Принц Полукровка: Изменённый рецепт | Детство (джен)

Лили Эванс лежала на тёплой, пропитанной солнечным светом земле и смотрела на небо, по которому неспешно плыли облака. По правую руку от неё расположился её лучший друг, взгляд которого был устремлён туда же.

За последние две недели подобное лежание-ничего-не-деланье стало их некой новой традицией. Почти каждый день они, совершенно измотанные, укладывались на траву и молча отдыхали в приятной обоим тишине.

Вначале Лили казалось это скучным и глупым, особенно когда лежание затягивалось, но с каждым днём она всё больше и больше проникалась этими спокойными минутами, с головой погружаясь в них и свои ощущения. Размеренное дыхание Северуса рядом, его точёный профиль, умиротворённое лицо, когда он погружался в сладкую дрёму. Тихое щебетание птиц над головой, тёплые лучи, мягко ложащиеся на лицо...

В таком состоянии, когда мир вокруг, казалось, замирал, Лили нравилось думать обо всём на свете. Ну, чаще всего мысли крутились вокруг Северуса. Она очень волновалась за него. Каждый раз, когда Лили приходила на Пятно, он всегда уже был здесь. Либо читал, либо просто сидел, витая в облаках, а однажды вообще она застала его спящим. Девочке даже стало казаться, будто друг поселился на их полянке и даже не возвращается домой.

Впрочем, это было ошибочное предположение, и Лили знала об этом. Северус возвращался домой. Каждый день, когда они встречались и она спрашивала: «как там дела?», он коротко отвечал, что ничего нового. Однажды друг рассказал ей, что иногда ему приходится защищать маму от отца. Это был первый раз, когда Северус, пусть завуалировано, но признался, что Тобиас бьёт их с Эйлин.

Лили, быть честной, прямо-таки восхищалась другом. В день пикника она смотрела на него и прямо физически ощущала, насколько он расстроен из-за поведения матери. Но, несмотря на это, он всё равно раз за разом шел и вставал ей на защиту. Да, эта ситуация вызывала восхищение смелостью Северуса, но Лили никак не могла перестать злиться на его маму. Она же взрослая! А он — ребёнок! Почему вообще у Сева должно быть такое детство? Почему в их паре защитник — маленький мальчик, а не взрослая волшебница? Колдунья! Неужели и она, Лили, когда окончит Хогвартс, не будет уметь за себя постоять? Зачем вообще тогда быть волшебницей, если это тебе ничего не даёт?

Девочка надеялась, что это просто мама Северуса такая. Потому что она и так делала что-то, что никогда, как была уверена Лили, не сделала бы она сама. Жить с таким ужасным человеком столько лет? Ни за что! Растить в таких условиях ребёнка? Никогда! Нет, нет и ещё раз нет!

Больше всего Лили удручало то, что несмотря на все её мысли по этому поводу, несмотря на всё её стремление что-то изменить, всё было без толку. Она была бессильна. Она не могла просто придти к Северусу домой, выгнать его отца или сделать его нормальным человеком, если это было вообще возможно, конечно. Не могла забрать Северуса оттуда, потому что он бы никогда не согласился. Не могла уговорить его беречь себя в ущерб матери. Она уже поняла, что её другу, видимо, легче перетерпеть синяки, чем смотреть на них у других. Это, с одной стороны, было очень благородно, но Лили всё равно было очень жалко его и лично ей больно было наблюдать его увечья. К сожалению, всё, что она могла делать — каждый день приносить на Пятно еду, несмотря на подколки Петуньи и поддерживать его.

Северус потихоньку оттаивал. Стал чаще делиться мыслями, чаще улыбаться, пусть пока всё равно редко, реже стал хмуриться и за эту неделю даже ни разу не ругнулся. Это было прямо-таки достижением... Лили хотелось верить, что эти положительные улучшения — результат её стараний, но всё чаще ей казалось, что всё лишь благодаря тому, что Северус меньше стал находиться в Паучьем тупике. Хотя, чем бы ни было обусловлено возвращение её друга из состояния "меня всё бесит", Лили была этому рада, потому что она скучала по нему и потому что очень боялась поссориться, когда в неделю после квеста особенно острые фразы друга цепляли ее за живое.

Дома, к слову, ситуация тоже медленно, но верно улучшалась. По совету Северуса Лили стала уходить от конфликтов. Когда Петунья начинала злобные речи, девочка отвечала ей нарочито вежливо, быстро прощалась и убегала на улицу или в комнату. Со временем, сестра отступила. Подколки стали простой формальностью: расплывчатые, не цепляющие, да и не сильно стремящиеся к тому, чтобы цеплять.

Родители, порядком уставшие от вечных конфликтов дочерей, заметили положительные изменения. К несчастью, они замечали и другое.

Однажды ее вновь "незаметно" сующую в небольшую сумку фрукты со стола остановила вопросом мама:

— Лили, может лучше поешь побольше дома?

Лили замерла с яблоком в руке. Через секунду фрукт упал на стол и покатился к краю. Девочка тут же его схватила и медленно положила в сумку.

— Нет, мам, я лучше на улице.

— Лили, я понимаю, что ты долго гуляешь, но не лучше ли зайти домой и поесть нормальную еду? На одних фруктах долго не проживёшь...

Девочка вздрогнула от последней фразы. «На одних фруктах...» А Сев же только их и ест!

— Мам, я не могу на середине прогулки оставлять Сева одного, чтобы зайти домой и поесть, зная, что он есть не будет, ведь... — она осеклась, но быстро взяла себя в руки, — ведь ему идти домой около получаса. А так мы едим вместе.

— Так приглашай Северуса с собой, — миссис Эванс пожала плечами. — Супа на всех хватит.

Лили в тот момент еле сдержалась, чтобы не запрыгать от счастья! Теперь у неё было фактически приглашение на обед для Северуса! Ура!

Так что с того дня они с Северусом раз в пару дней, потому что чаще он не соглашался, обедали вместе. Проблема с едой решилась.

Хотя, проблема с худобой Северуса оставалась. Несмотря на эти непостоянные обеды, одного приёма пищи в день ему было явно маловато. В смысле, друг всегда отвечал, что чувствует себя сытым, и делал это вполне искренне, но всё равно, Лили, когда смотрела на него, всегда хотела покормить его ещё. Потому что кроме как: "кожа до кости" его тип фигуры описать нельзя было.

Но Северусу, кажется, действительно было хорошо. Он стал каким-то более энергичным, да и на магию у него стало побольше сил. Они буквально часами теперь придумывали, что бы можно такого попробовать без палочки. И часами пробовали. Получалось, правда, мало, что не могло не удручать. Северус раздражался, злился, зацикливался на одном и том же и бился с заклинаниями до изнеможения. В большинстве своём его старания окупались крошечной отдачей, но иногда результата не было вообще. В таких случаях друг закрывался и долго бурчал. Так что Лили старалась больше практиковать старое, нежели углубляться во что-то новое. Левитация, которая наконец начала поддаваться на ее нескончаемые усилия, поджигание ладонью травы, изменение температуры тела — все это доставляло ей огромное удовольствие. Последнему Лили нашла специфическое применение. Щекотка холодными пальцами.

Северус, когда она дотронулась до его живота в первый раз, отшатнулся от неё, как от огня, но Лили не привыкла отступать, так что всего через несколько секунд он уже катался из стороны в сторону, тщетно сдерживая смех. Когда она надурачилась и, успокоившись, предложила другу пощекотать её, он как-то хмуро на неё глянул и быстро сменил тему, весьма успешно впрочем.

Но самыми интересными попытками беспалочковой магии были, конечно, полёты. Если их можно было так назвать. Северусу удавалось с полминуты повисеть в нескольких десятках сантиметров над землёй, да и только. У Лили получалось лучше, но, увы, ничего особенно выдающегося не выходило тоже. Зависание в метре над землёй — не предел мечтаний, да даже не их порог. Девочка даже удивлялась, почему всего пару месяцев назад, на Бельтайн, она тянула вниз Северуса, а сейчас у неё выходит даже лучше. Когда она спросила об этом друга, он предположил, что всё дело в подходе, ведь раньше она просто тянулась к небу. Сейчас же у них был истинно академический подход — они пытались почувствовать магическую энергию в себе и подчинить её.

Они оба, безусловно, хотели научиться летать по-настоящему: быстро, долго и как угодно высоко и то, насколько медленно и незначительно улучшалась ситуация, удручало. Как и то, насколько вымотанными себя чувствовали ребята после этих тренировок. Но сам факт того, что всё-таки подвижки есть, заставлял их постоянно пробовать.

Достойной причины, зачем им непременно нужно научиться летать они еще не придумали, но десятилетним детям, вполне хватало и аргумента: «Это же круто!».

Вот и сейчас они, совершенно измождённые, валялись на траве после очередной попытки. Лили улыбнулась своим мыслям и медленно повернула голову к другу. Непроизвольно вздрогнула.

Северус, подперев голову рукой, рассматривал её лицо. Заметив взгляд, быстро отвёл взгляд и вернулся к разглядыванию неба. Лили расплылась в широченной улыбке, отметив его смущение.

Северус ещё несколько минут поделал вид, что в этом мире нет ничего интереснее небосвода, затем медленно перевёл взгляд обратно на нее.

— Ещё кружок? — спросил он.

— В смысле? — не поняла Лили.

— Я имею ввиду, попробуем ещё раз?

Лили отвернулась от него и распласталась на земле в позе морской звезды.

— У меня нет сил. Мне кажется, если я ещё раз попробую, до дома не дойду. И тебе придётся меня тащить.

— А я попробую, — Северус поднялся, отряхиваясь. Лили, на его удивление, сделала то же самое. — Всё-таки решила помучить меня и заставить левитировать тебя до дома? — ехидно, но без злобы, поинтересовался мальчик, наблюдая за ней.

— Какой левитировать? — нарочито-зло вскинулась Лили. — Я похожа на мешок картошки? Понесёшь на руках! — она гордо вскинула подбородок. Постояла так пару секунд с каменным лицом, а затем звонко рассмеялась. Северус присоединился. Отсмеявшись, девочка спросила: — Давай вместе?

Северус пожал плечами.

— Можно.

Они встали напротив друг друга, глядя глаза в глаза и поднялись над землёй сантиметров на двадцать. Повисели так десять секунд, затем буквально опали на траву и улеглись там же, где пару минут назад.

— Сев, а на Самайн будет такой эффект?

— Какой?

— Ну, больше сил на магию.

— Должно быть. Я в тот раз не обратил внимания, не до того было.

Они чуть помолчали, погружённые в мрачные воспоминания о Хэллоуинской ночи. Северус непроизвольно водил пальцем по правой ладони.

— Это хорошо, что уже совсем скоро, всего... три месяца, и мы сможем попробовать полетать нормально, — нарушил тишину Северус. — Интересно, насколько мы успеем продвинуться к тому моменту...

Лили облегчённо выдохнула, радуясь тому, что он сменил тему.

— Точно, Сев! Я думаю мы уже сможем висеть в воздухе пару минут, а после ритуала вообще хоть до Лондона долетим. Обязательно!

Северус медленно покачал головой.

— Ну, не настолько круто, конечно. Всё-таки прилив сил больше на Бельтайн. У Самайна основа — желание.

— Кстати, Сев, а твоё сбылось? — спросила Лили.

Северус задумался. «Быть рядом. В Хогвартсе. Всегда» — вспомнил он свою записку. Можно ли было считать, что оно исполнилось?

— Частично, — уклончиво ответил он. — А у тебя?

Лили задумалась, точно также, как он минуту назад. В памяти услужливо всплыла её просьба к духам — «Быть рядом. В Хогвартсе. Всегда». Сев был рядом. В Хогвартс они пока не поехали, да он им особенно и не нужен был, пока что. В смысле, нужен конечно, особенно Северусу. Но ведь так хорошо! Они целыми днями практикуют то, что хотят, пусть и без палочки. Они ходят к ней домой, едят мамин суп. А как готовят в Хогвартсе? Сколько у них будет свободного времени на подобные исследования? И будут ли на это силы?

— У меня тоже не полностью, — наконец пробормотала Лили. — Но я рада и той части, что сбылась.

— Я тоже, — признался Северус. Они никогда не обсуждали, что загадали в ту ночь, но Северус и без этого знания был рад, что у них с Лили хоть что-то исполнилось.

Они надолго замолчали. Просто лежали, наблюдая, как постепенно темнеет небо, как солнце уходит за горизонт, пусть этого не видно за деревьями парка. На их полянке было уютно и хорошо. Прошла уже половина каникул, но Северуса это почти не расстраивало — лето было просто отличным. Это было его первое полноценное лето, когда у него была подруга. Когда у него была Лили.

Когда он давным-давно фантазировал о том, что наконец найдётся человек, который поймёт его и станет с ним дружить, он и представить себе не мог, что это будет такая прекрасная личность. Лили была самым лучшим человеком, которого он знал. Лили была светом в его мире и ему хватало этого сполна. Ради этого лучика он мог перетерпеть всё что угодно, будь то голод, побои отца, нападки одноклассников или даже безразличие матери.

Северус окончательно запутался в своих чувствах к Эйлин. Он впервые в жизни пребывал в подобном смятении.

С одной стороны, его буквально душила обида. Как никогда было больно осознавать, что мама не станет защищать его от Тобиаса. И он даже не знал источника этой боли. То ли дело было в его наблюдении заботы со стороны миссис Эванс к дочкам и, как ни странно, к нему самому, то ли в том, насколько другой была его собственная мама последние пару месяцев.

С ноября Эйлин очень изменилась. Её будто подменили. Не было той привычной язвительности, того сарказма. На подобные выпады у мамы будто не было сил. Эйлин стала отстранённой, молчаливой, холодной, забитой, зашуганной. Но также проскальзывали редкие проявления ласки. Проявления, которыми так дорожил Северус и воспоминания о которых сейчас вспарывали ему сердце острым, свеженаточенным лезвием.

Но была и другая сторона. Светлая сторона его души, имеющая лик рыжеволосой девочки с изумрудными глазами. С этой стороны ему приходили весьма аргументированные мысли. Во-первых, Эйлин вообще за него заступилась. Раньше такое было весьма редким явлением, да и то только в самых серьёзных случаях, когда Тобиаса сильно заносило. В тот раз же она среагировала на добольно безобидную ситуацию. Во-вторых, Эйлин просто очень напугана. Она просто... слабая. Ей просто не свойственно защищать. Она не умеет.

От этих мыслей хоть чуть-чуть оттаивал тот ледяной комок в груди у Северуса...

Ему хотелось верить в маму. Хотелось любить её. Хотелось быть любимым ею. Но... это было недостижимой роскошью. По крайней мере сейчас.

Он испытывал к Эйлин настолько противоречивые эмоции, что лишь от ситуации зависело, что он думает о матери. И сейчас, с приближением девятого дня августа, он буквально захлёбывался лаской. Ему очень хотелось устроить для матери праздник. И теперь, после почти года общения с Лили и её семьёй, он не по наслышке знал что это такое.

У Северуса уже был примерный план того, что он планировал сделать к дню рождения мамы. Но этот план был настолько жалок, настолько незначителен, что ему отчаянно хотелось добавить в него хоть что-то. И у него был один вариант, но для исполнения оного надо было переступить через себя, через свою гордость... Мысленная борьба оказалась жестокой и кровопролитной, но в конце концов гордость была повержена.

— Лили, — тихо позвал Северус.

Подруга, уже успевшая задремать, поспешно встрепенулась.

— Да, Сев? Что-то случилось?

— Нет, я просто... просто... — Северус сглотнул неясно откуда взявшийся комок в горле, — ...хотел спросить, нельзя ли нам повторить мартовский эксперимент?

Лили недоумённо уставилась на него.

— Какой из? — уточнила она.

— Ну... На восьмое марта...

— Ты хотел бы попечь ещё раз? — придушенно вскрикнула Лили.

— Ну... наверное... — Северус занавесился волосами.

Девочка минуту молча смотрела на него, много моргала, даже пару раз себя ущипнула, но все признаки указывали на то, что это и вправду её друг. Друг, который всегда стыдился заходить к ней в гости, и который сейчас почти просил ее вместе провести время там... В это было трудно поверить.

— Сев, конечно можно, — наконец выдавила из себя она. — Только я маму с папой предупрежу. Когда бы ты хотел?

Северус осторожно выглянул из-за волос и пробормотал:

— Завтра, если тебе удобно...

— О, мне вообще отлично! — Лили резко вскочила, но тут же пожалела об этом — перед глазами зарябило — магия отнимала много сил. — Фу-у-ух... Всё, нормально, — успокоила она подскочившего вслед за ней друга. — Просто резковато. Ладно, я наверно домой пойду, мы уже давно гуляем. А ещё убраться надо будет и с мамой и папой договориться.

— Проводить тебя?

— Давай, — улыбнулась девочка.

Она взяла друга за руку и они двинулись к выходу с Пятна. Когда они уже вышли из парка, Северус подал голос:

— Лили, если это скорее всего плохо скажется на твоих отношениях с Петуньей, можно спокойно отказаться от этой идеи.

— Не волнуйся о Туни, — уверенно, пусть и после небольшой заминки, сказала Лили. — Я с ней поговорю.

Северус кивнул.

Они довольно быстро дошли до дома, договорились, что Северус зайдёт завтра в два часа дня, и попрощались.

Уговорить родителей оказалось проще, чем ожидалось. Папа одобрительно кивнул: «Пусть приходит, Лили». Мама улыбнулась, но в глазах была тень беспокойства: «Конечно, милая». А вот с Петуньей пришлось повозиться.

— Опять этот Снейп? — поморщилась она, когда Лили застала ее в гостиной за журналом мод. — И что вы там накуховарите?

— Мы просто испечем печенье, Туни, — спокойно ответила Лили, стараясь не поддаваться на провокацию. — Мама разрешила. Тебе тоже достанется.

— Мне не нужно ничего, приготовленного его грязными лапами, — фыркнула Петунья, но без прежней злости. — Смотри только, чтобы он на кухне не намусорил. И не трогал мои вещи.

— Он не будет трогать твои вещи, — терпеливо сказала Лили. — И мы уберем за собой. Спасибо, Туни.

Она быстро вышла, не дав сестре возможности для новых колкостей. Главное — формальное согласие.

На следующий день Северус пришёл на десять минут раньше запланированного. Он выглядел... презентабельно. Ну, насколько это было возможно для его видавшей виды одежды. Темно-синяя рубашка с кружевной вышивкой на манжетах была чистой, волосы, как обычно, скрывали лицо, но были чуть менее растрепанными. Он нервно мял рукав куртки, стоя на крыльце, когда Лили открыла дверь.

— Привет, Лили.

— Привет, Сев! — улыбнулась она. Шепотом поинтересовалась: — Как... там?

— Ничего интересного, слава Мерлину, — искренне улыбнулся в ответ Северус.

Лили шире распахнула дверь и он вошёл внутрь.

— Мама, папа, Северус пришел! — крикнула девочка.

Мистер и миссис Эванс вышли из гостиной. Ричард кивнул и улыбнулся:

— Здравствуй, Северус.

— Очень рады тебя видеть, — добавила Маргарет. — Идемте на кухню, все готово.

В комнате царила идеальная, просто стерильная чистота. Процесс готовки был… умиротворяющим. Они выбрали простое песочное печенье с какао. Лили читала рецепт вслух, Северус с невероятной точностью отмерял муку, сахар, масло. Он явно представлял этот процесс как создание зелья — работал с той же тщательностью и уважением к пропорциям.

Когда пришло время замешивать тесто, он погрузил в него руки с видом исследователя, изучающего неизвестную субстанцию. Потом они с Лили вместе вырезали формочками звездочки, полумесяцы и простые кружочки. Северус особенно старался над звездами. Лили нравилось лепить маленькие сердечки.

Когда первая партия печенья отправилась в духовку, Северус, как заворожённый, смотрел через стекло на то, как постепенно румянится выпечка, а Лили мягко улыбаясь, наблюдала за ним.

Через несколько минут запах горячего шоколада и масла наполнил кухню. Они вытащили первый противень с румяным, аппетитным печеньем и Северус осторожно попробовал крошку.

— Вкусно, — констатировал он с серьезным видом настоящего дегустатора. — Но… можно было чуть меньше сахара. Или больше какао.

— Следующую партию исправим! — пообещала Лили.

Когда все печенье было готово и оставлено остывать на решетке, Северус как обычно аккуратно и старательно помог Лили вымыть посуду и вытереть стол. Потом сложил часть печенья в чистый бумажный пакет, который принес с собой.

— Спасибо большое, Лили, — поблагодарил он, обуваясь в прихожей.

— Не за что, Сев! Это было очень весело! И вкусно, — она улыбнулась. — Хорошо, что ты предложил! Тебе понравилось?

Он кивнул, затем сказал:

— Да, Лили. Я хотел тебя предупредить, что завтра не смогу прийти на Пятно. И вообще... встретиться.

Лили нахмурилась.

— Почему? Что-то случилось, Сев?

Северус замялся, потупив взгляд. Потом поднял глаза на нее, и в них было что-то серьезное, почти взрослое.

— Завтра... день рождения у мамы.

Лили застыла. Пазл сложился. Просьба испечь печенье... Старательность... Пакет... Он все это делал для нее. Для Эйлин. Чтобы порадовать маму в ее день. Маму, которая его не защитила, которая жила в страхе, которая была для него источником боли и разочарования... но которую он все равно любил. И простил. Лили поняла это по тому, как он сказал «мамы», без привычной горечи, просто констатируя факт. Огромное, теплое чувство нежности нахлынуло на нее.

— Сев... — прошептала она. — Это... это замечательно. Я уверена, ей понравится. Особенно звездочки.

Он смущенно шаркнул ногой.

— Наверное. Ну... я пойду. До послезавтра?

— До послезавтра! — Лили кивнула, улыбаясь ему во все зубы. — И передай маме... поздравления от меня. Пусть у нее будет хороший день.

Северус кивнул, сунул пакет с печеньем поглубже в карман куртки и вышел на улицу, быстро зашагал по направлению к Паучьему тупику.

Ночь перед днем рождения Эйлин Северус не спал. Он провел ее дома. Вопреки всему. Вопреки страху перед Тобиасом, которого ужасно стыдился, вопреки обиде, которая все еще тлела где-то глубоко внутри, как уголек под пеплом. Он должен был сделать этот день для нее. Ну или хотя бы попытаться сделать.

Пока Тобиас храпел в спальне, оглушенный выпивкой, Северус тихо, как тень, скользил по дому. Он подмел и тщательно вымыл пол, протёр окна, насколько позволили мутная вода и тряпка. Вытер пыль с единственной вазы, давно пустующей. Он даже нашёл на чердаке относительно чистую ткань и постелил её на стол вместо скатерти. Это выглядело жалко, но это было лучше, чем липкая, засаленная поверхность, которую не спасло даже мытьё с мылом. Он знал, что утром, перед работой, после запоя, Тобиас будет особенно зол и раздражен. Северус приготовился. Он лёг поспать всего на час, встал чуть свет, с помощью ладоней вскипятил воду для дешевого чая в единственной кастрюльке.

Когда Тобиас, сонный и злой, спустился на кухню, Северус молча поставил перед ним стакан воды и отошел к плите, демонстративно занявшись чаем, стараясь быть максимально незаметным и не раздражающим. К его удивлению, Тобиас лишь хмыкнул, выпил воду и, не говоря ни слова, ушел на работу. Северус выдохнул. Первый рубеж взят.

Эйлин спустилась позже. Она выглядела бледной и уставшей, как всегда. Ее глаза скользнули по вымытому полу, по тряпице на столе, по чистой вазе. Они остановились на Северусе, который стоял у плиты, держа в руках две кружки с чаем. В ее взгляде мелькнуло недоумение, затем слабая тень чего-то, что могло было быть благодарностью или просто удивлением.

— Доброе утро, мама, — тихо сказал Северус. — С днем рождения.

Он подошел к столу, поставил кружки. Потом достал из кармана смятый, но чистый листок бумаги — самодельную открытку. Он нарисовал на ней вазу с цветами и написал: «С Днем Рождения, мама. Люблю тебя. Северус». Рядом с открыткой он положил маленький букетик. Не магические орхидеи. Простые полевые цветы — ромашки, васильки, колокольчики, — сорванные им по дороге домой возле стройплощадки на окраине района. Они были немного помятыми, но зато куда более душистыми.

— Это... это тебе, — пробормотал он, отводя взгляд.

Эйлин медленно взяла открытку. Ее пальцы дрогнули. Она долго смотрела на рисунок, на надпись. Потом перевела взгляд на букет. На ее лице не было восторга, но ледяная отстраненность дрогнула. Что-то теплое и печальное промелькнуло в глазах.

— Спасибо, Северус, — прошептала она. Голос был тихим, хрипловатым от долгого молчания. — Цветы... красивые.

— Я... я испек печенье, — поспешно добавил Северус, чувствуя, как загораются уши. — Вместе с Лили. Хочешь попробовать? С чаем?

Он достал из того же кармана бумажный пакет, развернул его, выложив на стол несколько штук песочного печенья, старательно выбрав самые ровные звездочки. Эйлин молча кивнула. Они сели за стол. Молчание повисло густое, неловкое.

— Как... как печенье? — спросил он, когда Эйлин осторожно откусила маленький кусочек.

— Вкусное, — ответила она, не глядя на него. — Спасибо. И твоей подруге.

— Лили передает тебе поздравления, — сказал Северус, подливая ей в кружку остывающего чая. Он старался делать это плавно, как видел, как это делает мистер Эванс. Быть джентльменом. Пусть в этом жалком подобии кухни.

Эйлин лишь кивнула, снова уйдя в себя. Северус понял, что разговора не получится. Он достал потрепанный сборник сказок Барда Бидля.

— Хочешь, я почитаю тебе? — предложил он, стараясь звучать нейтрально. — Как ты мне тогда... в марте.

Эйлин взглянула на книгу, потом на него. В ее глазах появилось что-то неуловимое — то ли вина, то ли стыд, то ли просто усталость.

— «Фонтан феи Фортуны»? — спросила она неожиданно.

Северус кивнул, удивленный, что она помнит.

— Да.

— Хорошо, — она отпила чаю и откинулась на спинку стула, закрыв глаза. — Почитай.

И Северус читал сказку за сказкой. Его голос, сначала скрипучий и неуверенный, постепенно набирал силу и ровность. Он читал для нее. Читал, стараясь вложить в слова все, что не мог сказать прямо: «Я здесь. Я помню. Я все еще люблю тебя, несмотря ни на что». Эйлин не открывала глаз, но он видел, как подрагивают ее ресницы. Она слушала, не спала. И в этой тишине, нарушаемой только его чтением, было что-то очень хрупкое, но важное.

День прошел тихо. Тобиас не вернулся с работы рано — видимо, зашел в паб. На обед они поели нарезанных фруктов, припасенных мальчиком заранее. Северус помыл посуду. К вечеру он, глядя на потускневшее небо за окном, предложил:

— Мама... может, прогуляемся? Воздухом свежим подышать. Ты ведь все время дома.

Эйлин посмотрела на него с недоумением.

— Куда?

— Просто... пройтись. По нашему району. Потом, может, в парк...

К его удивлению, Эйлин после минутного колебания кивнула.

— Ладно.

Они вышли. Шли медленно, молчаливо. Северус чуть впереди, как бы расчищая путь, Эйлин — позади.

Он видел, как мама сжимается при виде шумных компаний у подворотен, как ее плечи напрягаются от каждого громкого звука. Мальчику отчаянно хотелось взять её за руку, как брала его Лили, но это было бы неуместно с ней. Так что он держался.

Они прошли по знакомым Северусу задворкам Паучьего тупика — мимо почерневших кирпичных стен, заколоченных окон, кучек мусора. Мира бедности и отчаяния, который был их реальностью.

Весь день прошел в тягостной тишине, прерываемой лишь редкими, вымученными фразами. Он читал ей сказку, она слушала с закрытыми глазами. Они пообедали, она сказала «спасибо». И все. Стена. Толще и холоднее, чем кирпичи их дома.

Они свернули в старый парк. Здесь было тише, зеленее. Воздух пах влажной землей и прелыми листьями. Эйлин немного расслабила плечи, ее шаг стал чуть увереннее. Северус почувствовал, как в груди шевельнулась робкая надежда. Может... может сейчас?

— Мама, — его голос прозвучал хрипло, громче, чем он хотел. Он сглотнул, понизив тон. — Мы могли бы поговорить?

Эйлин недоумённо посмотрела на него.

— О чём?

— Ну... о магии, — Северус испуганно глянул на маму, ожидая реакции.

Она оглянулась по сторонам, как бы проверяя, нет ли кого ещё, затем пожала плечами. У Северуса в груди встрепенулась птица, отвечающая за надежду. Она согласилась!

У мальчика в голове закружились вихрем миллионы вопросов. Он никак не мог выбрать какой-то один. Они все казались в равной степени интересными и важными, а такая возможность позадавать их ещё не скоро могла выпасть снова.

— Мам, а... ты же умеешь аппарировать, да?

Эйлин нахмурилась, но всё-таки ответила.

— Умела. И сейчас... наверное. Но я давно не пробовала.

У Северуса загорелись глаза. Безумно хотелось попросить её показать ему или, в идеале, аппарировать вместе с ней. Куда угодно. Но эта просьба была омрачена заведомым отказом.

— А можешь объяснить, как это делать?

Мать резко остановилась и вытаращилась на него.

— Северус, — яростно зашипела она, — и думать не смей об аппарации! Этому учатся только совершеннолетние! Под присмотром! Тебя расщепит, если ты попробуешь!

— Я и не думал пробовать, — поспешно оправдался Северус, стараясь принять самое невинное выражение лица из имеющихся в его распоряжении. — Это... академический интерес, — он закивал в подтверждение своих слов. — Так расскажешь?

Эйлин с минуту посверлила его глазами, затем резко сказала:

— Нет. И не ищи информацию. Жди совершеннолетия.

— Но почему этому не учат раньше? — спросил Северус.

— Потому что это сложная магия, которая не даётся детям. И это большая ответственность, так что это для взрослых.

У Северуса в груди заклокотала обида. Это он-то ребёнок? Это он-то безответственный? Это ему-то не дастся эта магия?

— Я понял, — выдавил, мысленно сделав себе заметку по приезду в Хогвартс облазить всю библиотеку в поисках книг об аппарации. Выдохнув, он задал следующий вопрос, вспомнив их недавний разговор с Лили: — Мам, а все телефонные будки — вход в министерство магии?

— Большая часть. Но там стоит проверка на маглов. В смысле, если эти цифры наберёт магл, ничего не произойдёт. Да и волшебнику нужно будет объяснить конкретно, зачем ему нужно в министерство, чтобы туда зайти.

Северус кивнул. Они двинулись дальше по дорожке.

— А можешь рассказать про Хогвартс?

— Что именно?

— Что хочешь. Ну, может быть, про учителей... Как думаешь, у меня будут те же или они уже уволились?

— Не знаю... Думаю, многие будут те же. Они ещё были не в том возрасте, чтобы уходить на пенсию.

— Здорово, — совершенно искренне сказал Северус. — Расскажешь про них?

Эйлин некоторое время шла молча, а затем неуверенно начала:

— Ну... Историю Магии преподавал профессор Бинс, призрак.

— Призрак? — переспросил, вскинув бровь, Северус.

— Не знала, что ты жалуешься на слух, — съехидничала Эйлин. Северус расплылся в улыбке. Мама, пусть колючая, возвращалась. Это было в разы лучше отстранённости. — Так вот, он призрак. Преподавал весьма... монотонно. Поэтому лучший способ учить Историю — читать учебники. Далее... Профессор Флитвик. Он был деканом Когтеврана, когда я училась. Талантливый Мастер Чар. Полугоблин. Потом... Минерва Макгонагалл, профессор Трансфигурации. Строгая, требовательная. Декан Гриффиндора. Зарегистрированный анимаг.

— Такая разношёрстная компания... — с улыбкой сказал Северус, глядя вдаль.

— Да, — сухо согласилась Эйлин. — Ладно, остальных сам узнаешь.

— Подожди, мам, а кто декан Слизерина?

— Профессор Зельеварения Гораций Слизнорт, — ответила Эйлин, слабо улыбаясь.

— Можешь рассказать о нём?

— Он был... весьма специфичным. Любил, так сказать... коллекционировать людей.

— Это как?

— Он создал в школе организацию под названием: «Клуб Слизней». Приглашал туда талантливых и просто знатных учеников. Устраивал праздники.

— Ты там состояла? — спросил Северус.

— Д-да, — неуверенно отозвалась Эйлин. — Он пророчил мне блестящее будущее... Не знаю, как я теперь в глаза ему только посмотрю при встрече... — Она резко осеклась, будто взболтнула лишнее.

Северус внутренне ликовал. Мама столько ему рассказала! Но самое главное — она признавала, что всё плохо! Это осознание дарило ему надежду.

Они вышли из тени деревьев на открытое пространство перед мостом через Коуквортский канал, где старый парк граничил с новым. Контраст был разительным: ровные газоны, яркие клумбы с розами и петуниями, чистые лавочки. Когда они перешли мост, Эйлин инстинктивно съежилась, словно яркий свет резал ей глаза. Ее шаг замедлился, стала заметной осторожность, с которой она ступала по идеальному асфальту новой дорожки.

Северус почувствовал знакомый укол стыда — за их поношенную одежду, за Паучий тупик, за всю их убогую жизнь, которая не вписывалась в этот аккуратный мир. Но рядом со стыдом росло другое чувство — жгучее желание показать. Показать ей, что есть другой берег. Что его мир включает в себя не только грязь и страх.

Они приближались к выходу из парка, ведущему прямиком в квартал, где жили Эвансы. Сердце Северуса заколотилось так сильно, что он почти слышал его стук. Ладони вспотели. Сейчас или никогда.

— Мама... — он остановился, заставив себя повернуться к ней лицом. Его пальцы нервно сжимали и разжимались в карманах. — Видишь... вон тот дом? С бирюзовой крышей? — Он указал на аккуратный двухэтажный домик в конце улицы, утопающий в зелени палисадника. — Там... там живет Лили. Моя подруга.

Эйлин подняла глаза. Взгляд ее скользнул по дому, по ухоженному садику, по велосипеду у крыльца. В ее глазах не было восхищения. Там был... страх. Чистый, немой ужас. Она отступила на шаг, будто тот дом был крепостью, охраняемой драконом.

— Северус... — ее голос дрогнул, став тоньше, визгливее. — Зачем ты показываешь? Я... я не хочу...

— Лили хорошая, мама! — перебил он, торопясь, пока она не замкнулась окончательно. — И ее родители... они добрые. Очень. Мистер Эванс... он всегда спрашивает о тебе. Говорит... «Передавай матери привет». — Он немного приукрасил, но Ричард Эванс действительно иногда вежливо интересовался. — Они... они нормальные. — Он не нашел лучшего слова, чтобы описать благополучие, столь чуждое им. — Может... может зайдем? Ненадолго? Просто... поздороваться? Лили хотела бы... она говорила... познакомиться с тобой. — Последние слова он выдавил из себя, чувствуя, как горят уши. Он боялся ее реакции — насмешки, гнева, паники.

Реакция превзошла все худшие ожидания. Эйлин вжалась в себя, как будто ее ударили. Глаза расширились от чистого ужаса. Она замотала головой.

— Нет! — вырвалось у нее громко, отчаянно. Она осеклась, оглянулась по сторонам с паническим выражением, будто крик уже привлек внимание невидимых врагов. Понизив голос до сдавленного шепота, заговорила путано: — Нет, Северус! Ты с ума сошел? Посмотри на меня! Посмотри! — Она дернула рукой за выцветший подол юбки. — Я... я в этом... Я не могу! Они увидят... Они поймут... Они... — Она не договорила, но Северус понял. Они поймут, кто мы. Откуда мы. Они увидят наш позор. Стыд. Стыд за себя и за него. Он был частью этого клейма.

— Мама, они не такие! — попытался он убедить, но голос предательски дрогнул, выдавая его собственную неуверенность. — Лили... она никогда! Она добрая! И её родители... они дали мне шанс... Они знают... догадываются, точнее, я не говорил им... что... что у нас не все гладко. И не осуждают! Мистер Эванс сказал... сказал, что я всегда могу прийти, если... если что случится. — Он умолк, видя, что слова разбиваются о каменную стену ее страха. В ее глазах не было доверия, только паника и глубокое, унизительное смущение.

— Ты не понимаешь! — прошипела она, и в ее голосе впервые за долгое время прозвучала не апатия, а настоящая боль. — Ты — ребенок! Ты можешь... позволить себе дружить. Перейти эту черту. А я... — Она замолчала, глядя куда-то сквозь него, в свою бездну стыда и отчаяния. — Я не могу. Я не готова. Я... Я не хочу, чтобы они видели... это. — Она сделала неопределенный жест, включающий и себя, и него, и весь Паучий тупик. — Пожалуйста. Пойдем домой. Сейчас же.

Последняя надежда рухнула с оглушительным грохотом где-то внутри Северуса. Он почувствовал, как ярость и обида, сдерживаемые весь день, рвутся наружу. «"Это"? Мы — "это"? А ты что, мама? Часть "этого" или нет?» Ему хотелось кричать, трясти ее, спросить, когда же она наконец проснется. Но он увидел дрожь в ее руках, тень настоящего страдания на лице, слезы, навернувшиеся на ресницы. Сегодня был ее день. Его подарок. Он не мог превратить его в скандал.

— Ладно, — глухо выдавил он, резко разворачиваясь спиной к дому с зелеными ставнями. Голос звучал чужим, плоским. — Как хочешь. Пойдем домой.

Он зашагал обратно по дорожке, не оглядываясь, но чувствуя ее присутствие за спиной — тихое, поспешное, как будто она боялась, что он передумает. Молчание теперь было другим — тяжелым, насыщенным невысказанным. Слова о магии, о Лили повисли в воздухе несбыточными миражами. Он сжал кулаки в карманах, чувствуя, как горечь разъедает его изнутри. Он подарил ей цветы, чистоту, сказку, печенье, прогулку, мост в другой мир... но не смог сделать самого главного — заставить его перейти. И цветы, подаренные им утром, вдруг показались ему символом не надежды, а капитуляции — такими же простыми, выносливыми и обреченными на увядание в тени кирпичных стен Паучьего тупика.

Они шли обратно через старый парк. Сумерки сгущались, превращая знакомые тропинки в лабиринт теней. Северус больше не пытался заговорить. Каждый шаг отдавался в нем глухой пустотой. Он думал о Лили, о ее теплом доме, о смехе за общим столом. Он думал о матери рядом, о ее страхе, въевшемся глубоко внутрь. И понимал, что простить — одно, а примириться с этой пропастью между ними — совсем другое. Сегодня он протянул руку через эту пропасть. Она не просто не взяла её — она отшатнулась, как от огня. Холод возвращался, пробирая до костей, несмотря на летний вечер. Возвращение домой ждало как приговор. Но пока они шли под сенью старых деревьев, Северус ловил последние лучи заката, пытаясь согреться их ускользающим теплом. Завтра он снова увидит Лили. Завтра будет Пятно, книги и смех. Это знание было его якорем. Его маленьким, личным чудом, которое не могла отнять даже эта неудавшаяся прогулка.