Околоквиддич (гет)

Один из подземных залов Дурмстранга был полон народа. Сиденьями служили простые деревяшки, положенные на выдолбленные в земле ряды. В центре круглого зала стоял резной деревянный стул, предназначенный для директора. Пока Бжезинский был в тюрьме, его частичные функции выполнял Антон Белый, глава Восточноевропейского союза магов. Именно он сейчас сидел на резном стуле и, насупив брови, смотрел на собирающуюся толпу. Он думал, что даже почти абсолютная власть, которой он обладал, не могла прекратить то, что сегодня должно было произойти. Он сам не заканчивал никаких магических школ, но на удивление волшебник-самоучка из сибирского Омска, воспитанный бабушкой, оказался умнее и талантливее своих конкурентов. Он жил среди магглов до двадцати пяти лет, хотя знал о существовании волшебников. Антон считал, что волшебникам не нужны такие, как он: выпускник математической школы и юрфака, умный и законопослушный педант. Но после смерти бабушки-колдуньи Антону так или иначе пришлось общаться с волшебниками, и он быстро понял, что может зарабатывать и жить и в волшебном мире тоже. Волшебники знали руны, но не знали логарифмы. Они умели предсказывать будущее, но не знали, как сделать экономический прогноз. Они опирались на легенды, а не на римское право. Год назад Белого выбрали главой Восточноевропейского союза магов — он обошел сто пятьдесят кандидатов и двадцать смертельных проклятий. Сначала он радовался, что стал лучшим, но быстро понял — вступив в сговор с волшебным народцем, ему придется играть по их правилам. Теперь его постоянно спрашивали о чистоте его крови, а он не знал, что отвечать: умершая при родах мать была ведьмой, а вот кем был отец, бабушка так и не раскрыла. Антон не любил эти традиции, но знал: не будешь следовать правилам — тебя прикончат, сотрут в порошок.

Именно поэтому он председательствовал на школьном Суде Чести. Суд Чести назначался над провинившимся студентом Дурмстранга, проступок должен был быть достаточно серьезным. Отправить на Суд мог только профессор международного значения — то есть тот, кто преподавал не только в Дурмстранге. На этот раз обвинителем была некая Берта Недич, профессор истории магии. К ней присоединилась Агнешка Блаватска, преподаватель магического домоводства («Вот идиотская специальность!» — думал Белый раздраженно). Согласно правилу, за обвиняемого должны были заступиться три преподавателя, тоже имеющие международную степень и не приходящиеся студенту родственниками, даже дальними и не кровными. Последнего избежать было крайне трудно, потому что в Дурмстранге учились и работали только люди из привилегированных семей, которые так или иначе все были связаны между собой. Наказание после Суда было одно — исключение, и почти всех, кого обвиняли, исключали в тот же день. Антон Белый долго изучал историю Судов Чести — и понял, что все эти меры были нужны для того, чтобы отсеять из стройных рядов Дурмстранга тех, кто не следовал традиции, искоренить мнимое бесчестие в зачатке. Поэтому за простую драку или прогулы на Суд Чести не вызывали, а вот за кражи, предательства, оскорбления и инакомыслие — легко.

Антон Белый читал и об уникальных случаях: за историю Дурмстранга было несколько студентов, которых не исключали и прилюдно оправдывали. Одной из них была Мариса Уизли, которая проходила Суд три раза. В первый раз — на втором курсе — за оскорбление профессора полетов: тот заставлял сидеть ее на метле по-женски — боком. Была оправдана сразу же — никто не хотел терять игрока сборной школы. Второй — за публичные нелестные высказывания о своем отце Люциусе Малфое («Семья — это святое», — поморщился Белый). Но вот третий проступок, который и проступком-то и назвать нельзя было, чуть не лишил Марису аттестата. Она была замечена в раздевалке сборной Болгарии с неким Григором Левски, игроком болгар. Дурмстранг стоял на ушах: до свадьбы? Она была пьяна? Какой ужас! Многие, в том числе и Виктор Крам, считали, что Марису оговорили. Но она не отпиралась. Три преподавателя-защитника с международной степенью все равно нашлись: последним был печально известный Каркаров. Прочили, что после этого случая она никогда не найдет себе достойного супруга, но прогнозы не сбылись. Мариса не только закончила Дурмстранг с отличием и осталась в магистратуре, но и стала тренером. Да и замуж вышла и не развелась.

Да, Антона тошнило от традиций, но он тут просто следил за порядком и не мог ничего решать. «Бедная Станимира, — думал он грустно, — ей только Суда Чести не хватало сейчас».

Станимира Крам высказалась в поддержку турка Озила и прилюдно отказалась от замужества. Все утренние газеты пестрели статьями о слишком свободных западных нравах, обвиняя Станимиру, что она забыла свои корни. Берта Недич, чьи предки погибли во время нашествия турок, подала на Крам в Суд. Ей светило исключение из школы прямо перед выпускными экзаменами — вряд ли кто-то из профессуры пошел бы на защиту.

Подождав, пока все соберутся, Антон Белый постучал молоточком по ручке кресла и произнес фразу, когда-то подслушанную в маггловских фильмах: «Встать, суд идет!».

Станимира Крам стояла в центре круглого зала: черные волосы рассыпались по спине и плечам, руки стиснуты в замок, взгляд исподлобья.

* * *

Когда Николас и Станимира добрались до Лондона, уже начинало светать. Серый, тяжелый туман поднимался над спящим городом, когда два человека неслышно опустились на землю недалеко от станции метро Tottenham Court Road. Путь был долгим — сначала путники воспользовались порталом в Ужгороде (никаких диванов — только старая дверная ручка и суровый блюститель закона, придирчиво проверяющий палочки) и добрались до Будапешта. В Венгрии они могли взять новый портал до Хитроу — а там Николас арендовал две стареньких, но добротных метлы. Да, больше никакого вип-сервиса, но Станимира все равно была так рада лететь над городом вместе с Николасом Варальо, что время от времени начинала улыбаться без причины. От постоянных перемещений ее подташнивало, невесомая мантия ничуть не грела, а старый «Чистомет» кое-как держал курс. Но как же хорошо было лететь наперегонки с Николасом, дышать ледяным лондонским воздухом и в каком-то странном порыве описывать круги вокруг купола Святого Павла. Варальо летал с идеально прямой спиной, почти не держась руками за метлу. Станимире нравилось смотреть на него украдкой, но он неизменно замечал этот взгляд и усмехался.

Не успели две фигуры приземлиться, как из тумана к ним вышел человек.

– Магглы, черт! — тихо прошептала Станимира, но Николас отрицательно покачал головой.

Мариса Уизли в дорожной мантии с капюшоном, закрывающим лицо, мягко выступила из стелящегося тумана.

Николас и Мариса обменялись приветствиями на испанском и тепло обнялись.

Мариса посмотрела на Станимиру с грустью:

– Газеты успели быстрее тебя, Стани, — произнесла она. — Мне жаль.

– Вы не сердитесь? — испуганно прошептала Станимира. — Они говорили гадости про Ибрагима, и я не могла…

– Все в порядке, — Мариса приложила палец к губам. — В этом и есть смысл. Главное — не знать, что тебя поддержат. Главное — знать, что ты поддержишь. Главное — знать, что ты не дерьмо.

– Вот и не возьмут меня в сборную Сербии, — сквозь слезы произнесла Станимира. — Что про меня пишут?

– Лучше тебе не знать, — губы Марисы сомкнулись в тонкую линию. — Увы, придется встретиться с последствием своего решения, Стани.

– Суд Чести? — по всему телу Станимиры прошла дрожь, но она постаралась прогнать страх усилием мысли. — Мне все равно.

Суд назначили на вечер того же дня, и Станимира не спала остаток ночи. Фред и Джордж заботливо приносили ей чай и веселили какими-то забавными байками, а отец ходил из угла в угол. В отличие от Марисы, сохраняющей хладнокровное спокойствие, Виктор нервничал. Из-за закрытой двери кухни Станимира слышала, как они ссорились:

– …Ты не понимаешь, как это… низко! А если она не закончит школу?

– Мы не закончили школу! — хором крикнули близнецы, но Виктор только отмахнулся.

– Виктор, прекрати! Она поступила честно. И смело, — голос Марисы даже не дрогнул.

– Ну конечно! — взорвался обычно немногословный Крам. — Тебе легко говорить! У тебя сына гражданства лишили — ты бровью не повела.

– Ну, знаешь!

И все начиналось сначала. Иногда дверь в кухню открывалась, и отец выплескивал весь гнев на Станимиру: «О чем ты думала? Тебя некому будет защитить! Почему нельзя было промолчать?».

Станимира мяла пальцами салфетку и ничего не говорила. Ей было плевать на чертов Суд Чести, для нее это был Суд Бесчестия.

Николас Варальо остался в эту ночь в «Сорванной Башне», и Станимира была благодарна ему за это. Хоть он и не принимал участие в разборках, одно присутствие аргентинского капитана придавало уверенности.

– Спросите Николаса! Он все видел! — крикнула Станимира, когда дверь кухни в очередной раз хлопнула.

– Ты еще Николаса сюда впутай! — еще больше распалялся отец.

Днем в раздевалке «Ос» был создан специальный портал, ведущий в подземелье Дурмстранга. Проходили по одному, держась за старый винный кубок. Оказавшись в зале суда, Станимира с удивлением обнаружила, что места, предназначенные для школьной профессуры, почти все пустовали. Лояльные Бжезинскому, преподаватели поспешили покинуть Дурмстранг, не дожидаясь увольнения от нового директора.

Зато в зале было много других людей: старые учителя из разных магических школ мира, обеспокоенные родственники Станимиры под предводительством бабушки, «Осы» в полном составе. Ибрагим Озил тоже пришел, и сколько он получил осуждающих взглядов от сербских магов — не перечислить. Маги из Восточной Европы бросались от него, как от прокаженного.

Слава Мерлину, пресса на слушание была допущена не была, и Станимира была избавлена от вспышек фотоаппаратов и бесконечных вопросов. Перед самым началом суда рядом ней приземлился Финист:

– Что бы ни случилось, я все еще твой друг, — прошептал он.

– Спасибо, — она благодарна сжала его руку. — Как ты думаешь, меня кто-то защитит? — Станимира грустно посмотрела на пустые преподавательские места.

Финист что-то промычал. Крам не винила его: слишком оптимистичная ложь была бы только хуже.

Она постоянно оглядывалась: каждый раз ей казалось, что на крутой лестнице, ведущей в подземелья, появится знакомая фигура. Пако как всегда облокотится на стену и криво усмехнется, поймав ее взгляд. Удивительно: за прошедшее лето ей пришлось столько пережить, и каждый раз рядом оказывался наглец Уизли, жестокий и честный, прямой и холодный, тщеславный и гордый. Что бы он сейчас сказал? Наверное, что-то саркастичное, в своей манере, вроде: «Теперь за тебя молятся во всех мечетях мира, Крам. Аллах подарит тебе пять девственников после смерти, так что можешь расслабиться».

Но напрасно она оборачивалась на каждый шум и знакомый голос — Пако даже не собирался приходить на Суд Чести. Один раз она даже услышала кошачье мяуканье и было решила, что Пако решил прийти в обличье анимага, но случайно проскользнувшая в зал полосатая кошка развеяла последнюю надежду.

И когда Антон Белый устало постучал молотком по ручке кресла, и последние шаги на лестнице стихли, стало очевидно — он не появится.

– Станимира Крам обвиняется в… цитирую: «попрании идеалов Дурмстранга и сербских магов, искажении истории магии, отказе от наших традиций и обычаев. Она не достойна получить аттестат Дурмстранга и называться балканской колдуньей. Требую немедленного исключения студентки Крам. Берта Недич, профессор истории магии Дурмстранга. Профессорская степень получена в Институте салемских ведьм, — Станимира отметила, что Белый отлично знал румынский.

– Да как она может меня обвинять! — она услышала свой собственный голос, отражающийся от холодных земляных стен. — Она сама получала степень в США. Эй, профессор, американцы бомбили Белград!

Берта Недич, сидящая на скамье обвинителей, не повела даже бровью. Это была еще не старая, но грузная женщина в мантии-балахоне и красных бусах, выглядящих, как удавка. Ее волосы, завитые мелким бесом, делали ее похожей на перекормленного пуделя. Антон Белый снова постучал молотком по ручке и укоризненно посмотрел на Станимиру: не возникай, как бы говорил он, только хуже себе сделаешь.

Крам только в эту секунду поняла, как она боится исключения: одно дело — быть храброй, толкая какие-то речи на фальшивой вечеринке, другое — лишиться аттестата, а значит, возможности поступить в тренерский колледж в Кембридже, и вместе с этим лишить свою семью доброго имени.

Если ее исключат, еще много поколений семьи Крам не возьмут в Дурмстранг.

– С обвинением все понятно, — произнес Антон Белый, поморщившись, — у нас есть первый защитник?

Тут же поднялась Мариса. Взгляды собравшихся тут же устремились на нее. Прямая, красивая — глаза тренера Уизли горели праведным огнем, и все, включая самого Белого, невольно залюбовались ей.

– Миссис Уизли, — сказал он. — На каком основании вы защищаете студентку Крам?

– В Дурмстранге я получила степень профессора темных искусств и после этого год преподавала в Хогвартсе. Имею право, — спокойно ответила Мариса.

Берта Недич смерила ее подозрительным взглядом, а потом сипло крякнула:

– Протестую. Они родственники.

– Мы не родственники, — Мариса посмотрела на Берту, как на идиотку.

– Родственники-родственники, — пропищала Агнешка Блаватска. — Вы носите фамилию Уизли, как и брат студентки Крам — Хьюго. Формально его отцом считается Рон Уизли, следовательно, вы принадлежите к одной семье.

– Я не Уизли по крови, — сказала тренер раздраженно.

– По крови вы Малфой! — воскликнула Берта с чувством превосходства. — А Малфои — родственники Блэков, а Блэки — родственники Уизли!

– Давайте всех вспомним, — прошипела Мариса, но Антон Белый только развел руками: формально Берта Недич была права.

– Кто-нибудь еще? — он обвел глазами зал.

– Я, — голос того, кто поднялся со своего места, был таким тихим, что его не сразу расслышали в общем гвалте.

Станимира с удивлением обнаружила, что со своего места встал один из преподавателей Дурмстранга — профессор трансфигурации Клопчек. — Меня зовут Яромир Клопчек, — улыбнувшись, он посмотрел на Станимиру, — и я голосую за то, чтобы студентка Крам осталась в стенах школы. Я бы сам принял у нее экзамены, если будет нужно.

– Надеюсь, Яромир Клопчек у вас вопросов не вызывает? — Антон Белый с ухмылкой посмотрел на профессора истории магии, и та ответила злым взглядом.

Станимира никак не ожидала такого от тихого профессора: она готова была расплакаться. Проблема была в том, что больше защищать ее было действительно некому — помимо профессора трансфигурации, на скамье преподавателей Дурмстранга никого не было.

Но внезапно грянул гром. С одного из рядов неожиданно поднялась статная женщина в остроконечной шляпе. Женщина, поджарая и сухая, одетая в бархатную черную мантию, словно выросла из-под земли, и сидящие рядом с ней тихо вскрикнули от испуга.

– Я не потерплю такой вопиющей дискриминации, — голос Минервы МакГонагалл (а это была именно она) был тверд. — Я еще не чувствовала себя настолько феминисткой, как сегодня.

Станимира почувствовала, что присутствующие напряглись: никогда еще директор другой школы не приходил на защиту учеников Дурмстранга. Она сама не верила своим глазам: великая МакГонагалл говорит слова в ее защиту!

– Два, — посчитал Белый и снова постучал молотком, призывая к тишине. — Сегодня будет последний защитник?

Секунды казались вечностью, мгновения — адом. Все молчали, и с каждой минутой Станимира потихоньку осознавала: битва проиграна, несмотря на все усилия. Но внезапно с задних рядов послышался голос.

– Гермиона Грейнджер, — сказала женщина с каштановыми волосами, забранными в пучок. — Третий голос в защиту Крам.

Берта Недич ухмыльнулась, словно кобра, готовая съесть зазевавшуюся полевую мышку:

– Вы не можете защищать студентку Крам, — пропела она, — по той же самой причине, что и ваша подруга тренер Уизли. Вы — мать Хьюго, а все же знают, чей он на самом деле сын, следовательно…

– Хватит!

Антон Белый вскочил со своего стула и бросил судейский молоток под ноги. Он упал с глухим стуком. Пусть завтра Антона уволят, но он не позволит этой вакханалии продолжиться. Главный он тут или нет?

– Принят голос Гермионы Грейнджер, — крикнул он на весь зал. — Я сказал, принято! И голос Марисы тоже принят!

– На каком основании? — Берта Недич перешла на фальцет. — Это против правил!

– А плевал я на ваши правила! — гаркнул Антон. — Я — глава Восточноевропейского союза магов, и я говорю — принято. Берта Недич и Агнешка Блаватска уволены из Дурмстранга. Студенты последнего года, в том числе Крам, со следующего месяца будут сдавать выпускные экзамены, отложенные из-за нападения на Фалькона. Все!

Оставив всех в недоумении, Антон Белый за пару секунд поднялся по земляной лестнице и вышел на воздух.

Минут через десять, пока он нарезал круги по лужайке и думал, как Европейский союз магов отреагирует на его выпад, пытаясь унять свой гнев, сова принесла ему письмо от Кингсли, который занимал более важную должность в Магическом совете, а следовательно, был Антону начальником. Кингсли не только не увольнял его, но и предлагал новые полномочия — стать директором Дурмстранга. Подумав, Белый решил согласиться. В конце концов, у этой школы никогда не было русского директора.

* * *

Все слушание Станимира сидела, не поднимая головы. В висках стучало, и она бесконечно повторяла: «Если он справился, справлюсь и я. Справлюсь и я». Могучий Визенгамот казался настоящим ужасом по сравнению со школьным Судом Чести, но и последнего было достаточно. Услышав голос Гермионы, Станимира попыталась проглотить комок в горле и, не выдержав, расплакалась. Размазав слезы по щекам ладонью, она напряженно рассматривала земляной пол. Речь Белого потрясла собравшихся, и когда он вышел из зала, послышались громкие аплодисменты.

Станимира же искала в толпе Гермиону, чтобы сказать спасибо, но тщетно. Отец перехватил ее почти сразу же:

– Тебя чуть не отчислили, — отчеканил он.

– Мне нужно найти Гермиону, — пытаясь вырваться из железных рук отца, Станимира напряженно вглядывалась в спины проходящих мимо людей.

– Я поблагодарю за тебя, — Виктор вывел сопротивляющуюся дочь из зала на свежий воздух. Они оказались у одной из каменных стен Дурмстранга. — Мерлин, что же ты творишь!

– А что я творю? — Станимира все-таки вырвалась и с вызовом посмотрела на отца.

– Этот прием, теперь Суд… — Виктор обхватил голову руками. — Почему ты не думаешь о своем будущем?

Станимира не ответила. Отряхнув мантию, она развернулась и пошла вдоль школьных стен.

– А я знала, что все будет нормально, — Мариса примирительно положила руку Виктору на плечо.

– Мне кажется, если твой сын однажды взорвет к чертям какое-нибудь Министерство магии, и его объявят в международный розыск, ты будешь уверена, что все нормально, — сказал Крам недовольно. — Ты скажешь: мой сын — террорист, но кажется, он должен пройти свои уроки.

– Ты не прав, — горячо возразила Мариса.

– Знаю. Прости.

– Будет не так. Я скажу: мои сын и муж, а также брат мужа — никогда не знала в этих родственных связях — взорвали Министерство магии, но кажется, это было весело.

Посмеиваясь, Мариса взлетела и сверху дразнила Крама, показывая ему язык и строя дурацкие рожи. Виктор тихо взвыл. Ему внезапно показалось, что Берта Недич права, и даже не кровные родственники — все равно родственники. Иначе как объяснить этот чертов сарказм, свойственный всем Уизли без исключения?

* * *

–… Ола еще раз, Станимира Крам!

– Николас? — Станимира подняла глаза, и увидела, что Варальо сидел на школьной стене, свесив ноги и наблюдая за ней все это время. — Ты еще здесь? Я думала, ты отправился в Буэнос-Айрес ранним утром.

– Я не мог уехать, — Варальо пожал плечами. — Во-первых, здесь много всего интересного. Во-вторых, я так и не дождался от тебя этой просьбы.

– Какой просьбы?

– Я думал, ты спросишь сразу, как только мы вышли из совятни, но я повез тебя в Лондон, и ты ни разу не пикнула, — сказал Николас с хитрой улыбкой. — Уже наутро тебя потащили на суд, и я думал, что вместо того, чтобы глотать чай на кухне, ты ворвешься ко мне в комнату и, вытаскивая меня из-под одеяла, будешь просить и умолять. Но нет! И вот сейчас, когда ты выиграла суд и поцапалась с отцом, может, все-таки спросишь?

– Так о чем спрошу? — Станимира начала терять терпение.

Николас посмотрел на нее озадаченно:

– Хм, а может, ты и не хочешь спрашивать? — произнес он медленно. — Может, я зря тут торчу? Но нет, это совершенно невозможно! Ты ведь не сдала тест на аппарацию, а порталом воспользоваться не решаешься — ведь ты не знаешь адреса, а он нужен. Я видел, как ты писала «Сан-Тельмо» без улицы и номера дома — так вот знай, тебе не каждый портал, ведущий в Аргентину, подойдет. И перелетать через океан ты не станешь — даже с твоими способностями лучше этого не делать. Поэтому я не знаю, отчего ты молчишь! Ну же, спроси меня! Ведь я вижу по глазам, что ты хочешь меня об этом спросить!

– Отвези меня в Буэнос-Айрес, Николас, — сказала Станимира. — Или хотя бы просто скажи, что мне делать.