Принц Полукровка: Изменённый рецепт | Детство (джен)

Утро Северуса Снейпа вышло откровенно отвратительным. Как и все последние дни.

Сперва ему приснился кошмар о том, что Тобиас убил Лили. Весьма подробный и реалистичный кошмар. Если бы он был первым таким, утро было бы ещё хуже. Но его растормошённое заявлением Лили о том, что она планировала пойти к нему домой, сознание уже неоднократно успело подсунуть ему подобных снов.

Он вскочил с кровати в холодном поту. Выдохнул.

А потом живот сдавил спазм и его затрясло от озноба. Голод. За неделю, прошедшую с квеста, они с Лили ни разу не заходили к ней домой, а, следовательно, щедрых предложений от мистера и миссис Эванс больше не поступало. Северус даже жалел о том, что пошёл на поводу у гордости и отказался в тот раз. Можно же было бы незаметно взять со стола яблоко, запастись на потом, хотя бы! Засунуть его в карман куртки и пара дней терпимого самочувствия обеспечены! Всё равно никто не заметит. Или весьма правдоподобно сделают вид что это так...

Но Лили всё не звала его в гости и не звала, потому что ситуация между ней и Петуньей накалялась все больше. И с собой перекусы она тоже почему-то не брала. Может, забывала? Может, на нервах ей есть не хотелось, а о нём она не думала?.. Хотя, она и не должна была забивать голову мыслями о нём... наверное.

Северус не знал, сколько уже не ел. Сбился со счёту, а выстроить логическую цепочку, чтобы понять это, не было возможности да и необходимости, впрочем, тоже. Всё, что ему нужно было знать — он уже второй день буквально лезть готов на стенку от голода. Или биться об неё головой. И откуда у него только взялась эта неясная страсть к вертикальным поверхностям?

К уже ставшим привычными за жизнь в целом, а за последние полтора месяца в особенности, спазмам в животе и слабости прибавился озноб. Просто жуткий озноб. Первое время Северус даже было думал, что умудрился второй раз простудиться в середине лета. Но ощущения были другими, да и ни кашля, ни насморка не наблюдалось. Холод будто шёл из самой глубины его существа, пробирал до костей, и почти не ослабевал даже когда мальчик в полном одеянии заматывался в несколько слоёв своего дранного покрывала. Всё было без толку.

Единственным, что хоть как-то спасало был солнечный свет, а точнее его тепло. Он старался каждую свободную минуту проводить под не слишком горячими, но все же согревающими лучами английского солнца, а так как свободными в его расписании были буквально все минуты, то все дни, когда выдавалась хорошая погода, потому что иначе хотелось умереть. Или убить кого-нибудь. Желательно животное, чтобы потом можно было съесть его, без угрызений совести или печальных подвываний со стороны морали и этики — всё-таки в каннибализм он подаваться не планировал. А если зверь, то вполне можно. Хоть сырого, хоть неочищенного, хоть варёного. А в идеале — жареного...

Живот сдавил новый спазм. Нефиг мечтать о еде! Нет, Северус, конечно, просто шутил про убийство ни в чём не повинного животного, не стал бы он ни на кого охотиться, просто есть и вправду хотелось зверски. И мысль о жареном куске мяса, каким бы это мясо ни было, казалась весьма заманчивой.

Быстро, фактически машинально выполнив все утренние процедуры, Северус спустился на первый этаж. Тихо проскользнув по коридору, лишь единожды согнувшись пополам от особенно сильно кольнувшего живота, осторожно вошёл в кухню. За столом сидели родители. В смысле, один родитель и Тобиас. Что-то он совсем разнежился у Эвансов, раз даже мысленно оговариваться стал. Кто вообще сказал, что любая замужняя пара, имеющая общего ребёнка, являются для этого самого ребёнка родителями? Эйлин ещё худо бедно можно было бы так назвать, но его... Нет! Никогда и ни за что!

Тобиас сидел за столом, мерно покачивая в руках полупустую рюмку с какой-то светлой жидкостью. Северусу в нос ударил запах алкоголя, вызвав очередной спазм. Эйлин сидела рядом с мужем: такая же бледная и худая, как и её сын, тоже едва заметно кривящаяся время от времени.

Несмотря на мольбы жены, Тобиас не спешил пополнять совершенно истощившиеся запасы крупы, а у Эйлин собственных денег не было — после Самайна, впав в своё странное, бывшее теперь почти постоянным, оцепенение, она потеряла всякий интерес к жизни и начисто забыла о подработках.

В такие "голодные времена" Снейп-старший, как знал Северус, закупался в магазине на одного себя, довольствуясь какими-нибудь булками. И самое обидное то, что времена эти всегда инициировались самим главой семейства, а отнюдь не проблемами у него на работе.

Появление Северуса не осталось незамеченным. Мальчик замер на пороге, когда Тобиас повернул к нему голову и ехидно ухмыльнулся.

— О, щенок пожаловал! Как спалось, великомученик ты наш?

Северус счёл наилучшим вариантом промолчать и, удерживая дистанцию, проскользнул в комнату, к кувшину с водой. Взяв пустой стакан, он быстро наполнил его и проглотил содержимое, стремясь хоть как-то заполнить зияющую пустоту в желудке.

Мужчину подобный расклад, видимо, не устроил, потому что он спросил:

— Что молчишь? Совсем безмозглый что-ли, даже говорить разучился? Или просто исчерпал весь свой словарный запас, плачась матери в юбку?

У Северуса в груди заклокотала ярость, стремясь выплеснуться потоком совершенно неуместных сейчас колкостей. Эти слова могли бы ещё помочь в школе, но с отцом они сделали бы только хуже.

Им оставалось только стучать у него в ушах, замутняя и без того неясное сознание. Когда это он плакал в чью-то юбку? Когда это он жаловался на что-то Эйлин? Да он даже такого не помнит! Это он всегда спасал её! Он был сильным! И он вообще никогда не плакал при этом ублюдке!

Северус пожал плечами и с глухим стуком поставил стакан обратно.

Тобиас расхохотался. Измывательства над сыном доставляли ему необыкновенное, поистине неисчерпаемое удовольствие. Он отхлебнул из рюмки, бросил её и медленно поднялся из-за стола.

— Ну что, щенок? — шагнул ближе, нависая над сыном. Запах дешевого алкоголя и немытого тела стал почти удушающим. — Совсем онемел? Или твоя мамочка запретила тебе со мной разговаривать? — Он бросил ядовитый взгляд в сторону Эйлин, которая тут же, словно по невербальному приказу, послушно съежилась на стуле.

Северус почувствовал, как холод внутри сменяется жаром ярости. Он впился ногтями в ладони, пытаясь удержать поток проклятий, которые рвались наружу — проклятий, которые он слышал от самого Тобиаса и которые были бы так к месту. Но он знал цену этим словам здесь, на этой кухне. Они были билетом в ад.

Северус поднял голову, стараясь держать спину прямо, не взирая на дрожь в коленях и подкатывающую нестерпимую тошноту. Голос, когда он заговорил, прозвучал неестественно ровно, почти вежливо:

— Спасибо за беспокойство. Спал как обычно. Ничто не нарушало мой сон настолько, чтобы потребовать вашего вмешательства сегодняшним утром.

Тишина повисла, густая и тягучая. Эйлин вздрогнула, широко открыла глаза. Тобиас перестал ухмыляться. Его лицо медленно наливалось кровью, глаза сузились до щелочек, в которых горел тусклый, опасный огонь, напряглись мышцы на его, казавшихся сейчас особенно огромными, руках.

— Что... что ты сказал, щенок? — голос Тобиаса стал тихим и шипящим. — Ты мне тут... умничаешь?

Северус понял, что переборщил. Инстинктивно сделал шаг назад, к выходу. Пора было давать дёру.

— Я просто ответил на ваш вопрос, — произнес он чуть громче, пытаясь смягчить удар, нанесённый самолюбию отца, но было уже поздно.

— Ах ты, гаденыш! — рявкнул Тобиас. Он стремительно рванулся вперёд. Северус не успел отскочить, ладонь отца вцепилась в его плечо, сжала так, что в глазах потемнело от боли. Удар — открытой ладонью — обрушился на щеку. Звонкий хлопок оглушил Северуса. Он покачнулся, ударившись уже другим плечом о дверной косяк. Мир запрыгал перед глазами, смешавшись со звездами боли. Голодный спазм, смешавшись с новым ударом, обрушившимся в живот, скрутил желудок в тугой узел. Он согнулся пополам, едва удерживаясь на ногах, слюна и горькая желчь подкатили к горлу.

Хотелось ответить, защитить себя, но магия была ему сейчас не подвластна. Вчера он опять тренировался с Лили до упаду, а голод отнюдь не помогал восстановлению сил — ни физических, ни ментальных, ни магических. Он не мог сейчас даже помочь себе согреться ладонями от озноба, а о том, чтобы бороться с отцом левитацией, можно было и не мечтать...

— Тоби... — тоненький, дрожащий голосок прозвенел в тишине. Эйлин встала, ее руки бессильно сжимали и разжимали край грязного фартука. — Тоби, не надо... пожалуйста...

Ее слова были не мольбой, а жалким писком. И это обращение — «Тоби» — прозвучало для Северуса громче удара. Не «Тобиас», не «остановись», не «не трогай сына». «Тоби». Ласково. Будто она уговаривала расшалившегося ребенка, а не пыталась остановить насилие над ним, над её собственным сыном.

Тобиас фыркнул, явно не восприняв это как реальную попытку помешать. Он схватил Северуса за воротник старой, поношенной рубашки и дернул на себя.

— «Не надо?» — он прошипел, поворачиваясь к Эйлин, но не отпуская Северуса. — Этот выродок мне тут хамит, а ты — «не надо»? Может, ты его этому учишь, а?

— Нет, Тоби, я... — Эйлин запнулась, ее взгляд метнулся от лица мужа к лицу сына и обратно. В ее глазах читался только страх — за себя. Всепоглощающий, парализующий страх. Ни капли гнева, ни искры защиты.

Северус, все еще согнутый, пытающийся отдышаться, поймал этот взгляд. Взгляд, который скользнул по нему, как по пустому месту, и утонул в гневе Тобиаса. И в этот момент боль от удара, от голода, от унижения — все это померкло перед леденящим холодом этого взгляда. Это было хуже всего. Хуже кулаков Тобиаса. Хуже душащего змеей голода. Его собственная мать смотрела на него, как на неодушевленное препятствие, как на причину гнева своего мужа. Как на проблему, а не сына.

— Молчи! — рявкнул Тобиас на жену, и она мгновенно отступила, сжавшись. Он снова обрушил свое внимание на Северуса. Еще один удар в живот, резкий разворот за ноющее плечо, толчок в спину, отбрасывающий его к двери. — Чтоб духу твоего тут не было! На улицу! И чтобы не маячил сегодня перед глазами!

Северус не стал ждать повторения. Едва выпрямившись, он шатко рванулся в коридор, прочь с кухни. За спиной слышались сдавленные всхлипы Эйлин и хриплое бормотание Тобиаса, уже возвращавшегося к своей рюмке. Ни одного слова в его защиту. Ни одной попытки подойти, проверить, как он. Только это предательское, ласковое «Тоби», эхом звучавшее в ушах.

Он выбрался на улицу, на слепящее утреннее солнце. Тепло лучей упало на кожу, но не смогло прогнать холод, казалось, въевшийся во все его внутренности. Стараясь унять дрожь, он прижался спиной к неровной кирпичной стене соседского дома. Щека горела, плечо ныло, в груди клокотала ярость и обида, такая острая, что перекрывала даже голодные спазмы.

Ему было невыносимо обидно. Не из-за Тобиаса. Тот был чудовищем, и Северус давно не ждал от него ничего, кроме боли. Обида грызла его изнутри из-за нее. Из-за мамы. Из-за ее безмолвия. Из-за ее слабого, ни к чему не обязывающего писка. Из-за этого ужасного «Тоби», обращенного к тому, кто только что избивал ее ребенка. Она выбрала сторону. И это была не его сторона.

Ему нужно было к Лили. Не только потому, что рядом с ней было безопасно и хоть немного светлее, а потому, что только она сейчас могла хоть как-то понять этот клубок боли, гнева и леденящего разочарования. Только она могла дать ему то, в чем отказывала его собственная мать — ощущение, что он не невидимка, что его боль имеет значение.

Он оттолкнулся от стены и, шатаясь, поплелся по пыльной дороге, прочь от дома, который никогда не был домом, к месту, которое было единственным подобием убежища в этом аду.

Лили с предвкушением собирала корзинку. Плед, две бутылки маминого компота, два пластиковых стаканчика, контейнер с бутербродами, семь яблок, связка бананов, кое-как вмещённые шахматы, колода карт и книга, взятая в библиотеке лишь вчера: «Маленький принц». После устроенного Северусом квеста эта книга буквально не уходила у Лили из головы, так что она предпочла именно её даже новым.

Конечно, пикник, который она решила устроить для Северуса и в подмётки не годился тому волшебному сюрпризу, но пока что это было всё, до чего она додумалась. А еще что-нибудь она придумает позже! А это — так, просто откормить его. А то он совсем худой стал какой-то. И бледный. И злой. А мама всегда говорила: «путь к сердцу мужчины лежит через желудок». Ну, в данном случае сердце Северуса интересует её только в том плане, что ей нужно, чтобы оно оттаяло, а то он совсем уже... В первый день себя ещё нормально вёл, смеялся, но теперь — нет. Прямо-таки... грустит, что-ли?

Лили не понимала, что не так. Вернее, догадывалась, но никак не могла понять, что изменилось именно сейчас. Она знала, по крайней мере в общих чертах, как обстояли дела у него дома, но ведь так было и раньше? Так было... всегда, как бы это грустно ни звучало.

Сейчас Северус постоянно хмурился, вечно молчал, а иногда, всего пару раз, даже весьма обидно огрызнулся. С ним становилось прямо-таки невозможно общаться. С момента их знакомства он стал заметно более открытым, а сейчас у его характера пошли... рецедивы? Вернулся старый Северус, скрытный, молчаливый, но теперь он стал ещё и грубым. И Лили совершенно не устраивали подобные перемены. Не после того, как он подарил ей самое настоящее чудо! Не после тех чудес, что были до!

— Мам, я вроде бы всё взяла. Не знаю, во сколько вернусь. Думаю, через пару часов, — обратилась Лили к маме, которая стояла рядом с ней и нарезала овощи для салата.

— Хорошо, Лили. Передавай Северусу привет.

— Обязательно. Пока!

Лили выскочила в коридор, таща за собой корзинку, которая оказалась в разы тяжелее, чем выглядела. Девочка с явным облегчением опустила её на пол и принялась обуваться. Она уже застегнула первую босоножку, когда её окликнул ехидный голос:

— Ты опять идёшь к этому твоему Снейпу?

Лили резко обернулась и посмотрела на Петунью, которая, скрестив руки на груди и облокотившись на стену плечом, ухмылялась, глядя прямо на корзинку.

— Откармливать его будешь? Выпросил у тебя пропитание, да? Сам то он хоть что-то принесёт на ваш пикник? Или будет только поедать нашу еду?

Лили защёлкнула вторую застежку и резко поднялась, глядя прямо в глаза старшей сестре.

— Петунья, не твоё дело, чем мы с Северусом занимаемся. Он ничего у меня не выспрашивал. Это сюрприз. И конкретно твоей еды здесь нет, можешь не переживать.

Сестра покраснела от злости.

— Чем этот Снейп заслужил сюрпризы? — язвительно спросила она.

— Он мой лучший друг!

— Он не может быть твоим лучшим другом, он безграмотный неряха и уродец.

Лили вытаращилась на Петунью.

— Да как ты смеешь, Туни! Сев не такой! Что с тобой? Вы же нормально с ним общались весной?

— Он нам не ровня, Лили. Ты заигралась. Этот нахальный мальчишка даже одеться нормально не может, носит что попало, — Петунья скривилась. — Что это у него за фетиш на женские рубашки?

У младшей девочки в горле застряли все слова протеста. Она и сама точно не знала, почему Северус так одевается, но была уверена, что он это не специально.

— Замолчи, Туни, — выдохнула она наконец. К глазам подступали слёзы. — Не надо так говорить о Севе. Он хороший.

— Хороший? Ты не помнишь, что-ли, как он меня обзывал на твоё день рожденья? Грубиян и хвастун! Считает себя каким-то особенным из-за этого вашего дуратского фокусничества!

Лили не выдержала. Она схватила корзинку, дернула ручку и выбежала из дома, на прощание хлопнув входной дверью перед самым носом сестры. Глаза застилала пелена из слёз. Было ужасно больно снова, уже в который раз за последнее время, слышать подобное от Петуньи. Особенно сейчас, когда Северус и вправду грубил, даже ей.

Она не помнила, как дошла до Пятна. Корзинка на фоне злости на Петунью даже перестала казаться такой уж тяжёлой, так что Лили вполне спокойно донесла её.

Она надеялась подготовить пикник заранее, до прихода Северуса, но этим мечтам не суждено было сбыться.

Едва Лили зашла на залитую светом полянку, как услышала знакомый голос. Северус бурчал себе под нос отборные ругательства, что было очень непривычно. Иногда у него вырывались одна-две грубости, но никогда она не слышала от него такого — бесперерывнного, казалось, нескончаемого потока мата.

Лили огляделась и вначале даже не поняла, где же находится ее друг. А потом заметила градом сыпящиеся из кроны их дуба листья и все сразу стало ясно. Стоило ей положить корзинку и сделать всего пару шагов по направлению к дереву, как голос затих, а поток листьев, точнее бывших листьев, потому как на землю падали исключительно их клочки, чуть замедлился. Вплотную подойдя к стволу дуба она наконец заметила друга.

Северус сидел, прижав к себе колени, на одной из широких веток и, откинувшись назад, остервенело рвал листья, не глядя на неё.

— Привет, Сев, — поздоровалась Лили. — Что с тобой? Ты в порядке?

Он парой движений скомкал оставшиеся листья в комок и запустил его в сторону. Затем закрыл глаза, громко выдохнул и резко повернулся к ней. Его чёрные глаза были полны плохо сдерживаемой ярости и какой-то затаённой боли. Лили аж вздрогнула от такого взгляда.

— Привет, Лили, — процедил он сквозь зубы, вновь отвернувшись и закрыв глаза.

Лили поняла, что за этим ничего не последует. Быстро забралась по веткам и опустилась рядом с ним.

— Ты на меня злишься? — спросила она.

Северус покачал головой.

— Но ты же злишься, я вижу.

— Не на тебя, Лили, — отрезал Северус.

— Что-то дома, да? — сочувственно спросила она.

Северус только кивнул, скрыв лицо за волосами.

— Расскажешь?

— Не хочу. Знаешь, Лили, может ну его, прогулки сегодня? Я боюсь, что наору на тебя.

Лили удивлённо захлопала глазами. Она была удивлена подобной просьбой.

— Но Сев, я для тебя кое-что подготовила. Может это тебя успокоит, м?

Он открыл глаза и посмотрел на неё с явным любопытством, которое, хоть чуть-чуть, но вытеснило жгучую боль, плещущуюся в его взгляде.

— Пикник, — пояснила Лили. Северус вскинул брови, и девочке на секунду показалось, что глаза его потеплели. — Я принесла нам поесть и книжку. И даже шахматы, представляешь? Мама разрешила...

Северус вдруг резко нахмурился и сжал кулаки.

— Что не так? Это из-за шахмат?

— Нет, — выплюнул Северус, поднимаясь и неуверенно слезая с дерева, оставляя её в одиночестве. Лили растеряно застыла, а он, едва оказавшись на земле стремительно закружил по поляне.

— А что такое?

— Я просто... просто... — Северус никак не мог сказать. Сделав пару кругов вокруг ствола и пару раз крепко ругнувшись, он наконец, прошипел: — Я просто завистливый кретин, не обращай внимания.

— Сев, прости, я не знаю, что тебе сказать. Я не понимаю, что происходит, — расстроено сказала Лили после еще одного недолгого молчания.

Северус остановился, чуть постоял, сжимая и расжимая пальцы в кулаки, затем возобновил движение, но уже медленнее. Сделав ещё с десяток кругов под обеспокоенным взглядом Лили, он остановился и сел прямо на землю. Уперся лбом в колени, пряча лицо.

— Я просто устал, — признался он тихо, так, что Лили пришлось наклониться вперёд, чтобы его услышать. — И меня всё бесит. Особенно мама.

— Что она сделала, Сев? — спросила Лили, спрыгивая на землю и садясь рядом с ним, но все же предусмотрительно сохраняя некоторую дистанцию.

— Ничего, в том то и дело.

Лили задумалась, не понимая, что он имеет ввиду.

— А был повод что-то сделать? У тебя какая-то важная дата? — предположила она после долгого молчания.

Северус громко застонал и откинулся назад, распластавшись на траве.

— Да. Нет. Просто... Тобиас как обычно. А она просто... — он недовольно фыркнул. — «Тоби, не надо...», сука! «Тоби» блин! Это вообще нормально, Лили? — Северус посмотрел на подругу.

Некоторое время Лили молчала, глядя на Северуса, распластавшегося на траве. Его слова "Тоби, не надо..." прозвучали с такой горечью, что ей стало физически больно. А ещё в ней начала просыпаться ярость. В этот момент она искренне ненавидела Эйлин Снейп. Она часто злилась на неё, если быть честной — каждый раз, когда видела новые следы побоев на Северусе, потому что все они буквально кричали: «Она не заступилась!». И она никогда не заступалась за него. За Сева. За её, Лили, друга. Но то, что Лили испытывала сейчас, можно было назвать лишь ненавистью. Называть такого монстра ласково в момент, когда тот измывается над твоим собственным сыном? Да как так можно вообще! Да, это была попытка заступничества, но она была будто просто для галочки, как будто Эйлин сделала это, чтобы когда её спросили бы: «Вы пытались остановить его?», она бы могла честно ответить: «Да». Но это было невозможно, просто нереалистично жестоко! И как же сейчас было жалко Сева, он же так эту гадину любит!

— Просто «Тоби, не надо...»? — повторила она тихо, стараясь не показать всю бурю эмоций, которая бушевала у неё внутри. — И все? Она... она опять не заступилась? Совсем?

Северус резко повернулся к ней спиной. Его голос, когда он заговорил, был глухим, лишенным привычной колкости, просто усталым и бесконечно горьким:

— Заступилась? Нет, Лили. Она сказала это... ласково. Будто он просто шалун, а не... не... — Он сдавленно зарычал. — Она посмотрела на меня... как на помеху. Не как на сына. А потом, когда он выгнал меня... она даже не посмотрела, цел ли я. Просто сидела и плакала. О себе. Только о себе, — Северус замолчал, дыхание его стало неровным. — Я им не нужен, Лили. Никому!

— Сев! — Лили мягко тронула его за плечо, ее голос дрогнул от возмущения и жалости. — Это неправда! Ты нужен мне! Ты мой лучший друг! И... и мама с папой спрашивают о тебе, они тоже переживают! Это они... твои... они просто ужасные! — Она запнулась, понимая, что слова звучат слишком громко и неубедительно против той боли, что сквозила в каждом его слове. — Я... я не знаю, что сказать, чтобы стало легче. Но я здесь. И я принесла еду. Пожалуйста, Сев. Поешь. Ты же давно не ел, да?

Северус медленно поднялся, опираясь на локти. Его черные глаза, еще несколько минут назад полные ярости, теперь были просто огромными, глубокими и невероятно усталыми. Он посмотрел на корзинку, потом на Лили.

— Спасибо, Лили. Я... я попробую, — прошептал он, и в этом простом согласии было больше чувств, чем во всех его предыдущих криках и ругательствах.

Лили поспешно подползла к корзинке, расстелила плед и начала выкладывать содержимое на него с почти церемониальной торжественностью, стараясь отвлечь его и создать хоть какое-то подобие уюта.

— Вот, смотри! Мамин компот, самый лучший! И бутерброды — с сыром и ветчиной. И яблоки, бананы... И книжка! Я подумала... Ну, после квеста мне захотелось перечитать «Маленького принца». А ещё я взяла шахматы! Но сначала — еда!

Она протянула ему пластиковый стаканчик, наполненный мальвовым компотом, и один из бутербродов, аккуратно завернутый в салфетку. Северус взял стакан дрожащей рукой. Запах сладких фруктов и чёрной смородины ударил ему в ноздри, вызвав настолько сильный спазм в желудке, что он чуть не выронил стакан. Он сжал зубы, заставив себя сделать маленький, осторожный глоток.

Прохладная, сладковато-кислая жидкость обожгла горло и упала в пустой желудок, как раскаленный кусок металла. Боль была мгновенной и острой. Северус застонал, согнувшись пополам, одной рукой впиваясь в траву, а другой все еще сжимая стакан.

— Сев! — испуганно вскрикнула Лили. — Что с тобой?

— Ни... ничего, — выдавил он сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как на лбу выступает холодный пот. — Просто... долго не ел. Желудок... не принимает. — Северус сделал еще один крошечный глоток, на этот раз задержав жидкость во рту, дав ей согреться и смешаться со слюной, прежде чем медленно проглотить. На этот раз боль была терпимой, тупой волной. — Надо... медленно. Очень медленно.

Лили смотрела на него с ужасом и состраданием. Она не представляла, что еда может причинять такую боль. Она молча наблюдала, как он, превозмогая спазмы, делает еще один микроскопический глоток компота, потом откусывает крошечный, размером с ноготок, кусочек хлеба с сыром. Он жевал его невероятно долго и тщательно, как будто это была самая важная работа в мире, прежде чем проглотить. Потом снова глоток компота. И так по кругу.

Прошло минут десять мучительного, медленного поедания. Цвет начал понемногу возвращаться к его щекам, хотя тени под глазами стали казаться еще глубже. Дрожь в руках немного утихла. Он допил компот в стаканчике и осторожно поставил его на плед.

— Спасибо, — прошептал Северус. — Это... это помогло.

Лили тут же налила ему еще компота и протянула банан.

— Попробуй это. — Она старалась говорить тихо и спокойно, как мама говорила с ней, когда она болела, но голос ощутимо дрожал.

Северус осторожно очистил банан и откусил маленький кусочек. Сладкая, крахмалистая мякоть воспринялась легче. Он съел полбанана, делая паузы и запивая компотом. Потом рискнул взять еще один бутерброд и ел его уже не такими микроскопическими порциями, хотя все еще медленно и тщательно пережевывая. Голодные спазмы постепенно стихали, сменяясь ощущением непривычной, почти болезненной наполненности и странной, гудящей слабости. Озноб, мучивший его все утро, начал отступать под теплом солнца и еды.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Лили, когда он отложил недоеденный второй бутерброд.

— Сыто, — ответил он с легким удивлением, как будто открывая для себя новое чувство. — И... — Он посмотрел на нее, и в его глазах уже не было и тени той дикой ярости, только глубокая усталость и капелька стыда. — Прости, что я... такой. Я просто... не справляюсь.

— Не извиняйся, — твердо сказала Лили, наливая компот теперь уже себе. — Я понимаю... Ну, не совсем понимаю, но я вижу, что тебе плохо. И я здесь. Всегда. — Чуть помолчав, она задала мучавший её последние несколько минут вопрос: — Сев, почему ты мне не сказал, что хочешь есть? — Девочка пыталась смягчить голос, но он всё равно прозвучал чуть раздражённо. — Мы всегда можем зайти ко мне домой и взять что-нибудь, зачем ты себя мучаешь?

Северус пожал плечами. Лили шумно выдохнула.

— Ладно. Хочешь поговорить еще? Или... или просто посидеть? Может, в шахматы сыграем? Или я почитаю?

Северус задумался. Мысль о разговоре вызывала волну усталости и тоски. Шахматы требовали концентрации, которой у него сейчас не было.

— Почитай, пожалуйста, — тихо попросил он.

Лили улыбнулась, обрадовавшись, что он согласился хоть на что-то. Достала книгу — тоненькую, в синем переплете — и устроилась поудобнее рядом с ним на пледе, спиной к стволу дуба. Северус медленно, будто каждое движение требовало усилий, пересел ближе, так, чтобы его плечо почти касалось ее плеча, и прислонился спиной к теплой коре дерева. Он закрыл глаза, вдыхая запах травы, дерева и еды.

— «Глава первая, — начала Лили, и ее голос, чистый и спокойный, зазвучал в тишине Пятна. — Когда мне было шесть лет, в книге под названием «Правдивые истории», где рассказывалось про девственные леса, я увидел однажды удивительную картинку...».

Она читала мысли автора про ничего не понимающих взрослых, его рассказ про первую встречу с Маленьким принцем. Северус слушал, полуотключившись. Слова текли мимо, но сам ритм чтения, теплый голос Лили, ощущение сытости — пусть и непривычное, почти тяжелое — и тепла от пледа и солнца действовали на него усыпляюще. Напряжение, сжимавшее его все утро, как стальные тиски, начало понемногу отпускать. Ярость сменилась апатичной усталостью, а боль — глухой тяжестью в конечностях.

Лили долго, медленно и вдумчиво читала о путешествиях принца по разным планетам. Когда она дошла до встречи с Лисом. Северус открыл глаза и уставился на блики солнца, играющие в листве над головой. Его мысли были вялыми, словно вареными. Он думал о холодной кухне, о запахе алкоголя, о взгляде матери... Но эти мысли уже не вызывали приступов злости, только тяжелую, гнетущую грусть. Он украдкой взглянул на Лили. Она была сосредоточена на чтении, ее рыжие волосы светились на солнце, а веснушки казались золотыми крапинками. В ее присутствии было... хорошо. Он был ей нужен. Хотя бы как друг. Это было больше, чем он имел дома.

— «Маленький принц пошел взглянуть на розы, — голос Лили изменился, став немного колючим, когда она произнесла реплику Принца: — «— Вы ничуть не похожи на мою розу, — сказал он им. — Вы еще ничто. Никто вас не приручил, и вы никого не приручили. Таким был прежде мой Лис. Он ничем не отличался от ста тысяч других лисиц. Но я с ним подружился, и теперь он — единственный в целом свете».».

Северус закрыл глаза, думая о Лили. Когда-то он наверное пересекался с ней раньше, до прошлого августа, и ему наверняка казалось, что она ничем не отличается от сотен других детей в Коукворте. Жестоких, злых детей, готовых заклевать его лишь за его семью и внешность. А сейчас она была его подругой. Единственной в целом свете.

Лили почитала ещё несколько минут, затем замолчала, закрыла книгу на палец. Она посмотрела на Северуса. Его дыхание стало ровным и глубоким, черные ресницы лежали на бледных, но уже не мертвенно-белых щеках. Он уснул. Прямо здесь, на пледе, под дубом, подставив лицо солнцу. На его губах не было и отпечатка недовольства или горечи. Он выглядел просто... усталым мальчиком. Очень юным и беззащитным.

Лили осторожно отложила книгу. Она не стала его будить. Вместо этого она осторожно, чтобы не разбудить, подвинулась еще ближе. Потом, после секунды колебаний, очень медленно и бережно взяла его за локоть, чуть притянув к себе так, чтобы его голова легла ей на плечо. Он глубже вздохнул во сне, но не проснулся, лишь инстинктивно прижался к источнику тепла. Лили осторожно поправила его черные волосы, откинув их со лба. Ее сердце сжалось от жалости и чего-то ещё, теплого и щемящего.

Она не могла исправить его дом, не могла заставить Эйлин быть матерью, не могла прогнать Тобиаса. Но она могла быть здесь. Сейчас. Быть его опорой, пока он спит. Дать ему это крошечное убежище под тенью их дуба.

Она сидела неподвижно, боясь пошевелиться и прервать его, вероятно, первый спокойный сон за много дней. Солнце медленно двигалось по небу, нагревая плед, их одежду, наполняя воздух стрекотом кузнечиков и гулом пчел. Тяжесть его головы на плече, его ровное дыхание — все это было таким простым и одновременно таким важным... Лили закрыла глаза, прислонившись головой к шершавой коре дуба. Еще немного посомневавшись, она склонила голову набок, опуская её на его.

Она не стала возобновлять чтение и нарушать тишину. Просто была рядом. Страж его покоя в этом маленьком, хрупком мире под названием Пятно. Мире, где он был не обузой, а просто Северусом. Ее другом. И, глядя на его спящее лицо, она впервые за последние дни увидела в нем не хмурость или раздражение, а того самого мальчика, который смеялся во время их квеста. Который был ей так дорог.

Он всё ещё был там. Просто спрятан глубоко внутри. И она найдет способ до него добраться. Начиная с пикников, книг и вот таких вот тихих часов, когда он мог просто спать и знать, что он не один. Знать, что он нужен.

Примечание от автора

Северус в этой главе использует нецензурное слово. Автор не поклонник ругательств, но наш с вами мальчик из бедного района, у него весьма и весьма тяжёлая жизнь, так что ему можно. Возможно, в данной ситуации уместнее были бы маты, но автор не желает ставить пометку: «Нецензурная лексика», т.к. таковой правда мало, а отворачивать возможную аудиторию из-за пары слов не хочется.