Dead Girl’s Poem (гет)

Из-за туч выплыла белая, круглая луна. Тонкие, белые лучи её осветили лицо мужчины. Оно было знакомо Гермионе, слишком знакомо, чтобы не кинуться к нему с рыданиями, прямо через валявшееся подле неё тело Суота. Снейк принял её в свои объятия, и Гермиона уткнулась ему в плечо, в тёмно-лиловую бархатную ткань. Если бы он не держал девушку, она бы упала, потому что у неё не было сил стоять…не физических, а духовных сил. Гермиона просто плакала, плакала так, как никогда в жизни. Ей было всё равно, как Снейк оказался здесь. Главное – он просто был, и она ему доверяла, как никому другому на этом свете. Потому, что он один пришёл спасти её…он один…

С ним было так прохладно, так приятно прохладно, особенно после ощущения горячего, пыхтящего и отвратительного тела рядом. Пальцы Снейка в её волосах – прохладные, успокаивающие пальцы. От его прикосновений Гермионе становилось лучше. Девушка посмотрела на его освещённое луной лицо: оно было таким красивым, таким властным, и на нём было такое торжественное, самодовольное выражение, и тонкие губы так мягко ей улыбались…а глаза были пусты. Пусты, как бездонные пропасти, заполненные туманом. Гермиона могла бы заметить в этих глазах недобрый огонёк, но она была слишком рада, и её разум был слишком слаб сейчас. Снейк опустил её на щебень, покрывавший лесную дорогу и опустился рядом. Он был так прекрасен в лунном свете, особенно в заполненных слезами глазах Гермионы, что она, забыв обо всём, что с ней только что произошло, приподнялась на локте и поцеловала его в прохладные, оказавшиеся такими податливыми губы. В её карих глазах было восхищение, когда во время поцелуя их глаза оказались очень-очень близко. Гермиона не могла хорошо разглядеть их, но этот мёртвый серый цвет заполнил всё перед ней, и она ничего не видела кроме бесконечного пространства этого серого цвета.

Ей было холодно, так приятно холодно…она не чувствовала своего тела, не чувствовала вообще ничего. Гермионе было необыкновенно легко, словно её тело испарилось. Единственное, что она чувствовала, было восхищение вперемешку с ощущением того, что она принадлежит Снейку и желанием ему принадлежать. Никогда в жизни ей не было так хорошо и так спокойно, как сейчас. Она просто тонула в этом бесконечно-сером цвете, забывая о том, кто она, что она, забывая обо всём.

Тишина.

Тишина.

«Ты радуешь меня, как никто другой…ты многого добьёшься, мой мальчик…» — высокий, режущий уши голос ниоткуда. Гермиона открыла глаза. Рядом уже никого не было. Луны не было тоже: светало. Небо было ядовито-синим, как неоновая вывеска, только чуть темнее. Девушка лежала на дороге, её блузка была застёгнута на оставшиеся пару пуговиц, кровь на белой ткани успела высохнуть. «Сколько же я тут лежала? — тихо спросила Гермиона саму себя, — И где Снейк? Может, всё это мне приснилось?» Но это был не сон: позади стояла чёрная машина, вокруг которой кружили мухи. Девушка подошла ближе.

Из раскрытой двери свисала облепленная мухами, окровавленная голова Суота. Его толстое тело валялось на сидении в какой-то жуткой, неестественной позе. На полу, в луже крови, лежала сумка Гермионы. На переднем сидении тоже был труп. Это был тот самый водитель, который возил Суота днём…не тот, которого Гермиона видела этой ночью. У него было прострелено горло, но крови рядом не было, словно кто-то выкачал её из раны. Глаза водителя были открыты, и в них застыл ужас, такой, какой бывает у героев маггловских триллеров, которым довелось встретиться с какой-нибудь ужасной нечистью или гигантским насекомым. Но никого живого рядом не было.

Хлопок.

И ещё один.

На дороге один за другим появлялись люди. Они с воинственным выражением лица поднимали палочки, ожидая атаки, и разочарованно опускали их, не увидев противника. Около машины стояла одна лишь Гермиона, с ужасом взиравшая на трупы в автомобиле. «Хватай её!» — вдруг воскликнул кто-то, и здоровый мужик сбил Гермиону с ног, повалил её на щебень, и начал скручивать ей руки за спиной. Девушка попыталась замотать головой и крикнуть, что она невиновна, что убийца скрылся, но, когда её поставили на ноги, поняла, что всё бесполезно: пожилой человек, проверявший её палочку, почему-то оказавшуюся у неё за поясом, на последнее выпущенное заклинание, увидел миниатюрную Чёрную Метку. Эту самую Чёрную Метку он увидел над лесом десять минут назад. Он сделал знак рукой, и Гермиону оглушили.

* * *

Темно и сыро.

Это было первое ощущение Гермионы, когда она пришла в себя. Она приподняла отяжелевшие веки, но ничего не увидела. «Я ослепла?» — ответом ей было лишь эхо, да ещё кто-то засмеялся. «Тут просто очень темно» — ответил этот кто-то через пару минут. Гермиона протянула вперёд руку и нашарила металлический прут. А рядом – второй. Она сидела в клетке и переговаривалась с сокамерником. И они не видели друг друга.

«Вы где?» — спросила она кого-то, и тут же услышала его шаги. Значит, этот человек только что встал с койки. Здесь есть койки…и, наверное, здесь есть унитаз. Только их, чёрт возьми, невидно. Лежащую на полу ладонь Гермионы накрыла чья-то ледяная рука. «Я Прикл*. Просто Прикл. Я вор. Сижу уже два месяца. А ты?» — тихо сказал мужской голос совсем-совсем рядом. Гермионе казалось, что если она сейчас подастся вперёд, то столкнётся с сокамерником лоб в лоб.

— Я Гермиона. И я здесь ни за что. А почему, мистер Прикл, у вас такие холодные руки?

— У тебя просто жар. Ещё через недельку наверняка подцепишь мышиную лихорадку. Если выживешь, тебе больше ничего не грозит, — Прикл по-отечески похлопал напуганную девушку по плечу, — Ну, предположим, ты действительно не сделала ничего плохого. Тогда в чём тебя обвиняют?

— Меня… — Гермиона вдруг вспомнила, почему она здесь. И она вдруг поняла, что она в камере наедине с незнакомым мужчиной, и их никто-никто не услышит. Но её интуиция подсказала, что от Прикла не исходит никакой опасности, и Гермиона успокоилась, — меня обвиняют в двойном убийстве

— Вот как?! – сокамерник невольно отшатнулся

— Но я…но я не виновата! – Гермиона сложила руки в умоляющем жесте, хотя Прикл и не мог увидеть её, — Поверьте мне!

— Верю. – ответил мужчина, тяжело вздыхая, — Тебе надо лечь, ты больна.

Вместе они доползли до соседней койки, и Прикл помог Гермионе лечь, а потом он улёгся на свою койку и начал говорить. Наверное, ему надо было кому-то рассказать свою историю, которая, по его мнению, была чуть ли не героической, хотя и закончилась так бесславно.

Прикл, которого в детстве называли Джоном, и у которого когда-то была фамилия, был беден, и с самого раннего детства занимался воровством, чтобы его маменьке (он говорил о ней с особенной нежностью) было чем кормить его трёх маленьких сестёр. И в семнадцать лет Джон, которого уже называли Приклом, достиг в своей «профессии» совершенства. Тогда он уехал от маменьки и стал путешествовать, сначала по США, в которых он родился, а потом и по свету, и часть наворованного всегда отсылал маменьке. Она не написала ему в ответ ни одного письма, и Прикл даже боялся, что она переехала, но отсылать деньги продолжал. Он очень сильно любил её и своих трёх сестрёнок. Сейчас ему тридцать четыре года, и он больше всего переживает за то, что уже второй месяц ничего не шлёт домой, и маменька может подумать, что он помер.

Прикл был полукровка, и магические способности у него были, но денег на образование не нашлось. Поэтому у него не было разрешения на ношение палочки. Но он украл одну и немного научился магии. Именно палочка помогала ему пережить голодные и холодные ночи где-нибудь под мостом, зимой. Промышлял же он только в мире магглов, палочкой для воровства не пользовался, и до поры до времени жил неплохо, даже снимал квартиру и мог позволить себе есть раз в неделю мороженое, которое очень любил. А потом человек, которого он решил ограбить, оказался магом. Так Прикл попал в магическую тюрьму.

Гермиона слушала его внимательно, а потом рассказала свою историю. Тем временем вокруг начал зажигаться свет, и Гермиона смогла различить стены камеры и коридор, в котором зажигались, один за другим, факелы. Но всё это было как-то мутно. У неё, видимо, был очень сильный жар. И как она не смотрела на сокамерника, ничего кроме нечётких русых волос и усов разглядеть не могла.

«Почему зажгли свет?» — спросила она тихо. «Они всегда зажигают факелы ночью. Хотя днём здесь темно…наверное, им жалко факелов» — донёсся ответ. Голос сокамерника показался ей вдруг таким далёким…

«Я хотел сказать тебе, Гермиона, что тебе не стоит сдаваться сейчас. Не сдавайся никогда! Тебя не ждут дома голодные дети и пьяный муж, ты молода и свободна! Да, свободна от каких-либо обязанностей. Ты можешь прожить здесь всю жизнь, никого этим не убив! Мужайся, Гермиона! Ты выйдешь отсюда, я знаю, я чувствую. И ты обретёшь ещё свой счастье. Я верю в тебя!» — от этих слов Прикла Гермиона почувствовала воодушевление. Они успокоили её, эти слова совершенно незнакомого, но такого простого, приятного человека, который, несмотря на то, что зарабатывал на жизнь воровством, был нежнейшим сыном и братом.

Не успев ему ответить, Гермиона потеряла сознание.

* * *

«Мисс Грейнджер, мисс Грейнджер!» — незнакомый голос откуда-то издалека. Кто-то хлопал ей по щекам. Девушка с трудом открыла глаза и увидела над собой человеческое лицо, расплывчатое, нечёткое. Ей было жарко, очень жарко. Казалось, сейчас её кожа загорится, и сама она взорвётся и растрескается, как холодный стеклянный графин, в который налили кипятку. «К вам посетитель, мисс Грейнджер!» — крикнул ей кто-то прямо в ухо.

«Проходите, мистер Малфой!» — сказал этот кто-то, и Гермиона услышала приближающийся звук шагов. Над ней нависла светлая фигура, и девушка вдруг порывисто села, от чего в голове ярким, тропическим цветком вспыхнула боль. Она почувствовала прохладную кожу на своём лбу: рука Драко в белой перчатке лёгким, презрительным движением погладила покрасневший лоб и каштановые волосы Гермионы. Боль и жар на секунду спали, и девушка ясно увидела бледное, узкое лицо с сузившимися в презрении серыми глазами и ниспадающие на лоб растрёпанные белёсые волосы. Такое знакомое и одновременно незнакомое лицо…её злейший враг, её достойнейший соперник…Драко Малфой.

— Зачем ты здесь? – Гермиона не слышала, как слаб был её голос. Она вообще себя не слышала, но она заметила, как вместо гримасы отвращения лицо Драко приняло жалостное выражение.

— Есть предложение, грязнокровка. – его голос тоже казался далёким и глухим, но в нём угадывались прежние интонации

— Выкладывай, Малфой.

— Я могу вытащить тебя отсюда.

— Я знаю, что можешь. Но в обмен я должна… — Гермиона сделала паузу

— Стать моей любовницей, Грейнджер. Ты должна стать моей любовницей.

Прикл (Prickle) – колючка