Околоквиддич (гет)

– Давай, Пакито, иди сюда!

– Пап, отстань! — Пако брыкается, пытается вырваться, но тщетно — отец закидывает его на плечо, как пушинку, и тащит в комнату.

Висеть на плече у отца и стыдно, и здорово одновременно — Пако сначала молотит Фреда по спине — впрочем, не в полную силу — но потом успокаивается и ждет, что будет дальше.

Его затаскивают в гостиную и сажают перед большим зеркалом. Пако оглядывается — мама и дядя Джордж тоже здесь, посмеиваются и кашляют в кулаки.

– Что вы задумали? — Пако устало улыбается своему отражению.

– А ну-ка повернись! — Фред хватает сына за подбородок и поворачивает его голову налево.

– Видишь, — Мариса пожимает плечами. — У него такая же родинка, как у тебя! Он сто процентов твой сын.

– Это да! — Фред тоже поворачивает голову и смотрится в зеркало.

Они — Фред и Пако — ужасно похожи. Несмотря на то, что один рыжий, с короткой стрижкой, а другой темноволосый, растрепанный, заправляющий за уши непослушные отросшие пряди. У них одинаковые широкие улыбки и чуть вздернутые носы. Одинаковые насмешливые глаза — у сына темно-карие, у отца — каре-зеленые. Мариса может смотреть на них обоих целую вечность.

– Но! — внезапно Фред хлопает себя по лбу. –Может, ты сын Джорджа! О, женщина, как ты могла изменить мне с моим братом?

– Глупец! Ты оскорбил мою честь! — Джордж тут же включается в игру и кидает в брата-близнеца подушкой.

Еще минуту они толкают друг друга, изображая кровавую дуэль.

— А теперь серьезно, — Фред поднял руки в знак перемирия. — Если Пакито все-таки мой сын, почему он такой лузер?

— Это я лузер? — Пако попытался встать и ударить Фреда кулаком в плечо, но его снова насильно усадили перед зеркалом.

— Увы, сынок, — Фред вздохнул, и Мариса и Джорджем одновременно прыснули. — Мы с братом были самыми популярными парнями Хогвартса. Да девчонки за нами в очередь выстраивались! Да они готовы были есть канареечные конфеты пачками, лишь бы только сходить с нами на свидание! Что же ты позоришь доблестную фамилию Уизли?

— Что?! — Пако округлил глаза.

— А то! Любимый, где мои двадцать галеонов, кстати? — Мариса протянула руку.

— Держи, — Фред неохотно вытащил деньги из нагрудного кармана мантии. — Вот видишь, из-за тебя проигрываю собственной жене! Хотя какая разница — бюджет-то у нас общий…

— Вы можете объяснить, что тут происходит? — Пако вздохнул. — На что был спор?

— На тебя. Я почему-то решила, что если я дам тебе шанс показать перед Станимирой свои таланты, то ты им воспользуешься, — Мариса спрятала деньги в джинсы.

— Ну, я же уберег ее от бладжера, — огрызнулся Пако. — Что еще?

— Вот именно, ничего, — Фред вздохнул и похлопал сына по плечу. — Ничего! Ты либо унижаешь ее, либо говоришь о том, какой ты великолепный! Даже не знаю, что хуже!

Пако молчал. В зеркале было видно, как его лицо заливает краска.

– А что еще? — ответил он недовольно. — Какая вам разница? Мы не ладим, дальше что?

– Ну, это ты с ней не ладишь, племянничек, — хмыкнул Джордж. — А не она с тобой!

– Ты портишь мне всю игру, — кивнула Мариса. — Каково мне, когда мой ловец попросту тебя боится? Ей и так трудно. Еще ты! Приходишь на каждую тренировку и давай издеваться!

– Больше не приду, — Пако обернулся на мать. Все трое смотрели на него с любопытством.

– Пако, мы шутим, прости нас. Ты не лузер. Просто мы все знаем, — Мариса развела руками. — И хотим тебе помочь.

Пако почувствовал, что сердце сейчас выпрыгнет из груди. Какой стыд. Он переводил взгляд с одного на другого — с отца на мать, с матери на дядю. Самые близкие, самые родные. Уизли никогда не могли быть просто семьей — они были лучшими друзьями. Они знали друг про друга все. Иногда Пако даже очень это нравилось, но чаще — нет.

— Благодарю, но в вашей помощи я не нуждаюсь. Спасибо за беспокойство, семья, — он картинно раскланялся. — Тренировкам больше мешать не буду.

— Зря ты так, Пакито, — Фред улыбнулся. — Неужели ты думаешь, что если будешь унижать ее, то она обратит на тебя внимание?

— О, спасибо, папа! И что же мне делать?

— Попробуй для начала поговорить. Ну, так, без издевок, — сказал Фред.

— Ну а потом шампанское! — радостно подхватил Джордж. — Или пиво на худой конец.

— И хвали ее глаза — женщины это любят, — добавил Фред.

— И волосы!

— И зубы. Здорово, когда у женщины хорошие зубы. И задница!

— Только не надо говорить «задница». Надо сказать «фигура».

— Все, с меня хватит! — Пако хлопнул дверью.

Наконец очутившись в коридоре, он выдохнул. А что, если они правы? А что, если надо быть просто хорошим парнем, каким был Фалькон? Приятным, улыбчивым, галантным — во всех отношениях хорошим парнем. С идеальными манерами. С бархатным голосом, заставляющим любую женщину почувствовать себя особенной. «Аж тошнит, — думал Пако. — Как можно быть таким правильным?». Пако мечтал быть таким, как отец и дядя. Фред и Джордж, которым никто не давал больше тридцати пяти, могли очаровать кого угодно — толпу первокурсников, которые пришли в магазин поглазеть на новые товары, старых, пахнущих нафталином ведьм из лондонских предместий, молоденьких волшебниц из министерства и полный состав «Гарпий». Они общались с людьми так легко и непринужденно, что каждый начинал чувствовать себя особенным и — сам того не ожидая — покупал больше, чем того хотел.

Но Пако был другим. Став капитаном сначала сборной Гриффиндора, а потом и Хогвартса он с удивлением обнаружил, что на него смотрят с надеждой и обожанием. Тщеславие было удовлетворено полностью — за столом ждали всегда самые лучшие места, вокруг были любимые друзья и команда, казалось, больше было нечего желать… Но как же это все надоело! Потому что будь он хоть сто раз капитаном, тысячу раз лучшим игроком и студентом Хогвартса, будь он хоть миллион раз самым умным, талантливым и очаровательным, это не заставляло Станимиру Крам посмотреть в его сторону.

– Знаешь, почему? — однажды сказала ему любимая сестра Рокси, когда они остались одни после проигрыша Дурмстрангу в финале юниорского чемпионата. — Потому что ты постоянно кого-то из себя строишь и вечно выпендриваешься! Ты даже проиграть достойно не можешь!

Но сейчас победа была так близка — Станимира Крам жила в его доме, была ловцом в «Осах». У них могли быть целые дни, чтобы общаться, но Мариса была права — дай Пако хоть миллиард шансов, он не воспользуется ни одним из них. А если и воспользуется — то все испортит.

* * *

– Я думаю, нам стоит куда-нибудь выбраться, –Хьюго ставит на стол две чашки с чаем. — Ты уже полтора месяца живешь в Лондоне и никуда не ходишь!

– Почему никуда? — Станимира отхлебывает напиток. Чай такой, как любит Хьюго — горячий, с молоком и сахаром. — Я уже была во всех музеях, и смену караула у Букингемского дворца видела, и, кажется, отправила бабушке и деду штук двадцать фотографий на фоне Биг Бена…

– Нет, я не об этом. Мы еще ни разу не ходили в бар.

– Почему? Мы же сидим иногда в пабах…

– Я не об этом, — отмахивается Хьюго. — Мы не ходили танцевать!

– А ты танцуешь? — Станимира удивлена.

– Мы сходим в одно потрясающее место, — глаза Хьюго горят, — тебе понравится, я обещаю! Пойдем сегодня!

– Я смотрю, намечается пьянка! — Пако наливает себе чай и плюхается рядом со Станимирой. — Если так, я с вами!

Станимира пытается сделать знак Хьюго: нет, только не он, кто угодно, только не Франсиско Уизли. Он же все испортит! Но Хьюго, игнорируя ее, радостно говорит:

– Конечно, почему бы и нет?

Вечер будет испорчен, это точно.

* * *

Я никогда не любил танцевать. Все, что я мог, — это неуклюже дрыгаться под музыку. Домашние всегда ржали, как кони. Но когда Хьюго первый раз привел меня в GAY, я танцевал. И никто не смеялся.

Я должен вам сказать, чем занимался Хьюго. Он был учителем математики в маггловской школе. Той самой маггловской школе в Хэкни.

Вы думаете, какая глупость работать в маггловской школе после блестящего окончания Когтеврана?

Вы, в общем-то, правы.

Но не все так просто — Хьюго устроился в школу под патронажем министерства магии. Долгие годы он болел одной идеей — а что, если волшебные способности проявляются к одиннадцати годам не у всех? Что, если в магглах гораздо больше магии, чем мы все думаем?

Это бред, конечно.

Еще четыре основателя Хогвартса сказали, как следует отбирать юных волшебников. А вы же понимаете — спорить с ними не просто бесполезно, но и глупо. Но Хьюго с ними поспорил.

Он изучал этот вопрос, пока еще учился в школе. И понял — в мире много магглов, которые живут с волшебными способностями, но не знают об этом. Он хотел, чтобы в школе в Хэкни оказывались такие дети.

Волшебство может спровоцировать все что угодно.

Автомобильная катастрофа.

Сильный страх.

Безумная влюбленность.

Огромное желание чего-нибудь.

И еще, говорил Хьюго, даже если волшебные способности ничего не спровоцировало, их можно развить.

«Главное — не то, кто ты по крови, а что у тебя в голове», — говорил он.

Одним из таких парней был Дик Мюррей , бывший игрок дубля футбольной команды «Эвертон», а сейчас игрок «Ос».

Мариса познакомилась с ним случайно — в одном из баров Мюррей хотел поджечь самбуку, но чуть не взорвал весь бар. Оказалось, девятнадцатилетний Дик уже четыре года периодически что-нибудь взрывал. В его руках останавливались часы и ломались мобильные телефоны. Он понятия не имел, что такое волшебный мир.

Мариса привезла Мюррея в Лондон.

Хьюго долго с ним возился. Дик Мюррей подтверждал его теорию. Он был из магглов и никогда не верил ни в какое волшебство. Волшебные способности открылись, когда он неожиданно выжил в автомобильной аварии. Три приятеля, которые ехали с ним, погибли, а Дик выжил.

Меня таскали к Хьюго именно за этим. Моя семья верила, что раз уж Хьюго знает, что делать с магглами, он сможет справиться со мной. Он сможет вправить мне мозги и рассказать, где правда, а где вымысел. Мы встречались с ним много раз в его кабинете математики, но, должен сказать, это не приносило ровным счетом никакой пользы.

Но однажды Хьюго сказал:

— Сегодня мы пойдем танцевать.

И мы пошли танцевать.

Мы пошли в гей-бар. Пусть это не покажется вам странным — Хьюго не был геем, просто в этот гей-бар ходило много его учеников.

Парадокс — среди тех, кто не мог найти себя в сухом мире магглов, было много геев. В баре под очевидным названием GAY* в Сохо они могли быть теми, кем хотели.

Они приходили, чтобы напиться и потанцевать под дурацкую попсу из девяностых. Никаких тебе клубных миксов, диджеев с их запиленными пластинками, только дешевое пойло в пластиковых стаканах и старые-добрые хиты. Волшебники, магглы — там были все. И всем было все равно, кто ты.

И вот, когда мы туда пришли, Хьюго разрешил мне выпить пива. Через час мы уже горланили какую-то хитяру Backstreet Boys, и я облил штаны.

Это было таким настоящим, таким настоящим, таким настоящим…

* * *

Августовские ночи в Лондоне могут быть весьма холодными. Станимира застегивает молнию на кожаной куртке и засовывает руки в карманы. Пако и Хьюго идут по обе стороны от нее — как два телохранителя. На Пако — зеленая водолазка, он засучил рукава. Он размахивает руками, рассказывая Хьюго о последнем матче в Аргентине.

Район Сохо ночью более чем многолюден. Разодетые девчонки, оглядывающиеся на их компанию, гогочущие парни, огни — Станимира ни разу не видела Лондон таким.

Те дурмстранговские вечеринки, на которых она успела побывать, оказались до ужаса скучными. Девочки, сидящие с кислыми минами за столом, чинно ждали, когда их пригласят танцевать и вели великосветские беседы. «Ты заказываешь мантии у Чиповски— Да.-Прекрасная зимняя коллекция, не правда ли?». Ходили слухи, что раньше было не так. Раньше дурмстранговцы отплясывали так, что дрожал пол. Сама тренер Уизли говорила, что от их танцев чуть не обрушилось одно из подземелий. Кто же теперь поверит.

– Сюда ходят и магглы, и волшебники, но на охране всегда первые, — шепнул Хьюго Станимире, когда они показали охраннику три фальшивых документа.

Минуя огромную толпу, они зашли в полутемный бар.

— На, выпей, — Пако протянул ей стакан.

— Спасибо, я не пью, — Станимира попыталась отказаться.

— Да ладно тебе, выпей. Ничего там ужасного нет — просто ром с колой, — Пако примирительно улыбнулся.

Станимира взяла стакан из рук Уизли и сделала маленький глоток. И правда, ром с колой. Ничего страшного.

Место, в которое они попали, было очень странным. Глазам Станимиры предстал весь цвет лондонской тусовки, причем цвет — в прямом смысле слова. Дамы на огромных каблуках — все с начесами и в коротких юбках, оголяющих мускулистые ноги. Тощие парни в узких брюках и застегнутых на все пуговицы клетчатых рубашках. Субтильные модники в ботинках-оксфордах и небрежно накинутых шарфах. Геи, студентки и проститутки, волшебники и магглы — вся эта публика шарилась по углам, потягивала коктейли из пластиковых стаканов и радостно подпевала текстам песен, которые появлялись на небольшом экране над барной стойкой. Железная лестница уходила наверх , оттуда доносились сотни голосов. Толкучка была такая, что трудно было встать, не то что потанцевать.

Пако опрокинул залпом два шота текилы. К Хьюго постоянно подходили люди — то и дело руку Станимиры кто-то пожимал, и в какой-то момент оказалось, что она находится в одном танцующем кругу с кучей других людей. Хьюго, со стаканом пива в одной руке, тряс головой в такт какой-то песни Spice Girls.

Внезапно чья-то рука крепко схватила Станимиру за талию. Она обернулась — чтобы с удивлением обнаружить, что это была рука Франсиско.

— Пожалуйста, Крам, — громким шепотом сказал он. — Хьюго тут все знают, а вот меня эти ребята могут… Ну, в общем, пусть думают, что я с тобой.

Станимира хотела возмутиться, но то ли ситуация была такая забавная, то ли ром с колой подействовал — и она рассмеялась.

— Будь по-твоему, Франсиско, — сказала она, протянув ему стакан с напитком.

— Зови меня Пако, — ответил Уизли, отхлебнув пойла и отбросив со лба взмокшую челку.

— Пако, — повторила Станимира почти неслышно, словно пробуя имя на вкус.

Когда заканчивалась одна песня, тут же начиналась следующая. Стоять в кругу танцующих, дрыгать конечностями в такт и кричать что есть мочи известные мелодии было прекрасно. Быть среди тех, кто не тыкает в тебя пальцем, — тоже. В углу тщедушный паренек целовался взасос с каким-то азиатом-толстяком, и никто не обращал на них ни малейшего внимания. Огромный трансвестит, перегнувшись через стойку, просил у бармена десять клубничных дайкири. По лестнице спускались какие-то пьяные девчонки, держась друг за дружку.

Станимира поняла, почему Хьюго так нравилось здесь. Не просто потому, что сюда ходили его ученики. Здесь можно было быть свободным и избавиться от всеобщего осуждения.

Она думала о том, что бы сказал директор Бжезинский, увидев ее в маггловских тряпках, отплясывающую под старинные британские шлягеры в компании «предателя родины» Франсиско и запутавшегося в своих родственных связях Хьюго. Он бы такого не одобрил, это точно.

И именно потому, что никто этого бы не одобрил, было так прекрасно.

Особенно когда обе руки Пако оказались у нее на талии, и он наклонил голову так, что его челка щекотала Станимире шею.

— Что это с Франсиско? — освободившись от объятий Пако, Станимира выцепила Хьюго из толпы. — Он, что, напился?

— Конечно, нет, — ответил Хьюго. — Но таким он мне нравится больше.

Станимира обернулась на Пако — он стоял прямо, не двигаясь, словно застывшая фигура. Он уже не слышал музыку.

— Альбус! — воскликнул он, пытаясь перекричать гвалт и музыку. — Альбус!

В тот же момент Пако сорвался с места и, пытаясь пробраться сквозь толпу, поспешил к выходу.

— Иди за ним, за меня не волнуйся, тут есть портал! — только и успел прокричать Хьюго.

Пытаясь натянуть завязанную на бедрах куртку, Станимира выскочила на воздух вслед за Пако.

Он уже исчез. Не зная, что делать и повинуясь каким-то инстинктам, она бросилась бежать вниз по улице. Она увидела его почти сразу — он сидел на асфальте около закрытой станции метро Лестер-сквер.

— Фра…Пако? — Станимира аккуратно тронула его за плечо. — Ты в порядке?

— Нет, — ответил он, криво усмехнувшись. — Я готов был поклясться, я видел Альбуса… Но теперь… его нет.

— Пойдем, — она помогла ему подняться. — Хьюго сказал, в баре есть портал.

— Нет, — ответил Пако тихо. — Поехали лучше на автобусе. Я хочу прийти в себя. На Бонд-стрит пересядем на «Ночного рыцаря», он довезет почти до дома.

Станимира никогда раньше не путешествовала на лондонских ночных автобусах. По правде сказать, она путалась в остановках даже днем. Недалеко от остановки была единственная открытая кафешка-кебабная. Пако купил пакет картошки фри.

Когда автобус подошел, они залезли на второй этаж и уселись у переднего окна.

— Люблю так делать, — Пако положил ноги на перекладину и уперся ими в стекло. — Бери, ешь.

Станимира взяла палочку картошки. После ночи в клубе она казалась самым вкусным блюдом, что только может быть на свете.

Автобус круто поворачивал. Станимира и Пако сидели, упершись ногами в стекло, глазели на спящий город и жевали холодную картошку фри.

— Я клянусь, я его видел, ¬ — сказал Пако после недолгого молчания. — Ты мне веришь?

Он повернулся к ней — темные глаза горели, взмокшая челка прилипла ко лбу, на губах было масло от жирной картошки.

Станимира ему верила. Заносчивый, наглый Фрэнк Уизли, капитан сборной Хогвартса и местная знаменитость, был теперь просто Пако. И от того, как он смотрел на нее, сердце в груди делало сальто мортале.

* * *

Автобус закрыл двери и тронулся с места. Скорпиус раздавил ногой палочку картошки, выпавшую из бумажного пакетика, который купил Пако.

— Ну? — он обернулся на меня. — Убедился? Твоя семья живет без тебя нормально. Что-то не слишком твой кузен страдает.

Я молчал. Я смотрел на хвост отъезжающего автобуса.

Он кричал.

Я слышал, как он кричал.

— Ему очень даже хорошо с девчонкой Крам, — подначивает меня Скорпиус. — А на тебя ему плевать.

— Я рад за Франа, — бормочу я почти не слышно. — Она всегда ему нравилась.

— Что ты сказал?! — Скорпиус со всей силы толкает меня в спину.

Завязывается потасовка. Я хочу расцарапать ему лицо, но Скорпиус скручивает мне руки за спиной и шепчет, брызжа слюной:

— Запомни, Поттер, назад дороги нет. Фирма — это твоя семья. Я — твоя семья. Я твое все. И мама, и папа, и брат, и кто угодно.

Я глотаю предательские слезы.

— Фалькон жив, — хриплю я. — Фалькон жив!

Скорпиус бросает меня на асфальт и наступает на мою голову кроссовком.

-Повтори, что ты сказал! — ревет он. — Я так и знал, что ты дал ему уйти!

— Фалькон жив, — повторяю я тихо. Мой нос прижат к грязному, пыльному асфальту.

Скорпиус наконец-то убирает ногу от моей головы.

— Я накажу тебя, Поттер, — говорит он спокойно. — Я накажу тебя так, как никто никогда не наказывал. Я сделаю плохо не только тебе, но еще и ему! — он показывает пальцем на направление, куда уехал автобус. — Вернее, ты сделаешь.

_____________________

*GAY — реально существующий гей-бар в Лондоне, находящийся в районе Сохо, по адресу 30 Old Compton St