Лягушка Двупланетная (джен)

~* * *

~

Статуя императора Кшаркаса Девятнадцатого в натуральный размер стояла на мостике, обращённая лицом к панелям управления и широкому иллюминатору третьего крейсера, носившего техническое назначение. Пилоты корабля относились к военному звену, и самый высокий из них едва доставал императору до плеча, а Псарциз, которому выпала в этот день почётная обязанность стереть со статуи пыль, подняв руку, мог дотянуться только до его пояса. Псарциз не без оснований полагал себя удачливым, ведь за свою жизнь ему ещё не доводилось застать периода голода. Ему предстояло стать инженером одной из машин крейсера, и в данное время он проходил курс обслуживания техники. Когда он был ещё совсем ребёнком, он мечтал, что сядет за штурвал истребителя, чтобы верно служить императору, однако его родители были техниками, и ной судьбы, нежели у них, ему достаться не могло. Впрочем, когда он немного подрос, ему объяснили, что армия без них, техников, долго не протянет. И хотя им не светили ратные подвиги, их работа была крайне важной и высоко ценилась на флагмане. Потому Псарциз с энтузиазмом и прилежанием относился к учёбе, что привело его к заметным академическим достижениям и награде в виде чистки статуи.

Большую часть третьего крейсера занимали машины самого разного назначения. Здесь были те, что обезвоживали органику, сохраняя саму воду до капли в специальных резервуарах. Те, что обрабатывали метеориты и полученное с захваченных планет сырьё. Те, что изготавливали запчасти для крейсеров и флагмана. Те, что перерабатывали некоторую органику в материалы для одежды. Третий крейсер обеспечивал остальные всем необходимым, а во времена изобилия и просто желаемым.

На третьем крейсере постоянно дислоцировалось четыре корпуса вояк, включавших части разведки, десанта, лётчиков и артиллеристов. Большую часть времени долгих перелётов они проводили за тренировками, держа себя в форме, чтобы в любой момент исполнить приказ императора. Раз в двести циклов он снисходил до того, чтобы устроить смотр на каждом из крейсеров, и они не могли позволить себе предстать перед ним в неподобающем виде. Командование корпусами лежало на четырёх комкорах, являвшихся локальной ставкой. Впрочем, они не могли практически и шагу ступить без одобрения с флагмана. Тем более, что командование берегло третий крейсер куда больше, чем все остальные, хотя население его было самым маленьким, если не считать флагмана, и составляло в среднем около восьми миллионов крулов. В данное время, когда последний период голода прошёл довольно давно, а новый ещё не наступил, оно колебалось около отметки в девять с половиной.

Поклонение императору было естественным: самый большой и сильный крул вставал во главе тех, кто был меньше и слабее. Он правил ими и защищал их. На уроках истории, являвшихся обязательными для всех без исключения, рассказывали о том, как это происходило в те далёкие времена, когда у крулов была своя планета. С тех пор многое изменилось, но только не преданность крулов императору. И Псарциз понимал, что в этом надо было отдать должное Кшаркасу Девятнадцатому, правившему с заботой и строгостью.

Как только чистка статуи была завершена, к ней вернулся почётный караул. В этот день это были два рослых крула из разведки — капитан Ширсц и старший лейтенант Гзуар. Когда они разминулись с Псарцизом, он, хоть и был почти взрослым, ощутил себя малышом. Однако когда караул занял свои места по обе стороны от изваяния императора, маленькими казались уже они.

Псарциз прошёл длинным коридором к территории учебной зоны, куда ещё успевал на часть занятий. К залу, где занималась сегодня его группа, он подошёл к самому концу перерыва, что позволило ему без труда присоединиться к остальным. Усевшись за вторым от учителя столом, Псарциз приготовился внимать науку о схемах строения машин. Стоило учителю открыть рот, чтобы начать занятия, как на весь крейсер оглушительно завыла сирена. Учитель попросил не гомонить и дождаться объявления с мостика, и его ученики покорно притихли. Спустя достаточное время, чтобы сирену услышали абсолютно все, из динамиков внутреннего оповещения донёсся голос капитана крейсера Здвора.

— Вниманию всего личного состава, а также всех технических групп, — голос его звучал строго, но с явными нотками радости. — На пути следования великой империи крулов обнаружена обитаемая планета. От его сиятельного величества императора получен приказ начинать подготовку к захвату. Мы — высшая раса галактики — получим всё, что у них есть, и уничтожим то, что не сможем забрать. Во славу императора и нашей великой империи!

— Во славу императора и нашей великой империи! — хором отозвались ученики и учитель. Тот же возглас прокатился по всему кораблю, заставив обшивку содрогнуться.

— Занятия на этом окончены, — сообщил учитель классу, как только голоса смолкли. — Вам всем надлежит поступить в распоряжение техников машин, по специальности которых вы обучаетесь. В машины не лезть, самостоятельно ничего не делать — только то, что вам велят, и только так, как велят. Кто ослушается, будет кормить собой товарищей. Всем ясно?

Ученики нестройно отозвались о том, что им всё ясно, и разошлись. Третий крейсер, как и любой другой во флоте крулов, никогда полностью не спал. Однако после объявления капитана Здвора он как будто ожил и весь пришёл в движение. Среди крулов не было тех, у кого не было бы своих задач на такой случай, если не считать совсем детей. Так что все, кто имел хоть какую-то специальность, направились к рабочим местам или на мостик, чтобы получить указания.

Псарциз бросился к внутреннему транспорту бегом, чтобы поскорее успеть прибыть к той машине, которая должна была стать его специальностью в будущем. Это был сложный механизм, изготавливающий органо-пластиковые детали для оружия, требовавшие регулярной замены. Он считал, что раз уж сам не мог служить императору на передовой, то эта работа ближе всего отвечала его стремлению. Цех, где располагалась машина, был огромен и вмещал не только её, но и пару десятков других, не менее важных агрегатов. Добежав до «своей» машины, Псарциз нашёл техника, который её обслуживал, и сообщил о своём направлении от учителя. Техник представился Згродом и похлопал его по плечу.

— Мы должны сделать запас деталей, — произнёс он. — Но сначала нужно осмотреть машину, чтобы быть уверенными, что всё пойдёт как надо.

— Хорошо! — отозвался Псарциз, благоговейно взирая на агрегат.

Згрод снял боковую панель, обнажая сложную схему механического нутра. Части её были точно подогнаны, но что-то заставило техника скривиться, как будто что-то было не на своём месте. Он внимательно осмотрел каждое соединение, и ощущение мелкой неправильности укрепилось в его сознании.

— Стой здесь и ничего не делай, — сказал он Псацизу. — Я схожу за чертежом, чтобы свериться.

— Да, — кивнул ученик.

Техник развернулся и двинулся к узким стеллажам, стоявшим у стены цеха, где хранились все чертежи. Хотя он проработал с этой машиной с самого окончания ученичества и знал её до последнего винтика, он всё равно предпочитал не полагаться на свою память. Згрод был убеждён, что лучше десять раз свериться с чертежом и закрутить один винт, чем закрутить один винт и перебрать всю машину целиком, сверяясь с чертежом после того, как она сломается. Поиск нужного документа у него занял совсем немного времени, и он направился обратно, по пути его раскатывая. Едва взглянув на схему, Згрод сразу понял, что не ошибся — одно из креплений немного разболталось в системе трубок, подающих газ под давлением. Если бы там образовалась хоть небольшая щель, это привело бы к падению давления, и машина просто перестала бы делать то, что была должна. Он опустил чертёж и ускорился.

Псарциз смотрел в нутро машины и думал о том, что буквально на днях он заучил именно эту её часть. Не то чтобы он не знал других её частей, но память о схеме этой была особенно свежа. Он внимательно прошёлся взглядом по всем проводам, каналам и трубкам и понял, что одно из соединений трубок подачи газа слегка разболталось — буквально на один виток резьбы. На полу у его ног стоял ящик с рабочими инструментами, и он решил сам всё исправить. Псарциз подумал, что техник Згрод обрадуется лёгкому разрешению проблемы и похвалит его. Выбрав ключ нужного размера, он аккуратно начал подтягивать соединение.

— Что ты делаешь?! — гаркнул техник Згрод, застав Псарциза за его занятием.

— Я… — ученик обернулся. — Я эту схему только на днях выучил. Вы ушли, а я стал смотреть и нашёл проблему. Там соединение чуточку разболталось. Я его подтянул — теперь всё хорошо должно быть.

— Что я велел тебе делать? — сощурился техник.

— Но я исправил… — Начал заново объяснять Псарциз, но Згрод перебил его, повысив голос:

— Что я велел тебе делать? — он рявкнул так, что технику у соседних машин начали оборачиваться.

— Ничего, — тихо пробормотал ученик. — Но я знал, как…

— Ты ослушался приказа, — чётко и громко произнёс Згрод.

— Я не! — до Псарциза медленно дошло, что именно сейчас произошло. — Нет!

— Ты полез в схему машины, когда я велел тебе ничего не делать, — зло посмотрел на него техник. — Ты ослушался приказа. И ты должен знать, что тебе за это будет.

— Я не сделал ничего плохого! — воскликнул ученик. — Я служу императору! Я только исправил соединение!

— Закон есть закон, — Згрод мрачно отвёл взгляд. — И поскольку ты нечего не напортил, казнь будет быстрой. Но прежде тебя высекут, пока ты не раскаешься.

— Я не сделал ничего плохого, — тише повторил Псарциз.

В цех вошли двое десантников в чёрной форме. Быстро осмотрев зал, они направились прямо к Згроду, который мрачно махнул им конечностью. Приблизившись, они вопросительно уставились на техника, взгляд которого, казалось, подёрнулся пеленой сомнений. Но совсем скоро он встряхнул головой, отгоняя лишние мысли, и кивнул на Псарциза.

— Ослушался приказа, — мрачно произнёс Згрод и посмотрел ученику в глаза. — Если бы ты дождался меня, показал проблему, я, может, сам доверил бы тебе всё сделать. Ты не дурак. Мне жаль.

Десантники подхватили Псарциза под локти и потащили прочь из цеха. Ноги отказывались служить ему. По всему телу ученика прокатывался ужас — к концу цикла его казнят. И в назидание его соученики должны будут съесть потом его тело. Ему казалось, что его сковал холод, и все процессы в его теле замедлились. Он не мог глубоко дышать и толком соображать, пока его волокли двое крупных военных до крошечной клетки при стартовом трюме. Это было единственное достаточно большое помещение, чтобы вместить более половины населения крейсера. Полностью оно не помещалось нигде. Псарциза бросили внутрь, и он упал на пол. Удар как будто вытолкнул из его лёгких пробку, и он часто задышал, пытаясь справиться с накатившей паникой.

Лейтенант Згшиц запер дверь, и они вместе с капитаном Вигзаном пошли прочь. Капитан обернулся ещё раз взглянуть на арестованного и покачал головой.

— Глупо вышло, — заметил он.

— Глупо, — согласился лейтенант. — Даже жаль его. Не ослушайся он так скоро с начала военного положения, может, к нему бы снисходительнее отнеслись. Но первого никогда не прощают.

— Да, — протянул капитан, ещё раз бросив взгляд на камеру. — Первого — никогда.

Слухи на крейсере распространялись быстро, так что уже ко времени приёма пищи о произошедшем знали практически все. Во время раздачи пайков в столовом зале из динамиков прозвучало объявление о том, что перед ужином состоится казнь отступника, ослушавшегося приказа, с предстоящей поркой до раскаяния. От таких новостей Згроду кусок встал поперёк горла, и он не смог заставить себя съесть паёк даже наполовину. Собрав остатки еды, он мрачно вернулся к своей машине. После того, как Псарцза увели, он успел внимательно осмотреть её и провести полное обслуживание, и теперь её вполне можно было запустить. Техник думал, что работа отвлечёт его от произошедшего.

* * *

Крзус работал в цехе машин, которые обслуживали другие машины. В данный момент никаких запчастей не требовалось, хотя он ожидал, что совсем скоро требования повалятся, перебивая друг друга. Однако примерно до конца текущего цикла у него было свободное время. Услышав объявление о казни вечером, он ухмыльнулся, подумав, что так бывает перед каждым новым захватом — всегда найдётся несколько идиотов, которых показательно казнят, чтобы держать остальных в тонусе. Пока заняться ему было нечем, он решил пройтись до цеха, занимавшего обслуживанием оружия. По правилам учеников должны были отправить к тем машинам, к которым после обучения должны были приставить, и именно там, у машины, делавшей органо-пластиковые детали оружия, должен был находиться его отпрыск. Крсуз намеревался просто взглянуть, как у него дела, а затем вернуться на место.

Войдя в цех, крул осмотрелся и нашёл взглядом Згрода. Они были знакомы, пусть и не близко. Однако Крсуз в некотором роде знал всех техников, которые только могли отправить ему запрос на какую-либо деталь, так что без труда определил, где именно должен бы находиться Псарциз. Пружинящей походкой он подошёл к Згроду, следившему за монитором выпуска деталей.

— Работает? — спросил Крсуз, чтобы как-то завязать разговор.

— Да, — мрачно отозвался Згрод, бросив на собеседника хмурый взгляд.

— У тебя разве ученика тут не должно быть? — не найдя отпрыска взглядом, решил уточнить Крсуз.

— Он ослушался, — отрезал Згрод.

Пол ушёл у Крсуза из-под ног. Он не испытывал глубокой привязанности к Псарцизу, и всё же это был способный ученик, удостоившийся буквально сегодня чести чистить статую императора. Крсуз полагал, что позже, когда он закончит учёбу и станет настоящим техником, он станет предметом его гордости. Но никак не ожидал позора ослушания. На короткое время Крсуз как будто потерял связь с реальностью, не в силах собраться с мыслями. Згрод почти сразу заметил, как исчезла осмысленность в его взгляде. Он глубоко вздохнул и положил руку ему на плечо.

— Мне жаль.

— Жаль? — негромко переспросил Крсуз. — Жаль… Если он ослушался, то нет никаких причин для жалости! Закон есть закон.

— Закон есть закон… — повторил Згрод.

Крсуз резко развернулся и быстрым шагом покинул цех. Внутри него клокотал гнев — как вообще Псарциз посмел так опозорить его! Техник знал — первого не прощают. Даже если он покаянно склонит колени и принесёт самую искреннюю и самую тяжкую клятву императору, всё равно не простят. Первого — никогда не прощают. А это означало, что ещё до конца цикла, перед условно вечерним приёмом пищи, его казнят. Крсуз хотел сначала просто вернуться на своё рабочее место, но ноги сами понесли его в стартовый трюм, рядом с которым он без труда отыскал камеру Псарциза. Больше арестованных в данный момент не было.

— Что ты натворил? — резко спросил Крсуз, приблизившись к решётке.

— Я ничего плохого не сделал, — монотонно отозвался Псарциз. — Ничего плохого не сделал.

— А что сделал? — огрызнулся техник.

— Я затянул соединение, — так же на одной ноте отозвался ученик. — Просто затянул и всё.

— Твой техник велел тебе это сделать? — сощурился Крсуз.

— Он велел ничего не делать, — протянул Псарциз. — И я ничего плохого не сделал. Ничего плохого не сделал.

— Ты ослушник, — техник шагнул прочь от решётки, как от заражённой. — И ещё и трус.

Крсуз скривился, развернулся и пошёл прочь. Уже в конце коридора ему встретились двое десантников, которые тащили обмякшего крула в разорванном комбинезоне. Технику не хотелось знать, что с ним произошло, и почему его ведут в камеру, так что он просто отвернулся и прошёл мимо. Ему было мерзко, и он посчитал, что единственное, что может теперь делать — работать. Уже на середине пути он вдруг понял, что его присутствие на казни вечером будет обязательным. От этой мысли его передёрнуло.

Крулы начали собираться в трюме заранее. Военных там было не больше, чем требовалось для того, чтобы пресечь беспорядки, если они вдруг возникнут. По большей части на казни должны присутствовать техники и прочий персонал, включая небольшую группу соучеников смертника. Показательные порки и даже казни были не такой уж редкостью у крулов, и всё же случались не так часто, чтобы не было желающих посмотреть. Большая часть собравшихся крулов решительно осуждала ослушника, остальные были только согласны с тем, что закон есть закон, и написан он, чтобы его исполняли, а приказы есть приказы, и существуют они, чтобы их исполняли. Как иначе император мог полагаться на каждого из них, а они на него, если каждый будет делать что вздумается?

В первом ряду под конвоем из трёх штурмовиков стояли родители Псарциза и его соученики. У Хверзы на лице застыло каменное выражение. Глаза её выглядели болезненными, но больше она ничем не проявляла эмоций. Крсуз недовольно хмурился и старался не смотреть на очерченный квадрат, куда совсем скоро должны были привести смертника. Ученики нервно переглядывались, но молчали, опасаясь оказаться там же.

В камеру Псарциза вошёл капитан Ширсц. На сегодня ему выпала ещё одна обязанность, на этот раз малоприятная — он должен был высечь ослушника и казнить его. Приблизившись к смертнику, капитан рывком поднял его с пола и поставил на ноги, а затем связал ему руки пластиковой лентой за спиной. А затем присмотрелся и узнал его.

— Эй, это не ты сегодня статую императора чистил? — озадаченно спросил он.

— Чистил… — тихо ответил Псарциз. К этому времени он смог немного собраться и успокоиться, и теперь ему казалось, что рогатую голову владыки он протирал не этим утром, а в какой-то другой жизни.

— Жаль, — коротко отозвался капитан. — Идём. Я должен привести твой приговор в исполнение.

Он взял Псарциза под локоть и вывел в трюм. Толпа зашумела, предвкушая увлекательное шоу. Капитан Ширсц вывел ослушника в центр очерченного квадрата и заставил опуститься на колени. Затем он резко сдёрнул с его плеч верх комбинезона, заставив ткань затрещать. Сержант Хррец подал капитану кнут, и тот взвесил его на ладонях, а затем наклонился к голове Псарциза.

— Лучше бы тебе раскаяться побыстрее, — тихо произнёс он. — По правилам каждый новый удар будет сильнее предыдущего.

Псарциз не успел ответить, когда капитан уже разогнулся и отошёл на несколько шагов ему за спину. Едва его шаги стихли, как раздался свист, с каким кнут рассекал воздух. Звук закончился тем, что по спине Псарциза протянулась обжигающая полоса. Он выгнулся, пытаясь удалиться от этого ощущения, но положение на коленях и связанные за спиной руки не дали ему этого сделать.

Капитан сделал паузу, чтобы дать смертнику возможность произнести слова покаяния, но тот промолчал. Ширсцу вовсе не доставляло удовольствия выбивать раскаяние из перепуганного молодого крула, ещё не закончившего обучения и перепуганного настолько, что он едва ли вообще мог говорить. Вот будь на его месте рядовой, ослушавшийся приказа, капитан никаких пауз бы не делал. Он порол бы его так, чтобы тот при всём желании не мог бы и слова сказать. Но этого… Этого Ширсцу было даже жаль. Он замахнулся и ударил второй раз, а затем после паузы и третий. Только тогда изо рта смертника донёсся стон. Кожа на его спине вспухла от ударов, и капитан знал, что если следующий не рассечёт её, то тот, что будет за ним сделает это наверняка. Кнут после пятого удара полетел назад с каплями зелёной крови. И тут ослушник согнулся так, чтобы упереться головой в пол.

— Я ослушался, — дрожащим голосом произнёс он. — Я ослушался приказа старшего. Ослушался приказа самого его сиятельного величества императора Кшаркаса Девятнадцатого. Моя вина бесконечна, а потому я не смею просить прощения или милости…

Капитан Ширсц облегчённо вздохнул. Он протянул кнут подошедшему сержанту, и тот принял его, сразу отойдя в сторону. Палач мрачно обвёл взглядом толпу, а затем снова подошёл к Псарцизу. Достав лучевой пистолет, он опустился на колено к скрюченной фигуре ослушника и приставил дуло ровно к затылку смертника.

— Первого никогда не прощают, — произнёс он и нажал на спусковой крючок.

Луч прошил голову Псарциза насквозь. Его тело через мгновение обмякло и завалилось набок. Капитан поднялся и ещё раз внимательно посмотрел на него, задержав взгляд на влажных чешуйках на лице. Затем он резко отвернулся, и к телу подошли двое рядовых. Подняв тело, они двинулись вместе с ним в сторону столовой. Конвой подтолкнул родителей и соучеников Псарциза идти следом.

Их усадили за один стол, а конвой остался стоять вокруг, направив опущенные дула лазерных винтовок в сторону стола. Служение императору и великой империи крулов должно было составлять основу существования всякого крула, а потому любой, ослушавшийся приказа, приравнивался к низшим расам, годившимся лишь на корм. Те, кто преданно нёс службу всю свою жизнь, получали исключительное право продолжить её и после смерти — машины использовали их тела для изготовления органо-пластиковых деталей. Псарциз такого права не получил.

Прибывшие в столовую крулы получали свои пайки и рассаживались за столы. Некоторые смотрели на подконвойных даже с завистью, ведь им сегодня должны были подать свежее мясо, а не сублимированное и восстановленное водой. Кто-то пересказывал в красках детали порки товарищам, которые её пропустили. Впрочем, со слов рассказчиков, ударов плети было не пять, а двадцать, и капитан рассёк кожу ослушника первым же. Кто-то даже хвастался, что на него попало немного крови. Казалось, крулы веселились, и вместе с тем каждый понимал, что его ждёт то же самое, если он рискнёт пойти тем же путём.

Зал почти опустел, когда повар шмякнул на стол два больших подноса с жареным мясом. Крсуз первым взял кусок и бросил в рот. Приготовлено было плохо — где-то пережарено, а где-о ещё сырое, без единой щепотки ароматизаторов. Однако техник прекрасно понимал, что съесть они должны будут всё, не произнося никаких жалоб. Иначе конвой может посчитать, что они сочувствуют ослушнику. Тому, кто прекратил быть крулом с пятым ударом кнута, когда признал свой проступок. Крсуз подавил желание поморщиться и потянулся за ещё одним куском. Его примеру с ничего не выражающими лицами последовали и остальные подконвойные.