Лис (гет)

Тот падёт, кто мчится во всю прыть.

У. Шекспир

Каждую ясную ночь можно услышать лёгкое шуршание — это звёзды шепчутся между собой, обсуждают людей с высоты и пишут сказки об их судьбах. Только эта ночь была до жути безмолвной — тучи непроницаемой пеленой затянули небо так, что не было даже намёка на звёзды или луну. В пустых, бездыханных окнах домов было темно, лишь в некоторых маленьких комнатках каких-то трудяг-полуночников бледным светом горели сонные лампы. Иногда слышался негромкий французский говор, доносившийся с ближайшей улицы, где молодые девушки и парни проводили ночь под открытым небом в компании друг друга. И Доркас так сильно хотелось к ним присоединиться, лишь бы сбежать от этого ужаса.

Всё произошло слишком быстро. Она не помнила и половины, словно наблюдала со стороны, не в силах отвернуться. Даже за то время, которое они там торчали, До так и не смогла отложить в голове хотя бы приблизительную структуру здания, действовала чисто интуитивно, повинуясь приказам и стадному инстинкту. Так было проще перенести всё это — просто подчиниться и на время выпасть из реального мира, забыв о том, что такое эмоции и чувства. Доркас начинала учиться этой тупой холодности и с ужасом понимала, что это легче, чем принимать каждую смерть и каждый свой поступок так близко к сердцу. Всё же пребывание в рядах Пожирателей смерти тоже чему-то может научить — это непередаваемый опыт, лишь бы суметь перенести его, а не согнуться от тяжести. В этот раз им встретилось более суровое сопротивление: люди не собирались сдаваться, но слуги Тёмного Лорда подавили их числом. Пока они не хотели смертей, оставили пленных, и, к счастью, в этот раз Медоуз не удостоили честью в любой момент устранить их. Рудольф забрал её после того, как всё более-менее улеглось, а у каждого была своя работа. Он даже пытался с ней разговаривать, но До пока не могла вылезти из своего панциря, иначе все эмоции нахлынули бы слишком неожиданно. Она должна была морально подготовиться к этому.

— Убийства на Кэрроу, можешь не волноваться, — начал Руди, а Медоуз уже была как никогда ему благодарна. Всё же он успел в какой-то степени раскусить её тогда, когда До даже не замечала этого. Ей стоило почаще оглядываться по сторонам и открывать глаза в темноте.

Шаг, шаг, открытие двери — пусто.

— Что думаешь об этом, Доркас? — Встретив в ответ недоумевающий взгляд, Рудольф театрально вздохнул и не сдержал короткого смешка. — Я, на самом деле, начинаю путаться в этих коридорах. Сможешь блеснуть своей молодецкой памятью и вспомнить, где мы ещё не были? Не так-то хорошо тратить время и ходить по кругу.

Ещё одна дверь, а за ней снова пусто. Медоуз качнула головой, словно боясь нарушить эту тишину и разговор Лестрейнджа со стенкой. Взгляд До задержался на комнате, дверь в которую была чуть приоткрыта, что позволяло частично видеть происходящее.

Сначала она заметила Кэрроу, но тут же захотела забыть, что он может становиться таким чудовищем. Всё как тогда, во время первого задания — закатанные рукава мантии, непорядок на голове и в ней, но на этот раз ещё и обезумевшие от злости глаза. Берегитесь, Амикус Кэрроу вышел из себя. Он быстрым и широким шагом рванул к одной из пленных, потянувшейся за своей волшебной палочкой, валяющейся перед ней, схватил её за волосы на затылке и вынудил поднять голову. Что-то неслышно пробормотал, затем резко отдёрнул в сторону, отчего девушка будто сорвала горло. Всего одно заклинание, и пленная больше не пошевельнулась. Кэрроу поджал губы, словно пришёл в себя, рассматривая тело, будто оно напоминало ему что-то до боли неприятное, режущее изнутри.

— Ну? Кто ещё хочет попробовать? — Амикус поднял подбородок, уже без единого проблеска совести и сожаления. Только потом он выкурит не одну сигарету за ночь.

Рудольф коснулся плеча Медоуз, легко надавил, вынуждая идти дальше. На его лице буквально было написано то, что ей не нужно этого видеть. Порой его особенная «забота» вызывала неопределимое чувство подозрения. Но в конце концов До просто сдалась, она не могла сопротивляться.

— Не бери в голову, — коротко пробормотал Руди, словно говорил о чём-то другом, и тут же отвлёкся. Он сделал несколько шагов, повернул дальше по коридору и остановился. Его губы растянулись в довольной ухмылке. — Эй, Медоуз, кажется, я тебя опередил. Нет, так и есть, я опередил тебя. Это последние. — Столько гордости было сейчас в его голосе.

До неохотно, всё ещё не в силах отогнать тот туман воспоминаний, скачущий прямо перед её лицом, прошла следом за Рудольфом и замерла в паре шагов от него. Ей пришлось присмотреться, чтобы увидеть то, что они так долго и нудно искали. Обыкновенная дверь из тёмного дерева, а за ней последние «выжившие», успевшие собраться и раствориться в этом огромном здании — их практически неслышимые голоса скользили по ровным стенам. Они так и ждали момента, чтобы смыться отсюда, но в этот раз это им уже не удастся.

— Чего мы ждём? — спросила Медоуз, когда спустя некоторое время Лестрейндж всё ещё не издал ни звука и даже не приблизился к назначенной цели.

Рудольфус резко махнул рукой, а затем, словно что-то пересчитывая, отогнул сначала мизинец, затем безымянный и средний пальцы, остановился, в утверждении махнул головой.

— Их трое. — Чёртово человеческое воплощение летучей мыши! — Не торопись, у двери подобие Гибели Воров. Шевели мозгами, мы уже проходили это. Они не застанут нас врасплох. Вперёд. — Странный набор слов, а иногда вместо слов — неразборчивых звуков. Но она поняла всю суть.

Руди качнул головой и широкими, но немыми шагами пошёл дальше по коридору, а когда оказался практически у двери, замер от неё на небольшом расстоянии и достал волшебную палочку.

Щёлкнул дверной замок, распахнулась дверь, сверху хлынул водопад ледяной воды, и только после этого до Медоуз дошло, что она снова не ощущала этой Чёрной метки на своей коже. На этот раз её это не особо волновало: второй раз оказываться в похожей ситуации было не так страшно. До некоторого момента она вела себя более уверенно, даже тогда, когда Лестрейндж закатал рукав мантии и кончиком волшебной палочки надавил на чернила на своём предплечье. Пленных давно увели, так что он мог спокойно совершать этот некий тайный обряд, не боясь, что кто-то посторонний что-то поймёт. В глазах Пожирателя отчётливо виднелись предложения, через его зрачки словно проходила бегущая строка, смешивалась с магией и сообщением отправлялась Тёмному Лорду. Чёрная метка вздулась, словно кровь в его венах мгновенно почернела, заболела — До видела это по лицу Рудольфа, который сжал челюсти, но при этом не терял победного выражения лица.

— Прекрасно. Просто прекрасно, — произнёс он, затем резко развернулся и поспешил обратно тем же путём. — Пошевеливайся, Медоуз, нельзя терять времени. — Эта его немногословность была непривычной, обычно даже в исключительно-опасной ситуации он не мог унять свою разговорчивость, а сейчас Руди словно заставлял заткнуться кто-то другой. Либо дело касалось такой важной темы, что даже Рудольфус Лестрейндж не смел произнести лишнего слова.

Порой у Доркас появлялась исключительная способность подстраиваться под обстоятельства, но сейчас у неё совершенно не получалось превратиться в человека, понимающего всё до последнего слова. Что-то произошло. Волдеморт отдал какой-то приказ, а если он при этом использовал Чёрную метку, то это должен был почувствовать абсолютно каждый. Медоуз оставалось молиться, чтобы не попасться на растерянном взгляде или лишнем слове. Она не должна была выдавать себя, только не сейчас. Орден не успеет прибыть, слишком уж сильно поменялась обстановка в этом бешеном муравейнике, лишь зря Доркас взволновала их своим оповещением, сорвала с какого-то важного дела. Оставалось лишь воображать, что До действительно понимала, что ей стоило делать, а не вздрагивала от каждого голоса, окликнувшего её.

Мерлин, наверное, у неё до безумия растерянный вид. Она шла следом за Лестрейнджем и бесперебойно приказывала себе собраться. Теперь До приходилось только надеяться на то, что её непонимающий взгляд сочтут за последствия страха. В какой-то степени это было правдой — она действительно боялась, боялась до ужаса и не могла побороть это в себе. А нити подозрения, запрятавшиеся в косых взглядах, тем временем оплетали её, как липкая паутина. Одно лишнее движение — ты неподвижный и гниющий от едкого яда труп. Замрёшь, притворишься побеждённым и сможешь выпутаться, а после никто и не вспомнит об этой ловушке.

Паранойя. Доркас отогнала от себя эти мысли, как только они вошли в зал, где собрались все остальные. Кровь на их руках и отчуждённые взгляды привели её в чувства — им всё равно, их волновала лишь тупая указка свыше. Это обман, всё обойдётся. Она просто уверена в этом.