Принц Полукровка: Изменённый рецепт | Детство (джен)

Если сентябрь — извечный месяц-проблема, месяц, в который за лето привыкшие к полной свободе школьники усиленно пытались влиться обычный рабочий темп прошёл более-менее спокойно, то октябрь стал настоящим кошмаром и перед Северусом вновь с отвратительной остротой встала проблема выживания.

Усталость стала его верной спутницей. Побои отца, его вечные придирки, жестокие и быссмысленные издевательства одноклассников, зачастую сопровождающиеся и весьма чувствительными тычками — всё это невозможно выматывало. А к этому великолепию ещё прибавлялись и учёба в школе, и домашние задания и, конечно, их с Лили тренировки в магии.

Они всё так же каждый день, когда у подруги не было танцев после школы, ходили на Пятно и практиковались. Какой-никакой результат тренировки приносили, однако цена, которую приходилось платить за него, была просто ужасающей.

Северус приходил домой совершенно без сил, и пару раз ему пришлось неплохо так за это поплатиться.

Тобиас пил абсолютно каждый день. И пил не чуть-чуть, а почти до потери сознания. Ну, точнее, так, чтобы мозги отключались, а вот тело — нет. И эта туша без мозгов постоянно набрасывалась на измотанного мальчика.

Северус настолько уставал и физически, и морально, что даже почти не чувствовал боли. Он приходил домой, терпел избиение, при необходимости, хотя, конечно, всеми силами старался этого избежать, а потом направлялся в комнату, запирался там и часами сидел, облокотившись спиной на стену и смотря в неведомую точку где-то спереди. В такие моменты он, казалось, ни о чём не думал. Просто словно бы спал с открытыми глазами. Часами. А потом в какой-то момент осознавал, что именно делает и ложился на кровать. И там тоже часами лежал, буравя глазами потолок. Почему-то засыпать не получалось, хотя иногда казалось, будто стоит только закрыть глаза, сразу провалишься в небытие. Но когда всё-таки получалось уснуть, в царстве Морфея его встречали кошмары, от которых он непременно просыпался посреди ночи.

В общем, Северус осунулся, ещё больше похудел и стал совершенно не энергичным и абсолютно безэмоциональным, в большую часть времени так точно. На прогулках с Лили он всё-таки очухивался и улыбался, смеялся, много двигался, очень старался успешно колдовать, но вне их встреч на Пятне или у неё дома больше всего походил на зомби. Двигался медленно, шаркал ногами, смотрел невидящим ничего взглядом...

В душе его всё очень бесило и раздражало, но он этого не показывал.

Он воистину ненавидел своих одноклассников, которые буквально добивали его после домашних стычек. Он презирал отца. Он снова начал загоняться из-за Эйлин, хотя та стала прилагать куда больше усилий для его защиты. Он раздражался из-за мистера и миссис Эванс, которые постоянно спрашивали, в порядке ли он. Злился на их попытки откормить его, хотя в него и кусочка не лезло. Вообще. У него начались проблемы с едой. Он не мог есть вообще ничего. Лили каждый день буквально заставляла его съесть хоть что-то, беря с собой на прогулки разнообразные перекусы, но его организму этих крошечных подачек явно было мало. А большего Северус дать не мог. Его чуть ли не тошнило, стоило ему съесть больше. Нервное напряжение не давало полноценно питаться.

Лили стала настоящим маяком в этом бушующем море его агонии. Он жил ради их встреч, терпел все побои, думая только о ней, старался избегать травм на видных местах, чтобы не давать ей лишних причин для беспокойства.

А ещё ему очень помогало ожидание. Северус искренне не понимал людей, говорящих, что это пытка. Для него ожидание было спасением. Раньше, когда становилось тяжело, он думал о Хогвартсе, и мысль, что всего через пару лет он сбежит из этого кошмара, отогревала душу. Сейчас этого было недостаточно. Этого было мало. Ему нужно было что-то, что было ближе. И теперь он ждал Самайна. Этот праздник стал своего рода якорем, ради которого он вставал утром, ради которого шёл в школу, ради которого почти безуспешно тренировался в полётах с Лили, ради которого терпел боль от стычек с Тобиасом, ради которого ложился спать, а потом снова вставал. И так по кругу.

Его радовало осознание, что Лили тоже ждёт. И не только Самайн. Она постоянно говорила про Хэллоуин. Хвасталась неведомым костюмом, расписывала его великолепие и не говоря ничего точного, вслух мечтала о праздничном угощении... Быть честным, Северусу было всё равно на то, во что будет одета подруга. За время их знакомства он понял, что ей удивительно идёт всё, всё её красит, будь то шикарное платье с множеством деталей, или заляпанная футболка, которую она одевала, когда они решали порисовать или поготовить. Но он поддакивал на её дифирамбы неведомому костюму. В основном потому, что её глаза загорались неясным восторгом после его слов.

Сам Северус не слишком жаждал праздновать Хэллоуин. Этот магловский праздник, основная традиция которого основывалась на попрошайничестве, ничуть не прельщал мальчика. Тем не менее, сделать костюм он согласился. А как не согласиться, если на тебя с мольбой смотрят изумрудные очи?

Недолго думая, решил, что будет вороном. Кем ещё может быть человек, обожающий чёрный цвет, которому постоянно твердят про схожесть его носа с клювом, который планирует ночью после маскарада летать? Да и, к тому же, Северус любил этих мрачных созданий. Вороны славились интеллектом, который мальчик ценил.

Осознавая очевидную важность предстоящего празднества для Лили, пусть и не разделяя этих чувств, Северус решил подойти к вопросу костюма ответственно. Итогом недолгих размышлений стала простая истина — надо делать маску. Но тут всё было не так просто — возник вопрос: «Как?». Прибегнув к излюбленному источнику всевозможных знаний и помощи библиотекарши, оказанной не слишком охотно, Северус получил незамысловатую книжицу-пособие по технике «Папье-маше».

Вначале Северусу его идея казалась гениальной, но стоило ему только прочесть в списке необходимых для изготовления вещей слово «клей», он нехотя впал в уныние. У него такого добра не водилось. По известным причинам простой вариант — сходить в магазин и купить, — отметался. Надежды на некоторые общедоступные материалы, что предлагались в школе, не было. Этого бы не хватило.

Пару дней Северус ходил, как неприкаянный, ругал себя за излишнюю мечтательность, искал в своей "пустой башке" новые идеи для костюма, отметал их с брезгливостью. Ему почему-то хотелось впечатлить Лили. И впечатление произвести хорошее, а не поразить её собственным убожеством и неспособностью сделать ничего выдающегося. Северус ненавидел чувствовать себя неполноценным, хотя иногда, когда глас гордости внутри чуть притихал, и признавал, что таковым в какой-то мере является.

В последнюю субботу перед злосчастным Хэллоуином, Северус лежал на кровати в своей комнате и глядел в потолок. Лили уехала с родителями в гости к каким-то родственникам — сестре мистера Эванса и её детям, если он верно помнил, — и прогулка закономерно отменялась. Тобиас не объявлялся с вечера. Вчера, по случаю окончания рабочей недели, у них дома была устроена попойка — отец привел своих собутыльников. Такое редко, но случалось. Северус какое-то время терпел, запершись в комнате и методично делая уроки, затем не выдержал, взял первый попавшийся волшебный учебник — по заклинаниям, кинул в рюкзак и выскользнул из окна в ночную тьму.

Чуть походив по району, он зашёл в одну из кафешек. Там, расположившись в самом углу, он закутал учебник в куртку, скрывая обложку, — чтобы не искушать судьбу и не привлекать лишнего внимания маглов, — и принялся читать. Впрочем, пребывание в тепле и относительном комфорте — его, одетого, мягко говоря, не с иголочки, так ещё и сидящего с курткой на столе, с неприятным любопытством разглядывали другие посетители, — продлилось недолго. Через полчаса к нему подошёл официант и с неприятной ухмылкой, заранее зная ответ, поинтересовался, не желает ли Северус чего. Тот попытался поломать комедию, схватился за меню, принялся с остервенением его изучать, приговаривая, что никак не может определиться, но его актёрские таланты явно не оценили — через минуту он уже стоял на пороге, прижимая к груди своё имущество. Даже одеться не дал! Северус мысленно пожелал гаду, чтобы бородавка, красовавшаяся у того на носу, обзавелась парочкой "сородичей". Ну или чтобы тому ещё как-то не повезло.

Обиднее всего было от того, что Северус никому в том кафе не мешал. Посетителей, как всегда, было немного, а свободных столиков — навалом. Впрочем, в том, чтобы читать на улице были свои плюсы — тут хотя бы не окутывали умопомрачительные ароматы, и очередные голодные спазмы мучили его заметно меньше. В оппозицию этому хоть сколько-то хорошему факту вставал очевидный минус — на улице было ужасно холодно. Северус скоро продрог и надолго его выдержки не хватило — пришлось перебарывать свой страх перед толпой пьяниц, ждущих дома, и отправляться туда.

Его опасения неожиданно не оправдались. В доме не только не оказалось собутыльников Тобиаса, неприятно запомнившихся Северусу по немногочисленным, но весьма чувствительным подзатыльникам, что он изредка получал во времена их старых собраний, будучи совсем ещё мелким, самого отца тоже не наблюдалось. Мама, нашедшаяся на кухне и убирающаяся — почему-то вручную, а не палочкой, что Северус не стал никак комментировать, сказала, что они ушли домой к другому. Северус этому, если честно, обрадовался. Пусть если и суждено какому-то зданию быть разгромленным нынешним вечером — главное, чтобы не его.

На пару с матерью они быстро привели комнату в хоть сколько-то нормальное состояние, и она сразу же ушла к себе в их с Тобиасом комнату, сославшись на плохое самочувствие, хотя Северус знал, что это ложь. Мама точно всю ночь проторчит у единственного окна в их доме с входом на дорогу, с искренним, к боли её маленького сына, беспокойством ожидая возвращения мужа, к слову, так и не случившемуся в тот вечер.

Сам Северус, не желая зацикливать свои мысли на помешанности матери, от одного воспоминания о которой ему становилось откровенно плохо, неожиданно изменил своим привычкам и не пошёл в комнату, а устроился с книгой прямо на прибранной кухне. Когда его живот затянул очередную голодную арию, мальчик отложил книгу и без особой надежды принялся искать хоть что-то в многочисленных, но неизменно не богатых на съестное кухонных шкафчиках. Пропитания он в тот вечер так и не нашёл, зато отыскал нечто, оказавшееся куда более ценным — муку.

Да, заполнить канючивший желудок ей было бы весьма проблематично, зато переживание последних дней разрешилось — теперь он знал, как ему сделать маску. Северус решил изготовить клейстер. Он не знал точных пропорций, но мысль о том, что мука эта всё равно не понадобится ни для чего иного — мама никогда ничего не пекла, — подбадривала его. Наполнив кастрюльку водой, он отнёс её в свою комнату, вместе с находкой. Запершись на щеколду и, для собственного спокойствия, подперев дверь тумбочкой, Северус принялся за дело.

Возможно, ему стоило заниматься экспериментами на кухне, но риск быть прерванным матерью или, что страшнее, столкнуться с едва вернувшимся с попойки отцом, пугала больше.

Процесс пошёл на удивление легко. Северус немного сомневался, что ему хватит концентрации и сил на то, чтобы продолжительно нагревать кастрюльку магией, но он с этим справился. В итоге необходимый для маски клей был добыт, а картон он всегда мог найти без труда.

На создание формы ушло не так много времени, как Северус ожидал.

Несколько дней он потратил на покраску, и приклеивание к маске вырезанных из бумаги перьев. Даже на чтение теперь не оставалось времени, но Северус ни о чем не жалел. Ему нравилась творческая работа. Она давала чувство причастности к настоящему чуду, и речь тут была вовсе не о магии... Даже не проходящая усталость не становилась припятствием. После резкого пробуждения от кошмара было настоящим благословением продолжить творить.

Итогом работы недели — Северус дивился, почему это так много заняло, — стала покрытая множеством перьев маска. Настоящее произведение искусства, если говорить без излишней скромности. А главное — он успел подготовиться к празднику, и теперь на маскарад шёл готовым, предвкушая одобрительную реакцию Лили.

Тридцать первого октября мальчик, вернувшись со школы, переоделся в свою любимую чёрную рубашку, которую берёг только для самых особенных случаев. Она идеально вписывалась в образ, пусть и большую часть времени, на улице, он, конечно, будет в куртке.

Быстро собрал рюкзак, сложив туда маску и всё необходимое для ритуала. Тобиаса дома не было, так что он не слишком углублялся в конспирацию, когда спускался на первый этаж и обувался.

Стоило ему потянуться к ручке на входной двери, как она отворилась сама. На пороге стояла Эйлин. Не дожидаясь пока он отойдет в сторону, она поспешно проскользнула внутрь. Северус растеряно отступил на шаг.

— Здравствуй, мама.

— Здравствуй, Северус. Ты на улицу? — Мама бегло осмотрела его.

— Ага.

— Там... холодно, — зачем-то сказала Эйлин.

Северус недоумённо уставился на неё. Забота? Или просто сказала это из вежливости? Он решил не углубляться в аналитику. Не сейчас. Сегодня Самайн, он наконец дождался, и омрачать это чудо гнетущими мыслями о матери не хотелось.

— Да, наверное, — выдавил он из себя после короткой заминки. — Ладно, я пойду. До завтра, мама.

Северус уже сделал шаг на улицу, когда вслед ему полетел вопрос.

— До завтра?

Он повернулся и посмотрел прямо ей в глаза.

— Да, мама.

— Ты будешь ночевать у... них?

Мальчик замер, ошарашенный её расспросами.

— Н-нет. Я буду гулять.

— Всю ночь?

— Да, — ответил Северус резче, чем хотел. — Я пойду, меня ждут. Пока.

Мальчик резко развернулся и размашистым шагом заспешил в сторону парка. Не оборачиваясь.

Он чувствовал на спине её взгляд. Слышал, что она не закрывала дверь. И его это бесило.

Возможно, случись подобное пару недель назад, он бы сейчас скакал от радости. В этот же момент он испытывал лишь глухое раздражение. Сегодня она была заботливой, интересовалась его жизнью, смотрела на него обеспокоенно. А завтра... завтра вновь превратится в безучастную статую с пустыми глазами. Когда он только успеет вновь проникнуться к ней этой щемящей нежностью, когда уже в который раз навоображает себе чудесных, семейных сцен. Грёбаные эмоциональные качели! И как так жить?

Северус, как бы ни старался гнать от себя эти мысли, в компании с раздражением, они не отпускали его на протяжении всей дороги к дому Эвансов. Перед тем, как позвонить в дверной замок, он одел маску, завязал на затылке бантиком тоненькую ленточку, на которой всё держалось.

Дверь открыла Лили, которая при взгляде на друга обомлела. С её губ сошла улыбка, рот приоткрылся в немом удивлении.

— Сладость или гадость? — с улыбкой спросил Северус, нарушая тишину.

Лили очнулась.

— Вы рановато пришли за сладостями, молодой человек. У нас, не представляете, совсем ничего не готово, — подруга рассмеялась. — Привет, Сев. Маска обалденная. Дай посмотреть!

Она протянула руку и аккуратно сняла её с головы Северуса. Мальчик, как заворожённый, смотрел, как подруга бережно проводит указательным пальцем по миниатюрным бумажным пёрышкам, как горят восхищением её глаза.

— Сев, как ты это сделал? В смысле, форму маски. Нашёл?

— Сделал, — отозвался Северус с заслуженной гордостью.

— Ва-а-ау... — Лили посмотрела на него со смесью изумления и восхищения. Северус почувствовал, как к щекам прилил предательский жар, и чуть мотнул головой, от чего передние пряди опали на лицо, скрывая его.. — Ты такой молодец! Заходи, Сев!

Когда мальчик разделся, они направились на кухню, где пахло свежеиспечённой шарлоткой, маслом и еще чем-то непонятным.

— Здравствуй, Северус! — поздоровался мистер Эванс, на секунду оторвавшись от чтения газеты.

— Здравствуйте, — отозвался Северус, приветственно улыбаясь.

— Отличный костюм!

— Благодарю, — чувствуя, как от смущения начинают гореть уши ответил Северус. Надо было сказать что-нибудь приятное в ответ, но он никак не мог придумать что именно. Выручила Лили.

— Давай украшать дом! — скомандовала она. — Сейчас мы вырежем гирлянду, а потом, как в прошлом году, будем вырезать фонарь Джека. Папа в этом году достал тыкву, представляешь? — подруга с восхищением посмотрела на отца. Ричард попытался скрыть улыбку, проступившую на губах, за газетой, но она продолжила светить даже сквозь нее.

День прошёл прекрасно. Они с Лили творили, украшали дом так, как только им приходило в голову, вырезали тыкве презрительную ухмылку. По зарождающейся традиции добавлять к фонарям что-то необычное, Северус изобразил с обратной стороны хвостик-стрелочку, такой, как иногда изображают у чёртиков на иллюстрациях.

Когда за окном уже заструились потоки людей в разнообразных костюмах, Лили и Северус направились в прихожую. Мальчик быстро оделся и выжидательно посмотрел на подругу, которая не спешила к нему присоединяться.

— Жду, пока ты освободишься и сможешь сосредоточить всё внимание на мне, — пояснила она в ответ на немой вопрос. — Ты сейчас просто с ума сойдёшь! — С этим возгласом Лили понеслась в свою комнату.

Мистер Эванс, отправившийся их проводить до выхода и сейчас стоящий, облокотившись на дверной косяк кухни, понимающе улыбнулся, заметив то, что Северус побледнел.

— Не переживай ты так, она преувеличивает. В лечебницу от этого зрелища тебя не отправят, — усмехнулся он.

Мальчик не успел среагировать на шутку. В конце коридора появилась Лили. Северус ахнул. За ее спиной, крепясь на легком проволочном каркасе с лямками, как от рюкзака, сияли огромные крылья. Они были сделаны из гибких ивовых прутьев, обтянутых тончайшим, почти прозрачным пергаментом. Лили раскрасила их в переливы синего, серебристого и фиолетового, а по краям рассыпала мириады крошечных блесток, которые мерцали даже в свете прихожей. На ней было простое голубое платье, но крылья делали ее существом с другой планеты — легким, воздушным, волшебным.

— Ну... — Лили замерла, застенчиво улыбаясь, ловя его реакцию. — Как?

Северус не мог вымолвить ни слова. Он просто смотрел, забыв, как дышать. Это было... прекрасно.

— Лили... — выдохнул Северус. — Это... это волшебно. Буквально. Ты выглядишь... как настоящая фея. — Он подошел ближе, осторожно потрогал край крыла. Пергамент был гладким и прохладным. — Твой папа... он гений.

Ричард Эванс скромно откашлялся, но было видно, что комплимент тронул его.

— Главное, чтобы не отвалились по дороге. Крепления я проверял десять раз.

— Не отвалятся! — уверенно заявила Лили. — Я проверяла одиннадцать! Ну что, ворон мой прекрасный, полетели за сладостями?

Они вышли на прохладный вечерний воздух. Фонари уже зажглись, отбрасывая длинные, пляшущие тени. От домов тянуло запахом тыквенных пирогов и сладкого печенья. Воздух был наполнен ожиданием, и Северусу чудилось, что он ощущает легкое, едва уловимое покалывание — предвестие усиления магических потоков в эту ночь.

— Чувствуешь? — шепнула Лили, будто читая его мысли. Она шла рядом, ее крылья слегка покачивались при каждом шахе. — Воздух... он словно искрит. Как перед грозой, только... по-доброму как-то. Это Самайн, да? Магия просыпается?

— Да, — кивнул Северус, вдыхая полной грудью. Усталость отступила еще на шаг, вытесненная растущим волнением. — Границы истончаются. Силы текут свободнее. Скоро... скоро мы это проверим. — Он посмотрел на ее крылья. — Ты и вправду похожа на фею. Особенно сегодня.

Лили сияла.

— А ты — на мудрого ворона. Или... на колдуна, частично принявшего облик птицы. — Она вдруг задумалась. — Сев, а ты не боишься? Не темных духов, нет... а того, что... что не получится? Что мы не сможем летать? Даже с силой Самайна?

Северус немного помолчал. Страх был. Страх разочарования, страх выглядеть слабым перед ней. Но сегодня он казался маленьким и далеким.

— Боюсь немного, — честно признался Северус. — Но не так, как боюсь... — Он заснулся, — ...других вещей. Это... другой страх. Как перед прыжком с высокой скалы в воду. Страшно, но ты знаешь, что это возможно. И ты хочешь этого. Сильнее всего на свете. Так что — прыгнем?

— Прыгнем! — уверенно ответила Лили, и ее рука нашла его ладонь. Она крепко сжала его пальцы. — А пока... за конфетами! Первый дом — миссис Гудхарт, она всегда дает огромные шоколадки!

Богатый район Кокворта преобразился. Каждый дом соревновался с соседними в изысканности и оригинальности украшений: светящиеся паутины, надувные привидения в окнах, кладбища из пенопласта на лужайках. Воздух был наполнен запахом жжёной тыквы, детским смехом и предвкушением волшебства. Лили сияла, ее крылья трепетали при каждом шаге. Она болтала без умолку, комментируя каждый дом, каждый костюм. Северус шел рядом, воронья маска скрывала лицо, черная одежда делала его тенью. Но внутри он не был тенью. Он был натянутой струной, готовой зазвенеть от магии Ночи Силы. Он чувствовал ее — древнюю, дикую силу, пульсирующую в земле, в воздухе, в самом его сердце.

За маской почти не удавалось вздохнуть, а ему хотелось дышать, дышать полной грудью. Пока они шли к следующему дому Северус стащил с лица лик ворона. И понял, что не хочет снова его надевать. Он не стал сообщать об этом подруге, она бы расстроилась, но решил, что натянет маску обратно чуть попозже. Через дом, а лучше — два. А пока постоит за Лили, никто не расстроится, если его не увидит.

— О, Сев, смотри! Этот дом — просто потрясающий! — Лили указала на особняк с колоннами, утопавший в светящихся оранжевых гирляндах. Огромная светящаяся изнутри тыква с зловеще оскаленной рожей стояла у парадной двери. — Пойдем туда!

Они поднялись по широким ступеням. Лили уверенно нажала на звонок. Звонкая, нарочито веселая мелодия прозвучала за дверью.

Дверь открыл высокий мужчина в безупречно сшитом костюме, с холёным лицом и холодными глазами. В его руках была огромная стеклянная ваза, полная дорогих шоколадных конфет в блестящих обертках. Он окинул Лили снисходительно-одобрительным взглядом.

— О, маленькая фея! Прелестно! — его голос звучал гладко, как полированный мрамор. Он насыпал щедрую горсть конфет в ее протянутый мешок. Затем его взгляд скользнул по Северусу, замершему чуть позади. Холодные глаза сузились, в них мелькнуло мгновенное узнавание, сменившееся презрительным интересом. — О... Какие люди. Северус Снейп, если я не ошибаюсь?

Северус замер. Лицо казалось смутно знакомым, но он не мог вспомнить...

— Кевин! — громко крикнул мужчина, не отрывая ледяного взгляда от Северуса. — Выходи-ка сюда! Посмотри, кто к нам пожаловал!

Имя ударило Северуса как обухом. Кевин Брик. Один из его мучителей в школе. Он напоролся на отца одноклассника. Мистера Брика. Главного сплетника района. Всплыло все: презрительные усмешки при встрече, а Северус вспомнил эти встречи, ядовитые замечания в адрес "этого Снейпа", унизительные истории о пьяных выходках Тобиаса, которые мистер Брик любил рассказывать при каждом удобном случае.

Как же его угораздило так? Каким кретинизмом было снимать маску именно сейчас!

Сердце Северуса сначала остановилось, а потом заколотилось с такой бешеной скоростью и силой, что он услышал его стук в ушах. «Нет. Только не сейчас. Только не при Лили». Он видел, как подруга нахмурилась, ее веселье сменилось настороженностью. Она еще не понимала полностью, но чувствовала фальшь.

Из глубины роскошно обставленного холла появился Кевин Брик. Костюм космонавта выглядел дорого и ново, скафандр блестел, но его это не украшало. Северус слабо мог себе представить каким должен быть костюм, способный скрыть подобный мерзский характер. Когда Кевин увидел "Снупи", его лицо исказилось знакомой отвратительной усмешкой. Злобы, презрения.

— О, Снупи! — фыркнул он, громко, чтобы слышали соседние дети, подходившие к дому. — Выбрался из своего вонючего Паучьего тупика? Искал подачки у приличных людей? Пап, смотри, это тот самый, чей отец вчера опять устроил дикий скандал на фабрике, мне рассказывали! Орал, что ему недоплатили, чуть новый станок не разнёс вдребезги! Весь цех стоял! Настоящий позор завода! Позор района! — Кевин говорил с натужной громкостью, наслаждаясь моментом, бросая ядовитые взгляды на соседей.

Мистер Брик покачал головой с театральным, глубоким сожалением.

— Увы, сынок, увы. Непутевый человек. Пьет, как... — он сделал паузу, подбирая слово, — как сапожник. И ведь семья... — его взгляд снова, медленно, оценивающе, скользнул по поношенной куртке Северуса, по картонной маске, по худому телу, пытавшемуся сжаться. — Ну что ж, маленькая фея, — он внезапно переключился на Лили, его голос снова стал масляно-любезным. — Возьми еще конфет. Отборных. Ты заслуживаешь настоящего праздника в... достойном обществе. — Он снова насыпал щедрую порцию явно дорогих конфет в ее мешок, подчеркивая свой достаток.

Лили стояла, как громом пораженная. Её лицо сначала побелело, потом залилось густым румянцем возмущения. Глаза вспыхнули зеленым огнем. Она открыла рот, чтобы крикнуть, чтобы бросить эти конфеты обратно в лицо этому чванливому... чтобы защитить Северуса...

Но Северус среагировал молниеносно. Паника, острая и леденящая, сжала его горло ледяной рукой. «Они увидят. Обратят внимание на то, что она со мной. С «Снупи из Паучьего тупика». Начнут травить и ее. Назовут «подругой вонючего Снейпа». Испортят ей жизнь в школе. Отомстят». Мысль была невыносимой. Он резко шагнул вперед, перекрывая Лили, и схватил ее за руку выше локтя — крепко, почти до боли.

— Мы уходим. Немедленно, — Его голос прозвучал низко, резко, как удар кнута. Он не стал ждать возражений или понимания. Сильно потянул ее за собой, срываясь со ступенек, почти бегом уводя от ослепительного света особняка, от насмешливо-жалостливых взглядов Бриков, от нарастающего гула детских голосов, начинавших перешептываться.

— Сев! Что ты делаешь?! Пусти меня! Это же... они же...! — Лили пыталась вырваться, спотыкаясь о неровности тротуара. — Он оскорбил... они...!

— Молчи! Иди! — прошипел он сквозь зубы, не оборачиваясь и не ослабляя хватки. Он вел её прочь от главной улицы, в боковую аллею парка, в спасительную тень огромных, многовековых дубов. Только там, в относительной тишине, под сенью шумящих крон, он остановился, резко отпустил её руку. Его дыхание срывалось, лицо было мертвенно-бледным, но глаза горели не страхом, а яростью и жгучим стыдом.

— Что... что это было, Сев?! — Лили выпрямилась, отступая на шаг. Её крылья странно взъерошились, будто у рассерженной птицы. — Почему мы убежали?! Он оскорбил тебя! Оскорбил твою семью! И этот... этот Кевин! Он твой одноклассник?! Ты говорил, что не ладишь с ними, но... так?! Он всегда так с тобой обращается?!

— Да, — выдохнул Северус, от безысходности сжимая полузабытую маску так, что тонкий картон, который он с таким трудом изготавливал, треснул у клюва. — Кевин Брик. Он... всегда так. И его друзья. И многие другие. — Он отвернулся, уставившись в темноту между стволами старых деревьев, словно ища там ответа. — Я не хотел... я не хотел, чтобы ты это видела. Слышала. Чтобы ты... втягивалась в это дерьмо, — Он выругался тихо, но с горечью. — Чтобы они начали обращать на тебя внимание из-за меня. Чтобы тебя... запятнали ассоциацией со мной.

— Но это же дико несправедливо! — Лили подошла к нему вплотную, заглядывая в лицо, пытаясь поймать его взгляд. — Ты же не виноват! Ты ничего плохого не сделал! Почему они... почему они такие... ужасные?!

— Потому что мой отец — пьяница, дебошир и позор завода! — вырвалось у него с горечью, которой он не мог сдержать. — Потому что мы живем в самой дыре Коукворта — в Паучьем тупике! Потому что я ношу старую, чужую одежду и не похож на их сынков в модных куртках! Потому что я урод. Потому что я... — он запнулся, сжимая кулаки. — Потому что я — Снейп.

Северус резко выдохнул, сожалея о вспышке. Снова, в который уже раз, он срывался на неё, на самого близкого, самого светлого, самого дорогого человека в своей проклятой жизни. Снова, снова, снова...

— Прости, Лили, — выдохнул он, безуспешно пытаясь сглотнуть ком, вставший в горле Я... не хотел кричать. Просто... сегодня Самайн. Я не хотел, чтобы это... эта грязь... испортила наш вечер. Нашу ночь. Наш... полет. — Он поднял на нее взгляд, и в его глазах была не только ярость, но и мольба. — Забудь о них. Пожалуйста. Сегодня... сегодня важнее магия. Важнее сила ночи. Важнее то, что мы можем сделать, — решил он сменить тему.

Лили смотрела на него. Буря гнева и непонимания в ее глазах постепенно стихала, сменяясь глубоким, почти физическим сочувствием, которое она отчаянно пыталась скрыть, чтобы не ранить его еще больше. Она глубоко вдохнула, расправила помятые крылья. Воздух вибрировал особой, почти осязаемой магией. Звенел.

— Да, — сказала она тихо, но с внезапной твердостью. — Ты прав. Они... эти люди... они не стоят ни одной нашей мысли сегодня. Ни одной капли нашего внимания. — Она сделала шаг вперед и осторожно, без принуждения, взяла его холодную руку в свои теплые ладони. — Пойдем дальше? Надо еще конфет собрать, раз уж мы тут. А потом... Потом наше настоящее волшебство. Наш Самайн.

Он кивнул, благодарность сжала ему горло, не давая сказать ни слова. Он снова надел треснувшую маску. Маска помогала. Она скрывала то, что он не хотел показывать даже Лили — всю глубину своего унижения и страх за нее.

Дальнейший сбор конфет прошёл как-то напряжённо. Они говорили мало, не смеялись вовсе. Северус чувствовал на себе насторожённые взгляды Лили, полные неугасающих вопросов, но пока она их не озвучивала, у него была возможность не отвечать. И Северус, как самый жалкий трус, прятался за этим фактом. Каким бы пьянящим не было ощущение бушующей вокруг магической энергии, ему сложно было пересилить ту бурю эмоций, которая тяжёлым набатом из непечатных слов звучала сейчас в его ушах. Будь он сейчас наедине с собой, наверняка вторил бы ей, но рядом была Лили, что, к слову, нисколько его не огорчало, хотя необходимость сдерживать всю свою боль и бессильную ярость внутри была мучительной. Такой приятный день оборачивался для него крахом — теперь Лили всё знала точно. И от этой мысли хотелось выть. Если год назад он радовался возможности обсуждать с ней проблемы в семье, то теперь, когда речь зашла об одноклассниках, всё было иначе. В первом случае был Тобиас, отец, сколько от этого ни бегай, взрослый, которого он, Северус, не боялся, с которым боролся. Хотя, не боялся — громко сказано. Было бы глупо забывать, как замирало перед каждой стычкой сердце, как подкашивались ноги, как больше всего хотелось броситься наутёк... Ладно, страх всё-таки был, просто Северус умел его пересиливать. И, в какой-то степени можно было сказать, что он поступает в этой ситуации максимально правильно. Терпит физические побои, иногда всё-таки позволяя себе из-за них пострадать.

Во втором же случае, то есть сейчас, были одноклассники. Наглые, бессовестные, безмозглые и вообще умалишённые тварёныши, которые в большинстве своём просто насмехались, тыкая его выдающимся носом прямо во всю его грязь, напоминая ему, где его место. Перетерпеть это было чуть ли не сложнее физических расправ, тоже, к слову, с их стороны иногда поступавших. В школе его встречало насилие над гордостью, чуть ли не единственной вещью, над которой он имел хоть призрачную тень контроля, которой он хоть чуть-чуть обладал. Он был, дракл их всех подери, волшебником. Волшебником, постоянно голодавшим, вряд ли вообще дожившим до сегодняшнего дня, если не помощь семьи Лили. Волшебником, чей собственный отец постоянно измывался над ним. Волшебником, чья мать... непонятно что с ней происходило вообще. Этот самый волшебник не мог стерпеть, сбегая из ненавистного дома, после встреч с подругой, с которой вместе они творили настоящее колдовство, того, что ему снова будут напоминать о том, что ждёт его вечером. Того, что ему вновь станут попрекать тем, что он не мог исправить — нищетой, отцом, внешностью... Внешность... Далеки были те времена, когда Северуса устраивало в себе хоть что-то, кроме струящейся по его жилам магии, так трудно подчиняемой. Когда-то его радовали схожие с матерью черты. Когда-то, настолько давно, что нельзя было припомнить хоть одну дату, он мог смотреть в зеркало без отвращения. Наверное, до школы. Может быть, первый год ещё и нормально всё было, но потом он перестал нравиться себе в целом, а после и вовсе стал замечать в себе отвратные детали, начиная с уродливой костлявости, делающей его похожей на какого-то гомункула и заканчивая носом папаши.

Сейчас он думал об этом почему-то всё чаще, хотя, казалось, давно смирился с фактом своей неприятной наружности. Скорее всего, дело было в Лили. Рядом с ней, такой красивой, такой идеальной, такой... правильной, причём и внутри, и снаружи, он подмечал в себе всё новые и новые изъяны, которые, как с каждым днём он всё больше уверялся, она однажды увидит и, отметив их, бросит его. И сегодня ей открыли глаза на ещё один его минус — помимо того, что её друг был нищим уродом, к тому же ещё, пусть и изредка, сквернословящим, этот экземпляр ещё и страдал полным отсутствием навыков соализации. Настоящая ошибка природы, ей-Мерлин! Только вот почему-то исправлять её эта ошибка не спешит — всё-таки жизнь слишком дорогая штука, а, когда у тебя ещё и есть такая невероятная подруга, эта жизнь начинает иметь хоть какой-то смысл, кроме как, кажется, бесполезного ожидания слишком далёкого чуда, скрытого в Шотландских горах.

Когда мешочки достаточно, по меркам Лили, отяжелели, Северус проводил её до дома. Они распрощались, договорившись встретиться через час, когда Лили сможет сбежать из дома. За эти несравнимо долгие шестьдесят минут Северус успел многое.

Прошёлся до Пятна, залез на дерево, пролистал блокнот с записями для ритуала, и просидел на этом дереве до самого момента, когда следовало идти за Лили. Мыслями всё это время он был в далёких далях, где уже возненавидел себя. Сегодняшняя ситуация казалась ужасной бредовой, по реалистичности сравнимой со сном. Ну, точнее, с кошмаром.

Как мог он напороться на дом одноклассника и не понять этого? Он, чьим основным развлечением первые девять лет жизни было бесцельное блуждание по району, пусть и с перерывами на чтение. Но дом-то весьма заметный. Тем более, Брик! Было как минимум неосмотрительно не знать, где он живёт! А впрочем, раньше ему не было до этого дела, встретил бы и встретил, выслушал очередную порцию желчи, одной больше, одной меньше, какая разница? Сегодня это было важно лишь из-за присутствия Лили, потому что она не должна была этого слышать. Но она слышала. И Мерлин, как же это было ужасно! Теперь она точно будет его жалеть...

Вновь хотелось выть, рвать на себе волосы, плакать. Но это было бы слабостью. Даже когда мир рушился на глазах, даже когда счастье просачивалось сквозь пальцы, было необходимо оставаться сильным, чтобы удержать на ладонях хотя бы остатки этого счастья. И сегодня... сегодня действительно не нужно было об этом думать. Поубивается завтра. А сегодня — Самайн.

Северус еле сдерживался, чтобы не взлететь прямо сейчас, не дожидаясь подруги, но в то же время очень хотелось разделить этот момент с ней. Поэтому он себя останавливал, твёрдо ступая по асфальту дороги, не отрывая ног от земли на более долгий срок, чем самые обычные люди.

Лили, уже одетая в джинсы, тёплый осенний свитер и пальтишко, снявшая свои хрупкие крылья, к тайному сожалению Северуса, пусть он и понимал, что это было логично, выскочила из окна и мягко опустилась на коротко стриженный газон придомового участка Эвансов. До Пятна они добежали, обменявшись лишь парой дежурных фраз. Ни один из них не мог более терпеть.

Они жаждали провести ритуал и наконец сделать то, чего ждали уже три с половиной месяца — полетать по-настоящему.

В первой части их ночи ничего не изменилось, за исключением, конечно, полного здравия проводящего ритуал Северуса — шалфей, фразы на латыни, костёр, жертва крови. Ладно, всё-таки пара нововведений у них появилась — костёр они зажгли одним проведением ладони, не утруждая себя морокой с кремнием, а Лили пожалела древних духов и решила, что те не выживут без горсти конфет, так что решено было добавить и их.

Над желаниями думали недолго. Северус плюнул на законы морали и этики и написал: «Хочу, чтобы Тобиаса больше не было». Лили попросила древних духов: «Чтобы у Сева всё было хорошо. И летать». Пламя, забирая себе их записки, как и в прошлый раз, на несколько секунд изменило цвет на зелёный. А затем вновь стало обычным, но что-то всё же было иначе. Магия пробудилась.

— Сев! Смотри! Ты видишь это?! — Лили замерла, задрав голову, ее палец дрожал, указывая вверх. Костер пылал не просто ярко. Он горел багряно-золотым пламенем, как расплавленное солнце. Но это было не главное. От костра вверх, к самому темному бархату неба, усеянному бриллиантами звезд, тянулись десятки тонких, почти невидимых глазу, струек сияющего золотистого дыма. Они пульсировали, переливаясь в лунном свете, как чистое расплавленное золото, образуя причудливый, мерцающий узор. — Это же... это же потоки! Самайновские потоки силы! Они повсюду!

Северус сбросил куртку и рюкзак на землю. Холод ночи отступил перед жаром костра и внутренним огнем. Кровь пела в его жилах древний, дикий гимн.

— Да, Лили! Вижу! Это самая чистая магия! Она конденсируется, течет! — Он поднял руки, ладонями вверх, пальцы слегка растопырены, как будто ощупывают невидимые потоки воздуха. — Чувствуешь вибрацию? Как будто все пространство вокруг нас... дрожит от мощи? Как гигантские струны, напряжённые до предела!

— Да! Точь-в-точь! — Лили тоже вскинула руки. — Сев... Думаешь, мы можем? Сегодня? Не просто зависнуть или немного пролететь... а лететь? По-настоящему? Далеко? Высоко? Как птицы?!

— Сегодня, Лили, — в его голосе звенела непоколебимая уверенность, замешанная на чистой эйфории ночи, — мы можем всё! — Он подошел к самому краю пылающего сердца костра, ощущая его жар, побеждающий остатки октябрьского холода в его душе. — Прыжок через пламя — для очищения духа и призыва силы ночи! Готовься!

Они разбежались с противоположных сторон поляны — он, черный ворон, даже без маски, она, огненная фея, вовсе не нуждающаяся ни в крыльях, ни в магии, чтобы творить чудеса, — и прыгнули навстречу друг другу, их руки сцепились в едином порыве, прямо над пылающим эпицентром Самайновской силы. В момент пересечения огня, в центре жара, света и древней магии, их тела пронзил не просто электрический разряд — это был взрыв. Взрыв чистейшей, нефильтрованной магической энергии. Северус и Лили не просто зависли — они катапультировались вверх, как будто их подхватила невидимая лавина, только не тянущая вниз, а поднимающая вверх — выше, выше... Воздух засвистел в ушах оглушительно, но холода от пронизывающего ветра не чувствовалось, только жар ритуальных костров, разгоревшихся сейчас в их сердцах... Пятно, костер, дубы — все стремительно уменьшилось, превратившись в игрушечный макет далеко внизу. Они поднялись выше верхушек самых высоких дубов, окаймляющих их убежище! Выше, чем когда-либо осмеливались мечтать! Лили вскрикнула — не от страха, а от невероятного восторга и ощущения абсолютной свободы. Не было необходимости в изматывающем контроле, как во время их тренировок, нужно было просто хотеть, и всё получалось так, как нужно.

— Се-е-ев! Мы лети-и-им! По настоящему лети-и-им! — ее крик, чистый и ликующий, разнесся в ночной тиши, эхом отразившись от далеких холмов.

— Держись! — крикнул он в ответ, его голос был полон дикой, неконтролируемой радости. Он чувствовал потоки Самайна не как абстракцию, а как осязаемые реки силы, текущие в ночном воздухе. Он поймал одну из них, мысленно направив ее под свои ноги. Это было как встать на спину гигантской, невидимой птицы, на восходящий термический поток невероятной силы. Они понеслись вперед, плавно и в то же время стремительно, как стрела, огибая верхушки спящих деревьев парка. Два причудливых силуэта на фоне луны, слившиеся в едином танце полета.

— Куда летим, повелитель ветров?! — смеялась Лили, вцепившись одной рукой в его руку, другой балансируя, добавляя устойчивости и красоты полету.

— К реке! — ответил Северус, уже видя Коуквортский канал, превращенный луной в сияющую серебряную ленту внизу. Он сконцентрировался, руля потоком. Это было не просто парение. Это было путешествие под звездами. Они летели со скоростью скачущей галопом лошади, ветер свистел в ушах, рвал волосы, охлаждал разгоряченные лица, наполняя легкие ледяной свежестью. Северус чувствовал каждую молекулу воздуха, каждую вибрацию магического потока. Он управлял ими как капитан своим кораблем в бурном, но знакомом море. Лили смеялась, кричала от восторга, расправив руки, словно пытаясь обнять всю бескрайнюю ночь, весь мир, лежащий у их ног.

Они пролетели над спящими кварталами Коукворта — огоньки окон казались россыпью светлячков; над темной, таинственной лентой реки, где отражение луны колыхалось, разбиваемое их стремительными тенями; над пустынными, покрытыми инеем полями за городом, где только старый стог сена одиноко чернел в лунном свете. Сила Самайна казалась неиссякаемой, подпитывая их, делая легче пушинки, сильнее бури. Северус выполнял немыслимые виражи — резко взмывал почти вертикально вверх, увлекая подругу за собой, пока весь Коукворт не превратился в миниатюрную, мерцающую огнями карту далеко под ними, а потом отпускал её и камнем падал вниз, выравниваясь у самых крыш домов или верхушек деревьев, так, что у Лили сердце замирало от страха за него, но потом, когда он вновь подлетал к ней, целый, свободный, счастливый, она вскрикивала от захватывающего дух восторга и адреналина.

Им было всё равно на то, что их могли увидеть. Было всё равно на то, что это опасно. Было плевать на всех неприятных людей, оставшихся далеко внизу. Сегодня, — нет, сейчас! — они были недосягаемы.

— Ты совершенный безумец, Сев! — кричала Лили ему в ухо, едва перекрывая шум ветра, но в ее глазах светился такой же безумный восторг.

— Это не безумие, Лили! Это свобода! — парировал он, выполняя мертвую петлю вокруг шпиля старой заброшенной часовни на окраине города. — Чувствуешь? Мы вырвались! Мы свободны!

Они летали, казалось, целую вечность. И говорили. Говорили на лету, кричали сквозь ветер, делились ощущениями, полностью забыв про все неприятности, трудности, проблемы.

— Сев! Как ты это делаешь? — Лили пыталась повторить его резкий разворот, но пока только плавно парила рядом, как бабочка, хотя полёты всегда давались ей легче, чем ему.

— Потоки, Лили! Лови потоки силы! Они как течение в океане! Одни несут вверх, другие — вниз, третьи — вперёд! Чувствуй их направление! Доверься им! — Северус летел рядом, показывая жестами. — Вот! Сейчас поток поднимается от крыши того дома! Входи в него! Да! Так!

Лили сосредоточилась. Ее лицо стало маской предельного внимания. И вдруг — она рванула вверх, подхваченная мощной золотой волной, легко обогнав Северуса, взмыв выше облаков!

— У меня получилось! Сев, смотри!

— Блестяще, Лил! — засмеялся он, догоняя ее, их тени слились на лунной дорожке реки. — Ты просто рождена для полётов!

Они говорили о сути магии, о ее вкусе сегодня — остром, как первый осенний морозец, и сладком, как дым священного костра. О Хогвартсе, который теперь казался не далекой мечтой, а неизбежной, блистательной станцией на их пути. О звездах, которые с этой высоты казались такими близкими, что можно было протянуть руку и коснуться. О книгах, которые они прочтут, о зельях, которые сварят в волшебной школе. Северус забыл об усталости, о боли, о Паучьем тупике, о Бриках. Он был чистым каналом воли, плотью от плоти древней магии, парящим в Самайновской ночи рядом со своей феей, своим самым верным другом и соратником.

Сила Самайна начала медленно отступать, как прилив, лишь когда луна склонилась к самому горизонту, окрашивая небо на востоке в перламутровые тона. Они спустились обратно на Пятно, к тлеющему костру, как две усталые, но бесконечно счастливые птицы, вернувшиеся в гнездо. Ноги подкосились, и они рухнули на мягкий, прохладный мох у корней их старого дуба-хранителя, тяжело дыша, но с лицами, сияющими от немыслимого счастья и глубочайшего удовлетворения. Тела гудели от непривычного напряжения, мышцы ныли, но это была приятная, победная усталость воинов, вернувшихся с триумфом.

— Сев... — Лили запрокинула голову, глядя на последние, самые яркие звезды, мерцающие в светлеющем небе. Ее голос был тихим, полным благоговения. — Это... это было самое невероятное, что случалось со мной за всю жизнь. Ты... ты там, в небе... ты был великолепен. Настоящий Повелитель ветров.

Он перевел дух, повернулся к ней, опираясь на локоть. Его глаза цвета ночи горели, как черные алмазы, отражая последние всполохи пламени ритуального костра.

— Это был не только я, Лили. Это была ночь. Самайн. Его древняя сила. И ты, — Он замолчал, подбирая слова, которые могли бы передать глубину ощущений. — Без тебя... без твоей веры... — он улыбнулся, — я бы, наверное, так и остался вороном, каркающим на земле. Ты... ты зажгла во мне что-то сегодня. Даже после... этой мерзости с Бриками. Ты напомнила мне, ради чего все это. Ради чего я терплю. Ради чего учусь. Ради чего живу.

— Ради чего? — шепотом спросила Лили, поворачиваясь к нему на бок, ее изумрудные глаза ловили его взгляд.

— Ради этого, — Северус широко раскинул руки, охватывая и тлеющий костер, и поляну, и дуб, и все небо над ними. — Ради свободы. Ради силы. Ради ощущения, что ты можешь подняться выше всего — выше Паучьего тупика, выше насмешек, выше страха, выше самого себя вчерашнего. Выше всего, что пытается пригнуть тебя к земле, в грязь, — Его голос зазвучал с новой, незнакомой Лили страстью, необъёмной и убедительной. — Сегодня я почувствовал, Лили. Почувствовал кожей, костями, каждой клеткой. Почувствовал, что могу. Что мы можем. Что магия... она не просто на страницах учебников и не только во взмахах палочкой. Она — жизнь. Наша истинная, подлинная жизнь. Наше призвание.

Лили слушала, затаив дыхание. В тусклом свете почти погасшего костра она видела в нем не изможденного мальчика из трущоб, а кого-то большего. Личность, закаленную в горниле невзгод, полную нерастраченной мощи, решимости и мудрости. Искру гения.

— А Хогвартс... — продолжил он, его взгляд устремился в тлеющие угли, будто он ожидал увидеть там отражение будущего. — Это не просто спасение от... всего этого. Это... стартовая площадка. Там мы научимся не просто летать или поджигать свечи. Там мы научимся контролировать эту силу. Формировать её. Творить. Изменять мир вокруг себя. Станем теми, кем мы должны быть, — Он поднял взгляд на нее. — Ты веришь в это? В нас? В наше будущее?

— Верю, — ответила Лили без тени сомнения, ее голос звенел чистой уверенностью. — После сегодняшней ночи... после этого полета... я поверю во что угодно. И в Хогвартс. И в магию. И особенно — в тебя, Сев. — Она улыбнулась, и в этой улыбке было все тепло мира. — Мой Повелитель Ветров.

Он рассмеялся, коротко и искренне, и в его глазах светилось удовлетворение титулом.

— А ты — моя Фея Самайна.

— А знаешь, на кого ещё мы похожи? — лукаво улыбнулась Лили.

— Мне уже не нравится эта игра, — усмехнулся Северус. — Но давай. На кого?

— Ты — Питер Пен, а я фея Динь-динь.

— Чудесное сравнение, — скривился Северус.

Лили залилась звонким смехом.

— Да помню я, как ты относишься к этой истории, но действительно ведь похоже!

— Только тем, что мы летали.

— Не спорю.

Они лежали молча, слушая потрескивание последних угольков, шелест пробуждающихся от ночного сна листьев, первые робкие птичьи трели. Усталость накрывала теплой, тяжелой волной, но это была усталость заслуженная, усталость победителей, достойных отдыха.

— Сев? — тихо спросила Лили, глядя на бледнеющие звезды. — Ты же... ты же знаешь, что можешь говорить со мной? Обо всем? Даже о... о школе. О тех... Бриках. О том, что тяжело. Ты не один. Я твой друг. Настоящий. Всегда.

Северус взглянул на нее. В её глазах была чистая, не замутнённая никакими сомнениями искренность. Он знал, что она права. Что он мог бы рассказать. Но сегодня... сегодня было слишком совершенно. Слишком чисто. Слишком наполнено светом полета и силой Самайна, чтобы омрачать его тенью ада, школьной травли и унижений. Он улыбнулся ей, легкой, уклончивой, но теплой улыбкой.

— Знаю. Спасибо. Правда. Но сегодня... — он поднялся, протягивая ей руку, чтобы помочь встать. — Давай оставим сегодня только для магии? Для полета? Для Самайна? — Его взгляд умолял понять. — Пора тебе домой, Лили. Рассвет уже.

— А ты? — спросила она, принимая его руку и вставая.

— А я... я вернусь сюда. Дождусь, пока костер догорит. Провожу его, — Он не мог признаться, что боится возвращаться в Паучий тупик, что боится, что эйфория рассыпется в прах при виде Тобиаса, что ему нужно еще немного побыть в ауре этой Ночи Силы, упиться ею, чтобы его хватило на дальнейшую борьбу, которая, он знал, ему предстояла.

Северус проводил её до самого дома. Они остановились под её окном, и Лили крепко обняла его.

— Спасибо, Сев. За самую волшебную ночь в моей жизни.

— Тебе спасибо, Лили, — прошептал он ей в волосы, передавая последний крошечный импульс тепла — не магии, просто человеческого тепла, благодарности. — Спокойного... то есть, доброго утра... Динь-динь.

Лили улыбнулась в ответ на это его обращение.

Он стоял и смотрел, как она бесшумно воспарила в воздух, как забралась в окно и помахала ему на прощание. Потом повернулся и пошел обратно к Пятну. Эйфория медленно отступала, как вода после прилива, уступая место знакомой физической усталости, но в груди оставалось нечто новое. Не просто огонек надежды. Горячий, твердый, как алмаз, уголек уверенности. Уверенности в своей силе. В их силе. В том, что Хогвартс — не сон, а неизбежный, блистательный следующий этап пути, который они начали вместе сегодня, в эту ночь полёта. Он поднял лицо к бледно-розовеющему небу на востоке. «Я научусь всему. Я стану сильным. Сильнее всех, — Мысли были четкими, как удар колокола, не оставляя места сомнениям. — И никто, никогда больше не загонит меня в угол». Он шел медленно, но его шаг был твердым. Он нес в себе крылья Самайна, и теперь он знал — они уже не сломаются. Никогда.