Dead Girl’s Poem (гет)

Вмиг всё поплыло перед глазами, а потом приобрело удивительную отчётливость.

На Гермиону исподлобья, сквозь завесу белёсых ресниц, каким-то отвратительно-порочным взглядом смотрели серые глаза Драко Малфоя.

«Повтори!» — потребовала девушка. Её сухая, горячая рука сжала простынь. Рядом, как она чувствовала, лежала одетая в белую перчатку рука Малфоя. Драко шевельнулся и убрал руку. «Я вытащу тебя отсюда, если ты станешь моей любовницей. У тебя есть выбор: уйти сейчас со мной или гнить здесь до самой смерти. За двойное убийство дадут не меньше десяти лет, и ты умрёшь прежде, чем отсидишь срок. Дементоров тут нет, зато есть кое-что похуже…а я ведь вовсе не противный. Выбирай, Грейнджер»

Время тянулось мучительно медленно. Гермиона думала. Думала о том, сможет ли она убежать от Малфоя…или ей удастся обмануть его: согласиться сейчас на его условие, а потом сказать, что она наговорила глупостей в бреду и совершенно не согласна быть его любовницей…и сказать, что если она ему так нужна, то он может жениться на ней. А уж на нечистокровной Малфой не женится никогда…а изнасиловать её он сможет навряд ли – Малфой казался Гермионе слишком уж субтильным и изнеженным, чтобы справиться с ней. Девушка была уверена, что Драко даже ударить её не сможет…к сожалению, она не учла того, что Драко Малфой маг.

— Соображай скорее, Грейнджер! Скоро солнце взойдёт! – раздражённо прикрикнул Малфой

— А чего тебе далось это солнце?! Ты разве не представляешь, парень, как-там-тебя, что ты её предлагаешь?! Это ж сколько думать нужно, чтоб решиться!!! – воскликнул вдруг с соседней койки Прикл, который всё это время внимательно их слушал

— Да как ты смеешь! – выплюнул Малфой, — Ты хоть знаешь, с кем говоришь?! И да будет тебе известно, оборванец, что рано утром начнётся судебный процесс, и на то, чтобы замять дело, у нас осталось меньше часа!

— Да как ты можешь его замять, если убит такой большой начальник? – продолжил придираться вор

— Есть люди…— парень запнулся, — которым позволено убивать больших начальников. И, мой тебе совет, оборванец, лучше молчи, пока я здесь!

— А мне терять нечего, я и так в тюрьме си…

Но Драко не дал ему закончить. Молниеносным движением он выхватил палочку и воскликнул: «Crucio!» Заклинание было такой силы, что Прикла швырнуло об стену, у которой он бился в конвульсиях, и, наконец, сполз на пол, когда Малфой опустил палочку. Гермиона молчала, удивляясь, как и когда юноша успел так измениться. Исчезла та трусость, с которой он делал выпады в сторону Гарри – только при Снейпе, чтобы остаться безнаказанным. Применить непростительное заклятие в тюрьме, под носом у охраны…это было даже более чем безрассудно. Молодое лицо стало вдруг таким властным и решительным в неярком свете факелов, что Драко стал больше походить на своего отца, чем на себя.

«Ах да, он же псих!» — вспомнила Гермиона. Ей снова становилось хуже, перед глазами всё мутнело. На то, чтобы решиться, ей оставалось меньше часа. Это было так много, и в то же время так мало…Девушке было страшно, потому что если ей не удастся убежать…Драко мог просто запытать её до смерти. Глупая и бесславная смерть, смерть зазря. Но если не согласиться, то придётся умереть здесь, на жёсткой койке тюремной камеры. Значит, есть два пути, каждый из которых ведёт к смерти. Но на одном из них есть маленькая тропка, уводящая в сторону – путь к спасению. И Гермиона выбрала свою дорогу.

* * *

Всё утонуло в безжизненном сером цвете, ощущения угасли. Теперь Гермиона понимала только то, что её несут на руках, и света вокруг почти нет. Порой среди серости возникали алые всполохи – значит, девушку проносили мимо факелов. Было тепло и приятно, словно они были не в холодном подземелье, а на пляже, освещённом нежным, майским солнцем. Да…ей хотелось на пляж.

Когда Гермиона была совсем маленькой, родители часто водили её на пляж. Она никогда не купалась, а просто сидела на берегу в лёгком белом платьице и читала. Девушка так и не научилась плавать.

Последние яркие картинки побережья угасли перед её усталым взором, и всё исчезло, растворилось.

* * *

Море…тихий, нежный шум спокойных волн…утро.

Гермиона открыла глаза и попыталась повернуть голову, но шея затекла. Было темновато; значит, помещение освещалось каким-нибудь огарком свечи. Рядом кто-то был. Этот кто-то сидел рядом на стуле и тихо чем-то шуршал. Когда Гермионе удалось, наконец, повернуть голову, то она увидела полную, крупную, смуглую и темноволосую женщину в грязном, некогда белом халате. Она вязала, её толстенькие, короткие пальцы двигались быстро и уверенно. Женщина не видела, что Гермиона пришла в себя. Она с головой ушла в работу.

«Гд…е…я?» — тихо спросила Гермиона, но из её рта вырвался лишь чуть слышный шёпот. Женщина быстро бросила своё вязание и уставилась на девушку, поднеся к её лицу подсвечник с уже почти сгоревшей свечкой. «Я Сара, судовой врач. Не говорите ничего, если вам тяжело, юная мисс. Я сама всё вам расскажу. Вы были без сознания трое суток, двое из которых провели на борту этого корабля. Вас привёз молодой и очень богатый господин, и, хотя билеты уже были проданы, мы нашли для вас место в трюме. Сейчас утро, первое июня» — голос женщины был низкий, грудной и приятный, исполненный благоговения перед «молодым и очень богатым господином» и материнской заботы по отношению к Гермионе.

«О…к…ок…н» — Гермиона хотела попросить открыть окно, чтобы увидеть хоть немного солнечного света, но Сара не поняла её.

«Молодой господин спит, юная мисс, он ночью сидит с вами, а днём спит. И днём сижу с вами я» — Сара гордо показала на себя пальцем, но, увидев, что Гермиона качает головой, разочарованно опустила руку. «Ок…но» — прохрипела девушка. Теперь врач поняла её и ответила, что окна в трюме не предусматриваются, поэтому в этой каюте и каюте молодого господина всегда темно. А лампочки перегорели уже давно. Хорошо, что у молодого господина были с собой свечи.

Сара измерила девушке температуру, которая хоть и немного спала, но всё ещё была высокой, и накормила какой-то кашей-размазнёй. После еды Гермиона заснула, а проснулась только поздно вечером, когда скрипнула дверь и шаги Сары стихли. В каюту вошёл кто-то другой.

«Мне сказали, что ты пришла в себя. Это хорошо» — голос Малфоя был равнодушен, и Гермиона не могла поверить, что он мог сидеть около неё ночь напролёт. Девушка всё ещё была слаба, но ей было уже лучше, и голос её теперь слушался. «Солнце…я хочу увидеть солнце…мне холодно» — сказала она тихо.

«Я могу вынести тебя на палубу прямо сейчас, но там нет солнца. Почти полночь. А днём с тобой сидит Сара, и она не сможет отнести тебя. Тем более, днём там шумно и много народу» — Драко тупо уставился на свечу и словно бы говорил с пламенем. Гермиона согласилась подняться наверх прямо сейчас, хотя ей казалось, что Сара, которая была крупнее и выше Драко, могла бы с лёгкостью поднять их обоих. Малфой помог ей сесть на кровати, накинул ей на плечи тёплую шаль и поднял на руки. Он шёл медленно и тихо, поднимался по лестницам, и, наконец, вышел на свежий воздух.

Было ветрено и прохладно. Вокруг была одна вода и ни единого намёка на берег. Небо было чистое и звёздное; и сияла, как большой щербатый блин, убывающая луна. Драко положил девушку на жёсткую деревянную скамейку, и каждая её косточка отозвалась болью. Но Гермиона ничего не сказала. Слабыми, дрожащими руками она накрылась шалью и свернулась калачиком. И почти всю ночь, вместе с Драко Малфоем, она смотрела на тёмно-синее звёздное небо.

* * *

Гермиона постепенно выздоравливала, а пароход тем временем подплывал к берегам Великобритании. К середине июня они сошли на берег. Девушка уже могла ходить сама, но для пущей уверенности предпочитала держать под руку Драко. Он оказался не таким уж противным, как ей всегда казалось. Малфой даже нравился ей, когда молчал. А молчать он умел. А иногда они молчали вместе, и обоим было хорошо.

В последние дни их путешествия Гермиона целыми сутками сидела на палубе, и даже дремала там же. Драко же выходил только тогда, когда стихал шум, и люди ложились спать. Казалось, он боялся внимания с их стороны. Гермиону же, напротив, обходили стороной. Даже в самые тёплые дни она сидела на одном месте, закутавшись в плед или шаль, и смотрела в бледное, спокойное небо, и на лице девушки также отражались эти спокойствие и безмятежность. Она много думала, и постепенно пришла к осознанию того, что ей всё равно, будет она любовницей Драко Малфоя или нет. В принципе, физически он не был ей противен, но вот его характер, точнее, то, что она долгие годы считала его характером, вызывала в ней острейшую неприязнь. Но Малфой стал как-то тише, спокойней, словно бы, отдалившись от своих знакомых, он выпускал на волю всё хорошее, что было в нём.

Гермиона же, сидя часами на палубе и смотря на резвящихся детей и веселящуюся молодёжь, ощущала себя старой и немощной. Действительно, после болезни она ещё не оправилась, и лицо её выглядело куда старше, чем раньше. Она была удивительно бледна, несмотря на то, что часто бывала на солнце. Девушке казалось, что нужно начать вязать носки, чтобы превратиться в старуху окончательно. Порой веселящиеся, беззаботные люди вызывали в ней сильнейшее раздражение, чего никогда не бывало раньше, и она до того возненавидела их, что с трудом удерживала себя от того, чтобы не свернуть какому-нибудь пробегавшему мимо ребёнку шею. Она сама себя не узнавала. Но ей было всё равно.

Она почти совсем ничего не вспоминала. Поминутно к ней приходили мысли о Снейке, но она гнала их. Он стал её навязчивой идеей, и за это она возненавидела мысли о нём, но не его самого. Наконец, она порешила, что тогда, когда произошло убийство, он ей привиделся, или же это было какое-то существо наподобие боггарта, которое приняло вид Снейка, или это были козни Упивающихся Смертью. В любом случае, Гермиона слишком обожала Снейка, а точнее своё представление о нём, чтобы в чём-то его подозревать или в чём-то обвинять. Когда она утвердилась в этом своём решении, мысли о Снейке вдруг перестали ей преследовать, и в её душе наступил покой, который не в состоянии было нарушить ничто…

Гермиона постоянно пребывала в состоянии апатии. Её не волновало совершенно ничего, а её судьба в особенности. Единственным чувством осталось раздражение: её раздражали шумные дети, несолёная каша и чрезмерно услужливая Сара. И много чего ещё.

Но путешествие закончилось, и Гермиона, держа под руку Драко, ступила, наконец, на твёрдую, тёплую землю.