Крик ангела (джен)

Вопреки опасениям Азарафаэля, Кроули воспринял неприятные новости довольно спокойно. Пожал плечами, ухмыльнулся, за невозможностью закатить глаза вздернул брови: «Но это же Всевышний! Ты что, до сих пор ожидаешь от Нее предсказуемости и постижимости? Ох, ангел! Ну как кто-то настолько умный может быть таким глупым?!»

Кроули даже вроде как развеселился и долго потом подтрунивал над вечной наивностью Азирафаэля — словно не понимал, что для него самого это означает лишние дни или даже недели уязвимости и беспомощности, да к тому же еще и на чужой территории.

Они снова прогулялись по магазину — на этот раз только до третьей колонны и обратно. Но зато дважды. Про «бентли» Кроули не спросил, вообще не заговаривал, желания посидеть в ней тоже не высказывал, и Азирафаэль с облегчением предпочел не поднимать эту скользкую тему. Об этом можно будет подумать и завтра. Или послезавтра. Или вообще на той неделе. Возможно.

Кроули настаивал на том, что вполне способен прогуляться и третий раз, вот только слегка передохнет, но тут уже Азирафаэль наложил решительное вето врачебным произволом: Кроули мог сколько угодно хорохориться, но ангел видел, насколько тяжело далась ему даже вторая прогулка, и не собирался позволить вконец измотать себя третьей. Во всяком случае — без продолжительного отдыха точно нет, а там посмотрим.

Вся накопленная благодать сегодня уходила на глаза. Может быть, это было неправильным решением, но это было решением принятым: раз больше не будет никакой контрабандной благодати, то и никакой темноты более тоже быть не должно. Как можно скорее. Остальное подождет. Азирафаэль следил за тем, чтобы повязка все время оставалась в перенасыщенном состоянии: так регенерация шла быстрее. И старался отвлекать Кроули разговором: глаза, восстанавливаясь и заживая, ужасно чесались, как и все подживающие ткани, только сильнее, учитывая повышенную скорость восстановления. Иногда Азирафаэль сочувственно морщился, стараясь не вздыхать слишком громко: одолеваемому нестерпимым зудом Кроули и без того было плохо, лишнего сочувствия он бы точно не вынес.

Кроули ерзал, ругался, шипел сквозь зубы, но уменьшить поступление благодати (а значит — и скорость регенерации) не просил: это было его решение, по поводу скорости. Азирафаэль, отлично зная, как зудят отрастающие ткани, поначалу предложил более щадящий вариант, растянутый на два, а то и три дня, а про этот упомянул как про заведомо скверную альтернативу, исключительно для создания иллюзии выбора. И добавил, что в этом случае придется помучиться, а он бы не советовал, потому что...

— Сегодня! — перебил его Кроули. Быстро, словно боялся передумать (или что Азирафаэль передумает). И тут же оскалился в хищной улыбке: — Ты же знаешь, по разным «помучиться» я специалист!

Он специалист, понимаешь, а Азирафаэлю теперь не отойти никуда — чуть ли не поминутно приходилось перехватывать руки, которые Кроули то и дело рефлекторно тянул к лицу. Упустишь — залезет под повязку и будет чесать, яростно и самозабвенно, раздирая до крови и сводя на нет большую часть сделанного. Нет уж. Проще посидеть рядом, перехватывая и удерживая, не давая дорваться, отвлекая по возможности. Жалко, что прогуляться по третьему кругу сегодня у Кроули вряд ли получится: обе прошлые прогулки сработали хорошим отвлечением, хватило надолго.

— Может быть, на сегодня хватит? — осторожно спросил Азирафаэль, не давая прорваться в голос ничему лишнему, когда Кроули крутанулся как-то особенно резко, почти вывернувшись из его рук, и завертел головой, стараясь потереться о подушку хотя бы висками.

— Нет! — рявкнул Кроули, вцепившись обеими руками в одеяло и вытянувшись в струнку. Замер, напряженный и злой. Оскалился: — Думаешь, если это удовольствие на три дня растянуть — будет легче? Черта с два! Лучше побыстрее закончить. Не тяни, ангел. Я выдержу.

Азирафаэль тянуть не стал, но смотрел с тревогой, а обе ладони теперь мягко прижал к лицу Кроули, обхватывая вдоль нижнего края повязки по скулам и вискам — так было удобнее перекачивать благодать вглубь по глазным нервам. И придержать, если вдруг что, тоже будет удобнее.

Кроули не шевелился, напряженный до окаменелости. Но минут через десять начал дрожать — сначала мелко и почти незаметно, однако с каждой минутой все сильнее. Так не могло продолжаться долго, и через несколько томительных минут Азирафаэль уже собирался насильственно прервать лечение и объявить перерыв до утра, но Кроули его опередил.

— Ангел, — прошипел он сквозь зубы, — не будь ублюдком! Почеши… Ну, ты же можешь, у тебя… получится… Твои пальцы… они же рядом! Это… невыносимо!

Его колотило крупной дрожью, но он по-прежнему старался не шевелиться, краем глаза Азирафаэль видел, как побелели вцепившиеся в одеяло пальцы.

— Сейчас, мой дорогой… секунду.

Азирафаэль осторожно надавил большими пальцами на край повязки, погладил вдоль скуловых костей. Поверх марли, конечно, и очень осторожно. Кроули содрогнулся всем телом, резко вздохнул, но ничего не сказал. Азирафаэль счел это хорошим знаком и подключил остальные пальцы, поглаживая под бровями, на переносице, по крыльям носа — и потихоньку приближаясь к опасной зоне. Кроули трясло по-прежнему, дышал он быстро и рвано, стиснув зубы и гоняя по скулам желваки. Но ничего не говорил. Только дергал головой, поворачивал ее резко и нервно, подставляя под пальцы наиболее зудящие участки. И Азирафаэль гладил их, с чуть большим нажимом, чем прочие, но стараясь обходиться только подушечками пальцев, без ногтей. Прошелся по подглазничным впадинам, а потом, сдвинувшись чуть выше, с тайным ликованием ощутил под пальцами упругие подвижные шарики и не смог сдержать счастливой улыбки: надо же, глазные яблоки уже полностью сформировались, а он был уверен, что раньше полуночи не получится.

Кроули потихоньку расслаблялся, его больше не трясло, дыхание постепенно выравнивалось. Пальцы разжались, и теперь обе его руки просто лежали поверх одеяла, вытянувшись вдоль тела. Но головой он продолжал вертеть, пусть уже и не так судорожно, по-прежнему подставляясь под пальцы ангела то одной стороной, то другой и каждый раз удовлетворенно вздыхая. И Азирафаэль продолжал гладить, то нажимая чуть сильнее, то отпуская, по кругу, и снова, и даже иногда чуть царапая марлю ногтем, если ему казалось, что именно это сейчас требуется. Каждый раз ответом был удовлетворенный вздох, все более глубокий и сонный.

И даже когда Кроули окончательно расслабился и заснул, Азирафаэль все равно еще долго продолжал осторожно поглаживать кончиками пальцев поверх уже не нужной марлевой повязки — какая разница, как именно заливать благодатью участок регенерации? Почему бы и не так, напрямую, непосредственно из пальцев?

Там, в глубине, еще шла активная работа, он это чувствовал. И хорошо, что Кроули заснул, — человеческие тела восстанавливаются быстрее, когда им не мешают мозги с прочими разными нервами. Только добиться такого сложно, разве что общим наркозом… ну или хорошей порцией сна. Спать полезно. Поспит часок-другой, а там посмотрим.

Заново напитав благодатью повязку (а кто-то думал, что она более не нужна, вот и нужна, пусть потихоньку сквозь нее просачивается, а не сразу), Азирафаэль встал. Хотелось размять ноги, затекшие от неудобной позы, — последние часы ему приходилось сидеть в полусогнутом-полувисячем положении, упираясь коленями в край дивана и держа руки на весу, и теперь и спина, и конечности активно жаловались на неподобающее с ними обращение. Самое время немного прогуляться.

Он прошел тем же самым путем, которым гулял и с Кроули, только не остановился у колонн ротонды, а двинулся дальше, до самых стеклянных дверей. И долго всматривался в сиреневые сумерки, затопившие вечерний Сохо.

Сумерки постепенно густели, наливались насыщенным лиловым, в них все ярче проступали теплые оранжевые кляксы фонарей. Темно-розовая реклама расположенного на противоположной стороне улицы стриптиз-бара, днем почти невидимая, теперь светилась пронзительным ядовито-малиновым неоном, пачкала фуксией мостовую. Спешащие по своим делам прохожие не обращали внимания на темные окна книжного магазина — точно так же, как и сам Азирафаэль не обращал ни малейшего внимания на этих прохожих. Свет он зажигал только в задней комнате, а темные окна на темной улице вряд ли способны вызвать усиленный интерес. Впрочем, он и вообще не был уверен, смог ли бы кто из прохожих увидеть магазин, накрытый сферой абсолютной защиты, даже если бы тот сиял огнями, словно рождественская елка.

Он стоял, глядя на смутные тени и оранжевые пятна в лиловом сумраке. И думал о том, имеет ли какое-либо значение то обстоятельство, что дверь его магазина выходит на юг.

Не запад. Не восток. Не райская и не адская сторона улицы — перекресток. Юг. Нейтральная зона. Может ли быть в этом какой-то особый смысл?

Двести лет назад, выбрав именно этот дом под свой будущий магазин, он не думал ни о чем подобном. Просто отметил как факт, не более, но ведь не думал же? Про масонские знаки думал и счел их хорошей приметой, своеобразной и мало кому понятной шуткой*, но географическое расположение дверей вряд ли тогда могло показаться ему настолько забавным. Или важным. Или вообще достойным того, чтобы о нем лишний раз думать.

Не запад. И не восток. Не Небеса, но и не Преисподняя. Просто земля. Просто юг. Просто то, что ты выбираешь сам. И, может быть, не только ты, но и тот, кто пришел в день открытия с букетом и коробкой конфет наперевес, с улыбкой, такой же наглой, как и всегда, и только, может быть, самую чуточку смущенной… Думал ли тот, пришедший так не вовремя (вовремя!), тогда об этом?

А ты сам — думал?

Может быть, все-таки думал... Но постарался поскорее выкинуть глупости из головы. Потому что это действительно глупости, глупости и ничего более. Все знают, что не бывает гнезд на двоих, даже у куда более близких сущностей — и то не бывает. Гнездо — дело интимное. Оно для одного и только для одного. Оно как Боливар и двоих не вынесет.

А глупые мысли — всего лишь глупые мысли. Как есть глупости — и более ничего.

_____________________________________________

ПРИМЕЧАНИЯ

* Когда-то очень и очень давно (точную дату Азирафаэль не то чтобы не помнил, просто не хотел лишний раз уточнять, предпочитая считать, что если что-то было настолько давно, то оно может более и не считаться правдой) Азирафаэль попытался вступить в орден вольных каменщиков (перепутав его с орденом иллюминатов, но не об этом речь). И был с позором изгнан из сей почетной ложи до истечения испытательного срока**. После чего начал испытывать к означенному ордену довольно-таки противоречивые чувства, ни одно из которых ангелу вообще-то испытывать не полагалось.

** По негласной формулировке мастера (если ее предварительно как следует отцензурить) — за избыточную леность и недостаточное благочестие.