50 ways to say Goodbye (гет)

Ранним утром вторника я посещаю Тихую Гавань в очередной раз. Строго говоря, я не должен быть здесь по многочисленным и вполне обоснованным причинам, но обстоятельства вынуждают меня забить на все предостережения злобных дяденек из Палаццо, и проверить кое-что самостоятельно. Я знаю, что это плохая идея, но не имею ни малейшего — даже самого херового — понятия, как избежать воплощения данной затеи.

Последние дни были отвратительными. Серьезно, я не преувеличиваю, когда говорю это! Пришлось решать слишком много проблем, которые, блять, были созданы исключительно с моей помощью.

После моего «фееричного» разговора с Михелем Романо на весеннем балу, на поверхность всплыло немало дерьма. Например, мое неумение вести политические беседы. Тоже мне, новость. Попробовали бы удивить меня таким! Ладно, возможно, идея нанять для меня преподавателя «ораторского мастерства» не так уж и плоха; будем честными, кому-нибудь следовало сделать это еще лет пять назад. Кроме уроков английского в начальной и средней школах до одиннадцати лет я никогда не занимался чем-то подобным. Мой язык груб, развязен и зачастую откровенно некультурен. Не похоже на характеристику политического деятеля, не так ли? А если уж взбесить меня, то последние крохи ума теряются в красном мареве ярости, и, в итоге, я несу какую-то несусветную хрень. Это прокатило бы, реши я до конца своей жизни — очевидно, скучной жизни — отсиживать зад в Аврорате, но раз уж я затесался в компанию политиков и интриганов, что, кстати, одно и то же, придется исправлять упущенное. Лучше поздно, чем никогда, верно? Я действительно надеюсь на это.

Мое фиаско привлекло и навязчивое внимание Шеклболта. Как будто, мне и раньше нечем было заняться! Должно быть, ему еще в субботу донесли, как мастерски я умею настраивать против себя общественность, но — надо отдать ему должное — недовольное письмо от него пришло только вчера утром. Мерлин, спасибо! У меня были целые сутки, чтобы собраться с силами, и, хотелось бы верить, ответное послание убедило Министра не вмешиваться в мои дела. Хотя бы не делать это так открыто. Дин по его указке отирался с нами все воскресенье, пока не пришел Рон, безмерно раздражая Гермиону, которой хотелось поболтать, но уже в понедельник приказ, видимо, был отменен, потому что до обеда Томас не появился, и мы камином ушли в Палаццо, наплевав на всю осторожность в общении с английским аврором. Я так устал от всяких увиливаний в разговоре, что готов был уже вырубить Дина табуретом по голове, если тот внезапно заявится. Хорошо, что этого так и не случилось.

Я, было, хотел переговорить с Марино, но тот оказался то ли не в настроении, то ли слишком занят, так что я до самой ночи проторчал в тренировочном зале в компании наемников, сбрасывая накопившееся напряжение в поединках. Гермиона тусовалась рядом, время от времени накладывая на меня диагностические и обезболивающие, и именно ей я должен быть благодарен, что не сдох к вечеру и смог должным образом принять еще одних гостей из британской столицы.

Вообще, это все лирика. В Тихой Гавани я оказался, конечно же, не поэтому. Кристиан, игнорируя мои вежливые запросы о встрече, подтолкнул меня на рискованный поступок, сам того не ведая. Мне нужна была информация касаемо видных деятелей политической арены, тогда как единственный человек, владеющий ей, метафорически слал меня на хер, и я вынужден был добывать ее сам. Старик Деметрио, к которому я обратился, скорее всего, уже сейчас докладывает Марино о моем посещении, но мне, честно говоря, глубоко насрать на последствия. Записавшись в «команду серого кардинала», я не планировал становиться комнатной собачонкой итальянца, которую можно вертеть на хую, как пожелаешь. Пора бы уже и запомнить ему, что я всегда делаю только то, что хочу, и если он не дает мне желаемого, то я найду, где получить это еще, несмотря на вероятные опасности. Черт, наболело.

Вечером у нас с Герми назначена встреча в баре с Витторе Пампо, а до этого времени я надеялся навестить Николь. Не то что бы это было необходимо: у меня довольно много дел, которым следует уделить внимание, — но француженка, возможно, поможет мне немного развеяться и отвлечься от всякого попеременно происходящего в моей жизни…счастья.

Я уже направлялся к выходу из Тихой Гавани, когда почувствовал что-то не ладное. Как говорит старая поговорка, если у тебя паранойя, это еще не значит, что за тобой не следят, но здесь что-то другое. Жизнь научила меня замечать приближение опасных ситуаций, и я бы соврал, если бы сказал, что в этом деле у меня недостаточно опыта. Фактически, фразой «опасные ситуации» можно охарактеризовать всю мою жизнедеятельность за исключением секса, хотя и он порой бывает немного «на грани».

Сбавляю шаг. Якобы задумавшись, похлопываю левой рукой по карманам в поисках сигарет. Правая ладонь в это время уже крепко обхватывает остролистовую палочку, но длинный рукав куртки скрывает это действие, так что со стороны все выглядит вполне невинно. Если я правильно думаю, и здесь в темноте есть кто-то, желающий добавить мне неприятностей, то он воспользуется моей расслабленностью и отвлеченностью, напав с эффектом неожиданности. Тем хуже для него.

Так и есть. Когда из переулка слева, ведущего, кажется, к рынку Тихой Гавани, вылетает темно-синяя вспышка, почти неразличимая в слабом свете фонарей с главной улицы, я мысленно аплодирую себе. Может, старушка Сибилла была права, и у меня есть Третий Глаз? Неплохо бы иметь запасные варианты, если карьера аврора мне наскучит. Я мог бы сидеть в Хогсмите в проеденных молью шалях, слегка под мухой, и за пару галлеонов предсказывать будущее: «Не посещайте стремных районов города! Возможны встречи с людьми, желающими видеть вас мертвыми!». Как будто бы мне не хватало подтверждения очевидных вещей!

А еще я мог бы, наконец, отвлечься от своих размышлений, и вернуться, блять, к реальности!

Ставлю мощный волховский щит, вливая в него дохренища энергии, и ухожу с позиции. Это — главное правило дуэлянта: если ты не знаешь, что в тебя летит, не пытайся проверить на собственной заднице, выдержит ли твоя защита. Наугад отправляю в переулок слабенькое режущее, не переставая двигаться, и краем глаза вижу, как первое проклятье, пущенное в меня, ломает щит, проходя через него, как нож сквозь масло. Так, значит, у нас тут не обычные ночные грабители, с трудом зажигающие Люмос по пьяне. Плохая новость.

Теперь плохая новость для них: я не так-то и прост. Два месяца усиленных тренировок под руководством лучших боевых магов Италии научили меня не только жарить блинчики. Хотя блинчики получаются — просто обалдение!

Сколько их тут? Прикрываю правый бок щитом — «на всякий пожарный» — и запускаю костелом в темноту. Дьявол, нихрена не видно! Может, осветить пространство? Нет! Тогда моя позиция также легко обнаружится. Прижимаюсь к стене и отступаю вниз по улице, вырисовывая в воздухе сложные движения заклинания Ночного зрения, но мою работу прерывают три синхронно выпущенные из разных концов улицы Диффиндо. Вынужден защищаться. К черту осторожность! Они, похоже, и так видят меня. Запускаю в небо Люмос Максима, и сразу же за ним стреляю по одной смутной фигуре сильным парализующим.

Нападавшая команда состоит из пяти человек, выстроившихся полукругом в узком пространстве улицы. Как бы мне не хотелось этого признавать, обучены они довольно хорошо. Если бы у меня было время охарактеризовать их стиль ведения битвы, я бы сказал, что парни больше похожи на специально обученных боевиков, чем на средних наемников. Черт, да среди них есть даже женщина! Шовинизм в сторону; сейчас, кажется, популярны феминистки? Не могу отказать леди в ее праве получать столько же оплеух, сколько и ее альтернативно-гендерные братья.

Вся ситуация вызывает во мне чувство дежавю. Вот сейчас должны появиться наемники Марино и раздать всем люлей. Ага, как бы ни так! Даже немного жаль, что я попросил Кристиана снять слежку за мной. Постфактум все сильны умом.

— Тонаре! Редукто! — «дровокол» вырывает у парня слева крик боли, но от второго заклятья тот уклоняется.

Сотворенное мной огненное лассо блокирует ледяные осколки на полпути ко мне, и мне удается обогнуть кнутом защиту нападавшего и ласково похлопать того по плечу. Мужчина заваливается набок, и я добавляю ему ударное, не глядя на результат, и перехожу к следующей цели.

Сложность сражений в небольшом пространстве — возможность рикошета. Ребята боятся зацепить друг друга, а потому действуют по большей части поочередно, а не одновременно. Мне же, наоборот, не нужно волноваться за сохранность своих друзей, хотя бы потому, что их здесь нет. Это можно использовать в свою пользу, если знаешь как.

Колдую на левую руку дуэльный щит с маленькой поверхностью защиты, продолжая закидывать противников разного рода боевыми заклинаниями. Такие щиты обычно малополезны, но вот я только что словил им разрывающее, что вырвало бы у меня кусок плоти размером с кулак. Отвечаю ответной услугой. Мужчина собирается уйти в сторону, но, подчиняясь своей фантазии, я создаю за его спиной зеркальный экран, в который со всей дури ударяется Лацеро, отскакивая прямо в мягкое место человека. Забавно. Искренне хочется верить, что еще пару дней он не сможет ровно сидеть.

Посылаю в женщину разрубающее, а следом — ударное. Мощь первого заклинания разрывает ее щит, а второе — эффектно прикладывает об стену. Взрываю камень над ее головой, засыпая ее обломками. Хочется еще и поджечь всю эту постмодернистскую конструкцию, но моя пиромания не доведет до добра. Увеличиваю Энгоргио один из бетонных кусочков, укладывая его сверху. Тепло ли тебе, девица, под моим одеялком? Если она еще и жива, то выбраться из этой гробницы будет не простой задачей.

Получаю режущим в ногу. Дерьмо! Ударное врезается в мой наспех выставленный щит с такой силой, что выгибает его и протаскивает меня, по меньшей мере, метра два вниз по улице. Будет ушиб. Закрываю кровотечение на бедре, и обстреливаю ублюдка со всей яростью, что сейчас переполняет меня. Что им от меня надо? О, Поттер, что за глупые вопросы ты задаешь. Убить, конечно же!

Чертово взрывное от типа-с-гематомой-на-заднице пролетает близко от меня. Слишком близко, черт! Запускаю в него осколком бетонной стены и разрезающим. От первого он уворачивается, а от второго — нет. Ха-ха! Вот она любовь к перфекционизму и симметрии. Теперь, когда его лицо и задница выглядят идентично, мне даже дышать проще. Ему — с этой экзотичной вентиляционной дырой в голове — наверное, тоже.

Остается трое на одного. Блять, четверо! Глупая женщина выкопалась из гробницы. На счастье, она не кажется достаточно здоровой.

Еще минуту перекидываемся проклятьями. Некоторые из них мне не знакомы, так что я просто ухожу с линии огня по возможности. Вон та огненно-красная штука, пролетевшая мимо, вряд ли подарила бы мне приятные ощущения. Незабываемые — да, но точно не приятные.

Чувствую, что начинаю уставать. Это — первый звоночек о том, что скоро все станет слишком плохо. Несгибаемая гордость не позволяет мне спастись бегством, но черта с два! Этот разговор мы могли бы закончить и позже.

В очередном маневре отскакиваю за ближайшее здание, думая об аппарации. Дьявол! Эти мудаки поставили противоаппарционный купол. За моей спиной — тупик, так что позорно сбежать не получится. Ладно, раз уж нет выбора, то придется драться. Быстро наколдовываю Патронуса с сообщением Драгану, воскрешая в памяти прогулку над Римом в Рождество, и как черт из табакерки вылетаю из своего укрытия, неся с собой хаос и разрушения. Бомбарда расхерачивает угол дома, за которым прятался один из мужиков, и взрывная волна со шрапнелью сносит под ноль все щиты ребяток и их самих. Это энергозатратное заклинание, но сейчас без него никуда. Пока команда дезориентирована после взрыва, работаю руками. Сложными пассами создаю из грязной брусчатки голема трех метров в высоту. После завершения трансфигурации руки у меня дрожат нещадно, но концентрируюсь на текущей по венам магии и направляю свою каменную машину для убийства на поднявшихся с земли магов. Не время ныть. Видно, что женщина откровенно напугана этой громадиной.

Добавляю простенькие разрубающие к общей неразберихе. Повинуясь интуиции, запускаю Конфундусом прямо в мужика, которого уже через секунду сметает с пути лапища конструкта.

Устал. Не знаю точно, когда Драган получит мое сообщение, но лучше бы это случилось как можно скорее. Помогаю своему голему с потрошением людишек. Увы, это работает не так хорошо, как мне бы хотелось, потому что маги, преодолев первоначальный порог паники, начинают забрасывать того взрывными, откалывая от него куски бетона. Надо бы продолжать поддерживать трансфигурацию, но это, кажется, выше моих сил. Меняю тактику: бросаю в спину конструкта Бомбарду и, следом, изгоняющее, чтобы кусочки камня, летящие к противникам, точно нашли свое место на их телах.

Завеса пыли преграждает мне обзор. Может, они там померли? Жаль, но даже я не настолько оптимистичен, что бы верить в это. Тяжело вздыхая, поливаю развалины струей кипятка, пытаясь прибить пыль к земле и, может быть, зацепить кого-нибудь заодно. Два мужчины и женщина с трудом вырываются из каменных объятий. Интересно, у них также противно звенит в голове, как и у меня? Неважно, они уже атакуют.

Отбиваю несколько проклятий, выжидая минутку для контратаки. Пропускаю костелом, черт! От боли в сломанных ребрах темнеет в глазах. Надеюсь, легкое не задето. Несмотря на это, не прекращаю движение по зигзагу, чтобы не прослеживалась моя позиция. Кидаю подряд взрывное, режущее и ударное в мужчину. Хорошая новость: это надолго выключает его из игры. Плохая новость: в меня летит неизвестное заклятье, и я не успеваю уклониться.

Все же делаю попытку, но в последний момент раненая нога нелепо подворачивается, и я мешком валюсь навстречу темно-синей вспышке, той, с которой все и началось. Разве у меня не должно быть какой-то кошачьей грации и ловкости?

Мой щит ожидаемо рушится под гнетом этой хрени. Краем уха слышу аппарационные хлопки, но это, честно говоря, уже немного не актуально. Наверное, противнику не хватает концентрации поддерживать противоаппарационный купол. Радует, что я свалил троих из нападавших, и сильно потрепал оставшихся.

Темнота накрывает сознание.

* * *

За пару дней до этого.

Нашей главной ошибкой в свое время было то, что мы не побеспокоились об известности. Нет-нет, я не имею в виду свою славу Мальчика-который-выжил! Имя Гарри Поттера даже в этом конце Европы знакомо каждому второму, и, если бы мне с детства не привили ущербность мышления о самом себе методом кнута и…кнута, то я бы мог даже возгордиться. Эти размышления, конечно же, не имеют ничего общего с тем, о чем я собираюсь толковать, но треп на пустом месте — пусть даже он происходит лишь в моей голове — всегда был моим излюбленным способом времяпровождения. Один из моих тренеров в Академии как-то сказал, что подавляющая часть жизни происходит именно в черепушке, скрытая от чужих глаз, поэтому единственным шансом на относительно безопасное существование является «думай больше и быстрее, чем твои враги!». В противовес этому утверждению, боевой маг из Австрии, Фабиан Вайнцирль, разговаривая со мной на ломаном английском, заметил что-то, что я перевел бы как «убивай врагов, думая меньше и делая больше!». Я был не прочь продолжить с ним знакомство и заодно поспорить с его взглядами на жизнь, но то, как он извращался над моим родным языком, вводило меня в некий лингвистический ступор. Впрочем, это не помешает мне иногда сражаться с ним на дуэлях, ведь битва с соперником, которого ты нихрена не понимаешь, позволяет сосредоточиться не на словах, а на струящейся вокруг тебя магии. Это как раз и является одним из трюков по укрощению невербальной магии, с которой у меня до сих пор проблемы размером с Вернона Дурсля.

Итак, нашей главной ошибкой была не чрезмерная слава моего раздутого эго. Мы, наоборот, сделали слишком мало для того, чтобы познакомить людей с Гарри Поттером, не Победителем Волан-де-Морта, но миротворцем в Риме. И, в итоге, большая часть итальянцев относилась ко мне с пренебрежением и подозрительностью, вызванными одной лишь победой над Темным Лордом в моем послужном списке и отсутствием каких-либо других знаменательных поступков, и не имеет значения, насколько близко было их мнение о моих способностях к правде. Плюс, многие приходили в недоумение: зачем им нужен миротворец, если у них все хорошо? В переубеждение уверенных в своей правоте магов смысла было мало, и, что меня очень расстраивает сейчас, я ведь на самом деле ни дня не потрудился над поддержанием своей легенды для Италии.

Объяснение такой халатности с моей стороны было вполне простым, хотя нихрена и не устраивало меня. Сразу по приезде, когда необходимо было действовать, я конфликтовал с Гермионой, вместо того чтобы сесть, блять, и обсудить все самое важное. А я сам, как известно, никогда бы не победил на конкурсе лучшего стратегического мышления, даже если бы помимо меня в нем участвовала только Парвати Патил. Как показывает жизненный опыт, мои далеко идущие планы срабатывают только в том случае, если о них никто не знает, да и то не часто. Я имею в виду, даже когда я о них не подозреваю. Так что проще сказать: никогда!

Но это все еще далеко от главной цели. В последние два месяца я только и делал, что развлекался в дуэльном зале, и, строго говоря, это было больше похоже на продолжение обучения в Академии, разве что набор заклятий, вдалбливаемых в мою голову всеми правдами и неправдами, чуть более далек от разрешенных, чем те, которым обучали в Аврорате. Я все еще пальцем не тронул по-настоящему темную магию, и в этом, конечно же, кроются глубокие причинно-следственные связи, о которых в данном контексте я не вижу смысла распространяться.

Это были неплохие два месяца, стоит заметить. Но они подошли к концу, а после приснопамятного разговора с Шеклболтом скелеты, именуемые проблемами, стали вывалиться из своих шкафов, грозя погрести всем под костяными завалами. Утром двадцать третьего февраля Гермиона представила мне пару стоящих идей по их решению, и позже вместе с Марино мы отшлифовали их, доведя до ума, гордо назвав Планом. Но, как я уже говорил, планы с моим участием работают из рук вон плохо, и я чертовски устал напоминать об этом всем, кто меня слушает.

Главной идеей Плана было наверстывание всего того, что мы игнорировали последнее время. Мы должны были пройтись по залу, светя довольными белоснежными улыбками, засветиться перед глазами влиятельной верхушки общества и составить в умах присутствующих лишь положительное мнение. У нас были колдографии всех, кого нам следует помнить в лицо, а также список людей, к которым нам не стоит подходить ни в коем случае. Это — действительно опасные маги, и нам не следует метафорически меряться с ними палочками, даже если они сами подберутся слишком близко.

Михель Романо, естественно, был в этом списке. По словам Кристиана, он и сам не вполне может контактировать с Романо, не попадая в неприятности. А это уже что-то, да и значит! Изворотливый ублюдок силен как в словесных баталиях, магически и слишком влиятелен для всех простых смертных. Он прямо-таки воплощение идеала любого слизеринца, но я совсем не испытываю к нему высоких чувств. Я послал Люциусу запрос, чтобы тайно проверить информацию, что я получил от Марино, и она, в большинстве своем, совпала. Меня настоятельно просили держаться от Романо как можно дальше, особенно учитывая некоторые подозрения на его счет, что витают в воздухе. Люди поговаривают, что Михель ожесточился после смерти старших сыновей, но скорее всего на свет просто выползла его истинная природа.

И вот я стою и смотрю на самого пугающего мага Рима, собираясь держать оборону своей репутации до победного конца. Я, конечно, пока еще не в курсе, насколько переоцениваю собственные силы, но все имеют право на ошибки.

Михель высокий, широкоплечий, но без резких черт лица, что характерны для всех дуболомов. От него веет опасностью, и он наверняка работал над созданием этой ауры не одно десятилетие, хотя я бы описал его всего лишь двумя словами: пафосный сноб. Но первое, что приходит мне в голову после минутного полу-вежливого полу-вызывающего разговора, так это то, что не всем аристократам свойственна вежливость. А я ведь думал, это их характерная черта!

— …это прекрасно! Мне так симпатизируют нравы вашей страны, что я даже подумываю навсегда оставить Англию, — разоряюсь я в надежде, что ублюдок оставит меня в покое. Ну же, уйди, уйдиуйдиуйди! Краем глаза замечаю, как хмурится Кристиан за спиной моего собеседника.

— Полагаю, вам скоро наскучит Италия, сеньор Поттер. Никаких Темных Лордов, за счет которых вы бы могли прославиться здесь. Спокойная страна! Желание вашего Министра помочь нам с якобы существующими беспорядками расстраивает меня и вводит в некоторое недоумение. Ваше присутствие здесь совсем необязательно.

— О, я решил оставить карьеру по истреблению темных магов.

— Покинули Аврорат в угоду собственным желаниям? Или, быть может, решили пойти в противоположную сторону? — видимо, мерзавец знает гораздо больше, чем хочет показать. Не удивлюсь, если подосланный шпион окажется его человеком. Хотя глупости, это слишком очевидно и к тому же безрезультатно. А мне следует лучше следить за тем, что вылетает из моего рта.

— Ну почему же, я все еще аврор Магической Британии.

— Неужели это может измениться в ближайшее время?

— Конечно, нет, — я уже раздражен, а это плохой знак. Напоминает мне игру в кошки-мышки, где огромный кот пытается поймать меня на слове. Только вот я чувствую себя так, словно меня подвесили за мой мышиный хвост над пропастью. — Я безмерно предан своей стране и в ближайшее и неближайшее время работу менять не собираюсь.

— В таком случае я не понимаю, как ваша преданность завела вас на континент. Или вы ошиблись координатами для аппарации?

— В присяге, данной мной Министру, сказано, что я всеми силами буду поддерживать порядок во всем мире, а не только в Англии.

— О, так именно из-за этой присяги погиб ваш коллега, сеньор Клитфорд, кажется? — он холодно улыбается мне, произнося фамилию аврора так, будто говорит о грязнокровках. От покалывания магии на кончиках пальцев у меня сводит руки, в которые намертво вцепилась Гермиона.

— Марк Клитфорд погиб, потому что кто-то не хочет, чтобы мы были в Риме. И сделали это ваши «мирные» люди, между прочим. А что, у вас не произносят клятв при принятии на службу в Министерство? — я с деланным сочувствием улыбаюсь. — Я думал, что ваши сыновья — не помню имен, к сожалению — почили с миром, как раз нарушив оную.

И я убил одного из них, сукин ты сын, думаю я, глядя на него со злым удовлетворением. К моему вящему неудовольствию, у ублюдка на лице не дрогнула ни одна мышца.

— Может быть, вам и правда не следует находиться здесь? — в голос Романо вплетаются опасные нотки, от которых очень неуютно. — Способность понимать намеки — полезный навык, сеньор Поттер.

— С этим у меня всегда были проблемы. К тому же сейчас, после смерти Марка, я просто обязан разобраться со сложившейся в Италии ситуацией.

— Честь аврора, сеньор Поттер? — желчно усмехается он. — Не слишком ли много берете на себя? Убийство человека, знаете ли, преследуется по закону, и если вы собрались мстить — то мы не собираемся делать поблажек для вас из-за вашего прошлого.

— Я верю в справедливый суд, а не в кровную месть!

— Кто знает, кто знает. Один раз вы уже совершили расправу над человеком, без суда. Действительно ли вы верите в справедливость или только говорите о ней?

Несколько секунд я пытаюсь понять, о ком вещает Михель. Когда до меня, наконец, доходит, я уже не в состоянии контролировать свой голос. Я говорю так громко, что меня слышит, должно быть, миссис Фигг из Литлл-Уингина, а она ведь глухая на одно ухо.

— Он убил множество людей! — кричу я. — Том Риддл был Темным Лордом, мечтающим о господстве над всем миром! Да если бы я этого не сделал, вы бы уже через год пришли просить моей помощи, чтобы избавить вас от заразы!

— Слишком высокое самомнение, сеньор Поттер? — Романо скалится, обрадованный тем, что смог вывести меня из себя. — Италии не нужна ваша помощь. Ни сейчас, ни когда-либо еще. С вашим самовольным линчеванием можете возвращаться в Англию, там вас, кажется, прощают и за убийства.

Марино появляется внезапно. Вставая сбоку от меня на приличном расстоянии, он демонстративно обращается исключительно к мужчине, не удостаивая ни меня, ни Гермиону взглядом:

— Еще раз добрый вечер, Михель. Минуту назад мне пришло письмо с ответом на интересующий вас… — он деловито покашливает, — вопрос. Я могу подождать, пока вы закончите… здесь.

— Что вы, Кристиан, я уже почти договорил. Кстати, вы знакомы с сеньором Поттером и его спутницей?

— Да, мы встречались однажды, — маг равнодушно кивает нам.

— Что ж, тогда нет смысла откладывать важные дела. Сеньор Поттер, — это он уже мне, — буду премного благодарен, если вы учтете мои дружеские советы. Надеюсь, у вас не создалось ошибочного мнения, что я и все итальянские маги не рады принимать вас в нашей стране. Хорошего вечера.

— До свидания, — цежу я сквозь зубы, глядя на его удаляющуюся спину. Гермиона дергает меня за руку, и я следую за ней к выходу из зала.

Вокруг почти стихли все разговоры, только фоном играет музыка. За нами по пятам идут взгляды: настороженные, подозрительные, возмущенные — от всех тех, кто еще двадцать минут назад беззаботно шутил в нашей компании.

Возле самых дверей нас перехватывает Палмер, неловко улыбаясь.

— Уже покидаете нас, господа? Веселье же только начинается!

«Что-то мне больше невесело. Может быть, все из-за одного мудилы?» — собираюсь ответить я, но Герми меня, к счастью, опережает.

— Мне что-то нездоровится, Чарльз. Прошу простить нас за ранний уход, — она что-то и правда слишком бледная. Волнуется?

— Ничего страшного, моя дорогая. Надеюсь на повторение нашей встречи. Гарри?

У меня нет настроения отвечать, но я выдавливаю из себя слова прощания и фальшивые заверения, что мы обязательно увидимся.

До границы антиаппарационного щита поместья мы идем молча, вцепившись друг в друга как двое утопающих. Я открываю рот, только когда мы проходим через массивные ворота, выталкивая из себя слова с таким трудом, словно у меня в легкие залили кипящую лаву.

— Я совершил ошибку, Герми. Такую большую ошибку, — я сокрушенно качаю головой, останавливаясь и готовясь аппарировать нас.

— Все в порядке, Гарри, — девушка осторожно заключает меня в объятия. — Мы что-нибудь придумаем. Кристиан что-нибудь придумает. Все будет хорошо.

Я потеряно киваю. Да, я проиграл этот раунд, и, может, он был и последним. Может, уже завтра меня вышлют из страны. Один — ноль в пользу Романо.

Все проблемы решаемы, если дать себе время на раздумья. Надеюсь, это относится и ко мне.

* * *

Оказалось, что ситуация гораздо хуже, чем мне представлялось ранее. Я подумывал о другом эпитете, более красочно описывающем картину, но так и не смог выбрать ничего конкретного из всех трехэтажных конструкций отборного мата, что крутились у меня в голове. Так или иначе, смысл был понятен и без дополнительных словечек: за одну ночь меня низвергли с позиции Героя магической войны, единолично переломившего ее ход, на роль психически неуравновешенного подростка «в изгнании». Ничего вам не напоминает, м-м-м? Надо бы посмотреть в зеркало и убедиться, что мне уже не пятнадцать.

Знаете ли, из всех судеб я почему-то выбрал самую скандальную. Черт возьми, моя «жажда славы» снова завела меня не в то русло, что за невезуха!

Я искоса глянул на «La Magico Repubblica», лежащий на столе в гостиной нашей квартиры на Пьяцца Колонны. Первый экземпляр, доставленный с утра совой, я под ноль сжег стихийной магией, так что это вторая версия, притащенная Дином. Полагаю, он хотел удивить нас новой информацией или еще что-то такое — понятия, блин, не имею, но я пришел в бешенство, только завидев заголовок вшивой газетенки. Жалкие уверения Томаса, что он хотел только помочь, слабо помогли моему разрушительному настроению. Из моей палочки сыпались многообещающие зеленые искры, когда Гермиона отобрала журнал; мы провели несколько увлекательных минут, бегая по квартире и сшибая все на своем пути. Многое пришлось восстанавливать и чинить волшебным скотчем. Кое-что — выбросить. Никакая магия в этом мире не помогла бы той табуретке, о которую я споткнулся на особо опасном вираже.

— Я упустил новости, и Рита Скитер переехала в Рим? — я поднял глаза на Грейнджер, выходящую из ванной. Ее влажные после душа волосы свисали по обе стороны от лица причудливыми ершистыми волнами.

— Ты же знаешь, Рита — еще не самый ужасный представитель своей профессии, — она уселась напротив, с неодобрением поглядывая на полупустую бутылку виски, стоящую на журнальном столике в непосредственной близости со мной. — Не слишком ли рано для алкоголя, Гарри? А что касается журналистки, то я и сама сначала грешным делом подумала на Скитер, так что перепроверила имя, когда Дин принес газету. Незнакомая нам женщина, не переживай на этот счет.

— Ха, будто бы мне больше не о чем переживать.

— Не драматизируй, все не так плохо. И, знаешь, скоро…нет, Гарри, дай мне договорить! Скоро эта ересь выветрится из умов итальянцев. По крайней мере, здесь нет ни слова об обвинениях Романо, что ты устроил самосуд над Волан-де-Мортом; это было бы намного сложнее забыть.

— Беспочвенных обвинений, бля. Ты же и сама в курсе, что это далеко от истины, как кентавры от ипподромов.

— С точки зрения закона, он не так уж и не прав, — Гермиона кинула взгляд на дверь кухни, за которой Томас гремел какой-то посудой. — Не думай ничего такого, Гарри, но, скажем, суд над Гриндевальдом все-таки состоялся, пусть и весьма символический. Тома Риддла же обвиняли во множестве преступлений против человечества, но, по факту, его дело в Аврорате закрыто в связи с «неожиданной смертью ответчика», и там ни слова не сказано о вынесение ему смертного приговора.

— Бла-бла-бла… — я разом допил остатки виски в бокале, и налил новую порцию, — ты понимаешь, что мне насрать? Я ни секунды не пожалел, что приложил руку к смерти этого ублюдочного самопровозглашенного Темного Лорда, — это не совсем правда, но сейчас мне наплевать.

— Я понимаю, что ты расстроен, но…

— Да нихрена ты не понимаешь! — я подскочил с дивана, принявшись синусоидой ходить из стороны в сторону, слегка покачиваясь, как пьяная снежинка на ветру. — У нас не было времени на то, чтобы проводить судебные разбирательства. Ты, блять, была там! Как они вообще себе это представляют? «Хэй, Том, не можешь чуточку подождать, пока мы соберем Визенгамот? А-а-а, ты уничтожил половину из них. Ну ладно. Тогда, подожди, мы проведем срочные выборы. Не хочешь? Ты, бля, хочешь убить всех? Ага, окей. Согласно презумпции невиновности мы не можем казнить тебя до подтверждения твоей вины. А то засудит нас потом к херам Human Rights Watch[1]».

Гермиона недовольно сдвинула брови к переносице. Я могу только догадываться, как ее бесят мои интонации; еще год назад старая добрая Грейнджер прокляла бы меня за такую экспрессивную форму текста и снисходительность по отношению к ее мнению. Но времена идут, декорации меняются, моральные принципы рождаются и умирают, но за последние пять месяцев совместной жизни и совместной деятельности мы успели пройти через все стадии принятия друг друга, в том числе и наших неприятных сторон.

Тем не менее, здравомыслящая — или кажущаяся такой — часть сознания подсказала мне сбавить обороты. Я послушно уселся на диван и сделал несколько глубоких вдохов и выдохов под аккомпанемент мерзкого дребезжания стеклянных предметов в комнате, что сумели пережить утренний эмоциональный всплеск стихийной магии.

— Я никогда не хотел убивать его, — продолжил я, когда немного совладал со своим голосом. — Видит Мерлин, я никогда не хотел совершать что-то настолько ужасное. Но у меня, как и у всех магов в той войне, не было выбора. Темные маги, светлые — неважно, мы делали то, что могли, что должны были сделать. Иначе…дьявол, иначе бы просто не сработало. И теперь, спустя годы, люди корят меня за единственный правильный поступок, что я совершил в жизни: остановил убийцу. Это, блин, просто отвратительно, — я понизил голос, стараясь не забывать о Дине Томасе за стеной. — Это общество, эти люди, эта мораль — это не работает, видишь? Мы как будто ходим по кругу: одного диктатора меняем на другого, тоталитаризм на демократию, демократию на анархию, террористов на спасителей, спасители превращаются в террористов, государственные границы рушатся, перестраиваются, законы вводятся, отменяются, — мы проводим изменения, но мы не меняем ни-че-го. Говорят, одно единственное действие способно поменять ход истории, но почему тогда сумма всех поступков возвращает все на прежнюю колею? Почему мы так и не разобрались в том, как выглядит идеальное общество? Маггловская религия утверждает, что мы должны делать все как можно лучше, чтобы обрести покой после смерти в раю. Не смотри на меня так, я читал Библию, просто ради научного интереса. Так вот, подавляющая часть магов — атеисты, они не верят в загробную жизнь, в карму, в добрые поступки, что зачтутся нам после смерти. Во что мы верим: в деньги, во власть? Мы отвратительны, — я устало покачал головой, — нельзя бояться не попасть в рай, если жизнь здесь — ад на земле.

Я замолк и пустым взглядом уставился на дно бокала. Истина в вине, да? В установившейся тишине Гермиона поднялась со своего места и уселась сбоку, прижимаясь ко мне всем телом. Ее руки обвили меня за шею, а подбородок уткнулся в плечо.

Окей. Окей, я спокоен. Философия не поможет решить мне проблемы. Я протянул руку, обнимая подругу.

Слова девушки — на грани слышимости, — выдохнутые мне точно в ухо, прошлись приятной дрожью по позвоночнику:

— Если ты идешь через ад, просто продолжай идти[2].

* * *

«…Список знаменитостей, посетивших традиционный светский раут в честь наступления весны, на этом не заканчивается. Хочу уведомить вас, мои дорогие читатели, что на балу мы могли наблюдать немало известных соотечественников уважаемого и любимого нами сеньора Палмера. Были среди них и герои отгремевшей в конце девяностых Второй магической войны в Британии, сеньор Гарри Джек Поттер и сеньора Гермиона Джин Грейнджер. Напомню вам, что сеньор Поттер считается победителем Темного Лорда, революционера, что привел страну к гражданской войне и расколу в аристократических слоях общества. Все мы здесь, на континенте, были поражены смелостью и храбростью юного героя и болели за него всей душой. Многие из нас выросли на сказках о маленьком мальчике, что остановил зло двадцать два года назад. Когда в нашу редакцию попало письмо со списком гостей Весеннего бала, мы были просто взбудоражены: как же, такая долгожданная встреча! Но знакомство с реальным Гарри Поттером, а не вымыслом сказочников, превзошло все наши ожидания. К сожалению, не в лучшем смысле.

— Он оказался совсем не таким, как я его представляла, — с тяжелым вздохом делится с нами Лукреция Руссо, старшая дочь главы нашего бравого Аврората. — Сеньор Поттер был груб и зачастую откровенно некультурен в своих высказываниях. Он не оказывал никакого уважения к нашей культуре и стране, и вел себя достаточно ожесточенно, что выглядело скорее как хамство, нежели прямолинейность.

Так или иначе, все мнения, что мы услышали на счет сеньора Поттера, в общем и целом сходятся в одном: героем его называть ни в коем случае нельзя. Лично я, дорогие читатели, не стала бы доверять свою безопасность этому сеньору. Напомним, что сеньор Поттер, сеньора Грейнджер и два других аврора направлены Британскими островами в Рим в качестве миротворческой акции «для прекращения беспорядков». Закономерен вопрос: о каких «беспорядках» идет речь? Возможно, Министр Магической Англии таким образом выказывает свою иронию, намекая, что сеньор Поттер и сам не прочь эти беспорядки создать? Возможно, простые маги на островах настолько устали от заносчивости юного «героя», что решили сослать его подальше? Или возможно, никто не осмеливается назвать его поведение аморальным, потому что все боятся получить в ответ от неуравновешенного мальчика? Имеет ли место быть здесь психическому отклонению, или сеньор Поттер так своеобразно переживает поствоенный синдром? Этот вопрос мы задали компетентному целителю, что предпочел остаться неназванным, во избежание нападок со стороны «пациента»:

— Скорее всего, сеньор Поттер в достаточной мере не осознает пагубности своего поведения. Такое случается, если в возрасте от восьми до двенадцати лет взгрузить на плечи ребенка непомерную ношу, например, весомую роль в войне, и заставить его принимать жизненно важные решения. Возраст, во время которого должна была зародиться сила воли, противостоящая детскому инфантилизму, оказывается безвозвратно утерян. Теперь, после окончания действий внешних факторов, уже взрослый мужчина ежедневно возвращается к детской непосредственности и импульсивности, переживая их заново в каждой минуте.

Что ж, будем надеяться, что сеньор Поттер сможет преодолеть детские отклонения в развитии с помощью специалистов, которых редакция журнала направила к нему. Будем верить в светлое будущее для нашего любимого героя из сказок…»

Отрывок из статьи Агнесы Буджардини «Весенний бал: взгляд со стороны» в «La Magico Repubblica» за 02.03.2003.

* * *

Единственным приятным событием за последнюю пару мрачных деньков стал приезд друзей. Прямо-таки светлое пятно на заваленной дерьмом площадке моей жизни! Изначально мы планировали выбраться погулять по Риму, покутить в каком-нибудь захудалом баре и немного поразвращать женскую половину местной молодежи, но из-за последних значимых событий все мечты полетели к херам. В общем-то, у нас не было ни настроения, ни возможности покидать квартиру. Дэниелс, заглянувший на зажигательный праздник уныния днем воскресенья, вежливо посоветовал Гермионе ничего не предпринимать до тех пор, пока не станет ясно, в какую сторону грести.

Тем более я был удивительно пьян уже к обеду.

Рон прибыл вечером второго марта. Наши скупые мужские объятия длились так долго, что почти перестали быть скупыми мужскими объятьями. Мы не виделись несколько месяцев, и это, если не считать еженедельных писем, самый большой период без нашего обычного общения с тех пор, как мы познакомились. Нельзя даже выразить, как я был рад видеть Уизли. Пока мы тут бегали и творили какую-то хрень, ведомые одним нам понятными мотивами, и были вечно занятыми по горло, это не ощущалось настолько ярко. Тоска по лучшему другу, что всегда рядом, и смутное чувство ностальгии по былым временам смешались воедино и рухнули мне на голову в тот момент, когда Томас вышел из камина под ручку с Рональдом Уизли.

Был, конечно, и неприятный момент. С Герми у нас существовала договоренность насчет Рона и того, что можно ему рассказывать. Увы, она звучала примерно как «он ничего не должен знать». Это и понятно: Рон днями и ночами в Аврорате, и, зная его, может ляпнуть что-то, не особо подумав. Я бесконечно предан Рыжику, но, черт возьми, его длинный язык по чистой случайности способен обосрать всю малину, так что мы решили обезопасить себя…таким предательским образом. Это действительно меня расстраивает, ведь…честное слово, я никогда ничего не скрывал от лучшего друга — согласно Кодексу Бро, — но пока мы не определимся с дальнейшими планами на будущее, не стоит волновать Уизли раньше времени.

Когда следующим вечером прибыли Драко с Луной, осведомленные в подробностях моей скандальной истории больше, чем бы мне хотелось, их первый вопрос звучал как «какого хрена вы тут творите». Малфои тайно выписывают пару популярных итальянских газет, чтобы следить за особо важными новостями, которые, в основном, читает Люциус. Драконыш сказал, что его в этой кипе макулатуры интересует только рубрика рекламы хороших магазинов одежды и антиквариата в Милане, но даже он не смог пропустить настолько громкой сенсации. Рон, который о происходящем даже и не знал, с порога — ну, после всех этих смущающих объятий и бессвязных восклицаний — спросил, как поживает «моя француженка».

К слову, и первый, и второй вопросы ввели меня в чертов ступор.

— Рональд! Вообще-то я нахожусь здесь, если ты не заметил, — Гермиона недовольно хмурится, удобнее устраиваясь в кресле напротив меня.

— Сложно не заметить, — друг легкомысленно пожал плечами. — Но я хочу знать подробности. Все подробности! А то Гарри ничего толком не рассказывает, а я должен сидеть там в Норе и сгорать от любопытства.

— Это не повод вести ваши мужские разговоры при мне. Вы могли бы это сделать, когда я отправлюсь спать.

— Боюсь, я не досижу до этого момента, — я качаю бокалом с виски на весу, намекая, что моя трезвость оставляет желать лучшего. — Наша Герми — поздняя пташка.

Уизли недоверчиво косится на подругу, пряча улыбку за подвернувшимся под руку апельсином.

— И что, ты даже не стукнешь его? Я думал, ты не любишь, когда коверкают твое имя, — судя по мечтательной полуулыбке, в голове друга роились приятные воспоминания.

— Мерлин, Рон.

— Ага, это я. И все-таки, дружище, как там француженка? Я спрашивал о ней Флёр, они же вроде учились вместе, да? Она так и не смогла ее вспомнить.

— Странно, Николь хорошо о ней отзывалась… Ладно, что ты хочешь знать? Только вкратце, пока Гермиона нас не сожрала.

— У вас там все серьезно или просто перепихон на пару ночей?

Я неуверенно пожимаю плечами, пытаясь не анализировать все то, что лезло в мою голову пару дней назад. Методом научного вероятностного подбора — или просто пальцем в небо — Рон попал в тот единственный вопрос, что беспокоит и меня. Я не разговаривал с Николь несколько дней, так что не знаю, как она отреагировала на статью в журнале. Может быть, меня уже бросили, а я и не в курсе. Не самый нежелательный вариант из имеющихся, если признаться. В последние недели в моем бизнес-плане значится катастрофически мало времени на личную жизнь.

— Мы пока просто пробуем наладить связь. Она милая, и я бы хотел узнать ее получше, — на периферии зрения лицо Грейнджер кривится в недовольной гримасе. — А еще Николь не нравится Гермионе, вот уж не знаю, почему.

Рон задумчиво почесал нос кончиком пальца, просчитывая ходы на шахматной доске, что не задели бы «королеву».

— Она что, тупая?

— По-твоему я могу не любить людей, только если они глупее меня?

— Не знаю. Но обычно случается именно так.

— Пф-ф-ф, тогда бы вы, два идиота, должны были стоять в моем черном списке.

— Ага, я тоже так думаю. Но где ты, о, Гермиона, еще нашла бы таких терпеливых людей как мы?

Под наш с Роном дружный смех подруга закатила глаза к потолку, с мученическим видом поднимая вверх руки.

— Мерлин, дай мне сил.

* * *

В понедельник вечером нас навещает блондинистая парочка Малфой-Лавгуд с недовольным письмо от отца первого и двумя самодельными ловцами снов от Луны. Приятно видеть их такими счастливыми. В течение двух часов мирных посиделок я прокручиваю в голове варианты того, что происходит в Лондоне за закрытыми дверями, и почему эти двое так сдружились. Должно быть, Астория совсем невыносима, раз Драконыш подался к врагам лагеря слизиринцев.

Я чувствую себя чертовски уставшим после тренировочного дня в Палаццо. Видит Мерлин, мне нужно было снять напряжение, но тут я, кажется, немного переборщил. У меня тупо ноет в ушибленных ребрах, и слегка побаливает голова после того, как я запнулся о мусор для трансфигурации на площадке и пропахал лбом каменный пол.

Видел Марино. Тот в одиночестве поднимался по лестнице на второй этаж в главном холле, но при моем появлении скорчил недовольное лицо, взглядом показывая, что бы я не смел приближаться к нему и доставать вопросами. Плохая тактика с его стороны. Даже если он и обижен на меня после субботы (хотя, серьезно, в диапазоне его эмоции я еще не встречал обиды на кого-либо и сомневаюсь, что там такое вообще есть), не следовало бы игнорировать меня так откровенно. Это, вообще-то, расстраивает. Разве в сложившейся ситуации мы не должны мобилизовать все силы, чтобы смягчить последствия Весеннего бала? Я думаю, да. Но вместо этого я оказываюсь в информационном вакууме, понятия не имея, что происходит на верхах итальянской элиты. По факту, не считая короткой заметки о моем нестабильном психическом здоровье в газете, я не знаю совсем ничего. Это, как я уже говорил, нехило расстраивает.

В конце концов, мы выбираемся с Драко из квартиры до ближайшего ликерного магазина. Формально мы идем за Командарией[3] для девочек, но по факту я хотел поболтать наедине — мужской разговор, как называет это Гермиона. Вечером на улице довольно многолюдно — смельчаки выбираются из своих домов с наступлением весны навстречу первому мартовскому теплу, — и мы сворачиваем с Via del Corso в переулок, который, по моим расчетам, ведет к площади Петра, если я не ошибаюсь в названии, с забавной лепниной на жилых домах и баром, в котором мы иногда прохлаждаемся с Грейнджер. Воздух днем прогрелся до тринадцати градусов по Цельсию, так что мы делаем крюк и наслаждаемся погодкой, раскуривая Marlboro.

— Раскрой-ка ты мне тайну, Драко, с чего это ты сошелся с Луной? — у него нерешительный вид. — Или это секрет?

— Да нет, конечно же, — он нервно улыбается. — Просто встретились с ней однажды случайно и разговорились. Она нормальная.

— Ага, я знаю.

— Нет, не в этом смысле…э-э-э я не должен тебе говорить…

— Я знаю, что это притворство, не утруждай себя, на тебя смотреть страшно, — я выпускаю дым, пытаясь придать ему вид колец, и игнорирую ошарашенный вид блондина. У меня редко это получается. Кольца, я имею в виду.

— Я не знал, что ты знаешь.

— Да-а-а, это выяснилось мимоходом, когда я посрался однажды с Джинни. Хотя…такое вообще-то бывало часто. Хорошо, что она умерла от жажды в пустыне. Короче, где-то с год-полтора я в курсе.

— О, — попытка справиться с лицом у парня валится с треском, — ну, тогда ты понимаешь, что она…хорошая, если разобраться. С ней весело. Вы двое свалили, а Пэнси постоянно нудит о своих платьях, так что надо же мне с кем-то расслабляться.

— Подожди-подожди, — я придаю голосу драматичности, — Драко Малфой только что назвал кого-то хорошим? Все в порядке? В аду должно быть минус.

— Ой, завались, Поттер. Я же не комментирую твои отношения с Грейнджер.

Я недоуменно пялюсь на него в течение минуты, пока какой-то мужик — маггл, видимо — стреляет у нас сигарету.

— А что не так с моими отношениями с Гермионой?

Малфой вредно ухмыляется.

— Ты смотришь на нее как на мамины кексы, — он показывает что-то в воздухе, вероятно, обозначающее выпечку Нарциссы, — или как на London Eye[4]. Или как на бутылку Джека. Короче, так, словно тебе этого хочется, но много нельзя.

— Нельзя много Гермионы? — он вещает что-то странное.

Драко тяжело вздыхает, поглядывая на меня из-под челки.

— Ты имбецил, Гарри. Серьезно.

— Что? Почему, блин? Ты изъясняешься какими-то тупыми метафорами, что я должен здесь понять?!

— Что ты смотришь на Грейнджер, как на что-то запретное. Что-то, что ты хочешь себе, но тебе не разрешают. Хотя глупо, никто не будет против, тем более Гермиона.

— Хэй, мастер чтения взглядов, зайдем сюда? — я показываю на вывеску круглосуточного магазина. — И давай закроем эту тему, окей? Ты, похоже, надрался и несешь какую-то хрень. Я не хочу Герми себе. Блять, это даже звучит как бред в стиле психопата-маньяка.

— Ну, как знаешь, — он пожимает плечами.

— Ты лучше скажи: как относятся Астория и твой отец к твоему общению с Лавгуд?

— А почему вообще они должны как-то относиться к этому? — бормочет он.

— Ты им не сказал, не так ли?

— Отец знает, — обиженно произносит Драко. — Он случайно встретил нас в кафе. Астория не в курсе, потому что она и так ноет двадцать четыре часа в сутки, и я не хочу давать ей лишнего повода. Поверь мне, Поттер, беременная женщина невыносима.

— Тебе не удастся перевести тему.

— Да что же ты, Мордред, такой приставучий! Отцу это не нравится, конечно. Но Лавгуды — чистокровная семья, и я рассказал ему, что она нормальная, — парень переводит дыхание и слегка сбавляет громкость. — Ты не понимаешь, Поттер. Астория — просто ужас сейчас. Я уверен, отец понимает мое нежелание появляться дома, потому что и сам делает также. Дьявол, да он даже поставил защиту на свой кабинет в мэноре, чтоб эта фурия не врывалась к нему с тупыми жалобами на меня и весь мир. Мама поначалу относилась к этому с весельем, но даже у нее сдают нервы. Мы живем как на пороховой бочке.

— Я не думаю, что все настолько плохо, — с сомнением бурчу я. Астория мне никогда не нравилась, и когда Драко женился, я попытался объяснить это Люциусу. Конечно же, меня не услышали. Та же Лавгуд в миллион раз лучше этой Гринграсс.

— В том-то и дело, что все именно так! Послушай, я полагал, что после того, как вы двое уехали, я стану проводить больше времени дома, и Асти перестанет меня пилить. Но все, блять, стало даже хуже. Теперь у нее в распоряжении был я, и она пошла вразнос. Я сходил с ума, когда мне встретилась Луна. Она несколько эксцентричная, но милая, и с ней приятно разговаривать; неудивительно, что я провожу много времени в ее компании, — Малфой тяжело вздохнул. — Слушай, я не пытаюсь тебе ничего доказать. Просто, Гарри, ты должен понимать, что я не собираюсь причинить Луне боль или еще что-то такое. Она прекрасный человек, и я хочу, чтобы это никогда не менялось.

На такую длинную проникновенную речь я давлюсь купленным в магазинчике апельсиновым соком. Я был бы не я, если бы не насторожился: только ли эти мотивы играют в Малфое? Он не злой человек, но часто прикидывается мизантропом и циником, так что услышать от него столько приятных слов в адрес человека — живого человека — довольно необычно. Может быть, здесь скрывается что-то большее.

К счастью, мы уже подошли к нашему дому. С самым серьезным видом я киваю ему.

— Конечно, я тебе верю. Повеселись с Луной как следует.

Надеюсь, мои слова не окажутся излишне пророческими. Не хотелось бы становиться крестным отцом для внебрачного ребенка Малфоя.

* * *

Сейчас.

Я открываю глаза. Невероятно, я снова открываю глаза! Перед носом маячит бесцветная плотная пелена какого-то неопределенного состава, но все, о чем я могу сейчас думать, это — я жив! Я, черт бы вас побрал, снова вышел живым из паршивой ситуации. Мне нравится такая тенденция. Дьявол, да мне сейчас нравится абсолютно все!

Конечно, вокруг что-то не так. Я даже почти и не сомневался, что подвох где-то рядом. Может быть, я и привык, просыпаясь после «кризисов», видеть перед глазами белый потолок больничного крыла, но сейчас его нет и в помине. Вообще, здесь совсем нет потолка, и, если я правильно вижу, нет никаких физических границ вокруг. Бестелесное пространство на мили вперед становится первым звоночком, предупреждающим меня о каком-то дерьме, творящемся в этом месте.

Что ж, на самом деле, вторым звоночком. Первым все-таки является полная нечувствительность тела. Я поднимаю руки на уровень глаз, машу ими из стороны в сторону, касаюсь лица и коленей, но все равно не чувствую ничего. Довольно странное «ощущение», если так вообще можно выразиться. Я бы сказал, похоже на моменты, когда онемевает ладонь, что ты отлежал, но даже такая аналогия и близко не подходит к правде. Это — ничего. Я чувствую ничего.

При этом я совершенно точно сижу в кресле. Оно такое же бесцветное, как и окружающая действительность, и выглядит мягким, хотя проверить это довольно сложно в сложившейся ситуации. Я спускаю одну ногу, чтобы разведать обстановку и при возможности уйти к хренам подальше, но никакого сопротивления пола — или хотя бы какого-то подобия его — не намечается. Я скольжу вниз дальше и дальше, пока не повисаю на руках, которые я все равно не чувствую, и только тогда задумываюсь, а стоит ли продолжать. Судя по всему, кресло — островок спокойствия и сомнительной материальности, так что, возможно, его поставили сюда не просто так.

Я догадываюсь, где я. На третьем курсе Академии в программе ментальных наук нам рассказывали о таком, хотя раньше я и не видел ничего подобного. Высококлассные мастера окклюменции способны создавать «ментальный мешок», который представляет из себя ловушку для легилимента. Он проникает в разум и сразу попадает сюда, и — хоп! — дверцы захлопываются, и сознание оказывается запертым в чужом подсознании, тогда как его тело остается без поддержки воли и выглядит как кукла. Если оставленное тело убить, то легилимент превратиться лишь в тень бессознательного, и все его теоретические знания перейдут к создателю ловушки. Бывали, правда, случаи, когда события развивались совсем наоборот, и «заблудшая душа» захватывала тело, отодвигая носителя на задворки. Вообще, такую магию в Европе практиковали в пятнадцатом веке, пока чума косила многих магов. Пару лишних трупов никого не наводили на подозрения, так что окклюменты-умельцы создавали гигантскую теоретическую базу из знаний чужих людей. Наловчившись, они даже научились притягивать в «ментальные мешки» сознания без использования теми легилименции, но вскоре все эти факты раскрылись, и такую магию объявили вне закона, а после принятия Статута Секретности так вообще отнесли к темной. В частной библиотеке Блэков сохранилось еще пару книг на эту тему, но вряд ли можно отыскать что-то еще в открытом доступе, даже если ходить по самым стремным магазинам в самых стремных магических районах городов. От скуки я как-то начал читать одну такую книжку со следами засохшей крови на переплете, но очень скоро это наскучило. Мне было любопытно: мог бы я заманить в такую ловушку Волан-де-Морта, если бы разбирался в окклюменции как бог? Риддл много раз дробил свою душу, так что, даже соединившись с крестражем в моей голове, его кусочки все равно были бы меньше моего — если, конечно, предположить, что со мной все нормально; но тут был, скорее, вопрос воли. Кто из нас сильнее? Мои размышления зашли в тупик, а книга интересующие меня темы не рассматривала, так что я бросил это дело.

Конечно, никто не заманил меня в «ментальный мешок», но этот пример хорошо объясняет мою догадку. Я в подсознании, только, если я правильно думаю, в своем собственном. Неизвестное проклятие заперло меня в моей же голове. Прелестно. Похоже на начало охуительной истории.

Я еще раз огляделся вокруг. Я помню, что слышал хлопки аппарации прямо перед тем, как отключиться, а, значит, Драган или его ребята найдут мое тело. Главный вопрос в том, поймут ли они, что со мной за хрень приключилась, так как со стороны я, наверное, выгляжу как поцелованный Дементором.

Надо бы попробовать вспомнить что-то еще из тех лекций в Аврорате. Рассказывали ли нам о способах перехватить управление телом? В данном случае, собственным телом. Если я смогу придумать хоть что-то, то буду стремиться к «излечению», тогда как ребята снаружи помогут мне в этом.

— Думай, Поттер, думай! — по крайне мере, здесь есть звук. Если станет совсем тоскливо, могу развлечь себя тупыми шуточками.

В некоторых местах эфемерная завеса плотнее, чем в других. Не знаю, стоит ли обращать на это внимание, но возьму на заметку.

…Нет, определенно стоит! Из клубов белесого дыма что-то материализуется. Так-так, похоже на…кресло? Еще одно кресло? Это типа для того, чтобы я мог попрыгать с одного на другое? Какое-то странное проклятие в меня попало, честное слово.

На втором «островке материальности» в метрах трех от меня появляются смутные очертания человека. Это хороший знак, но я почему-то чувствую себя еще хуже. Что за личность может быть представлена моим подсознанием? Насколько я знаю, «память» о людях хранится в другом месте сознания. О таком повороте событий я слышу в первый раз. Но вот в чем дело-то: я же все равно вижу того, кто тут материализуется, несмотря на то, что такого просто быть не может.

Бледная кожа, аристократичное лицо, чуть вьющиеся волосы…

…быть не может.

— Ты! — рычу я в неприятно ухмыляющееся лицо незваного гостя. — Что ты здесь делаешь?! Я убил тебя!

Мужчина только улыбается.

— Ты думал, это конец, а, Поттер?!

[1] «Наблюдение за соблюдением прав человека» — частная американская организация, следящая за соблюдением прав человека.

[2] Цитата Уинстона Черчилля.

[3] Традиционное кипрское вино со вкусом сухофруктов.

[4] Лондонское колесо обозрения высотой 135 метров.