Dead Girl’s Poem (гет)

Тишина опустилась на комнату, словно тяжёлое ватное одеяло. Ребёнок затих, прикрыв серые глазищи, успокоился и провалился в дрёму. Скоро он будет спать, крепко-прекрепко, иногда дёргая слабыми пальчиками во сне только-только начавшие пробиваться каштановые волосики.

Гермиона, тихо вздохнув, на цыпочках подошла к кровати и, присев на краешек, приложила пальцы к вискам. Голова, казалось, вот-вот расколется на части. Ребёнок все два месяца, прошедшие со дня его рождения, не давал девушке спокойно выспаться. Порой ей даже казалось, что она начнёт ненавидеть это маленькое, хлипкое существо.

Больше всего Гермиону бесило то, что Драко не появлялся с сентября, с того самого дня, как начался учебный год. Он ни разу не навестил её на каникулах и ни разу не написал. Он ничего не спросил о ребёнке, как будто бы это вовсе не он уговорил Гермиону рожать, как будто это не он простоял у двери спальни целую ночь, когда Гермиона забаррикадировала дверь, не желая впускать его. Характер Драко Малфоя казался Гермионе непостижимой загадкой. Казалось, он хаотично меняется, будучи то спокойным, то вспыльчивым, то раздражительным, то строгим, то язвительным. А сейчас к нему, похоже, вернулась прежняя сущность Драко Малфоя, которого Гермиона знала пять лет своей учёбы в Хогвартсе. «Ах да, он же псих!» — вспоминала она всякий раз, когда начинала задумываться над тем, что является причиной таких кардинальных изменений поведения её любовника. С ролью любовницы Малфоя Гермиона уже успела свыкнуться. Тем более, он уже более полугода не затруднял её своим присутствием. Всё это время, как ни странно, Гермиона ни разу не вспомнила о Снейке.

Каждый раз, думая о Малфое, Гермиона вспоминала дикий, яростный взгляд серых глаз, казавшихся тёмными в полумраке подземелья. Это было больше года назад… Она была уверена, что у того Драко, который ехал с ней на корабле, у того Драко, который движением волшебной палочки сорвал с неё халатик, другие глаза.

* * *

Её сын, Эридан* Грейнджер, родился в марте, в доме, который Драко Малфой, отец ребёнка, купил для своей любовницы. В доме, который ещё не был обжит полностью. С самого своего зачатия мальчик был лишь раздражением для своей молодой матери и недостойным внимания объектом мебели в глазах отца, которого мальчик впервые увидел только на пятый месяц своей жизни. В конце июня Драко Малфой закончил Хогвартс с отличием. Его смогла бы превзойти только Гермиона Грейнджер, исчезнувшая в Трансильвании год назад. В Хогвартсе о ней никто ничего не знал, а Драко не счёл нужным раскрывать свои секреты. Гарри и Рон считали свою бывшую подругу пропавшей без вести и, незаметно для себя, тосковали по ней. Замену Гермионе они так и не нашли. Хотя, после школы они бы всё равно расстались: закончив школу, Гарри и Рон первым делом поступили в аврорскую академию. Гермиона же никогда бы не выбрала такой путь, хотя её собственная дорога и завела её в непроходимые дебри жизни.

Драко соизволил навестить девушку только в конце июля, через месяц после того, как у него появилось свободное время. Он снова стал тем спокойным парнем, который молча сидел рядом с Гермионой на палубе корабля, созерцая беснующиеся под ночным небом волны. Малфой не стал будить её, войдя посреди ночи в спальню, но ребёнок, над которым он, разглядывая маленькое личико, склонился, проснулся и заплакал.

Гермиона сначала испугалась, увидев над кроваткой тёмную, страшную тень, и лишь потом признала в госте Драко. Лунный свет проник в комнату, осветив высокого блондина и ребёнка, затихшего у него на руках. «Теперь я вернулся навсегда…» — тихо сказал Драко, теребя маленькую розовую ручку. Он положил ребёнка обратно в кроватку и резким шагом подошёл к кровати. Гермиона порывисто села, глядя Малфою в глаза. Его одежда полетела на пол, а девушка медленно провалилась в серый туман, где для Драко Малфоя не было места, а был только ОН – бледный мужчина с мёртвыми серыми глазами. Такой, каким он был при свете луны – властным, сильным и пугающе прекрасным. Снейк. Загадочный, одинокий, стоящий, устало сгорбившись и гордо подняв голову, за завесой тайны. Гермионе казалось, что она знает его, и в то же время не знает. Она была уверена что он есть, но и сомневалась в том, что когда-либо видела его. Он был словно сном, каким-то образом попавшим в реальность. Он был словно бы из какого-то другого мира, где нет ни добра, ни зла. Во всяком случае, Гермиона не почувствовала в нём ни того, ни другого, как будто бы все чувства в нём были выжжены, так, как сжигают ведьму – с позором.

* * *

Время лечит все раны, и, как бы ни было тяжело, Гермиона Грейнджер смирилась со своей ролью. Нет, не ролью любовницы, не отягощённой ничем кроме необходимости бодрствовать часть ночи (а бодрствовала ли Гермиона? Порой ей казалось, что она бредила…), — ролью матери маленького, надоедливого, но прелестного существа.

Эридан был замечательным примером того, какими милыми мальчиками-одуванчиками могут быть дети, когда в холодильнике есть торт или карамельки, и какими чертенятами они могут становиться, когда мама пошла принимать душ и забыла закрыть дверь на кухню. Эридан был хитёр, что было странно – ведь у него было не с кого брать пример. Единственными людьми, которых он знал, были его родители. В свои три с половиной года он был необычайно способным ребёнком, очень мало играя и развлекаясь из-за отсутствия друзей и много читая и рисуя. Гермиона не без гордости считала, что у сына есть способности к рисованию, и из него может вырасти прекрасный художник.

Отца он практически не видел, потому что тот приходил домой ночью, частенько апаррируя прямо в спальню Гермионы. На ребёнка, даже когда тот не спал, и они случайно встречались в коридоре или в столовой, Драко не обращал внимания. Но Эридана, казалось, это не волновало – он не требовал ни от кого нежности и заботы, погружаясь глубоко в свой мир, где, в мечтах, у него было то, что заставило бы папу любить его – магические способности. Эридан Грейнджер был сквибом.

Гермиону это мало волновало – её с детства окружали люди без какого-либо магического дара, и она, узнав свою особенность, не перестала любить их. Её больше беспокоило поведение сына, от которого она требовала идеального послушания и взрослости, не желая понять, что ВСЕ маленькие мальчики любят воровать конфеты из вазочки на столе и лазать по деревьям, даже если прошёл дождь и стволы стали скользкими.

Так как же чувствовал себя ребёнок? Да, он был глубоко несчастен, он был одинок, ему было не с кем поговорить. Но его мать в глубине мертвецки-серых, огромных глаз этого разглядеть не могла. И она не могла чувствовать своей вины. Даже если она была неправа, наказывая или ругая Эридана, у неё на всё находилась одно оправдание: «Я ещё слишком молода, чтобы растить ребёнка!» Тем не менее, ей было уже двадцать, а в этом возрасте мало ведьм остаются незамужними.

Три года, как ей показалось, пролетели слишком быстро, слишком стремительно. Каждый следующий день был похож на предыдущий, и бесконечная череда этих дней стирала ощущение времени. Казалось, Гермиона просто переживала многократно один-единственный день, раз за разом, пытаясь с каждой попыткой найти всё больше ошибок, накопить всё больше вины – вины не перед Эриданом и Драко, а перед теми, кто считал её погибшей и перед теми, кто ждал её. Те, далёкие и почти забытые люди стали ей вдруг дороже того, что было близко. Так часто случается – мы не ценим того, что имеем.

* * *

Была осень. Трава в саду пожелтела и высохла, и всё стало вокруг скорбно-жёлтого цвета, кроме цветущих круглый год белых роз. Эти розы очень нравились Эридану, но Гермиона запрещала рвать их. Они сладко пахли, и нежные, девственно-белые лепестки напоминали Гермионе кожу Снейка. Крошечный прожилки казались ей человеческими венами, по которым почему-то не течёт кровь. Роза…нежный цветок и покрытый безжалостными шипами стебель…растение-загадка. Если бы только розы умели понимать её, как Снейк…

Высоко в тёмном небе завис крошечный, узкий серп месяца. Во всё ещё густой, но жёлтой кроне дерева ухала сова, и в кустах роз что-то стрекотало. Наверное, это были цикады или кузнечики…Гермиона не разбиралась в насекомых. Она просто сидела у пестрящих белыми и чайными розочками кустов и любовалась каплями росы на нежных лепестках. Ей не спалось.

В доме включился свет. Послышался хлопок двери, словно кто-то в ярости ворвался в одну из комнат. Потом – высокий всхлип, тишина и крики. Кто-то что-то отчаянно кричал, переходя вдруг на спокойный тон и начиная кричать снова. Это был один и тот же голос.

Гермиона вошла в дом и приникла к двери столовой. Драко, казалось, разговаривал сам с собой:

«Зачем тебе это? Что ты натворил? Какой смысл?! – вдруг крик сменился спокойным, хриплым голосом, — Это моё право. Зачем нужны выродки? Она ведь тебе его припишет… — Драко снова сорвался на крик, — Но это твоя плоть и кровь, пусть у него нет дара. Разве он виноват, что ты положил глаз на грязнокровку?! У тебя напрочь отсутствует вкус! – Драко вдруг как-то неестественно перебил самого себя, — Как ты смеешь давать мне советы, жалкое, слабое существо? Мне больше не нужна её покорность, она выросла достаточно, чтобы присоединиться к нам. Убирайся, крыса. Мне больше не о чем с тобой говорить!» — Драко замолчал, и Гермиона вдруг отчётливо услышала шаги, у самой двери и подальше, возле стола. Значит, в комнате было два человека. Но почему Драко говорил сам с собой?!

Она вежливо постучала в дверь и вошла.

Её глаза округлились от ужаса и наполнились слезами. Девушка перестала ощущать свои ноги и медленно осела на пол.

Она любила его, всё-таки любила…может, она и не знала, как с ним общаться, может, она была с ним слишком строга, но он стоил ей стольких страданий…Только благодаря ему она не чувствовала себя одинокой…

На полу, прямо перед ней, лежал, без кровинки в лице, её сын. Он был мёртв. Над ним стояли, смотря то друг на друга, то на Гермиону, два Драко Малфоя…

* Эридан (Eridanus) – созвездие, схожее по площади и числу доступных невооружённому глазу звёзд с созвездием Дракона (Draco). Название происходит от арабской фразы «конец реки»