Принц Полукровка: Изменённый рецепт | Детство (джен)

После самайновской ночи Лили и Северуса, ожидавших, что теперь прогресс в полетах пойдет семимильными шагами, ждало разочарование. Да, высота и продолжительность времени, в которое они могли пребывать в воздухе заметно увеличились, но и только. После абсолютной свободы полёта воспарять лишь на метр-два и зависать на одном месте было невероятно обидно.

Впрочем, полеты были далеко не единственной осваиваемой ими областью магии. Та же левитация предметов теперь стала даваться Лили в разы легче чем прежде, а изменение температуры рук вообще перестало требовать от них каких бы то ни было усилий.

Несмотря на столь очевидные и столь значимые для них обоих подвижки, магия сейчас была далеко не первым, что занимало Лили.

Хэллоуин дал ей новую причину для волнений.

Отношения Северуса с одноклассниками оказались очередной сферой жизни, где у него были проблемы. Если бы не чарующее волшебство полёта, затмившее абсолютно все эмоции, она наверняка бы по возращению домой проплакала всю ночь. Ну разве мало было её другу отца-тирана? Что это за несправедливость такая?! И почему вся она сконцентрировалась только на нем одном?

Стало понятно колоссальное рвение Северуса к Хогвартсу. Здесь его не держало абсолютно ничего, наоборот, лишь отталкивало. Пьяница-отец, которого-то и родителем язык назвать не повернется, мать, с которой поговорить — счастье, да и ещё и эти чёртовы одноклассники! Ну как так можно? И почему всё это — именно Северусу?

Он же такой... Такой... Умный, талантливый, причём почти во всех сферах: и маг от бога, даже без Ночи Силы, и стихи пишет, и поддерживать умеет, и в учёбе гений. Как эти мальчишки только смеют его травить? За одежду? За отца? Так он же в этом ни капли не виноват! Что он должен был сделать? Заставить измениться взрослого мужчину? Собственного отца? Этого монстра? Как он может заставить его бросить пить и стать ангелом? Да и кто вообще на такое способен?

А ещё эти слова Северуса про то, что одна из причин — его внешность! Так вот откуда корни идут у его вечных загонов по этому поводу! Лили искренне не видела в друге ничего ужасного. Да и вообще, Северус даже казался ей... симпатичным? Почему этого никто не видел? Лили много раз слышала, как Петунья тоже отпускала язвительные комментарии по этому поводу, и, о Боже, как же её хотелось в эти моменты стукнуть! Ну с чего, с чего они всё это взяли?!

И несмотря на эту вот кучу собственных проблем Северус все время порывался от всего и вся ее защищать. Зачем, спрашивается? Лили что ему, фарфоровая куколка, которая может разбиться от любого прикосновения?

Эта чрезмерная опека Северуса раздражала неимоверно. Почему он вечно строил из себя взрослого? Она могла понять, из-за чего он не хотел пускать её в Паучий тупик, там и впрямь было опасно. Но в свой класс? В школе? Что там могло случиться? Ничего! Это было прямо-таки глупо! И Лили собиралась ему это доказать.

Она придёт к нему в класс сегодня.

Лили повторяла эти слова как мантру, когда умывалась утром одного из ранних ноябрьских деньков, когда одевалась, когда расчёсывалась, когда спускалась на первый этаж и шла в кухню и обязательно повторила бы и там, если бы её мысли не прервали:

— Лили, милая, всё в порядке? Ты какая-то бледная сегодня, да и выражение лица... непривычное... Что-то случилось? — заботливо поинтересовалась мама.

— Ничего особенного, мам, — соврала Лили. — Просто не выспалась, да и в школе какой-то ужас, проверочная на проверочной...

— Да, у нас тоже, — согласилась Петунья. — Не продохнёшь.

Лили облегчённо выдохнула — пронесло.

Завтрак прошёл вполне спокойно, а по его окончанию девочка взяла свой любимый контейнер, с изображёнными на нём оленятами, до краев наполнила его утренними блинчиками — перекусить в школе и отправилась к выходу.

На улице, как всегда, её встретил Северус. Он стоял, прислонившись спиной к дереву неподалёку от её дома и смотрел в сторону парка, как-то странно потирая предплечье, скрытое под курткой.

— Доброе утро, Сев! — поздоровалась Лили, подходя.

Северус вздрогнул и резко обернулся к ней.

— А? Что? Лили? — он тряхнул головой и громко вдохнул-выдохнул. — Доброе утро. Прости, я что-то задумался.

— Что-то произошло? — спросила Лили, весьма красноречиво кивая в сторону его предплечья.

— Ничего, что нужно было бы обсудить, — он сцепил руки за спиной и зашагал в сторону школы. Лили двинулась следом.

— Ты уверен?

— Абсолютно. Зачем нам обсуждать, почистили ли мы зубы? Так это настолько же обыденно, ничего выдающегося, правда.

— Тогда покажи, — упрямо попросила Лили.

Северус чуть повернулся к ней, чтобы видеть лицо и пару минут шёл так, с какой-то отстранённостью и грустью смотря на подругу. Затем скривился, остановился и, протянув руку, закатал рукав. В центральной части предплечья "сиял" наливающийся синевой синяк.

Северус подержал так руку всего несколько секунд и тут же отнял её, резким движением дёргая рукав вниз.

— Я же говорил, Лили, ничего необычного. Это вообще не больно. В смысле, спокойно можно игнорировать.

— Но Сев...

— Лили, зачем размусоливать, я не понимаю? Не заставляй меня, пожалуйста, переживать это вновь, мне и одного раза было предостаточно.

Лили долго смотрела в его лицо, он бесстрастно глядел в ответ.

— Какие планы на день? — наконец спросила она, нарушая затянувшуюся паузу.

— Ничего особенного, — Северус пожал плечами. — Школа, потом можно погулять, у тебя же сегодня нет занятий?

— Нету.

— Я бы сходил на Пятно, ещё попрактиковаться. Я очень надеюсь, что если мы будем много тренироваться, то после Бельтайна у нас уже получится летать просто так, не опираясь на Ночь Силы.

— Я тоже, Сев! — согласилась Лили, отчаянно стараясь отвлечься от мыслей об его отце, как Северус и просил. — Это было бы так прекрасно, да?

— Ага. Просто замечательно.

Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь звуком их шагов. Каждый из них думал о своём и не спешил прерывать затянувшееся молчание. Так они и дошли до школы — не проронив ни слова.

— Пока, Сев! — помахала ему на прощание рукой Лили.

— До встречи после школы, Лили! — махнул ей Северус направляясь в сторону своего класса. Лили смущённо смотрела ему вслед. «После школы...»

Ей было до невероятия неловко и стыдно за то, что она нарушит одно из негласных правил их дружбы, но она была убеждена, что так будет правильно. Сев — её друг. А друзья должны быть вместе и в горе, и в радости. Разве друг тот, кто не готов разделить проблемы со своим товарищем? Лили считала, что нет.

Первые несколько уроков показались Лили целыми днями. Время растянулось в несколько раз, как жвачка и никак не желало ускорить свой ход.

Большая перемена, на которую она запланировала свой поход, приближалась мучительно медленно, но конце концов, она все-таки наступила. И тут, когда, казалось бы, уже можно было хватать сумку и бежать к другу, Лили вдруг сковал страх.

Как отреагирует Северус на её приход? Вдруг оттолкнёт и они рассорятся? И насколько все-таки отвратительные ребята у него в классе?

Все страхи в одно мгновение, под трель звонка, градом хлынули на ничего такого не ожидающую девочку, но она все же нашла в себе силы побороть их и неуверенным, но довольно быстрым шагом двинулась в сторону кабинета, в котором находился Северус со своим классом. С каждым новым движением страх уходил, сменяясь азартом и... жаждой приключения.

На большой перемене, стоило только миссис Дженкинс покинуть класс, Северус, есть которому все равно было нечего, привычно задумался и почти перестал обращать внимание на окружающий мир. Его одноклассники, хотя и знали об этой его привычке, все-таки выбирая между соблазном поразвлечься со своим "любимцем" и обедом обычно выбирали обед, так что пока мальчик мог быть спокоен. Начинать опасаться стоило лишь к концу перемены, когда сытые и вволю наговорившиеся друг с другом ученики начинали скучать.

Однако эта перемена почему-то вдруг сорвалась с привычной колеи.

Уже через пять минут после ее начала Северус вдруг услышал знакомое пакостное хихиканье, раздававшееся (вот удивление-то!) вовсе не у него над ухом.

Желая найти источник общего веселья он поднял голову и буквально застыл от шока. На пороге класса стояла Лили. В руках у нее была коробка с ланчем, а на губах — упрямая улыбка, какая появлялась у подруги каждый раз, когда она принимала решение стоять на своем до последнего во что бы то ни стало.

Не обращая внимания на невежливо хихикающих и показывающих на нее пальцами ребят, она целеустремленно прошла до его парты и уселась рядом. За все это время Северус так ни разу и не шевельнулся. Даже на нарочито веселое "Как дела?" от Лили у него не нашлось сил ответить. Да что она делает?

Не дожидаясь его ответа, подруга открыла свою коробку и, разделив принесенные припасы на две половинки, принялась с аппетитом уплетать свою часть.

— Не обижайся, Сев, но я просто не могла обойтись без тебя еще даже одну минуту! — протараторила она. — Ты знаешь, у меня в классе ну никого нет, с кем можно было бы также хорошо поговорить. — Северус снова не ответил и даже не притронулся к еде, напряженно глядя за спину подруги, где собралась уже целая толпа веселых наблюдателей.

— Понимаешь, — Лили приблизилась к самому его уху. — мне надо кое-что с тобой обсудить. Срочно, — заговорщическим шепотом кончила она.

— Лили, я не думаю что здесь лучшее место для этого, — наконец с натянутым спокойствием в голосе отозвался Северус.

— Но Сев, не можем же мы обедать на улице! — надулась Лили. — А ко мне в класс ты идти отказываешься.

— Лили, — прошипел Северус, — давай потом, тебе надо идти.

— Но я не могу, Сев! Я же только пришла!

— Лили!

— Ну ладно, — обиделась Лили. — если я тебе мешаю...

— Снейп, а не познакомишь ли ты нас со своей подружкой? — раздался рядом насмешливый голос Брика. Ну все... началось...

Северус открыл было рот, но не успел он ни слова сказать, как Лили, надменно вздернув носик ответила:

— Не думаю, что в этом есть необходимость. Я не знакомлюсь с людьми, которые понятия не имеют о правилах хорошего тона.

Видимо не ожидавший подобного отпора от девчонки, Кевин открыл рот, но так и не нашел что сказать.

В другой раз Северус бы позларадствовал или хоть испытал бы прилив гордости за подругу, но только не сейчас. Сейчас все его мысли были сосредоточенны на том, чтобы поскорее увести Лили из этого места.

Пользуясь тем, что она отвлеклась на Брика, а однокласснички — на нее, он быстро сложил блинчики обратно в коробку для ланча, закрыл ее, сунул в сумку и схватив Лили под локоть поволок ее прочь из класса.

— Северус! — лишь когда они уже отошли достаточно далеко Лили смогла вырваться из северусова захвата и теперь разгневано смотрела на него. В другой раз увидев подобное выражение на этом лице мальчик бы стушевался, постарался как можно быстрее придумать как свести нарождающийся конфликт к нулю, может, попросил бы прощения, но сейчас он был слишком зол для этого.

— Может быть ты хоть теперь объяснишь мне зачем устроила этот цирк? — ничуть не менее гневно вопросил он в ответ.

— Цирк?! — Лили, казалось, вот-вот задохнется от ярости. — Я всего лишь хотела увидеться! — С каждым словом голос ее взлетал все выше и выше, на них уже начинали оглядываться, но в кои-то веки Северусу было все равно.

— А обо мне ты подумать не захотела, да?! Тебе захотелось! Сколько раз я просил тебя не лезть во все это! Ты ничем не поможешь, только новые проблемы создашь!

— Как будто это что-то изменит, — сквозь душившие ее слезы выдавила Лили. Она не хотела чтобы все так кончилось, не хотела...

— Да! Ни черта это не изменит! — крикнул Северус, а потом развернулся и быстрым шагом, не попрощавшись и ни разу не оглянувшись отправился обратно в кабинет, навстречу обидчикам.

Лили долго молча смотрела ему вслед, лишь когда кто-то из преподавателей велел поторопиться в класс, развернулась и, спотыкаясь, побрела к себе. Она же хотела как лучше, почему все так получилось?!

Уроки прошли как в тумане. Она абсолютно не могла сосредоточиться ни на чём. Наверняка завалила тест и пропустила мимо ушей весь поток информации, который ей пытались впихнуть учителя, но ей было всё равно. Всеми мыслями она была в дальнем кабинете этажа, на задней парте у окна. Рядом с Северусом.

Можно ли считать произошедшее их первой крупной ссорой? Захочет ли Северус с ней разговаривать? Дождется ли на месте их обычных встреч?

Ее собственный гнев быстро прошел, растворился в беспомощности и боли плескавшихся в черных глазах друга, но простит ли он ее?

Едва прозвенел звонок, оповещающий о конце последнего занятия, Лили выскочила на улицу. Воздух опалил легкие так, будто все эти пару часов она не дышала вовсе. Девочка стала задумчиво кружить около входа не обращая совершенно никакого внимания на окружающих её людей. Из задумчивости её вывел тихий голос друга.

— Лил?

— Сев? — осторожно произнесла в ответ девочка. Злится ли он? Но Северус выглядел спокойным, разве что чуть более усталым чем обычно. — Все хорошо? Они к тебе больше не лезли?

— Нет.

— Извини. Я не... — Лили очень хотелось расставить все точки над и, но Северус не дал ей договорить.

— Все нормально, — торопливо проговорил он.

— Но...

— Лили, может не будем обсуждать это здесь?

— А где, Сев, где?

— Там, где меньше народу. Я думаю, это можно обсудить на Пятне, — Лили, поняв, что друг не сердится вновь начала распаляться сама. Северус пытался её успокоить, отвлечь, но без толку, напротив, взятый им разумный, взвешенный взрослый тон лишь подлил масла в огонь.

— Сев, ты серьёзно веришь в то, что на Пятне никого нет? Правда веришь, что на нём защитный купол, что там всё волшебно, по-доброму, что там никого плохого нет?

— Конечно нет, Лили. Просто я никогда там не видел никого из людей, кроме нас. И мне хватает этого. Я знаю только одно место, которое, скорее всего, подходит под твои... требования.

— Какое, Сев?

— Хогвартс, Лили. Там будет лучше. Там будет хорошо.

Они уже почти подошли ко входу в парк. Еще немного и вышли бы на Пятно... но похоже не судьба им была сегодня достичь этого мирного места.

Услышав его ответ Лили остановилась, обернулась и пристально посмотрела на него. — Почему ты так в этом уверен, Сев?

Северус вспомнил, как проводил длинные зимние вечера в обнимку с историей Хогвартса, думая, что уж там-то будет тепло, стараясь не обращать внимания на громкие крики родителей, доносяшиеся снизу. Как наливались кровью глаза отца, стоило ему только взглянуть на Северуса. Вспомнил, как бешеным хороводом сегодня скакали вокруг его парты одноклассники, допытываясь, кто же такой приходил к нему сегодня, и с отвращением выплюнул: — Потому что там точно не будет ни одного дракклого магла.

Что-то внутри Лили сломалось. Последний барьер, сдерживающий её от взрыва рассыпался на тысячи обломков.

— Ты совсем обалдел, Сев?! Хогвартс хорош лишь потому, что там не будет маглов?!

Северус, не успевший осознать, что злость Лили переключилась на него, пожал плечами.

— Это один из значительных плюсов.

Лили вытаращилась на него так, будто видела впервые.

— Когда ты успел стать расистом, Сев?! Ты серьёзно во всём винишь маглов?!

— Я не расист, Лили, — отрезал Северус. — Но именно маглы — источник всех моих бед. Они жестокие и глупые.

— Ты совсем что-ли?! А как же мои родители?! Они тоже жестокие? Глупые? А как же я? Я тоже воспитана в магловской семье, я большую часть своей жизни вела себя так, будто я — магла! А ты? Ты такой же! Твои родители, по-сути маглы! Твоя мама — ведьма без магии, а точнее без желания колдовать! Или ты любишь её лишь за её магический потенциал?! И как тебе только не противно дружить со мной, жестокой, глупой маглой а, Сев? Почему ты метёшь всех под одну гребёнку? Из-за пары людей объявляешь целые народы какими-то безмозглыми садистами!

— Из-за пары людей? — Северус горько усмехнулся. — Да они все такие! Ну... кроме твоих родителей. И моя мама не магла! И ты не магла, Лили, ты волшебница!

— А со мной ты дружишь тоже лишь из-за того, что я могу колдовать? А так бы воротил нос, Ваше Волшебное Высочество?

Северус смотрел на Лили, и не узнавал её. Никогда он не видел её такой. Даже сегодня днем. Казалось, все благородное негодование мира сосредоточилось в ней сейчас. Весь гнев праведный... Наверное, стоило помолчать, но ему нестерпимо хотелось высказаться. Да и отмалчиваться во время гневных тирад... У него просто работал рефлекс — агрессия на агрессию, претензия — на претензию. Но всё-таки и через него пробились остатки самообладания, и Северус сказал:

— Я дружу с тобой, потому что ты, это ты. Магия — это лишь часть тебя.

— Самая важная, дай угадаю?

— Нет! — выкрикнул мальчик. — Не самая...

— Ну конечно! Отвали, Северус! Прощай, лучше я буду со своими глупыми и жестокими родителями, чем с высокомерными расистами, считающими что то, что досталось им лишь по праву рождения делает их особенными! — Лили выкрикнула это ему в лицо и, развернувшись, зашагала прочь, кипя от гнева.

— Нет, Лили, я не это... Подожди! — крикнул ей Северус.

— Отстань! Не преследуй меня!

Северус застыл, как громом поражённый. Его тело пронзила мелкая, беспричинная дрожь, он не мог полностью понять эмоции, которые испытывал. Гнев на то, что Лили назвала его расистом, хотя он был уверен, что таковым не являлся, обида на то, что его не дослушали, но, самое главное — страх. Страх за то, что он потерял её. Что единственный лучик солнца в его жизни погас, что теперь опять вернётся его однообразная, серая, холодная, голодная жизнь, где не будет радости, где не будет улыбок, объятий, смеха. Никогда не будет.

Когда Лили пропала за горизонтом, Северус наконец нашёл в себе силы сдвинуться с места. Он не пошёл домой. Зачем? Получить ещё порцию боли? Или путём общения с матерь окончательно осознать, что он никому не нужен?

Северус направился к Пятну. Это было единственное место сейчас, в котором ему могло быть спокойно. Будет ли это так без Лили он не знал. Наверное нет. Как можно жить без её света и тепла? Он уже забыл какого это...

Северус не помнил, как оказался на их с Лили полянке. Ноги несли сами, а на душе скребли кошки. Или целые пантеры.

На Пятне было тихо и грустно. Одиноко. Каждый метр, каждая травинка, каждый листик их дуба напоминал о Лили. Тут она смеялась над одной его шуткой, здесь она щекотала его, и он задыхался от несдержимого хохота, тут они лежали рядом, обсуждая очередную главу детектива, и их головы ненароком соприкасались, тут он стоял, когда на прошлое Рождество левитировал её, а именно сюда они опустились, когда на Самайн силы начали иссякать...

А будет ли он ещё когда-нибудь летать? Сможет ли он делать это без неё? Примет ли его, озлобленного одиночку-расиста магия? Сочтёт ли достойным своего благословения? А нужно ли оно ему будет, если он потерял благосклонность самого дорогого человека в своей жизни?

Северус не знал ответов. Всё, что он сейчас понимал — на Пятне ему было лучше. Даже несмотря на горечь, вызываемую осознанием того, что Лили не хочет его видеть, вспоминать счастливые моменты с ней было легче, чем думать о том, что же он натворил. В воспоминания можно было закутаться, как в тёплый кокон, и хоть чуть-чуть, пусть и незначительно, отогреть ту ледяную Арктику, что царила сейчас в его израненной душе.

Лили чуть ли не бежала по пустым улицам, в сторону дома. Слёзы застилали глаза, текли по щекам. Она не видела людей. Весь мир был пустым, она была в нём совершенно одна. А может ей просто так казалось? Разве есть в этом мире кто-то, кроме Сева и её семьи? А есть ли в нём Сев?

Неужели он всегда был таким? Злым, презрительным, высокомерным... Как только она могла этого не заметить? Но ведь быть не может, чтобы Северус общался с ней лишь из-за того, что она волшебница? А что было бы в Хогвартсе? Неужели они перестали бы быть друзьями, едва он бы переступил порог замка, встретив таких же, как она? Сразу же бросил бы её, как ставшую ненужной вещь и взял бы новую, ту, что создана была волшебниками, а не жестокими, глупыми маглами? Возможно ли, что все сказочные моменты их дружбы — игра, развлечение для высокомерного подонка из Паучьего тупика, подобного тысячи таких же?

Неужели она зря жалела его, мальчика из неблагополучной семьи? Неужели зря восхищалась им? Неужели зря верила всем его словам и восхищённым взглядам?

Мог ли Сев, каким видела его она, тоже просто оказаться частью той сказки, той идеальной картинки, которой видела она жизнь? Мог ли тоже оказаться иллюзией, как и её вера в то, что людей можно изменить? В то, что злые люди бывают лишь в кошмарах и книгах?

Ей не хотелось в это верить. Но факты говорили сами за себя. Его ложь. Исскусная ложь. То, как он мастерски скрывал от неё конфликты с одноклассниками, то, как легко придумывал правдоподобные отговорки, всё это вызывало мысль о том, что Северус мог врать ей и в другом. Издеваться, смеяться в душе, когда она каждое слово его принимала за чистую монету! Но... как? Это же Сев! Её Сев! Её любопытный, любознательный, добрый, умный Сев! Её волшебник! А может она его придумала?

Он был и другим. Мрачным, скрытным... лжецом.

Сегодня жизнь открыла ей глаза. Она показала ей, что жестокость реальна. Что лгут не только для того, чтобы устроить сюрпризы. Что даже самый близкий и дорогой человек может оказаться не тем, за кого себя выдавал.

Дни растянулись для Северуса в месяцы. Время потеряло смысл. А может ли он у него быть, когда всё, что ты делаешь — лежишь на холодной, ноябрьской земле и смотришь в затянутое тучами небо? Не чувствуя ни холода, ни голода, ни жажды. Даже не ощущая, как капли пропитывают ткань на твоём теле.

Течёт ли время, когда всё, что тебе хочется — это заплакать от горя и безысходности, но и это ты позволить себе не можешь, не позволяют принципы? А были ли у него сейчас какие-то принципы вообще?

Видимо — да. Он не мог пойти к Лили, потому что она попросила, а он всегда слушал её мнение. Он не мог заплакать, потому что плач был для слабых. А разве не слабость — днями и ночами валяться на промёрзлой земле под проливными дождями? Северус признавал, что да. Но также был убеждён, что это лучше слёз.

У него начинал ныть живот, всё-таки у отсутствия пищи на протяжении нескольких дней были свои минусы. Но он игнорировал эту боль, потому что она была ничем по сравнению с грузом лежащим на душе.

Конечно, иногда всё-таки приходилось вставать и с помощью магии отогреваться, болеть не хотелось. Но Мерлин, как же этого не хотелось делать! Да и вообще, ничего не хотелось. В школу он не ходил уже второй день, а зачем это нужно? А если он вдруг столкнётся там с Лили, что делать? Как себя вести? Убегать, потому что она попросила, или подходить, потому что хочется самому?

Дома о его пропаже вряд ли будут беспокоиться, в его ночных отсутствиях не было ничего необычного. А на то, ходит он в школу или нет, Эйлин было всё равно. Да и в целом всё равно на него. Большую часть времени, за исключением редких проблесков заботы.

Лили впервые в жизни было так плохо. Она была полностью разбита, даже в первое утро после ссоры с Северусом буквально умоляла родителей разрешить ей пропустить школу. Но те не восприняли её просьбы всерьёз и, после того как мама померила температуру и убедилась, что Лили здорова, отправили её учиться.

Лили не помнила школьный день. Не помнила, что делала, с кем общалась, что записывала, что рассказывали учителя. Ничего. Белый шум. Помнила только слёзы, проливаемые в подушку по возвращению домой и неясную боль в груди. Второй день прошёл абсолютно также, только мутная пелена тумана в голове медленно, но верно стала рассеиваться.

Лили была уверена, что и третий день пройдёт абсолютно так же, но всё изменила Петунья, зашедшая к ней перед сном. Она, не стуча, открыла дверь и, не говоря ни слова, опустилась на кровать рядом с младшей сестрой, которая с головой закутавшись в одеяло лежала лицом к стене.

— Что случилось с твоим ненаглядным? — прямо спросила Петунья. Лили тихо всхлипнула, но не ответила. — Давай, рассказывай, — настойчиво повторила сестра.

— Я... Мы... Всё нормально, отстань, Туни, — выдавила из себя Лили. Ей почему-то отчаянно захотелось скрыть свою слабость, так, как всегда это делал Сев.

— Конечно... — усмехнулась Петунья. — Всё настолько нормально, что ты второй день ходишь полуживая и родители все на нервах. А ещё твой верный пёсик так ни разу не появился на горизонте. Что со Снейпом?

Лили всхлипнула громче.

— Лили, рассказывай, пока я готова слушать.

— Мы... поссорились.

Петунья хмыкнула.

— Наговорил тебе гадостей, да? Я так и думала, что этим все кончится. Чего от него ещё ожидать можно было?

— Нет, он не... — по привычке начала Лили, но осеклась. На этот раз он — да. — Да, Туни, — тихо выдохнула она.

— И что он тебе такого наговорил? — скорее из любопытства, нежели с какой-то высокой целью поинтересовалась Петунья.

— Он... оказался расистом.

— Что? Снейп? Расистом?

— Да.

Петунья задумалась. Ей ужасно не нравился этот уродливый мальчишка из неблагополучного района, к которому почему-то была очень привязана её сестра, но расизма за ним она не замечала ни разу.

— И как ты это поняла?

— Он... он сказал.

— Подошёл и сказал: «Я расист»? — вскинула брови Петунья.

— Нет, не совсем, — У Лили начали путаться мысли. — Мы... шли со школы. Обсуждали его одноклассников. А потом он сказал, что Хогвартс — хорошее место, только потому, что там нет маглов.

— То есть Снейп презирает нас с родителями за то, что мы не волшебники, а тебя обожает только из-за обратного? Какой он хороший актёр, оказывается...

— В смысле? — непонимающее спросила Лили, поворачиваясь лицом к сестре.

— Никогда бы не догадалась, — пожала плечами Петунья. — Очень непохоже, если честно. Снейп скорее гордится тем, что он — волшебник, нежеле принижает меня, маму или папу. Родителей он наоборот превозносит. Сама благодарность при них. И звучит... весьма правдоподобно.

— Но он сказал, что все его проблемы в жизни из-за маглов.

— А это не правда? — Петунья хмыкнула. — Из тех обрывков сведений, которыми ты с нами поделилась, и дураку ясно, что папаша у него не сахар. А ты говорила он — тоже... магл. Насчёт того, что сделали ему другие нормальные люди — не знаю, но с колдунами он вроде и не контактирует, так что вполне возможно, что он говорил верно. Ладно, я пойду. Сама решай, что с этим Снейпом делать. Дашь ему отворот поворот — я только за, а то у родителей скоро по нему кукушка поедет: «Ой, какой же вежливый! Ой, какой умный! Ой, как Лили повезло!», — передразнила Петунья, скривившись. — Только если он будет пытаться вести себя, как ни в чём не бывало, делать вид, что его слова — норма, мой совет — не общайся. Он и в целом такой, но в этом случае — точно. А то в следующий раз стукнет тебя и тоже будет считать, что ничего плохого не произошло. Спокойной ночи, не раскисай.

С этими словами сестра удалилась, оставив Лили наедине с мыслями.

Утром девочка проснулась наконец-то с ясной головой. У неё была твёрдая решимость увидеть сегодня Северуса и как минимум посмотреть, что с ним. Она надеялась, что от этого ей станет легче.

Лили отправилась в школу. Всю дорогу она оглядывалась по сторонам, высматривая долговязую чёрноволосую фигуру, но Северуса нигде не было. В школе её поиски также не увенчались успехом. На свой страх и риск она намеренно пару раз будто случайно прошлась мимо его класса и ни разу не заметила его. На перемене подловила одну из более менее нормальных девочек его класса и спросила, где он. Девчонка сказала, что «за передвижениями Снупи никто не следит, а в школе он не появляется вот уже третий день». Лили прошила дрожь от этих её слов. А вдруг с Северусом что-то случилось дома? Вдруг отец что-то сломал ему? А если что-то ещё хуже?

Лили пыталась не поддаваться панике но еле дотерпела до конца занятий, благо, оставался всего один урок. Не забегая домой, она направилась на Пятно. Только сейчас девочка поняла, что ей по-сути, всё равно на идеалы Северуса, главное, чтобы он был здоров или просто простудился.

Когда Лили пришла на Пятно, она сразу же увидела друга, ну... или бывшего друга. Северус сидел на земле под их дубом, обхватив колени руками, и выглядел просто ужасно. Слипшиеся от пота и грязи волосы, чумазое лицо, какого Лили никогда у него не видела, вся одежда в пыли и земле, хотя он явно неоднократно отряхивался. Лили сразу же приметила его рюкзак, висящий на одной из веток, пустой и, видимо, сушашийся.

Северус мелко дрожал, его взгляд устремлённый в далёкие дали был совершенно пустым.

— Сев? — тихо выдохнула Лили, забыв про обиду на него, про ссору, про всё. — Что случилось? Тебя выгнали из дома?

Северус вздрогнул и резко перевёл взгляд на нарушившего его покой. Его глаза расширились от удивления, когда он узнал "гостью".

— Ли... Лили? — Он вскочил, сделал пару шагов вперёд, к ней, но тут же осёкся и отступил назад, поникнув.

— Что случилось, Сев?!

— Ни... ничего, — пробормотал Северус.

— Что ты тут делаешь? Что с тобой?

Мальчик поднял глаза и посмотрел на испуганное лицо подруги.

— Всё... Всё хо... — Он громко выдохнул, вновь отвернулся, садясь обратно на землю. — Со мной всё нормально... наверное. Не знаю.

Лили сделала пару неуверенных, боязливых шагов вперёд и присела рядом с ним на корточки.

— Почему ты так выглядишь, Сев?

— Как? — недоумённо спросил Северус, на секунду забыв о пропасти между ними.

— Как никогда неопрятно.

Он отвернулся от неё.

— Прости, Лили, — сказал он, чуть погодя. — И за внешний вид, и за... за... Я был неправ, когда говорил что все маглы — плохие. Это было глупо, и я так не считаю. Правда. И никогда так не считал, не знаю, что на меня нашло. Прости, пожалуйста, Лили, — он вновь обернулся обратно, смотря прямо ей в глаза.

— Сев, я тебя прощаю, — чуть подумав сказала Лили. С этими словами какой-то неясный груз свалился с её души. — Если ты говоришь правду.

— Это так, Лили! Клянусь!

— Хорошо, Сев. Тогда я тоже хотела извиниться. Я была не права, что назвала тебя расистом. И что устроила истерику. Это было неправильно. Очень. Ты меня прощаешь?

— Конечно! — выдохнул Северус. Ему внезапно захотелось скакать на месте, захотелось взлететь, захотелось обнять её крепко-крепко. Но он сдержал свои порывы. — Тебе не за что было извиняться, Лили. Был виноват только я.

— Вина общая, Сев! — улыбнулась Лили, впервые за эти три дня. Она встала и протянула ему руку с кулачком, из которого выбивался только мизинец. — Мир?

— Мир! — Северус поднялся и тоже протянул ей руку.

Они постояли так несколько минут, просто глядя друг другу в глаза, а затем засмеялись от безграничного счастья, и стали прыгать на месте и взлетать всё выше и выше, воспаряя в чудесную невесомость магии. Груз, удерживающий их у земли, свалился со звуком этого прекрасного слова — «Мир!».

Маргарет, проснувшись рано утром, сразу же направилась в спальню младшей дочери. Высокая температура Лили беспокоила её, несмотря на то, что она прекрасно понимала, что ничего страшного не происходит.

Уже вчера, когда дочка вернулась домой вялая сонная и бледная, материнское сердце забило тревогу. Лили рано отправилась спать, а они с Ричардом долго еще сидели на кухне за чаем и даже когда легли, Маргарет не спалось: несколько раз на протяжении ночи она вставала и заходила в комнату младшей, щупала ее лоб, а потом шла к Петунье. Она тоже не спала, лежала и широко раскрытыми глазами смотрела в потолок. Тоже волновалась, хотя и из-за всех сил старалась этого не показывать. Если бы матери не было дома или она невзначай заснула бы, Пет безо всяких просьб и напоминаний взялась бы присматривать за заболевшей сестренкой. Маргарет всегда могла на нее положиться. Но утром дочке надо было в школу и идти туда не выспавшись было не лучшим вариантом, так что она попросила ее не вставать лишний раз и хотя бы попытаться заснуть... Заснула Петунья только под утро и теперь все еще спала, Маргарет не стала ее будить, выспаться-не выспаться, но поспать подольше она дочке даст. Хотя, зная Петунью, долго разлеживаться она все равно не будет.

В неустойчивом свете поднимающегося над горизонтом солнца, Лили казалась даже еще более бледной. На лбу ее выступили капельки пота, но зубы только что дробь не выбивали.

Маргарет вернулась в коридор, дошла до кладовки, вытащила оттуда ещё плед и, тихо проскользнув в комнату, укрыла им Лили. Девочка чуть расслабилась.

Маргарет быстро выполнила все утренние ритуалы, налила в кувшин свежей тёплой воды, добавила туда пару долек лимона и несколько ложек мёда. Затем ей пришлось разбудить Лили, чтобы она выпила парацетамол — сбить температуру. Дочь смотрела затуманенным взглядом, плохо понимала смысл слов, еле держала в руках стакан с водой и едва закончив вновь пить и получив свободу от мягких материнских рук, придерживающих ее в полусидячем положении, провалилась обратно в сон.

Ричард проснулся на сорок минут позже супруги и тоже первым же делом зашёл к Лили. Заметив Маргарет, тихо сидящую рядом с кроватью мягко улыбнулся и приобнял ее за плечи.

— Доброе утро, дорогая. Как она? — Он кивнул в сторону Лили.

— Не знаю. Первые дни всегда тяжёлые. Но у неё прямо... серьёзно. Температура под сорок. Сильно простудилась, видимо.

Ричард вздохнул, подошел к постели.

— Маленькая наша, Лили. Выздоравливай скорее, солнышко. Я постараюсь прийти пораньше, — он чуть приподнял ладошку Лили и поцеловал её, повернулся обратно к жене.

— Ладно, Ричард, тебе пора собираться на работу. Все с ней будет хорошо, не переживай, — Маргарет поднялась, подавая ему руку и мягко ведя на кухню.

Лили очнулась через полчаса, как раз когда в комнату просочилась Петунья. Сестра, заметив, что девочка не спит, вполне заботливо поинтересовалась:

— Живая?

— Не совсем, — прохрипела Лили. — Голова болит... и горло.

Петунья молча взяла чашку с прикроватной тумбочки и, наполнив её водой из кувшина, протянула Лили. Девочка послушно выпила.

— Ладно, мне в школу пора. Выздоравливай, Лили, — махнула рукой ей на прощание Петунья.

День тянулся мучительно долго. Лили мучилась от ужасной слабости, давления в висках и боли в горле. Она то просыпалась, поражённая новой вспышкой головной боли, то вновь проваливалась в сон. Жар, попеременно с ознобом, заставлял мир казаться далёким, отстранённым, будто чужим.

Единственными моментами, когда сознание происнялось, были ежечасные приходы матери.

— Милая как ты? Тебе лучше? Горло першит?

— Солнышко, выпей, пожалуйста, ещё, если много пить, горло пройдёт быстрее.

— Золотце, поёшь супчик, тебе нужно набираться сил. Ну бульончик, хотя бы. Не хочешь? Тогда попозже...

— Спи, малыш, спи. Сон — лучшее лекарство.

— Зайчонок, давай ингаляцию сделаем? Подышешь над кастрюлечкой?

Лили старалась делать всё, что предлагала ей мама. Делала ингаляцию, закутавшись в одеяло, чувствуя, как на короткое мгновение ноздри прочищаются, пила воду и чай, хотя от обильного питья уже начинало мутить, пыталась проглотить хотя бы ложку бульона.

Но иногда, измученная жаром и слабостью Лили начинала капризничать:

— Мам, не хочу этот сироп! Горько!

— Мамочка, жарко, сними одеяло! — просила она, хотя несколько минут назад мучилась от озноба. Маргарет только подпирала одеяло, прекрасно осознавая, что так нужно.

— Не хочу ингаляцию! Душно! — отталкивала Лили кастрюльку и отворачивалась к стенке.

Но Маргарет была терпеливой и не сердилась на девочку, прекрасно понимая причины подобного поведения — сама была такой же.

К вечеру температура чуть-чуть спала и ко второй волне навещаний Лили была подготовлена больше.

— Привет, сестрёнка. Ну как ты? — спросила Петунья. — Мама тебя пока не прибила?

— Пока нет... — протянула Лили, слабо потирая ноющий висок.

— Ну и хорошо.

Петунья заходила ненадолго, они обменивались лишь парой фраз, и старшая сестра убегала. Делать домашку, готовить ужин, убираться в доме никто вместо нее не будет, особенно сейчас, когда родители заняты Лилс.

Ричард, тщетно старавшийся отпроситься пораньше, зашёл к младшей в комнату весьма уставшим.

— Здравствуй, солнышко, как дела? — спросил, мягко проводя тёплой ладонью по голове.

— Не очень, папа, — ответила Лили, жмурясь от мимолётных ослаблений боли.

Оставаясь в комнате в одиночку Лили непременно спала — не оставалось причин для бодрствования.

Северус, шел в школу в гордом одиночестве, потому что Лили сказала, что хочет пойти с Петуньей. Вроде бы объективных причин волноваться у него не было, однако на душе было неспокойно. Они с подругой помирились после непродолжительный, но весьма серьёзной ссоры — надо радоваться, но Северус ничего не мог с собой поделать — переживал. Некая холодность и неловкость стала проскальзывать в их с Лили общении. Или ему это только казалось?.. Впрочем, как бы там ни было, она довольно быстро отступала и Северус уже успел поверить, что уж теперь всё точно будет хорошо, но его надеждам, как и всегда, не суждено было сбыться.

Вчера снова Лили была немногословной, молчаливой и задумчивой. Значит ли это, что он сделал что-то не так? Или просто никогда теперь не будет в их отношениях той чарующей лёгкости и непринуждённости?

В тот день у подруги вновь было на один урок меньше, так что, когда они не пересеклись с Лили на большой перемене, Северус понял, что сегодня они больше не увидятся — после школы у нее были танцы.

Лёжа в кровати, он долго не мог уснуть, беспрерывно думая о Лили и о её странном поведении. Северус пообещал себе, что утром обязательно встретится и поговорит с Лили, хочет она того, или нет. Ему нужно знать, в чём дело.

Утром Северус подскочил ни свет, ни заря. Ему всегда было трудно спать, когда он чего-то ждал или волновался. Да и вообще, сложно высыпаться, когда в любой момент за дверью могут начаться звуки пьяной истерики.

В общем, на улицу он вышел рано, и ему пришлось лишний час покружить по кварталам, приближённым к тому, где жила Лили.

Тем не менее, к дому подруги он всё равно пришёл на полчаса раньше того времени, когда Лили обычно выходила. Они даже пересеклись с Петуньей, и та кинула на него какой-то странный взгляд, но ничего не сказала. Северус решил не акцентировать на этом внимание — после их ссоры с Лили Петунья и так стала относиться к нему ещё хуже, так что необычный взгляд — меньшее из зол.

Когда Северус понял, что если он не отправится в школу сейчас же, то точно опоздает, он напрягся. Где же Лили? Может она проспала? Может вышла до его прихода? Но зачем?

Мальчик быстро подошёл к двери дома Эвансов и позвонил в звонок. Дверь открыла Маргарет. Она мягко улыбнулась ему, но было заметно, что она ужасно устала, а синяки под глазами выдавали бессонную ночь.

— Здравствуй, Северус.

— Здравствуйте, миссис Эванс. А Лили дома? Я думал, мы могли бы пойти вместе... Я её уже давно жду, но она никак не выходит... Она не проспала? — быстро затараторил он, тщетно пытаясь скрыть волнение.

— Северус, Лили дома. Но она не пойдёт в школу. Она заболела.

Северус вздрогнул.

— Заболела? Что с ней?!

Миссис Эванс улыбнулась шире.

— Не беспокойся, Северус. Обычная простуда, пусть и с высокой температурой.

— Я могу чем-то помочь? Может мне с ней посидеть?

— Северус, у тебя же школа...

— Плевать, — отмахнулся Северус. — Прогуляю, не впервой. Так можно я помогу?

Маргарет покачала головой.

— Нет необходимости, Северус. Я справлюсь. Да и вам лучше не контактировать, ты же можешь заразиться...

— Мне всё равно, — стараясь говорить максимально убедительно произнес Северус. — Простуда — не смертельно.

Маргарет долго смотрела ему в глаза, представляя, как же лечится этот мальчик, которого как будто вовсе не кормят дома. Есть ли у них жаропонижающие таблетки дома? Делает ли миссис Снейп компот? Просит ли его кто делать ингаляцию?

— Северус, я не могу себе позволить стать человеком, из-за которого ты заболеешь, — наконец сказала она. — Да и Лили пока лучше обойтись без гостей. Я обязательно расскажу ей, что ты заходил.

Северус нехотя кивнул.

— Ладно, Северус, тебе пора в школу. Не волнуйся из-за Лили, ей уже становится лучше.

— Хорошо, миссис Эванс. До свидания!

И Северус, погружённый в тяжёлые мысли, медленно зашагал в сторону школы, тщетно стараясь изгнать из головы навязчивые видения Лили, лежащей в кровати и страдающей от головной боли.

Последующие за этим разговором дни Северус штурмовал дом Эвансов, как неприступную крепость. Заходил каждый вечер, спрашивал о самочувствии Лили, отдавал свеженарисованные открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления, а затем тщетно пытался умаливать мистера и миссис Эванс разрешить ему посидеть с подругой. Иногда дверь открывала Петунья, которая, с выражением полного презрения на лице, щедро приправленного усталостью — всё-таки большую часть свободного времени после школы она посвящала заботам о младшей сестре, уборке и другой помощи родителям, — коротко отвечала на его вопросы, а затем с хлопком закрывала дверь.

На пятый день болезни Лили Северус, проснувшись субботним утром, сразу же направился к кирпичному дому под бирюзовой крышей с твёрдым намерением выбивать себе пропуск до последнего вздоха. Дверь ему вновь открыла миссис Эванс.

— Добрый вечер, Северус. Настырность — определённо одно из твоих сильных качеств, — улыбнулась она. Лили сегодня лучше. Можете чуть поболтать, не больше получаса, её нельзя перегружать. Она будет очень рада тебя видеть.

Облегчение, хлынувшее на Северуса, было таким сильным, что он едва сдержался, чтобы не броситься обнимать миссис Эванс. Он лишь кивнул, стараясь сохранить внешнее спокойствие.

— Спасибо! Я буду осторожен. Обещаю.

Он быстро разделся и чуть ли не бросился в комнату подруги. Тусклый утренний свет пробивался через окно. Лили сидела в кровати, опираясь на подушки, в тёплом домашнем платьице. Её глаза загорелись искренним восторгом, когда она увидела друга.

— Сев!

— Лили! — он подошёл к кровати, не зная, куда деть руки. — Как ты? Миссис Эванс сказала... лучше?

— Да, намного, — мягко улыбнулась Лили. — Голова хотя бы не раскалывается. Только горло... неприятно, короче. А ты как? Всё хорошо... — она кинула настороженный взгляд на дверь, за которой минуту назад скрылась её мама, — ...дома?

— Как обычно, — пожал он плечами. — Я могу чем-то тебе помочь? — спросил он, осторожно опускаясь на край её кровати, предварительно отряхнувшись.

— Почитаешь мне? Только медленно и меняя голоса, как ты умеешь.

Северус кивнул.

— Что почитать?

— Давай... Шерлока Холмса, не знаю? Бессмертная классика, да? Конечно, не так интересно, как в первый раз, но всё же...

— Хорошо, — Северус посмотрел на её книжную полку, сосредоточился и прилевитировал к себе запрошенную книгу. Поглубже уселся в её ногах, облокотившись спиной на стену, и начал читать.

Через полчаса к ним заглянула миссис Эванс.

— О, вижу у вас тут всё спокойно. Ладно, Северус, можешь посидеть ещё. Но сейчас — перерыв на чай.

Маргарет уселась на стул Лили, стоящий у рабочего стола, и отдала две кружки чая ребятам. Несколько минут они сидели втроём, перекидываясь непринуждёнными фразами обо всём на свете. Лили, конечно, старалась помалкивать, потому что даже самые короткие фразы вызывали очередной приступ кашля. Да и не хотелось ей сильно болтать, сил было мало.

Когда Маргарет покинула их, Северус продолжил читать и, когда Лили уснула, ещё посидел рядом, смотря на её умиротворённое лицо, а затем осторожно слез с кровати, стараясь не нарушить её сон, и бесшумно выскользнул из комнаты. Попрощавшись с миссис Эванс, он направился к себе домой, с приятным чувством облегчения.

Лили выздоравливала довольно быстро, окружённая лаской со стороны родителей и друга.

Северус всё время после школы проводил у них дома, всячески развлекая подругу, постоянно ходя на кухню за чаем и следя, чтобы она делала ингаляцию, мастерски подменяя Маргарет и давая той отдохнуть. Возвращаясь домой, садился за уроки, но все равно думал о следующем визите к Эвансам.

Петунья молча выполняла все просьбы родителей, стараясь максимально облегчить им заботу о больной. Её ужасно раздражало то, насколько все носятся вокруг Лили, хотя она краем сознания понимала, что в этом нет ничего необычного. Мелкая и правда болела весьма тяжело, несмотря на все их старания.

Раньше её бесили родители, которые прямо-таки с ума сходили, когда Лили заболевала. Но от того, чтобы как-то показать своё недовольство, девочку останавливала мысль, что родители и сестра вели себя с ней также, когда плохо было ей самой.

Сейчас же Петунью раздражал Снейп. Он вечно торчал у них дома, в комнате Лили. Читал ей книжки, показывал свои колдовские фокусы, по сто раз на дню спрашивал, как же Лили себя чувствует, носил ей чаи, конфеты. А с его рук сестрёнка даже соглашалась есть, ну только если «Се-е-ев» её с ложечки покормит!

Мелкой всегда сносило крышу во время болезни, но сейчас это было заметнее обычного. А этому заморышу из Паучьего тупика это... нравилось? Он уходил донельзя счастливый, чуть ли не вприпрыжку, с удовлетворённой улыбкой, которая, кстати, его нисколько не красила и выглядел бодрячком, когда остальные Эвансы, проведя с больной, а следовательно, капризничающей Лили хотя бы час были выжаты досуха.

День тянулся для Петуньи ужасно долго. Школа — унылая рутина, дом — нескончаемый конвейер обязанностей, разбитый лишь короткими вспышками раздражения на младшую сестру и ее назойливого рыцаря в потрепанных доспехах.

Воздух в доме был густым от запаха лекарственного чая и скрытого напряжения. Маргарет Эванс, с лицом, осунувшимся от бессонных ночей, позволить себе как следует отдохнуть она, конечно, не могла, сколько бы Петунья не пыталась убедить мать, что и сама со всем справится, попросила ее отнести Лили чай с лимоном и медом.

— Опять? — буркнула Петунья, но без обычной едкости. Привычка. Просто констатация факта. — Ладно.

Ее собственная усталость была тяжелой, липкой пеленой. Она налила чай в любимую кружку Лили, добавила ложку меда, ломтик лимона, размешала. Движения были механическими, отточенными до автоматизма. Каждый шаг по леснице отдавался глухим стуком в висках — голова вот уже который день болела не переставая.

Дверь в комнату Лили была приоткрыта, но Петунья замерла на пороге, как будто врезавшись в невидимую стену.

Картина, открывшаяся ей через щёлочку, словно вонзила под ребра ледяную иглу. Раздражение, с примесью не пойми откуда взявшейся зависти, вскипело в ней.

Лили полулежала на подушках, бледная, но с теплым румянцем на щеках — не от жара, а от удовольствия. Ее глаза сияли. А рядом, на краешке кровати, сидел он. Снейп. Его обычно угрюмое лицо было смягчено редким выражением сосредоточенной нежности. В его длинных пальцах лежала книга — наполовину прочитанный "Шерлок Холмс". Но он не просто читал. Он играл. Его голос, обычно низкий и резкий, сейчас переливался интонациями, менялся до неузнаваемости.

— «...элементарно, мой дорогой Ватсон! — декламировал он, и его голос был удивительно подходящим под описание суховатого, самоуверенного баритона вымышленного детектива. — Преступник оставил следы не только грязи от сапог на идеально вычищенном полу миссис Хадсон, но и... нечто гораздо более ценное!» — Он сделал драматическую паузу, и Лили затаила дыхание, ее изумрудные глаза широко раскрылись.

Затем Северус резко сменил тембр, склонив голову и сделав голос глуховатым, чуть взволнованным:

— «Но что, Холмс? Я... я ничего не вижу, кроме этой грязи!» — Это был Ватсон, и Петунья, против воли, отметила про себя, как точно он уловил добродушную растерянность доктора.

Он ловко перевернул страницу одной рукой, другой — подпёр одеяло под ноги Лили, потому что из под него торчали её пальцы ног. Движение было осторожным, почти робким, но абсолютно естественным. Лили потянулась к кружке на тумбочке, но Северус опередил ее:

— Подожди, Лили, давай я подогрею, — он встал, взял кружку в руки, чуть подержал её и протянул подруге. — Только осторожно, я мог перегреть, язык не обожги, — предупредил он своим обычным голосом, уже мягче, и подал ей кружку, придерживая снизу. — Маленькими глотками.

Лили послушно сделала глоток, не отрывая восхищенного взгляда от его лица.

— Я и сама могла, но спасибо. Ты гений, Сев! — прошептала она, голос еще хрипловатый от болезни. — Как ты так можешь? Это же совсем как по радио!

Северус смущенно отвел взгляд, но уголки его губ дрогнули в подобии улыбки.

— Ты болеешь, тебе нельзя напрягаться, а магия требует много сил. Да и мне не сложно. А по поводу чтения — просто практика, Лил. С тобой хочешь, не хочешь — научишься. Я столько никогда не читал вслух, как за эти полтора года. Я продолжу, хорошо?

Петунья стояла как вкопанная. Этот чай в ее руках вдруг стал раскаленным, обжигающим. Она видела, как Лили смотрит на Снейпа — с обожанием, с благодарностью, с тем светом, который Петунья видела в ее глазах только по отношению к родителям... и иногда, давным-давно, к ней самой. Видела, как этот заморыш, этот «Снейп из трущоб», которого она презирала за нищету, угрюмость и странность, сидит здесь, в их доме, на кровати её сестры, и дарит Лили то, чего не могли дать ни она, Петунья, ни уставшие родители: настоящее внимание, развлечение, легкость.

И это внимание Лили принимала. С радостью. Как должное. Пока Петунья мыла бесконечное множество посуды за неё. Пока Петунья гладила гору белья. Пока она слушала, как мама в сотый раз говорит: «Туни, дорогая, не могла бы ты... Лили так плохо...».

Усталость, накопившаяся за дни болезни сестры, смешалась с горечью заброшенности и вспыхнула ярким, ядовитым пламенем гнева. В первую очередь — на этого подменыша. Он втерся в доверие. Он занял её место. Он украл внимание Лили, которое и так не всегда доставалось ей. И он делает это так... так нагло искренне! Как будто имеет на это право!

— Чай, — резко, как удар ножом, прозвучал ее голос. Она шагнула в комнату, нарочито громко поставила кружку на тумбочку рядом с той, из которой пила Лили. Чай расплескался, оставив темное пятно на светлом дереве. — На. Пей. Пока не остыл.

Лили вздрогнула, оторвавшись от книги и Северуса. Ее улыбка замерла.

— Туни? Спасибо... — она протянула руку к кружке, но Петунья уже не смотрела на нее.

Ее взгляд, полный холодной ненависти, был прикован к Северусу. Он медленно поднял голову, встретив ее глаза. Его собственные, мгновение назад теплые и оживленные, стали остекленевшими, как у пойманного зверька, почуявшего опасность.

— Что остановился? — Петунья язвительно цокнула языком. — Продолжай свое выступление, великий актер. Развлекай публику. Ты же так любишь тут быть, не так ли? Наш главный герой. Наш незаменимый сиделка. — Ее голос звенел фальшивой сладостью, за которой клокотала ярость. — Удобно устроился, а? В тепле, в чистоте, с чаем и вниманием. Пока все вокруг пашут как лошади, ты разыгрываешь сценки. Нашёл себе благодарную зрительницу, да?

— Петунья! — ахнула Лили, пытаясь приподняться. — Что ты... Прекрати!

— Я? Прекратить? — Петунья фальшиво рассмеялась, поворачиваясь к сестре. — А что я такого сказала? Правду? Он же тут с утра до вечера! Как будто у него своего дома нет! Как будто ему больше нечем заняться! Разве это нормально? Он что, твоя нянька? Или ты ему платишь за эти... представления? — Она ядовито махнула рукой в сторону книги в руках Северуса.

Северус молчал. Он сидел, чуть сгорбившись, вцепившись пальцами в книгу так, что костяшки побелели, но он упрямо смотрел в лицо Петунье. Его лицо было каменным, но это подзадоривало ее еще больше.

— Он мне друг, Петунья! — голос Лили сорвался на хриплый шепот, но в нем горела обида и защита. — Он помогает! Он читает мне! Он... он заботится! В отличие от тебя, которая только шипит как злая кошка!

— Заботится? — Петунья фыркнула, но в ее глазах мелькнуло что-то болезненное. — О да, он мастер по заботе! Особенно когда эта забота позволяет ему не появляться в своем вонючем Паучьем тупике, да?! Он использует тебя, Лили! Использует нас всех! Чтобы сбежать от своей жалкой реальности! И ты ведешься, как последняя дурочка! Потому что тебе нравится, когда перед тобой пресмыкаются! Нравится быть центром вселенной! Ну так наслаждайся! Наслаждайся вниманием своего нищего волшебника, пока мама стирает твои простыни, а я мою твою посуду!

Ее слова вылетали, как пули, не оставляя места для возражений. Она задыхалась от собственной ярости, от боли, которую сама же наносила, но остановиться уже не могла. Весь накопившийся груз несправедливости, усталости, ощущения ненужности вырвался наружу, и Снейп был лишь удобной мишенью, олицетворением всего, что ее бесило.

— Петунья! Немедленно прекрати! — Голос Маргарет Эванс, резкий и властный, прозвучал как гром среди ясного неба. Она стояла, лицо ее было бледным и строгим. — Выйди. Немедленно. В свою комнату.

Петунья вздрогнула, как от удара током. Ее пыл мгновенно угас, сменившись испугом и внезапным стыдом. Она бросила последний, полный ненависти взгляд на побледневшего Снейпа, на Лили, которая сжалась в комок, прикрыв лицо руками, и выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.

В комнате повисла гнетущая тишина, нарушаемая только прерывистыми всхлипами Лили. Маргарет подошла к кровати, села на край, осторожно обняла дочь.

— Тихо, солнышко, тихо... Все хорошо. Туни... она просто очень устала. И переволновалась за тебя. Она не хотела...

— Она ненавидит Сева! — выдохнула Лили, всхлипывая. — И меня... Она меня ненавидит!

— Нет, милая, нет, — качала головой Маргарет, гладя Лили по волосам. — Она любит тебя. Просто... она не умеет по-другому. Прости ее.

Маргарет подняла взгляд на Северуса. Он сидел, опустив голову, его поза выражала крайнюю степень смущения и желание провалиться сквозь землю. "Шерлок Холмс" лежал на коленях, забытый.

— Северус... — начала Маргарет мягко. — Я... я не знаю, что сказать. Прости Петунью, пожалуйста. Она...

— Мне пора, — перебил он ее, резко вставая. Голос его был глухим, безжизненным. — Лили... прости, что... вызвал такую реакцию. Выздоравливай. — Он даже не посмотрел на них и быстро вышел из комнаты.

Маргарет хотела было остановить его, сказать что-то утешительное, но слова застряли в горле. Она видела его сгорбленную спину и понимала, что любые слова сейчас будут фальшью. Он чувствовал себя виноватым. Виноватым в том, что просто был здесь. Виноватым в том, что вызвал бурю в их доме, который стал для него островком спасения.

Она услышала, как хлопнула входная дверь внизу.

Лили всхлипнула громче.

— Мама... я все испортила... Из-за меня они... И Сев... он теперь думает...

— Ш-ш-ш, милая, — прижала ее к себе Маргарет, чувствуя, как дрожит маленькое тело дочери. — Ничего ты не испортила. Северус... он поймет. Ему просто нужно время. А Туни... — Она вздохнула. — Туни тоже нужно время. Нам всем нужно время.

Северус шел по промозглым улицам Кокворта, не чувствуя холода. Внутри него бушевала метель — стыд, обида, горечь и глубокая, пронзительная боль ледяным вихрем кружились в груди. Слова Петуньи, как раскаленные иглы, впивались в сознание: «Развлекай публику... Использует... Нищий волшебник... Пресмыкается...».

Он не пресмыкался! Он... он просто хотел помочь. Хотел быть рядом. Хотел видеть Лили не страдающей, а улыбающейся. Хотел, чтобы ей было хоть чуть-чуть легче. Разве это было преступлением? Разве забота — это «представление»? Или он заботился как-то не так? А если и не так — да откуда же ему было такое знать? Где научиться?

Он свернул в Паучий тупик, и знакомый запах сырости, плесени и чего-то кислого ударил в нос. Контраст с чистотой, теплом и запахом лекарственного чая в доме Эвансов был ошеломляющим. Дом. Это слово сейчас казалось насмешкой. Лачуга. Клетка. Здесь его не ждали. Здесь его присутствие точно было обузой. Здесь о нем не заботились. Здесь его не хотели видеть.

Он толкнул скрипучую дверь. В прихожей стоял Тобиас, только что вернувшийся с работы. От него пахло потом, металлом и... пивом. Его мутный взгляд скользнул по Северусу.

— Где шлялся, щенок? — буркнул он без особого интереса, снимая грязные сапоги.

— На улице, — монотонно ответил Северус, стараясь проскользнуть к лестнице.

— Ага, — фыркнул Тобиас. — Что тебе дома не сидится-то, а? Недостаточные хоромы?

Северус не ответил. Он просто поднялся на второй этаж, вошел в свою комнату, закрыл дверь и прислонился к ней спиной. Темнота, холод, запустение. И слова Петуньи, звучавшие в голове навязчивым эхом: «Твоя жалкая реальность...».

Он медленно сполз по двери на пол, обхватив колени руками. Где-то на кухне грохнула кастрюля — это мама, наверное. Или Тобиас. Неважно.

Здесь никто не принесет ему чаю с медом. Никто не станет читать книгу разными голосами. Никто не посмотрит на него с таким светом в глазах, как смотрела Лили. Здесь он был не нужен. А там... там его присутствие вызывало скандалы, слезы, ненависть. Он мешал всем.

Северус прижал лоб к коленям. Больше всего на свете ему хотелось сейчас одного: чтобы Лили была здорова. Чтобы ее изумрудные глаза снова сияли, а не были полны слез из-за него. Чтобы в доме Эвансов снова стало спокойно и тепло. Даже если для этого ему нужно будет исчезнуть. Навсегда. Он зажмурился, пытаясь заглушить навязчивый шепот: «Использует... Пресмыкается... Нищий волшебник...».

В комнате Петуньи царила гнетущая тишина. Она сидела на кровати, уперев локти в колени обхватив голову руками. Гнев ушел, оставив после себя пустоту, стыд и жгучее чувство вины. Она видела лицо Лили — испуганное, обиженное. Видела, как сжался, словно затравленный зверек, этот противный Снейп. Слышала его глухой голос: «Мне пора».

Она не хотела... не всё это хотела сказать. Но слова вырвались, как гной из нарыва, отравляя все вокруг. И теперь ей было стыдно. Не перед Снейпом — черт с ним! — а перед Лили. Перед мамой. Она накричала на больную сестру. Устроила истерику. Опозорилась.

Она слышала, как мама успокаивает Лили в соседней комнате. Слышала ее тихие всхлипы. Петунья сглотнула комок в горле. Она хотела извиниться. Но слова не шли. Гордость, обида и этот проклятый стыд сковывали язык. Она боялась увидеть в глазах Лили осуждение или, что хуже, жалость. Боялась, что мама скажет что-то укоризненное.

Она упала лицом в подушку, глухо застонав. Зачем она это сделала? Почему не смогла сдержаться? Почему всегда всё идет наперекосяк, когда рядом этот уродец из Паучьего тупика?

На следующий день Северус пришел раньше обычного. Его лицо сегодня казалось высеченным из камня — непроницаемым, но в глазах, когда их взгляд на мгновение удавалось поймать, читалось напряженное ожидание и что-то вроде решимости. Он вежливо поздоровался с Маргарет, открывшей ему, и спросил о Лили чуть более тихо, чем обычно.

— Она спит, Северус, — ответила Маргарет, внимательно глядя на него. Она видела следы бессонной ночи под его глазами, глубже обычного впавшие щеки. — Как ты? Вчера... это было ужасно. Я извиняюсь еще раз.

— Я... я в порядке, миссис Эванс, — пробормотал он, глядя мимо нее, на ступеньки лестницы. Затем он сделал глубокий вдох, сцепив руки за спиной. — Могу... могу я поговорить с Петуньей? Если она не против. Только минуту. Здесь.

Маргарет удивилась. Она ожидала многого — делания вид, что ничего не произошло, возможно, даже прекращения визитов — но не этого.

— Петунья! — позвала она наверх. — Северус хочет поговорить с тобой. На минуту.

Наверху воцарилась тишина, затем послышались нерешительные шаги. Петунья появилась на лестнице. Она выглядела не лучше Северуса — осунувшаяся, с опухшими от слез глазами, в помятой домашней одежде. Ее взгляд, сначала испуганный, затем настороженный, скользнул по Северусу. Она медленно спустилась, остановившись на последней ступеньке, сохраняя дистанцию.

— Что? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно, но в нем все равно слышалась хрипотца.

Северус посмотрел на нее. Не сквозь нее, как обычно, а прямо в глаза. Взгляд был тяжелым, но не как обычно, приправленым еле заметным недовольством, а... оценивающим. Как будто он впервые видел в ней не просто «маглу-сестру Лили», а отдельного человека, который тоже может страдать. И это было... Странно? Необычно?..

Начать говорить было непросто, так и тянуло по привычке выдать какую-нибудь резкость, но Северус справился. — Я понимаю, — начал он тихо, но четко, — что ты устала. Что забота о Лили... тяжёлая. Что дом... требует много сил. — Он сделал паузу, подбирая слова. — Я не хотел создавать дополнительные трудности. Или... казаться навязчивым. — Северус проглотил комок в горле. Слова Петуньи о «нищем волшебнике», об «использовании» все еще жгли изнутри, но он их игнорировал. Сейчас дело было не в том. — Я просто... хотел помочь Лили. Чем могу. Развлечь ее. Отвлечь от болезни. Я знаю, как это... когда болит голова и... плохо, — Его голос дрогнул на последних словах, выдав что-то личное, глубоко запрятанное.

Петунья молчала, сжав губы. Она смотрела в пол.

— Я не претендую ни на что, — продолжил Северус, его голос стал еще тише, но тверже. — Ни на твое место. Ни на благодарность. Я просто... друг. И я хотел бы приходить. Потому что Лили... ей от этого легче. Но я не хочу, чтобы из-за меня тут... — он кивнул в сторону лестницы, где была комната Лили, — ...было плохо. Или чтобы ты... чувствовала себя так. Если... если ты не хочешь меня видеть, когда я здесь... я могу приходить в другие часы. Или... или не знаю что ещё.

Маргарет затаила дыхание. Это был невероятный жест с его стороны — предложение самоустраниться, уйти в тень, лишь бы не причинять беспокойства. Жест, продиктованный не слабостью, а странной, горькой зрелостью и заботой о Лили.

Петунья подняла голову. В ее глазах мелькнуло что-то сложное — стыд, остатки горечи, и вдруг — капля неловкого понимания. Она видела, как он стоит — прямой, но как будто готовый в любой момент отвернуться и уйти навсегда. Видела его руки, сжатые в кулаки за спиной. Он не оправдывался. Не огрызался. Он... объяснял. И предлагал решения. Как взрослый.

— Не... не надо, — выдохнула она наконец, голос сорвался. Она отвернулась, быстро смахивая непрошеную слезу тыльной стороной ладони. — Не надо... менять часы. Это... глупо. — Она замолчала, борясь с собой. — Я... вчера... — она снова замолчала, не в силах выговорить "извини". — Я наговорила... лишнего. Много лишнего. Не... не все было правдой. Просто... — Она махнула рукой, выражая всю свою усталость и смущение. — Ладно. Делай что хочешь. Только... — она посмотрела на него, и в ее взгляде мелькнул старый, привычный огонек, но уже без прежней ярости, — ...не корми ее с ложечки при мне. И не сюсюкай. Это... невыносимо.

Это было не извинение. Это было перемирие. Хрупкое, зыбкое, но перемирие. Северус медленно кивнул. Казалось, камень свалился с его плеч, но осадок остался.

— Ладно, — просто сказал он. — Я... пойду наверх? Если Лили проснулась.

— Да, хорошо, — кивнула Маргарет, пытаясь скрыть облегчение улыбкой.

Петунья отвернулась и направилась на кухню, будто собираясь мыть уже чистую раковину. Северус поднялся по лестнице, шаги его были тише обычного.

Лили проснулась от тихого стука в дверь. Она выглядела бледнее, чем накануне, вчерашняя сцена явно отняла силы, но глаза загорелись, когда она увидела Северуса.

— Сев! Ты пришел! Я... я так вчера переживала... — начала она, но он жестом остановил ее.

— Все в порядке, Лил, — сказал он, подходя к кровати. Его голос был спокоен. — Просто... недоразумение. Ты как?

— Лучше, — улыбнулась она, но улыбка была слабой. — Горло почти не болит. Только голова чуть-чуть. И сил нет.

В дверях снова, прямо как вчера, появилась Петунья. Она несла поднос с тремя кружками чая. Она поставила его на тумбочку рядом с Лили, взяла свою кружку и, не глядя ни на кого, уселась на стул у окна, подальше от кровати. Она смотрела в замерзшее стекло, демонстративно отстраненная, но присутствующая.

Северус посмотрел на третью кружку, потом на Петунью, потом на Лили. Лили широко раскрыла глаза, понимающе кивнула ему.

— Сев... а почитаешь? — попросила Лили, указывая на книгу Шерлока Холмса, лежавшую на тумбочке. — Только... потише? А то голова...

Северус взял книгу. Он снова устроился у ее ног. Открыл, нашел нужное место. Сделал глубокий вдох. Его взгляд мельком скользнул в сторону Петуньи. Она не поворачивалась, но ее поза казалась чуть менее напряженной.

— «- Видите ли, Ватсон, — начал Холмс, медленно раскуривая свою трубку, — вся прелесть этого дела заключается в его кажущейся простоте...» — начал Северус. Его голос был тише, чем вчера, лишенным прежней театральности, но все таким же выразительным. Он не пытался копировать баритон Холмса или растерянность Ватсона с прежним блеском. Сейчас это было просто хорошее, спокойное чтение, с легкими интонационными переливами, достаточными, чтобы удержать внимание, но не перегрузить больную голову слушательницы.

Лили слушала, полузакрыв глаза, с легкой улыбкой. Следила за знакомым сюжетом. Иногда делала маленький глоточек чая.

Петунья сидела неподвижно, глядя в окно. Но Северус заметил, как через некоторое время ее плечи чуть расслабились. Как она украдкой повернула голову, всего на градус, чтобы лучше слышать. Она не смотрела на него, но она слушала. Без ненависти. Без насмешки. Просто слушала.

Он читал около двадцати минут. Пока Лили не начала клевать носом.

— На сегодня, пожалуй, хватит, — мягко сказал он, закрывая книгу. — Тебе нужно спать, Лил.

Лили кивнула, еле сдерживая зевок.

— Спасибо, Сев... Было... здорово...

Северус встал, аккуратно положил книгу на место. Он посмотрел на Петунью. Она все так же смотрела в окно, но теперь ее профиль казался менее суровым.

— Спасибо за чай, — тихо сказал он, кивая в сторону своей недопитой кружки.

Петунья не обернулась, но слегка кивнула. Так, что это было почти незаметно.

— До завтра, Лили, — сказал Северус, направляясь к двери.

— До завтра, Сев, — прошептала Лили, уже почти спя.

Он вышел, тихо прикрыв за собой дверь. На душе было странно. Нелегко. Слова Петуньи все еще где-то жгли, как заноза. Но было и что-то другое. Небольшая трещина в ледяной стене. Возможность. Хрупкая, как первый лед, но все же. Он не чувствовал себя сегодня чужим или виноватым. Просто... гостем. Которому дали еще один шанс.

Прошло еще несколько дней. Лили крепла на глазах. Румянец на щеках становился здоровым, а не лихорадочным, голос звенел все громче, а кашель почти исчез. Северус по-прежнему приходил после школы. Петунья по-прежнему чаще молчала, чем говорила, но ее молчание больше не было колючим. Иногда она заходила в комнату, когда Северус читал или показывал Лили что-то с помощью левитации. Она стояла у двери, наблюдая, с выражением лица, которое трудно было прочесть — неодобрение смешивалось с любопытством, а усталость — с каким-то смутным пониманием, что, возможно, не все в этом колдовстве — зло или обман. Иногда она даже задавала короткий, практический вопрос, на который Северус так же коротко отвечал.

Однажды вечером, когда Лили уже почти вернула себе былую бодрость и скучала от лежания в постели, Маргарет предложила:

— Может, сыграем во что-нибудь? В лото? Или в «Морской бой»? Туни, Северус, присоединитесь?

Петунья нахмурилась, готовая отказаться, но Лили захлопала в ладоши:

— Да! Давайте в «Морской бой»! Сев, ты со мной в команде? Туни, а ты против нас?

Северус кивнул, стараясь скрыть удивление. Петунья колебалась секунду, потом пожала плечами:

— Ладно. Только быстро. У меня уроки.

Они устроились — Лили и Северус на кровати с одной картой, Петунья и Маргарет с другой — на стульях. Игра шла вяло поначалу. Петунья отдавала команды отрывисто. Северус помогал Лили расставлять корабли и целиться, его указания были тихими и точными. Лили хихикала, когда им удавалось потопить корабль Петуньи. Маргарет мягко подыгрывала, создавая атмосферу.

И вдруг, когда Лили с торжествующим видом объявила: «Б-10! Убил!», глядя прямо на Петунью, та неожиданно фыркнула. Не злобно, а почти... по-доброму.

— Везучая ты сегодня, мелкая, — проворчала она, но без прежней едкости. И в уголке ее губ дрогнуло что-то, отдаленно напоминающее улыбку.

Северус встретился с ней взглядом. Всего на долю секунды. В ее глазах не было тепла. Но не было и ненависти. Было что-то вроде усталого признания: перемирие держится. Пока.

Лили сияла, оглядывая всех. Она была еще слаба, но свет, к огромной радости всех присутствующих, а Северуса в особенности, вернулся в ее изумрудные глаза — свет, который озарял комнату, делая теплее промозглый ноябрьский вечер за окном. Она была почти здорова. И в этом хрупком мире, где боль отступала, а старые раны хоть и не зажили, но перестали кровоточить так яростно, было место даже для этого странного, натянутого, но все же мира. Мира, завоеванного не громкими словами, а молчаливым пониманием, каплей стыда, кружкой чая и игрой в «Морской бой». Мира, который, как и выздоровление Лили, был чудом, требующим бережного обращения. Но он был. И этого пока хватало.