Сестры скорпиона (гет)

Элайв Файтер

Доверие — это всегда опасность. Когда ты отдаешь кому-то часть своей души (а то и всю целиком), вероятность того, что тебе причинят боль, увеличивается в разы. Иными словами, доверие — это наивная вера в то, что близкий человек никогда не сможет тебе навредить. Но реальность сурова и сложна, ведь иногда человек, которому вы доверились, может неосознанно ухудшить ситуацию, а бывает, что во всем повинны обстоятельства, не зависящие от вас двоих...

Полагаю, вы понимаете, почему я обо всем этом говорю. Сколько себя помню, я всегда рассчитывала на себя и только на себя, но теперь все изменилось. Бертран был ответственен за меня, а я за него, и объясните, как с этим жить? Сложно привыкнуть к чувству уязвимости. Несмотря на мою любовь, я все еще не разучилась здраво смотреть на вещи и понимала, что мой жених... Нет, разумеется, он всегда делает все, что от него зависит, но слишком многие факторы могут на него повлиять. Он благороден, он стремится к справедливости, и это, черт возьми, его ослабляет! Сейчас я как никогда ясно вижу, насколько мы разные, и не понимаю, как мы могли сойтись?.. А может, это к лучшему? Может, это он прав, а не я? Я привыкла решать возникающие проблемы с помощью силы, точнее, даже насилия. Бертран, наоборот, — с помощью бесед и милосердия. Мне кажется, или должно быть наоборот? Впрочем, мы уже довольно долго общаемся, и я стала замечать, что мы влияем друг на друга: я стала мягкосердечнее, чаще обращаюсь к магии, чем к клинку, а Бертран теперь без колебаний хватается за оружие. А что будет после свадьбы? Что будет, когда мы проживем вместе много лет? Наверное, все встанет на свои места: он будет жестче и сильнее, а я добрее и слабее. Не очень верится, но время покажет...

Условие королевы и хитроумная идея Антарес разнообразили наши \"серые будни\". Я бы с удовольствием обошлась и без такого разнообразия, но... Я чувствую, что все меньше моя жизнь зависит от меня самой. Я абсолютно ничем не управляю — еще одна не самая приятная сторона доверия, странное чувство, к которому тоже следует привыкнуть. Впрочем, к этому привыкать совсем не хочется — если руль не в моих руках, то я, по крайней мере, должна знать, в чьих. Антарес? Бертрана? Непохоже. Королевы? Но и на нее влияют король, дети, двор... Странный замкнутый круг.

Почему все вдруг стало таким сложным? А может, так и должно быть? Я знаю, что совершала много ошибок в прошлом, но тогда в этих ошибках была повинна я одна, и отвечала за них я одна. Все было просто и понятно. А теперь? Теперь каждое мое действие может повлиять на людей, которых я люблю, может повлечь последствия, о которых я подумать не могла...

В связи с этим — я восхищалась Антарес: она до странности ловко ориентировалась в этом непростом придворном мире, всегда зная что сказать и при этом оставаясь самой собой. Полагаю, дело в том, что она привыкла к этому с рождения: как человек, всю жизнь проживший в горах, не ощущает, как тяжел там воздух, так и сестра, с детства погруженная в придворную жизнь, не замечала, как узок и душен этот мир. И кто из нас был счастливее? Она, что не чувствовала тяжести мира, в котором жила, чувствуя себя, как рыба в воде, или я, что должна была привыкать и адаптироваться, но при этом познала вкус истинной свободы? Впрочем, даже здесь все не так просто: Анна не до конца принадлежала этому миру, она нашла для себя способ сбежать — магию. У нее была эта отдушина, которая отличала ее от других и позволяла жить иначе. И тогда выходит, что способ Анны существовать в этом мире разумнее. Я бросаюсь из крайности в крайность, действуя по принципу — все или ничего, а она делит свою жизнь на два мира, каждый из которых неотрывно связан с ней. Она как мост, посредник между ними, хотя не всегда это играет ей на руку...

Теперь, когда все препоны позади, и день свадьбы назначен, я ведь должна быть счастлива, правда? Как счастлив мой жених, радостный вид которого просто не может не вызвать ответной улыбки. И я вполне разделяла его чувства, пока не произошло одно маленькое происшествие... Впрочем, нет, это не происшествие, это катастрофа, с которой я не сумела справиться и последствия которой не могу предотвратить!

За несколько дней до свадьбы, когда я, как обычно, проводила время в обществе своего нареченного, к нам заглянула Анна:

— Простите, если помешала...

Я сразу заметила, что она не в духе. Если бы я знала, чем это закончится, я бы непременно спросила у нее, что случилось, и многих неприятностей можно было бы избежать, но, увы, я этого не сделала.

— Ну что вы, Анна! — добродушно откликнулся принц, выпуская меня из объятий. — Как вы можете помешать...

— Я очень не хотела вас беспокоить, но, к сожалению, у меня просто не было другого случая, чтобы поговорить с сестрой, вы теперь занимаете все ее время.

Бертран, не почувствовав яда в ее голосе, чистосердечно ответил:

— Теперь так и будет, ведь я совсем скоро стану ее мужем.

— Какая отрадная новость... — Анна продолжала язвить, а я никак не могла понять причину ее настроения.

— Я же не отбираю у вас сестру. И хотя теперь она будет леди Фернеол, а не Файтер, она останется вашей ближайшей родственницей и подругой.

— Разумеется. Однако я была бы спокойнее, если бы вы отнеслись к этому серьезнее.

— Я серьезен! — удивлено и несколько обиженно ответил юноша.

— Сомневаюсь. Сколько раз вы подвергали жизнь моей сестры опасности? Сколько она страдала из-за вас!

Кажется, ведьма давно уже об этом думала, но молчала, а теперь что-то подтолкнуло ее высказаться — странно, ведь она никогда прежде не выступала против нашей свадьбы, так что же случилось?

— Анна... — попыталась я привлечь ее внимание, но была остановлена женихом:

— Нет, Эл, все в порядке, — он обернулся к ведьме, стараясь говорить спокойно, но я видела, что это лишь вынужденная вежливость. — В чем-то вы правы, нам пришлось многое пережить, но отнюдь не по моей вине!

Антарес возмущенно фыркнула:

— Неужели? А по чьей?

— Так сложились обстоятельства...

— Причем не единожды! Они так складывались раз за разом...

— Кто-кто, а вы должны знать, что жизнь при дворе не бывает простой!

— Настолько, чтобы заставлять девушку рисковать жизнью?

— Я не заставлял!

— О, разумеется, нет. Просто прятались за ее спиной!

Нет, это переходит всякие рамки!

— Анна! Бертран! — мне пришлось встать между ними, чтобы быть замеченной. — Если вы не забыли, я все еще здесь!

Однако никто не обратил внимания на мои слова.

— Я давно заметил ваше негативное отношение ко мне, но не знал, что оно насколько...

— Ох, прекратите, ваше высочество, я всего лишь сказала вам правду!

— Но это не правда!

— Вы просто не хотите признаваться себе в собственной слабости. Не волнуйтесь, это нормально для людей вашего склада...

— Анна! — перебила я ее, опасаясь, что может за этим последовать.

— Что вы имеете в виду? — принц уже не скрывал своего раздражения.

— Вы приспособленец, Бертран. Вам комфортно рядом с такой сильной девушкой, как моя сестра, ведь вы можете позволить себе уйти от ответственности и ничего не менять в своей жизни. Раньше вас защищал брат, теперь будет жена...

Не знаю, были ли слова, способные разъярить его еще больше.

— Так вот какого вы обо мне мнения?!

— А разве я не права?

— Абсолютно! Вы не понимаете основу моих чувств к вашей сестре!

— Все я прекрасно понимаю! А вы лжец!

— Не смейте меня так оскорблять!

Еще немного и они сцепятся, честно слово! Какого черта тут вообще происходит?!

— Прекратите сейчас же, оба! Что на вас нашло?!

— Я не знаю, что вами движет, Анна, — продолжал Бертран желчно, — но скажу одно: вы видите то, что хотите. И всегда видите то, что хотите, это касается не только Элайв!

— На что ты намекаешь, наглый мальчишка?!

— Вы знаете, о ком я говорю. Об отце вашего ребенка, о...

— Не смей! Ты ничего не знаешь!

— Как и вы ничего не знаете и не можете знать о моих мотивах и моих чувствах!

— Ошибаешься, я вижу тебя насквозь! Тебе повезло, что я лишена магии... — тихо и зло добавила она.

А как я сейчас была рада, что сестра временно лишена магических способностей — в противном случае свадьба так и не состоялась бы.

— А вам повезло, что вы сестра моей невесты, иначе...

— Так ты еще смеешь угрожать мне?! Мне?!

— Немедленно прекратите! — мое терпение тоже не безгранично. — Не хватало еще мне вас разнимать! Вы взрослые люди, возьмите себя в руки, наконец!

Бертран обиженно спросил:

— Ты тоже так считаешь? Что я женюсь на тебе, чтобы... Чтобы...

— Ну, договаривайте! — не унималась Анна. — Где же ваше хваленые твердость и самообладание?!

— Нет, Бертран, я так не считаю, — спокойно ответила я, стараясь не обращать внимания на ведьму. — Я знаю, ты ни за что не позволил бы всему этому случиться, если бы мог.

Анна посмотрела на меня чуть ли не с презрением. Считает меня предательницей?

— Сестра, я понимаю, что ты переживаешь за меня, но твои обвинения...

— Это же правда! Объективная правда!

— Анна... — Бертран сделал шаг к женщине, и я положила руку ему на плечо, надеясь успокоить его. — Я знаю, вы не захотите меня слушать, но все же постарайтесь. Я люблю вашу сестру, и она будет моей, хотите вы того или нет. Меня больше не волнует, что вы думаете обо мне и о моих мотивах!

— А меня больше не волнует, что ты говоришь, какие оправдания придумываешь, — зло прошипела сестра. — Если еще хоть раз что-то случится (случайно, как это у тебя бывает), я не посмотрю, что она тебя любит...

Антарес

Самый главный мой недостаток — неумение терпеть, выдерживать давление обстоятельств хотя бы на время, способное удержать от опрометчивых поступков. Одним словом, жестом, внезапным порывом я могу сломать все, что до этого с таким тщанием оберегала и лелеяла. И хоть потом буду жалеть… но чаще всего будет уже слишком поздно. Вот такая грустная особенность — и иногда я думаю, сколь бесценной была бы способность управлять временем — ну или хотя бы самой собой, что являлось бы в моем случае не менее волшебным умением.

Как бы мне хотелось хотя бы на секунду отдалиться от этого безумного, вечно меня раздражающего мира, от этого странного, невезучего дня, в котором ехидным хороводом, ухмыляясь и пакостно хихикая, кружились Маргери, Эддард и Бертран.

Ох уж мне эта Маргери… На что Вильгельмина была язвительной и желчной старушкой, но она… Королева переходила все мыслимые и не мыслимые границы. Она мило улыбалась, любезно шутила, но взгляд ее при этом оставался ненавидяще-стеклянным, и хотя я не только искренне не понимала, чем вызвана подобная неприязнь, но, напротив, изо всех сил старалась не отвечать тем же — с каждым днем становилось все хуже. Меня, едва державшуюся на ногах (и как я не родила до срока прямо там?) заставляли честно выстаивать все многочисленные приемы, а потом еще и распекали за «недостаточно веселый и достойный вид». Ну да, про веселость, когда жутко отекают ноги и за четверть часа, проведенных, стоя около трона, начинает немилосердно мстить спина — про веселость не будем. Достойный вид? Когда на тебе не сходится ни одно платье, а затянуть корсет на талии — талия? Какая талия? — просто невозможно… про достойный вид тоже умолчим.

Но я терпела, я, черт меня побери, терпела все эти бесконечные придирки, все те несправедливые упреки, которыми меня с поистине королевской щедростью, награждала Маргери, я улыбалась, я согласно кивала, я смиренно просила прощения… Но количество шпилек все не уменьшалось. И, кажется, я уже ко всему привыкла, но…

— Вы так любезны сегодня, леди Анна.

Я инстинктивно дернулась — услышать такое из уст Маргери… это и впрямь было что-то новенькое.

— Благодарю, ваше величество, — несколько растерянно промямлила я. — Услышать такое от вас — огромная честь для меня.

Что она приготовила на сей раз? Честно говоря, ожидать можно было всего, что угодно — после, не побоюсь этого слова, блестяще разыгранного спектакля с «родовым замком Файтеров» в ожидании скорой свадьбы младшего сына, королева тихо злилась на Бертрана, Эл — ну а на меня, как на зачинщицу сего непотребства, вдвойне. И, кажется, все-таки пришло время разразиться буре. Я со страхом ждала продолжения, а королева, однако же, не спешила подводить беседу к ее логическому завершению (то есть смешиванию фрейлины Анны Файтер с грязью). Напротив, она мило улыбалась и, честно говоря, от этой улыбки мне становилось очень и очень не по себе.

— Раз уж мы скоро станем с вами все равно что родственницами, милочка…

Кто, я?! Милочка?! Это ОНА меня так назвала??? И кем это мы с нею станем, простите, вероятно, не расслышала? Родственницами? Упасите меня адовы силы от таких родных, в самом деле. Или Маргери меня по случайности с Эл перепутала?!

— … то мы сможем с вами поговорить безо всех этих придворных условностей…

Что с ней произошло?! Эл таки разжалобилась на мой усталый вид и подсыпала тиранше умиротворяющего порошка? Да только, видимо, немного переборщила.

— … и даже немного посплетничать.

Нет, это, похоже, я сошла с ума. Так, уважаемые сумасшедшинки, я вас не слушаю, понятно вам, я вас не слу… Плохо. Удивленный возглас сдержать не удалось.

— Вам плохо, леди Файтер? — учтиво осведомилась королева. — Вид у вас что-то не слишком веселый.

Да-да, и не слишком достойный, я помню, ваше величество. Вслух я, разумеется, этого не сказала, а промямлила нечто вроде того, что цветущий вид королевы наполняет мое сердце весельем в любой ситуации. Ни дать ни взять придворный шут — но неважно, в любом случае, моя лесть никого не обманула, однако же ее с милостивой усмешечкой приняли к сведению, впрочем, истязания на этом не прекратили. После примерно четверти часа непринужденной беседы — я бы предпочла слово «допрос» — Маргери неожиданно произнесла такое, отчего со мною едва не случился удар:

— Вы же долгое время жили в Терравирис, миледи? — спросила она, слегка прищурившись. Следовало мне еще тогда насторожиться, но… Я простодушно подтвердила, что, действительно, когда-то там располагалась наша резиденция, и мы даже считаемся подданными короля Тириона (а что я еще могла сказать, учитывая пребывание там якобы наших с Эл родителей, пусть и оговаривавшееся временным и тайным?), но сами мы с сестрой ко двору представлены не были. На последнюю мою реплику королева отреагировала и вовсе странно — по-старушечьи ахнула и закачала головой:

— Вам очень повезло, милочка моя!

Интересное высказывание. Нет, я, конечно, помню непомерные амбиции Ферлиберт в желании превзойти Терравирис, но чтобы это так выражалось, да еще и в устах королевы, было довольно-таки сложно представить. Я осторожно поинтересовалась:

— Отчего же, ваше величество? Говорят, у Тирионов очень пышный двор, и…

Маргери презрительно поморщилась.

— Но там царят такие нравы, милочка моя! Вы себе даже не представляете!.. Я долго колебалась, прежде чем выдать мою дочь, Катриону, — как жаль, что вы с ней не знакомы… Прелестная девочка, всякий перед нею склонялся, и вы бы склонились, уверяю вас, милочка! — замуж за короля Ричарда.

Да уж, именно я и не представляю, проведя в замке Тирионов пятнадцать лет из своих двадцати пяти. Впрочем, насколько я помню, никаких особых нравов там не царило, вопреки всем заявлениям королевы. А насчет Катрионы — лучше бы она и впрямь осталась незамужней, тогда можно было еще поспорить, кто и перед кем стал бы склоняться. Впрочем, о чем это я? Пусть девчонка радуется своему счастью — и, несомненно, тому, что хотя бы осталась живой после того, как целых десять дней находилась в моей власти…

— Неужели, ваше величество? — с благоговейным страхом воззрилась я на внезапно посуровевшую Маргери. — Дикие нравы? В Терравирис — ни за что бы не поверила, — ведь там, я слышала, столько смелых и благородных рыцарей!

— Зато их женщины не отличаются чистотой дел и помыслов, — сухо проговорила королева. — Представьте себе, леди Анна, я говорю и о дворянках в том числе.

Я покачала головой, стараясь сдержать улыбку:

— Позвольте узнать, ваше величество, откуда вам это известно? Неужели вы так часто наносите визиты в это варварское королевство?

— Мне многое о нем рассказывали, — нервно передернула плечами Маргери, и я невольно отметила это несвойственное ей движение, резкое, порывистое. Неужели я сказала нечто такое, что сумело ее взволновать и заставить нервничать? Во всяком случае, того веселого, приподнятого настроения, с которым она начинала эту странную беседу, точно и не бывало. Взгляд королевы стал привычно сухим, голос твердым, пальцы незаметно для хозяйки хаотически перебирали створки веера — того и гляди, Маргери вновь раскричится. Вопреки всему, точно перед бурей, на секунду повисла зловещая тишина — а затем, точно по волшебству, на холеном королевином лице расцвела почти счастливая улыбка — и почти настоящая, если бы не холодные глаза и не подрагивающие, лгущие руки.

— Больше всего, признаться, поразила меня одна история… — монотонно начала она, и от звуков этого голоса у меня по спине побежали мурашки — кажется, я тоже сейчас, по примеру монаршей особы, начну перебирать в руке веер… или вовсе его сломаю, как посмотреть. Сердце точно в тисках сжало дурным предчувствием, но я нашла силы взять себя в руки и улыбнуться — правда, подозреваю, что улыбка вышла донельзя жалкой — не зря же глаза Маргери хитро блеснули.

— О, ваше высочество, как интересно… — промямлила я отрешенно. — Думаю, что каждому было бы интересно услышать ее, тем более из ваших уст… И крайне поучительно.

— Извольте, — мне показалось, или ее голос прозвучал торжествующе? — Я слышала, крайне забавная история произошла с королем Ричардом незадолго до свадьбы…

Что?!

А Маргери тем временем продолжала:

— Вообразите себе, какая-то глупая фрейлина… и не вспомню ее имени… словом, она вообразила себе, что влюблена в короля.

О, нет. Она же не имеет в виду то, что я подумала… Ту, кого я подумала, то есть меня… Это же просто невозможно! Этого не может быть, откуда она может знать?

А моя мучительница тем временем продолжала:

— Правда, они были неразлучны с детства — родители Ричарда держали ее при своем сыне, точно комнатную собачонку, — королева рассмеялась своей шутке, я уныло ее поддержала. Ха-ха, как смешно. — Надеюсь, вы простите мне подобную вольность, милочка, ведь это на самом деле крайне забавно, — учтиво осведомилась гадина.

Действительно, куда уж забавнее…

— О да, ваше величество — и что же с собачонкой, то есть, я хочу сказать, этой фрейлиной стало дальше? — вынуждена была спросить я, чтобы хотя бы позорно не упасть в обморок — в этот раз меня, бесчувственную, точно выбросят из дворца, точно ненужную вещь… или, без всякого сомнения, собачонку!!!

Маргери, казалось, только этого вопроса и ждала — она победно улыбнулась и продолжила:

— Когда она несколько подросла, то стала преследовать короля с намерением женить его на себе, — охотно поведала мне королева. Впрочем, это и впрямь стало для меня новостью. Надо же, какая эта дамочка коварная, оказывается. — Она даже отказывала многим достойным слугам короля.

— По моему, достаточно благородный поступок, ваше величество, если она и впрямь питала к королю какие-то чувства, — на правах «родственницы» и «милочки», дипломатично возразила я. Не знаю, насколько у меня хватит терпения… Королева только отмахнулась:

— Наверняка она была чем-нибудь больна…

Так, это уже слишком…

— …или завела интрижку с каким-нибудь грязным кучером, — похоже, нимало не смущаясь, заявила королева. Я прямо-таки ощутила, как кровь горячей волной приливает к щекам. — Вы, возможно, не знаете, но в семействах, которые кичатся своим благородством, а на деле… словом, это не редкость. Вы согласны со мной?

Что. Она. Несет. Тем не менее, у меня получилось кое-как кивнуть:

— Д-д-да, в-ваше величество…

— Вот и славно, леди Анна. Впрочем, я вспомнила имя этой мерзкой грешницы. Вы, несомненно, хотите его узнать?

— П-право же, ваше величество, я…

— Ну, раз вы так настаиваете… Ее звали, как мне помнится, Эстер, Анна Эстер. Так же, как и вас.

— Что?

— Ее тоже звали Анной, милочка, — раздраженно бросила королева. — Удивительно, ведь так?

— О. Да, — прошептала я, — Это удивительно, — повторила шепотом, находясь, по видимому, в какой-то прострации. Голова тихо кружилась.

— Имя одинаково — а одна настолько мерзка, а другая так любезна… — задумчиво повторила Маргери. — Вы можете идти, леди Файтер.

— Да, ваше величество, — поклонилась я, и направилась прямиком на поиски сестры — мне необходимо было успокоиться и прийти в себя. Следует ли говорить, что вместо этого я получила несправедливые упреки и обвинения от его высочества, принца Бертрана, привыкшего видеть этот сложный и глупый мир сквозь простую призму своих узких взглядов и интересов. Да еще оскорбления его матери — эти туманные намеки, о которых я пока решила умолчать. В общем, все настолько завертелось…

Тут я и потеряла терпение, тут я и высказала ему все, что накипело у меня на душе… Разумеется, этот самовлюбленный ребенок не внял моим разумным упрекам… что было дальше, можно не описывать — эгоизм и неумение Бертрана прислушиваться к чужому, разумному мнению, и что не менее важно, совершенная способность игнорировать чужие чувства, порывы и эмоции, его неумение хотя бы признать собственные ошибки (я уже не говорю о том, чтобы он научился их исправлять, нет)… словом, я не желала с ним разговаривать, а он, к моему удовольствию, отвечал мне тем же.

“Вы ведете себя, точно маленькие, упрямые дети. Такое ощущение, будто вам еще не исполнилось и десяти лет”, — раздраженно восклицала Элайв, едва видела Бертрана в двух шагах демонстративно рассматривающего лепнину на колонне и не желающего хотя бы поприветствовать меня.

А Беатрис при случае добавляла:

«Сил больше нет смотреть на их постные лица. Честное слово, такое ощущение, как будто они…»

«Пришли на аудиенцию к вашему супругу, леди», — подхватывала сестра, и обе они переглядывались, стараясь сдержать улыбки. Как будто это было смешно — я ни за что не стану терпеть и прощать такого рода оскорбления, тем более от юнца!

Да и были у меня дела поважнее — ссоры оставались ссорами, подозрения Маргери всего лишь подозрениями, а тем временем свадьба Эл неуклонно приближалась.

День свадьбы Фернеола-младшего был совсем не похож на аналогичное празднество его брата. Если Эддард постарался сделать торжество максимально закрытым, то Бертран утомил: мои глаза — обилием ярких флагов на улице, мои уши — шествующей и непомерно галдящей (и подозреваю, полупьяной) толпой ряженых, с диким шумом и криками возвестившей городу приятную весть о женитьбе принца Бертрана.

Разумеется, с раннего утра всякий сброд начал стихийно подтягиваться ко дворцу. Самое смешное, ну или скорее, ужасное, что Бертран запретил страже гнать их всех в шею, заявил, что, мол, раз у него счастье, то он хочет, чтобы и все сегодня были счастливы — ага, как же. Все, кроме меня, по-видимому, ведь, помимо всего прочего, от этих воплей у меня дико болит голова — а ему хоть бы что!

Эл, ну вот честное слово, ты выходишь замуж за юродивого! Но, похоже, бедная девушка сама сегодня вполне разделяла настроение своего суженого — во всяком случае, в те краткие моменты, когда мне удавалось увидеть ее сквозь плотный строй суетящихся портних и ворохи белого шелка, она улыбалась, практически так же мечтательно, как и он.

Вот уж не поспоришь — эти двое действительно подходят друг другу, как никто другой, и мне оставалось только присоединиться к общему веселью, и постараться не затеряться среди толпы снующих, и тоже наверняка непомерно довольных придворных и слуг — ведь в прошлый раз королевская свадьба ограничилась всего лишь скромным пиром во дворце — а сейчас к свадебному веселью собирается присоединиться весь город. Да и кто бы сомневался — у маленького негодяя везде найдутся друзья, с этим тоже спорить не приходилось.

К слову сказать, вышеупомянутый негодяй все же избегал попадаться мне на глаза, что было весьма дальновидно с его стороны — иначе несдобровать бы ему. Ну у меня же нервы, господа, носящей младенца ведьме убить какого-то там принца, даже не наследника престола, думаю, будет вполне простительно. Вот только сестрица расстроится, а жаль. Мелкий прохиндей, при всех его достоинствах, и мизинца ее не стоит.

Впрочем, пускай женятся, я не спорю — меня все еще не оставляет надежда, что когда-нибудь Эл одумается и отравит Бертрана какой-нибудь новоизобретенной гадостью — тем более, опыт уже есть, — доверчивый мальчишка любую дрянь из ее рук примет и не поморщится. Только, боюсь, и не отравится — влюбленные, они все такие… толстокожие, так что, я подозреваю, он еще и добавочную порцию отравы попросит, и сверх того, скажет, что это самое вкусное кушанье, которое он когда-либо ел в своей жизни.

Так что гораздо проще будет выкинуть его в пропасть.

Но вместо того, чтобы заняться этим полезным и нужным делом, я продолжала томиться около дверей покоев Эл — неужели я могла не поговорить с ней перед свадьбой? Наконец, назойливые, точно мухи, портнихи щебечущей стайкой выпорхнули из комнаты, оставив невесту одну — тут я и воспользовалась моментом, проскользнув за двери.

И застыла.

В первую минуту я не узнала собственной сестры — так она изменилась. Во всяком случае, такой спокойной и умиротворенной я ее не видела никогда — да и никто, думаю, не видел деву-воительницу в столь женственном обличии. С плеч точно гора свалилась — ну теперь я точно уверена, что она знает, на что идет.

Кажется, зря я ругала портних — они действительно мастерицы. В этой воздушной дымке шелка и кружев Элайв совершенно преобразилась, сама стала легкой и невесомой — мне вообще показалось что вот, дунет ветер, и сестра вместе с ним взлетит, превратившись то ли в облачко, то ли в полоску лунного света.

Из украшений на сестре были только нити жемчуга, вплетенные в прическу, да традиционный белый венок.

Я тихо вздохнула:

— Элайв. Ты точно уверена, что это ты?

Она улыбнулась:

— Не совсем. Это довольно странное ощущение, между прочим. Надеюсь, Бертран оценит.

— И ты сомневаешься? — покачала я головой. Ох уж мне этот Бертран… Ну да ладно, оставим, все равно уже ничего не изменить.

— На самом деле нет, но невесте положено волноваться, — тихо рассмеялась Эл.

Я кивнула:

— Только обычно они волнуются по другому поводу — как поладить со старым, некрасивым и нелюбимым супругом, — иронично заметила я.

— Мне повезло во всех трех случаях, — отпарировала Эл.

— Я бы, конечно, могла поспорить…

— Антарес!

— Не обращай на старуху внимания, — с покорным вздохом заключила я. — Лучше скажи мне — ты в самом деле уверена, что хочешь стать женой, матерью…

— Да. Да.



— Членом королевской семьи, связанной условностями…

— Да!

— Женой мальчишки Бертрана…

— Да! То есть… Он не мальчишка, — посуровела Эл, но я не отставала.

— Невесткой Маргери.

— И что намного лучше, Генриха, не забывай об этом.

— Тогда я за тебя спокойна, — сдалась я.

— Вот и славно. Ты знаешь, Антарес, мне кажется, ты переживаешь намного больше, чем я, — очевидно, слукавила Элайв, но я предпочла отшутиться:

— Так за двоих переживаю, знаешь ли.

Но тут слуга прервал нашу беседу сообщением, что кареты поданы…

Всю церемонию бракосочетания Элайв и Бертрана я тихо и умиленно прорыдала в платочек — все же надо было сначала рожать, а потом женить голубков — эта сентиментальность меня погубит, потому что, едва выдался удобный момент, я слезно начала приносить свои извинения молодожену, который так удивился, что даже не отпустил ни одного язвительного замечания, а только натужно кивал, позабыв закрыть рот.

Элайв Фернеол

Скоро уже месяц, как меня именуют леди Фернеол. Поначалу я даже не отзывалась — не была уверена, что обращаются именно ко мне. Непривычно. Еще более непривычно было осознать, что теперь я принадлежу к королевскому роду. Первое время эта мысль вызывала у меня чуть ли не панику: мне постоянно казалось, что секрет моего происхождения вот-вот будет раскрыт, меня выгонят, а мой муж будет покрыт позором... Но Анне удалось меня успокоить, а Беатрис с удовольствием помогала мне адаптироваться — ее, кажется, развлекала мысль, что она может взять кого-то под свою протекцию, а ее помощь была мне нужна как никогда: семейные ужины, которые устраивала королева, и на которые я теперь была приглашена... Мне потребовалась вся сила воли, чтобы не брать туда оружие. Раз в неделю за огромным столом собирались три наши такие разные семейные пары, пытаясь поддерживать добрую семейную атмосферу. Разговаривали в основном мужчины, но иногда и нам приходилось вставить слово. Один несомненный плюс в этом был: я узнала семью Бертрана гораздо лучше, посмотрев на нее изнутри, и осталась довольна тем, что увидела. Но если бы эти ужины были единственным...

Я-то думала, что, соглашаясь на свадьбу, я совершаю чуть ли не подвиг, но с первых дней стало ясно, что свадьба — это только начало. Не все подданные Фернеолов успели приехать к празднеству (чего бы не случилось, если бы Бертран так не торопился, как неоднократно напоминала королева), так что поздравления растянулись чуть ли не на неделю. Я все время была на виду, рядом со своим мужем, и о блаженном одиночестве пришлось забыть. Как я поняла, многие мелкие дома рассчитывали, что именно их дочери составят партию младшему принцу, и теперь недоумевали, откуда я взялась, и почему неизвестная семья оказалась для королевской четы предпочтительнее, чем их собственные вассалы? На подобные вопросы пришлось отвечать королю с королевой, и теперь я вполне могла понять, почему наш брак был так нежелателен для Маргери — на ее месте я тоже бы сомневалась.

К слову о Маргери... Признаться, она удивила меня. Наверное, королева смирилась с мыслью, что теперь я ее невестка, и старалась как-то жить с тем, что есть. На свадьбе она не могла налюбоваться на собственного сына, и в порыве теплых чувств даже несколько раз назвала меня дочерью, и когда она это сказала... Возможно, это прозвучит глупо, но мне показалось, что я это уже слышала. Впервые мне показалось, что я могла встречаться с королевой прежде, но это же абсурд! Как? Где? Когда? Нет, это было вызвано волнительностью момента, и ничем иным. Я вспомнила и многочисленные расспросы Антарес о королеве, но не стала ничего рассказывать сестре, тем более, что после свадьбы Маргери взяла себя в руки, и больше не выказывала теплых чувств, сменив их на ироничность и некоторую насмешливость. О причинах я не могла и догадываться, все это было очень странно, но я не искала разгадки: не тревожь лихо, пока оно тихо.

Чуть ли не единственным, кто меня радовал в этой новой жизни, разумеется, был Бертран. Весь мой жизненный опыт доказывал, что люди не меняются практически никогда: то, что заложено в них природой, останется навсегда и пробьется, как упрямый росток сквозь мощеные городские улицы, но... Мой муж (если бы вы знали, как мне нравится его так называть) приятно удивил меня. Эта свадьба была для него не просто сменой социального статуса, но и поводом для некоторых решений. Он так старался стать тем, кем его все так хотели видеть: взрослым и ответственным семьянином и бесстрашным воином. К сожалению, одного старания мало, и он как всегда был настолько искренен в своих стремлениях, что порой это вызывало улыбку, но меня радовали эти перемены. Кроме того, они с Антарес, после примирения на свадьбе, поддерживали подчеркнуто дружеские отношения, что не мешало Анне высказывать мне наедине все, что она о нем думает. Но кто сказал, что это плохо?

Общение с сестрой стало для меня особенно ценным — я всегда могла положиться на ее советы и поддержку, как и прежде, могла обратиться к ней по любому вопросу.

Честно говоря, даже если я не хотела к ней обращаться, она все равно старалась помочь. Такова уж моя сестрица! Ей с каждым месяцем приходилось все сложнее... И порой я мечтала, чтобы ребенок быстрей бы уже появился на свет, но с другой стороны... Я боялась за Антарес. Боялась того испытания, которое ее ждет, ведь нередко женщина умирает при родах, а разве могла я такое допустить? Втайне от сестры я штудировала книги, запоминая заклятья, которые могли бы пригодиться, и готовя впрок лечебные зелья. Если что-то пойдет не так, я сумею помочь, обязательно.

Однажды вечером, когда я мирно беседовала с сестрой, пользуясь ее гостеприимством, наш тихий досуг был внезапно прерван вбежавшей в комнату Беатрис:

— Миледи! Миледи, вы слышали?

Глаза ее лихорадочно блестели, а в руках она держала вскрытый конверт.

— Что случилось?

— Как, вы еще не знаете? Ежегодный турнир состоится совсем скоро!

Ежегодный турнир? Я вопросительно посмотрела на Антарес, но она лишь взяла меня за руку, очевидно, предостерегая от вопросов вслух.

— И что же вас так взволновало, милая?

Беатрис покраснела:

— Мой отец будет одним из судей, а вместе с ним приедут многие мои друзья и родственники...

— Очень рада за вас, миледи, это прекрасные новости!

Девочка окончательно смутилась, и, бормоча что-то непонятное, ретировалась.

— Ежегодный турнир? — переспросила я, как только дверь за ней закрылась. Сестра нахмурилась, припоминая что-то:

— Да... Это традиция в Ферлиберт. Я слышала об этом, но не уверена, что знаю, в чем она заключается...

Я не стала мучить сестру, а обратилась к тому, кто должен был знать об этом все. Перед сном я спросила у мужа:

— Беатрис упомянула какой-то турнир, который скоро состоится... О чем идет речь?

— Ты разве никогда не слышала об этом?

— Я прежде никогда не была в твоем королевстве, а там, где я жила, никому не было дела до развлечений благородных господ, — с упреком напомнила я.

— Да, верно... Это турнир в честь победы над небольшим южным государством, которое сейчас входит в состав нашего королевства. Эта война закончилась не так давно, уже Эддард в ней участвовал, да и я захватил пару сражений... Отец Беатрис — лорд этих земель. Еще одна причина, по которой родители выбрали именно ее, — укрепление недавнего перемирия. С тех пор, как была одержана эта победа, каждый год устраивается турнир, по традиции, король отправляет письмо с приглашением лично лорду Эллиоту, а также рассылает весть по всему королевству. На турнир съезжается множество рыцарей, в том числе и из соседних королевств...

— А Ричард? Король Ричард Тирион?

— Он всегда отказывался от приглашения, не думаю, что в этом году что-то изменится... — он придвинулся ближе. — Так значит, ты никогда не была на турнире?

— Нет.

— Я тебе даже завидую, ведь ты увидишь все это в первый раз!

— Это так интересно? — с сомнением спросила я.

— Думаю, ты оценишь...

Разумеется, я слышала о турнирах и даже наблюдала за одним в Терравирис, но это никогда не казалось мне праздником. Каждый бой — это игра со смертью, а у каждой такой игры есть своя цена. Турнир же — пустой фарс, неоправданный ничем, и если любовь мужчин к подобным увеселениям я могу понять, то женщины... Что их может привлекать в таких жестоких зрелищах? Матери, жены, дочери — как они могут смотреть на рискующего жизнью воина, понимая, что причин для такого риска нет?.. И как это пережить мне?

— Ты сказал, что множество рыцарей принимают участие... А ты?

— Разумеется! Я же королевский сын, я не могу обойти стороной такое важное событие, да и не хочу. И Эддард тоже будет участвовать.

Не могу сказать, что это было хорошей новостью, и Бертран сразу заметил мою реакцию:

— Не волнуйся, до смертельного исхода практически никогда не доходит.

— Практически?

— Было несколько случаев, но это, скорее, случайности...

— Спасибо, успокоил.

— Это же турнир! На нем неизбежны ранения. Надеюсь, ты не будешь просить меня не участвовать?

— Я слишком хорошо тебя знаю и прошу лишь быть осторожнее, мне так будет спокойнее.

— Хорошо, — Бертран обнял меня и сказал так тихо, как будто делился самым сокровенным секретом. — Я хочу выиграть этот турнир... Знаешь, почему?

— Чтобы доказать, что ты хороший воин?

— Не только. Победитель коронует самую прекрасную даму турнира королевой любви и красоты... Будет справедливо, если в этом году ею станешь ты.

Ох, ваше высочество... Что же должно случиться, чтобы вы повзрослели? Впрочем, нет, я не хочу этого знать, я люблю моего мужа именно за то, какой он. Пожалуй, Антарес права, это сложно понять, но она просто не видит в принце того, что вижу я: за его врожденное благородство и честность я готова простить многое. Жизнь не обходит стороной никого, когда-нибудь и он узнает, как сильно она может бить, но это не сломает его. Сестра обвиняет моего мужа в несерьезности и слабости, но это лишь одна сторона монеты, на другой — его кристально чистая душа, в которой я нуждаюсь как в воздухе и воде. Она удерживает меня от падения в темную пучину страха, предательств и лжи, ведет как путеводная звезда. До встречи с ним, я не думала, что такие люди еще существуют, но мне повезло, и даже если это было последнее везение в моей жизни, меня это не огорчит.

* * *

Через несколько дней ко двору начали пребывать первые участники турнира, в числе которых были и родственники Беатрис. Она была так заразительно рада увидеть родных, что мы не могли не радоваться вместе с ней. Ее родителей и братьев с комфортом разместили в замке, остальным пришлось довольствоваться более скромным жильем. Пришлось запоминать множество имен и внутрисемейных тонкостей, которые я забывала через несколько часов, но не Антарес! Она умела быть любезной со всеми, и, несмотря на сложности своего положения, была весела и мила, чем заслужила благосклонность дам. Я же говорила, сестра просто рождена для придворной жизни, в отличие от меня: я уже успела создать несколько неловких ситуаций, из которых мне ни за что бы не выбраться, если бы не обаяние мужа и находчивость сестры. Ну почему, ваше высочество, вы выбрали в жены именно меня? Представить кого-то еще, более неспособного к подобной жизни трудно. Я несколько раз говорила обоим, что не должна находиться здесь, на что Антарес лишь сочувственно пожимала плечами, а Бертран уверял, что я отлично справляюсь... Мне оставалось лишь одно — надеяться и верить, что со временем я смогу приучить себя правильно вести в обществе.

А пока это оставалось лишь мечтой, я пыталась в который раз вбить себе в голову особенности родословной Эллиотов. Дело в том, что вместе с ними приехали их ближайшие родственники — Ридвеллы, которых было чуть ли не вдвое больше. Беатрис объяснила мне, что у них общие предки, но много лет назад ветвь Ридвеллов отделилась, и теперь это отдельная семья, которая все же очень им близка. Эллиоты и Ридвеллы часто сочетали своих детей браком, так что их связывают настолько прочные узы, что, как это бывает, не обходится без семейных склок. Например, некоторые отказались ехать в столицу, что вызвало недовольство других... Я не очень поняла, что именно там случилось, но судя по испуганному виду Беатрис, когда она мне это рассказывала, что-то неприятное.

В честь прибывших устроили богатый пир, который все так и называли — Первый Пир. Как мне объяснили, в течение турнира пиры будут чуть ли не каждый день, но этот — самый важный, важнее даже, чем открытие. По нему судят, какой выдастся турнир в этом году, и именно он является главным, ведь на нем собираются две прежде воевавшие семьи, которые теперь делят мясо и вино. На пиру я увидела Эллиотов и Ридвеллов во всей красе, впрочем, хозяева, Фернеолы, старались не уступать им.

Когда слуги уже по пятому разу наполняли чаши, Беатрис подвела к нам молодого человека, судя по его гербу, одного из Ридвеллов.

— Позвольте вам представить, Доран Ридвелл, один из знаменосцев моего отца.

— Очень рад знакомству! — протянул руку Бертран. — Для нас большая честь принимать вашу семью в этом году. Кажется, раньше вы не участвовали в турнирах?

— Нет, ваше высочество. Я единственный сын, а мой отец уже немолод...

— Понимаю. Что ж, надеюсь, это не помешает вам с честью пройти все испытания.

— Как и я, ваше высочество. Миледи, — он поклонился нам с Анной. — В этом году турнир обещает быть особенно прекрасным, ведь его украшают такие прелестные дамы.

— Вы слишком любезны, сир Ридвелл, — улыбнулась сестра, — право, мы этого не заслужили.

— Отнюдь... Я первый раз при дворе Фернеолов и, признаться, очарован. Уж не сменить ли походную жизнь воина на сытое придворное довольство?

Присутствующие ответили смехом, хотя я не заметила здесь шутки... Как они это делают?.. Рыцарь, кажется, заметил мое замешательство и я поспешила исправиться:

— Мы были бы очень рады видеть вас здесь чаще...

— Возможно, так и будет, — он вновь обернулся к Бертрану. — Ваше высочество, могу я попросить вас кое о чем?

— Разумеется.

— Я слышал, что у вас все еще нет оруженосца... Мой племянник, Оберин, мечтал бы занять это место, разумеется, если у вас нет других кандидатур.

— А сколько мальчику лет?

— Десять, самый подходящий возраст.

— Что ж, приведите его ко мне завтра утром, а там посмотрим.

— Благодарю вас, — поклонился рыцарь и, откланявшись, удалился, о чем-то беседуя с Беатрис.

Я с интересом посмотрела на Эддарда, сидящего на другом конце стола:

— А почему сэр Доран не сделал это предложение кронпринцу? Беатрис его жена и было бы разумно, если бы ее родственник...

— У Эддарда есть оруженосец. Из Фернеолов, разумеется.

— В таком случае, тебе повезло, Бертран, Ридвеллы кажутся хорошими людьми...

— Завтра увидим.