на дверную ручку, как услышал громкий всхлип. Быстро обернувшись, он увидел, что Дадли сидит, обняв руками колени и спрятав в них лицо, тихо воет. Встревоженный пёс ткнулся носом в подрагивающее плечо, Дадли поднял заплаканное лицо и посмотрел в карие глаза собаки, снова всхлипнул и сипло заговорил:

— Я не знал, что у Гарри рак мозга. Я дурак, Лохматик… Я боюсь, а вдруг он умрет? Да, я знаю, Лохматик, мама сказала, что Гарри поправился и скоро вернется… но… Она точно так же говорила про деда Эванса, моего дедушку. Его тоже увезли на скорой, а мама сказала, что он заболел и уехал лечиться, что он поправится и скоро вернется. А он… а он не вернулся. Мне четыре года было, и меня не взяли на похороны. Лохматик, а Гарри вернется? Скажи, вернется?..

Голубые глаза, залитые слезами, пытливо вглядывались в карие собачьи, наивно, так по-детски ища в них ответ. Сириус с трудом проглотил огромный ком, застрявший в горле и ласково лизнул мальчика в щеку — это всё, что он мог, увы. Но и того хватило Дадли, он успокоился, заулыбался и вытер мокрое лицо влажной ладонью.

— Спасибо, Лохматик, я верю — ты сказал, что Гарри вернется.

На всякий случай проводив мальчишку до его спальни и убедившись, что он лег в постель целым и невредимым, а то он себя в тринадцать лет не помнил, да… Сириус спустился в гостиную, где на диване, крепко обнявшись, сидели Вернон и Петунья.

— Значит, мальчик пошел на поправку? — глухо спросил Вернон.

— Да, — Петунья потерлась щекой о грудь супруга. — Совершенно невероятно, но это так, опухоль сошла на нет.

— А при чем тут василиск? — настороженно спросил Вернон. Петунья передернулась:

— Ой, не знаю… но Гарри же весь последний год прожил без приступов раздвоения. Целый год он был самим собой… Но мы так привыкли к его постоянному молчанию, что и не подумали что-то предпринять. А оно вон что, оказывается, сначала его в школе кусает какая-то тварь, прости господи… потом феникс чем-то капает. Вот и рассосалась проклятая опухоль, если это вообще она была.

— Но врачи же сказали, было у него что-то в голове.

— А врачи много чего говорят. Нет, Вернон, я не верю, что это была обычная опухоль, вспомни о приступах его одержимости, вспомни, как бедный Гарри приходил в себя и пугался тех поступков, которые он совершал в беспамятстве. Вспомни, как пошел к соседу и выпросил у него крольчонка для Дадли взамен задушенного.

И таких разговоров было очень много, Сириус за три дня их наслушался на целую жизнь вперед…

И теперь, лежа под столом, горестно размышлял о том, что он на самом деле совсем ничего не знает о магглах.

* * *

Гермиона вернулась в свой дом по-прежнему в слезах. Встретив полный жалости взгляд отца, она только всхлипнула, двинувшись по лестнице в свою комнату, но, не пройдя и половины пути, вдруг почувствовала, что падает. Ноги как будто исчезли, и она полетела, полетела, сопровождаемая испуганными криками родителей:

— Гермиона!

Очнулась она как-то мгновенно. Самочувствие было… странным. Она явно лежала, но и как будто парила — попа и все, что ниже, не чувствовались, будто висели в воздухе. Открыв глаза, Гермиона увидела врача в характерной форме парамедика, что-то объяснявшего ее отцу. Разум вычленил слово «паралич», и паника накрыла девочку, вызвав истерику, которую уже по счету за этот долгий день. Ее глаза закатились, и девочка погрузилась во тьму.

В последующие дни с ней работали психологи, различные доктора в большом медицинском центре, но, в конце концов, ее выписали со словами «надо ждать» и «лишь время излечит». Ей запомнились лишь отдельные эпизоды: мерное качание в машине с отчаянно звучащей сиреной, труба КТ, обстукивание, покалывание и лица, лица, такие разные, но все почти одинаково глядящие с жалостью. За эти дни Гермиона возненавидела жалость в любом ее проявлении. А потом началось самое… стыдное? Ее учили, как правильно ходить в туалет… как вставлять трубочку, ну… туда. Она была благодарна врачам за то, что ее учили быть самостоятельной. Горе по поводу Гарри как-то отступило, будучи закрытым собственным. Мысли о Хогвартсе ранили, вызывая слезы, за которые ее теперь ругали.

Вернувшись домой, она поразилась тому, как все изменилось — появились пандусы и подъемники, двери стали шире, и она на своем новом инвалидном кресле активного типа уже везде могла проехать. Мама и папа старались быть сильными и поддерживать ее. Так прошло полтора месяца, и вот Гермиона решилась написать письмо Рону. В нем она осторожно описала свое состояние и интересовалась, не сходит ли он с ней за покупками. Но ответа не было. Тогда, забеспокоившись, Гермиона написала Невиллу, ни на что уже не надеясь. Она думала, что никто не захочет дружить с… ну, с такой, какой она стала.

Не прошло и двух часов, как внизу что-то характерно хлопнуло, что было слышно из открытого окна, и в дверь немедленно позвонили.

— Мама, я открою, — крикнула Гермиона, направляясь к входной двери.

За дверью стоял чрезвычайно взволнованный Невилл, в глазах которого было… скорее сочувствие, чем жалость.

— Ну, как ты тут? — как-то неестественно бодро спросил Невилл

— Вот, привыкаю, — растерянно ответила Гермиона.

— Ты боишься, что тебя выгонят из Хогвартса?

— Как ты догадался? — Гермиона хотела ответить язвительно, а получилось жалобно. — Ой, пойдем скорее в дом!

Проведя гостя на кухню, Гермиона принялась хозяйничать, ловко управляясь с чайником и чашками.

— Не бойся, тебя никто не выгонит, приставят домовика, он и будет по лестницам переносить, понимаешь? — спросил ее Невилл, заглядывая в глаза.

— Ой… здорово как! — захлопала в ладоши Гермиона. Все-таки психологи достигли прекрасных результатов, работая с девочкой. Она не впала в депрессию, у нее не было апатии, девочка просто доверчиво смотрела в будущее — редкий случай.

— Ой, ты же новости не знаешь! — воскликнул Невилл. — Месяца полтора назад умер Гарри Поттер. По слухам умер, не в реальности.

— Так он жив?! — вскрикнула девочка

— А что ему сделается? — улыбнулся Невилл. — Так вот, когда он «умер», случилось Лондонское Чудо, репортеры до сих пор эту тему жуют: каким-то чудом выздоровели все дети в какой-то маггловской больнице, где и Гарри был. В общем, ничего понятного, но Гарри жив — это точно.

По какой-то причине Невилл отказался уходить, а спросив разрешения, вызвал бабушку, которая сразу же уединилась с родителями Гермионы.

— Молодые люди, — объявила бабушка Невилла, — мы идем за покупками!

Невилл, старавшийся держаться рядом с Гермионой, как-то очень по-доброму улыбнулся и позвал: «Фими!», что вызвало предсказуемое явление эльфа, сразу же получившего инструкции:

— Ты смотришь за госпожой, помогаешь, где нужно, но не делаешь за нее, если не попросит.

Эльф молча поклонился, а Гермиона, услышав инструкции, с благодарностью посмотрела на Невилла. Он как-то изменился сегодня. Вместо неуверенного мямли перед ней стоял вполне знающий, что он делает, парень. Августа с пониманием посмотрела на детей, улыбнулась и трансгрессировала, забрав Невилла, а Гермиону прихватил вместе с креслом эльф.

Никогда ранее волшебники Косого переулка не видели такой колоритной компании. И даже не Августа привлекала взгляд, а юная девочка, передвигавшаяся на маленьком кресле с колесами, чем-то похожем на инвалидное. Они заходили в лавки, закупаясь к школе, раскланивались со знакомыми, делились новостями. В это лето количество сплетен побило всяческие рекорды. И вот уже новая сплетня — о парализованной Гермионе — уплыла в массы. Встретили они и профессора Снейпа, который уже готов был что-то сказать об интеллекте Гермионы и даже открыл рот, но, посмотрев еще раз на девочку, только пробормотал: «Вы и так уже достаточно наказаны» и, поцеловав руку Августе, удалился. Самая неприятная встреча произошла уже под самый конец прогулки, когда Гермиона расслабилась. Эта встреча, будто нож в спину, ударила девочку… Она встретила Молли Уизли с детьми.

Молли была доброй женщиной, потому простила Гермиону за поднятую панику в начале лета. Она подошла и присела рядом с Гермионой, расспрашивая ее и узнавая, что ноги отнялись именно тогда, прижала к себе ребенка, вздрогнув от визгливого голоса своего младшего сына:

— Мама, брось ты эту калеку, пошли уже!

От возмущения Молли лишилась дара речи, только прошептала слова извинений и трансгрессировала с детьми, цепко держа Шестого за ухо, а Гермиона плакала. Молча, стараясь сдержаться, но слезы все бежали по щекам. Потому она очень удивилась, когда Невилл порывисто обнял ее, прижимая к себе:

— Не плачь, я же рядом, я никогда не покину тебя…

Он шептал еще много ласковых и добрых слов, утешая девочку, а Августа коршуном поглядывала вокруг, не давая кому-либо помешать им. В этот момент Гермиона подумала, что Невилл для нее очень близок, ближе всех, даже Гарри. И это осознание как-то стерло слезы с ее лица. Она, немного кривовато улыбнувшись, проговорила:

— Ну что, пойдем дальше?

А после Невилл отпросил Гермиону у родителей до начала учебного года и привел ее домой с молчаливого одобрения бабушки. Все было внове для девочки: и адаптируемые для нее буквально на лету старинные правила этикета, и ненавязчивая забота, и обучение домовика заботиться о ней, и посещения Мунго…

Так летело время, и Гермиона постепенно привыкла к тому, что рядом всегда есть надежный и добрый Невилл. Конечно же, в кошмарах ей снился Рон и его слова, так больно ударившие по ней. Но, вспоминая прошедшее время, Гермиона вынуждена была признать, что Рон таким был всегда. Взять хотя бы историю на первом курсе, как он ее обзывал? Да и потом… В общем, Гермиона привыкала к мысли, что Рон ей не друг. Не враг, конечно, но и не друг.

Видя ее состояние, Невилл пообещал вызвать Рона на дуэль… Гермиона обняла его и шепнула «мой храбрый рыцарь», отчего мальчик был счастлив настолько, что и Августа улыбалась, глядя на него.

Так прошло лето. Гермиона научилась жить в новом для себя состоянии, узнала Невилла совсем с другой стороны, успокоилась и сделала какие-то выводы. Гарри проводил лето с любимыми родственниками, познавая эту сторону жизни, доселе незнакомую. Дамблдор, успокоенный тем, что герой таки выжил, очень сокрушался по поводу Гермионы, но Августе перечить не стал, хотя и представлял, насколько тяжело будет девочке, ведь дети так жестоки…

Драко Малфой, мельком увидев на Косой Аллее Гермиону с Невиллом, тем не менее, не стал подходить, а только с некоторой оторопью прослушал выступление Шестого. Он, конечно, грязнокровок не любил, но на такое он никогда не пойдет, потому что даже Драко было понятно, как такая ситуация унизит, в первую очередь, его.

Что же до Рона, то вскоре после его возвращения домой с Молли ему пришло официальное уведомление о вызове на дуэль от Невилла. Мстительные братья, глубоко возмущенные поведением Рона, обездвижили его наполовину почти до конца каникул, но даже это его ничему не научило.

Примечания:

Внимание, в этой главе много стеба...

Те же полтора месяца в доме Сириуса творился форменный дурдом. Кикимер расстарался на славу — красотка за красоткой, одна другой краше и… глупее.

Поняв, что господин заперт для продолжения рода, старый эльф впал в тихую и счастливую истерику. Дожил! Дожил до младенчиков. Заторможенно приплясывая — более живо ему мешали двигаться подагра и ревматизм, — Кикимер направился в библиотеку Блэков, пролевитировал к себе с тайной полки толстенный гримуар о родовитых семьях, родословный журнал фермера, ага… и погрузился в изучение.

Так что буквально на следующий же день после возвращения в родные пенаты Сириус, придя на кухню, был встречен девичьим хихиканьем. Лицезрев же за столом пышнотелую деваху с коровьими глазами, он вежливо поздоровался, забрал свою чашку кофе и удалился к себе, гадая мимоходом, кто та девица и к кому пришла. Может, член Ордена Феникса? Пожав плечами, Сириус занялся просмотром почты, доставленной из сортировочного почтового ящика. Об этом ящике, думаю, надо рассказать поподробнее…

Сортировщик писем приходил буквально за полчаса до маггловского почтальона, Алохоморой открывал уличный почтовый ящик и при помощи Акцио призывал волшебные письма — они обычно написаны на пергаментах и отмечены зачарованными противомаггловскими печатями. Эти письма он отправлял в Центр Илопса «Совы», где их сортировали и привязывали к лапкам почтовых сов, ну а те доставляли письма по адресам. Именно так Гермиона и отправила письма Рону и Невиллу — как видите, ничего сложного.

Скрипнула дверь, и в комнату просунулись воловьи глаза на щекастом личике. Голос у девицы оказался под стать корове, простите, милые дамы…

— Где мой жених?

— А вы к кому? — осторожно уточнил Сириус.

Фермерская дочь запустила пухлую ручку в глубокое декольте своего платья и вынула смятый и влажный листочек, близоруко прищурилась и прочитала:

— Сириус Блэк… — и недоуменно прогудела: — Чё за имя, не пойму? Меня за собаку замуж выдают, что ли?

— П-почему? — закашлялся Сириус.

— Волкодава с соседней фермы так зовут, — простодушно пояснила девушка, томно хлопая глазками.

В общем и целом, выяснилось, что девушку пригласил Кикимер по просьбе некой леди Вальбурги Блэк. Сириусу, впрочем, удалось убедить красавицу в том, что она ошиблась адресом, и с величайшим трудом выпроводил за дверь. Потом два часа безуспешно дозывался Кикимера, но старый домовик благоразумно не казал носа, нутром чуя, что пахнет жареным.

На следующий день Сириус мирно завтракал яичницей, когда из гостиной донесся звон сработавшего камина, а вслед за ним прозвучала громкая музыка. Сириус тревожно замер, глядя на дверь кухни — кого там ещё несет?..

Под звуки марша «Wenn die Soldaten» появилась она — истинная немка, мор… извините, лицо кирпичом, взгляд бесцветных глаз уперся в Сириуса.

— Du bist meine Gatte (Ты мой муж)! — непонятно приказала она, и у Сириуса возникло острое желание убежать.

— Kannst Du sprechen (Умеешь ли ты говорить)? — спросила немка.

— Нихт ферштейн, — заикаясь, ответил Сириус.

— Du muss eine menschliche Sprache lernen und das ist Deutsch (Ты должен выучить человеческий язык, а именно — немецкий)! — командный голос проникал во все уголки дома.

Лицом она была необычна, чем-то напоминала борзую и лошадь одновременно. Немаленькая грудь возмущенно вздымалась, и казалось, будто слышится свист пара, исходящего из ноздрей. В руке ее был зажат домовик, весь обвешанный сумками. Чем-то инфернальным веяло от композиции… Очень сильно, страстно, до боли захотелось прилечь в глубоком обмороке, но в него, к сожалению, не падают по заказу. Девица из Германии, дочь немецкого посла, твердо вдолбила себе в голову, что Сириус её законный муж, а когда и как они успели сочетаться браком, её не колыхало совершенно. Ну, может, папенька подсуетился, мало ли? Ты язык учи, золдатн! Спасла Сириуса… девственность. Он потребовал доказательств её замужества, а когда немка не смогла и оскорбилась… Что ж, заработанная пощечина стоила её ухода, Сириус почти с благодарностью погладил краснеющий на щеке отпечаток ладони, оставленный на прощание огорченной германской леди.

Несколько дней спустя…

Сириусу показалось, что непонятная, изобилующая криками речь появилась перед очередной гостьей. То есть сначала крики, потом гостья. Была она полна, активно жестикулировала, и из нее лилось… видимо, это была речь. Пульсирующий громкий звук в сопровождении активной жестикуляции вызывал ассоциацию с маггловским вертолетом. Да, это была итальянка. Будто вихрь прошелся по помещениям дома, сопровождаемый криками, постепенно становящимися все более экспрессивными. «Уберите пудинг», — подумал Сириус, закрывая глаза, и вдруг стало тихо. Благословенная тишина разлилась по дому.

— Спасибо, Кикимер, — с чувством сказал Сириус.

С итальянкой ведь как? Вовремя не заткнул — сам виноват.

Ещё несколько дней спустя.

На этот раз гостью идентифицировал нежный, но мощный аромат духов и из камина шагнула утонченная леди, тонкая и сухая, как тростинка на болоте.

— Tu es assez bien pour moi (Ты меня устраиваешь), — проворковала она. — Montre-moi ton portefeuille (покажи-ка свой кошелек).

Сириус предсказуемо ничего не понял и, изобразив вопрос, шагнул к француженке, а это была именно она.

— Quel pays barbare (Какая варварская страна)! — воскликнула девушка и щелкнула пальцами. Ничего не произошло. Она еще раз щелкнула пальцами. Сириус в недоумении посмотрел на гостью.

— Où est mon bain de lait (Где моя молочная ванна)? — возмущенно пропищала гостья.

«Малфоя, что ли, позвать?» — с тоской подумал Сириус. И спросил:

— Кофе?

— Quel barbare barbare d'un pays barbare qui ne connaît rien à l'étiquette. Va chez toi (Какой кофе в такое время, ты варварский варвар из варварской страны, ничего не смыслящий в этикете. Иди на свое место)! — возопила француженка высоким противным голосом.

В баре лопнуло два бокала и бутыль с односолодовым виски. Сириус безуспешно боролся с желанием принести гостью в жертву, причем все равно кому.

Реакция польки была другой и совершенно непонятной: следующая гостья с криком «Jeszcze Polska nie zginęła» (Еще Польша не погибла) пробежала по гостиной и выпрыгнула в окно. Крик затих вдали. На вопросительный взгляд Сириуса Кикимер лишь пожал плечами.

И последняя встреча, едва не стоившая Сириусу жизни...

Сначала из гостиной донесся звук там-тама, тростникового барабанчика, за звуком пожаловал тяжелый запах мускуса и сандала. Заинтригованный Сириус, полный любопытства, заглянул в комнату и увидел нечто непонятное, лоснящееся-черное. Когда же воспаленный мозг наконец идентифицировал картинку и вырисовал перед ним голую негритянку, у которой из одежды была всего лишь коротенькая юбочка из мочала… Знойная дочь африканских джунглей что-то жгла на жаровне, потянулась за очередными благовониями и увидела его. Издав протяжный ультразвуковый визг, она, широко размахнувшись, запустила в него тонкое и очень острое копье. От спешки каннибалка промахнулась, и копье с людоедским чавканьем вонзилось в притолоку аккурат над головой побледневшего Сириуса и с досады мелко-мелко завибрировало. Следующий дротик впился в дверь, за которой Сириус успел скрыться. Едва живой от шока, он обозрел пространство коридора и, найдя Кикимера, истерично вопросил у него:

— Что это за макаку ты мне притащил?!

— Породистую… — виновато вякнул Кикимер. — Бабумба из Лумумбы, дочь царька тамошнего. Принцесса. Жрица вуду. Простите, господин…

— Перестань меня сватать! — истошно завопил Сириус. — Я сам себе жену найду. А эту живодерку убери отсюда, иначе ты вообще детей не дождешься! Их некому делать будет.

Так или иначе, но этот дурдом наконец-то прекратился. Впечатленный людоедской атакой африканки на дорогого хозяина Кикимер образумился и перестал таскать девиц.

* * *

Посетив Косой переулок, Гарри в одном из магазинов краем уха услышал разговор Миллисенты Буллстроуд с матерью:

— Мама, а что это за конструкция, в которой Грейнджер сидела? И что означает фраза «прикована к коляске»? Ведь я видела — ничем она не прикована.

— Эта конструкция называется инвалидное кресло. А прикована она к нему параличом. Это значит, что мисс Грейнджер какое-то время не сможет ходить.

Гарри растерянно застыл на месте, глядя вслед полной ведьме с его однокурсницей со Слизерина и потрясенно размышлял об услышанном — Гермиона пострадала, что с ней могло случиться? Попала в аварию? И почему ему она ничего не сообщила? Последний вопрос, видимо, вслух подумался, потому что рядом раздался вреднючий и до отвращения знакомый голос:

— Потому что ей хватило выкрутасов рыжего клоуна под номером Шесть. Видел бы ты этот… цирк.

— Малфой, — развернулся к белобрысому Гарри. — Что случилось с Гермионой?

— Да ничего такого особенного с ней не случилось, — равнодушно протянул Слизеринский Принц, демонстративно шлифуя ногти об ворот мантии. — Просто была малость шокирована вестью о том, что помер некто по имени Гарри Поттер… — взгляд Малфоя скользнул с ногтей на лицо Гарри. — Ты не в курсе, кто это такой?

— А Рон при чем? — нетерпеливо спросил Гарри, не обращая внимания на подколку.

— А клоун при том, что он при всех, прилюдно обозвал Грейнджер калекой, — с наслаждением настучал Малфой, получая огромную возможность унизить Рончика, лучшего друга Золотого Мальчика.

— Что-о-о?! — ожидаемо возмутился Гарри. — Рон не мог! Он не такой!..

Но тут же засомневался, увидев скептический и вместе с тем сочувственный взгляд Малфоя. Сник и почти жалобно взмолился:

— Ну не может быть… э-э-э… — и сдался. — Прямо так и при всех?

Малфой снова занялся ногтями:

— Ну, насколько я помню… он мать поторопил, крикнул ей: «Мама, брось ты эту калеку, пошли уже!»

Руки Гарри сами собой зачесались тут же начистить одну конопатую рожу, прямо здесь и сейчас! Вот только в пределах досягаемости этой физиономии не было и ему осталось лишь бессильно пыхтеть и сжимать кулаки.

— А я тебе говорил, Потти, чтобы ты не связывался с нищебродами вроде Уизлей, и даже предлагал тебе разобраться в этом… — не преминул напомнить о давней обиде Малфой. Однако Гарри его не слушал, он лихорадочно копался в памяти — где у него там адрес Гермионы записан? — но вспоминался только телефон. Ну ничего, в телефонной книге посмотрит… с этими мыслями Гарри рассеянно покивал Драко, пожал ему руку и заторопился прочь. Нашел Петунью, спешно докупил с ней остальные вещи к школе и уговорил поскорей вернуться домой.

Дома Гарри срочно нашел адрес Гермионы и побежал уговаривать папу прокатиться в одну из пригородных зон Лондона, Грейнджеры, к счастью, жили не в запредельной дали. Вот и дом, типовый, двухэтажный. Правда, рядом со ступеньками расположился широкий пандус. Невольно косясь на него, Гарри, ощущая какой-то иррациональный страх, нажал на кнопку звонка. Дверь открыла Гермиона. С минуту они молча таращились друг на друга. Гермиона на высокого и тощего Гарри с короткими, отросшими ежиком волосами, Гарри на такую родную большеглазую и серьезную девочку.

— Привет, Гермиона… — виновато поздоровался Гарри. За его плечом кашлянул дядя Вернон. Гермиона спохватилась, отъехала в сторону, давая дорогу, и запоздало пригласила:

— Ой, здравствуйте, проходите, пожалуйста.

После того, как всё разъяснилось…

— О господи, знал бы я, чем обернется моя поспешность… — сокрушенно покачал головой Джон Грейнджер. — Моя это вина. Увидел Гарри в ПИТе, узнал его и, не разобравшись ни в чем, понес дурную весть по миру.

— Да, вечная наша проблема — выносить ошибочные суждения, — задумчиво пробасил Вернон. — Помню один случай из кадетской юности… Был у нас комендант, вредный-превредный старикашка, его все пацаны боялись. Ну и я в том числе. И вот, поди ж ты, послали меня как-то раз к нему на дом, какой-то пакет передать… вроде как бумаги на подпись. Ну и пошел я, кадет Дурсль, с важным заданием, стучусь к нему, а у самого все поджилки трясутся… Открывает дверь этот страшный и ужасный Джим Барстоу, кошмар и страх всех мальчишек, впустил меня в дом, захожу, на кухню прохожу, а там… Короче, сел он на стул и начал слепого котеночка из пипетки кормить. У меня тогда все шаблоны трещинами пошли — и это, простите, страшилище Барстоу?!

Гарри и Гермиона заинтересовано переглянулись, а потом молча и согласно кивнули своим мыслям. Пора. Пора присмотреться к завхозу Филчу, глядишь и он не таким страшным окажется…

Гермиона улыбалась. Скоро в школу и все будет хорошо, потому что рядом верные друзья — Невилл и Гарри. Оказывается, Гарри жив, а она просто неправильно поняла медсестру и запаниковала. Сама виновата, чего уж там… Невилл так трогательно о ней заботится и ухаживает, и от этого так тепло на душе… Гермиона никак не могла простить Рона — его слова были буквально выжжены в ее душе, и также она понимала, что никогда им более не быть друзьями.

В этот день было немного страшно, но она же была с Невиллом и его бабушкой — волшебной женщиной, строгой, требовательной и бесконечно доброй. Именно леди Августа, как она разрешила себя называть, уберегла Гермиону от второй депрессии и от плохих мыслей о… прекращении существования, убедив, что Гермиона не урод и что надо просто чуть-чуть подождать. А пока — вокзал и шумноватое дыхание Невилла, отстоявшего свое право катить коляску.

Привычный барьер, окутанный паром «Хогвартс-Экспресс» и встречи… Вот Гарри, принявшийся радостно обнимать Невилла и Гермиону, вот Малфои, как всегда надменно-холодные, вот… нет, она не будет смотреть туда, где Уизли. Но близнецы сами увидели ее и подбежали, общаясь так, будто ничего не изменилось. Гермиона, несмотря на всю работу психологов, все еще стыдилась своего состояния, но поведение окружающих, ненавязчиво поддерживавших ее, убедило, что все будет хорошо. С шутками и прибаутками ее подняли вместе с креслом в вагон и закатили в купе, повернув так, чтобы ей было комфортно. Неожиданно оказалось, что один из диванов можно сложить, давая ей место. Друзья окружали ее улыбками, говорили обо всем. Сунувшегося было в купе Рона как-то быстро и незаметно наладили вон, сопроводив «Силенцио», однако подошедшего Малфоя никто не гнал. Драко был молчалив и внимателен, хоть и не задержался надолго. Ожидавшая злых слов Гермиона была несказанно удивлена таким его поведением. Прозвучал гудок, и поезд двинулся, медленно набирая ход.

Дети общались, ходили в разные купе в гости, путь продолжался, как и каждый год. Поезд мерно стучал колесами на стыках, убаюканная этим и ощущением дружеской теплоты Гермиона задремала. Она спала и не чувствовала, как верный Невилл разворачивает кресло и устраивает ее поудобнее, как Гарри накрывает пледом, как близнецы вешают табличку «Силенцио без предупреждения», как юная Лавгуд нежно гладит ее по голове, тихо что-то напевая. Она спала, расслабившись, и ей снились только самые волшебные сны. И будто издали звучали слова:

»…Спаси и сохрани ее мечту,

Ее надежду, радость, доброту,

Души и сердца юных чистоту,

И восприятья мира остроту…»

Может быть, именно эта девочка и пробудила в жестоких детях доброту. Ту, которую называют Светом души. Ту, ради которой совершаются подвиги. Что ж, время покажет, а пока «Хогвартс-Экспресс» приближался к станции назначения, где детей ждали преподаватели и новый учебный год.

Полумна мягко разбудила Гермиону, когда до станции оставалось не более десяти минут:

— Просыпайся, Гермиона, надо мантию надевать, мы почти приехали.

Гермиона потянулась и поняла, что она лежит под пледом. Невилл с улыбкой привычно переодел ее, ведь она уже совсем не смущалась его, к удивлению Луны, что-то понявшей и потому понимающе улыбнувшейся. После этого он, осторожно поддерживая ее, пересадил в кресло и накинул мантию сверху так, чтобы она хоть немного маскировала кресло. От такой чуткости у Гермионы защипало в носу, но она справилась с собой.

— Ну что, по… пошли? — чуть запнувшись, тем не менее радостно спросила девочка и после общего кивка вырулила в коридор.

На выходе дети расступились, давая ей дорогу, и, мешая друг другу, помогли спустить коляску. Гермиона, смущенно улыбаясь, благодарила… Это было очень неожиданно и очень приятно. Так же ее коляску занесли и в карету, где они остались втроем — Гермиона, Невилл и Гарри. Всю дорогу до замка они прошутили и просмеялись, и вот, наконец, и замок. Сразу же проблема — ступеньки. Гермиона растерялась, не зная, что делать, а Гарри с Невиллом, кивнув друг другу, подняли ее коляску с разных сторон и понесли к дверям. У дверей же их ждал Филч, сразу же кинувшийся на помощь. Дети настолько не ожидали этого, что чуть не загремели вниз по лестнице.

— Ничего, девонька, все наладится, — тихо и очень по-доброму сказал Филч Гермионе, вызывая домовика. — Смотри, эта эльфийка будет тебе помощницей везде. Ее уже проинструктировали, и потому не стесняйся обращаться за помощью, договорились?

— Д-д-да, мистер Филч, — запинаясь, ответила Гермиона. Такой Филч для нее был внове, и она не знала, как себя вести. А завхоз, улыбнувшись, погрозил детям узловатым пальцем и ушел. Не таким уж он и страшным оказался...

— Хозяйка Гермиона, куда вас доставить? — тоненьким голоском спросила молодая эльфийка.

— В Большой Зал, пожалуйста, — почти прошептала Гермиона, — а можно и моих друзей?

Миг, хлопок и они в Большом зале. С этого ракурса он смотрелся еще более огромным и величественным, свечи были где-то высоко-высоко, а столы — в почти недосягаемой дали. Улыбнувшись, Гермиона направилась к столу Гриффиндора, но почти сразу же остановилась, напоровшись на жадные взгляды. Ее разглядывали, как мартышку в зоопарке, и от таких взглядов она почувствовала себя голой. Что интересно, настолько откровенно пялился лишь факультет Годрика. Змеи поглядывали искоса, не фокусируя взгляд. Вороны не нашли для себя ничего интересного в этом зрелище, а барсуки попросту стеснялись глазеть.

Обнаружив, что Гермиона остановилась, Невилл и Гарри посмотрели на нее, а потом на стол. Мгновенно поняв суть затруднений подруги и встав перед столом, они веско произнесли:

— Гляделки убрали, быстро!

Профессор МакГонагалл уже хотела возмутиться такими словами, но встретила тяжелый взгляд Невилла, не обещавший ничего хорошего тому, кто нанесет хоть какой-то вред девочке. Словом, мыслью, действием или бездействием.

— Да, Минерва, тяжело с тактом у твоего факультета, — задумчиво заметил Дамблдор.

От этих слов профессор покраснела и вперила грозный взгляд в своих львят, обещая репрессии. Старшие курсы потупились, остальные же продолжили тупить. Подъехав к столу, Гермиона приготовилась слушать и кушать. Но сначала распределение, конечно.

Распределение прошло без сюрпризов, шляпа пропела новую песню, призраки комментировали, был дан сигнал к началу еды, и тут Гермиона заметила, что Рона нет. Еще раз оглядев весь стол, она таки заметила его — он сидел на самом краешке, неподалеку от него сидели старшекурсники и не давали приблизиться к другим гриффиндорцам. Гермиона озадаченно взглянула на друзей.

— Да все в порядке, просто Рон получил бойкот, — ответил Джордж… или это был Фред?

— А за что? — спросила девочка, облизывая ложку.

— А за все, — лаконично ответили ей.

Когда еда, наконец, закончилась, встал директор и затянул свою речь:

— Итак, — заговорил, улыбаясь Дамблдор. — Теперь, когда мы все наелись и напились, я должен еще раз попросить вашего внимания, чтобы сделать несколько объявлений. Мистер Филч, наш завхоз, просил меня поставить вас в известность, что список предметов, запрещенных в стенах замка, в этом году расширен и теперь включает в себя Визжащие игрушки йо-йо, Клыкастые фрисби и Безостановочно-расшибальные бумеранги. Полный список состоит из четырехсот тридцати семи пунктов, и с ним можно ознакомиться в кабинете мистера Филча, если, конечно, кто-то пожелает. Как и всегда, мне хотелось бы напомнить, что Запретный лес является для студентов запретной территорией, равно как и деревня Хогсмид — ее не разрешается посещать тем, кто младше третьего курса. Также для меня является неприятной обязанностью сообщить вам, что межфакультетского чемпионата по квиддичу в этом году не будет. Это связано с событиями, которые должны начаться в октябре и продолжатся весь учебный год — они потребуют от преподавателей всего их времени и энергии, но уверен, что вам это доставит истинное наслаждение. С большим удовольствием объявляю, что в этом году в Хогвартсе…

В этот момент раздался громовой раскат и двери зала с грохотом раскрылись, являя собой черную фигуру, мгновенно, впрочем, исчезнувшую, будучи сметенной десятком вздрюченных Ступефаев и тройкой Депульсо.

— Турнир трех волшебников, — скомкал свою речь директор. — Твинки!

Появившийся эльф сразу же получил указание помочь «новому профессору» и с хлопком исчез. Дети же по команде принялись распевать гимн школы. Точнее, какофонию a cappella. Наконец, все разбрелись по спальням. Эльфийка помогла Гермионе сходить в туалет, принять душ и переодеться, после чего уложила девочку в кровать, задернув шторки. Так закончился этот день.

Наутро разбудившая Гермиону эльфийка переодела и помогла помыться девочке, а потом перенесла в Большой Зал — завтракать. Гермиона начала потихоньку привыкать, когда какой-то гриффиндорский шестикурсник сильным ударом перевернул коляску со словами «расселась тут». На Большой Зал опустилась тишина. Казалось, замерли даже призраки, и только всхлипывания сильно ударившейся девочки нарушали тишину. Присутствовавшие в полном составе факультеты змеек и воронов посуровели лицами и как один двинулись к столу Гриффиндора. Гермиону подняли, усадили обратно в кресло, помогли приблизиться к столу, рядом, будто из воздуха, оказался Невилл, и казалось, что два факультета утешают отчаянно плачущую девочку. Шестикурсник убежать не успел... и ближайший месяц проведет в больничном крыле. Профессор МакГонагалл, не разобравшись, попыталась накричать на девочку, но ее встретил целый ряд угрожающе вскинутых палочек, и она сочла нужным удалиться.

Прослышавшие об утреннем происшествии преподаватели старались лишний раз не беспокоить Гермиону, спрашивая, только если она поднимала руку. Слава Мерлину, Зельеварение было только завтра. Везде сопровождаемая верной эльфийкой и Невиллом с Гарри, она не чувствовала себя одинокой и наслаждалась учебой. На удивление, Гарри также приналег на учебу. Рон же не появлялся, потому что ему пообещали сломать абсолютно все кости в организме, если он еще что-то скажет о Гермионе. Это было очень необычное ощущение.

Следующий день был бы калькой этого, если бы не ЗОТИ и Зельеварение. Гермиона отчаянно трусила ехать на Зельеварение, но ее, конечно же, никто не спрашивал. Как ни странно, профессор Снейп встретил ее до урока и приказал эльфийке перенести девочку в класс, где мягко и спокойно объяснил, что он ее лично кусать не будет и бояться его не надо. Это был какой-то другой профессор Снейп, как будто подмененный. Когда Гермиона рассказала это Гарри, он рассмеялся и сказал:

— Вот что сковорода животворящая делает-то.

Гермиона совершенно не поняла юмора и попросила объяснить, так она и узнала о прилетевшей в профессора Снейпа сковородке, пущенной тяжелой рукой тети Гарри, которую ту теперь называл «мама». Да, Зельеварение прошло мирно, ничего не взорвалось и не разрушилось, даже как-то скучно. Следующим же уроком был ЗОТИ. Учитывая текучку кадров, дети уже даже не спорили на тему, какой очередной неудачник магического мира достанется им в этот раз. Но вошел он! Знаменитый Грозный Глаз! Ни одной целой кости, без ноги, без глаза — он производил устрашающее впечатление. С самого начала лекции Грюм начал разговор о Непростительных заклятьях, демонстрируя их работу на пауках, тем самым приведя класс в состояние ступора, и только невинный вопрос Гермионы «А что если я сейчас мракоборцев вызову?» заставил его прекратить демонстрацию и отпустить детей на обед.

Так потянулись дни за днями, даря Гермионе почти потерянную уверенность в себе, радуя и печаля, в учебе и праздности. Гарри и Невилл, особенно Невилл, во всем поддерживали ее и всегда были рядом. Гарри чувствовал себя виноватым в том, что она в таком состоянии, а Невилл был просто счастлив быть рядом. Показали свои лица и факультеты. Лишь ее родной факультет позволял себе злые выходки над ней, и хотя виновный всегда оказывался в больничном крыле, но с самим фактом не поспоришь. Однако ни змейки, от кого больше всех ожидались пакости, ни барсуки, ни вороны не задевали Гермиону и старались общаться как обычно или — не замечать. Гермиона была бесконечно благодарна им за это. Так и летело время до появления гостей.

Минерва МакГонагалл не любила калек. Насмотрелась она на них в свое время, ещё когда была маленькой девочкой по прозвищу Мои Нервы. Так её называла мама. А маленькой Минни была в конце девятнадцатого века. То есть во времена расцвета пиратства и бродяжничества, насильного рекрутства и массового дезертирства. Кто-то может возразить, что все это начиналось гораздо раньше, в шестнадцатом-семнадцатом веках, но уверяю вас, и во времена детства Минни хватало бродяг и отщепенцев: строгали луки Робин Гуды, шныряли по подворотням карманники Смиты, пачками подкидывали на пороги Оливеров Твистов… И точно так же были переполнены Нью-Гейты, в которых чудачил стопятьсотый Лемюэль Гулливер. О Франкенштейнах я ничего не знаю, но, по-моему, они и в наше время не исчезли.

Так вот, приходя в воскресную школу при церкви, в которой служил её отец, пастор МакГонагалл, малышка Минни морщила свой симпатичный носик при виде и вони всевозможных ветеранов войны. Жуткие уроды без ног, рук, глаз и носов, они, раззявив беззубые черные провалы ртов, тянули к прохожим скрюченные культи, прося милостыню. Но те приобретали поразительную глухоту и слепоту, вдобавок вспоминали о забытых дома свечах и со всех ног спешили обойти калек по широкой дуге. Видя такое отношение, Минни и сама начала подстраиваться под окружающих.

А когда по коридорам Хогвартса заскрипели колеса инвалидной коляски, Минерва едва сдерживалась, чтобы не скривиться при виде Гермионы. Всё, что она могла, это поджать губы. Неужели никто не видит, что девчонка обречена? Пусть у неё и коляска, и друзей куча, но как человек, ячейка общества, Гермиона пропала, как человек она теперь ни на что не пригодна. Она не сможет выйти замуж и стать полноценной матерью. Короче и грубо говоря — Минерва похоронила Гермиону. Что ж, это её демоны… даже у дочки священника могут завестись свои тараканы. Простим её, ибо насмотрелась она дикого количества таких бедолаг и даже отрезала сколько-то гнилых конечностей, спасая остатки искалеченных тел от гангрены. И тихо ненавидела войны, плодящие новые армии инвалидов.

* * *

Сириусу, как ни странно, начинало нравиться такое положение. Перед отъездом в школу Гарри обстриг отросшую шерсть и заново подкрасил белые пятна и великолепный кау-дагуа продолжал украшать собой улицы, правда уже не лондонские, а его пригорода, Литтл Уингинга, и водили пса теперь на поводке Петунья и Вернон Дурсль. Да, вот такая грустная замена уехавшим мальчикам, разъехались по школам двуногие дети и остался им в утешение четвероногий лохматый ребёнок. Ну а Сириус, в свою очередь, тоже имел какую-никакую компанию в лице двух людей, дома-то всё равно не с кем поговорить — с Клювокрылом не побеседуешь, гиппогриф только моргает да рыгает, и клювом когти чистит. А Кикимер каждое предложение заканчивает вопросом — господин женится? Чего стоили последние разговоры, кто бы знал…

Беседа №1

— Кикимер, что это за кошмарная мантия в моем шкафу висит?

— Какая мантия, господин?

— Вот эта, красная, она меня чуть не задушила!

— Это не мантия, господин, это молодой смертофалд.

— Что. Оно. Делает. В. Моем. Гардеробе?

— Кикимер не помнит, господин. Висит, никому не мешает, кушать не просит. Господин женится?

— При чем тут моя свадьба? А это — выброси!

Беседа №2

— Кикимер, что за ужас в этой шкатулке? Открыл и чуть не заснул. Навсегда!

— Это шкатулка вашей матери, господин. Шкатулка Последнего Сна, с её помощью ваша матушка усыпила вашего батюшку…

— Да, я помню, папа заснул и не проснулся… Стоп! Не понял… это мама его… того?..

— Кикимер не виноват, господин. Это ваш батюшка первым начал, подарил вашей матушке Часы ускоренного времени, чтобы она поскорее состарилась… А господин женится?

— Нет, не женится. А это — выброси!

Беседа №3

— Кикимер, в этом столе живет боггарт, а зная характерец прежних обитателей этого дома, сей экземпляр не внушает мне доверия. Ридикулус на него действует?

— Кикимер не знает, господин, это очень старый боггарт, он уже восемь лет тут живет… А господин женится?

— Нет. Этот стол — сожги.

И беседа №4

— Кикимер, а почему этот медальон не открывается?

— Кикимер не скажет!

— Почему?

— Потому что господин должен сначала жениться, а потом можно заняться и крестражем.

— Этот медальон — крестраж?

— Да, господин. Хозяин Регулус не смог его уничтожить, приказал Кикимеру, но Кикимер тоже не смог, потому что медальон надо открыть, но открыть его сможет только змееуст. А змееусты живут только в Индии.

— М-да… замкнутый круг. Расскажи про Регулуса…

Вот такие милые беседы у них проходили порой, настолько милые, что иногда, ей-богу, лучше помолчать, долго и по-собачьи.

Вот и отмалчивался Сириус в семье крестника. Носил тапочки Дурслю, тащил на прогулку Петунью, гонял до облысения поганых кошек старухи Фигг, наносил благодарные визиты доберманше Рози. А по ночам Сириус наведывался на площадь Гриммо, надо же проверить свои владения и своих подопечных, старика домового и краденого гиппогрифа. Ну и птичку на контакт настроить, кокатрис птеропсерис приручался плохо и имел вредный характер. Приходилось все время быть начеку, чтоб она не цапнула за пальчик, как кокатрис, птичка была ядовитой… И сегодня она чуть не достала-таки Сириуса, всего-то на волосок. Сириус, побледнев от ужаса, смотрел на руку, на которой медленно исчезал след, оставленный клыкастым клювом кокатриса. Слава Мерлину, не поцарапала, ведь правда же не поцарапала? Красная полоска раздраженной кожи светлела и светлела, потом побелела и сошла на нет, Сириус облегченно перевел дух — царапины не было… Посмотрел на мелкую тварюшку в клетке, птичка злобно прищурилась в ответ. И мужчина сдался. Встал, взял клетку за кольцо сверху и поднес к окну, открыл и с отвращением буркнул:

— Знаешь что? А проваливай-ка ты отсюда, зараза!

Вредная птица недоверчиво обозрела ближний горизонт, состоящий из крыш соседних домов, потом выпрямилась, сложила задние крылья и, убрав их в кожистую складку над хвостом, расправила и сложила верхнюю пару крыльев, став просто неотразимой прелестью, шикарным гоацином, ласковым и абсолютно ручным. Сириус офигел. Чтобы приручить эту жуткую тварь — надо было просто выпустить её на волю?! Ё-моё и сбоку бантик. Четыре месяца плена и… тьфу, слов нет.

Разобравшись с домашними делами и ответив очередное «нет» на вечный кикимеров вопрос, Сириус перекинулся в собаку и, глубоко вдохнув утренний воздух, неспешно порысил сквозь Лондон на его окраину. Но до Дурслей ему сегодня не суждено было дойти… Пробегая по набережной Темзы, грязной и вонючей как всегда, Сириус своим чутким собачьим ухом уловил звуки борьбы, доносящиеся из темного переулка. Не раздумывая ни секунды, он свернул туда и увидел, как трое бомжеватого вида мужиков затаскивают за мусорные баки вырывающуюся женщину. Для криков она, похоже, уже обессилела, потому что сдавленно ругалась сквозь зубы:

— Пустите… сволочи, ненавижу!..

— Да пырни ты её уже, Боб! — не выдержал один из них, самый субтильный и дохлый на вид. Его почему-то послушались, сверкнул сталью нож-перо в руке второго. Третий нервно стрелял по сторонам бегающими глазками, судорожно дрыгая кадыком. Сириусу не хотелось связываться с бандитами, но пришлось, он просто физически не мог пройти мимо попавшей в беду женщины. Огромный пегий пёс с грозным рычанием накинулся на человека с ножом. Полоснув клыками по руке и услышав звон выпавшего ножа, пёс прыгнул к женщине и встал над ней, готовый защищать её до последней капли крови. Однако бандиты оказались не робкого десятка, напротив, они давно утратили все человеческое, что было в них, в том числе и страх. И пестрая дворняга их не испугала. Более того, разгоряченные похотью и разозленные посторонним вмешательством какой-то блохастой псины, они потеряли последний рассудок. Моментально похватав с помойки куски ржавой трубы и арматурины, эти трое дебилоидов поперли на пса, размахивая тяжелым оружием. И пока двое отвлекали Блэка, третий ухитрился поднять нож и вонзить его в собачий бок по самую рукоятку. Острая, обжигающе-слепящая боль пронзила Сириуса, и он, уже не отдавая себе отчета, впился клыками в горло врага. Бандюга дико заорал и тут же захлебнулся кровью из рваной глотки. Давясь и хрипя, он забился, скрюченными пальцами хватаясь за шею. Двое других, видя такой расклад, переглянулись и трусливо сбежали, в них внезапно проснулись инстинкты самосохранения.

Женщина отлепилась от кирпичной стены и подползла к раненой собаке, на бандита она даже не глянула — он не заслуживал её внимания. Черно-белый пёс лежал врастяжку на боку, а под ним растекалась алая лужа. Она всхлипнула:

— Держись, песик, держись… только не умирай. Ты мой герой, ты мой хороший…

Выдернув из кармана лежащий там по старой привычке ИПП (индивидуальный перевязочный пакет, врачи околоэкстренных специальностей часто таскают их с собой), женщина принялась перевязывать пса, который только чуть поскуливал. Закончив с этим делом, она прошептала: «Полежи здесь, песик, я сейчас», и вышла из подворотни. Ее не было некоторое время — пока поймала такси, пока уговорила водителя, рассказав историю о том, что её пес пострадал, защищая ее, пока подъехали — пес уже даже не скулил, но едва заметно поднимавшиеся бока выдавали наличие дыхания. Совместно с водителем погрузив собаку в машину, женщина рассказала, как лучше подъехать к дому ее отца, где она в данный момент и жила.

Водитель был настолько любезен, что помог втащить тяжелого пса в дом, где и передал с рук на руки дворецкому. Выскочивший пожилой мужчина в костюме классического покроя дождался, пока она расплатится и только потом воскликнул:

— Бог мой, Оксана, что случилось?

— Папа, на меня напали и… и… — женщина, оказавшаяся Оксаной, расплакалась.

— Что они с тобой сделали? — мужчина схватился за сердце.

— Ничего, папа, он защитил меня, но… — сквозь рыдания попыталась объясниться Оксана, но потрясение от всего произошедшего было слишком сильным, и на неё, что называется, накатило, и она ударилась в непродолжительную истерику.

Мужчина, точнее отец Оксаны и, по всей видимости, хозяин особняка, схватился за телефон, вызывая кого-то… Оксана не прислушивалась, она, несмотря на слезы и панику, устраивала своего спасителя собачьей масти на лежанку и проверяла, не сполз ли бинт.

Прошло совсем немного времени, и в особняк прибыл довольно известный в Лондоне ветеринар. Внимательно осмотрев пса, он высказался:

— Достаточно профессиональная перевязка, кто автор?

— Я врач… педиатр, — ответила Оксана.

— Заметно. Ну, что я могу сказать — нужно в клинику, посмотреть новомодным ультразвуком и зашить вашу крашенную собаку. Кстати, заметно, что о псе заботились — стригли, красили, но вот породу я не разгляжу. Возможно, он был тренировочным материалом при обучении.

Оксана молча внимала, а когда доктор приказал грузить собаку, вызвалась ехать вместе с ним.

В клинике пришлось подождать. Собаку уложили на каталку, принялись носиться с ней по кабинетам и в итоге укатили в операционную. Ветеринарная клиника почти ничем не отличалась от человеческой — та же чистота, вежливый медперсонал, хирургические костюмы и белые халаты… Оксана терпеливо ждала новостей. Наконец, двери открылись и коллега-ветеринар вышел к ней:

— Ничего особо важного не задето, порез мы зашили, теперь будет достаточно долгий период выхаживания, наш специалист будет ездить к вам каждые три дня для контроля процесса заживления и восстановления.

— Спасибо большое! — счастливая Оксана была искренне рада такому исходу, и через два часа они отправились домой, где для нового члена семьи было готово место, миска и уход. Потянулись долгие дни восстановления…

Перед замком стояла толпа. Можно было бы сказать — стадо, но все-таки какое-то подобие строя прослеживалось. Толпа волновалась. Ровный гул голосов тех, что поумнее, дерганья и прыжки уже замерзших, не лето чай. Ученики и преподаватели ждали прибытия гостей. А гости все не прибывали, и люди мерзли. Когда терпение было уже на исходе, послышались голоса «Летят! Летят!». Если приглядеться, в небе можно было увидеть что-то движущееся — то ли Санта-Клаус раньше времени вылетел, то ли Дементоры, а то ли самолет, непонятно как тут оказавшийся. Движение стало четче, и на поляну перед людьми с грацией заходящей на посадку «Мрии» плюхнулась карета, запряженная пегасами. Она была богато украшена золотом, серебром и проблесковыми огнями, согласно международным правилам воздушного движения. Дверца открылась, показывая застывшим в ожидании людям женскую версию Хагрида.

Дернувшись в стороны, чтобы не попасть под этот бульдозер, ученики образовали собой живой коридор-проход, в который и прошла мадам Максим, директор французской школы. В голове Гарри еще было свежо воспоминание о французской невесте Сириуса, любезно предоставленное самим крестным, и он начал представлять ванну для этой… директрисы. Пока директор приветствовал французскую коллегу, из кареты вывалились кучей утонченные и весьма укачанные француженки. Некоторые сразу же бежали за карету… И ветер донес до дождавшихся непередаваемые ароматы полупереваренной французской кухни. Дрожащих от холода так, что ученикам Хогвартса стало даже немного теплее, француженок почти бегом завели в замок — греться. А мерзнущие ученики двинулись встречать еще одну делегацию. Под шумок Невилл с Гермионой сбежали с той же целью, что и француженки, а Гарри, с тоской посмотрев им вслед, остался на месте.

Со стороны озера послышался громкий «бульк», внимательный зритель мог бы увидеть, как всплыл огромный пузырь воздуха и гигантский кальмар, живой вроде, но в глубоком анабиозе. Вслед за этой живописной картиной из глубин озера появился когда-то парусный корабль. Оснащение его заменяли огни святого Эльма и какая-то тряпка, в девичестве, по всей видимости, служившая флагом. От корабля донеслась матерная ругань не по-английски, долженствующая, видимо, заменить уведомление о прибытии. С борта сорвался якорь на ржавой цепи и под утробный рокот барабана исчез где-то в глубинах озера. На воде появились странные радужные пятна и пара всплывших брюхом вверх русалок.

Наконец, подали трап и на землю, покачиваясь, вышли гордые воины Дурмстранга. Они были живым олицетворением северных воинов, прославленных в легендах — небритые и пьяные. Последний факт подтверждал запах продукции винно-водочного комбината, разносившийся на много миль вокруг. Мудрые хогвартские домовики повесили на гостей таблички «Огнеопасно», ученики же с завистью смотрели на гордых воинов. Проходя мимо хогвартской толпы, гордые воины Дурмстранга прихватили девушек с разных факультетов по старинному обычаю, то есть — за косу и на плечо. Девушки млели и пытались обнять мускулистых мужчин. Стоит поразиться мужеству девушек Хогвартса, способных без противогаза висеть на русско-болгарском мужике и не хмелеть.

В конце концов, гости были отконвоированы в замок и ученикам разрешили-таки убраться в тепло. Радостные дети снесли двери, Филча и каменные изваяния. Правда, Филча потом вежливо поставили на пол в Большом Зале. Зал заполнился алчущими мяса и знаменитого Виктора Крама детьми. Виктор осознал размер опасности и попытался спрятаться под стол. Какого же было его удивление, когда он и там увидел десяток предвкушающих девичьих мордашек. Но не был бы дурмстранговцем, если бы не решил эту проблему фразой «Возьму только самую умную», и, внимательно рассматривая застывших, словно побывавших перед василиском, девушек, наконец-то расслабился.

Вдруг все гордые воины Дурмстранга пали на пол и принялись отжиматься строем. Мимо них прошествовал одетый в костюм, чем-то напоминавший форму СС, мужчина в самом расцвете лет со странным выражением лица и стеком в руке.

— Что происходит? — возник вопрос у учеников Хогвартса, озвученный хором девушек.

— Пф… Директор… пф… — ответил Виктор Крам, знаменитый ловец, укравший сердца всех девушек мира.

— А… это они так директора приветствуют! — дошло до учеников.

С другого конца зала, где стояли француженки, послышалось авторитетное «Сидеть!», и все француженки, хогвартчане и даже часть дурмстрангцев мгновенно сели. Кто и так сидел, на некоторое время завис, не в силах выполнить приказ.

После приветственной речи все присутствующие получили команду сменить локацию съестного — со столов в желудок. Чавканье и треск заполнили Большой Зал, изредка доносившиеся крики и стоны демонстрировали недостатки реакции конечностей перед челюстями. Гарри решил воспользоваться этим моментом, выцепил глазами Седрика за столом Пуффендуя и подсел к нему. Дождался паузы между чавканьем и вставил:

— Седрик, а можешь не участвовать?

— Почему? — растерялся Седрик, стараясь сильно не таращиться на Гарри.

— Ну, понимаешь… мне было видение, вот послушай… — и Гарри дословно повторил фразу директора, услышанную им во сне. Седрик призадумался, как всякий нормальный волшебник, он чтил предсказания и их пророков. Гарри же, поняв, что его зерно сомнения посеяно в благодатную почву, тихо слинял за свой стол.

Наконец, ученики и гости насытились и пришло время для речи Великого Светлого Директора. Он очень любил много говорить перед осоловевшими от обжорства детьми. Так сказать «я всегда зеваю, когда мне интересно». Ну что ж… Двери распахнулись, и в зал буквально влетели двое. Один с повадками метросексуала и второй, несокрушимый, как скала, с лицом, будто высеченным из цельного куска мрамора.

— Торжественный миг приблизился, — Дамблдор оглядел, улыбаясь, обращённые к нему лица. — Турнир Трёх Волшебников вот-вот будет открыт. Перед тем как внесут ларец…

Филч, торжественно печатая шаг, как перед Ее Величеством, внес в зал артефакт, который назывался Кубком Огня. По крайней мере, на нем было так написано.

— …я хотел бы коротко объяснить правила нынешнего Турнира. Но прежде позвольте представить тем, кто не знает, мистера Бартемиуса Крауча, главу Департамента международного магического сотрудничества, — слушатели вежливо похлопали. — А также Людо Бэгмена, начальника Департамента магических игр и спорта.

Метросексуал принялся раскланиваться и поскользнулся, сверзившись на пол. Филч терпеливо ждал, когда его заметят.

— Инструкции к состязаниям мистером Краучем и мистером Бэгменом уже проверены. Для каждого тура всё готово. Туров — три, состязания основаны исключительно на школьной программе. Чемпионам предстоит продемонстрировать владение магическими искусствами, личную отвагу и умение преодолеть опасность.

При последних словах зал притих, затаив дыхание. А Дамблдор невозмутимо продолжал:

— В Турнире, как известно, участвуют три чемпиона, по одному от каждой школы-участницы. Их будут оценивать по тому, как они справились с очередным состязанием. Чемпион, набравший во всех турах самое большое число баллов, становится победителем. Участников Турнира отбирает из школьных команд беспристрастный выборщик — Кубок огня. Желающие участвовать в конкурсе на звание чемпиона должны разборчиво написать своё имя и название школы на куске пергамента и опустить его в Кубок. Им даётся на размышление двадцать четыре часа. Кубок будет выставлен в холле. И завтра вечером выбросит с языками пламени имена чемпионов, которые примут участие в Турнире Трёх Волшебников. Конечно, избраны будут достойнейшие из достойнейших. Кубок на всю ночь останется в холле и будет доступен всем, кто хочет участвовать в Турнире. К участию в Турнире будут допущены только те, кто достиг семнадцати лет. А чтобы те, кому нет семнадцати, не поддались искушению, я очерчу вокруг него запретную линию. Всем, кто младше указанного возраста, пересекать эту линию запрещено. И последнее: желающие участвовать в конкурсе, примите к сведению — для избранных в чемпионы обратного хода нет. Чемпион будет обязан пройти Турнир до конца. Бросив своё имя в Кубок, вы заключаете с ним магический контракт, который нарушить нельзя. Посему хорошенько подумайте, действительно ли вы хотите участвовать в Турнире. Ну а теперь, кажется, самое время идти спать. Всем-всем доброй ночи.

— Как доброй ночи? А Кубок? А как же Кубок-то? — вскричал позабытый Филч.

— Ах да, Кубок… дай сюда, — сказал Дамблдор, отбирая артефакт.

С криками «шнель» и «цигель-цигель» француженок и болгар разогнали по местам постоянного обитания. Веселящийся Персиваль Уизли подгонял при этом свой факультет возгласами «цоб-цобэ».

Наступила суббота. На завтрак принялись выползать ученики, в основном мужского пола, так как девушки с интересом наблюдали за наматывающими круги вокруг Черного Озера дурмстрангцами, делясь впечатлениями. В зал вползли утонченные и яростно почесывающиеся француженки, сведшие знакомство с такой новинкой магического мира, как постельные клопы. К завтраку приступили только после явления Дурмстранга, что не прибавило тому любви в лице голодных коллег. Жуя, чавкая и попивая потихоньку разбавленный спиртом тыквенный сок, ученики трех школ предвкушали решение Кубка.

И вот настал этот сладостный миг, который ожидало столько людей. Кубок Огня вспыхнул, и Шестой подавился утянутым пирожком. Это сочли сигналом. Все затаили дыхание.

— Кубок огня вот-вот примет решение, — начал Дамблдор. — Думаю, ему требуется ещё минута. Когда имена чемпионов станут известны, попрошу их подойти к столу и проследовать в комнату, примыкающую к залу, — он указал на дверь позади профессорского стола. — Там они получат инструкции к первому туру состязаний.

Дамблдор подошел к кубку, и тот метко плюнул в него куском пергамента.

— Чемпион Дурмстранга — Виктор Крам.

Послышался звук удара, и на пол перед Дамблдором вылетел знаменитый Виктор Крам, потирая выпуклую часть спины.

Возникало ощущение, что Кубок то ли задумался, то ли целился, и вот, с утробным гулом новый кусочек залепляет Дамблдору глаз. С трудом разделив этих двоих, он зачитал:

— Чемпион Шармбатона — Флер Делакур!

Послышались истерические крики на французском, Драко Малфой мучительно покраснел. Перед Дамблдором, играя отрезанными волосами, встала миловидная девушка в черном кожаном корсете и юбке, едва доходившей до середины бедра. Принадлежность к семье Делакур выдавала маленькая, казавшаяся игрушкой плеть и вейловская внешность.

Весь зал разглядывал красотку, стараясь сесть так, чтобы подростковые гормоны не привели к необратимой порче одежды. Потом студенты опомнились и вперили взгляды в Кубок, вспомнив, что нужен третий чемпион.

Кубок огня вдруг покраснел. Посыпались искры. В воздух взметнулось пламя и выбросило наконец-то третий пергамент. С трудом поймав этот самолетик, директор закрыл глаза на мгновение, но молча прочитал. Потом еще раз прочитал. Потом посмотрел на просвет, прощупал и прочитал еще раз. Челюсть его отвалилась и сделала попытку вывалиться. Он издал громкое:

— Ик! — затем вытаращил глаза и заорал, обращаясь к залу: — Барти Крауч-младший! Где Барти Крауч-младший, я вас спрашиваю?! Покажись, мерзавец! Ты какого (вырезано цензурой) вписался в Турнир?!

Раздался грохот, это вместе со стулом упал папа Барти с тем же именем и инфарктом.

Потом куда-то срочно заторопился Аластор Грюм. Машинально проводив его колченогую походку и что-то явно заподозрив, директор Хогвартса грозно взревел:

— Задержать его!

С мощью поло-игроков к Грюму наперерез метнулось пятеро храбрых воинов из Дурмстранга, привыкших просто исполнять любые приказы и неважно от кого. Красивый и точный бросок — и Грюм исчезает под грудой могучих тел.

— Ты куда это пошкандыбал? — беззлобно спросил Витя Крам, завоевывая уже окончательно все девичьи сердечки. В следующий миг мальчики из Болгарии предоставили пред очи всех присутствующих помятого и слегка измененного… Бартика. Нога и глаз Грюма остались лежать на полу. Ступор, фурор и вопрос: а где Грюмушка?

После того, как всё утряслось и разъяснилось, нашли и привели в порядок настоящего Грюма, правда, чуть более помешавшегося, чем обычно — шутка ли, два месяца в сундучке полежать безо всякой надежды на спасение… — директор снова взял слово:

— Превосходно! Мы теперь знаем имена чемпионов. Я уверен, что могу положиться на всех вас, включая учеников Шармбатона и Дурмстранга. Ваш долг — оказать всемерную поддержку друзьям, которым выпало защищать честь ваших школ. Третьим Чемпионом от Хогвартса выступит, увы, Барти Крауч-младший, но учитывая, что он когда-то учился на Слизерине и был прекрасным выпускником своего времени, сдав двенадцать СОВ, то его былые заслуги перед школой учтены и засчитаны Кубком и ему придется принять участие в Турнире. Потому что магический контракт расторгнуть — нельзя!

Барти был в ужасе. Каким-то непостижимым образом Кубок огня сменил имя Гарри Поттера на его, то есть на имя того, кто бросил имя в кубок… Простите за сумбурную тавтологию.

И ведь мало того, что его план провалился, так его ещё и забрили на галеры, как распоследнего рекрута! Заставили участвовать в Турнире!!! Папенька, когда очухался от инфаркта, почему-то не обрадовался его «воскрешению», а наоборот, изошел злобой и пеной и чуть не упек сынка обратно в Азкабан, но вмешался Дамблдор, убедил Крауча-старшего разрешить Бартику участвовать. Ох, нет… лучше бы в Азкабан, а? Там дементоры хотя бы не будут над ним смеяться…

А хуже всего было, что он вот так позорно подвел Лорда. Барти пугливо ежился, заранее ощущая на своей пятой точке порцию Круцио от недовольного господина, который ждал его с мальчишкой Поттером. Ну и как его теперь в лабиринт затащить, как?! Если он вообще ни в чем не участвует!

От отчаяния Барти попробовал сбежать. Не вышло. Сначала всё было путем, он спокойно пересек школьный двор, но чем ближе подходил к границе Хогвартса, тем жарче ему становилось. Какой-то странный огонь разгорался внутри его груди, а во рту… ну, словно стручок жгучего кайенского перца пожевал без соли… А когда стало совсем невмоготу, а язык, казалось, был прожжен насквозь и из глаз обильно, в три ручья потекли слезы — Барти не выдержал, проскулив «простите меня, Лорд», развернулся и, истошно завопив, кинулся обратно к замку. Воистину, Кубок огня оказался очень даже огненным, пусть и перечный, иллюзорный огонек, но тоже, знаете ли, внушающий уважение. И он бдительно следил за соблюдением контракта, жестоко наказывая нарушителей.

И зря надеялся на Бартика Темный Лорд, если так можно назвать вот это мелкое недоразумение, похожее на протухший выкидыш тролльего эмбриона. Всех воротило с его вида и запаха, особенно Хвоста, бедняга уже миллион раз пожалел, что нанялся на службу вот к этому… Его надо было пеленать, поить из пипетки змеиным ядом, его надо было… о Мерлин, купать!!! Да есть ли расплата хуже этого?! Питер откровенно рыдал, окуная отвратного «младенца» в ванночку и чувствуя, как расползается в пальцах гнилая плоть. Буээ-э-э…

И отчаянно завидовал Барти, которого Лорд милостиво сослал в Хогвартс.

* * *

Оксана быстрым шагом шла по набережной Темзы, спеша домой, где её ждал раненый спаситель, зачем-то крашеный и стриженый пёс. Чтобы узнать породу собаки, пришедший специалист состриг остальную шерсть и смыл краску, но увы, псина оказалась метисом всех крупных пород черных собак, от ризеншнауцера и дирхаунда до ньюфаундленда и русского черного терьера… попросту — дворняга. И в то же время пёс выглядел породистым, как ни странно. Гордая осанка, длинные лапы, широкая грудь, всё это громогласно заявляло о чистоте крови. Кроме того, псин оказался снобом, воротил нос от собачьего корма и костей, отказывался он и от баланды, сваренной специально для него ячменной каши на мясном бульоне и сдобренной рыбьим жиром. Так вот, Оксане и её отцу показалось даже, что пес едва сдерживает рвотные позывы при виде этой каши. Соглашался он жрать только отварную телятину, котлеты на пару, тушеные овощи и рыбу красных сортов. Папа Оксаны, Сергей Петрович, за это презирал пса, называл его Барином, дескать совсем зажрались, баре… Пёс лишь скалился в ответ на обидные слова «барчук» и «кабыздох». На улицу он почему-то не выходил, ограничивался только садом, где и совершал свои собачьи дела. На попытку выволочь его на улицы Лондона ответил весьма своеобразно — лег на пузо, уперся всеми лапами в пол и превратился в пенек, который оказалось совершенно невозможно сдвинуть с места.

Проходя мимо газетного киоска, Оксана притормозила, чтобы купить свежих газет и журналов для себя и отца. И… Глаза зацепились за изображение собаки. Очень знакомой черно-белой собаки, ниже, под фотографией, было написано:

Пропала собака по кличке «Бродяга».

Нашедшему просьба вернуть за вознаграждение…

Далее были напечатаны адрес и телефон владельцев крашеного пса. Оксана крепко задумалась, конечно же она понимала, что псина где-то жила, что у неё могут быть хозяева, ветеринар же сказал, что пёс ухожен и чистый, но её смущал тот непонятный, сбивающий с толку факт — дворнягу выдавали за кау-дагуа. Что это как не мошенничество? Или, может быть, кто-то виртуозно обдурил наивных хозяев собаки? Надо разобраться, да и пса лучше всё-таки вернуть домой, ведь её всё же разыскивают, вон объявления развесили. Оксана постучала в стеклянную дверцу киоска и спросила:

— У вас листовки ещё есть? Вот, про собаку.

В окошечке показался нос киоскера, потом мелькнул один глаз и кусок голоса:

— Да-да, есть, держите.

Следом просунулся свернутый в трубочку лист бумаги, который Оксана взяла и сунула в сумочку, не забыв купить газеты и кроссворды папе — убьет же, если она без них придет! Вернувшись домой и отдав отцу макулатуру, Оксана пристально посмотрела на пса, который встретил её с отцом в холле, лениво помахивая хвостом. Негромко позвала:

— Бродяга.

Псин удивленно наклонил голову на бок, мол, здрасьте, а мы знакомы? Оксана засмеялась:

— Папа, у меня отличная новость, нашлись хозяева Бродяги!

— Это Барина так зовут? — уточнил папа.

— Ну да. А что?

— Он не похож на бродягу, скорей домосед… — съязвил папа.

— Ну, может, он в детстве любил убегать, — смущенно попыталась оправдать кличку собаки Оксана. На это отец лишь рукой махнул и, буркнув «сама разбирайся», ушел к себе, прихватив вожделенные кроссворды. Молодая женщина бросилась к телефону, ей не терпелось поскорее разузнать секрет крашеной собаки. Однако голос в телефонной трубке вверг её в ещё более сильное смущение, на другом конце провода раздалось мелодичное контральто Петуньи:

— Да, алло?

— Миссис Дурсль? — не поверила Оксана, рядом взвизгнул пёс, отчаянно виляя хвостом.

Спустя полтора часа Бродяга радостно прыгал на задних лапах вокруг Петуньи и Вернона, приехавших за ним. После того, как улеглись первые страсти-эмоции, Оксана провела Дурслей в гостиную, где и расположились в креслах со стаканами содовой со льдом.

— Значит, это ваш пёс? — озадаченно спросила Оксана, отметив про себя, что Дурслей не удивило, что псина черная и без пятен.

— Да. Это Гарри его красил и стриг, мечтает стать грумером, ну, знаете, собачьим парикмахером. Да, а где вы его нашли? Мы так волновались, когда не обнаружили его на привычном месте на кухне… И почему, кстати, он опять стриженый? — перебивая друг друга, прочастили супруги.

— Это его ветеринар обстриг, пытался породу выяснить, — виновато объяснила Оксана. — Простите, что испортили работу вашего племянника.

— Ветеринар? — насторожились Дурсли.

— Да, он маленько пострадал, когда защищал меня от бандитов. Но сейчас с ним всё в порядке, правда.

Дурсли странно переглянулись и почти тут же засобирались. А Оксана ощутила непонятную горечь расставания с этим невероятным псом, всё-таки она успела привязаться к своему спасителю. Этот славный псин пополнил её юношескую коллекцию о псах-героях, которыми она когда-то зачитывалась и даже вырастила и отдала на службу на фронте овчарку Альму.

Приехав домой, Дурсли задумались, в кого можно перекрасить коротко стриженую собаку? Гарри им строго-настрого велел — не выпускать на улицу черную собаку! Почему — не объяснил, но им и того хватило, что мальчик попросил. Раз сказал — не выпускать, значит сказал. И точка. Достали с полок атласы собачьих пород и стали примерять к Бродяге одну внешность за другой. Ни одна не подошла, потому что шерсть везде была равномерно сострижена и стати пса были попросту украдены. Плюнули и пошли просто красить. В результате вышла невнятная смесь дворняг пестро-палевого цвета. Не черная и ладно…

Той же ночью по улицам Лондона протрюхала здоровенная псина рыже-бело-серо-и-прочей масти, заставляя шарахаться и прижиматься к стенам всех встречных-поперечных. Также следом за псиной летели пересуды:

— Констебль! Тут гиена пробежала…

— Дыхните вот в эту трубочку.

— Алло, Дейли пост? Из зоопарка не звонили? Как зачем? А у них андский волк не сбегал?

— Слушайте, а что я видел! Не поверите… гепарда, мраморного! Правда, морда какая-то длинная…

Обернувшись в человека на пороге жилища, Сириус с мечтательным выражением лица прошествовал на кухню, взял из рук Кикимера кружку чая, сел за стол и слепо уставился в стену. Перед его глазами стояла зеленоглазая красавица Оксана. Ах, какая женщина!..

* * *

«Зеленоглазая красавица Оксана» с удивлением рассматривала неизвестно откуда появившийся на столе в столовой огромный букет чайных роз.

— Хм, поклонник? — с интересом спросил отец.

— Да откуда у меня поклонники… — задумчиво проговорила Оксана, читая записку, прикрепленную к букету.

В этой записке было написано одно-единственное слово: «Прекраснейшей». Это слово как-то не ассоциировалось у Оксаны с собой любимой.

— Ну ты подумай, вдруг вспомнишь? Такие цветы в такое время — это поступок, — улыбаясь, говорил отец.

Оксана еще раз задумалась, но из головы не шел пес Бродяга. «Встретить бы такого мужика — и ничего больше не надо», — почему-то подумалось ей. Раздался громкий хлопок, и на стол спланировала большая коробка дорогих конфет. Мимолетную тень увидела только Оксана, на миг все замерли.

— Колдун, значит, — констатировал отец.

— Тогда Гарри Поттер, но вряд ли он тянет на поклонника, — сразу нашлась Оксана, думая о том, что этого домовика она еще не видела. — Кстати, а ты откуда о них знаешь, это же вроде как секрет?

— Это для местных секрет, а у нас… дома… с этим все проще, — слегка запнувшись, сказал отец. Он скучал по Родине, Англия не смогла ему заменить Родину, потому и чувствовал он себя, как и любой вынужденный или добровольный эммигрант через некоторое время.

— А почему мне ничего не говорили? — заинтересовалась Оксана

— А потому что если ведьм выпустить в люди, то сглазами не обойдемся, — улыбнулся отец. — Так что это за Гарри Поттер такой?

— Пациент наш бывший… Помнишь Лондонское Чудо?

— Не так уж много времени прошло… Так это он? А как? — папа был весьма заинтересован и даже подался чуть вперед.

— «Слезою жизни», представляешь? — не разочаровала его Оксана

У отца отвалилась челюсть от удивления. Дорогущий компонент, за каплю которого раньше могли убить, какой-то мальчишка использовал безвозмездно, то есть даром. То, что даром, мужчина не сомневался, иначе бы дочь говорила бы о нем совсем другое.

— Честно? Не представляю. У них тут такое не принято, кто ж его воспитывал в таком-то духе?

— Насколько я поняла, он сирота, воспитали родственники… Ты бы видел, как они с ним носились, — как-то очень по-доброму отвечала Оксана.

— Да, так ты меня заставишь поверить, что не все они помешались на деньгах… — отец был задумчив.

— Папа, все люди разные! Есть и хорошие, и плохие, разве ты сам меня не так учил? — с горячностью ответила посмотревшему на нее с гордостью в ответ отцу.

И они обнялись. Мужчина был горд за дочь, а дочь просто радовалась теплу. Знакомые с детства руки обнимали ее, и шепот «Я горжусь тобой, дочь» был самой высокой наградой для нее.

* * *

— Ну, Кикимер, передал? — строго спросил Сириус, сверля глазами сгорбленную фигурку домовика. Тот устало кивнул, не в силах говорить, трансгрессия в чужой дом и доставка цветов с конфетами не прошла для него даром, слишком стар он был для таких прыжков в подпространство…

— И как они среагировали? — не унимался Сириус, в упор не замечая изможденного вида старика. Кикимер с тоской покосился на стул, но приглашения не получил и потому остался стоять на полу.

— Нормально среагировали, — проквакал он. — Только леди собака нравится. Мечтает такого мужика встретить, такого же верного, надежного…

Выпустив эту парфянскую стрелу, Кикимер с чувством полного удовлетворения удалился, оставив на кухне Сириуса с отвисшей челюстью.

В самом глубоком месте Хогвартса, в Тайной комнате Салли Слизерина стояла вечная зеленая полумгла, расцвеченная бликами-полосами на сырых стенах, отраженными от воды в двух длинных бассейнах. Здесь всегда было душно и жарко, как в тропиках Козерога. Здесь пахло стоялой водой и плесенью, а ещё ощутимо разило рептилией. Её своеобразный, специфичный запах особенно сильно ощущался возле воды.

Может, и вывел когда-то из петушиного яйца и жабой высиженного василиска древний грек Герпий Злостный, но та тварь, искусственно выведенная, давно сдохла. Вернее, её прикончили, как смертельно опасную зверушку. Убили её довольно просто, загнали в каменный кувшин, заткнули горловину пробкой, залили воском, а потом сквозь ма-а-аленькие отверстия наполнили емкость кипящим маслом. Потом этот казан сорок восемь часов коптили на костре, как дочерей падишаха в «железном быке». Когда, по идее, все было готово, каменную посудину расколотили чугунной болванкой и насквозь уваренного василиска тут же расчленили для полной гарантии. Анатомы прошлого точно знали, как надо уничтожать тварей внеземного происхождения, будь то кентавр, священный бык Апис или тот же василиск, который не пойми как вылупился из пустого куриного яйца. Именно для этих целей и был построен египетский Серапеум, где в битуме хоронили кости гибридов, препятствуя дальнейшему возрождению горов, анубисов и прочих звероголовых монстров.

Не-е-ет, нет, нет… наш василиск родился вполне естественным путем, когда-то очень-очень давно влюбленная пара балионисков-василисков сплелась в любовных объятиях с целью продолжения рода. От этого союза двух змеединозавров и произошел наш змеиный король. Просто в Англии балиониски не водятся, один такой попал в Туманный Альбион совершенно случайно. Гэвин де ла Рейн, сопровождавший в походе прусского вельможу, в одной китайской провинции обнаружил на рынке клетушку со странными змейками ядовито-зеленого цвета. Одна из них, видимо, была самцом, потому что на голове у него красовалась маленькая костяная корона. Маленькая змейка так приглянулась Гэвину, что после недолгих торгов он купил её за символическую цену — шестнадцать юаней. Потом был долгий многолетний переход по западной Европе, тогда путешествия тянулись годами, за это время малютка размером с червяка выросла до размеров среднего питона, и что-то говорило о том, что змейка на этом не остановится — рептилии растут вечно. Сами понимаете, дальше питона таскать с собой становилось накладно, и Гэвин начал искать постоянного хозяина для своего питомца. Таковой вскоре нашелся в Англии — Салли Слизерин. Веселый, ехидный и похотливый, немало девиц он обрюхатил, разъезжая туда-сюда. Неизвестно, почему Гэвин де ла Рейн передал этому бабнику коронованного питона, но говорят, что змееныш сам потянулся к Салли. Салазар привез балиониска в Шотландию, измерил зверька вдоль и поперек, сверился с записями де ла Рейна и выяснил, что змейчик растет со скоростью пять дюймов в год. Это пока маленький, а вот потом, когда он станет постарше, его рост, возможно, замедлится. Вспомнив наскальные изображения балионисков, прикинул его будущие размеры и понял, что террариум должен быть очень вместительным. Но к счастью, балиониск — не оккамий, безразмерного помещения он не требует…

Тут как раз в светлую голову Годрика Гриффиндора пришла восхитительная мысль — построить школу-пансион для волшебников. Заложить начальный фундамент он поручил Салли, как опытному путешественнику. Смазливый ловелас, страдающий язвой желудка и перхотью, был крайне озабочен тем, где поселить своего рогатого змея. Дело в том, что у малыша проявились магические таланты — он начал убивать взглядом, что создавало неприятную ассоциацию с василиском. Убивал он, конечно, кроликов и крыс, то есть тех, кого потреблял в пищу, но попробуйте объяснить это простому люду…

Вот и кинулся Салли в шотландские горы искать пещерку, пообъемистей да поглубже. Нашел. Убедил Годрика, Пенни и Кандиду в том, что в подземельях будет жить сам, и вот четверка основателей заложила первый камень в основание будущего замка. Свои апартаменты Салли шлифовал с любовью и скрупулезностью, зная, что в этом месте после его ухода за Грань останется жить его обожаемый балиониск-василиск… Колонны нижней пещеры украсились изваяниями змей, в полу появились два бассейна с неиссякаемыми тогда источниками, в стенах замка были проложены и проведены наружу несколько тайных ходов. Жизнь Салли подошла уже к зениту, когда он, наконец, смог утереть пот с лысеющего лба — все, его красавец обеспечен постоянным жильем! И последний штрих — статуя себя самого, на память змейчику… который к тому времени вымахал до семи метров и отзывался на кличку Балрейн, имя, составленное из двух слов — начала его названия вида и фамилии его первого хозяина.

Перед самой смертью Салазара Слизерина открылась ещё одна необычная способность балиониска: он мог питаться темной магией. Это выяснилось совершенно случайно... В руки Годрику попал странный портрет, который выкачивал энергию из окружающих, ни дать ни взять портрет Дориана Грея… Вот только до рождения Оскара Уайльда было как минимум пятьсот лет и о Дориане никто не слышал. Короче, некая темная сущность, сидящая в портрете, переселилась в Годрика и захватила власть над его телом.

Годрик начал чудить, наколдовывать всякие неприятные вещи и вообще вел себя как полный придурок. Кандида, Пенни и Салли заподозрили, что Годрик кем-то одержим, и начали свои первые попытки экзорцизма, первые в истории попытки изгнания дьявола. В качестве ритуального зала подошли подземные апартаменты Салли. Сюда-то и принесли связанного Годрика и накрытый полотнищем портрет некромага. Расчертили пентаграммы, расставили по углам её зажженные свечи, всё чин по чину, приступили к ритуалу изгнания… но тут созданный шум привлек внимание Балрейна, приполз он из логова, покрутился вокруг, да и вцепился в портрет, прокусил промасленный холст и давай трепать картину, как Тузик грелку. Раздался дикий крик боли, причем доносился он из двух источников — изо рта Годрика и… из портрета, при этом нарисованный мужик орал так, словно его убивают.

Так был обнаружен и уничтожен первый в мире магии крестраж. Потом его изучат, обследуют и, к сожалению, опишут. И попадет та темная книжка о наитемнейшей магии неоднократно во многие руки некоторых неумных идиотов, которые соблазнятся чудом бессмертия и возжелают настрогать крестражей. Герпий Злостный был уже известен, этот из портрета остался безымянным, а в будущем ещё двое попробуют воспользоваться этим темным даром, один из них, очевидно, Дориан Грей, а второй — небезызвестный нам Том Реддл. В той книжечке, кстати, чернилами по желтому пергаменту четко и внятно написано: больше одного раза душу раскалывать нельзя! Но Том, наверное, плохо учил английский язык или страдал редкой формой дислексии, иначе читал бы повнимательнее…

Воздух всколыхнулся, потревоженный маленькой серой крысой, это была молоденькая самочка, которая только-только покинула общую нору и впервые отправилась познавать огромный мир. Легкий ветерок, поднятый её движением, чуть взвеял завесу застоялой вони, отчего та стала сильнее, крыса замерла, настороженно принюхиваясь — пахло всё тем же, стоячей водой, плесенью и рептилией, последнюю она не могла видеть по причине мелкого размера, а между тем за ней наблюдали два огромных золотисто-желтых глаза. Не уловив вокруг себя ничего такого опасного, крыса прошмыгнула дальше и, держась возле стены, проскакала в один из тайных проходов. Балрейн проводил взглядом маленькую гостью и прикрыл веки — регенерация почти завершилась, и его глаза, смертоносное орудие, почти полностью восстановились, ещё месяц-другой, и можно контролировать их, переключать зрение с простого на убийственное и наоборот. Высунув кончик раздвоенного языка, древний змей попробовал на вкус окружающий воздух, ничего вкусного… язык коснулся нового клыка, выросшего на месте того, выломанного мальчишкой.

Балрейн задумался, вспоминая те недавние события: течения времени он, собственно, не замечал, просто жил, неспешно тек сквозь реку времени, запоминая какие-то значительные происшествия, а какие-то он просто отметал, как ненужные и незначительные. Поэтому он и не мог сказать, когда произошло то или иное событие — вчера или сто лет назад… Просто помнил властный голос, приказывающий «Убей!», а ведь со дня смерти Салли он не слышал парселтанг. Растерявшись от неожиданности, он подчинился приказу — посмотрел на девушку. Раскаяния он не чувствовал, потому что не знал, что убил её, Плаксу Миртл он не ел, поэтому и не понял, что кого-то там поджарил своими глазами. Спустя какую-то череду лет голос вернулся, на этот раз им командовала какая-то мелкая соплюшка, рыжая и бледная. Он подчинился её голосу и в то же время сопротивлялся ему, потому что в воздухе разливались эманации целых двух темных сущностей, один из маленькой черной вещички, так похожей… на что-то… а второй был в этом мальчике, который что-то кричал и размахивал тонкой стальной полосочкой. Балрейн реально разрывался между двумя соблазнами, хотелось всего и сразу — и мальчика, и черную вещичку. Занудный голос рыжей девочки давно смолк, и теперь дух из дневника противно шипел, ввинчиваясь ему в мозг: "Мальчишка там, убей его! Оставь птицу…" Кажется, там была какая-то птица, она громко верещала и скрипела и что-то сделала с его глазами, почему-то он перестал видеть, ему стало очень больно от свежих ран, и от этого испортилось настроение… Мальчика он достал, тот его — тоже, воткнул железку в нёбо, её длины совсем чуть-чуть не хватило до мозга. Мальчика он, кажется, не ел, иначе бы помнил об этом. А поглощенный им крестраж послужил ему резервом для дальнейшей регенерации. Во всяком случае, очнулся он живым и относительно целым, ослепленным, без одного верхнего зуба, но живым.

Запах убежавшей крысы давно развеялся и почти стерся из памяти, когда откуда-то сбоку послышался привычный когда-то шум — звук открывшейся двери, как раз в той стороне, откуда приходил Салли… Балрейн настороженно прислушался, гадая мимоходом, кого на сей раз несет. То, что это не Салли, он как-то сразу понял, не идиот же. А вот и голоса…

— Где-то здесь, Невилл. Он где-то здесь лежал…

— А куда он подевался, Гарри?

— Не знаю… но он точно был здесь, возле правого бассейна, а вот тут, у подножия статуи, лежала Джинни.

— Может, его кто-то забрал?..

— Не знаю, Невилл, но, кажется, он уполз вон туда, смотри, рот статуи открыт.

— Гарри. Пошли-ка отсюда. Мне это не нравится, если он живой…

— А я надеюсь, что он живой!

— Гарри! Тебя что, Хагрид покусал и заразил любовью к чудовищам?

— Да нет, Невилл… ты не понимаешь, ты его не видел…

Балрейн осторожно посмотрел в щелочку и увидел, как один из мальчиков импульсивно вцепился в свои волосы, пытаясь донести до товарища какие-то свои очень важные мысли. Ну, оружия при них вроде нет, в пищу не пригодны, так что есть он их не будет, крыса от его взгляда не сдохла, значит можно смотреть на мальчишек без опасений их погубить. Может, они не прочь составить ему компанию, как когда-то дружил с ним Салли? Да и запах странно знакомый, одного мальчика он точно когда-то видел и обонял, так знакомо он пахнет… А ребята продолжали разговаривать:

— Чего я не понимаю, Гарри?!

— Ты не видел его первобытной красоты, его величия…

— Слушай, Гарри… продолжишь настаивать, я тебя оглушу и отнесу наверх насильно. Ты сам себя-то слышишь? Этот василиск укусил тебя, а ты ему дифирамбы поешь.

— Он спас мне жизнь. Укусил и спас, выжег то, что было у меня вот тут!

При этих словах тонкий мальчик зачем-то показал пальцем на свой лоб, интересно, что там... Балиониск уже изнывал от любопытства, так ему хотелось познакомиться с мальчишками. Конечно, в школе было полно детей, но Салли строго-настрого велел ему показываться на глаза только тем, кто спустится к нему в логово. Правда, три столетия тому назад он нарушил наказ Салли и выполз в какой-то коридор, мучимый желанием с кем-нибудь пообщаться, и напоролся на двух тогдашних преподов, которые впали в истерику и закидали его перепуганными Петрификусами и Авадами. Одна Авада отразилась от зеркала и рикошетом ударила в своего же хозяина, а второй… простите, обгадился. Засмердел на весь немалый коридор, и Балрейн поспешно удрал обратно к себе, спасаясь от вони. Позже в школу пригласили Корвина Мракса, чтобы тот навсегда закрыл Тайную комнату, ну а сам Балрейн с тех пор зарекся выходить за пределы своей берлоги. Но ведь мальчики же сами к нему пришли? Наверное, им можно показаться?

Приняв это нелегкое решение, балиониск, древний змеединозавр, чьи предки ещё в Кайнозойскую эру жрали тираннозавров и игуанодонов, робко пощупал воздух языком и осторожно высунулся в проход, круглое отверстие рта статуи. От высокого мальчика тут же невкусно запахло сигаретными окурками — выделяемым гормоном страха, зато тоненький мальчуган ему обрадовался и от него повеяло слабым ароматом еловой смолы, феромона радости.

— Ух ты! Ты живой, змей!

Продолжая принюхиваться, Балрейн выполз целиком, приблизился к парням, но не совсем близко, от высокого мальчишки откровенно завоняло потом, боится, значит. Но коротыш подошел сам и смело положил руку ему на голову, радостно и звонко сказал:

— Привет! Я Гарри, ты помнишь меня?

В ответ балиониск-василиск успокоенно прикрыл глаза — он больше не одинок. Со времен Салли Слизерина у него снова появился друг…

Гарри был очень доволен, всё-таки он смог сделать это, навестил василиска! И при ближайшем рассмотрении убедился, что он гораздо ближе к динозаврам, чем к настоящим змеям: голова, украшенная костяной короной, имела явные черты велоцираптора, да и передвигался он не по-змеиному — в горизонтальной плоскости, а в вертикальной. Гарри тщательно зарисовал и подробно описал внешность василиска, чтобы показать Гермионе, она давно спрашивала про чудовище из Тайной комнаты. Ну что сказать… девочка впала в экстаз, вытаращила карие глаза и на целую минуту утратила дар речи, а когда обрела… её не могли остановить ещё часа два, она всё сыпала латинскими названиями, датами, фактами, фактами и ещё раз фактами. Из бурного потока её речи удалось только понять, что василиск на самом деле балиониск, какой-то дальний сородич барионикса, мелкого динодракона, с которым сражался Георгий Победоносец! Дальше Гермиона слишком разогналась, начав мечтать и вещать о том, какая это будет здоровская сенсация, если… Вот тут её и притормозили, осторожно напомнив, что змей живет в Хогвартсе, а не в водоеме общего доступа, подобно водному чудовищу Несси в озере Лох-Несс. Девочка опомнилась, осмотрелась и, поняв, где находится, остыла.

А находились они в самой лучшей зрительской ложе, ряды ниже и выше вокруг них постепенно заполнялись народом. Люди собирались смотреть первый тур. Гарри и Невилл сидели по обе стороны от Гермионы, чья коляска была поставлена в некое подобие балкончика. Выше расположились профессора, остро пахло базиликом от мантии профессора Снейпа, ниже блестела лысина Филча. Арена выглядела странно — гигантская каменистая площадь, на ней на равном расстоянии друг от друга стояли огромные кубы, накрытые брезентом. Крайний слева куб дрогнул, зрители присмотрелись и увидели, как с него снимают полотно семеро рослых человек. Над головами разнесся усиленный Сонорусом голос Людо Бэгмена:

— Внимание! Начинаем! Встречайте первого чемпиона — Флер Делакур!

Полотно упало вместе с клеткой, её четыре решетчатые стены легли вокруг маленькой горки, на вершине которой восседал некрупный дракон. Гарри непроизвольно вцепился в подлокотник гермиониной коляски. Невилл громко сглотнул:

— Ой… дракон?! Валлийский зеленый?

Из палатки, поигрывая кнутиком, вышла Флер в кожаном прикиде амазонки а-ля Зена — королева воинов. Девичью грудь подпирал стальной корсет, белокурые волосы стягивала кожаная повязка, не доставало только шакрама, кольца-диска, которым направо-налево кидалась греческая воительница… Но вряд ли Флер о ней знала.

Она мягко шагнула навстречу дракону, который чесал спину о камень. Не видный глазу прыжок, и девушка буквально сцепилась с драконом, который достал ее лапой. Трибуны потрясенно замерли. Флер летала буквально по всей спине дикого, необузданного животного, желающего ее уничтожить, но в какой-то момент оказалась возле яйца, схватив которое, побежала. В последний момент дракон успел навредить ей — дыхнув огнем вслед. Обожженную девушку внесли в медицинскую палатку. Трибуны неистовствовали — она смогла, победила дракона в честном бою.

У дикого необузданного животного чесалась спина. То ли съела что-то не то, то ли летать хотелось, но спина чесалась, и это было единственное, о чем она могла думать. Почесать! И тут на поле перед ней выступила человеческая самка, что было заметно по двум отличительным особенностям, хотя дракон самке под хвост не заглядывала. Особенность конкретной самки была в том, что на ней было что-то, отливающее металлом на солнце. «Чесалка!» — возликовала валлийская зеленая и, схватив самку лапой, принялась отчаянно чесать ею спину, игнорируя попытки сопротивления. Самка тоже, видимо, что-то поняла и потому принялась насылать своей палочкой чесательные лучики. Наконец зуд прекратился и дракон, в благодарность, усадила самку рядом с золотым яйцом, которое та сразу же схватила и убежала, драконица же облегченно выдохнула ей вослед.

Настала очередь второго чемпиона. Открыли вторую клетку, в которой оказался шведский тупорыл пепельно-стального цвета, или, проще говоря, цвета карандашного графита… Он не стал дожидаться атаки чемпиона, а сразу начал плеваться огнем во все стороны, оплавляя ближние камни, жар его огня был таков, что некоторые булыжники за считанные секунды превратились в лужицы жидкого металла.

Виктор Крам, набычившись, вышел, сразу же сотворив большой красный баллон. С криком:

— Банзай! — Виктор прыгнул навстречу дракону и пустил из свежесотворенного баллона пенную струю, которая попала дикому зверю прямо в пасть. Тупорыл подавился и замер, Виктор пульнул заклинанием. Дракон пустил дымок в сторону парня, заскулил, попробовал еще раз с тем же результатом, развернулся к Виктору хвостом и, скуля, уполз в клетку. Виктор спокойно забрал яйцо и строевым шагом вернулся обратно. Трибуны визжали от восторга. Судьи решали вопрос правомерности использования чемпионом маггловского оружия «огнетушитель» против дракона. Дракон тихо плакал в клетке.

Китайский огненный шар, предназначенный для третьего чемпиона, встретил врага с поистине даосской мудростью — притворился крепко спящим. А когда Барти доверчиво подошел и протянул дрожащую ручку к золотому яйцу, китаец просто выскользнул из цепей и мягко воспарил в небеса своим особенным левитирующим полетом, плавно изгибаясь кольцами. Барти на грани обморока смотрел на парящего дракона, на его прищуренные узкие, монгольские глаза, на оттопыренные длинные усы и судорожно проглотил комок в горле. Он был обречен.

Китаец же решал, кого ему привела судьба — мясо или собеседника? Решив для начала поделиться своей мудростью, он опустился пониже и поинтересовался у неопределенного пока объекта, как тот относится к конфуцианству. Объект молчал, поэтому Огненный Шар перебрал еще пару языков — от Мандарина до Парселтанга. Объект молчал и, кажется, не дышал. Странный объект, с точки зрения дракона. Огненный Шар задумался, а объект в это время попытался произнести что-то на чем-то, напоминающем парселтанг. Дракон прислушался: «хотеть», «шар», «уединиться». Огненный Шар помотал головой и удивленно посмотрел на объект, выразивший пожелание спаривания. Посмотрев на вожделеющего его, дракон различил какую-то грязь на человеческом самце и искупал его в своем пламени. Существо закричало от восторга.

Барти, различив знакомое шипение в реве дракона, попытался что-то прошипеть в ответ. Мозги работали медленно, жить хотелось страшно. Вдруг дракон как-то оценивающе посмотрел на Барти и плюнул в него огнем. Огонь был снежно-белым и почти совсем не обжигал, только все сильнее горела рука и голова. Барти закричал от страшной боли.

«Очищающее пламя! Очищающее пламя!» — загомонили трибуны. Легенды говорили, что это пламя очищает от всех клятв и клейм, обновляет магию и… много еще других сказок рассказывали о дезинфекции пищи перед едой.

Когда пламя опало, перед всеми предстал совсем другой Барти — голый, но безо всяких меток. Стыдливо прикрыв орган размножения от жадных взглядов восхищенно замершей женской половины аудитории, Бартемиус с тоской посмотрел на дракона. Дракон же, удовлетворившись видом существа, решил начать период подарков и задабривания, для чего выкатил странное блестящее яйцо прямо в руки будущему партнеру и пожелал приятной прогулки. Барти, не веря себе от счастья, быстро побежал к драконоводам, широко размахивая причиндалами. Те от неожиданности попятились.

Трибуны шокировано наблюдали инсталляцию «Барти и яйцо», а на Барти тем временем накинули мантию, дабы не вызывал ненужные чувства. Кстати, исчезновение метки видели все и теперь задерживать его было не за что, так как трудно доказать… Однако Министра такая мелочь не волновала, и Барти увели под скандирование зрителей: «Свободу Краучу!»

Пришедшие в себя судьи озвучили оценки и все двинулись в замок. Взрослых ждали спиртные напитки, а детей никто не спрашивает.

Дракон же, проводив Барти взглядом, повернулся к своей кладке и, выбрав пару яиц покрепче, снова воспарил в небеса, бросив ехидный прощальный взгляд на драконоводов. Возвращаться в неволю она не собиралась. Выразив эту мысль выразительным телодвижением, Огненный Шар растворилась в драконьем портале.

Брошенные яйца оказались болтунами…

* * *

Оксана с интересом разглядывала прилетевшую ей с очередным букетом книгу. Так как книга касалась магической медицины, то она сделала вывод о том, что ухажер знает ее основную специальность. Сотворив ловушку, Оксана принялась терпеливо ждать. Бабушкины методы не подвели, и неуловимый домовик попал в ее цепкие коготки. Ноги Кикимера вмиг увязли в «липучке», некой субстанции на основе липовой смолы и березового дегтя, щедро сдобренной русской магией, малознакомой и практически неизвестной англичанам. Поняв, что он в ловушке, Кикимер обреченно сжался, с опаской глядя на суровую и неприступную ведьму. Увидев же недобрые желтые искорки в глубине зеленых глаз, он чуть не отправился на Серые Земли. Помурыжив домовика зловещим молчанием, Оксана столь же сурово вопросила, пригвоздив беднягу к полу тонной презрения:

— Чё те надо?

Вопрос, как ни странно, был понятен. Кикимер от страха ответил правду:

— Госпожа нравится господину.

В руке Оксаны сама собой возникла скалка, а за ней последовал ледяной вопрос:

— Какой господин?

— Си… Сириус, госпожа… — еле прозаикался Кикимер, со страхом смотря на жуткую волшебную палочку в руке ведьмы, странно толстую посередине, с двумя тонкими рукоятками.

— Мы знакомы? — ко льду в голосе прибавилась сталь, а скалка угрожающе хлопнула по ладони. Кикимер громко сглотнул и, съежившись, стал ещё меньше, хотя это казалось уже невозможным…

— Брод-д-дяга, он пёс Бр… Брод-д-дяга, ик…

Оксана тут же сложила в уме два и два, получила пять, и двадцать пять, и опять. От удивления опустила скалку и растерянно уточнила:

— Перевертыш?

Кикимер замотал головой так, что уши хлопнули, и поправил:

— Анимаг.

Скалка вновь взлетела в исходное положение, и возмущенно прозвенела булатная сталь в голосе оскорбленной ведьмы:

— Так чего же он тут… кобелем шнырял, скотина?!

Кикимер от ужаса рухнул на колени в «липучку» и истошно завопил:

— Он не нарочно, госпожааа-а-а! Его заколдовалиии-и-и!.. Пощадите…

Дальше Оксана в течение получаса слушала известную сказку Аксакова «Аленький цветочек» на современный и английский лад, а под конец звонко хохотала, слушая сбивчивый пересказ Кикимера про макаку, то бишь про африканскую принцессу с копьем.

Ну а смех, как известно, самое главное разоруживающее средство против всех невзгод. Вот и Оксана тоже — просмеялась, прохохоталась, утерла счастливые слезы со щек и чисто по-бабски пожалела несчастного узника материнского заклятия. А жалость русской бабы — это синоним любви, как издавна повелось… К тому же Оксаночка всё ещё помнила, что именно этот пёс спас её от бандитов, к которым она совершенно случайно угодила в лапы, возвращаясь от приболевшей подруги. Она снова звонко засмеялась, поняв, что узник в собачьей шкуре выбрал её после целой вереницы породистых невест. Ой сказка, сказка, сказка… оказывается, ты есть в реальной жизни! Ну что ж, она согласна примерить на себя шкурку прекрасной Белль и готова отправиться в Замок Чудовища, чтобы снять древнее проклятие! Окончательно подобрев, Оксана освободила ноги Кикимера от липкой ловушки и велела возвращаться к господину и не беспокоить её пару дней. Подумав, она добавила, что любит горький шоколад и пусть господин Сириус не присылает больше молочного, он слишком сладкий.

* * *

А Волан-де-Морт разлагался. Распадался, гнил… ну что вы так смотрите? Лучше в памяти покопайтесь, господа читатели, вспомните, как он с помощью Квиррелла прибил пару единорогов в Запретном лесу при Хогвартсе… А теперь откройте книгу номер один и прочитайте в пятнадцатой главе на триста пятнадцатой странице «Запретный лес», там написано, что убийство единорога считается чудовищным преступлением. Только тот, кому нечего терять и кто стремится к полной победе, способен совершить такое преступление. Кровь единорога спасает жизнь, даже если человек на волосок от смерти… Но человек дорого заплатит за это. Если он убьет такое прекрасное и беззащитное существо ради собственного спасения, то с того момента, как кровь единорога коснется его губ, он будет проклят. Вот и настигло это проклятие Волан-де-Морта. И будет настигать его и впредь, сколько бы личин и тел он не сменил, везде, всегда и повсюду его будут преследовать неудачи, ни в одном теле он не задержится теперь надолго. И якоря-крестражи теперь ничем не помогут ему, это всё равно что мертвому ставить припарку, если верить одной мудрой пословице. Или, к примеру, это так же бесполезно, как молодящейся бабке делать подтяжки и малевать своё морщинистое личико тонной косметики, всё равно моложе она не станет. Волан-де-Морт злился, ругался, круциатил ни в чем не повинного Хвоста и шипел:

— Ты что-то не так сделал, гаденыш. Круцио! Ты что-то неправильно… Круцио… сварил, крыса! Круцио! Это тело… Круцио... не доживет до конца полугодия! Иди делай нового голема, скот голохвостый! Кр-ррруцио!..

Бедный Пит, прикрывая ладошками толстый зад, вприпрыжку понесся в подвал за ингредиентами и котлом, не понимая, с чего господин так бесится. Ни он, ни Лорд даже понятия не имели, что Томаса Марволо Реддла просто-напросто настигает древнее единорожье проклятие, природное наказание, падшее на голову человека, так самолюбиво и самозабвенно, так высокомерно и чванливо лишившего жизни невинное и волшебное создание ради спасения себя любимого…

Бартика окружали поклонники, девушки тащились от него, парни радостно и искренне предлагали дружбу. Его изумительный тур с китайским драконом впечатлил всех — шутка ли, окунуться в очищающее драконье пламя и возродиться заново чистым и непорочным! Поняв, что дурак Министр всё ещё не желает освобождать Бартика — всеобщего любимца и кумира, — студенты всех трех школ устроили тако-о-ой бойкот Министру, что хочешь не хочешь, а пришлось уступить деткам. Тем более что собственная внучка, Миранда Фадж, закатила деду дикую истерику с твердой аргументацией — ты-ж-министр-а-он-твой-подопечный! Или-я-не-твоя-внучка.

После долгих споров и ругательств, уговоров и прочих свар чиновники, в конце концов, сдались и, махнув рукой, дали амнистию осужденному Барти Краучу-младшему. И вроде все были довольны. Но только не Невилл, он единственный, кто не был рад оправданию преступника, для него Барти оставался врагом номер один. Он не забывал, по чьей вине его родители по сей день лежат в дурке… и продолжал страстно ненавидеть Бартика. Гарри замечал это противостояние и однажды на правах друга потребовал объяснений.

— Невилл, ну чего ты, что ты так на него взъелся?

— Он — Пожиратель смерти! — вяло огрызнулся Невилл.

— И что? — недоумевал Гарри. — Игорь Каркаров и наш профессор тоже были этими… Пожирателями.

— Я ничего не знаю про них. А Крауч с Лестрейнджами очень так отметились в нашей семье, это из-за них мои родители… — тут Невилл запнулся и умолк.

— А что с твоими родителями? — занервничал Гарри, пытливо заглядывая в синие глаза друга. И Невилл, видя неподдельную тревогу в зеленых омутах Гарри, сдался… Ведь Гарри же друг, настоящий, верный товарищ, с Гермионой помогает, за него переживает, будет просто свинством что-то от него скрывать. И, запинаясь через слово, часто повторяясь, Невилл рассказал Гарри о своих маме и папе, которых запытали до потери рассудка Барти и Ко. Наконец он закончил заикаться и нерешительно замер, ожидая приговора, но, к его удивлению, Гарри задумался, крепко так, аж щеки кулаками подпер и уставился в стену невидящим взором. Завороженный Невилл с трепетом смотрел, буквально видя, как вертятся под темными волосами шестеренки мозга в черепной коробке Поттера. И даже слышал их скрип. Думал Гарри, думал, думал и додумался, серьезно спросил у Невилла:

— Ведь у директора же феникс есть, а у феникса есть слезы жизни. Так?

Невилл пожал плечами — чего не знает, того не знает, но на всякий случай покивал. Гарри продолжил свою мудрую мысль:

— А раз так, то почему же он не даст пару капелек на исцеление своих соратников?

Вот теперь и Невилл задумался — и правда, почему? Ведь они с бабушкой почти одногодки, правда бабуля в делах Дамблдора не участвовала, но они же знакомые… А тем временем Гарри дальше развивал свою мысль:

— Вот ради моего спасения он презентовал целый пузырек этих слез феникса, во всяком случае один такой выпал из кармана профессора Снейпа… ну, почти… Целый пузырек, понимаешь, Невилл, и я его весь отдал тёте Оксане. Потому что боялся, что Эмили умрет. Она умирала, и я боялся, что опоздаю.

Невилл на это лишь покивал, проглотив комок. Гарри же не знал, он за других боялся.

— Но я не думаю, что у директора это был последний пузырек, при неистощимом-то источнике, который всегда под рукой. Не верю! — продолжал разглагольствовать Гарри, энергично жестикулируя. — Наверняка у него ещё есть, а нет, так феникс же рядом на жердочке сидит. Я видел ещё на втором курсе, когда меня в кабинет к директору вызвали. Невилл, как думаешь, он даст мне, если я его попрошу? — неожиданно спросил он у Невилла. Тот растерянно замигал и развел руками, потеряв дар речи.

А Гарри далее вслух размышлял:

— Не-е-е… сомневаюсь я что-то, что он просто так даст… ещё и спрашивать начнет, зачем и для чего мне понадобились слезы его феникса. А если я и расскажу, то что-то мне подсказывает, что он не растрогается и не даст мне целый галлон целебной жидкости, раз уж сам не чешется ради своих соратников… — тут он резко переключился на другое: — Невилл, а на Барти не сердись. Ну подумай сам, он же пацан совсем был, когда его в Пожиратели загребли, всего-то семнадцать лет, это разве возраст? Это Лестрейнджи должны за всё отвечать, в том числе и за Барти, это они его втравили в свои взрослые игры.

— Но он самый верный последователь Сам-Знаешь-Кого… — запротестовал Невилл. Гарри возразил:

— И что? Его дракон очистил, причем против его воли. Барти теперь ничем не связан со своим господином. А он чокнутый, Невилл, ненормальный… всех убивал. Своих, чужих, взрослых, детей… Мне Сириус рассказал, что его младшего брата, Регулуса, Темный Лорд тоже убил, а ведь он был своим! Верным сторонником. Правда, медальон он у господина всё-таки украл… медальон, медальон… — забормотал вдруг Гарри, внезапно отключившись от реальности. Невилл с тревогой наблюдал за товарищем. Для него, собственно, было странно то, что Гарри в конечном итоге стал его другом, раньше рядом всегда крутился Рон, неприятный, жадный и завистливый тип, который ревниво смотрел на всех, кто подходил к Гарри ближе чем на метр. А стоило только ему проявить к кому-то хоть малейший вежливый интерес, как Рон тут же пресекал близкие знакомства, злобно оттирая от Гарри поклонников. К Гарри он допустил только Грейнджер и свою сестру Джинни, наверное счел, что девочки не могут быть серьезными конкурентами в мужской дружбе. Гарри кротко следовал за рыжим, просто потому, что оказался ведомым, вот и таскался покорно за ним, как теленок на веревочке. И только несчастный случай с Гермионой показал, насколько Рон низок и нехорош. Да и сам Гарри очень сильно изменился в это лето, он впервые узнал, что смертельно болен, что тётя и дядя его на самом деле любят. Что… Тут сумбурные мысли Невилла прервал вскочивший с воплем Гарри:

— Да медальон же!!! — с чем и унесся в направлении совятни.

Отправив к Сириусу спешную и срочную Буклю, Гарри неспешно поплелся по коридорам к гриффиндорской башне. Проходя по коридору четвертого этажа к следующей лестнице, Гарри увидел, как сдвинулась с места горгулья, охраняющая вход в кабинет Дамблдора. Ноги Гарри сами собой унесли тело в нишу, не успела голова даже задуматься об этом. Спустилась винтом лестница с грифоном, и в коридор шагнули двое: Филч и директор. Филч, пыхтя, торопил босса:

— Скорее, сэр, скорее, надо, чтоб вы засвидетельствовали, что это именно Пивз учудил и никто другой… Скорее, сэр, поторопитесь, пока никто не убрал это безобразие!

Директор, добродушно ворча, ускорил шаг, и теперь Филчу приходилось самому торопиться, чтобы поспеть за директором. Голоса, шаги и пыхтение стихли вдали, а Гарри продолжал зачарованно таращиться на открытую горгулью — в спешке директор забыл её закрыть. Голова у пацанов известно как работает, в ней обычно живут миллион с четвертью идей и каждая из них постоянно теснит другую, выпихивая вперед самую нужную в тот или иной момент. Вот и сейчас вперед вылезла гениальная Идея — кабинет пуст, и птичка там одна и без присмотра.

Гарри даже облизнулся, от волнения пересохло во рту, а руки сами нырнули в карманы штанов и мантии, нашаривая среди веревочек, клочков пергамента, оторванных пуговиц и прочего мальчишечьего хлама пустой хрустальный пузыречек, оставшийся с последнего урока зельеварения. Если сомневаешься в том, что тебе что-то дадут добровольно, позаимствуй сам, вот жизненное кредо, которому Гарри следовал с недавних пор. А именно, с самого раннего детства, когда Дурсли начали запрещать все дурные потребности его темной половины. Воровать, конечно, плохо, занудила было совесть, но мальчик поспешно затолкал её подальше, выдвинув вперед твердый аргумент — а я не для себя, а для друга! Совесть послушно заткнулась и Гарри беспрепятственно добрался до вотчины директора, круглого кабинета. А вот и птичка! Гарри с вожделением посмотрел на сиятельного феникса, заставляя того нервно заерзать на жердочке под алчущим взглядом мальчишки — поди пойми этот взгляд, то ли сожрать хочет, то ли украсть… А перед Гарри встала неожиданная проблема, он понятия не имел, как собирать слезы феникса. Как заставить птицу плакать? Сначала он попытался её попросить, подставляя под клюв скляночку:

— Слушай, Фоукс, поплачь сюда, ну пожалуйста, мне очень надо…

Огненная курица вопросительно курлыкнула, в упор не понимая, чего от неё хотят. Гарри жалобно посмотрел в её черный блестящий глаз, но добился только лишь того, что заслезились его собственные глаза от нестерпимого сияния золотой птицы. Попытался снова:

— Фоукс, ну дай мне слезы, очень прошу.

А жареный павлин продолжал строить из себя тупицу и наотрез отказывался плакать. Гарри в отчаянии даже полки на всех шкафах осмотрел, нет ли где готового сбора слез феникса, но в пределах видимости ничего похожего не нашлось, и Гарри возобновил попытки достучаться до фаршированного фазана:

— Ну ты же умный, я знаю, что ты умница, ты же прилетал ко мне на помощь, шляпу с мечом приносил, помнишь? И ты мне плакал вот сюда, помнишь? — в порыве внезапного вдохновения Гарри скинул мантию, сдернул через голову свитер и футболку и, обнажившись до пояса, подставил под глупый клюв правое плечо с едва заметным шрамиком. Это, как ни странно, сработало. Феникс издал павлиний вопль и бурно, горестно разрыдался, слезы так и брызнули во все стороны. В первый миг Гарри запаниковал, сообразив, что это довольно сложно, поймать драгоценные капли в крошечную горловину хрустального флакончика, но, проследив за падающими слезинками, увидел, что они падают на подносик под насестом. А в подносике оказался маленький желобочек, в котором… в котором… Спохватившись, Гарри поспешно подставил скляночку под край узенькой воронки и успел поймать первую каплю. И потекло плаксивое время ожидания: громко рыдал феникс, Гарри терпеливо слушал плач и менял уставшие руки, держа под воронкой емкость, которая медленно, но верно заполнялась драгоценными слезами жизни. И гадал, какую покалеченную часть тела показывает директор Дамблдор, чтобы заставить феникса поплакать. Микроскопический флакончик наполнился, и феникс, как по заказу, перестал рыдать. Гарри аккуратно заткнул горлышко каучуковой пробочкой и благодарно погладил феникса по грудке:

— Спасибо тебе, родной. Теперь папа и мама Невилла точно поправятся, и Гермионе ещё останется... как думаешь, она встанет?

Фоукс не ответил, но только потому, что не умел разговаривать, и молча смотрел, как одевается хороший мальчик, который, оказывается, слезы просил не для себя, а для своих друзей, и более того, спасибо сказал… чего он от директора никогда не дожидался, лишь равнодушного «Достаточно, Фоукс».

Дамблдор и Филч молча обозревали «безобразие», как выразился старый завхоз, а оно было форменным — посреди коридора в подземельях и совсем близко от гостиной Слизерина растеклось огромное грязевое болото. Цвета жидкого коровьего навоза и с таким же запахом. Кроме того, оно временами булькало, видимо, просачиваясь сквозь какие-то щели на уровень ниже, внушительные пузыри мелодично лопались со звуком «блоп-блумп, блоп-бламп» и распространяли дивные ароматы богатой свинофермы. Директор перепробовал все очищающие заклинания, какие только знал, но болото ни в какую не желало убираться и как-то исчезать. Кто-то весьма сильный наколдовал его и теперь, вероятно, злорадненько хихикал себе где-нибудь в уголочке в полном восторге от своей шалости. Ничего не добившись, директор задумался в тщетной попытке вспомнить ещё какое-нибудь заклинание по уборке-очищению, тут, во время этой паузы, к Филчу подошла Миссис Норрис и ласково боднула старика под колено. Старик сразу же нагнулся и взял кошку на руки, потерся щекой о её мордочку и обратился к директору:

— Сэр, а если его по-маггловски осушить… Попробовать?

— И что же ты раньше молчал, Филч, а? — устало вздохнул Дамблдор.

— А я только сейчас додумался, сэр, — невинно моргнул Филч.

Директор разочарованно махнул рукой и пошел прочь. Филч заглянул в выпученные красные глаза Миссис Норрис и подмигнул ей:

— Ну что? Шалость удалась?

Кошка муркнула и посмотрела вверх, под потолок в угол. Филч перевел взгляд туда же — оттуда хитренько выглядывал вечный проказник Пивз. Филч шутливо погрозил ему пальцем и добродушно проворчал:

— Ты давай, убирай это болото, а то я видел, твое колдовство не под силу самому директору оказалось… Не знаю, зачем это вам нужно, но я подыграл, увел директора из кабинета, как и договаривались, надеюсь ваш план сработал. А болото убери, ладно? Здесь люди ходят.

Пивз молча отсалютовал Филчу, и тот уковылял в свою каморку, оставив кошку на краю болота. Миссис Норрис сладко потянулась, конечно план сработал — мальчик получил слезы феникса, которые у директора ни за что не допросишься. Ну ничего, зато есть они, тайные помощники маленьких шалунов, ведь детям надо помогать, их детские сердца ещё не зачерствели и более открыты, чем сердца равнодушных собственников-взрослых. И пока они могут, они всегда будут помогать детям — секретные звери Хогвартса, его ноги и глаза, уши и души. Таковой была Миссис Норрис, душа замка, воплощенная в серой пучеглазой кошке, таковым был и Пивз, веселый шалун, дух-полтергейст, обожающий проказы и шутки. И они были не одиноки, но их личность я пока не открою, всему свое время, как говорится. Хорошего понемножку…

Гиппогриф начал линять. У него пропал аппетит и налились кровью глаза. Кроме того, у зверя испортился характер. На хозяина он начал злобно шипеть, а пару раз чуть не сожрал домовика, отчего-то приняв того за крысу. Во время второй атаки Кикимер едва-едва успел увернуться и, оставив клок своей накидки в клюве озверевшего гиппогрифа, сумел вырваться и выскочить в коридор, захлопнув за собой дверь, которая тут же содрогнулась от мощных ударов передних лап. Сириус, прибежавший на шум, с недоумением смотрел на старого домовика, стоявшего у стены. Трясущимися руками тот прижимал к груди разодранную в лохмотья тунику и пытался отдышаться и вернуть выпученные глаза обратно в глазницы.

Показав рукой на дверь матушкиной спальни, Сириус желчно осведомился:

— Что с ним такое?

— Застоялся… — сипло каркнул Кикимер.

— Чего?! — опешил Сириус. Кикимер отдышался и начал обстоятельно перечислять:

— Гиппогрифу надо летать. Гиппогрифу надо бегать на воле. Гиппогрифу надо ловить хорьков и горностаев, в крайнем случае ему надо достать драконье мясо, у него начались проблемы с желудком. Гиппогрифу нужно жесткое мясо, нужна грубая пища, крысятина слишком нежная…

— Тьфу! — емко высказался Сириус. И разозлился, стал заворачивать рукава рубашки, грозно запыхтев: — Так и знал… Кикимер, тащи топор, счас я его… пущу… на конину с курятиной. Давно пора!

Кикимер послушно приволок жутковатого вида мясницкий топор, лезвие которого было не столько остро заточено, сколько истончено от частого использования, как это происходит с любимыми ножами, когда их сталь буквально «съедается» после десятилетий резки. Помимо щербатого лезвия, топор совершенно почернел от времени и был покрыт бурыми пятнами, и это были не только пятна крови. Поигрывая тесаком, Сириус пинком распахнул дверь и, тяжело дыша, ввалился в комнату, ища глазами вредную тварь. Клювокрыл обнаружился у окна, при виде топорика в руках хозяина он заинтересованно наклонил голову на бок, предмет был ему знаком, им Хагрид колол дрова. Вот только… прищуренные синие глаза хозяина что-то уж больно пристально смотрели на его шею. Интуитивно чувствуя опасность, гиппогриф распростер четырехметровые крылья, распушил перья на затылке и, раззявив пошире клюв, приготовился подороже продать свою жизнь. Стальные когти оставили глубокие борозды в дубовых досках пола…

— Ну всё!.. — выдохнул Сириус и, коротко кхекнув, замахнулся топором. Хищно сверкнув, тот широкой дугой просвистел по воздуху и… вонзился в подоконник. Гиппогриф успел увернуться — ловко поднырнув под лезвие, он скакнул влево и на ходу цапнул Сириуса в бок. Тот взревел, выдрал топор из подоконника и, развернувшись, снова ринулся в атаку на зверя. Клювокрыл прыгнул на кровать, колун — за ним и, снова промахнувшись, распорол подушку. Пуховая вьюга заполнила комнату, а выдирая застрявший топор из материи, Сириус вдобавок продрал и матрас, и вверх взметнулась ещё одна порция пуха и перьев. Видимость стала нулевой, а погода нелетной… Идем по приборам. Веселые пушинки хаотично сновали по комнате, забивались в рот, глаза и нос, заставляя жмуриться, кашлять и чихать. Пришлось отложить казнь до лучших времен. Сириус, Клювокрыл и Кикимер дружной кучей вывалились в коридор, прокашлялись-продышались-прочихались и удивленно уставились друг на друга — и с чего они эдакую карусель устроили? Ведь Клювокрыла надо просто выгулять… Где проблема-то, а?

И словно ставя последнюю точку в сегодняшних событиях, по коридору пролетела белая сова и, коротко ухнув, села на руку Сириусу. Это прилетела Букля с письмом от Гарри.

«Дорогой Сириус!

Помнишь, ты рассказывал мне про медальон, который Регулус попросил уничтожить? Но он не открывается, потому что нет змееуста. Так вот, я подружился с василиском из Тайной комнаты, он большой, красивый и очень умный. Я называю его Рексом, он на него хорошо отзывается, потому что дружелюбный и ласковый. Сириус, можешь прислать мне как-нибудь тот медальон? С Кикимером, например. А я передам его Рексу, он сможет его открыть и уничтожить. Передай привет Клюву.

Гарри.

PS. Если не сможешь прислать, то не беда, я сам зайду к тебе на новогодние каникулы».

Прочитав послание, Сириус долго оцепенело сидел на полу, слепо глядя в стену напротив, его воспаленный мозг пытался выложить нежданный паззл из кусков того, как Гарри дружит с василиском. Картинка никак не желала складываться, не хватало воображения, да и как такое можно представить? Василиск по имени Рекс. Да ну, бред же…

Помятый лист пергамента выпал из его ослабевших пальцев и, коротко спланировав, с тихим шорохом опустился к ногам Кикимера, тот, поколебавшись, подобрал листок, вчитался. Не поверил, перечитал ещё раз. И растерянно проскрипел:

— Маленький господин готов помочь?

* * *

Гарри радостно нес другу благую весть. А именно, новость о том, что родителей Невилла можно излечить, и он даже знает, кто это может сделать. Раз за разом вспоминал он события минувших дней, произошедшие на рождественских каникулах. Так как в эти дни ожидался Святочный Бал, то Гарри счел лучшим удрать домой и воссоединиться со своей новоприобретенной семьей. И вообще, только полный кретин откажется попробовать провести первые совместные праздники!

Тетя Петуния по его просьбе выяснила домашний телефон доктора Оксаны, который и выдала племяннику. Дрожащими от нетерпения пальцами Гарри набрал номер.

— Госпожа доктор? Здравствуйте, это Гарри, вы помните меня?

— Разве ж тебя забудешь? — раздалось из трубки

— Простите, что я вас беспокою, но вы же доктор и у меня… ну… вопрос…

— Давай так, у меня заканчивается дежурство и мы можем встретиться в Старбакс на Большой Портленд-стрит 159, согласен?

— Ура! То есть да, конечно! — радостный Гарри положил трубку и принялся быстро собираться, путаясь в одежде и прикидывая, на чем быстрее и надежней туда доехать. Подумав, он снова кинулся к телефону и вызвал такси.

Добравшись до означенного кафе, Гарри присел за угловым столиком, чтобы видеть вход, и заказал чай и пирожное с заварным кремом. Стараясь растянуть пирожное, он смаковал каждый кусочек, невольно привлекая внимание медиков, заскакивавших в кафе чем-нибудь перекусить в перерыве между пациентами.

Наконец, дверь хлопнула еще раз и в помещение вошла тетя-доктор, которую так ждал Гарри. Сразу же увидев мальчика, она стремительным шагом двинулась к нему, как-то вмиг оказавшись рядом со столиком. Мысль подняться и помочь сесть женщине еще только формировалась в голове мальчика, а женщина уже усаживалась за столик, скинув пальто на стул.

— Ну, здравствуй, Гарри, — спокойным голосом поздоровалась она. — Чем я могу тебе помочь?

— Понимаете, у моего друга… родители… ну как бы… ну, они… — Гарри смешался, не в силах найти слова.

— Успокойся и рассказывай по порядку, магические вещи можешь от меня не прятать, — улыбнулась доктор Оксана.

— Так вы из наших? — эта простая мысль не приходила ему в голову, хотя Оксана ему говорила практически прямым текстом.

Женщина лишь улыбнулась.

— У меня есть друг Невилл. У него мама и папа... — начал Гарри. Доктор Оксана сосредоточилась. — Они… болеют. Их пытали так, что они после этого как сумасшедшие — ничего не говорят, а просто лежат или ведут себя… ну… как…

— Агрессивно? Кусаются? Кричат? — решила уточнить Оксана.

— А… нет-нет, что вы, они просто никого не узнают и мама у него ведет себя как маленькая — фантики дарит, но ничего не говорит, хотя улыбается.

— Так, хорошо. А КТ мозга что показало?

— А… ну… они в Мунго, а там про это ничего не знают, — смутился Гарри.

— Понятно, Великобритания и ее девятнадцатый век, — грустно заключила Оксана. — Мне нужно посмотреть, но судя по тому, что ты рассказываешь, вылечить их можно. Нужно привезти их к моему знакомому, я с ним свяжусь, вот по этому адресу, — Оксана протянула карточку с напечатанным адресом. — И тогда будем знать точно. Сумеешь?

— Да! Я все-все сделаю! Спасибо! — Гарри был счастлив.

Они еще долго говорили о всяких разностях, о магическом мире, о школе и жизни, о друзьях…

И вот теперь Гарри спешил к Невиллу. Тот жил на Линн-плейс сорок девять, что на углу Линкольна и Бёрд-стрит, адрес, разумеется, был тайным, Долгопупс-Хаус прятался в пространственной складке, как и все дома волшебников.

День Невилла начинался не очень весело, но было какое-то странное предчувствие, как будто что-то должно случиться, только непонятно — хорошее или плохое. Сначала он порвал домашнее задание по зельям, потом чашка упала и разбилась, а Репаро ее склеило почему-то ручкой внутрь, потом Невилл получил дверью в лоб от Перриша, семейного домовика, который так торопился сообщить ему о визите, что, не разбирая дорог, пронесся по дому, распахивая двери чуть ли не ногой. И вот когда он уже решил, что это самый черный день его жизни, Перриш озадачил его новостью — пришел Гарри Поттер! Новость была очень радостной, но еще она означала, что нужно срочно достать бабушку, потому что время не ждет. А бабушка, как назло, ушла на какой-то светский раут. Невилл провел друга в гостиную и отправил бабуле срочную сову.

Сова, подражая бомбардировщику под зенитным огнем, странным зигзагом рванула в небеса… Оставалось только ждать. Но ожидание продлилось недолго, буквально час, а может, два, но в какой-то момент в Долгопупс-Хаусе появилась не очень довольная леди Августа. Немедленно вызванный из гостиной Невилл несколько испугался боевого настроя бабушки и поначалу не мог сложить звуки в слова. Августа же, постукивая палочкой по бедру, поинтересовалась у внука природой и характером шутки, которую он отобразил в письме. На счастье Невилла, увязавшийся с ним Гарри, что-то такое и предполагавший, сначала так же испугался, но потом, представив василиска вместо бабушки Невилла, как-то враз успокоился и открыл рот.

— Это не шутка. Доктор Оксана — настоящий ангел, и если она не поможет, то никто не сможет! — взволнованно крикнул Гарри.

Августа замерла и принялась сверлить взглядом молодого нахала, по ее мнению.

— А если станет хуже?

— Да куда уж хуже… — пробормотал Невилл.

В общем, через полчаса криков, ругани и чуть ли не портового мата было принято судьбоносное решение — последовать плану Гарри. Не желая откладывать, Августа попросила Невилла и Гарри одеться, после чего сжала порт-ключ, немедленно оказавшись в Мунго.

— Я забираю детей! — голосом, не терпящим возражений, Августа разогнала персонал, обездвижила Френка и Алису. И задумалась: «Теперь-то как?»

А Невилл, ни минуты не задумавшись, вызвал автобус, поинтересовался у кондуктора Стэна, смогут ли они доставить людей во-о-от сюда.

— Нет ничего невозможного для Ночного Рыцаря! — гордо ответили ему, после чего всех загрузили, привязали и…

Забывший пристегнуться Невилл неплохо смотрелся аппликацией на заднем стекле автобуса все те минуты, пока трехэтажный Рыцарь летел вперед. Наконец они добрались. Левитируя Френка и Алисию, Августа кавалерийским шагом двинулась в парадное, позади спешили Невилл и Гарри.

— Бабушка, ты ничего не забыла? — поинтересовался Невилл.

Выдав несколько непечатных фраз, Августа накинула магглоотталкивающие чары. Поспешив вперед, Гарри увидел стеклянные двери и звонок, в который он немедленно позвонил. Ему открыла женщина в костюме медсестры.

— Что тебе, мальчик?

— У меня папа и мама в машине, нужно две каталки, можно?

— Да, конечно, помощь нужна?

Представив на минутку глаза этой женщины при виде левитирующих людей, Гарри отчаянно замотал головой и быстро-быстро повез каталки паровозиком. В какой-то момент на каталках появились Френк и Алиса, и Гарри смог-таки повернуть назад.

Каталки въехали в помещение, Августа и Невилл присели на скамеечку, а Гарри принялся диктовать данные пациентов, после чего рассказал о докторе Оксане, их направившей, и с радостью узнал, что она находится сейчас как раз здесь. Когда она вышла к Гарри и Долгопупсам, Гарри уже любил весь мир. Счастье и надежда — вот что было написано крупными буквами на его лице. Пациенты уехали, ведомые медперсоналом, в недра… клиники, что ли? Оксана же принялась рассказывать про новомодный МРТ, который работает дольше, зато не облучает и дает красивые картинки даже без контраста. Новость о том, что магглы могут заглянуть внутрь человека, Августу поразила… Но сейчас надо было ждать вердикта мудрых докторов. Хоть и маггловских. Да хоть бы и дьявольских! Лишь бы всё получилось… Сколько лет уже прошло, сколько лет ещё ждать и надеяться?..

А Гарри думал о Гермионе, могут ли слезы феникса и её исцелить? Надо бы и об этом поговорить с тётей Оксаной, благо что он догадался перелить немножко драгоценной жидкости в другой флакончик.

Долго пришлось им сидеть в приемном покое, пока, наконец, в конце коридора не показалась Оксана с полным мужчиной, с которым о чем-то вполголоса переговаривалась.

— Итак, что я вам скажу, дорогие мои, — сказала им Оксана после долгих разговоров непонятными словами с толстым доктором. — Это явно стационарная амнезия, фугового типа, потому есть претензии к гиппокампу, но я бы сказала, что факт неизлечения говорит о постоянной интоксикации корковых структур мозга.

Глаза слушателей остекленели, был слышен тонкий писк зависших извилин. Так сказать, звук пробуксовки роликов.

— Не скажу, — продолжала Оксана, — что вылечить их легко, но, честно говоря, их не нужно лечить. Они сейчас — маленькие дети, младенцы. Их надо учить, социализировать, кормить-поить с ложечки, понимаете?

Все закивали. Августа задумалась и растерянно спросила:

— То есть… я правильно понимаю, если бы мы ими занялись сразу после травмы, то к настоящему времени они… могли бы быть уже здоровыми?..

Оксана в ответ только сочувственно развела руками. Не её вина, что столько времени было упущено.

* * *

За всеми этими событиями Гарри едва нашел время зайти к Сириусу. Радостно обняв крестного, он тут же отметил его почему-то изможденный вид. Отстранившись, Гарри подозрительно спросил, заглядывая в глаза:

— У тебя всё в порядке?

Сириус покивал, потом замотал головой, после чего, передумав, всплеснул руками и разразился целым монологом о том, что от орденцев проходу нет, что гиппогриф умудрился одичать, находясь в домашних условиях. Что чертова птица отказывается отзываться на нормальные имена, а какое конкретно имя ей надо, она, увы, сообщить не может… Что ему осточертело сидеть дома безвылазно, что это уже ни в какие ворота, быть насквозь виноватым за то, что никогда не совершал. Почему он до сих пор в бегах, где этот чертов крыса-Питер?!

В общем, дожало его. Собачий пленник дошел до ручки, докипел до белого каления… И на улицу-то он теперь не может выйти, ну не при директоре же, тем более что он уже не черный пёс! Гарри насторожился, потребовал объяснений, и Сириус, помявшись, неохотно превратился.

Мальчишка так и рухнул от хохота, увидев перед собой невнятную смесь всех представителей собачьих от гиены до гривистого волка, а точнее говоря, стоял перед ним высокий пёс пестро-перепелесого цвета — черные лапы, одна нога желтая, на глазу черное пятно, на другом белое, уши — коричневое и серое, спина пятнисто-полосатая, а на боках неравномерно разбросаны разные пятна — серые, белые, желтые и прочие… Весьма живописный пёс. Сдавленно хихикая и утирая счастливые слезы, Гарри принялся приводить его в порядок. Поставил Сириуса в ванну и специальным раствором смыл краску. Потом придирчиво оглядел отросшую шерсть и решил не стричь, а тихо и мирно достал из запасов кератиновую краску, и после недолгих манипуляций из ванной комнаты вышел гордый красавец леонбергер средней пушистости, благородной полосато-бурой масти с черной маской на морде. Пораженный Сириус долго вертелся перед зеркалом, рассматривая себя со всех сторон, и остался очень доволен новой породистой внешностью.

За ужином Кикимер подошел к Гарри и протянул ему шкатулочку, робко пояснил:

— Тут медальон хозяина Регулуса, молодой господин его возьмет?

Гарри заглянул внутрь и полюбовался массивным золотым медальоном с латинской буквой «S», выложенной мелкими изумрудами. Кивнул, закрывая шкатулку:

— Я передам это Рексу, он от него пылинки не оставит.

* * *

Свои рождественские приключения были и у Лорда с Питером…

Свежесваренный гомункул, созданный взамен старому, протянул недолго, всего сорок восемь часов и сгнил куда быстрее, чем первое тело. Бедняга Лорд едва успел перескочить в Нагайну, прежде чем Господь Бог протянул загребущую длань за его душой. Или Чёрт, поди разбери, кому там нужны жалкие ошметки его душонки… Так или иначе, а Лорд почувствовал себя крайне неуютно в змеином теле и делить свой же разум с частью себя самого. Часть души, вселенная в Нагайну в качестве крестража, дико обрадовалась, почуяв кусок себя. И не успел Том опомниться, как крестраж слился воедино с его остатками души. А змея стала собой. То есть, грубо говоря, она перестала быть крестражем. И занялась тем, чем и положено заниматься нормальной змее в зимний период — впала в спячку. Ну хоть плачь… И как ни пыжился Том, как ни старался достучаться до сонного сознания снулой гадины, взять власть над её телом он так и не сумел, гадюке теперь всё было фиолетово.

Чувствуя себя совсем беспомощным без рук и без ног, Том шипением потребовал у Пита новое вместилище. Питер Петтигрю с тоской посмотрел на жуткую тварь, которая вела себя довольно своеобразно — спала и в то же время пыталась разговаривать. Зрелище странноватое даже для магического мира, да. Но к змее хотя бы не так противно прикасаться, и Питер прислушался к шипению. После получаса шипящих ругательств Лорд всё-таки смог донести до тугодума Пита, что ему нужно новое тело. Делать нечего, пришлось снова доставать котел и ингредиенты, а пересмотрев запасы, Пит обнаружил, что не хватает руты. Где находятся ближайшие заросли этой волшебной травы, Питер, к счастью, знал. Или к несчастью? В общем, он видел, где её собирает Барти. В маленькой рощице близ заброшенной лачуги, ту лачугу Пит помнил, на её двери висела мумия змеи, прибитая гвоздями. Одевшись потеплее и взяв садовой секатор, Пит отправился за рутой. Добравшись до домика и осмотревшись, он отметил, что гуще всего рута разрослась у самых стен домика и внутри. А так как было холодно и дул стылый ветер, Пит решил срезать растение внутри, там хотя бы стены от ветра защитят. Сказано — сделано, он пробрался внутрь и принялся за дело. Рута обычно растет на островах посреди океанов и используется против оборотней, ещё говорят, что если рутой накормить горностая или ласку, то зверька охватит некое безумие, близкое к состоянию берсерка, и тогда его можно науськать хоть на дракона. Ну, обычно так и практикуется, переевшего руты горностая весьма успешно стравливают с василиском или кокатрисом, и зверьки-берсерки, как правило, побеждают. В заросли руты прилетают умирать и возрождаться фениксы, а сама рута зачастую произрастает в местах силы или темной магии.

Всего этого Пит не знал, да и вряд ли в Хогвартсе об этом рассказывают. Вот и забрался он на свою беду, в самую гущу зарослей, так похожих на русский иван-чай без цветков. И наткнулся на тайник. Будь он немножко поумнее, удрал бы без оглядки, но… чего нет, того нет. Выдернул ногу из провалившейся половицы, ну, ногу-то выдернул, да сапог там остался, пришлось его доставать. Опустился на колени тощий пузан, сунул руку в пролом, нашарил сапог… и ещё что-то… лакированное. Клад? О, борода Мерлина, точно клад! Алчность и жадность — вторая натура крысы, Пит без раздумий выковырял из тайника шкатулку и трясущимися руками открыл её. И едва не расплакался от счастья, увидев тяжелое золотое кольцо с черным алмазом в сколько-то карат весом. Почему именно алмаз? Не знаю, но так решил Пит, он нашел клад и ему виднее… Ну а найденные кольца что?.. Правильно, полагается примерить, а вдруг впору?! Ну и… примерил. И шарахнуло его проклятием нехило. Хорошенько так приложило, рука сгорела нафиг сразу до локтя. Воя от ужаса и боли, Питер ударил ответным всплеском магии, мощная Бомбарда разнесла дряхлые стены мраксовой хижины в щепочки и щебень, а сам маг свалился в бессознании.

Чутко взвизгнул прибор, настроенный на правонарушения волшебством в мире магглов. Мракоборец-оператор чуть со стула не слетел, оглушенный внезапным шумом — отчаянно выли и верещали на разные голоса вредноскопы и тарелочки-эхолокаторы-вредоуловители. На экране в полстены ядовито-розовым высвечивалась надпись "Применена Бомбарда в населенном магглами районе". Рука оператора сама собой вжалась в кнопку «Общая тревога», и на пост с грохотом тяжелых сапог влетел отряд элитных мракоборцев, которые тут же вперили взгляды в экран, где как раз высветилась следующая надпись — "Адрес нарушения: Литтл Хэнглтон, дом Марволо Мракса". Не задавая лишних вопросов, дюжина мощных ребят молча и оперативно трансгрессировала по указанному адресу. Место магического теракта обнаружилось сразу же, раскуроченная напрочь хижина очень бросалась в глаза. Среди обломков был найден… Честно офигевшие парни целую минуту таращились на толстяка, словно похудевшего в одночасье, но вполне узнаваемого покойника по имени Питер Петтигрю. Его колдофотка много лет висит в каждом кабинете, с печатью Министра и копией ордена Мерлина первой степени (посмертно) под каждой траурной рамочкой, на него равнялись, его именем называли новое поколения мальчиков. А теперь что же получается? Герой магБритании всё это время был жив? Где-то прятался? Но зачем и от кого?

Ответ на вопрос «где» получили тут же, от хижины куда-то вела одиночная цепочка следов. Шестеро парней остались с Питом, а шестеро других пошли по следам. Следы привели их в дом Реддлов. Котел, пентаграмма, свечи, чернющие ингредиенты для мерзкой черной магии… Ах вот как, поня-я-ятно, чем тут этот субчик занимается. Арестовать с-с-суку! Тихий шорох в углу вздрючил и без того уже вздрюченных парней, и в угол полетели перепуганные Секо и Диффиндо… Потом глянули — что же там зашевелилось? — и воздвигли хвалу Мерлину, там оказалась здоровенная змеюга, к счастью дохлая, разрубленная и раскрошенная их торопливыми заклинаниями.

Осмотрев же дом более внимательней и осторожней, бравые парни больше ничего интересного не обнаружили, собрались было уходить, но тут одному из них пришло в голову осмотреть подвал. И вот там-то нашлись кошмарные находки, останки двух тел, крупные человеческие кости. По обрывкам одежды в них опознали исчезнувших в начале лета Берту Джоркинс и старика Фрэнка Брайса. Шестеро дюжих мужчин молча встали над скорбными останками и обнажили головы в дань памяти усопшим. И тихо закипали от ненависти к мерзавцу, которого они нашли — это чем же тут Петтигрю занимался, гад?! Выстояв минуту молчания, вытащили из карманов контейнеры, увеличили их, бережно и с почтением собрали кости, потом в отдельный ящик сгребли змеиный антрекот и вернулись в развалины к коллегам и арестованному. Самые импульсивные поплевали в толстую рожу и попинали от души в толсто-тощие бока, эмоции, что поделаешь… Забрали однорукого бандита и активировали портключ в мракоборческий центр, совершенно не заметив раскуроченное кольцо, разбитое напрочь дикой магией Пита в момент стихийного выброса. Из расколотого черного камня печально сочилась черная жидкость — тихо скончался крестраж номер какой-то. Вслед за змеей, ага.

Бестелесный дух в панике заметался, не зная, куда приткнуться. Начал лихорадочно думать — в пещеру к медальону? Ну нет, там темно, одиноко и куча инферналов в озере, ещё поглотят, нет-нет-нет, этот вариант отпадает. В дневник? Да вот закавыка, не чувствуется он, вообще, как будто… да нет, просто там самая молодая часть души его живет, потому и не ощущается, к тому же он Малфою на хранение отдан, а перед ним пока лучше не светиться. Итак, остается диадема? Но с ней-то что делать? С чашей Пуффендуя та же проблема, она тоже хорошо спрятана. Неприкаянный дух Волан-де-Морта тоскливо заметался туда-сюда — да что ж ему так не везет-то? Точно кто проклял его! А чтобы боженька раньше времени не прибрал его душеньку, пришлось вселиться в мышку, ненадолго.

* * *

Поговорив с Оксаной насчет Гермионы, Гарри узнал, что дело это небыстрое и раньше лета вряд ли что-то можно решить. Ну что ж, летом так летом, и Гарри смирился, провел остаток каникул с пользой — отъедался, отсыпался, играл с Дадли в видеоигры и всей семьей в монополию и скрэббл. Выгуливал леонбергера по кличке Симба, пытался угадать, какое имя нравится кокатрису птеропсерису, пока что безуспешно, птичка куксилась и прятала голову под крыло, отказываясь отзываться на Фламенко, Флейминг, Огонек, Красноперышко и прочие красивые имена.

— Да что ж ты несговорчивый такой, а? — возмущенно заорал Гарри, уставший после стопятьсотого перечисления бесконечных кличек. — Зараза!

Птиц заинтересованно выглянул одним глазом из-под крыла, и Гарри неуверенно замер, осторожно повторил:

— Зараза?

Птерикс окончательно высунулся и выпрямился на жердочке, довольно свистнул, встопорщил хохолок и весело окинул Гарри озорным взглядом, мол, угадал, мальчик! Гарри ошеломленно позвал Сириуса и сообщил ему, что, кажется, он нашел имя для птички. Узнав, какое, Сириус только лицо ладонью прикрыл во всемирном жесте «рука-лицо», ну конечно, он же выпустил его на волю тогда с «ласковым словом», вот птичке оно и понравилось, ибо слово «Зараза» теперь ассоциируется у неё со словом «Свобода»! Как всё просто, оказывается.

В общем, милые каникулы вышли у Гарри. Невиллу тоже хлопот хватало, на пару с Перришем они в четыре глаза следили за мамой и папой, и если папа пока был овощем, то есть лежал и ничего не делал, то мама была довольно шустренькой и приходилось то и дело отбирать у неё то ножницы, то занавески, которые она собиралась этими ножницами искромсать, вздумалось ей платьице сшить… Никому не было скучно, все были при деле и очень заняты.

Золотое яйцо выло.

Это был очень противный вой, заунывный и ноющий. А ещё он был заразительный, чем больше вслушиваешься в него, тем больше хотелось взвыть самому. Барти раз за разом открывал яйцо и слушал вой, стараясь расслышать в нем подсказку. И постепенно проникался его созвучием со своим настроем. А потом, уловив ритм, начал подвывать…

И однажды слизеринцы проснулись от странного хора. Растирая заспанные лица, они поднялись в гостиную и увидели воистину дивную картинку: Барти и яйцо слаженно «пели», их голоса нежно тянули в унисон, начиная с тоненького «ууу-у-у-у», продолжая длинным и тягучим «Ооо-о-о-о» и заканчивая басовитым и затихающим «оо-о-о-оу-у-у-уууу…», и я описала всего лишь один из вариантов пения, на самом деле их было куда больше.

Но вой это всего лишь вой, бесконечно его слушать никто не захочет, и Барти закидали подушками и комочками смятого пергамента. Пришлось закрыть яйцо и отправляться на поиски другого помещения, более подходящего на роль камерного зала. Проходя по берегу озера, Барти увидел, как в прорубь зачем-то ныряет Витя Крам. Фыркая как морж, он выныривал и, совершенно посиневший, выскакивал на берег, хватал пригоршни сухого снега и начинал яростно втирать его в грудь и подмышки. «Это зачем?» — вяло удивился Барти. — «Традиции, что ли, русско-болгарские такие?» Спросил у девушек, вечно пасущихся поблизости от чемпиона:

— Что это он делает?

Ему ответил нестройный хор девичьих голосов:

— Ах, он тренируется.

— В феврале будет второе испытание, и надо будет что-то отобрать у русалок.

— Ага, яйцо под водой, оказывается, поет.

Барти посмотрел на легкий парок над стылой водой в проруби и почувствовал, как его тощее тело заранее покрывается мурашками — лезть в ледяную воду в морозном феврале? Турнир Трех Волшебников, говорите? А может, прямо скажете — Турнир Трех Самоубийц?! Подводную лодку бы достать… Тут Барти, охваченный внезапной идеей, негромко свистнул:

— Эй, Вить!..

— Чего тебе? — отозвался тот.

— Слушай, у вас же были лодки такие, чтоб шестерых взять? — выдал свою мысль, подслушанную у Долохова когда-то, Барти.

— Ну были, в семидесятых, «Тритон-2» назывались, — несколько недоумевающе ответил Крам.

— А если удастся такую достать, может все вместе рванем, холодно же…

— С вейлой договариваешься сам, — ответил Крам, что, в принципе, сошло за согласие.

Барти почесался и пошел разыскивать лягушатницу, пардон, француженку. Достаточно быстро определив ее местоположение по кучке пускающих слюни особей мужского пола с четко очерченными одеждой первичными половыми признаками, Барти увел ее в пустующий класс, ничего не объясняя.

— Флер, — начал он. — На улице холодно, февраль. А предстоит купаться в воде, которая под ноль по Цельсию. Это очень холодно, очень. Да там еще и нечисть озерная…

— И что ты предлагаешь? — сразу оценила риски француженка, посасывая вяленую лягушачью лапку.

— Есть мысль раздобыть маленькую подводную лодку и путешествовать с комфортом. Виктор не возражает, а ты как к этой мысли относишься?

— А я не против, если поместимся, конечно. А серьезно в воду нырять нужно?

— Ну, мы не Уизли, чтоб не поместиться, так что, думаю, влезем. Яйцо-то поет русалочьим голосом, потому и придется, куда денемся.

Флер экспрессивно высказалась по-французски на тему «голым задом в холодную воду? Нет уж, увольте-с» и горячо поддержала мысль Барти. Дело было за малым — найти тритончика. «И еще хорошо бы АПС», — думал Барти. — «Надо позвонить Ходорковскому, он с Долоховым контактировал часто». Приняв такое решение, он ускакал в сторону Хогсмида, где был телефон. Надо сказать, что с тех пор, как у Барти исчезла метка, к нему перестали относиться как к заключенному, так как даже характер несколько изменился. А после того, как он послал на три буквы сову с письмом от Волан-де-Морта, магические полицейские зауважали Барти и ослабили надзор до формального. Виктор же в это время унесся мыслями к прошедшим рождественским событиям.

* * *

Приглашение Виктора на бал стал сюрпризом для Гермионы, хотя поначалу она и посчитала это издевательством над ее состоянием, о чем немедленно и высказалась, не стесняясь в выражениях. Ой, как же стыдно было потом, когда Виктор объяснил ей, что ничуть не издевается. Куда-то увезя ее, поднял кресло вместе с ней в воздух и вместе со своим директором долго колдовал над ним, а потом случилось чудо — Виктор попросил ее сказать «Селла» и, как по волшебству, кресло видоизменилось, удерживая ее в стоячем положении.

— Мы называем это «вертикализатор», — заметил Виктор и повел Гермиону учиться пользоваться измененным креслом.

Они проводили вместе довольно много времени, ведь Гермионе больше нечем было заняться — Невилл и Гарри куда-то умотали на каникулы, а ей в кресле было тяжело туда-сюда ездить. Наконец, наступил вечер бала. Гермиона в сверкающем вечернем платье подъехала к дверям зала, где уже ждал Виктор, одетый в парадную форму, и, шепнув заветное слово, под общий пораженный вздох выпрямилась. Виктор наложил чары иллюзии, и оказалось, что подол скрывает кресло, а Гермиона будто стоит сама.

— Ты прекрасна, — негромко проговорил Виктор, совершенно смутив девушку. Она огляделась, чтоб отвлечься. Среди пар стояли Флер с каким-то парнем с Пуффендуя, кажется Седриком Диггори, и Барти с… МакГонагалл? Это несколько шокировало, но девушка не рискнула спросить. Раздались первые звуки музыки, и чемпионы прошествовали в зал.

Северус Снейп подавился печенькой, которую грыз по праву представителя темной стороны, при виде МакГонагалл с Барти, открывающих бал. От таких новостей не отвлекала даже стоявшая на ногах, как казалось, Гермиона — партнерша Виктора Крама.

И грянул бал, и было весело, и даже Гермиона нашла свою радость в скольжении на двух колесах по залу, в танце с улыбавшимся ей Крамом.

* * *

Достаточно быстро договорившись о поставке сверхмалой подводной лодки «Тритон-2», снаряжения и автоматов, Барти начал готовиться к самому действу. Через часа три, то есть уже к ночи раздался характерный хлопок и степенный русский домовой-почтовик доставил ему выглядящую моделью уменьшенную подлодку и кубик со снаряжением. Назавтра можно было начинать.

— Виктор, смотри, это АПС, да ты знаешь, наверное, — начал инструктаж Барти, протягивая автомат Виктору. Тот уверенно взял оружие.

— Да уж, это точно.

— Маска там, КИП (кислородный изолирующий противогаз), прочие радости — вон на том столе, ни в чем себе не отказывай, — напутствовал Барти.

Теперь нужно было проинструктировать снова что-то жевавшую француженку.

— Флер, ты знаешь, что такое «автомат» или «пистолет»? — осторожно начал Барти, — кивни, если знаешь.

Флер посмотрела взглядом молодого барашка на свежеокрашенные ворота. Принимая во внимание постоянно жующее в минуту задумчивости лицо, Барти пытался отогнать от себя возникшую ассоциацию.

— Слушай, а может, ей вообще оружие не давать, а? — подошел уже обвешанный снаряжением Виктор, тихо бряцая на каждом шагу.

— А может, ты и прав. Надо ее научить КИПом пользоваться, и все, пожалуй.

Флер была на все согласна и потому проинструктирована на тему того, как надевается «шапочка», на что нажать и чего не делать ни в коем случае. После чего ее потренировали часа три. Убедившись, что девушка не путает клапаны, ее отпустили, а сами двинулись пристреливать автоматы.

Наконец, настал день второго испытания.

Бэгмен нервно дернул плечом и вернулся к судейскому столу, направил волшебную палочку на горло, как тогда, на Кубке мира, и произнес: «Сонорус!» — его голос тут же понесся через озеро к высоким трибунам.

— Ну что ж, наши участники готовы ко второму испытанию. Начнем по моему свистку. За час они должны найти то, что у них отобрали. Итак, на счет три: раз… два-три!

Холодный неподвижный воздух огласил пронзительный свист, трибуны взорвались криками и рукоплесканьями, но чемпионы не двинулись с места. Вместо того чтобы прыгнуть в воду, они выжидательно посмотрели на Барти, который, вынув что-то из кармана мантии, бросил это в воду. Миг — и на волнах закачалось нечто небольшое, продолговатой формы, в котором магглорожденные с трудом узнавали что-то похожее на подводную лодку, только маленькую. Скинув мантии, чемпионы с воодушевленными криками (нецензурными, конечно, но мы не будем на этом заострять внимание) протиснулись сквозь люки в недра сотворенного предмета. Люки закрылись, еле видный сзади предмет — «гребной винт», как шепнул кто-то из магглорожденных — пришел в движение, и судно медленно погрузилось в воду. Потянулись минуты напряженного ожидания. Судьи тем временем совещались на тему законности использования маггловского аппарата для победы, но учитывая, что магией от объекта не фонило, то он проходил по той же статье, что и все остальные неодушевленные предметы, как, например, одежда. Вряд ли бы чемпионы согласились раздеться догола, так ведь?

В центре озера вскипела вода, окрашиваясь красным, и всплыли тритоны, гриндилоу и даже, кажется, русалки. Они, подобно мертвой рыбе, плавали брюхом вверх в холодных водах озера, а чемпионов все не было видно.

— По всей видимости, идет нешуточный бой, — заметил Дамблдор вздрогнувшему Каркарову.

— Всплывут — узнаем, — философски заметил тот.

* * *

Под тихое бурчание электродвигателя лодка принялась погружаться. Чемпионы, включенные в переговорное устройство, свободно беседовали. В передней кабине находились Барти и Флер, а в задней — Виктор, скорчивший зверскую рожу, да такую, что гриндилоу, пристроившийся атаковать лодку сзади, от страха уплыл прочь.

Подсвечивая себе водную тьму прожектором, лодка споро двигалась в толще озера. Одинокие рыбки, водоросли и трезубцы ничуть не мешали ее продвижению. Особенно настырных представителей подводного народа метко отстреливал Крам через бойницу. Барти тихо завидовал, ведя судно, а Флер дремала.

Наконец они доплыли до заложников. Их вид ввел всех в ступор, ну Седрик, ну ладно, он парень молодой и сильный… а Гермиону за что? А старуху МакГонагалл? Над ними-то кому пришло в голову издеваться?! Но сейчас не время для эмоций, потом побесимся…

— Так, Крам — прикрываешь, мы с Флер плывем, потом меняемся, согласен? — Барти был сух и деловит.

— Понял, командир, — вбитая с детства дисциплина и армейский порядок Дурмстранга не позволили Виктору ответить иначе.

Попытавшись громко запеть, Барти подавился и уже тише просипел:

«…О Родина, Родина, близится час

Для нас, для детей твоих!

Когда же прогнется весь мир под нас,

Ведь завтра — в руках моих!..»

Чемпионы рванули к заложникам, а Крам начал сосредоточенно «прикрывать». Нюанс в том, что у полиции «прикрывать» — означает неприцельную стрельбу, а у военных как раз наоборот. От пуль скорострельного автомата вскипела вода, и десятки воинственных представителей подводного народа отправились к своим богам по кратчайшему маршруту. Когда вернулись Барти с МакГонагалл и Флер с Диггори, вокруг лодки уже никто не толпился, а остатки подводного народа унеслись прятаться за скалы, последовав примеру кальмара, который, не будучи дураком, затаился на дне. Осторожно сняв Гермиону со столба и отбуксировав ее к лодке, Крам принялся, как и его коллеги, заталкивать безвольную тушку в люк. Наконец это всем удалось и уставшие чемпионы, забив лодку под завязку собой, отправились в обратный путь. Барти решил не взрывать подводный город, так что русалкам сегодня повезло.

Когда всплыла миниподлодка, трибуны взорвались ликующим ревом, который, впрочем, стих, едва откинулись люки и показались перекошенные гневом рожи чемпионов, а вслед за ними посыпалась такая отборная брань, адресованная устроителям турнира, что те невольно заерзали на своих местах, им вдруг стало очень неудобно сидеть… Общий смысл претензий сводился к тому, что у расистов-англичан совсем нет чувства юмора и хоть сколько-то такта, или о такте они вообще не слышали?

А при виде синих и дрожащих Гермионы и Минервы смысл дошел до всех, и им всем стало стыдно. Очень стыдно.

Дамблдор был задумчив. Очередная статья в «Пророке» встревожила память, и он вспоминал процесс над Сириусом. Почему-то припомнилось, что объективных методов дознания не применялось. Время было сложное, судопроизводство облегчено… «А был ли виновен Сириус?» — мучительно думал волшебник. И со словами «Это нужно срочно выяснить!» немедленно шагнул в камин.

В это время шел допрос. Специалисты задавали вопросы, сравнивали ответы и получаемую разными путями информацию…

— С какой целью вы старались стать другом Поттеру, Блэку и Люпину?

— Мне это было выгодно. Кроме того, Поттер сорил деньгами, никогда не думая о них, и на пропажу десятка галеонов не реагировал.

— Зачем вы предложили свои услуги Тому Реддлу?

— Он был велик и справедлив. Он обещал мне женщин и денег, если я буду ему верен.

— И как, выполнил он свое обещание?

— Мелкий Поттер все испортил! Нет, чтобы сдохнуть!..

Питер в который раз забился в истерике. Решено было сделать перерыв.

Так проходил час за часом и чем дальше, тем все явнее становилось то, что Сириус невиновен, а вот Петтигрю… Питер представал перед мракоборцами противным, склизким тараканом, с которым было неприятно дышать одним воздухом.

Наконец все материалы были подшиты и проводивший допрос мракоборец двинулся на доклад. Его коллеги отправились в бар — смывать пивом горечь и противный привкус во рту после допросов этого мерзкого существа.

— Это точно? — вопрос начальства не поставил мракоборца в тупик, так как он сам перепроверял показания, не веря в то, что слышит.

— Совсем точно, — уныло подтвердил тот, думая о товарищах, наливающихся пивом.

— Господа, мне срочно нужен Блэк! — в помещение влетел Дамблдор с такой скоростью, как будто ему дали пинка. У присутствующих возникло желание повторить.

— Зачем вам Блэк и как вы проникли сюда? — начальство среагировало медленнее оперативного сотрудника.

— Он невиновен! Но нужно допросить! — воздел руки к высокому потолку Дамблдор, игнорируя вторую часть вопроса.

«Пнуть бы тебя», — почему-то подумалось начальнику отдела.

«Себя пни», — подумал Дамблдор.

И все за… кружилось в вихре событий.

* * *

Наутро газеты вышли с кричащими заголовками: «Сириус Блэк невиновен!», «Кто подставил кролика Роджера?», «Невиновный провел в заключении двенадцать лет», «Блэк оправдан, или Пусть вам будет стыдно!», «Перестаньте сливать эльфов в унитаз!» и тому подобные.

Из длинной статьи в "Пророке" следовало, что Сириус Блэк не убийца, а вовсе даже жертва. Жертва произвола и ускоренного судопроизводства по случаю войны. Журналисты поливали всех и всё нехорошими словами и создавали ощущение прорыва канализации в редакции "Пророка".

Взглянув в газету за завтраком, Оксана обомлела и кинулась к телефону звонить Дурслям. Договорившись о встрече, она выпросила у отца лимузин с шофером. Приехав же к Петунье, Оксана долго выспрашивала подробности. Подробности оказались не ах…

— Он ведь крестный отец Гарри? — осторожно закинула она пробный камушек.

— О да… — скривилась Петунья, разливая по чашкам чай в молоко. Отставив чайничек, она продолжила: — Такой же лоботряс, как и Джеймс Поттер, отец мальчика, у обоих в головах один вжик и северный ветер. Никогда не понимала Лили, ну что она в нем нашла?! А Сириус… ну чисто зеркальный близнец Джима, весь в коже и заклепках, как распоследний рокер, всё хвастался своим мотоциклом и при этом знать не знал, что такое гитара. Ходил вечно лохматый, тряс везде своими кудрями, поц, короче. И вот такого… разгильдяя Поттеры и назначили Гарри в крестные, куда мир катится?.. И ведь безголовые оба! Северус им предупреждение прямо в лоб прислал, мол, Темный Лорд за ними охотится, так нет же чтоб прислушаться! Оба болвана в позу встали — Нюнчик слизень скользкий, а мы львы, слушать червяка не станем! Вот и… допозировались. Вперся к ним Темный Властелин темной ночью и прибрал их души за упокой.

К этому моменту обе женщины посмотрели друг на друга повлажневшими глазами и дружно потянулись за платочками. Шмыгнув распухшим носом, Петунья принялась рассказывать сиплым голосом дальше:

— Это именно Блэку пришла в голову гениальная идея назначить Хранителем Тайны Пита, дескать все знают о его дружбе с Поттером! Ну и что? Это-то тут при чем? Я никогда не видела Пита, но Лили говорила, что он мерзкий, ничтожный человечек, подхалим и лизоблюд, мелочный и трусливый. Джимми с Сириусом не иначе как ослепли — ну как можно было не видеть продажную душонку Пита?!

— А о четвертом их товарище что слышно? — полюбопытствовала Оксана.

— О Люпине? Да тоже ничего хорошего, Лили одним словом его охарактеризовала — тряпка. Как староста он ей ничем не помогал, всё сидел где-то в уголочке, в книжку зароется, и всё, нет его. Дохляк и мямля. И хорошо, что он не возникал в нашей жизни, Гарри-то нам сказал, что он — оборотень…

Оксана не успела удивиться, раздался знакомый хлопок и перед чайным столиком в гостиной Дурслей возник Кикимер. Дикими глазами глянул на Оксану и сдавленно прокричал:

— Спасите! Господина отравили!..

— Где и когда это случилось? — оперативно спросила Оксана, вмиг подобравшись.

Кикимер протянул клочок пергамента и прохрипел:

— Вот адрес, на площади Клермонта есть площадь Гриммо, поторопитесь, госпожа. Кикимер бы перенес госпожу, но стал слишком стар для этого… Кикимер может расщепиться. Простите…

И он без сил рухнул к её ногам. Оксана, не раздумывая, подняла домовика на руки, мудрая Петунья тут же накинула сверху легкое покрывало, снятое с дивана. Прижимая к груди закутанного домовика, Оксана торопливо вышла из дома и, садясь в машину, крикнула шоферу:

— На площадь Клермонта, Донован, и побыстрее!

* * *

Буквально влетев в дом, Оксана застала там странную картину. Достаточно молодой человек лежал в луже рвоты и испражнений со странным запахом прямо посреди гостиной. Лицо его было похоже на маску, глаза широко открыты, а правый глаз закатился вниз. Человек тихонько стонал, но на вошедших не отреагировал никак.

— Давно это с ним? — спросила Оксана, привычным жестом надевая перчатки и избавляясь от верхней одежды. Ответа не последовало. Положив закутанного домовика в кресло, Оксана приступила к осмотру, привычно проговаривая находки вслух.

— Пациент вялый, адинамичный, наблюдается маскообразное лицо, птоз справа, рвота, диарея. Зрачки расширены, вяло реагируют на свет, температура нормальная. Дыхание поверхностное, голову самостоятельно не держит. Пациент в сознании, — тут Оксана потыкала иголочкой руки и ноги, отмечая реакцию. — Чувствительность сохранена, несмотря на явную мышечную слабость. Так, сердце… границы сердечной тупости смещены влево, значительное приглушение тонов сердца… с акцентом II тона на лёгочной артерии. Как же тебя так угораздило-то? Так, хорошо, мне все ясно.

Очнувшийся Кикимер с интересом наблюдал за четкими и профессиональными действиями врача.

Не желая напрягать и так выглядящего рассыпающимся домовика, Оксана кликнула водителя с улицы и попросила помочь докантовать тушку до ванной комнаты. Пациента следовало обмыть и привести хоть в какой-нибудь порядок.

С трудом и такой-то матерью вдвоем они заволокли Сириуса в большую чугунную ванну, после чего шофер по указке Оксаны раздел вяло шевелящееся тело. Для начала Оксана с помощью Донована обмыла мужчину, а потом мстительно промыла желудок с двух концов. Сотворив 5%-ый раствор соды, она провела также кишечный диализ, отметив некоторое улучшение состояние пациента.

— Кикимер, — позвала Оксана. — Мне нужно купить сыворотку для Сириуса, ты сможешь за ним последить?

Кикимера хватило лишь на кивок. Оксана пристально глянула на него и наставительно добавила:

— Следи в оба глаза, так, чтобы и муха мимо не пролетела. А мы с Донованом скоро вернемся!

Вернувшись, Оксана вплотную занялась Сириусом, стараясь не упустить время, дабы не развились осложнения. В диагнозе она была уверена, так как не первый раз встречалась с ботулизмом. Начала она с промывания желудка и кишечника 2%-ым раствором соды, а после, мстительно улыбаясь, устроила Сириусу сифонные клизмы с 5%-ым раствором соды. Почти два ведра, то есть 10 литров. При этом внутривенно вводила по 400 мл лактасола и фуросемида. Не забывала она и о глюкозо-калий-магниевых смесях, рибоксине, АТФ, витаминах группы Б. Внутримышечно*. От последних Сириус корчился и тихо хныкал. Конечно же, и об антибиотиках Оксана не забывала. Сириус получил левомицетин, чтобы жизнь малиной не казалась. Хотя она Сириусу и так не казалась. Если в первые часы он думал, что умирает, то в последующие дни его мысли были о том, что лучше бы он умер. Попасть в загребущие руки врача, любящего и умеющего лечить, да и делающего это от души…

Сириус пытался сопротивляться, выплевывать таблетки и еду, но добился только уколов и питания через зонд. То есть когда глотательные рефлексы в питании не участвуют. Оксана обмывала его, кормила, лечила, день за днем. И ее усилия начали приносить результат. Кроме воя Сириуса. Так как противоботулиническая сыворотка была введена в первый день, то есть вовремя, то состояние начало улучшаться. Первым признаком улучшения стало восстановление слюноотделения, потом медленно регрессировала неврологическая симптоматика. Больше всего Оксане пришлось бороться с нарушениями зрения и мышечной слабостью. Массаж, пассивная гимнастика, медикаменты — все это вплелось и стало привычным, благо на работе Оксана ушла в длительный отпуск по семейным обстоятельствам.

И вот настал день, когда Сириус смог самостоятельно прочесть статью в газете. Настало время вопросов и ответов. Оксану очень интересовало, что же такое сожрал этот кобель, что умудрился схватить ботулизм. Это не обычное заболевание, не грипп чай, даже не пневмония…

Сириус отложил газету и посмотрел на Оксану, расположившуюся в кресле с блокнотом, куда она записывала симптомы и наблюдения за пациентом.

— Итак, Сириус, напрягите ваши серые клеточки мозга и постарайтесь вспомнить, ЧТО вы ели в тот день? Консервы потребляли? Бактерии бутулиновых и кишечных палочек обычно там возникают, но эту заразу можно и на улице подцепить, на помойке, например. Вы свою собачью ипостась контролируете? Бродяга с земли ничего не жрал?

Сириус хотел оскорбиться на столь явное неуважение. Но не успел он дообидеться, как снизу и откуда-то издалека донесся приглушенный расстоянием вопль ужаса. Сириус встревоженно вскинулся:

— Кикимер! Ради Мерлина, что там происходит?!

Оксана вскочила и пронеслась на кухню. Вбежав, она застыла на пороге, с трудом подавив крик. Вся подвальная кухня была залита кровью, и в кровавом месиве едва угадывались человеческие останки. Складывалось такое впечатление, словно человека раздавило прессом или катком асфальтоукладчика. У стены сгорбился перепуганный вусмерть Кикимер, прижимающий к груди обычную мухобойку… Его расширенные глаза неотрывно смотрели на кровавую кашу на столе.

Сзади за Оксаной встал Сириус, держась за стеночку, недоверчиво обозрел картину Босха и раннего Дали и севшим голосом выдавил:

— Мама Мерлина… Что. Тут. Случилось?..

— Муха… — жалко простонал Кикимер. — Муха села на стол… большая, зеленая… Леди Оксана сказала, чтоб ни одна муха не пролетела… Вот Кикимер и… — здесь старый домовик всхлипнул и потряс мухобойкой. Дальнейшие комментарии стали не нужны. Верный Кикимер честно исполнил наказ доброй ведьмы и прихлопнул муху. Кто ж знал, что она окажется анимагом.

Оксана, справившись с приступом тошноты, вынула из кармана бахилы, надела их на ноги, а на руки натянула перчатки и храбро шагнула на забрызганный кровью пол. Пошуровав среди останков, она, наконец, выудила журналистскую корочку на имя Риты Скитер и крошечную капсулу с биобактериями. Всё встало на свои места…

Примечание:

Стеб, стеб, стеб...

После ну очень крутого второго тура, когда из воды разозленные чемпионы вытащили продрогших русалочьих заложников, Гарри и Невилл чуть не возненавидели все человечество… в частности homo magiсus, за столь бесцеремонное обращение с особенными детьми. Вытащив Гермиону, Витя, Барти и Седрик подзависли, поняв, что девушку нельзя поставить, а на мерзлую землю её нельзя сажать тем более. Но тут, к счастью, раздались крики «Р-р-разойдись!» и к месту дислокации братья Криви лихо подкатили коляску, в которую парни с облегчением посадили Гермиону.

Невилл тут же закутал её в плед и начал энергично растирать. Щелчком пальца сшиб с её волос зеленого жука, осмотрел голову на предмет прочих водяных паразитов и, не найдя, стал вытирать ей волосы, сквозь зубы бурча ругательства в адрес недоумков, посмевших посягнуть на самое святое… Гермиона слушала и млела, согреваясь любовью Невилла. Точно так же ругался Барти, аккуратно растирая плечи Минервы, та лишь молча морщилась от вспышек боли в больных суставах. Седрика Диггори рвали на части две девушки — Флер и Чжоу, они никак не могли его поделить и тихо рычали друг на дружку, периодически дергая парня каждая в свою сторону.

— Мой! Руки убери!..

— С ума сошла? Он мой, я за ним ныряла!

Голова Седрика моталась туда и сюда…

А судьи застопорились, не зная, кому сколько баллов начислять, все чемпионы действовали сообща и одной командой, было совершенно непонятно, кто первый, а кто второй. Они бы ещё долго спорили, пока Дамблдор не вынес вердикт, что все чемпионы заработали равное количество баллов. А учитывая первый тур, первое место занял Барти, что, конечно же, было справедливо.

Несколько дней спустя у Гарри выдалась свободная минутка и он решил наконец-то зайти к Рексу. А пока он спускается в подземелья, мы с вами отвлечемся на Миссис Норрис и Пивза. Начиная с конца каникул, когда дети вернулись и окунулись в школьную рутину, эти двое с какими-то целями начали преследовать Гарри. То и дело мальчик натыкался в разных местах то на кошку с веночком на голове, то на Пивза, играющего кукольной короной. Вот и сейчас, проходя по коридору мимо дверей в класс зельеварения, Гарри снова увидел Миссис Норрис с венком из омелы на пушистой голове. Венок забавно висел на одном ухе, а сама кошка восседала в стенной нише, освещенная факелом. Гарри притормозил, поглазел на кошку, потом, украдкой оглянувшись — не видит ли кто? — легонько погладил кошку. Миссис Норрис хотя бы не вызывала в нем той неприязни, которую вызывали кошки старухи Фигг. Кошек Гарри вообще-то боялся и не без оснований, особенно с тех пор, когда тётя и дядя рассказали, что именно кошки его чуть не сожрали. Поправив веночек на кошачьей голове, Гарри отправился дальше. Дошел до тайного хода, постучал по раме Корвина Мракса и шепнул ему пароль:

— Величайший из хогвартской четвёрки.

Нарисованный мужчина в пышном жабо покосился по сторонам, подмигнул мальчику и отъехал вбок, открывая неширокий проход. Скользнув внутрь, Гарри бросил привычный взгляд в комнате Салли на старую мебель, порванные шелковые обои, паутину по углам и вздохнул — апартаментами никто не пользовался уже много десятилетий, а ведь на столе стоит кубок с гербом Блэков, когда-то здесь жил Финеас Найджелус, последний директор-слизеринец. Отогнав печальные мысли, Гарри пересек комнату и шагнул в камин, потянул за крюк для котлов-чайников, что-то негромко щелкнуло, и камин начал поворачиваться вокруг своей оси вместе с Гарри внутри. А когда он остановился, Гарри вышел из него в коридор, который вел в Тайную комнату, созданную специально для василиска. Ту самую, с бассейнами, статуей и колоннами. Этот проход мальчикам показал сам василиск, когда они задумались, как подняться по трубе обратно в туалет Плаксы Миртл. Балрейн встретил Гарри радостным свистом. Гарри ласково погладил огромную морду и тепло поздоровался:

— Привет, Рекс! Не скучал? А я тебе кое-что принес… Извини, что так долго не заходил, так много уроков задают, а я ещё и предметов добавил, чтобы вместе с Гермионой и Невиллом учиться… понимаешь?

Продолжая болтать ни о чем, Гарри достал из поясной сумки шкатулку, завернутую в тряпицу, развернув её и открыв, вытряхнул на пол медальон, из осторожности не прикасаясь к нему. Балиониск наклонил узкую голову, так похожую на голову велицираптора, и с любопытством посмотрел на маленький круглый предмет. Потом опустил морду и, высунув язык, лизнул медальон. Зашипел. В этом шипении Гарри узнал знакомые звуки и, поняв, поспешно отступил за колонну. Медальон раскрылся, и прекрасные карие с вишневым багрянцем глаза Тома Реддла глянули на… вот не знаю, кого они рассчитывали увидеть, может быть того, кого собирались проклясть, или того, в кого хотел бы вселиться крестраж… В общем, кого-то другого, а не внимательную морду василиска. Обманутые в самых лучших своих ожиданиях, крестражеские глазки возмущенно покраснели, не в силах прищуриться (век-то нет!), потом сузили зрачки, видимо для пущего какого-то эффекта, но все визуальные усилия пропали даром, потому что Балрейн Рекс откровенно чихал на его потуги. И даже более того, он плюнул. Сцедил капельку своей слюны и капнул на медальон, прямо в красные зенки, полностью залив их ядовитой лужицей.

Ой… как он орал. Без голоса и без тела, и даже безо рта, он орал так, что казалось, потолок сейчас обрушится. Гарри зажмурился и крепко обнял колонну, Рексу крик тоже не понравился, он недовольно съежился кольцами, терпеливо дожидаясь гибели крестража. Крик стих. Гарри приоткрыл один глаз, потом распахнул оба и отлепился от колонны, подошел к Рексу и осторожно тронул мыском ботинка обезвреженный медальон.

* * *

Далеко-далеко от Шотландии и Хогвартса всколыхнулась холодная вода в мрачной пещере. Здесь было темно, очень-очень темно, но существо, вылезшее на берег, как-то ухитрялось видеть. Распихивая всплывших и дохлых инферналов, оно, хватаясь за камни, вскарабкалось на скалу, выпрямилось, оглядело свои руки и пробурчало:

— Сдох ты в кои-то веки… Фух, наконец-то я могу уйти отсюда.

И пленник пещеры инферналов, оскальзываясь на влажных камнях, поплелся к выходу. Пора было возвращаться домой. Такова была плата Регулуса Арктуруса Блэка, он заключил договор с карниворумом — он отпускает крестраж с домовиком, а до тех пор, пока он не вернет его обратно, Регул остается в заложниках у умертвий. Ну, как-то так, просто о том, что домовику было поручено уничтожить крестраж, Регул деликатно умолчал, собираясь провести в плену весь остаток своей жизни. Но медальон был наконец-то обезврежен, и распалась связь между ним и ядом, удерживающим пленника в пещере. Регулус обрел свободу…

* * *

Точно так же далеко-далеко от Хогвартса, в центре магического квартала Лондона, в недрах банка Гринготтс в сейфе Лестрейнджей, крестраж, заключенный в чаше Пенелопы Пуффендуй, тревожно заворочался, чувствуя, что его становится все меньше. Год с половиной назад был съеден кусок из дневника, затем сгинул в никуда кусок из кольца. Теперь исчез третий, из медальона… о четвёртом — в Нагайне — он ничего не знал, но хозяину лучше бы беречь то, что осталось, а не крошить свою душу дальше.

Кусок-сидящий-в-чаше заворочался сильнее, да что же делать-то? Их же двое осталось! И он, подчиняясь слепому инстинкту, той всесильной незрячей силе выживания, не придумал ничего лучшего, как притянуть к себе оставшийся кусок. Почему именно из диадемы? А потому что Чаша была старше. Не верите? Вот список последовательностей создания крестражей:

1) Дневник Тома Реддла — был создан Реддлом в шестнадцать лет после смерти Плаксы Миртл (1942-1943 г.г.)

2) Кольцо Марволо Мракса — создан после убийства собственного отца и бабушки с дедушкой с его стороны в 1943 году. Убийство свалено на родного дядю с материнской стороны Морфина Мракса.

3) Медальон Слизерина — спрятан Темным Лордом в пещеру при помощи Регулуса Блэка и почти сразу же выкраден последним. Все это происходило в 1979 году

4) Чаша Пенелопы Пуффендуй — создан после убийства Хэпзибы Смит в 1946 году, которая питала чисто женскую слабость к молодому Тому Реддлу и у которой чаша была украдена.

5) Диадема Кандиды Когтевран — крестраж сделан не позднее 1956 года, поскольку закладка его в Выручай-комнату состоялась в первый год директорствования Дамблдора.

6) Гарри Поттер — создан Волан-де-Мортом случайно во время убийства Джеймса и Лили Поттер при попытке убить их сына Гарри в 1981 году. Тёмный Лорд даже не догадывался, что его неустойчивая, много раз рваная душа раскололась самостоятельно и часть её вошла в ребёнка. Из-за того, что Гарри носил в себе часть души Волан-де-Морта, он мог разговаривать со змеями и имел доступ к сознанию Того-кого-нельзя-называть.

7) Змея Нагайна — создан после убийства Берты Джоркинс в 1994 году.

Вот, теперь верите? Чаша старше! Итак, поехали дальше… Душа, она, конечно, нематериальна. Но это не значит, что её не могут почуять нематериальные объекты, например призраки. Пивз не призрак, но полтергейст, существо очень даже эфирное. И он уже о-о-оч-чень давно точил на него зуб, очень хотел им подзакусить… а как же? Чтобы эфирное тело да пролетело мимо бесхозного эфирного тела? Не тронув и не поглотив его? Пфы… да не смешите мои лапки. Да вот незадача, Пивз не мог до него добраться! Все-все эти годы он безуспешно летал вокруг куска и облизывался, глотая эфирные слюни. Не имея понятия, как называется эта штуковина в диадеме, голодный полтергейст пытался донести эту мысль до остальных, надевая на голову то шутовский колпак с бубенчиками, то корону игрушечную, а однажды, на каком-то балу в 1960 году, он пролетел среди гостей и стащил с головы одной леди диадему и прямо, голосом, попросил достать такую же из чулана. Но увы и ах, его не поняли, отобрали украденное украшение и отругали за шалость. Единственный, кто его понимал, была Миссис Норрис, но она, к сожалению, была кошкой и разговаривать не умела. Но она помогала Пивзу по мере своих сил и возможностей — соглашалась носить веночки, которые тот надевал на неё в робкой и наивной надежде, что кто-нибудь поймет…

Призвал, значит, кусок из чаши кусок из диадемы — разберетесь? — и выбрался кусочек из «чулана», а точнее, из Комнаты Спрятанных Вещей, и устремился на зов в банк Гринготтс. Миссис Норрис проводила взглядом улетающее эфирное тельце и вздохнула — так и не получил его Пивз, сбежало его лакомство.

Прибыл. Просочился сквозь многочисленные стены, потом сквозь стенку сейфа, и воссоединились два кусочка в один. Крестраж облегченно расслабился в чаше, чувствуя себя немножко полнее. Здоровее и целее, угу… медвежья услуга потому и медвежья, что делается во благо. А благими намерениями… сами знаете что.

Страж сейфа не дремал. Украинский железнобрюх, приставленный к службе, в свое время получил очень четкую инструкцию — стеречь сейф от всего постороннего, а по всему, что проникнет в сейф, открыть огонь на поражение. То, что много лет находилось в сейфе, дракона не волновало, а вот то, что прилетело снаружи… В его честном драконьем мозгу включилась сигнализация — что-то чужое, постороннее проникло в сейф! — а значит… Сняв клапаны с предохранителей, дракон зажег свой огнемет на полную мощность, щедро поливая сейф всесокрушающим драконьим пламенем. Титановый слой сейфовой двери оплавился нафиг. Жарко блестя, потекло золото. И тихо сдох самонадеянный крестраж.

Исполнив свой долг, украинский железнобрюхий дракон удовлетворенно кивнул головой — все в порядке, чужак уничтожен, золото на месте, слегка оплавленное, конечно, но ведь… ничего не украдено, верно же?

Освобожденная душа взлетела в эфир, забирая в себя часть души из мыши… Тут бы и конец Тому, как ему Смерть и предрекала, но у высших сущностей тоже есть чувство юмора, как оказалось. Несколько специфическое, конечно, но не хуже военно-медицинского или патанатомического… А уж как может отжечь простой солдафон — книги написаны…

В общем, отловив сущность, Смерть, возможно, хихикая, вложила её в человека. Маггла. Это ли не ирония?

Том открыл глаза. Что-то было не так. Странные ощущения заполонили его естество и вылились в, судя по всему, подгузник. «Неужели я опять ребенок?», — подумал кошмар волшебного сообщества. Эта мысль была неприятной. С трудом подняв тощую руку, он осмотрел ее и испугался — это была рука умертвия. В этот момент ощущение полета и некоторой расслабленности исчезло и пришла боль. Будто он снова оказался в блоке 46 и над ним ставят опыты. Боль все усиливалась, и он хрипло застонал.

— Томас Реддл, сирота, саркома Юинга, четвертая стадия. Прогноз отрицательный, — донесся голос откуда-то сверху, и сквозь пелену боли Том увидел ненавистный белый халат.

Врач, уже пожилая, с лицом, напоминающим Сару, склонилась над Томом. Он очень четко увидел ее лицо. То самое лицо, которое иногда приходило к нему во снах. От ужаса он закричал и попытался перенестись, но… даже искры магии не откликнулось на его усилие. Теперь он маггл.

— А правду говорят, что он убийца? — молодой девчачий голос донесся как будто издалека.

— Правда, Соня, но укол он все-таки получит.

— Правильно ли это? Пусть бы помучился во искупление!

— Мы не палачи, Сонечка. Это он — палач, а мы — нет.

Боль резко усилилась, затмевая разговор, который он слышал краем уха, заполняя собой все, и, уже теряя сознание, он услышал:

— Я прощаю тебя.

Эта фраза сделала боль еще более нестерпимой и горькой. Он осознал себя палачом и в этот момент раскаялся, но было уже поздно. Его дела переполнили всякую чашу терпения, и в миг, когда боль стала вечностью, он почувствовал ответ… Он снова был избитым, искалеченным ребенком в объятиях Сары*. Снова происходящее вокруг было реальнее реальности и они находились в дезинфекционном блоке. Проще говоря — в газовой камере. Только на этот раз свет не гас, а двери распахнулись и их куда-то поволокли.

— Tod muß nicht so leicht sein! ** — кричал какой-то офицер.

Сара была в глубоком обмороке, а Том от ужаса не мог даже пошевелиться. Их крепко привязали друг к другу и уложили… Нет, этого не может быть! Он не заслужил этого!

И когда лоток подачи втягивался в огненный зев топки крематория, в его ушах звенел последний крик Сары… А после огонь объял его, унося в бесконечность.

— Время смерти — три часа десять минут после полудня. Можно увозить.

* См. приквел. Галлюцинации в момент смерти — обычное дело.

** Смерть не должна быть такой легкой (нем)

Рита не успела написать про любовь Виктора Крама и Гермионы Грейнджер.

На площади Гриммо раздался тихий хлопок, и из подпространства вышагнул высокий человек. Вид его был страшен. Худой до прозрачности, лицо скрыто густыми бородой и волосами до пояса. Но самое жуткое впечатление производили его глаза, когда-то синие, они теперь были как бледные сапфиры… или как ионизированная вода в стакане. Пятнадцать лет вдали от цивилизации и в полной темноте — это на любом скажется. А годы хоть и прошли, но на его разуме никак не отпечатались. Окинув подозрительным взглядом пустынную площадь и не найдя ничего опасного-постороннего, он ступил на крыльцо, уверенно взялся за кольцо-змею на двери. Та послушно распахнулась, признав хозяина. Мужчина вошел в темную прихожую, отметил свет из-под двери кухни и, не особенно удивляясь, прошел туда, остановился на пороге и с интересом обозрел открывшуюся картинку. Два человека и пожилой домовик, вооружившись швабрами, мыли странно розовый пол. В воздухе ощущался сильный запах хлорки и металла. Вдоль ближней стены рядком стояли пластиковые контейнеры с жутковатым красным содержимым — Регулус, прищурив глаза, присмотрелся — и угадал в одном фалангу пальца, а в другом пятку. Сглотнув, он прокашлялся и хрипло проговорил, обращаясь к двум спинам:

— Я ошибся адресом? Это же не Флит-стрит?

Сириус и Оксана, дружно вздрогнув, обернулись и в полном офигении уставились на пришельца. Тот снова кашлянул:

— И учтите, пироги с такой начинкой я жрать не буду.

Кикимер сдавленно квакнул, наконец-то признав его:

— Х… Х-хозяин?

Тут и Сириус отмер, выронил швабру и всплеснул руками:

— Реги! Живой?!

А в следующую секунду братья сплелись в смертельном объятии, с одинаковой страстью душа друг друга. Оксана умилилась было, но прозвучавшие фразы заставили её насторожиться.

— Где. Ты. Был. Скотина? — от Сириуса.

И ответ от Регулуса:

— А что это ты делаешь в моем доме, отщепенец?

Кикимер тоскливо вцепился в свои уши, жалобно глядя на сцепившихся мужчин. Оксана неторопливо подошла к своей хозяйственной сумке и вынула из неё свою верную скалку. Задумчиво погладила её. Этот крайне необходимый для общения с любым существом мужского пола предмет достался ей от бабушки. Бабушкино наследство служило средством вразумления поколений мужчин семьи Воробьевых. И, по-видимому, послужит и впредь. Сириус оказался мужчиной балованным и с головой не дружным, а потому — бабушкино средство ждало своего часа. Но сначала…

Оксана посмотрела на Кикимера и уточнила на всякий случай:

— Братья?

Тот кивнул и обреченно зажмурился. И тяжелая дубовая скалка заплясала по головам и спинам драчунов. Поняв, что врагов-чужаков тут нет, Оксана без разбору оприходовала братьев, одинаково любя обоих.

Клубок сцепившихся тел распался, с воплями хватаясь за отбитые места, парни разлетелись по углам, очумело глядя на валькирию с грозным оружием в руках.

— Успокоились? — желчно осведомилась Оксана, поигрывая скалкой. Парни синхронно кивнули, не сводя вытаращенных глаз с дубины.

— Прекрасно! — продолжила Оксана. — Сириус, ты должен отправиться в постель, не забывай, что всего сутки назад ты помирал от кишечной инфекции. А ты… не знаю, как тебя там звать, но ты пойдешь в ванную. Мыться!

Последнее слово прозвучало как приказ, и Регулус с низкого старта рванул в ванную комнату, а Сириус послушно поплелся в спальню. Оксана любовно обтерла бабушкину скалку и установила её на почетное место кухни — на полочку над раковиной. Домыла пол на кухне, сполоснула и выжала тряпки, задумчиво поглядывая на контейнеры с останками Риты. Её смерть была крайне нелепой, такой, что ни один самый блестящий детектив нипочем не раскроет это преступление. Шутка ли, тётку прихлопнули мухобойкой, причем так, что её от пола пришлось отскребать… Подумав, Оксана вышла из дома, прошла за угол к красной телефонной будке, зашла в неё и, опустив в недра аппарата жетон, позвонила домой. Трубку снял отец.

— Привет, папа! — жизнерадостно поздоровалась дочка.

— О, дщерь моя, привет, — благодушно отозвался отец.

— Ты не пришлешь ко мне Донована с пикапом? — перешла к делу Оксана.

— Понятно… чье тело прячем? — проницательно спросил папенька.

— Лучше не спрашивай, пап. Это надо видеть, — удрученно скривилась Оксана.

— Неужели на работу вышел пьяный патанатом? — деланно ужаснулся папа.

Но так или иначе, Донована он прислал. Примерно через полчаса по улицам Лондона к площади Клермонта прогрохотал легкий грузовичок-пикап синего цвета. Стройный и вышколенный шофер Донован никаких вопросов не задавал, молча перетащил с кухни и погрузил в кузов пикапа замотанные в черный целлофан контейнеры.

Регулус тем временем вымылся, отстриг бороду и кое-как побрился, с непривычки исполосовав себе щеки свежими порезами. С огромным трудом продрался сквозь колтуны на голове, попытался прочесать гриву, потом плюнул и обрезал волосы. Сразу стало легче, его шея обрела свободу от тяжелого волосяного покрова. Посмотрел в запотевшее зеркало, протер стекло ладонью и, всмотревшись в свое отражение, вздрогнул — из зеркала на него смотрел тощий тип с прозрачными глазами. Оскалился, рассматривая зубы, те, как ни странно, сохранились, но были покрыты желтым налетом дентина. Хе… зато он теперь в темноте, как кошка, хорошо видит. Передернулся, вспоминая, как годами ел голышей, слепых рыб без чешуи, ну, ладно рыбу хоть сырьем можно кушать, типа суши, а вот с котиками пришлось попотеть, хорошо хоть ловить их не трудно, прошелся по бережку среди морских котиков, подобрал камушек потяжелее, и готово. А вот жарить… Регул хмыкнул, щелкнул пальцами, и на ладони вспыхнул огонек, который он спешно спустил в раковину, где тот и погас. Нужда заставит, и без палочки научишься колдовать, главное не забыть это умение теперь. Дров там мало было, вот, пожалуй, главная проблема каждого островитянина. Потом его мысли плавно перетекли на грозную валькирию — интересно, а кто эта воинственная леди? Пинок любопытства выгнал его из ванны, пробравшись в свою спальню, Регул сел на кровать и, протирая волосы полотенцем, позвал Кикимера. Притащился старичок, дрожа от плохо сдерживаемого счастья, преданно, во все глаза уставился на хозяина.

— Эта девушка кто? — нарочито небрежно спросил хозяин.

— Невеста господина Сириуса, хозяин, — взволнованно проквакал Кикимер.

Полотенце замерло, потом из-под него выглянул один глаз, а в голосе прозвучало безмерное удивление:

— Да ты что?! Неужели безголовый ветрогон купил голову?

— Господину пришлось, — очень серьезно ответил домовик. — Иначе он из дома не выйдет. Так матушка пожелала.

— Ну-ка, ну-ка, отсюда — поподробней! — заинтересовался Регулус, свешивая полотенце с головы на шею.

Ну Кикимер и рассказал… подробности. Обстоятельно и с дотошной пунктуальностью пересказал все приключения господина Сириуса, начиная с его появления, продолжая собачьим выходом из дома, подробно описал каждую невесту вплоть до макаки и закончил настоящим временем со случайным убийством Риты Скитер. Регулус ржал долго. И никак не мог остановиться, всё хохотал и хохотал, вытирая счастливые слезы. Потом смех понемногу сошел на нет, в веселье вкралось печальное понимание того, что матери больше нет в живых, она, как сообщил Кикимер, умерла в 1985 году в полном одиночестве, оплакивая пропавших сыновей. Перед своей смертью Вальбурга Блэк наложила на дом заклятие: если кто-то из её сыновей — она всё ещё надеялась, что Регулус жив, — вернётся в родной дом, то не сможет оттуда выйти, пока у него не родится наследник. Стало совсем грустно — эх, мама, мама, не дождалась ты хорошего сына… Тут робко и очень нерешительно заурчал желудок, напоминая о том, что не пора ли положить в него порцию сырой рыбы? И Регул переключился на более насущные дела. Поесть. Кикимер моментально уковылял на кухню готовить обед. А к Регулу постучался Сириус:

— Я пришел вернуть тебе палочку.

Регулус равнодушно глянул на деревяшку и отмахнулся:

— Оставь её себе, я без неё обойдусь.

Сириус не стал возражать, хмыкнув, он засунул палочку к себе в карман. Потом пристально оглядел седую шевелюру младшего брата и заметил:

— Ты неровно подстригся. Давай поправлю?

Регул пожал плечами. Сириус счел это согласием, принес ножницы и расческу, закутал братца в простыню и принялся обрабатывать грубо остриженные волосы. Подровнял, где надо, виновато хихикнул, нащупав шишку, оставленную скалкой Оксаны. Регулус лишь фыркнул на это:

— Тяжелая ручка у твоей невесты.

Сириус замер и неуверенно возразил:

— Ну почему сразу невеста? Э-э-э… ты уже знаешь?

— Угу, Кикимер рассказал. Жаль, мама не дождалась.

Братья одновременно горько вздохнули, у каждого из них были свои воспоминания о матушке и каждый понимал сейчас, что она их всё-таки любила.

С кухни их позвала Оксана, и братья Блэк поспешили на зов. Выйдя в коридор, Регулус вдруг вспомнил о розах у крыльца. Ну, порыв души — это всегда порыв души, особенно когда он романтичный. Шепнул Сириусу:

— Я сейчас, подожди!

И вышел за дверь. Сириус, движимый любопытством и непонятным чувством тревоги, шагнул следом, из кухни к нему присоединилась Оксана. Кикимер на автопилоте держался рядом.

Шагнул Регулус с крыльца и вдруг ка-а-ак уменьшился, взмахнул руками и будто бы упал. Сириус и Кикимер вытянули шеи, высматривая — куда это Реги подевался. Смотрят, смотрят-смотрят, найти не могут.

— Ой, горюшко! — закручинился Кикимер.

— Тяф-тяф, — вдруг ответил ему кто-то откуда-то снизу. Сириус полностью свесился с крыльца, опустил глаза и упавшим голосом проговорил «песец», за что немедленно огреб от Оксаны.

— Ай! — вскрикнул шутник, потер затылок и обиженно пробурчал. — Но я же правду сказал! Там песец стоит.

Снова посмотрели вниз все вместе, а снизу вверх на них озадаченно смотрел кругленький пушистый шар на тонких ножках, типичный представитель вида Alopex lagopus, обыкновенный песец, или полярная лисица…

Матушка их действительно любила, до сих пор дожидаясь от них внучат.

* * *

Долгопупсы изображали пупсов. То есть гулили. Оба, одновременно, создавая неровный гул. При взгляде в комнату возникало странное ощущение — двое малышей, на вид приближающихся к тридцати неизвестно с какой стороны, бутылочки, подгузники, развивающие игры… Августа была счастлива, играя с «малышами», особенно с сыном, уже начавшим бегать на четвереньках и тыкать пальцем во все, особенно опасное и хрупкое. Алиса, что-то сосредоточенно жующая, сказала свое первое в новой жизни слово. И это слово было — «гашок!» Сразу же домовик подхватил «ребенка» и унес в сторону уборной. «Какое счастье, что есть домовики!» — с чувством подумала Августа и пошла учить сына пользоваться ложкой. Дети стремительно прогрессировали, проходя за месяц то, на что настоящим малышам требовался год. Казалось бы, совсем недавно Фрэнк изображал горизонтальный памятник самому себе, а потом начал ползать и затем встал на четвереньки. В этой позе он передвигался стремительно — как скаковой жеребец. Августа занималась детьми с радостью, потому что уже простилась с надеждой увидеть их адекватными. А дети… ну еще раз воспитаем, дело-то нехитрое, правда?

Вот опять умытая и переодетая, так как до уборной все-таки не успели, Алиса что-то не поделила с Фрэнком и дети друг на друга разобиделись. Фрэнк получил от Алисы «гашок!», раздулся от возмущения и произнес: «Мымья!» Августа не знала, радоваться за первое слово или ругать за это самое слово.

Настало время еды. Все домовики мобилизовались. Предстояло накормить два рта так, чтобы не угваздать всю кухню. Но надежды были тщетны, бывший мракоборец набрал полный рот творога и сказал «фрр-р-р-р»… Будто снегом украсил домовиков, Августу и всю кухню свежим снеготворогом.

Алисе забава понравилась, и трапеза началась. Великовозрастные малыши развлекались изо всех сил, пользуясь тем, что Августа не может представить себя шлепающей таких дылд. Наконец детки насытились и в колясочке отправились на прогулку. Прохожие смотрели на сие действо с разными чувствами — от жалости до брезгливости, минуя охренение.

Так проходили дни, недели и даже месяцы. Дети начали разговаривать, самостоятельно ходить, в том числе и в туалет, и тут возник вопрос… А школьные знания кто им даст? Сначала подумали о Минерве, но, по-видимому, она не могла отрешиться от того, что «дети» уже взрослые и поэтому каждый урок заканчивался дружным ревом. Северус отказался сам, Флитвик тоже, что выдавало здоровый инстинкт самосохранения… Слава Мерлину, согласилась Гризельда Марчбенкс, проверенная временем опытная экзаменаторша и старинная подруга Августы. Ежедневно эта статная леди в возрасте «столько не живут» являлась перед детьми и, практически не прикладывая усилий по удержанию порядка, начинала занятия. Всего через неделю дети смогли наколдовать «Петрификус Тоталус» и сбежать.

Кикимер спустился и осторожно привел на крыльцо преображенного Регулуса, потому что бедный песец не мог шагу ступить, чего-то испугавшись, он лег на пузичко и жалобно заскулил.

Итак. Кикимер внес его в дом, Оксана и Сириус с тревогой принялись его осматривать, щупать мохнатые бочка и лапки, заглядывать в прищуренные глазки и спрашивать, что случилось. Домовик, поколебавшись, щелкнул пальцами, рискнув расколдовать хозяина. С громким взвизгом песец свалился со стола и скрылся из глаз, а потом из-под стола выглянул встрепанный Регул. Выбрался, встал и сел на стул, обхватил себя за плечи и растерянно пробормотал:

— И что это было? Сроду ж анимагом не был…

Оксана с Сириусом потрясенно взирали на бедолагу — так вот чего испугался недопёсок, он впервые в жизни превратился в зверька и первый опыт вышел весьма плачевным: неожиданность плюс отсутствие опыта. А Регулус продолжал переживать, подняв голову, он своими прозрачными глазами посмотрел на стоявшую перед ним пару и жалобно сообщил:

— Это же очень больно. А я и не знал, как страшно превращаться в зверя… Теперь я понимаю Снейпа, за что он Поттера так ненавидел.

— За что? — внезапно севшим голосом спросил Сириус. Регул передернулся и ответил:

— Ну как за что?! Разве ты не помнишь? Вы ж все четверо тогда участвовали! Загнали Северуса в угол и принудительно применили к нему высшую трансфигурацию, притом что каждый из вас колдовал что-то свое, и Северус, ваш беспомощный враг, превратился в смесь каких-то птиц. Клюв, помнится, был как у ворона, тело и размеры как у индюшки, а на крыльях частично остались пальцы. Я ещё помню, что Нарцисса упала в обморок, а вторая кузина Белла со злости хотела проклясть вашу бешеную четверку Мародеров. Но братья Лестрейнджи её удержали от расправы, сказали, что справедливости к слизеринцам она этим не добьется… А как Северусу потом было плохо, кто бы знал, только мы, его однокашники, знали, что у него температура под тридцать девять градусов, а он, несмотря на болезнь, всё равно пришел на урок, и никто из учителей об этом так никогда и не узнал.

Регулус помолчал, а потом с болью посмотрел на Сириуса:

— Скажи мне, за что вы так не любили его? Нищего полукровку-сироту? Я гордился им, он знатно вам сдачи отвешивал, храбро сражаясь в одиночку против четырёх идиотов. Наверное, поэтому Северус и стал Мастером боя, Менталистики и Зельеварения. Конечно, имея такую толпу врагов за спиной, и не такому научишься. А над вами все смеялись, вы же трусы! Вчетвером всегда нападаете и всегда со спины.

Снова замолчав, он разочарованно махнул рукой, с кряхтением, по-стариковски охая и держась за бок, поднялся и ушел к себе.

Сириус и Оксана остались на кухне, растерянно и подавленно глядя друг на друга. Первым нарушил молчание Сириус, виновато глядя в пол, пробормотал едва слышно:

— Я знал, что у Нюнь… у Снейпа была температура… Я… я чуял это своим собачьим нюхом, но, как безголовый болван, не чувствовал раскаяния. Оксана, скажи, неужели все дети такие жестокие?! Я — плохой?

Оксана подошла к нему и мягко прижала палец к его губам:

— Тшш-ш-ш-ш… Ты не плохой, и ребёнком был чудесным. Просто такова жизнь. И поведение каждого отдельного человека зависит от окружающей обстановки. Насколько я успела понять, ты и твой брат учились в школе пансионного типа, где три-четыре сотни детей всех возрастов варятся в собственном соку десять месяцев в году, делая коротенькие двухнедельные перерывы между семестрами и на два месяца летних каникул. Так?

Сириус зачарованно кивнул, ощущая тепло её пальца на своих губах и пожирая глазами её алые губы. Оксана нежно улыбнулась и потекла речью дальше:

— А в таких детских коллективах, увы, на первое место выдвигается Закон о выживании. Будь как все, иначе тебя заклюют и навесят ярлык Белой Вороны, то есть будешь ты той презренной птицей, не похожей на других. Вот и все… Сири… а что ты так на меня смотришь?

Вместо ответа Сириус склонился к ней и нежно, едва ощутимо прикоснулся губами к её губам. Отстранился, робко и вопросительно заглянул в зеленые глаза с карими крапинками. Оксана мечтательно облизнулась и тихо мурлыкнула:

— Мм-м-м… не распробовала.

Сириус улыбнулся и поцеловал её по-настоящему. Вкусно и сладко.

* * *

Утро Гермионы началось с аварии. Неудачно повернувшись, она случайно заступила колесом на лестницу в гостиную, и кресло сорвалось. Появившаяся эльфийка перенесла перепугавшуюся Гермиону на диван в гостиной, потеснив однокурсников, а кресло приземлилось само в виде обломков. Метнувшийся молнией к ней Невилл сразу же обнял заревевшую девушку.

— Как же я теперь? — рыдала Гермиона.

— Не волнуйся, не надо плакать, починим мы твое кресло, — утешал ее Невилл. — А пока не починим, я тебя на руках носить буду!

От этого заявления Гермиона так удивилась, что даже перестала плакать. Присутствующие нарисовали себе в воображении картинку «Невилл несет Гермиону в туалет», но благоразумно промолчали. Только Рон пытался что-то вякнуть, но его заткнули знающие натуру своего брата Фред и Джордж. Гарри кивнул, собрал обломки кресла и унес. Стоит заметить, что ремонт по просьбе Невилла проходил по принципу:

«— Степан! У гостя карета сломалась.

— Вижу, барин. Ось полетела. И спицы менять надо.

— За сколько сделаешь?

— За день сделаю.

— А за два?

— Ну… За… Сделаем и за два.

— А за пять дней?

— Ну, ежели постараться — можно и за пять.

— А за десять?

— Ну, барин, ты задачи ставишь! За десять дён одному не справиться, тут помощник нужен — хомо сапиенс!

— Бери помощников, но чтобы не раньше!.. »*

А в это время Невилл наслаждался процессом перетаскивания девушки с места на место. Вопрос интимных посещений урегулировали с эльфийкой. Гермиона хотела бы и остальные вопросы так же урегулировать, но в результате бурной дискуссии покорилась неизбежному, да и приятно это было. Сначала было страшно, но когда убедилась, что не уронит — стало приятно. Так они и учились, профессора делали вид, что все в порядке, только Снейп высказался в своей манере о делах амурных, но, встретив тяжелый взгляд поигрывающего ножом Невилла, тему развивать не стал. Да и проблема у него нарисовалась — куда-то внезапно исчезла метка Лорда с обилием болевых ощущений. Что это могло значить, профессор Снейп не понимал. Спрашивал Дамблдора, но тот, как обычно, многозначительно отмалчивался и предлагал лимонные дольки.

Год медленно полз к завершению и третьему испытанию, приближались экзамены и вопрос — как их будут сдавать гости? А гости в это время играли в футбол 3D. Квиддич им показался, видите ли, скучным, потому они гоняли мячик в трех измерениях, помогая чарами и метлами. Правда, у гостей из Дурмстранга в речи проскакивали экспрессивные нотки и заклинание «Твоюжеобзаборполеном», которое не мог повторить никто, кроме них. Видимо, это были тайные знания древних славян.

Барти и Виктор, запершись в мастерской, готовились к третьему туру. После третьего взрыва мастерскую отселили в Запретный Лес под предлогом того, что пауков не жалко. Хотя Хагриду жалко всех, но его мнением поинтересоваться забыли. Время от времени со стороны леса неслись странные звуки, такие как: «Вшшшшшуууух!», «Бабах!» и «Твоюжматьбарти!».

Другие студенты проявляли благоразумие, здоровый инстинкт самосохранения и не давали волю нездоровому любопытству.

Когда кресло было отремонтировано, Гермиона слезать с рук Невилла уже не хотела — ей было комфортно, Невилл же просто млел, потому ситуация закончилась предсказуемо — объявлением о помолвке. Августа, принявшая выбор внука и искренне симпатизировавшая Гермионе, показала ее Оксане на весенних каникулах. Девушке сделали исследования, с ней поговорили специалисты и обнадежили: «Летом будешь ходить». От обилия этих новостей Гермиона ездила неприлично счастливая, беся своей радостной улыбкой профессора Снейпа.

Гарри же воспользовался встречей с Оксаной и, запинаясь, спросил об Эмили… И вот Пасха и весенние каникулы, он в Лондоне, нервничая, с букетом тюльпанов у двери особняка, выдержанного в старинном стиле. На Гарри надет костюм в классическом стиле, он причесан и максимально прилизан, дабы, как сказала тетя — «походить на нормального человека».

Дверь раскрылась, и на пороге возникло «дивное виденье, чудное мгновенье», ясноглазая девочка с золотыми косами. Гарри аж зажмурился от неожиданности. Куда-то подевался голос, пришлось прокашляться, чтобы вернуть его обратно в онемевшие связки. Гарри сипло и как-то жалобно спросил:

— А… Эм… Эмили дома?

Девочка ахнула, прижала руки к вспыхнувшим щечкам и воскликнула:

— Гарри! Да это же я! Неужели не узнал?!

Гарри ошалело уставился на возрожденную Эмили, начиная узнавать в этой невозможной красавице ту бледненькую и больную девочку с серыми и тусклыми глазами. Как же страшно меняет болезнь маленьких детей… Теперь она стояла перед ним веселая и счастливая, в малиновом платьице с белыми розами по подолу, на плечах толстые недлинные косы с синими ленточками, а в ясных сине-стальных глазах пляшут радостные чертики. Эмили была полна жизни и готова к шалостям.

Схватив Гарри за руку, она рывком втащила его в холл, звонко представила гостя маме и папе, чете Дарреллов, Гарри чуть не переспросил — а не они ли написали книгу «Три билета до Эдвенчер»? — но вовремя одумался и прикусил язык, вспомнив, что Джерри Даррелл вроде как старый и толстый дед. И молодые стройные родители Эмили под его описание никак не подходили. Девочка радостно уволокла Гарри на второй этаж в свою комнату, где обнаружился дикий беспорядок — по всему полу были рассыпаны разные бумажные и разноцветные треугольнички и квадратики, письменный стол у окна был завален цветным картоном. На застеленную кровать в дальнем конце комнаты Гарри старался не таращиться — ибо не тактично. Эмили же, деловито пыхтя, смахнула со стула на пол кучу бумаг и предложила Гарри садиться. Сел Гарри и не удержался от любопытства:

— А чем ты занимаешься?

— Аппликациями! — жизнерадостно доложила девочка. — Это так здорово, вырезать из бумаги, а потом складывать из них картинки. Хочешь, я тебе ножницы дам? Поможешь нарезать ещё квадратиков и треугольничков?

Слова с делами у девочки не расходились, продолжая трещать подобно сороке, она протянула Гарри ножницы. Под воздействием какого-то чудного настроения Гарри встал, недоверчиво и с опаской взял ножницы, как будто в первый раз в жизни их увидел. Потыкал пальцем в острый кончик, потом осторожно прикусил колечко с другого конца, пробуя на зубок… озадаченно повертел в руках, соображая, что это за штука такая. Затем так же осторожно постучал ножницами об стол. Звук ему неожиданно понравился, и он, воодушевившись, поймал какой-то свой воображаемый ритм и исполнил короткий танец с маракасами, потряхивая на их манер ножницами и ритмично дергая плечами и бедрами. К концу этой пантомимы Эмили уже практически не дышала от хохота, она распласталась на столе и тоненько подвывала от неудержимого смеха. Подурачившись, Гарри присоединился к её смеху и включился в увлекательное занятие — вырезанием из бумаги. А потом они здорово повеселились, складывая всевозможные варианты из кусочков картона. Гарри раздухарился и склеил пучеглазую карикатуру на Миссис Норрис — получилось очень похоже, и он решил подарить её мистеру Филчу, всё-таки портрет его кошки.

Все каникулы они встречались, всё ближе и ближе узнавая друг друга. А потом, увы, пришлось расстаться, Гарри уехал в Хогвартс, а его юная возлюбленная, маленькая подружка Эмилия Даррелл уехала в девичью гимназию Куинн-колледж.

При обсуждении третьего испытания возникли некоторые разногласия. Министр и его лизо… блюды хотели бы запретить применение маггловской техники и оружия, подозревая, что Барти и Виктор не просто так спалили логово пауков во время подготовки, но Дамблдору было любопытно, мадам Максим была благодарна, а Каркаров просто развлекался, потому дополнительных ограничений не было. На самом-то деле Каркаров точно знал, что будет, и развлекался оттого вдвойне, а то и втройне. Министр насупился, сделал обиженное лицо и удалился, высказавшись почему-то Дамблдору в духе:

«Ты мне больше не подружка,

Ты мне больше не дружок!

Не играй в мои игрушки

И не какай в мой горшок!»

Итак, наступил день третьего испытания.

— Мы будем патрулировать снаружи, — сообщила участникам состязания профессор МакГонагалл. — Если кто-нибудь попадет в беду и почувствует, что требуется подмога, пошлите в воздух сноп красных искр, и мы незамедлительно придем на помощь. Все ясно?

Чемпионы кивнули.

— Тогда вперед! — весело скомандовал Бэгмен четверым патрульным, после чего коснулся палочкой горла и тихо произнес: — Сонорус!

И тут же его усиленный волшебством голос разнесся по всему стадиону:

— Леди и джентльмены, третье и последнее состязание Турнира Трех Волшебников начинается! Разрешите мне напомнить вам турнирное положение участников на сегодняшний день! Первое место делят между собой мистер Виктор Крам, школа «Дурмстранг», и мистер Бартемиус Крауч, школа «Хогвартс», у каждого восемьдесят пять очков!

Крики, гром аплодисментов разбудили чудом выживших птиц в Запретном лесу, и они с тревожным гомоном поднялись в темное ночное небо.

— На втором месте мисс Флер Делакур, академия «Шармбатон»! Джентельмены попросили нас пропустить вперед даму! Итак, Флер, начнете по моему свистку! — пророкотал Бэгмен. — Три… два… один…

Он резко свистнул, и Флер устремилась внутрь лабиринта подобно трепетной лани в кольчуге.

Готовясь объявить Виктора и Барти, Бэгмен запнулся — откуда-то слышались звуки музыки. Под грозный, яростный марш, больше похожий на гимн, на площадку выбрался мощно порыкивающий и воняющий выхлопом броневик. Он был не нов, хоть и подкрашен, виднелись подпалины и яркая красная звезда на башне.

«…Это есть наш последний и решительный бой…» [1] — звучало из громкоговорителей, установленных на башне. Среди части зрителей, узнавших мелодию, началась тихая паника. Те, кто мелодию не узнал, подозревали, что она тут не просто так.

На башню выбрались из люков улыбающиеся Барти и Виктор, устанавливая странные продолговатые штуки на броневике. Одеты они были одинаково — в зеленый мундир, на головах были странные черные шапки, напоминающие русскую зимнюю шапку. Прижав что-то к шее, Виктор зашевелил губами, и из рупоров донеслось:

— Раз, раз, работает! Ну, мы пошли?

И, не ожидая ответа, оба скользнули в люки. Броневик резко взревел и, опустив две пары колес [2], доселе висевшие под днищем, рванул ко входу в лабиринт. Почти сразу же возобновилась музыка и зрители увидели огненные стрелы, пламя и взрывы. Чемпионы явно получали удовольствие от испытания, что не скажешь об организаторах. Хагрид всхлипнул:

— Сфинкса жалко…

Поименованный сфинкс вывалился сквозь стену лабиринта и с криками «Мы так не договаривались!», «Идите вы все…» и «Война! Война!» умчался в сторону озера — прятаться у русалок, они-то уже опытные. Взрывы стали чаще, из лабиринта разбегались звери, улетали птицы и даже лианы, кажется, пытались уползти.

* * *

Флер старалась добежать как можно быстрее, особенно когда услышала музыку. Ее папа контактировал с русскими, и что это за песня, она знала. Как и знала, что если уж эта песня поется, то ядерная бомба — гораздо милосерднее. Девушка отбилась от соплохвостов, практически лишившись одежды, потом сцепилась с какой-то кошкой и прозевала хищное плотоядное растение. А вот растение не прозевало и заглотнуло, сколько вместилось. Вместилась нога до колена, которой Флер мгновенно и лишилась. Едва сумев остановить кровь и испепелить растение, она потеряла сознание.

Барти и Виктор в это время наслаждались поездкой. Муха [3] решала проблему препятствий, Шмель [4] — всяких зловредных растений и мелких зверей; не испытание, а прогулка. Когда от звуков музыки соплохвосты в панике порскнули кто куда, Виктор улыбнулся и крикнул Барти:

— Помнят, сволочи!

Барти только кивнул, ведя тяжелую машину вперед. Вдруг за поворотом мелькнуло что-то знакомое и Барти резко дал по газам, да так, что Виктор чуть не свалился. Следующие семь минут были посвящены прочувствованной речи, богатой сравнениями и метафорами, смысл которой сводился к вопросу: «Что случилось?»

Ответная речь Барти была менее длинной, хотя по образности могла поспорить с Петровским загибом [5] и означала: «Гляди, какая там лежит… вещь!»

С кряхтеньем надев «полтинник» [6], Виктор потопал в сторону необычности. «Может, стоит продезинфицировать полянку?» — мрачно думал он, подходя к вороху тряпок, на поверку оказавшихся Флер в луже крови. Крикнув «Прикрой!» и подняв ее на руки под стрекот КПВТ [7], он вернулся к броневику.

Пока Барти, скалясь, выкашивал всю растительность в радиусе дальности крупнокалиберного пулемета, Виктор перевязал Флер и опустил внутрь машины. Флер, на свое счастье, в сознание не приходила.

Быстро добравшись до кубка и никого не встретив, кроме каких-то огрызков и запчастей животного происхождения, Барти и Виктор уставились на кубок.

— Как делить будем? — индифферентно поинтересовался Виктор

— Осторожно, это портал, — пригляделся Барти.

— Портал-шмортал, — проворчал Виктор, снимая чары, — там, в ящике, ножовка.

Откопав в инструментальном ящике машины ножовку, Барти подошел к Виктору. И не надо спрашивать, зачем дозорному броневику ножовка, водитель такой машины — существо запасливое, куда там хомякам.

Сняв кубок с постамента, Барти и Виктор попеременно принялись пилить бывший артефакт. Артефакт сопротивлялся, бросался искрами и жалобно скрежетал, но все-таки не мог противостоять ножовке производства СССР. Наконец, он сдался и распался на составляющие.

— Ну надо же, — удивился Барти. — А выглядел хрустальным…

— Если на клетке слона прочтешь надпись "буйвол" — не верь глазам своим [8], — отвечал Виктор.

— Фило-о-ософ, — протянул Барти. — Ладно, едем?

— А то!

И они поехали напрямик, расчищая себе путь огневыми методами, проще говоря, предавая огню все на своем пути — растения, не успевших убежать зверушек, стенки и что-то странное, что не успело уползти из-под колес.

* * *

А трибуны наблюдали огненное шоу со взрывами. Из лабиринта убежали все, кто смог, кто не смог, по-видимому, упокоился. «Лучше зверушки, чем мы», — подумал каждый пятый.

Стена лабиринта вспыхнула ярким пламенем, и сквозь нее выбрался русский броневик, на котором уезжали Чемпионы. Трибуны пораженно молчали. Откинулись люки и, помахивая половинками кубка, на крышу выбрались Крам и Крауч. Мадам Максим всхлипнула, француженки дружно зарыдали, трибуны бесновались.

— Врача сюда быстро, а то стреляю! — с характерным славянским акцентом донеслось со стороны броневика, и все увидели Флер в неполной комплектации. Француженки, правда, не увидели, они были заняты — они рыдали.

На площадку спикировал дракон. Тот самый. Виктор поднял «Муху», но Барти остановил его. В лапе дракона был небольшой, по драконьим меркам, букет цветущих сакур, который он и положил перед Барти.

Барти пытался объяснить драконе, что он-де завсегда, но они габаритами не сходятся и детей точно не будет, на что «дикий зверь» опустил голову и принялся смотреть в глаза Чемпиону.

На стадионе началась паника. Как же, целый дракон, непривязанный, злой, голодный наверное. Люди принялись разбегаться и разлетаться, кто-то падал в обморок, у кого-то началась непроизвольная дефекация… И только француженки в этом не участвовали, они были заняты — они рыдали.

Наконец Барти кивнул и, обняв дракона за шею, начал ему что-то нашептывать. Тот покивал головой и унесся в небо, а Барти, широко улыбнувшись, вернулся к Виктору и БРДМ.

Какой-то мужчина в темном плаще встрепенулся и поинтересовался:

— Кто победил-то?

Так как ему бросились объяснять все и сразу, то единственное, что он понял, что вернулся Советский Союз и уже пришел сюда. Мужчина убежал разносить спле… страшную новость.

По поводу окончания турнира и от радости, что на этот раз трупов не предвидится, а квиддичный стадион и починить можно, был пир. Пили вина, играли на гитарах, радовались еще одному солнечному дню.

Гарри искренне поздравлял Барти и Виктора, Флер утешал Виктор, Гермиона висела на Невилле, все были заняты. И только Гарри вздыхал, думая об Эмили. Его тянуло к девчушке так, что он практически не мог думать ни о чем другом. Он будто ежечасно чувствовал ее руки, слышал ее задорный смех, видел ее глаза. Как ни странно, первой заметила его состояние Гермиона и, поймав в темном уголке, тактично поинтересовалась:

— На свадьбу позовешь?

Гарри смутился, покраснел и потерял дар речи. Гермиона была умной девушкой и хотела попасть на ужин, потому расспрашивать Гарри о девушке не стала.

На мальчика с улыбкой смотрели взрослые, понимая, что с ним происходит, но не представляя силу этого чувства, первого в его жизни и случившегося с ним навсегда. Так же как и Эмили, спешащая жить, где-то то там далеко в Лондоне не находила себе места и душой стремилась к Гарри. Несмотря на юный возраст, она всей душой стремилась туда, где был ее Гарри. Даже и мысли не допуская о том, что это чувство не взаимно. Любой ценой оказаться рядом, и Гарри находил возможность хоть на час исчезнуть и оказаться рядом с девушкой. Они не говорили о любви, вовсе нет, они просто разговаривали, встраиваясь друг в друга душами, самим сердцем, становясь единым целым. Одной душой.

Я делаю шаг в лабиринт сладких грез,

Я делаю шаг, задохнувшись от слез,

Я делаю шаг, хоть не в силах идти,

Тропа предо мною, что ждет впереди?

Шагая сквозь кровь и надежд забытье,

Не чувствуя боли, не слыша нытье,

Прося лишь: «Ты душу мне не береди»,

Тропа предо мною, что ждет впереди?

Но, лед разбивая, явилась мне вдруг,

Та дева, что ярче, чем солнечный круг,

Судьба мне явилась в сиянии дня

И взглядом зажгла во мне море огня.

Соленой дорожкой мелькнула слеза,

Когда мы взглянули друг другу в глаза,

Исчезла тропа, и исчез этот мир,

«Люблю», — всколыхнуло застывший эфир.

Примечания:

[1] "Интернационал", гимн СССР до 1944 г.

[2] У БРДМ-2 две средние пары колес могут быть опущены или подняты.

[3] РПГ-18 "Муха", гранатомет такой, очень способствует.

[4] Ручной пехотный огнемет "Шмель", тоже способствует.

[5] Устойчивая структура второго командного языка, по слухам, с петровских времен

[6] Легкий пехотный огнемет, ЛПО-50

[7] Крупнокалиберный пулемёт Владимирова танковый, штатное вооружение машины.

[8] Из собрания мыслей и афоризмов «Плоды раздумья» (1854) Козьмы Пруткова.

Человек в темном плаще быстрым шагом шел прочь — разносить новости о вторжении Советского Союза, как решили его коллеги-журналисты. Темный плащ был распахнут, и его полы развевались от скоростной ходьбы, как мантия профессора Снейпа. Но этот человек не был профессором Снейпом, и у него была другая походка. Не скользящая и плавная, а, скажем так, рысистая, волчья. Высокий ворот плаща и поля низко надвинутой шляпы скрывали его лицо… что-то он больно подозрителен. Давайте проследим за ним.

Сначала он шел в сторону Хогсмида, ну, пока ничего странного… туда многие идут после посещения Хогвартса пропустить стаканчик-другой огневиски или побеседовать с кем-то инкогнито. Однако человек в темном плаще не зашел ни в одно заведение, а продолжил идти сквозь деревню. Дошел до её окраины, здесь, совсем на отшибе, притулился крошечный трактирчик, по сути это было частное заведение, чей владелец принимал у себя только знакомых и лиц, желающих остаться неизвестными. Человека в темном плаще в этом заведении, судя по всему, знали. Потому что перед ним тут же без вопросов поставили кружку пива, украшенную пышной шапкой пены. Человек осмотрелся и, увидев, что он тут практически один, снял шляпу и плащ, открывая лицо и элегантный костюм-тройку в классическом стиле. У него оказалось холеное лицо со смазливыми чертами, черные напомаженные и прилизанные «Бриолином» волосы и холодные серые глаза с цепким взглядом. Отпив микроскопический глоточек пива, он спросил у хозяина трактира:

— Рита не объявлялась?

— Нет, мистер Смит, не появлялась.

Мистер Смит бросил раздраженный взгляд на наручные часы на левом запястье — чертовы бабы, вечно они опаздывают! Особенно английские леди, им, видите ли, припудрить носик — наиважнейшее дело, и насрать на поджидающих их кавалеров. И с чего он взял, что Рита — дама ответственная? Наоборот, она такая же расфуфыренная финтифлюшка. Одни ядовито-зеленые тени на веках и кроваво-красная помада на тонких губках чего стоят, небось часа три марафет наводит на свою престарелую рожу… Но так или иначе, а подождать её надо, зря он, что ли, лишнюю капсулу с заразой доставал?

Но час проходил за часом, а Рита так и не заявилась. Неизвестный мистер Смит начал злиться, закипать и тихо, вполголоса рычать. Она же обещала прийти с докладом для господина, с докладом о том, что Сириус Блэк успешно отравлен, упакован в деревянный костюмчик и похоронен. Ну что там с ней случилось, каблук, что ли, сломала?! Ага, у всех сорока пар туфелек, ей же обуть нечего! Мистер Смит в крайнем раздражении снова бросил взгляд на часы — ррр-р-р-р… третий час пошел, о чем она себе там думает?

А когда на стол перед ним упал красный луч заходящего солнца, он понял, что дальше ждать уже бесполезно — Рита сегодня не придет, и что-то подсказывало ему, что она не придет и завтра, и послезавтра. Рита провалила задание. Поднявшись, человек натянул темный плащ, надвинул пониже поля фетровой шляпы и, бросив на стол пару галлеонов, вышел в закат. Шагнул в подпространство, чтобы тут же вышагнуть из него за много-много миль от Хогсмида посреди плодородных земель Уилтшира. Малфой-мэнор возвышался вдали, как кремово-пенный торт на зеленом столе. Красивое лицо Смита презрительно скривилось. Скользкий «друг» Темного Лорда давно облизывался на бесхозное наследство Блэков. Пока Сириус сидел в тюрьме, Люциус не особенно беспокоился по поводу денежек, но стоило Большому Песику сбежать, как и ручки обожгло, золотишко-то хозяина обрело, причем расточительного хозяина. Оглянуться не успеешь, как все промотает нафиг. Мотовство Блэков всем было известно. Значит, что? Правильно, избавиться от нежелательного наследника и загрести блэковские сейфы себе. И плевать, что родственник, не прямой же, а так, кузен жены, и что? А вот Нарцисса и Дракуся самые прямые наследники в случае смерти Сириуса.

Однако, а что там такое происходит? Мистер Смит прищурился, глядя на мечущиеся тени в окнах старинного особняка, в предчувствии чего-то нехорошего ускорил шаг. На ходу показал воротам руку с меткой, по инерции шагнул и… врезался в ворота, которые даже и не подумали открыться. С минуту-другую он тупо моргал, уставившись на них, как тот барашек, потом вспомнил — а метка-то тю-тю, уже несколько дней как исчезла… Пришлось искать звонок, но не найдя его на должном месте и удивившись отсутствию проводов, Смит с тихой досадой побился лбом о чугунную решетку ворот — какой-такой электрический звонок в доме волшебника??? Попытался дозваться садовника или сторожа. На его крики «Эй!» отозвался белый павлин. Породистый кур вальяжной походкой подвалил к воротам и строго глянул на пришельца, важностью и осанкой не уступая дворецкому сэра Гордона. Смит равнодушно отмахнулся от пава конголеза и продолжал кричать в надежде дозваться хоть кого-нибудь. Павлин такого отношения к себе не стерпел — возмущенно отвалив клювик и уперев крылья в боки, оскорбленный птиц смерил взглядом дядьку в шляпе, потом захлопнул клюв, но только для того, чтобы набрать в легкие побольше воздуху и разразиться отборной руганью. А орут павлины препротивно. И ладно бы один… но на вопли первого из глубин парка слетелась ещё пара десятков, и несчастные уши Смита подверглись мощной акустической атаке. Это была адская смесь автомобильных гудков и кошачьего мява, вырывающаяся одновременно из глоток двух десятков конголезцев.

Одно хорошо, павлиний хор услышал садовник и прибежал срочно выключить птичью сигнализацию. И обнаружил гостя. Разогнав прутиком птичек, он открыл боковую калиточку, впуская мистера Смита на территорию парка мэнора. Проводил Смита до дверей, ногой отпихивая с дорожки каких-то кошмарных черных птиц размером с индюков, как они называются, Смит не знал, да и не хотел знать, и только гадал, вот зачем лорду Малфою столько жутких экзотических пероносцев? На пороге дома эстафету от садовника принял дворецкий и препроводил гостя в гостиную, предложил располагаться, чувствовать себя как дома и спросил, не желает ли он чего-нибудь выпить. Смит пожелал виски. Далее последовал нудный перечень всех сортов имеющегося в наличии виски, от шотландского до огденского и ещё пятнадцать между ними… С трудом удержавшись от зевоты, мистер Смит мстительно назвал водку. В ответ услышал:

— Водку? Хорошо, сэр. Какую желаете: Можжевеловую, Столичную, Беленькую, Перцовку, настоянную на кедровых орешках, на еловых шишках? Или…

Мистер Смит взбеленился и замахал руками, испугавшись, что перечень водки тоже растянется надолго, и попросил простого огденского. Невозмутимый дворецкий удалился, чтобы через полчаса принести ему наперсток виски и сообщить, что его сиятельство сейчас спустится. Это «сейчас», однако, растянулось ещё на полчаса. Капелька виски давно растворилась на языке, а теплую компанию Смиту составила одна из тех черных птиц. Вошла она в дверь, что говорило понятно о чем — любимчики лорда не только в парке разгуливают, но и имеют свободный доступ в дом. Мистер Смит насторожился и подобрал ноги в кресло, на всякий случай. Черный пероносец приветливо питпиткнул, ласково глядя на гостя. Тот сглотнул и опасливо переспросил:

— Простите, что вы сказали?

— Пит, пит-пит-пит! — с готовностью повторил птиц. А так как гость его не перебивал, вдохновенно запитпиткал дальше. — Пит-пит-пит, пит-питя, пит-питя…

Слушая незатейливую речь, Смит расслабился и свесил ноги с кресла, как тут же выяснилось, зря, именно этого ждал коварный птиц. Продолжая нежно питпитпиткать, он подкрался и, не успел гость опомниться, улегся ему на ступни всей своей немалой тушкой около семи килограмм весом, придавив ноги к полу. К тому моменту, когда лорд наконец-то соизволил прийти, ноги Смита совершенно взопрели под живой грелкой и абсолютно полностью затекли.

При виде лорда он было подался вперед, чтобы подняться, но был остановлен жестом и возгласом:

— Нет-нет, не вставайте! Вижу, вы понравились Аддамсу, редко он к кому идет, очень своенравный он у меня… — пройдя к креслу напротив, Малфой сел в него и спокойно сообщил: — Заказ отменяется.

Затекшие ноги закололо сотнями иголочек, а горло пересохло. Пришлось откашляться.

— Н-но, милорд… позвольте, я потороплю Риту и…

Люциус непреклонно поднял ладонь:

— Убийство Блэка уже неактуально. Его смерть больше ничего не решает.

— Почему? — просипел Смит, чувствуя, как обильно потеют ноги.

— Потому что наш Родовой гобелен со стороны Нарциссы сообщил, что в Блэк-Хаус вернулся живой и невредимый Регулус Арктурус Блэк, младший брат Сириуса. А его так просто не убьешь, да и невозможно это в принципе. Его-то за что? Он законный владелец дома и своих денег. Его матушка не выжигала с гобелена, и от Рода он не отлучен.

Смит вяло улыбнулся — понятно, конечно, что неактуально, но… кальсоны Мерлина, его ноги, кажется, похолодели? И он жалко проблеял:

— Мило-о-орд, вы не могли бы убрать мистера Аддамса? У меня ноги затекли. Простите…

— Ах да, конечно! — показушно спохватился Малфой и позвал: — Тоффи!

Появился домовик и без слов стянул с ног пероносца, который к этому времени весил целую тонну, а ноги по ощущениям превратились в ласты. Из вежливости Смит поинтересовался:

— А какой породы Аддамс?

— Большой кракс, или хохлатый гокко. Очень дружелюбные птицы.

Далее лорд Малфой предложил выпить. Уговорили первую вкусную бутылочку старого доброго огденского, потом не менее вкусную и сладкую вишневку, а за ней — медовуху. Хмель начал прокрадываться по венам в голову, старательно развязывая пьянеющий язык, и лорд пожаловался Смиту на идиотского дракона, который нафиг оплавил золото в сейфе Лестрейнджей, да так, что у них оказался здоровенный куб-слиток весом в полторы тысячи тонны. И как, спрашивается, это золото в оборот теперь пускать? Дроблеными кусками? Переплавить повторно и отчеканить заново новые монеты? А как быть с золотыми кубками и блюдами, которые напрочь сплавились с остальным драгметаллом?! И потом, там же было золото разных проб! Вот последнее было как крик души. Смит честно попытался подумать, но захмелевшие мозги уже не могли двигаться по рельсам и пьяные ролики давно с них съехали… И вообще, при чем тут золото Лестрей… как их там?

— А при том, что у них хранилась вещь Волан-де-Морта! Какой-то… ик… кубок.

Смит фыркнул и храбро заявил:

— А все у них морда виновата… Не решается кроссворд — виноват Волан-де-Морт.

— Это что было? — заинтересовался Люц. Смит расхрабрился окончательно и выдал ещё одну фразу:

— Не пускают в аэропорт — виноват Волан-де-Морт.

Люциус хихикнул и попросил:

— А ещё есть?

Смит подумал и сочинил ещё один перл:

— Кошка гадит вам в ботфорт — виноват Волан-де-Морт.

Люц заржал и придумал сам:

— Не пускают на курорт — виноват Волан-де-Морт.

Смит подхватил:

— Денег нет на новый «Форд» — виноват Волан-де-Морт.

И затем:

— Посылают на аборт — виноват Волан-де-Морт.

Следующие два придумал Люц:

— Не выходит натюрморт — виноват Волан-де-Морт, — и еще: — Кто-то съел любимый торт — виноват Волан-де-Морт.

Дальше пьяные лорд и наемный убийца долго ржали, потом плакали, жалуясь и изливаясь друг другу в жилетки на жестокую судьбу-злодейку, которая поставила их на колени в рабстве к Волдеморде.

Спали тут же, в гостиной, в мягких креслах, трогательно причмокивая и прижимая к груди плюшевые подушечки-думочки. Ненадолго заглянула Нарцисса, полюбовалась на спящих приятелей, накрыла каждого пледом и принесла от шкафа пару флаконов с Антипохмельным. Уходя, не стала плотно закрывать дверь. Спустя несколько минут после её ухода в комнату заглянул гокко. Вопросительно питпиткнул, но в ответ услышал только храп. Сочтя это разрешением, американский черный кур просочился внутрь, прокрался к ногам спящего Смита и снова умостил свою тушку на ступнях.

Что ж... при пробуждении господина Смита ожидает не только жуткое похмелье, но и затекшие ноги.

Примечания:

Вот фотопортрет симпатичного гокко, на всякий случай:

https://d3n0rgqlxm83jq.cloudfront.net/wp-content/uploads/Bare-faced-Curassow-by-Markus-Lilje.jpg

Это был особенный день. Еще вчера Гермиону забрала Августа, а сегодня прямо с утра прибыли и родители девушки. Поместье готовилось к знаменательному событию, и это было заметно в каждом уголке дома и прилегающей территории. Сновали домовики и домочадцы, что-то украшали, подкрашивали, протирали. Кухня превратилась в закрытую территорию. Гермиона недоумевала, так как ее по старой традиции семьи в известность не поставили. Невилл поглядывал на девушку и хитро улыбался в ответ на расспросы. Общая нервозность захватила и ее, когда она, наконец, догадалась, что, по всей видимости, будет бал. И способствовало этой догадке изумительное бальное платье, в которое ее со всем вниманием начали обряжать ближе к обеду. Гермиона была девушкой неглупой, но текущая ситуация ставила ее в тупик. Пробило два часа пополудни, и в дом начали прибывать гости: знакомые, такие, как чета Малфоев, и незнакомые — в форме мракоборцев и вполне партикулярных костюмах, которые, конечно же, не могли устранить выправку, демонстрирующую род занятий гостей. Гермиона в вертикализованном кресле, скрытом пологом платья, встречала гостей. Наконец, собрались все и стоявший рядом с ней Невилл в строгом костюме, явно волнуясь, обернулся к ней.

— Пойдем… — с этими словами он вывел девушку на середину зала.

Гермиона недоумевала, но тоже вдруг заволновалась. Как-то вдруг тревожно и сладко заныло сердце, а Невилл опустился перед ней на колено и заговорил:

— Гермиона, лишь встретив тебя, я утонул в твоих прекрасных глазах. Твои руки и лицо пленили меня, и сегодня по старинной традиции нашей семьи я говорю, что ты — свет моей жизни. Я люблю тебя. Скажи мне, согласна ли ты быть со мной?

От услышанных слов у Гермионы будто поплыло все перед глазами. Неужели она нужна ему… такая? Но вот же он, стоит перед ней и со страхом в глазах ждет ответа. Он был с ней рядом весь этот тяжелый год, не оставлял ее «и в горе, и в радости», понимал и поддерживал. Он стал родным и близким… Слезы побежали по лицу девушки, кресло медленно сложилось, смяв платье, Гермиона приблизилась к Невиллу, взяла его лицо в ладони и выдохнула:

— Да…

Бурные аплодисменты оглушили девушку, но она смотрела только в глаза парня:

— Я люблю тебя.

И нежный поцелуй — соприкосновение губ — скрепил их слова и невысказанные клятвы. И сама магия окружила их на мгновение ярким золотым коконом. Все присутствующие хорошо знали, что это значило.

— Благословение магии!

— Договор душ!

— Позд-рав-ля-ем!

Девушка была немедленно затискана родителями и бабушкой Невилла. Через некоторое время Августа откашлялась и громко заявила:

— Сим объявляется о помолвке Невилла Долгопупса и Гермионы Грейнджер. С этого момента Гермиона Грейнджер — невеста Невилла Долгопупса и находится под защитой семьи!

Под аплодисменты и улыбки молодые люди, а за ними и гости проследовали в столовую. И начался пир.

Гермиона и Невилл смотрели друг на друга, казалось бы, не видя никого вокруг. Они осознавали и принимали тот факт, что отныне они жених и невеста, а потом, после учебы, станут одной семьей. Не выдержав накала эмоций, Гермиона тихо всхлипнула и сразу же оказалась на руках Невилла, нежно гладящего ее по волосам. Полулежать так было очень приятно и очень уютно. Девушка наслаждалась ощущением защищенности и каким-то неземным покоем. Так было правильно.

После напутственной речи Августы и родителей Гермионы о том, что плодиться и размножаться надо после школы, а не вместо, молодые люди, находящиеся явно где-то там далеко, были отпущены наслаждаться обществом друг друга. Они уселись рядышком на кровати в комнате Невилла и принялись разговаривать. О том, почему никто из них раньше не признался, друг о друге, о том, что будет… Невилл читал стихи, Гермиона млела.

— Я боялась, что не нужна тебе такой… — вдруг призналась девушка.

На что Невилл, не говоря ни слова, повернул ее, задрал подол и крепко шлепнул по выпуклой части спины. Гермиона звонко взвизгнула и с облегчением рассмеялась.

— Не надо шлепать, я все поняла, больше не бу-у-уду-у-у! — смеясь, протянула она.

* * *

Это лето было очень коротким из-за плотного графика всех обитателей домов на Тисовой, Гриммо и Линн-плейс. Гарри с головой окунулся в отношения с Эмили, целыми днями они пропадали на пикниках за городом, иногда беря с собой собаку Симбу и недопеска Наполеона. А как ещё можно размяться анимагам-пленникам? Верно, только такими прогулками в хорошей компании. Тем более что Оксана была страшно занята всё лето — лечила Гермиону и учила Невилла делать девушке лечебный массаж.

В один из таких теплых солнечных дней выбрались в Аскот, знаменитую окраину в тридцати милях от Лондона. Дурсли и Дарреллы выгрузились из своих семейных «фордов», выпустили детей и собак и принялись вытаскивать подстилки-покрывала, мангалы и корзины с провизией. Эмили умиленно тискала пушистика песца, не в силах спустить его с поводка, Гарри тишком посмеивался, представляя, как круто приходится Регулусу в страстных объятиях обожающей его девочки. Симба-Сириус бегал с мячиком наперегонки с младшими братишками Эмили, Люком и Стивеном, их старшая сестра Лиза помогала родителям накрывать «на стол». На неё с интересом поглядывал Дадли, они были почти одногодками, разве что Лиза была чуть постарше его, всего на полгода.

Пикник был в самом разгаре, когда издалека донесся странный звук — тягучая мелодичная нота. Описать её можно вот так: ее-оо-о-о-у-у-уууу… она была такой… страстной, животрепещущей, полной жизни. Переливчатое пение приближалось, отдаваясь в душах слушателей печальной истомой, задевая самые-самые дальние струны. Дети встали, вытягивая шеи, взрослые начали оглядываться на машины. Гарри заметил, спросил:

— Что случилось? Что это за звуки?

— Это опасно? — спросил Дадли.

— Парфорсная охота… — ответил Эммет Даррелл, отступая к машине. — И нет, это не опасно, если предмет охоты — заяц. Но если собаки подняли лису…

Все поняли, сгрудились вокруг машин, готовые прятаться в их салонах в случае опасности. И вот, на поляну скользнуло изящное животное, на какой-то миг оно замерло, приподняв и поджав одну лапку, и дети задохнулись от невозможной красоты дикого, вольного зверя. Это была черно-бурая лисица. Острая мордочка, черная маска и лапки, а сам мех поражал своей необычностью — он был черен как антрацит, а каждая вороная шерстинка заканчивалась белым кончиком, отчего лисица казалась припорошенной алмазной крошкой.

— Её убьют?! — ужаснулась Эмили, не понаслышке знавшая, что такое лисья охота. Опустив голову, лисица пересекла поляну и скрылась в кустах на дальнем её конце. А с другой стороны на поляну вылетела свора певцов — рыжих и белых гончих. С оглушительным переливом гончие понеслись через поляну, устремляясь по следу лисицы.

И тут произошло то, чего никто не ожидал. С места наперерез гончим метнулся белый песец Наполеон. Перебив лисий след, он принял погоню на себя. Ошарашенно гавкнув, следом за ними поскакал и Симба, красавец леонбергер. Вслед за гончими вскоре через поляну проскакал и отряд всадников в красных рединготах и черных бархатных касочках верхом на элитных гунтерах. Передний всадник трубил в рожок. Мистер Даррелл опомнился и замахал руками, привлекая внимание всадников, те заметили и задрали головы лошадям, притормаживая их. Эммет крикнул:

— Наши собаки перебили ваших! Ваши псы гонятся за нашим песцом, будьте осторожны, не прибейте его.

— Какие у вас собаки? — крикнул охотник.

— Песец и леонбергер.

— Понял. Гонец, играй отбой!

Загоняющий кивнул и, с трудом удерживая крутящуюся под ним лошадь, задул в горн, посылая переливчатый сигнал отбоя.

Песец сидел на дереве и ехидно смотрел вниз на беснующуюся свору фоксхаундов. Гончие бились в истерике, не в силах достать наглого лиса. Прибежал сильно отставший леонбергер и с разгону сцепился с несколькими гончаками. Вдали разнесся сигнал горниста, и гончие враз успокоились — свою задачу они выполнили, выследили дичь, а значит, дальше должны действовать охотники. Наконец-то подоспели псари и забрали гончих на сворки. Вернон и Гарри сняли с дерева Наполеона и прислушались к какафонии вокруг, парфорсники громко обсуждали пропажу лисы номер четыреста девять, перекрикивая лай гончих и ржание коней. Что-то в их обсуждении насторожило Гарри, и он переспросил:

— А какая у вас была лиса?

— Красная, в белом ошейнике.

Гарри и его дядя недоуменно переглянулись, пожали плечами и вернулись на свою поляну, с которой начался этот цирк с подменами лис. Ну сами посудите, спустили красную лису, потом её перехватывает лиса-чернобурка, а уже её — белый песец, что за метаморфозы?

Этот же вопрос задал Сириус Регулусу, когда они вернулись домой:

— Реги, что за цирк с конями ты устроил?!

— Собаки гнались за девушкой-оборотнем. Я не мог допустить, чтобы они на глазах у людей разорвали кицуне. А зачем кицуне перехватила у гончих рыжую лису, я не знаю.

Рыжая пропавшая лиса осторожно выглянула из-под корней разлапистой ели и принюхалась. От человеческой самки пахло лисой, а её голос был почему-то понятен:

— Иди сюда, девочка, я тебя не обижу…

Лиса поверила, выбралась из укрытия и доверчиво подошла к человеку. Тонкие девичьи руки легонько погладили лису и отстегнули белый ошейник.

— Ну вот и всё. Беги, красавица, рожай лисят и будь осторожна.

Проводив взглядом беременную лису, темноволосая девушка свернула ошейник и спрятала его в карман. Потом повернулась в сторону той поляны и загадочно улыбнулась — она бы не справилась, если бы на помощь не пришел песец-анимаг.

* * *

Полный на события июнь подошел к концу, и вот в доме появились новые действующие лица — доктор Оксана и большая черная собака, поразительно кого-то напоминающая. По-медицински бесцеремонно она полностью обнажила Гермиону в отдельной комнате и ощупала буквально всю. Гермиона дрожала от холода и неприятия ситуации. Под конец осмотра доктор Оксана провела сеанс массажа, нажимая на какие-то точки особенно сильно, отчего Гермиона тоненько визжала.

— Больно, знаю. Не начнешь ходить — будет такой массаж каждый день. Была мысль познакомить тебя с розгой, но Невилл не оценит, потому будем так, — сурово высказалась Оксана и вышла.

Гермиона тихо плакала в подушку. Невилл, не обращая внимания на наготу любимой, завернул ее в одеяло и прижал к себе, что-то шепча на ушко, отчего девушка успокаивалась и затихала.

— Вот таким образом заставим ее захотеть исцелиться, — говорила Оксана возмущенному Невиллу. — Кроме того, такой массаж необходим ее мышцам и сосудам.

И потянулись дни — массаж, от которого визжала Гермиона, специальные ванны, стимуляция мышц. В какой-то момент она попыталась убежать, но мышцы еще не были готовы. Однако этот день отмечали, как большой праздник. С того момента массажи стали гораздо мягче и не приносили боли. А пассивные упражнения*, которые по нескольку часов делал Гермионе Невилл, растирания, дренажный массаж также давали свои плоды. Гермиона совершенно не стеснялась жениха, лежа перед ним в одном белье**, и постепенно начинала ощущать ноги своими.

Настал день, когда Гермиона смогла встать на ноги, держась за Невилла. И даже сделать один шаг, полностью повиснув на женихе. Это был ее первый шаг за год. Девушка была счастлива. На что Оксана призвала не останавливаться на достигнутом. Она была только в начале пути.

Нежный массаж Невилла, боящегося причинить боль, был полной противоположностью массажа Оксаны. Гермионе очень нравились эти минуты физического контакта, и она сама не заметила, как Невилл начал использовать этот факт, заставляя ее перешагивать через «не могу» и «не хочу». Находил правильные слова, угощал всякими вкусняшками за… «еще один шажок», «еще одно упражнение». И это работало! К концу лета Гермиона смогла двигаться почти самостоятельно. Невилл клятвенно обещал продолжать заниматься ею и в Хогвартсе. А пока они задумали удивить друзей, и потому Гермиона отправилась в Хогвартс в кресле.

На самом деле ей было очень страшно оставаться без кресла и без Невилла. Но привыкнув к Невиллу в варианте «всегда рядом» за каникулы, она готова была расстаться с креслом, чтобы никогда не расставаться с Невиллом.

И вот Большой Зал, чему-то улыбающийся Дамблдор и звуки музыки… Невилл ведет в танце свою невесту, которая поднялась из кресла и сделала шаг к нему. Затаившие дыхание дети, пораженно молчащие профессора, радостно улыбающийся Дамблдор и красная от стыда МакГонагалл. И конечно же, музыка, сопровождающая летящую пару, на которую откуда-то сверху начинают медленно планировать лепестки роз.

Примечания:

* Пассивные упражнения — ногу сгибает не сам пациент, а медик, тренирующий пациента. Один из стандартных этапом реабилитации.

** По-другому никак. Пациент должен быть максимально обнажен.

Пятый курс начался с Амбридж. Уж не знаю, на что она рассчитывала, внедряясь в школьный коллектив Хогвартса. О Волан-де-Морте не заикался даже Дамблдор, не говоря уж об учениках. Но Министру что-то там померещилось, и пришлось верной чиновнице отдуваться за счет глюков своего шефа.

Студенты тихо бесились, читая никому не нужные учебники и мечтали проклясть розовую жабу позаковыристей. Тех, кто нарвался на скандал с училкой, дожидалась жуткая отработка с чаем и Кровавым пером.

Барти Крауча и Сириуса Блэка вызвали повесткой в суд, где после повторного слушания оправдали по всем пунктам. Бартика лично, а Сириуса заочно, так как на слушание он не явился «по состоянию здоровья» — как было написано в извинительной и пояснительной записке.

Освобожденный Барти тут же удрал в Болгарию, к своему лучшему другу Виктору Краму, парни крепко сдружились за время волшебного Турнира, несмотря на значительную разницу в возрасте. Ну, для настоящей мужской дружбы нет препятствий в виде каких-то расстояний и различия в годах.

Клювокрыла вернули Хагриду. Боже, как гиппогриф радовался воле вольной, простору раздольному… Громко хлопая крыльями, он по широкой спирали ввинтился в небо и со счастливым клекотом пронесся над лесом, распугивая птиц и фестралов.

Желая поскорее снять проклятие, Оксана и Сириус решили не тянуть и пригласили в Блэк-Хаус клочковолосого мага-церемониймейстера по имени Клодеус Ритуалис, перед которым они и сочетались браком.

Позже Оксана с отцом сходила в ЗАГС и оформила документы и паспорт на имя Оксана Воробьева-Блэк. Чтобы всё было по Закону. Медовый месяц пришлось отложить по понятным причинам. А на прогулках Оксана выгуливала здоровенного черного пса и маленького юркого песца на шлейке и тоненьком поводке. Да, Сириуса перестали красить, ведь его оправдали и ему теперь не надо было прятаться от властей.

Гермиона летала на крыльях счастья и любви. Пора испытаний прошла, и в Невилле она была более чем уверена — он настоящий и надежный человек. Его родителей было немного жаль, но недолго. Алиса и Фрэнк вскоре совсем оправились, но как сына Невилла не воспринимали, потому что ничего не помнили о нем. Увы… Их новая жизнь началась с чистого листа, а прошлое осталось в беспамятном забытьи. Правда, они сына слушались, как новобранцы — генерала. Малейшая просьба, и летят исполнять.

Гарри с головой окунулся в учебу, помимо волшебных наук он штудировал и маггловские учебники по географии, математике, физике, биологии и прочие необходимые знания, которые учит каждый нормальный человек, не желающий оставаться неучем. Из-за чего вскорости принял нездоровый вид от недосыпания и перенапряжения. Бледный цвет кожи, темные тени под глазами, всё это заставляло Амбридж подозревать понятно о чем. Гадкий мальчишка тайно занимается запрещенными делами! Ну погодите, она его раскроет!.. И изощрялась толстая глупая тётка во всех видах слежки… Она подкарауливала Поттера после занятий у других и пыталась подловить его на чем-то запретном, но учебник математики к таким не относился, все магглорожденные студенты учились на два фронта — и магии, и обычным предметам. Заманивала к себе в кабинет, поила чайком с веритасерумом, и начинала допрос:

— Мистер Поттер, вы посещаете кружки, чьи участники превышают состав более трех человек?

— Да, — монотонно отвечает Поттер, Амбридж ликует и в предвкушении потирает потные ладошки. Вкрадчиво спрашивает:

— И что же это за кружок?

— Клуб любителей вышивки крестиком, — честно моргает Гарри. Амбридж сдувается и тоскливо задает следующий вопрос:

— Вы знаете о планах Дамблдора насчет Министерства?

Гарри чешет в затылке и недоуменно брякает:

— Да откуда мне знать, какие планы у директора?! Мне же это неинтересно…

Амбридж совсем сникает и задает прямой вопрос:

— Что вы делаете на уроке по Защите от Темных Искусств?

Связанный веритасерумом язык Гарри выдает честный ответ:

— Читаю учебники.

В общем, как спросил, так и слушай…

Северус Снейп хандрил.

Он вдалбливал в детские ветреные головы знания и жалел впустую потраченное время и вхолостую израсходованные ингредиенты, которые тупые школяры больше портили, чем использовали. Вот и тосковал бедный учитель, жалея себя любимого. И срывался на идиотах, шипел, снимал баллы, назначал отработки, на которых старался извлечь хоть сколько-то пользы из студентов. То есть заставлял их потрошить рогатых жаб, нарезать корни визгоперки и разделывать флобберчервей.

Его грустное настроение было, конечно же, замечено учениками, и наши неразлучные друзья решили поднять упавший дух учителя. Гермиона отправила сову к отцу с определенной просьбой, Джон Грейнджер прочитал послание дочери, хмыкнул и пошел звонить серпентологу. И принесла сова Гермионе толстый тючок со шкурками бумсланга. Гарри спустился в Тайную комнату и с разрешения Балрейна Рекса нацедил пару галлонов свежего яда василиска, а покидая комнату, подобрал приличный кусок выползка, сброшенной змеиной шкуры. Невилл, прогуливаясь по лесу с Хагридом, тишком снимал с кустов волосы единорогов и фестралов, которых он отлично видел. Посетив же логово акромантулов, напихал во все карманы клочья паутины и несколько паучьих яиц — зачем, он и сам не знал, но надеялся, что профессор разберется, к чему их применить… Постарался и Драко, уговорил папу прислать ему перья белого павлина и гололицего гокко.

Ну и вот... Явилась к профессору делегация из четырех студентов-пятикурсников. Северус молча уставился на ребят, стоявших на пороге, вопросительно поднял правую бровь. От лица делегации выступил Драко, сделал шаг вперед и начал:

— Сэр, мы знаем, что много потратили ваших ингредиентов на ваших уроках, поэтому мы сообща решили возместить вам ущерб. Вот здесь дары от нас всех.

И сверточки с коробочками протягивают. Северус так же молча посторонился, пропуская студентов в свой кабинет. Вошли ребятки, сложили подарки на столе и, вежливо попрощавшись, ушли. Оставшись один, Северус вздохнул, что поделать, придется посмотреть, что там ему принесли… Сначала он открыл подарок Драко — белые и черные перья экзотических птиц, хм, ну, в подушку пригодятся. Однако подарок Невилла заставил его передумать, перья гокко и белого павлина прекрасно сочетаются с паутиной акромантулов и волосами фестрала при изготовлении дезиллюминационного покрытия для мантий-невидимок. Неплохо-неплохо… Так, подарок от Грейнджер… ну и что она такого может подарить, стопроцентная маггла? Презрительно фыркнув, профессор развернул мягкий тючок и едва поймал упавшую челюсть и несколько десятков драгоценных шкурок самой ядовитой в мире змеи — бумсланга. Да мама Мерлина, где она это взяла?! Подарок Гарри он открывал уже с опаской и схватился за сердце при виде двух галлонов яда в склянках и шкуры. И шкура, и яд были свежими, а судя по цвету — изъяты у живого василиска. Стало очень грустно — а что он о своих учениках знает? В том-то и дело, что ничего…

А Сириус и Оксана готовились к пополнению, вот уже три месяца, как Оксана пребывала в интересном положении, и Сириус буквально летал по дому, наравне с Кикимером приводя в порядок комнаты. Детскую для будущего члена семьи они с Оксаной обустраивали вместе. Что касается Регулуса, то он столько же времени переписывался с Ло Мацуо, прекрасной девушкой-лисицей. Как все японки, она была миниатюрна ростом и загадочна. В один из дней она пришла в гости по приглашению Регулуса и внезапно пришлась по душе всем. Особенно Кикимеру… ну да, ну да, чтобы он да со своей эльфийской магией — и не распознал демоницу? Ой, я вас умоляю…

Истории про лис необычайно разнородны. От анекдотических до по-настоящему пугающих. От прозрачных по своему смыслу, до неописуемо странных. Если говорить о японской кицуне просто как о лисе, которая, прожив определённый срок, получает способность превращаться в человека и разыгрывает в этом облике других людей, то этот подход сильно уплощает сам образ кицуне. Лисы проникли во все сферы жизни. Лиса может быть объектом поклонения, так как выступает посланником синтоистского божества Инари. Лиса может быть опасным демоном, который вселяется в человека. Лиса может превратиться в любое другое существо или в неодушевлённый предмет. Лиса может остановить человека в бамбуковом поле ночью и потребовать от него померяться с ней силой в борьбе сумо, а попутно и украсть у него всю еду, который тот нес с вечеринки, как случилось с крестьянином около города Фунабаси в 1912 году. А может вытравить на корню всю семью человека, который убил лису на своём поле. Лиса может выступать в истории в роли зловредного призрака умершего, а может и в роли типичного домового духа. Лисы находятся в услужении людей, а у целых кланов в Японии «владение волшебными лисами» передаётся по наследству. Лиса может быть чем угодно, и её поведение не ограничено какими-то рамками.

В общем, неоднозначная личность… Хитрая и расчетливая, она своей нечеловеческой сутью распознала, чем и как существовал Регул последние пятнадцать лет, и прониклась к нему глубочайшим уважением. Ну да, попробуйте прожить в пещере на сырой рыбе и полупрожаренных сивучах столько лет… Сириус и Оксана сочли, что Ло и Регул прекрасно смотрятся вместе. К тому же лисы-кицуне известны своей преданностью, если уж она влюбилась в человека, то это навсегда.

* * *

Куб золота, который создал дракон, мозолил нервы владельцев. Чесались руки к чему-нибудь пристроить испорченное золото. Однако когда его начали выковыривать из сейфа, выяснилось, что никакие инструменты его не берут. Ни пила, ни кирка, ни ножовка советская… Его даже поцарапать не смогли. Золото, оплавленное драконьим огнем, превратилось в золотой мифрил. Взгляды офигевших гоблинов обратились на зажатого Звякалками в угол дракона, это что же получается? Древние гномы знали, за что ценить драгоценный и такой редкий мифрил? Получается, что мифрил это золото, переплавленное пламенем драконов? Нет, не золото, тут же поправились ушлые хозяева Гринготтса — серебро. Чтобы проверить свою догадку, срочно достали пару килограммов серебра (его пожертвовал из своего сейфа Крюкохват), положили перед мордой слепого дракона и при помощи Звякалок приказали наподдать огоньку. Да пожалуйста, мне не жалко… не видя цели, слепой дракоша фуганул хорошим таким… огненным шквалом. Кто не увернулся, он не виноват. Ужас, страх, паника... Крики, звон и грохот. Ничего не понимая, слепой украинец рванул в проход. Жареные гоблины так воняют…

Оковы и цепи порвались, как игрушечные. А что поделать, слонов тоже так воспитывают — пока слоненок маленький, его за ногу приковывают цепью к столбу или дереву. И как он ни дергается с привязи, силенок у него маловато, чтобы порвать прочную цепь. Так и растет слоник в твердой убежденности, что цепи ему нипочем не разорвать. Потом ты его хоть шнурком привязывай, воспитанному слону даже в голову не придет отвязаться. Но дракон не слон, и если пришлось рвать цепи, он это сделал легко, потому что намного сильнее слона. А свобода где-то впереди и сверху. Украинский железнобрюх жадно внюхался в запахи и, рыча, ломанулся прямо сквозь камень. Мраморный пол холла банка разлетелся вдребезги, и в этом крошеве появилась узкая клиновидная голова огромного дракона серо-стальной масти, жутко щелкнули гигантские челюсти. Что и говорить, жадность никогда не доводила до добра… захотелось им мифрила серебряного — получите.

Сквозь крышу здания дракон не стал ломиться, снес двери. Ну и правильно, зачем лишний раз напрягаться. В Косом переулке вселенский хаос, перепуганные маги разбегались из-под рушащихся обломков домов, как куры перед трактором. С кудахтаньем и пухом. Но дракону не до них, у него другая задача — удрать. И подальше. Взлетел не сразу, не умел летать, не научился, и пока вспархивал, пытаясь подняться на крыло, сломал ещё пару домиков, шесть тонн — это шесть тонн, тут без комментариев. Но наконец-то получилось взлететь. Слепой дракон издал счастливый вопль, а потом послал в пространство ментальный зов о помощи. Слепец нуждался в ней, он не знал, куда лететь. И помощь пришла — из небесного портала к нему выскользнул Китайский Огненный Шар, или Суань По, как зовут нашу уважаемую драконицу, верную подружку Барти. Плавно паря рядом со стальным зверем, она, очевидно, как-то дала о себе знать, потому что слепой беглец осторожно ухватился за кончик её хвоста, и китайская красавица увлекла его в драконий портал.

— Ну и ну… полный пи… песец! — высказался Сириус, сворачивая газету. — Прикинь, дорогая, из банка удрал страж сейфов — дракон, оставив страшные разрушения в размере несколько миллионов галлеонов. Но гоблины надеются возместить потери тем, что якобы нашли верный способ добычи мифрила… Вот же бред. Оксана… Оксана?

Жена странно кряхтела, держась за огромный живот. Ну, как водится в таких случаях, мужья сеют панику на ровном месте, и Сириус не стал исключением. Точно так же пришел в ужас и растерял все мозги. Но к счастью, хладнокровие сохранили Ло и Регул, лисичка бросилась на улицу к телефонной будке вызывать скорую и отца Оксаны, а Регул уволок Сириуса на табурет и велел успокоиться. Оксану пришлось вывести из дома на площадь Клермонта, чтобы медики могли забрать роженицу…

Спустя какое-то время сияющая Ло вбежала в дом и со смехом кинулась на шею Сириусу:

— Поздравляю! У вас мальчик!

Сириус сглотнул. Подошел к зеркалу и поправил костюм, потом шагнул к двери и вышел на крыльцо. Спустился по ступеням и ступил на брусчатку. Регулус, Ло и Кикимер, затаив дыхание, следили за каждым его шагом, как пресловутые львицы за поступью Короля Льва. Вот он сделал последний шаг и встал на мостовую. И остался человеком. Оглянувшись на друзей, Сириус облегченно и счастливо улыбнулся, повернулся на пятке и трансгрессировал прочь, в больницу, к жене и сыну.