Околоквиддич (гет)

Финист никогда не показывает Пако, насколько ему плохо. Каждую ночь он выходит на балкон и всматривается в черное небо. Каждую ночь он мысленно зовет отца, но никто ему не отвечает. «Что ты хочешь, Аргентина слишком далеко, на таком расстоянии невозможно ничего почувствовать», — говорит он себе, но это его не убеждает. Он знает — если бы его искали, то нашли. Но его не искали. И он не знает, почему.

В тот день, когда он оказался в квартире Пако, они заключили договор. Финист боялся возвращаться в Дурмстранг, думал, что его хотят убить, и непременно сделают это. Он надеялся, что его отец ищет несостоявшегося убийцу, и вскоре — как только он окажется в Азкабане — Финист снова вернется домой. Пока ему нужно было переждать.

– Зачем ты мне, Фалькон? — холодно ответил Пако. — Я нашел тебя, ты жив, моя миссия выполнена. Теперь тебе лучше вернуться.

– Я не могу вернуться, — сказал Финист. — Я боюсь. Мой отец найдет нападавшего в ближайшее время, может, ему хватит недели, а пока можно остаться у тебя?

– Конечно, нет. Видишь, здесь только одна кровать. А если серьезно, я пока не уверен, что могу держать в своем доме человека, которого весь магический мир объявил мертвым.

Финист крепко задумался. Может, ему и правда стоит вернуться? Но что будет тогда? Нападавший затаится, чтобы однажды нанести сокрушительный удар. Фалькон холодел от одной мысли, что один удар — и вот он уже истекает кровью в своей постели в школе. Он был почти уверен, что его хотели убить из-за наследства. И если так, это еще не конец.

– Проси, что хочешь, — взмолился Финист. — Я заплачу любую сумму, я сделаю для тебя все… Только позволь мне спрятаться здесь, Франсиско.

Пако только рассмеялся.

— Я, конечно, не так богат, как ты, Фалькон, да и в сборной мне платят поменьше, но в общем-то, не нуждаюсь, — Пако почесал подбородок и после короткого молчания продолжил. — Но, пожалуй, ты все-таки можешь кое-что сделать для меня.

— И что же? — Финист напрягся.

— Как ты относишься к Станимире Крам? — Пако старался не смотреть на него — уставился в окно и сделал вид, что изучает занавески в доме напротив.

— Она мой самый близкий друг, ¬— просто ответил Финист.

— И ты… никогда не думал, что она может быть не просто другом?

Сказать, что этот вопрос удивил Финиста — не сказать ничего. Он изумленно посмотрел на Пако, который все также прятал глаза и отбрасывал со лба длинную челку.

— Я не знаю, — наконец сказал он. — Честно. Пойми меня правильно — у нас же есть всякие правила, связанные с анимагией, и все такое… Поэтому я просто никогда не мог об этом думать.

— Так вот, Фалькон, мои условия. Ты можешь оставаться у меня сколько пожелаешь, я обязательно буду искать нападавшего, я буду тебя кормить, поить и одевать — все, черт возьми, что ты попросишь, я сделаю. Но по возвращению в Дурмстранг ты никогда не будешь думать об этом, хорошо? Никогда. Ты даже не допустишь единой мысли, что она может быть тебе больше, чем другом.

Теперь Пако смотрел прямо на Финиста. Руки скрещены на груди, а взгляд решительный, как у воина перед смертельной битвой.

— Хорошо, — сказал Финист, — я тебя понял.

Он подумал, что потеря возможности крутить роман с Крам — не такая уж и большая цена за спасение собственной жизни. К тому же, отец скоро найдет нападавшего, и он уедет отсюда. А там уж, Франсиско, как карта ляжет — может, уговор будет нарушен, но что же поделаешь.

Но шли дни, недели, наступил последний месяц лета, а ничего не менялось. Казалось, про Финиста попросту забыли.

Никто никого не искал. Иногда Пако пускался в пространные разговоры о том, что вычислить убийцу может оказаться не так сложно. Финист подозревал, что Уизли что-то пытается выяснить, но не знал насколько тот продвинулся в поисках. Пако часто спрашивал Финиста про деньги, про близких друзей, про отца. Фалькон старался рассказывать как можно больше, и чем больше он рассказывал, тем больше ему становилось от самого себя противно. Получалось, все, что он сделал выдающегося — это родился с анимагическим геном и научился сносно играть в квиддич. Да и то — как сносно. Пако решился на отчаянный шаг — показать Фалькона своему тренеру, сеньору Альфонсо. Кажется, у соседей он начал вызывать подозрения — неизвестный парень, который нигде не учится и нигде не работает.

Альфонсо был старый крепкий мужик — он хромал на правую ногу, но вот с головой у него было все в порядке. «Удивительно, как этот чертов бладжер сломал мне бедро, а не башку», — любил говорить тренер. Пока Альфонсо слушал сбивчивый рассказ Франсиско, Финисту удалось краем глаза посмотреть тренировку. Черт возьми, это было великолепно! Такое ощущение, что аргентинцы родились в воздухе. Ловкие, грациозные, очень быстрые — они сводили противника с ума и заставляли трепетать всю Латинскую Америку. Альфонсо любил сложные комбинации, и было видно, что Пако их любит тоже.

– Так, значит, — сказал тренер наконец. — Во-первых, ты завтра же все расскажешь команде. У нас не должно быть секретов. Во-вторых, Финиста и вправду могут найти. У меня есть пустующее место охотника в запасе, давай впишем его туда, чтобы он не вызывал подозрений.

Его вписали под именем Родриго Пахаро. «Пахаро» — значит птица», — сказал Пако, усмехнувшись. «А что означает Родриго?» — спросил Финист. «Да ничего», — Пако пожал плечами.

Он действительно рассказал все команде, и самым удивительным был факт, что никто из них не проболтался. Дни шли, а местонахождение Финиста Фалькона оставалось неизвестным.

Постепенно он узнал игроков. Самым младшим из них был семнадцатилетний Пако, самым старшим — тридцативосьмилетний Николас. Все остальным было около тридцати. Ни одной девушки, одни крепкие мужчины, готовые драться на смерть. Николас, капитан и охотник, был выше Финиста на голову.

Иногда ему даже позволяли выйти под конец игры, когда исход был уже предрешен. Он отрабатывал несколько простых комбинаций, забивал гол и под радостные крики трибун уходил в раздевалку.

Однажды в середине игры с бразильцами на их стадионе кто-то прокричал с трибуны в середине матча: «Альфонсо, выпускай Пахаро! Он классно играет! Давай!». Альфонсо вздохнул и указал Финисту на поле: иди. Он и сам знал, что Финист — это находка.

В Латинской Америке никто не знал, как выглядит Финист Фалькон, а те, кто знали, никогда бы не узнали в Родриго Пахаро недавно почившего игрока сборной Украины. Он окреп и вытянулся, волосы стали расти медленнее — он зачесывал их вбок. Худое лицо опухло от многочисленных ссадин, на руках появились мышцы. Финист все еще был ниже и слабее, чем Пако, но уже его не боялся.

Он чуть-чуть выучил испанский — «Listo?» — всегда спрашивал тренер перед игрой. «Pasa!», — кричал Пако, когда освобождал дорогу к кольцам. «Mierda!» — орал Николас, когда квоффл переходил к противникам. «Amigo», — называл его Пако и улыбался. Быть amigo, то есть другом, Пако было, не смотря ни на что, потрясающе. Все чаще они стали ходить куда-то после матчей — просто болтались в маггловских районах города, ели мороженое, смеялись и разговаривали.

Откровенничал в основном Финист — Пако молчал. Фалькон хотел о многом спросить: о том, как долго Франсиско Уизли думает о Станимире Крам, о том, почему тот уехал в Буэнос-Айрес, о том, как он хочет вычислить нападавшего.

– Слушай, — однажды спросил Пако, — а вы с Аделиной правда были помолвлены?

– Ну да, — вздохнул Финист.

– И… что ты по этому поводу думаешь?

– А что я должен думать? — Финист сказал грустно. — Ты же все знаешь — так принято, мне нужно держаться за мою анимагию. Она из нашей семьи, и наши дети точно будут анимагами.

– Аделина — тоже анимаг?

– Конечно, нет, — Финист посмотрел на Пако как на идиота. — Женщины не могут быть анимагами.

– Странно, — пожал плечами Пако, не заметив осуждения Финиста. — Моя мать — анимаг. Минерва МакГонагалл, директор Хогвартса, анимаг. Ты помнишь Марию из магазина специй? Она тоже анимаг. Вообще я знаю очень много женщин-анимагов, — и Пако принялся перечислять.

– Они не родились с этим, ¬— буркнул Фалькон.

– Да ну и что.

Пако всегда говорил правду. Фалькону это нравилось, но иногда и раздражало.

– А она тебе нравится хоть? Аделина? — Пако смеялся.

Финист спрятал усмешку.

– Шутишь. А она разве может не нравиться? Ты ее видел?

– Видел, — беспечно ответил Пако, — и — кроме шуток — мне она не нравится.

– А мне, может, нравится, — ответил Финист, — но жениться на ней я все равно не хочу.

– А чего ты хочешь, Фалькон?

– Путешествовать. Быть свободным, — и Финист печально смотрит в небо, которое кажется ему таким чужим.

Пако тоже анимаг.

– ¬Скажи, зачем ты это сделал? Стал анимагом? — однажды спросил Финист.

Пако нахмурился.

– Захотелось, — отмахнулся он.

– Сколько ты учился? — задал еще один вопрос Финист, заметив, однако, что Пако нахмурился еще сильнее.

Уизли молчал.

– Послушай, — Финист неловко улыбнулся. — Я все рассказываю, рассказываю, рассказываю тебе о своей жизни. Но я ничего не знаю о тебе. Расскажи хоть, как ты стал анимагом.

– Хорошо, — кивнул Пако. — Правда, это не слишком интересная история.

* * *

– ¬Уизли, вы не сдали, — МакГонагалл скрестила руки на груди. — Двадцать пять баллов. Проходной — тридцать. Сожалею, но нет. Не в этот раз.

Пако стоял посреди кабинета. Мантия была разорвана, щеки горели. С него градом лился пот — вперемешку с грязью. Двадцать человек смотрели на него с сочувствием, а кто и с завистью. Вот Магда Флитвик, она работает в магазине на углу Косого переулка. Не может сдать с четвертого раза, бедняга. Какая-то тетка из Индии — в разноцветном сари вместо мантии. Как там ее зовут? Авани? Аванти? В любом случае, она не так плоха — в прошлый раз набрала двадцать восемь, и это успех. Пако не сдал во второй раз. Он знал, что комиссия — еще четыре древних, как мир, мага, уже готовы выдать ему лицензию и отпустить с миром. Но не МакГонагалл, конечно, не МакГонагалл.

– Почему? — он выдохнул. Голос был хриплым. — Почему?

– Потому что вы не справились с заданием по блокировке сознания. И за это потеряли пять баллов, Уизли, — просто ответила профессор.

Пако устало опустился на свое место. Он занимался анимагией уже полгода — срок небольшой. Особенно для пятнадцатилетнего волшебника. Быть в группе самым младшим было не просто трудно, а просто ужасно. Каждый раз Пако шел на занятия, как на каторгу. Он думал, что все будет намного проще. «Что, неужели я хуже мародеров? — спрашивал он себя. — Они вообще учились сами!».

Честно говоря, он вообще хотел обойтись без всяких экзаменов. Но у Минервы Макгонагалл были другие планы.

– Уизли, Астрономическая башня, ночью. –Это был не вопрос, а констатация факта. Пако уже понял, что его застукали и попытался спрятать палочку в карман.

– Гулял, — пространно ответил Пако. Свет из палочки МакГонагалл освещал его испуганное лицо и растрепанную челку, падающую на лоб.

– Тогда прогуляйтесь и до директорского кабинета, Уизли, — профессор повернулась, и все, что Пако оставалось — это последовать за ней, коря себя за неосторожность. — Кстати, можете не прятать палочку, — МакГонагалл обернулась. — Я все равно вижу ваш хвост!

Пако было стыдно стоять в пижаме посреди кабинета директора, и он опустил глаза.

– Вы меня теперь исключите, — осторожно спросил он. ¬— Или снимете кучу баллов с Гриффиндора?

– Сниму, — кивнула МакГонагалл. — Пятьдесят баллов. Но не исключу вас, Уизли. У меня для вас другое наказание.

– Какое? — Пако почувствовал облегчение.

– Вы хотите стать анимагом? — МакГонагалл подошла к нему вплотную, и, превозмогая себя, Пако все-таки поднял глаза на профессора и чуть заметно кивнул. — Надеюсь, вы не думаете, что вырастить себе кошачий хвост — это успех? — продолжила МакГонагалл.

Пако молчал. По правде сказать, он так думал.

– Если ваше желание стать анимагом действительно велико, приглашаю получить лицензию. По субботам в десять утра на пятом уровне Министерства, кабинет шесть. И не волнуйтесь, я сама напишу вашим родителям, чтобы они подписали разрешение.

Сердце Пако заколотилось быстрее. Отец точно его убьет — конечно, не за ночные вылазки на Башню, а за то, что попался.

С этого дня каждые выходные превращались для Уизли в кошмар. Он был пятнадцатилетним подростком среди группы взрослых магов, которые пришли получить серьезную лицензию, которые были готовы к трудностям. Да, вырастить себе кошачий хвост было не так трудно. Труднее было работать с сознанием.

Труднее было оставаться собой, когда ты менял облик. Казалось, каждую неделю позор Пако только увеличивался: он бегал за бантиком, писал по углам, драл цветастое сари Аванти (или Авани), шипел на МакГонагалл и смешил до колик всю группу.

– У тебя не получится, — как-то между прочим заметил молодой министерский клерк, Адам. — Без обид, но как ты думаешь, почему сдавать разрешают только совершеннолетним?

– И почему? — буркнул Пако.

– Ты подросток. Вспышки гормонов, все такое. Ты не можешь себя контролировать. К тому же, ты так устаешь на своих тренировках по квиддичу, что тебя просто не хватает. Может, стоит подождать три года?

Но Пако не хотел ждать три года. И он пытался. И однажды, крикнув «Анимагус!» и ощутив, как все внутренние органы сжимаются, как учащается пульс, обостряется зрение и нюх, как меняется форма тела, он понял, что сознание осталось таким же — широким.

– Ну же, — Адам недобро усмехнулся. В его руке был пакетик с кошачьим кормом. — Вот и Фрэнки Уизли, кис-кис-кис!

Пако вспомнил, как раньше кинулся бы выпрашивать корм. Но сейчас он сидел неподвижно. «Мне не хочется есть, не хочется есть, не хочется, — повторял он. — Думай, думай. Сколько партий рвотных леденцов завезли в магазин? Сто семьдесят одну партию, вчера вечером дядя Джордж был в красной мантии, он сказал, это подарок дяди Билла. На сколько градусов нужно отклонить метлу, чтобы совершить финт Вронского? На тридцать. Hablas Espanol? Si, hablo Espanol. Жрать, как же хочется жрать.

Рассерженный, Адам бросил горсть корма на пол. Пако понюхал, подвигал его лапой.

Через секунду вся группа привычно смеялась, только уже не над ним, а с ним.

Даже МакГонагалл позволила себе незаметную полуулыбку. Пако выложил из корма слово «Asshole» и сидел, победоносно глядя на Адама. Он хотел зашипеть, но подумал, что это, вероятно, будет лишним.

Он получил лицензию с третьего раза, победоносно ткнув свитком в грудь Адаму, который все еще не получил заветных тридцати баллов, и галантно подарив своей индийской одногруппнице новое сари — взамен нескольких изодранных.

– Уизли, останьтесь, — после вручения лицензий, когда все ушли, МакГонагалл кивнула Пако.

Он встал перед ее столом, все еще сжимая в руках заветный свиток. Пако часто представлял себе этот момент: он будет гордым, он обязательно скажет что-нибудь вроде: «Я же справился, профессор!», но сейчас он просто устал.

– Да, профессор, — сказал он тихо. — Спасибо вам.

МакГонагалл поправила очки.

– Уизли, а теперь скажите мне, зачем вы хотели стать анимагом, — ответила она.

Пако молчал и смотрел в пол.

– Кого вы хотели поразить? — повторила МакГонагалл. — Куда вы все время гонитесь?

Молчание становилось тягостным. МакГонагалл поднялась из-за стола и выглянула в окно. Оно выходило не на улицу, а на один из широких министерских коридоров. Кто-то (вот уж не повезло работать в выходной) спешил на обед.

– Однажды я отдала Гермионе Грейнджер маховик времени, -— сказала она наконец, — и если хотите знать, я жалела об этом поступке. Стремление все выучить чуть не довело ее до нервного срыва.

– Я не Гермиона Грейнджер, — усмехнулся Пако недобро.

– О да. Вы просто пытаетесь доказать, что вы не просто игрок в квиддич, так ведь? — МакГонагалл повернулась.

– Я Уизли, профессор, — Франсиско пожал плечами. — Но от меня никто не ждал учебного рвения. Однажды Гермиона сказала моей маме: «Ну ты же родила ребенка от Фреда, он скорее будет гоняться по полю, чем занимать верхние строчки в академических рейтингах». О, она конечно не имела в виду ничего плохого. И так говорили все.

– Когда я позвала вас получить лицензию, я не хотела потворствовать вашим комплексам и постоянному выпендрежу перед однокурсниками, — заметила МакГонагалл. ¬— Я подумала, что быть анимагом будет полезно для вас.

– Чем же?

– А вы думали, что вся радость состоит в том, чтобы зализывать раны и есть кошачий корм на завтрак? — раздраженно ответила МакГонагалл. — Вы так хотели повторить успех мародеров, что не заметили главного. Вы не поняли, зачем Джеймс и Сириус стали анимагами.

– И зачем же?

– Чтобы быть ближе к своему лучшему другу. Потому что подлинная сила анимагии — в эмпатии.

– В эмпатии? — повторил Пако, не понимая, к чему клонит МакГонагалл.

– Именно. Животные умеют чувствовать, как никто другой. Настраиваться на человека, снимать боль, понимать других, их мысли, их настроение. Вот в чем подлинный смысл анимагии, Уизли. Когда мародеры стали анимагами, они были на одной волне с Ремусом. Они его чувствовали так, как никогда бы не почувствовали в человеческом облике.

– И что? — спросил Пако тихо.

– Попробуйте, — МакГонагалл сплела пальцы в замок, — настроиться на тех, кто рядом. И тогда, быть может, они откроются вам в ответ. А теперь идите.

Уже когда Пако выходил из кабинета, МакГонагалл тихо, будто бы себе под нос добавила: «Любят ведь не за рейтинги». Уизли сделал вид, что ничего не слышит.

Но мысль про эмпатию не отпускала его. Вечером, когда соседи по комнате засыпали, он выходил в гостиную с палочкой и, приняв облик черного кота с рыжими подпалинами, растягивался перед камином. Он думал. Он пытался настроиться. И правда, чувства становились острее. Он поочередно представлял лучшего друга Сашу Фирса, сестру Рокси, отца, мать, Виктора, Джинни, Джорджа, Альбуса — всех. Все их мотивы, все их поступки становились ясными и понятными. Пако никогда не испытывал подобного. Он лежал на спине, смотрел в потолок и наслаждался тем, как просто все стало, как понятно, как чисто.

…Когда в Хогвартс прибыла делегация Дурмстранга на юниорский чемпионат, Пако уже около года был капитаном сборной Гриффиндора. И именно его выбрали капитаном объединенной сборной всей школы.

Ранним утром сборная Хогвартса по квиддичу, отчаянно зевая, встречала дурмстранговцев у главного входа. Пако постоянно трогал капитанскую повязку — не съехала ли? И вот, наконец, показался корабль. Холодные брызги долетели до каждого члена команды, и Уизли поежился. Из преподавательского состава были почти все — во главе с МакГонагалл, которая увидев директора Дурмстранга Бжезинского, тут же бросилась помогать ему с самой радушной улыбкой, которую Пако когда-либо видел на лице профессора. Бжезинский был стар. «Да он ровесник Дурмстранга», — шепнул Пако в ухо Саша Фирс, и они оба закашлялись, стараясь скрыть улыбки.

В команде Дурмстранга было десять человек — семь основных игроков и три игрока запаса. Впереди шел худой паренек с длинными волосами. Тяжелая красная мантия была точно подобрана по размеру, а длинные русые волосы схвачены черной лентой. В руках он нес вымпел с изображением герба школы — желтого двуглавого орла.

– Дорогие друзья, — улыбнулся он. — Я Финист Фалькон, и я рад приветствовать вас от лица Дурмстранга. Как капитан сборной, я хотел бы вам торжественно вручить наш вымпел и пожелать всем честной игры.

Пако кто-то толкнул вперед. Думая, что этот парень говорит на английском практически как на родном, Уизли нехотя принял вымпел и протянул руку для пожатия. Стараясь сжимать пальцы новоприбывшего как можно крепче, он мимолетом взглянул на дурмстранговскую делегацию и попытался навскидку определить, насколько сильно их стоит опасаться.

Но мысли о квиддиче почему-то ушли, потонули в общем потоке сознания, когда он нечаянно встретился глазами со Станимирой Крам. Он знал ее давно, но они не разу не общались. Она стояла, опершись на метлу, сразу за Финистом и ловила каждое его слово. «Каждое слово тупого пафосного бреда», — почему-то раздраженно подумал Пако. Поймав его взгляд, она кивнула — вежливо, но равнодушно. Смутившись, Пако отвернулся: смотреть на нее просто и прямо, как он смотрел на всех и всегда, было невозможно тяжело, и он не знал почему. Хотелось прятать глаза и смотреть украдкой — на ворот мантии, на руки в перчатках из тонкой коричневой кожи, крепко сжимающие древко метлы, на пряди иссиня-черных, растрепанных ветром волос. Куда угодно, только не в глаза.

И Финист Фалькон. Еще в начале этого учебного года Фалькон был для Пако кем-то вроде кумира. И сейчас он видел этого кумира прямо перед собой. И самое ужасное было не то, что Пако не видел в нем ничего особенного. Самое ужасное было то, что Станимира это видела.

– Эй, капитан, хватит пялиться на Крам, — толкнул его один из охотников, Джонсон. — Ты влюбился, что ли?

– Заткнись, — резко осадил его Пако и, хмыкнув, добавил: — Пожалуй, я подожду Шармбатон и школу магии из Бразилии. Вот уж где горячие девочки.

Дождавшись, пока преподаватели отойдут подальше, Пако оглядел своих товарищей по команде и вскинул подбородок.

– Дорогие гости, — начал он, — Меня зовут Франсиско Хорхе Альфредо Уизли и, как капитан сборной Хогвартса, я рад приветствовать вас в нашей школе. Я так готовился к вашему приезду, что написал приветственную речь на румынском, языке, на котором ведутся занятия в вашей школе. Надеюсь, вы не будете судить меня строго.

– Конечно нет, Франсиско, — улыбнулся Фалькон. — Это превосходно!

Пако картинно откашлялся и произнес нечто, что для его товарищей по сборной Хогвартса звучало, как полная тарабарщина. Гости, однако, прекрасно поняли смысл сказанного и смотрели на Пако пару секунд с недоуменным ужасом, но потом на их лицах появились гневные выражения.

Конечно, Пако сделал не одну ошибку, однако сути сказанного это не поменяло. Сказанное сводилось к следующему: вам, уродам и придуркам, следует пасти овец, а не играть в квиддич.

Сказывались годы, проведенные на тренировках «Ос»: Мариса, выпускница Дурмстранга, бывало, ругалась на языке обучения.

Финист, однако, справился с собой и нашел в себе силы на усмешку:

– Мне кажется, мы говорим по-английски лучше, чем вы по-румынски.

Пако улыбнулся широко-широко:

– Зато мы лучше играем в квиддич.

…По вечерам, когда школа засыпала, Пако все по-прежнему лежал перед камином — в кошачьем обличии. Он думал. Думал о том, чем же этот такой простой, такой неприметный Фалькон лучше, чем он, Пако? Он постепенно начал видеть Финиста Фалькона всего, с потрохами, чуять его своими животными инстинктами. Каждый раз он хотел увидеть ужасные недостатки, человеческое уродство, но его не было. Фалькон был благородным, вежливым, заботливым другом и сыном. Чуть зажатым, человеком, который всегда — в отличие от Пако — следовал установленным правилам. «Чертов тихоня, — думал Пако раздраженно, — ненавижу!». И только откуда-то из глубины сознания долетал голос МакГонагалл: любят не за рейтинги.

Когда утренний «Пророк» принес новость о смерти Финиста, Пако не почувствовал ничего. Весь день он бродил по дому, пытаясь представить, что лучшего врага больше нет. Не получалось. И тогда Пако снова залез в кошачью шкуру, чтобы попытаться настроиться на Финиста и понять, что произошло. Тогда пришло странное озарение: Финист Фалькон не может быть мертв. Он все еще был здесь, издеваясь и мучая Пако своим холодным спокойствием, он, как мучитель, не оставлял свою жертву. Пако видел его всего целиком — и он подозревал — если этот образ четок, значит Финист Фалькон не умер.

Занятия в Хогвартсе уже закончились, и Пако не придумал ничего лучше, чем написать МакГонагалл письмо. «Добрый день, профессор, — писал он. — Я хотел бы спросить вас об анимагии и эмпатии. Я много практиковался в понимании других людей. И вот сейчас я чувствую, что с человеком, на которого я очень хорошо настроен, не происходило одного неприятного события. Хотя все, абсолютно все утверждают обратное. Чему мне верить?».

Ответ пришел тем же вечером. «Вероятнее всего, с ним этого события действительно не происходило. Не все есть то, чем кажется. Иногда черный кот — это не вестник беды, а анимаг и выпускник Хогвартса».

И Пако стал искать Фалькона.