Tied for Last / Нити привязанностей (гет)

— Гермиона, я правда совершенно не в настроении сегодня туда идти, — вздохнул Альбус.

— Я не хочу снова идти одна, я чувствую себя ужасно неловко. Ну, пожалуйста, Альбус. Если тебя кто-то вызовет, то ничего страшного, я приму вызов за тебя. Ну, в честь Нового года.

В честь его дня рождения, чтобы отвлечь меня от мыслей о нем.

Дамблдор задумчиво провел рукой по волосам.

— Чем тебе так нравится Дуэльный клуб, милая?

Гермиона пожала плечами.

— Не знаю. Думаю, меня привлекает идея хорошо организованного магического состязания с четко прописанными правилами. К тому же Мунго и Джаред всегда могут в случае чего спасти положение.

— Ладно, Гермиона. Я пойду с тобой, но только потому, что ты настаиваешь, — закатил глаза Альбус.

— Спасибо! — облегченно выдохнула она.

В последнее время встречи Дуэльного клуба стали едва ли не единственным, что помогало ей отвлечься. Она уже дважды приходила туда одна, но чувствовала себя не в своей тарелке. Все смотрели на нее с каким-то странным выражением… будто она была изгоем и у нее вообще не было друзей.

Что, конечно, было неправдой. У нее был Альбус. И Миранда… ну, в некотором смысле. И даже Абраксас, хоть им и редко представлялась возможность перемолвиться словом из опасения, что их увидит Риддл.

После бала она разговаривала с Малфоем дважды, и оба раза он держался немного напряженно, из чего Гермиона сделала вывод, что общение с ней было сопряжено для него с определенным риском. От этой мысли ей стало крайне не по себе, и потому она старалась заговаривать с ним, только убедившись, что поблизости нигде не было Риддла. Просто на всякий случай.

Что до ее двух других друзей, то Альбус по-прежнему держался с ней отстраненно, а Миранда все еще оставалась в больничном крыле. В свете этого она сблизилась с Каталиной Лайтфут, которая как-то сотворила невозможное и уговорила ее сыграть партию в Исчезающие карты. В результате, Гермиона чудесно провела время и получила большое удовольствие от ее общества. По неведомой причине, некоторая давняя настороженность Джареда и Мунго по отношению к Гермионе из-за якобы наложенного на Риддла темного проклятия куда-то испарилась, сменившись прежним дружелюбием. Гермиона была этому рада, хоть и понятия не имела, что могло заставить их передумать. Оба целителя вызывали у нее большую симпатию, а потому было здорово снова вернуться с ними к задушевному общению, оставив вежливые, но ничего не значащие беседы о насущном в прошлом.

Мина же и Годрик… эти двое жили в своем собственном мире. Когда бы Гермиона на них ни смотрела, они всегда выглядели бесконечно счастливыми. Безумно счастливыми. Вся школа считала их идеальной парой, двумя влюбленными, созданными друг для друга, которые долго, даже слишком долго, шли к тому, чтобы быть вместе. Глядя на эту идиллию, Гермиона осознала, что странным образом ее больше не задевает то, что они прекратили с ней общение. Наверняка у них были на то свои причины, хоть Гермиона и терялась в догадках, какие именно.

В любом случае со всеми ее постоянными перепадами настроения и то и дело появляющейся склонностью терять нить разговора, друг из нее сейчас получился бы никудышный. Возможно, это было даже к лучшему, что они обитали в своем мирке, покой и идиллию которого не могли нарушить капризность и эмоциональная неустойчивость, которыми Гермиона была обязана Риддлу.

Риддл тем временем продолжал все больше опускаться. Его внешний вид всё также пребывал в беспорядке, а от прежней манеры держать себя не осталось и следа. Гермиона однажды заметила, как Араминта Мелифлуа с озабоченным видом провела рукой по его волосам, а он лишь устало на нее посмотрел и вздохнул, даже не попытавшись изобразить вежливый интерес или завязать разговор, как делал обычно.

Абсолютно нелогичное чувство вины, поселившееся в ней, никуда не делось. Если отсутствие общения с ней действительно его настолько удручало… но затем Гермиона всегда качала головой, напоминая себе, что, во-первых, имеет дело с величайшим притворщиком, и ко всему, что он делает, ей следует относиться с крайним подозрением, а, во-вторых, что она не должна ему ровным счетом ничего. Гермиона не знала, придет ли он сегодня на встречу Дуэльного клуба или пропустит ее из-за своего дня рождения. Последний день года. Во всяком случае, несмотря на свой статус именинника, сегодня за обедом лучше Риддл не выглядел. Тот же понурый вид, растрепанные волосы и пустой взгляд темных глаз.

Гермиона рассеянно сдула лезшие в глаза волосы, поймав себя на размышлениях о том, что было бы, согласись она все же дать ему шанс. Всего один шанс… в конце концов, не похоже, что на этот раз ему снова нужно было вытянуть из нее какую-то информацию. Он уже узнал все, что хотел. Единственное, что он так и не увидел — это как она умерла, но Гермиона не видела причин, по которым это могло его заинтересовать, так как ее смерть не имела к его будущему никакого отношения.

Ведь сегодня у него день рождения… может, это подходящий момент, чтобы сделать осторожный шаг в сторону примирения? Если на этот раз им не движет никакой скрытый мотив, то навряд ли простое общение с ним может ей как-то повредить. Непреодолимое некогда отвращение, которое Риддл в ней вызывал, сошло на нет, как и горечь. Теперь она ощущала лишь безразличие. Если его и вправду так сильно огорчало то, что она не желает с ним водиться, — у Гермионы оставались на этот счет сомнения, уж больно нелогичным казалось ей, чтобы Темный Лорд убивался из-за подобного — то что плохого было в том, чтобы попробовать возобновить общение, держа с ним при этом безопасную дистанцию.

Она была стопроцентно уверена, что на этот раз сможет распознать даже малейший намек на уловку. При общении с ним она, естественно, все время будет начеку… Она сразу даст ему четко понять, что теперь она диктует условия и что она снова с ним разговаривает вовсе не потому, что предпринятые им попытки привлечь ее внимание в конечном итоге принесли свои плоды. Она опять начнет с ним общаться исключительно в исследовательских целях, чтобы понять, что еще теоретически ему могло быть нужно.

Несмотря на то, что депрессивное настроение, в котором Гермиона пребывала после вероломства Риддла, сошло на нет, ко многим вещам она все также не проявляла интереса. Идея вновь оказаться в Хогвартсе из ее воспоминаний по-прежнему приводила ее в ужас, из-за чего она уже долгое время никак не могла себя заставить притронуться к своим заметкам и книге Цезитена. Большую часть времени она занималась тем, что оттачивала защитные заклинания и исследовала замок. Тем не менее единственное, что неизменно вызывало у нее живой интерес, был Том Риддл, и, хотя ее это невообразимо злило, факт оставался фактом.

Его письмо теперь хранилось у нее под подушкой. Первые пару ночей Гермиона спала так, не придав этому особого значения. Однако, вынув его из-под подушки на третий вечер и затем не сомкнув глаз всю ночь без какой-либо видимой причины, она в итоге сунула конверт обратно, и проблема бессонницы тут же решилась. Гермиона упрямо останавливала себя от того, чтобы снова перечитывать письмо. При этом не менее упрямо она игнорировала и тот факт, что хранит его извинение под подушкой вместе со своей палочкой. Как будто эти две вещи были одинаковы по своей значимости.

Потянувшись, Альбус зевнул.

— Ну, если мы решили идти, то, полагаю, нам следует поторопиться, — сказал он, — а то мы уже опаздываем.

— И кто же в этом виноват, интересно? — проворчала Гермиона, поднимаясь на ноги. — Только подожди минутку, мне надо сбегать в спальню за палочкой.

Взлетев вверх по лестнице, она сунула руку под подушку в поисках древка, стараясь не обращать внимания на то, как от шелеста задетой бумаги ее сердце пропустило один удар.

— Не знаю… Я подумываю о том, чтобы вызвать Андру Делайл, — рассуждала Гермиона, спускаясь вместе с Альбусом в Большой зал. — Я уже давно не практиковалась, а она очень сильна в боевой магии…

Внезапно Альбус нахмурился, а Гермиона умолкла. Они замерли, не дойдя до Большого зала каких-то трех метров.

Судя по доносившимся из-за дверей звукам, было совсем не похоже, что там шла обычная дуэль. Уж слишком шумно было внутри. Как правило, зрители в Дуэльном клубе держали себя в руках, крайне редко разражаясь криками и улюлюканьем, и, по-видимому, сейчас был как раз такой случай. Кто там сражается? Неужто Годрик и Делайл опять устроили шоу?

Они приблизились к распахнутым дверям, и глаза Гермионы расширились от ужаса. Обычно возвышавшаяся посреди зала платформа пустовала. Всю ее покрывали трещины, разломы и пробоины. В воздухе стояла завеса пыли и каменной крошки. Вокруг мелькали вспышки, раздавались выкрики заклинаний и в поисках укрытия бегали люди. Это была не дуэль, а самое настоящее сражение, подобных которому Гермионе не доводилось видеть уже давно.

Дамблдор застыл, потрясенный этим зрелищем до глубины души. Гермиона резко сказала ему:

— Альбус, беги скорей к Мунго и Джареду и предупреди, что у них в скором времени ожидается небывалый наплыв.

Повторять дважды не пришлось, и Альбус скрылся в направлении больничного крыла.

Гермиона же бросилась в Большой зал, сейчас больше напоминавший поле битвы. Что, или вернее, кто мог спровоцировать это побоище? Едва она оказалась внутри, как мощное заклятие врезалось в тяжелые дубовые створки, и они с грохотом захлопнулись за ее спиной. Развернувшись, Гермиона попробовала открыть их Алохоморой, но это ничего не дало. С тяжелым сердцем она невольно вспомнила земной Хогвартс и гигантские цепи, сковывающие эти самые двери, за которыми от посторонних глаз наверняка скрывалась некая изощренно оборудованная пыточная. Как-то на ее глазах туда втащили Билла Уизли…

Луч белого света со свистом рассек воздух и раскрошил стену позади Гермионы, которая тут же припала к земле. Вытащив свою волшебную палочку, она поднялась на ноги. В трех метрах от нее Андра Делайл, скрючившись за воздвигнутой каменной стеной, с перекошенным от ярости лицом метала заклинания в Мелию Трублад, которая оборонялась из-за каменной платформы в середине зала.

Гермиона наколдовала перед собой плотный эластичный щит голубоватого оттенка, через который она могла видеть все, что происходит, не опасаясь при этом большинства заклинаний. Так, там в дальнем углу Ревеленд и Герпий. А где Абраксас? Прямо из подоконника Годрик создал что-то вроде отвесного барьера, к которому он и Мина сейчас прижимались спинами и, сжав зубы, швыряли одно заклятие за другим в… ну, конечно. Абраксас и Риддл стояли ближе к центру комнаты. Риддл выглядел спокойным и собранным, отбивая каждое летящее в него заклятие, но сам при этом не пытаясь атаковать. Как мило с его стороны.

Взгляд Гермионы задержался на ком-то, напоминавшем Андре Тейлора, хоть она и не была уверена до конца. Он стоял на коленях спиной к ней, закрыв лицо руками, и его плечи вздрагивали от рыданий, пока Кэндзи Такахаси рядом с ним осыпал ругательствами стоявшую неподалеку группку гриффиндорцев. Гермиона сглотнула. Все это было похоже на страшный сон.

Внезапно Элиот Вейзи взметнул вверх руку с крепко зажатой в ней палочкой. Раздался оглушительный грохот, и все настенные факелы разом взорвались. Большой зал погрузился в кромешную тьму.

Со всех сторон послышались крики и возгласы. Теперь единственными источниками света остались лучи заклятий, рассекающие темноту во всех направлениях. Гермиона упала на колени, по опыту зная, что безопаснее всего держаться ближе к земле и к тем объектам, о наличие и расположении которых она имела точное представление.

Время от времени вспышка заклятия выхватывала из темноты в опасной близости от нее чей-то силуэт, и Гермиона поспешно отползала, чувствуя, как быстро у нее в груди колотится сердце. Руки ее инстинктивно были сжаты в кулаки — так было безопаснее для пальцев.

Свистящие у нее над головой заклинания никак нельзя было назвать безобидными. Гермионе не давал покоя только один вопрос: что послужило причиной этого столкновения?

Мимо нее промчался красный луч, и Гермиона запустила в атаковавшего Петрификусом Тоталусом. Чем больше людей выведено из строя, тем лучше, пока дело не приняло совсем скверный оборот.

С глухим звуком ее голова впечаталась в каменную платформу. Однако на сорвавшееся с ее языка крепкое словцо среди этого бедлама, где смешались шум, страх и пот, никто не обратил внимания. Повсюду крики сливались с судорожными вздохами...

Яростная зеленая молния поразила сжавшуюся в комочек фигурку всего в полуметре от Гермионы. Вскрикнув, человек повалился вперед, задыхаясь от боли. Гермиона торопливо засветила кончик своей палочки, чтобы взглянуть, кто это был.

Каталина Лайтфут с заплаканным лицом придерживала левой рукой правую.

— О, Мерлин всемогущий, — всхлипнула она. — Мне… мне кажется…

— Погоди, — выдохнула Гермиона. — Так, дай мне взглянуть… секунду, помоги снять рукав…

Она аккуратно стянула рукав мантии Каталины, стараясь, как можно меньше касаться раненой руки, которая явно была сломана, неестественно изогнувшись прямо посередине. Осторожно прижав пальцами сломанную кость с одной стороны и вызвав тем самым громкий вопль Каталины, Гермиона прикоснулась кончиком волшебной палочки к месту перелома. Тихонько хрустнув, кость встала на место и заново срослась. Каталина облегченно привалилась спиной к платформе.

— Спасибо, — прошептала она едва слышно на фоне царившего хаоса.

— Какого черта тут происходит? — спросила Гермиона.

— Очередная идиотская стычка между факультетами, — ответила Каталина. — Гриффиндорцев со слизеринцами… кто бы мог подумать, верно?! Все это перетекло в выяснения личных отношений, начались разборки, и вот теперь все готовы перегрызть друг другу глотки. Чудный способ проводить уходящий год.

Гермиона стукнула палочкой по каменной платформе позади них, и в ней образовалась большая ниша.

— Ты ведь не сильна в боевой магии, верно?

— Нет, — ответила Каталина. — Я прихожу в Дуэльный клуб, просто чтобы посмотреть.

— Хорошо, тогда скорее лезь сюда, — сказала Гермиона. — Я спрячу тебя за защитным экраном.

Каталина заползла внутрь, и она провела палочкой по краям углубления. Светло-зеленая пленка запечатала нишу. Каталина изнутри одобрительно показала ей большой палец, и Гермиона поползла в сторону, предварительно погасив кончик своей волшебной палочки. Когда люди атакуют всех без разбора, привлекать лишнее внимание было не самой хорошей идеей.

Она ползла на четвереньках, и внутри у нее все сжималось от страха. В каких-то миллиметрах от ее уха пролетел зеленый луч, и перед глазами Гермионы встали последние дни ее жизни в Хогвартсе. Словно в попытке, как и тогда, увернуться от смерти, она машинально дернулась в сторону, крича от дикого ужаса, но ее крик потонул в какофонии других криков, оглашавших погруженный во тьму зал.

В паре метров от нее плотно скученная горстка людей занимались тем, что наугад сыпала во все стороны заклинаниями. Чуть подальше сцепились двое, бездумно молотя друг друга кулаками, что было весьма необычно, и не обращая никакого внимания на проносящиеся мимо них заклинания, на краткие мгновения освещавшие их перекошенные злобой лица. Гермиона снова прижалась спиной к каменной платформе. Некто по левую руку от нее демонстрировал виртуозное владение чарами, в то время как справа несколько человек, во все горло выкрикивающих простейшие заклинания, похвастаться тем же явно не могли.

Неожиданно Гермиону охватил страх за Годрика и Мину, что, с одной стороны, было немного необоснованно, но, с другой, она никогда не видела, чтобы Мина использовала атакующие заклятия. Если Годрик был вынужден отбиваться сразу за них двоих, то это ставило его в крайне опасное положение. Из кучки незадачливых дуэлянтов справа от Гермионы плеснул поток желтого света, ярко озаривший их группу, и в этот же миг сияющий белый диск поразил одного из них. Раздался пронзительный крик, и из живота парня, точно прорвав сдерживающую ее плотину, хлынула черная струя.

От ударившего в нос запаха крови на Гермиону накатил приступ тошноты, и она начала отползать влево, стараясь убраться подальше от ручейков темной жидкости, медленно растекающихся по плитам пола. Подруга раненого парня упала возле него на колени, крича что-то вроде то ли «Скотт», то ли «Скип»…

Паника захлестнула все естество Гермионы. К счастью, кто-то вдруг догадался создать под потолком миниатюрное солнце. Его яркий до рези в глазах свет, заливший Большой зал, помог Гермионе немного расслабиться. Однако в последующие мгновения произошло сразу несколько событий, приковавших к себе ее внимание.

Парень, стоявший слева от нее, метнул заклятие в закрытые дубовые двери, и Гермиона, сумевшая наконец переступить через собственную гордость, повернулась к нему, глядя прямо в глаза.

Воспользовавшись секундной паузой после только что произнесенного заклинания, Гермиона очень тихо сказала:

— Что может быть лучше, чем так отпраздновать свой день рождения, верно?

Из палочки Араминты Мелифлуа вылетел черный луч, срикошетивший от стены.

Из древка какого-то когтевранца — угрожающего вида колесо алого света.

Луч и колесо столкнулись под углом…

Он обернулся к ней так стремительно, словно услышал, что в него пытаются послать Аваду Кедавру. Сразу несколько трудноразличимых эмоций отразились на его лице, а рука, сжимавшая волшебную палочку, опустилась вдоль тела.

А затем, прежде чем Гермиона успела хотя бы открыть рот, чтобы вскрикнуть, два столкнувшихся в воздухе проклятия врезались в Риддла, отбросив его, точно куклу, на несколько метров назад, где он упал и больше не шевелился.

Бой вокруг не стихал ни на минуту. Никто даже не заметил, что случилось. Никто не заметил, что раненый Том Риддл неподвижно лежал сейчас на пыльном полу. Никто, кроме Гермионы. Как такое было возможно? Куда подевался Абраксас?

Она начала лихорадочно озираться в поисках платиновой шевелюры, которая обнаружилась в углу зала. С трясущимися руками и выражением невыносимого страдания на лице Малфой склонился над Ревелендом. Судя по его лицу, он был на грани нервного срыва.

Гермионе почудилось, что она не может вдохнуть. Все, что ей оставалось, это начать неловко ползти по направлению к распростертому на полу Риддлу. Взмахнув палочкой, она переместила его поближе к краю каменной платформы, где было относительно безопасно.

Его глаза были широко распахнуты, а лицо неподвижно. Из уголка рта медленно стекала тонкая ярко-красная струйка крови. Оглядев его, Гермиона заметила, что спереди, в месте, куда попали заклятия, его мантия была вся искромсана и насквозь пропитана чем-то черным.

С опаской она дотронулась до его груди, а когда отняла руку, та была красной от крови. Гермиона судорожно втянула воздух через рот. То светящееся алое колесо оказалось чрезвычайно вредоносным. Гермиона снова огляделась вокруг, точно надеясь, что помощь вдруг придет из ниоткуда, что кто-нибудь вдруг заметит. Но этого не случилось. Том Риддл лежал без сознания, мертвенно-бледный, бездыханный в свой день рождения, и всем было все равно.

Гермиона вгляделась в его лицо. В этом коматозном состоянии его обычно почти черные глаза казались более светлыми, карими… Двумя дрожащими пальцами она опустила ему веки. Случившееся совершенно выбило ее из колеи.

Нужно доставить его в больничное крыло. Мунго и Джаред должны начать лечение, немедленно, пока лужа крови не превратилась в озеро.

Все получилось совсем не так, как она планировала. Она отвлекла его всего на какую-то секунду… Не сделай она этого, он бы ни за что не опустил свою палочку и, несомненно, смог бы отразить те заклятия… если бы она тогда к нему не обратилась… Ну что за закон подлости!

Пошатываясь, Гермиона поднялась на ноги и сделала взмах палочкой. Тело Риддла плавно поднялось в воздух и, словно безвольная гигантская марионетка, последовало за ней, когда она рванулась к выходу.

Так, Гермиона. Соберись.

Ей еще никогда не доводилось взрывать ничего настолько внушительное, как двери Большого зала, но ведь все когда-то бывает в первый раз. Опустив Риддла на пол, она сделала шаг назад, увернулась от просвистевшего мимо нее заклятия и дрожащей рукой подняла палочку, концентрируя всю свою магию.

— КОНФРИНГО! — из кончика ее палочки хлынула сокрушительная волна энергии, отдача от которой вынудила Гермиону сделать шаг назад. С громким бабах дубовые створки распахнулись, но даже это не смогло отвлечь сражающихся.

Гермиона снова взмахнула волшебной палочкой, левитируя тело Риддла перед собой, пока она со всех ног мчалась в больничное крыло. Она бежала так быстро, что, казалось, ее сердце вот-вот выпрыгнет из груди. Заклинание, которое она использовала для транспортировки было не самым надежным и к тому же немного ужимало объект в объеме. Используя его, она с самого начала рисковала, но в тот момент это был единственный выход, особенно, учитывая высокий рост Риддла…

С первого этажа и вплоть до дверей лазарета по всей школе за ними тянулся обильный кровавый след. Ворвавшись в больничное крыло, Гермиона с перекошенным лицом и диким взором завопила:

— Мунго! Джаред!

Они уже спешили к ней навстречу, шокировано глядя на парящее в воздухе безжизненное тело Риддла, под которым на полу уже начинала образовываться лужа крови.

— Господь всемогущий, Гермиона, и как только тебе удается подкидывать нам все новые случаи, хуже которых мы не… это… это же… — осекся Джаред.

— Это Том Риддл? — тихо уточнил Мунго.

— Да! — ответила Гермиона. — Поторопитесь, нужно его куда-нибудь положить, нужно…

— Я не могу его вылечить, — прошептал Мунго.

Гермиона уставилась на него.

— То есть, как это не можешь…

— Мы не можем помочь Тому Риддлу, — пробормотал Джаред, пристально глядя на Риддла с несвойственным ему холодным выражением.

— О чем вы говорите? — тихо спросила Гермиона. — Вы должны. Вы разве не видите…?!

Мунго опустился на одну из коек и сделал глубокий вдох, как будто собираясь с духом, чтобы открыть ей большой секрет.

— Гермиона, мы… мы видели, как он использовал… заклятие Круциатус.

— И что теперь?! — рявкнула Гермиона, от чего оба целителя потрясенно вылупились на нее. Такой реакции от нее на новость о Круциатусе они явно не ожидали. — Вы должны его вылечить! Это ваша работа!

— Нет, — тихо возразил Пиппин, зарываясь пальцами в свои темные волосы. — Мне жаль, Гермиона, но человек, представляющий такую опасность… для всех будет лучше, если он не придет в себя. Это, можно сказать, наш долг — не лечить его.

Гермиона вся похолодела. Двое величайших целителей в истории… отказывались кого-то лечить?

— Нет, — сказала она слабым голосом. — Это… ваш долг… лечить каждого, несмотря ни на что…

Она не могла поверить в происходящее. Все было как в тумане. Кровь Риддла продолжала заливать ей ботинки. Она посмотрела на его лицо. Оно было белым как мел и точно окаменевшим. На одной щеке виднелся красный след, оставленный струйкой крови изо рта и напоминающий теперь уродливый шрам. Веки были неподвижны. Длинные ресницы отбрасывали на скулы тени, словно кладбищенские травы — на холодный мрамор надгробия.

Они собирались просто стоять и ничего не делать, просто позволить Риддлу оставаться в коме до конца его дней? Она была о них лучшего мнения… Она считала их лучше себя. Она думала, что они-то всегда способны сохранять нелицеприятный взгляд на тех, кто нуждался в их помощи. Как это было возможно? Неужели все это происходило наяву? Как существование Тома Риддла, этого странного, противоречивого, но всё ещё не безнадежного Тома Риддла, могло так просто оборваться?

Нет. От ярости у нее даже кровь закипела в жилах. Будь она проклята, если оставит все, как есть, и позволит ему окончательно истечь кровью, тем более что он был ранен из-за нее!

Гермиона вспомнила свои размышления о том, как все могло сложиться, если бы на Земле в свое время отыскался человек, который сблизился бы с Томом Риддлом, как она, и был бы ему другом невзирая ни на что. Какое лицемерие с ее стороны. Стоило ему сделать что-то по-настоящему плохое, — даже с учетом того, что она почти ждала этого от него — как она сбежала, бросила его, как, должно быть, поступали и все люди до нее. Она ощутила, что в ней разгорается гнев.

— Вы обязаны ему помочь! — закричала она.

Мунго устало на нее посмотрел и поднялся с кровати.

— Нет, Гермиона, — кротко сказал он. — Мы не можем. Я… я не могу.

Слегка удивленная, Гермиона наблюдала за тем, как Джаред взял Мунго за руку и ободряюще ее сжал.

— Будет лучше, если ты унесешь его отсюда, Гермиона, — мягко добавил Пиппин.

Ошеломленная, она смотрела, как они развернулись и, пройдя мимо кровати Миранды, скрылись в подсобной комнате. Глаза Гермионы остановились на лице подруги. Что если бы они отказались лечить Миранду только потому, что она один единственный раз применила Непростительное заклинание? Ведь исходя из того, что было известно Мунго и Джареду, вся вина Риддла состояла только лишь в этом.

— Ну и ладно! — крикнула она им вслед, — Если вы ему не поможете, значит… значит это сделаю я!

Взглянув на пол, Гермиона запаниковала, осознав, как много Риддл потерял крови. Красная лужа на каменных плитах все увеличивалась, ее края уже достигли железной ножки ближайшей кровати.

Кровать. Вот что ему нужно.

Гермиона бросилась на восьмой этаж, так же левитируя перед собой тело Риддла, с мантии которого на пол все так же размеренно капала густая кровь.

— Эрнест Хемингуэй, — произнесла Гермиона, и дверь отворилась. Оказавшись в прихожей, она стукнула палочкой по дверной ручке левой двери — 31 декабря — и вошла в его комнату.

Вошла и тут же замерла на пороге. Покои старосты теперь было не узнать. Полог на кровати был наполовину задернут, и за ним виднелась смятая, не заправленная постель. На письменном столе и вокруг него были разбросаны бумаги. Две диванные подушки лежали на полу. У камина небрежной грудой были свалены дрова. Часть предметов одежды небрежно свисала со шкафа, а другая валялась возле открытой дверцы. Сделав шаг вглубь комнаты, Гермиона наступила на перо для письма. Капли чернил, упавшие с его кончика, смешались с каплями крови.

Захлопнув дверь, Гермиона отбуксировала Риддла к кровати. Раздвинув шторы полога, она сдернула все постельное белье в изножье, оставив одну только простынь, на которую и опустила Риддла, подсунув ему под голову подушку.

Присев рядом с кроватью в наколдованное из воздуха кресло, она нервно сглотнула. Пора было оценить масштаб проблемы.

Она медленно откинула мокрую от крови ткань разодранной на его груди мантии, а затем и рубашки, которая была не в лучшем состоянии. Отлепив некогда белые, а теперь багровые лоскуты от его тела, Гермиона с трудом подавила рвотный позыв, а за ним еще один. Она ничего не могла с собой поделать. Грудь и торс Риддла были разворочены и выглядели, как одна сплошная рана, точно какой-то дикий зверь вырвал целый кусок мяса из самой середины. Весь верхний слой кожи по большей части отсутствовал.

Гермиона не знала, что делать. Ее познания в целительстве можно было в лучшем случае назвать удовлетворительными. Она даже не представляла, с чего ей начать.

В зияющей ране виднелись одно легкое, желудок, печень и часть кишечника. Однако на них на всех тоже были разрывы, и повсюду было столько крови, что Гермиона с трудом могла разобрать, что есть что.

Оставив Риддла лежать, она понеслась в библиотеку, где схватила все книги по анатомии и целительству, которые только попались ей на глаза. В них нашлось немало иллюстраций строения человеческого тела в разрезе, показывающих, как внутренние органы должны были выглядеть: равномерно бьющееся сердце, расширяющиеся и сжимающиеся при дыхании легкие.

Вернувшись, Гермиона села и с вызовом во взгляде окинула растерзанное тело Риддла. Так. Мунго начал лечение Миранды с восстановления ее нервной системы, но здесь для этого было недостаточно кожи. Потом легкие и диафрагма, эта длинная плотная мышца посередине…

Склонившись над искалеченным телом, Гермиона снова еле сдержала подступившую тошноту. Мда, это будет непросто.

* * *

Риддл открыл глаза. Последнее, что он помнил — это летящий к нему гибрид заклинаний (одно из которых было коряво выполненным темномагическим заговором, а второе — очень сильным и древним проклятием) и мгновенную вспышку того, что он мог описать исключительно, как «адская боль». Но он не смотрел на тех, кто послал в него эти заклятия. Он смотрел на нее. В полной растерянности и пытаясь прийти в себя от ее слов, от ее тихих, саркастичных слов и того факта, что она стояла перед ним и обращалась к нему. Он напрочь забыл о бдительности. Как последний идиот, он опустил палочку, и в следующий миг его пронзила боль…

Но сейчас… все это казалось дурным сном, потому что он лежал в своей кровати, разглядывая темно-зеленый балдахин над собой, под головой у него была мягкая подушка, а вот одеяло, похоже, куда-то съехало…

Приоткрыв рот, Риддл сделал вдох, на смену которому пришел немного удивленный стон. Ему было больно дышать.

— Советую пока воздержаться от таких глубоких вдохов, — произнес усталый голос где-то сбоку. Риддл слегка повернул голову налево. Рядом с его кроватью в мягком кресле сидела Гермиона Грейнджер. Не веря своим глазам, Риддл уставился на нее с открытым ртом.

— Почему я не в больничном крыле? — спросил он и неприятно удивился едва слышному хрипу, который у него получился. — Что с моим голосом?

— Твой голос просто нуждается в некоторой разминке, — задумчиво ответила Гермиона. — Что же до того, почему ты не в больничном крыле… очевидно, ты имел глупость применить к кому-то Круциатус на глазах у Мунго и Джареда, в результате чего они отказались тебя лечить.

Риддл сонно моргнул. Все это казалось нереальным, и особенно она, сидящая здесь рядом с ним. Может, у него галлюцинации?

— В Большом зале еще сражаются? — выдавил он, делая попытку поднять руку, чтобы помассировать горло, и тут же беспомощно роняя ее обратно на кровать, так как его грудь обожгла сильнейшая боль.

— Это было бы, прямо скажем, беспрецедентно, — выгнув брови, прокомментировала Гермиона, — Сражение длиной в неделю. Даже звучит не слишком реалистично.

Риддл ошеломленно на нее посмотрел.

— Неделю? Я был без сознания неделю?

— Да, отсюда и проблемы с голосом, — рассеянно ответила Гермиона. — Хотя это так же может быть вызвано состоянием твоих легких. Я, конечно, постаралась сделать все возможное, но поскольку я не целитель, то не знаю, дало ли…

Резкий вдох и сразу последовавший за ним болезненный стон Риддла не дали ей договорить. Он опустил глаза вниз на свою грудь и торс, вернее, на то, что, что от них осталось. Кожа… ее не было. Создавалось впечатление, что кто-то наложил на нее чары невидимости, открыв вид на все внутренности. Риддла передернуло от отвращения. Ну и мерзость…

Стоп. Она сказала…

— Ты только что… ты сказала, что постаралась сделать все возможное? Ты что… меня лечила? — тихо спросил он, не в силах скрыть выражение неверия на своем лице.

— Да, — вздохнула она, — хотя, как видишь, впереди у меня еще много работы. Твой кожный покров упрямо отказывается восстанавливаться, я перепробовала уже несколько…

— Ты меня лечила, — в полнейшем замешательстве повторил Риддл.

Она вскинула брови.

— Да, я думала, что с этим мы уже разобрались, — съязвила она.

Риддл отвернулся и уставился на полог, чувствуя себя во власти какого-то оцепенения от обрушившегося на него смятения. Разве она не выразила свое недвусмысленное отношение к нему, когда, получив письмо, продолжила его игнорировать? Он ведь потому и пустил все на самотек, что больше не ощущал никакой мотивации. Ни следить за собой, ни даже убираться в комнате, которая, впрочем, сейчас выглядела подозрительно чистой.

— Ты что… хм… сделала здесь уборку?

Гермиона снова вздохнула.

— Ну, да, — ответила она, — потому что проводить столько времени в таком свинарнике было…

— Столько времени?

Гермиона остановилась на полуслове и смерила его раздраженным взглядом.

— Ты дашь мне хоть раз договорить, не перебивая? — едко поинтересовалась она.

— Скорее всего, нет.

— В общем, ты даже не представляешь себе, насколько это сложно, лечить разорванные легкие, диафрагму, кишечник и прочие прелести. Так что, да, я проводила у твоей постели большую часть дня, — сказала она с нотками отчаяния в голосе. — Но, по крайней мере, мне было, чем себя занять… Всем остальным сейчас не до меня: Джаред и Мунго слишком загружены с другими ранеными, Абраксас помогает восстанавливаться Ревеленду, а Каталина все еще находится под действием Усыпляющих заклятий, так что выхаживать тебя ­­- в каком-то смысле наиболее интересная альтернатива ничегонеделанию. Хотя вынуждена признать, что, находясь в сознании, ты более интересный собеседник.

— Я… на это надеюсь, — сухо ответил Риддл, чувствуя, как уголок его рта выгибается в привычной ухмылке. Несмотря на то, что у него отсутствовала добрая половина грудной клетки, сейчас он ощущал себя в бóльшей степени самим собой, чем в последние несколько недель. — Может, тогда скажешь мне, почему я не страдаю от сильной боли?

— Я решила, что будет гуманнее дать тебе Обезболивающий раствор, но, если ты попробуешь двигаться, то даже он тебе не поможет.

— И… почему ты вдруг захотела облегчить мои страдания?

Она откинулась на спинку кресла, глядя на него с уже знакомым выражением полного недоумения на лице.

— Что…? А почему я, собственно, не должна была захотеть это сделать?

Риддл ничего не ответил. Он просто моргнул, а на лице Гермионы промелькнуло осознание.

— Ах да, точно, — пробормотала она.

Между ними повисла очень долгая и неловкая пауза, в течение которой Риддл разглядывал содержимое своей грудной клетки и живота, а Гермиона — свои колени.

— Я получила твое письмо, — наконец сказала она, и ее голос потеплел и теперь звучал почти нежно.

Риддла бросило в жар, теплое покалывание пробежало по всем уцелевшим синапсам его тела. Краска прилила к его бледным щекам.

— О…

— Оно было… в нем чувствовался твой почерк, — продолжила она, и Риддл повернул голову, чтобы снова на нее посмотреть.

— Так обычно бывает, когда пишешь от руки, — ляпнул он, потому что в этот момент шутить и ерничать было легче, чем выдать что-то вразумительное.

Гермиона, однако, его остроумие не оценила. Слегка нахмурившись, она мрачно сказала:

— Возможно, мне стоит предоставить тебе возможность заняться самолечением?

Тем не менее Риддл уловил в ее интонации насмешку и чуть не выдохнул от облегчения — говорить о письме ему не хотелось. Совершенно. Но она вновь заговорила, и сердце у него упало.

— Я много думала о нем, — сказала Гермиона. — И о тебе.

Риддлу показалось, что кровать под ним провалилась куда-то вниз. Если она думала о письме, о нем, тогда почему все это время не сказала ему ни слова? Почему никак не дала понять, что ей не все равно?

— Я на это надеялся, — сказал, осторожно подбирая слова.

Гермиона заерзала в кресле, оторвавшись от спинки. Встретившись с ним взглядом, она внезапно покраснела. О чем она сейчас думала?

— Я хочу извиниться за то, что так и не поговорила с тобой о нем, — сказала она.

— Нет… Это мне не следовало рассчитывать на то, что ты захочешь со мной поговорить, — прошептал Риддл. При попытке предвидеть ее возможные действия и реакцию, он допустил серьезную тактическую ошибку, не приняв во внимания ее упрямство. Из-за этого просчета он, сам того не замечая, позволил себе эмоционально вовлечься в эту историю.

— Ну, в целом, да, — согласилась Гермиона, — но это не отменяет того, что я вела себя по-детски. Я прошу прощения за то, что полностью пренебрегла твоими чувствами. Тем более что их у тебя не так много, чтобы разбрасываться понапрасну.

Легкая улыбка тронула ее губы, и Риддл медленно выдохнул через нос. Эта улыбка была точно теплое дуновение летнего ветерка холодным зимним днем, точно прорвавшее, наконец, пелену хмурых туч солнце.

— Рад видеть, что ты снова улыбаешься, — сухо заметил он.

— Ну еще бы, — ответила Гермиона. — Если твой целитель ходит как в воду опущенный — пиши пропало.

— Я хочу есть, — пробормотал Риддл, снова переводя взгляд на балдахин. — Что я должен делать? Одни сплошные неудобства.

— Даже если бы ты предпочел им смерть, то, вынуждена разочаровать — это тебе не светит.

— Это был не наезд на твои целительские навыки, Грейнджер, если что.

Она вздохнула, а когда он перевел на нее взгляд, сказала:

— Что я тебе говорила насчет обращения ко мне по фамилии? Мое имя Гермиона.

Риддл моргнул, молчаливо давая понять, что он ее услышал. Это было ее прощение. Этим напоминанием она как бы давала понять, что его извинения приняты, что все написанное в письме зачтено и что она каким-то образом смогла оставить в прошлом тот неприятный инцидент, случившийся… Риддл уже не мог вспомнить, как давно это было. Казалось, он полностью перестал ощущать течение времени.

— Да, — прошептал он. — Я… хорошо.

Гермиона снова отвела глаза, явно несколько смущенная.

— Как бы то ни было, раньше мне приходилось насильно кормить тебя, давая еду в жидком виде, что, поверь, я и так знаю, омерзительно. Однако теперь, когда ты… э-э-э, можешь жевать, дело должно пойти на лад. Я, кстати, уже принесла твой обед.

Она махнула рукой в сторону стоящего на прикроватном столике серебряного блюда со всякой едой. Рядом с ним стояло другое, уже пустое, со сложенными сверху ножом и вилкой.

— Ты что, ела не в Большом зале, а в моей комнате? — слегка настороженно спросил Риддл. — Разве твои гриффиндорские друзья… ну, не против?

— Я… — Гермиона, кажется, не знала, что ему ответить. На ее лице мелькнуло огорчение, а Риддл мгновенно вспомнил все события, приведшие к тому, что Мина и Годрик стали ее избегать. Он также подумал, что, скорее всего, Мунго и Пиппин именно тогда и видели, как он применяет Круциатус. Да уж, поддавшись порыву, он тогда наломал дров.

— Как дела у твоей подруги в больничном крыле? — спросил он, чтобы сменить тему и избавить Гермиону от тягостной необходимости отвечать на его предыдущий вопрос. Она сразу немного приободрилась.

— Если честно, то Миранда идет на поправку. Джаред и Мунго все еще занимаются восстановлением ее кровеносных сосудов, но, в целом, пока все идет более-менее гладко. Она должна прийти в себя уже на следующей неделе, что даже раньше, чем мы ожидали.

— Не могла бы ты мне объяснить, — попросил Риддл, — как тебе удалось вернуть меня к жизни раньше, чем они ее?

Гермиона улыбнулась.

— Стоявшая передо мной задача была значительно проще. В твоем случае тебя всего лишь… немного покромсали. Ну, то есть, очень даже сильно покромсали, но Миранда… Представь, что у тебя бы не осталось ни одной целой вены и артерии. Для их восстановления требуется много сил и времени. Это гораздо сложнее, чем рваные раны от двойного заклятия.

Повернувшись и достав откуда-то поднос, она поставила его себе на колени.

— Тебе пора принимать лекарства, — сказала она. Риддл опасливо покосился на стоявшие на подносе восемь пузырьков разных цветов, форм и размеров. — И, предвосхищая твой вопрос, Риддл, да, ты должен принимать все это каждый день.

Он вздохнул в притворном отчаянии.

— Что поделать, — бесстрастно произнес он. — Видимо, придется проглотить все это, чтобы залить мою бездонную рану.

Она метнула в него строгий взгляд.

— Только не говори потом, что я не предупреждала, что на вкус это редкостная гадость, — фыркнула она. Взяв чашку, она налила в нее немного первого зелья. — Пей.

Гермиона наблюдала, как он беспрекословно одно за другим выпил все зелья. В последние дни она и правда проводила в его комнате и в бесконечных хлопотах о его здравии чертовски много времени, что казалось предательством по отношению ко всем остальным сферам жизни и другим людям, за исключением разве что самого Риддла. Тем не менее он, судя по всему, действительно оценил ее старания, на что Гермиона не смела даже рассчитывать. И самое главное — он, казалось, был искренне удивлен, что она вообще с ним возится.

С другой стороны, она бы тоже, наверное, удивилась, если бы ее вызвался лечить человек, который бы, по ее мнению, ее ненавидел.

Похоже, что Риддл был полностью обескуражен тем, что она в принципе могла бескорыстно помогать ему. Спасти его жизнь и ничего не потребовать взамен. Возможно, он пока еще не до конца осознал всю значимость того, что она для него сделала, вернув его с того света, ну или где он там был, находясь в состоянии той странной комы.

Во всяком случае, лечение Риддла казалось Гермионе наиболее интересным занятием из тех, что она могла себе придумать. Ее заметки о теории нитей всегда были при ней, покоясь под ее креслом даже в комнате Риддла, однако она не горела желанием к ним прикасаться. Мало-помалу снова вспыхнувший после побоища в Большом зале страх перед возвращением немного поутих. Погружение в тонкости целительства подействовало на нее успокаивающе, потому что требовало сосредоточенности на одной конкретной ране, отвлекая от мыслей о других пострадавших. Вместе с тем, следовало признать, что в своих изысканиях она застопорилась. В том, что она нашла нужную ей информацию, она не сомневалась. Она не знала, как ей с ней поступить. С одной стороны, Гермиона никак не могла отважиться на попытку, с другой ­— твердая решимость вернуться на Землю не позволяла ей окончательно отказаться от этой затеи. Стоять на этом распутье было крайне мучительно.

За эту последнюю неделю она много разговаривала с Абраксасом, в том числе и о Риддле. В сущности, вместе они даже попытались составить и проанализировать его психологический портрет. Однако, в результате, оба пришли к одному и тому же выводу, что не имели ни малейшего понятия, какого черта творилось у Риддла в голове. Теперь Гермиона общалась с Абраксасом, Ревелендом и Герпием больше, чем с кем бы то ни было в замке. Они были единственными, кто навещали ее, чтобы справиться о здоровье Риддла, несмотря на то что Ревеленд до сих пор страдал от болезненных последствий очень темного проклятия, которое вывернуло ему ноги задом наперед. И хотя в большинстве случаев было заметно, что инициатором этих дружеских визитов выступал в первую очередь Абраксас, Гермиона думала, что Риддлу будет приятно, и в глубине души он обязательно оценит, когда узнает об этом.

После баталии в Большом зале больничное крыло два дня было забито под завязку. Мунго и Джаред говорили, что у них еще никогда не было столько пациентов за один раз. Годрик повесил объявление, что встречи Дуэльного клуба временно прекращаются на неопределенный срок. Этот жестокий и кровопролитный эпизод для многих стал страшным потрясением. Передвигаясь по Хогвартсу, Гермиона регулярно становилась свидетельницей различного рода эмоциональных всплесков, истерик и тому подобного. Возможно, все дело было в том, что некоторым произошедшее напомнило об их смерти.

Гермиона вновь посмотрела на Риддла, разглядывающего зиявшую в его груди рану.

— Так могу я поесть? — спросил он, поднимая на нее глаза, с застывшей в них робкой просьбой.

— А тебе что, требуется мое разрешение?

— Нет, — ответил он, и взгляд его стал слегка ироничным. — Мне требуется твоя помощь, потому что я не могу поднять руку.

На лице у Гермионы проступило понимание, а губы сложились в беззвучном «О». Ну, конечно, ведь его грудная мышца только начала заживать. Честно говоря, восстановление мышечной ткани доставляло Гермионе больше всего хлопот. Ей не составило особо труда устранить повреждения внутренних органов, однако, складывалось впечатление, что какие-то неведомые свойства двойного заклятия, всячески препятствовали сращению мышц и новому образованию кожи. Так, например, она долго билась над разорванной прямой мышцей живота. Закончив накладывать швы сперва с одной, а затем с другой стороны, Гермиона обнаружила, что все ее усилия пошли насмарку, потому что, пока она сшивала вторую половину, все швы на первой успели полностью разойтись. Даже лопнувшие вены и артерии, и те удалось регенерировать; одни только дурацкие мышцы никак не желали поддаваться. Гермиона подозревала, что причина могла крыться в том, что то алое колесо поразило мышечную систему, приведя к полной утрате мышечного контроля или чему-то подобному, что, в свою очередь, негативно сказывалось на процессе заживления…

Это ее изрядно раздражало, а потому она сварила несколько зелий, которые, как она надеялась, могли нейтрализовать эти последствия. Невзирая на то, что в данном случае проблему нельзя было решить простым контрзаклятием, — в случае с гибридами все было не так, как с обычными чарами — Гермионе пришло в голову подобрать антидоты к проклятиям с отдаленно похожими проявлениями. Во всяком случае, хуже от этого Риддлу точно не стало. Помимо Крововосполняющего зелья, которое помогало стимулировать работу всех внутренних органов, она давала Риддлу два антидота, два иммуностимулятора и три разных обезболивающих. По большому счету, то, что он вообще смог очнуться, уже можно было расценивать как огромный успех. К тому же, отдельные фрагменты мышц пока еще медленно, но верно начинали срастаться.

Тем не менее, для того чтобы он мог хотя бы пытаться что-то взять или поднять, этого прогресса было пока еще недостаточно. Гермиона вздохнула, заведомо предчувствуя крайне неловкую ситуацию.

Придвинув кресло поближе к его постели, она взяла тарелку и поставила ее на край матраса. Разрезав картофелину, она наколола кусочек на вилку и аккуратно поднесла ее к губам Риддла.

Их глаза встретились, и никто не спешил отводить взгляд первым.

— Ну надо же, — сказала Гермиона, в итоге сконфуженно опуская глаза, — вот по чему я совсем не скучала, так это по нашим соревнованиям в гляделки.

— А я скучал, — тихо откликнулся Риддл. — Можно мне кусочек курицы?

— Мерлин всемогущий, — поразилась Гермиона, — тебя что подменили, пока ты был без сознания? Вежливая просьба и комментарий, который можно превратно истолковать как дружелюбный. И все за один раз.

Лицо Риддла помрачнело.

— Так-то лучше, — сказала она, поднеся к его приоткрытому рту кусочек мяса.

— Просто, лежа со здоровенной дырой в груди, я не ощущаю себя вправе кем-либо командовать, — обиженно буркнул Риддл, точно ребенок, у которого отняли все игрушки.

— Уверена, что если ты хорошенько постараешься, то даже в этом состоянии сумеешь нагнать на кого-нибудь страху, — заверила его Гермиона.

— Да, но не на тебя, а, значит, это будет уже не так весело, — сказал Риддл, за что получил в ответ хмурый взгляд. На его лице по-прежнему читалось легкое недоверие, как будто он каждую секунду ждал, что она встанет и уйдет. Это вызвало у Гермионы сильное чувство неловкости, из-за чего она постаралась лишний раз воздержаться от язвительных комментариев, хоть, на первый взгляд, Риддл и реагировал на ее выпады вполне спокойно.

Гермиона не рассказывала о том, что лечит Риддла, даже Альбусу, зная наверняка, что это вызовет его осуждение. В итоге, на Гриффиндоре у нее не осталось никого, с кем бы она могла поговорить по душам. Подобное положение дел тревожило Гермиону. Может, ей вообще собрать вещи и переселиться к слизеринцам? Что за бред. В душе она все так же ощущала себя гриффиндоркой… просто в силу сложившихся обстоятельств никто из ребят с ее собственного факультета не жаждал с ней общаться, за исключением разве что Каталины, которую угораздило схлопотать сразу два Усыпляющих заклинания. По этой причине, вот уже два дня, как она спала беспробудным сном.

Гермиона подумывала о том, чтобы попытаться возобновить общение с Годриком и Миной, но случай все никак не подворачивался, а сами они проявлять инициативу не стремились. Вдобавок, она не была уверена, что им придется по душе то, что она ежедневно проводила в комнате Риддла по девять часов, хоть об этом и знали лишь единицы. Из гриффиндорцев о ранении не знал никто, из слизеринцев в курсе были только Абраксас, Герпий и Ревеленд, несмотря на то что отсутствие Риддла в Большом зале во время приемов пищи не осталось незамеченным. Чтобы не поползли слухи, Абраксас объявил всей школе, что Том Риддл всего-навсего отсыпается в своей комнате, отходя от действия мощнейшего Усыпляющего заклинания.

Как только Гермиона привыкла к виду крови, процесс целительства у нее заспорился. Конечно, когда из кончика очередной обмякшей вены на нее внезапно брызгала кровь, ей порой приходилось бороться с подступающими рвотными позывами, но в общем и целом Гермиона привыкла к ужасному виду его раны.

Закончив кормить Риддла, она достала свою волшебную палочку и, найдя в одной из книг нужную страницу, сверилась с изображенной на ней диаграммой. Вместе со взмахом руки из кончика ее древка появилась тонкая золотая нить, которая оплелась вокруг темно-серой, с виду отмершей артерии. Гермиона прикусила губу и бросила еще один взгляд в книгу, а затем, сосредоточившись, направила всю свою магию в золотую нить. Теплое свечение постепенно охватывало артерию, по мере того как, миллиметр за миллиметром, нить проникла внутрь, пробиваясь сквозь сгустки свернувшейся крови и рубцовую ткань. Когда же нить исчезла, артерия вновь приобрела здоровый темно-красный цвет, выпуская наружу струю крови. Гермиона перелистнула страницу и, плавно повернув запястье руки с палочкой, сделала взмах. С кончика виноградной лозы сорвалась потрескивающая маленькая белая сфера. При соприкосновении с ней артерия начала на глазах регенерироваться, воспроизводя свои уже имеющиеся участки. Сосредоточенно хмурясь, Гермиона срастила здоровый конец артерии с другим, безжизненно обвисшим, и, увидев, что бледный сосуд потемнел благодаря восстановленному кровяному потоку, наконец, облегченно выдохнула.

— Кто бы мог подумать, что для лечения таких ран не придумали более эффективного метода, — прозвучал голос Риддла. От неожиданности Гермиона даже подпрыгнула, привыкнув, что обычно тишина комнаты не нарушалась ничем, кроме умиротворяющего потрескивания огня.

— Да уж, я бы от него точно не отказалась.

— То есть всю последнюю неделю ты изо дня в день раз за разом проделывала это?

Гермиона кивнула. Снова перелистнув страницу, она пробежалась глазами по разделу, посвященному функционированию сердца. Впрочем, эта информация в определенном смысле не представляла для нее интереса, поскольку сердце Риддла должно было давно уже остановиться из-за многочисленных разрывов вен и артерий, а с ним, следовательно… и вся остальная жизнедеятельность организма.

Риддл посмотрел вниз на свой распоротый живот. Почему она была готова тратить на него столько времени? Он мог еще понять, если бы она пошла на это уже после того, как немного оттаяла и перестала бы его игнорировать. Однако она взялась за восстановление его тела, несмотря на все их так и неулаженные разногласия… После того, как он с ней поступил, это казалось ему чем-то из разряда фантастики. Да даже если бы он не сделал ей ничего плохого. Какой резон ей тратить свое время и силы на кого-то другого, когда у нее самой все было в полном порядке?

Ну, относительно в порядке. Что-то в ее подчеркнуто сдержанном выражении лица наводило его на мысль, что она прекрасно знала о возможных негативных последствиях, которые влекло за собой сидение целыми днями у его постели, и что проблем у нее, как всегда, было больше, чем могло показаться со стороны.

Нахмурив брови, она перечитала какой-то отрывок текста.

— Так, подожди минутку, — сказала она и поднялась на ноги. — Мне нужно сходить в свою спальню за одной книгой.

Риддл понял, что не может даже кивнуть ей в ответ, не испытав при этом боли.

— Хорошо, — процедил он сквозь сжатые зубы, бросая при этом уничтожающий взгляд на собственный торс.

Из всех неудобных ситуаций, которые ему когда-либо доставляли неудобства, это была самая неудобная. Мерлин, он не мог даже перевернуться. Ему удалось лишь слегка подвигать ногами и пошевелить на них пальцами. Когда же он попытался сжать кулак, его грудные мышцы пронзила мучительная боль.

Риддл крепко зажмурился. Какой кошмар. Он в принципе не допускал мысли о том, что его мог кто-нибудь ранить. Тем более в Дуэльном клубе. Как унизительно. Как по-детски глупо. Если он когда-нибудь узнает имена людей, выпустивших те два заклятия, то они за это заплатят и заплатят сполна.

* * *

В книге упоминались Рунические заклинания. Если они и правда были настолько мощными, как предполагала Гермиона, то могли стать бесценным лекарственным средством. Но в то же время она была не уверена, что готова рискнуть и провести на Риддле эксперимент с прежде неиспробованными свойствами рун. Случайно свести на нет все потраченные на его сшивание время и усилия ей совершенно не улыбалось. Однако, если в той книге, что ей подарил Альбус, и которая сейчас хранилась у нее под кроватью, отыщется что-нибудь простое для начинающих… тогда, возможно, стоит попробовать.

— Ядовитая тентакула, — сказала она Полной Даме и скользнула в открывшийся проход. Оказавшись в гостиной, Гермиона замерла на месте. В переполненной людьми комнате стояла мертвая тишина. Взгляд ее метнулся туда, куда были устремлены все взгляды.

На красном ковре перед диваном, зарывшись лицом в диванные подушки, на коленях стоял Годрик. Сильнейшая дрожь сотрясала все его тело. Затем силы, видимо, окончательно его покинули, и Гермиона увидела, как он с жутким тяжелым вздохом осел на пол, обхватил руками колени и спрятал в них свое лицо. В голове у Гермионы роилось множество вопросов. Что с ним такое? Что случилось?

Она помчалась наверх. Надо спросить, что делать, у Мины. Она точно знает. Гермиона распахнула дверь спальни, но Мины там не было. Нахмурившись, Гермиона дошла до своей кровати, присела и вытащила из-под нее «РУНИЧЕСКИЕ ЗАКЛИНАНИЯ». Внезапно до нее донеслось чье-то икание и длинный прерывистой вздох. Выпрямившись, Гермиона огляделась. По ту сторону задернутого полога ее постели кто-то стоял. Каталина Лайтфут. Она проснулась.

— Каталина? — неуверенно окликнула Гермиона и была шокирована, увидев выражение лица подруги и две крупные слезы, катившиеся по ее щекам. — Каталина, что стряслось? — спросила Гермиона, торопливо делая к ней шаг.

— Эт-то было уж-жасно, — прорыдала Каталина.

— Что было ужасно? — упавшим голосом тихо переспросила Гермиона. Ее сердце застучало так сильно, словно требовало освободить его из ставшей тесной грудной клетки.

Бросив на нее извиняющийся взгляд, Каталина прошептала:

— Ах да, тебя же не было. Тебя не было, когда это случилось.

— Когда случилось что?

— Годрик и Мина стояли вон там вместе, и… и… он положил ей руки на плечи, а она как раз отпустила свою очередную шуточку…

Каталина взвыла и закрыла руками лицо, стараясь скрыть от Гермионы исказившую его гримасу.

— Затем, — захлебываясь, продолжила она, — ее очертания начали терять четкость и стали какими-то оплывшими, как будто… будто… она сейчас растает… — Каталина утерла слезы и громко высморкалась. — Я… я… и потом она… потом ее тело начало распадаться на частицы, которые развеивались и исчезали, и Годрик громко кричал…

Гермиона покачнулась. Этого не могло быть. Этого быть не могло.

— А потом все ее тело начало просвечивать, и появилось… что-то вроде ленты из белого света, один конец которой свернулся внутри Мины в большой шар, а другой дотянулся до пола… и словно затянул Мину вслед за собой вместе с шаром, и… ее больше не было… О, Гермиона, — всхлипнула Каталина и снова разразилась рыданиями.

Гермиона забыла, как дышать; забыла, как говорить; забыла, как двигаться. Она могла лишь раскачиваться взад и вперед, с каждой секундой ощущая, что ноги ее становятся все более ватными. Она отрешенно смотрела на Каталину, которая упала на кровать Мины и, уткнувшись лицом в матрас, протяжно выла.

Прошло по меньшей мере десять минут, прежде чем Гермиона очнулась от охватившего ее тело и сознание оцепенения. Медленно развернувшись, она на секунду задержалась взглядом на двери, а затем, пошатываясь, направилась обратно в гриффиндорскую гостиную.

Там по-прежнему царила тишина, хотя людей стало в половину меньше. Те же, кто остались, казалось, были полностью парализованы ужасом. Годрик беспомощно всхлипывал на плече у Альбуса. Его обычно веселое лицо покраснело и было перекошено от боли и горя, а рот разинут в беззвучном крике.

Гермиона, спотыкаясь, выбралась из портретного проема и прислонилась к стене. Прохладный воздух коридора немного привел ее в чувство. Она сползла спиной по стене и села на пол. Вытянув перед собой ноги, она обессиленно уронила на них руки, в одной из которых все еще была зажата книга. Невидящий взгляд ее уперся в стену напротив.

Мины больше не было. Вот так вот просто. Ни предупреждения. Ни прощания. Ничего. Гермиона слышала, что случаи исчезновения посреди дня можно было по пальцам пересчитать… но самым худшим было не то, как она исчезла, а то, что это случилось, и Гермиона так и не успела с ней помириться, узнать, что заставило Мину отдалиться от нее. Теперь этот шанс был безвозвратно упущен.

Гермиона всхлипнула, отказываясь в это поверить. Она позволила слезам свободно стекать по щекам и капать на каменный пол, позволила себе скорбеть, не ощущая в себе в эту минуту даже намека на выдержку. Она могла быть там, когда это произошло. Она могла бы извиниться перед Миной… если бы не Том Риддл.

Внутренности Гермионы точно скрутило узлом. Что бы я ни выбрала, я всегда ошибаюсь. Даже если речь о хорошем поступке, о прощении того, кто причинил ей боль, о лечении человека, которому отказали в помощи сами целители… даже этого, очевидно, недостаточно, для того чтобы Бог сделал ей всего лишь одну маленькую поблажку — позволил ей проститься с некогда лучшей подругой, что у нее здесь была. Разве она многого просит? Неужели эта книга не могла понадобиться ей на каких-то четверть часа раньше? Тогда она была бы рядом, она бы бросила все и подбежала к исчезающей Мине, сказала бы ее, что любит ею, и что будет по ней скучать… ужасно скучать…

Низкий жалобный стон вырвался из груди Гермионы.

Постепенно непрошенные слезы высохли. Плакать больше было нечем. Оплакивать больше было нечего. Внутри нее осталось только не случившееся, не сказанное, и призрачные образы того, как все могло бы быть, сложись все иначе. И больше ничего.