Моранжевая юность/ GreedFall: Untold Story (гет)

Святилище было чистым и пустым, будто его и вовсе не покидал влюбленный юноша, обитавший в нём.

Не было ни пылинки, ни сухой веточки.

Винбарр вошёл, и корни плотно заплели выход.

Он сел у алтаря и заплакал, уронив голову на грудь. Скомканная выброшенная часть его была растоптана и осквернена renaigse.

Рана кровоточила.

Он просто положил голову на руки.

— Плоть от плоти моей, — тысячеголосый шёпот зазвучал внутри. — Плачу вместе с тобой, ибо глаза мои видели то же, что и твои…

Не держи, выпусти из себя, дай мне поглотить всю твою боль…

И Винбарр заорал. От его крика дрожали стены, и надайги вторили ему в непролазных чащах, внимая гулу его боли от самого чрева земли.

Комки ярости, гнева, обиды поднимали его всё выше, норовя обрушить на пол и разбить, растоптать и его самого, и его несгибаемый дух.

— Ты так юн…- Винбарр трясся, уперевшись в алтарь. — Так юн и так одинок…

Он лишь мотал головой, содрогаясь ото всего, что разрывало его безумное сердце. Из алтаря всходили нежные ростки, и, едва касаясь юноши, они проходили сквозь его грудь за спину, формируя собой высокую рогатую фигуру.

— Я дам тебе всё, в чём так остро ты нуждаешься, — в шелесте голоса фигура позади всё обретала человеческие очертания.

Винбарр лишь тяжело дышал, глядя вникуда перед собой. Если бы он оглянулся — увидел бы себя самого. Высокого, плечистого, могучего. Преданного… Такого, каким бы он мог быть. Близнецов различал только цвет глаз. И пожалуй сам взгляд.

— Ты любишь сильно, ты любишь невозможно, ты любишь тотально только потому, что сам нуждаешься в космической огромной любви. Той любви, что не выносят одинокие звёзды и зачинают собой планеты, — лёгкие касания под туникой словно собирали воедино куски того, что было Винбарром, сращивая их между собой тысячами поцелуев. Он устало опустил голову и открыл шею.

— Я буду любить тебя мужчинами…

Из приоткрытого рта Винбарра вышло облачко выдоха.

— Я буду любить тебя женщинами…

Их пальцы сплелись.

— Я буду любить тебя и уже люблю всем, что смотрит на тебя, плоть от плоти моей…

Их плечи столкнулись.

— Я буду любить тебя так, как умеешь и любишь только ты сам…

Их кулаки сжались и рога соприкоснулись.

— Солнцем и грозами? — спрашивал молодой жрец, и надежда выпадала из его глаз на виски крупными каплями.

— Тучами и закатами, — отвечал его бог, и боль улетучивалась, уступая истоме.

— Ночами и звёздами? — не унимался Винбарр, и влажное дыхание уносило с собой ярость.

— Дождями и оврагами, — отвечал его бог, не смыкая дрожащих век.

— Так много хочется дать тому, кто ничего не просит, Винбарр. А ты ведь был так близок…

Они лежали на тёплом алтаре, излучавшем жар их тел.

— Я способен со всем справиться сам, — почти зло прошептал молодой человек, вращая в пальцах бусины в волосах своего близнеца.

— Конечно способен. Только знай: теперь ты больше не будешь один. Теперь у тебя есть я. И я приму тебя любым, — божественный брат шкодливо не выпускал его из себя. — Ты станешь выше любого из людей, Винбарр, — он беззвучно говорил одними тёмными губами, опухшими от поцелуев. — Ты станешь любящим отцом своему народу, и никогда — просто отцом. Всю оставшуюся жизнь тебя будут манить звёзды. Ты останешься навеки верным только зову своего дикого сердца, даже если в нём больше не будет мне места… я буду любить тебя даже если не станет меня самого…

Они засыпали, крепко обнявшись, вжимаясь локтями, сцепив намертво руки.

* * *

Юная Лорин де Моранж горько плачет и прячет мокрое лицо в подушку. Весь бренди в доме выпит в надежде умалить, смягчить страдание.

Саднит разорванная душа, саднит растерзанное тело.

Она сдирала с себя в ванной чужие руки, безразличные взгляды, посторонние въедливые запахи. Шея и плечи покрыты ссадинами от мочалки.

Боль начинает срастаться с Лорин, полностью занимает место в сердце, отведённое Винбарру, самому благородному из дикарей и самому дикому из благородных.

Лорин не знает, что впредь, сквозь все отведённые ей годы, всеми её решениями будут руководить только боль и призрачная надежда.

Она не знает, что назавтра, после похорон папеньки, вышколенный лакей передаст ей, ставшей почти прозрачной в своём неизбывном горе, высочайшую грамоту, наделяющую её абсолютными полномочиями на ведение любой деятельности, бюджет которой будет ограничен только настроением наместника Хикмета.

Она не знает, что Университет Аль-Сада примет её в свои объятия, раскроет значение alma mater ей одной, и лучшие профессора будут аттестовывать её планы развития, в реализацию которых леди Моранж будет бросать максимально допустимые резервы специалистов и человеческих ресурсов.

Она не знает, что однажды маска дружелюбия и порядочности срастётся насмерть с её лицом и заменит его.

Лорин знает только одно: её будущее должно будет стоить заплаченной — и оплаканной ею — цены, и оно будет блестящим. Не может не быть. На неё будут равняться правители. О ней напишут в учебниках.

…Она знает, что сделает Новую Серену столицей торговли, столицей свободных от ханжества нравов и закона — серого, как её глаза…

Она будет щедро платить за новости о внутренней жизни островитян, чутко следить за упоминаниями Его Имени.

Она услышит его лишь однажды, когда четыре года спустя с их встречи пьяные торговцы-дикари будут горланить за здравие Верховного Короля Винбарра.

Она каждый год будет поднимать бокал за своего Короля.

Она никогда не выйдет замуж и никогда не родит детей.

Её окна никогда не будут закрываться.

Вся её жизнь превратится в томительное ожидание того, кто больше никогда не придёт.