Все псы попадают в рай (джен)

Алексей Игнатьевич Псовский всегда был человеком дороги. Он знал ее голос, чувствовал ее ритм и жил по ее законам. Когда-то давно, в школе, его учили, что мир делится на черное и белое, но он быстро понял, что в жизни нет таких простых вещей. Жизнь — это дорога. В ней есть повороты, ухабы, крутые спуски и долгие подъемы. И если ты не держишь руль крепко — тебя вынесет в кювет.

Алексей никогда не был тем, кого можно назвать обычным человеком. Он не любил рамки, не терпел беспредела и никогда не шел против своей совести. С детства он знал: мир не любит слабых. Его отец, военный офицер, говорил просто: «В жизни у тебя есть только то, что ты можешь удержать своими руками. Если хочешь уважения — заработай его. Если хочешь свободы — плати за нее». Науку эту мальчик запомнил накрепко.

Вообще, Алекс считал, что в жизни ему очень повезло: у него была прекрасная любящая семья, пусть и не богатая, но дружная, родители в меру сил и собственного понимания жизни учили и наставляли собственного ребенка, но делали это аккуратно, не стремясь подавлять его.

Быть сыном военного офицера — штука сложная, хоть и увлекательная. Долгое время Лешкиного отца перебрасывали с места на место, а потому мальчик успел насмотреться и на непростую жизнь в военных гарнизонах, и на небольшие закрытые городки. Наверное, когда значительную часть своего детства человек проводит в пути, это накладывает на него отпечаток. Кто-то, закрывая детские гештальты, стремится к оседлости, кто-то заводит огромное количество друзей, а кто-то, наоборот, не видит больше своей жизни без постоянной смены картинки за окном.

Итак, отец Алексея — Игнат Владимирович — был военным: человеком строгим, жестким, но справедливым, а мать — Раиса Ивановна — школьной учительницей, женщиной, которая могла одним взглядом поставить на место даже самого отъявленного хулигана. Они не сюсюкали с сыном, но научили его главному: «Держи слово, уважай людей, бей первым, если нужно».

От отца он унаследовал любовь к дисциплине и стремление к бескомпромиссной честности, а от матери — умение находить общий язык с кем угодно. А вот детство, проведенное в разъездах по городам и весям, привело к тому, что у мальчика появилась страсть к байкам.

Байки вошли в его жизнь еще в юности. Первый мотоцикл был дряхлым советским «Уралом», но даже он давал то, что нельзя было найти ни в одной другой вещи на свете — ощущение дороги, которая принадлежит только тебе. Свобода ревела в двигателе, рвалась вперед сквозь ветер, и ничто не могло с этим сравниться. Вот только вместе с пониманием ценности свободы пришло и осознание, что свобода — это не анархия. Настоящая свобода — это ответственность за самого себя. Это умение принимать решения и отвечать за их последствия.

Выбор жизненного пути после школы был очевиден — Алексей пошел по стопам отца. Военное училище, служба, командировки. Он прошел через горячие точки, научился держать лицо в любых обстоятельствах, не бояться боли и не бояться смерти. Но в какой-то момент он осознал: ему не страшно умирать, ему страшно жить не так, как хочется. Исполнять приказы, целесообразности которых он не понимал и оспорить которые он не мог, нести ответственность за решения, принятые не им и идущие вразрез с его собственными представлениями о правильном и нужном. Это было не его, а потому Псовский уволился. Просто ушел, не дождавшись совсем немного до присуждения двадцатилетней выслуги лет, потеряв право на неплохую пенсию, но получив обратно свою свободу.

После армии Алексей вернулся к тому, что любил больше всего — к мотоциклам. После многих лет сначала в учебке, а затем на службе, Псовский наконец почувствовал, что дышит полной грудью. Ему было тесно в прежних рамках, а потому на какое-то время дорога стала его стихией, а ветер — лучшим собеседником. Скорость, риск, вызов, адреналин — все это давал ему байк.

Байкер — это тот, кто живет по своим законам. Он может быть механиком, писателем, юристом или даже врачом, но когда он садится за руль, он становится человеком дороги. Его нельзя заставить жить по чужим правилам. Его дом — дорога, его религия — свобода, а его молитва — звук мотора. Нельзя объяснить, почему человек мчится навстречу горизонту, если ты сам этого не чувствовал.

Алексей исколесил полстраны, проехал от Калининграда до Владивостока, а когда наконец прошел срок ограничения на выезд, — все-таки Псовский имел доступ к секретке, — то проехал и через Европу, а пару раз оказался и на другом континенте. Он даже вступил в клуб «Псы дорог», но всегда оставался больше одиночкой. На дальняк он мог сгонять и с товарищами по клубу, но на близкие дистанции (а близким Алексей считал все, что находилось в радиусе пятисот километров от места его дислокации) предпочитал катать сам. Долгие трассы, ночевки у костра, запах дождя и асфальта — вот что было настоящей жизнью.

Как и многие, в клуб он пришел за ощущением единства, товарищества и преданности своим. У байкеров — своя семья, а не просто знакомые с одинаковыми куртками. Во всяком случае, так он думал изначально. Оказалось, все не совсем так.

Товарищи по клубу часто говорили о свободе, но мало кто понимал ее так, как Алексей. Для многих свобода была отмазкой, чтобы не отвечать за свои поступки. Для него — это был смысл жизни и баланс. Свобода не анархична, а осмысленна и подкреплена жесткими правилами, но правилами, которые он устанавливал сам. Псовский не любил шумные сборища и показные братства. Настоящая свобода была не в пивных посиделках и байкерских сходках. Она была на дороге. Клуб так и не стал для Алекса семьей, но ему нравилось ощущать себя своим среди своих, он уважал байкерские принципы, ценности и негласный кодекс чести.

Алексей Псовский хотел прожить жизнь ярко и осмысленно. Как говорится — «Живи быстро, умри молодым», но умирать, конечно, совсем не обязательно. В общем, пусть Алекс и выглядел суровым бородачом, но в душе он был, как и каждый байкер, — поэт. Просто его стихи были написаны колесами на асфальте.

Конечно, покинув одну жесткую систему, — военную, — он никак не ожидал, что вляпается в систему совершенно другую, но не менее строгую и иерархичную — систему образования.

Псовский не планировал становиться учителем. Все вышло случайно: бывший сослуживец попросил подменить преподавателя ОБЖ в одной из местечковых школ. Вернее, по началу-то Алексей вообще не в курсе был, чего ради приятель попросил приехать его в один захолустный городок «на поговорить».

— Лёха, ну ты же знаешь, что я просто так не позвоню, — голос в трубке был хриплый, прокуренный, но знакомый до боли.

— Именно поэтому я еще не сбросил вызов, — Алексей Игнатьевич Псовский пристроил телефон между плечом и ухом, прикручивая к любимой «Хонде» новый кожаный кофр. — Что тебе нужно, Саныч?

— Помощь.

— Как обычно или как в прошлый раз? Потому что если как в прошлый, я еще помню последствия твоей авантюры.

— Хуже.

— Черт… Давай колись.

— Ты сейчас где? Приехать можешь?

Псовский, конечно, мог.

ПГТ назывался «Рассвет». Маленький, заброшенный, он будто застрял в девяностых: облезлые пятиэтажки с кое-где выбитыми стеклами в подъездах, несколько магазинов с грязными вывесками, рынок, где можно было купить и картошку, и китайские кроссовки.

В этом поселке жизнь шла по своим правилам. Днем уставшие женщины тащили пакеты с рынка, мужики коротали время у магазинчика с пивом, а дети гоняли по дворам на раздолбанных велосипедах. Асфальт тут помнил еще советские времена, и если во время дождя где-то образовывалась лужа, то соваться туда на машине точно не следовало, ибо можно было с уверенностью сказать — тут не просто лужа, тут портал в преисподнюю.

Школа стояла посреди этого царства разбитых дорог и облупленных пятиэтажек. Серое здание с выцветшей табличкой, кривая сетка на футбольном поле, грязные окна. Внутри — типичный запущенный образовательный ад: старые парты, скрипящие полы, вечно недовольные учителя и дети, которые уже в пятом классе знали, что им особо в этой жизни ничего не светит.

Именно сюда судьба собиралась занести Алексея Игнатьевича Псовского, хотя он пока об этом и не знал.

Он сидел на низком бетонном блоке у гаражей, курил и смотрел, как за горизонтом провисает тяжелое закатное солнце. Рядом, прислонившись к мотоциклу, стоял Саныч — Виктор Степной, бывший сослуживец, боевой товарищ и практически друг, а теперь завуч этой самой печальной школы.

Степной был из тех людей, которые даже после увольнения из армии так и остались военными. Короткая стрижка, строгий взгляд, умение давить на жалость и чувство долга одновременно. Против такой убойной комбинации устоять мог бы только уже мертвый.

Псовский лениво глянул на друга и сделал глоток кофе из любимой термокружки.

— Ну и что тебе надо, штабс-капитан?

Виктор фыркнул и закатил глаза. Он всегда так реагировал на старое армейское прозвище.

— У нас тут препод по ОБЖ слег. Инфаркт. Вроде выживет, но работать ближайшие месяцы не сможет.

— Соболезную. А я-то тут причем?

— Надо заменить.

Псовский замер.

— Это ты сейчас серьезно?

— Абсолютно.

— Хорошо начали. Ты издеваешься, что ли? — Псовский выдохнул дым и покосился на приятеля.

— Да ты не смотри, нормальная школа. Ну, как нормальная… — Виктор почесал затылок. — Ладно, хреновая. Сергеич спился, Чернова ушла в декрет, Петрович с сердцем загремел… В общем, ОБЖ некому вести, а мне край нужен человек, кто знает, что такое дисциплина.

— Ты на кого смотришь? — Алексей скептически поднял бровь.

— На тебя, конечно.

— Ты в своем уме? Ну раз уж смотришь, то посмотри внимательнее, — тут Псовский указал на свою любимую кожанку, не менее любимый байк и на собственную бородатую физиономию, — ну какой из меня учитель? Тем более, педагогического образования у меня нет, а вышка — непрофильная.

— А у нас и не требуют. Лёха, ну ты послушай… Это не город, это жопа мира. ПГТ «Рассвет». Только рассвет тут давно никто не видел. Детишки… Да какие детишки? Половина на учебу забила, половина с семи лет мечтает свалить. Учителя запуганные, район гнилой, родители бухие. Директор нормальный, но бессилен.

— И? — уточнил Алексей, хотя уже знал, чем это закончится.

— И им нужен кто-то, кто… Ну, ты сам понял. Кто может показать, что сила — это не только крик и кулаки. Что уважение зарабатывают не страхом.

— И ты решил, что это должен быть я?

— Ты же всегда был таким. Честным и правильным. Тебя слушали даже самые отбитые, потому что знали — если дал слово, не сломаешь.

Псовский промолчал.

— Лёха, ты же сам говорил, что детям в этой стране нужны нормальные наставники, а не запуганные учебниками теоретики. Ну вот, вперед.

— На сколько?

— Два месяца. Максимум три.

Так Алексей Псовский снова оказался в системе.

Первый урок превратился в хаос. Дети не воспринимали его всерьез — перед ними стоял мужик в кожанке, с цепью на шее и взглядом, который говорил «мне плевать на ваши оценки». Но когда он начал говорить, в классе стало тихо.

Он не читал лекции. Он рассказывал. О том, как не сдаваться, если попал в дерьмовую ситуацию. О том, как важно уметь держать слово. О том, что в жизни нет «учителей», есть только люди, у которых ты можешь чему-то научиться. Ученики тянулись к нему. Он их не учил — он их понимал.

Время шло, два-три обещанных месяца сменились пятью, потом Саныч попросил доработать до конца учебного года, а потом и самого Виктора упросили перевестись в соседний городишко — Заречный или попросту «Заречку». Там дело обстояло еще хуже, хотя казалось, что хуже-то и некуда.

Вообще-то, Псовский не планировал оставаться. Но в какой-то момент понял: это тоже путь. Дети ищут себя, ошибаются, пробуют, и кто-то должен научить их держать руль крепче. Алексей смотрел на детей в школе и видел нечто большее. Они были беззащитны перед этим миром. Их учили формулам, датам, литературному анализу, но не учили, как жить.

Когда ушла старая директриса, место предложили ему. Байкеру. Бывшему военному. Человеку, который жил по своим правилам. И он согласился.

Не ради себя. Ради этих детей.

Алексей хотел объединить свободу с ответственностью, независимость с лидерством, а бунтарский дух с заботой о будущем поколении. Он не просто управлял школой — он пытался сделать ее местом, куда хочется приходить. Это был не бунт против системы, а ее эволюция. Он стремился доказать, что можно быть свободным и при этом менять мир к лучшему. И по прошествии пяти лет мог сказать, что это ему отчасти удалось.

Школа при Псовском расцвела, всего за какой-то пяток лет изменившись до неузнаваемости. Она все еще оставалась той же серой трехэтажкой, но теперь ее серость компенсировали яркие граффити на стенах — не какие-то каракули, а настоящие произведения искусства, созданные местными ребятами под руководством приглашенных художников. На футбольном поле вместо ржавых ворот стояли новые, крепкие конструкции; во дворе, помимо спортивных снарядов, появилось резиновое покрытие, деньги на которое новый директор долго и планомерно выбивал у спонсоров и местных властей.

Внутри все тоже поменялось. Старые парты остались, но в кабинетах теперь был порядок, а стены украшали не унылые портреты давно умерших классиков, а работы учеников, фотографии школьных мероприятий, мотивирующие цитаты. Алексей сам выбрал их, среди них было и то, что он часто повторял детям:

«Если не знаешь, куда идти — иди вперед».

Псовский сделал упор на дисциплину, но без тупого давления. Он никогда не кричал, но дети быстро поняли: с ним спорить можно, но если он сказал — то так и будет. Предметы больше не были унылой зубрежкой, и те, кто раньше плевался от школьных занятий, ждали уроков с нетерпением.

Кроме того, он организовал при школе клуб мототехники, руководил которым сам. Клуб был, конечно, факультативным, но он всегда был забит битком. Ученики сами собирали старые байки, разбирались в двигателях, учились водить. Местные байкеры, да и просто толковые механики, стали приходить в школу и помогать.

В школе появились реальные секции, где дети сами выбирали, чем хотят заниматься: изо, музыка, единоборства. Финансирование Алексей выбивал, где мог — кто-то из бывших сослуживцев помогал, кто-то из мотосообщества подкидывал деньги. Но самым главным было то, что дети чувствовали себя нужными.

В ПГТ «Рассвет» теперь действительно забрезжили первые лучики солнца. Через три года родители из соседних поселков начали пытаться устроить своих детей в «Псовскую школу». Через пять — школа стала местной легендой. Журналистов сюда не звали, но слухи расползались сами.

С семьей у Алексея, правда, не сложилось. Ему уже было под полтинник, а ни жены, ни собственных детей так и не наблюдалось. Женщины в его жизни, конечно, были, но все уходили.

Псовский понимал, что с ним было непросто. Не каждая женщина выдержит мужика, который то постоянно занят школой, то во время отпуска легко может сорваться в ночь, чтобы проехать сотни километров просто потому, что душа просит.

Отношения были, но долго не длились. Одна устала ждать. Другая хотела, чтобы он «остепенился» и завязал с байками. Третья — чтобы оставил школу. Четвертая пыталась сделать из него того, кем он никогда не станет.

В какой-то момент он просто перестал искать ту, которая бы разделила его путь. В конце концов, свобода — это тоже выбор. Зато у него была школа. Байк. Дорога. Ученики. И он не чувствовал себя одиноким.

— Ты, Псовский, когда-нибудь убьешься на этом своем драндулете, помяни мое слово! — сказала ему как-то раз очередная пассия.

— Ничего, — рассмеялся он тогда, — все псы попадают в рай!

Мультик с таким названием он краем глаза зацепил по телеку еще в девяностые. О чем там шла речь — черт его знает (кто там упомнит какой-то мельком увиденный мультфильм для мелюзги?!), но вот название Псовскому почему-то запомнилась, а фраза стала расхожей.

То ли обиженная женщина оказалась ведьмой, то ли просто все так неудачно получилось, но сказанные в запале слова оказались пророческими. Дорога, следование по которой хоть в физическом смысле, хоть в смысле философском было жизненным кредо Псовского, эту самую жизнь у него и забрала. И несмотря на то, что Алексей Игнатьевич реально свято был убежден, что после смерти все Псы попадают в рай (ну, на худой конец — в Вальгаллу), лично он почему-то попал в сущий дурдом.

Вскоре он выяснил, что у дурдома имелось даже конкретное наименование: школа чародейства и волшебства «Хогвартс».

Алексей Игнатьевич Псовский просыпался медленно, нехотя. Первое, что он почувствовал — голова была цела, что само по себе уже вызывало огромное количество вопросов. Потому что, во-первых, по всем законам природы, биологии, медицины и, если уж на то пошло, логики, он совершенно точно должен был быть мертвым. А он, судя по всему, был вполне себе жив. Во-вторых…

— Какого хрена? — прохрипел он, неловко повернувшись и тут же почувствовав, как что-то щекочет его грудь.

Алексей, резко открыл глаза и уставился в потолок.

Потолок был… ну, необычный, да. Можно было бы даже сказать — богатый. «Кессонный, — пришло откуда-то из глубин памяти. — Такие потолки называют кессонными». Деревянные резные панели, на которых были явственно различимы какие-то гербы.

Взгляд Псовского заскользил дальше: по стенам, состоящим из крупных каменных блоков, по добротным книжным шкафам, по огромному камину, причудливо встроенному в интерьер. Меньше всего окружающая обстановка была похожа на реанимацию, где чисто в теории он мог бы сейчас находиться, если бы ему дико, просто нереально повезло.

— Какого хрена? — снова вопросил он пустоту, и тут же его собственный голос показался ему вообще незнакомым.

Алексей потянулся, собираясь потереть лицо, но замер. Потому что ладонь наткнулась на что-то пушистое. Длинное. Мягкое.

— Охренеть.

Борода. Длинная. Белая. Прямо-таки волшебная борода, мать ее так, как у Санты на пенсии. Или у Хоттабыча.

Псовский приподнялся на локтях и осмотрел себя. Руки ощущались непривычно, словно были не его. Длинные, сухощавые, но вроде как сильные. Кожа относительно гладкая, но бледная. Он провел ладонями по груди, потом по животу. Мышцы на месте, тело не развалюха, но, опять же, — не его!

«Лет пятьдесят пять-шестьдесят — максимум, — мысленно прикинул он. — Тогда какого черта такая борода? И как она у меня такая выросла за…? Сколько я тут валяюсь, получается? И что вообще произошло с моим телом?»

Алексей Игнатьевич сел, отбросив тяжелое одеяло, и почувствовал, как с плеча сползает какая-то ткань. А во что это, он, кстати говоря, одет? Псовский посмотрел вниз. Больше всего его одеяние напоминало бабскую ночную сорочку. Он застыл, но судорожно все перепроверив, выдохнул с облегчением: ладно, хоть с анатомией порядок. Уже хорошо.

На голове обнаружился колпак. Ночной колпак. Замечательно.

Алексей закрыл глаза, глубоко вдохнул, сосчитал до трех и сказал вслух:

— Ну все, кукухой поехал.

Минуту-другую порефлексировав, Псовский снова открыл глаза. Ни он сам, ни обстановка не поменялись, а потому мужчина принял единственно верное решение: действовать.

— Так. Надо разбираться, — сказал он сам себе.

За мужчиной вообще водилась такая привычка: говорить самому с собой и озвучивать мысли вслух, если обстоятельства того позволяли. Он вскочил с кровати, чуть не запутавшись в дурацкой сорочке, и зашагал по комнате.

Тело работало прекрасно — достаточно сильное, крепкое. Явно не молодой пацан, но и не совсем уж развалина, держится бодро.

— Ну, хоть не инвалид, уже плюс.

Псовский огляделся.

Судя по всему, это была спальня. Большая, богатая, странная, интересной формы: не привычный всем прямоугольник или квадрат, а скорее круг. Как будто бы он в старинной башне. Все вокруг дорогое и какое-то антикварное. Освещение? Тут мужчина поднял голову и внимательно осмотрел люстру, которая и являлась единственным источником света: окон в комнате почему-то не было.

«Хм… Вроде похоже на свечи, но почему тогда не капает воск? И огонь не чадит».

— Так, ладно…

Подойдя к зеркалу, он уставился на себя. Из зеркала на него смотрел… какой-то дед. Присмотревшись получше, Алексей Игнатьевич, впрочем, мнение свое поменял. Иллюзию невероятно преклонного возраста и плачевного состояния создавала треклятая бородища.

— Да это ж…

Он не знал, кто это. Но точно знал, что это не он.

Глаза синие, волосы седые, борода — натурально, как у Хоттабыча. Хотя, если убрать всю эту шерсть, то мужик вполне себе крепкий, даже жилистый. Еще поживет.

«Окей, Лёха, спокойно. Давай по пунктам», — принялся размышлять Псовский.

Факт первый: он помнит, как умер.

Факт второй: он не умер.

Факт третий: он не в своем теле.

Факт четвертый: он черт знает где.

Как все это вообще возможно? Алексей сжал и разжал кулаки. Может, он в коме и ему все это просто чудится? Может, сознание просто рисует сюрреалистичную картинку, пока его тело лежит под аппаратами? Тогда почему все слишком реально? Он чувствует холодный пол под босыми ногами, ощущает небольшую боль в пояснице, слышит треск догорающих углей в камине.

«Эксперимент? Наркота? Психотронное оружие? — начал перебирать варианты Псовский. — Виртуальная симуляция? Кто-то решил поиздеваться? Чушь, зачем это кому бы то ни было. Да и факт смерти никак не отменяет».

Оставался еще неплохой такой вариант, что он просто сошел с ума.

— Ну, тогда мне вообще переживать незачем, — хмыкнул мужчина.

Мысли, впрочем, текли на диво плавно, но быстро, логические цепочки выстраивались моментально. Вообще складывалось ощущение, что все мыслительные процессы ускорились, стали четче и вывереннее.

В голову Алексея все настойчивее стучалась идея, от которой он поначалу отмахнулся, как от недоказанной и антинаучной. В последнее время много писали про так называемых «попаданцев». Всякие там истории, где люди просыпаются в новых телах в чужих мирах. Он и сам любил почитывать на досуге книги про приключения очередного товарища, который то куда-нибудь в глубокое или не очень прошлое угодит, то вообще в мире магии и меча оказывается, но никогда и помыслить не мог, что такая же судьба была уготована и ему самому.

Попаданец.

Он. Попаданец.

Ну кто бы, мать его, мог подумать, что вся эта муть из книг окажется реальностью?!

— Ну только этого мне не хватало…

Алексей Псовский, байкер, бывший военный и директор школы, теперь был… Черт его знает, кем. Впрочем, это в любом случае было значительно лучше смерти или овощеподобного состояния — двух единственно возможных исходов той злополучной аварии.

Псовский уселся обратно на кровать и попытался систематизировать информацию. Если он попаданец, то это, конечно, хреново, но не конец света. Вопрос только куда он попал. Он попытался вспомнить все байки про попаданцев, которые когда-то слышал.

Вариант первый: он попал в тело демона. Так, где-то он читал, что один тип очнулся в теле какого-то архидьявола и должен был вести адские армии в бой. Хм. Может, тут такая же фигня?

Псовский снова подошел к зеркалу. Отражение не изменилось: на него по-прежнему смотрела бородатая физиономия.

— Ну, если я демон, то сильно замаскированный.

Кожи красной нет. Рогов и хвоста тоже. Да и зубы вполне человеческие. Алексей Игнатьевич покосился на свои руки. Ногти обычные, ни разу не когти. Хотя, кто их, этих демонов, разберет? Может, тут старикан с бородой и есть их главный инфернальный авторитет?

Окей, вариант с демоном пока отпадает.

Вариант второй: другой мир, но не демонический. Так, вон там вроде свечи, старые книги на стеллажах, антураж средневековья с намеком на викторианский стиль.

— Фэнтези?

О, тоже популярная тема. Допустим, он очнулся где-то в королевстве, где есть магия, драконы и вся эта байда. Но где доказательства? Псовский поднял руку, попытался изобразить что-то магическое.

— Фаербол, хренак!

Ничего.

— Молния, бах-бах!

Ноль реакции.

— Ну и что за паршивое фэнтези без магии?!

Ладно, пока оставим в списке, но с пометкой «под вопросом». Кто его знает, как эта самая магия должна активироваться, даже если предположить, что она у него действительно есть.

Варианты ширились и множились, но никакой ясности в текущее положение дел не привносили.

— Ладно, Бог с ним, где я, но вот вопрос поважнее: кто я? — озадачился Псовский.

Допустим, он попал в какого-нибудь злодея или диктатора. Потому как на героя-то откровенно не тянет. Герои — они ж какие обычно? Плечи — во! Ручища — еще больше! Молодые, здоровые, с суперсилами и суперспособностями. В общем, не супергерой он точно. Может, Темный Властелин какой?

Ага, конечно. Он бы еще в Гитлера попал. Хотя, опять же, кто знает. Может, местный персонаж тоже та еще сволочь.

— Тоже вариант, надо бы точно разузнать, кто я тут вообще.

Еще предположение: он попал в какого-то гениального ученого, мага или еще кого-то великого. Тут он снова критически осмотрел себя. Выглядел он, конечно, не как типичный профессор, но… борода внушала.

— Ну, а вдруг я тут местный Ньютон? В любом случае, судя по окружающим интерьерам, точно не простой крестьянин.

Чем дальше он копался в вариантах, тем сильнее понимал: пока что лучший план — не палиться. Потому что, если попаданцев тут не любят, его могут быстро списать в расход. В лучшем случае — сочтут сумасшедшим. В худшем — ликвидируют, отправят на опыты, в застенки или еще куда похуже.

Как бы то ни было, Алексей Псковский очень любил жизнь во всех ее проявлениях. Пусть он и философски относился к смерти, но это вовсе не означает, что он к ней стремился. Ему нравилось жить, действительно нравилось. Ему никогда не бывало скучно, даже если он был наедине с собой, он всегда находил для себя нечто интересное даже в обыденном, любил узнавать новое. Поэтому, раз уж судьба — или кто там еще? — решила предоставить еще один шанс, пускай и такой странный, он никак не мог его упустить!

Так, значит, первоочередная задача: разузнать, кто он, где он и как тут все устроено, не привлекая лишнего внимания. А для этого — надо притворяться, что он в курсе происходящего или мастерски изобразить амнезию.

Алексей Игнатьевич покосился на свое отражение, почесал бороду и мрачно вздохнул.

— Ну что, старый хрен, давай выяснять, кем ты был до моего фееричного появления. And I'm heading out to the highway, I got nothing to lose at all…

Псовский решительным взглядом обвел помещение. Отсутствие окна сильно осложняло задачу ориентации на местности. Пора было выходить в люди, но сначала — переодеться. Нет, он, конечно, не ханжа, но ночная рубашка до пола и колпак — это перебор. Такое ощущение, что он либо сбежал из психушки, либо готовится сыграть роль Деда Мороза в худшем школьном утреннике века. Да и вряд ли здесь кто обрадуется, увидев дедка в ночнушке.

— Так, ладно, где тут у вас штаны…

И нужно что-то сделать с бородой, но это позже. А то вдруг выяснится, что здесь это какой-нибудь показатель статуса или власти. Нет, ну какая же все-таки неудобная штука! У него самого в прошлой жизни, вообще, тоже имелась подобная растительность на лице, но более вменяемой длины.

Рывком открыв дверцы внушительного шкафа, Алексей, как и ожидал, обнаружил в нем одежду. Было ее, кстати, немало. Судя по всему, его предшественник был еще тем модником. Если, конечно, это все принадлежало ему одному. Впрочем, получше присмотревшись к содержимому гардероба, Псовский даже затруднился с подбором выражений.

— Да это ж цирк с конями…

Штаны, как выяснилось, были не в почете.

Полки ломились от аляповатых одеяний. Мантии, халаты, какие-то хламиды всех цветов радуги. С золотой вышивкой, со звездами, с какими-то дурацкими узорами… Одного взгляда на это великолепие хватило, чтобы понять: местная мода хромает на обе ноги.

Мужчина медленно протянул руку и вытащил первое попавшееся.

— Да это ж…чисто штора.

Покопавшись еще, он выудил из недр шкафа нечто темное и тяжелое, повертел в руках.

— Это… бархат?

Один из халатов, кажется, был вышит золотыми драконами. Другой украшала серебряная змейка. Очень эстетично. Очень аристократично. Очень не то, что ему надо.

— Так, если здесь есть колпаки и платья, то, может, где-то в другом месте запрятаны нормальные вещи?

Псовский глубоко вздохнул и начал копать дальше. В конце концов, среди всего этого безобразия нашлись легкие брюки и простая рубашка.

— Спасибо, хоть так. Значит, штаны тут все-таки носят.

Но насторожило другое. Эти штаны были единственными. Псовский, как человек, умеющий читать между строк, тут же задался важным вопросом:

— Это что, у всех тут такие предпочтения? Или только у бывшего владельца тела беда со вкусом?

«Или, — закралась предательская мыслишка, — штаны тут носят только по особым случаям? Ну там, на свадьбу… или на похороны».

От этой мысли его пробрало. Сколько таких случаев уже было в его жизни, когда кто-то палился буквально на мелочах.

— Твою ж… Главное, чтоб никто не удивился, что я в брюках.

Подумав немного, Алексей решил на всякий случай накинуть поверх и мантию. Что-нибудь максимально нейтральное, без ярких принтов и летающих мячиков с крылышками. К брюкам подходит, а в случае чего, мантию можно будет быстро запахнуть, прикрыв компрометирующие его штаны.

Псовский вышел через боковую дверь, которая, к его удивлению, вела не в коридор, а в огромный кабинет.

— Ну, как минимум, тут не лабиринт с кольями и шипами. Уже неплохо.

Помещение было большим, и по количество стеллажей с книгами напоминало библиотеку. На стенах висели многочисленные картины, кажется, чьи-то портреты. Алексей пока что не стал акцентировать на них свое внимание, — видно было плоховато, в противовес спальне, здесь свет не горел, а как он включается, мужчина пока не разобрался, — но галочку в уме поставил: позднее можно будет изучить, в чем одеты изображенные на картинах люди. Из стрельчатых окон лился предутренний сумрак, и Псовский заключил, что сейчас достаточно рано. Если, конечно, тут имеется смена суток, и она аналогична земным. А то ведь, может, здесь условный день длится годами или вообще — это максимум возможного уровня освещенности.

Справа находился еще один камин, — по-видимому, с отоплением здесь была совсем беда, — массивный, с резными колоннами по бокам. Казалось, что он давно не топился, но в воздухе витал едва уловимый запах сгоревших дров.

Рядом с окном располагался огромный стол, заваленный бумагами, свитками и какими-то странными штуковинами. Посредине стола стоял круглый шар, такой, какой обычно изображают на вывесках гадательных салонов.

— Что это, блин? Шар судьбы? Магический GPS?

Разглядел Алексей Игнатьевич и перья с чернильницей. Все это великолепие отлично можно было рассмотреть, поскольку недалеко от стола обнаружился насест, на котором, спрятав голову под крыло, дремала невероятно красивая птица, от которой исходил мягкий золотистый свет.

— Ну нифига себе! — прошептал Псовский. — Это что, Жар-птица? А я тогда, получается, царь? Этот, как его… забыл! Афон, что ли…

Псовский подошел к столу, собираясь разобрать бумаги. Если он сможет различить, что там написано, то, вероятно, многое прояснится.

— М-мм… Альбус?

Алексей резко дернулся и начал искать того, кто говорит. Помещение было по-прежнему пустым. Псовский почему-то инстинктивно все время ожидал нападения, хотя вроде как ничто его и не предвещало.

Врагов не было. Зато ожили картины.

Нарисованный мужчина на одной из ближайших картин прищурился и повторил:

— Альбус, ты в порядке?

Алексей Псовский не был в этом уверен, но с готовностью подтвердил, стараясь говорить поменьше:

— А то.

Говорящая картина. Эка невидаль!

Другие портреты тоже начали просыпаться.

— Альбус, ну что за дела… — пробормотал один, потирая глаза.

— Как ты себя чувствуешь? — поинтересовался другой, в очках.

— С головой все в порядке? — добавил третий.

— Вполне, — лаконично ответил Алексей Игнатьевич и уточнил: — А почему должно быть не в порядке?

— Ты сутки не выходил из своих комнат, и это сразу после этого твоего эксперимента! Мы уже волноваться начали… — с укором произнесла какая-то дама в бордовом платье.

— Я в порядке, — еще раз подтвердил Псовский.

«А вот Альбус ваш — того, не вполне», — мысленно добавил он.

— Слава Мерлину! — воскликнул кто-то.

Псовский постарался не измениться в лице. Ага, вот это интересно. Значит, местный культ явно не христианский.

— Да-да, слава… этому…

Картины закивали, похоже, довольные ответом.

— Домовик! Свет! — прозвучало от одного из нарисованных, и свет действительно вспыхнул.

Слыша гомон, шепот, кашель и приглушенные голоса портретов, Алексей быстро просчитывал ситуацию и делал выводы.

Во-первых, язык, на котором они говорят, ощущается родным. Он на нем думает, а не переводит в голове сказанные фразы на русский, как это бывало ранее. Потому как язык был очень знакомым: с ним заговорили на чистейшем английском.

Во-вторых, кажется, его зовут Альбус. Это уже кое-что.

В-третьих, он, вернее, предыдущий владелец тела, поводил какой-то эксперимент, после которого ему, видимо, и поплохело. Причем поплохело летально. Картины — вот это вообще неожиданно, мир по ходу реально фэнтезийный! — спрашивали, все ли у него в порядке с головой, а значит, возможно получится скинуть все будущие несостыковки на частичную потерю памяти и на последствия проведенного эксперимента. Знать бы еще, что там творил его предшественник.

— В следующий раз, Альбус, будь аккуратнее. А лучше возьми уже себе помощника наконец. А то нам пришлось объяснять Министерству, что у тебя все под контролем, — недовольно покачивая головой произнес мужчина, заговоривший с ним самым первым.

— Министерству?!

Так-так-так… Значит, тут есть Министерство. Важная информация. Псовский прищурился.

— Разумеется! — всплеснула руками мадам в бордовом. — Ты не явился в отдел образования на рассмотрение кандидатуры преподавателя ЗОТИ. В общем, поздравляю, оттуда просили передать, что кандидатуру Квиррелла они утвердили, а если ты был против, то должен был прийти на заседание или уведомить их о переносе времени.

— Альбус! — решил высказаться еще один мужчина, голову которого украшал высокий цилиндр. — Будь ответственнее! Ты же директор! В конце концов, образование детей — это очень важная задача. Уронить престиж школы — что может быть хуже?! А этот Квиррелл, ну чему он там научит!

«Великолепно! — пронеслось в голове у Псовского. — И здесь я снова директор школы. Это вот такие посмертия всем раздают? По занимаемой должности?»

— Хогвартс — лучшая школа магии в Британии, — поддержала мужчину в цилиндре очень сурово выглядевшая женщина. — Такой она и должна оставаться!

«Хогвартс! — уцепился за услышанное название школы Алексей Псовский. — Где-то я про него уже слышал. Вспомнить бы только, в каком контексте. Это точно из какой-то книжки. Или фильма?»

Открестившись от допроса подозрительных нарисованных людей, Псовский наконец-то мог разобраться с бумагами. Что такое из себя представляют эти живые картины Алексей пока не понял, как и не знал, можно ли использовать их в качестве источника достоверной информации. Пока что он решил расценивать все полученные сведения как отправную точку своих исследований.

На столе было чертовски много бумаг. Нет, серьезно, Псовский на своем веку повидал немало завалов документации, но это было что-то из области фантастики. Груды пергаментов, свитков, писем, отчетов, каких-то странных на вид папок — все это громоздилось на столе и не только на нем. Справа, прямо на полу, разместилась гигантская стопка документов, которые выглядели очень официальными.

«Надеюсь, все это здесь копилось годами», — подумал Алексей Игнатьевич.

Ввиду того, что в этом необычном месте обнаружились условно живые и сознательные объекты, которые могли его подслушать, он решил больше не озвучивать свои мысли вслух. По крайней мере, те из них, которые могли бы его выдать.

«Хорошо, Лёха, давай посмотрим, что мы имеем», — потянулся Псовский к ближайшему свитку.

Текст, как и ожидалось, был на английском и тоже не вызвал никаких проблем с его пониманием. «Альбусу Дамблдору, директору школы чародейства и волшебства «Хогвартс» — значилось сбоку, а сам свиток был перевязан ленточкой и запечатан, судя по всему, сургучом.

«Дамблдор. Хм… Что-то очень, очень знакомое!»

Внезапно уединение Алексея было прервано самым странным образом: в приоткрытое (видимо, по случаю летней жары) окно влетела какая-то серая птица.

«Кажется, — подумал Псовский подозрительно отслеживая летунью, — если в дом залетает птица, то это не к добру…»

Алексей не особо верил в приметы, а потому никогда ими не интересовался: так, слышал что-то краем уха, да и только. С другой стороны, он и в попаданцев никогда не верил — а тут глядите-ка! Птица («Сова! Да это ж сова, и она что-то держит в лапе!» — присмотрелся Псовский внимательнее) немного покружилась под потолком и, совершив круг почета, скинула то, что принесла, прямо на стол, куда после приземлилась и сама. Кажется, природа появления корреспонденции на столе перестала быть загадкой. Сова сверлила мужчину взглядом огромных оранжевых глаз и явно чего-то от него ожидала. Алексею Игнатьевичу стало неуютно: он никак не мог понять, что ему нужно было сделать.

«А вдруг это не сова вовсе? В смысле, сова, конечно, но она тут не просто птица, а отдельный вид разумных? И сейчас ждет, ну, не знаю, оплату за доставку письма или еще чего…» — в панике пронеслось у него в голове.

— Альбус, — раздалось со стены, — ну ты долго птицу-то держать будешь? Дай ей уже ее совиное печенье, вон, я даже отсюда вижу, что у тебя на подоконнике целая банка стоит. Нет, что ни говори, а какой-то ты не такой. Зашел бы ты к малышке Помфри, проверился после своих экспериментов…

— Просто не выспался, — буркнул Псовский, отмечая, что здесь есть некая Помфри, исполняющая роль медика, — но потом действительно надо будет зайти, что-то голова и правда тяжелая.

Мужчина накормил птицу и облегченно выдохнул, когда она наконец улетела. Нет, так жить было нельзя: нужно скорее разбираться, куда его все же занесло. Не может же он о любом объекте думать, как о разумной форме жизни! Хорош бы он сейчас был, если бы начал раскланиваться с пернатым почтальоном!

Потянувшись к верхнему письму, тому самому, которое только что ему — да, теперь уже ему! — доставили, Алексей Игнатьевич сломал сургучную печать и вскрыл конверт.

— Так… Что тут у нас? — произнес Псовский все-таки вслух.

«Глубокоуважаемый Верховный чародей Визенгамота…»

«Чего? — удивился Алексей. — Что еще за Верховный чародей?»

Он пробежался глазами по тексту.

«Доводим до Вашего сведения, что судебное разбирательство по делу о незаконном использовании трансфигурации в маггловской зоне перенесено на вторник, на 05.00 p.m. Слушание будет происходить малым составом Визенгамота. В случае, если вы не сможете исполнять обязанности Председателя, просим Вас уведомить заблаговременно… »

Псовский нахмурился и отложил это письмо. Взял следующее. Тут, на первый взгляд, не было ничего особенного:

«Уважаемый директор, уведомляем вас, что в связи с недавними событиями…»

Алексей быстро сгреб еще несколько писем и начал просматривать.

«Так… Директор школы. Верховный чародей Визенгамота… Президент Международной конфедерации магов…»

Псовский моргнул и ошалело уставился на последний свиток. Чего?!

«Мужик, да ты, блин, Наполеон!»

Пока что Алексею было совершенно непонятно, как он будет разруливать это все. Если с должностью директора школы, пусть и в магическом антураже, он бы еще справился, то вот со всем остальным — сильно вряд ли. Кроме того, было совершенно ясно, что такой значимый человек не может просто взять и испариться со всех радаров. Найдут! А после могут и понять, что вместо их Альбуса здесь теперь Алексей Игнатьевич. План, который пришел ему в голову поначалу — осмотреться и в случае чего сразу валить отсюда — теперь можно было откинуть как практически невыполнимый. Валить было нельзя.

Вообще, конечно, Псовский многое видел за свою жизнь, но чтобы один человек одновременно рулил школой, судебной системой и международной политикой? Какой-то чересчур деятельный был этот… этот… Он снова взглянул на подпись в одном из писем, и вчитался в непривычную фамилию бывшего владельца тела. Дамблдор, да, точно, Дамблдор. Ну вот, пожалуйста. Добро пожаловать в новый мир, теперь он официально Альбус Хренов Дамблдор.

Он выудил еще одно письмо — от некоего Министра магии Корнелиуса Фаджа.

«Альбус, друг мой, мне срочно нужно ваше мнение по поводу новых мер по борьбе с…»

Остальное Псовский читать не стал, потому что уже начал закипать.

«Да что ж за бред, а?! Министр магии консультируется у этого мужика по вопросам управления?! Кто он вообще такой?»

Алексей откинулся на спинку кресла. Ну и ну. И этот Дамблдор, значит, еще умудрялся заниматься какими-то опасными экспериментами?! Да тут одной рутиной можно было себя угробить!

Взгляд упал на ближайший свиток, чей конец уныло свисал со стола.

«Глубокоуважаемый профессор Дамблдор, прошу вашего содействия в урегулировании конфликта…»

К черту эксперименты! Предыдущий владелец этого тела сдох, скорее всего, от банальной усталости. Не может ни один нормальный человек вывезти такой объем работ. Алексей был директором школы и даже с одной должностью был загружен так, что и на сон-то времени не всегда хватало!

«Ну вот и что мне теперь со всем этим делать? — мрачно подумал Псовский. — Что-то с такой загрузкой я уже начинаю сомневаться, что я попал в другой мир. Может, это того — Геенна Огненная? Никто же не знает, что там у грешников за посмертие на самом деле, и как оно выглядит… И я мчу по шоссе прямиком в Ад…»

Первый вывод, который сделал Псовский, — он в полной заднице. Директор школы? Ладно, это знакомая стезя. Но Верховный чародей Визенгамота? Президент Международной конфедерации магов? Это вообще что такое?! Как он должен управлять каким-то Визенгамотом? Он даже не знал, что это! А уж Международная конфедерация магов звучала так, будто он тут еще и главой ООН подрабатывает.

Ну уж нет.

Эти должности надо как-то тихо, спокойно, без лишнего шума сбагрить. Пусть кто-то другой развлекается с политикой и международными делами. Пока что ему надо сконцентрироваться на школе, осмотреться, понять, как здесь все устроено, и решить, что делать дальше.

Алексей Псовский еще раз глянул на письмо, где черным по белому было написано: «Директору школы чародейства и волшебства «Хогвартс». Затем снова на имя адресата — Альбус Дамблдор. В голове вдруг щелкнуло. В связке с именем он наконец вспомнил, где же он слышал про этот проклятый Хогвартс.

Это же какая-то книжка была! Книжка! Или даже целая серия. А потом по ней еще фильм сняли, да тоже не один! Он, конечно, не читал. И не смотрел. А вот его байкерская тусовка — очень даже. Лет пять назад они, прихлебывая пиво в гараже, ржали над его новой должностью директора. Он тогда еще пытался объяснить, что ничего особо смешного в этом нет, но его дружки не унимались. Один из них, Рыжий, в какой-то момент хлопнул его по плечу и, давясь смехом, выдал:

— Лёха, ты теперь этот… как его… Дамблдор!

— Кто?!

— Ну, дед с бородой, маг из книжки!

— Точно! Главное, чтобы у тебя в школе не было такой же жести, как там, — подхватил еще один приятель.

Мужчина тогда не сильно прислушивался. Не до детских сказок ему было. Директор школы — это тебе не бородатые колдуны, а разборки с министерством, родителями и преподавателями, плюс бесконечные документы и отчеты. Сейчас он, конечно, сильно пожалел, что так и не сподобился прочитать книгу или посмотреть фильм, хотя ему и советовали. Сидя в кабинете этого самого Дамблдора, Алексей понял, что стоило бы вникать в рассказы приятелей получше. Потому что, если его память его не подводит и если, конечно, это тот самый Хогвартс, то дела его не слишком хороши.

Псовский глубже закопался в воспоминания. В этом Хогвартсе, судя по тем обрывкам рассказов, которые ему удалось восстановить в памяти, творился форменный бардак. Нет, серьезно. Ученики вместо того, чтобы нормально учиться, постоянно куда-то лезли. А еще то ли какой-то монстр в школе завелся и девчонку убил, то ли школьники сражались с каким-то маньяком, то ли еще какая-то ересь приключалась. Какой-то пацан и его друзья раз за разом спасали всех от полной жопы. Какой-то злой колдун пытался их убить. Регулярно. Какая-то опасная тварь разгуливала по школе, и детишки то ли охотились на нее, то ли спасались от нее…

Алексей Игнатьевич нахмурился. Какого черта администрация школы ничего с этим не делала?! Почему дети сами решали свои проблемы?! Что за образовательное учреждение, где учащиеся вместо экзаменов должны были спасаться от смерти?!

Оказывается, это не просто школа. Это какое-то чертово поле боя! Система безопасности? Нет, не слышали! Правила? Их там явно никто не соблюдал! Если уж даже байкеры, которые видели в жизни все, говорили, что в этой школе ад кромешный, то это что-то да значит. Прямо-таки highway to Hell.

Он еще помнил, как Рыжий, ржущий в голосину, сказал:

— Ты бы там порядок навел, Лёха! А то у них там трупы чуть ли не каждый год!

— Чего?!

— Ага. У них там в школе кого-то убило, что-то взорвалось, кто-то на грани смерти оказался… А руководство — фигней страдает.

Вот это настораживало. А если еще учесть, что он теперь это самое руководство и есть…

В любом случае, школа явно была проблемной. Не просто разболтанные ученики, отсутствие финансирования, проблемы с учителями или конфликты с родителями, как было в его «рассветной» школе поначалу. Нет, тут творилась какая-то лютая дичь.

Псовский потер виски. Сначала надо было разобраться, что вообще происходит. А потом… Потом он подумает, как вытаскивать эту шарагу из болота. Если, конечно, это вообще возможно.

Алексей решительно поднялся, мысленно пожелав удачи всем, кто ждал от него ответов на письма, и вышел из кабинета. Пора было посмотреть, что ему осталось в наследство от бывшего владельца этого тела.

Первое, что понял мужчина, — это был замок. Настоящий, чтоб его, замок. Массивный, величественный, огромный замок с потолками в три человеческих роста, с длиннющими коридорами, колоннами, арками и прочим. Псовский аж остановился, окинув взглядом проходящий вдоль коридора ряд готических окон.

— Офигеть…

Но восторг длился недолго. Он вспомнил, что он не турист, а директор. Значит, надо не восхищаться, а проверять состояние материальной базы.

Школа, конечно, выглядела интересно. Высокие своды, факелы на стенах, старинные гобелены, доспехи в нишах, статуя, напоминающая горгулью, на выходе из его кабинета, даже пол выложен какой-то мозаикой. Только вот…

Во-первых, снова живые картины.

Их было много. Все они шевелились, перешептывались, иногда подмигивали ему, здоровались или хмурились. Ощущение было такое, будто он ни на секунду не оставался один. Подобный тотальный надзор ужасно напрягал.

Во-вторых, лестницы.

— Да ну нафиг…

Он не поверил своим глазам, когда увидел, как лестницы начали двигаться. Нет, ну правда, они двигались! Алексей встал на одну из них, и та, словно почуяв его вес, нехотя двинулась вбок. Ощущение было странное, но… но Псовскому вдруг это понравилось. Лестница рванулась вверх, потом резко повернула обратно, и мужчина почувствовал себя словно на американских горках. Он даже с силой ухватился за перила, но, вместо того чтобы испугаться, почему-то только радостно заржал. Черт возьми, это было прикольно!

Когда он наконец выбрался в один из главных коридоров, первая волна восторга схлынула, и на ее место пришло ужасающее осознание. Он — директор, а значит, он должен смотреть на это все как директор. Он и посмотрел. И захотел схватиться за голову.

— А если ребенок поскользнется?! — вырвалось у него.

Лестницы двигаются хаотично, а если кто-то не успеет — все, до свидания, лети вниз!

В-третьих, кабинеты. Они меняли расположение. Алексей попытался зайти в один, посмотрел, что внутри, вышел, повернулся обратно — и понял, что дверь исчезла.

Вообще здание было огромным. Громадным. Он не имел представления, что тут находится и сколько вообще здесь помещений. Никакого информационного стенда. Никаких планов эвакуации. Никаких нормальных указателей. Если в таком месте произойдет пожар — все, кранты. Половина учеников просто не выберется, потому что к нужному выходу ведет лестница, которая поменяла направление.

Псовский остановился у окна, скрестил руки на груди и глубоко вздохнул.

— Ну и бардак…

На туристическом уровне все выглядело шикарно. Но с точки зрения директора… Да даже в ПГТ «Рассвет», где администрации было откровенно плевать и на местную школу, и на детей в принципе, за такую организацию размазали бы тонким слоем! И ведь это только поверхностный осмотр. А что будет, если копнуть глубже? Псовский вздохнул, вцепился пальцами в бороду (которую, кстати, надо было бы подстричь, потому что она, черт возьми, реально мешала) и пошел дальше.

Наконец выбравшись наружу, Алексей Игнатьевич глубоко вдохнул и прищурился, осматривая окрестности. Теперь, снаружи, замок выглядел еще внушительнее, чем изнутри. Высоченные башни, мощные стены, массивные двери — все это смотрелось настолько эпично, что где-то внутри Псовского взыграло мальчишеское восхищение. Чем-то Хогвартс напомнил ему Замок Гогенцоллернов. Когда-то, когда он путешествовал по Европе, он видел его издалека. И пусть внутрь попасть не удалось, но картина резиденции императорского дома Гогенцоллернов, стоящей на вершине горы, запала Алексею в душу.

Неподалеку от замка начинался лес, а чуть дальше, справа, поблескивало озеро. А погода-то отличная! Утро только наступило, а уже тепло, воздух свежий, чистый, даже как-то слишком чистый. Ни выхлопных газов, ни вони от мусорных баков. Аромат трав, цветов, деревьев — здравствуй, натуральная природа!

«Стоп! — подумал Псовский. — Как тут обеспечивают безопасность детей?! Ну, хорошо, допустим, в лесу нет волков, медведей и прочей крупной живности. Допустим. Но даже если там бегают только белки, это не мешает ребенку уйти вглубь и заблудиться к чертовой матери!»

Алексей Игнатьевич вздохнул, потер лицо. Еще и тишина кругом. Вообще никаких звуков транспорта. Как дети сюда добираются? Обычно в школах все просто: автобусы, родители на машинах, велосипеды, ну или пешком, если недалеко. А тут… ничего.

Секунду. А что если… они тут живут?!

Псовский резко напрягся. Он много чего читал, в том числе фэнтези про магические академии, и там обычно все выглядело именно так: дети приезжают осенью, учатся, учатся, учатся — и только к лету их наконец отпускают домой. То есть…

— Они тут живут. Постоянно.

Чем больше он об этом думал, тем больше все сходилось. Вон и замок — здоровенный, комнат до фига и больше, можно спокойно разместить сотни учеников.

Это значит — ночные происшествия, контроль дисциплины, дежурства, да куча всего другого, что превращает директора не только в управленца, но и в круглосуточного надзирателя.

— Отлично, просто прекрасно… — он тяжело вздохнул.

Стоять на месте смысла не было. Псовский заметил дорогу, ведущую куда-то вдаль, и двинулся по ней, решив немного прогуляться и разведать, что находится поблизости от замка.

Примерно через пятнадцать минут ходьбы вдали показалась деревушка. Аккуратные домики, крытые черепицей, дым из труб, чистые улицы — красиво, конечно, но… где асфальт? Где хоть что-то современное?! Не было ни дорог, ни машин, ни фонарей, ни каких-либо признаков развитой цивилизации.

— Ну все, пиши пропало, — пробормотал Алексей, понимая, что если тут даже велосипедов не наблюдается, то на наличие мотоциклов можно точно не рассчитывать.

А как тогда расслабляться?! Как отключаться от работы, проветривать голову, получать тот самый кайф, ради которого стоило жить? Псовский тяжело вздохнул: похоже, его байкерская история откладывается на неопределенный срок. Мир, в который он попал, судя по всему, был отсталым в плане техники и технологий. Что ж, очень жаль.

Псовский, понаблюдав немного за сонной деревушкой, принял решение вернуться обратно, тем более, что желудок настойчиво напомнил: «Ты, конечно, теперь практически Наполеон, но без еды все тлен». Возвращаться, впрочем, стоило не только ради завтрака. В замке, при его размерах, обязательно кто-то да должен был найтись.

Кинув последний взгляд на симпатичные домики, мужчина решительно развернулся и пошел по направлению к видневшимся в отдалении башенным шпилям. Забавно, но несмотря на то, что утро уже окончательно вступило в свои права, улицы увиденной деревни по-прежнему были пусты. Вероятно, здешние люди, пусть и являлись сельскими жителями, не любили рано вставать.

«А вдруг они вообще вампиры, и им не по нраву солнечный свет?» — закралась предательская мыслишка, и Алексей Игнатьевич на всякий случай пока решил не вступать в контакт с обитателями подозрительного населенного пункта. Ну, хотя бы не встречаться с ними в сумерках или темноте, покуда не убедится, что на солнце эти ребята не горят.

Вернувшись обратно к замку, Псовский остановился, осматривая его с нового ракурса. Солнце уже полностью выползло из-за леса и равномерно заливало светом острые башни, стеклянные витражи и покрытую мхом кладку. Да, место было впечатляющее. Но в голове по-прежнему крутился старый добрый вопрос: где, черт побери, люди?!

Ну не может же быть, чтобы такой огромный замок полностью пустовал! Даже если каникулы — кто-то из персонала-то обязан быть. Охранник, повар, вахтер… кто угодно.

Алексей пересек внутренний двор, вошел в центральные двери и сделал несколько шагов по вестибюлю, прислушиваясь. И тут — как по заказу — раздался странный шаркающий звук. Прерывающийся, немного скрежещущий, будто кто-то тащил мешок картошки по каменному полу. Или ногу. Но, к счастью, это оказалась не хоррор-сцена: из-за поворота показался обычный с виду возрастной мужик, который действительно волок за собой какой-то хозяйственный инвентарь.

Худощавый, ссутуленный, в серо-коричневом видавшем виды одеянии («Не балахон! Нормальные штаны и сюртук, просто заношенные!» — радостно отметил Алексей, которого все еще угнетала необходимость рядиться в халаты), с очень недовольным выражением лица. За спиной этого человека неотрывно, словно тень, шествовала крупная полосатая кошка. На Псовского она посмотрела очень подозрительно.

«Опа. Контакт», — мысленно отметил Алексей Игнатьевич.

Наконец-то живой человек! Ну, скорее всего человек. Видок у него правда был такой, будто бы он работал на полставки у Мрачного Жнеца, но Псовский знал: не суди по виду, суди по глазам. А взгляд у этого мужика был живым. Умным, цепким и обиженным на весь мир.

Алексей медленно подошел к колоритной парочке.

— Доброе утро, — сказал он ровно, с чуть заметной улыбкой.

— Доброе утро, сэр, — голос у мужика был такой, словно он не верил, что утро вообще может быть добрым.

Псовский прищурился, пытаясь определить, на кого же он наткнулся. Явно не ученик, вряд ли преподаватель. Ведро и тряпка как бы намекали, что это кто-то из обслуживающего персонала. Уборщик, комендант… Впрочем, возможно данный уборочный инвентарь мог потребоваться человеку и в личных целях.

«Как бы еще выяснить, мил человек, кто ты есть, и при этом не спалиться?» — подумал Алексей.

Кошка в этот момент слегка потерлась о штанину мужика, выгибая спину и напрашиваясь на ласку.

— Какая славная у вас спутница, — добродушно отметил Алексей Игнатьевич, который не только сам любил животных, но и точно знал, что хозяева, как правило, охотно поддерживают разговор о своих питомцах.

— Это точно, директор, — сразу подобрел незнакомец, — даже и не знаю, что бы я без своей Миссис Норрис делал! Столько лет уже мы с ней свою службу несем…

— Кстати, — встрепенулся Псовский, почуяв возможность выведать требуемую информацию и запоминая мудреную кличку кошки, — а сколько лет-то уже прошло?

— Да лет двадцать скоро будет, наверное. Кто только ни приходил, кто только ни уходил, но мы-то все по-прежнему здесь: отлавливаем негодников, следим за порядком.

— Неоценимый труд, — одобрительно кивнул Алексей Игнатьевич.

— Спасибо, директор, — расплылся в улыбке явно не привыкший слышать о себе ничего хорошего мужчина, — рад, что вы оценили. Действительно, никто не может сказать, что Аргус Филч плохо выполняет свою работу. Смею надеяться, что стал не менее хорошим завхозом, чем Аполлион Прингл.

Это был джекпот. Признаться, Псовский понятия не имел, как ему выведать имя встреченного человека и при этом не вызвать никаких подозрений. Сослаться на потерю памяти? Ну, это какое-то клише. Да и в целом так себе заявочка от кого-то с такими значимыми должностями, какие имелись в анамнезе у бывшего владельца этого тела.

Еще одним жирным плюсом было то, что на своем пути Алексей повстречал именно завхоза — человека, который априори должен был знать об этом замке все и немножко сверху. Особенно учитывая его немалый стаж нахождения в должности. Алексей Игнатьевич решил ковать железо, пока горячо: пора было вдумчиво побеседовать с «языком» и побольше узнать и об этом мире, и об этой загадочной школе. Все-таки собственные отрывочные воспоминания изрядно напрягали: здесь явно нужно было откуда-то ждать беды и хотелось бы хоть как-то подстелить себе соломки, пока не стало слишком поздно.

— А знаете что, Аргус, — Алексей улыбнулся чуть шире, — пойдемте со мной позавтракаем. А то все дела, и не поговорить толком. Уверен, у вас немало самых разных историй и проблем, которыми хочется поделиться, а я как раз хотел лучше узнать, как все видится с вашей стороны. Кто, если не вы, знает, что в школе действительно происходит?

Филч на секунду замер. Он явно не привык к таким предложениям. Тем более — от самого Дамблдора. Его лицо выразило целую гамму неопознаваемых эмоций, но через мгновение он уже деловито кивал:

— С радостью, профессор. Раз уж такое дело, то давайте действительно позавтракаем и поговорим. Может, в Большом зале?

— Давайте там, — с готовностью согласился Псковский, который еще ни в каких залах Хогвартса не бывал.

Путь до конечной точки маршрута был недолгим, но достаточно насыщенным информационно. Аргус Филч бубнил безостановочно: про исчезающие ступеньки, про учеников, которые «совсем распустились», про то, как плохо отмываются зелья с потолков, и как несносно ведут себя привидения. Особенно Пивз.

Алексей Игнатьевич поддакивал в нужных местах, по возможности уточнял, вставляя что-то вроде «да, непорядок», или «серьезно?», и двигался дальше, попутно размышляя о самой личности завхоза.

Вообще Филч производил странное впечатление: за его бурчанием и сетованием на отмену телесных наказаний, вследствие чего школяры окончательно распустились и творят вещи, недопустимые для нормальных людей, чувствовались искренняя застарелая боль и тревога. Он, очевидно, был человеком, который действительно радел за благополучие учеников и надлежащее состояние вверенного ему объекта, но, увы, реально что-то изменить к лучшему не мог. Где-то между делом промелькнуло незнакомое словечко «сквиб», и по контексту Псовский понял, что это человек, который не может колдовать, хотя и обладает некими способностями. И такой человек занимал достаточно важную, на взгляд нового директора, должность в замке, полном малолетних отмороженных магов. Потрясающе! Аргуса Филча здесь, похоже, ни во что не ставили ни детишки, ни персонал, поэтому тот был действительно удивлен, что кому-то (а вернее даже не просто кому-то, а целому директору!) могло показаться важным его мнение.

Алексей шагал следом за Филчем, размышляя, насколько удачно подвернулся этот тип. Завхоз — это же золотая жила в плане информации! Кто-кто, а завхоз должен знать об этой школе все: какие проблемы, где что отваливается, кто на что жалуется, и самое главное — как тут вообще все устроено. В обычной школе завхоз мог бы рассказать и про закупки, и про финансирование, и про уборку, и про то, кто из учителей как работает, и кого из учеников давно пора отчислить. А значит, если наладить с ним контакт и слушать внимательно, можно собрать кучу полезных сведений.

Когда перед ними открылись высокие резные двери Большого зала, Алексей замер. Настежь распахнутое пространство встретило его почти физическим ударом — будто воздух внутри был плотнее, тяжелее, насыщеннее… чем-то. То ли магией, то ли просто величием.

В глазах слегка потемнело — не от слабости, а от перегруза. Потолок уходил в бесконечность, но не был потолком вовсе — над головами раскидывалось самое настоящее небо. Раннее, свежее, нежно-розовое, с полупрозрачными облаками и искрами света.

«Охренеть, — подумал Псовский. — Вот это действительно похоже на магию. Настоящую, живую, красивую. Хрен бы с ней с техникой, если у тебя над головой чертов живой небосвод».

Казалось бы, когда ты объездил полмира — тебя сложно чем-то удивить. Ну правда, что он, церквей да дворцов не видел никогда, что ли? А тут — зацепило!

Большой зал оказался действительно… большим.

«Вот это махина… — пронеслось в голове у нового директора. — Зал, конечно, сделан с размахом. Не школа — собор. И, главное, все выглядит… правильно. Цельно».

Стены, украшенные гербами, флагами, гобеленами. Четыре длинных стола, вытянутые, как шоссе, каждый из которых вмещал, судя по всему, по сотне человек. И еще один — поперечный, находящийся на небольшом возвышении. За ним и устроились. Аргус Филч — заметно оживленный, возбужденный — вжался в стул так, будто опасался, что его вот-вот попросят уйти.

— Ух ты… — пробормотал он. — Знаете, директор, я ведь за этим столом никогда не сидел. Даже Хагрид, лесничий наш, за учительским обедает, а мне все — то в каморке, то на кухне с домовыми эльфами…

Аргус махнул рукой, будто хотел отмахнуться от обиды, но взгляд выдал — задело. Причем сильно.

«Лесник, ага. Хагрид. Записали, — тут же сориентировался Алексей Игнатьевич. — Значит, еще один сотрудник школы. А вот домовые эльфы — это еще что за звери?»

Псовский прищурился, делая вид, что увлеченно рассматривает каменные колонны, — благо новая внешность позволяла некоторую загадочность действий и поведения, — хотя внутри уже крутился мысленный «разбор полетов».

«Домовые… эльфы, — мысленно прикидывал мужчина. — Ну, если бы он сказал просто «домовые», я бы решил, что речь о чем-то типа наших фольклорных духов-хранителей: банник, овинник, домовой с бородкой. Маленькие, мохнатые, с кривыми носами, добрые, если их уважаешь, и страшные, если их обидеть. Но тут их явно не квашеной капустой и молоком задабривают, если они, похоже, вполне официально работают. А «эльфы»… тут уж скорее Толкиен вспоминается. Только у Толкиена эльфы были такие гордые, высокие, с длиннющими ушами, в кольчугах и мечами метра по два. Хрустят пафосом и поют с надрывом про листья. Никак не кухонные работнички. Короче, понаблюдаем. Понять бы еще, где тут к ним вход, и как они выглядят».

— Неужели? — вслух откликнулся Алексей, будто только сейчас обратил внимание на слова Филча о месте принятия пищи и дипломатично добавил: — Ну, так почему бы не исправить это недоразумение? Ешьте вместе со всеми — за этим столом!

Филч, приободрившись, выпрямился.

— Эльф Хогвартса! — хрипло скомандовал он и постучал костяшками по столу. — Завтрак!

И тут началось.

Словно по мановению невидимой дирижерской палочки, прямо на скатерти начали появляться блюда. Не в стиле «бац — и на месте», как в фильмах с дешевыми спецэффектами, а как будто они вырастали из воздуха. Сначала дымок. Потом очертания. Потом — хлоп! — и перед тобой стоит тарелка с яичницей. Хлоп! — кувшин с каким-то соком. Хлоп! — блюдо с поджарками. Хлоп! — багет, сыр, свежая клубника и очень ароматная выпечка.

Алексей почувствовал, как у него текут слюнки, а также параллельно отметил, что от голода он теперь здесь точно не помрет — как получить еду он запомнил, да и сама она была узнаваемой и привычной.

— Чего изволите, сэр? — бодро уточнил Филч, потирая руки. — У нас тут и тыквенный сок есть, и бекон, и даже артишоки — если вы из тех, кто… ну, любитель.

Псовский улыбнулся:

— Я из тех, кто любит пожрать, Аргус. Безо всяких условностей. Давайте начинать.

Алексей Игнатьевич неспешно намазывал масло на тост, поглядывая на Филча, как на священника перед исповедью. Только не он собирался каяться, а наоборот. В этом разговоре Филч должен был выложить все, что знал. А знал он, судя по всему, многое. Завхозы везде были такими — от ПТУ до высшей школы авиации. Они не просто знали, кто в чем виноват. Они знали, почему это случилось, кто молчит, и кто пытался скрыть улики.

Аргус Филч ел аккуратно, сдержанно. Смотрел на Дамблдора — ну, на того, кого он считал Дамблдором — с благоговейным почтением. Наверное, впервые за долгие годы он чувствовал себя кем-то важным и значимым.

— Скажите, Аргус, — начал Алексей как бы невзначай, когда на столе появились две чашки кофе, — вы ведь давно тут. Что, по-вашему, требует внимания в первую очередь?

Филч вытер пальцы о салфетку, откинулся на спинку стула и хмыкнул.

— О, профессор… Если говорить по-честному, как есть… То все. Тут все требует внимания в первую очередь.

— Например?

— Начнем с простого, с камней. — Филч постучал костяшками по деревянной столешнице. — Замок старый. Магия — магией, а стены-то не вечные. Тут вон на третьем этаже, прямо над библиотекой, трещина пошла через стену. С виду ничего, а внутри — дыра такая, что птицы гнездо свили. Или вот: плиты на южной стене разошлись. Я еще весной профессорам говорил — мол, шов треснул. Если мороз прихватит — выдавит к Мордреду! А они мне — магией починим. Ну починили. Иллюзию налепили, вернее. А трещина-то осталась… А у слизеринцев в подземелье сырость такая, что вообще уже ничего не помогает. Да и озеро подтапливает помаленьку. Все, конечно, держится, и еще много лет простоит, но если ничего не делать, то закончится все плохо. Впрочем, я уже об этом докладывал профессору Макгонагалл. Она вам не передавала?

— Не припоминаю, — честно ответил Псовский и добавил: — Так, может, ремонт нужен?

— А на что, простите, его делать? — усмехнулся Филч. — Профессор Макгонагалл сказала, что бюджет Министерство магии урезало в прошлом году. А в этом вообще дали на материалы столько, что я еле закупил масло для полировки да остальные расходники по мелочи. А дальше — своими силами. Все говорят — «магия поможет», да только вот кто и как? Специалистов, готовых помочь — по пальцам пересчитать. Вон мистер Саймс, что раньше вел рунные усиления, ушел, а к остальным и не подступиться! Все носы воротят! Вы, директор, хороший человек, да уж больно занятой — никак вас не застать. Понимаю: дел много, забот разных, да вот только и госпожа ваша заместительница не справляется все на себе тянуть. Как вашим замом стала, взяв на себя дополнительную нагрузку, кроме деканства и преподавания, так с дисциплиной на Гриффиндоре все наперекосяк и пошло. Эти ваши ученики, сэр… Простите, но порой я думаю, что мы держим здесь дурдом, а не школу.

Алексей Игнатьевич кивнул, мысленно отмечая, что миры меняются, а проблемы с финансированием остаются. Да и остальных проблем, похоже, хватает, а бывший владелец его тела, видимо, из-за гигантской нагрузки, пустил все на самотек, понадеявшись, что все как-то само по себе образуется. Очень опрометчиво.

— Так что там с учениками и их дисциплиной? — решил получше разобраться в вопросе Алексей Игнатьевич.

Аргус Филч шумно выдохнул.

— Дети сейчас хуже, чем раньше. Клянусь вам. Нет, не все, конечно. Есть нормальные, есть умные, но в целом… испортились. И это не мой старческий бред. Просто… нет у них ни страха, ни уважения, ни понимания. Все вроде как в шутку. Все — в игру. Заколдовали банкетку, чтобы она всех скидывала, кто на нее садится — «ха-ха, весело». Или исподтишка наложили заклятие на мою швабру, и та носилась по коридору, как бешеная. Смешно ведь, если я на ней поскользнусь и шею сверну? В прошлом году пацану какому-то сунули в постель дохлого тритона. Мальчишка с тех пор боится спать без света. Потом кто-то начертил пентаграмму в туалете Плаксы Миртл. Кровью! Хорошо хоть не человеческой, а птичьей, но запах был… как с бойни! Прошлой весной один из старшекурсников из Гриффиндора заколдовал бронзовую статую возле библиотеки, и та бегала за первокурсниками. «Шутка», сказали они потом, а у ребенка нога сломана. А наказания? Ха! Отработку дали. Оттер коридор и все — свободен. Ага. Конечно.

Псовский поставил чашку на стол. Все, о чем рассказывал Филч — и по дороге в Большой зал, и здесь — это не просто косяки. Это — системная деградация.

«А перестройка все идет и идет по плану…» — внезапно подумалось ему.

— И это все происходит на фоне полной бесконтрольности? — уточнил Алексей Игнатьевич.

— Разумеется. Директор, вы — всем милостивый. Да и в школе бываете редко. Профессора — каждый сам по себе. Кто — добрый, кто — злой, кто — дальше собственного контракта не видит. А я… Я сквиб. Знаете, что это значит? Не маггл и не волшебник, а так… жалкое создание без магии. Так что ученики из знатных семей мне в лицо смеются, а иные просто не уважают. Я для них «грязный уборщик». И все.

«Ага. Иерархия, безнаказанность, развращенная вседозволенностью молодежь. То, что делает из школы ад. Не магия, а человеческая халатность», — отметил Псовский и внезапно испытал испанский стыд за деятельность своего предшественника.

— Дети все видят, — добавил Филч тише. — Видят, что можно издеваться, что можно нарушать, что никто не накажет. А потом растут такими… сами знаете какими.

— Вот относительно моей занятости… Тут вы, Аргус, правы, — развел руками Алексей. — Действительно, другие обязанности отнимали практически все мое время и внимание, о чем мне, признаюсь, ужасно жаль. Поэтому, я принял решение: отказаться ото всех прочих занимаемых постов и должностей и полностью посвятить себя школе. Боюсь, я не знаю, как здесь на самом деле обстоят дела и надеюсь, что позднее вы сможете мне все подробно рассказать. А пока давайте вместе подумаем, как нам все это… подкрутить. Хоть немного.

Аргус Филч вытаращился на директора так, как будто не мог поверить в услышанное — слишком уж неожиданными были новости. Затем, осознав, что ему сказали, он часто закивал:

— Конечно, сэр! Давно пора!

«Вот и отлично, — подумал Псовский, — первый союзник найден. И черт побери, какой ценный!»