Все псы попадают в рай (джен)

Люциус Малфой негодовал. Нет, правда. Да, он очень хорошо держал себя в руках. Да, на его холеном бледном лице отражалось лишь стандартное вежливое внимание, а жесты были подчеркнуто расслабленными. Однако же Псовский не обманывался: аристократ был сильно недоволен сложившейся ситуацией. В общем, Люциус держался с достоинством человека, которому пришлось выпить дешевое вино в дорогом ресторане: презирая каждую секунду происходящего, он тем не менее соблюдал внешний этикет.

Сиятельный лорд прибыл на заранее оговоренную встречу в Хогвартс с опозданием ровно настолько, чтобы продемонстрировать свое пренебрежение, но не настолько, чтобы это выглядело откровенным оскорблением. Его холодная вежливость была идеальным щитом, скрывающим язвительность и неприязнь, а в глазах читалось одно: «Я знаю, что ты что-то задумал, Дамблдор».

Узнав, что разговор пойдет о реформе образования и введении в программу новых дисциплин, Малфой насторожился еще больше и даже уточнил, каким образом связаны все эти пертурбации с поступлением в Хогвартс его сына, получил ответ, что никаким, не поверил и стал максимально внимателен, собран и серьезен.

Псовский же, сохраняя невозмутимость, методично излагал свои предложения. Он сделал акцент на возвращении старых магических дисциплин — тех самых, что когда-то были упразднены. Люциус, к удивлению Алексея, поддержал эту идею с искренним, почти ностальгическим энтузиазмом. Видимо, для него потеря части традиционного образования была болезненной, и здесь он действительно видел не угрозу, а восстановление былого достоинства школы. В этой области Малфой даже позволил себе кое-где вставить парочку замечаний, подчеркнув, что определенные дисциплины «никогда не следовало убирать».

Однако стоило разговору перейти к более щекотливым темам — маггловедению, маговедению и курсам базовых маггловских дисциплин, как Люциус сразу же вновь примерил свою маску ледяного равнодушия. В этих реформах он не видел ни пользы, ни логики. И совершенно точно не хотел в них участвовать. Тем не менее, скрепя сердце, он был вынужден уступить, но не из-за убеждений, а, как показалось Псовскому, из-за банального страха перед возможными последствиями.

Аристократ явно считал, что Дамблдор шантажирует его. Визит в запрещенную лавку, случайный или нет, давал директору Хогвартса козыри, и Люциус Малфой, судя по всему, готов был пойти на уступки, лишь бы избежать огласки. Но при этом он не собирался сдаваться без боя.

Каждый его жест, каждое слово были пропитаны ядом вежливой неприязни. Он соглашался на реформы, но с оговорками. Поддерживал возвращение старых дисциплин, но тут же намекал, что «не все изменения стоит проводить слишком быстро». Финансирование обещал обеспечить, но с условием, что Попечительский совет получит больше влияния на учебный процесс. Малфой пытался выторговать себе контроль, сохранить лицо и при этом не дать директору Хогвартса слишком много власти. Однако же и Алексей Игнатьевич не собирался отступать.

В итоге был достигнут компромисс: договорились о поэтапном введении новых предметов, включая переработанное маггловедение и маговедение. Уже в этом учебном году появятся дополнительные занятия: некоторые — в качестве пилотных факультативов, другие — как полноценные курсы с небольшим числом учеников. После Рождества, когда завершится первый семестр, планировалось ввести следующий блок. Программы должны были быть подготовлены к зимним каникулам, а преподаватели — отобраны и протестированы. Основной пул изменений же переносился на следующий учебный год, с прицелом на то, чтобы адаптация проходила безболезненно и под пристальным контролем.

Финансовую часть вопроса Псовский обозначил предельно четко: недостающее финансирование обеспечит Попечительский совет, но контроль над программами останется у администрации Хогвартса. Малфой не стал излишне возражать: он прекрасно понимал, что вхождение в новый образовательный цикл потребует вложений. Более того, он сам вызвался урегулировать этот вопрос с Попечительским советом — вероятно, рассчитывая использовать ситуацию в свою пользу, закрепив за собой роль «спасителя» школы. Подобное было вполне в его духе, и Алексей Игнатьевич позволил ему это — пускай.

Основные договоренности были достигнуты, но Алексей знал: радоваться рано. Пока что у него был временный и очень шаткий союз с человеком, который в любой момент может перейти в наступление. Лорд Малфой — политик, аристократ и игрок. Он терпит, пока ему это выгодно или пока его прижали. Он выжидает, и он наверняка строит свои планы.

Малфой ушел, едва скрывая раздражение. Псовский понимал, что теперь за ним будут следить. Люциус не простил бы «шантажа», даже если тот и был лишь плодом его воображения. Лорд не просто не доверял Дамблдору — он видел в нем врага. Каждая фраза, каждый взгляд аристократа говорили об одном: «Ты выиграл этот раунд, но игра только начинается».

Алексей Игнатьевич не сомневался — так оно и было. Что ж, Люциуса Малфоя теперь следовало держать в поле зрения. Всегда. Этот будет бить в спину при первой попавшейся возможности.

Время стремительно бежало вперед, и до начала учебного года оставалось всего ничего. В Хогвартсе кипела работа: появлялись новые преподаватели, пересматривались программы, а в коридорах то и дело сновали домовые эльфы, подготавливая классы и общежития к приему студентов.

Псовский не терял времени даром. Под его руководством в магической школе не просто перекраивалась структура учебного процесса, а выстраивалась новая система образования, куда более адекватная и соответствующая времени и обстоятельствам. Прежний курс на волшебное «да как-нибудь само» уступал место осмысленному и целенаправленному реформированию. Алексей лично отбирал новых преподавателей из числа кандидатов, присланных Министерством и одобренных Попечительским советом. Каждого претендента он проверял не только на профессиональную пригодность, но и на гибкость мышления: старые догматы и закоснелые предрассудки теперь были непозволительной роскошью.

На общем собрании преподавателей Алексей Игнатьевич кратко изложил суть реформ и договоренностей с Малфоем и Фаджем. Большинство профессоров встретили новости с одобрением, хотя и не без скепсиса. Особенно те, кто давно понимал необходимость перемен.

Итак, на новом витке школьной жизни в программу официально вошли маговедение и магический этикет — дисциплины, которых отчаянно не хватало ученикам из семей магглов и полукровок. Первая помогала понять, как устроен мир магии, вторая — как в этом мире жить, не наступая каждую неделю на чью-нибудь магическую мозоль.

Маггловедение тоже было полностью изменено. Предмет, который ранее считался факультативным, стал обязательным. Программа была переписана с нуля: теперь она включала не фантазии о «самобеглых повозках», а реальные знания о технологиях, быте и общественном устройстве современного мира.

Нового преподавателя получила и история магии. Профессор Бинс, тот самый призрак, чей интерес распространялся исключительно на гоблинские восстания, был с почестями отправлен на заслуженный отдых — благо, он и сам не особо сопротивлялся, растворившись в воздухе с легким «м-да». На его место пришел вполне себе живой мистер Смит, знавший, что история — это не набор дат, а рассказ о людях и событиях, которые определили магический мир таким, каким он есть сейчас. Псовский дополнительно проследил, чтобы в новой программе особое внимание уделялось событиям последнего столетия.

Более того, в учебную программу добавили — и это вызвало легкий шок у особенно традиционных преподавателей — английский язык и математику. Пусть и в базовом объеме. А еще в расписании впервые за долгое время появилась физическая подготовка. Потому как в здоровом теле — здоровый дух, а сейчас дух в Хогвартсе был явно нездоров. Занятия должен был вести Саймон Стинг, довольно-таки молодой тренер, совсем недавно игравший за шотландскую сборную по квиддичу, но ушедший из нее после травмы. По отзывам, энтузиазм у него зашкаливал, а крики «отжались все, даже привидения!» уже стали притчей во языцех.

Словом, изменения в программе были масштабными, и это только те из них, что ожидались с начала учебного года.

Алексей Игнатьевич также подчеркнул, что школа остается автономной в своих методах и целях, но обязана отчитываться: и перед Попечительским советом, и перед Министерством, и — что куда важнее — перед самими учениками и их родителями.

Особый акцент был сделан на качестве преподавания.

— Каждый предмет — независимо от того, магический он или не очень — должен преподаваться в полном объеме, без сокращений, волшебных догадок и психологического давления, — особо акцентировал внимание профессоров на этом аспекте Псовский, бросая взгляд на Северуса Снейпа. — Как и администрация школы, Министерство и Попечительский совет теперь будут отслеживать это.

Снейп лишь ехидно приподнял бровь, но не стал возражать.

Единственным, кто отреагировал странно, оказался профессор Квиррелл. Он вообще был каким-то ужасно нелепым — этот профессор. Мужчина нервно теребил свой фиолетовый тюрбан, заикался и в целом выглядел так, будто вот-вот сбежит из замка.

— Вы уверены, что справитесь с преподаванием защиты от темных искусств? — спросил Алексей Игнатьевич, пристально глядя на него.

— К-конечно, п-профессор Дамблдор! — выдавил из себя Квиринус Квиррелл. — Я п-полностью г-готов!

Псовский в этом сомневался. Очень сомневался. Но времени на поиски замены уже не было.

— Как он вообще будет преподавать? — прошептала Макгонагалл, наблюдая, как Квиррелл роняет стопку книг, пытаясь поднять их дрожащими руками.

— Не знаю, — честно признался Алексей Игнатьевич. — Но если он не справится — заменим.

Пока преподаватели обсуждали нововведения, Псовский мысленно подводил итоги: реформы запущены, деньги выделены, Малфой временно нейтрализован. Но расслабляться было рано. Помимо новых предметов и финансирования, было еще кое-что, что Алексей Игнатьевич хотел обсудить с преподавательским составом. А именно: новые правила, по которым должен жить Хогвартс. Долгие разговоры с Филчем, расспросы домовиков и преподавателей, раскопки архивов и разговор с семейством Дурсль привели к тому, что новый директор для себя точно решил: нужно не только расширять учебную сферу, но и налечь на сферу внеучебную.

Поэтому Псовский поднялся с места, прервав дискуссию о графике занятий, и, выдержав паузу, начал говорить. Он говорил о том, что школа не может больше быть местом, где учеников учат лишь махать палочкой и варить зелья. Что Хогвартс — это не просто древняя крепость, а живой организм, и если у него нет здоровых основ, то все, чему здесь обучают, не имеет смысла.

Прежде всего, говорил он, Хогвартс должен стать домом, где все его обитатели уважают друг друга. Здесь больше не должно быть места унижению, травле, буллингу и закулисным «разборкам». Кто не способен вести себя по-человечески — будет иметь дело с директором лично. И разговор будет коротким.

Он говорил и об ответственности. О том, что каждый волен выражать себя, но если накосячил — будь добр, исправь. Не отмазывайся, не прячься за именем и не валяй дурака. Здесь не аврорат, но и не балаган. И дисциплина, по мнению нового директора, не противоречит свободе — она делает ее возможной.

Особое внимание Псовский уделил взаимоотношениям между факультетами. Хватит уже этих вечных битв между гриффиндорцами и слизеринцами, вечного соперничества, где победа одного дома автоматически означает поражение всех остальных.

— Конфликты между факультетами — это не безобидная традиция, а проблема, которую мы будем искоренять, — убедительно заключил Алексей Игнатьевич.

Он сделал паузу, давая словам проникнуть в сознание собравшихся.

— Что касается безопасности — Запретный лес останется запретным и нужно бы продумать систему защиты. Никаких самовольных экскурсий. Все тайные ходы будут нанесены на карту и взяты под контроль. И уж тем более, — голос Псовского стал жестче, — в школе не место опасным артефактам, находящимся в прямом доступе для учащихся.

В углу комнаты Квиррелл неожиданно закашлялся. Алексей лишь поднял бровь, но продолжил.

Он говорил о том, что наказания теперь тоже меняются: никакой бессмысленной чистки котлов. Провинился — исправь ситуацию делом. Сделал гадость? Помоги тому, кому навредил.

— Предлагаю подумать, как можно наладить общение между факультетами и внутри них. Возможно, следует ввести систему наставничества. Буду рад услышать ваши предложения, коллеги.

Завершил свою речь Алексей Игнатьевич важной мыслью: директор — это не политик. Это человек, которому доверили школу. И дети — не фигуры в чьей-то игре. Их задача — учиться, а задача школы — создать для этого условия. Все остальное вторично.

Когда Псовский замолчал, в комнате стояла тишина.

— Вопросы?

Снейп первым нарушил молчание, язвительно процедив:

— И кто, по-вашему, будет следить за исполнением этих… правил?

— Я, — коротко ответил Псовский. — И все вы.

Алексей Игнатьевич уже почти заканчивал изложение основ новой политики Хогвартса, когда совершенно случайно бросил мимолетный взгляд в сторону Хагрида. Лесничий, как обычно, сидел чуть поодаль, сжимая в огромных лапищах чашку, которая была размером с таз, и с благодушной улыбкой слушал обсуждение, изредка кивая, будто соглашаясь с каждым словом. Перед глазами у директора Хогвартса очень явственно встала картинка давешних событий, связанных с не особо дружелюбными обитателями Запретного леса, и он решился еще раз поднять вопрос безопасности и кое-что уточнить.

— Рубеус, — Псовский прищурился, — давай-ка обсудим безопасность территории. Нет ли у нас в Запретном лесу или где-то еще… неожиданных обитателей? Вроде тех акромантулов, что недавно пополнили школьный бюджет?

Хагрид поначалу оживился, даже вскинулся, как школьник, которого позвали ответить на любимый вопрос. Потом замер, задумался, почесал подбородок и наконец осторожно выдал:

— А Пушок считается сюрпризом?

Судя по выражению лица Псовского, этот «Пушок», кем бы он ни был, считался.

— Кто такой Пушок? — спросил директор осторожно, с подозрением в голосе.

— Ну… это милая собачка, — с какой-то даже детской надеждой выдал Хагрид. — Добрая такая. Если знать, как обращаться.

Алексей Игнатьевич выдохнул, расслабился, представив веселого и дружелюбного собакена, гоняющегося за собственным хвостом, но, увы — рано. Потому что Хагрид, вдохновившись, продолжил:

— Правда, у него три головы. Но в остальном — прелесть!

Сгустилась тишина. Сначала недоверчивая, потом тревожная, а затем и вовсе гробовая.

Профессор Кеттлберн, человек, повидавший на своем веку достаточно магических тварей, даже не сразу нашелся, что и сказать. Затем медленно и четко проговаривая каждое слово, он переспросил:

— Хагрид, ты только что сказал, что у этой… собачки… три головы?

— Ага! — оживленно подтвердил лесничий, не замечая нарастающего напряжения в зале. — Это ж цербер. Настоящий. С родословной. Я его у одного грека выменял! Прелестное животное. Громко храпит, правда, когда спит. Все же три головы… — добавил гигант с умилением.

Алексей чувствовал, как у него начинает дергаться глаз.

— И где сейчас этот… Пушок?

— В моей хижине пока, — бодро ответил лесничий. — Но он очень воспитанный!

— Воспитанный, — повторил Алексей Игнатьевич безэмоционально.

— Ага! Только иногда рычит на незнакомцев. И кусается. Но это же нормально для собаки, да?

— Рубеус, — Псовский сделал глубокий вдох, — с сегодняшнего дня ты передаешь всех своих «милых зверушек» профессору Кеттлберну. Он организует безопасный зверинец при школе — абсолютно безопасный! — где они смогут жить, не представляя угрозы для учеников.

— Но… — Хагрид надулся.

— Никаких но. И еще, — добавил Алексей, — проход в сторону Запретного леса нужно как-то ограничить. Нам не нужны новые встречи с местной фауной. Хватит с нас и акромантулов.

Хагрид, услышав упоминание любимых пауков, всхлипнул, схватившись за сердце.

— Раз уж мы обсуждаем безопасность… — вклинилась госпожа заместительница директора. — Может, раз уж у школы теперь есть средства, пришла пора активировать защитные щиты Хогвартса?

Псовский резко поднял голову:

— Какие еще щиты?

— Старые, — пояснила она. — Они раньше защищали территорию школы, в том числе и со стороны Запретного леса. Но их отключили много лет назад — накопители вышли из строя, а новые не закупались. Тогда были большие проблемы с финансированием. А сейчас, раз уж пауки так удачно пополнили школьный бюджет…

Макгонагалл многозначительно посмотрела на Алексея.

— Закупим. Активируйте, — довольно кивнул Псовский. — Чем больше барьеров, тем спокойнее мне спится.

Он снова повернулся к Хагриду.

— Ну что, теперь-то точно все? Больше сюрпризов нет?

Лесничий задумался, подергал себя за бороду, почесал в затылке и наконец выдал:

— А… тролль — это сюрприз?

Алексей Игнатьевич схватился за голову.

— Тролль?!

— Ну да, — Хагрид смущенно потупился. — Но он спит!

— Где?!

— В одной из пещер у озера…

Псовский закрыл глаза.

— Все. Хагрид, ты официально лишен права заводить кого-либо без моего личного одобрения.

— Но…

— Все.

Когда лесничий, понурившись, вышел, Алексей Игнатьевич опустился в кресло.

— Кто-нибудь еще хочет сообщить мне, что в школе живет дракон, Медуза Горгона, василиск или, может, древний демон?

В собственном углу закашлялся Квиринус Квиррелл, но по существу так никто больше ничего и не сказал.

Когда обсуждение реформ, расписания, собак церберской наружности и троллей, находящихся в непосредственной близости от школы подошло к концу, Алексей Игнатьевич встал, потянулся и отпустил преподавательский состав. Было уже поздно, у всех еще оставалась тысяча дел до начала учебного года, а потому сейчас люди заслуживали хоть немного тишины, покоя и возможности восстановить нервы, потрепанные столь бурным августом.

— Идите, друзья, — сказал Псовский с искренним теплом. — Подготовьтесь как следует. Через пару дней начнется хаос.

Когда последний преподаватель покинул кабинет, Алексей тяжело опустился в кресло и провел рукой по лицу. Казалось, будто за последние несколько недель он прожил целый год. Шумные обсуждения, бесконечные споры, новые правила — все это выматывало даже его, привыкшего к административной работе.

Взгляд директора упал на письменный стол, где в хаотичном порядке громоздились стопки пергаментов. За последнее время корреспонденции снова накопилось немало, но Алексею Игнатьевичу было совсем не до нее.

С тяжелым вздохом Псовский принялся разбирать бумаги, пока они окончательно не погребли его под собой. Большая часть писем оказалась рутинной перепиской с Министерством, просьбами от родителей и прочей бюрократической чепухой. Но одно письмо, написанное на плотном пергаменте с изысканной золотой окантовкой, сразу привлекло внимание мужчины.

«Николас Фламель?» — Псовский нахмурился, ощущая странное ощущение дежавю. Где-то в глубинах памяти шевельнулось смутное воспоминание, но ухватить его за хвост не получалось.

Развернув письмо, он начал читать:

«Дорогой Альбус,

Надеюсь, ты и твои подопечные в добром здравии. Пишу напомнить о том, что ты запрашивал несколько недель назад. Мы договорились, что ты откроешь специальный сейф в Гринготтсе для хранения того самого, и сообщишь мне, как только все будет готово.

Однако, ответа я не получил. Возможно, ты передумал? В любом случае — дай знать.

С наилучшими пожеланиями,

Николас»

Псовский перечитал письмо еще раз, пытаясь понять, о чем идет речь. Что это за «то самое»? Почему Дамблдору понадобился специальный сейф в банке гоблинов? И главное — нужно ли ему сейчас влезать в эти дела?

С одной стороны, если это что-то важное, отказ может вызвать ненужные вопросы. С другой — согласие означает принятие на себя обязательств, о которых он не имеет ни малейшего понятия.

После минутного раздумья Алексей Игнатьевич взял перо и начал писать ответ:

«Уважаемый Николас,

Приношу свои глубочайшие извинения за задержку с ответом. Последние недели были крайне насыщенными, и некоторые вопросы, к сожалению, оказались отложены.

Благодарю вас за проявленное внимание, однако вынужден сообщить, что в текущих обстоятельствах запрашиваемое более не является актуальным. Еще раз прошу прощения за доставленные неудобства.

С искренним уважением,

Альбус Дамблдор»

Он перечитал написанное, удовлетворенно кивнул и запечатал письмо. Каким бы ни было это «то самое», Псовский инстинктивно чувствовал — ему оно не нужно.

Отправив письмо с школьной совой, Алексей Игнатьевич откинулся на спинку кресла. В голове снова всплыло имя — Николас Фламель… Почему оно кажется таким знакомым? Но усталость брала свое, и мысли начали путаться.

«Разберусь завтра», — махнул он рукой и потянулся к следующему письму в стопке. Впереди еще была куча работы, а до начала учебного года оставались считанные дни.