Выбор Жизни (джен)

Чувствовал себя старшина Мако слегка неуютно. Не потому, конечно, что теперь командует он — что, первый раз? Не салага, справится.

Нет, неуютно ему сейчас потому, что пока гнали к берегу да базе, времени было хоть отбавляй — и в голове у старшины крутились разные мысли и мыслишки, и это бы ничего, но выходили из них всего две, главные. Обе порядком муторные. Причём если первая ещё ладно: это, положим, он просто привык, что командир ему доверяет, такое вообще нечасто встретишь; то вот от второй так и несло тухлым запашком — а вся соль-то тоже в доверии. Выходит, куда ни кинь — или значит он, Мако, этого самого доверия пока не заслужил, или слишком много на себя берёт. И ещё не понятно, что из этого большая срань.

Ну а как дошли да увидели, что от базы на берегу одни головешки, первый лейтенант возьми и заведи тот разговор — вот тогда старшину и проняло.

А было так. Вызвал он, значит, к себе, Мако подошёл — а там уже стоят эти жестянки с мозгами, которые из танков выбрались и оба, что характерно — в офицерских званиях. Но не успел старшина, про себя скривившись, подумать, кому из них подчиняться придётся — как первый лейтенант вот так прямо и заявил: господа офицеры, это мой заместитель и вы, мол, конечно, званиями старше его, но! Но ваши обязанности — тут и рядом не стояли, а подразделение «Ева ноль первая» отряд особый, со своей, мать её так, спецификой, в которой вы yī wú suǒ zhī ⁽¹⁾, поэтому вот мой приказ: заправлять всем до возвращения в «Токио-3» или пока я не смогу вернуться к командованию — будет вот он. А если есть возражения или желание подать рапорт — то не раньше успешного окончания операции, а до того засуньте своё мнение в задницу или что там у вас есть...

То есть командир, конечно, не так всё это сказал, там всё было вежливо и даже красиво, но то на то и выходит. И может, потому, что у первого лейтенанта было сейчас что-то такое в голосе, от чего хотелось сидеть тихо и не отсвечивать, а может, им правда мозги промывают — но жестянки слова поперёк не сказали, вслух подтвердили приказ и были таковы.

Вот тогда-то командир снял шлем и отключил связь, а когда Мако, смекнув, сделал то же самое — дорассказал остальное. Тут уж стало понятно и почему сюда добирались из «Токио-3» таким нештатным способом, и всё остальное тоже. А ещё вспомнились байки, которые ребята травят, как на грудь примут — что, мол, он ещё и мысли может читать. Ну, в дополнение к остальному. Мако всегда одёргивал, кого заносило в эту сторону, а тут сам вроде как призадумался.

Потому что получить ответ на первую мысль он ещё ждал — ладно, оно понятно, любой бы хотел знать, будет сам командовать или придётся жестянке подчиняться. Но вторую-то, ту самую, с запашком, Мако даже сам себе не осмыслил до явности, так, сомнения одни да подозрения, а первый лейтенант возьми и вывали на него всё, как есть. В другое время он бы порадовался — доверяет, значит, а сейчас хотелось только выругаться покрепче и надеяться, что они из этого дерьма выберутся. Потому что раз оно всё так, то они правда в дерьме, хоть пока не по горло, но по яйца уж точно.

А через сколько-то минут, когда первый лейтенант, успев дать крайние указания, прямо на середине слова как задохнулся да в беспамятство впал, Мако уже и сам соображал так же сделать, как он сказал. Потому как окопаться неподалёку и ждать, не вернутся ли «Русалки» ⁽²⁾ — чистое самоубийство, тут он с командиром согласен. Другой манёвр, правда, тоже не сахар, но если всё сделать верно, они могут выкарабкаться. Должны.

Парни молодцы — не растерялись, пока суть да дело, укрылись с толком, даже махину ракетчиков загнали и поставили так, что издалека не заметишь. Но теперь всё одно сниматься надо — до резервной точки встречи, о которой сказал первый лейтенант, почти двадцать пять миль по карте вдоль берега, а после того, что на этой земле творилось да потом пооставалось — и все тридцать-тридцать пять выйдет. Притом половина через не до конца раздолбанные города, про которые аналитики писали, что на них чего-то серьёзного пожалели, только проутюжили «зажигалками» да кассетками, когда уличные бои за выход к морю в тупик зашли. А через пару лет сражаться стало уже некому.

И всё это — если по их души раньше не явятся те, кто мобильную базу сжёг — дураку ясно, там схватились с трёх сторон: кто-то, да победил. Одни, понятно, наши, кто на базе и оставался, а другие — кто? Думай, Мако, думай, тебе сейчас страсть как нужно знать, кто именно может на голову свалиться.

Первый лейтенант сказал, что те, кого они разбили несколько часов назад, не сами пришли — их кто-то послал. Значит, у этого кого-то были сведения, где и когда мы будем. Что бы сделал ты на месте врага, а, старшина?

Да всё просто — одна группа в засаде у спуска, чтобы уничтожить отряд, что за «артефактом» ходил, другая — лишает возможности отступления и берёт всех уцелевших, если первая группа провалится. Только вот вторые тогда должны были встретить нас ещё на подступах к берегу, на марше, если точно хотели, чтобы никто не ушёл. Или — вдруг они поглупее или резон какой есть — затаиться на месте да ждать. А базу разгромили очень быстро, так что время у сволочей было.

Но им кто-то помешал.

И у этого кого-то огневой мощи было просто срань, как много. Трупы в доках — только наших да экипированных так же, как те, кто нас у спуска ждал, и ран не смертельных почти нет — людей чуть не на части разрывало…

Вот тут до Мако дошло, да так вдруг, что от неожиданности чуть с брони не сверзился. Это та штука. ARX-8, мать его так, «Лаватейн». А всего-то надо было, что поразмыслить да припомнить ещё раз разговор с командиром…

Было, по всему выходит, так: тот псих Сагара, который управляет штукой, узнал, куда NERV придёт, пораскинул мозгами и раздобыл где-то отморозков, которых не жалко — посулил им, видать, вообще всё, что взять смогут. Ему-то оно без надобности, так командир, хоть и не впрямую, сказал. За другим он охотится, что на самой подлодке и спрятано… вот и преследует всех из NERV, где дотянуться может, уже несколько лет, как одержимый. Ну, на то он и псих.

А когда Сагара с компанией смяли наших на мобильной базе да поняли, что подлодки-то тут и нет, отморозки решили, что он их кинул и, понятное дело, захотели расквитаться. Но то ли о штуке ничего не знали, то ли понадеялись на численное превосходство, да только раскатал он их в тонкий лист по всему, что во время первого боя не сгорело, и… убрался?..

«Не сходится тут что-то. Давай, морпех ⁽³⁾, дальше мозгами ворочай!» — приказал Мако сам себе и принялся ворочать. Эх, жалко, первого лейтенанта не спросить, у него-то голова что надо под все эти премудрости приспособлена, да и с «Токио-3» связываться он запретил.

Но командир в отключке и советом помочь не может. А если бы мог, то спросил бы… спросил бы… ну, взять хоть такое: чего это Сагара, как всех порешил, просто взял да убрался? «Куда ушёл? Для чего?» — проговорил про себя Мако и для пущей надёжности представил, что это первый лейтенант у него спрашивает — этим своим обыкновенным, вроде, голосом, не громким, но завсегда одинаково слышно — что в разговоре, что в бою... Вышло похоже, да так, что даже взгляд назад кинул — убедиться. Нет, померещилось. «Он тебе доверил отряд, старому ворчуну ⁽⁴⁾. Соображай, морпех!»

Только сообразить он уже ничего не успел. Установка ракетчиков, шедшая в двухстах футах впереди, как раз въехала, растирая в ржавую пыль какой-то хлам на остатках асфальтовой дороги, в перекрёсток между двумя линиями дырявых стен — всего, что осталось от высотных зданий… когда там что-то засияло, сверкнуло и её буквально снесло куда в сторону, точно детскую игрушку. А следом громыхнуло, лязгнуло, секунда неестественной тишины — и на перекрёстке возникла та штука, сверкая, словно долбанная рождественская ёлка.

Следующие несколько секунд для него растянулись в минуты: парни посыпались с брони, как будто только того и ждали, сходу занимая позиции в уцелевших комнатах изрешеченных зданий, ну а сама «броня» втопила задний ход на всю железку, унося командира и раненых подальше от зоны контакта. Только вот беда — дорога вся в завалах и прямая, что твоё шоссе, а до первого поворота — чёртовых пятнадцать сотен футов. Громыхнул залп гранатомётов, но штука уже сорвалась с места, и два взрыва прогремели совсем позади, а ещё одной гранаты она словно не заметила, отмахнувшись рукой и даже не замедлив бег. «Броню» штука настигла в несколько секунд, не успела та отъехать и на сотню футов — снова что-то сверкнуло и целый кусок здания обвалился, намертво перегородив дорогу. Когда пыль рассеялась, пригнувшийся рядом Стилсон длинно и забористо выругался. Мако даже не стал делать ему замечание — он тоже это видел: ARX-8 возвышался ровно над обезбашенным танком, держа раненых на прицеле AS-винтовки. Всё замерло: парни не решались стрелять, опасаясь задеть своих, Сагара отчего-то тоже не торопился открывать огонь. Наконец, что-то щёлкнуло и в узком проезде между высотками заметался громкий, звучащий металлом и пустотой чересчур уверенный голос — точно говорила сама штука.

— Где «Туата де Данаан»?

Никто не ответил. Мако окинул взглядом парней — поглядывают на него, мол, что делать-то будем; прикинул, можно ли снять или хотя бы повредить БР ⁽⁵⁾, чтобы раненые могли уйти... стянул шлем и, шагая по кускам бетона с торчащей ржавой арматурой, полез наружу. Стилсон за спиной удивлённо и предостерегающе прошипел: «Старшина!..», но Мако не обратил внимания. Стрельбой сейчас не поможешь.

— Эй, парень! — позвал он, встав так, чтобы, в случае чего, обратно укрыться в развалинах. — Поговорим?

Голова БР немедленно повернулась в его сторону, но ствол винтовки даже не дрогнул. Впрочем, Мако и так знал, что Сагара — профессионал.

— Где «Туата де Данаан»? — голос ни на йоту не изменился.

— Да нам-то откуда знать?! — надсаживаясь, вроде как потеряв терпение, проорал Мако, подходя ближе. Теперь он стоял так, что чётко видел «броню» да всех на ней — и первого лейтенанта среди них не видно. Значит, парни сообразили укрыть его. — Мы наёмники! Смекаешь, что это значит? Нас кидают, где погорячее и плевать хотели, если сдохнем!

— Вы прибыли сюда на подлодке, — холодно, уверенно отчеканил Сагара, и Мако теперь уж в точности убедился — прав оказался командир, вот уж как пить дать, прав.

— Да с какого ты это взял?! — громко «возмутился» он. — Она ж секретная! Нас к ней и на десять кабельтовых не подпускают, там NERVовцы только шарят!

Сагара помолчал, словно прикидывал, как ответить, но Мако не стал дожидаться:

— Слушай, парень, не знаю, кто там тебе чего сказал, но у нас тут, сам видишь, полная жопа! Хмыря из NERV, видать, сожрала та хреновина в горах, к которой он попёрся, сами еле ноги унесли… — «пускай думает, что командира мы бросили». — А после какие-то ублюдки нас поджидали — не твои, часом?!

Мако сплюнул в сердцах — причём вот тут очень даже искренне, развёл руками и продолжил уже не так рьяно:

— Теперь ты ещё на наши головы свалился. РК-шку раздолбал, а мы его загнать хотели, да теперь-то чё уж…

— Для чего вы мне это всё говорите? — перебил его Сагара.

— Да видишь, раз шишку NERVовскую мы не уберегли, значится, теперь им вроде как враги стали. Нам бы залечь да переждать, где поспокойнее, а для этого бабло нужно, смекаешь? А ты нам вроде как должен теперь — ну, за комплекс…

— Что?.. — лица Сагары Мако, конечно, видеть не мог, но по голосу слышно — от такой наглости даже его холодное спокойствие дало трещину.

— Вот я и прикинул, — быстро договорил он, — ты нас отпускаешь и мы в расчёте, как тебе такой расклад? А я расскажу, что про NERV знаю, может, поможет тебе с тем, чего на подлодке той ищешь…

— Что ты знаешь об этом?! — резко потребовал Сагара, даже сбившись со своего «вы», и Мако проклял про себя собственный несдержанный язык. Краем глаза уловил, как напряглись чуть расслабившиеся, было, парни из отряда. Опять поднял руки, показывая пустые ладони и прокричал в ответ:

— Да ничего, клянусь чем хочешь! Тот хмырь из NERV болтал, мол, тебе какая-то хрень с подлодки нужна, парень… Ты не подумай, мне наплевать: я в твои дела не лезу, ты в мои, лады?!

Сагара не ответил. Он всё молчал и молчал, и Мако сообразил: не обманул он его, седая башка, не про него все эти выверты, не его это дело, ох, не его… тут ещё вспомнилось, что командир оставил парней на него, даже перед жестянками прикрыл, доверил, значит — и совсем погано на душе стало. А сейчас этот псих прикончит раненых, а потом займётся ими…

Так он и стоял с поднятыми руками посреди разбитой в хлам дороги, мозгами вроде понимая: надо бежать в укрытие да приказать парням открыть огонь — пусть даже Сагаре с этой его штукой такое, что слону дробина, и уже дёрнулся туда, мимоходом улавливая какое-то смутное движение возле ног БР, но…

…но в голове стало вдруг пусто-пусто. Старшина прям кожей чувствовал, как уходят секунды, в которые можно ещё хоть что-то успеть, да только — не хотелось. Ничего уже не хотелось, даже гадать, почему так тихо вокруг, почему воздух перед глазами застыл и светится насквозь, как желе какое, почему…

Вспышкой боли кольнуло воспоминание-ощущение — будто он знает, что происходит, само тело помнит — и это творящееся худо, хуже некуда. Так что Мако стиснул кулаки и попытался собрать мысли в кучу. На миг удалось — точно, он только что хотел приказать что-то, очень важное... Но пустота накатила ещё раз, долбанула по мозгам, и даже эта мысль завязла под черепом, где медленно извивалась, зацикленная, не в силах даже «додуматься» до конца. Время окончательно подохло, а мысль всё трепыхалась, прямо как задыхающаяся рыба на суше. Ну а он, что самое поганое, понимал, знал, чувствовал: нельзя сейчас просто стоять истуканом, никак нельзя — но ничего не мог с собой поделать, даже зубами скрипеть от злости. Да и не было её, злости, одна мерзкая слабость во всём теле и стылая дрожь страха где-то в кишках…

Сдохнуть от этого всего хотелось, вот что. Лишь бы оно прекратилось. И чем дальше, тем сильнее.

Ствол в зубы и привет, легко и совершенно безучастно решил Мако: раз и всё, cockadau ⁽⁶⁾. Словно со стороны он наблюдал, как собственная рука потянулась к кобуре, достала пистолет, а вторая передёрнула затвор. Воронёный ствол, казалось, поднимался очень медленно, протискиваясь сквозь загустевший воздух, разгоняя его в стороны — старшина готов был поклясться, что видел это.

И он испытал самое настоящее разочарование, когда это движение остановила чья-то рука. Поднял голову, ощущая даже напряжение мышц, растяжение сухожилий, то, как изменяют положение шейные позвонки — за чудовищно растянутые мгновения он прочувствовал обо всём этом больше, чем за всю жизнь. А завязшая мысль всё крутилась, дрожала внутри, но это уже не казалось неприятным… и резко пропала, точно тараном вышибленная, когда взгляд сфокусировался на лице стоящего перед ним человека.

Глаза у командира были совершенно недвижными и нелюдскими: как серой золой сплошь засыпаны, а лицо скорее принадлежало мертвецу, чем живому — резко заострившиеся черты и ни кровинки. Мако невольно отшатнулся и, может, от резкого движения время скачком вернулось, ударило в спину, точно взрывная волна — ноги подкосились, и он едва не упал.

Первый лейтенант не двигался с места, вообще не шевелился, только подождал, пока он восстановит равновесие и лишь после разжал пальцы на пистолете. А когда заговорил, Мако невольно сглотнул — не было это похоже даже на жестянок. Вообще ни на что не было похоже.

— Уводите. Людей, — рубяще и бесцветно. — Оставьте. Мне киберов.

— Вы ранены, сэр, — упрямо возразил Мако. — Мы не уйдём без вас! Этот бронеробот…

Первый лейтенант как-то слепо посмотрел на него — или сквозь него? — и только тут старшина заметил, что за его спиной торчит один из этих… медик-икс-как-там-его. Чего же ублюдок такого вколол командиру, что?..

— Контролирую пилота. Машину. Тоже. Отходите. Немедленно.

— Сэр!

— Я отдал. Приказ.

С этими словами первый лейтенант развернулся и Мако враз понял, почему до того он избегал шевелиться — человек так двигаться просто не мог. Подавив желание то ли перекреститься, то ли выругаться, Мако вышел на связь с остальными, не с первого раза вспомнив даже нужные команды для этого — в голове точно танковый полк прошёл.

Парни огибали их, то и дело поглядывая на застывшего статуей командира и тут же отводя глаза. «Это было не только со мной, — дошло до старшины, — зацепило всех». Когда мимо прогрохотала «броня», увозя оставшихся раненых, Мако попробовал ещё раз.

— Сэр, разрешите…

— Нет, — так же бесцветно оборвал его командир. — Немедленно. Мы догоним.

И направился в сторону ARX-8, вокруг которого уже стояли трое киберов — странно маленькие рядом с высоченным БР. Стоило ему сделать несколько первых шагов, как Мако не выдержал да поспешно отвернулся. В душе кляня себя за трусость — но он не желал этого видеть. Не хотел, чтобы потом при взгляде на командира ему вспоминалось это.

Потому что чего бы такого ни сделала проклятая жестянка, чтобы вытащить того из беспамятства и выручить их всех — вот это внушающее какой-то липкий, нутряной ужас существо с пустыми глазами и идеально выверенными машинными движениями не могло быть первым лейтенантом Икари. Чем угодно, только не им.

Когда почти час спустя отряд нагоняют жестянки, несущие на импровизированных носилках первого лейтенанта, выглядящего ещё хуже, чем раньше — всё, что может Мако, это приказать поудобнее устроить его, выделить двух бойцов, чтобы присматривали, да услать жестянок подальше в авангард, чтобы глаза его их не видели — а то пристрелить хочется.

Он ничего не спрашивает: ни о том, что там происходило, ни что случилось с Сагарой и ARX-8, ни — самое главное — что это была за дьявольщина. Потому что они ещё не выбрались. Потому что видит, как не по себе парням из отряда, которых их командир опять вытащил из полного дерьма — да не только потому, что в который раз принял на себя удар, но и оттого, как сделал это. Потому что знает, что они винят себя и теперь ещё сильнее преданны — всё так, но вдобавок просто… боятся. Потому что сам чувствует то же. И не знает, хочет ли вообще услышать ответы.

А ещё оттого, что, как назло, не может выкинуть из головы тот вопрос командира насчёт контейнера и «артефакта» — и, tāmāde ⁽⁷⁾, даже не представляет, как доложить обо всём этом подполковнику Кацураги, если первый лейтенант так и не очнётся до возвращения в «Токио-3».

* * *

Он чувствовал, что движется. Это не было осмысленным знанием — он не видел и не слышал ничего вокруг, его окружало только ровное оранжево-золотое марево: без граней и глубины.

Но он чувствовал. Так же, наверное, как птицы, что до Второго Удара без всяких приборов определяли стороны света и пролетали сотни и тысячи километров в поисках тепла. Миллиарды их погибли, когда привычный мир сошёл с ума: от чудовищных ураганов, внезапных холодов и просто — заблудившиеся, потерявшие всякие ориентиры, не нашедшие привычного места там, где оно было всегда — а только голод и смерть. «Так похоже на людей, пра-…»

— …-вда? — повторил и закончил вслух его мысль чей-то холодный, смутно знакомый голос, и Синдзи, больше от неожиданности, сосредоточился на нём.

Сквозь марево стали проступать какие-то, ещё смутные, очертания, но первым — появился звук. Монотонный и с чего-то успокаивающий, повторяющийся вновь и вновь, он напоминал что-то, очень давнее, может, из детства, но всё не удавалось вспомнить, что. Окружающий мир вдруг резко возник из оранжевого-золотой пелены начала всего, оставляя её за окнами длинного вагона метро — он видел такие, когда город над базой ещё не был полностью законсервирован. «Стоп, какого ещё «начала…»

— …всего»? — вновь вступил тот безучастный голос, и Синдзи увидел его.

Напротив, на длинной скамье вагона — сидел он сам. «Нет, это…»

— …не я, — в унисон закончил вслух мысль тот, как-то странно замедленно, несимметрично склонил голову в подтверждающем жесте и впервые сказал что-то от себя: — Да. Не ты.

Он выглядел, как незаконченная картина: контуры набросаны, кисть художника тщательно выписала по ним облик самого Синдзи, но то тут, то там оставила незавершённые фрагменты: предплечье и пальцы левой руки так и остались грубо намеченными углём, с одной стороны сквозь одежду явно выпирают рёбра, не прикрытые ни мышцами, ни кожей, а правого глаза вовсе нет — от переносицы тянется куда-то назад, в оранжево-золотое свечение, такая же полоса света, в глубине которого на месте зрачка мерцает что-то льдисто-синее. Но Синдзи чувствовал — ему достаточно только пожелать, и человека, сидящего напротив, не станет.

— Не намерен. Не завершил, — непонятно сообщил тот, тем же… нет, не холодным, просто лишённым обертонов голосом — тоже принадлежащим не ему.

— Что? — не слишком понятно спросил Синдзи, но тот понял.

— Быть тобой, — помолчал и поправился: — Стать частью тебя. Ещё продолжаю. Теперь не успею. Не могу.

— Зачем тебе?..

— Узнать, — как-то по-особому произнеся это слово, ответил тот, и, может, от этого ещё часть «картины» стёрлась: намеченная левая рука истаяла до локтя, ноги ниже колен утонули в мареве, а сквозь зрачок целого глаза проглянуло то же пронзительно-синее. — Почти не осталось неизбывного. Жаль.

Жалости, даже к себе, в его голосе не звучало. Звучало что-то другое — голос точно обретал краски, которые стирались из облика. Синдзи охватило странное ощущение — будто должен сейчас выведать или сделать что-то, чего не успеет и не сможет потом. Никогда уже. Но вместо этого он спросил:

— Что — узнать?

— Не «что», — казалось, укорил тот. — Узнать. Как вы, живущие.

— Я не понимаю, — пробормотал Синдзи, но тот услышал.

— Понимать, не узнавая, нельзя, — он как-то странно повёл головой, словно испытывал боль от неверного выбора, и опять поправился: — Не «нельзя». Невозможно. Не-возможно. Никак. Сунья. Śūnyatā. Сифр. Ахау. Ch'usaq ⁽⁸⁾. Начало всего.

— Кто ты?.. — не выдержал Синдзи.

— Ты уже знал, — ровно ответил Ангел, и в его голосе зазвенело что-то, похожее на гнев... призрак гнева. — Не-помогал себе, пытаясь понять. Ни к чему понимание, если знаешь. Не-нужно.

— Почему я вижу тебя? Где мы?

— Не «видишь». Не «мы». Только ты. Пытался забрать меня. Отвести к другим. Не хочу. Они — пустые не так. Ты не слушал. Решил быть тобой-частью-тебя. Узнать. — Смутная пауза, плавное: — Теперь никогда.

За окнами вагона что-то дрогнуло, стало иначе. Синдзи уже видел только глаза — острые синие огоньки внутри прозрачного нечто, ещё сохраняющего форму человеческого тела. У него были десятки вопросов — и он знал, что тот ответит, но спрашивать не хотелось. Казалось неправильным.

— Ei vor veni ⁽⁹⁾, — непонятно прошептал-пропел Ангел. И перестал быть. Оранжево-золотое стремительно заволакивало чернотой, но перед тем, как она затянула окна, Синдзи почувствовал чей-то очень знакомый пристальный взгляд. Развернулся, глядя в дальнюю часть вагона — только там уже никого не было.

А потом чернота пришла и забрала его.

1) «yī wú suǒ zhī» (一无所知) — «ни сном, ни духом», а если буквально — «ничего не знаете» (кит.), хотя выражение как раз более категоричное по своей сути. Относительно применения всё просто — старшина Мако и есть этнический китаец, но не zhōngguórén и даже не huàqiáo, а huàyì, то есть в Китае не живший и не имеющий соответствующего гражданства.

Вернуться к тексту

2) «Русалки» — старшина имеет в виду многоцелевые самолёты-амфибии, которые и должны были дожидаться отряд: А-40 «Альбатрос», по кодификации НАТО — «Mermaid». Конечно, в этой реальности изрядно модернизированные NERV, как и прочая техника. Больше информации об оригинале здесь: http://www.airwar.ru/enc/sea/a40.html

Вернуться к тексту

3) Скорее всего, соответствующие фильмы все когда-то смотрели, так что в курсе, но на всякий случай: есть разница между обращениями «солдат» («soldier») и «морпех» («marine») — второму очень не понравится, если его назовут первым. Теперь понятно, кем был Мако совсем до NERV. Или не «был», как там у них: «Once a Marine, Always a Marine».

Вернуться к тексту

4) Если у кого есть идеи, как лучше и понятнее передать американское армейское сленговое «grunt» в значении «бывалый пехотинец / бывалый морпех» — буду рад совету.

Вернуться к тексту

5) БР — сокращение от «бронеробот». Совершенно то же, что AS — «Arm Slave», просто другой вариант названия, менее официальный.

Вернуться к тексту

6) «cockadau» — труп, покойник, мертвец. Тот же американский армейский сленг.

Вернуться к тексту

7) «tāmāde» (他妈的) — восклицание крайней досады, злости (кит.). Очень примерный аналог — «чёрт возьми!», но, в отличие от аналога, оригинал совершенно явно нецензурен. Интересующиеся да набредут сюда: https://magazeta.com/glossary-old

Вернуться к тексту

8) Он произносит различные вариации слов «ноль», «ничего» на разных языках: санскрите, арабском, майя и кечуа, причём не только в прямом смысле — смешивая вместе математические термины, точки отсчёта календарей и многозначные философские понятия.

Вернуться к тексту

9) Раз для Синдзи смысл этой фразы — пока не понятен, пусть так будет и для читателей. Но для самых нетерпеливых: тот замок находился в Трансильвании, а там жили и живут, преимущественно, носители румынского языка. Фраза простая (онлайн-переводчики справятся на «раз»), и — ничего нового для себя вы из неё не узнаете, если внимательно читали третью главу.

Вернуться к тексту