50 ways to say Goodbye (гет)

На пятом курсе Хогвартса, когда я, согласно народному мнению, поехал с катушек, и, по мнению собственному, попал под пагубное влияние Волан-де-Морта, я был весьма и весьма злым. Тогда я успокаивал себя тем, что желания воткнуть проклятое перо в глаза-бусинки мисс Жабы и выжечь мозг Летучей Мыши исходят исключительно из головы моего недруга, связанного со мной по воле Авады. В тот год даже Малфой, старательно выводящий меня из себя во время всех частых встреч в коридорах, сбегал сразу же, стоило мне потерять контроль над своей злостью. Поначалу я, конечно, думал, что это происходит потому, что Драконыш — трусливый мерзавец, но Рон однажды заметил, что я частенько становлюсь агрессивным сверх меры.

«…и неожиданная, беспричинная ненависть вспыхнула в его душе, такая лютая, что больше всего на свете ему захотелось броситься на этого человека, впиться в него зубами, терзать...»

Гормоны, общественная травля, неудавшаяся личная жизнь и, наконец, подростковый максимализм брали свое и находили выражение в пререканиях со стариной Снейпом, спорах с Амбридж и на занятиях ОД. По крайней мере, долгие годы я думал именно так, но, как известно, с колокольни все же видно лучше, да и послезнание в таких случаях играет немалую роль. Короче, я охренительно ошибался, скажу я вам.

Мировоззрения не формируются за несколько недель или даже месяцев. Если в школе ты избивал одноклассников, но, повзрослев, одумался и стал посещать церковь, а позже, лет так в тридцать-сорок, со зла замучил надоевшую мяукать дворовую кошку, то ты не «совершил ошибку», как любят приговаривать праведные остолопы, оправдывая свои измены перед возмущенными женами, а просто-напросто совершил единственно верный поступок, характеризующий тебя. Ты грязный ублюдок, но тебе удалось убедить себя, что это не так, почти позабыв о том, кто ты есть на самом деле. Долгосрочная ремиссия, ага. Самая наглая ложь — самому себе, но большинство людей слишком глупо, чтобы учиться на чужих ошибках. И не то что бы я был настолько оптимистичен, что бы верить в оставшихся в живых Пожирателей Смерти; якобы дайте им только возможность, и они пожертвуют последние деньги на лечение безногих котят. Воры продолжат воровать, а убийцы — убивать, так же, как и пьяницы не прекратят пить по одному мановению волшебной палочки, будь ты даже супер-волшебником. Я помнил об этом на своем пятом курсе, но по-настоящему осознал лишь в Академии: если тогда я совершал злые дела, то не только потому, что в моей голове сидел Темный Лорд.

«Но гнев разливался по жилам Гарри, как змеиный яд. Освободиться от гнева? Легче оторвать себе ноги...» [1]

Нет, ну, подумайте: каковы шансы ребенка вырасти добрым и милосердным, если уже с первого года жизни ему втолковывают, что он полное ничтожество, повинное в смерти своих родителей? А какова вероятность, что часть души безумного и жестокого Темного Лорда, оставленная в голове малыша, никак не повлияла на него за шестнадцать лет? Ха-ха. Что, в конце концов, подумает подросток, когда ему объяснят, что он сознательно должен отправиться на плаху и склонить голову перед смертью? И как он должен относиться к однокурсникам, что ненавидят и обожают его согласно общественным настроениям?

Просто признайте, что у меня не было ни малейших чертовых шансов вырасти тем, кого хотел видеть Дамблдор на месте героя.

И, тем не менее, это почему-то произошло.

Некоторое время я считал, что директор делал упор именно на моем желании отличаться от Тома Риддла. На первом курсе я выбрал Гриффиндор не просто так; в одиннадцать лет возможность стать копией Темного Лорда прельщает не так, как в двадцать два, хотя даже сейчас я иногда вздрагиваю, вспоминая свое первое использование Третьего Непростительного. Но Риддл подал мне хороший пример, как делать не стоит, а потому я всячески избегал упоминания нас двоих в одном предложении, не желая заморачиваться по этому поводу.

Не знаю, стоит ли упоминать, но про Джинни Уизли сейчас я думаю схожим образом. Возможно, мне следует подобрать ей какую-то кличку, типо Сам-знаешь-кто-два или Девочка-которая-лучше-бы-сдохла, но, если честно, это было бы слишком мелочно даже для меня.

Вернемся к нашим баранам. Гарри Джеймс Поттер — хороший или плохой персонаж? Что лучше: быть злым и делать добрые поступки или, будучи добрым, творить злые? Быть или не быть? Кто виноват? [2] Что делать? [3]

…Ну, и прочее-прочее. Все вышеперечисленные философские вопросы занимали мои мысли, пока я методично обстреливал мишени метательными ножами. Кристиан, загнавший меня утром в тренировочный зал Палаццо без палочки, уповая на необходимость правильного обращения с холодным оружием, лениво просматривал новости сегодняшнего «La Magico Repubblica». Со стороны казалось, что аристократ совсем не заинтересован в моих упражнениях и попросту скучает, слишком вежливый, чтобы свалить по-английски, но я уже не велся на эту обманку, вкладывая всю силу в занятия. Если бы я начал халявить и работать медленнее, то получил бы метафорический пендель почти сразу же, выраженный едва ли не ласковым предложением присоединиться к Гермионе в библиотеке — и читать о домашнем хозяйстве. Правдивое замечание, что я уже победил Волан-де-Морта, на Марино почему-то не действовало.

К слову, утреннюю почту я мельком проглядел: в сложившейся ситуации я едва ли не дрожащими руками разворачивал каждую газету, страшась увидеть там свою колдографию. Новость, что два героя Второй Магической войны в Британии занимаются черт-те-чем, ошиваясь рядом с аристократом/писателем (зависит от того, на какую часть Европы мы смотрим), была бы не лучшей из полученных мной на этой неделе. А ведь я слышал историю о том, как Нарцисса посралась с Шеклболтом на приеме в честь дня рождения его жены только вчера!

Так или иначе, подрывать свое и так уж не очень устойчивое положение пуще прежнего мне не хотелось. В тот раз, когда о нас с Герми упомянули в «Il Messaggero [4]», интонациями всей коротенькой статьи на предпоследней странице словно спрашивая «что эти придурки тут забыли?», я получил неплохой нагоняй от всех, кому не лень. Люциус даже намекнул, что лично заберет меня в Англию, чтобы я не портил прекрасные интриги Марино, если я буду разбазаривать свой талант скрытности. Не знаю, был ли это сарказм, но посмеялся я на славу. В общем, если мы с Гермионой засветимся еще раз, обращая на себя внимание, то мне придется паковать чемоданы и окончательно перебираться в Палаццо, отказываясь от британского гражданства. Не то что бы это возможно, но, похоже, это еще будет вариант с минимальными затратами…

К несчастью, это звучит слишком непонятно. Похоже, мне все же придется пролить свет на события, имевшие место быть в моей жизни в последние полтора месяца с тех пор, как мы с подругой негласно присоединились к Кристиану Марино.

Утром шестого января, после скромного празднования крещения в компании Герми, Луны и Драко, сбежавшего от беременной жены под покровом ночи, я с дамами отправился на ежегодную ярмарку, проводимую в Риме. К слову, Англия считает себя страной первого порядка, но я никогда не слышал там о всенародных гуляниях хронологически после принятия Статута Секретности. Я был знатно удивлен, что такое смешение народов внутри одной нации вообще существует, и не ожидал многого, но, по правде говоря, праздник оказался очень и очень увлекательным. Огромная территория, на которой маги и магглы, приветливо улыбаясь друг другу, обсуждали погоду и последние высказывания Сильвио Берлускони, была там и сям заставлена небольшими прилавками с дешевыми безделушками. Я все никак не мог взять в толк: как это возможно? На моей памяти британские маги сознательно не выходили на одну площадь с обычными магглами, слишком ущербными от природы в их понимании. Удивительно, как различаются менталитеты двух европейских стран! Старший Малфой как-то говорил мне, чтобы я не полагался на свои знания социальной психологии в Италии, ибо национальность влияет на поведение людей гораздо больше, чем я даже могу се6е представить. Но, увы, иногда я бываю до идиотизма самоуверенным, строя собственные выводы без чьей-либо весомой помощи, наоборот, глубже вводя себя в заблуждение. Так или иначе, к сегодняшнему дню я уже признал правоту моего политического наставника.

Прошвырнувшись по магической части ярмарки, отгороженной только Магглоотталкивающими, и приобретя несколько милых амулетов, что я собирался отправить вместе с Луной в Лондон друзьям, мы нежданно-негаданно наткнулись на дуэт бравых авроров. Ребята уверили нас, что пришли сюда с той же целью, что и мы — потратить лишние галлеоны, — но Элиот скорчил недовольное выражение лица за спиной своего напарника, подтвердив наши догадки, что Черная Задница возобновил слежку. Это было странно, учитывая, что тот, по словам Дэниелса, прекратил доставать их расспросами, но выяснить это прямо сейчас было невозможно, так что я легкомысленно отмахнулся от причитаний Гермионы по поводу Кингсли. Единственное, что я мог сделать — наведаться вечером в Палаццо Марино, но, к несчастью, дело до этого так не и дошло…

Марк Клитфорд был убит шестого января две тысячи третьего года около восьми вечера по местному времени на границе Posto Libero и Rifugio группой неизвестных вооруженных палочками преступников. У нападения было несколько свидетелей, которые, к сожалению, не успели ничего предпринять, так как убийство произошло слишком быстро. Молодая экспрессивная итальянка, пребывая в состоянии шока, рассказывала, что привлекательный мужчина, которого она видела впервые, поинтересовался у нее, где можно отыскать магическую защиту от сглазов, а уже в следующую секунду был повержен зеленой вспышкой Убийственного проклятия со спины. Тело Марка лежало прямо под зловещей надписью «Впереди — смерть» рядом с массивной колонной, определяющей начало Тихой Гавани. Если в данном событии и была какая-то доля иронии, то я ее не заметил.

Через несколько часов после произошедшего мы с Гермионой, сидя на кожаном диване в малой гостиной Палаццо, выслушивали сухой отчет Дэниелса касаемо убийства. Ни Элиот, ни тем более Шеклболт, с которым беседовал оставшийся в одиночестве аврор, не имели ни малейшего представления, что привело Марка в магический квартал Рима этим вечером, и почему он интересовался амулетами от сглаза. Возможно, он вел какие-то дела за спиной своего соратника, но подтвердить или опровергнуть это не мог никто. Уже никто.

Марино, судя по виду, несколько нервничал, и уже на следующий день я понял, почему. И правда, утренняя газета, едва ли не самая популярная среди магического населения Рима, сообщала о смерти одного из «миротворцев Британских островов», не забывая, в свою очередь, и меня с подругой. Как результат, начал ныть Кингсли; мне стоило больших трудов убедить его, что это чистая случайность. Под тяжелым рентгеновским взглядом черного вождя Англии я едва ли не растрепал всю правду, но вовремя успел вспомнить, что наши действия слегка незаконны. Если так подумать, то уже сейчас Азкабан приветливо распахивает двери передо мной за «подкуп», «сотрудничество с оппозицией», «использование Третьего Непростительного» и, завершающее, «Преднамеренное убийство». Я провел в Италии только три месяца, но успел за это время «собрать паззл» на лет двадцать заключения в компании дементоров. Называйте меня привередой, но такая судьба мне что-то не по душе.

Одно из правил жизни времен Мародеров гласило: «Быть Сириусом Блэком — к добру» (хотя я и сомневаюсь в здравомыслии тех, кто это придумал). Но подумайте сами: надо ли мне лезть в это дерьмо и пытаться превзойти крестного в области побегов из магических тюрем? Конечно, нет.

Короче, это были изматывающие несколько дней. Министр, трепетно заботясь о моем благополучии, уговаривал вернуться в Англию; Люциус, матерясь так, словно в него вселился дух покойного Антонина Долохова, сетовал на госпожу «случайность»; Гермиона пытливо вглядывалась в меня, будто это я прикончил Клитфорда, — в общем и целом, сумасшедший дом на выезде. Было понятно, что внимание, обращенное на нас, может значительно подпортить ситуацию. Ибо не чуждо влиятельным итальянцам желание стереть с лица земли заигравшихся в шпионов интервентов, подрывающих их авторитет в такое сложное для страны время. Чисто официально это, конечно, нельзя, но уж больно хочется. Так что если бы оставшаяся четверка Верховных сеньор Магической Италии решила всерьез разобраться в том, что происходит у них под носом, то сверкали бы мои пятки до самого Лондона.

«Интервенция вовсе не исчерпывается вводом войск, и ввод войск вовсе не составляет основной особенности интервенции. При современных условиях революционного движения в капиталистических странах, когда прямой ввод чужеземных войск может вызвать ряд протестов и конфликтов, интервенция имеет более гибкий характер и более замаскированную форму» [5], — и об этом все, мать вашу, знают!

В конце концов, забив на наши так называемые «проблемы с доверием», мы с Дэниелсом помянули безвременно почившую душу отважного солдата своей родины, и, слегка покачиваясь на промозглом январском ветру, отправились в Аэропорт Фьюмичино встречать нового напарника Элиота в Международном Портключевом Терминале. Кого бы там ни подкинул нам Главный Аврор Роджерс с подачки Министра, вести себя надо тихо и не высовываться. Дэниелс здесь, конечно, как раз для того, чтобы прикрывать особо опасные авантюры, но скрыть спятивших Поттера и Грейнджер будет несколько проблематично.

И, вуаля, прямо посреди зала ожидания, где я с переменным успехом наводил мосты на прекрасную француженку, ожидавшую коллегу, меня окликнул знакомый голос. Дьявол, да не может быть! С лучезарной улыбкой и недовольным Элиотом ко мне спешил Дин Томас! Черт возьми, как же тесен мир.

— Гарри! Я думал ты отдыхаешь в Австралии с Гермионой, — мы тепло обнялись, не обращая внимания на мою petite Fee [6], удивленно хлопающую глазами рядом со мной.

— Это то, что вам говорят? Рад видеть тебя, дружище.

— Ха, нам вообще ничего не говорят. Прямо как на седьмом курсе, да? Я, кстати, не отвлекаю тебя? — мулат кивнул в сторону француженки, явно забавляясь. — А то я мог бы перекусить где-нибудь.

— Ну, уж нет, Томас и Поттер, у нас, в конце концов, работа! — недовольный старший аврор развернулся и тяжело зашагал в сторону стеклянных дверей на выход, не дожидаясь нас. Дин, видимо, имел больший запас инстинктов самосохранения, чем я, поэтому, слабо улыбнувшись прекрасной леди, засеменил вслед за раздраженным напарником.

— Ты Гарри Поттер, да? — француженка доверчиво уставилась на меня, не слишком обеспокоенная моим ступором. — Я понимаю, что ты спешишь сейчас, но, может, увидимся позже?

На-а-а-адо же. Чтобы завоевать симпатию девушки, мне необходимо только представиться или невзначай указать на бледный шрам. Что ж, даже и непонятно, расстраиваться мне или веселиться. Но пока не разберусь с ситуацией, не следует отказываться от свидания.

— Безусловно.

Ну, именно так и начался мой новый две тысячи третий год. Марино плел интриги, Дэниелс злился на некомпетентность Томаса, Люциус рассуждал о политике, а я ходил на свидания с прелестной Николь Дюкре, работающей в Отделе Тайн в Риме. О работе мы, как вы понимаете, не разговаривали, но это и было лучшим раскладом. Герми как-то невзначай вспоминала о Руквуде, бывшем Невыразимце, по чьей вине погиб Фред Уизли. Будучи Пожирателем Смерти и квалифицированным специалистом по темным искусствам, он, что и необычно, был весьма уважаем в Отделе Тайн, проработав там до первого падения Волан-де-Морта. «Невыразимцы — странные люди», — говорила Гермиона, — «и ценности у них тоже странные. Если не хочешь сыскать себе еще больше проблем на голову, то не доверяй им». Замечание, что и Грейнджер вообще-то проработала в Отделе почти три года, всегда оставалось непроизнесенным.

Кстати, о подруге: в последнее время она за что-то злится на меня, время от времени кидая необъяснимо раздраженные взгляды и запираясь в обширной библиотеке Палаццо. Сначала я прикидывал подождать, пока Герми сама не сдастся и не посвятит меня в причины такого неожиданного поведения, но, судя по тому, что за прошедший месяц этого так и не произошло, ответы хранятся в непостижимых Марианских впадинах женских душ. Так что забей, Поттер, и кидай ножи внимательнее.

* * *

— Какие планы на пятницу?

Кристиан вскинул на меня безэмоциональный взгляд, но, зная его, я был уверен, тот прикидывает, что мне от него понадобилось в очередной раз.

— Насколько я помню, ничего серьезного, Гарри. Почему вы интересуетесь?

— Так праздник же, — я недоуменно пожал плечами, усаживаясь напротив аристократа и делая глоток согревающего вишневого пунша. Последние два часа я провел на улице вместе с Драганом и наемниками, тренируя стихийные заклинания. Адский Огонь у меня не получается должным образом до сих пор. Я спалил весь мусор, накопившейся за зиму на тренировочной площадке, в попытках хоть как-то урезонить бушующее пламя, после чего эти взрослые остолопы, безудержно ржущие над моими потугами, прозвали меня Мусоросборником. В качестве маленькой мести я окатил их ледяной водой, а после еще полчаса держал блокаду на своей стороне площадки. При нулевой температуре, превращающей остатки снега в слякоть, все это оказалось не очень приятным. Я замерз и промок, а в кабинете Марино всегда можно обнаружить нескончаемые запасы согревающих напитков.

— Праздник? — мужчина приподнял светлую бровь, переводя рассеянный взгляд на меня.

— Праздник. Ну, что же вы, Кристиан…

Я забавлялся, наблюдая за непонимающим лицом аристократа, пытающегося вспомнить хоть что-то. Рождество? Чей-то день рождения? Ханука?..

— День Святого Валентина? — итальянец издевательски закатил глаза. — Гарри, это же… Что ж, мне следовало подумать об этом в первую очередь. Вы находите это интернациональным праздником?

— Не то что бы, — я поболтал пуншем в бокале. — Но, согласитесь, большинство людей ждут его с нетерпением. Об этом стоит помнить хотя бы для приличия.

— Я не женат, и необходимость в этом отпадает.

— Ну, откуда я знаю, вдруг у вас есть девушка, которая мечтает о романтичном вечере вдвоем…

Красноречивое выражение лица Марино дало ответы на все вопросы, но я с огромным трудом удержал себя от язвительного комментария.

— Жаль.

Он перевел взгляд в документы, лежащие перед ним на столе, и неестественно равнодушно заметил:

— Гарри, вы думаете, это необходимо для каждого человека? Моя работа не оставляет мне времени на личную жизнь.

— Девушка или, прости господи, парень могли бы скрасить ваши вечера. Не вижу ничего плохого в таком развитии событий. Многие известные политики женаты, и имеют большую семью. Вы, конечно, можете и не обсуждать личную жизнь со мной, но, полагаю, нет ничего страшного, если я узнаю, почему это не приветствуется вами.

На краю массивного стола из светлого дерева появилась дымящаяся чашка кофе, и я ощутил внезапный приступ тоски по Кричеру с его таинственным рецептом напитка. Некоторое время в кабинете стояла тишина, нарушаемая только легким постукиванием пальцев по столешнице. Наконец, Кристиан заговорил:

— Полагаю, вы не осознаете главной проблемы, Гарри, — он улыбнулся немного печально и рассеянно, словно частично погряз в своих воспоминаниях. — Если мужчина избрал путь к войне и власти, то не всякая женщина сможет удержаться на постаменте рядом с ним. Вспомните сами: почему вы расстались с мисс Уизли, сестрой вашего друга?

«Она попала под о-о-о-оползень», — пропел звонкий голос в моей голове, но, вежливости ради, я решил подавить этот порыв.

— Я понимаю, о чем вы. Хотите сказать, что Джинни не соответствовала мне?

— А мечтала ли она когда-либо начать новую войну? — он вопросительно поднял бровь, и я потупился, признавая его правоту. Уизли хотела мира и покоя, создавая уют на Гриммо, двенадцать, но я тащил с работы все трудности и печали, занимая ими каждый уголок Блэк-хауса. Вальбурга как-то крикливо заметила, что «война стала моей женой задолго до появления на этот свет», но я, на свое счастье, не проникся тогда этим высказыванием.

Если это означает, что у меня нет шансов завести нормальную семью, то я не против свернуть со злополучного пути. «Пути господни неисповедимы», — запищал раздражающий внутренний голос, и я расстроено нахмурился.

— Мерлин мой, и что мне прикажете делать в такой ситуации? Я, конечно, не пессимист, но положительных исходов почему-то не вижу.

Марино изобразил тень слабой улыбки на лице, но я успел уже привыкнуть к такому скупому выражению эмоций от него. В конце концов, я хорошо знаю Люциуса: и хотя последний год тот кажется мне чуть более экспрессивным, чем при злом и страшном сером Риддле, но, стоит признать, мирная обстановка располагает и не к такому.

— Если вас это успокоит, Гарри, то я все же встречал подходящих женщин в течение своей жизни. Единственное, что мне помешало жениться — нехватка свободного времени, — и, заметив мой тоскливый взгляд, добавил: — но это не значит, что такая же участь постигнет и вас. Мисс Грейнджер, к слову, также обладает волевым характером, способным если и не укрепить того мужчину, рядом с которым она встанет, то хотя бы поддержать.

— Отлично, женюсь на Гермионе, — проворчал я, допивая остатки пунша. — А как вам Николь?

— Я ее совершенно не знаю, чтобы судить о ней так конкретно.

— Ой, да ладно! Ваши люди следят за мной, я в курсе.

— Не понимаю, о чем вы говорите.

— Все прекрасно понимаете.

— Прошу прощения, вы что-то сказали? Близость окна не спасает меня от шума ветра. Мерзкая погода, не так ли?

Я с неприкрытым скептицизмом на лице прислушался к тишине кабинета. Обычно в Палаццо немало народу, то тут и там прогуливающихся по своим делам или шлифующих палочку на любых поверхностях дома, так что атмосфера в замке суетливая и шумная. Но библиотека на первом этаже, спальное крыло и личный кабинет Марино были оббиты маггловскими звукоизоляционными панелями, не пропускающими ни звука. Когда я узнал об этом впервые, то нечеловечески удивился, хотя, вообще-то, вырос среди магглов. Все гениальное — просто.

— Ладно, Кристиан, можете не признавать этого, и я сделаю вид, что не в курсе. Только ответьте: как вам Николь? Она мне подходит?

— В самом деле, мистер Поттер, я не ваш отец, если вы случайно позабыли об этом. И, несмотря на мою мифическую схожесть с мистером Малфоем, я все-таки не собираюсь давать вам советы касаемо личной жизни…

— Ну, вам что, сложно? — я пустил жалобные нотки в голос. Драко говорил, что я могу быть чертовски хитрым и изворотливым ублюдком. «Глаза, глаза, Поттер! Честные наивные глаза цвета Авады», — пьяно смеялся Хорек, панибратски лезши обниматься. — «Ты, блять, как посмотришь, то и последний галлеон отдать хочется. Сученок!».

— И зачем я связался с ребенком? — прошептал блондин недостаточно тихо. А потом, повысив голос, продолжил: — Попробуйте сами ответить на вопрос, Гарри: пойдет ли ваша возлюбленная за вами, поставив таким образом себя под удар? Будет ли она ждать вас в сырых и холодных убежищах, пока вы сражаетесь за победу? Сможет ли она стать идеальной женой и матерью, не давая повода вашим соперникам бросить тень на вашу репутацию? Поддержит ли вас Николь Дюкре или отдаст на милость закона, против которого вы и выступаете?

Я крепко задумался. Николь была жизнерадостной милой девушкой, не лишенной при этом серьезности. Она нравилась мне: отношения с ней приносили легкость, которую я так отчаянно искал в Лондоне. Пока еще я не мог сказать, хочу ли провести с ней всю оставшуюся жизнь, или француженка является для меня лишь воплощением света, который весьма скоро перестанет мне требоваться.

С другой стороны, я бы не доверял собственным суждениям о людях: еще год назад я мог бы искренне ответить на заданные Марино вопросы положительно и о Джинни Уизли. Если я и читал «Человека от рождения до смерти» [7], то совсем необязательно, что теперь мне живется лучше.

Я обновил содержимое своего бокала с вишневым пуншем и сосредоточенно кивнул мужчине, откидываясь в кресле. В конце концов, никто не говорил, что мне обязательно отвечать…

* * *

Ранним утром тринадцатого февраля меня ждал пренеприятнейший сюрприз.

Лег спать я только около трех ночи: мы с Герми сцепились по поводу случайно просмотренной заметки в газете о Викторе Краме — ныне, неплохом политике местного болгарского масштаба. Тот ратовал за повышение цен для магглов на въезд в Золотые пески — неволшебный курортный комплекс и самый крупный город Магической Болгарии. Мол, должны же магглы обеспечивать им дополнительный доход, учитывая, как много маги для них делают. Мысль, не обремененная смыслом, если честно; но для поднятия морального духа малоимущих, на которых якобы и пойдет дополнительное финансирование, сгодится. Видимо, Крам, наконец, осознал, кто его главный электорат. Ну, а так как сейчас в Болгарии процентов девяносто восемь малоимущих, то бывший ловец сорвал такие аплодисменты, что ему на финальном матче Ирландия — Болгария и не снились.

Казалось бы, о чем тут спорить: Герми зачитала статью об успехе бывшего парня вслух, я согласился со всей абсурдностью предложения Крама Парламенту, и мы немного посмеялись, вспоминая наш четвертый курс. Но тут девушка вскользь упоминает о Константине Втором, перенесшим столицу Магической Болгарии из Софии в Золотые пески, и мы полночи спорим о его мотивах. В первой половине второго мы добираемся в библиотеку Палаццо, встретив по пути только нетрезвого Драгана, и еще часа два выискиваем хроники начала пятнадцатого века, когда маггловская столица раздиралась османскими повинностями. Константин Асень — полукровный сын ведьмы и болгарского царя, — видимо, мечтал о суверенитете для своей страны, потому и вывел магический мир едва ли не осадное положение в чистом поле, на месте которого уже и образовалась вторая столица. В маггловских источниках этого, конечно, не найдешь, но Золотые пески стояли на берегу Черного моря шестьсот лет к тому моменту, как там началось освоение курорта, укрытые такой сильной магией, что и до Статута Секретности никто из магглов и не подозревал об их существовании.

Удивительно, что тут еще сказать. Но если бы я заранее знал, что меня таким варварским способом вздернут с кровати, еще пока солнце не показалось на сером зимнем небе, я бы лучше лег спать, а не путешествовал с Грейнджер по страницам хроники.

Отвратительно бодро перепрыгивающий через летящие в него подушки Патронус Дэниелса сообщил мне, что «началась Переброска», и что меня и Гермиону сам Элиот через полчаса подкинет до места назначения. Сколько бы я не ворчал о нарушенном режиме сна, новости не испарились так же быстро, как и светящийся магией енот после доставки сообщения. Что ж, надо идти и будить подругу, у нас остается только двадцать семь минут, чтобы собраться и выпить чашку очень крепкого кофе.

«Переброска», ага. Краткое название комплексу операций, позволяющее переправить около двухсот дееспособных магов с севера страны в одно из загородных поместий, принадлежащих сеньору Марино, южнее Рима. Nora Lupo или просто Волчья Нора собиралась вместить в себя беженцев из близлежащих Австрии и Швейцарии, гонимых в дружественную Италию проводимым правительствами политическим курсом. Все они из низшего и среднего классов, но им неофициально предложили сражаться за независимость Европы, и те согласились. Сто восемьдесят четыре бойца, пусть и не профессиональные авроры и Пожиратели, но все же неплохо сражающиеся мужчины и женщины, поставили жирный плюсик под описанием полит-компании Кристиана Марино. Те восемь сотен, о которых когда-то говорил мне Люциус, за последние месяцы выросли в тысячу магов, большая часть из которых, увы, дети и старики. Мужчины, способные на что-то, оставались бороться за свою свободу дома, отправляя детей и жен метафорично греться на солнышке Италии. Когда я предполагал, что их кто-то в итоге заграбастает себе, я ни капли не ошибался. Но то, что это буду я?.. И, вот, сто восемьдесят четыре бойца, тогда как остальные восемьсот таятся на севере страны, ожидая возвращения своих героев. Кто знает, во что это выльется?

Кристиан предложил нам поучаствовать в «Переброске» в качестве послов доброй воли: поговорить с теми, кто хочет быть услышанным, помочь по мере своих сил, проследить за реакцией иностранцев на часы боевых занятий и так далее. Самого Марино в поместье не будет, так как он собирается мастерски отвлекать главу Отдела Транспорта за безобидной беседой. Это было необязательно; но все чувствовали себя спокойнее, зная, что министр внутреннего сообщения в стране сейчас занят, и не следит за медленно убывающими беженцами. Слабое утешение, если честно.

Завтра меня ждет романтический вечер в компании Николь, и все должно пройти великолепно. Но что делать, если вместо покупки подарка для француженки, я плечом к плечу со своей лучшей подругой принимаю незаконно путешествующих эмигрантов, оппозиционно и воинственно настроенных к правительствам Европы?

Пожалуй, мне стоит приготовиться снова быть брошенным.

* * *

— Гарри, это для тебя.

Николь сегодня в небесно-голубом платье, открывающем худые плечи. Светлые волосы, которые мне так нравятся, собраны в высокую замысловатую прическу, что я часто видел на картинках в маггловских учебниках истории времен средневековья. Жаль, что я в этом нихрена не разбираюсь, но выглядит обалденно. Она потрясающая, — думаю я. Во всех языках мира не хватит слов, чтобы рассказать ей об этом.

И вот, она протягивает мне аккуратную коробочку в яркой фольге — мой подарок на День Всех Святых. Занятно… Как объяснить девушке, что у меня нет подарка для нее? Что ее бестолковый кавалер, вместо того, чтобы бегать по магазинам, пытаясь выбрать что-то достойное, целый день общался с наемниками-эмигрантами, а после вел стратегически важные беседы с их нанимателем? Как вообще можно сказать человеку, что ты, черт побери, распоследний мудак, и тебе почти жаль, что она — прелестная и обворожительная леди — выбрала именно тебя?

В такие моменты я скучаю по старому доброму Риддлу. В любых жизненных неурядицах я мог со спокойной душой упоминать этого маразматика, грустно вздыхать и потирать шрам, не отвечая на вопросы. Эх, как давно это, казалось бы, происходило. В мае будет пять лет со дня его неслучайной — не без моей помощи, конечно, — смерти, а я так и не сумел справиться со всеми трудностями послевоенного невроза за такой немаленький период. По крайней мере, мне точно не удалось научиться правильной расстановке приоритетов… Хотя тут можно и поспорить; что важнее: работа или личная жизнь? Общественное благо и гедонический эгоизм? Вопрос на миллион галлеонов.

Операция «Переброска» вчера заняла слишком много времени, и, самое-самое ужасное, что я просто не мог подвести Гермиону и оставить ее справляться с этим одной. В последнее время я и так довольно часто ее раздражаю, так что не стоило сознательно расшатывать этот хрупкий фундамент.

Многие из беженцев — даже слишком многие — узнавали нас. Эти люди остались без дома и вынуждены вести войну за деньги, но знание, что вперед их вести будет Retter [8], как меня ласково прозвали в Европе, поднимало им дух. Я так и не решился сказать, что не стану участвовать в открытой войне за свободу магического мира Европы, боясь расстроить их, но, кажется, даже само мое присутствие делало их радостнее. Символ борьбы за независимость пред вашими очами, как иронично… Тем не менее, Николь не знала о моих супер-важных делах и не узнает, но вот то, что я кретин, весьма скоро станет очевидным даже для нее.

— Ну же, Гарри, быстрее открывай! Не собираешься же ты смотреть на него вечно.

Будто бы у меня есть вечность на это: завтра вечером мне необходимо появиться в Палаццо для еженедельной тренировки с Марино; тот как раз обещал показать что-то интересненькое.

В маленькой золотистой коробочке оказался зажим для галстуков — что сейчас вошли в моду среди магов — в форме молнии. Красивая вещица, жаль, не очень оригинально (после войны мне почти всё дарили в форме молнии), но…

Неужели мисс Дюкре также воспринимает меня только в качестве победителя Волан-де-Морта? Французы, понятное дело, в курсе, какой мертвый ныне Темный Лорд наделал переполох: в конце концов, Британия просила их о помощи еще в Первую войну. К слову, они заняли нейтралитет, боясь, что чума пожрет и их, но новости о победе восприняли так, словно это их личное достижение. Мерзкие лягушатники.

Помнится, какую лавину обожания на меня вылила Габриель Делакур первым послевоенным летом. Девица — вполне-таки себе недурная — шастала за мной по пятам, куда бы я ни направлялся, прямо до тех пор, пока Джинни не пригрозила отстричь той «блондинистые патлы». Я уже полагал, что «прошла любовь, завяли помидоры», но в одно из моих последних посещений Норы, где-то в начале октября, когда экс-подружка Героя была на заграничной игре, Флер тонко намекнула, что младшая сестренка собирается посетить столицу для «кросс-культурного обогащения», после чего скорчила слащавую рожицу. Нет, я, конечно, уважаю юную миссис Уизли как женщину, за то, что та решила остаться с покусанным Биллом и сражалась с ним бок о бок до конца войны, но ее противные ужимки бесят меня до глубины души. Неужели так сложно разговаривать нормально?!

Николь Дюкре, кстати, совершенно другая. Легкая в общении, неназойливая и, самое главное, предпочитающая говорить прямо. Почти сразу я узнал, что она присутствовала в Хогвартсе от Шармабаттонской делегации на Тримудром Турнире, но так как я в то время еще оставался закомплексованным неудачником, имеющем в своем распоряжение сомнительную поддержку не менее сомнительного общественного мнения, то никакие прелестные француженки меня не интересовали. Вот же я мудак! Окрути я тогда Николь, не было бы этой стремной эпопеи с Джинни Уизли.

«Дружище, поменьше заморачивайся, ты стал уже совсем как Гермиона!» — говорит мне воображаемый Рональд, и я стараюсь вытеснить негативные мысли из головы. В последний месяц я слишком много думаю. Реальность вызывает Поттера, прием!

— Черт, прости, я отвлекся… — я жалко улыбнулся, — прекрасный подарок, спасибо тебе большое! Я очень ценю, что ты стараешься для меня.

Девушка пожала плечами, обворожительно улыбаясь и озаряя меня своим внутренним светом.

— Я рада, что тебе понравилось. Довольно тяжело найти что-то для человека, у которого и так все есть, — Николь вскинула руку, призывая официанта обратить на нас внимание. — Выпьем еще по чашечке чая? Он здесь просто великолепен!

— Чай, конечно же… — я глубоко вздохнул как перед прыжком в помойную яму. — Николь, мне следует перед тобой извиниться.

— Извиниться за что? — француженка ощутимо напряглась, замирая на середине движения, и я с нечеловеческим трудом удержал себя от еще одного страдальческого вздоха. Как же я не люблю вступать в конфронтацию с женским полом!

Признаться, Гарри Джеймс Поттер был не самым приятным типом. Этот парень частенько сбегал из полутемных спален своих случайных спутниц исключительно по-английски, без слов и…нет, не без сожалений, конечно. Но юные дамы ждали его на следующий день, и на следующий, и так далее, но, сами понимаете, Герой все не появлялся. Юный аврор был таким ублюдком, надо сказать! Оставлять девушек без объяснений и с огромным чемоданом надежд следует запретить законом; с таким успехом у женщин колдография Гарри Поттера, должно быть, висела на девятом кругу ада с подписью «Лучший работник месяца» как в маггловских фаст-фудах, пользуясь особым уважением. Победитель Темного Лорда был ужасен; неудивительно, что Джинни Уизли бросила его, словно заранее знала, какой тот кабель, но… Но Гарри Джеймс Поттер остался в Лондоне. А здесь и сейчас сидела его усовершенствованная копия — то бишь я, — готовая отвечать за свои поступки. По крайней мере, пытаться это делать.

Жизнь без сожалений и бесплотных попыток изменить себя? Не мой вариант.

— Николь, мне очень жаль, но у меня нет для тебя подарка, — привычным нервным жестом я поднес руку к очкам, на секунду позабыв, что их нет уже года три как минимум. — Я мог бы рассказывать длинные истории, приправленные жалкими извинениями, стараясь убедить тебя в том, что я не забыл… Нет, это уже выглядит как оправдание. Тебе только следует знать, моя хорошая, что мне весьма и весьма жаль.

— И ты извиняешься за это? — девушка не выглядела злой, расстроенной или раздраженной. Хм, странно.

Я недоуменно моргнул.

— А следует попросить прощения и еще за что-то?

— Нет, нет, все в порядке, Гарри. Ты должен знать, что я сделала тебе подарок, потому что хотела этого сама. Не под влиянием жуткого праздника; я хотела увидеть твою улыбку, которую ты мне и продемонстрировал, — и далее язвительно добавила. — И я не загорелась от этого желанием оторвать твои coquilles [9], можешь не волноваться.

Несмотря на то, что мои чары переводы настроены только на итальянский, которым в совершенстве владеет француженка, общий смысл фразы я все равно улавливаю и не могу сдержать улыбку.

Сразу же за этим на меня обрушивается очередной укол вины:

— Я в самом деле хотел порадовать тебя. Ты прекрасна, Николь. Мне следует дарить тебе подарки каждый день, чтобы иметь возможность видеть твое лицо. И поменьше говорить, чтобы не скатываться к примитивным оправданиям.

— Почему ты так относишься к этому? Неужели объяснения — это не по-мужски? — светлая бровь насмешливо изгибается.

Я качаю головой с самым серьезным видом.

— Самооправдание — это не повод к прощению. Это лишь выгораживание себя и преуменьшение собственной вины. И да, это не по-мужски.

Николь ласково касается моей руки в приободряющем жесте. Смотрится она при этом чертовски привлекательно, надо сказать.

— Ах, мой дорогой Гарри, тебе нет нужды стараться выглядеть для меня милым или, наоборот, брутальным. Ты нравишься мне таким, какой ты и есть.

Некоторое время я, должно быть, имею несколько ошеломленное выражение лица, потому что девушка заливается смехом, не отпуская мою ладонь. В моей голове не укладывается, что с человеком может быть так легко и понятно. Никаких уверток и ужимок, неясных намеков и беспричинных (или по причинам, имеющим мутный смысл) обид. Просто…светлая радость.

— Ты сводишь меня с ума, — шепчу я ей, склоняясь к руке девушки с легким поцелуем. — Откуда ты взялась такая, прелестная леди?

— Монте-Карло, дорогой, — Николь отвечает мне теплой улыбкой. — Когда-нибудь ты там побываешь.

Возможно, я искал правильные отношения совсем не там. Возможно, Джинни Уизли, Аннет Эллисон и итальянская красавица Паола были не теми людьми, что требовались мне для полного умиротворения. Возможно, Марино ошибался, и Николь Дюкре именно та, что мне нужна. Даже если и нет, я получил превосходный шанс увидеть воочию причину, по которой люди-таки остаются друг с другом до конца жизни. До конца длинной безоблачной жизни.

Поэтому когда спустя пять минут Николь капризно заявляет, что ее домашний чай намного вкуснее, и предлагает мне убедиться в этом, я не сомневаюсь ни секунды. В конце концов, если уж судьба предлагает мне такую возможность, то почему бы и не приобщиться к прекрасному? Особенно, если это «прекрасное» так сексуально.

* * *

Когда я возвращаюсь домой пятнадцатого февраля, накрапывает мелкий противный дождь. По-хорошему, я мог бы банально аппарировать из переулка, но специфическое настроение гнало меня на улочки Рима. В конце концов, когда это плохая погода пугала Гарри Поттера?!

Почему-то мне вспоминаются годы жизни у Дурслей. Семейка идиотов тогда придумала правило «дисциплины и порядка» и успешно использовала его, забыв, кстати, предупредить меня. Итак, я мог возвращаться домой в любое время, не соблюдая даже комендантские часы для подростков, но если Дадли приходил раньше, то входная дверь запиралась на засов. И «чокнутый Поттер» оставался на улице на всю ночь, дожидаясь, когда Вернон пойдет на работу. Пару раз я действительно попадался на эту уловку: приходилось ночевать на лавочке в парке. Возможность ощутить себя бездомным не прошла даром; на плохую погоду — будь то снег или дождь — я перестал обращать внимание. И это если еще учесть, что в школьные годы я не мог пользоваться магией, чтобы наложить Согревающие чары.

Печальное напоминание об ублюдочной семейке, как ни странно, не испортило мне настроения. Должно быть, я смирился с их необъяснимой жестокостью и равнодушием. Какое-то время назад я прямо-таки мечтал, чтобы Риддл нечаянно нашел их и пришил, но сейчас мне, кажется, все равно. Гермиона часто повторяет, что я обладаю какой-то извращенной версией всепрощения, но, даже если мне и удастся позабыть обо всех мерзостях, что совершали Дурсли, вряд ли хватит сил их извинить. Таких отбросов общества не стоит подпускать к детям.

Ну, ладно, хватит о грустном. Сегодня утром Грейнджер прислала нервного Патронуса с просьбой как можно скорее вернуться домой. Николь была немного расстроена, что мы не проведем вместе выходные, но после здраво рассудила, что у всех могут быть дела. Что хотела Герми, я не знаю, хотя очень и очень надеюсь, что тут не замешана банальная ревность.

— Гарри Джеймс Поттер, когда я сказала «поскорее», я имела в виду именно то, что люди вкладывают в это слово! Ради всего святого, неужели нельзя хоть на минуту перестать думать о своей девице? — было первое, что я услышал, только войдя в квартиру. Разозленная фурия метала глазами молнии, извергала пламя и много прочих красочных метафор, которыми можно охарактеризовать недовольную женщину. Как тривиально.

— И тебе доброе утро, Герми, — я прошелся до середины комнаты и развернулся к ней. — Не понимаю, почему ты…

— Конечно, не понимаешь, это понимание слишком сложно для тебя! — ого, если Гермиона Грейнджер занимается тавтологией — с ее-то словарным запасом — то следует проверить температуру в аду. Там, должно быть, дьявольски похолодало. — А если бы на нас напали, а, Гарри?! К тому моменту, как ты приплелся бы сюда, остались обгорелые трупы! С каких пор ты стал таким безответственным? Я полагала, что на тебя всегда можно положиться!

Не понимаю, что происходит, и, честно говоря, не хочу. Подруга имеет привычку воображать себе что ни попади, а расплевываться потом всегда мне. Я мог бы резонно заметить, что, случись что действительно важное, Гермиона выразилась бы в своем сообщение более категорично, но вряд ли это возымеет действие. Проще притвориться соляным столбом и помечать о Николь.

— А если бы нас навестил Кингсли? Как бы я объяснила ему твое отсутствие?

— Сказала бы правду.

— Какую, черт побери? Что ты ушел удовлетворять свои животные порывы?! «О, извините, Министр, Гарри просто не мог больше сдерживать свое либидо», так что ли?

— Именно так, — я начинал злиться. Не стоило ей выставлять меня каким-то кобелем. — И я бы продолжил заниматься такими приятными вещами, не вызови ты меня. Что у тебя случилось, кран на кухне капает? Или, может, ты забыла, где оставила книгу?

— За нами следят, идиот!

Ничего себе! Я как-то упустил, что сказала девушка, но ее глаза смотрели на меня с такой нескрываемой злобой, что я даже немного растерялся. Я должен был мастерски напортачить, чтобы довести сдержанную Грейнджер до такого состояния. Неужели она злится из-за моей личной жизни? Маловероятно, конечно, но с ходу мне больше ничего не приходит в голову.

Постепенно сказанные слова доходили до меня. Следят? Да не может быть.

— Герми, за нами следят все, кому не лень. Марино, Дэниелс, вот теперь еще и Дин Томас…

— Нет, Гарри, это был кто-то другой, — она устало провела ладонью по лицу, и я заметил следы утомленности и недосыпа. — Он или она следовали за мной несколько кварталов, не сбиваясь с шага, даже когда я приметила слежку. В черном плаще с капюшоном — я не видела лица — и, похоже, со злыми намерениями… И потом я вспомнила еще кое-что: я уже видела этого человека. Пару дней назад он провел почти весь день, сидя на лавочке с восточной стороны площади. Я читала на веранде — магглы же не подозревают о ее существовании, — и обратила внимание на странного человека в плаще, по покрою похожем на мантию. Ведь если он маг, он мог видеть меня, не так ли?

Я ничего не ответил, уставившись в окно. После войны я был слишком беспечен, будучи уверенным в своей безопасности, но сейчас это сыграло ужасную шутку. Я знал, про кого говорит Герми. Я видел его пару раз на улице, всегда поодаль, но мне даже не приходила в голову мысль, что он мог представлять опасность. Одно дело я: полагаю, я смог бы себя защитить (или хотя бы попытаться) в случае чего; но подвергать подругу тем же испытаниям я не решился. В моей памяти все еще свежи воспоминания от встречи с ребятишками Романо, и это не самые лучшие моменты. Так или иначе, мистеру Поттеру пора прекратить валять дурака и заняться чем-то более важным. Например, защитой самого дорогого человека в этом мире.

[1] Отрывки из «Гарри Поттер и Орден Феникса».

[2] Роман А.И.Герцена.

[3] Роман Н.Г.Чернышевского.

[4] Самая популярная газета в Риме. В данном случае единственная в своем роде, что занимается освещением и маггловских, и магических событий; маггловские экземпляры после печати отправляются на газетные прилавки, а магические — в большинстве своем разносятся совами по домам. Беспрецедентный случай смешения двух полярных миров, который англичанам даже и не снился.

[5] «О перспективах революции в Китае» И.В.Сталин.

[6] «Маленькая фея» (франц.)

[7] «Психология человека от рождения до смерти» А.А.Реан.

[8] «Спаситель» (нем.)

[9] «Яйца» (франц. ругательство)