Наследницы (джен)

В жизни каждой девочки наступает момент, когда она начинает считать себя взрослой девушкой — причём, как правило, ещё таковой не являясь. Какая там взрослость, когда внешность ещё почти детская, а уж что касается поведения и жизненного опыта, так там и вовсе пустая головёнка. Но ты уже гордо считаешь, что ты выросла, с тобой должны считаться, взрослые должны говорить с тобой на равных, а все твои желания обязаны исполняться, потому что ты же взрослая. И нечего тут со мной как с ребёнком, понимаете ли. И хватит меня воспитывать. И вообще, раньше в двенадцать лет уже замуж выдавали, а вы меня до сих пор заставляете уроки учить.

— Раньше и в девять выдавали, — сказала Элли. — И работать заставляли с утра до вечера. И никаких тебе посиделок с друзьями и беготни на речку.

— А в Пещере с двенадцати вообще уже совершеннолетний, — упрямо продолжала Анни, хотя и слегка смущённая такой родительской отповедью.

— Совершеннолетний, — подтвердил Аларм. — Живёшь отдельно и зарабатываешь себе на жизнь сам.

Тут он сильно утрировал — не так уж много находилось двенадцатилеток, которые уже жили и полностью обеспечивали себя сами, а в последние годы и вовсе всё меньше и меньше. Совершеннолетие в двенадцать лет в Пещере осталось со времён Тогнара и несло в себе определённый смысл: с двенадцати человек становился полностью ответственным перед законом за все свои возможные и невозможные преступления. Самостоятельная жизнь и работа были скорее вероятным дополнением. До сих пор этот закон ещё не отменили, хотя и собирались — хотя бы на пару лет повысить возраст.

Но на Анни слова отца оказали должное влияние, и она, пусть и с досадой на лице, но умолкла.

— А ты что, хочешь замуж? — хихикнул Том. — Интересно, за кого? За Астерия или за Ровенора?

— Ни за кого я не хочу замуж, — фыркнула Анни, с грохотом вскочила и умчалась. Такие внезапные всплески, к сожалению, в последнее время возникали нередко. И Энни умоляла Аларма с Элли не акцентировать на них внимание: «будете акцентировать — будет делать назло, это же подросток». Хотя Аларм и Элли ужасались — как это наша Анни будет делать что-то назло? — но Энни философски пожимала плечами: ничего необычного. Это же подросток. Это нормально.

Но сейчас Аларм и Элли и не думали акцентировать внимание на всплеске Анни, а дружно обернулись к Тому:

— Та-ак, — протянула Элли. — Что там про Астерия и Ровенора?

— Вы что, хотите, чтобы я о собственной сестре сплетничал? — удивился Том. — Нет уж, это абсолютно не моё дело, — и он безмятежно уставился в свою тарелку (дело происходило за завтраком).

— Та-ак, — снова протянула Элли, но не нашла, что ещё сказать. Аларм ей кивнул:

— Не беспокойся. Если кто-то из мальчишек обидит нашу дочь, я ему такое устрою, что мало не покажется.

— При чём тут «обидит»? — всплеснула руками Элли. — Ты не понимаешь!

— Чего не понимаю? — склонил голову Аларм.

— Ну… ну… — Элли эмоционально трясла руками и сама не знала, чего она вдруг так испугалась. — Не положено ещё Анни встречаться с мальчиками, — наконец твёрдо сказала она. Теперь уже захихикала Энни:

— Извините, дорогие родители, но Анни вас не спросит. Да расслабьтесь вы, — посоветовала она, глядя на их лица — возмущённое у Элли и озадаченное у Аларма. — Ни с кем она не встречается. По крайней мере, дальше дружеских общих встреч в компании дело сто процентов не идёт. Правда ведь, Том?

— А я откуда знаю? Наверное, — пожал плечами Том.

Но, кажется, Элли это не успокоило. Аларм-то относился ко всему немного проще, как будто ему легче было признать, что дети взрослеют. А может, дело просто в том, что у Элли повышенная материнская тревожность… Осложняющаяся тем, что Элли стала матерью всё-таки слишком поздно, если судить объективно, а за многие бездетные годы у неё эта самая материнская тревожность накопилась и теперь выплёскивается без меры. Энни именно так считала.

— Что касается компании, — нервно сказала Элли, — то мне вообще бы хотелось, чтобы у Анни было больше девочек в подругах, чем мальчишек в друзьях.

— У нас есть девочки, — сообщил Том. — Мила, Марифа, Нела, Юна… Между прочим, мы с Анни могли бы ещё с Дариной дружить из Розовой страны.

— С Дариной? Ни за что! — тут же бурно отреагировала Элли. — Она её чуть не убила.

— А мне кажется, она не плохая, — пожал плечами Том. — Она же нечаянно. Почему нам нельзя с ней дружить?

— О Господи, Том! — воскликнула Элли. — Тебе-то какое дело до Дарины?

— Мне она понравилась, — бесхитростно объявил Том. Элли подняла руки к лицу:

— Дарина? Тебе?

Энни расхохоталась:

— Элли! Да не в том смысле!

— А в каком? — одновременно спросили её и Элли, и Том: Элли — потрясённо, Том — с непониманием, какой тут ещё может быть смысл.

— Так, всё, — прервал всех Аларм, вставая. — По-моему, вы уже раздуваете проблемы на ровном месте. Том, извини, но с Дариной дружить проблематично хотя бы потому, что она живёт в другой стране.

— Мы могли бы встречаться по праздникам, — пробурчал Том, опасливо косясь на мать: вдруг и это ей не понравится. Судя по лицу Элли, это так и было.

— Тебе и тут друзей хватает, — сказал Аларм. — И кажется, до сих пор ты не жаловался.

— Да я и не жалуюсь…

Том ушёл вслед за отцом, и Элли осталась вдвоём с сестрой. Вслед ушедшим она смотрела с каким-то отчаянием:

— Ну и вот что это сейчас было? Мой одиннадцатилетний сын…

— Твой одиннадцатилетний сын ещё действительно ребёнок и искренне, без всякого подтекста, сказал то, что думал, — пожала плечами Энни. — И вкладывал в эти слова самый невинный смысл. И ты бы радовалась, что он так сказал. Вот когда перестанет говорить, тогда можно тревожиться.

Элли устало опустила голову на руки.

— Чувствую себя ужасно, — призналась она. — Как будто всё время что-то упускаю, делаю ошибку за ошибкой. Совершать героические подвиги, как их называют Анни с Томом, было куда легче, чем воспитывать детей.

Энни утешающе похлопала её по руке:

— Ничего. Ты справишься. Ты вполне справляешься, — заявила она. — Просто немножко паникуешь. Всё нормально.

— Тебе нормально, а я не знаю, как правильно себя вести. То ли я слишком суровая и жестокая мать, которая детям шагу лишнего ступить не даёт…

— Это уж точно не так, — ввернула Энни.

— …то ли я, наоборот, бестолковая и невнимательная, которая совершенно не знает, чем её дети живут. А ведь ещё до недавнего времени я полагала, что у нас всё прекрасно, — Элли вздохнула и снова опустила голову.

— Всё нормально, — повторила Энни. — А с Анни бы ты поговорила о её возможных кавалерах, в самом деле. Поаккуратнее так, по-дружески. Чтобы она тебе доверилась. Может, что-нибудь интересное и услышишь, — Энни улыбнулась.

— Вот этого-то я и боюсь — услышать что-нибудь «интересное», — вздрогнула Элли.

— И что теперь? Будешь из дочери монашку делать? Вряд ли она этому обрадуется, — хмыкнула Энни. — Всё равно так или иначе она общается с мальчиками. На тех же балах будет с ними танцевать.

— Но ей всего двенадцать!

— И что? Себя вспомни в двенадцать, — посоветовала Энни. — Ну… или меня. Я в двенадцать дружила с Тимом, и нас уже мысленно женили все кому не лень. Как видишь, меня это не испортило.

— Я даже не знаю, как мне об Анни думать — то ли как о ребёнке, то ли как о взрослой, — вздохнула Элли.

— Ну… э-э-э… Думай примерно так же, как обо мне, — предложила Энни. Элли рассмеялась:

— Но ты же совсем другая!

— Да не-е, — махнула рукой Энни. — Я такая же. Вредная, упрямая и умеренно самостоятельная. В общем, главное, не нагнетай, — улыбнулась она. — У тебя вечная проблема — твой перфекционизм. Если ты берёшься за дело, ты непременно хочешь добиться в нём всех высот и стать в нём лучшей. Лучшей преподавательницей, лучшей королевой, лучшей волшебницей и лучшей матерью вдобавок. И с одной стороны это похвально, но с другой — не всегда нужно. Просто расслабься, и всё станет намного легче.

— Легко сказать, — пробормотала Элли. Энни улыбнулась снова:

— Попытайся.

Пусть Анни и перестала — по крайней мере, вслух и при родителях — требовать признания своей «полноценной взрослости», но перед всеми остальными продолжала задирать нос. Ну просто когда у тебя своих собственных достижений в жизни мало, приходится гордиться хотя бы возрастом и тем, что ты уже «взрослая девушка». Хотя если рассудить разумно, твоей личной заслуги в этом ни капли нет.

Она стала пытаться подражать придворным дамам в их походке и манерах, наряды выбирались придирчивее, причёски делались дольше — даже самые простые; Анни даже манеру речи попыталась поменять и интонации голоса, взгляд и улыбку, и это не осталось незамеченным в кругу друзей. Когда в очередной раз собралась вся их компания — просто гуляли в парке, — то первым на поведение Анни обратил внимание Астерий и с недоумением спросил:

— Ты чего кривляешься?

— Я не кривляюсь, — обиделась Анни. — Просто я веду себя как взрослая.

— А-а, — хмыкнул парень. — Это так называется…

— Тебе не понять, — высокомерно ответила Анни. — Мальчики взрослеют позже, поэтому ты ещё ребёнок.

— А ты кто? Сорокалетняя дама? — насмешливо уточнил подошедший Ровенор.

— Я взрослая девушка, к тому же ваша принцесса, — снисходительно объяснила Анни. — И требую к себе уважения и галантного отношения. Вам тоже пора бы учиться быть вежливыми кавалерами, а не уличными мальчишками.

Том слез с ветки дерева, на которой полусидел-полувисел до этого.

— Пойдёмте отсюда, ребята, — позвал он. — Подальше от этой… взрослой девушки. Она нам не даст спокойно поиграть. Тенеф! Где там твой мячик? Пошли на площадь, там ещё из школы кто-нибудь подтянется…

Компания двинулась на выход из парка. Анни посмотрела им вслед — хотела, чтобы это выглядело презрительно, но получилось скорее с завистью. Они там будут в волейбол играть… И её бы приняли, конечно. Но для этого ей надо, во-первых, переодеться в более удобный и простой наряд, а во-вторых, перестать манерничать.

«Ну и ладно, в магии потренируюсь», — решила Анни и немедленно приступила к делу: вытянула руку и попыталась превратить ближайший цветок на клумбе в бабочку. Конечно, это была бы лишь иллюзия, бабочка бы даже не взлетела. Когда-нибудь Анни научится делать так, чтобы взлетала…

— Вот зачем ты постоянно выделываешься?

Анни оглянулась. Астерий почему-то задержался и смотрел на неё строго.

— Что ты хочешь этим сказать? — помедлив, спросила она после того, как отбросила варианты ответов «А тебе-то что?» и «Подумаешь, хочу и выделываюсь».

— Хочу сказать, что раньше с тобой проще было, — вздохнул Астерий. — Ты была нормальной девчонкой и не корчила из себя… непонятно что.

— Я принцесса, Астерий, — сдержанно сказала Анни.

— Я об этом прекрасно помню. И что же? — Астерий смотрел на неё с грустью. — Теперь так и будет, да? Ты принцесса, а мы только твои подданные? Уже не друзья?

— Да нет, почему, друзья, — пробормотала Анни. Ссориться с Астерием ей совсем не хотелось. — Просто… Ну, понимаешь, Астерий… Пора взрослеть. Мы и так слишком надолго в детстве задержались. Все эти игры и прочее.

— Детство не в играх, — покачал головой Астерий. — Я ненамного тебя старше, но я не считаю себя ребёнком. В конце концов, я уже с отцом в мастерской давно работаю, ещё годик-другой — стану младшим мастером-ювелиром. Но от игр не отказываюсь. А ты просто слишком гордая, а не взрослая.

— Я достаточно взрослая, — возмутилась Анни. — Я, между прочим, тоже маме помогаю. И магией владею, ещё немного — и буду не слабее её.

— Магия у тебя хорошая, — кивнул Астерий. — Только и её ты постоянно выпячиваешь. Раньше ты так не делала.

— Ну извини! — высокомерно фыркнула Анни. — Я не виновата, что я среди вас единственная принцесса и волшебница.

— Раньше ты была нормальной, — упрямо повторил Астерий. — Но лучше бы ты не взрослела.

— Мне что, вечно оставаться маленькой девочкой?

— Нет, — пожал плечами Астерий. — Но хотя бы кривляться не надо. И нос задирать. Мы и так все отлично понимаем, что мы тебе не чета, но раньше мы дружили, а теперь…

— Так кто тебе мешает? Дружи, — перебила его Анни. — Я от дружбы и не отказываюсь…

— Ты сама не знаешь уже, чего хочешь, — вспылил Астерий. — Разберись сначала сама с собой!

— Да что тебе не нравится? — возмутилась Анни.

— Мне не нравится, что ты стала такая!

— Тебе-то какое дело, какая я стала?

— А потому что… Потому что… — Астерий глотал воздух и не знал, что сказать. — Потому что нельзя такой быть, — наконец выпалил он. — Такой гордой и заносчивой. Раньше ты такой хорошей девчонкой была…

— А сейчас плохая? — рассердилась Анни.

— А сейчас с тобой совершенно невозможно! — выпалил Астерий и, отвернувшись, бегом помчался прочь.

— Астерий!

Анни хотела было побежать за ним, но опомнилась: ещё не хватало ей за кем-то бегать! Она же принцесса! И взрослая девушка, в конце концов, а не ребёнок. Не пристало ей за кем-то бегать. Сам захочет помириться — придёт. А в том, что помириться он захочет, у Анни не было никаких сомнений.

Вот только гулять в парке в одиночку стало совершенно скучно.

Пойти, что ли, Энни поискать?

Энни отыскалась в дворцовой библиотеке, где она расставляла какие-то книги по местам и оживлённо болтала с гномами-летописцами, которые только что притащили очередные свои заметки и труды. Эти труды ещё предстояло сдать придворному летописцу, который их упорядочит, выберет всё важное, перепишет нормальным почерком (а не микроскопическим) и, может быть, вставит в официальные исторические хроники правления королевы Элли, феи Изумрудного города и Хранительницы всей Волшебной страны. А может, и не вставит. Вдруг там ничего важного.

С племенем миниатюрных гномиков Энни познакомилась ещё во время своих детских путешествий. После гибели колдуньи Арахны, которой они служили, Страшила предложил им продолжать их любимый труд — составление летописей Волшебной страны. Гномам доставляло удовольствие этим заниматься — шнырять по всей стране, подслушивать и подсматривать, почти всегда оставаясь при этом незамеченными — они ведь такие крохи, да и маскироваться научились мастерски. А потом они всё, что увидели и услышали, пересказывали главе своего племени, который, как правило, и являлся одновременно главным почётным летописцем… Позже эти гномьи хроники поступали в дворцовую библиотеку Изумрудного города. Так было при Страшиле, так стало и при Элли, и только при Корине был длительный перерыв — сотрудничать с ней гномы вовсе не собирались, да и она совершенно не жаждала поддерживать любые обычаи, принятые Страшилой. Зато при Элли снова всё наладилось.

Когда Энни перестала носиться по всей Волшебной стране и влезать во всё, что только происходило в её разных уголках, а сосредоточилась на Изумрудном городе, на помощи сестре и на участии в воспитании племянников, она стала много внимания уделять и дворцовой библиотеке и гномьим летописям в частности. Ей это было очень интересно, а гномам тоже приятно, тем более что многие старички, которым было сейчас по сто двадцать — сто сорок лет (гномики — долгожители), помнили Энни ещё девочкой, и им приносило большое удовольствие с ней перекинуться словечком-другим и вспомнить былые времена и давние приключения.

Вот и сейчас, когда Анни явилась в библиотеку, у гномов был такой вот момент воспоминаний. Сразу трое сидели на столе библиотекаря (сам библиотекарь отсутствовал, его временно заменяла Энни) и, поглаживая седые бороды, неспешно рассказывали о временах своей юности, когда они ещё служили спящей Арахне.

— А что служить, — рассуждал один, — ничего ж сложного не требовалось… Ну, вентиляцию поддерживать в чистоте, ну, в самой пещере тоже порядок чтоб был… Вот когда она проснулась… Вот это была неожиданность! Мы-то думали, что так всегда и будет — колдунья спит, а мы при ней… О, наше почтение юной принцессе! — он первым заметил Анни, вскочил и поклонился.

— Привет всем, — улыбнулась девочка.

— О, Анни! — обрадовалась Энни. — А чего ты не с друзьями?

— Они в волейбол пошли играть, а я не хочу, — сказала Анни, садясь на стул и аккуратно расправляя платье. Энни посмотрела укоризненно:

— Ты же любишь волейбол.

Наверное, подумала Анни, для Энни услышать подобное было особенно обидно, учитывая, что волейбол принёс в Волшебную страну её друг Тим. И поспешила оправдаться:

— Люблю, конечно, просто сейчас я не в настроении. К тому же мне было лень переодеваться, — она снова расправила складки на платье. Энни посмотрела на неё и вздохнула:

— Понятно всё с вами, юная барышня.

Анни это почему-то уязвило. А может, её уязвил вид самой Энни: та как будто нарочно всегда одевалась очень просто, разве что на балы и праздники соглашалась наряжаться. Но наряды — ладно, а вот поведение… Энни опять же как будто нарочно своими манерами часто подчёркивала свой якобы детский возраст, хотя все прекрасно знали, что её двенадцать лет — только видимость. На этом фоне Анни с её новой идеей побыстрее повзрослеть выглядела довольно… контрастно.

Пришёл библиотекарь и с ним придворный летописец, внимание гномов переключилось на них, а Энни с племянницей отошли в сторонку.

Лет шесть назад Энни оборудовала себе в библиотеке отдельный уголок — столик, отделённый шкафами. Был у неё как-то раз порыв, когда она нашла среди старых книг очень много интересных, но здорово потрёпанных и взялась чинить их сама: вклеивала выдранные страницы, делала новые обложки. Увлечение затянулось где-то на месяц, но кончилось даже раньше, чем книги, которые требовали починки. Книги, впрочем, доделал переплётчик из городского издательства (да-да, в Изумрудном городе умели печатать книги — это вам не Средневековье какое-нибудь, где всё от руки пишется… Правда, тиражи были небольшие, а отбор очень строгий). А Энни всё равно в библиотеку наведывалась регулярно, так что уголок у неё тут остался. Правда, с каждым годом в нём усиливался беспорядок: порой, если Энни надо было найти, например, чистый лист бумаги, то проще было пойти и взять у библиотекаря. На столике валялись тетрадки, в которых Энни делала заметки о книгах — на обложках тетрадок иногда стояло что-нибудь вроде «Для Стрш», «Детям», «Из б. Р.д», «на ремонт», «цитаты», иногда единственная буква — «Д», «Г», — а чаще вообще ничего.

Выудив из стопки тетрадей одну, с крупными буквами «Г» и «Л», раскрыв её и кивнув самой себе, Энни попросила племянницу:

— Сейчас, погоди секунду, запишу тут одну вещь…

Анни с интересом уставилась на шкафчик рядом со столиком. Там валялось много всякого, чему в библиотеке, казалось, вообще не место: вязальные спицы, крышка от чайника (и рядом в коробочке осколки самого чайника), заколка для волос… Портфель — без ручки. Ну ладно, керосиновую лампу и два подсвечника легко можно объяснить, а вот что тут делает коробочка с гвоздями и кусок какой-то деревяшки? А зачем Энни столько спичечных коробочек? Анни с любопытством открыла одну — а-а… как прозаично, всего лишь скрепки. А в другой канцелярские кнопки.

— Я думала, тут что-нибудь поинтереснее, — сказала Анни, кладя коробок на место. Энни хихикнула:

— Например? Живой таракан? Или жук?

Анни хмыкнула:

— Ну наверное. Что-нибудь вроде того. Ну или хотя бы цветок какой-нибудь…

— Большинство пустые, — сказала Энни, засовывая тетрадь обратно в стопку. — Вдруг когда-нибудь пригодятся.

— А спицы тебе зачем?

— А, подклеивала какую-то книжку, нужно было между страницами и корешком просунуть что-то тонкое и длинное… Ну садись, рассказывай, что у тебя произошло, — приветливо кивнула Энни.

Всё-таки хорошо, когда у тебя есть столь юная и несерьёзная тётушка, которая не читает лекции, не следит за твоим воспитанием, не стоит над душой с учёбой, а относится к тебе просто как хорошая подруга и разделяет все твои переживания. Так, по крайней мере, считала Анни. Они с Томом даже никогда не называли Энни тётей, всегда просто по имени. Им с ней определённо повезло: если надо выгородить их перед родителями, то никто так не справится с этим, как она. И в каких-то затеях поучаствовать может, и выслушать-посочувствовать, и при этом родители ей доверяют и к её мнению прислушиваются.

— И почему не ты моя мама, — вздохнула Анни. Энни фыркнула:

— Если бы я была твоей мамой, тебе бы захотелось другую. Мамы — они на то и мамы, чтобы воспитывать, а не развлекать. И если бы я была твоей мамой, я бы вела себя с тобой намно-ого строже.

— Да? — разочарованно протянула Анни.

— Угу. Ну ладно, давай, чего у тебя там наболело?

Анни вздохнула и рассказала Энни обо всех своих новых проблемах, настоящих и придуманных: как её не желают считать взрослой, а Астерий вообще отчитал, непонятно, что ему надо…

— Кстати, — оживилась Энни и заговорщицки склонилась к племяннице: — А чего там Том намекал насчёт Ровенора и Астерия? М-м?

— Да ну их, — Анни покраснела. — Ничего такого. Просто Мила однажды сказала, что, наверное, я Ровенору нравлюсь, — смущённо призналась она и хихикнула. — Ну, ты понимаешь, не потому, что я принцесса.

— Ух ты, — усмехнулась Энни и снова перешла на таинственный заговорщицкий тон: — А Астерий?

— А что Астерий? Чего он ко мне пристал? — буркнула Анни. — Ещё и воспитывает…

— Знаешь, когда я училась в школе, у нас говорили: если мальчик бьёт девочку портфелем по голове — он так объясняется ей в любви, — хихикнула Энни. Анни тоже, отчаянно покраснев. — Так что если тебя Астерий воспитывает, наверное, он тоже к тебе неравнодушен. Иначе бы и впрямь убежал с ребятами в мячик играть. Хотя, я, конечно, могу и ошибаться, — рассудительно добавила она, внимательно наблюдая за племянницей. — Ну так что? Пойдёшь к нему мириться?

— Я? — возмутилась Анни.

— А что такого?

— Я-то в чём виновата?

— Так нечего было нос задирать!

— И ты тоже считаешь, что я слишком гордая? — обиделась Анни. Энни обняла её одной рукой за плечи:

— Ну, знаешь, я тебе так скажу: ты немножко перегнула палку, — дружески заявила она. — И насчёт взрослой, и насчёт принцессы… Тебе ведь самой не хочется с ребятами ссориться? Вот. Конечно, прямо-таки посыпать голову пеплом не надо, — продолжала она, — и плакать перед Астерием тоже, но просто дай ему знать, что ты хочешь с ним помириться. Понимаешь?

— Ага, — озадаченно кивнула Анни. — Кажется.

— И ещё, — продолжала наставлять Энни, — конечно, ты должна быть взрослой и красивой барышней. Но! — она подняла палец, — ни в коем случае не унижай этим других! Особенно мальчишек. У мальчиков вообще самолюбие более болезненное, чем у девочек. С гордячкой они не будут дружить. А вот с интересной и таинственной девушкой-загадкой — очень даже. Анни, понимаешь, ты принцесса. Твоего внимания действительно будут добиваться кавалеры. И ты действительно многих должна уметь отшивать, причём особо наглых надо ставить на место одним словом и взглядом. Ну, этому ты ещё научишься. Но лучших друзей ты отталкивать не должна. Так что с Астерием пойдёшь и помиришься, — она коснулась пальцем носа Анни и улыбнулась. — И больше никаких высокомерных кривляк!

— Я не кривляка! — возмутилась Анни.

— Кривляка, кривляка, — поддразнила её Энни. — Ничего, со временем научишься. Быть взрослой барышней не так-то легко.

— Поэтому ты не такая, — сказала Анни.

— Ага, — легко согласилась Энни. — Тем более что мне-то даже кавалеры не нужны. А вот тебе ещё предстоит с ними разбираться. Порой это такая морока!

Анни снова захихикала. Своей беззаботной болтовнёй Энни умела поднять настроение, даже когда давала какие-то нравоучительные советы.

— С тобой хорошо, — призналась Анни. — С мамой я бы так не поговорила. Она бы меня не поняла.

— Ну ещё бы, — хмыкнула Энни. И непонятно, что она хотела этим сказать.

— Она даже из моих снов умудряется делать целую проблему, — продолжила жаловаться Анни. — Я что, маленькая, что ли, чтобы снов бояться?

— А что за сны? — спросила Энни с видимой небрежностью.

— Да просто… Ну, снится что-то такое… Знаешь, — Анни вдруг посерьёзнела, — там странный сон, в нём всегда один и тот же персонаж. Я его не знаю, я не понимаю, кто он. Но иногда вижу его и наяву. И он мне словно подсказывает что-то сделать. Мне кажется, он нехороший, — тихо добавила она. — Я понимаю, что он нехорошее советует. Но всё равно делаю.

— Да ну, — недоверчиво нахмурилась Энни. — И что же, например, ты делаешь?

— Ну там… Всякие шалости и дразнилки. Что-то нарочное, понимаешь?

— И ты видишь его прямо наяву? — уточнила Энни всё так же недоверчиво.

— Ну… да. Нет, не всегда, конечно. Не то чтоб он прямо вот стоял в углу и что-то мне говорил. Но у Золотого леса я его видела в костре.

— В костре?

— Ну да. Как будто его лицо в пламени было.

— Ага, — сказала Энни. — Знаешь, была бы я верующей — ну, по какой-нибудь из религий Большого мира — я бы сказала, что это какой-нибудь чёртик, — усмехнулась она. — Но я не верю в чертей, хотя верю в то, что в мире есть силы зла и силы разрушения. Может, ты что-нибудь себе просто навоображала? — она внимательно посмотрела на племянницу.

— Не знаю… Ой, слушай, только ты маме не говори, — встрепенулась Анни. — А то она снова проблему раздует.

— Да, но знаешь ли, какой-то персонаж из снов, который тебе что-то нашёптывает…

— Я ему сопротивляюсь, — твёрдо сказала Анни.

— Так и впрямь в чёрта поверишь, — нервно хмыкнула Энни. — Слушай, может, с Лангой поговорим, а? — предложила она. — Она у нас в нечисти лучше всех разбирается.

— Ага! А она расскажет маме. Мне тогда вообще покоя не будет, — воспротивилась Анни. — Ничего ж такого не происходит. Ничего страшного.

— Ну смотри. Если что, обращайся, — кивнула Энни.

— Конечно, — пообещала Анни. — Ну, я пошла. У меня ещё куча уроков. Вот ты в детстве любила делать уроки? — со вздохом спросила она и тут же сказала: — Хотя тебе наверняка столько не задавали.

— Это точно, — кивнула Энни. Анни стала пробираться между тесно стоящими шкафами с книгами, когда Энни шёпотом окликнула её с хитринкой на лице: — Анни!

— Что? — обернулась Анни.

— А тебе кто больше нравится — Ровенор или Астерий? — задала Энни лукавый вопрос. Анни покраснела:

— Да никто! Они оба глупые, — заявила она. Энни хмыкнула:

— Ладно, ладно. Я просто спросила.

— И нечего надо мной смеяться! — возмущённо добавила Анни. И снова встрепенулась: — Ну ты же маме не будешь об этом говорить?

— Ни словечка, — клятвенно прижала руки к груди Энни. И Анни ушла. По дороге к своей комнате она то и дело то краснела, то хихикала, вспоминая прошедшую беседу. Как же здорово, что можно с кем-то вот так поговорить! Посекретничать… Признаться в том, в чём никогда не признаешься маме. Потому что мама слишком серьёзная и не поймёт.

А Энни задумчиво сидела за столом в библиотеке.

— Так, — сказала она самой себе. — Выяснили много интересного. Теперь вопрос: что с этим делать?